Из «Записок»

Благословенна земля испанская, где в одной только Валенсии ежегодно изготовляется 1 690 000 вееров и где, несмотря на это, жители не могут найти защиты от палящих лучей бурбонского солнца; благословенна земля немецкая, где каждый год вырабатывают 42 миллиона гектолитров пива и один закон о социалистах; благословенна земля венгерская, в которой ежегодно заключается 130 840 браков и которая сама замужем, но, несмотря на плохую семейную жизнь, не имеет смелости обратиться в консисторию и потребовать развода; благословенна земля французская, где строится башня,[13] с которой, хоть она будет самой высокой в мире, все равно не увидишь Эльзас и Лотарингию; благословенна земля австрийская, где ползает 13 710 монахов, но никакой закон и никакая сила не способны сформировать из них и тринадцати батальонов; благословенна земля турецкая, где из-за плохой политики и избытка женщин властители убивают себя ножницами; благословенна земля русская. где есть станции, с которых легче всего наблюдать затмение солнца; благословенна и ты, земля итальянская, – у тебя в одном только Неаполе 4 500 адвокатов, но все же ты не смеешь начать тяжбы с Ватиканом; благословенна земля болгарская, где так дешевы правители, но тем не менее нельзя купить ни одного; благословенна земля сербская, где редко встретишь человека, который хоть раз в жизни не был министром[14] или журналистом, и где, несмотря на это, хороших министров и журналистов гораздо меньше, чем в любой другой стране.

Неужели и мне суждено быть министром?

Вчера, когда булюбаша обходил камеры, он с многозначительным видом сказал мне:

– Обрати внимание, все, кто сидел, в этой камере, стали потом министрами.

И вот сегодня я весь день только об этом и думаю… Бог мой, как я буду выглядеть, если стану министром?! Пожалуй, пришлось бы от многого отвыкнуть и ко многому привыкнуть; у меня бы, конечно, появилось множество друзей, и вскоре я бы узнал, что у меня очень много родственников, так как довольно часто получал бы письма, начинавшиеся так:

«Мой милый племянник, с каких пор я все собираюсь написать тебе, да все как-то…» – и т. д. Ко мне приходили бы многие, и я бы каждому приятно улыбался; постепенно я бы привык верить в то, что говорю, так как мне очень часто приходилось бы говорить то, чему трудно поверить. Обо мне много бы писали, оппозиционные газеты называли бы меня «человеком, погубившим государство», «расточителем государственных богатств», «убийцей„, «вором“ и разными другими именами, необходимыми для того, чтобы сделать передовицы как можно более цветистыми; в юмористических газетах меня бы рисовали с огромным носом и большими ушами на тонких и длинных ногах или изображали бы, как я подобно рыбе попал на удочку, как я запутался в паутине и тому подобное, а кроме того, копаясь в моей биографии, нашли бы, что из-за меня отравилась одна девушка, что по моей вине мой дальний родственник бросился в Саву[15] и утонул, что я втерся в число опекунов, унаследовавших чье-то недвижимое имущество, и уж бог знает, в каком только свете я не был бы представлен! И все это терпеть ради сомнительного удовольствия построить себе дом или два после отставки кабинета? Нет, нет, упаси бог, не хочу! Да и зачем мне? Я люблю спокойную жизнь, свою прекрасную спокойную жизнь гораздо больше, чем шумиху, которой сопровождается вступление в правительство, и кошачьи концерты после того, как получишь отставку с поста министра. В конце концов, как говорят женщины, я предпочитаю ругать других, чем допустить, чтобы ругали меня.

Но, к несчастью, скоро наступит такое время, когда нельзя будет сказать: «Не хочу быть министром!» Я абсолютно уверен, что наступит время, когда и вам придется стать министром, и, пожалуйста, не удивляйтесь, если в один прекрасный день в законе о гражданских чиновниках появится новый параграф, который, вероятно, будет гласить: «Право на получение службы имеет в Сербии только тот, кто пробыл министром в течение двух месяцев».

Моя семья всей душой предана воинской службе; это она за время прошлых кровавых дней дала Сербии пять лиферантов[16] и двух заведующих складами, один из которых всю войну проболел; но все же, положа руку на сердце, я должен сказать, что если бы меня рекрутировали в министры Сербии, я хоть и не трус, но попытался бы уклониться от такой службы. Но, вероятно, это было бы не так-то легко сделать, и все выглядело бы так.

В одно прекрасное утро я просыпаюсь, умываюсь и, ничего не подозревая, выхожу на улицу, как вдруг кто-то хватает меня за шиворот: «Стой, ты будешь министром в моем кабинете!» Я, отбиваясь от него руками и ногами, кричу: «Нет, нет, нет!» Тогда глаза у него наливаются кровью, и он вне себя от бешенства орет: «Будешь!» Я опять вырываюсь из его рук и бегу куда глаза глядят. По пути я встречу, конечно, добрых людей, расскажу им о своем несчастье, они вздохнут, вспомнят, что и им когда-то пришлось быть министрами, и спрячут меня.

Да, но все это оказывается не так-то просто. После полудня к нам заявится жандарм с повесткой, а на повестке три красных черты, что означает: «явиться немедленно». Я сделаю попытку воспользоваться последним средством, сяду за стол и напишу письмо начальнику полиции:

«Господин начальник, напрасно вы меня вызываете, я не соглашусь быть министром, назначьте меня опекуном расстроенного имения, объявите какому угодно государству, ради моего удовольствия, войну и назначьте меня лиферантом или… но, пожалуй, достаточно и того, на что я уже дал свое согласие. Но быть министром я не соглашусь. Пожалейте меня и поищите другого, который, может быть, изъявит желание!»

Пошлю я такое письмо, но и оно не поможет, и вот уже опять шлют ко мне жандарма за жандармом, повестку за повесткой, и, наконец, ничего не поделаешь, я пожму плечами и соглашусь.

Хорошо, допустим, я соглашусь, но на что, на какой портфель, бог мой! Если речь пойдет о «строительстве», как его называл покойный Джоша Милованович,[17] то ведь я не могу провести ни одной прямой линии, если же речь пойдет о портфеле министра «народного хозяйства», то на этом посту я, конечно, мог бы кое-что сделать, так как в течение целого года состоял подписчиком газеты «Тежак»;[18] правда, из-за финансовых затруднений эта газета не выплачивала гонорар, и целый год мы читали совершенно неотредактированные статьи только о картофеле, и поэтому из всего сельского хозяйства я имею представление только о картофеле.

Но, бог мой, зачем быть таким малодушным?! Ведь у нас полковники – министры юстиции, философы – министры полиции, таможенные чиновники – министры строительства. Разве тут нужны знания? Нет, для того чтобы быть министром, достаточно иметь свою программу.

Впрочем, черт его знает, какую бы я мог иметь программу. Все политические программы, как и надгробные речи, одинаковы и только в конце немножко отличаются друг от друга.

Итак, вот и моя программа.

Если бы меня назначили министром внутренних дел, я прежде всего многих чиновников изгнал бы со службы, а других переместил. Жандармов я бы переодел в стражников или стражников в униформу жандармов, это не меняет дела. Но только и тут я был бы очень практичен, то есть приказал бы изготовить для жандармов и форму и цивильную одежду. Как только оппозиция закричала бы: «Долой жандармов!» – я бы переодел их в цивильное платье и, таким образом, «ликвидировал жандармов», а если бы оппозиция подняла крик: «До каких пор эти неотесанные стражники своими дубинками будут угрожать нашей свободе!» и т. д., я сразу приказал бы выдать им форму, и, таким образом, все были бы довольны – и я и оппозиция.

В целях поддержания чистоты я бы издал специальный санитарный закон, который запрещал бы гражданам в черте города разводить грязь (кто хочет разводить грязь, пусть отправляется за городскую черту), а для поддержания порядка я бы издал закон, согласно которому в случае возникновения беспорядков арестовывались бы все начальники полицейских участков, их писаря и все жандармы, и, таким образом, беспорядок ликвидировался бы в самом начале.

Если бы меня назначили министром просвещения и культов, я бы прежде всего многих учителей изгнал со службы, а других переместил, создал бы многочисленные комиссии для обследования школ и состояния, например, дверей, окон и тому подобное, запретил бы учительницам выходить замуж, так как это плохо влияет на нравственность детей, запретил бы учителям заниматься политикой, так как это причиняет большие неприятности окружным начальникам полиции, запретил бы священникам выступать в роли учителей, так как это смешение веры и науки, а такое положение чревато последствиями. Кроме того, я издал бы строжайший закон о судопроизводстве в консистории (например, объявил бы слабоумным того, кто второй раз женится), а для того, чтобы «знания» оставались собственностью тех, кто трудился и мучился над их приобретением, я бы запретил профессорам университета писать и издавать лекции по своим предметам, и вообще в области просвещения я бы провел очень большие реформы.

Если бы меня назначили министром финансов, я бы прежде всего многих чиновников изгнал со службы, а многих переместил. Как министр финансов я бы работал не покладая рук. Прежде всего я провел бы следующие основные реформы: назначил бы попов сборщиками налогов, чтобы обеспечить своевременное поступление денежных средств в казну, увеличил бы в три раза налог на роскошь. Если хотите, я могу объяснить вам, что я считаю роскошью. В Сербии непозволительной роскошью являются три вещи: держать охотничьих собак, жениться второй раз и учиться.

Если бы меня назначили министром иностранных дел, я бы прежде всего многих чиновников изгнал со службы, многих переместил, а затем начал бы сочинять всевозможные ноты, избегая тех, которые в музыке зовутся диезами и на полтона выше обычных, а в политике – «ультиматумами», и старался бы составлять их так, чтобы потом не сорваться.

Если бы меня назначили министром народного хозяйства, я бы прежде всего многих чиновников изгнал со службы, а многих переместил, затем ликвидировал бы конные заводы, а жеребцов раздал бы по почтовым станциям, что, во-первых, облагородило бы породу сербских лошадей, во-вторых, облагородило бы вид наших дилижансов, а в-третьих, привело бы к экономии больших денежных средств. Но, разумеется, прежде чем осуществить такие мероприятия, я обязал бы почтмейстеров не использовать государственных лошадей для вывозки навоза со своих дворов и не катать на них своих уважаемых родственников. Кроме того, к каждой кассе я бы приставил по одному жандарму не столько из-за разбойников, сколько из-за почтмейстеров. В телеграфной службе я бы осуществил некоторые незначительные изменения, которые в основном касались бы персонала, а именно: запретил бы телеграфистам использовать свое преимущество, заключающееся в том, что они раньше других узнают содержание телеграмм, а также запретил бы им жениться, чтобы сохранить в тайне содержание всякого рода официальных и секретных телеграмм.

Если бы меня назначили военным министром, я ввел бы в армии новый головной убор.

Как видите, я был бы первым министром, который выступил, со своей собственной программой, хотя вообще-то в этом нет необходимости.