Из последнего рейса

Олег Акимов Из последнего рейса

…Двадцать пять часов полёта из Буэнос — Айреса до Мурманска… Очумевшие от смены часовых и климатических поясов, в ожидании «расчётного часа» мы сидим с Мишкой на низком и колючем радиаторе отопления в фойе «Арктики». Знобит от усталости и напряжения. Говорить не хочется. Хмурое северное утро, словно уловив наше состояние, робко заглядывает в широкие окна–витрины, и чахлое солнце несмело гладит слабыми лучами стены и пол фешенебельного отеля. Ещё два часа до полудня нам нужно провести на этом проклятом обогревателе. Единственное желание сейчас, — «Карта Гостя», и заветный ключ от номера. Очень хочется спать…

Бесшумный «Отис» открыл двери, и из лифта вышел Андрей Макаревич. Безразлично посмотрев вокруг, седеющая легенда советского рока, одетая по–домашнему, и обутая в неожиданно старые и стоптанные тапочки «ни шагу назад», медленно проплыла мимо нас к стойке администратора…

— Обормот, проснись! — Толкаю я дремлющего Мишку.

— Что? Уже двенадцать? — Поднимает он голову.

— Макаревич!

— Какой Макаревич? — Спрашивает Миха рассеянно.

— Андрей! Андрей Макаревич здесь!

— Ну?

— Что «ну»! Охломон!

Мишка, сощурив близорукие глаза, напряженно и с усилием смотрит, словно пытаясь спросонья узнать во мне рок–звезду.

— У тебя есть записная книжка? — Спрашиваю я.

— Что?

— Записная книжка, осёл!

— Какая записная книжка?

— Для автографа! Нужен лист бумаги! Мишка!

Теряя самообладание, я вскакиваю. Лидер «Машины Времени» закончил разговор с администратором, и вновь направился в нашу сторону, беззаботно шлёпая по мраморным плитам холла.

— Проснись!!! — Нависаю я над сидящим Михой, и оглядываясь, добавляю, — «Близко уже!».

— А?

— Лист бумаги! Быстрее! Олух! Уйдёт же!

В тот момент, когда музыкант поравнялся с нашей батареей, Мишка окончательно проснувшись, вдруг неожиданно громко, отчётливо и с вызовом произнёс:

— Какой, на фиг, Макаревич? Пусть идёт! Подумаешь, — Макаревич! Листок бумаги… Какой листок бумаги!? Почему я должен портить записную книжку из–за какого то Макаревича?! …

Композитор остановился, и с удивлением открыл рот, обескуражено внимая адресованную ему тираду.

Двухметровый, долговязый и нескладный Мишка тяжело встал. Оказавшись теперь лицом к лицу со знаменитостью, он, вдруг воинственно наклонил голову, вытянул худую длинную шею, нервно сглотнул, и злобно глядя в звёздные глаза, угрожающе прорычал: «Не дам!»…

Со стороны на миг показалось, что это Андрей Макаревич хочет взять автограф у Мишки. Но моряк, по каким то, — одному ему известным причинам, — отказывает назойливому поклоннику.

— Почему? — Вдруг спросил певец, запрокинув голову, глядя снизу вверх на Мишку.

— А–а–а… Вот… Не дам, и всё! — Оцепенев и заикаясь от волнения, выдавил Миха.

— И, всё же? — Не унимался пришедший в себя Макар.

Мишка отступил шаг назад, отвёл в сторону взгляд, и устало выдохнул: «… Дос–с–стали… Бляха…».

…От дальней стойки к нам спешат зазевавшиеся «security», чтобы «взять под контроль» нештатную ситуацию. Забывая про автограф, я хватаю Мишку за руку и тащу к выходу, бросая на ходу:

— Извини… Извини, Андрей…!

— Ничего… Бывает… — Миролюбиво кивает Макаревич.

— Ты не думай… Не обижайся… Рейс… Семь месяцев…

— Вы моряки?

— Да… Антарктида… Двести суток… Понимаешь…

— Как там пингвины? — Улыбается он.

— Сидят на айсбергах… Привет… Привет Кутикову!

«Всё нормально, ребята…», — говорит он подоспевшим на подмогу охранникам. Мы с Мишкой уже в тамбуре массивных входных дверей. Я оборачиваюсь, и подняв ладонь кричу кумиру своей юности: «Рок–н–ролл жив!»

«Forever!» — Отвечает он, выбросив вперёд руку, показывая большой палец…

— Ух ты–ы–ы!.. Миха! Здесь про тебя написано!

Он отпрянул от распахнутого гостиничного окна, и доверчиво спросил, —

— Где?

— А вот… Глянь–ка!

Я протянул ему «Полярную Правду». Мишка пробежал глазами страницу, и вопросительно посмотрел, —

— Ну и где?

— Ниже, ниже смотри!

— Не вижу…

— Ой, дубина! Ну вот же!

Удерживаясь, чтобы не захохотать, наугад тыкаю пальцем одно из объявлений в колонке «Знакомства», —

— Читай! Чудовище…!

Он устало выдохнул, и негромко забормотал, —

«Для создания семьи познакомлюсь с мужчиной романтической профессии, — офицером–подводником или моряком загранплавания. В возрасте от 25 до 45 лет. Внешность значения не имеет. Отсутствие вредных привычек приветствуется, но не обязательно»…

— Ну и что?

— Что «ну и что»?

— Где тут про меня?

— Ну вот же, — «…Внешность значения не имеет…»

Мишка, не понимая иронии, снова посмотрел в газету, —

— И это всё?

— А тебе мало, что ли? Возраст тоже, ведь, твой!

— Двадцать пять — сорок пять… Это что, — я?

— А что, — нет? Тебе сколько?

— Тридцать три …

— Ну вот…!

Серьёзная и сосредоточенная Мишкина физиономия начала меня раздражать. Смеяться расхотелось…

— А профессия?

— Что профессия?

— Здесь написано про романтическую профессию…

— Ты моряк загран — заплыва?

— Ну да…

— А что тебе ещё нужно? Подводная лодка, что ли?

— Да, нет… Просто…

— Ну, тебя, дурака, Мишка …!

Далеко за полночь, сквозь шум голосов и музыку из смежного номера, засыпая, я слышу Мишкин голос, —

— А если я ей не понравлюсь?

— Кому «ей»?

— Ну… Этой девушке… Из газеты …

— Миха… Ты совсем охренел что ли?

— Что? — Испуганно спрашивает он.

«Ты себя в зеркало видел?… Как ТЫ можешь не понравиться?…» — из последних сил отвечаю я, и проваливаюсь в бездну…

«А вредные привычки?» — спросил Мишка у тишины, и рассеянно посмотрел в окно на пустую площадь…

…Он стал моряком случайно. Родившийся и выросший в маленьком молдавском селе под Дубоссарами, Мишка никогда не мечтал о море. После десятого класса, отец, из каких–то своих соображений, привёз его в Воронеж. Здесь, после удачных экзаменов, Мишку зачислили на радиотехнический факультет политеха. Так, в семнадцать лет, началась его самостоятельная, взрослая жизнь. Уже через год учёбы он женился на симпатичной, современной и раскованной однокурснице. А в девятнадцать, — стал отцом…

Студенческая жизнь подразумевает многое, в том числе, нередко, — и женитьбу. Но, вот, отцовство неожиданно повисло непомерным грузом на неокрепшей мальчишеской шее, и давалось с трудом. Потом, как–то очень быстро семейная жизнь дала трещину, и без каких–либо усилий развалилась. Окончив институт, Мишка имел диплом радиоинженера, свидетельство о разводе, трёхлетнюю дочь Танечку, исполнительный лист на алименты, и повестку в военкомат…

С лёгким сердцем Миха пошёл служить. В одном из гарнизонов под Мурманском, на студёном побережье, меж скал и фьордов, с паяльником в руках, среди конденсаторов, сеточных ламп и транзисторов, незаметно прошли два года.

Он не вернулся в Воронеж, да и в Молдавию его не очень тянуло.

Вот тут и «случилось» в Мишкиной жизни море…

В конце восьмидесятых, через несколько лет после начала своей морской карьеры, Мишка всё же побывал в Воронеже. Может быть «вызрели» его отцовские чувства, а может, просто пришло осознание ответственности за своего ребёнка. Он и сам не мог себе ответить на этот вопрос.

В том сентябре дочка должна была пойти в третий класс. Ему так хотелось увидеть её в школьной форме, кружевном фартучке, с букетом цветов и большими белыми бантами… Такую же, как одноклассницы из далёкого, советского Мишкиного детства…

Миха детально и красочно представлял себе встречу с дочерью. Волновался, и подбирал слова, которые он произнесёт в эту минуту. Конечно, думал и о том, как увидит супругу. И как знать, — что будет потом, после этой встречи?

…Он долго стоял перед дверью квартиры бывшей тёщи, и, наконец, нажал кнопку звонка…

…Дверь открыла дочь. Стоя у порога, расчёсывая светлые волосы, повзрослевшая девочка несколько мгновений внимательно смотрела на него, а затем безразлично отвернулась.

Мишка уже хотел войти за ней в распахнутую дверь, когда Танечка, вдруг очень спокойно и громко произнесла, —

«Ма–а–ам! Здесь этот… Придурок… Приехал…»

В эту минуту что то прояснилось в Мишкиной голове, в одно мгновение всё встало на свои места, обозначив для него чёрно–белую, без оттенков и теней, реальность. Он поставил у порога тяжелую сумку с подарками, потихоньку прикрыл дверь, и пошёл прочь…

«Здравствуйте, Нина. Меня зовут Михаил, отчество Васильевич. Фамилия — Косолапин. Пишу в ответ на ваше объявление в газете. Я радиоинженер, живу в Мурманске, и работаю в море. Моя морская специальность называется совсем несложно, — электрорадионавигатор. В рейсе я занимаюсь обслуживанием и ремонтом навигационного оборудования. Мне тридцать три года. Рост — один метр и девяносто шесть сантиметров. А вес, конечно, меньше, хотя, я и не знаю точно какой. Но не толстый. Кажется. Никаких особых увлечений у меня нет. Хотя, наверное, и есть. Вы пишете, что работаете преподавателем английского. А я, вот, всю жизнь его изучаю. Но пока, к сожалению, не очень успешно…».

— Ну как? — Спросил он, закончив читать.

— Миха, ты что, — сдурел?

— Ну, что опять не так? — Обиженно насупился он.

Меня переполняло то, что я услышал. Мысли бурлили, но, воплощаясь во фразы, застревали в горле, прорываясь лишь обрывками:

— Ну…йм… дец…!!! Миха!!! Крыша съехала???

— А что?

— Ты кто по гороскопу?

— Овен…

— Я так и знал… Баран ты, а не овен!

— Почему баран — то?

— Потому, что думаешь много! Ой, дура–а–ак…

Мишка закурил, с удовольствием глубоко затянулся дымом, и очень серьёзно посмотрел на меня, —

«Да я понимаю… Тридцать три… Возраст Христа… Ты думаешь я дурак? Нет, Олег… Не дурак… Устал я… Один… Пить начну… Знаю, что начну пить… Не хочу… Может быть, и правда, — есть Судьба… Не знаю… Смысла… Не вижу смысла… Зачем всё?… А вдруг?…»

Он опустил голову, —

«Поеду к ней. Я так решил, — если ответит, — поеду к ней. Не осуждай, и не смейся. Ты же понимаешь меня. Ты же знаешь. Мы же все так живём. И ты, ведь, тоже… Олег… Разве нет? Вот видишь … Одинаково все… Противно и бессмысленно…»

Мы замолчали.

— Может быть, ты и прав, Миха. Не знаю…

Мне всегда казалось…

— Что по объявлениям знакомятся неудачники? — Не дал он мне договорить.

— Нет. Но, что–то есть в этом. Такое…

Мишка по–детски обезоруживающе улыбнулся, —

«Да не пугай ты меня, ради бога! Я и сам боюсь, как невеста на выданье… Пошли в «Три Ступеньки». За одно, — и на почту… Письмо отправим…».

«… Я очень рада, Миша, вашему письму. Вы знаете, если честно, — это не я писала в газету. «Позаботилась» подруга. Сама я, — ни за что не решилась бы на такое. Но пусть теперь это не смущает вас. Позже, когда я узнала, то поймала себя на мысли, что с волнением жду ответа из Мурманска. Мне очень приятно, что вы откликнулись именно на это, а не другое объявление. Прошу вас, Миша, — не думайте что я легкомысленная и ветреная. … Буду рада встрече и знакомству с вами. А так же, надеюсь, что смогу помочь вам в изучении английского языка. Если приедете, сообщите телеграммой дату прибытия и номер поезда. Я встречу вас на вокзале… Нина…»

Мишка получил это письмо из Ростова–на–Дону спустя две недели. В этот же день мы купили ему билет на поезд, и со знанием дела приступили к сборам в дорогу…

— Телеграмму ей надо дать «с отсроченным» временем.

— С каким «отсроченным»? — не понял Мишка.

— Номер поезда и вагон укажем правильно, а дату прибытия, — на двое суток позже…

— За–а–чем это? — Нараспев спросил он, и округлил глаза.

— Так надо, Миха. — Заговорщицки подмигнул я.

Мишка беспомощно сморщил огромный лоб, — «И что?»

— Понимаешь, ты приедешь… Уставший…

— Ну?…

— Трое суток в поезде… Грязный и вонючий, как конь…

— Прям уж… Как конь!

— Ну, хорошо, не конь, — баран. — Кивнул я примирительно.

— Дык… — Развёл Миха руки, и поднял костлявые плечи.

Своим видом сейчас Мишка невольно вызывал улыбку.

В эту минуту он стал похож на огромного старого грифа, приготовившегося к полёту в поисках чего–нибудь.

— Приедешь… Поселишься в гостиницу…

— А как же… Э–э–э…?

— Выспишься, вымоешься, побреешься… — Перебил я его.

— Ну–у–у… — Наклонил Миха голову, начиная осознавать.

— Посмотришь город, адаптируешься….

В Мишкиных глазах сверкнул проблеск понимания предлагаемого замысла. Он, молча закивал…

«Купишь букет цветов, и через двое суток придёшь на вокзал к прибытию «своего» поезда. Там и встретишь её, но не замученный переездом, а наглаженный, сытый и отдохнувший», — закончил я, победно глядя на слегка обалдевшего друга…

— Гениально… — Выдохнул Мишка…

— Хм… А то…!

Мы стоим на Мурманском вокзале, с которого, как известно, все поезда идут только на юг. Низкое серое небо зацепилось за шпиль зелёного купола, и беспомощно повисло, протекая мелкой моросью над притихшим, затаившимся городом …

— А может, мне поехать с тобой, Миш…?

— Зачем?

— Ну-у… На всякий случай…

— На какой?

— На какой, на какой, — на всякий! Дубина!

— Не надо, — не поможет.

— Почему?

Мишка улыбнулся, шумно набрал воздуха, и процитировал бессмертные барковские строки:

— И так, — не только на Руси,

В любой стране о том спроси,

Где бабы, скажут, — быть беде,

Шерше ля фам… Ля фам. Везде…

Он забросил на плечо дорожную сумку, и ступил на подножку вагона.

— Удачи тебе, Олег!

— Тебе удачи, Мишка! Осторожнее там… Ростов…

— Пустое… От судьбы, ведь, не уйдёшь…

— Но, при желании, — встречу с ней можно отсрочить…

— Скучное это дело, — откладывать на потом. — Мишка задумчиво посмотрел на часы.

Состав тронулся…

— Ну ладно, Миха! Давай! Пиши! Адрес помнишь?

— Мурманск — Море… До востребования…

— Молодец …!

— Ты тоже пиши! Адрес помнишь?

— Да, иди ты… Олух! — Крикнул я в след удаляющемуся поезду, и закусил губу…

Что такое расставание для моряка? — Часть его работы… Отношение к разлуке, — не философское, — профессиональное. Необходимость долго находиться в замкнутом пространстве и небольшом коллективе, — это практически, — одиночество, которое со временем превращается в привычку, а спустя годы, — в неосознанную потребность… Разлука для моряка не всегда окрашена в трагические тона утрат и потерь. Одиночество, — не имеет налёта и привкуса неодолимой тоски о чём–то, или о ком–то. Само Время для него, — категория абсолютная, а не относительная, — и измеряется «по факту», — по факту его отсутствия. Море… Оно изменяет масштаб событий и явлений, чувств и восприятий, обретений и потерь… Понятия «дольше» и «быстрее» на отрезке времени, — теряют свою остроту и значение. На смену им приходит, — «когда–нибудь» или «никогда», — некое обозримое будущее, на которое моряк подсознательно настраивается, зная, что оно обязательно придёт…

И всё же… И всё же, — сегодня я провожал Мишку с грустью. В прощании нашем почему–то не было привычной лёгкости. Шутить совсем не хотелось. В эти последние минуты перед тем, как он скрылся в глубине вагона, во мне проснулась жалость и сочувствие к нему, — всегда неустроенному, трогательному в своей невзрослой какой–то, открытости и доверчивости…

Мурманский май неприлично плевался мокрым снегом. Стало совсем темно и уныло…

«А, может быть, это и правда, — Мишкина Судьба?», — подумал я с надеждой, и одиноко побрёл в гостиницу …

…У него давно не было такого солнечного настроения. Двое суток в приветливом Ростове пролетели в волнительном ожидании. И вот теперь, отвыкший, впервые за много лет он шёл на свидание. Букет белых роз в руке подчёркивал его сегодняшний статус галантного кавалера. Вся неловкость и неуклюжесть угловатого, костистого и нескладного парня с оттопыренными ушами, — исчезла, улетучилась. Предчувствие встречи с прекрасной незнакомкой наполняло сердце давно забытым трепетом, и сладкой тайной… Ведь, он шел навстречу Судьбе…

До прибытия «его» поезда оставалось около получаса. Мишка посмотрел расписание… «№ 2» — высвечивался на электронном табло номер платформы, где должен остановиться скорый «Мурманск — Новороссийск». Он пересёк сверкающий зал ожидания, и поднялся в стеклянную галерею–навес, ведущую к выходу на перрон. В переходе над платформой номер два, — толпа… Волнение, гул и возбуждение встречающих… Глядя сверху на снующих людей, он остановился перевести дыхание, и вдруг… неожиданно, совсем рядом, кто–то произнёс: «…Косолапин…».

Миха осторожно повернул голову. В нескольких шагах от него стояла незнакомая девушка в компании трёх кожаных «качков», —

— … А имя? — Спросил один из них, бритый налысо.

— Михаил, — ответила она.

— Жаль, что ты его никогда не видела.

— Какая разница? — Включился в разговор ещё один верзила.

— Да, никакой. Ни тебе Зойка, ни ему…

— Ему, скоро, вообще, всё будет без разницы, — криво усмехнулся бритый.

— Вагон какой? — Зазвучало деловито.

— Девятый, — услышал Миха номер, который указывал в телеграмме.

От нереальности происходящего, Мишку сковало. Пространство уменьшилось, и сузилось до размеров окна галереи, сквозь которое он, неподвижно стоя, смотрел в одну точку. Звуки летнего дня, всего несколько минут назад радостно наполнявшие мир, — смолкли. Он слышал теперь только этот разговор…

«…От площади возьмёшь частника. Такси не бери. Доедете до Каменки. К дому не подъезжайте. Метров двести пройдёте, — не переломится твой «косолапый». Дверь закроешь на нижний. Не забудь вынуть ключ из замка. Мы будем минут через десять…» — звучал голос.

— Так скоро? — Удивилась девушка.

— А что, лапонька, ты бы не прочь и развлечь морячка?

— Да пошел ты! — Огрызнулась она.

— Ну иди, Зойка… Иди… Только не забудь, что ты Нина!

Она зло зашипела в ответ, и двигаясь к выходу на платформу, задела Мишку, проходя у него за спиной. Эти несколько минут показались Михе сном вечности. И лишь теперь, от её прикосновения, — оцепенение прошло. Он рассеянно посмотрел вслед Зойке — Нине, которая шла встречать его с поезда, и опустил взгляд на приготовленный для неё букет. Затем, — не привлекая внимания, взглянул на её «друзей», стоящих чуть в стороне на расстоянии вытянутой руки, и медленно пошёл вдоль галереи…

Ещё через полчаса, окончательно придя в себя, и снова став нескладным, неуклюжим и потерянным, Миха стоял у билетной кассы вокзала…

«Косолапин Михаил, прибывший из Мурманска, вас ожидают у справочного бюро!» — раздался голос дежурной. Мишка замер …

«Косолапин Михаил…» — снова зазвучало из динамика…

Он оглянулся, и сутулясь подал в низкое окно паспорт. На немой вопрос кассирши, убитым голосом произнёс, —

— До Кишинёва … Один … Плацкарт…

— На какой поезд?

— Ближайший…

…В этом году лето в Молдавии выдалось жаркое, и необычайно урожайное…

Многочисленные молдавские торговые кооперативы, поставив дело на поток, добросовестно снабжают фруктами области средней России, которая, как в советское время, так и теперь, — традиционно является основным рынком сбыта и реализации…

В июне торгово–транспортная фирма «Trans — Recolta», отправляла уже третий автопоезд в Россию. Cовладельцем небольшой компании, совместно с российским партнёром, был Сергей Косолапин, — Мишкин брат. Сезон получился удачный, фруктовый бизнес выдерживал конкуренцию, и уверенно шёл в гору…

Дело это нехитрое, и весьма прибыльное. В окрестных фермерских хозяйствах закупаются яблоки, сливы, абрикосы и виноград, конечно. Затем оформляется пакет документов, и фура уходит на границу.

Обычно, это был арендованный челнок, который, разгрузившись, возвращался за новой партией груза. Но теперь, — урожай был редким по щедрости. На этот раз к отправке было приготовлено две машины. Одна из них шла в Новгород, другая, — в Воронеж. Мишка вздрогнул, когда брат сказал ему об этом.

— Если хочешь, — езжай экспедитором. — Предложил он.

— А что делать нужно? — Вяло поинтересовался Миха.

— Ничего. Повезёшь пакет таможенных документов, сертификаты качества и транспортные накладные. Сдашь груз по фактическому весу, и вернёшься домой. Обычно я сам справляюсь, но сейчас, — сам видишь, — две фуры. Значит нужно брать постороннего человека. А ты, — от вина–то уж, — опух совсем. Съезди, развейся. В гости сходишь, Танюшку увидишь… Невеста уж, поди…

Мишка туго напрягся, вспомнив что–то…

— Нет… В Ростов… Не хочу… — Произнёс отрешенно.

— Какой Ростов? Ты что? Эй! Проснись!

Брат тряхнул его за плечи, и громко, по слогам сказал: «Но–ов–го-род! Слышишь? Новгород!» …

— Ну что…?

— Да–да, конечно… Новгород… Поеду… — Кивнул Миха…

…Октябрь по утрам блестит ледяными заплатами на дорогах и тротуарах Мурманска. Город постепенно заполняется приезжими отпускниками, значительную часть из которых, — составляют моряки…

Это очень удобно, — рассчитывать и планировать так, чтобы рейс пришелся на зимнее время. Ты уходишь в море в ноябре — декабре, а возвращаешься в мае — июне. Впереди у тебя, — тёплое лето и золотая осень… В твоих карманах, — рейсовая зарплата, в голове — музыка небесных сфер, а в душе, — ожидание удивительного и прекрасного…

…Десять утра… Конференц–зал главного корпуса пароходства … Сбор экипажа…

Мы встречаемся, возбуждённо и радостно делимся впечатлениями о прошедшем отпуске, шутим и балагурим, мы соскучились… Мы, — одна команда… Скоро в рейс…

Почти все, — здесь… Но сегодня я не вижу Мишку…

— Косолапин! — Выкрикивает штурман, и на полях списка с фамилиями делает пометку: «Отсутствует»…

Дождавшись окончания собрания, я бегу на почтамт. У стойки с надписью «До востребования» вынимаю паспорт, и нетерпеливо протягиваю в окно: «Пожалуйста, посмотрите!»

Пожилая женщина на выдаче корреспонденции, медленно просматривает почту, и, наконец, возвращает мне документ с вложенным в него конвертом.

Я бросаю взгляд на обратный адрес, —

«Молдавия… Дубоссарский район… Косолапин…»

«…Мишка… Вот обормот… Ну, олух… Балбес…», — бурчу я под нос, и нервно вскрываю пакет. Из перегнутого пополам тетрадного листа выпадает фотография, — на фоне тёмно–зелёного «Чероки» стоит улыбающийся Мишка с видеокамерой в руке.

«Вот лопух…! Блин…! Прогульщик несчастный…!», — радостно приговариваю я, ни на кого не обращая внимания, и разворачиваю листок…

«Здравствуйте Олег!

Меня зовут Сергей. Сергей Косолапин. Я брат Михаила. Знаю, что вы с ним дружили, поэтому пишу вам …

…Миша погиб девятого июня. На их машину под Новгородом был налёт. Водитель фуры остался жив, а Мишу убили выстрелом в голову. Уголовное дело ещё в производстве. Но до сих пор не нашли ни машину, ни нападавших. Сами понимаете, — время такое…

…Олег, у меня к вам большая просьба. Мне нужна справка из отдела кадров пароходства, с указанием даты поступления на работу, по май месяц текущего года, когда Миша вернулся из последнего рейса…»

Холодно… Я иду мимо старых облезших бараков по занесённой снегом узкой дорожке. Улица Зелёная. Вот и церковь. Погружаюсь в наполненный ладаном полумрак… Справа, между колонн, — распятие… Ставлю свечу в бронзовую кувшинку подсвечника, и поднимаю голову…

Они чем–то похожи, — Иисус и Миха. Такой же тощий. Такое же измученное, худое лицо, безвольно опущенная голова… Правда, — похожи… Мишке, как и ему, тоже было тридцать три…

Не знаю молитв…

«Мишка…» — шепчу я, глядя на пламя свечи… Горло перехватывает спазм…

«Мы уходим… Миха… Послезавтра в рейс.… А ты? Как же …? Мишка, гад ты… Зачем же ты так…?»

Сажусь на скамью у стены, откидываю голову и закрываю глаза.

— Вам плохо? — слышу я голос женщины–чернушки.

— Что?

— Вам плохо? — повторяет она.

— Ничего… Друг погиб… В июне… Девятого…Я не знал…

— В Чечне? — она положила совок, и присела рядом.

— Нет… Нет… Не в Чечне…

Она вздохнула, — «Это Вознесение… Девятого июня, — Вознесение Господне… Бог прибирает к себе в этот день праведников. Сразу. Прямо к себе на небушко…».

Я поднимаюсь со скамьи, и медленно иду на выход. Оглядываясь на бабульку, отрицательно качаю головой:

«Он не был… Праведником… Не был…».

Открывая дверь, и выходя из храма, слышу в спину: «Бы–ыл! Если на Вознесение, то и значит, что был!..».

«…Ну, хорошо… Хорошо, если так…», — соглашаюсь я.

Вдыхаю глоток морозной свежести, и грустно улыбнувшись, добавляю:

— Значит, повезло… Повезло…

(Мурманск — Санкт — Петербург)