Из тени в свет...

10

Слова отца Ралфа растаяли в наступившей тишине. Дверь за ним закрылась. Кен отпустил руку Ингрид. Она смотрела, как он устроился на тахте, положив ногу на ногу. Он весь подался назад, вперившись в нее взглядом.

— Почему ты сказал, что ты мой новый сотрудник? — спросила Ингрид, опускаясь на низкий стул, стоявший вплотную к тахте.

— «Любящие голоса» — твое бюро, верно? Ты его придумала, ты наладила работу и сделала его, так сказать, рентабельным, если верить отцу Ралфу. Значит, сотрудники — твои… А также правила придуманы тобой, Ингрид. И поставленные цели. Верно?

— Кен…

— У тебя нет привычки нарушать правила, — сказал он. — У тебя все направлено на достижение поставленных целей. И данные тобой обязательства ты никогда не нарушаешь. Но, как мне кажется, ты иногда лжешь.

Ингрид встала. На этом стуле она чувствовала себя нашкодившим и теперь кающимся ребенком. К тому же совершенно невыносимо сидеть под этим испепеляющим взглядом, который принадлежит человеку, внешне совсем не похожему на слепого.

Ингрид сделала несколько шагов, ступая как-то неуверенно, к противоположному краю тахты.

— Я лгу?

— Цели, — напомнил он ей. — Правила… Ты не имела права сообщать мне номер своего телефона. Не могла встретиться со мной. Это противоречило правилам. Мешало поставленным целям.

— Какая разница, кто установил правила и определил цели? Да, их разработала я. От этого они не стали хуже.

— Они стали хуже, поскольку применялись только в отношении меня. Скажи мне, Ингрид, имел ли я право, как клиент «Любящих голосов» быть приглашенным на ежегодную летнюю встречу? Если да, то мы бы все равно встретились с тобой лицом к лицу, ведь так?

Ингрид сделала глубокий вдох.

— А мы с тобой уже встретились лицом к лицу. Иначе бы мы сейчас не вели этот разговор.

— Значит, вся эта ложь насчет правил и целей понадобилась только для того, чтобы я уверовал, что ты «нарушила» их ради меня?

— Нет! Нет! — простонала Ингрид. — Все было не так.

Кен весь подался вперед.

— А как оно было, Ингрид? Объясни мне это… Пожалуйста.

— Я позвонила тебе только из-за Джанет, — шепотом начала она. — Мне этого вовсе не хотелось, но Джанет умеет заставить человека сделать то, что ей нужно… Ну вот я и согласилась позвонить, но мне не хотелось с тобой встречаться. Тогда я придумала правила и цели, чтобы ты на меня не обиделся.

— Ага, понятно. Ты не хотела со мной встречаться. Ты с самого начала была настроена против меня.

— Ты был настроен… — Ингрид смолкла. Кен не знал, что женщина, с которой его хотела познакомить Джанет, дочь сенатора. — Но…

— Но?

Ингрид показалось, что глаза Кена чуточку потеплели. И потому она с некоторым облегчением произнесла:

— Но после того как мы несколько раз поговорили по телефону, я поняла, что нет причин относиться к тебе предвзято. И все же… я чего-то боялась… — Голос ее осекся и стал едва слышен: — Я боялась, что когда мы встретимся… я могу тебе не понравиться.

— Ингрид… дорогая, иди ко мне. — Он обнял и прижал к себе, пресекая возможные попытки освободиться. — Мы встретились, — сказал он, беря в ладони ее лицо, — мы встретились, и ты мне понравилась. Ты понравилась мне даже раньше, чем пришла ко мне. А потом ты стала нравиться мне еще больше. — Кен ощутил слезы у нее на щеках и стал осушать их поцелуями. — И ты мне не просто нравишься, солнышко. Я тебя люблю.

Она протестующе замотала головой и как-то напряглась.

— Кен…

— Молчи. — Он прижал палец к ее губам. — Настала моя очередь. Сначала выскажусь я, а потом уж будешь говорить ты.

Ингрид немного расслабилась и кивнула головой. Пальцы Кена скользнули вниз, вдоль ее шеи, затем остановились на плече.

— Еще до того, как ты в тот первый день пришла ко мне домой, я уже любил твой голос. А стоило тебя поцеловать, как мне сразу же захотелось тебя как женщину, хотя я еще не знал, что любимый мною голос принадлежит тебе. Пришедшая ко мне женщина оказалась моей Ингрид, реальным воплощением мечты. Это открытие поразило меня. И день тогда не успел еще кончиться, а я уже понял, что влюбился в тебя. Любовь, однако, явилась для меня неожиданностью, это не то, к чему я стремился, — продолжал Кен. — Я ей даже не слишком обрадовался, потому что мне нечего было тебе предложить, Ингрид. У меня нет никаких оснований думать, что все может перемениться.

Теперь руки, державшие ее, ослабили свою железную хватку, так что при желании она могла встать и уйти.

— Все переменится, Кен! Совершенно точно. Джанет сказала…

— Джанет сказала то, на что рассчитываем мы все: врачи обнадежили, что произойдет перемена к лучшему. Однако… это должно было случиться еще несколько месяцев назад, и теперь надежда становится все призрачнее. И во всем виноват я сам. Не знаю, как и почему, но я сам препятствую возвращению зрения.

— Нет, нет… Это опухоль. Когда она уменьшится…

— Нет. — Кен отрицательно покачал головой. — Ты повторяешь то, что сказал тебе я. Но я не сказал, что мой зрительный нерв не получил серьезной травмы, и слепота не носит необратимый характер. От удара в мозгу возникла опухоль, но опухоль — явление временное, могущее лишить меня зрения на непродолжительный период. Эта опухоль уже начала уменьшаться, и зрение должно было ко мне вернуться. Но этого не случилось. Тогда меня направили к психиатрам, а те дали заключение, что не вижу я только потому, что чересчур напуган. Вообразил, что никогда больше не буду видеть.

— Но это же полнейшая чушь.

— Да, это чушь, но только потому, что мое несчастье во мне самом. Мне нужно перестроиться и выбросить из головы все страхи. Нужно заставить себя расслабиться и не стремиться изо всех сил видеть. Но я не знаю, как это сделать. Я архитектор, и не могу работать, ничего не видя. Не могу быть тем, кем был всегда. Причина трагедии кроется в моей голове, Ингрид. Я ненормальный. Я… — Он смолк, но потом продолжил: — Не знаю, почему говорю тебе все это. Но может случиться так, что положение мое никогда не изменится. И когда я говорю, что мне нечего тебе предложить, я знаю, что говорю. Я могу предложить тебе только свою любовь.

Несколько минут Ингрид оставалась неподвижной, затем оцепенение медленно начало с нее спадать. Кен убрал руки, позволяя ей свободно двигаться.

В тех местах, где Ингрид касалась его тела, осталось ощущение холода и пустоты. Она поднялась. О, как бы ему хотелось видеть ее! Тогда по выражению лица, по глазам он мог бы догадаться, о чем она думает. Где она? Почему молчит? Неужели она ушла, оставив его здесь?

Внезапно он вздрогнул от неожиданности: холодные пальцы Ингрид коснулись его голых ступней.

Кен выпрямился.

— Что ты делаешь?

— Ты же не можешь идти на ужин к отцу Ралфу босиком, — ласково, с упреком в голосе сказала Ингрид, словно Кен был одним из ребятишек в ее классе. Она надела носок на пальцы его правой ноги, натянула на пятку, потом расправила на ноге.

— Левую, — сказала она, похлопывая его по лодыжке.

От волнения у Кена перехватило горло.

— Ингрид! — сказал он хрипло.

Она обняла колено его левой ноги, поставила ступню к себе на бедро и натянула второй носок. Затем он почувствовал, как она всовывает в ботинок одну его ногу, затем — вторую. Встав на ноги, он наклонился и нащупал ее руки. Кен крепко ухватился за них и потянул ее вверх.

— Ты так и будешь молчать? — спросил он. — Никак не отреагируешь на мои слова?

— Мне что-то не верится, что отец Ралф действительно привлек тебя для работы в «Живых голосах», — ответила Ингрид высоким и каким-то напряженным голосом. — Но если тебе этого хочется, Кен, я — за. Как ты понимаешь, нет такого правила, по которому все звонки по телефону должны делаться из церкви.

Кен встряхнул ее за руки.

— Ингрид, я же сказал, что люблю тебя. И поведал всю правду о своем здоровье. Что ты на это скажешь? Конечно, как поступить в такой ситуации, дело твоей совести. Я не имею права тебе указывать. Но ты тоже должна высказаться. Похоже, ты презираешь меня после всего того, что я на тебя вывалил. Я могу не знать, что творится в моей сумасшедшей голове, но что в сердце — знаю точно. Ради Бога, скажи, что подсказывает тебе сердце, и что ты думаешь об этом. Но, что бы ты ни думала, это нужно обсудить вместе.

Кен почувствовал, как содрогнулось ее тело. Она прижалась к нему, спрятав лицо у него на груди. Ее начала бить сильная дрожь. Кен крепко обнял ее, пытаясь унять эту дрожь.

— Я люблю тебя, — со стоном произнесла она. — Я очень сильно тебя люблю, Кен! Но мне страшно. О Боже, как я боюсь!

— Боишься того, что я слепой?

— Да! — Она вскинула голову, качая ею из стороны в сторону. — Я хочу сказать, нет!.. Не знаю. Я боюсь твоей слепоты только отчасти. Но, возможно, будет еще хуже, когда ты снова сможешь видеть… Отпусти меня! Я не могу об этом говорить. Не могу справиться с этим сейчас!

Ингрид высвободилась из его объятий, подала ему трость и взяла его под руку.

— Отец Ралф уже ждет нас, — охрипшим голосом проговорила она. Так мы идем ужинать?

Кен удивился: она говорила таким тоном, словно они шли на эшафот.

Кен снова вернулся к жизни, какой бы ограниченной она ни была. Они оба лежали в постели: Ингрид на нем. Ее волосы падали ему на лицо. Он чувствовал ее прерывистое дыхание.

Их близость осталась позади. Кен обнял Ингрид и повернулся набок, укладывая ее рядом с собой. Мягким движением он отвел ее волосы себе со лба.

— Я кое о чем забыл, солнышко.

Ингрид медленно подняла голову, лежавшую у него на плече. Пока что она не была настроена на разговор с ним.

— О чем забыл?

Наконец ей удалось приподнять веки. Кен лежал с открытыми глазами, и лицо его имело сосредоточенное выражение.

— Я забыл про презерватив.

В течение пятнадцати дней, с момента их первой близости, Кен был необыкновенно осторожен, что иногда огорчало ее. Она ведь приходила в такой экстаз от его ласк! Она так распалялась, что не могла ждать!

Ингрид улыбнулась и снова опустила голову ему на плечо.

— Эта неделя не опасная.

Кен глухо рассмеялся.

— Ты знаешь, как называются женщины, которые так говорят? — И, не давая ей ответить, выпалил: — Матерями, Ингрид. Матерями.

— Это я слышала, — сказала Ингрид и отстранилась от него.

Сама не понимая зачем, она потянула на себя простыню за уголок и прикрыла ею грудь и бедра.

— Не волнуйся, — сказала она. — Я никогда не рожу мужчине ребенка, которого тот не желает.

Странно, подумала она. За минувшие две недели я впервые подумала о возможности материнства. Ей казалось, что вполне достаточно того, что она любит Кена, а он любит ее. И так проходили дни… и ночи.

Кену безошибочно удалось определить, где она держит руки. Он схватил их и сорвал с нее простыню, которую она прижимала к груди. Затем положил ее голову к себе на грудь и заставил лежать так, придерживая одной рукой за спину. Ее волосы снова упали ему на лицо. Он отвел их, и уставился невидящими глазами ей в лицо.

Его нижняя челюсть была напряжена и выдавалась вперед, губы плотно сжаты, глаза сверкали металлическим блеском.

— Если женщина от меня забеременела, — сказал он, — то, значит, я хочу этого ребенка. Если ты родишь от меня, я буду богатым. Это богатство выразится во множестве чувств, которые я смогу испытать: гордость, радость, уважение к самому себе. И это еще не все… если ты окажешь честь носить моего ребенка и выйти за меня замуж. Но, к сожалению, я ничего не могу предложить такой женщине, не смогу достойно содержать семью, обеспечить ее в финансовом отношении. И пока все обстоит подобным образом, я предпочитаю, чтобы ты не беременела.

Ингрид почувствовала себя униженной. Ей было стыдно своих собственных слов. Она тяжело вздохнула.

— Ладно, — едва слышно проговорила она.

Кен положил ее на спину и поцеловал. Она увидела, что он снова возбужден, почувствовав, как его тугая плоть уперлась ей в ногу.

— Если ты когда-нибудь решишь что-то важное, касающееся наших отношений, например о моей беременности… словом, я согласна, чтобы ты стал отцом моего ребенка.

Кен сделал глубокий, продолжительный вдох.

— Отцом детей, — поправил он ее. — Во множественном числе.

Ингрид кивнула и снова зарылась лицом ему в грудь. Они надолго застыли в такой позе, плотно прижавшись друг к другу, предаваясь собственным мыслям. Затем Кен заговорил снова:

— Можно сделать вывод, что мы предложили друг другу вступить в брак?

— Думаю, что так, — прошептала Ингрид.

Кен рассмеялся, касаясь губами ее волос:

— Ты как будто чего-то боишься, дорогая.

Я действительно боюсь, хотелось ей сказать, но стараюсь этого не показывать. Она любила Кена сильнее, чем он ее. Как сложатся их отношения, когда он узнает о ней всю правду? Трудно поверить, что он ничего не замечает. Взять хотя бы ужасный ужин у отца Ралфа… Неужели он не обратил внимания на ее заикание? Но ничто, однако, не повлияло на его аппетит.

Вспоминая этот ужин, Ингрид крепко стискивала зубы. Отец Ралф беседовал с Кеном беспрерывно. Как выяснилось, у них нашлось немало общих интересов. Оба они неоднократно пытались втянуть ее в беседу, но она отделывалась односложными замечаниями. В конце концов они оставили ее в покое, и она сидела молча, правда, не получая от этого никакого удовольствия.

— Она устала, — сказал отец Ралф, стремясь найти оправдание ее непонятному молчанию.

Ингрид улыбнулась, но что-то в лице Кена заставило ее насторожиться. Очевидно, он подозревал, что за этим нежеланием говорить кроется нечто серьезное.

— Может, Ингрид опасается, что вы откроете мне какие-то страшные тайны, касающиеся ее, — проговорил Кен.

— У-ж-ж-асно боюсь, — ответила Ингрид и заулыбалась.

Оставшуюся часть вечера она держалась напряженно, опасаясь, что Кен обвинит ее в том, что она намеренно уходит от разговора. Имелась и другая опасность. Не подумал бы Кен, что она пытается выдать себя совсем не за того человека, которого все привыкли в ней видеть. Однако Кен ничего такого не подумал, и это лишь усилило в ней чувство вины оттого, что она не сказала ему правду.

Когда они приехали к Кену, то сразу же легли в постель. Он нежно ее целовал, гладил по голове, крепко прижимая к себе.

— Устала, бедняжка, — ласково шептал Кен. Сегодня я дам тебе возможность выспаться. Спи. А я буду держать тебя в своих объятиях.

Она вспомнила все, что было за ужином, и крепко, даже с каким-то отчаянием, прильнула к нему.

— Я люблю тебя, Ингрид Бьернсен. Люблю так, что это трудно выразить словами.

— Покажи мне, как ты меня любишь, — сказала она, покрывая поцелуями его лицо.

Кен охотно исполнил ее просьбу, обнаружив при этом умение быть необыкновенно нежным и деликатным.

В среду утром Кен проснулся, уже в момент пробуждения зная, что Ингрид ушла. Больше всего он ненавидел понедельники, среды и пятницы: в эти дни по утрам он просыпался один, Ингрид приходила только к девяти вечера. Часы без нее тянулись медленно и были заполнены тем, что придумал для него отец Ралф: он звонил по телефону согласно подготовленному для него списку. Но все существо Кена, его мысли сосредоточились на Ингрид и ночах, которые они проводили вместе.

Когда Кен бывал в одиночестве, большую часть времени он посвящал звонкам по телефону от имени бюро «Живые голоса». Когда звонить было не нужно, Кен подыскивал людей, которые готовы были содействовать «Живым голосам». В школе для слепых нашлось двенадцать таких добровольцев. Два городских клуба предложили еще шестнадцать человек. Пять клубов, объединяющих иммигрантов, предоставили семь иностранцев с различными языками, и еще кто-то остался в запасе. Такие люди давно требовались «Живым голосам». Случалось, что состарившиеся иммигранты с годами утрачивали способность свободно говорить на языке, который они выучили, будучи уже взрослыми. Было особенно важно, чтобы общение с ними шло на их родном языке.

Кен сидел, закинув руки за голову, и улыбался. Он радовался тому, что мог помочь Ингрид в ее благотворительной деятельности. Ей требовались люди, у которых имелась возможность заняться этой работой в дневное время. Теперь в их списке уже почти не осталось одиноких людей, которые ждут своей очереди, надеясь, что их обслужат «Живые голоса». Кен знал, что непременно найдутся еще желающие помочь. Он делал все от него зависящее, чтобы никто из нуждающихся в участии и заботе не был обойден вниманием. Кену страстно хотелось, чтобы не было людей, в тоске и одиночестве сидящих у телефона и ждущих, чтобы он зазвонил, и они услышали приветливый дружеский голос.

Найти людей, согласных добровольно заниматься этим делом, а главное удержать их, было не так-то просто. Но у Кена хватало на это времени и энергии. Он мог заниматься этим пять дней в неделю по двенадцать часов в день.

Ингрид по достоинству оценила его энтузиазм и пожалела, что Кен не начал помогать ей еще пять лет назад. Кен же предпочитал, чтобы они познакомились, скажем, десять лет назад. А еще он желал обладать ею сейчас, в эту самую минуту.

Он лежал с закрытыми глазами, в мельчайших подробностях вспоминая все, что было между ними в прошлую ночь. И мечтал о приходе сегодняшней ночи. Он чувствовал аромат кофе, который она приготовила ему рано утром, глубоко дышал и потягивался, ощущая прилив сил. Пройдет минута, он встанет, нальет себе кофе и примется за работу. Выполняя эту работу, ему не приходилось преодолевать большие расстояния. Встав с кровати, он шел в душ, оттуда — на кухню, чтобы выпить чашку кофе, потом отправлялся в гостиную или на террасу — вместе с телефонным аппаратом и пленками, которые отец Ралф продолжал для него записывать.

Его жизнь обрела смысл.

Солнечный зайчик пристроился у него на груди, согревая ему душу. Утром Ингрид лишь слегка приоткрыла шторы. Они колыхались от легкого ветерка, отчего солнечный луч скользил по его лицу. Когда свет попадал Кену на веки, он видел багровые вспышки.

Неожиданно глазам стало больно. Кен прикрыл их рукой, и болезненное ощущение отступило. Он убрал руку — и тотчас же почувствовал солнечное тепло на веках. Он снова увидел — увидел! — багровую вспышку, почувствовал жжение. От боли на глазах выступили слезы.

Он лежал, боясь шевельнуться, гоня от себя надежду. С бьющимся сердцем, чувствуя себя еще слишком неуверенно, он сел на кровати и долго сидел так, зажмурив глаза. Наконец повернул лицо к свету. Снова появилось жжение и усилилось слепящее сияние.

Кен попытался открыть глаза, но веки, словно приклеенные, не двигались. Из глаз лились слезы. Вслед за жжением в глазах появилась боль в лобной части головы. Кен застонал, прикрыл глаза согнутой в локте рукой и отвернулся от света. Боль стала менее интенсивной. Кен задышал спокойно, осознав, что все это длилось недолго.

Осторожно он отвел локоть в сторону. Боль вернулась, опять полились слезы, и он увидел багряное сияние. Он снова застонал, перебрался на другой край кровати, подальше от света, потом встал и поплелся в ванную комнату, испытывая сильное головокружение.

Там он вытер слезы полотенцем, с усилием открыл глаза, но… ничего не увидел. Он опустился на край ванны и закрыл лицо руками.

Кто-то позвонил в дверь. Наверное, это Джанет. Он схватил с вешалки махровую простыню, завернулся в нее и бросился к двери. С налета ударился о дверную раму, отлетел в сторону и упал. С каждой минутой головокружение становилось все сильнее. Он поднялся, но шел неуверенно, натыкаясь на мебель, пока с трудом не добрел до двери.

Открыв ее сильным движением, Кен остановился, раскачиваясь и держась за нее.

— Джанет!

Она ухватила его за локоть.

— Кенни! Что с тобой?

Она закрыла за собой дверь и с силой усадила брата в кресло.

— Ты очень бледный, прямо зеленый. Ты заболел?

— Мне кажется… что ко мне возвращается зрение. Лучше поскорее вызвать врача.

— О, Кенни! — пронзительно вскрикнула Джанет и залилась слезами, обняв его руками за шею.

— В больницу? — Кен повернул голову к врачу, который стоял возле стола, обследуя пациента. — За каким дьяволом?..

Кен хотел было встать, но врач положил руку ему на плечо, останавливая движение пациента.

— Я же не болен, черт возьми! — возмущался Кен. — Мне уже лучше!

— Может быть, да… А может, и нет. Вы сказали, что несколько недель назад видели багровое сияние в тот момент, когда солнце светило вам в глаза. Нужно было сразу об этом сообщить. Да и про боли, которые у вас случались неоднократно, тоже надо было сказать. Разве врачи на востоке страны, где вы раньше жили, не предупреждали вас об этом?

— Тамошние врачи решили, что я не в своем уме.

— Хм…

Доктор никак на это не отреагировал. Конечно, существует врачебная этика и врачи не хотят друг друга подводить.

— И кроме того, головная боль бывает у всех. Так же, как все видят красные круги перед глазами, если на них светит солнце. Когда глаза закрыты.

— Знаю, знаю. Разумеется, такое встречается часто. Но в тот момент для вас это было очень важно.

Кен действительно не придавал значения подобным вещам. В первый раз, если память не изменяет, это случилось с ним на борту яхты «Молли Дарлин». Однако он был слишком занят своими отношениями с Ингрид, чтобы обратить внимание на слепящее сияние в глазах. Да и много раз в жизни, лежа на берегу, он видел красные круги сквозь прикрытые веки. Но только сегодня утром это ощущение стало непереносимым, а прежде, насколько ему помнилось, оно не доставляло ему неудобств.

— Значит, вы и прежде его видели, но до сегодняшнего утра не возникало никакого дискомфорта? — продолжал допытываться врач.

Он приподнял веко Кена, чтобы еще раз осмотреть глаз. Раздался щелчок, что означало, что врач взялся за офтальмоскоп. Кен по-прежнему ничего не видел.

— Меня беспокоит, что у вас головокружение сочетается с резью в глазах, — сказал врач. — На мой взгляд, это даже серьезнее, чем боль в лобной доле. Напрашивается вывод о повышенной чувствительности к свету. В настоящее время ваши зрачки не реагируют на свет, но час назад, когда вы проснулись, это имело место. Есть основания полагать, что это повторится, и вам снова может быть больно. Мне кажется, начинается процесс выздоровления. Однако все это должно проходить под контролем. Иными словами, в больнице.

Он помог Кену медленно приподняться и сесть, поддерживая его рукой за спину, словно опасался, что снова может повториться головокружение. Но этого не случилось.

Врач вложил в руки Кена очки и сказал:

— Совершенно необходимо носить эти очки в доме в солнечную погоду. На улицу вы постоянно будете выходить только в них, пока не нормализуется зрение. У очков специальные темные стекла, которые почти полностью задерживают свет.

Кен собирался сказать врачу, что он хочет видеть свет, даже если при этом будет испытывать боль… Но врач, по всей видимости, был прав. Медицинское наблюдение — гарантия безопасного и полного выздоровления.

— Я сейчас выйду на минуту и уточню в приемном покое, когда вам можно туда явиться. А теперь наденьте очки, чтобы я мог включить свет.

Кен надел очки. Они были плотно закрыты с краев, а сама их конструкция обеспечивала абсолютную защиту глаз от нежелательных воздействий.

Выздоровление! Прошел уже почти год с момента постигшего его несчастья, и, по мере того, как шло время, надежда Кена на возвращение зрения становилась все призрачней. Снова начать работать! Снова начать жить! Жить вместе с Ингрид! Нужно позвонить ей и все рассказать… И нечего ждать.

— Все в порядке, — сказал врач, возвращаясь в комнату. Он проверил, как сидят на Кене защитные очки. — Ваша сестра отвезет вас в отделение офтальмологии университетского госпиталя, а потом вернется сюда и соберет все необходимое для вашего пребывания там. Прошу вас как можно меньше бывать на солнце, несмотря на наличие защитных очков. Надеюсь, вы согласны? В противном случае мне придется вызвать машину «скорой помощи».

На губах Кена заиграла счастливая улыбка.

— Знаете, доктор, я готов во всем вас слушаться. Джанет, конечно же, привезет необходимые мне вещи. К тому же, мне нужно совсем немного.

— Отлично. Для большого количества вещей у вас там просто не будет места. Пока что вы будете довольствоваться небольшой палатой без окон.

— Мне нужно главным образом, чтобы там был телефон и электрическая розетка для магнитофона. Уже сегодня я должен сделать уйму звонков. Я разволновался и почти забыл об этом.

Он подумал, что будет здорово поделиться с теми, кому он постоянно звонил, своими собственными новостями. Когда у них случались какие-то радостные события, он от души поздравлял их. А ведь три-четыре недели назад он их совершенно не знал. Но, ни на минуту не сомневался, что они искренне разделят с ним его радость.

— Сейчас трудно сказать, сколько времени вам придется пробыть в госпитале, — сказал врач, выводя Кена из кабинета. — Готовьтесь к тому, что ожидание выздоровления будет продолжительным. Однако все может измениться буквально за несколько дней или даже часов.

Он ободряюще похлопал Кена по спине. Джанет вручила брату трость.

Джанет Рэнсом вошла в церковную канцелярию пружинистой легкой походкой и уселась на край стола, за которым сидела Ингрид.

— Привет, Инки, — сказала она. — Ты, как всегда, творишь здесь чудеса… Я зашла кое-что тебе сказать, — продолжала она. — Сегодня утром я заехала повидаться с братом. Дело кончилось тем, что пришлось отвезти его в больницу. Он…

В глазах у Ингрид потемнело.

— В больницу? — Она слышала свой собственный голос словно издалека. — Ч-ч-ч…то…

— Ингрид! — изменившимся голосом воскликнула Джанет.

Она схватила Ингрид за плечи и встряхнула так, что у той лязгнули зубы. Ингрид открыла глаза и увидела перед собой озабоченное лицо Джанет.

— Что с тобой? С Кеном все в порядке. Есть надежда, причем большая, что к нему скоро вернется зрение. Ты не должна так близко к сердцу принимать то, что происходит с твоими клиентами. Хотя, конечно, поскольку Кен мой брат, мне это очень приятно.

— Говоришь… м-м-о-жет вер-нуть-ся з-з-зре-ние? — Ингрид ничего не видела перед собой: глаза были полны слез. — Он м-мо-жет в-в-ви-деть…

Все, что было в комнате, поплыло у Ингрид перед глазами. Нет! Нет! Нет! — стучало у нее в голове. Она совершенно не готова к такому повороту событий. Они только начали делать вместе добрые дела. И столько еще предстояло сделать… Нет!.. Все это не может кончиться просто так. До сих пор он был слепым. А теперь вот… есть надежда. Боже, как много это должно для него значить! Его зрение, его карьера, его жизнь…

Ингрид закрыла лицо руками и разрыдалась.

— Инки! Ну же… — Джанет погладила ее по спине… — Успокойся. Подумай, о чем ты плачешь? Мне больно видеть, как ты расстраиваешься. Успокойся… — В голосе Джанет послышались нотки отчаяния. — В этом году тебе должны присудить премию за самое теплое отношение к клиентам «Живых голосов».

Ингрид постаралась взять себя в руки.

— Да, это точно. Я действительно тепло отношусь. К К-к-е-ну.

Последнее слово прозвучало как вопль отчаяния. Она снова уронила голову на стол.

— В самом деле? Что ты хочешь сказать?

Ингрид разрыдалась еще громче. Джанет сунула ей в руку несколько бумажных салфеток, чтобы вытереть слезы.

— Сию же минуту прекрати этот рев! Вытри щеки и скажи мне все. Что ты хотела сказать про Кена?

— Я… я люблю его.

У Джанет широко раскрылись глаза. Лицо ее выражало крайнее удивление.

— Что в данном случае означает это «люблю»?

Ингрид молча смотрела на Джанет. Та все поняла по выражению ее лица. Джанет вдруг издала радостный вопль и обняла подругу, прижав лицо Ингрид к своей груди.

— Когда? — требовательно вопрошала она, хлопая Ингрид по спине. — Как это случилось? Где я была в то время? Почему он мне ничего не сказал? Боже правый! Значит, это он из-за тебя несколько раз по утрам не открывал дверь, хотя я стучала условным стуком?

Джанет радостно рассмеялась и снова начала хлопать Ингрид по спине.

— Я догадывалась, что у него там женщина, но предполагала, что это какая-нибудь блондинка. Я не могла себе представить, чтобы ваши отношения так быстро перешли в интимные!

Джанет чуть не задушила Ингрид. Той наконец удалось высвободиться из ее объятий. Радость подруги по поводу случившегося дала возможность Ингрид успокоиться.

— К-кен не зна-ет, что я не б-б-блон-динка.

Джанет хихикнула.

— Вот и хорошо!

— Я его не обманывала, Джанет. Я все ему рассказала. Но он мне не поверил.

Джанет еще больше развеселилась.

— Я тоже не могу тебе поверить! Ты с Кеном? Значит, вы в самом деле любовники? Теперь понятно, зачем ему нужен был номер твоего телефона. Я, конечно, не дала, но заверила его, что все тебе передам. А я-то думала, что он просто хочет быть внимательным к тебе, как к сотруднику «Живых голосов».

— О Боже, с ума можно сойти! — Эти слова больше относились к самой Ингрид, чем к Джанет. — Я люблю его. В течение последнего месяца я каждую ночь оставалась у него, а он даже не знает номера моего телефона…

Эти слова снова вызвали у Джанет приступ бурного веселья.

— Действительно? В течение последнего месяца? А я ничего не подозревала! — Джанет обняла Ингрид. Голос ее потеплел. — Это для меня самые желанные новости. Ты и Кен любите друг друга и… Ведь он испытывает к тебе такие же чувства, да?

— Он гово-р-р-ит, ч-что да. — Ингрид сделала глубокий вдох. — Да, — продолжала она уже более уверенно. — Д-да, любит.

— А вы говорили о… Конечно же, я знаю, это не мне решать, но ведь он же мой брат, и я долгие годы искала женщину, которая бы подходила ему во всех отношениях. И потому я хочу знать… Вы собираетесь пожениться? Ради всего святого, скажи — да! Ведь именно на это я надеялась с тех самых пор, как мы с тобой подружились. Мне только трудно было уговорить его встретиться с тобой. Я была уверена, что, как только вы встретитесь, он полюбит тебя так же, как люблю тебя я.

В глазах Ингрид снова потемнело.

— М-м-мы говорили про д-де-тей, — произнесла она, пытаясь представить себе будущее. Но Кен сказал, ч-что не см-может их содержать и…

— У-ррр-а! — вскричала Джанет, вскакивая на ноги и пускаясь в пляс посреди канцелярии.

Луч солнца, заглянувший к ним в окно, расположенное позади стола Ингрид, высветил золотые нашивки на летной форме, надетой на Джанет.

— Он тебя любит! И хочет, чтобы у вас были дети… И до сих пор думает, что ты блондинка! Могу представить себе выражение его лица, когда он увидит твои замечательные волосы цвета шоколада и твои огромные карие глаза!

— Он не должен это знать, — прошептала Ингрид, снова чувствуя сильное головокружение. — О, Джанет! Он не должен меня в-в-ви-деть! Я не могу ему э-т-т-ого позволить. К т-том-у же он не з-з-нает, что я з-з-заи-каюсь!

Джанет подошла к столу Ингрид, села перед ней на краешек стула и стала с удивлением ее рассматривать.

— Как это он может не знать, что ты заикаешься, если у вас близкие отношения? Или я ни черта не понимаю.

— Я… я не-не знаю п-почему, но я нн-и-когда не зза-ика-юсь, к-когда м-мы вме-сте. Я г-говорю, как н-нормаль-ный чело-в-в-ек. М-мо-жет, это п-потому, что он н-ничего н-не видит… — Ее глаза снова наполнились слезами, а говорить стало еще труднее. — Я… я п-про-сто ур-р-од, Джа-нет! — сквозь слезы проговорила она. — Я м-могу разго-в-варивать т-только с-со слепыми и д-д-детьми!

— Да нет же, дорогая!

Джанет ласково приобняла подругу.

— Никакой ты не урод. И даже если после того, как к Кену вернется зрение, ты начнешь заикаться, для него это не будет иметь никакого значения. Он не такой человек, поверь мне. Пойми, Инки, ты изменила всю его жизнь. Я считаю, что твоя любовь вернула ему зрение. Подумай об этом! Если после его выздоровления, ты откажешься с ним встречаться, он может снова ослепнуть.

Ингрид подняла голову с плеча Джанет и привела себя в порядок.

— Я н-не бу-ду с ним в-видеть-ся, — сказала она. — Не стану. П-пусть он всп-п-поминает меня к-как нормаль-н-ного ч-челов-века, п-пока н-не забу-дет. — Губы ее дрожали. — П-пусть предс-с-тав-ляет меня б-б-лондин-кой.

Ингрид долго смотрела в лицо Джанет, потом взяла телефонную трубку и набрала номер.

— Здравствуйте, Марта, — приветливо сказала она. — Как вы себя чувствуете? Ваши внуки еще с вами? Сегодня утром? Понимаю, как вы без них скучаете…

— Кенни, она отказывается, — убитым голосом произнесла Джанет. — Я была в церкви еще три раза. Заезжала к ней домой. Что я могу с ней сделать? Силой вытащить из дома и привезти сюда?

— Дай мне номер ее домашнего телефона! Я буду звонить ей до тех пор, пока она не возьмет трубку!

— Не могу! Она запретила мне.

Кену хотелось выть от отчаяния. Со всех сторон его обступила темнота. Она была страшнее той темноты, которая не позволяла ему видеть окружающий мир. Эта темнота забралась к нему в душу. Та эйфория, которая охватила его четыре дня назад, испарилась без следа. И причиной тому был отказ Ингрид посетить его. Кен впервые почувствовал себя по-настоящему слепым. Безнадежно слепым.

Его душу терзал страх. Он хотел, чтобы к нему вернулось зрение. Но еще сильнее он желал Ингрид.

Ему снова и снова вспоминались слова отца Ралфа, сказанные о ней: «Ингрид готова помогать всем и каждому». Боже, неужели по этой причине она отказывается приехать к нему? Из-за того, что, если к нему вернется зрение, он уже не будет нуждаться в помощи?

Он не мог в такое поверить. Но эта мысль с ужасающим постоянством возвращалась к нему, хотя он изо всех сил пытался ее отогнать.

— Почему она так поступает, Джанет? Черт бы все побрал! Почему? Ведь она меня любит. Я знаю это наверняка. Так почему она отказывается?

— Я… точно не знаю, Кен. Она говорит, что не может приехать в больницу, не может снова с тобой встречаться.

Кен нахмурился. Черт возьми, сестра, конечно же, все знает, но в силу каких-то причин, пресловутой женской логики встала на сторону Ингрид. Ох, эти женщины! Они держатся друг за друга даже сильнее, чем врачи. Куда же делась преданность Джанет? Ведь он ей все-таки брат! И куда делась любовь Ингрид, о которой она так горячо говорила?

Куда пропала Ингрид?

Ведь он не сомневался ни на минуту, что она придет его навестить, что примчится в больницу в первый же вечер его пребывания там. Он надеялся, что она будет проводить с ним все вечера, заскакивать к нему в свободную минуту, главное — окажется рядом в тот момент, когда он откроет глаза и наконец увидит белый свет.

Да, он рассчитывал на многое.

Кен лег на бок, отвернувшись от сестры.

— Тебе лучше сейчас уйти, — сказал он.

И все-таки он испытывал благодарность к Джанет за то, что она сидела рядом, положив ему на спину руку, от которой исходило успокаивающее тепло. Замечательно, конечно, что она находилась рядом. Но всеми фибрами души Кену хотелось, чтобы возле него сидела Ингрид.