Из собрания детективов «Радуги». Том 1.

1 В Лагуне Эйгара

Если пролететь полторы тысячи миль на север от Перта вдоль побережья Индийского океана, а потом еще миль триста в глубь материка, можно заметить горсточку белых домиков, прилепившихся у подножия Кимберлийских гор. Это и есть Лагуна Эйгара, которую легко узнать по кучам битого стекла, сплошным кольцом окружившим крошечный поселок.

На самом деле никакой лагуны здесь нет, ибо единственная поблизости речушка спешит унести стекающие с гор дождевые воды прочь от поселка в тщетной попытке напоить вечно жаждущие пески Внутренней пустыни. Но своенравный ручей — отнюдь не самая живописная деталь пейзажа. Главная здешняя достопримечательность — это «бутылочное кольцо». Долгие годы дворники местной гостиницы свозили на окраину пустые бутылки — сначала на запряженных волами телегах, а потом на маленьких грузовичках, — пока не набралась их там добрая тысяча тонн.

Ничего не поделаешь, девать бутылки больше некуда — не везти же в Перт. И кольцо продолжает расти — разумеется, в противоположную от поселка сторону, иначе и гостиница, и полицейский участок, и магазин вместе с десятком домов давно были бы погребены под грудами битого стекла.

Инспектор Наполеон Бонапарт (друзья звали его Бони) оказался в этих краях совершенно случайно. Он только что закончил расследование дела об убийствах в Бруме и возвращался в свой родной штат. Однако самолет, которым он летел, совершил вынужденную посадку в Лагуне Эйгара из-за неполадок в моторе. Здесь, на дальнем севере континента, самолеты не слишком придерживались расписания, поэтому инспектору пришлось снять номер в обветшалой гостинице и запастись терпением. В тот день поселок словно вымер. Даже констебль укатил куда-то по делам.

Гостиница с ее обшитыми досками глинобитными стенами и железной кровлей напоминала старинные салуны американского Запада и была своего рода оазисом посреди раскинувшихся на тысячи миль пустынных пространств, все население которых составляла сотня с лишним фермеров-скотоводов, старателей и вездесущих государственных чиновников.

Бони оказался единственным постояльцем маленькой гостиницы. Поговорить было не с кем. Разве только с дворником. Щупленький старичок по имени Джон Браун, прослуживший в заведении не один год, успел срастись с ним душой и телом и был завсегдатаем нередких там шумных сборищ. В Лагуне Эйгара его знали под кличкой Гунн[1], которую он получил еще в молодости, когда явился в поселок неизвестно откуда, щеголяя пышными, как у кайзера Вильгельма, усами. Усы продолжали воинственно торчать и после того, как кайзер отрекся от престола, и, хотя с годами они поседели, пожелтели от пива и табака, прозвище от Брауна так и не отстало. Родом он был из Бирмингема, однако Гунном его звали даже местные немцы.

Был ранний вечер. Бони сидел на веранде гостиницы, занимая единственный стул, рядом примостился на корточках Гунн. Он не догадывался ни о ремесле гостя, ни о том, с каким уважением произносили его имя во всех полицейских управлениях Австралии. Стуча копытами по каменистой дороге, мимо прошло стадо коз. Гнали его двое мальчуганов одинакового роста и даже чем-то похожих друг на друга, несмотря на то что один был белый, а другой — абориген. Лучи заходившего за высохшим ручьем солнца вонзились в базальтовый панцирь Черного хребта.

— Давно ли здесь живу? — переспросил Гунн. — В четырнадцатом приехал. Все это здесь уже было, — он обвел рукой вокруг, — и пивная, и полицейский участок, и дома. Года через два мы с Пэдди Метисом на золотую жилу наткнулись — прииск «Королева Виктория», слыхали, может? За три года три состояния нажили и в те же три года все дочиста спустили. В этой вот самой пивной. А потом Пэдди помер, и на следующий год я прииск продал синдикату за тысячу фунтов.

— Большие деньги, — пробормотал Бони.

— Это точно. Только ведь знаете: легко нажил, легко прожил. Пэдди, бедняга, из-за денег и пропал. Спился. На этой самой веранде спился. Бывало, как начнет буянить, впятером держать приходилось, да еще полицейский помогал.

— Здоровяк, наверное, был ваш Пэдди, — заметил инспектор.

Гунн поднес зажженную спичку к своей старой обломанной трубке. Прожив всю жизнь в этом глухом уголке Австралии, он так и не избавился от бирмингемского выговора. Когда он смеялся, из горла его вырывался хрипловатый петушиный клекот.

— Здоровяк — не то слово! — воскликнул Гунн. — Когда я сломал ногу на прииске, он меня до самого поселка на себе тащил, а это верных девять миль будет. Одним плевком человека свалить мог, ей-богу! Раз поспорили они с Сайласом Брином, кто выиграл Кубок Мельбурна в девятисотом году. Целую неделю дрались, перерывы делали, только чтоб поесть. Да-да, такого друга, как Пэдди, у меня уж потом никогда не было… Ба! Чтоб я околел, если это не Брины пожаловали!

Дремотную тишину поселка раскололо громыхание тяжелого грузовика по ухабистой дороге. Куры испуганно бросились под перечные деревья. Две собаки, яростно лая, бежали вровень с машиной, но кинулись в сторону, как только та затормозила у входа в гостиницу. Веранду окутало облако пыли, а когда оно рассеялось, Бони увидел спину огромного мужчины, вылезавшего из кабины грузовика. Оказавшись на земле, он повернулся, поддергивая брюки, и Бони увидел его лицо — угрюмое, с тяжелой квадратной челюстью и грубыми чертами. Его седые волосы лежали густой спутанной копной, а вислые усы были столь же воинственны, как у старика Гунна.

Верзила продолжал стоять возле грузовика, пока из кабины осторожно выбирался его спутник. Он был немного ниже ростом, но так же крепок и широк в плечах. Седина едва тронула его черные волосы и такую же черную квадратную бороду. Он коротко кивнул, когда первый что-то ему сказал, и поднялся на веранду, с некоторым усилием преодолев три деревянные ступеньки. Лицо его было очень бледно — неестественно бледно для человека, живущего у самого тропика Козерога, — глаза лихорадочно блестели.

— Привет, Гунн! — бросил он.

— Привет, Джаспер! — откликнулся Гунн. — Привет, Сайлас! Как дела?

— Ничего, — ответил чернобородый. — Пойдем опрокинем по маленькой.

Джаспер и Сайлас Брины вошли в гостиницу.

— Когда угощают Брины, отказываться нельзя, — сказал Гунн. — Пойдемте, спорить бесполезно.

— Я вообще не любитель спорить, — признался Бони, вставая. — И много здесь таких, как эти Брины?

— Хоть отбавляй! — произнес Гунн не без гордости. — Вы еще третьего Брина не видели, Эзру. Он хоть и моложе, а покруче этих будет. С норовом парень, скажу я вам, с норовом.

Гунн направился в бар, Бони двинулся следом.

Облокотившись на стойку, Брины разговаривали с барменом Тедом Рамсеем, грузным, дрябловатым мужчиной с апоплексическим румянцем на одутловатом лице. Свет подвешенной к дощатому потолку масляной лампы теснил последние отблески заходящего солнца. За стойкой бара, на полках, пестрели яркими этикетками бутылки со спиртным, а на полу стояли ящики с пивом — пиво в бочках из Перта в такую даль не возили.

— Чем будем травиться? — спросил бармен, обращаясь к Бринам.

— Только не твоим пойлом, Тед, — пробасил Сайлас Брин. — Давай самое лучшее виски, какое у тебя есть. Мы ведь твои главные клиенты, разве не так? Пивную эту раз двести уже со всеми потрохами купили.

— Четыреста, — поправил Рамсей. — Только на моей памяти вы ее раз сто купили, значит, всего четыреста.

Он поставил на стойку бутылку виски, стаканы и потянулся за кувшином с водой, когда старший Брин гаркнул так, что задрожали стены:

— Что будете пить, мистер?

— Мне пиво, пожалуйста, — отозвался Бони.

— Мне тоже, — пискнул Гунн. — Что-то неважный у тебя вид, Джаспер, — добавил он. — Ты, часом, не болен?

— Да нет, ушибся малость, и все. С лошади упал, чтоб ее… Ерунда. Твое здоровье!

Брины, казалось, заполнили собой половину маленького бара. Рядом с ними Бони выглядел ребенком, а Гунн — и вовсе былинкой. Настоящие богатыри были эти Брины. От них веяло силой — необузданной, способной сокрушить все на своем пути. Стаканы из толстого стекла в их дочерна загорелых волосатых ручищах были словно хрусталь в огромных лапах горилл.

Джаспер стоял рядом с братом, тяжело навалившись на стойку и не меняя позы. Сайлас держался прямо. Время от времени он с беспокойством поглядывал на брата, затем лицо его снова принимало непроницаемое выражение. Правая рука Джаспера была притянута к туловищу кожаным ремнем.

— С лошади упал, — пробормотал себе под нос Гунн. — А вид такой, будто она на него упала.

— Доктор в поселке? — спросил Сайлас у бармена.

— Да, но сегодня толку от него мало. Так надрался, что и до завтрашнего утра не проспится. Что, худо тебе, Джаспер?

— Пустяки. Руку вывихнул да пару синяков набил. Кости вроде целы.

— Если док Морли к утру не будет как стеклышко, я ему не завидую, — недобро проговорил Сайлас, снова излишне повысив голос. — У меня прямо-таки руки чешутся хмель из его башки вышибить. Как ты себя чувствуешь, Джаспер, мой мальчик?

— Порядок, старина, за меня не беспокойся, — продолжал храбриться Джаспер. — Эй, Тед, наливай!

Бони положил на стойку фунтовую бумажку, намереваясь угостить всю компанию, но Гунн поспешно накрыл ее ладонью и потихоньку вернул Бони, шепнув ему на ухо:

— Забыл вас предупредить: когда приходят Брины, остальным заказывать не полагается. Пока они здесь, кабак ихний.

— Что стоишь, Тед? Наливай! — прогремел Сайлас. — Ребята от жажды умирают, а ты ворон ловишь.

В бар вошел новый посетитель. У него был длинный красный нос, неопределенного цвета волосы редкими прядями прикрывали обширную плешь. Судя по одежде, он был не из фермеров.

— Видел, как ты сюда вошел, Сайлас, — сказал он и откашлялся. — Привет, Джаспер. Письма и посылки я вам в кабину положил, под сиденье. Распишитесь.

Скосив глаза на почтовую книгу, Сайлас старательно вывел свою подпись. Почтмейстер стоял рядом, точно призрак смерти, явившийся на пир.

— Чем тебя угостить, Дэйв? — спросил Джаспер, и почтмейстер заказал рому.

— Что с тобой стряслось, дружище? — поинтересовался тот, заметив перетянутую ремнем руку Джаспера, и тому пришлось объяснять все сначала.

— Будем здоровы! — сказал Дэйв, залпом выпил и, шумно выдохнув воздух, поставил стакан на полированную стойку. — Жаль, что у дока Морли запой, — посетовал он. — Ну, как там Эзра и Кимберли?

— В порядке, — ответил Сайлас. — Погнали скот в Уиндем. На неделю с выходом задержались.

— Хороши бычки?

— Ничего. Четыреста голов, как обычно. Констебль в поселке?

— Уехал. Где-то там патрулирует, — осклабился Дэйв.

— Оно и лучше, — буркнул Рамсей. — Когда все в поселке болтаются, тут не продохнуть.

Сайлас нахмурился, и Рамсей торопливо повернулся к своим бутылкам. Длинные седые усы старшего Брина угрожающе шевельнулись. Он опустил голову и резким движением поддернул брюки. Его мощный живот был перетянут ремнем, на котором висели мешочки со спичками и жевательным табаком, складной нож и пустая револьверная кобура — на Северо-Западе запрещено появляться в поселках при оружии.

— Каков разбойник?! — восхищенно крякнул Гунн. — Дружок мой Пэдди, царство ему небесное, здоровяк не хуже Сайласа был. В драке — зверь! Взять хоть тот раз, когда они с Сайласом целую неделю бились. Как сейчас помню: сцепились они во вторник вечером здесь, в баре, потом по всему поселку друг дружку гоняли и закончили здесь же, в баре, в понедельник утром. А мы с Эзрой Брином жратву и выпивку им таскали, чтоб у ребят силы не иссякли.

— А полицейский где был в это время? — полюбопытствовал Бони. В его ясных голубых глазах прыгали смешинки.

— Фараон-то? Гартсайд его звали. В участке у себя сидел и не рыпался. Сами посудите, что он мог в одиночку сделать с двумя бешеными ирландцами? Однажды только переполошился, когда Сайлас с Пэдди к нему в участок ввалились и, похоже, собрались там дело продолжить. Мы с Эзрой насилу их увели.

— И кто же победил?

— А никто. В понедельник утром глянул Сайлас на Пэдди и давай хохотать. У Пэдди руки и опустились. Ну и рожи у них были — пара отбивных, да и только.

В бар вошли еще двое мужчин, и Гунн прервал рассказ, чтобы поздороваться с ними. Прибывшие крикнули что-то Бринам, и Джаспер рявкнул бармену, чтобы тот поворачивался. На стойке между братьями успела вырасти горка фунтовых бумажек. Голоса стали громче, и Рамсей уже не лил пиво в стаканы, а просто ставил бутылки на стойку. Худосочный почтмейстер сжимал в левой руке бутылку рома, а правая не расставалась со стаканом. Гостеприимный Гунн спешил подлить Бони пива, едва тот делал очередной глоток. Люди подходили, и Бони стал пить помедленнее.

Потом Сайлас вдруг заорал, чтобы принесли стул, что бар, где не на что присесть, — не бар, а черт знает что и приличным людям в нем делать нечего. Гунна тут же послали на веранду за стулом, который, переходя из рук в руки, не без труда проделал путь сквозь неимоверную толчею от входной двери до того места, где стоял Джаспер. Сайлас пододвинул стул брату, и тот осторожно сел, страдальчески скривившись от боли. Просто не верилось, чтобы Брин мог так сдать.

Сайлас подал ему стакан, и Джаспер поднял его высоко над головой, крикнув обычное «Будем здоровы, ребята!». Компания дружно рявкнула в ответ. Бони пододвинулся ближе к Джасперу. Тед Рамсей опустился на ящик с пивом и задремал. Кто-то запел, и все разом подхватили разухабистую песенку о похождениях одной темноволосой красотки. Потом стали кричать, чтобы Гунн подменил Рамсея.

Гунн взобрался на стойку, проворно скользнул по мокрой гладкой поверхности на другую сторону и принялся подавать вместо Рамсея. Работа была проста: вытаскивать бутылки из соломенных оплеток, ставить на стойку и время от времени смахивать в ящик кассы банкноты, которые швырял Сайлас. Сдачи Гунн не давал.

Обычные люди давно бы попадали замертво, а для этих веселье только начиналось. В воздухе сизыми облаками висел табачный дым. От нескончаемого гвалта у Бони заболели уши.

На середине очередной песни Сайлас взглянул на брата и осекся. Он быстро наклонился к Джасперу, провел ладонью по его густой черной бороде, затем резко выпрямился и повернулся лицом к остальным. В маленьких светлых глазках на мгновение сверкнула ярость, рот перекосило в свирепом оскале. Но гримаса ненависти тотчас исчезла, и Сайлас потребовал еще виски, проклиная Гунна за медлительность.

На секунду чья-то спина заслонила Бринов от Бони, и когда он увидел их снова, Сайлас опять склонился над Джаспером. В руках его мелькнуло что-то похожее на темно-зеленую бечевку. Никто не смотрел в сторону Сайласа, лишь Бони наблюдал за ним краем глаза. Выкатив рачьи глаза, почтмейстер дергал его за рукав, умоляя Бони плеснуть себе в пиво чуть-чуть рому из его бутылки. Волосатый верзила с квадратными плечами попытался взгромоздиться на стойку, но его стащил вниз другой — такой же плечистый и волосатый.

— Давай, Джаспер, давай! — заорал Сайлас, стоявший теперь спиной к стойке. — Давай, старина, покажи, как Брины гуляют! Ну что, закажешь еще?

Джаспер сидел, слегка наклонив голову вперед. Сайлас незаметно двинул правой ногой, и голова послушно кивнула.

— Молодец, Джаспер! — крикнул Сайлас. — Джаспер заказывает, ребята.

— Молодец, Джаспер! — эхом отозвалась толпа.

Еще дважды Джаспер «заказывал» с помощью брата, после чего Сайлас объявил, что им пора домой.

— Дорогу! — взревел он и, подхватив брата на руки вместе со стулом, зашагал к выходу, сметая с пути тех, кто не успел прижаться к стене или стойке бара. Притиснутый к стене Бони увидел мертвенно-бледное лицо Джаспера и заметил кончик бечевки, привязанной к бороде и исчезавшей за воротом рубашки.

Голова Джаспера безвольно моталась из стороны в сторону. В этот вечер он явно перебрал.

Сопровождаемый толпой, Сайлас вышел на улицу, поставил стул рядом с грузовиком, затем поднял Джаспера и усадил в дальний угол кабины так, чтобы он мог откинуться на спинку сиденья. Что-то прокричав горланящей компании, Сайлас лихо развернул машину на узкой дороге и, оглушительно сигналя, выехал из поселка.

2 На дороге

Вот уже пять лет Сэм Ледлоу водил грузовики по дорогам Кимберли. Он отлично изучил огромные машины, на которых ездил, и, ремонтируя их в пути, случалось, творил настоящие чудеса с куском обыкновенной проволоки в руках. Нынешним гаражным механикам такое показалось бы просто фантастикой. Работа у Сэма и впрямь была фантастическая: он колесил по фантастически извилистым дорогам, видел горы фантастических очертаний и цветов, и небо над ним вспыхивало по ночам фантастическими росчерками падающих звезд.

Сэм выехал из порта Уиндем шестнадцатого августа на трехосном грузовике с десятью тоннами припасов для ферм, разбросанных к югу от Лагуны Эйгара. Миль десять машина катилась по равнине к югу от Уиндема, в море травы, высокой и желтой, как спелая пшеница. Потом дорога поползла вверх по дну все более сужающейся долины между одетых красным и серым гранитом плоскогорий с поросшими редким низким кустарником склонами. Хребты сплетались в запутанный лабиринт тысячефутовых стен. Усыпанная щебнем и сланцем дорога была сплошь изрыта ухабами.

Сэм делал самое большее двенадцать миль в час, все время переключая передачи. Узкие глубокие ущелья с крутыми склонами зияли, словно трещины после землетрясения. Казалось, неповоротливой машине Сэма через них просто не протиснуться. Скальные выступы на дороге, подобно огромным зубам, терзали шины, подбрасывая и швыряя грузовик из стороны в сторону, как угодивший в шторм корабль.

От Уиндема до Лагуны Эйгара около двухсот сорока миль, и Сэм обычно преодолевал это расстояние за два дня.

Когда забрезжило утро семнадцатого августа, грузовик Сэма находился примерно в восьмидесяти милях от Уиндема. Сэм ночевал в кабине, и, чтобы начать новый день, ему надо было лишь сбросить с себя пару одеял, сунуть ноги в ботинки, которые он никогда не зашнуровывал, и, спрыгнув на землю, снова развести костер и вскипятить себе чаю на завтрак. Сэм был дюжий, крепкий, хотя и довольно тучный, мужчина. Кроме ботинок на нем были только невероятно замасленные шорты. Его руки и торс покрывал красноватый загар, коротко подстриженные русые волосы и жесткая борода отливали рыжинкой.

Сэм ел стоя, держа в одной ручище толстый сандвич с мясом, а в другой — жестяной котелок с чаем. Он стоял, широко расставив ноги, точно сказочный богатырь, который обратил в бегство жутких горных чудищ, трусливо попрятавшихся в свои мрачные пещеры.

Позавтракав, он готов был сразу же продолжить путь, потому что заправил и смазал машину еще с вечера. Он засунул ящик с провизией в кузов, втиснув его между мешками с мукой, бросил котелок в кабину и привычным, почти неуловимым движением включил зажигание. Пока грелся мотор, он набил трубку, отколупывая табак от большой черной плитки.

Словно переползающая камень гусеница, тяжелый грузовик, натужно завывая, подпрыгивая и переваливаясь на ухабах, медленно продвигался на юг. Солнце стояло уже высоко, когда среди нагромождения вершин и гребней впереди отчетливо выделилась могучая башня из красного гранита; мало-помалу ближние холмы ушли вниз, открыв во всем великолепии северную оконечность Черного хребта, южные отроги которого, словно хищные когти, протянулись к Лагуне Эйгара.

Гранитный пик назывался Утесом Макдональда. Дорога ползла к нему пугливой змейкой, то чуть приближаясь, то резко уходя в сторону. Грузовик, ревя мотором, карабкался вверх. Посасывая потухшую трубку, Сэм сжимал руль обеими руками, лишь изредка сбрасывая левую на ручку скоростей.

Он не сразу заметил стадо. Во-первых, он не отрывал взгляда от дороги, а во-вторых, из-за своей окраски животные почти сливались с окружающим ландшафтом. Они шли, растянувшись в сторону от дороги, и паслись на ходу. Когда Сэм наконец увидел стадо, он остановил машину и принялся набивать трубку, поглядывая на приближающийся скот.

Животные уже миновали грузовик, когда всадник, державшийся ближе к дороге, повернул обратно. Сэм вылез из кабины и, расставив ноги, принял позу, хорошо знакомую многим. Всадник сидел в седле легко и свободно. Вслед за ним от стада отделился еще один верховой. Сэм зажег трубку, потом, пошарив рукой в кабине, достал несколько писем и снова повернулся к подъезжающим погонщикам. Ближайший был в каких-нибудь двадцати ярдах.

На нем были широкополая шляпа, рубашка из грубой ткани, заправленная в штаны из толстой хлопчатки, и короткие кожаные гамаши. На широком кожаном ремне висела кобура с тяжелым револьвером. Рука в перчатке держала поводья, другая сжимала пастуший бич. Лихой парень! Парень? Так могло показаться, пока расстояние не сократилось до пяти ярдов.

Широко улыбаясь, Сэм крикнул:

— Привет, Ким!

Чистые серые глаза взглянули на него сверху вниз. Кимберли Брин сняла шляпу, и волна пышных волос цвета начищенной меди блеснула на солнце.

— Привет, Сэм! Как дела? — Голос был низким и сильным.

— Неплохо, Ким, — ответил он. — Слышал в Уиндеме, что вы вышли со стадом. Сколько гоните? Как обычно?

Девушка кивнула. Подъехал второй всадник и тоже поздоровался с водителем.

Глаза у него были такого же цвета, как у сестры, голос — глубоким и зычным. Спрыгнув на землю, он стал свертывать самокрутку; при каждом движении шпоры на его сапогах мелодично позванивали.

Ростом шесть футов три дюйма и весом сто семьдесят фунтов, Эзра Брин казался великаном даже рядом с Сэмом. Сидевшая на лошади девушка лишь слегка возвышалась над братом. Он молча положил в карман письма, которые отдал ему Сэм, и зажег самокрутку.

— Куда путь держишь, Сэм? — спросил он.

— В Уитчику. Как там Сайлас и Джаспер? Несколько месяцев их не видел.

— У них все в порядке. У нас, Бринов, всегда все в порядке.

Светло-серые глаза на загорелом лице Эзры Брина смотрели прямо и твердо. У него были широкие плечи, и потому бедра казались обманчиво узкими. Штаны плотно обтягивали мускулистые ноги. Рядом с ним Сэм походил на большую медузу.

— Как поживает Сара? — поинтересовалась Кимберли, и Сэм, осклабившись, сообщил, что жена только что родила и пока в больнице.

При этом известии обожженное солнцем лицо Ким смягчилось, озарившись каким-то внутренним светом.

— Обязательно навещу ее! — воскликнула она. — Кто на этот раз? Мальчик?

— Девчонка, — сказал Сэм и ловко попал плевком в муравья. — Сара мне так и сказала: «Будет еще один мальчишка, можешь отправляться к крокодилам в болото!» Мое счастье, что девчонка родилась, а то б вы меня больше не увидели. Когда рассчитываешь дойти до места, Эзра?

— Дней через восемь. Другие стада тебе не попадались?

— На этой дороге — нет. Слышал, Мастертон тоже гонит. Голов девятьсот. Ну ладно, мне пора. Хочу к вечеру быть в Уитчике.

— Давай, еще увидимся.

— Обязательно.

Эзра Брин вскочил в седло. Ким перекинула ногу через голову лошади и нахлобучила свою мужскую фетровую шляпу. Она улыбнулась Сэму на прощание и поскакала вдогонку ушедшему далеко вперед стаду. Эзра кивнул, но не улыбнулся. За все время встречи он не улыбнулся ни разу, и это ничуть не удивило Сэма Ледлоу, который знал Бринов много лет.

Сэм забрался в кабину и поехал дальше. Теперь дорога то поднималась, то ныряла вниз, преодолевая вереницу невысоких холмов.

Устремленные в небо базальтовые зубцы Утеса Макдональда какое-то время господствовали над миром, который лежал перед Сэмом Ледлоу. Направо ответвлялась узкая дорога к ферме Бринов, огибавшая западные отроги Черного хребта, а главная дорога шла вдоль восточного склона до самой Лагуны Эйгара. И Скалистые горы, и Гималаи, и Анды — все они выше этих гор, но все равно других таких нет на свете.

В воздухе, прозрачном, как родниковая вода, не было ни пылинки. Казалось, Черный хребет, шедший теперь почти параллельно дороге, возвышался в какой-то миле к западу. На самом деле до него было не меньше двенадцати. С тех пор как Сэм покинул Уиндем, ему не повстречался никто, кроме Бринов. За ним наблюдали лишь дикие ослы, пасшиеся на склонах холмов, да кенгуру, при приближении грузовика лениво прыгавшие в сторону. Орлы поочередно зависали над машиной, пока она ползла через их охотничьи угодья, а дрофы бросались наутек, нелепо переваливаясь на своих негнущихся ногах.

В полдень Сэм сделал остановку, чтобы вскипятить чаю и съесть сандвич с мясом. Перекусив и затушив костер, он поехал дальше. Примерно через час он неожиданно увидел нечто такое, от чего в его маленьких глазках вспыхнул интерес. Грузовик как раз взбирался на очередной пригорок, но, прежде чем Сэм успел определить, что за предмет виднеется на макушке другого «бугра» милях в двух от него, машина покатилась вниз, пересекая еще одну ложбину. Когда Сэм снова увидел предмет, тот оказался уже гораздо ближе — это был американский джип.

Он стоял на месте, радиатором к Сэму. Вокруг машины и на ее брезентовом тенте что-то копошилось. Сэм узнал джип констебля Мартина Стенхауза из Лагуны Эйгара. Грузовик Сэма нырнул в очередную ложбину, и машина снова исчезла из виду. Под завывание мотора водитель размышлял, с какой стати полицейский джип стоит посреди дороги, и наконец решил, что констеблю вздумалось подстрелить дрофу или кенгуру.

Громадная машина, пыхтя и громыхая, преодолела крутой подъем, и Сэм снова увидел джип — он был совсем рядом. Сэм резко затормозил и выключил зажигание. Тишина навалилась на кабину, и на мгновение у него заложило уши; он застыл на сиденье, глядя на взлетевших с брезентового тента орла и нескольких ворон.

Сэм узнал машину констебля именно по этому тенту, который Стенхауз соорудил с помощью старого Сила Уильямса, державшего кузницу в Лагуне Эйгара. В лобовом стекле джипа отражалось солнце, и Сэм не мог рассмотреть, что делается внутри, однако при виде птиц ему стало не по себе.

Он вылез из грузовика и направился к джипу, стоявшему на самой середине узкой дороги. Лишь поравнявшись с этим ладно сработанным детищем второй мировой войны, он наконец перехитрил солнце и сумел разглядеть за рулем обмякшую фигуру констебля Стенхауза.

Подумав, что тот уснул или занемог, Сэм громко сказал:

— День добрый, мистер Стенхауз!

Полицейский не пошевелился. Он сидел, уронив голову на грудь, одна рука лежала на рулевом колесе, которое было с противоположной от Сэма стороны. Обогнув машину сзади, Сэм подошел к констеблю.

— Что с вами? — спросил он и легонько потряс полицейского за плечо. — Черт побери!… Да он мертв!

Сэм приподнял голову констебля и увидел остекленевшие глаза и отвисшую челюсть. Он осторожно опустил голову, и она снова свесилась на грудь. Сэм отступил на шаг, чтобы окинуть взглядом всю картину. Было ясно, что джип простоял здесь достаточно долго — хитрые и осторожные стервятники успели осмелеть, изрядно попортив лицо покойника. Заметив на земле под джипом темные пятна, Сэм наклонился и определил, что это высохшая кровь. Он заглянул в кабину и увидел, что пол под ногами у мертвеца тоже залит кровью.

— Похоже, убили, — пробормотал он. — Ну-ка, посмотрим.

Он порылся в вещах, сваленных за спинкой сиденья, и обнаружил сундучок с инструментами, ящик с продуктами и скатку одеял. По краю одного одеяла было крупно выведено имя констебля. А где же одеяло трекера[2]? — подумал Сэм. Где-то рядом должна была лежать еще одна скатка одеял, похуже качеством. Сэм отодвинул полные канистры с бензином, еще какие-то вещи, но напрасно — второй скатки не было.

— Выходит, убил трекер, — заключил Сэм. — Ухлопал констебля и дал тягу… А может, несчастный случай? И трекер пошел в Лагуну Эйгара за помощью? Может, конечно, только не похоже что-то. Если констебль случайно на пулю нарвался и трекер в Лагуну побежал, одеяла с собой он бы не потащил. Точно не потащил бы, а то я черных не знаю. Взял бы съестного, одежду почти всю скинул бы, ботинки и двинул бы налегке.

Сэм присел на корточки и стал отстругивать табак от плитки. Плохо, что рядом никого не было: ему не хотелось брать всю ответственность на себя. Надо ведь что-то делать. А ну как сделаешь не то? Полиция потом пристанет — не отвяжешься. Констебля убили, это факт. Не от инфаркта же он помер. Вон сколько кровищи натекло. И трекер наверняка в этом деле замешан.

Ведь то, что в джипе не оказалось второй скатки, еще не доказывает, что трекера вообще не было. Без трекера Стенхауз в такую даль не поехал бы. В эти чертовы горы что без трекера, что без запасных покрышек — лучше не соваться. А раз трекер был, но исчез, то он либо убил полицейского, либо так перепугался, когда того укокошили, что дал деру. В общем, за рулем джипа сейчас сидел мертвец, и Сэм, пыхтя трубкой, ломал голову, как ему поступить.

От этого места до Лагуны Эйгара было девяносто с лишним миль самой дрянной дороги на всем маршруте от Уиндема. Констеблю Стенхаузу уже ничем не поможешь, но что делать с телом?

Сэм выколотил пепел из трубки, почесал под мышками и встал, окончательно решив, что оставит труп в джипе. Теперь надо было убрать джип с дороги, потому что громоздкий грузовик не мог объехать его ни справа, ни слева.

Сэм попытался толкнуть джип вперед, но тот не стронулся с места. Тогда он стал толкать его назад. Употребив всю свою недюжинную силу и изрядное количество крепких выражений, он в конце концов сумел откатить машину. Дорога была свободна. Сэм уже направился к своему грузовику, когда крики птиц навели его на важную мысль. Он вернулся и, вытащив одеяло из скатки, прикрыл им убитого. Теперь он был уверен, что сделал все возможное.

Испытывая желание как можно скорее оказаться подальше от этого места, Сэм включил зажигание и, услышав рычание мотора, почувствовал явное облегчение. Ему не давала покоя мысль о трекере, который, наверное, ехал с констеблем. Ибо вокруг хватало деревьев и больших валунов, за которыми вполне мог спрятаться абориген, вооруженный винтовкой… или длинным копьем.

3 Доктор Морли

Лагуне Эйгара, лежащей вдали от моря, среди южных отрогов Кимберлийских гор, судьба подарила благодатный климат. В зимние месяцы здесь стоит прекрасная погода, да и долгое лето, когда прибрежные Брум и Уиндем изнывают от влажной духоты, вполне переносимо.

Доктор Морли, горячий энтузиаст местного климата, уверял, что, не будь приходящих с юга инфекционных заболеваний, люди жили бы здесь до ста лет и больше. Предположение это было не лишено оснований, если верить утверждению доктора, что самому ему уже стукнуло восемьдесят шесть, — выглядел он никак не старше шестидесяти. Он мог показаться чересчур сухопарым, зато был проворнее многих молодых. Взор его светло-карих глаз был ясен, и, хотя Морли немало поспособствовал появлению бутылочного кольца, его ум был проницателен и остр, как у сорокалетнего бизнесмена.

Когда Бони постучал в дверь его трехкомнатного домика, доктор Эдвин Морли ответил голосом зычным и грубым, как у старого погонщика волов:

— Входите и будьте прокляты!

Бони открыл забранную сеткой от мух дверь и вошел в коридор, освещенный лишь из передней комнаты. Войдя в нее, он, к своему изумлению, увидел ковры, полки с книгами по стенам, удобную мебель и льющие мягкий свет масляные лампы под абажурами.

Длинноногий человек, удобно расположившийся в глубоком кресле у столика с графином виски, сифоном и стаканом, не добавил ни слова к своему странному приветствию. Остановившийся в дверях Бони встретился взглядом с устремленными на него светло-карими глазами и на ходу переделал заготовленную фразу:

— Извините за вторжение, сэр. Я инспектор по уголовным делам Наполеон Бонапарт. Вы доктор Морли?

— Он самый. Садитесь.

Бони воспользовался приглашением. Доктор Морли рассматривал его с пристальным вниманием опытного диагностика. Начав с белых парусиновых туфель, он медленно скользнул взглядом по выглаженным форменным брюкам и заправленной в них шелковой рубашке, отметив смуглость лица и рук и неожиданную, пронзительную голубизну глаз этого полуаборигена.

— Я остановился в гостинице, — сказал Бони. — Полчаса назад из Уиндема прибыл грузовик, водитель которого сообщил, что обнаружил констебля Стенхауза мертвым в его машине в девяноста милях отсюда. По его предположению, констебль был убит трекером, который скрылся. Я бы очень хотел, чтобы вы отправились вместе со мной к месту происшествия для установления причины смерти Стенхауза. Мне известно, что вы больше не практикуете, однако я все же прошу вас об этом одолжении.

— Возьмите стакан из серванта и плесните себе виски, — велел доктор Морли, после чего уставился в потолок с выражением смертной скуки на лице. — Я так и знал, что Стенхауза рано или поздно прикончат, — сказал он. — Хороший полицейский, но не слишком хороший человек… Так вы говорите, труп в машине на Уиндемской дороге? Гм, не знаю почему, но я думал, что Стенхауз где-то на юге, у самого края пустыни. А вы, значит, детектив, инспектор?

— Совершенно верно. Я уже сообщил обо всем начальнику полиции в Уиндеме — ему легче связаться со штабом управления в Бруме. Из Уиндема передали, что судебно-медицинский эксперт сейчас в Дарвине. К сожалению, до места происшествия нельзя добраться на самолете.

— А дорога туда адская, — проворчал Морли, — хуже во всей Австралии не сыщешь. Наш край — самый заброшенный, самый малоосвоенный на континенте, зато здесь самый здоровый климат, самые богатые залежи минералов и много чего еще… Ну ладно, похоже, мне и впрямь придется съездить поглядеть на покойного констебля Стенхауза. Как будем добираться?

Бони улыбнулся.

— Я реквизировал машину Рамсея, — сказал он и добавил после паузы: — Через его доверенного, известного под кличкой Гунн. А повезет нас Ледлоу, водитель грузовика. Сейчас они загружаются бензином и запасными покрышками.

— Возьмите пару подушек, чтобы не так трясло дорогой, — посоветовал доктор. — И плащ, если он у вас есть. Перед рассветом холодает. Я захвачу свою дорожную сумку и кое-какие мелочи. Когда-то я был покрепче и обходился без них, а теперь не могу. Изнежился.

Бони вернулся в гостиницу, где раздобыл подушку и дождевик. На темной улице он нашел машину и с ней Сэма и еще двоих мужчин. Дэйв Бандред, почтмейстер, наткнувшись в темноте на Бони, сообщил:

— Сержант Букер из Уиндема просил передать: хорошо, если бы вы остались на месте происшествия до прибытия констебля Ирвина. Он выехал из Уиндема раньше, чем была отправлена телеграмма. Добираться ему, конечно, дальше, зато с того конца дорога лучше.

— Можем трогаться, инспектор, — сказал Сэм Ледлоу. Однако им пришлось еще минут пять подождать доктора, который явился с полными руками клади. Бони взял у него большую и тяжелую дорожную сумку и поставил в машину, а доктор тем временем устроился на заднем сиденье, обложившись подушками.

— Надеюсь, у нас имеется запас продуктов? — осведомился он.

— А как же, — откликнулся Сэм. — Гунн об этом позаботился.

— И достаточно чая, сахара, воды и бензина? — не унимался доктор.

— Да, и даже бутылка рому к чаю, док, — успокоил его Гунн.

Сэм, вся одежда которого по-прежнему состояла из промасленных шорт, втиснулся за руль. Тщедушный Гунн уселся рядом. Бони расположился на заднем сиденье, и путешествие началось. Фары вспороли тьму, и тени углубили рытвины и ухабы на петляющем между домов проселке, громко названном улицей. Бони сразу же проникся благодарностью к доктору за совет взять подушку, ибо у Рамсеева драндулета, похоже, напрочь отсутствовали рессоры.

Тряска продолжалась всю ночь, и к рассвету Бони сполна изведал прелести того, что австралийские карты именуют Большой Северной Дорогой. Но когда солнце уже собралось увенчать собой рождение нового дня, он был вознагражден великолепным зрелищем.

Небо на востоке окрасилось пурпуром. Склоны Черного хребта вспыхнули нежно-розовым светом. Вскоре пурпур посветлел, и небо приобрело медный оттенок. Медь горела все ярче, пока не превратилась в сияющее серебро; розовые горы подернулись багрянцем, и, когда встало солнце, багрянец исчез, сменившись серо-зелеными тонами.

Спустя час Сэм крикнул:

— Вот он!

Как совсем недавно Сэм, Бони увидел джип вплотную, когда их машина выскочила на пригорок. Сэм затормозил на том месте, где раньше стоял его грузовик. Несколько ворон вызывающе закаркали с голых ветвей баобаба.

Никто не произнес ни слова и не пошевелился. Джип стоял в стороне от дороги, там, куда его откатил Сэм, и за рулем отчетливо виднелась завернутая в одеяло фигура. Одеяло было серое, и фигура походила на грубо вырубленную из гранита сидячую статую. Наконец Бони заговорил — отрывисто и деловито:

— Остановимся здесь и позавтракаем. К джипу не подходить. Нужно дождаться констебля Ирвина. Когда он, по-вашему, будет здесь, Сэм?

— Если обошлось без проколов, то вот-вот, — отозвался Сэм. — Пошли, Гунн, надо развести костер. У меня уже брюхо к хребту присохло.

Сэм разжег костер, а Гунн вытащил из машины ящик с провизией. В котелок налили воды из бочонка, и доктор, с жестянкой кофе в одной руке и бутылкой бренди в другой, стоял и ждал, когда она закипит.

Бони обошел вокруг джипа, который напоминал брошенный корабль, наскочивший на риф. Бугор был усеян щебенкой и осколками бурого железняка, подобно тысячам других таких же возвышенностей, всхолмивших неглубокую долину между хребтами. Большая Северная Дорога представляла собой две параллельные колеи, выбитые колесами машин. Между колеями и по обе стороны от них росли спинифекс и пучки мятлика.

Вскоре доктор позвал Бони, и тот присоединился к сидящим у костра. Сэм налил ему кофе в эмалированную кружку, а доктор стал настойчиво предлагать бренди. Гунн поджаривал куски мяса на лезвии лопаты.

— Совсем как в старые добрые времена, — бормотал он. — Я не раз уже думал: а не хватит ли мне при кабаке околачиваться, локтями стойку протирать? Теперь вижу: точно, хватит. До чертиков надоело. Тебе ведь сменщик нужен, а, Сэм? Может, меня возьмешь? Из меня бы что надо компаньон вышел.

Они молча и с аппетитом позавтракали, а потом закурили в ожидании полицейского из Уиндема. Мертвец тоже ждал в своем джипе. Бони нарушил молчание:

— Вы говорили, доктор, что констебль как будто поехал на юг, в направлении пустыни. А его находят мертвым примерно в девяноста милях к северу от Лагуны Эйгара…

— Именно так, инспектор, — подтвердил доктор Морли. — Признаться, я ничего не понимаю. Ты ведь тоже слышал, что Стенхауз поехал на юг, а, Гунн?

— Точно. Все в поселке думали, что Стенхауз отправился патрулировать в сторону Лерой-Даунс. Во всяком случае, так сказал Джеки Масгрейв. Сам-то Стенхауз никогда много не рассказывал. Скрытный был малый. Черта с два поймешь, что у него на уме.

— Джеки Масгрейв? Это его трекер?

— Он самый. Почти три года со Стенхаузом проработал, — ответил Гунн, подкручивая кончики своих задиристых усов. — Хороший трекер, все говорят, и со Стенхаузом на короткой ноге был. Стенхауз вполне мог ему велеть слух распустить, будто он на юг едет, хотя сам на север собрался. Так, наверно, и было. Нашли-то его здесь, на севере.

— Долго он в поселке прослужил? — поинтересовался Бони.

— Семь с лишним лет.

— Он, кажется, вдовцом был?

Гунн как-то сразу помрачнел. Ответил Сэм Ледлоу:

— Жена его три года назад померла. Док вам о ней расскажет.

Но доктор Морли промолчал. Он по-прежнему сидел на корточках, не снимая плаща, и, будто завороженный, смотрел на голубоватые спирали дыма, поднимающиеся от костра. Снова заговорил водитель грузовика:

— Поколачивал он жену, Стенхауз. А она ростом с ребенка была, ну и не вынесла. Будь она моей сестрой, Стенхауз еще тогда пулю получил бы. Все должно быть по справедливости, так я считаю. Хорошая взбучка ни одной бабе не повредит, но такой, как Стенхауз, любую в гроб вогнал бы.

Сэм выхватил из костра уголек и зажег трубку. Доктор Морли налил себе еще бренди, добавив немного кофе. Гунн сосредоточенно смотрел на ворону, дерзко каркавшую с ветки акации. Бони встал и не спеша отошел в сторону.

Трое мужчин тайком наблюдали за чужаком, подмечая его походку, манеру держаться. Наблюдение вошло у них в привычку и давало пищу для рассуждений и выводов.

— В нем есть аборигенская кровь, уж это точно, — пробормотал Сэм.

— Четверть, я думаю, — дополнил Гунн. — Хотя человек он приличный.

После паузы критический разбор подытожил доктор Морли:

— С ним все ясно. Звание свое заслужил, потому как не только читать-писать, а еще кое-чему научился. Светлая голова, зоркий глаз — многого добился. И если кому-нибудь из вас двоих есть что скрывать, держите ухо востро. А ты, Сэм, сглупил, когда сказал, что сделал бы, будь миссис Стенхауз твоей сестрой.

— Почему? Что я такого сказал?

— А то, что у миссис Стенхауз был брат, и ты помнишь, что произошло в день ее похорон.

4 Бони берется за дело

Старший констебль Ирвин поначалу не понравился Бони. Однако вскоре первое впечатление рассеялось.

Ирвин приехал на небольшом выносливом грузовичке; его трекеры, как и было им положено, путешествовали в кузове, на ящиках с грузом. Ирвин вылез из кабины и зашагал навстречу инспектору Наполеону Бонапарту. Он держался неестественно прямо — не столько оттого, что у него затекла спина, сколько из субординации.

Ирвин был высок, широкоплеч и немного нескладен. При ходьбе он слегка загребал ногами — результат многих лет, проведенных в седле. Лет тридцати пяти на вид, он был рыжеволос, голубоглаз, большерот. С красновато-загорелого лица, похоже, никогда не сходила улыбка. Прежде чем заговорить, он усмехнулся, точно ему послышалось что-то забавное в жуткой разноголосице слетевшихся на мертвечину ворон.

После взаимных представлений Ирвин сказал:

— Вчера ночью нам удалось связаться с управлением, и шеф предложил, чтобы вы взялись за это дело, раз уж оказались здесь. Он передает вам привет, сэр, и обещает ближайшим самолетом направить в Лагуну человека, который примет участок Стенхауза.

Светло-голубые глаза Ирвина были серьезны, и именно в этот момент Бони почувствовал, как исчезает его первое впечатление о констебле.

— Отлично, Ирвин, — произнес он. — Я охотно возьмусь за эту работу, если вы мне поможете. Возможно, дело простое, а возможно, и нет. Лично я надеюсь на последнее. Вы уже завтракали?

— Да. На рассвете сделал остановку и подкрепился.

— Тогда выпейте с трекерами кофе, и сразу же приступим. Мы еще ничего не делали. Ледлоу накрыл труп одеялом, когда проезжал здесь вчера.

Они направились к сидящим у костра, а оба трекера остались стоять возле пикапа.

Спутники Бони встретили Ирвина по-свойски, хотя, похоже, хорошо знали, что улыбчивая наружность этого здоровяка — всего лишь маска. Ирвин взял чью-то немытую кружку, плеснул себе кофе, добавив немного докторского бренди.

— …Спасибо, я уже завтракал. Эй, Ларри, Чарли! Тащите сюда ваши кружки.

Они подошли, двое чернокожих темноглазых парней в армейских шинелях поверх обычной одежды, в широкополых фетровых шляпах и ботинках военного образца. Они отчаянно гордились своей формой, заставлявшей всех аборигенов относиться к ним с величайшим уважением. Налив трекерам кофе, Ирвин велел им вернуться к пикапу. Бони попросил Сэма Ледлоу подробно рассказать обо всем, что он сделал, обнаружив мертвого полицейского. Выслушав водителя грузовика, они с Ирвином перекатили джип на его первоначальное место, туда, где камни были закапаны кровью.

— Вы хоть раз залезали в джип?— спросил Бони.

— Нет, инспектор. Кое-что передвинул за сиденьем — хотел поглядеть, не пропало ли чего, — но все это — стоя снаружи.

— Вы уверены, что не прикасались к рулю, когда сталкивали джип с дороги?

— Уверен. Колеса и без того достаточно вывернулись.

— И на тормозе машина не была?

— Нет, катилась довольно легко.

— Хорошо. Сейчас мы вытащим тело, и доктор Морли произведет предварительный осмотр.

Сэм снял одеяло, а доктор и оба полицейских принялись внимательно изучать позу трупа, отметив вред, причиненный птицами лицу и шее.

— Стенхауз любил устраиваться поудобнее. Неплохая идея — сделать такую спинку у сиденья, — заметил Сэм.

— Ага, — согласился Гунн. — Это старик Уильямс, кузнец наш, ему сиденье сработал, когда кузов переделывал.

— Готовы, доктор?

— Да, инспектор.

Они вытащили тело и положили на землю. Доктор занялся осмотром, взяв в помощники Гунна, и попросил Сэма вскипятить воды. Бони сказал Ирвину:

— Сэм считает, что раз пропали винтовка констебля и одеяла трекера, то трекер застрелил Стенхауза и бежал. Но я вовсе не убежден, что Джеки Масгрейв действительно убил своего босса.

— Я тоже, — кивнул Ирвин. — Насколько я знаю, Масгрейв был очень предан Стенхаузу, да и констебль относился к нему совсем неплохо. У вас есть другая версия?

— Пока не уверен. Вам что-нибудь говорит спинка сиденья?

— Да, пуля пробила ее, пройдя сквозь тело.

— Давайте-ка отодвинем вещи за сиденьем. Прямо за пулевым отверстием в спинке я видел жестянку с маслом.

Они вытащили из джипа запасные покрышки и походное снаряжение, и Ирвин достал четырехгаллонную жестяную банку с маслом. Пуля пробила ее только с одной стороны, и большая часть масла вылилась через отверстие. Очевидно, до этого банка была полна. Они слили остатки масла в другую банку и достали пулю, которая завязла в густой жидкости.

— Гм, свинцовая пуля сорок четвертого калибра. Думаю, удастся установить оружие, из которого ее выпустили, — пробормотал Бони.

Они обыскали машину, но винтовки не обнаружили. В лежавшем на переднем сиденье чемоданчике нашли пистолет 32-го калибра и патроны к нему, документы и служебный журнал покойного констебля, а также смену белья, туфли, бритвенный прибор и расческу.

— Винтовки нигде нет, — заключил Ирвин.

— Он мог ее вообще не взять.

— Вряд ли, сэр. Ага! Вот ящик для провизии.

Ирвин поспешно открыл небольшой деревянный ящик, порылся в нем и усмехнулся.

— Еды нет. Все правильно. Трекер его убил, забрал свои одеяла и винтовку констебля, прихватил еду, какая была, и дал ходу.

Бони отступил назад от правого переднего колеса.

— Если его убил трекер, он должен уметь обращаться с винтовкой или револьвером, — заметил Бони. — Он мог застрелить его с того места, где я стою, но при этом трудно было бы не попасть в лобовое стекло. А, доктор? Что скажете?

— Судя по всему, убит выстрелом в сердце, — ответил Морли. — Пуля с мягкой головкой, в стальной рубашке, выпущена из винтовки. Пробила тело навылет, выходное отверстие на спине диаметром в два дюйма. Выстрел, полагаю, был сделан с расстояния около двадцати пяти ярдов.

Бони просиял, а глаза доктора быстро затуманились.

— Очень интересно, — промолвил Бони и вытянул руку. На ладони у него лежала пуля, извлеченная из жестянки с маслом. — Не этой ли пулей был убит констебль?

— Наверняка нет.

— Когда наступила смерть?

— Самое позднее — позавчера, самое раннее — дня три назад.

— Иными словами, пятнадцатого или шестнадцатого, так? — уточнил Бони, зажигая сигарету. — Мы не нашли пули, соответствующей вашему описанию. Посмотрите, пожалуйста, на отверстие в спинке сиденья. Считаете ли вы, что его оставила пуля, которая пробила тело?

Доктор Морли просунулся в джип и осмотрел спинку сиденья. Потом, обернувшись к Бони, отрицательно покачал головой.

— Пройдя сквозь тело, пуля превратилась в бесформенный кусок металла — такие пули разрываются от удара. Думаю, что пуля, пробившая сиденье, у вас в руке.

— Значит, сначала прострелили спинку сиденья, а потом посадили за руль мертвеца, — догадался Ирвин.

— Вы смогли бы установить по возвращении в Лагуну Эйгара, чья кровь на сиденье — человека или животного?

— Думаю, да. Можно взять образец?

— Пожалуйста. Дело начинает принимать интересный оборот. Могу я попросить вас не предавать огласке результаты ваших исследований?

Несколько уязвленный, доктор буркнул «разумеется», и, чтобы сгладить неловкость, Бони поспешил поведать историю о том, какое неудобство причинил ему однажды некий врач, который по неосторожности обмолвился о важном для следствия факте в разговоре с заинтересованным лицом, не имеющим отношения к полиции. Потом он бросил Ирвину:

— Позовите Ледлоу.

Полуголый водитель неторопливо отошел от костра, где он мыл руки после того, как завернул труп в одеяло и кусок брезента.

— Насколько я помню, вы говорили, что никого не встретили на пути из Уиндема? — спросил Бони.

— Никого, — подтвердил Сэм. — Только Бринов. Они гнали скот на бойню. Я проехал их стадо милях в двадцати к северу от Утеса Макдональда.

— Далеко оно было от дороги?

— Меньше чем в полумиле. Сопровождали его Кимберли и Эзра Брин, а с ними четверо аборигенов.

— Спасибо, Сэм. Когда приблизительно они прошли это место?

— Они не могли здесь проходить, ферма Бринов по ту сторону гор. Они должны были выйти на Уиндемскую дорогу севернее Утеса Макдональда, в самом конце Черного хребта, а это миль пятнадцать отсюда.

— Так, с Бринами как будто все ясно. Позовите, пожалуйста, Гунна… Слушайте меня внимательно, Гунн. Вы видите всех, кто проезжает через Лагуну. Кто прибыл туда последним этой дорогой?

— Сэм, конечно, — не задумываясь ответил Гунн. — А до него группа правительственных фотографов. Они в Дарвин ехали.

— Когда они прибыли в Лагуну Эйгара?

— В прошлый вторник. В среду отправились дальше.

— Значит, это место они проехали во вторник пятнадцатого. Запомните это, пожалуйста. В какое время они прибыли в поселок?

— Около шести вечера.

— Так, хорошо. Теперь скажите мне, кто уехал последним из Лагуны Эйгара по этой дороге и когда?

Гунн ответил не сразу:

— Сдается мне, мистер Эльверстон и с ним двое черных. Выехали из Лагуны часов в семь утра на пикапе. Фотографы эти говорили, что встретили их возле Утеса Макдональда около полудня. Они перекусили вместе, потом разъехались.

— Вы говорите, со вторника по этой дороге не проезжал никто, кроме Сэма?

— Точно так, инспектор.

— Отлично. — Бони взглянул на солнце, определяя время дня. — Покормите трекеров, у меня будет для них работа.

Когда старик ушел, Бони спросил Сэма про Эльверстона. Водитель сказал, что Эльверстон работает управляющим фермой и что, распрощавшись с фотографами, он, наверное, проехал еще миль сорок в направлении Уиндема, а потом повернул на северо-восток, к своей ферме.

— По дороге в Лагуну вы не видели каких-нибудь дымовых сигналов?

— Видел, — ответил Сэм. — Несколько дымов далеко к западу от Черного хребта.

— Сколько именно?

— Пять в ряд. Помню, три были сплошные, а два — прерывистые. Что они значили, я, конечно, не понял.

— Это было во вторник утром? Или в понедельник?

— Во вторник утром. Я их заметил еще до того, как Бринов повстречал.

— Хорошо, Сэм.

Трекеры получили свою еду и вернулись к пикапу Ирвина. Когда Бони подошел к ним, они встали, выжидательно глядя на него. На лицах их было написано удовольствие, точно им оказали большую честь. Оба выглядели нелепо в своих шинелях и тяжелых ботинках. Они наклонились вместе с Бони, который прутиком начертил на земле сигналы, о которых рассказал Сэм. Инспектор хотел, чтобы аборигены подтвердили, что он правильно их прочел.

— Как думаете, что означают пять таких дымов? — спросил он.

Один трекер поддал ногой камень и посмотрел куда-то в сторону, словно любуясь пейзажем. Другой неуверенно засмеялся, будто пытался скрыть замешательство, и пробормотал:

— Может, дым сказал, что полицейский убит…

Бони торжествующе улыбнулся, и оба трекера довольно засмеялись. Ни тот, ни другой не подходили к мертвому Стенхаузу и ничего не слышали об убийстве констебля.

Итак, далекое племя аборигенов, обитающее в самом сердце Кимберлийских гор, знало, как погиб Стенхауз.

5 Дневник мертвеца

В полицейском участке Лагуны Эйгара редко бывало так людно, как утром девятнадцатого августа. Поселок притих, в пивной не было ни души. Лишь местные козы, а было их не меньше тысячи, не испытывали никакого интереса к происходящему.

Инспектор Уолтерс, старший полицейский офицер, в чьем ведении находился огромный район, занимающий северную треть Западной Австралии, прибыл из главного полицейского управления в Бруме в сопровождении судебно-медицинского эксперта и констебля, который был назначен на место Стенхауза. Уолтерс был среднего роста, крепок, сухощав, с темными глазами, сильно поседевшими волосами и выправкой ротного сержанта.

Прямой как струна, он сидел в приемной участка. Когда вошли Ирвин и констебль Клиффорд, он отрывисто предложил им сесть. Бони, изучавший подробную карту гор Кимберли, отошел от стены и занял стул напротив Уолтерса.

— Простите, инспектор, что вы сейчас читаете?… — вежливо спросил Бони, приводя в порядок разбросанные на столе бумаги.

— Медицинское заключение о вскрытии трупа констебля Стенхауза, подписанное доктором Митчелом и доктором Морли. Хотите, чтобы я прочел вслух?

— Если можно.

Инспектор Уолтерс откашлялся, словно готовясь прокричать строевую команду, и, подняв со стола бумаги, чтобы не наклоняться, начал читать:

— «В левой стороне груди, на расстоянии трех дюймов от среднестернальной линии, между четвертым и пятым ребрами обнаружена проникающая рана в стенке грудины, проходящая через правый и левый сердечные желудочки и предсердие. Позади артерии имеются обширные повреждения тканей, затронувшие левое легкое, аорту, пищевод, мышцы спины и кожу. Разрушений костных структур нет. На спине трупа имеется неправильной формы выходная рана около двух дюймов в диаметре. Смерть наступила мгновенно. Перечисленные повреждения могли быть причинены пулей 32-го калибра, выпущенной из винтовки большой убойной силы с расстояния приблизительно 25 ярдов».

— Говоря проще, пуля пробила грудь, разорвала в клочки сердце и вышла из спины, заметно увеличившись в диаметре и уменьшившись в длине, — пробормотал Бони. — В кожаной спинке сиденья за спиной трупа мы обнаружили отверстие, оставленное пулей 44-го калибра. Эта пуля и была найдена в банке с машинным маслом за сиденьем.

— Выходит, все подстроено? — отрывисто спросил Уолтерс.

— Да, чтобы дело выглядело так, будто Стенхауза убил трекер, который потом сбежал, захватив свои одеяла, винтовку констебля и еду. Морли определил, что кровь на сиденье, на полу джипа и на камнях под ним принадлежит не человеку, а животному.

— Чертовски грубая работа, — хмыкнул Уолтерс.

— Весьма, — согласился Бони, поднося спичку к сигарете. — Но тем не менее она многое говорит о преступниках. Убийцы Стенхауза лишены воображения, хотя и довольно хитры. Глупостей они наделали только потому, что критическая ситуация возникла неожиданно. Лишь люди, оказавшиеся в исключительных обстоятельствах, требующих немедленного действия, могли совершить столько оплошностей, инсценируя убийство.

— Люди? Вы думаете, преступник был не один? — воскликнул Ирвин, и Уолтерс одобрительно кивнул.

— Да, их было несколько. Наверняка. Ясно, что джип со Стенхаузом перегнали к тому месту, где он был найден. Следов его Чарли и Ларри не обнаружили — точно так же, как и следов Джеки Масгрейва. Отпечатки протекторов джипа уничтожили; что до трекера, то убийцы понимали, что отсутствие его следов на предполагаемом месте преступления вполне согласуется с ложной версией, которую они пытались нам подсунуть. Ведь, если бы трекер убил констебля и сбежал, он бы сумел не оставить следов.

— Значит, настоящее место преступления может оказаться за много миль от ложного, — заметил Уолтерс.

— Так оно и есть, но мы его все равно найдем, — сказал Бони, вытаскивая из пачки новую сигарету. — В медицинском заключении говорится, что Стенхауза убили пятнадцатого или шестнадцатого, причем первая дата более вероятна. Важно, однако, иметь в виду, что пятнадцатого через то место, где Ледлоу впоследствии обнаружил Стенхауза, проехали две группы людей. Последними, как нам известно, были фотографы — что-то около двух часов дня. Следовательно, ложная картина убийства была создана после этого времени. Но Стенхауз, по мнению врачей, мог быть убит раньше. Вот тут у меня служебный журнал констебля Стенхауза, найденный в его чемоданчике. Последняя запись, датированная четырнадцатым августа, гласит: «Выехал из Ред-Крика в 7.00, где получил показания от Мэри Джо в связи с заявлением об изнасиловании ее Джеймсом Муни. Затем проследовал в Ричардс-Уэлл, куда прибыл в 17.45, и был приглашен переночевать». Таким образом, если верить журналу, утром четырнадцатого августа констебль Стенхауз находился на ферме Ричардс-Уэлл — это шестьдесят миль от Лагуны Эйгара по прямой, восемьдесят с лишним — по дороге.

— То, что он был там, подтверждается документами, — сказал Уолтерс. — Двенадцатого он в установленном порядке известил меня телеграммой, что направляется с патрульным объездом в Ричардс-Уэлл и далее. В деле имеется также письмо, посланное владельцем Лерой-Даунс, в котором он сообщает о жалобе, полученной им от служанки-аборигенки по поводу изнасилования ее Джеймсом Муни, рабочим-аборигеном с его фермы.

— Выходит, констебля убили в восьмидесяти с лишним милях к югу от Лагуны, потом доставили тело и джип в пункт, находящийся в девяноста милях к северу от Лагуны, — подал голос Клиффорд.

— Если бы не моя привычка не верить очевидному, я мог бы принять эту версию, — сказал Бони сухо, но без тени издевки. — Но поскольку мы знаем, что преступники, убившие Стенхауза, действительно создали ложную картину убийства, мы не должны ограничивать наше представление о ней двумя пулями, дыркой в спинке сиденья, кровью животного, отсутствием следов джипа и указаниями на то, что преступление совершено трекером. Не исключено, что запись в журнале фиктивная.

Уолтерс фыркнул. Ирвин усмехнулся и, может быть, даже засмеялся бы, если бы на него не смотрел начальник.

— Покажите мне журнал, — потребовал Уолтерс.

Бони толкнул ему через стол тетрадь, и Уолтерс схватил ее и впился глазами в запись на открытой для него странице.

— Почерк тот же, которым сделаны предыдущие записи, — сказал Бони, и Уолтерс нехотя согласился. — Предположим, что Стенхауз, внеся эту запись, все же не поехал в названное место по указанному делу; смогли бы вы когда-нибудь узнать, что запись сделана с тем, чтобы скрыть какие-то другие действия?

— Нет, — признал Уолтерс. — Так или иначе, нетрудно выяснить, ездил он в Ричардс-Уэлл или нет. Мы можем связаться по радио с Ричардс-Уэлл или с Лерой-Даунс.

— И можем не сомневаться, что убийцы Стенхауза тоже будут сидеть у своих раций, — заметил Бони. — Нет, это не годится. Я сам поеду на юг и поговорю с людьми. Надеюсь, вы разрешите Ирвину сопровождать меня. Начинать надо с проверки подлинности записи в журнале.

— Да, пожалуй.

— Я также предлагаю, чтобы Клиффорд отвез трекеров Ирвина на место, где был найден труп Стенхауза, — пусть как следует поищут следы. Джип Стенхауза, надо думать, пригнали туда не по дороге.

— Клиффорд может выехать через час, — кивнул Уолтерс.

— И еще я предлагаю, чтобы Клиффорд связался с Бринами, которые сейчас гонят скот в Уиндем, и узнал, кого они видели в пути, кроме Ледлоу. Пусть они также расспросят своих аборигенов, что означали дымовые сигналы, которые подавались на западе в тот день, когда они встретили Ледлоу.

— Что еще за дымовые сигналы? — спросил Уолтерс.

— В то утро, когда Ледлоу встретил Бринов, он видел дымовые сигналы аборигенов далеко к западу от Черного хребта. Трекеры Ирвина, которые тогда еще не знали, что Стенхауза застрелили, сказали мне, что это могло быть сообщение об убийстве полицейского. Если это так, то аборигены, вероятно, знают, кто убил Стенхауза.

— Эти черные, что живут на западе, — народ не слишком общительный, — заметил Ирвин. — Не то что на фермах.

— То, что аборигенов интересует это убийство, — почти доказанный факт, — сказал Бони. — Возможно, дело здесь не в Стенхаузе, белом полицейском, а в черном полицейском Джеки Масгрейве, которого тоже могли убить. Для них ведь трекер — все равно что полицейский. Я не могу назвать место, где был убит Стенхауз. Этого я не знаю. Пока не знаю… С джипа Стенхауза мы сняли рулевое колесо, оно здесь. Пусть ваш сержант Сотелл проверит его на отпечатки пальцев. Отпечатки Стенхауза он найдет на его служебном журнале и личных вещах. Я уверен, что на джипе не удастся обнаружить ничьих отпечатков, кроме тех, что принадлежат Стенхаузу и его трекеру, потому что на рычагах управления я нашел два длинных козьих волоса. Очевидно, человек, который последним вел машину, обернул руки кусками козьей шкуры. Возможно, содранной с животного, которое убили, чтобы получить кровь. Как я сказал, люди, убившие Стенхауза, чрезвычайно хитры, но и чрезвычайно, до глупости небрежны в мелких, но достаточно важных деталях. Известно ведь, что личность убийцы неизбежно накладывает свой отпечаток на преступление.

Молодой и усердный Клиффорд спросил, что делать с оставшимся на дороге джипом, и было решено, что вместе с ним поедет местный механик, который захватит с собой другое рулевое колесо и вернется на машине Рамсея.

— Вы что-то делали с ботинками Стенхауза, — напомнил Ирвин.

— Да, я осмотрел их, — отозвался Бони и вынул из кармана конверт. — На каблуках я обнаружил что-то похожее на беловатую глину. Хотя склоны гор Кимберли покрыты красными глинами. Думаю, тут нам поможет спектроскопический анализ.

Инспектор Уолтерс заглянул в конверт. Потом засунул внутрь кончик пальца и, вынув, стал рассматривать прилипшие к нему мелоподобные частички.

— Похоже на породу, которую извлекают при рытье колодцев, — заметил он.

— Возможно, это она и есть, — согласился Бони. — Такая же глина найдена под ногтями рук Стенхауза. Он вполне мог наступить на нее, набирая воду из колодца, но с какой стати ему рыться в ней руками? Распорядитесь, чтобы анализ сделали побыстрее.

Никому не показалось особенно странным, что даже Уолтерс встал, когда Бони поднялся и подошел к карте. Ирвин показал, где находятся три фермы, упомянутые в последней журнальной записи, а еще южнее — Масгрейвский хребет, глубоко вдающийся в пустыню.

— Племя Джеки Масгрейва не раз доставляло нам неприятности, — сказал Ирвин. — Вождя их белые прозвали Плутоном. Хитрая бестия. Стенхауз говорил мне, что имел с ним дело, когда за две плитки табака нанял на службу Джеки Масгрейва. Насколько я знаю, кроме него, ни один белый этого Плутона никогда не видел.

— Так далеко на юге ферм пока нет?

— Нет, там еще на много миль тянутся пустующие земли.

На карте была показана Уиндемская дорога. Она шла прямо на север, и треть всего расстояния — вдоль Черного хребта. По просьбе Бони Ирвин отметил ферму Уоллеса, расположенную в пятнадцати милях к востоку от дороги, и ферму Бринов — к западу от северной части Черного хребта. Обе фермы находились на одинаковом расстоянии от места, где был найден мертвый констебль.

— Спасибо, — пробормотал Бони и, уже решительнее, добавил: — Собирайтесь в путь, ребята. Вы, Клиффорд, — на север, а вы, Ирвин, — на юг. Дни, даже часы могут стереть те страницы Книги Пустыни, которые мы должны прочесть. Выезжаем, как только вы будете готовы.

Оба констебля вышли, и Бони спросил Уолтерса, какого тот мнения о Стенхаузе.

— Он был хорошим полицейским и отлично знал этот край. Как человека я его не любил. Не думаю, чтобы его вообще кто-нибудь любил. Жена его умерла при обстоятельствах, которые едва не положили конец его карьере. После этого я стал подумывать, не перевести ли его в город. И перевел бы, но люди, хорошо знающие эти дикие места, — большая редкость.

— Вы передаете его участок Клиффорду?

— Да. Он, конечно, будет лучше ладить с людьми, но никогда не научится понимать аборигенов так, как Стенхауз. Спасибо, что вы согласились взяться за это дело. Я попрошу Перт связаться с вашим начальством в Брисбене и обратиться с официальной просьбой о вашем откомандировании. Во избежание лишних неприятностей. Их у нас и без того хватает.

— Кажется, это Китченер сказал, что на свете нет незаменимых людей. Я, разумеется, не настолько самонадеян, чтобы воображать, будто в управлении не могут без меня обойтись. Меня раз шесть увольняли за неподчинение приказам, но всякий раз брали обратно. Не потому, что я так уж умен. И не потому, что за мной не числится ни одного нераскрытого преступления. А только потому, что они прекрасно знают: я тоже могу без них обойтись.

6 По следам констебля Стенхауза

Ясный день в конце зимы. Два часа. Светит солнце, под которым непривычная к загару кожа может быстро сгореть до волдырей. Живительный воздух так прозрачен, что кажется, будто горы нарисованы на холсте.

В шести милях к западу от Лагуны Эйгара пикап выехал через Кимберлийские Ворота на широкое пространство сравнительно ровной местности, на которой находился аэродром. За аэродромом Ирвину пришлось сбавить скорость, чтобы ненароком не угодить в одну из неглубоких, но обрывистых дренажных канав. Теперь отроги хребта ползли по обе стороны дороги, точно лапы огромной кошки, лениво играющей с мышонком-грузовичком.

В двадцати милях от Лагуны Эйгара Ирвин свернул на дорогу, идущую через поросшую спинифексом равнину — бледно-зеленый ковер, усеянный высокими желтыми головками соцветий.

— А здесь дорога полегче, чем на Уиндем, — заметил Бони. — Вы уже с полмили передачу не переключали.

— Это ненадолго, — отозвался Ирвин. — Нам придется пересечь несколько отрогов, зато потом местность плоская, как стол, до самой пустыни.

— Нигде больше не видел столько падающих звезд, как здесь, — проговорил Бони.

— Один увесистый небесный камешек шлепнулся недалеко от дороги, по которой мы поедем.

— А вдруг их притягивают Кимберлийские горы? Может, там и вправду огромные залежи радиоактивных руд? — пожал плечами Бони. — Взгляните вон на тот склон. Красные скалы, поросшие бледно-зеленым спинифексом. Они напоминают мне… Постойте, что же они мне напоминают?

— Чересчур нарумяненное женское лицо под зеленой вуалью, — подсказал Ирвин.

— Точно! — воскликнул Бони. — Очень верно подмечено. А вон то ущелье с высохшим ручьем похоже на Большой каньон.

С величайшей осторожностью съехав вниз по берегу высохшего ручья и выжав из мотора все, чтобы взобраться на противоположный склон, Ирвин завел разговор о предмете, который уже давно занимал его мысли.

— Сегодня утром вы сказали, что чувствуете какие-то подводные течения в Лагуне Эйгара. Я сразу насторожился, потому что и сам почуял что-то неладное.

Бони слегка удивился. В этом крупном, нескладном человеке с его странной привычкой смеяться без всякой причины, оказывается, жил пытливый ум, способный распознать даже глубоко скрытые враждебные силы.

— Вы, должно быть, когда-то служили в Лагуне Эйгара? — догадался Бони.

— Да, пять лет назад я работал здесь вместе со Стенхаузом. Провел с ним месяца два, точнее, не с ним, а в Лагуне Эйгара, пока сам он гонялся по пустыне за похитителями овец. Обычно мне удается ладить с людьми, но в Лагуне у меня ничего не вышло. Там совсем другой народ — замкнутый и себе на уме.

— Но от цивилизации они все-таки не оторваны, — заметил Бони.

— О нет. После войны движение через Лагуну очень оживилось — в основном из Дерби и Брума в Дарвин и Элис.

— Больше, чем из Лагуны в Уиндем?

— Намного. Дорога на Уиндем слишком плоха даже в лучшее время года.

Они наконец вырвались из когтей темно-бурого хребта и ехали теперь по довольно ровной местности. Вокруг росли мощные эвкалипты, акации, кустарники и трава.

— Либо Стенхауз докопался до чьих-то темных делишек, либо был убит из мести. Которую из двух гипотез вы бы поддержали?

— Ни ту, ни другую, пожалуй.

— Ну а все-таки, о какой противозаконной деятельности могла бы идти речь? Скот здесь часто крадут?

— Очень редко.

— Тогда, может быть, незаконная добыча золота? Если преступники переправляли золото через горы в укромную бухту на побережье, а оттуда — в какой-нибудь азиатский порт, они могли выручить за него гораздо больше, чем обычно. Вспомните глину на ботинках Стенхауза. Я думаю, она из какой-то шахты… Ага, вот и ферма!

— Ред-Крик, — объявил Ирвин. — Первая из ферм, упомянутая в дневнике.

Навстречу им выбежали собаки. Козы, пасшиеся на берегу широкого ручья с несколькими запрудами, подняли головы, глядя на приближающуюся машину. Пикап затормозил возле калитки в плетне, окружавшем небольшой аккуратный дощатый домик. Из маленького сарайчика во дворе появился человек, до странности похожий на Ирвина.

— Здравствуйте, констебль Ирвин! Сколько лет, сколько зим!

Ирвин представил инспектора Бонапарта мистеру Камминсу, управляющему скотоводческой фермой Ред-Крик, который, успешно скрывая любопытство, предложил гостям выпить по чашечке чаю, уверяя, что его жена будет очень рада.

Ирвин достал кипу писем и газет, и Камминс провел их через калитку по выложенной щебнем дорожке. Прошествовав в дом, он громко позвал жену. После короткого промедления чистенькая и взволнованная миссис Камминс предстала перед гостями.

— Мистер Ирвин! Какими судьбами в нашей глуши? Дела? Да садитесь же, садитесь, а я пока приготовлю чай. Рада видеть вас, инспектор Бонапарт, на днях слышала о вас по радио.

На Ирвина посыпались вопросы, и он едва успевал отвечать. Прием был радушен, и Бони понял, что констебль в большой чести у хозяев. Точно по волшебству, на столе в гостиной появились чайник и чашки, ячменные лепешки с маслом и пирог, и казалось, что как-то неуместно омрачать радость встречи сообщением об убийстве констебля Стенхауза.

Миссис Камминс была явно потрясена, хозяин же сразу насторожился. Его живые серые глаза потухли, точно задернулись непроницаемой завесой.

— Господи, это просто ужасно! — пробормотала миссис Камминс. — Ведь он был здесь на днях, остался ночевать…

Фермер нахмурил брови, и Бони догадался, чем занята сейчас его голова. Он мысленно просчитывал расстояния, сравнивая их с количеством дней, прошедших с тех пор, как Стенхауз покинул его дом и отправился на ферму Лерой-Даунс, до того момента, когда тело констебля было найдено в девяноста милях к северу от Лагуны Эйгара.

— Он сообщил, куда поедет отсюда? — спросил Бони.

— Да. Сказал, что собирается наведаться в Лерой-Даунс, — ответил Камминс.

— Я вижу, у вас есть рация. В разговоре с Лерой-Даунс вы не упоминали о том, что туда может приехать Стенхауз?

Камминс покачал головой, а его жена добавила:

— Если вы, полицейские, сами нас не попросите, мы никогда не сообщаем о ваших передвижениях. Такое здесь правило.

— Спасибо. Со Стенхаузом был его трекер?

— Да, Джеки Масгрейв.

— А он что, пропал? — вмешался Камминс.

— Вот именно, — подтвердил Ирвин. — У вас работает кто-нибудь из его племени?

— Да, работает один. Но его сейчас нет. Отпустил его побродяжничать, они ведь без этого не могут.

— Я не видел ни одного аборигена, когда мы приехали, — заметил Бони. — Их что, нет здесь?

— Сколько угодно, — ответил Камминс, посмеиваясь. — Но позавчера они все как один ушли вниз по ручью. — Решив, что угадал мысли Бони, он спросил: — Полагаете, это как-то связано с Джеки Масгрейвом?

— Не исключено. Вы не замечали в последние дни необычного количества дымовых сигналов?

— Нет, вообще ни одного не видел.

— И все-таки черных что-то взбудоражило, — сказала миссис Камминс.

Ирвин бросил взгляд на старинные часы с маятником, стоявшие на камине, и Бони встал и начал прощаться с хозяевами. Поблагодарив за гостеприимство, он выразил надежду увидеться еще. Камминсы проводили их до самой машины, и они отбыли под аккомпанемент добрых напутствий, собачьего лая и кукареканья переполошившихся петухов.

— Надо полагать, рации есть на большинстве ферм? — поинтересовался Бони, вытаскивая сигарету из пачки.

— На всех, — ответил Ирвин. — Это сильно изменило жизнь фермеров. Теперь можно всласть посплетничать с соседями, живущими в сорока, шестидесяти, а то и в ста милях.

— Наверное, в определенные промежутки времени выходить в эфир запрещено?

— Да, в те, что отведены для передачи телеграмм и вызова санитарной авиации.

— И вы действительно уверены, что фермеры не обмениваются информацией о передвижениях полиции?

— Вполне. В этом отношении они народ с понятием. Собственно, как и во всех остальных. Вы заметили реакцию Камминса на известие о смерти Стенхауза?

— Да, он недоумевал, как Стенхауз мог оказаться к северу от Лагуны Эйгара. У меня такое впечатление, что он недолюбливал констебля.

— У меня тоже.

Дорога бежала на юг по дну расширяющейся долины, зажатой в длинных красных пальцах горных отрогов, указывавших в сторону родных мест Джеки Масгрейва. Они проехали мимо колодца, от которого лучами расходились желоба поилок. Там собралось на водопой стадо коров, другое стадо разбрелось по пастбищу, и красновато-коричневые коровьи спины выглядывали из зарослей спинифекса, точно холмики термитников. Далеко на юго-западе, переливаясь золотистыми бликами на фоне прозрачной голубизны неба, виднелось невысокое плоскогорье, одинокое и причудливое среди окружающей равнины.

— Похоже на горный хребет, правда? — заметил Ирвин. — На самом деле это стена метеоритного кратера. Очень крутая. Имеет целую милю в окружности, а от гребня до дна кратера самое малое триста футов.

— А внутри что?

— Да ничего особенного. Дно почти ровное, деревья низенькие, как в пустыне. В самом центре после сильного дождя образуется озерцо.

— И как этот кратер называется на картах? — с интересом спросил Бони.

— Никак. Местные окрестили его «Ипподром».

— А что там, дальше?

— Равнина. Тянется на много миль, до самой пустыни. Я там никогда не бывал. А вот Стенхауз, тот несколько раз ездил. Из первой поездки привез с собой Джеки Масгрейва, — усмехнулся Ирвин. — Сдается мне, с черными он ладил лучше, чем с белыми.

Дорога постепенно забирала к востоку, ручьев стало больше, и теперь они делали примерно десять миль в час. Приближаясь, когти хребта притуплялись, но за ними появлялись новые, точно каменные волноломы, рассекающие океан равнины.

Солнце село, и небо над морем спинифекса потемнело до индиговой синевы. До Лерой-Даунс они добрались уже затемно, и здесь их снова встретили заливисто лающие собаки и мужчины с фонарями в руках.

— Добрый вечер, мистер Лэнг!

Один из мужчин поднял свой фонарь.

— Черт побери! Да это констебль Ирвин! Добро пожаловать, добро пожаловать. Как раз к ужину поспели. Боб, беги скажи матери: приехал мистер Ирвин с другом.

— Инспектор Бонапарт, — представил Ирвин.

— Добро пожаловать, инспектор. Прошу в дом. А, вы и про почту не забыли. Спасибо. Как поживаете, констебль?

Войдя в комнату, Бони заморгал от яркого света и улыбнулся, увидев обращенные к нему приветливые лица. Сэм Лэнг был тучен и невысок ростом. Миссис Лэнг, напротив, высока и сухопара. Двое молодых людей и две девушки встретили Бони с вежливым интересом, а Ирвина — с нескрываемым удовольствием.

Не успели гости перевести дух, как на столе, накрытом для ужина, появились бутылка виски и стаканы.

— Не приютите ли нас на ночь, миссис Лэнг? — спросил Ирвин. — Мы согласны спать где угодно.

— О чем говорить! — всплеснула руками миссис Лэнг. — На ночь глядя мы вас никуда не отпустим. Сколько лет не виделись. Присаживайтесь, инспектор, чувствуйте себя как дома. У нас уже несколько недель гостей не было.

Бони подарил ей лучезарную улыбку и поклонился.

— Искренне ценю ваше гостеприимство, — галантно сказал он. — Кстати, о гостях. Разве констебль Стенхауз не заезжал к вам на днях?

— Констебль Стенхауз? Нет. Он не был в наших краях с самого марта.

7 Черный телеграф

По молчаливому согласию с Бони Ирвин больше не заговаривал о Стенхаузе. Оба оказались в приятном плену радушия Лэнгов. Впрочем, хозяев несколько сковывало то, что они никак не могли понять, что за птица Бони. Ирвин был своим человеком. Он говорил, как они, думал, как они. Другое дело — Бони. Речь его была какой-то непривычной, нездешней, и Лэнгам не удавалось увязать личность незнакомца с его официальным статусом полицейского инспектора.

После ужина глава семьи проводил их в гостиную, обставленную, как и столовая, простой, но дорогой мебелью. Стены были увешаны непременными семейными фотографиями, на полках стояло не меньше сотни книг. В простенке между двумя занавешенными окнами красовалась новенькая рация.

— На днях слышал про вас в местных вечерних новостях, инспектор, — сказал Лэнг, усадив гостей. — Здорово вы в Бруме поработали, чтобы положить конец этим убийствам. — Его широкое круглое лицо расплылось в улыбке. — Вы теперь, часом, не за новым убийцей охотитесь?

— Угадали.

Улыбка мигом пропала.

Бони сообщил основные факты, связанные с убийством Стенхауза; Лэнг и его сыновья слушали не перебивая.

— Странное получается дело, — продолжал Бони. — По нашим сведениям, Стенхауз должен был посетить вас в прошлый понедельник. Вы ведь написали ему письмо по поводу изнасилования некой Мэри Джо?

— Точно, писал такое.

— Констебль подтвердил получение вашего письма?

— Нет, ни словечка не прислал.

— Он отправился из Лагуны Эйгара двенадцатого и переночевал на ферме Ред-Крик. На следующее утро он оттуда уехал. В своем журнале он записал, что побывал здесь и взял показания у Мэри Джо, после чего направился в Ричардс-Уэлл, где провел ночь с тринадцатого на четырнадцатое августа.

Лэнг слегка покраснел.

— Стенхауз сюда не заезжал, — твердо сказал он. — Аж с марта его здесь не видели. Ничего не понимаю.

— Мог он проехать через вашу ферму по пути в Ричардс-Уэлл так, что вы не заметили?

— Никак не мог. Тут только одна дорога. Даже если бы он среди ночи проехал, мы бы знали, и черные бы знали, и собаки чертовы лай до небес подняли бы. Вот вы сказали, Стенхауза в джипе нашли. А разве трекера с ним не было?

— Джеки Масгрейв отправился с ним из Лагуны Эйгара, и с фермы Ред-Крик они выехали вместе. Но потом трекер исчез. Его одеял в джипе не нашли, пропала и винтовка констебля.

— Похоже, Джеки его и убил, — пробормотал Лэнг.

— На первый взгляд — да. Непонятно только, почему Стенхауз оказался в девяноста милях к северу от Лагуны Эйгара, когда должен был совершать патрульный объезд здесь, на юге. Нам точно известно, что он действительно выехал из Ред-Крика вместе со своим трекером, направляясь в Лерой-Даунс. Мог он, по-вашему, где-нибудь свернуть и возвратиться в Лагуну Эйгара?

Фермер задумчиво пожевал губами. Сыновья переглянулись и промолчали.

— Есть тут одна заброшенная дорога, — сказал Лэнг. — По ней раньше на телегах ездили. Отходит от главной в четверти мили отсюда, потом идет по дну ущелья. Давно, когда мы еще только здесь поселились, я водил по ней ослиные упряжки. Но мы много лет ею не пользуемся. Аж с первой войны. Вряд ли Стенхауз мог проехать там на джипе. Ты как думаешь, Боб?

— Едва ли, — отозвался Боб, зажав между пальцев незажженную сигарету. — Мы там были месяца два назад. Там еще видно, где ты камни перетаскивал, чтобы повозка могла пройти. Нет, машина по такой дороге не проедет, хотя бы и джип.

— Даже если бы Стенхауз по ней поехал, — сказал второй сын, растягивая слова, — мы б с Бобом заметили. Это почти сразу за поворотом. Там до самых гор песок, следы хорошо видно. Хотя утверждать наверняка, конечно, нельзя. Такой, как Стенхауз, куда угодно и на чем угодно доедет.

— Ладно, утром туда съездим и поглядим, — решил Лэнг-старший. — Если найдем следы джипа, значит, Стенхауз и впрямь по моей старой тропе двинул и, значит, куража у него побольше, чем у меня сейчас.

— Далеко по этой дороге до Лагуны?

— Миль шестьдесят. На ослиной упряжке я добрых две недели добирался… Так, уже начало девятого, эфир свободен. Ну что, свяжемся с Ричардс-Уэлл и спросим, был ли там Стенхауз?

— Как и в других отдаленных районах, здесь, полагаю, все прослушивают эфир в общие часы, — улыбнулся Бони, и трое Лэнгов осклабились в ответ. — Но я хотел бы, чтобы наш визит сюда пока остался в тайне. Поэтому давайте сначала обследуем эту самую ослиную тропу, а там посмотрим.

В комнату вошла миссис Лэнг с дочерьми, и Бони тотчас вскочил на ноги.

— Садитесь, миссис Лэнг. Это кресло такое удобное, что мне стоило большого труда не задремать.

Женщины сели: миссис Лэнг — с явным облегчением, дочери — с некоторым жеманством.

— Что это вы такие серьезные! — воскликнула миссис Лэнг.

Ее муж рассказал об убийстве Стенхауза. Девушки — обеим было немногим больше двадцати — слушали, изредка вскрикивая от ужаса. Лицо их матери приняло суровое выражение.

— Не нам, конечно, судить, — тихо промолвила она. — Но ведь сказано в Писании: «Кто поднимет меч, от меча и погибнет». Жена его была славной женщиной. Он разбил ее сердце. Мы не любили этого человека, инспектор, однако мы всегда рады гостям…

Бони кое-как удалось перевести разговор на другую тему, и вечер прошел приятно. На следующее утро, позавтракав превосходным бифштексом с яичницей, он и Ирвин отправились вместе с Лэнгами на их грузовике. За руль сел Лэнг-старший, Бони и констебль — рядом. Сыновья Лэнга и один абориген разместились в крове.

— Среди работающих у вас аборигенов есть люди с Масгрейвских гор? — спросил Бони у Лэнга.

— Нет. Не нравятся мне они. Положиться нельзя — больно уж дикий народ. Стенхауз, видно, лучшего из них в трекеры себе выбрал. Странный он был малый, констебль-то, — сплошные крайности. Вот и с этим Джеки Масгрейвом — прямо-таки души в нем не чаял, будто на всем свете ему больше любить некого было.

— А сколько лет Джеки Масгрейву?

— Точно не знаю. У этих черных возраст определить не так просто. На вид лет двадцать — двадцать пять. Ростом с пенек, и образина, каких мало. С кочевок возвращался тощий, как скелет. Но Стенхауз его снова так откармливал, что он толще меня становился.

Грузовик бороздил море спинифекса с островками термитников. Трава на пригорках колыхалась от легкого ветерка. Далеко впереди показались эвкалипты, отметившие русло ручья. Они походили на серебристые свечи, горящие зеленым пламенем. Сидевший между Лэнгом и Ирвином Бони спросил:

— Учитывая отношения между Джеки Масгрейвом и констеблем, может случиться, что Стенхауза убил трекер?

— Вряд ли. Мы с Бобом говорили об этом сегодня утром. Парень мой знает черных получше меня. Малышом он вместе с ихними карапузами по двору ползал, да и потом с мальчишками-аборигенами дружил. Его даже в местное племя приняли. Ну так вот, Боб мой думает, что Джеки вместе со Стенхаузом ухлопали.

Минуту спустя Лэнг резко сбавил скорость до трех миль в час.

— Вот здесь я обычно поворачивал к горам. Давно это было, следа от телег уже не видать. — Он глянул в заднее окошко кабины. — Ребята встали и высматривают место, где мог повернуть Стенхауз.

— Если колея стерлась, как Стенхауз мог догадаться, что через горы есть дорога?

Лэнг невесело усмехнулся и ответил только после того, как остановил машину:

— Стенхауз давно о ней знал. Я сам ему рассказывал много лет назад — как мы с женой впрягли шестьдесят два осла в наш старенький фургон и проехали через горы, чтобы поселиться в этих местах. И как потом раз в год таким же манером в Лагуну ездили — припасы купить, одежду, досок и кровельного железа.

Они вылезли из грузовика и присоединились к сыновьям Лэнга и аборигену — молодому ладному парню по имени Монти.

— Ну, что скажете, ребята? — спросил Лэнг, зажав в зубах трубку, в то время как его руки нарезали плиточный табак. Сэму Лэнгу перевалило за шестьдесят, но выглядел он покрепче своих сыновей.

— От фермы до этого места он нигде не сворачивал, — заявил Боб. — Но если он хотел скрыть следы, то, наверное, свернул бы здесь и поехал по высохшему руслу ручья, а потом послал бы трекера уничтожить следы от колес на сотне-другой ярдов. Во всяком случае, я бы так сделал на его месте.

— Хорошо, это мы проверим, — сказал фермер. — Пройдем вверх по руслу ручья и посмотрим. Видите голубоватую скалу вон на том склоне? Там, между вершинами? На этом месте мы делали первый привал, когда в Лагуну ездили. Моя колея проходит рядом с этой скалой. Стенхауз мог свернуть с нее в любом месте, пересечь равнину по траве и выехать к скале. Потом ему бы только оставалось держаться моей колеи до самого конца. Ладно, давайте осмотрим русло.

Ручей был мелкий, с песчаным дном шириной около пятидесяти ярдов.

Последний паводок схлынул, выутюжив дно, а скот перемешал копытами крупный песок. Сейчас он был сухой и слежавшийся, и Бони подумал, что Стенхауз вполне мог провести легкий джип по высохшему руслу. Монти отметил наблюдательность Бони одобрительной улыбкой: оба одновременно заметили характерные неровности почвы там, где прошла машина, — следы, которые не смог замести даже трекер.

Они двинулись вверх по ручью и вскоре, как и предсказывал Боб, наткнулись на следы небольшой машины.

Спустя полчаса они обнаружили то место, где джип выехал из русла и направился через поросшую травой равнину к необычному голубоватому утесу.

— Дальше идти незачем, — сказал Бони. — Доказательства налицо. Где бы он оказался, перевалив через хребты?

— В ложбине, которая вывела бы его на главную дорогу в миле от поселка со стороны аэродрома, — ответил фермер. — Будь я проклят, если что-нибудь понимаю. Ежели он хотел вернуться обратно, почему не поехал через Ред-Крик, как вы, только в противоположную сторону? Мы только так в Лагуну ездим. Я лично в горы на джипе не сунулся бы.

— Ну, у него, вероятно, были свои причины, — заметил Бони. — Кстати, он мог знать что-нибудь о ваших делах?

— В смысле?

— Вчера вечером вы сказали, что уже отправили последнее стадо в Уиндем — последнее в этом сезоне, я имею в виду, — и, значит, не скоро соберетесь в эти места.

— Верно. Ну и что?

— Стенхауз, — вмешался Джо Лэнг, — знал, что, отправив последнее стадо, мы дадим себе малость передохнуть и вряд ли сюда поедем.

— Выходит, — подхватил Боб, — Стенхауз решил воспользоваться старой дорогой, чтобы сбить с толку Камминсов — пусть думают, что он сначала к нам заглянул, а потом поехал дальше, в Ричардс-Уэлл. Не хотел он, чтобы они знали, что он в Лагуну возвращается.

Ирвин беззлобно усмехнулся.

— Я всегда говорил, Боб, что из тебя выйдет отменный полицейский.

Боб покраснел, улыбнулся и, робко посмотрев на отца, сказал, что ему было бы плохо в Перте, куда пришлось бы ехать учиться на полицейского.

Они добрались до грузовика и вернулись на ферму, где их встретили дочери Лэнга и, не слушая возражений, усадили обедать. Все были разочарованы, когда Бони объявил, что после обеда они с Ирвином тронутся в путь. Накормили их так, что Бони был бы не прочь прилечь и проспать до самого вечера.

Лэнги всей семьей проводили их до машины, по-прежнему уговаривая остаться. Бони взял Боба под руку и отвел в сторону.

— Скажи, Боб, ты в последние дни не видел каких-нибудь дымов?

— Видел. Сигнал собираться на корробори. Черные в Ред-Крике устраивают корробори. Сходку.

Бони рассказал ему о дымовых сигналах, замеченных Ледлоу, и толковании, которое дал им трекер Чарли. Юноша ловил каждое его слово, не сводя с Бони блестящих карих глаз и что-то усиленно соображая. Когда инспектор замолчал, Боб покачал головой и сказал:

— Я думаю, Чарли просто попытался угадать, что означает ваш рисунок. Хотя возможно, я и ошибаюсь. Может быть, корробори в Ред-Крике как-то связано с Джеки Масгрейвом. Например, так.

Боб присел на корточки и пальцем начертил в пыли карту. Бони опустился рядом. Карта показывала горы Кимберли, точками были отмечены Утес Макдональда, ферма Ред-Крик и то место, где они сейчас находились. Рисунок был сделан легко и быстро — чувствовалась умелая рука.

— Черные на западе могли знать что-то об убийстве Стенхауза и о том, что случилось с Джеки Масгрейвом. До Стенхауза им дела нет, зато есть до Джеки, если предположить, что Джеки тоже убит. Если предположить еще, что именно об этом и говорили те сигналы — что Джеки убит вместе с констеблем, — тогда, возможно, корробори, которое они сейчас устроили в Ред-Крике, связано с Джеки. Там работает один черный из масгрейвского племени. Между прочим, здесь на ферме живет старик колдун. Если подождете, я могу пойти поговорить с ним.

— Было бы очень кстати.

Боб миновал кучку аборигенов, собравшихся поглазеть на отъезд гостей. Бони снова присел на корточки, изучая карту Боба. Группа у пикапа глаз не спускала с констебля Ирвина, который в свою очередь не забывал наблюдать за происходящим вокруг. Прошло минут десять, и молодой Лэнг возвратился.

— Этот их черный телеграф для меня до сих пор загадка, инспектор. Так и не выяснил, как он действует. Колдуну здешнему не меньше ста лет, он слеп и не может ходить. И вот он говорит, что Джеки Масгрейв превратился в лошадь. Похоже на сказку, но это все, чего я смог от него добиться.

В пристальном взгляде Боба Лэнга не было насмешки.

8 Расследование продвигается

Полицейский участок в Лагуне Эйгара был унылым местом. Стены молили о покраске. Безрадостное их убожество не скрадывали несколько карт, календарей и фотографий преступников, объявленных в розыск в других штатах. Большой деревянный стол был завален папками и служебными журналами, задвинутый в угол сейф походил на глыбу ржавого лома.

Бони только что пришел из гостиницы после позднего ужина и, бросив сигареты и спички на кипу придавленных куском кварца документов, приготовился набросать отчет о ходе расследования для человека, который испытывал потребность ощущать себя более важной персоной, чем детективный инспектор.

— Я правильно сделал, что съездил к Лэнгам, — сказал Бони.

— Что, придется повозиться с этим делом? — спросил Уолтерс, который сидел за столом, по обыкновению вытянувшись в струнку.

Бони улыбнулся, и в его лучистых глазах Уолтерс прочел ответ на свой вопрос.

— Вот факты, Уолтерс. Нам известно, что Стенхауз выехал отсюда вместе со своим трекером двенадцатого августа после полудня. На ночь он остановился у Камминсов в Ред-Крике, что согласуется с записью в его журнале. На следующий день, если верить журналу, он уехал из Ред-Крика, посетил Лэнгов и переночевал на ферме Ричардс-Уэлл, что не соответствует действительности. Оставив Камминсов, он в самом деле направился в сторону Лерой-Даунс, однако, проехав десять миль, свернул с дороги и возвратился в район Лагуны Эйгара по заброшенной ослиной тропе, которой когда-то пользовались Лэнги. Мы побывали на этой старой дороге со стороны Лагуны и обнаружили место, где Стенхауз и его трекер делали привал. Я нашел там следы ботинок Стенхауза, слепки которых сделал раньше, — ошибки быть не может. Тринадцатого августа Стенхауз, вероятно, дождался темноты и выехал на дорогу поблизости от Лагуны Эйгара. Можно не сомневаться, что четырнадцатого августа он уже был где-то на Уиндемской дороге.

— Да, в ту ночь он в поселок не возвращался, — проворчал Уолтерс. — Я расспросил здесь всех, никто не видел его с тех пор, как он уехал двенадцатого.

— Таким образом, ложная запись в дневнике может означать одно из двух: либо Стенхауз, отправляясь из Лагуны Эйгара двенадцатого августа, намеревался ввести всех в заблуждение относительно места планируемого им расследования, либо пошел на обман, чтобы скрыть собственные темные дела. Я предполагаю последнее. Покидая поселок, он направил вам доклад об изнасиловании аборигенки в Лерой-Даунс. Происшествие должно было послужить официальным поводом для поездки, которую он в действительности предпринял в своих собственных целях.

— Похоже на то, — согласился Уолтерс. — С чего бы он стал писать липу в журнале, если бы возвратился обратно старой дорогой по служебной надобности? Я внимательно просмотрел его бумаги и не нашел ни малейшего намека на какое-либо расследование в районе к северу от Лагуны. Среди документов есть лишь копия той телеграммы, в которой он сообщил мне о своем намерении совершить поездку в Лерой-Даунс и провести дознание по делу об изнасиловании. Вы завтра отправляетесь на север?

— Да. Вы можете оставить мне Ирвина?

— Располагайте им, пока он вам нужен. Выяснили что-нибудь о трекере, Джеки Масгрейве?

— Ничего важного. Он был очень предан Стенхаузу, и все отзывы о нем противоречат версии о том, что он застрелил констебля. Стенхауз купил его за две плитки табака у вождя племени, некоего Плутона, и превратил из тощего, полуголодного бродяги в уважаемого человека. Кстати, вам что-нибудь известно об этом Плутоне?

— Только из докладов Стенхауза, — ответил Уолтерс. — «Плутоново племя» — так называют масгрейвских аборигенов. Стада фермеров, живущих вдоль южного подножия Кимберлийского хребта, часто страдали от их набегов, но стоило Стенхаузу побывать в Масгрейвских горах, как нападения прекратились. С некоторых пор у меня появилось подозрение, что в пресечении разбоя Стенхауз прибег к весьма сомнительным методам. Эффективным, но официально не санкционированным. Однако, так или иначе, цели он достиг. Помнится, кто-то говорил мне, что, кроме Стенхауза, Плутона видел только один белый — дворник при гостинице.

— Неурядицы с аборигенами могут возобновиться — теперь, когда Стенхауз мертв, а его трекер превратился в лошадь, — заметил Бони.

Инспектор Уолтерс нахмурился. Бывают моменты, когда шутки неуместны.

— Я выяснил, что покойная миссис Стенхауз была из семьи Уоллесов, которые живут милях в пятнадцати к востоку от Уиндемской дороги, — сказал Бони. — Стенхауз плохо с ней обращался.

— Она умерла три года, а не три недели назад.

— Время иногда лишь усиливает жажду мести. И убийства из мести чаще бывают результатом представившегося случая, а не заранее обдуманного плана. В любом случае мне придется повидаться с Уоллесами. Да, и еще одно. В бумагах Стенхауза есть что-нибудь насчет перегона скота на продажу?

— Есть. Сейчас найду.

Уолтерс отыскал нужную папку и протянул Бони, который принялся изучать документы. Уолтерс молча ждал.

— Двенадцатого августа или около этого времени по Уиндемской дороге двигался скот с ферм Бринов, Мастертонов, Элвери и Локи, — сказал Бони. — Брины почему-то задержались с выходом — они должны были отправиться со стадом в четыреста голов еще седьмого августа.

Он встал, подошел к карте и несколько минут внимательно ее изучал.

— Полагаю, закон разрешает фермерам носить оружие?

— В этих местах да, но только за пределами населенных пунктов. Некоторые районы Кимберлийских гор еще совершенно не исследованы, и есть немало мест, где кочуют отбившиеся от стад и одичавшие животные. Когда скот собирают в стада для отправки на бойню, в них могут затесаться и «дички». Особенно опасны одичавшие быки, которые к тому же на мясо, как правило, не годятся. Впрочем, сегодня ношение оружия у фермеров скорее дань традиции, чем необходимость. Так повелось с тех времен, когда аборигены были еще дикарями.

Бони закурил очередную сигарету из сильно отощавшей пачки. Он был недоволен медленным продвижением расследования, и Уолтерс догадывался об этом.

— Личные вещи Стенхауза — на скамье позади вас, — небрежно бросил он. — Ближайший его родственник проживает в Элморе, Квинсленд. Среди вещей — чековая книжка на сумму около пятисот фунтов. Вполне соответствует его доходам. Однако есть еще справка, выданная другим банком тридцатого июня этого года. Оформлена на имя Джорджа Маршалла. Расходов на выплату по чекам не значится, в графе «Приход» зарегистрирован лишь один вклад на сумму семьсот пятьдесят фунтов, внесенных наличными. Дата поступления совпадает по времени с отпуском, который Стенхауз провел в Перте. В банке должен быть образец подписи Джорджа Маршалла. Мы сличим его с почерком Стенхауза, и, если счет принадлежит ему, будет интересно узнать, откуда взялись эти деньги.

— Может быть, наследство жены?

— После нее остались лишь недорогие украшения. Все они вон в той шкатулке. Там же золотые часы, пара запонок и булавка для галстука с опалами. Что до запонок и булавки, то я бы не прочь иметь такие же.

— С опалами? — повторил Бони с едва заметным проблеском интереса. — Какого цвета?

— Черного. Впервые такие вижу. Добыты, думаю, на приисках Лайтнинг-Ридж?

— Наверное. Насколько мне известно, это единственное место, где найдены черные опалы.

Бони подошел к скамье и открыл старомодную жестяную шкатулку. Он вернулся с коробкой для сигар, из которой извлек двое золотых часов.

— Женские и мужские, не так ли? — пробормотал он. — Одни, видимо, принадлежали его жене. Еще ее кольца и жемчужное ожерелье. Не странно ли, что человек, так плохо обращавшийся с женой, хранил ее драгоценности? А вот медальон с его портретом. Наверное, подарил ей, когда они еще были влюбленными.

Бони отложил в сторону часы, медальон и ожерелье и с полминуты задумчиво смотрел на них. Инспектор Уолтерс молчал. Ему вдруг стало чуть-чуть грустно… Бони вынул из маленькой коробочки запонки — два опала в золотой оправе. Было не похоже, чтобы их хоть раз надевали. С завистью вздохнув, Бони положил их обратно. На булавке с опалом взгляд его задержался дольше. Опал и в самом деле был великолепен. В глубине темного облака играло и переливалось изумрудное море, и, когда Бони слегка повернул лежащий у него на ладони камень, по изумрудному морю пробежало малиновое пламя.

— Я бы тоже от такой вещицы не отказался, Уолтерс. Знаете, сколько она стоит?

— Понятия не имею. Фунтов пятьдесят, наверное?

— Гораздо больше. По крайней мере вдвое. Вы только посмотрите на это чудо! Эх, Уолтерс, мне бы миллион, я бы такого накупил… Опалов, агатов, рубинов, жемчуга. Брильянты можете оставить себе.

— Миллион фунтов? — рассудительно повторил Уолтерс. — Нет, мне миллион ни к чему. Слишком хлопотно тратить, а хранить — еще хлопотнее. Пятьдесят гиней в неделю до конца жизни меня вполне устроили бы.

Бони благоговейно положил булавку на ее черную шелковую подушечку, отметив, что имя ювелира на внутренней стороне крышек обеих коробочек соскоблено. Часы его не заинтересовали, хотя он и определил их стоимость в тридцать фунтов каждые. Уолтерс молча смотрел, как Бони одну за другой складывал вещи обратно в сигарную коробку, а потом положил ее обратно в жестяную шкатулку. Вернувшись к столу, он спросил, есть ли в участке телефонный справочник.

— Конечно, нет, — отозвался Уолтерс. — На кой дьявол его здесь держать? Ближайший телефон — в Бруме.

— Нашли бы телефон и адрес Плутона, позвонили бы ему и попросили сообщить имя и род занятий человека, превратившего Джеки Масгрейва в лошадь.

Уолтерс взорвался:

— Черт бы его побрал, вашего Джеки Масгрейва, будь он теперь лошадь, корова или черепаха! Что у вас на уме, Бонапарт? Валяйте, выкладывайте!

— Ничего особенного. Просто люблю пошутить. Сейчас собираюсь чего-нибудь выпить и лечь спать. Вы идете?

— Иду, будь я проклят. И не просто иду, а лечу — завтрашним самолетом в Брум. Возитесь с этим делом сами. Никогда не встречал таких типов, как вы, Бони. Телефонные справочники! Аборигены, превращающиеся в лошадей! Миллион фунтов на какие-то цветные стекляшки! Я за цистерну виски не согласился бы быть вашим начальником.

Бони улыбнулся, потом не выдержал и рассмеялся. Уолтерс протопал за ним к двери. Когда тот запирал дверь участка, Бони сказал:

— Шефу известны мои методы, дорогой доктор Ватсон!

9 Любезность за любезность

В восемь утра, когда Ирвин повез инспектора Уолтерса на аэродром, обитатели Лагуны Эйгара занимались своими обычными делами. Заверив Уолтерса, что дело об убийстве констебля Стенхауза будет успешно закончено, Бони прогуливался на веранде гостиницы, куря третью после завтрака сигарету.

Бар был открыт, но посетителей не было. Бармен Тед Рамсей возился на заднем дворе. Гунн грузил пустые бутылки на запряженную четырьмя осликами повозку, собираясь к бутылочному кольцу. Лавочник подметал каменистую улицу перед своим магазинчиком, а дети гонялись за козами, чтобы их подоить.

Погода стояла обычная для этого времени года. С ясного неба пригревало солнце, и над дорогой, по которой недавно проехал пикап Ирвина, все еще висело золотистое облако пыли. Куры копались в дорожной пыли, а поодаль от поселка, на дне высохшего ручья, разбили стоянку аборигены, сидевшие сейчас возле курящегося синеватым дымком бревна.

Повсюду царили порядок и спокойствие, за исключением гостиничной кухни. Войдя туда, Бони узрел разъяренную миссис Рамсей и заплаканную девушку, которая прислуживала за столом и убирала в номерах. Сейчас ей было громогласно приказано «убираться». Угодить миссис Рамсей было невозможно, а разгневать — очень легко. В ответ на учтивый вопрос Бони о причинах ее раздражения она пустилась жаловаться: муж пьет, в гроб себя вгоняет, повар — старый неряха и пропойца, служанка — дрянь ленивая, чтоб им всем сгореть вместе с пивной окаянной!

— Повар-то он хороший, этого у него не отнимешь, инспектор, — говорила миссис Рамсей, моя оставшуюся после завтрака посуду. — Но ведь с него глаз спускать нельзя, а то он курит, когда готовит, и пепел в еду роняет. А все муженек мой, от него все зло. Мало того что сам налижется, так еще и повара напоит. Вон, сейчас оба во дворе — блюют. С этого у них каждое утро начинается. А завтрак мне пришлось готовить, да еще позаботиться, чтобы у инспектора Уолтерса от нашего заведения приятное впечатление осталось. Один только Гунн по-настоящему помогает. Вот за кого мне замуж надо было выйти.

— «Мы часто сожалеем, что не поступили иначе, хотя именно это «иначе» нас и погубило бы», — процитировал Бони и взял кухонное полотенце.

— Гунн меня погубил бы? Как бы не так! Я с ним одним мизинцем справилась бы, — заявила миссис Рамсей и посмотрела на Бони. Изумление прогнало из ее разгневанной души все, что тяготило ее в это прекрасное утро. — Нет-нет, инспектор, и не думайте вытирать посуду!

— Отчего же? Я не разобью, не бойтесь, — проговорил Бони. — Мне надо дождаться констебля Ирвина с аэродрома, и лучшего занятия, чтобы скоротать время, не придумаешь. К тому же, миссис Рамсей, мне нужно вас как-то задобрить, прежде чем попросить об одолжении.

— Ах вот в чем дело! — воскликнула она, утирая нос-пуговку всей своей ручищей от ладони до локтя. — Полицейские, бармены, фермеры, богачи или нищие — все мужчины одинаковы. Поставьте их на стол, и я их разложу по полкам. Тарелки, я имею в виду. Бьюсь об заклад, вы женаты, у меня глаз наметанный. Но вы продолжайте, мне не терпится узнать, на что вы нацелились. Уж конечно, не на меня, могу поручиться.

— Только сначала приободритесь. Ну-ка, счастливая улыбка, глубокий вдох, жизнерадостный смех. Вот так-то лучше. Нам с Ирвином снова надо кое-куда съездить, возможно, на несколько дней. Вы не могли бы снабдить нас хлебом и вареным мясом?

— И только-то? Ну конечно, мистер Бонапарт. Когда вы едете?

— В начале десятого, я надеюсь. Комнаты, пожалуйста, пока оставьте за нами.

— Ладно, запру их, будут вас дожидаться.

Миссис Рамсей кончила мыть посуду, прошлась губкой по раковине и вытерла руки о передник. Бони продолжал возиться с посудой, и миссис Рамсей попыталась отнять у него полотенце.

— Давайте, давайте, сама дотру.

— Я поработаю, пока вы сходите за хлебом и мясом. Вы давно здесь живете?

— Давно. Даже слишком — целых восемнадцать лет. В этой гостинице мы с Тедом пять лет. А раньше старателями были. Нашли жилу, подзаработали и купили долю в этом заведении.

— Вы, наверное, всех в этих краях знаете?

— Это точно. Всех мужчин, женщин и детей. Коз — и тех узнаю, — ответила миссис Рамсей, доставая кусок вареной говядины из огромного холодильника. — Люди здесь хорошие — работают много, живут нелегко. Паршивую овцу редко встретишь. Как насчет свежих отбивных? На костре поджарите.

— Вид у них аппетитный, спасибо.

— Советую захватить фунт сливочного масла, и еще я вам положу кусок бекона, чтобы можно было перекусить на скорую руку. В какую сторону направляетесь?

— На север, — сказал Бони, раскладывая ножи, ложки и вилки по отделениям большого выдвижного ящика в кухонном шкафу. — Какие у вас были отношения со Стенхаузом?

Лицо миссис Рамсей, такое приятное в минуту радости, приняло угрюмое выражение.

— Нормальные, — ответила она. — Ведь он здесь столовался, когда жена его померла. Ни с кем особо не разговаривал. Никак не мог в себя прийти после того, как она… ну, так вот умерла. Я их свадьбу помню. Что два голубка, миловались. Не знаю, что на него потом нашло. Хмельное тут ни при чем — он его в рот не брал. — Миссис Рамсей заворачивала в бумагу кусок фруктового торта, и Бони убедился, что вытертая им посуда приносит приличные дивиденды. — Точь-в-точь два голубка — души друг в друге не чаяли. И вдруг однажды ночью стучится он ко мне и просит срочно в участок прийти. Доктор Морли уже там был… Вообще-то я не думаю, чтобы ее спасли, даже если бы удалось ее тогда в Дерби отправить. Декабрь стоял, паводки. Много лет такого потопа не было. Три самолета в грязи застряли, надежды, что четвертый прилетит, никакой. Мы с доктором Морли четверо суток у ее постели просидели, но все напрасно — померла. Сдается мне, если б не доктор Морли, у Стенхауза могли быть крупные неприятности. Славный он старик, док Морли, правда?

Бони согласился.

— Несчастный мистер Уоллес… Вы его увидите?

— Очень возможно.

— Удар его хватил от горя. С тех пор он уже не тот, что раньше. Под корень старика подкосило. Да и жену его тоже. Бедняжка. Что ж, горе никого не обходит. Только некоторым больше других достается. Если вы решили к ним заглянуть, прихватите их почту. А съестное я здесь, на скамейке, оставлю. Как мистер Ирвин вернется — заберете.

— Большое спасибо, — улыбнулся Бони. — Все-таки умаслил я вас, а?

— Да ну вас, мистер Бонапарт, — захихикала миссис Рамсей. — Дайте хоть помечтать бедной женщине.

Бони прошел в переднюю часть здания. Здесь было прохладнее, но освещение оставляло желать лучшего. Эта часть гостиницы была построена раньше других, когда из материалов имелись лишь глина и камень, а кровельное железо стоило бешеных денег. По пути на почту Бони встретил Гунна на запряженной ослами повозке, который, пополнив бутылочное кольцо, возвращался назад. Стоило Бони остановиться и заговорить с Гунном, как ослы тоже встали как вкопанные.

— Послушайте, Гунн, вы, помнится, рассказывали о своем прииске «Королева Виктория». Где он находился?

— Где? А к востоку отсюда, милях в девяти, — ответил Гунн и, вспомнив о былой удаче, машинально тронул закрученные вверх усы. — Славное было дельце.

— А в горах на юге вы золото не искали?

— Искали, как же. Мы с Пэдди добрых полтора года по этим самым горам бродили. Только без толку. На вкрапления кое-где натыкались, а настоящей жилы так и не нашли. Но золотишко там есть. Ждет-пождет, когда до него доберутся.

— Так никому и не повезло? — спросил Бони, опершись на спину ближайшего ослика.

— Нет, почему. Есть тут ребята — кой-чего нарыли. Но добыча и вывоз в такую монету влетали, что дело не пошло. Туда и сейчас партии ходят, ковыряются помаленьку.

— Гм. Мне говорили, что мистер Лэнг из Лерой-Даунс когда-то ездил на ослиных упряжках через южные хребты. Вы знаете эту дорогу?

Гунн усмехнулся, а осел, на которого опирался Бони, едва не упал во сне.

— Еще бы, каждый ярд знаю. Ну, сейчас-то там никакой дороги, наверно, нет. Так, тропка какая-нибудь по склонам петляет. А старина Лэнг — хват. Другой бы по тем горкам в жизни не проехал.

— Рядом с этой дорогой золота, думаю, не добывают?

— Я лично не слыхал. Ближайшая к ней шахта — в трех милях к западу. Есть у нас двое ребят, Чарли Немец и Малыш Уилсон, — вот они там и копают.

— А где они воду берут зимой? Ручьев ведь нет?

— Зимой нет. Пока дожди не польют, никаких тебе ручьев. Но в горах впадины есть, расселины всякие, там достаточно воды собирается.

Бони снял руку с ослиной спины и выпрямился.

— Вдоль той дороги колодцев, конечно, не рыли. Где же Лэнг поил своих ослов?

— А там же, во впадинах.

— Я еще зайду к вам перед отъездом, — пообещал Бони и направился к почте. У него за спиной Гунн прикрикнул на задремавших осликов.

Итак, никаких шахт или колодцев вдоль старой дороги не было, и, значит, белая глина на подошвах ботинок Стенхауза не оттуда.

Почтмейстера Дэйва Бандреда Бони застал наедине с бутылкой рома.

— Доброе утро, инспектор. Как дела?

— Бывают и хуже, — ответил Бони, окидывая взглядом лысого, красноносого и сутулого человечка, который был не только местным почтмейстером, но и метеорологом и мировым судьей. — Я снова еду на место преступления и, возможно, загляну к Уоллесам. Могу взять их почту.

— Да, конечно. Они будут рады.

Бандред повернулся к боковой полке и принялся увязывать кипы газет, чтобы присоединить их к письмам и посылкам. Бони черкнул телеграмму жене, сообщая, что надеется возвратиться со дня на день. Он знал, впрочем, что это обещание будет воспринято с известной долей недоверия.

— Вы давно живете в Лагуне? — спросил он, когда Бандред выложил на стойку всю почту Уоллесов.

В водянистых бледно-голубых глазах почтмейстера блеснул насмешливый огонек.

— Тринадцать лет с хвостиком, — ответил он. — Ну, хвостик — ладно, а вот с годками я, конечно, лишку хватил. На юге мог бы получше устроиться, но там климат гиблый, чтоб его. Нет, в Перте мне не жизнь, хоть министром почт меня сделай. Летом жарища, а зимой холод собачий.

Бони улыбнулся.

— Бутылочное кольцо, думаю, несколько выросло, с тех пор как вы здесь поселились?

— «Несколько»! Еще как выросло! Жена моя говорит, я тыщ пять пустышек к нему добавил. Она всегда чертовски преувеличивает… но только не насчет бутылок. Ведь было еще тыщ пять, о которых она не знает. Вы женаты?

— Увы!

— Джеки Масгрейв так и не обнаружился?

— Нет… Я, во всяком случае, не слышал.

— Да он наверняка уже дома, инспектор. Черные умеют поворачиваться, когда захотят. Он всегда мне не нравился, Джеки этот. Слишком уж скрытный. Стенхауз, видать, велел ему слух распустить, что они на юг едут.

— Скорей всего, — кивнул Бони. — У Стенхауза только один трекер был?

— Только Джеки. С местными он не связывался. Похоже, боялся, что здешние черные могут кой-чего про него порассказать.

— А было что рассказывать?

Водянистые глаза почтмейстера быстро моргнули.

— Может, и было. Стенхауз сильно изменился, как жена его умерла. — Бандред зажег сигарету. — Неплохой был малый, когда только приехал сюда. А потом чего-то озлобился. После смерти жены совсем остервенел. Ну, со мной-то, правда, он держался в рамках. Волей-неволей приходилось. Так-то вот… Да, есть тут у меня кое-какая почта для Бринов. В той стороне не будете?

Бони ответил, что до Бринов слишком большой крюк. Бандред посмотрел на него долгим взглядом, явно что-то прикидывая в уме.

— Может, опрокинем по маленькой, пока вы еще здесь? — предложил он.

— Нет, с меня хватит, — пробормотал Бони, вспомнив попойку в баре. — Я редко бываю в пивных и еще не оправился от вечера с Бринами. Здоровы же они пить.

— Еще бы! Правда, Джаспер, видно, не в форме был — уж больно быстро вырубился. Чудной он, Джаспер. То галлонами виски хлещет, а другой раз самую малость хлебнет — и готов. — Бандред улыбнулся или, скорее, осклабился, обнажив давно не чищенные зубы. — Однажды мы два дня и три ночи кряду глушили, и он только на второй день отключился. Братья привалили его спиной к стене, привязали к бороде кусок бечевки и дергали за нее, чтоб он кивал, когда приходил его черед заказывать.

— Они и тогда норовили за всю компанию заплатить? — усмехнулся Бони.

— Нет, в тот раз — нет. Года три назад это было или чуть больше. Мы тогда миссис Стенхауз хоронили, народ со всей округи собрался. Кстати, хочу вам сказать, инспектор. Уоллесы вам малость угрюмыми покажутся, но люди они хорошие. Брины — те бешеные, сами видели. А эти ничего, вроде нас с вами.

Сгребая в охапку газеты, письма и бандероли, Бони пробормотал:

— Похоже, дела у ваших фермеров идут на лад.

— У Бринов Эзра всему голова. Решил, раз война кончилась, надо дело на широкую ногу ставить и настоящие деньги делать, а не только на жратву зарабатывать да на выпивку.

— Гм. По всему видать, получается у него неплохо.

— Похоже на то. Как-то Эзра сказал мне, что на войне ему вдруг ясно стало: Кимберли уже взрослая и ей теперь кое-что получше нужно — чтоб не в тряпье ходила и не из жестянок ела и пила. А хороша девчонка, Ким-то. Счастливчик тот будет, кто ее заполучит.

— Кто-нибудь уже пытался?

— Это вы у Джека Уоллеса спросите, может, расскажет. Но задачка у него не из легких. Надо ведь через Сайласа и Джаспера прорваться, а потом еще через Эзру. А этакую троицу одолеть только одному человеку на свете под силу.

Бони секунду-другую крепился, но все-таки не выдержал и спросил:

— Кому же, интересно?

— Президенту Ирландии! — расхохотался Бандред. — Президентом Ирландии надо быть, чтоб Кимберли в женихи сгодиться.

— Высший класс, а?

Бандред вздохнул.

— Волосы у нее как червонное золото, а глаза что два василька, и большущие — утонуть можно. Посмотрела она на меня однажды, так я потом недели две бриться не мог — противно было на себя в зеркало глядеть.

10 Сложные люди

Бони и констебль Ирвин успели отъехать на десять миль от Лагуны Эйгара, когда встретили механика, возвращавшегося на машине Рамсея.

— Еще вчера вечером должен был приехать, — посетовал он. — И на тебе — два прокола перед самой темнотой. Пришлось у дороги заночевать.

— Джип наладил? — спросил Ирвин.

— Наладил. Руль новый поставил.

— Когда вы вчера расстались с констеблем Клиффордом? — поинтересовался Бони, и механик ответил, что около часу дня.

Спустя полчаса Ирвин показал на боковую дорогу, уходящую через Черный хребет к ферме Бринов. Еще через двадцать минут они подъехали к повороту на ферму Уоллесов. Она находилась милях в пятнадцати к востоку от Черного хребта. Подумав, что, пока они будут у Уоллесов, Клиффорд может проехать мимо, возвращаясь в поселок, Бони черкнул ему записку и привязал к палке, которую воткнул посреди дороги.

Боковая дорога сначала петляла по невысоким холмам, а потом пошла по дну узкой зеленой долины, и машины покатили гораздо легче. Они увидели ферму — несколько белых квадратиков у подножия темно-бурой горы, — когда были еще милях в трех от нее.

Вскоре рядом с пикапом побежали собаки, провожая их к главной усадьбе, возле которой маячили высокие мачты ветряков, дававших ферме свет и энергию. У входа в маленький сарайчик собралась кучка чернокожей детворы. Трое белых мужчин возились с грузовиком. Один из них направился навстречу приехавшим.

Ирвин познакомил Бони с Джеком Уоллесом, коренастым мужчиной лет тридцати с небольшим. Смерив инспектора взглядом непроницаемых серо-голубых глаз, он негромко ответил на приветствие.

— Ты уже слышал про Стенхауза, Джек? — спросил Ирвин.

— Да, вчера в вечерних новостях передавали. Он давно на пулю нарывался. Обедали уже?

— Да, спасибо, — отозвался Ирвин.

Когда они не спеша шли к дому, Бони спросил Уоллеса:

— Вы в этом сезоне уже всех бычков в Уиндем отправили?

— Само собой, инспектор. Последнее стадо еще месяц назад ушло.

— Гуртовщиков со стороны нанимаете?

— В этом году — да.

На веранде появилась миссис Уоллес — маленькая седенькая старушка с большими и доверчивыми темными глазами.

— Кого я вижу, констебль Ирвин! — воскликнула она, явно обрадовавшись.

Наклонившись, чтобы пожать ей руку, Ирвин шутливо напомнил, что последний раз они виделись не три года назад, а только вчера. Старушка улыбнулась Бони, который выразил удовольствие по поводу знакомства и сказал, что они с констеблем не забыли захватить почту.

— Заходите в дом, поздоровайтесь с моим стариком, — пригласила она по-птичьи звонким голосом. — Он на другой веранде, на солнышке греется. Совсем его, бедного, болезнь замучила.

Старый инвалид с живыми серыми глазами и остроконечной седой бородкой полулежал в плетеном шезлонге. Ирвина он встретил с неподдельной радостью, с Бони поздоровался сдержанно, извинившись, что не может встать.

— В данных обстоятельствах, — начал Бони, — мне очень не хотелось бы касаться вопроса, как я знаю, для вас болезненного. Однако я вынужден это сделать. Мы расследуем убийство констебля Стенхауза, и, учитывая оказанный нам радушный прием, я сожалею, что мы здесь находимся, как говорится, по долгу службы.

— Я уверен, что здесь никто ничего не знает об этом деле, инспектор, — быстро ответил Уоллес-старший. — Мы люди не мстительные, так что вы ничего в голову не берите. Ну а по службе или нет, нам все равно приятно вас видеть. Сказать по правде, нас не опечалила смерть Стенхауза, но мы не настолько глупы, чтобы осуждать всех полицейских за то, что один из них сделал с нашей дочерью. Мы, конечно, поможем по возможности прояснить дело. Ведь так, Джек?

Джек Уоллес неохотно кивнул. Миссис Уоллес сказала что-то насчет чая и с некоторой поспешностью исчезла. Где-то рядом замычала корова, из-за угла дома донесся голос аборигенки. Не обращая внимания на подтекст в вопросе отца к сыну, Бони мягко сказал:

— Мы должны разобраться во всем, отвлекшись от личных мнений и чувств, мистер Уоллес. Совершено убийство, и наша задача — найти и задержать убийцу. Очень часто расследование напоминает головоломку, в которой нужно сложить картинку из разрозненных кусочков — один находишь там, другой — тут, третий — еще где-нибудь. Одним словом, не согласитесь ли вы ответить на несколько вопросов?

— Спрашивайте сколько хотите, инспектор.

— Благодарю. Постараюсь быть предельно кратким. Стенхауза нашли мертвым в его джипе семнадцатого августа. Мы знаем, где он находился вплоть до раннего утра четырнадцатого, и сейчас пытаемся установить, что произошло в промежутке между этими датами. Он заезжал к вам?

— Нет, — ответил старик, — он не осмелился бы здесь показаться.

— Тогда вернемся к четырнадцатому августа. Какие работы велись на ферме в тот день?

Старик посмотрел на сына. Джек Уоллес был холоден и спокоен. Он не торопился с ответом.

— Самые обыкновенные, — сказал он, помедлив. — Я чинил загоны, мне помогали двое работников.

— А пятнадцатого?

— То же самое, и на следующий день — тоже.

— Ну а семнадцатого?

— Посадил на грузовик троих людей и поехал ремонтировать ветряк у Глубокого колодца, — ответил Джек Уоллес. — Отправился около девяти, вернулся где-то в шесть вечера. Я могу отчитаться во всех своих передвижениях, инспектор.

— Не сомневаюсь, — сказал Бони. — По правде говоря, меня не столько интересуют ваши собственные передвижения в это время, сколько работы на ферме вообще, так как в них участвовали ваши люди. Никто из них, полагаю, не сообщал, что видел Джеки Масгрейва?

От Бони не укрылось, что, услышав этот вопрос, Уоллес-старший вздохнул с облегчением.

— Я все ждал, когда вы про трекера спросите, — признался он. — Это он убил, точно, а потом уж постарался никому на глаза не попадаться, даже черным на ферме. В этих местах он чужак, и наши черные не станут с масг-рейвским дикарем якшаться.

— Я тоже так думаю, — согласился Бони. — Этот Глубокий колодец — где он находится?

— На востоке. Одиннадцать миль на восток, — ответил Джек Уоллес.

— В тот день вы каких-нибудь дымов не заметили? — поинтересовался Бони. — Вспомните хорошенько, мне нужен точный ответ.

— Нет, дымов я не видел. Может, и были какие, но я к ним привык, так что мог и не обратить внимания.

Старик взял одну из дюжины самодельных сигарет, лежавших в небольшой коробочке. Свернуты они были очень ловко, и Бони сразу догадался, что тут приложила руку миссис Уоллес. Джек Уоллес поднес старику спичку, и тот поблагодарил. Отца визит полицейских обеспокоил явно больше, чем сына, подумал Бони. Интересно, что из рассказанного Уоллесом-младшим может подтвердить старший? Возможно, что и ничего, ведь он прикован к креслу. А раз так, Джек Уоллес вполне мог оказаться на Уиндемской дороге в то самое время, когда якобы чинил загоны.

— Черные всегда дымы пускают, — проворчал старик. — Всю жизнь хотел узнать, что они значат, черных расспрашивал, но они ни в какую объяснять не желают. Только я что-то не вижу связи между убийством Стенхауза и этими самыми сигналами. Если бы Джеки Масгрейва убили — понятно. Тогда все здешние племена день-деньской только и делали бы, что дымы пускали. Так или иначе, наши черные в убийстве не замешаны. Джек уже говорил, они все на ферме были, когда это могло произойти.

— Не возражаете, если я потом с ними поговорю?

— Сколько угодно, инспектор. Увидите, они ребята смирные.

Миссис Уоллес внесла на подносе послеобеденный чай. Ей не терпелось узнать, как поживают жена и дети Ирвина. Бони перехватил несколько тревожных взглядов, брошенных старушкой на сына, и решил, что она, как и муж, боится за него. Не дюжего десятка этот Джек Уоллес, но убить может, или я ничего не понимаю в людях, подумал Бони.

Джек Уоллес без видимой неохоты показал Бони поселок, где жили работающие на ферме аборигены, — цепочку лачуг из жести и мешковины, протянувшуюся вдоль берега высохшего ручья. Уоллес подозвал троих мужчин и назвал Бони их имена. Пожилого звали Лофти, двух других, совсем еще молодых, — Брауни и Майк.

— Вы видели Джеки Масгрейва? — словно невзначай спросил Бони.

В черной глубине трех пар глаз, упорно смотревших мимо Бони, вспыхнул и пропал огонек. Послышался тихий смех, точно вопрос показался им даже забавным. Брауни на мгновение задержал дыхание. Бони ощутил, как между ним и аборигенами выросла глухая стена. Зная, что отвечать придется, слово взял старший.

— Нет. Джеки Масгрейв сюда никогда не ходить.

Все трое явно нервничали. Здешние аборигены уже наверняка знали, что на ферму приехал констебль Ирвин, а Уоллес, без сомнения, передал им услышанное по радио сообщение об убийстве Стенхауза и пропаже трекера. Бони стал так, чтобы одновременно наблюдать и за аборигенами, и за Джеком Уоллесом. Задавая следующий вопрос, он уже был уверен, что, находясь у Глубокого колодца, они могли видеть дымовые сигналы, которые подавали аборигены из-за Черного хребта, — те самые сигналы, что заметил Сэм Ледлоу.

— Вы ездили с мистером Уоллесом к Глубокому колодцу чинить ветряк?

Это был совсем легкий вопрос, и трое аборигенов с готовностью закивали.

— Вы там видели дым, который делали дикие черные? Что он означает?

Изумление. Легкое сожаление по поводу столь прискорбного невежества. Шарканье босых ног. По праву старшего снова ответил Лофти:

— Они дикий черные. Мы их дым не понимать.

Признав поражение, Бони повернулся и пошел прочь. Уоллес — за ним. Пройдя шагов двадцать, Бони круто повернулся и направился обратно к аборигенам.

— Я вам скажу, что означал тот дым, — резко бросил он, и трое мужчин поежились под его сердитым взглядом. — Дым говорил, Джеки Масгрейв стал лошадь, так?

Напряжение лопнуло, как струна. Стена рухнула. Трое аборигенов отчаянно замотали головами, зашаркали ногами. Лофти выпалил:

— Нет, босс, не так! Дым говорил, полицейский убит.

— И вы сказали это мистеру Уоллесу?

— Сказать. Брауни сказать босс Джек, когда мы чинить ветряк.

Бони кивнул и направился к Джеку Уоллесу, ждавшему поодаль. Когда они шли к пикапу, возле которого беседовали Ирвин и миссис Уоллес, Бони сказал:

— Значит, вы все-таки знали о сигналах, которые подавали западные черные?

Уоллес промолчал.

— Ваши люди видели их, когда работали с вами у колодца. Они сказали вам, что означают сигналы.

Уоллес остановился, загородив Бони дорогу. Лицо его окаменело, серо-голубые глаза зияли странной пустотой.

— Ну и что из этого? — процедил он. — Хотите, чтоб вам здесь помогли найти убийцу Стенхауза? Ошиблись адресом, инспектор.

11 Неодолимые силы

Констебль Клиффорд с обоими трекерами Ирвина ждал в джипе у развилки дорог. Молодой, смуглый и подтянутый, он был полной противоположностью Ирвину, которому явно пришлась по душе роль личного шофера Бони.

— В соответствии с вашим приказом, сэр, — начал докладывать Клиффорд, — я дал возможность трекерам тщательно осмотреть участок дороги до того места, где стоит джип, чтобы найти следы Джеки Масгрейва, после чего проследовал дальше в направлении Уиндема. Трекеры ничего не обнаружили, оба совершенно сбиты с толку.

— Боковые дороги?

— Обследовали все — отсюда и до последнего поворота в сорока милях от Уиндема. Я побывал у Эльверстона — он говорит, что не видел Стенхауза с тех пор, как уехал из Лагуны Эйгара. На дороге он никого не встречал, не считая той группы фотографов, ехавшей с юга.

— А Бринов он видел? — продолжал расспрашивать Бони. — Да вольно, вольно. Расслабьтесь, констебль.

— Благодарю, сэр. Нет, Бринов Эльверстон не видел. Он думает, что, когда ему повстречались фотографы, Брины со скотом еще не дошли до Уиндемской дороги — возможно, только в то утро вышли с сортировочной стоянки. Я спросил его о дымовых сигналах, но его ферма — у самого склона горы, и оттуда ничего не видно.

К растущему удивлению Ирвина, Бони не хотел оставлять тему дымовых сигналов.

— Вы видели какие-нибудь дымы с тех пор, как выехали из Лагуны?

Оказалось, рано утром Клиффорд действительно видел дымовые сигналы. В это время он находился у скалистой северной оконечности Черного хребта, именуемой Утесом Макдональда. Дымы были далеко на западе.

— Что сказали о них трекеры? — спросил Бони, и Клиффорд посмотрел на двоих аборигенов, примостившихся на корточках возле джипа. В глазах его мелькнула досада. Он признался, что, не имея опыта обращения с трекерами, видимо, не нашел к ним подхода — эти двое помрачнели и заупрямились.

— Может, мне с ними потолковать? — предложил Ирвин, но Бони жестом остановил его.

— Перемена в их настроении наступила после того, как вы увидели дымовые сигналы сегодня утром?

— Да, как раз тогда.

— В таком случае вам нечего беспокоиться, Клиффорд. Лучшие умы Скотленд-Ярда и ФБР не добились бы большего на вашем месте. Теперь вернемся к Бринам. Вы с ними говорили?

— Говорил. Мы нагнали их милях в сорока за Утесом Макдональда. На обратном пути я их не видел — должно быть, они успели пройти поворот к ферме Эльверстона. Я спросил Эзру, видел ли он дымы, и он сказал, что нет. Спросил, прочли ли сигналы его погонщики, — ответил, что не знает. Он подозвал одного, старика. Когда мы его спросили, тот покачал головой и сказал: «Думай, корробори».

— Эзра Стенхауза не видел?

— Нет. И явно удивился, когда обо всем узнал.

Бони выпустил струю сигаретного дыма и глубоко задумался. Зная, что вопросы и ответы — лучший способ обмена информацией, Клиффорд ждал. Ирвин, сидя на земле, играл в камешки.

— С девушкой вы говорили? — спросил Бони.

— С Кимберли Брин? Ее с ними не было. Джаспера Брина видел — стадо шло в какой-нибудь четверти мили от дороги. И еще четырех погонщиков-аборигенов.

— Джаспер от стада не отъезжал?

— Нет, сэр.

— Раньше вы с Бринами встречались?

— Да, видел их несколько раз, когда служил в Уиндеме.

Бони погрузился в раздумье. Он вытащил очередную сигарету, но не спешил зажигать спичку. Клиффорд, который работал с Бони во время расследования убийств в Бруме, пытался угадать, о чем размышляет сидящий с полузакрытыми глазами инспектор. Ирвин, для которого время значило так же мало, как для кочевника-аборигена, продолжал швырять камешки. Когда Бони заговорил снова, на тыльной стороне ладони у констебля лежало четыре камешка. При первых словах инспектора рука Ирвина застыла в воздухе.

— Сэм Ледлоу сказал, что разговаривал с Кимберли и с Эзрой. Он сказал также, что Кимберли обещала навестить его жену в Уиндеме. Ледлоу не упоминал о Джаспере Брине. Что вы двое думаете об этом?

— Похоже, Джаспер догнал стадо и сменил Кимберли, а та возвратилась домой, — предположил Ирвин. — Шесть погонщиков для такого стада за глаза хватит. Клиффорд, на чем они везли снаряжение — на грузовике или на лошадях?

— На лошадях.

— Ладно, Ирвин, поработайте-ка с этими трекерами, — бросил Бони, и нескладный рыжеволосый здоровяк заковылял в сторону аборигенов.

Снова заметив выражение досады на лице молодого констебля и догадавшись, в чем дело, Бони решил его подбодрить:

— Аборигены, Клиффорд, чем-то похожи на собак. Они хорошо знают свой дом, здесь на них можно положиться, но, попав в непривычную обстановку, начинают нервничать, настораживаются. Мы кормим и одеваем их, учим понимать наш язык. Они курят наш табак, ездят на наших лошадях, многие водят наши машины, умеют чинить ветряные двигатели и насосы. И все же они хранят свои древние обычаи, держатся привычек и веры предков. Они преданы белым людям, долго живущим бок о бок с ними, но не доверяют всем остальным. Нужны многие годы общения, чтобы пройти хотя бы половину моста, переброшенного через пропасть, разделяющую их от нас. Запаситесь терпением. Ведь тысяча лет — ничто в этой безвременной стране. И когда последний абориген ляжет на землю, чтобы умереть, он будет, несмотря на легкий налет, оставленный нашей цивилизацией, все тем же человеком, каким был его пращур десять тысяч лет назад… У вас есть оружие?

— Благодарю за совет, сэр. Да, пистолет 32-го калибра.

— Одолжите его мне. Патроны?

— Полкоробки, сэр.

— Положите, пожалуйста, пистолет и патроны в мой чемоданчик в кабине… Но так, чтобы трекеры не заметили.

Клиффорд ушел, а Бони, сцепив руки за спиной, стал прогуливаться вдоль дороги. Ему было трудно последовать собственному совету и запастись терпением, учитывая то, какой оборот, по его предположению, могли принять события после этих дымовых сигналов. Подошел Ирвин и доложил:

— Чарли говорит, утренние дымы сообщали о том, что масгрейвские аборигены двинулись на север, в этот район. Ларри — тот, что помоложе, — согласен с Чарли. Они думают, что масгрейвские черные решили либо найти Джеки, либо наказать его убийцу по своим законам.

— Как они ко всему этому относятся, Чарли и Ларри?

— Нормально. Пожалуй, немного встревожены, хотя и считают, что масгрейвские черные здешнее племя не тронут. Их интересует только убийца Джеки.

— То есть убийца Стенхауза.

Констебль усмехнулся.

— Похоже, у нас появились конкуренты?

— И весьма серьезные. Надо поднажать, иначе нас обойдут. Отправьте трекеров в Лагуну вместе с Клиффордом. Пусть едут сейчас же.

Ирвин ушел, а Бони остался стоять на дороге, устремив невидящий взгляд на Черный хребет.

Когда машина с Клиффордом и трекерами скрылась вдали, Ирвин залез в кабину пикапа и стал ждать. Он просидел так минут пятнадцать, пока к нему наконец не присоединился Бони.

— Поезжайте помедленнее до поворота, — приказал он. — Заглянем к Бринам — к Сайласу и Кимберли — и вежливо выслушаем все, что расскажут они и их люди.

Ирвин развернул машину.

— Что вы думаете обо всем этом деле, инспектор? — полюбопытствовал он.

— Впечатление такое, будто джип со Стенхаузом вкатили на ковер-самолет и доставили по воздуху туда, где его нашел Ледлоу… Мы вынуждены много кататься по этим живописным горкам, и, поскольку скорость приходится держать не более десяти миль в час, я чувствую себя как в кошмарном сне, когда пытаешься бежать с чугунными гирями на ногах.

Проселок к ферме Бринов оказался еще хуже, чем Большая Северная Дорога. Ирвин вынужден был целиком сосредоточиться на управлении, напрягая все силы в схватке со взбунтовавшимся рулевым колесом.

Черный хребет медленно надвигался на них, выбрасывая навстречу закованные в темно-красный гранит отроги. Заходящее солнце исчезло за горами. Машина стала взбираться вверх по склону ложбины, постепенно превратившейся в ущелье. Едва угадывавшаяся дорога пролегала по голому камню — большей частью тускло-серому, иногда темно-коричневому или зеленоватому.

Бони всматривался в глубь огромной расселины, прорезавшей Черный хребет. Она не расширялась по мере того, как они поднимались выше; на почти отвесном противоположном склоне не удержался бы и горный козел. Грузовик полз в гору, переваливаясь и подпрыгивая на камнях и скалистых выступах. Бони дорога решительно не нравилась, и он благодарил судьбу за то, что погода стояла ясная и колеса хорошо держались на сухой каменистой поверхности.

Казалось просто немыслимым, чтобы здесь могла проехать тяжело груженная повозка, запряженная полсотней ослов. Тем более трудно было представить, как Сайлас и Джаспер проехали по этой дороге ночью на своем грузовике.

К шести часам горы сжалились над маленьким грузовичком, и между остроконечными зубцами гряды из красного железняка проглянуло вечернее небо. Подъем стал не так крут, и совершенно внезапно они перевалили через край неглубокой котловины, на дне которой росли одинокие баобабы с узловатыми, безлистыми в это время года ветвями. Низина была устлана ковром зреющих трав. Ее пересекал узенький ручеек, убегавший через расселину на западном склоне.

— Что, если нам здесь заночевать? — предложил Бони. Ирвин даже не попытался скрыть радости. Он остановил машину под одним из баобабов, вылез из кабины и, потянувшись, сказал:

— Ночью будет холодновато, но тут сколько угодно хвороста для костра.

Они выдернули из земли несколько больших кустов акаций и свалили их в кучу, чтобы было удобнее подбрасывать ветки в костер. Принеся воды из ручья, вскипятили чаю и подкрепились провизией, которой снабдила их миссис Рамсей.

Солнце скрылось за кромкой котловины; пришло попастись и напиться воды из ручья стадо кенгуру. За ними, шумя крыльями, прилетела стая птиц-апостолов. В их крикливом гаме могло почудиться раздражение, на самом же деле они просто радовались жизни. Они садились в свои большие гнезда, причем в каждое их набивалось бесчисленное множество, ибо нет на свете другой птицы, которая бы так любила общество себе подобных.

— А что там дальше, по другую сторону впадины? — спросил Бони, когда они покончили с едой.

— Земля, — лаконично ответил Ирвин.

Они подошли к краю чашеобразной низины, и глазам Бони предстал фантастический вид, скорее даже, видение. Между ними и далеким пурпурным хребтом волнистой ярко-зеленой лентой лежала широкая долина, испещренная черным узором оврагов. Далеко на севере ее пересекала голубоватая гряда, зубчатый гребень которой напоминал силуэт огромного восточного города на фоне вечернего неба.

— Я останавливался здесь лет пять назад, — сказал Ирвин. — Краски на восходе солнца — залюбуешься. А ферма Бринов вон там, за голубой грядой.

— Что вы знаете о Бринах? — спросил Бони.

Ирвин по обыкновению усмехнулся.

— Сыновья — крутые ребята, — сказал он с легкой ноткой уважения в голосе. — А старики и того круче были, наверняка. Старый Брин с женой приехал сюда из Квинсленда в поисках земли, но почему они в этих местах осели, а не отправились дальше на юг — убейте, не пойму. Так или иначе, перебрались они через этот хребет и заняли добрую тысячу квадратных миль под ферму. На голом месте начинали. Только и было у них что ослиная упряжка с фургоном, несколько коров да с дюжину кур. Выкручивались как могли. Говорят, даже быка у соседей украли и пару коров, а питались только кенгурятиной на колесной мази.

У них было трое сыновей и одна дочь. Родила их миссис Брин прямо на ферме, в больницу тогда на самолетах не возили. Женщины в те времена покрепче были — другие просто не выживали. Старый Сайлас умер в двадцать девятом. Заболел, а докторов тут еще не было, радио тоже. Свидетельство о смерти некому было выписать… На могиле у него деревянный крест поставили, большой такой… Сам я старых Бринов не знал, но люди говорят, после смерти мужа вдова не хуже отца управлялась с мальчишками и больше кулаком брала, чем лаской. Умерла она в тридцать четвертом, когда девочке только семь лет исполнилось, так что Кимберли братья вырастили.

Ни Сайлас, ни Джаспер нигде не учились, едва читать и писать умеют. Зато Эзра четыре года ходил в центральную школу штата в Бруме, а потом и Кимберли заставил заочные курсы кончить при министерстве образования. Вам с отцом О'Рори встречаться не доводилось?

— Нет. Что за человек?

— Отличный старик. Много лет здесь прожил. Детей раз в год крестил, когда приход объезжал. Заупокойную по старому Сайласу и жене отслужил, когда тех уже давно похоронили. Хотел он Кимберли в монастырскую школу определить. Долго братьев ее уламывал, но те ни в какую. Так и не отпустили.

— Похоже, дела у них недурно идут, — заметил Бони.

— В общем-то, да, — подтвердил Ирвин. — В сезон четыреста голов на бойню отправляют, но это все-таки мало при таких пастбищах, как у них. Лучшей земли для пастбищ и не придумаешь. А живут просто, как родители жили. Довольствуются малым, зато сами себе хозяева. Бринам сам черт не брат. Особых хлопот они нам никогда не доставляли, но нет-нет да заколобродят.

Ирвин умолк, и Бони не поддержал разговора. Зеленое покрывало долины подернулось багрянцем. Солнце зацепилось краешком за каменную гряду и, словно пообещав скоро вернуться, исчезло. Багрянец на дне долины сгустился до глубокой синевы, а красные вершины хребта, обступившие их со всех сторон, вспыхнули и засверкали переливчатым золотом. Бурые монолиты гор и перегородивший долину каменный барьер погрузились в синий сумрак, а скалистые пики вскоре стали похожи на колонны из красного дерева, поддерживающие усыпанный алмазами свод.

Спустя два часа Бони и Ирвин, завернувшись в одеяла, лежали по разные стороны потухающего костра. Бони швырнул окурок последней сигареты за день на тлеющие угли и устало сказал:

— Некто убил Стенхауза и, почти наверняка, Джеки Масгрейва, и закон белых, которых представляем мы с вами, ополчился против убийцы. Это могучая сила, закон белых… Но человек, убивший Стенхауза, — глупец. Вслед за полицейским ему пришлось убить и Джеки Масгрейва. Тем самым он навлек на себя удар другой, еще более могучей силы — закона черных. И если мы с вами не схватим убийцу, то это сделают аборигены.

Ирвин смотрел сквозь нависшие ветви баобаба на нескончаемый фейерверк падающих звезд. Бони тихо промолвил:

— Помните ту ночь, когда мы ехали к Лэнгам и кругом стелился призрачно белый спинифекс? Я и сейчас вижу, как над этим саваном летит темное облако, пришедшее со стороны Масгрейвского хребта и огромной пустыни, — стремительное, безмолвное, неотвратимое.

12 Кимберли Брин

Горы лишили Кимберли Брин многого, но зато щедро одарили ее своими красками. Все, что рассказывали Бони о ее волосах, оказалось чистейшей правдой. Глаза у нее были большие, серые, с голубоватыми искорками. Мягкий овал лица радовал свежестью и здоровьем.

Во дворе фермы, на самом солнцепеке, было расстелено одеяло, на котором лежали три малыша — крохотных и черных как смоль. Агатовые бусины-глаза влажно поблескивали, подошвы дрыгающихся ножек были почти розовыми на солнце. Один довольно заворковал, когда Кимберли пощекотала ему животик. Другой старательно обсасывал ее большой палец, третий зевал, отчаянно тараща слипающиеся глаза.

Вокруг Кимберли и троих младенцев стояло несколько аборигенок и множество детей и собак. Женщины забавлялись, глядя, как Кимберли играет с их малышами, а остальная детвора явно завидовала трем карапузам. Дети поменьше были нагишом, как и младенцы на одеяле; подростки и женщины — в бесформенных балахонах из цветного ситца.

Дом Бринов был выстроен из глины с гравием и покрыт железом. Стены были в ярд толщиной. Беспорядочная планировка дома не позволяла с уверенностью сказать, сколько в нем комнат. Высокая крыша веранды защищала ее от жаркого солнца и летних ливней; на голом земляном полу стояли крашеные кадки с раскидистыми папоротниками. Крытый переход соединял жилое помещение с кухней и надворными постройками, а за ним тянулся огород, упиравшийся в невысокий, но почти отвесный утес из выветренного известняка. На вершине утеса стояли три ветряных двигателя, дававших ферме электричество. Два других, рядом с протекавшим невдалеке ручьем, качали воду из глубокой артезианской скважины. Все вместе производило впечатление добротности и основательности.

Стоявший у ручья абориген что-то прокричал, и женщины с детьми мгновенно умолкли и насторожились. Они замерли, точно куриный выводок, почуявший бесшумное приближение ястреба. Через мгновение женщины облегченно вздохнули, и одна крикнула Кимберли:

— Машина приехал, хозяйка!

Кимберли, стоявшая на коленях возле малышей, поднялась с одеяла и прислушалась. Но, кроме шума ветряков, ничего не услышала. Потом залаяла одинокая собака, и к ней, быстро свирепея, присоединилось с десяток других. Сотни две коз, пасшихся на пригорке, разом подняли головы… Абориген у ручья услышал машину на несколько секунд раньше, чем собаки.

Пикап подъехал к ферме. Собаки залаяли громче. Аборигенки и детвора куда-то исчезли, а вместе с ними — трое младенцев и одеяло.

Констебль Ирвин остановил машину, вылез из кабины и направился к Кимберли, которая ушла на веранду. Он пригладил рукой свои светлые волосы, поддернул брюки и широко улыбнулся, глядя в большие серо-голубые глаза девушки.

— Привет, Ким! Как дела?

— Понемногу, мистер Ирвин. Что поделываете в наших краях? — Она увидела второго мужчину около грузовика и отметила, что в кузове нет трекеров. Кимберли улыбнулась Ирвину, и тот вдруг заметил, что стоит прекрасный день и что вообще все вокруг прекрасно.

— Обычный объезд, Ким, — сказал он. — Ты уже слышала насчет констебля Стенхауза?

— Да, вчера вечером и сегодня утром по радио. Ужасный случай. Вы у нас задержитесь?

— С удовольствием. Со мной еще инспектор Бонапарт.

— Инспектор Бонапарт! — эхом откликнулась Ким, сделав особое ударение на звании. — Господи! Вы только посмотрите, в каком я виде. Он не подождет, пока я переоденусь?

— Конечно, подождет, но к чему переодеваться? — засмеялся Ирвин. — Ты и так хороша, Ким.

На ней была выгоревшая на солнце голубая рубашка, заправленная в старые голубые джинсы, более темные сзади. Смутившись и покраснев, она попятилась к дверям дома.

— Нет-нет, мистер Ирвин, я не могу встретить инспектора в таком виде. Вы проводите его в гостиную, а я тем временем переоденусь и скажу девушкам, чтобы приготовили чай. Я мигом.

Продолжая пятиться, она исчезла в дверях. Ирвин услышал, как она зовет Мэри, Джоан, Марту, и, улыбаясь, пошел обратно к пикапу.

— Нас приглашают на чай, — сообщил он Бони.

— И мы, разумеется, поблагодарим и не откажемся.

Ирвин провел Бони в просторную комнату, которую, казалось, обставили люди, жившие лет двести назад. Если, конечно, не обращать внимания на вполне современный радиопередатчик и две электрические лампочки, свисающие с перекрещенного балками потолка.

Бони присел на тяжелое резное кресло из красного дерева, набитое конским волосом. В центре комнаты стоял тиковый стол, за который можно было усадить человек двадцать. Земляной пол, представлявший собой несколько термитников, утрамбованных до каменной твердости, был застелен крашеными козьими шкурами. Зияющую топку большого камина заложили серебряной травой. На каминной полке стояли швейцарские часы с кукушкой, потрескавшиеся фигурки и подставка с набором трубок. На стене висели олеографии, изображавшие королеву Викторию, кардинала, ребенка в ванночке, тянущегося за куском мыла, и старинное аббатство. С ними соседствовали два раскрашенных фотопортрета. На одном был мужчина в бакенбардах, которого явно стеснял жесткий стоячий воротничок и пышный галстук. На другом — не очень молодая, но еще красивая женщина. Бони догадался, что перед ним родоначальники клана Бринов.

Отпечаток сурового характера этих двух людей лежал на всей обстановке комнаты. Он бросался в глаза всякому, кто туда входил. Длинный, набитый конским волосом диван, массивное кресло, огромный обеденный стол принадлежали этим двоим, их времени и совершенно не вязались с новенькой, поблескивающей черной рацией и полкой над ней, на которой стояло с десяток дорогих книг.

Ирвин с беззаботным видом полез в карман за сигаретами, а Бони встал и подошел к рации, чтобы рассмотреть ее получше.

— Изумительное изобретение, не правда ли, Ирвин? — проговорил он. — Конец изоляции и одиночеству. Даже в самой дремучей глуши человек больше не чувствует себя оторванным от мира. Произошел несчастный случай — можно связаться с врачом, который скажет тебе, что надо делать, или прилетит сам и при необходимости доставит пострадавшего в больницу на самолете.

Среди книг, стоявших над рацией, были «Химиотерапия» Мэллори, двухтомник «По Австралии» Спенсера и Гиллена и «Химические методы в медицине» Харрисона. Бони весьма удивился, увидев такие издания в доме, двое обитателей которого не имели никакого образования, в то время как у двоих других оно не выходило за пределы школьного курса. Он снял с полки «Химиотерапию». Открыв книгу, чтобы определить, насколько часто ее читали, он обнаружил неправильной формы углубление, вырезанное на всю толщину ее четырехсот с лишним страниц. Когда книга была закрыта, в углублении могло поместиться около фунта риса.

Бони взглянул на Ирвина, который листал какой-то журнал без обложки, и взял еще одну книгу. Это был первый том Спенсера и Гиллена. В нем тоже была дыра. Второй том и еще четыре книги претерпели такое же надругательство. Судя по всему, книги эти никто никогда не штудировал — они были совсем новыми.

Услышав голоса за дверью, Бони поставил книги на место и снова сел в кресло. Через мгновение, сразу забыв о книгах, он склонился в изящном поклоне перед Кимберли Брин. Впечатления хлынули на него разноцветным потоком: красноватое золото волос, прозрачная глубина серых глаз, загорелое лицо. Он пожал огрубевшую руку девушки и услышал ее голос: она сказала, что гости — большая редкость в их краях и что она очень рада ему и констеблю Ирвину.

Вошла чернокожая служанка с большим жестяным подносом, на котором стояли оббитый эмалированный чайник, эмалированный молочник и сахарница из чеканного серебра. Поставив поднос на стол, служанка удалилась. Кимберли опустилась на колени и вытащила из-под дивана две отличной работы шляпные коробки из свиной кожи. Ни слова не говоря, она поставила одну из коробок на стол и, сняв крышку, достала самый прекрасный чайный сервиз из всех, какие доводилось видеть Бони. Каждый предмет из тончайшего голубого фарфора с золотым ободком был завернут в квадратный кусочек шелка. С какой-то детской гордостью Кимберли расставила чашки с блюдцами и тарелочки перед гостями.

Хозяйка очаровала Бони. Близился вечер, и Кимберли появилась в платье из золотистого бархата и атласных, отделанных жемчугом туфлях на высоком каблуке. На шее у нее висел огромный черный опал на тонкой золотой цепочке. В темной его глубине вспыхивали и трепетали красноватые блики.

— Я слышал, двое ваших братьев сейчас гонят скот в Уиндем, — сказал Бони.

— Да, — коротко обронила Ким.

Она так волновалась, что почти бегом бросилась к вазе, стоявшей на каминной полке, и достала из нее маленький ключик. Держа ключик в зубах, она принесла и поставила на стол вторую шляпную коробку и открыла замок. Она извлекла из коробки фруктовый торт, еще завернутый в бумагу для выпечки, и вооружилась большим ножом с обломанной костяной ручкой. Бони посмотрел на изысканный фарфор, потом перевел глаза на кухонный нож и эмалированный чайник и еле сдержал улыбку.

— Вот, приходится запирать на ключ — служанки ужасные сладкоежки… — сказала она и рассмеялась так обворожительно, что Бони тут же забыл про эмалированный чайник. Кимберли отрезала от торта несколько увесистых кусков и выложила их на хрупкие фарфоровые тарелочки. Потом поместила остатки торта обратно в коробку, накрыла крышкой и заперла замок.

Фантастика! Дорогие книги по медицине и антропологии с выпотрошенными внутренностями. Великолепный чайный сервиз и щербатый эмалированный чайник. Бархат, драгоценности и кухонный нож. Новенькая рация и старинный стол тикового дерева.

Кимберли улыбалась Бони и Ирвину, стараясь принять гостей, как положено настоящей хозяйке. Привыкшая распоряжаться чернокожими служанками и повиноваться мужчинам, Кимберли любила красивые вещи, покупала их, но не умела толком ими пользоваться.

— А кто заменил вас в караване? — с мягкой настойчивостью продолжал расспросы Бони.

— Джаспер. Сайлас велел мне вернуться домой, потому что ему надо было ехать на Болото осматривать скот. Вообще-то это не болото, а длинная речная лагуна, которая соединяется с морем. Крокодилы там здоровенные — повадились у нас телят таскать, а то и коров. Тамошние черные нам об этом сообщили, и Сайлас прихватил кое-кого из наших аборигенов и поехал стрелять эту нечисть.

— Жаль, что так получилось, — посетовал Бони. — Мне очень хотелось поговорить с мистером Сайласом. Он долго там пробудет?

— Не знаю, он уехал до того, как я вернулась домой.

— А когда вы ждете обратно Джаспера и Эзру?

— Дней через десять, думаю. Им еще надо успеть подготовиться к бегам.

— Тут каждый год бега с пикником устраивают, — объяснил Ирвин. — У самого подножия Утеса Макдональда есть небольшая равнина, там это и происходит. Народ со всей округи съезжается на целую неделю. Сэм Ледлоу десять тонн пива привозит из Уиндема, а потом бега начинаются. Гонки, какие душе угодно: состязаются лошади, ослы, игуаны, собаки, даже мухи.

— А еще там бывают конкурсы на самого красивого младенца, на самого уродливого мужчину, стрельба по мишеням и все такое, — добавила Кимберли. — Обязательно приезжайте посмотреть, инспектор. А вы на этот раз приедете, мистер Ирвин? Эзра говорит, у нас есть бычок, который всех обскачет.

— М-да. Насыщенная программа, — пробормотал Бони. — Кстати, насчет осмотра скота. Вам, когда надо, наверное, соседи помогают, и вы им тоже?

— Довольно редко, инспектор. Мы сами управляемся.

— А кто ваши ближайшие соседи?

— Ближайшие соседи? Уоллесы, кто же еще! Они к востоку от Черного хребта живут. Бедный мистер Уоллес — инвалид.

— Да, я знаю. Мы туда заезжали вчера и всех их видели. А Джек Уоллес, он у вас часто бывает?

— Нет, что вы. Мы его уже несколько недель здесь не видели, — ответила девушка, сосредоточенно разглядывая свою незажженную сигарету.

— У вашей семьи, должно быть, очень много скота? — предположил Бони и услышал в ответ, что да, много, они и сами точно не знают сколько, потому что стада в сотни голов бродят где-то в горах и добраться до них нелегко. Каждый год они отправляют на скотобойню в Уиндем по четыреста бычков. — Сколько аборигенов работает у вас на ферме? — поинтересовался Бони.

— Человек сорок, наверное.

— Я хотел бы поговорить с некоторыми из них. Вы не возражаете?

Кимберли нахмурилась и сказала, что на ферме почти никого не осталось — одни сопровождают скот в Уиндем, другие уехали на Болото. Она явно встревожилась, и Бони спрашивал себя: почему? Торт у Кимберли удался на славу. Бони выпил целых три чашки чая, правда, третью единственно ради того, чтобы вновь ощутить ласкающее прикосновение тонкого фарфора к губам.

Кимберли хлопнула в ладоши, в комнату вошла молодая аборигенка и внесла жестяной тазик с горячей водой и кухонное полотенце. Служанка забрала чайник и молочник, а Кимберли сняла с руки платиновые часы и принялась мыть свой чудесный сервиз.

Бони предложил помочь вытирать посуду, но Кимберли отказалась. Вымыв сервиз, она сложила его обратно в шляпную коробку и задвинула обе коробки под диван. Наконец она вытерла стол и снова хлопнула в ладоши, велев служанке унести тазик с водой.

Потом Кимберли присела и закурила сигарету. У нее был вид ребенка, покорно приготовившегося поскучать ради придуманных взрослыми условностей. До сих пор она задала гостям лишь один вопрос — приедет ли Ирвин на бега.

— Вы слышали по радио об исчезновении трекера, который сопровождал констебля Стенхауза? — спросил Бони, и в серых глазах девушки вновь мелькнуло хмурое облачко.

Она кивнула, а когда Бони поинтересовался, не видел ли кто из их аборигенов Джеки Масгрейва, энергично помотала головой. Бони начал испытывать замешательство — он не мог понять, сознательно ли девушка уклоняется от разговора или просто робеет перед неожиданно нагрянувшими гостями. Он задал ей несколько безобидных вопросов, на которые немедленно получил ясный ответ, затем встал и поблагодарил хозяйку за гостеприимство.

— Ну что ж, нам пора в путь, мисс Брин. Кстати, это ваши отец и мать? Там, на фотографиях?

— Да, мистер Бонапарт. Их давно нет в живых. Отца я вообще не знала, а мать едва помню.

— У вас, я вижу, есть даже рация. По сравнению с вами ваша мать, видимо, обходилась немногим. О, новые книги! Вы много читаете?

Подойдя к полке, Бони потянулся за одной из книг, но Кимберли мгновенно оказалась рядом и, задержав его руку, тихо, почти просительно сказала:

— Пожалуйста, не надо их трогать, инспектор. Это все книги Эзры, а он не любит, когда кто-нибудь к ним прикасается.

— Ну, раз так, не буду, не буду, — улыбаясь, успокоил ее Бони. — Я очень хорошо понимаю любовь вашего брата к книгам. У меня у самого много книг, и я терпеть не могу, когда их кто-то трогает. Однако нам действительно пора. Еще раз большое спасибо.

Кимберли пожала гостям руки и проводила до машины. Их со всех сторон окружили аборигены с фермы: мужчины, женщины, дети. Бони быстро пересчитал мужчин и юношей, достаточно взрослых, чтобы работать на скотном дворе. У него получилось тридцать восемь человек.

13 О чем знали орлы

От фермы Бринов Бони приказал Ирвину ехать на север, намереваясь обогнуть Черный хребет у Утеса Макдональда и возвратиться в Лагуну Эйгара по Уиндемской дороге. Ни у того, ни у другого не было желания разговаривать, хотя Ирвину очень хотелось узнать, почему инспектор так и не допросил никого из аборигенов на ферме.

Дорога стала немного лучше. Через две мили они пересекли гряду невысоких холмов, за ней другую, потом еще и еще. Между цепочками холмов лежали широкие ровные пространства, поросшие высокой поллинией. Затем холмы сменились открытой местностью. Отъехав примерно на девять миль от фермы, они увидели несколько больших загонов для скота.

Бони вышел из машины, сел на верхнюю перекладину изгороди и пригласил Ирвина сесть рядом. На мгновение они залюбовались Черным хребтом в горделивом венце плосковерхих гор и темно-красных скалистых пиков, открытых то прозрачным зимним небесам, то ослепительным молниям летних гроз.

— Место, где был найден Стенхауз, сейчас как раз напротив нас по ту сторону хребта, верно? — спросил Бони. Ирвин кивнул. — Очевидно, именно сюда Брины сгоняли скот и отбирали бычков на продажу. Как называется это место?

— Загоны Девятой Мили.

— Последний раз Брины по какой-то причине задержались с выходом. Известив Стенхауза, что отправятся седьмого, они двинулись в путь только четырнадцатого или пятнадцатого августа.

— Может быть, часть скота отбилась от стада? — предположил Ирвин.

— Возможно. Что-нибудь в этом роде вполне могло произойти. Удивительная девушка!

Ирвин усмехнулся. Бони повернулся всем туловищем и окинул взглядом обширное пространство, ограниченное остатками некогда высокого плато.

— Дымов нет, — заметил он. — Похоже на затишье перед бурей. Аборигены на ферме напомнили мне цыплят, жмущихся к наседке при виде ястреба. Потому я и не стал их допрашивать. Да, удивительно красивая девушка, и вокруг нее тоже немало удивительного…

Ирвин промолчал. Этот худощавый, голубоглазый, с резкими чертами лица человек совершенно не соответствовал его давно сложившимся представлениям о тех, в чьих жилах течет кровь аборигенов. И теперь, после нескольких дней тесного общения с Наполеоном Бонапартом, констебль стал замечать, что у него появляется комплекс неполноценности.

— У Бринов работает около сорока скотников, — продолжал Бони. — Так сказала сама Кимберли. И еще она утверждала, что на ферме их сейчас осталось совсем мало. Четверо, как нам известно, гонят стадо в Уиндем, а большинство других якобы отправились с Сайласом бить крокодилов. И тем не менее, Ирвин, я насчитал там тридцать восемь аборигенов, которых вполне можно принять за рабочих фермы. Когда Кимберли сообщила, что у них трудится около сорока человек, она, полагаю, сказала правду. Но, заявив, что почти никого из них сейчас нет на ферме, она покривила душой. Вы, конечно, обратили внимание на ее великолепный опал?

— Еще бы. Будь у меня с десяток таких, я бы давно бросил службу, купил яхту и отправился в кругосветное путешествие, — заявил Ирвин.

— Что до меня, то я предпочел бы поохотиться на рыбу-меч, — в тон ему сказал Бони. — Так вот, опал этот, по идее, принадлежал ее матери, потому что на фотографии у нее такой же. Однако, присмотревшись, я обнаружил, что на самом деле это не опал, а лунный камень, который кто-то подкрасил черным карандашом, добавив малиновое пятнышко. Миссис Брин была сфотографирована в тысяча девятьсот втором году. На обороте портрета имеется дата и подпись фотографа. Но тогда, Ирвин, черные опалы еще не были найдены — ни в Австралии, ни где бы то ни было, насколько я знаю.

— Может быть, Кимберли взяла и перекрасила лунный камень в опал? — предположил Ирвин. — Хотя я, по правде, ничего такого не заметил.

— Вполне возможно, — согласился Бони. — Вопрос в том, зачем она это сделала. Только потому, что хотела иметь что-то общее с матерью, которую она едва помнит? И выглядела она как-то странно. Этот ее наряд… Настоящее вечернее платье, если я что-то в этом понимаю. А чайный сервиз? Какой фарфор! Или эти шляпные коробки из свиной кожи? Платиновые часы, опал, платье, отделанные жемчугом туфли — все это стоит денег, Ирвин, больших денег. А Брины продают за сезон каких-то четыреста голов скота, и только.

— Я слышал, они наследство получили от какого-то дядюшки в Мельбурне, — сказал Ирвин. — А насчет того, что платье на ней слишком шикарное или туфли, вы, конечно, больше меня смыслите. Я думаю, Кимберли могла выписать одежду из Перта. Увидела в каталоге и захотела нарядиться, как леди на картинке. Заплатить она могла из своей доли ежегодной прибыли от продажи этих самых четырехсот голов.

— Что ж, может, и так, — кивнул Бони. — Видите там едва заметную дорожку, идущую в сторону хребта? Куда она ведет, не знаете?

— Знаю. К колодцу у самого подножия гор. Его называют Черный колодец, так же как хребет. Мили три отсюда будет.

Прищурившись, Бони смотрел на Черный хребет. Он заметил нескольких орлов, круживших пониже гребня. Их было пять, а если собираются вместе пять стервятников, значит, быть пиру. Закурив сигарету, Бони соскользнул с изгороди и, миновав пикап, не спеша направился вперед, решив осмотреть боковую дорогу, ведущую к Черному колодцу.

Ирвин забрался в кабину, все еще раздумывая над тем, что сказал Бони о Кимберли Брин, ее опале, платье и чайном сервизе. Действительно, деньжишки у Бринов водились — с тех самых пор, как они получили наследство от дяди. Но существовало ли наследство на самом деле? Черт побери! Полицейский ничего не должен принимать на веру, без доказательств.

Вернулся Бони и сел в кабину рядом с Ирвином.

— Дело к вечеру, а топлива для костра я здесь что-то не вижу, поэтому едем к Черному колодцу и заночуем там, — сказал он.

Ирвин повел машину к боковой дороге напрямик, через взрыхленную копытами скота равнину. Проехав около мили, он нарушил молчание:

— Вы думаете, масгрейвские черные придут и зададут здесь жару?

— Еще какого… тому, кто убил Джеки Масгрейва, — отозвался Бони. — Какой-то абориген, вероятно, видел, как погиб трекер, и сообщил другим. Будь Джеки жив, его соплеменникам незачем было бы идти сюда распутывать дело. А они, по всем признакам, приближаются. Убей Джеки Стенхауза, ни один черный в округе не стал бы подавать сигналы. То, что масгрейвское племя поднялось, увидев дымы, доказывает, по-моему, что человек, застреливший Стенхауза, убил и трекера. Вы еще не знаете, что они говорят, эти сигналы. Черные передают, что Джеки Масгрейв превратился в лошадь. Что бы это могло значить?

— Понятия не имею, инспектор. Я знаю, черные верят, будто дух умершего переселяется в дерево или в камень поблизости от места смерти. Если бы они передали, что Джеки Масгрейв превратился в дерево или в камень, — еще куда ни шло. Но в лошадь! В их верованиях и фольклоре лошади вообще отсутствуют. До прихода белых их здесь просто не было.

— Однако логично предположить, что именно таков смысл сообщения: дух убитого Джеки Масгрейва переселился в лошадь. Но лошадь, Ирвин, могла пасть задолго до смерти Джеки Масгрейва.

— В этих горах, наверное, не меньше тысячи лошадиных трупов валяется.

— Нас интересуют только те, что находятся в пределах одного дня пути от того места, где стоял джип Стенхауза.

Ирвин усмехнулся.

— Наверное, я туго соображаю, но допустим, мы нашли какую-то мертвую лошадь. Откуда у нас возьмется уверенность, что именно в нее переселился дух, обитавший когда-то в черном малом по имени Джеки Масгрейв?

— Придет время, и я вам объясню. Если, конечно, придет…

Черный хребет впереди поднимался все выше и выше. Дорога была видна плохо, и Ирвину приходилось напрягать зрение и ехать помедленнее, чтобы ее не потерять. Если бы совсем недавно по ней не проехала какая-то машина, ему пришлось бы намного труднее, особенно там, где дорога пересекала широкие полосы поллинии, стоявшей вровень с кабиной. Они перевалили карликовую гряду с обломками скал, выступающими из золотистого песка, и увидели впереди возвышающийся над колодцем ветряк. Лопасти его не двигались.

Из каменной россыпи за колодцем отвесно поднималась массивная красноватая стена хребта высотой около тысячи футов. На левом конце стены пурпурный, с черными прожилками срез породы отмечал вход в ущелье. Ирвин остановил джип возле мачты ветряка, под которым была приземистая крыша колодца. Теперь было ясно видно, что колодцем довольно давно не пользовались. Пыльные желоба, расходившиеся от приземистого водосборника, были совершенно сухи. На колесе ветряка не хватало четырех лопастей. Последним и решающим доказательством того, что колодцем не пользовались, было отсутствие следов копыт вокруг.

Над колодцем был укреплен ворот с ведром на цепи. Стоя между опор ветряка, Бони и Ирвин опустили ведро в колодец и набрали воды. Она была прозрачная и холодная.

— Можем заночевать вон в той рощице, — предложил Ирвин.

Бони кивнул и, вытащив из машины две фляги, наполнил их водой из ведра. Они подогнали машину к деревьям, где на земле валялось множество сухих веток и листьев, и развели костер. Хворост был такой сухой, что от костра, когда прогорела растопка из листьев, поднялась лишь тоненькая струйка дыма.

Шел уже седьмой час. Ирвин взял котелок и занялся приготовлением чая, а Бони прогулялся обратно к стене хребта, обогнул ее и увидел невдалеке шалаш, сложенный кое-как из легких жердей, покрытых травой. Рядом виднелось кострище, и довольно большая горка золы говорила о том, что огонь здесь разводили не раз.

Бони заинтересовался этой мелочью почти машинально и без всякой связи с расследованием, которое он вел. Нетронутая трава у подножия хребта и сухие поильные желоба говорили о том, что скот здесь не поили по меньшей мере год, хотя, судя по золе костра, кто-то ночевал в шалаше неделю-другую назад, во всяком случае, уже после последнего дождя.

Всегда испытывая желание заглянуть за пределы очевидного, увидеть скрытое, но манящее, Бони решил посмотреть, что находится в конце огромной каменной стены. Потревоженная ворона сердито каркнула и едва не задела его крылом. Подняв голову, он заметил, что пять орлов по-прежнему кружили над скалами, опустившись так низко, что можно было различить их желтоватые глаза.

Дойдя до конца стены, он обнаружил ущелье, круто уходившее в глубь массива. Широкий его вход вел в дефиле, зажатое меж склонов, поросших деревьями, кустарником и травой. По дну змеилось узкое высохшее русло, проложенное дождевым потоком. Занесенное крупным серым песком, оно было лучшей дорогой для всякого, кто захотел бы пройти вверх по ущелью.

Бони повернул обратно, не собираясь исследовать его дальше, однако обратил внимание на промоину в несколько ярдов шириной и несколько футов глубиной, проделанную в мягкой почве вырывавшейся из ущелья дождевой водой.

А потом он увидел лисицу. Она бежала по дну промоины, и отраженный от каменной стены свет придавал темный оттенок ее золотистой шубе и розоватый — белой грудке и такому же кончику хвоста… Животное приближалось, не замечая обратившегося в живое изваяние человека. Орлы спустились еще ниже, и, когда один камнем понесся вниз, лиса испуганно прижалась к стенке промоины. Бони хлопнул в ладоши, и зверь, сделав почти безупречное сальто, опрометью бросился в высокую траву.

Посмеиваясь, Бони стал осматривать промоину, прикидывая, сколько лис и иной живности пользовалось ею, чтобы преодолеть открытое пространство между зарослями травы и спасительным оврагом. Пройдя не более ста ярдов, он наткнулся на труп лошади.

Так вот почему над этим местом кружили орлы, и вот куда направлялась лисица. Бони посмотрел на лошадь и задумался. Животное пало давно, так давно, что от него не осталось почти ничего, кроме обтянутого шкурой скелета. Птицы и дикие собаки выели внутренности, и Бони смог немного приподнять скелет, потом бросил его и пошел обратно к месту привала.

— Всякий следователь, которому что-то удается, многим обязан Госпоже Удаче, — сказал он Ирвину. — Но ни один не добивается успеха, если не одержим любопытством. Удача, любопытство плюс немного размышлений о повадках лис и орлов приведут любого полицейского на самую вершину служебной лестницы… Теперь пойдемте со мной.

— Нашли что-нибудь интересное?

— Думаю, да. Сначала я приметил пятерку орлов — когда мы еще были у загонов. Потом увидел боковую дорогу, по которой недавно проехала машина. Затем обнаружил, что, хотя колодцем уже не пользовались много месяцев, здесь кто-то бывал и разводил костер около старого шалаша. Потом мне встретилась лисица, которой не положено покидать нору так рано. И, наконец, я нашел мертвую лошадь.

— Мертвую лошадь, — эхом отозвался Ирвин и засмеялся. — Часом, не ту, в которую превратился Джеки Масгрейв?

— Когда слепой, дряхлый старик говорит тебе, что Джеки Масгрейв превратился в лошадь, его, конечно, можно поднять на смех. Но так поступают лишь глупцы. Только они потешаются над тем, чего не способны понять своими жалкими мозгами, Ирвин. Впрочем, даже умные люди порой склонны насмехаться над вещами, которые они не могут увидеть, потрогать, измерить и взвесить. Как мог старый, слепой, едва волочащий ноги абориген со стоянки Лерой-Даунс в ста пятидесяти милях отсюда узнать, что Джеки Масгрейв превратился в лошадь, и сообщить об этом Бобу Лэнгу? Не знаю. Но если бы вы, Ирвин, ответили мне, что, получив дымовые сигналы о каком-то серьезном происшествии, этот полудикарь — заметьте, констебль, полудикарь! — неким телепатическим путем узнал о метаморфозе Джеки Масгрейва, я принял бы ваше объяснение без тени насмешки или пренебрежения. А теперь смотрите! Смотрите на Джеки Масгрейва, превратившегося в лошадь!

Бони остановился и рывком поднял переднюю ногу мертвой лошади. Под обтянутыми шкурой ребрами лежал труп аборигена в армейской шинели и тяжелых солдатских ботинках.

14 Версии

Бони и констебль Ирвин сидели в кабине пикапа, курили и разговаривали. Ночное небо то и дело пронзали сверкающие стрелы метеоров, рядом с которыми неподвижные звезды казались заурядными и неинтересными.

— Теперь мы имеем два убийства, которые надо распутать, — говорил Бони. — Нам известно, что Стенхауз и трекер выехали из Лагуны Эйгара вместе и что, когда их убили, джип был не там, где его впоследствии обнаружили. Один труп был найден с восточной стороны Черного хребта, другой — с западной, и вы определили, что кратчайшее расстояние между ними составляет приблизительно четыре мили. Мы не произвели подробного осмотра тела Джеки Масгрейва, однако видели достаточно, чтобы предположить, что он также был убит пулей, выпущенной из винтовки. Мы осмотрели местность вокруг джипа в поисках следов, однако ничего не обнаружили. До того, как я нашел лошадь, и когда мы вместе шли к ней, я не заметил никаких человеческих следов. Около колодца я их тоже не видел. Таким образом, следы на местности отсутствуют как в первом, так и во втором случае.

— А как насчет того грузовика, который недавно приезжал сюда со стороны загонов? — спросил Ирвин.

— Этот грузовик или, возможно, какой-то другой автомобиль приезжал сюда до убийства Стенхауза и его трекера. Он остановился возле колодца, а позже объехал его и по собственным следам вернулся к загонам. Похоже, кто-то из Бринов приезжал сюда, чтобы осмотреть колодец или ветряк, но это было еще до того, как они повели скот в Уиндем. Я уверен, что Джеки Масгрейв не был убит поблизости от этой мертвой лошади. Его привезли сюда с того места, где произошло двойное убийство, и оттуда же был привезен джип со Стенхаузом.

— А неплохая идея — затолкать труп в брюхо мертвой лошади, — пробормотал Ирвин. — Проходя мимо, никто ничего не заподозрил бы, думая, что смрад идет от лошади.

— Да… неплохая идея, — повторил Бони. — Я и сам ни о чем бы не догадался, если бы не тот старик абориген на ферме у Лэнгов. Кстати, с тех пор как Боба Лэнга приняли в племя, этот колдун доводится ему названым отцом. Жаль, что я не знаю точно, как много известно масгрейвским аборигенам об обоих убийствах.

— Во всяком случае, они знали, что Джеки Масгрейва затолкали в лошадиную тушу.

— Верно, — согласился Бони. — Кто-то из аборигенов это видел. Но поскольку мы наверняка знаем, что убийство произошло не там, где лежит труп лошади, можно предположить, что свидетелем убийства этот человек не был. Он мог видеть, как кто-то притащил сюда труп, однако, должно быть, находился слишком далеко, чтобы опознать преступника.

Бони бросил окурок через опущенное стекло кабины и полез за новой сигаретой.

— Думаю, можно не сомневаться, — продолжал он, — что тот, кто видел, как труп Джеки Масгрейва засунули в лошадиную тушу, или нашел его там, был из западных аборигенов. Вместе с другими он мог забрести сюда во время кочевки. Он знал, из какого племени Джеки, и определил, что он трекер, по его ботинкам и шинели. Поэтому он вернулся к своим, чтобы сообщить об этом деле, и те подали дымовые сигналы, которые, они знали, будут переданы по цепочке масгрейвским аборигенам.

— И что дальше? — спросил Ирвин, когда Бони умолк.

— Хотя мы не знаем, — снова заговорил Бони, — что именно сообщили людям Плутона сигналы, нам известно, какое действие произвела на них эта новость. Если они знают, кто убил Джеки, они изловят этого человека и отомстят, а меня это никак не устраивает. Если же убийца им неизвестен, им придется начать розыск отсюда, с того места, где лежит тело Джеки Масгрейва, — точно так же, как мы начали расследование с осмотра трупа Стенхауза.

— Тут игра и начнется.

— Да, у нас появятся конкуренты. Впрочем, нас в первую очередь интересует, кто убил Стенхауза. Их — только убийца Джеки Масгрейва.

Мысль о диких аборигенах, ведущих ни много ни мало расследование убийства, была внове констеблю Ирвину, однако он сразу понял, насколько серьезен этот неожиданный соперник. Ибо слишком хорошо знал, что аборигены, особенно из племен, не общающихся с белыми, строго соблюдают свой закон.

Как и Бони, ему не слишком улыбалась перспектива остаться позади аборигенов в погоне за убийцей, и впервые с тех пор, как он отправился в поездку с инспектором Бонапартом, ему показалось, что дело движется слишком медленно.

— Пора нам брать ноги в руки, — сказал он с усмешкой, на что Бони безмятежно ответил:

— Пока мы как в потемках. Нам пришлось положиться на ваших трекеров, а они не слишком надежны, учитывая, что один из убитых — абориген. Поймите, мы расследуем не убийство, совершенное в маленьком городишке площадью в какую-нибудь квадратную милю. И вызвали нас не в дом с забрызганными кровью и мозгами стенами и еще не остывшим трупом, лежащим на ковре у камина в двух шагах от орудия убийства.

Ирвин уныло уставился в ветровое стекло. Небо прожег метеор и, казалось, чиркнул прямо по гребню Черного хребта. Нехотя констебль согласился, что обстоятельства дела мало походят на нарисованную Бони картину.

— Утром сходим на разведку и постараемся выяснить, каким образом Джеки Масгрейв превратился в лошадь, — пообещал Бони. — Однако нам надо запастись таким же терпением, как у соплеменников Джеки, и не уступить им в проницательности. Будем надеяться, что, явившись сюда, они не совершат грубейшей ошибки, начав охотиться за нами как за убийцами.

— Почему именно за нами?

— Мы сильно наследили вокруг трупа.

— Но ведь следы совсем свежие, — живо возразил Ирвин, — они сразу поймут, что убили не мы.

— Браво, Ирвин! Этот раунд за вами. Ладно, пойду-ка я за одеялами.

Ирвин проснулся на рассвете. Бони уже встал и успел разжечь огонь под котелком. Два следопыта не перемолвились ни словом до тех пор, пока не выпили по пинте чая и не выкурили по первой сигарете. Они были у самого подножия западного склона Хребта, куда не скоро достигал свет дня. Пройдет часа три, прежде чем на Черный колодец упадут первые лучи солнца. Они уже позолотили макушку ветряка, когда Бони и Ирвин вернулись на стоянку, тщательно исследовав местность вокруг мертвой лошади, но не обнаружив никаких следов. Наверное, убийца перевез труп Джеки тем же ковром-самолетом, который доставил труп Стенхауза на Уиндемскую дорогу.

Раздосадованный безрезультатными поисками, не позволившими даже приблизительно определить, откуда был привезен труп трекера, Ирвин заявил, что так можно искать до второго пришествия.

— Кто лучшие следопыты в этой стране? — спросил его Бони, и Ирвин без колебаний ответил, что аборигены. — Вот именно. Ни один белый не сравнится с ними в искусстве уничтожения следов. Значит, первое: тело Джеки Масгрейва спрятал в скелете лошади белый, которого сопровождали аборигены, заметавшие его следы; и второе: с ним были только черные, которые сами никаких следов не оставили. Это уже шаг вперед. Мы знаем, что убийство Стенхауза в джипе инсценировал белый и ему опять-таки помогали аборигены… люди, которым он мог доверить даже собственную жизнь. Теперь понятно, почему нам так долго не везло с поисками.

Ирвин принялся мыть посуду и складывать ее в рюкзак. Подняв голову, он сказал:

— Похоже, нам не за что зацепиться в этом деле.

— Нет, отчего же, кое-что уже проясняется.

— Неужели? Черт меня подери, что-то незаметно. Я по-прежнему не понимаю, зачем Стенхаузу понадобилось делать ложные записи в журнале, а о мотивах убийства даже гадать не берусь, кроме разве что мести со стороны Уоллесов за то, что он сотворил со своей женой. Что вы там делали с веткой возле лошади?

— Заметал наши следы. Не хочу, чтобы родичи Джеки знали, что мы нашли труп.

— Вы, значит, уверены, что они сюда придут?

— Абсолютно.

— И собираетесь оставить труп на месте?

— Да, хотя и предвижу ваши законные возражения о необходимости вскрытия и официального дознания о причине смерти. Думаю, однако, что одного вскрытия и одного дознания — в связи с убийством Стенхауза — вполне достаточно. А теперь — в путь. Обратно к загонам, а потом к Бринам.

Светло-голубые глаза Ирвина казались почти бесцветными на загорелом лице. Усмехнувшись по привычке, он поставил в кузов ящик с продуктами и фляги с водой и приготовился ехать.

— Если бы мы умели видеть суть, исследуя биографии великих, добившихся успеха людей, — заговорил Бони, когда они уже тронулись, — то обнаружили бы у них одну общую черту: все они, вошедшие в историю, — будь то Чингисхан, Наполеон или нынешние промышленные магнаты — постоянно использовали в своих целях тех, с кем так или иначе соприкасались. Друзей и врагов, умников и болванов, простофиль и хитрецов — решительно всех. Мы с вами к числу великих не принадлежим. Мы как раз из тех, кого используют. Давайте же хоть иногда, дабы прокормить наши семьи, тоже использовать других людей. Начнем с родичей Джеки Масгрейва.

Ирвин впал в задумчивость, пытаясь определить, в каких случаях Бони успел использовать его самого. Он был уверен, что человек этот, за чьей мыслью он никак не поспевал, еще не использовал его до конца. Ирвин решил, что, даже если это случится, он не станет протестовать. Когда он выезжал из Уиндема, дело казалось почти ясным. Прибыв на место и увидев мертвого полицейского в джипе, он все еще считал, что больших хлопот оно не доставит. Однако потом что-то разладилось, и этот чертов полукровка потянул его за собой во все более сгущающийся туман. Туман стал прямо-таки непроницаемым, когда Бони сказал:

— Не унывайте, Ирвин. Лично я просто ликую.

Они проехали еще с милю, и констебль наконец не выдержал и взбунтовался, раздраженно заявив, что с него хватит тумана. Тогда Бони сжалился.

— Наше расследование показало, что Стенхауза убил белый, — начал объяснять он. — И тот же самый белый застрелил Джеки Масгрейва. Почти полное отсутствие следов свидетельствует о том, что в преступлении замешаны аборигены. Учитывая место обнаружения трупов и исходя из версии о белом убийце и соучастниках-аборигенах, можно назвать следующих вероятных преступников: Джека Уоллеса по ту сторону Черного хребта, одного из Бринов по эту сторону, а также Эльверстона, живущего к северу от Утеса Макдональда. Троих Бринов (девушка не в счет) примем за одного и, таким образом, получим троих подозреваемых — троих белых мужчин, которые могли опереться на помощь преданных им черных скотоводов. Разве это не результат?

— Результат, конечно, — согласился Ирвин и, слегка досадуя на себя, с усмешкой добавил: — Думаю, одного кандидата мы можем снять сразу. Эльверстон пришел управляющим на ферму совсем недавно и вряд ли успел настолько подружиться с черными, чтобы они стали помогать ему в таком деле.

— Допустим, однако не забывайте, что Эльверстон в сопровождении двух аборигенов ехал из Лагуны Эйгара и повстречал группу фотографов как раз в тот день, когда, по мнению медиков, был убит Стенхауз. Он мог застрелить Стенхауза и его трекера, отогнать джип с трупами в кусты и отправиться дальше, повстречав позднее едущих из Уиндема фотографов. Ночью он мог вернуться вместе со своими черными и поставить джип на дорогу там, где мы его нашли. Кстати, что за человек этот Эльверстон?

— Приличный малый, — отозвался Ирвин. — Приехал сюда три года назад» а до этого жил на Северной территории. Там управлял несколькими фермами, работал на свою компанию. Довольно образован, по-моему. Такой, думаю, мог бы инсценировать убийство куда умнее.

— Согласен. Я видел его в пивной в Лагуне. Решено, Эльверстона вычеркиваем. Остаются Уоллес и Брины.

— Это только в том случае, если Стенхауза действительно убили поблизости отсюда, — возразил Ирвин. — Мы знаем, что его джип проехал по ослиной тропе Лэнга, однако кто был за рулем — неизвестно. Может, один из Лэнгов. Старик Лэнг или один из его сыновей могли снять со Стенхауза ботинки и наделать следов на стоянке в ущелье.

— Теоретически это возможно, однако опровергается тем, что Лэнги сами рассказали нам о существовании короткой дороги и помогли нам убедиться, что по ней проехал джип Стенхауза. Нет, констебль не был убит к югу от Лагуны Эйгара. Его застрелили примерно в одном дне пути от того места, где было найдено тело. Поэтому сосредоточимся на оставшихся подозреваемых — Джеке Уоллесе и Бринах.

15 «Нет дома!»

Когда они приехали на ферму Бринов, Бони прошел на веранду, которую подметала тучная, расплывшаяся аборигенка. Она не улыбнулась гостю и, неприветливо буркнув «Здравствуйте!», продолжала мести пол.

— Мисс Брин дома? — осведомился Бони.

— Нет. Мисс Кимберли уехала. Сразу как позавтракала.

— М-м. А когда она вернется?

— Вернется? Поздно, поздно. Может, к вечеру. Знаете, где Майкс-Холлоу?

— Нет. Это далеко?

— Далеко, далеко, — отозвалась аборигенка, продолжая подметать. Раз взглянув на Бони, она больше не подымала головы. — Очень далеко. Может, двадцать миль будет, не знаю. Долго ехать, долго.

— Хорошо, тогда скажите мисс Кимберли, что мы приезжали, но, к сожалению, не застали ее дома. До свидания.

— До свидания, мистер.

Бони снова сел в пикап.

— Гоните к стоянке аборигенов, Ирвин, — бросил он. — Нужно быть там, пока они не улизнули.

— Ким нет дома?

— Не уверен. Служанка сказала, что нет. Попытаемся найти какого-нибудь скотника, прилично говорящего по-английски.

Среди деревьев на берегу ручья, под которыми приютилось несколько сделанных из жести и мешковины хижин, стояло с десяток мужчин-аборигенов. Ни женщин, ни детей не было видно. Одеты они были по-разному — точнее, раздеты в разной степени. На одних были штаны, рубашки и сапоги для верховой езды, на других — только рубашки, на третьих — одни штаны. Ирвин и Бони подошли к ним. Усмехаясь, как обычно, Ирвин непринужденно поздоровался с аборигенами:

— Привет, ребята. Что, отдыхаем?

Двое неуверенно заулыбались и бочком отодвинулись за спины других. Статный абориген, на котором, кроме рубашки, штанов и фетровой шляпы, были сапоги с изогнутыми шпорами и повязанный, как у героев вестернов, голубой шейный платок, явно нервничал. Он пытался повернуться так, чтобы спрятать от глаз белых кобуру с тяжелым револьвером, висевшую на чересчур ярком ремне.

Ирвин снова усмехнулся, но взгляд его светлых глаз сделался жестким. Он подошел к щеголеватому аборигену и, встав прямо перед ним, пристально уставился на револьвер. Потом, быстро шагнув вперед, грозно посмотрел в бегающие черные глаза, в то время как его левая рука проворно завладела оружием.

— Кто тебе разрешил носить револьвер? — рявкнул Ирвин и тут же расхохотался. Трое аборигенов отделились от группы и пошли в сторону, но констебль приказал им вернуться. Они следили за его глазами и не смеялись. Ирвин вытащил один за другим патроны из барабана. — Так, а теперь скажи, как тебя зовут, — велел констебль.

— Патрик О'Грейди, — последовал ответ, и Бони с трудом сдержал улыбку, услышав ирландское имя.

— Ну, Патрик О'Грейди, что скажешь? С какой стати ты пушку нацепил? Валяйте, выкладывайте… мистер Патрик О'Грейди.

— Этот револьвер я нашел в загоне, — ответил молодой абориген на отличном английском. — Наверное, его забыл Эзра, когда уходил со скотом.

— С каким еще скотом? — гаркнул Ирвин.

— С бычками для уиндемской бойни.

— В каком загоне?

Патрик О'Грейди занервничал, стараясь не встречаться взглядом с Ирвином. Он переминался с ноги на ногу, и шпоры его тихонько позванивали.

— Там, на Девятой Миле, — пробормотал он.

— Это у поворота к Черному колодцу?

Абориген кивнул. Потом, точно надеясь, что его положение на ферме поможет ему выпутаться из переделки, он добавил:

— Я здесь старший скотник.

— Ты давно у Бринов работаешь? — вмешался Бони.

— Я всегда тут жил. Родился на ферме.

— А последнее стадо собирать помогал?

Патрик О'Грейди просиял — о револьвере, кажется, забыли.

— Помогал. Я с ребятами главное стадо у загонов держал, а Эзра, Джаспер, Сайлас и другие отбившихся бычков сгоняли.

— Это когда же было? — продолжал расспрашивать Бони, и Патрик, не задумываясь, ответил, что в прошлый понедельник. — И кто повел стадо?

— Эзра с Кимберли и четверо наших ребят. Джаспер, Сайлас и я поехали с ними до Первой стоянки, а на следующее утро обратно домой отправились — я, Джаспер и Сайлас.

— И что ты делал, с тех пор как вернулся?

— Отдыхал.

— Где сейчас Джаспер?

— Со стадом, — ответил Патрик. — Поехал сменить Кимберли, она не должна была идти дальше Четвертой стоянки.

— А Сайлас? Он тоже со стадом? — допытывался Бони, и Патрик ответил без колебания:

— Нет, он поехал на Болото бить крокодилов.

— Ах да, крокодилы таскают скот, так?

Старший скотник осклабился. Разговор перешел на еще более безобидную тему, и он почувствовал себя увереннее.

— Вовсю таскают!

— Скольких работников он взял с собой!

Черные глаза тревожно блеснули, но ответ последовал достаточно быстро.

— Троих. Старика Неда и двух молодых ребят.

— Ну что ж, констебль, нам, пожалуй, пора, — сказал Бони. — Кстати, Патрик, а где сегодня мисс Кимберли?

Снова тревожный огонек в глазах, потом смех — за ним легко скрыть так много. Нет, Патрик не знал, где мисс Кимберли, но быстро нашел самый безопасный ответ:

— Я думаю, она поехала кататься верхом. — Повернувшись к остальным, он гаркнул так, что те вздрогнули от неожиданности: — Куда поехала мисс Кимберли?

Аборигены замахали руками, указывая самые разные направления. Они засмеялись, загалдели, расспрашивая друг друга, но ясного ответа никто не дал. А ведь утром кто-то из них должен был пригнать с пастбища на ферму верховых лошадей, оседлать одну для Кимберли… Если, конечно, она действительно поехала кататься верхом. Бони вспомнил, что Кимберли утверждала, будто Сайлас уехал охотиться на крокодилов, взяв с собой большую часть людей. Патрик же сказал, что с ним поехали трое, а назвал, собственно, только одного. Внезапно сверкнув глазами, Бони тихо спросил старшего скотника:

— Почему ты был вооружен?

Патрика больно уязвило возвращение к проблеме, казалось бы, уже решенной, и, так как он заколебался с ответом, Бони выстрелил следующим вопросом:

— Когда ты в последний раз видел Джеки Масгрейва?

Вся группа напряглась. Стремясь заглянуть в самую глубину черных глаз Патрика, Бони не заметил этого секундного оцепенения, но сразу же ощутил внезапную перемену в аборигенах. На этот раз он терпеливо ждал ответа, но приоткрывшаяся было дверь захлопнулась.

— Не помню, — буркнул Патрик. — Давно.

— Случайно не на прошлой неделе?

Старший скотник энергично потряс головой и принялся с интересом озирать окрестности: ферму, деревья, ручей — все что угодно, лишь бы не встретиться взглядом со сверлящими голубыми глазами. Седобородый абориген пришел ему на выручку:

— Джеки Масгрейв — трекер для мистер Стенхауз. Джеки не работай ферма Бринов.

— Правильно, — подтвердил Патрик. — Я этого Джеки уже несколько лет не видел. Два года по крайней мере. Мисс Кимберли говорит, что мистера Стенхауза убили — что Джеки убил его и бежал к своему племени. Джеки — дикий черный, а мы — черные с фермы.

— Ну что ж, одно могу сказать: всем вам теперь лучше не выходить за пределы фермы, — сурово проговорил Бони. — Мисс Кимберли скажете, что мы с констеблем Ирвином хотели ее видеть.

— А если я еще раз увижу тебя с револьвером, то упеку в уиндемскую тюрьму, так и знай, — внушительно добавил Ирвин.

Аборигены молча проводили взглядом отъезжающий пикап, который, миновав ферму, направился на юг. В полумиле от фермы дорога делала поворот, скрываясь за невысокой каменистой грядой. Здесь Бони велел Ирвину остановиться и взобрался на гребень гряды.

Старший скотник поспешно шагал к дому неуклюжей, валкой походкой человека, проведшего большую часть жизни в седле. Через мгновение он скрылся в дверях стоящей на отшибе кухни. Аборигенка, подметавшая веранду, куда-то исчезла. Прошло несколько минут, прежде чем Бони увидел, как она идет по крытому переходу между кухней и домом. Она пробыла в доме не меньше минуты и снова направилась в кухню. Потом тем же путем из кухни к дому прошел старший скотник и, остановившись у боковой двери, заговорил с кем-то внутри.

Джаспер сопровождал стадо. Сайлас охотился на крокодилов. Эзра был вместе с Джаспером. Кроме Кимберли, на ферме не осталось никого, кто бы имел право находиться в доме.

— Значит, Кимберли все-таки дома, — сказал Бони, когда они продолжили путь. — Я не видел ее, но старший скотник явился на кухню, где ему было велено подойти к дому.

— Не понимаю, почему она не захотела с нами встретиться, — проворчал Ирвин. — И вообще, не нравится мне это местечко. Этот малый со шпорами, конечно, наврал с три короба. Не видел он Джеки, как же! Да когда вы имя это назвали, они все так и окаменели.

— Они знают, что Джеки Масгрейв убит, — кивнул Бони. — И что он «превратился в лошадь». И еще они знают, что его сородичи идут сюда, чтобы найти убийцу. Этот скотник был вооружен, потому что все они боятся Плутонова племени. Хотя я не думаю, что они нападут на здешних аборигенов, — разумеется, если не выяснится, что кто-то из них замешан в убийстве Джеки.

После долгого молчания Ирвин сказал:

— То, что старший скотник вооружен, а остальные чем-то обеспокоены, как будто говорит о нечистой совести, а?

— Совсем необязательно. Одного присутствия кочевых аборигенов достаточно, чтобы их напугать. Местные опасаются, что чужие могут при случае увести их женщин. И Патрик О'Грейди, и остальные отлично понимают, что с такими воинами им не тягаться, что, если дойдет до стычки, те их, как говорится, под орех разделают.

— Но тогда ничего подозрительного на ферме Бринов нет. По той же причине могут переполошиться и аборигены Уоллесов.

— Правильно, они на самом деле встревожены. Что до фермы Бринов, то подозрения здесь внушают не страхи аборигенов, а поведение Кимберли. Она не захотела нас видеть, при нашем приближении велела служанке сказать, что она уехала. Предупредить старшего скотника она уже не успела, даже если предвидела, что мы допросим его и других людей. Но и это не доказывает, что у Бринов нечиста совесть в деле со Стенхаузом и его трекером. Вы не знаете, молодой Уоллес не проявляет интереса к Кимберли?

— Не могу вам сказать, — хмурясь, ответил Ирвин.

— Ну и ладно. Как вы думаете, сможем ли мы сегодня добраться до Лагуны Эйгара?

— Да вообще-то сможем, — пробормотал он, и Бони понял, что идея пришлась ему не слишком по вкусу. — Немного припозднимся, пожалуй, — добавил Ирвин. — Спускаться с перевала придется в темноте.

Бони пришлось сдаться.

— Я что-то не горю желанием трястись по этим камням и колдобинам в потемках, да еще на спуске. Хватит с нас подъема. Переночуем в котловине у перевала — помните, там, где баобабы?

Они миновали стадо упитанных коров во главе с быком, тоже отнюдь не заморышем. Потом — небольшое стадо откормленных, лоснящихся ослов. А ведь эту красноватую землю не устилали сочные нивы, не пересекали реки, лениво катящие обильные воды под сенью плакучих ив.

Ирвин предложил пообедать, и они сделали привал около гладких пурпурных утесов, редкими стофутовыми зубьями торчащих из песчаной дюны. Эта каменная изгородь, протянувшаяся на целую милю, являла собой еще одну геологическую диковину в мире, откуда единообразие форм было изгнано миллионы лет назад.

— Вы собираетесь доложить, что найден труп Джеки Масгрейва? — спросил Ирвин, сидевший возле костра, над которым висел котелок с водой.

— Нет. Сначала я попытаюсь нащупать кое-какие ниточки в Лагуне, а потом мы займемся поисками места, где были совершены оба преступления. Должна же быть какая-то тропка, ведущая от следствий назад к причинам. До сих пор мы имели дело только со следствиями. Иными словами, обнаружили два трупа. Ни то, ни другое убийства не были совершены там, где оказались тела жертв, и это обстоятельство ясно указывает на то, что убийцам важно скрыть истинное место преступления. Значит, именно там и надо искать его мотивы. И нить к ним тянется из Лагуны Эйгара.

Ирвин бросил горсть чая в котелок и снял его с огня.

— Больно уж велика территория, на которой нужно искать это самое место преступления, — протянул он. — Просто черт знает что за территория! Да еще одни аборигены уничтожают следы, а другие ни в какую не хотят нам помогать. Ну ладно. Допустим, мы даже найдем то место, где были убиты Стенхауз и его трекер, найдем пятна крови на земле и другие доказательства, — что нам это даст? Трупы мы уже нашли, а толку мало.

Стоя на коленях, Бони резал хлеб на куске брезента, служившем им скатертью. Закончив, он уселся на землю.

— Предположим, что оба убийства — результат неожиданно подвернувшегося случая, — сказал он. — И представим такую картину: Стенхауз за рулем джипа, а Джеки в кузове едут по делам. На дороге они встречают кого-то, кто решает воспользоваться возможностью свести счеты. Потом устраивает, чтобы все выглядело так, будто полицейского застрелил Джеки Масгрейв. Дабы придать правдоподобие версии об убийце-трекере, все следы на местности уничтожаются. Однако в этой картине преступления кое-чего недостает, а именно отпечатков протекторов джипа на Большой Северной Дороге. А они обязательно должны были остаться — ведь Стенхауз должен был куда-то ехать, когда его предположительно убил трекер.

— Ну и что с того, что нет следов? — возразил Ирвин. — Джип могли привезти туда… на грузовике.

— Нет, Ирвин, не могли. Потому что поблизости от мертвой лошади следов грузовика нет.

Место привала уже оставалось далеко позади, но Ирвин продолжал обсуждать дело — не столько ради того, чтобы утвердить собственное мнение или версию, сколько стремясь добраться до истины через схватку умов. Однако он был в невыгодном положении, потому что Бони умолчал о тайниках в книгах и еще кое о чем.

Солнце уже садилось, когда они стали подниматься по склону Черного хребта. Оно танцевало на одной из вершин далекой горной гряды, когда пикап перевалил через край котловины, где они останавливались двумя днями раньше. Ирвин поставил машину на том же месте, а Бони развел огонь на белой золе их прежнего костра и пошел за водой к ручью. Вернувшись, он сказал Ирвину:

— Дикие аборигены пьют из пригоршней. Там, по берегам ручья, есть слабые отпечатки рук. По одному из отпечатков видно, что рука держала копье. Думаю, здесь прошли соплеменники Джеки Масгрейва, направляясь к мертвой лошади.

16 Светская беседа

Побрившись и подправив усы, слегка нафабрив их закрученные вверх концы, Гунн расположился в кресле на веранде гостиницы в ожидании первого приглашения выпить перед ужином.

Нынешняя его работа была по душе Гунну. Его вполне устраивало скромное, но регулярное жалованье после огненных лет, пролетевших в погоне за Госпожой Удачей, когда он то голодал, то утопал в дарах этой капризной дамы и едва не спился до смерти, но вовремя опомнился… лишь затем, чтобы начать все сызнова. Гунн гордился своим вкладом в бутылочное кольцо, опоясавшее Лагуну Эйгара. Сейчас, отвезя на свалку очередную партию бутылок, опорожненных накануне, подметя полы в гостинице с парадного и с черного хода, нарубив дров, почистив картошку и прибрав в баре, он решил, что заслужил свой маленький отдых.

Куры гуляли во дворе со своим супругом и повелителем, козы беззаботно расхаживали по улице, а за почтовой конторой в дальнем конце поселка, на дне широкой водосточной канавы, стала лагерем необычно большая группа аборигенов.

За день в поселок приехало несколько человек, и Гунн предчувствовал, что вечером придется здорово потрудиться за стойкой бара, поскольку Тед Рамсей уже приближался к тому состоянию, от которого было рукой подать до полной потери сознания, наступавшей у него поразительно быстро. Приехал констебль Ирвин с полицейским инспектором, расследовавшим убийство Стенхауза, а с самолета, который прилетел утром, сошел инспектор министерства почт, а также некая миссис Грей, прибывшая из Перта с двумя детьми.

Да, жилось Гунну не так уж плохо. Немного работы, немного денег, море дарового пива и нескончаемая вереница гостей, редко задерживавшихся в поселке более одного дня, давали ему все, чего он мог пожелать.

Когда Бони вышел на веранду, Гунн вскочил с кресла, приветливо улыбаясь гостю.

— Как поживаете, инспектор?

— Неплохо, но суховато. Совсем трезвенником стал с этими разъездами, — ответил Бони, садясь. — До смерти надоело трястись по вашим чудным дорогам. Ух, до чего хорошо посидеть в кресле. Вы не принесете сюда пару стаканчиков пива?

— Само собой.

Гунн принес пиво и сел на пол, прислонившись спиной к стойке веранды. Он рассказал Бони все местные новости, какие, по его мнению, заслуживали внимания, опустив, правда, одну деталь, которая очень интересовала инспектора.

— Похоже, здесь собралось довольно много черных, — заметил Бони.

— Ага. Наверно, корробори у них будет или еще чего. Бедолаги… Не много для них сделала эта чертова страна. А с другой стороны, либо ты других ешь, либо они тебя, так уж на свете повелось.

— Это верно. Даже лучшие из нас враждуют друг с другом, как звери в джунглях, — произнес Бони, доставая деньги и передавая пустой стакан предупредительному бармену. — Куда ни глянь, всюду война! Между преступниками и полицейскими, между хозяевами и рабочими, между мужчинами и женщинами, которые отравляют друг друга заботами, ибо уже не модно умерщвлять оружием или нанимать убийц.

Слушая инспектора, Гунн согласно кивал головой. Как мог выжить в стране железных мускулов этот тщедушный человечек, было само по себе загадкой. Ведь по натуре Гунн был добряком.

Он принес еще пару пива, снова сел у стойки веранды и подмигнул Бони.

— Местечко наше, похоже, теперь в большом почете. Шутка ли, инспектор почт и полицейский инспектор одновременно пожаловали. Дэйву Бандреду в кои-то веки придется сунуть нос в свои амбарные книги и денек-другой покорпеть. Дела у него черт те как запущены. Благо жена за него почти всю работу делает, а то еще хуже было бы. — Гунн вдруг затрясся от смеха. — Однажды ветер сдул у него со стола месячную дождевую сводку и унес на улицу, а там ее коза сжевала. Ну и кутерьма поднялась! В конце месяца дело было, а дожди, как назло, с первых чисел каждый день лили. Но мы не растерялись — стали в «железку» играть и наибольший счет записывали как дневное количество осадков. Так новую сводку и составили. Самый дождливый месяц в году получился.

— Интересно, а почему Дэйв Бандред не попытался перевестись куда-нибудь на юг? — полюбопытствовал Бони. — Министерство почт ведь не требует, чтобы их служащие здесь годами работали.

— Министерство-то не требует, только Дэйв сам никуда не поедет. Не на что ему ехать. Он ведь, что не пропьет, все букмекерам спускает. Взять меня, так я на скачках никогда не играл, да и в карты не особенно. Зато жизнь свою не раз на кон ставил… Еще по одной? Я мигом!

Приняв очередной стакан из рук Гунна, Бони задал еще один вопрос, который мог кое-что прояснить:

— Много почты через Лагуну проходит?

— Порядочно, — ответил Гунн.

— В основном, наверное, авиапочта?

— Только «авиа». Грузов тоже немало. Да и телеграф столько настукивает — вы не поверите. Я часто помогаю миссис Бандред на почте, когда Дэйв в отключке, так что знаю.

— Сюда, думаю, и посылок много шлют? — предположил Бони. — Хоть народу у вас тут негусто — не больше одного человека на квадратную милю, если верить справочникам. Лавки ваши — не ахти какие. Ни галантереи для женщин, ни рабочей одежды для мужчин. Я бы так жить не смог — газеты недельной давности, книг вообще не найдешь.

— Ну, не знаю, не знаю, — запротестовал Гунн. — Люди здесь много книг получают. Из библиотек берут. Немало их оттуда идет. Я сам выписывал. По две гинеи в квартал платил за три книги на каждые две недели. Больше всего вестерны люблю. Зейн Грей — вот кто здорово пишет! Из наших мест родом, наверное. Уж очень у него хорошо получается про пустыни, закаты и все такое.

— Вероятно, сюда и присылают по большей части вестерны и детективы? — закинул удочку Бони.

— Не скажите. Многие про путешествия любят читать, как Лэнги, к примеру, особенно младший, Боб. А одна из его сестер изучает рукоделие. Брины, те немного книг выписывают, но зато вещи все солидные. Эзра говорил мне, что хочет по науке хозяйствовать, породу скота улучшать и всякое такое.

— А книги он покупает или из библиотеки берет?

— Из библиотеки. Эзра почитать любитель. Всегда книгочей был, с тех пор как школу в Бруме закончил. Остальные Брины, кроме разве Кимберли, едва газету прочесть могут.

Бони зажег очередную сигарету, допил пиво и добавил еще один вопрос к своей анкете:

— А откуда Эзра книги получает, не знаете?

— Знаю, как же. Достаточно с ними повозился на почте — надо ведь все данные куда следует записать, оформить как положено. Книги Эзре присылает малый по имени Солли, книготорговец, живет в Пепперминт-Гроув под Пертом. Раз в месяц он Эзре посылку шлет, раз в месяц — Эзра ему. Кто-то говорил — не помню кто, — будто этот самый Солли какой-то там родней Бринам доводится. Лично у меня родственников нет, но завещание я составил.

— Мудро поступили, — улыбнулся Бони.

— Я так считаю, каждый должен завещание написать. Я малость деньжат скопил, и, когда в ящик сыграю, кой-чего останется, а может, и нет — смотря как тратить буду. Знаете, кого я наследником-то назначил?

— Нет. Кого?

Гунн подкрутил кончики седых усов. В его водянистых серых глазах забрезжила улыбка, смягчив резкие линии длинного острого подбородка.

— Все, чем владею, — то есть все, что останется, после того как государство свой кусок урвет, — я завещал старому Плутону. Это вождь диких аборигенов, что в Масгрейвских горах живут. Когда-то он нас с Пэдди Метисом на золотую жилу навел, я это не забыл. Вот будет потеха, когда мой душеприказчик захочет деньги Плутону передать или его наследникам. Плутон и ребята его до того дикие, что белого к себе на сто миль не подпустят. Теперь, когда убили Стенхауза, я единственный белый, кому довелось Плутона видеть или еще доведется. Как думаете, когда помрешь, сможешь смотреть за тем, что здесь, внизу, делается?

— Одни авторитеты говорят — да, другие — нет, — уклончиво ответил Бони.

— Я все-таки надеюсь увидеть, как он попрыгает, поверенный-то мой. Как будет по всей стране за Плутоном гоняться, чтоб деньги мои отдать. Я уже этому парню сказал, что Плутону полкабака принадлежит и что пиво тут всегда отменное. Ага, вот и к ужину звонят!

Все еще посмеиваясь над фантазиями Гунна, Бони присоединился к Ирвину и Клиффорду, сидевшим за отведенным для них столиком. Ирвин был в отличном настроении, то и дело шутил и первый хохотал над своими остротами. Клиффорд вел себя сдержаннее.

Когда подали десерт, Ирвин воскликнул:

— Фруктовый торт! Теперь он всю жизнь будет напоминать мне Кимберли Брин и ее стряпню, которую она держит в шляпной коробке. Ну и местечко для торта, будь я проклят!

— Да еще под замком, — добавил Бони.

— «Приходится запирать на ключ, — иронически произнес Ирвин, — служанки ужасные сладкоежки».

— Но торт действительно был пальчики оближешь, — причмокнул Бони. — Кстати, Ирвин, вы здесь не видите почтового инспектора?

Ирвин едва заметным кивком указал на человека за соседним столиком. У него было такое же загорелое и обветренное лицо, как у обоих констеблей, — от двоих северян он отличался лишь одеждой.

— Линтон его зовут, — пробормотал Ирвин. — Фред Линтон. Помотался он в здешних краях — мне столько не проехать, даже если до ста лет доживу.

— Вы с ним знакомы?

— Конечно. Я здесь всех правительственных служащих знаю. С ним рядом сидит линейный телеграфный смотритель. Обслуживает линию между Уиндемом и Лагуной. Вот как вы думаете, сколько телеграфных столбов понатыкано отсюда до Уиндема? Не знаете? Четыре тысячи двести шестьдесят два плюс десять шестидесятипятифутовых мачт. И он залезал на все.

— Представляю, сколько он заноз в руки загнал.

— Да нет, столбы железные.

— Буду признателен, если вы познакомите меня с мистером Линтоном, — обронил Бони. — А вон за тем столом, кажется, доктор Морли с дамой? Что вы о нем знаете, Ирвин?

— Да, в общем, достаточно. Приехал он сюда, когда меня еще на свете не было. Много лет занимался практикой, но вряд ли зарабатывал себе на выпивку. Слишком уж здесь здоровый народ. Пока замертво не свалятся, не болеют.

— Частные доходы?

Ирвин усмехнулся.

— Наверняка имеет. Но врач что надо. При несчастных случаях чудеса творил. Ноги-руки ампутировал прямо на месте, без чьей-либо помощи. И я не слыхал, чтобы кто-нибудь умер.

— Любят его здесь?

— Вернейший способ угодить в больницу — это сказать на людях: «К черту дока Морли!»

— Интересно, интересно, — пробормотал Бони и больше не проронил ни слова, пока не принесли кофе. — Как вы думаете, Ирвин, — спросил он, — способен доктор Морли оказать человеку такую любезность, как, скажем, извлечь пулю или зашить ножевую рану, не задавая лишних вопросов?

Ирвин ухмыльнулся.

— Случалось такое.

— Гм. Ну что ж, ужин, которым нас угостили, делает честь джентльмену, известному своей привычкой курить, стоя над кастрюлями и сковородками.

Встав вместе, они вышли из столовой на переднюю веранду, и там Бони был представлен инспектору почтового ведомства.

— Рад с вами познакомиться.

Линтон сказал это так, что ему можно было поверить, и окинул Бони привычно оценивающим взглядом. Ирвин сообщил, что округ Линтона занимает всю северную часть штата.

— Но сейчас работать легче, не то что раньше, — заметил Линтон. — Когда-то приходилось объезжать район верхом. Потом — на машине. Сейчас летаю самолетом. Оно и лучше. Годы уже не те.

— Давно вы тут работаете? — спросил Бони.

— Без малого сорок лет.

— Привязались к этим местам?

— И да, и нет, — пожал плечами Линтон. — Дети уже выросли, и дом мой там, на юге. Молодых из города не выгонишь — тут тебе и кино, и танцы, ночью светло, как днем. А мне вот после всех этих лет на месте не сидится.

— Да, в скитаниях есть своя прелесть, — согласился Бони. — Вот Ирвина, к примеру, на привязи не удержить — а, Ирвин? — (Констебль усмехнулся.) — Кстати, вы случайно не бывали в местечке под названием Пепперминт-Гроув?

— Это между Пертом и Фримантлом? Как же, бывал.

Бони просиял.

— А некоего Солли, книготорговца, вы там не знаете?

— Знаю. Вообще-то их там двое. Братья Солли. У одного книжная лавка, а другой — ювелир.

Бони снова просиял.

17 Допрос свидетелей

Придя в полицейский участок, Бони нашел там констебля Клиффорда, прилежно изучающего многообразные обязанности полицейского, который отвечает за поддержание закона и порядка в огромном районе. Перевод из полицейского управления на участок является шагом к следующему чину, а Клиффорд был честолюбив.

— Сегодня вечером, Клиффорд, вы должны затаиться, — приказал Бони. — Вы — туча на ясном небе, тормоз на колесах следствия. Люди вас побаиваются, не зная, как вы себя поведете, заняв место Стенхауза.

Клиффорд встал навытяжку.

— Есть затаиться, сэр.

— Люди так разнервничались, — продолжал Бони, — что из них слова не вытянешь. Итак, если сегодня вечером мы с Ирвином что-нибудь затеем — скажем, заманим в пивную все население этого окруженного бутылочным нимбом оазиса и устроим грандиозный кутеж, — прошу вас притвориться, что вы ничего не видите и не слышите, и ни во что не вмешиваться.

— Слушаюсь, сэр.

— Если мы с Ирвином не появимся к половине двенадцатого ночи, постарайтесь нас разыскать. Вполне возможно, вы обнаружите нас спящими на дороге или на дне высохшего ручья. Уложите нас досыпать в девятом номере, но только не в сарае на заднем дворе.

— Да, сэр.

Бони улыбнулся, и Клиффорд принял положение «вольно». Оба рассмеялись и сели друг против друга за заваленный бумагами стол.

— Не принимайте всего, что я сказал, слишком всерьез, Клиффорд. Люди здесь настроены по-дружески, но с нами они говорят не так, как между собой. В этом нет ничего странного. Вечером в пивной, когда поблизости не маячит полицейский, они совсем другие. Ирвин живет в Уиндеме, меня здесь почти не знают. Может быть, нам удастся заставить их забыть, что мы тоже полицейские «при исполнении». Нам надо их разговорить, понимаете?

— Конечно, сэр.

— Ну и отлично. Я не забуду упомянуть вас в моем докладе, когда закончу дело Стенхауза. Вы не могли бы оказать мне одну услугу?

— Разумеется, сэр.

— Главный комиссар управления, мой непосредственный начальник, моя жена и мои сыновья — все зовут меня Бони. Вы не хотели бы к ним присоединиться?

Клиффорд зарделся от удовольствия.

— Ну конечно, сэр.

— Итак, не забудьте. В половине двенадцатого начинайте нас искать. Постели наши — в номере девятом.

Посмеиваясь, Бони удалился. На улице он встретил Ирвина, идущего из гостиницы.

— Слушайте меня внимательно, Ирвин. Сегодня вечером нам надо раскупорить ребят, разговорить их. Возможно, придется потратить все деньги, отпущенные на бензин, и задержать на неделю-другую квартплату. Словом, расходов не избежать, если мы хотим развязать людям языки с помощью пива, которое подают в стаканчиках для виски по шиллингу за порцию. Я хочу, чтобы вы взяли на себя Линто-на и выудили из него все, что он знает о почтмейстере. Если вам удастся нащупать ниточку от почтмейстера к Стенхаузу, постарайтесь размотать ее до конца. Я займусь Гунном и Бандредом.

Ирвин был в восторге.

— А что новый начальник? — полюбопытствовал он.

— Я попросил его остаться в участке и притвориться, что он ничего не видит, не слышит и не знает. Между прочим, он далеко пойдет, этот Клиффорд. — Бони взялся за среднюю пуговицу на форменной тужурке констебля. — Надо стремиться стать начальником управления, Ирвин, но никогда им не становиться. Эта должность слишком связывает руки.

— С меня хватило бы и инспектора, — рассмеялся Ирвин.

Бони разыскал Гунна, который потягивал пиво у стойки бара.

— Окажите мне услугу, — тихо сказал инспектор. — У нового констебля куча работы, и он будет занят весь вечер. Констебль Ирвин и я хотели бы, чтобы он сегодня не отвлекался. Вы не могли бы отнести ему бутылочку виски?

— О чем разговор, конечно. А хватит одной бутылки, чтобы его убаюкать?

— Должно хватить. Он, похоже, из малопьющих.

Гунн нырнул под откидную доску стойки и заговорил с Рамсеем, который все еще был на посту — скорее всего, благодаря присутствию помогавшей ему жены. Рамсей кивнул, и Гунн, прихватив бутылку виски, вышел из бара. Единственная масляная лампа, свисавшая с закопченного потолка, бросала тусклый желтый свет на десяток посетителей в самом баре и еще на троих — у узкой боковой стойки. В одном из них Бони узнал почтового инспектора.

— Вечер добрый, мистер Бонапарт. Не составите мне компанию?

Обернувшись, Бони увидел красноносую физиономию Дэйва Бандреда.

— С удовольствием. Пиво, пожалуйста.

Бандред поймал взгляд миссис Рамсей, и та подошла к ним. Улыбнувшись Бони и словно не замечая почтмейстера, она подала им пива. Пожелав, как водится, здоровья своему визави, Бони отхлебнул из стакана и спросил почтмейстера, как у него прошел день.

— Спасибо, ничего, — отозвался тот, проглотив свой ром. — Сейчас тут работает инспектор из управления. Обычная проверка. Дня два пробудет.

— Ладите с ним?

— Да, все нормально. Линтон неплохой малый. Не раз помогал мне. Куда не надо, нос не сует. А как ваша поездка?

Бони чуть скривил губы.

— Утешительного мало, — удрученно признался он. — Судя по всему, Стенхауз должен был отправиться на юг, и мы так и не выяснили, почему он оказался к северу от Лагуны, где произошло убийство. По дороге заехали к Уоллесам и передали им почту. Очень милые люди. Повторим?

— Идет. Старый Уоллес мне нравится, а вот сынок его, Джек, грубый какой-то. Вернее, озлобленный. Сестра его за Стенхаузом была, знаете?

— Слышал. Говорят, несладко ей с ним жилось.

— Хуже некуда. Диву даешься, как один человек другому жизнь может испоганить. Моя половина каждый день мне отравляет. У Стенхауза никаких причин жену бить не было. У меня — хоть отбавляй, а я свою и пальцем не тронул. Никогда понять не мог, что на него нашло… Вроде ведь счастливы были, когда поженились. Нет, скажу я вам, брак — самое страшное проклятие рода человеческого. Да, пожалуйста, Тед, подлей нам. Так вот, я и говорю — брак для человека есть гибель и проклятие. Но коли так, почему, спрашивается, эти двое, что друг с дружкой ужиться не могут, не пойдут к мировому и со всем этим делом не развяжутся? Настоящей свободы у человека нет, вот почему! «Не дам ей развода!» — орет муж. «Плати жене алименты! — поднимает вой государство. — А не то мы тебя…» — Дэйв тряхнул головой. — Эх, да ну их всех к черту! Будем здоровы, инспектор!

Бони увидел, что Ирвин завел разговор с почтовым инспектором у боковой стойки. Появился Гунн и, повинуясь кивку Бони, присоединился к нему и Бандреду. Старика одолевало нетерпение: если цедить пиво в стаканчики, целую бочку выдуть надо, чтобы захмелеть, подумал он и решил ускорить процесс, подливая в пиво джин.

— Мы тут о Стенхаузе говорили, — сообщил Бандред, моргая воспаленными глазами. — Помнишь его свадьбу?

— Еще бы, — отозвался Гунн, глядя на почтмейстера и вспоминая. — Ты, Дэйв, шафером был и под конец так нализался, что улегся на заднее сиденье в машине Стенхауза, и молодые заметили тебя, только когда уже миль десять проехали по дороге в Дарвин, где они собрались провести медовый месяц.

— Точно. И что сделал Стенхауз? — с недоброй ноткой в голосе проскрипел Дэйв. — Выкинул меня посреди дороги — мол, топай обратно ножками. Жена говорит, надо его, меня то есть, в поселок отвезти, а Стенхауз смеется: «Ничего, собака дорогу домой всегда отыщет!» Тогда уже нутро свое показал, Стенхауз-то. Дальше — хуже. Не пойму, как это его раньше не шлепнули.

— Тебе-то какой прок был бы? — проворчал Гунн. — Ты ведь со Стенхаузом ладил, разве нет?

— В общем-то да. Как не ладить, когда я здесь и почтмейстер, и метеоролог, и мировой судья, и кто угодно. Все равно, паршивый он был тип, Стенхауз. Лично я, инспектор, очень надеюсь, что вы не найдете того парня, кто его пристрелил.

— А вообще-то есть шанс? — с надеждой спросил Гунн.

— Думаю, очень слабый, — ответил Бони и пододвинул пустые стаканы миссис Рамсей. — Ни одной важной улики пока нет. Может, съездим еще к Эльверстону, а потом к Бринам заглянем на обратном пути.

— Там, возле Утеса Макдональда, есть поворот. Дорога не бог весть какая, — сказал Гунн и поднял стакан.

Дэйв Бандред рассмеялся неизвестно чему и поднял свой.

— Могу захватить почту для Эльверстона, если хотите, — предложил ему Бони.

— Ладно. Тогда и для Бринов тоже, если обратно через их места поедете, — отозвался почтмейстер.

— А как я ее заберу? — спросил Бони. — Я ведь рано утром уезжаю. Вы так рано не встанете.

— Смотря что вы называете «рано». Ну, у жены моей возьмете. Или нет, так не пойдет. Лучше я ее вам отдам, когда пивная закроется. Возьмите и у себя в номере положите. — Бандред подмигнул. — Только чур не терять.

— Все будет в порядке, не беспокойтесь. Похоже, сейчас моя очередь. Спасибо, миссис Рамсей.

Маленький бар постепенно заполнялся людьми. Перекрывая шум голосов, время от времени слышался раскатистый смех Ирвина. Бони мельком увидел почтового инспектора, который, судя по всему, уже «раскупорился». Кто-то запел, но несколько суровых голосов тут же велели солисту заткнуться. Бони почувствовал, что на него смотрят, и подумал, насколько легче ему работалось в тех случаях, когда он действовал инкогнито.

Ничего не сказав, Бандред отошел в сторону, и Гунн заметил:

— Славный он малый, старина Дэйв. За место свое зубами держится. Бывало, так напивался, что телеграмму прочесть не мог, но под мою диктовку передавал без единой ошибки.

— И все же был шафером у Стенхауза, — проговорил Бони, с нарочитым интересом разглядывая свой пустой стакан.

— Ну, это семь лет тому было, даже восемь почти… Священник на самолете прилетел из Уиндема… Шикарная была свадьба. Невеста — милашка. Хорошенькая, как картинка. — Гунн вздохнул, подкрутил кончики усов и выпрямился. — Дэйв и Стенхауз тогда приятели были, хоть Стенхауз и заставил его в тот раз десять миль протопать.

— То же самое?

— Точь-в-точь. Спасибо.

— Кстати, — сказал Бони. — Давно хотел спросить. Где вы наличные берете? Банка ведь у вас нет?

— Только на почте. А у вас что, кончились? Так Рамсей вам выдаст по чеку. Лавочник и мясник — тоже. Тут почти всегда чеками расплачиваются. Приходит человек, пишет Рамсею чек, получает деньги, пропивает, пишет новый, и все дела. Очень просто.

— Ладно, утром подойду к Рамсею. А какого вы мнения о Джеке Уоллесе?

— Да не сказать, чтоб хорошего. Зол он больно. И не из-за того, что Стенхауз сестру его угробил. Всегда такой был. На похоронах сестры на Стенхауза кинулся. Прямо у могилы револьвер выхватил — и на него. Но Эзра мигом его скрутил и пушку отобрал. Стенхауз хотел Джека к суду притянуть, только Эзра и его утихомирил. Сказал, что кости ему переломает, если он на Джека накапает. Стенхауз здоровый малый был, — засмеялся Гунн, — но Эзра одной левой из него отбивную сделал бы. Видели Эзру-то?

Бони покачал головой. Гунн потребовал еще выпивки. Теперь он пил неразбавленный джин. У него побагровел кончик носа, и его водянистые серые глаза все чаще сходились на этой точке. Бони начал хмелеть, но язык у него еще не заплетался.

— Эзра Брин вместе с Джеком Уоллесом в школу ходил. Джек драться не умел, зато Эзра за обоих постоять мог. Они до сих пор дружки-приятели. Кое-кто поговаривает, что молодой Уоллес за Кимберли ухлестывает. Ким Брин видели?

Бони кивнул.

— Красавица! — тихо сказал Гунн. Потом повернулся к бару, пнул ногой стойку, сплюнул на пол и закричал: — Давай, Тед, поворачивайся! Думаешь, раз я стар да сед и человек конченый, так меня жаждой морить можно?

Возле узкой боковой стойки в другом конце бара стоял Ирвин, перед которым выстроились в ряд пустые стаканы, ждущие, чтобы их наполнили. Он подмигнул Бони и повернулся к Линтону и еще каким-то людям, сгрудившимся у него за спиной.

Вернулся почтмейстер, и Гунн заорал: «Рому для Дэйва!» Бандред уже дозрел. Одинокий голос снова затянул песню, и на этот раз никто его не остановил. Песню подхватили, от мощного хора вздрогнули стены, и все равно никто не протестовал. В полицейском участке констебль Клиффорд налил себе немного виски.

— Жаль, Бринов здесь нет, — прокричал Бони, перекрывая гвалт. — А то бы они еще раз всю пивную купили.

Гунн расхохотался. Почтмейстер не то споткнулся, не то поскользнулся и ухватился за Бони, чтобы не упасть.

— Деньжищ у них больше, чем у короля! — крикнул он. — Пачки, тонны! А все скот-тина, мясцо. Скотина или е-еще к-кой-чего. Да, б-бычки и ково… коровки. Гунна спросите, Гунна!

— Ну, ребята, чего вам еще налить? — спросил Гунн из-за стойки. Еще минуту назад Рамсей был на ногах, наливал, подавал, разговаривал. Теперь он лежал под стойкой, смежив веки и сложив руки на груди. Его жена поставила стаканы перед Ирвином и его компанией и задержалась на секунду поболтать, стоя одной ногой на груди мужа. Колеса следствия окончательно освободились от тормозов, на которые Бони жаловался констеблю Клиффорду.

Почтмейстер размяк и опьянел еще больше. Пол у них под ногами был мокрым от пива, которое Бони тайком выплескивал из стакана. Их то и дело кто-то толкал, и Бандред многоречиво извинялся.

— Здорово держишься, Дэйв, — рявкнул какой-то коротышка, на вид футов четырех ростом и футов десяти в ширину. — Пропусти со мной стаканчик. Добрый вечер, инспектор. Что пьете?

— Знакомься с м-моими дуру… дурузьями, Сид, — выдавил из себя Дэйв.

— Я как раз говорил, жаль, Бринов здесь нет, — сказал Бони.

Сид хохотнул, швырнув фунтовую бумажку на стойку и поддернув брюки.

— Денег больше, чем у самого короля, — бубнил Дэйв. — Кучи денег. Скотина, как же, держи карман! Знаю я, откуда эти денежки. Хотите, скажу? Я знаю… Пош… почтмейстер я или нет? Скот-тина…

Резкая трель свистка пронзила дымный гвалт. В дверях, ведущих на улицу, стоял констебль Клиффорд в полной полицейской форме.

— Время, джентльмены, время! — прокричал Гунн. — Поторапливайтесь, бар закрывается.

Клиффорд исчез. Посетители один за другим вываливались на погруженную во мрак веранду, ощупью спускались по ступенькам и оказывались на темной, немощеной улице.

— Какая ночь! — восхитился Дэйв. — Мы в правильную сторону домой идем?

— Думаю, да, — успокоил его Бони. — Как мы войдем в контору?

— Через чертову дверь, конечно. Черным ходом… Нет, черным н-нельзя, жену разбудим. П-подожди. — Почтмейстер долго рылся в кармане и наконец сунул Бони в свободную руку ключ. — Вот. Передняя дверь. Вперед. Лампа на столе.

Дойдя до почты, Бони отпер дверь, чиркнул спичкой и нашел керосиновую лампу. Дэйв уцепился за прилавок, а Бони вернулся и закрыл входную дверь. Почтмейстер покосился на Бони и нырнул под стойку, за которой находилась большая часть помещения конторы с сортировочными столами, стеллажами для корреспонденции и телеграфными аппаратами.

— Все в-ваше, иншпектор, — прошепелявил Бандред, делая широкий жест рукой. — Берите что хотите. Только часы не надо. Не ходят.

— Сам ты не ходишь, пьяная грязная свинья, — раздался голос разъяренной женщины, остановившейся в дверях смежной комнаты. — Ну-ка марш в постель, быстро!

— Знакомьтесь, инспектор, моя жена.

— Я уже знаком с миссис Бандред, — откликнулся Бони. — Ладно, идите спать. Миссис Бандред сама отдаст мне почту для Эльверстона и Бринов.

18 Неэтичный поступок

В полицейском участке, развалясь, сидел за столом констебль Клиффорд с сигаретой в зубах. Рядом с ним стоял пустой стакан, а на кипе бумаг — бутылка виски, присланная Бони. Веселье только начинало спадать. В участке было тихо, однако на улице ночное безмолвие то и дело нарушали возбужденные мужские голоса. Вошел Ирвин, и Клиффорд, немного завидуя ему, спросил:

— Бони еще на ногах?

— Само собой. Повел домой почтмейстера. Фу, от этого пива и свинью стошнит.

— Выпей лучше виски.

— Спасибо. Чего только не вытерпишь ради дела! А, вот и он.

Оба посмотрели на дверь и увидели входящего Бони. За спиной у него был мешок с почтой. С глухим стуком сбросив его на пол, инспектор поблескивающими глазами оглядел подчиненных, сел на стул и налил себе содовой.

— Приятно провели вечер? — любезно спросил он Ирвина.

— Очень. А вы?

— Местами. Как улов?

— Вы велели мне заняться Линтоном, обратив особое внимание на ниточку, связывающую Бандреда со Стенхаузом, — напомнил Ирвин. — Тут опять всплывают старые дела. Два года назад на пути из Лагуны Эйгара в Брум пропал мешок с заказной почтой. Проверка показала, что здесь его погрузили в самолет, однако по прибытии в Брум мешка в нем не оказалось. Стенхауз начал следствие, а Линтон, который сидит в Бруме, прилетел сюда подсобить. Однако мешка они так и не нашли. Впоследствии не удалось обнаружить ни одного из находившихся в нем отправлений. Соответственно не было установлено, что произошло с мешком — украли или еще что.

Бони перевел взгляд с Ирвина на Клиффорда.

— Мы в Бруме тоже занимались этим делом, — сказал Клиффорд. — Существовала возможность, что мешок похитили по дороге от почтового отделения до аэродрома или же прямо из самолета в одном из мест, где он делал посадки на пути из Лагуны в Брум. Как сказал Ирвин, проверка производилась на обоих конечных пунктах. Со стороны Лагуны Стенхауз ничего не обнаружил.

Ирвин продолжил свой рассказ:

— По словам Линтона, еще до исчезновения мешка Бандред несколько раз получал выговоры за халатное отношение к своим обязанностям, а именно пьянку в рабочее время, в результате чего корреспонденцию приходилось обрабатывать его жене. Линтон говорит, что нарушения инструкции не были серьезными, но ловкий вор вполне мог ими воспользоваться, чтобы украсть мешок с почтой. Однако в конкретном случае пропажи мешка Линтон не нашел никаких должностных нарушений.

— Вы сказали, что Стенхауз проводил это расследование вместе с Линтоном, — заметил Бони. — Вы читали его доклад инспектору Уолтерсу, Клиффорд?

— Там говорилось, что Бандред был допрошен и оказал следствию все возможное содействие. Указывалось также, сколько времени Бандред проработал в Лагуне Эйгара, что у него неплохой послужной список и хорошая репутация. Положительная характеристика была также дана человеку, который занимался перевозкой почты и пассажиров между Лагуной Эйгара и аэропортом.

— М-да. Хотите что-нибудь добавить, Ирвин?

— Ну, Линтон убежден, что Бандред человек, в общем-то, честный — солидный стаж и прочее — и что развинтился он лишь в последнее время. Если бы не трудности в подыскании людей для работы в Лагуне Эйгара, Линтон давно бы порекомендовал перевести его в какое-нибудь южное отделение, где у него будет меньше ответственности.

— Я думаю, перевести его стоило бы, — заметил Бони. — Как полагаете, могли бы мы быстро получить перечень пропавшей корреспонденции?

— Я спросил об этом Линтона, и он сказал, что пришлет копию списка из дела, которое хранится в его ведомстве в Бруме.

— Отлично! Он сказал, когда возвращается?

— Послезавтра.

— Пусть пришлет список… Но только обычным, а не заказным, письмом.

— А как ваши успехи? — поинтересовался Ирвин.

— Как говорят дети, уже горячо. За мной не числится ни одного незаконченного расследования, и я обязательно раскрою убийство Стенхауза и Джеки Масгрейва. Почему я так уверен? Да потому, что не питаю уважения ко всякого рода правилам и предписаниям и, охотясь за убийцей, отбрасываю в сторону щепетильность и этику.

— Мне этого можете не говорить, — проворчал Ирвин.

— Я просто напоминаю, — учтиво сказал Бони. — Вы еще не устали от наших скитаний, Ирвин?

— Нет, мне даже нравится.

— Тогда с утра пораньше снова в путь. Нам понадобится изрядное количество продуктов и снаряжения, ибо мы отправляемся кочевать — как наш приятель Плутон и его пресловутое племя. Вы где ночуете, Клиффорд?

— Здесь, в участке. В комнате, где жил Стенхауз.

— Тогда присмотрите за этим мешком с почтой и завтра верните его почтмейстеру. Скажите, что мне пришлось изменить планы и я не смогу доставить почту по назначению. И проследите за тем, чтобы моя расписка в ее получении была аннулирована.

Бони перевернул мешок, высыпал содержимое на стол и принялся разбирать корреспонденцию. Ирвин и Клиффорд молча наблюдали, как он просматривал конверты с письмами, а потом, разложив их на две кучки, взялся за посылки и бандероли. В конце концов он сложил все обратно в мешок, за исключением одного пакета, адресованного Эзре Брину.

— Я был счастлив узнать, что многие молодые люди, обитающие на необозримых северо-западных просторах, стремятся к возвышению ума посредством изучения серьезной литературы. Должен со стыдом признаться, что в пору моей юности мы транжирили время на чтение романов и комиксов, — усмехнулся Бони. Клиффорд пожирал его глазами, как ребенок фокусника, в ожидании, когда тот вытащит из шляпы кролика. — Вот Эзра Брин, например, — продолжал Бони, — просиживает ночи над учебниками по медицине и антропологии в целях улучшения качества поставляемой его фермой говядины.

— Что вы делаете? — вскричал Ирвин.

— Хочу бросить взгляд на последнее приобретение Эзры.

— Но это же запрещено! Вы не имеете права вскрывать чужую почту. К тому же заказную!

Возившийся с узлами бечевки Бони оторвал глаза от пакета и взглянул на Ирвина.

— Но ведь я никому не делаю вреда, старина, — невинно промолвил инспектор. — Просто хочу посмотреть. Книги всегда были моей слабостью, особенно хорошие книги. Я люблю запах свежей типографской краски, люблю прикасаться к их гладкой тонкой бумаге. Только краешком глаза загляну и снова упакую, никто и не заметит.

— Это нарушение правил, — упорствовал Ирвин. — Если вам нужно ознакомиться с содержимым пакета, вы должны вскрыть его в присутствии адресата либо получить разрешение на осмотр у министра почт.

— Оба предложения лишены смысла. Адресат с полным правом не согласится на то, чтобы пакет был вскрыт посторонними в его присутствии или им самим в присутствии посторонних.

Развязав бечевку, Бони внимательно прочел отпечатанную на машинке адресную наклейку, из которой явствовало, что отправителем пакета был В. Солли, книготорговец из Пепперминт-Гроув, Западная Австралия. Несмотря на свои протесты, Ирвин следил за действиями Бони с напряженным ожиданием. Осторожно развернув коричневую оберточную бумагу, Бони извлек книгу в синей обложке с тисненным золотом названием.

— Гм, — пробормотал он. — Вот весьма полезное пособие по уходу за коровами. Лоутон. «Гинекология», том первый, десятое издание. К тому же новехонькое. И обложка очень симпатичная.

Он медленно открыл книгу и осторожно перелистал первые несколько страниц. Под ними оказалась неровно вырезанная по центру дыра, а в ней — пачка банкнотов. Ирвин тихо присвистнул.

— Будь я проклят! — воскликнул Клиффорд.

С раздражающей аккуратностью Бони принялся пересчитывать деньги, храня не менее раздражающее молчание. Потом столь же аккуратно положил банкноты обратно, закрыл книгу, прочитал и перечитал название, как будто оно могло дать ответ на десятки вопросов, роящихся в головах двух констеблей.

19 Кочующие сыщики

С тех пор как они покинули Лагуну Эйгара, Бони был необычно молчалив, и сейчас, засунув руки в карманы и расслабив плечи, он стоял на обочине дороги, озирая громаду Черного хребта. Ирвин жарил куски мяса на лезвии лопаты, удовольствовавшись отведенной ему ролью и лениво гадая, каким будет следующий ход Бони.

Позвав двух своих трекеров, сидевших у маленького костра, который они развели для себя, Ирвин оделил их ломтями хлеба и недожаренными бифштексами и отослал обратно. Потом крикнул Бони, что обед готов, и тот, по-прежнему погруженный в свои мысли, подошел и примостился у края брезента, уже не раз служившего им скатертью. Только покончив с едой, он сообщил Ирвину о новом задании.

— Вам придется навестить Эльверстона, — сказал он. — Его мы можем исключить из числа подозреваемых по нашему делу и попросить о помощи, которой нельзя требовать ни от Уоллесов, ни от Бринов, ни от Бандредов. Сколько вам понадобится времени, чтобы добраться до фермы Эльверстона?

— Часам к четырем буду там.

— Попросите Эльверстона связаться по рации с вашим сержантом, пусть он установит, где в настоящий момент находятся Джаспер и Эзра Брины. Сейчас они должны подходить к Уиндему или уже быть там. Я хочу знать, по-прежнему ли стадо сопровождают оба Брина или только один и не присоединился ли к ним Сайлас. Учитывая, что эфир открыт для всех, вы могли бы получить эту информацию так, чтобы другие ничего не поняли?

Ирвин усмехнулся.

— Сержант Букер служил во время войны в разведке, шифровальщиком, и мы с ним попытались придумать разговорный шифр вместо букв или цифр. Знаете, вроде тайного языка. Идею ему подсказал жаргон, на котором они в детстве в школе болтали. Между слогами в слове вставляли какой-нибудь другой условленный слог, например «ва». Ховативате мясваца?

— Что это означает?

— Хотите мясца? Однако я мог бы связаться с сержантом и из Лагуны…

— Единственная рация в поселке — на почте, а там Бандреды. Словом, поднимите на ноги Букера и раздобудьте эти сведения. Переночуете у Эльверстона, а утром возвратитесь сюда. Кстати, у самого Эльверстона вы тоже можете разузнать кое-что полезное: настроение аборигенов, подозрения в связи со случаями угона скота — что-нибудь, что могло бы связать Уоллесов со Стенхаузом или Бринами.

— Понял. А вы чем займетесь?

— Поброжу по окрестностям, погляжу что и как.

— Только глядите в оба. Лучше возьмите с собой одного из трекеров.

— Который из них надежнее?

Ирвин посоветовал Чарли, объяснив, что здесь его родные места, а Ларри — из аборигенов с побережья. Однако Бони отказался от Чарли на том основании, что многие из его родичей и соплеменников, должно быть, работают у Бринов и у Уоллесов, и решил взять Ларри.

— Как видите, Ирвин, собранные нами обрывки и кусочки информации, а также местонахождение обоих трупов явно указывают на Уоллесов и Бринов, действовавших либо по отдельности, либо в сговоре. Надо установить, где было совершено преступление. Я думаю, оба убийства произошли поблизости от того места, где нашли Стенхауза, или в том районе, где мы обнаружили труп Джеки Масгрейва. У вас есть какая-нибудь версия, объясняющая факт пересылки Эзре Брину четырехсот пятидесяти фунтов, спрятанных в книге?

— Возможно, Брины нашли месторождение золота и тайно его разрабатывают, — предположил Ирвин. — И Сайлас, может быть, уехал не на крокодилью охоту, как сказала нам Кимберли, а гораздо дальше на запад, к какой-нибудь укромной бухточке на побережье, где его ждали китайские или индонезийские контрабандисты.

— У вашей версии есть один серьезный недостаток, — возразил Бони. — За золото, доставленное Сайласом, контрабандисты выложили бы деньги на бочку. К чему расплачиваться через книготорговца? И еще один вопрос. Зачем портить совершенно новую книгу, чтобы послать Эзре деньги? Не легче ли было отправить их заказным письмом в прочном конверте? Или просто разложить банкноты между страниц книги, если нельзя было послать иначе? Я почти не сомневаюсь, что Брины пересылают через книготорговца что-то ценное для его брата, ювелира. Например, переплавленное в слитки золото. Посылают раз в две недели, а плату получают раз в месяц подобным же образом.

— Если это золото, то к чему такие сложности? — возразил Ирвин. — Городской ювелир не заплатит за него больше, чем лавочник в Лагуне. По крайней мере я так думаю.

— Резонно. Однако займемся трекерами.

Они подошли к аборигенам, и Ирвин сказал, что просит Чарли пойти с ним, а Ларри — с Бони и что Бони — его близкий друг и брат по полицейскому племени. В тоне его не было и намека на приказ, и оба аборигена согласились. Они, как видно, уже знали, что масгрейвские черные пришли в эти места, ибо явно были встревожены. Бони поговорил с Ларри, уверив трекера, что полиция высоко ценит его услуги и что вместе они будут в достаточной безопасности. Он подчеркнул, что людей Плутона интересует только судьба Джеки Масгрейва.

Когда Ирвин с Чарли уехали, оставив им еды на два дня и по одеялу каждому, Бони позвал трекера на совет. Для Ларри это был чужой край, ему пришлось расстаться с белым, с которым он был связан много лет, и с другом, человеком его расы, и сейчас важно было внушить трекеру полную уверенность в Бони и в себе самом.

Они присели на корточки на песчаной полоске, и Бони начертил прутиком карту с идущей вдоль Черного хребта Уиндемской дорогой, отметив то место, где был найден Стенхауз, и ферму Уоллесов. Затем он попросил Ларри показать ему район, который обследовали он и Чарли в поисках следов убийцы. Долго и терпеливо Бони рисовал трекеру чертежи различных участков местности, на каждом из которых могло оказаться искомое место преступления. Инспектор сделал особый упор на установленном факте, что оба убийства были совершены белым, которому помогали скотоводы-аборигены.

В прошлый раз Ларри был послан на поиски подозрительных человеческих следов или следов джипа. Теперь, зная, что все они уничтожены, он должен искать признаки их уничтожения.

Районом поисков Бони избрал местность между дорогой и Черным хребтом. Если там ничего не обнаружится, они пройдут через хребет с востока на запад вплоть до Черного колодца.

Шли час за часом, позади уже осталось немало миль. Когда солнце начало клониться к закату и они оказались в глубокой тени Черного хребта, Ларри сделал Бони знак остановиться и сам застыл на месте, как гвардеец во время коронации. Бони остановился рядом, прислушиваясь. Низкорослые деревца дремали в теплом воздухе погожего вечера. Слышно было лишь одинокое карканье вороны.

Были убиты два человека, пролилась кровь, а на кровь всегда слетаются стервятники. Как в лае собак можно услышать радость, гнев, жалобу, ожидание, так и воронье карканье может много сказать тому, кто умеет слушать. Донесшийся птичий голос был сердит. Однако в нем не было вызова. Птице не угрожал враг, у нее не отняла куска другая ворона. Рассердило ее нечто непонятное.

Только таким, как эти двое, было под силу распознать в крике птицы ее настроение. Решив посмотреть, в чем дело, Бони и трекер направились вдоль хребта на юг, к маленькой рощице в лощине. При их приближении с деревьев слетело несколько ворон, крикливо негодуя на неожиданное вторжение.

Беспрестанно озираясь, Ларри обратился в слух. Казалось, в окружающем ландшафте, столь похожем на тысячи других, не было ничего необычного. Но Ларри что-то учуял, ноздри его возбужденно подрагивали, и Бони молча ждал, признав превосходство полудикого аборигена.

— Человек на джип был здесь,— сказал Ларри, словно его широкий плоский нос уловил запах бензина. — Тот ворона делай шум-гам, потому что человек на джип спрятал ворона еда.

— Ходи-смотри! — велел Бони.

Вскоре они наткнулись на земляной холмик, заваленный камнями и листьями. Ткнув в него палкой и разворошив землю, они обнаружили пепел кострища. Оно было тщательно замаскировано, однако птицы знали о нем, судя по следам лап вокруг. Они знали также, что было спрятано там, под камнями и листьями, но выдавало себя сочащимся сквозь пепел и землю запахом. Бони принялся разгребать холмик руками, ему помогал Ларри.

Они прорыли чуть больше фута и подняли из неглубокой ямы тушу черного козла с перерезанным горлом. Животное пролежало в земле не меньше недели. Его зарезали не на мясо, потому что единственным повреждением на туше, не считая распоротого горла, была вырезанная вдоль хребта полоска шкуры.

Трекеру явно не нравилось это место, и, чтобы немного его подбодрить, Бони спросил, как он узнал, что здесь побывал джип.

— Резина пахнет.

— Следы. Ходи-ищи, — сказал Бони. Оставив козлиную тушу, они принялись прочесывать местность. Вскоре обнаружили пятно мазута, умело прикрытое сухой землей и листьями. Последняя находка доставила Ларри большое удовольствие, и Бони не преминул похвалить его чутье следопыта, важным компонентом которого было необычайно острое обоняние.

Однако задача еще не была решена, картина оставалась неполной. Пока не удалось доказать, что здесь побывал джип убитого полицейского, хотя, несомненно, под деревьями останавливалась какая-то машина. Вполне можно было также предположить, что козлу перерезали горло, чтобы добыть крови. Бони испытывал огромное удовлетворение… и усталость.

До наступления темноты оставался еще час, и они обошли долину по кругу в поисках следов. Потом сделали еще более широкий круг и, когда уже собирались расположиться на ночлег, наткнулись на следы нескольких человек, уходившие в сторону хребта. Вместе с Ларри они пришли к выводу, что людей было пятеро. Все они были скотоводами, так как носили сапоги для верховой езды, и, судя по манере ставить ногу, один был белый, а четверо — аборигены. Чтение следов потребовало недюжинного умения, ибо все пятеро шли гуськом, белый — впереди.

— Станем на ночлег, пока не стемнело, — решил Бони.

Они развели костер, дымивший меньше, чем сигарета, вскипятили чаю и поели, потом загасили огонь и нашли место для сна у основания большого валуна, под которым можно было укрыться от росы.

Ночь была долгой. Ближе к рассвету подул ветер, и стало холодно. Одетый в шинель и завернувшийся в одеяло Ларри не проснулся. Бони, у которого было только одеяло, пришлось хуже. Он просидел до восхода солнца, прислонившись спиной к камню и куря сигарету за сигаретой, пока не одеревенел язык.

Поев и собрав свое немудреное снаряжение, они двинулись по следам пятерых скотоводов. Первым шел трекер. Ларри был этому рад, потому что шагавший позади Бони прикрывал его от внезапного нападения. Ведь дикари любят устраивать засады и обычно дают врагу миновать ловушку, чтобы метнуть копье в спину.

Ларри остановился у голого каменистого склона, поднимавшегося из широкой серой песчаной дюны. Склон круто уходил к нему, бурый и совершенно гладкий, если не считать небольших оспин раскрошившейся под действием воды и ветра породы. Они достигли песчаного пригорка, пройдя одним из трех небольших ущелий. Было ясно, что группа, по чьим следам они шли, спустилась на дюну по одному из двух других ущелий, направляясь к тому месту, где был зарезан козел.

Перейдя через хребет, группа сделала привал на дюне, даже не попытавшись скрыть следы своего пребывания там. Четверо тащили какой-то груз на сделанных из двух жердей носилках. Пятый, шедший следом, вел за собой несколько коз.

Не будь голова у Бони занята множеством других мыслей, он бы наверняка залюбовался удивительными красками горных склонов, кое-где скрытых зарослями спинифекса. Сейчас они находились на высоте двух тысяч футов над Утесом Мертвого Козла, но некоторые вершины хребта были на тысячу футов выше. Вокруг не было видно никаких признаков пребывания скота, попадались лишь редкие следы кенгуру. Птиц, кроме вездесущих орлов, не было вообще.

В половине десятого утра, если судить по солнцу, Бони остановился у подножия обрывистого утеса из бурого железняка и стал внимательно наблюдать за орлами, заинтересовавшись их странным полетом.

В обычных условиях каждый орел, а в период гнездования и каждая семейная пара, держится своей охотничьей территории. Орлы, которых видели сейчас сметливый Ларри и не менее проницательный Бони, описывали круги над одной точкой к западу от них. Высота полета говорила о том, что птиц заинтересовало нечто, находящееся на земле, и что это «нечто» не внушает им доверия.

Бони не пришлось просить Ларри быть еще осторожнее, когда они двинулись дальше.

Они миновали лишенный растительности перевал между двумя золотисто-красными зубцами в каменной короне хребта и стали спускаться вниз по западному склону, то и дело останавливаясь, чтобы Ларри мог разведать дорогу.

Они крадучись обогнули основание крутого отрога, усеянного камнями, готовыми каждую секунду сорваться вниз со скоростью курьерского поезда, и вышли к большому холму, насквозь прорезанному расселиной. Она была футов сто в длину и десять в ширину по всей высоте стен, поднимавшихся на семьсот-восемьсот футов над ровным дном. В глубине расселины царил зеленоватый полумрак тропических джунглей.

На песчаном дне были видны следы сапог. Ларри заметил также отпечатки босых ног и, остановившись, молча указал на них рукой. Бони улыбнулся и кивком велел трекеру идти дальше. Ларри повиновался. Дойдя до другого конца гигантского сабельного рубца, он остановился.

— Они нашел Джеки Масгрейв, — прошептал он. — Они нашел, кто убил Джеки Масгрейв.

Бони осторожно выбрался из расселины. Перед ним открылась неглубокая впадина, окруженная с трех сторон горными склонами и четвертой примыкающая к долине, где лежала ферма Бринов. В центре чашеобразного углубления стоял помост, поддерживаемый двенадцатифутовыми шестами. На помосте что-то лежало, и ветер время от времени задирал изорванную полу армейской шинели — такой же, какая была на Ларри.

20 Разные методы, одинаковые результаты

На углу шаткого помоста сидела ворона, вертя головой по сторонам. Несколько других разгуливали по земле, пока не отваживаясь зайти под платформу. Высоко в небе кружили бдительные, осторожные, всевидящие орлы. Вороны решили, что людей поблизости нет. Орлы остерегались.

Бони сделал Ларри знак рукой следовать за ним, и вместе они приблизились к помосту, держась подветренной стороны. Землю вокруг покрывали следы босых ног. Под помостом она была вымощена камнями. В двух местах кладка была нарушена.

Испокон веков человек убивал человека, и общество — от пещерных людей до обитателей больших городов — объединялось в преследовании убийц. Современное общество борется с ними научными методами и с помощью специалистов. Первобытные же люди по-прежнему полагаются на природные явления и методы поиска, которые кажутся нам до смешного ненадежными. Следовательно, дикари должны часто ошибаться, казня невинных. Известно, однако, что хитроумная машина цивилизованного правосудия, опирающаяся на достижения науки, тоже, как ни странно, не раз предавала людей смерти за преступления, которых они не совершали.

Когда масгрейвские аборигены узнали, что Джеки Масгрейв убит, а тело его спрятано в лошадиной туше, они решили найти убийцу с помощью правил и обрядов, освященных опытом тысячелетий.

Отыскав мертвую лошадь, они перенесли тело Джеки в эту низину, где построили высокий, шаткий помост. Они раздели труп и, поместив на помост, прикрыли изрезанной в лоскутья одеждой. Развеваясь на ветру, лохмотья должны были отгонять птиц. Под помостом аборигены сложили площадку из плоских камней, каждый из которых пометили именем человека, который мог убить Джеки Масгрейва.

Процесс разложения зашел уже далеко, и соплеменникам Джеки Масгрейва не пришлось долго ждать, когда откроется имя убийцы. Ведь до тех пор, пока преступника не постигнет возмездие, дух мертвеца не обретет покоя в новой обители — камне, дереве или термитнике. Витая вокруг тела, где он когда-то жил, дух направляет капли жира, сочащегося из гниющей плоти, на камень с именем убийцы. Суеверие? Или нечто большее?

Подхваченные южным ветром, капли падали на два камня. Их вытащили из кладки, и колдун, низко склонившись над ними, объявил имена убийц.

Бони смотрел на эти два камня, и на лице его одновременно отражались задумчивость и тревога. Он не знал, как прочесть пометы, сделанные колдуном масгрейвского племени, и потому не мог предостеречь двух людей, оказавшихся перед лицом первобытного правосудия. Он был согласен с Тайным Советом и Верховным Судом, которые считали, что такой способ изобличения убийцы чреват нарушением законности, но знал лучше, чем любой умудренный судья, что тех двоих, чьи имена оказались на закапанных жиром камнях, ждет неминуемая смерть.

— Что говорят камни? Кто убил Джеки Масгрейва? — спросил Бони, но Ларри смотрел куда угодно, только не на камни, и качал головой, давая понять, что все это ему очень не нравится. На первый взгляд Бони задал просто глупый вопрос, ибо Ларри не лучше его разбирался в знаках на камнях. Но спросил он лишь затем, чтобы как-то успокоить трекера. Бони перенес внимание с двух таинственных камней на окружающие низину скалы и крутые склоны, но не обнаружил признаков слежки. Теперь, когда дух Джеки Масгрейва бросил капли жира на камни с именами убийц, Бони склонялся к мысли, что масгрейвских аборигенов больше не заботят останки сородича.

— Возьми след белого человека и козла, — велел он Ларри, и тот с нескрываемым облегчением двинулся в обход помоста. Вскоре он махнул Бони рукой, указывая на край впадины.

Босые ноги оставили извилистый след, змеившийся вниз по склону. Потом Ларри указал на отпечатки козлиных копыт там, где животное строптиво потянуло в сторону. С этой точки были хорошо видны Загоны Девятой Мили на сравнительно ровном участке местности и, несколько ниже, ветряной двигатель над Черным колодцем.

След аборигенов, настолько отчетливый, что его увидел бы и слепой, огибал плечо хребта и, пересекая круто сбегающие вниз русла высохших ручьев, терялся вдали.

Черный колодец был на севере; за ним виднелась промоина, в которой лежала мертвая лошадь. Аборигены пришли оттуда, они перенесли труп Джеки Масгрейва в естественную впадину в предгорьях Черного хребта, где, они надеялись, их никто не потревожит. Снова спустившись на равнину, они двинулись на юг растянутой в ширину группой.

К югу находилась ферма Бринов, до которой по прямой было около десяти миль. Масгрейвские аборигены могли направиться на юг, намереваясь явиться на ферму и схватить убийцу или убийц Джеки Масгрейва, чьи имена они прочли на камнях. Это означало неминуемое столкновение, в котором Бринам пришлось бы противостоять дикарям в одиночку, рассчитывая лишь на сомнительную помощь чернокожих скотников во главе с Патриком О'Грейди.

Оставалось еще разыскать место убийства констебля Стенхауза и Джеки Масгрейва, что можно было сделать, лишь пройдя до исходной точки по следам белого и четырех аборигенов.

Был уже четвертый час, и Бони попросил Ларри развести костер и вскипятить воды для чая, а сам пошел на разведку. Он быстро отыскал следы белого и аборигенов, которые, теперь он был уверен, несли труп констебля Стенхауза.

Подкрепившись наскоро приготовленным обедом, Бони и Ларри двинулись по следам пятерки, соблюдая крайнюю осторожность. Не прошли они и мили, как следы свернули к хребту там, где от него откололись огромные куски красноватой породы, вклинившись небольшой скальной грядой в окружающую равнину. Достигнув утесов, они крадучись обогнули их, убедившись, прежде чем покинуть это укрытие, что за ними никто не следит. Наконец они вышли на открытое место, где увидели шалаш, наподобие того, что стоял возле Черного колодца.

Поблизости была вырыта шахта, над ней стояла лебедка, а на стальном тросе висело ведро, которым поднимали на поверхность породу — беловатую и слоистую от примеси гипса. Большой, в несколько кубических ярдов, отвал рядом с шахтой указывал на ее большую глубину или наличие длинных горизонтальных выработок. Вокруг шахты виднелись многочисленные следы босых ног и маленькие круглые ямки, оставленные древками копий.

Они опустили ведро на дно шахты, и Бони определил, что та была около сорока футов глубиной. Он внимательно исследовал породу, набирая ее в пригоршни, чтобы рассмотреть поближе, но следов золота не обнаружил. Это, однако, еще не доказывало, что его тут не было.

— Стой здесь, Ларри, — сказал Бони и стал обходить шахту. Вернувшись к трекеру, он сел на кучу беловатой глины и закурил сигарету, окончательно убедившись, что труп Стенхауза унесли именно отсюда.

Он осмотрел золу костра, на котором готовили еду, и, покопавшись в кучке пустых консервных банок, пришел к выводу, что последняя была брошена туда меньше месяца назад.

Хотя шахта находилась на земле Бринов, из этого не следовало, что выкопали ее они сами, — ведь любой человек, купив старательскую лицензию, имеет право рыть, где захочет. Однако близость шахты к ферме Бринов почти неопровержимо доказывала, что они о ней знали. И, значит, за дальнейшими разъяснениями нужно обращаться к ним.

— Масгрейвские черные пошли к ферме Бринов, — сказал он Ларри, и тот быстро кивнул в знак согласия. — Иди назад через хребет, найди констебль Ирвин и Чарли. Они там, где мы нашли мертвый констебль Стенхауз.

Ларри осклабился и снова закивал. В глазах его мелькнуло облегчение. Бони вырвал листок из блокнота и написал Ирвину, что направляется на ферму Бринов и просит его как можно скорее приехать туда. Ларри бережно опустил записку в карман шинели. Бони мог бы, конечно, подсказать ему, что без шинели и ботинок идти будет гораздо легче, однако он слишком хорошо знал, как трекер гордился своей формой.

Ларри посмотрел на солнце, улыбнулся, сказал, что сделает все как надо, и пошел на север, оставив Бони сидящим на куче породы с очередной сигаретой в зубах. Было уже четыре часа. Напрямик до фермы было около трех часов ходу, и он надеялся добраться до нее засветло. Бросив снаряжение, Бони двинулся в путь.

Через полчаса он окончательно убедился, что дикари пошли к ферме Бринов, решив расправиться с людьми, чьи имена были на двух камнях. Он также не сомневался, что, раз его имени не могло быть ни на одном из них, его аборигены не тронут, если только он не попытается вмешаться.

Он выбрался на дорогу от загонов к ферме, когда солнце уже садилось, и зашагал по пыльному проселку через бесконечную вереницу бугров и ложбин. Непривычный к долгим маршам, избалованный автомобилями и самолетами, он страшно устал и, преодолевая каждый новый подъем, с надеждой смотрел вперед, ожидая увидеть ферму.

С вершины одного из холмов ему открылось тянувшееся до следующего пригорка широкое плоское пространство, поросшее спелой поллинией и усеянное красными горбылями термитников. До ближайшего холма была добрая миля, и Бони собрался передохнуть, как вдруг заметил всадника, взлетевшего на макушку пригорка и галопом устремившегося вниз на равнину.

Бони поспешил вперед по дороге, на которой все еще виднелись отпечатки шин, оставленные пикапом Ирвина. Всадник скакал во весь опор, низко пригнувшись к шее лошади, и можно было разглядеть, что это абориген. Расстояние между ними сократилось настолько, что Бони увидел выкаченные белки глаз и сверкающую полоску зубов в застывшем оскале.

Внезапно лошадь споткнулась и стала оседать на передние ноги. Всадник закричал и, дернув поводья, поднял и послал ее в галоп. В лучах солнца сверкнуло жало копья. Позади всадника возникла черная фигура и на долю секунды застыла как статуя, а потом с наклоном подалась вперед, вслед за копьем, молнией сорвавшимся с копьеметалки.

Бони укрылся в высоких зарослях тростника. Он снова увидел лошадь — теперь гораздо ближе. Она шаталась на подгибающихся ногах, а седок исступленно кричал и бешено рвал поводья, пытаясь удержать ее на ногах. Между ребер животного, золотисто поблескивая на солнце, раскачивалось древко копья.

Отчаянно, душераздирающе заржав, лошадь остановилась, упала на колени и рухнула вперед. Всадник вылетел из седла и побежал. За спиной у него вынырнули из травы десятка два голых дикарей и бросились вдогонку.

Бони инстинктивно пригнулся в своем укрытии, потрясенный зрелищем вершащегося у него на глазах первобытного правосудия, которое ничто не могло отвратить с безошибочно избранного пути. Беглец промчался мимо Бони. Поравнявшись с ним, он собрался было остановиться и с пистолетом в руке встретить преследователей лицом к лицу, однако мгновенно понял, что для него это верная смерть, и побежал дальше. Спасавшийся от дикарей человек был не кто иной, как старший скотник Бринов с нелепым именем Патрик О'Грейди. Его преследователи, которых Бони видел сквозь заросли поллинии, были легки и невысоки ростом. Волосы их были смазаны человеческим жиром и заплетены в косички, в которые были продеты человеческие кости. У них были жесткие бороды, зубы обнажены в оскале, мускулы бегущих ног мощно играли под кожей. Они пронеслись мимо, точно летучие черные призраки. Стремительные и ловкие, они, казалось, бежали без всякого усилия, не зная усталости.

Патрику О'Грейди мешали тяжелые сапоги, брюки, куртка, прошлая сытая жизнь. Он походил на жирного зайца, за которым гнались поджарые и изголодавшиеся дикие псы.

Во всех движениях преследователей сквозила уверенность в том, что добыча не уйдет. Бони выскочил на дорогу и посмотрел назад. Он увидел бегущего из последних сил Патрика О'Грейди, увидел, как он скрылся за холмом. За ним летели темные фигуры дикарей. Тела и копья преследователей блеснули на солнце, когда они тоже достигли вершины холма.

21 Страх

Сначала Бони решил, что все масгрейвские аборигены, покинувшие свои земли, чтобы найти убийцу Джеки, были в той группе, которая подстерегла Патрика О'Грейди, однако засомневался в правильности своего вывода, когда, пройдя еще милю, увидел следы босых ног.

Он вспомнил, что, когда впервые заметил Патрика О'Грейди, тот уже миновал спрятавшихся в зарослях аборигенов. В тот момент он еще не знал, что там засада, но гнал лошадь во весь опор, словно самого его гнал страх. Теперь стало ясно, что О'Грейди уже прорвался через одну засаду, однако тут же угодил в другую. Первая была между Бони и фермой.

Бони брел по извилистой дороге, не опуская головы, хотя у него ныли плечи, а через мышцы ног словно пропустили раскаленные провода. Он по-прежнему был уверен, что дикарям нет до него дела, ибо ум их не мог вместить больше одной мысли и единственным их стремлением сейчас было настичь тех, кто, как они думали, отнял жизнь у их сородича. Что одним из двоих, чьи имена на камне запятнал человеческий жир, был Патрик О'Грейди и что его уже догнала смерть, Бони совершенно не сомневался. Другому еще предстояло встретить свою судьбу, и все указывало на то, что дикари будут искать его на ферме Бринов.

Солнце зацепилось за гребень Черного хребта. Две дрофы грациозно проплыли по воздуху, чтобы сесть за полоской травы, но внезапно передумали и, захлопав крыльями, поднялись вверх и полетели прочь. Четыре кенгуру пересекли дорогу поспешными прыжками — слишком поспешными для животных, направляющихся к водопою или обратно. Плюс ко всему волосы у Бони на затылке, казалось, покалывали кожу, а между лопатками побежал холодок, точно сама плоть предупреждала его о нацеленных копьях.

Дорога делала поворот, приближаясь к краю обрыва, откуда открывался вид на ферму Бринов, а потом, извиваясь, сбегала вниз, огибала невысокий утес, пересекала ровный участок земли и исчезала за стоявшей на отшибе кухней.

Сначала Бони показалось, что дикари заняли ферму, но он быстро понял, что кучка аборигенов возле кухни — люди Бринов. Когда он шел по двору, из кухни появилось еще несколько человек, другие сидели на веранде дома. Стоянка на берегу ручья опустела.

В дверях дома возникла Кимберли Брин. На ней была одежда скотника, на бедре висел тяжелый револьвер. Вечерний свет играл на ее роскошных волосах, как на оперении диковинных птиц. Бони расправил плечи и подтянулся.

— Вынужден снова вас побеспокоить, мисс Брин!

— Инспектор Бонапарт! — тихо, с холодком произнесла она. И, без тени тревоги в голосе, добавила: — Я рада, что вы приехали. Мы ожидаем неприятностей. У вас сломалась машина?

— Нет, я пришел пешком… Вы сказали, неприятности?

Ей спокойные серые глаза внимательно посмотрели на него, на его небритое лицо, пропыленную одежду и предательски оттянутый правый карман.

— Входите, — пригласила она. — Сейчас я вас покормлю.

Бони вошел в дом вслед за ней. Она крикнула что-то служанкам, и те убежали. Кимберли показала ему, где умыться, и когда он вошел в комнату, она уже наливала чай в одну из своих дорогих фарфоровых чашек, стоявшую возле ожидавшей его тарелки с едой. По другую сторону стола сидел Джек Уоллес.

Бони спокойно выдержал пристальный взгляд темно-серых глаз и небрежно кивнул. Он не произнес ни слова — пусть разговор начинает Уоллес, если хочет.

— Наши аборигены насмерть перепуганы, мистер Бонапарт, — сообщила Кимберли. — Говорят, черные из пустыни пришли за убийцей Джеки Масгрейва. Я ничего не понимаю. Я уверена, что никто из наших людей Джеки Масгрейва не убивал.

— Никогда не знаешь, что у этих дикарей на уме, — уклончиво ответил Бони и набросился на ростбиф, какого не приготовишь из купленной в магазине говядины. — На днях я видел их следы, — добавил он.

— Где? — тихо спросил Уоллес, явно стараясь сдержать волнение.

— На хребте, — сказал Бони и, повернувшись к Кимберли, спросил: — Ваши братья все еще в отъезде?

— Да. Джаспера и Эзры не будет еще несколько дней. Сайлас должен вот-вот приехать. Было бы очень кстати. Знаете, наш старший скотник сбежал, а остальные черные ужасно переполошились.

— Вы догадываетесь, почему он сбежал?

— Понятия не имею. Вернулся домой около двух, поставил лошадь в загон, оседлал другую — только его и видели. А остальные все скопом бросились на ферму — говорят, сюда идут люди Плутона и они не желают оставаться в своих хижинах, а хотят на кухню или даже в дом. Просто насмерть перетрусили все до единого.

— Гм. Вы давно здесь, мистер Уоллес?

— Порядочно, — буркнул Уоллес.

— А точнее?

— Сразу после обеда приехал, если вам так надо знать.

Кимберли нахмурилась. Восхитительно мягкие линии рта и подбородка исчезли, сменившись твердостью, подсмотренной у каменных утесов. Вошла служанка с яблочным пирогом и чашкой заварного крема на подносе. Кимберли встала и включила свет. Служанка убрала пустую тарелку Бони и поставила перед ним сладкое. Он подождал, пока она вышла. Когда он заговорил, тон его был холоден:

— В такое время было бы разумнее помогать друг другу, мистер Уоллес.

— Еще бы! — резко бросила Ким. — Что на тебя нашло, Джек?

— Ничего особенного, — ответил Уоллес, вставая. — Просто мне пора домой.

— Ты же сказал, что заночуешь здесь, раз черные так нервничают, — напомнила она с просительной ноткой в голосе.

— Так и для вас будет лучше, — сухо добавил Бони. — Час назад я видел Патрика О'Грейди, который скакал сломя голову к Загонам Девятой Мили. Потом он вылетел из седла и побежал, а за ним — десятка два дикарей. Они проткнули лошадь копьем, я своими глазами видел. Как проткнули О'Грейди, я не видел, но уверен, что он не избежал этой участи.

Кимберли помотала головой, точно пытаясь стряхнуть стиснувший виски обруч. В свете лампы волосы ее сверкнули медными нитями. В ее глазах появился страх, хотя голос оставался спокойным.

— Где это произошло, инспектор?

— Милях в двух отсюда. О'Грейди скрылся за холмом к северу от меня. Дикари преследовали его по пятам. Последний раз я увидел их на вершине того же холма. Они либо убили О'Грейди на месте, либо схватили, чтобы допросить… сначала. Скорей всего, первое.

— Зачем им его допрашивать? — хрипло спросил Уоллес.

— Чтобы выяснить, что он знает об убийстве Джеки Масгрейва. Ведь они нашли труп трекера…

— Где? — одновременно крикнули Джек и Ким.

— В скелете павшей лошади.

Уоллес снова опустился на стул.

— Вы даром время не теряли, а?

Бони кивнул, не поднимая глаз от пачки, из которой доставал новую сигарету.

— Где лежала лошадь? — спросила Кимберли.

— Поблизости от Черного колодца, мисс Брин. Кто-то, вероятно, подсказал масгрейвским аборигенам, где искать. Кто бы он ни был, человек этот не знал или не захотел сказать, кто убил Джеки Масгрейва. Дикари перенесли тело в горы, положили на высокий помост и стали смотреть, как капли жира падают на уложенные внизу камни. Каждый камень представлял подозреваемого в убийстве. Капли упали на два камня, показав, что убийцы Стенхауза застрелили и трекера.

— Убийцы! — воскликнул Уоллес. — Так их было двое?!

— Двое, мистер Уоллес. С одним, Патриком О'Грейди, они уже расквитались. Теперь будут охотиться за другим.

— Но послушайте, инспектор, мы знаем черных и их обычаи, однако нельзя же всерьез верить, что пятна жира на камнях могут указать убийцу, — запротестовала Кимберли.

— Как лицо официальное, мисс Кимберли, я обязан поддержать ваше мнение о правосудии дикарей. Я лишь рассказал вкратце, что произошло с телом Джеки Масгрейва и вашим старшим скотником. Однако факт остается фактом: дикари убеждены, что О'Грейди и тот, второй, виновны в смерти их сородича. Вашего старшего скотника они убили не из охотничьего азарта. И то, что О'Грейди пытался бежать, говорит о нечистой совести, не так ли?

— Вы правы. Я, пожалуй, оставлю всех наших аборигенов на ночь в доме, так будет лучше.

— Ну а мне пора возвращаться, — сказал Уоллес.

— Через полчаса стемнеет, — заметил Бони. — Вы на чем приехали?

— На пикапе. За меня не беспокойтесь.

— Может быть, все-таки останетесь до утра?

— Правда, Джек, — присоединилась Ким, — тебе лучше остаться.

Уоллес стоял сжав губы, но в его серых глазах сквозила нерешительность.

— Нет, мне надо домой, — упорствовал он, точно хотел убедить самого себя. — Старики волноваться будут, если не вернусь к ночи. Не тревожься, Ким, инспектор не даст тебя в обиду.

Уоллес направился к двери, оглянулся, пожал плечами, встретившись глазами с Ким, и вышел из комнаты. Ким и Бони услышали, как загудел мотор, и сидели молча, прислушиваясь, пока шум его не стих вдали. За окнами наступала ночь.

— Дурак, — бросила Кимберли. — Поехал к Загонам Девятой Мили, а ведь дикари как раз между нами и Загонами, так вы сказали?

— Да, двумя отрядами, — подтвердил Бони. — Теперь надо позаботиться о нашей безопасности. Я предлагаю, чтобы женщины и дети укрылись в доме, а мужчины заперлись на кухне. Там крепкие ставни на окнах. Они закрываются?

— Наверное. Их не трогали много лет. Ни разу на моей памяти. Нужды не было.

Выйдя из дома в крытый переход, соединяющий его с кухней, Кимберли хлопнула в ладоши. Из кухни высыпали аборигены и устремились к ним, но Кимберли крикнула что-то на их языке. Ее сразу поняли. Мужчины и женщины загалдели, возбужденно переговариваясь. Потом женщины — старухи, толстухи служанки, стройные девушки — пошли к дому, и с ними подростки и дети мал мала меньше. Кимберли провела всех в дом, куда раньше допускались лишь немногие избранные, помогавшие по хозяйству.

Бони подошел к мужчинам, сгрудившимся возле кухни. Теперь там осталось тридцать семь взрослых аборигенов и восемь юношей, уже прошедших обряд посвящения в мужчины. Инспектор впустил их на кухню и приказал закрыть ставни на двух больших окнах.

Мужчины помоложе понимали по-английски. Бони выбрал одного из них, с приметным шрамом на лице, говорившим о том, что он прошел обряд полного посвящения.

— Как тебя зовут? — приветливо спросил инспектор.

— Блинкер.

— Пойдешь со мной, Блинкер, и отвяжешь всех собак. Не бойся, пока я рядом, с тобой ничего не случится.

Бони вытащил пистолет, и Блинкер сразу успокоился. В сгущающихся сумерках они вместе сходили к ручью и отвязали несколько запаршивевших псов, принадлежавших аборигенам, а потом вернулись во двор фермы и выпустили из будок квинслендских овчарок. Обрадовавшись свободе, собаки стали носиться по двору, затеяв общую драку. Теперь можно было не опасаться внезапного нападения: собаки почуют чужих издалека.

Было, однако, маловероятно, чтобы дикари отважились напасть на ферму: даже те, что жили в глубине большой южной пустыни, научились уважать внушительную машину белого закона.

Войдя на кухню, Бони окинул взглядом собравшихся там аборигенов. Он улыбнулся им широко и открыто, пытаясь преодолеть естественную сдержанность этих не испорченных цивилизацией людей.

— Почему вы так испугались, ребята? — спросил инспектор. — Ведь не вы убили Джеки Масгрейва?

— Не мы, правда, мистер, — ответил Блинкер.

— А кто, знаете?

Бони пристально посмотрел им в глаза, точно хотел заглянуть в самые их души. Никто не отвел взгляда, не поежился, не засмеялся, чтобы скрыть смущение. Среди них был старик колдун с проткнутым иглой языком. На вид ему было лет сто — на самом деле, наверное, едва перевалило за шестьдесят. Бони снова улыбнулся аборигенам и тронул Блинкера локтем, делая ему знак выйти с ним на улицу. Там он сел на скамейку, прислонившись спиной к стене кухни, и пригласил скотника сесть рядом.

— Почему ты не пошел со скотом в Уиндем, Блинкер?

— Я дошел со стадом до Четвертой стоянки, а там нас догнали Джаспер со Стеном, Фрайпеном и стариком Стаггером и сменили нас.

— Вот как, — пробормотал Бони и нарочно молчал целую минуту, прежде чем задать следующий вопрос: — А что, старший скотник не был с вами на Четвертой стоянке?

— Нет, он куда-то уехал с Джаспером, когда мы отправились с Девятой Мили.

— И не приехал с Джаспером на Четвертую стоянку?

— Нет, ему надо было задержаться дома.

— М-да. А в этот раз он сразу же уехал, как мне передали. И даже не сказал — куда. Сколько было времени, когда Джаспер, Фрайпен, Стен и Стаггер сменили вас?

— Часов семь. Стадо уже снялось с ночной стоянки, это я точно помню. Я ехал сбоку.

— А кто приказал тебе вернуться домой? Джаспер?

— Нет, Эзра. Джаспер на другое крыло поехал.

Бони снова выждал минуту.

— Ну, а тебе-то только лучше, верно, Блинкер? Дома отдыхаешь. Ты говорил с Джаспером и остальными в то утро, когда они вас сменили?

Блинкер тихо засмеялся.

— Нет, не говорил. Эзра сказал: езжайте домой, мы и поехали.

— Спорить, значит, не стали, — усмехнулся Бони. — Ты уверен, что видел в то утро Джаспера, а не Сайласа?

На этот раз Блинкер расхохотался от души.

— Еще бы, — сказал он. — У Сайласа нет такой черной бороды, как у Джаспера.

— Ладно, Блинкер. Иди скажи колдуну, что я хочу его видеть.

22 Машина правосудия

Ни из дома, ни из кухни не просачивалось ни лучика света. Кимберли Брин вышла на веранду и села на стул, который подставил ей Бони. Собаки молчали. По крайней мере две сидели где-то поблизости — слышно было, как они вычесывают своих неистребимых блох. Вдалеке замычала корова, ей ответил еще более далекий рев быка.

— Я разместила женщин и детей в двух комнатах, — сообщила Кимберли и сделала паузу, словно ожидая, что скажет Бони. — А кладовую и общую комнату заперла.

— Разумная предосторожность, памятуя о божественном торте, который вы держите в шляпной коробке под диваном, — заметил Бони. — Сомневаюсь, чтобы нашлось много горожанок, умеющих испечь такой торт, каким вы угостили на днях нас с констеблем Ирвином.

— Это один из рецептов моей матери. У меня, знаете ли, было достаточно времени, чтобы научиться готовить. Хотя Джаспер делает это лучше меня. Несколько наших аборигенок тоже хорошие поварихи. Я сама их научила, хоть и нелегко это было. Вы знаете, кто убил констебля Стенхауза и его трекера?

— А вы?

Встречный вопрос прозвучал как бы невзначай, и это притупило его остроту. Бони с интересом ждал ответного хода.

— Не знаю. Но очень хотела бы знать. Вы уже приезжали сюда с констеблем Ирвином, теперь пришли снова, один. И мне становится страшно… за нашу семью. Понимаете, мы всегда жили счастливо. Здесь, среди этих гор, где все мы родились. У нас есть наша земля, наша ферма, наши аборигены, и ничего больше нам, в общем-то, не нужно. И вот убивают констебля Стенхауза, появляетесь вы, потом приходят дикари из пустыни, и начинает казаться, что нам что-то угрожает, а что — непонятно. Вы знаете, почему убили констебля Стенхауза?

— Нет. Можете вы мне объяснить?

Она надолго умолкла, и Бони не торопил ее с ответом. Огненной шутихой сверкнул метеор, и он ясно увидел Кимберли. Она сидела, напряженно выпрямившись, положив руки на колени, и смотрела прямо перед собой. Когда она снова заговорила, голос ее стал тише:

— Думаю, что могу, но я не совсем уверена. Зло рождает зло. Даже у животных так. У коров, у коз. Джаспер всегда говорил мне, что одно зло другое за собой тянет. Стоит только сделать зло, и из него обязательно новое зло выйдет.

— Джаспер… Это ваш любимый брат?

— Они у меня все любимые. Я ведь без отца выросла, а мать едва помню. Сайлас был мне вместо отца. Очень строгий, но справедливый. Джаспер был… не знаю, как объяснить, но он мне вроде матери был. Научить, показать — с этим всегда к нему. Ну а Эзра… Эзра был моим старшим братом. Я дралась с ним, дразнила его, завидовала ему, а он всегда старался мной командовать, уроки заставлял делать. Я думаю, лучше моих братьев никого на свете нет.

Легкий нажим на «я» как будто подразумевал, что Бони мог думать иначе. Но, не желая вступать в спор, он сделал вид, что не обратил внимания на интонацию, и вернулся к своему последнему вопросу:

— Так почему, вы полагаете, был убит констебль Стенхауз?

— Потому что он был плохим человеком, насквозь плохим. С женой его я только дважды встречалась. Первый раз — когда мы обе еще девчонками были. А второй — у них на свадьбе, в Лагуне. Стенхауз несколько раз у нас бывал во время своих объездов. Его здесь никто не жаловал. А Джек Уоллес любил свою сестру, как мои братья меня любят.

— И поэтому, думаете вы, констебль Стенхауз получил пулю в грудь?

— Да.

Бони отметил свою собственную реакцию на это тихое, но решительное «да». Сидевшая рядом с ним в темноте женщина, одетая по-мужски и вооруженная, в чьем доме прятались перепуганные аборигены, являла собой чрезвычайно интересный продукт этого фантастического края. Воспитал ее в строгости один брат; учил жизни другой; зачатки образования дал третий. Дочь ближайшего соседа видела она лишь два раза в жизни. И тем не менее голос у нее был очень женственным, а речь — на удивление правильной, учитывая все обстоятельства и влияние трех братьев, двоих из которых Бони видел и никогда не счел бы подходящей компанией для девочки-подростка.

— Зачем к вам приезжал сегодня Джек Уоллес? — поинтересовался он.

— Хотел повидать Сайласа. Я рассказала ему, что творится с нашими аборигенами, и он решил остаться до возвращения Сайласа.

— Почему? Он знал, что в горах появились дикие аборигены?

— Он сказал, что узнал о приближающейся опасности от своих черных.

— И приехал позаботиться, чтобы с вами ничего не случилось?

— Нет, ему надо было повидать Сайласа.

Голос ее вдруг стал ломким, и Бони, правильно истолковав предостережение, решил пока не углубляться в расспросы. Собаки по-прежнему были спокойны. Ночной мрак нарушали лишь падающие звезды.

— Но он все-таки хотел остаться? — спросил Бони.

— Хотел. Сказал, что просто должен, раз мужчины в отъезде. Но я ему ответила, что как-нибудь сама справлюсь со своими аборигенами, да и с дикарями, если понадобится. — Кимберли тихо рассмеялась, но в голосе ее прозвучал металл. — Хочет, чтоб я за него замуж вышла. Да я скорей с Бингилом обвенчаюсь.

— Это ваш колдун?

— Да. Я уже сказала Джеку, что у него никаких шансов. Только не сказала — почему.

— Он, вероятно, догадывается — почему, мисс Брин. Собственно говоря, уехать домой для него было безопаснее, чем остаться здесь. Дикари охотятся не за ним.

— А вы откуда знаете? — быстро спросила она.

— Я говорил с Бингилом. Ведь кто-то сообщил об убийстве Джеки Масгрейва западным аборигенам, которые передали известие на юг, масгрейвскому племени. Оказалось, Бингил узнал основные детали происшествия от одного из причастных к нему людей и послал мальчишку к западным аборигенам сказать, чтобы те сообщили южанам. Сам он не мог этого сделать, не обнаружив себя.

— Ладно, я разберусь с этим старым пакостником! — бросила Кимберли. — Завтра же утром.

— Я уже сделал это за вас, мисс Кимберли. От добра добра не ищут. И потом, Бингил поступил в соответствии с правами и привилегиями, которые аборигены признают за колдуном. Он знает, кто убил Джеки Масгрейва, но ни вы, ни я, ни кто-либо еще не вырвет у него имени убийцы. Помните, ведь он несет ответственность не только перед здешними аборигенами. Поэтому он сообщил об убийстве Джеки Масгрейва, однако убийцу его не назвал, ибо найти его — дело соплеменников Джеки.

— Что они и сделали с помощью разложенных под гниющим трупом камней?

— Именно так, хотя я полностью согласен с вами, что метод не слишком надежен. Так или иначе, окажись имя Джека Уоллеса на одном из двух камней, дикари перешли бы через хребет, чтобы добраться до него. Отправились бы еще вчера вечером.

— Значит, вторая возможная жертва должна находиться по эту сторону хребта, так же как О'Грейди?

— Вероятно. Хотя не исключено, что и Джек Уоллес как-то связан с делом. У подножия хребта, неподалеку от Черного колодца, я нашел шахту. Возможно, Уоллес имеет к ней отношение. Вы что-нибудь знаете об этой шахте?

— Впервые слышу, — ответила Ким, но опытное ухо инспектора уловило беспокойство в ее голосе. — Старатели всегда бьют пробные шурфы. Золото ищут большей частью. Ручьи тоже исследуют — там олово бывает и много чего еще.

— Они у вас продукты не покупают?

— Нет. В лавке берут. Мы бы их не обеспечили. Для себя припасы через хребет возить — и то хлопот не оберешься.

— И вы никогда там не были и шахту не видели?

— Нет.

Это была ее первая ложь. Он почувствовал, как она напряглась, а потом вздохнула с облегчением, когда он закрыл тему шахты следующим вопросом:

— В тот день, когда вы с Эзрой повстречали Сэма Ледлоу, до какой стоянки вы дошли к вечеру?

— До Четвертой. На следующий день нас догнал Джаспер со Стаггером, Фрайпеном и Стеном и велел Эзре отправить нас домой.

— И было это на четвертый день после того, как вы оставили Загоны Девятой Мили?

— Да. В первую ночь мы остановились у Клейпен-Крик, во вторую — у Джамп-Ап, а потом — на Четвертой стоянке.

— Вы, вероятно, все участвовали в большом сборе скота?

— Разумеется. Там для всех погонщиков дело найдется.

— Когда вы отсортировали бычков от собранного стада?

— На Девятой Миле. Только не в самих загонах, а рядом, на равнине.

— На сортировке тоже работали все погонщики?

— Н-нет, — запнулась Кимберли. — Нет, не все.

— Кого не было?

— Кого? Ну, Джаспера… Почему вы задаете все эти вопросы?

— Джаспер не участвовал в сортировке, и его не было со стадом, пока он не присоединился к вам, когда вы уже покинули Четвертую стоянку. Старшего скотника тоже не было на сортировке. Где находились Джаспер и Патрик О'Грейди, когда вы отбирали бычков?

— Скот собирали по пастбищам. Нам нужно было только четыреста голов, и как только мы их набрали, сразу погнали стадо в Уиндем.

— Вы совершенно уверены, что после Четвертой стоянки к вам присоединился именно Джаспер?

— Конечно, уверена. Уж родного-то брата я, наверное, узнаю, как вы думаете?

— Да, действительно. И вы, полагаю, с ним говорили?

— Нет. Но мне не нужно с ним разговаривать, чтобы его узнать.

— Разумеется, разумеется. Я задал глупый вопрос. М-да. Судя по положению Южного Креста, девять уже давно пробило.

Наступило долгое молчание, во время которого Бони успел выкурить сигарету. Первым заговорил он:

— Видите ли, мисс Кимберли, констебль Стенхауз был найден мертвым в своем джипе по ту сторону Черного хребта, и теперь мы знаем, что его трекера спрятали под лошадиной тушей по эту сторону хребта. С юга сюда пришли дикари, разыскивающие убийц Джеки Масгрейва, и, когда они приблизились к вашей ферме, старший скотник ускакал прочь без всяких объяснений. Почему? Похоже, потому, что чувствовал за собой вину и опасался возмездия.

— Если он убил Джеки Масгрейва, который был с констеблем Стенхаузом, зачем все эти вопросы о Джаспере и Эзре?

— Только затем, чтобы выяснить, где находился старший скотник, когда были застрелены Стенхауз и его трекер.

— Тогда, я думаю, вам нужно дождаться моих братьев и расспросить их. Сайлас должен знать, где был Пат О'Грейди. И Джаспер тоже.

Бони вздохнул, словно пытаясь призвать на помощь все свое терпение Сейчас он уже ясно понимал, что имеет дело отнюдь не с простушкой. Сидевшая рядом женщина могла многого не знать, но стоило ей почувствовать хоть малейшую угрозу благополучию Бринов, как она мгновенно превращалась в холодный и неприступный айсберг либо в огнедышащий вулкан. В сущности, Бони был уверен, что ей ничего не известно об убийстве Стенхауза и его трекера, и почти уверен, что она думала, будто Стенхауза убил Джек Уоллес.

— Я беспокоюсь за ваших братьев, — сказал Бони. — Мне кажется, дикари где-то поблизости подстерегают вторую жертву. Повторяю, мне кажется, что они близко: собаки ведь молчат, не так ли? Предположим на минуту, что дикарей рядом нет. Предположим, что они идут сейчас на север, думая, что второй — среди тех, кто возвращается с Джаспером и Эзрой. Предположим, наконец, что этот второй — Джаспер или Эзра.

Проходили минуты, но Кимберли молчала. Наконец она угрюмо сказала:

— Если вы не пытаетесь просто меня напугать, тогда мы должны их предупредить. Может быть, Пат О'Грейди как раз и хотел это сделать, когда его настигли дикари.

— Вполне возможно. — Голос Бони чуть посуровел. — Ради кого он мог рискнуть уехать с фермы, где ему ничто не угрожало? Кого хотел предупредить об опасности?

— Я не знаю. Может быть, Стаггера. Или Фрайпена, — неуверенно ответила она.

— Или Джаспера!

— Нет! Джаспер не мог этого сделать! Вы понимаете, что говорите? Не мог Джаспер убить Джеки Масгрейва. О'Грейди не его хотел предупредить. И не Эзру. Он, наверное, хотел только сказать им, что дикари пришли за Стаггером, или Фрайпеном, или Стеном, или за старым Бингилом, который у нас лошадей пасет.

— Вы не знаете, где они будут ночевать сегодня? Ведь они уже на пути домой, верно?

— Сейчас они должны быть в Солт-Крике, в тридцати милях от Четвертой стоянки. Если, конечно, на бойне скот без задержки приняли.

— Вы можете связаться по радио с какой-нибудь фермой и попросить, чтобы их предупредили?

— Нет. И грузовик, будь он проклят, на приколе — ось сломалась.

Бони услышал, как она вскочила со стула. Яркая вспышка метеора выхватила из мрака ее напряженно застывшую фигуру. Бони остался сидеть и попытался успокоить девушку:

— Не волнуйтесь. Рано утром мы с Ирвином отправимся на север… Я вот все думаю: почему Стенхауз заинтересовался этой шахтой около Черного колодца?

Стул Кимберли скрипнул — она снова села. Бони услышал ее прерывистое, стесненное дыхание.

— Почему вы решили, что констебль Стенхауз ею интересовался? — спросила она дрогнувшим голосом.

— Да потому, что именно там были убиты он и Джеки Масгрейв.

— Но все говорят, что его убили по ту сторону хребта, на… на Уиндемской дороге.

— Его застрелили у шахты, недалеко от Черного колодца. Потом тело перенесли через Черный хребет. Сделали это четыре аборигена во главе с белым.

— С белым? Это был Джек Уоллес!

Бони вытащил сигарету из пачки, но спичку зажег не сразу, а подождал секунду-другую, прислушиваясь, не залают ли собаки.

— Вы знаете, мисс Кимберли, машина правосудия — страшная вещь, — сказал он ровным голосом. — И я — часть этой машины, как Ирвин, как Стенхауз, когда он был жив. Совершается преступление, и машина начинает действовать. Я прослужил в полиции много лет, но меня до сих пор повергает в трепет ее почти пугающий, неумолимый ход. После убийства Стенхауза и его трекера машина стала набирать обороты. Теперь ничто не остановит ее до тех пор, пока убийцы не предстанут перед судом или не покинут этот мир. Застрелив меня, вы не уничтожите машину.

Подавшись вперед, Бони забрал у нее из руки револьвер. И услышал, как она тихо заплакала в темноте.

— Я все понимаю, — мягко сказал он. — Человек всегда стремится защитить тех, кого любит…

23 Торт в шляпной коробке

После долгой паузы Кимберли Брин с надеждой сказала:

— Я не думаю, что дикари бродят где-то рядом. Слишком спокойны собаки.

— Даже если они решили взять ферму приступом, нападать ночью не в их правилах, — согласился Бони. — Обычно они начинают на рассвете. Ирвин должен подъехать через час или около того.

— Где он находится?

— На Уиндемской дороге, там, где обнаружили Стенхауза. Ему, видимо, придется вернуться на юг, к Лагуне, и там повернуть на дорогу, идущую через хребет.

— Вокруг Утеса Макдональда было бы быстрее. Хотите чаю?

— Вот от чаю не отказался бы, — ответил Бони. — Если, конечно, это не доставит вам хлопот.

— Да нет, какие хлопоты. В комнате есть плитка. Я позову вас, когда будет готово.

Она встала, и Бони тоже поднялся. Она ощутила прикосновение металла к руке.

— Он может вам понадобиться, — сказал инспектор. — Хотя, думаю, до этого не дойдет.

Она молча взяла револьвер и вошла в дом. Бони стоял, лениво опершись на стойку веранды. В ногу ему неожиданно ткнулась собачья морда, послышалось приветственное повизгивание. Инспектор не испытывал ни удовлетворения от успеха в расследовании, ни радости по поводу близкой развязки, ибо ясно понимал, какую боль причинят этой необычной девушке события, к которым она, в сущности, не имела никакого отношения.

Стоя на веранде и чувствуя тепло свернувшегося у его ног пса, Бони сосредоточенно сопоставлял факты, даты и расстояния между различными пунктами, не забывая делать поправки на малую скорость наземного транспорта в этом диком краю.

Беседа со старым колдуном Бингилом вывела бы из себя всякого, кто не привык иметь дело с аборигенами и незнаком с их складом ума, который кажется белому человеку просто непостижимым. Бони делали честь даже те крохи информации, что он извлек из Бингила, — рассчитывать на большее было бы просто наивно.

Мысли инспектора снова возвращались к Джеку Уоллесу. Он вновь и вновь перетасовывал факты, соотнося их с важными для этой версии географическими точками. Избитая фраза «Запад есть запад, восток есть восток» приобретала неожиданный смысл, если вспомнить, что Уоллесы жили к востоку от Черного хребта, а Брины — к западу. И, прикидывая, мог ли Джек Уоллес оказаться причастным к убийству Стенхауза и его трекера, Бони вынужден был отдать должное проницательности свободолюбивых дикарей, пришедших из глубин пустыни.

Исследовав место двойного убийства, приняв во внимание то, где был обнаружен труп трекера, и прибегнув к весьма необычному способу изобличения убийц, аборигены пришли к выводу, что добыча их скрывается по эту сторону хребта, где живут Брины.

Узнав об участи Пата О'Грейди, Джек Уоллес мог поспешить с отъездом лишь по двум причинам: либо боясь оказаться в ловушке на осажденной ферме, либо намереваясь предупредить Бринов о грозящей им и ему самому опасности. Предстоявшая утром поездка на север должна была помочь окончательно прояснить этот вопрос.

— Чай готов, прошу вас.

Чистый и ровный голос вывел Бони из тумана домыслов, и он вошел вслед за Кимберли в комнату, где она пригласила его сесть за огромный стол.

— Этот стол — явно не фабричной работы, — сказал Бони. — Никогда таких не видел.

— Его сделал мой отец, когда они вместе с матерью построили этот дом. Он был мастер на все руки, мой отец.

— В те далекие дни люди могли полагаться только на себя, если хотели обосноваться в этих суровых местах. Ваши родители похоронены здесь?

— Да. Отец сбил гробы для себя и для матери из тех же досок, что и стол и многие другие вещи. Я хотела, чтобы мальчики поставили над могилами настоящие надгробья с именами, и Сайлас обещал заказать такие в городе, но так и не заказал. Однако все-таки сделал новые кресты, когда его пристыдил отец О'Рори. С Сайласом я никогда не могла сладить, не то что с Джаспером и Эзрой.

Бони поднялся из-за стола и встал перед фотографией миссис Брин. Пока он внимательно разглядывал портрет, Кимберли молчала. Не оборачиваясь к ней, он спросил:

— А кто раскрасил кулон?

— Я.

— Отличная работа, — похвалил он, повернувшись к ней. — Кулон точно такой же, как тот, настоящий, который был на вас, когда мы приезжали сюда с Ирвином. Камень, случайно, не из той шахты у Черного колодца?

Серые глаза не дрогнули, но в глубине их упал непроницаемый занавес; руки на мгновение застыли, и это тоже не укрылось от Бони.

— Разумеется, нет. Я его купила. Я ведь получаю часть прибыли от продажи скота. Его мне прислали из Перта. Я обожаю опалы.

— Я тоже люблю их больше остальных драгоценных камней, мисс Брин. У вас есть другие такие, как тот, черный, который был на вас тогда?

— Другие? Нет. Откуда? Почему вы решили, что у меня должны быть другие опалы?

Бони обезоруживающе улыбнулся и напомнил, как она только что призналась, что любит опалы, а не один, определенный опал, который она надевала к своему вечернему платью. Слова его прогнали тень беспокойства, вдруг набежавшую на ее лицо.

— Когда я ухаживал за своей будущей женой, — сказал Бони, — я подарил ей брошь с опалом. Тогда опалы еще не были так дороги, как сейчас. Купить ей второй мне так и не удалось — при таких ценах и налогах просто не могу себе этого позволить.

Кимберли облегченно улыбнулась и простодушно подхватила:

— Правда, правда, это просто ужас, как наше правительство дерет с нас за все на свете. — Улыбка ее мигом пропала, в голосе послышалось негодование. — Вы только посмотрите на военные налоги! Война-то уж сколько лет как кончилась, а люди по-прежнему от них стонут: налог на одежду, налог на грузовики, налог на бензин — что ни возьми, на все налог.

— Да, при таких поборах трудно свести концы с концами, — согласился Бони.

— Еще бы! Бедняки еле перебиваются, а правительство только и знает, что само себе жалованье повышает… Чаю еще хотите?

— Благодарю.

— Угощайтесь тортом.

— Ну, у вас, фермеров, все же есть возможность кое-что приберечь, — пробормотал он, отрезая себе торта. — А вот у меня налоги вычитают из жалованья еще до того, как я его получаю.

— Да какие там возможности. Скотобойня с нами чеками расплачивается, а они сначала через банк в Дерби проходят. А ваша жена настоящая леди?

— Ну, не такая уж она важная леди, — серьезно ответил он. — Но она читает лучшие книги и недурно играет на фортепьяно. У нас с ней трое сыновей. Старший, Чарлз, учится в университете — хочет стать врачом-миссионером. Я уверен, что моя жена, так же как и я, будет очень рада вам, если вы когда-нибудь приедете в Брисбен.

— Правда? — по-детски обрадовалась она. — Ой, я так хотела бы съездить в Брисбен и поболтать с ней о всякой всячине. А по магазинам меня поводить она не откажется?

— Откажется? Она?! Да ей дай волю, она из них целыми днями вылезать не будет.

Кимберли взяла сигарету и зажгла спичку, прежде чем Бони успел предложить ей огня.

— А ваша жена сможет… ей не будет трудно… она покажет мне, где можно сделать хорошую прическу?

— Ну конечно! И еще она сводит вас в театр, в кино. Вы когда-нибудь были в кино?

Кимберли покачала головой. Перед глазами ее проносились видения, одно прекраснее другого.

— У этих актрис в журналах… — промолвила она почти шепотом. — У них такие чудесные платья… и прически. А меня Джаспер стриг ножницами, как мальчишку. Когда я выросла, Эзра сказал, что так дальше не пойдет, и они велели мне носить длинные волосы, но они мешали работать, и мне надоело вечно их подбирать. Потом Эзра показал мне фотографию в журнале и сказал, что мне надо стричься так, и я разрешила ему попробовать. Сначала он ужас что наделал, а потом ничего, наловчился. Только мне все-таки хочется завивку…

— А по-моему, она вам не нужна. У вас и так изумительные волосы, — заверил ее Бони, и Кимберли зарделась.

— Но с завивкой будет лучше, — упрямо сказала она. — А мне можно будет немного погостить у вашей жены? Я не хотела бы оказаться совсем одна в городе.

— Разумеется. Она будет просто счастлива. У нас ведь нет дочери. Я скажу ей, чтобы она прислала вам письмо с приглашением.

Улыбка стерла остатки тревоги с ее лица. Кимберли встала из-за стола и подошла к комоду, на котором лежала стопка журналов. С минуту или чуть больше она искала нужный номер, потом вернулась к столу и, положив перед Бони журнал, указала пальцем с обломанным ногтем на фотографию знаменитой киноактрисы.

— Вот какую я хочу прическу, — объявила она, и Бони серьезно кивнул. — У нее много денег? — спросила Кимберли.

— Наверное, да, очень много. Вообще-то я мало что понимаю в женских прическах, но, полагаю, настоящие мастера внимательно изучают лицо, форму головы, цвет волос и только потом рекомендуют самый подходящий стиль. Так или иначе…

Его прервал взрыв собачьего лая — словно добрая тысяча псов взъярилась, как по команде. Безмолвный мир за стенами дома раскололся вдребезги от адского концерта. Бони вскочил на ноги, их с Кимберли взгляды встретились — кто там, друг или враг? Нет, в неистовой какофонии не было угрозы, и лай постепенно стих где-то за домом, куда бросилась стая собак.

— Это Ирвин, — решил Бони. Они прислушались и за нарастающим в соседней комнате взволнованным гомоном аборигенов различили шум приближающейся машины.

— Это едет полицейский, не бойтесь! — громко крикнула Кимберли и выбежала за дверь, чтобы успокоить аборигенов.

Бони выждал и, когда голос ее донесся откуда-то с боковой веранды, быстро опустился на колени перед диваном и вытащил из-под него одну из двух шляпных коробок. Ключ был в замке. Инспектор поднял тяжелую коробку и снял крышку. На оберточной бумаге, которой было выстлано дно коробки, валялись засохшие крошки торта. Поверхность бумаги отставала от донышка коробки примерно на одну пятую ее высоты. Бони поднял бумагу. Свет от висевшей под потолком лампы упал внутрь коробки.

Бони смотрел в темную дымку, через которую проглядывало окутанное маревом закатное солнце, погружающееся в зеленоватые глубины, знакомые взору ныряльщиков за жемчугом… Опалы! Черные опалы, не распиленные и не ограненные. Он взял один. Неправильной круглой формы камень был величиной с ладонь, на которой он лежал. Его можно было распилить на три великолепных черных опала. Ладонь Бони дрогнула, и у правого ее края вспыхнули и заиграли кроваво-красные блики, а по пальцам заструилось голубовато-зеленое сияние.

Он бережно положил камень обратно вместе с остальными, быстро вернул на место оберточную бумагу, закрыл крышку и поставил коробку под диван. Киноактрисы из журнала с радостью обменяли бы свои доллары на опалы Кимберли из шляпной коробки.

24 Роковая ошибка

Солнце взобралось на гребень Черного хребта и раскинуло свой золотистый плащ над долиной. Никто не обратил внимания на светило, ибо Ирвин и его трекеры смазывали пикап, а Бони расхаживал по двору фермы, погруженный в раздумья. Аборигенки хлопотали на кухне, готовя завтрак, а Кимберли сама объехала верхом пастбища, собирая рабочих лошадей, и нигде не заметила следов масгрейвских аборигенов.

С фермы Эльверстона Ирвин связался по радио со своим непосредственным начальником в Уиндеме, наутро сержант сообщил, что Брины передали свое стадо гуртовщикам из Уиндема для доставки на скотобойню и должны уже быть на подходе к своей ферме.

Ирвин довольно обстоятельно расспросил Ларри обо всем, что произошло во время их с Бони перехода через Черный хребет, и хотя ему не терпелось узнать подробнее о шахте и о смерти Патрика О'Грейди, он воздержался от дальнейших вопросов, когда Бони велел ему поспать хотя бы остаток ночи. Джека Уоллеса Ирвин по дороге не встретил.

Собаки все еще разгуливали на свободе. Некоторые проявляли живой интерес к запаху съестного, доносившемуся с кухни. Трое увязались за Бони, когда он решил пройтись к куче валунов неподалеку, и вместе с ним забрались на самую верхушку, никак не показав своим поведением, что чуют притаившегося поблизости врага.

Стоя на небольшой возвышенности, Бони видел пространство за пригорком позади фермы и длинную цепочку холмов, по которым он прошел вчера вечером. На севере высилась громада хребта, чьи красноватые и дымчато-пурпурные склоны приглушали коричнево-зеленую пестроту долины. На западе виднелся белый частокол с калиткой, за которым, вероятно, находилось семейное кладбище Бринов.

До кладбища было не меньше полумили, и Бони достиг его извилистым окольным путем, будто набрел случайно. Участок, огороженный столбиками с натянутой между ними металлической сеткой и колючей проволокой, занимал около акра. Густо поросшее травой и кустарником, место это резко выделялось среди вытоптанной и объеденной козами и лошадьми земли, точно затерянной в пустыне.

Подойдя к калитке, Бони отметил, что через нее недавно вошло и вышло несколько человек. Он поднял щеколду, уверенный, что его ожидает подтверждение еще одной догадки, на которой строилась его версия преступления.

Его удивило количество могил. Их было семнадцать по одну сторону прохода, и в них, без сомнения, лежали останки аборигенов, ибо в изголовье каждой стояли лишь вогнанные в землю железные полосы с номерами. В центре кладбища возвышались два массивных деревянных креста, вделанных в цементные основания, чтобы их не подточили термиты. Оба креста были вырублены из целого дерева, потом обтесаны и отполированы. Они поднимались над землей на семь футов и были не меньше трех футов в размахе. В середине крестов были вырезаны имена усопших и даты смерти.

Здесь покоился прах мужчины и женщины, прибывших из Ирландии, Шотландии и Англии, чтобы освоить новые земли. Они были добры друг к другу и непокорны короне. Они хранили добытое, а теряя, добывали вновь. Они были настоящими людьми и передали детям все, что имели: свое имущество и свою стойкость духа, явив пример смелости и независимости, не знаемых либо презираемых сегодня теми, кто предпочитает с рождения и до смерти жить милостями государства.

По другую сторону от могилы Норы Брин виднелась третья могила. Она была совсем свежая и без креста. В отличие от старых захоронений ее еще не обложили кусками белого кварца. Не было даже обычного могильного холмика. Собственно говоря, могло показаться, что все признаки погребения тщательно уничтожены, и лишь человек, который, подобно Бони, специально искал такую могилу, мог заметить ее по отсутствию травы и кустов на этом месте.

Кто же был похоронен здесь совсем недавно? Сайлас, как сказала Кимберли, уехал стрелять крокодилов. Эзра и Джаспер, по свидетельству нескольких человек, возвращались домой вместе с погонщиками-аборигенами.

В задумчивости Бони вернулся на ферму, где нашел Ирвина завтракающим в обществе Кимберли. Бони извинился перед хозяйкой за опоздание. Ирвин сообщил, что все готово к отъезду и сразу после завтрака можно трогаться. Кимберли согласилась с ним, что поблизости нет масгрейвских аборигенов и что ближе, чем на милю, они вообще не подходили. Бони успокоил ее еще больше, сказав, что жители пустыни не выступили бы вчера после наступления темноты и сегодня утром они не двинутся дальше дорогой мщения, пока как следует не отогреются на солнышке.

— Думаю, у них пропал интерес к вашей ферме, — добавил он. — Иначе бы они уже обнаружили свое присутствие и свои намерения. Может быть, вы хотели бы поехать с нами?

— Как по-вашему, они не попытаются перехватить наших, как только они выйдут из Уиндема?

— Насколько я знаю, ваши братья передали стадо гуртовщикам из Уиндема и уже давно на пути домой, — успокоил ее Бони.

Кимберли не смогла скрыть удивления.

— Но этого не может быть! Они сообщили бы мне по радио с какой-нибудь фермы вчера в четыре или сегодня в шесть утра, когда я была на связи. И откуда вы знаете, что… что они не погнали скот на бойню сами?

— Вчера утром констебль Ирвин говорил по радио с фермы Эльверстона со своим сержантом в Уиндеме.

Глаза девушки резко сузились, в голосе зазвенел гнев:

— Да, я поеду с вами — потому что вы что-то скрываете от меня. Вы все знаете такое, чего не знаю я. Теперь я поеду и все выясню сама. Я давно поняла… давно поняла: здесь что-то не так. Помню, Эзра старался не смотреть мне в глаза, когда сказал, что я должна возвратиться домой с Блинкером и остальными. Вид у него был… Какого черта вы не расскажете мне правду хотя бы сейчас? Что вы обо всем этом думаете? Что собираетесь делать?

Глаза Кимберли сверкали, но инспектор невозмутимо продолжал есть, и она перевела гневный взор на Ирвина, который смущенно поежился и беспомощно поглядел на Бони. Тот отложил нож и вилку, откинулся на спинку стула и, поймав взгляд Кимберли, пристально посмотрел ей в глаза.

— Что я думаю, мисс Кимберли, я предпочитаю держать при себе, — твердо сказал он. — А знаю я немногим больше вас, и было бы неразумно с моей стороны делиться с вами опасениями, для которых у меня пока нет конкретных оснований. Поэтому я предлагаю вам поехать с нами навстречу вашим братьям, которые, полагаю, смогут оказать нам значительную помощь в расследовании убийства констебля Стенхауза. Мы сможем многое обсудить, когда соберемся все вместе и вы расскажете мне кое-что, о чем до сих пор как-то умалчивали.

Гнев Кимберли погас так же быстро, как вспыхнул. Она снова села, взгляд ее стал холоден: девушка приготовилась защищаться, впервые почувствовав страх перед этим худощавым смуглолицым человеком с пронзительными голубыми глазами.

— Наши семейные дела касаются только нас, — заявила она. — Вы не имеете права в них лезть!

— Разумеется, если только они не имеют отношения к убийству Стенхауза, — резко бросил Бони. — Я не собираюсь вас запугивать или добиваться сведений, которых вы не желаете сообщать. Вы были очень добры ко мне и констеблю Ирвину, и мы не забыли, что мы у вас в гостях. Когда мы встретимся с вашими братьями под открытым небом, можно будет поговорить без обиняков. Все сразу же выяснится, и мы, искренне надеюсь, расстанемся друзьями. Ну, а теперь пора ехать.

Нетерпеливо тряхнув головой, Кимберли откинула лезущую в глаза прядь волос и, позванивая шпорами, подошла к сундуку, который, наверное, с трудом подняли бы двое мужчин. Вытащив связку ключей, она отперла сундук, потом достала из-под дивана обе шляпные коробки и заперла в сундук. Бони и Ирвин промолчали, но инспектору показалось, что в глазах девушки мелькнул торжествующий огонек.

Трекеры Ирвина ждали возле пикапа, однако отъезд пришлось задержать минут на пять, пока Кимберли отдавала распоряжения по хозяйству служанкам и скотникам. Ирвин предупредил Ларри и Чарли, что на дороге впереди могут оказаться масгрейвские аборигены. Вместе они переставили грузы, чтобы трекеры могли стоять в кузове и наблюдать за дорогой поверх кабины.

Полмили собаки с лаем бежали за машиной, потом отстали, и теперь окружившее безмолвие нарушали лишь завывание мотора и скрип то и дело переключаемых передач. Кимберли сидела в кабине между двумя полицейскими.

Они пересекали поросшую высокой поллинией равнину; кружащие впереди орлы и вороны указывали место, где валялся труп заколотой копьем лошади. В зарослях мог укрыться целый батальон, однако окрестности были безлюдны. Растерзанная туша лошади и примятая трава по обе стороны дороги свидетельствовали о том, что в пиршестве участвовали не только стервятники.

— За следующим пригорком? — спросил Ирвин, и Бони кивком подтвердил, что прошлым вечером именно за этим холмом скрылись Патрик О'Грейди и преследовавшие его дикари. Достигнув вершины холма, они увидели еще одну птичью стаю и поняли, где искать тело старшего скотника.

Он лежал ничком в нескольких ярдах от дороги; голова была проломлена, голубая рубашка залита кровью.

Бони и Ирвин вылезли из машины. Инспектор крикнул трекерам, чтобы глядели в оба. Потом они накрыли труп куском брезента, придавив углы камнями.

Вскоре они миновали Загоны Девятой Мили, и Бони воочию убедился, что Ирвин прекрасный следопыт. Дороги практически не было видно: она была затоптана копытами прошедшего здесь стада. Прошлой ночью Ирвин мог полагаться лишь на звезды и свое чутье. Проехав обрывистую северную оконечность Черного хребта, именуемую Утесом Макдональда, они увидели следы машины Уоллеса, сворачивавшие на дорогу к Лагуне Эйгара.

— Эзра всегда говорил, что Джек трусоват, — обронила Кимберли. — Пока вы не приехали вчера вечером, инспектор, он не верил, что ферме действительно грозит опасность. Но когда вы рассказали, что сделали с Патриком О'Грейди масгрейвские черные, он смекнул, что к чему, и подался домой к мамочке.

— К этому его могли толкнуть две причины, мисс Кимберли. Страх или нечистая совесть.

— Скоро мы все узнаем. Особенно я.

— Может случиться так, что мы разминемся с вашими братьями?

— Нет. Они будут держаться вблизи Уиндемской дороги.

Около двух часов дня они достигли ручья, по берегам которого росли серебристые эвкалипты. Кимберли объявила, что это и есть Четвертая стоянка. Они сделали привал и пообедали тем, что дала им в дорогу повариха с фермы. Еще через два часа езды они заметили черную цепочку лошадей на серо-зеленом склоне холма, потом потеряли их из виду, увидели снова, опять потеряли, и наконец Ирвин остановил машину, почти поравнявшись с идущими веером на некотором удалении от дороги навьюченными лошадьми и неоседланными запасными. Следом ехали шестеро всадников — двое белых и четверо аборигенов. Один белый поскакал навстречу машине, а другой, с черной бородой, остался на дальнем конце цепочки.

Ирвин соскользнул с сиденья, Бони вылез из кабины со своей стороны, за ним выпрыгнула Кимберли. Приближавшийся рысцой всадник сидел в седле как влитой. Он осадил лошадь рядом с машиной и соскочил на землю. У него были обожженные солнцем лицо и руки, серые глаза смотрели прямо и твердо.

— День добрый, джентльмены! Привет, Ким! Что-нибудь случилось?

— Случилось. Дикари убили Пата.

Кимберли стояла, уперев руки в бедра. Взгляд ее был так же тверд, а губы сурово сжаты, как у молодого парня перед ней.

Ирвин издал свой неподражаемый смешок, но его никто не услышал. Никто не заметил, как лицо его медленно расползается в странной улыбке, как он слегка согнул ноги в коленях и чуть подался вперед, перенося вес на носки. Цепочка всадников и лошадей миновала пикап, двигаясь параллельно дороге в четверти мили от нее. Бони с расстановкой сказал:

— Мы приехали предупредить вас, что дикие аборигены, возможно, подстерегают вас в засаде, чтобы убить вашего брата Джаспера. Они вбили себе в головы, что он и ваш старший скотник виноваты в смерти Джеки Масгрейва.

Продолжая хмуриться, Эзра перевел взгляд с сестры на инспектора.

— Мы, Брины, сами можем за себя постоять, — спокойно ответил он. — Если дикари убили Пата О'Грейди, идите и ловите их — вам, полицейским, за это деньги платят.

Взгляды Брина и Бони скрестились, и ни один не отвел глаз. Красный платок на шее у Эзры оттенял его красивое загорелое лицо; обутые в короткие кожаные гамаши, ноги его казались гораздо длиннее, чем были на самом деле. Услышав мягкий тон, каким говорил Бони, Кимберли метнула на него быстрый взгляд; глаза Ирвина остались прикованными к правой руке Эзры Брина.

— Давайте по порядку, мистер Брин, — сказал Бони. — Констебль Стенхауз и его трекер были убиты раньше, чем О'Грейди, поэтому разберемся сначала с первыми двумя убийствами. Я уверен, что вы могли бы нам помочь — вы и мистер Сайлас Брин.

— Ладно, помогу, если смогу. А Сайласа здесь нет. Он сейчас на Болоте, насколько я знаю.

— А разве это не он — там, с лошадьми?

— Нет, это Джаспер.

— Не думаю, я вряд ли мог ошибиться.

Эзра шагнул ближе. Снова послышался смешок Ирвина. Кимберли стала напряженно вглядываться в белого, ехавшего вдали.

— Уж не хотите ли вы сказать, что я лгу? — процедил Эзра, и рука его поползла к торчащей из кобуры рукоятке револьвера. Звякнули шпоры, и лицо Эзры внезапно заслонили золотистые волосы выступившей вперед Кимберли. Голос ее стал пронзительным от гнева:

— Не смей трогать револьвер, Эзра. Инспектор Бонапарт правильно сказал. Ты лжешь, Эзра. Там едет Сайлас, а не Джаспер. Надо же, хитрить вздумали! Мошенники вы оба, вот кто.

Эзра отшвырнул ее в сторону, как соломинку. Он сделал шаг вперед, и Кимберли закатила ему пощечину. Удар потряс его не больше, чем севшая на лицо муха. Однако продвинуться дальше ему не удалось — перед ним вырос Ирвин с растянутым в улыбке лицом.

— Уймись, Эзра, — тихо сказал он, стоя слегка согнув и расставив ноги и уронив руки вдоль бедер. Эти двое были достойными противниками.

— Говорю вам, это Джаспер, — проскрежетал Эзра, едва шевельнув губами.

Ирвин усмехнулся. При этом в движение пришли только губы, сам он не шелохнулся.

— Я съезжу за ним! — крикнула Кимберли и одним прыжком вскочила на лошадь Эзры. Тот что-то заорал, бросился вслед, но остановить сестру не успел.

Спор прервался. Трое белых и двое аборигенов в кузове пикапа не отрывали глаз от Кимберли Брин, мчащейся по каменистой земле туда, где, широко растянувшись, шел караван лошадей и всадников. Они увидели, как белый на дальнем его конце остановил лошадь и привстал в седле, почувствовали его нерешительность. Миновав погонщиков-аборигенов, Кимберли направила лошадь прямо к белому, который вскинул обе руки за голову.

Ни Ирвин, ни Бони не взглянули на Эзру, когда тот пробормотал:

— Все. Погорели.

Девушка осадила лошадь перед белым всадником и ткнула в него обвиняющей рукой, потом, дав лошади шенкеля, подъехала к нему сбоку, протянула руку и что-то схватила. С минуту они что-то говорили друг другу, а затем рысцой поскакали к ожидавшей их у пикапа группе. Мужчина ехал с таким видом, точно был взят в плен.

Чернота на нижней части лица мужчины исчезла. Он что-то говорил девушке, но та ехала дальше, глядя прямо перед собой и не оборачиваясь. Расстояние сокращалось, и Бони уже ясно видел Сайласа Брина, того самого гиганта, который вынес своего брата вместе со стулом из битком набитого бара в Лагуне Эйгара. Расстояние продолжало уменьшаться, и он разглядел полоску козьей шкуры у Кимберли в руке. Через несколько мгновений инспектор встретился взглядом с угрожающе сверкнувшими голубыми глазами Сайласа Брина и услышал, как тот прокричал слова, которых он меньше всего ожидал:

— День добрый!

25 За ночью — день

Сайлас окинул пренебрежительным взглядом троих мужчин, пикап с трекерами в кузове и снова посмотрел на Кимберли, сидевшую на лошади Эзры с куском козьей шкуры в руках.

— Я занимаюсь расследованием убийства констебля Стенхауза, мистер Брин, — холодно сказал Бони, — и думаю, что вы можете помочь мне выяснить некоторые детали.

— Например?

— Почему вы пытаетесь выдать себя за Джаспера Брина?

— Да, почему? — крикнула Кимберли. Голос прозвучал резко и решительно.

Здоровяк перекинул ногу через голову лошади и уселся в седле боком.

— Это мое дело, — проворчал он. — Мы, Брины, занимаемся своими делами и не любим, когда в них кто-то суется. Мы продаем свой скот, смотрим за своими аборигенами и никому ничего не должны. Захотелось мне подшутить над Кимберли — взял и прикинулся Джаспером, кому какое дело? Джаспер не против, можете сами его спросить.

— Ваш брат Джаспер мертв и лежит в могиле рядом с матерью и отцом.

Ни один мускул не дрогнул на массивном лице Сайласа. Сцепленные на мощном животе руки не шелохнулись. Кимберли спрыгнула с лошади и бросилась к Бони. Схватив его за руку, она крикнула дрожащим, срывающимся голосом:

— Что вы сказали?! Это неправда!

— Это правда, мисс Брин, — сказал Бони достаточно громко, чтобы могли услышать остальные. — Ваш брат был ранен, и Сайлас повез его в Лагуну Эйгара к врачу. Однако доктор Морли был пьян и не мог помочь. Джаспер умер от раны в баре гостиницы. Сайлас привез его тело домой и похоронил на семейном кладбище. Вы в это время вместе с Эзрой гнали стадо в Уиндем.

— Лжете! — взревел Сайлас, однако Эзра тихо, но хлестко бросил:

— Хватит, Сайлас. Слезай со своей клячи и не валяй дурака.

Сайлас спрыгнул на землю и снова заорал:

— Это ложь, говорю я вам! — Он стремительно шагнул к Бони. Ирвин кинулся наперерез, но его опередил Эзра.

— Брось! — рявкнул он.

Сайлас бешено сверкнул на него глазами и неожиданно сник. Обойдя Эзру, он остановился перед Бони, глядя на него с высоты своего огромного роста. Теперь в его маленьких глазах была мольба побежденного.

— Что вы хотите знать, инспектор? — спросил он, постаравшись смягчить интонацию.

— Собственно говоря, совсем немного, мистер Брин, — ответил Бони. — Главное я уже выяснил. Может быть, попытаемся вместе обсудить дело и хоть что-то поправить? Ведь вы, наверное, не хотели того, что случилось?

Сайлас достал трубку и табак и присел на корточки. Кимберли рыдала, а Эзра гладил ее по голове. Инспектор сел на землю. Ирвин примостился рядом.

— Я расскажу, как все было, — начал Бони. — Отдельные детали могут быть уточнены вами или— ответами на запросы, которые я направил в Перт. Итак, история эта началась несколько лет назад, когда вы открыли россыпь опалов у подножия Черного хребта. Это были черные или, как их иногда называют, королевские опалы — самые ценные среди камней этого рода. Когда Эзра вернулся с войны, один из вас отправился в Перт и нашел там ювелира, который согласился покупать ваши опалы, платя наличными. Такое условие было необходимо вам по двум причинам: во-первых, чтобы скрыть существование прииска от старателей, которые сразу бы хлынули в ваши края, и, во-вторых, чтобы утаить от налогообложения доходы от продажи камней.

Вы договорились с ювелиром Солли, что будете отправлять ему спрятанные в книгах опалы по почте, а он тем же путем посылать вам деньги. Во всем этом не было ничего противозаконного, если не считать уклонения от налогов. Приезжая в Лагуну Эйгара, вы стали тратить изрядные суммы, а на имя Эзры приходили по почте довольно ценные книги, которые присылал Солли-книготорговец. Кимберли же сделала много покупок по выписке, и среди них — две дорогие шляпные коробки. Я говорю об этом только потому, что от многих в Лагуне Эйгара не укрылись достаточно очевидные признаки вашего неожиданного богатства. Чтобы погасить их любопытство, вы пустили слух, будто получили наследство. Однако это не соответствовало действительности.

Бони подождал возражений и, сочтя их отсутствие подтверждением своей гипотезы, продолжал:

— Затем на пути из Лагуны в Брум был украден мешок с заказной корреспонденцией, среди которой находилась ваша посылка, адресованная Солли-книготорговцу. Похищение мешка с почтой не имеет никакого отношения к нашей истории, кроме одного: благодаря этому констебль Стенхауз узнал, что вы занимаетесь добычей опалов. Я правильно рассказываю?

Сайлас перевел взгляд с Бони на Эзру, и тот кивнул:

— Точно. Вместе с мешком пропала книга с опалами.

— Проведав о том, что вы добываете опалы, Стенхауз решил отыскать месторождение и угоститься из вашей тарелки. Хотя тут у меня нет полной ясности, я все же могу предположить, как он обнаружил шахту. Трекер Стенхауза, Джеки Масгрейв, был очень предан констеблю, и именно он узнал, где шахта, от ваших аборигенов — напрямую или через кого-то — и рассказал своему шефу.

— Да он нас просто ограбил! — заорал Сайлас, который, похоже, не умел разговаривать нормальным голосом. — Приезжал на шахту и запускал лапы в наше добро, паскуда! В прошлом году это было. Мы сначала не знали, кто это. До того самого дня, когда Джаспер его прямо в шахте накрыл.

— Стенхауз выбрал самый удобный, по его мнению, момент, — продолжал Бони, — поскольку знал, что седьмого августа вы отправляетесь со стадом в Уиндем.

— А мы задержались со сбором скота, — вставил Эзра. — Покинули загоны Девятой Мили только утром пятнадцатого.

— Нам известно, что Стенхауз выехал на Уиндемскую дорогу рано утром четырнадцатого, — сказал Бони. — До восхода солнца он свернул с дороги и спрятал джип в зарослях кустарника у самого основания Черного хребта, примерно напротив вашей шахты. Хребет они с трекером перешли ночью, поэтому не заметили, что скот все еще стоит в загонах. Констебль и Джеки работали в шахте, когда на них наткнулись Джаспер и Патрик О'Грейди. Джаспер, вероятно, рассказал вам, что произошло дальше?

— Рассказал, — отозвался Сайлас. — Стенхауз был в шахте, а Джеки вытаскивал породу наверх. Прежде чем наши приблизились, он успел вытянуть Стенхауза верхом на бадье. Пат остался с лошадьми, а Джаспер пошел поговорить. Но Стенхауз выстрелил в него из пистолета, и он упал. Тогда Пат выхватил карабин из седельной кобуры и застрелил Стенхауза. Трекер попытался смыться, но Пат уложил и его. Джаспер был плох, и Пат побежал сказать мне.

— И вы решили, что Эзре надо идти с неполным стадом?

— Да, так, — медленно кивнул Сайлас. — Я поскакал на ферму, чтобы пригнать машину, а Пата послал к Джасперу. С фермы я поехал за Джаспером, взяв трех аборигенов, на которых можно было положиться.

— Фрайпена, Стаггера и Стена?

— Их. Вы, похоже, и без меня все знаете.

— Джаспер сказал, что он в порядке, и вы с помощью вашего старшего скотника спрятали труп Джеки Масгрейва в лошадиной туше. За вами шли аборигены и заметали следы. Потом вы перенесли тело Стенхауза через хребет, выйдя по его следам к джипу. С собой вы гнали черного козла, которого прихватили на ферме. Вы зарезали козла, чтобы добыть крови, и перегнали джип по его старым следам на то место, где Стенхауз свернул с дороги. Там вы инсценировали убийство Стенхауза его трекером и скрылись. Однако вы наделали много ошибок, мистер Брин, очень много ошибок.

— Как так? — ощетинился Сайлас, почувствовав себя уязвленным.

— Ну, например, вам следовало знать, что пуля с мягкой головкой, выпущенная из винтовки, оставляет в теле довольно большое выходное отверстие. А вы прострелили спинку сиденья из револьвера сорок четвертого калибра, и отверстие не совпало по размеру с отверстием в спине трупа. Вы не забыли, однако, стереть отпечатки своих пальцев с револьвера Стенхауза, который вы положили обратно в его чемоданчик. Вы также обернули руки кусками козлиной шкуры, когда вели джип, но на рулевом колесе и ручках управления остались черные волоски. Ваши аборигены отлично поработали, уничтожая следы на пути к трупу лошади и обратно, а потом — к месту, где Стенхауз оставил свой джип, и обратно. Однако вам следовало унести тушу козла с собой, а не зарывать ее, а также приказать аборигенам замести следы на всем пути через хребет. Наконец, вы забыли о птицах.

— О птицах?!

— Да, о птицах. О воронах, орлах. Ведь они видят все.

Сайлас выругался.

— Ваша семья могла полностью положиться на своих аборигенов в любых делах с белыми. Но вы не учли, что в таком серьезном деле, как убийство соплеменника, их преданность вам отойдет на второй план. Вы хорошо знаете аборигенов и, думаю, поймете это и не затаите злобы на ваших людей. Колдун, что живет у вас на ферме, узнал об убийстве Стенхауза и его трекера — вероятно, от Патрика О'Грейди — и послал сообщить об этом западным аборигенам, зная, что те передадут известие масгрейвскому племени дымовыми сигналами.

Старик Бингил, насколько мог, сохранил вам верность. В своем послании западным аборигенам он сообщил только факты, касающиеся убийства Джеки Масгрейва. Их было два: первый — Джеки Масгрейв застрелен; второй — труп его засунули под мертвую лошадь, лежащую недалеко от Черного колодца. Получив дымовые сигналы, масгрейвцы двинулись сюда, и у нас с Ирвином появились серьезные соперники в расследовании.

Дикари поместили тело Джеки Масгрейва на помост, под которым разложили меченые камни. Капли жира упали на два из них — с именами Патрика О'Грейди и Джаспера Брина. Масгрейвцы расправились с Патриком О'Грейди и сегодня утром двинулись на север, чтобы подстеречь Джаспера. С этой фальшивой бородой, Сайлас, вы вполне могли получить копье в спину, предназначенное вашему брату. Чтобы предупредить еще одно убийство, я убедил старика Бингила послать западным аборигенам дымовой сигнал, сообщающий о смерти Джаспера Брина.

Бони встал и указал рукой на юго-запад. Остальные тоже встали и увидели прерывистый столб дыма, поднимающийся высоко в небо над хребтами и плоскогорьями.

— Как видите, аборигены «вышли в эфир», — сказал Бони без улыбки. — Этим сигналом они дают отбой масгрейвскому отряду — и сыщикам, и палачам. Нам только остается отдать должное их сообразительности.

Брины посмотрели на дымовые сигналы, потом на Бони. Глаза Сайласа свирепо сверкнули, но злобы, как ни странно, в них не было. Эзра был подавлен проницательностью инспектора, а Кимберли, как сказал после Ирвин, «совсем обалдела».

— Как вы узнали, что Джаспера нет в живых? — спросил Эзра.

— В тот вечер в баре Сайласу удалось меня провести, — признал Бони. — Однако позже у меня появилось подозрение, что Джаспер потерял тогда сознание не от выпитого, а по причине куда более серьезной. Я впервые подумал об этом, когда Гунн рассказал мне, как однажды Джаспер перебрал виски в баре и заснул прямо у стойки, а Сайлас привязал к его бороде бечевку и дергал за нее, заставляя брата кивать каждый раз, когда приходил его черед заказывать. Поначалу, правда, меня сбило с толку то, что несколько человек позднее видели Джаспера со стадом. Однако потом я выяснил, что никто из них с ним не говорил и даже не приближался к нему. Свежая могила на вашем семейном кладбище окончательно подтвердила мою догадку.

— У меня же выхода не было, — простонал Сайлас. — Ведь смерть Джаспера надо было какое-то время скрывать, иначе бы ее связали с убийством констебля. Вот и пришлось маскарад устроить, бороду эту нацепить, чтоб народу мозги задурить. Ерунда чертова вышла. Будь проклят этот ублюдок Стенхауз. Раньше мне надо было до него добраться, тогда бы ничего не случилось — ни с женой его, ни с Джаспером.

— Что толку сожалеть о прошлом? — прервал его Бони. — Надо смотреть вперед, мистер Брин. Вам придется поехать с нами в Лагуну Эйгара. Там, или, может быть, в Бруме, вы изложите все обстоятельства дела инспектору Уолтерсу, который решит, какие выдвинуть против вас обвинения.

— Мне с вами в Лагуну ехать?! — вскинулся Сайлас. — Может, еще чего скажете?

— Еще скажу тебе я, — сурово промолвил Эзра, и у Сайласа сразу отвисла челюсть. — Сейчас ты сядешь в машину и поедешь с инспектором и Ирвином. Я поеду вместе с тобой. Там сделаем, что нам скажут. Все выдержим, и еще поблагодарим.

— Выдержим? — рявкнул Сайлас. — Конечно, выдержим. Мы, Брины, все выдержим. Чтоб его разорвало, подонка этого. Сначала жену в гроб вогнал, потом фермеров-работяг ограбил, а мы — отвечай!

— Ну, может, все еще не так плохо обернется, как вы думаете, — заметил Бони. — Меня вам опасаться нечего, Ирвина — тоже. Насколько позволят закон и правосудие, мы будем на вашей стороне.

Неожиданно перед ним оказалась Кимберли Брин. Волосы ее растрепались, покрасневшие глаза блестели, на щеках еще не просохли слезы.

— Скажите, это правда? Правда, что вы постараетесь облегчить дело для Сайласа?

Инспектор Бонапарт медленно улыбнулся, и Кимберли, слегка задохнувшись, горячо воскликнула:

— Спасибо вам! Спасибо. Мы, Брины, не такие уж плохие люди, поверьте. Вот и Ирвин вам скажет, и отец О'Рори, и все остальные.

— Ни меня, ни Ирвина вовсе не нужно в этом убеждать, мисс Брин. Когда все уладится — надеюсь, очень скоро, — моя жена и я с удовольствием пригласим вас в гости и покажем вам город — магазины, театры — все, что вы пожелаете увидеть. Уверен, ни Сайлас, ни Эзра возражать не будут, не так ли, джентльмены?

Оба Брина посмотрели в ясные и спокойные глаза инспектора. Эзра кивнул. Сайлас расправил свои пышные усы, сплюнул, поддернул штаны и, опять не справившись с голосом, прогремел:

— Почему бы и нет? Ким так и так отдохнуть надо. Она заслужила.

— Вот и прекрасно, — улыбнулся Бони. — А теперь поспешим. Думаю, мы вполне можем заехать на ферму и подкрепиться, прежде чем отправимся в Лагуну Эйгара. К тому же мне хочется как следует полюбоваться сокровищницей в шляпной коробке. Надеюсь, для этого не придется расправиться с еще одним тортом?