Из сборника «Невстречи»

История немой любви

С Мабель меня познакомила новая мода; я, правда, не большой ее приверженец, но иногда все-таки хочется одеваться прилично и носить брюки более широкие или более узкие, как она того требует. Но дело не в моде, а в Мабель, о которой я хочу рассказать, хотя ее образ удаляется от меня все дальше и дальше, превращаясь в расплывчатое и грустное воспоминание.

Она была младшей из трех сестер, немых от рождения, которые владели маленьким ателье в одном из небогатых районов Сантьяго. Оно же служило им и жильем. Тяжелая темная штора отделяла гостиную от мастерской, куда заходили клиенты, и, когда я впервые переступил их порог, мне показалось, что я очутился в каком-то ином мире, населенном карликовыми пальмами и папоротниками, в уютной атмосфере покоя и умиротворенности.

Мабель и ее сестры зарабатывали на жизнь шитьем, в основном перешивая галстуки и шляпы. За несколько минут своими чудесными руками они превращали пестрый широченный галстук в изящную красивую вещь, которая подошла бы и к вечернему итальянскому костюму. Кроме того, они показывали совершенно бесплатно клиенту, чаще всего толстому и потному, как красиво (а не треугольным, уже немодным, узлом) завязать галстук, чтобы он был похож на галстук наследника английского престола. Иногда к ним заходил человек в широкополой шляпе, а через несколько минут он получал тирольскую шляпку, которую охотно надел бы сам австрийский канцлер.

Понимать сестер, особенно Мабель, было очень легко: они умели говорить губами, слышали же довольно хорошо, а если клиент четко произносил слова, могли читать их по его артикуляции.

Мне понравился их сразу, и я начал носить им мои галстуки. У двух старших сестер были очень энергичные жесты, характерные для немых. Мабель, наоборот, была спокойной, неторопливой, и все, что она произносила губами, читалось в выразительном блеске ее глаз. Чем-то она притягивала меня к себе. Нет, о любви речь не шла, по крайней мере вначале. Мне просто приятно было сознавать, что Мабель принадлежит к тому молчаливому миру, где для меня тоже есть место.

Она казалась мне волшебной феей, которая появлялась из-за тяжелой темной занавески, когда я заходил в помещение для клиентов, и я сразу чувствовал, что жизнь имеет какой-то смысл. Не знаю, как это объяснить — я ощущал себя там в безопасности.

Когда все мои галстуки были уже перешиты, я начал покупать их в магазинах старых вещей. На этих невероятных экземплярах, которые вышли из моды раньше, чем я родился, красовались деревенские пейзажи с коровами, памятники национальным героям, звезды спорта, портреты певцов. На меня смотрели, как на сумасшедшего, и старались всучить весь товар, что годами валялся в витринах.

Мабель очень быстро разгадала мои трюки. Ни у одного мужчины не могло быть такого количества галстуков, да еще таких экстравагантных. Однажды вечером глазами, губами и жестами она сказала мне, что не нужно разоряться, покупая старые галстуки, а если мне приятно приходить к ним, то она будет этому очень рада.

Жизнь моя совсем переменилась. Я перестал играть в биллиард, перестал пить пиво с приятелями. Каждый вечер после работы, делая большой крюк, чтобы не встретить своих дружков, я направлялся к дому немых сестер. Мы пили чай с печеньем и разговаривали обо всем на свете, после чая включали радио и молча слушали музыку и песни знаменитой тогда певицы Мабель Фернандес. Потом выпивали немного вина и включали популярную передачу «Третье ухо», которая рассказывала много всякой интересной всячины.

У сестер стоял большой радиоприемник, к которому Пепе, местный электрик, подключил три пары наушников с очень короткими проводами, так что женщины вынуждены были склонять головы к самому радиоприемнику. Было забавно смотреть, как они стискивали руки, когда преступнику удавалось настичь свою жертву, и облегченно вздыхали, когда главный герой спасал девушку.

Истории гангстеров в Чикаго, сухой закон на западе Соединенных Штатов, разнообразнейшие версии «Ромео и Джульетты», подвиги Геракла, а с наступлением Рождества обязательные рассказы о жизни и смерти Иисуса — все это слушали сестры.

Очень скоро я стал их постоянным вечерним посетителем, и после короткой дискуссии, затеянной мною, они согласились на то, чтобы я приносил хотя бы вино к ужину, а в воскресенье — торт.

Так прошло несколько месяцев. Однажды, прослушав очередной рассказ из «Историй зловещего доктора Мортиса», Мабель проводила меня до дверей. Там мы немного постояли, глядя, как проезжают редкие машины. Я курил, а она тянула лимонад. Неожиданно, уже попрощавшись, она сказала, что хотела бы поговорить со мной наедине, и предложила встретиться завтра в полдень возле магазина «Немецкое белье», куда она ходила покупать материалы для шитья. Так мы и договорились.

Я шел на эту встречу, как на тайную нелегальную сходку. Я боялся столкнуться с кем-нибудь из старых друзей, представляя себе, о чем они будут потом говорить во время игры в биллиард. Поэтому я повел ее в кафе подальше от центра города. Мы заказали кофе с молоком, и я сказал, что готов ее слушать.

Она придвинула ко мне стул и молча начала говорить. Я прекрасно понимал ее.

Она сказала, что очень уважает меня как друга. Ведь мы друзья? Сказала, что знает, какая она некрасивая, правда не такая уж некрасивая, как некоторые женщины, которых она видит на улице, но она слишком худая, не умеет ходить так, как это нравится мужчинам, и знает, что я отношусь к ней не как к женщине, а как к другу. Потом, помолчав немного, добавила, что я первый друг в ее жизни.

Я взял ее руки в свои и вдруг почувствовал, что удивленные взгляды официантов мне абсолютно безразличны. Мабель впервые сидела в кафе не с сестрами, а с чужим человеком и чувствовала себя счастливой. Она доверяла мне — эти слова она повторила несколько раз. Постоянно сидеть дома и шить, выходя только в магазин за материалами для работы, — вот из чего состояла ее жизнь. Иногда она позволяла себе полакомиться мороженым да еще раз в месяц ходила платить за электричество. Ей уже тридцать пять, а кроме того, о чем она мне рассказала, у нее в жизни больше ничего не было.

— Подожди, ты что, никогда не ходила в школу?

— Нет. Для родителей большой трагедией была немота всех трех дочерей, и они держали нас дома, даже прятали от соседей. Посылать в обычную школу боялись, ведь дети жестокие — будут обижать нас, а специальная школа была далеко, да и не по карману.

— Но ты еще не сказала, о чем хочешь попросить меня.

Чтобы я немного показал ей мир. Она понимает, что у меня могут быть подруги, может, даже невеста, потому что я человек симпатичный и воспитанный. Но она хочет, чтобы я как-нибудь сводил ее в кино, где она никогда не была. И шутя добавила, что на танцы она тоже не прочь сходить. Конечно, все затраты она берет на себя, сейчас она неплохо зарабатывает.

Я был поражен.

— Ты никогда не ходила в кино, цирк, театр?

Она покачала головой и вопросительно посмотрела на меня, ожидая ответа.

Я сказал, что сделаю для нее все что смогу, что я давно хотел пригласить ее в кино, но как-то не решался. Не выпуская ее рук из своих, я добавил, что неправда, будто она некрасивая женщина и что ей даже нельзя дать тридцати пяти лет. Она нежно посмотрела на меня, наклонилась к моему лицу и тихонько поцеловала в щеку.

Мабель и я. За короткое время мы обходили все кинотеатры в нашем районе.

Особенно ей нравились картины с участием Сариты Монтьель. Мексиканское кино казалось Мабель слишком грустным и плаксивым, кроме фильмов Кантинфласа.

После сеанса мы шли в бар Баамондес полакомиться ананасами, а потом подымались на холм Санта Лусия посмотреть на панораму города. Мабель заметно повеселела и стала гораздо красивее, а старшие сестры просто не понимали, что с ней происходит.

Однажды она попросила, чтобы я проводил ее в парикмахерскую, где ей сделали модную прическу. Потом она укоротила свои платья. Потом в один прекрасный день Мабель пришла, закрывая рот руками, и, только оставшись со мной наедине, опустила руки — ее губы были накрашены красной помадой. Она менялась к лучшему на глазах, и это мне очень нравилось. И однажды я решился пригласить ее на танцы.

Столица Чили, Сантьяго, шестидесятых годов. Каждую субботу в разных районах города устраивалось по меньшей мере несколько десятков праздников. Праздник по случаю выдвижения кандидатуры королевы красоты; другой праздник, чтобы собрать деньги для сирот; еще один праздник, чтобы помочь жертвам землетрясения, — в общем, бесконечные праздники.

Мабель надела красивое розовое платье, такого же цвета туфельки, в руках у нее была маленькая блестящая сумочка. В перерывах между танцами мы пили пунш из маленьких бутылочек и обсуждали участниц грядущего конкурса красоты. Я не отходил от Мабель ни на минуту, опасаясь, чтобы кто-нибудь не пригласил ее на следующий танец. Я не умел хорошо танцевать, а Мабель вообще была впервые на танцах, и все-таки мы танцевали как могли и пасодобль, и танго, и кумбию, и все, что играли музыканты. Где-то в полночь оркестр сделал перерыв и начали крутить диски с Полем Мориа, Адамо и Элвисом Пресли. Было очень жарко, и пот градом катился с нас.

— Ты очень красивая, Мабель, очень красивая, — успел сказать я раньше, чем почувствовал чью-то руку на своем плече.

Обернувшись, я побледнел. Это был Сальгадо, один из моих дружков по биллиарду.

— Так вот почему ты исчез, теперь я понимаю, ну так представь меня твоей невесте.

Я не знал, что ответить, а Сальгадо, самоуверенный как всегда, отодвинул меня и взял Мабель за руку.

— Очень приятно познакомиться. Гильермо Сальгадо. А вас, лапочка, как зовут?

Мабель смотрела на меня широко открытыми глазами и улыбалась.

— Что с вами, душечка? Вам откусили язык мыши или этот тип, что сопровождает вас?

Мабель перестала улыбаться, а я наконец выдавил из себя:

— С ней все в порядке. Ты уже представился. А теперь оставь нас в покое, исчезни.

Сальгадо энергично взял меня за локоть. Я оскорбил его в присутствии девушки, с которой он пришел, а такое не прощается.

— Послушай, разве так разговаривают со старыми приятелями? Если твоя подруга немая, это ее проблемы, и нечего мне хамить.

Я ударил его в лицо и разбил ему нос. Это была большая ошибка с моей стороны, так как Сальгадо был гораздо сильнее меня, выше и крепче. Сначала он остолбенел не столько из-за удара, сколько из-за крови, которая капала на его костюм, потом он выпрямился, и я получил страшный удар в глаз. В помещении поднялся крик, нас начали разнимать и в результате выставили с танцев.

Глаз у меня распух и закрылся, мне было больно и стыдно. Я пытался извиниться перед Мабель, но она приложила пальцы к моим губам, чтобы я не разговаривал.

Она крепко держала меня за руку, гладила по голове, и не знаю, как ей это удалось, но, пока мы ждали такси, она забежала в кафе и вернулась с целлофановым кулечком, наполненным кусочками льда.

В такси она положила мою голову себе на колени, а к глазу приложила кулечек со льдом. Мне казалось, что я — странствующий рыцарь или один из грандов, что служили при дворе короля Артура. Я ощущал себя настоящим мужчиной и жалел только о том, что у меня мало денег и я не могу сказать таксисту, чтобы он ехал до тех пор, пока я не велю ему остановиться.

— Ты прощаешь меня?

— Тсс!

Платье Мабель было тонким, и я чувствовал тепло ее тела.

— Ты прощаешь меня?

— Тсс!

Ее тело было теплым, ее руки гладили мои волосы, ее грудь касалась моего лица.

Я обнял ее за шею и притянул к себе ее голову.

Сначала Мабель испугалась, как-то напряглась, потом, почувствовав мои губы на своих губах, закрыла глаза, и мы стали целоваться. Мы целовались долго, даже не знаю, сколько времени, и очнулись только тогда, когда услышали тактичное покашливание таксиста. Я посмотрел на улицу, весь мир показался мне пустым и лишенным смысла. Красный светофор остановил нас в совсем незнакомой части города.

— Мы тут выйдем. Сколько с меня?

Мы шли обнявшись и останавливались каждые пять-шесть метров, чтобы поцеловаться, и целовались столько, сколько хватало сил, чтобы не дышать. Так мы дошли до маленькой безлюдной площади. Укрывшись под густой акацией, я крепко обнял Мабель, поднял ее платье и начал гладить ее ноги, живот, твердые ягодицы и шелковистые волосы лобка. Вдруг я почувствовал, что она плачет. Я испугался, но Мабель уже сама крепко прижалась ко мне. Все произошло очень быстро. Гостиница в полутьме, невидимые лица портье и горничной, вручившей нам полотенца, большая постель, зеркало на стене, тихая музыка, ненужный телефон на тумбочке, розовое платье Мабель на стуле, ее маленькая грудь, аромат французских духов, глухой стон и слияние наших тел.

Потом я провалился неизвестно куда, а когда проснулся уже утром, глаз снова болел. Я искал руками Мабель, но ее не было, и я лежал один в незнакомой комнате.

Я посмотрел в зеркало и увидел, что глаз представлял из себя сплошное синее пятно, которое покрывало почти треть моего лица. К счастью, было воскресенье, да еще раннее утро, когда на улице никого нет. Я взял такси и поехал домой, надеясь, что к вечеру опухший глаз откроется и я смогу войти в дом, где за тяжелой темной шторой скрывается волшебный мир.

Но к вечеру проклятое пятно стало еще больше, а из глаза потекла какая-то беловатая жидкость. Целый день я пролежал в постели и назавтра не смог пойти на работу. Знакомый врач дал мне справку, выдумав обострение гастрита, и я еще три дня провалялся дома, прикладывая к глазу компрессы из воды с горчицей, не переставая курить и думать о Мабель.

На третий день мне стало легче, и вечером, нацепив на нос темные очки, я отправился к дому немых.

Меня встретила старшая из сестер и пригласила, как всегда, в гостиную. А где Мабель? Сестра угостила меня чаем с печеньем. А где Мабель? Жестами она объяснила, что Мабель поехала на юг к родственникам, так как неожиданно заболела бронхитом, а степной воздух очень полезен в таких случаях.

Этот вечер показался мне очень долгим. Две сестры с наушниками, музыка, радиопередача «Убийство на улице Морг», наконец, ужин: суп, омлет с рисом, вино. А где же все-таки Мабель?

У нас нет адреса. Это далекие родственники, и только Мабель поддерживала связь с ними. Она не сказала, когда вернется.

Второй, третий, четвертый день. Те же самые ответы. А в какой город она поехала? Мы не знаем. Только Мабель знает, где живут те родственники. Она ничего не сказала? Ничего. А если с ней что-то случилось? А что может случиться? Может быть, вы знаете, в какую провинцию она поехала? Нет, мы уже все вам сказали.

Я перестал проводить вечера с немыми, просто стоял около их дома, и, когда клиенты заходили или выходили со своими галстуками и шляпами, я заглядывал внутрь, надеясь увидеть Мабель.

Потом я перестал стоять у дома. За несколько монет мальчишки приносили мне информацию о жизни сестер. Ничего. Никаких следов Мабель. Никаких известий о Мабель.

В конце концов пришлось смириться с ее отсутствием. Я снова вернулся к биллиарду, к пиву. Сальгадо ждал меня, и я снова разбил ему нос, а он мне глаз.

После этого мы помирились, решив, что дружба иногда требует драки.

Мабель…

Со временем я научился не вспоминать ее глаза, ее губы и нежные руки. Все исчезло: та улица, ателье немых, широкие галстуки и шляпы. Уже давно сошел тот синяк с моего лица, но остался синяк в душе, и мне чего-то не хватает. Не хватает тебя, Мабель, и поэтому я ползу по жизни, как ящерица, потерявшая хвост, или как мотылек с одним крылышком.