Прошло три недели.
Полина была уже на пути к выздоровлению, и барон Рихард всеми силами старался рассеять грусть своей любимицы, желая вызвать на ее лице прежнюю улыбку.
Но все усилия его оставались тщетными.
Молодая девушка, потеряв всякую надежду на счастье, замкнулась в себе и перестала видеть радость в жизни.
Она сидела у окна, а у ног ее расположилась Дианка, не отходившая от постели молодой девушки все время ее болезни.
Геллиг часто навещал Полину, когда она стала поправляться, он и сейчас находился в ее комнате вместе с отцом.
– Почему ты не хочешь поехать со мной? – спросил барон Рихард Полину. – Мачеха давно покинула замок: ей тяжело видеть больных! – иронически заметил он. – На днях и Гедвига уедет в столицу к свекрови, и ты останешься совершенно одна! А с нами ты провела бы мирно и спокойно рождественские праздники! Не правда ли, Ганс?
– Конечно, отец! – поспешил ответить молодой человек.
Раздался стук и в комнату вошел Блендорф.
– Мы с Альфредом уезжаем, поэтому мне необходимо с вами, господин Геллиг, свести денежные счеты перед отъездом!
– Я к вашим услугам! – поднялся Ганс.
Лицо Полины приняло крайне испуганное выражение, и она поспешила сказать:
– Я сама сведу счеты с господином Геллигом!
– Нет, почему же, я ничего не имею против сведения счетов сейчас же! – заявил Геллиг. – Вот вам ключи, господин Блендорф, прошу вас принести шкатулку, которую я вам передал через Антона.
– А ключи увезли с собой! – иронически сказал Блендорф.
– Я забыл отдать ключ в грустную ночь кончины моей матери, полагаю, что это извинительно! Принесите же шкатулку! – повторил он.
– Нет, нет, не надо, прошу вас! – испуганно крикнула Полина.
Все удивленно оглянулись на нее, а Блендорф, полагая, что молодая девушка хочет выпутать недобросовестность Геллига, усмехнулся и поспешил выйти.
Вскоре он вернулся, неся в руках шкатулку, которую поставил на стол перед Гансом.
Тот протянул руку с ключом и вдруг удивленно сказал:
– Замок испорчен, а я сдал его в исправности!
Барон Рихард тоже нагнулся к шкатулке; замок ее в самом деле был неисправен. Тогда он позвонил и приказал лакею принести инструмент, чтобы открыть шкатулку.
– Дядя Рихард, к чему это? – протестовала Полина слабым голосом. – Все счета в порядке, а до содержимого шкатулки мне нет дела!…
Когда лакей вернулся с инструментом, Геллиг надавил на замок, и крышка отскочила.
– Три тысячи талеров русскими облигациями! – изумленно воскликнул он. – Значит, кто-то открывал шкатулку подобранным ключом.
– Почему ты думаешь, что замок открывали, Ганс? – спросил барон Рихард.
– Потому что это не мои деньги!… Я свои деньги положил в потайное отделение! Вот они! – прибавил он, нажав пружинку и вынимая из секретного ящичка немецкие талеры.
Из груди Полины вырвался сдавленный крик, но все были так заняты происшествием со шкатулкой, что никто не обратил на это внимания.
– Странно! – задумчиво произнес Блендорф. – Если бы похитили деньги, это еще было бы понятно, но кто мог положить лишнее?
– Да, в самом деле, кто мог это сделать? – спросил Геллиг.
– Я, – раздался тихий шепот.
Все, как по команде, оглянулись на Полину.
– Я! – уже твердо повторила она, опуская глаза перед испытующим взглядом Геллига.
– Вы? – удивился он. – Но к чему?
По стройному телу молодой девушки пробежала конвульсивная дрожь, но она не в силах была что-либо сказать… Не будучи в состоянии владеть собой, она закрыла лицо руками и выбежала из комнаты.
Все застыли, наподобие мраморных статуй, только один Геллиг бросился вслед за Полиной.
Он нашел ее рыдающей в маленькой гостиной. Бедная девушка закрыла голову подушкой с дивана, и плечи ее тряслись, содрогаясь от неудержимо рвущихся рыданий.
Геллиг опустился рядом с нею и осторожно отвел ее руки от залитого слезами лица.
– Почему вы плачете так горько, дорогая? – нежно спросил он. – Неужели потому, что в шкатулке оказались деньги, положенные вами?
Звук чарующего голоса как бальзам пролился в измученное сердце молодой девушки, растопив последние остатки ледяной коры. Полина все еще всхлипывала, могла только кивнуть головой.
– Но ради чего вы положили деньги?
– Из любви… к вам! – чуть слышно шепнула она.
– Из любви!… – повторил он, глубоко и судорожно вздохнув, как бы пробуждаясь от тяжелого сна.
– Из любви!… – еще раз произнес он, словно очарованный этими словами, затем лицо его просияло.
Он убедился в искренности сказанных слов и крепко обнял Полину.
Когда она высвободилась наконец из его объятий, глаза ее еще были полны слез, и он бережно вытер их платком.
– Ты сказала, из любви… Значит, ты сомневалась во мне?
Она стыдливо опустила голову.
– Блендорф ненавидел вас, и я боялась, что он вскроет шкатулку, желая испытать вас… Мысль, что вы будете оскорблены, сводила меня с ума… Я знаю, что мой поступок нехорош, но я была наказана за него страхом при виде пустой шкатулки! После я хотела вынуть оттуда деньги, но замок был мною настолько испорчен, что я не могла это сделать, и мое прегрешение осталось неисправимым!
– Я благословляю его! – пылко воскликнул Геллиг. – Если бы не оно, ты еще долго мучила бы меня, заставляя страдать от твоей холодности, злая гордячка! – прибавил он, целуя ее дивные глаза. – Но как же ты примиришься с моим бюргерским именем? Ведь я навсегда останусь простым Гансом Геллигом!
– Мне дорого твое имя, и я всегда буду гордиться им и с любовью носить его! Ты веришь мне?
– Да, дорогая! – серьезно ответил он. – Ты уже доказала любовь к моему имени, защищая его честь!
С этими словами он снова прижал к своей груди Полину, и она с радостным вздохом опустила свою прекрасную головку к нему на плечо.