Из глубины

- Нет... нет... нет...

В полумраке быстрых предрассветных минут снова. Снова этот лихорадочный шепот на той зыбкой грани между сном и пробуждением, на которой, как верят многие, прячется истина. Хочешь узнать ее? Дождись. Поймай этот почти неуловимый момент. И отважься спросить. Готов услышать ответ? Готов?

Страшно?

Она не решалась спросить. Никогда. Вот уже три года она слышит этот предутренний страшный шепот, это хриплое дыхание. Тонкие нервные пальцы судорожно сминают простыни. Волосы слипаются на лбу, покрытом холодным потом. Она уже три года смотрит в распахивающиеся глаза, наполненные ужасом. Глаза распахиваются и видят ее. Рядом. И дыхание успокаивается. Ужас в глазах сменяется облегчением и любовью. Она рядом. В соседней комнате спит их дочь. Обе они - рядом с ним. И так останется навсегда. Так хочется в это верить. А он порывисто обнимает ее, так, как будто снова и снова хочет убедиться, что она жива, дышит, что сердце ее бьется. Что она - не призрак.Не предрассветный морок, не наваждение, не каприз страшных воспоминаний. Не наказание, посланное неведомо кем, чтобы снова и снова терзать его измученную душу. Терзать вечно. Она рядом. И тоже верит, что может спросить, за мгновение до того, как распахнутся глаза. Что он видит там, что так ужасает его каждую ночь? Что?.. Она верит, что если отважится спросить, он скажет. И, поделившись с ней, излечит свою душу. И перестанет засыпать со страхом и обреченностью. Но она боится. Боится услышать нечто, что может разрушить хрупкое счастье, давшееся неведомо каким чудом, неведомо чьей милостью. Как же страшно... Как же она хочет помочь ему... Как же она любит его! Любит.

- Милый, все, все, - крохотная ладошка нежно расправляет слипшиеся волосы, -

возвращайся к нам оттуда, пожалуйста.

- Я... Я тут, девочка моя. - Голос еще не отошел, слышится хрип, он судорожно откашливается

- Боже, снова... Когда же это закончится?

Он рывком садится, закутав ее и себя в одеяло, крепко прижав к себе. Как она любит эти моменты: сидеть вот так, тихо прильнув к его плечу, положив голову. И не вспоминать, что всего несколько минут назад он умирал от ужаса где-то там, далеко.Что он видит? что чувствует? где бывает?

- Дорогой, я знаю, каково тебе, но все-таки... Ты опять ничего, совсем ничего не помнишь?

Он отчетливо вздрогнул, крепче прижав ее к себе, покачал головой.

- Нет. Ничего определенного не помню, не помню. Только и ужас. Глубину. И жуткий страх за тебя. Осознание полного конца, что вот сейчас, еще секунда - и ты исчезнешь. Навсегда. И на пике этого ужаса я просыпаюсь.

Она ласково потерлась щекой о его плечо и постаралась смягчить его слова улыбкой.

- Просыпаешься, а мы тут, рядом с тобой.

- Да, любимая, - его сухие со сна губы ласково прошлись по ее лбу, щекам, бережно коснулись мягких податливых губ. И задержались. Надолго.

Он помнит.

Озеро... Лодка тихо скользнула в эту укромную бухточку. Такой покой. Такая вокруг тишина... Она сидит на кормовой банке, точно посередине, руки держатся за оба борта. Так он ее учил прошлым летом. Тем счастливым летом... Она всегда побаивалась воды, глубины, не умея плавать. Сколько раз он собирался ее научить!.. Сколько раз она просила его об этом, наивно восторгаясь его умением. Она так мечтала плыть с ним рядом, рассекая теплую лазурную воду, улыбаясь ему своей задорной и такой при этом робкой улыбкой. Она мечтала... И сейчас она что-то весело напевает, беззаботно опустив руку в холодную воду. Все теперь будет хорошо. Ведь будет? Правда будет, милый?

Он помнит... До берега пятьсот футов. Теперь надо парой сильных движений раскачать лодку... Но перед этим она должна встать, иначе ничего не выйдет. Пусть встанет и отпустит борта, перестанет держаться... Она должна встать. Должна! Как это сделать? Боже, она сидит такая счастливая и спокойная... Она так его любит, несмотря ни на что... На ужас последних месяцев, его ложь, равнодушие, холодность, жестокость... Он перестал скрывать все это. А она так и не смогла в ответ возненавидеть. Хотела, очень хотела, видит Бог. Но не смогла.

Пора. Пока она не заподозрила, что... Боже, Боже. Неужели она ничего не видит, ничего не понимает?! Что впереди у нее не венчание, не свадьба. Что через несколько минут она умрет... Неужели она ничего не чувствует, когда вот прямо сейчас смотрит на него нежным и ласковым взглядом? Неужели на его лице она не видит приговора, который уже вынесен и утвержден? Не слышит ничего в грозно сгустившейся тишине вокруг? Тишине ожидания.

Пора. Его вспотевшие ладони крепче сжимают выскальзывающие весла. Они так скользят... Как будто кричат ему: "Мы не хотим! Остановись! Не надо!"

Пора. Но как заставить ее встать? Как... как? Из глубины сознания нарастает какой-то внутренний крик. Гул зародился где-то в недрах его естества. Он ширится. Да, надо отдаться ему, это пришел на помощь тот, другой. Да, да, помоги мне! Помоги сделать это, прошу тебя, пожалуйста! Ты обещал быть со мной до конца! Ты обещал...

Боль... Откуда боль? Она зародилась под сердцем и огненной волной ударила вверх. В голову. Как же больно, Боже! Зрение мутится. И последним усилием гаснущего взгляда он видит, как она вскакивает и бросается к нему...

Она помнит.

Его внезапно побелевшее лицо. Тело, безвольно сползшее на дно лодки. Внезапно ослепший взгляд. Свой дикий ужас. Сжавшееся спазмом горло и, наконец, ее пронзительный крик...

- Помогите! Господи, Клайд! Клайд! Пожалуйста, помогите!!!

Она помнит.

Как пыталась, жалко и неумело, привести его в чувство, растирала ему грудь. Звала. И, обезумев, целовала, целовала его холодное безжизненное лицо. Как охрипла и уже не могла кричать. Как, отчаявшись, схватила весла и попыталась грести к берегу... И выстрел. Трое охотников, выбежавших на берег; они услышали ее первый крик, находясь в миле от них, он далеко разнесся по тихой воде. Эту милю они бежали без остановки, такой ужас был в этом пронзительном жалобном зове.

Она помнит.

Бешеную скачку к ближайшему жилью с телефоном. И его холодную руку в ее руке. Она не отпускала ее ни на мгновение. Кто вы? Я его жена, - ответила без колебаний. Клайд и Роберта Гриффитс. Так их обвенчали. В журнале приемного покоя. Она помнит...

Они сидят, тесно прижавшись друг к другу, плотно завернувшись в одеяло. Как будто хотят защитить один другого от чего-то. Они хранят друг друга...

Он помнит.

Я хотел убить ее. Если бы не то, что случилось тогда, она была бы мертва. Я убил бы ее. Это то, чего я хотел. Хотел. Боже, в глазах твоих я - убийца. Потому ты заставляешь меня раз за разом убивать ее в моих кошмарах. Это - кара твоя. До конца моих дней. Я знаю, Господи, я могу рассказать ей и она простит. А, может, и не поверит. Но как сказать ей? Берта, я... Я хотел твоей смерти. Я хотел убить тебя. Я убил тебя в своей душе тогда. Я - убийца. Как сказать ей? И ответ в который раз ускользает...

Они сидят. Скоро они начнут новый счастливый день. А он перейдет в вечер и после него наступит ночь. И когда-нибудь. Когда-нибудь... Перед рассветом, на грани сна и пробуждения, на которой скрывается истина... Она спросит.