Глава 4


Мюррей Рид и его напарник, Тони Констелло, всегда напоминали мне солонку и перечницу. Рид с белесыми волосами, прилипшими к черепу, и приземистой фигурой штангиста, разумеется, был солонкой, а смуглый Констелло с густыми черными усами и тяжелыми веками над темно-карими глазами — перечницей.

В гостиной бригада медиков обрабатывала Бартлета. Я топталась в прихожей дома Каррико и дивилась тому, сколь угрожающе могут выглядеть обычные столовые приборы — солонка и перечница.

— Ну-ну, — произнес Рид. Невинное междометие в его устах прозвучало обвинительным заключением.

Такая уж у Рида манера высказываться — монотонная и отрывистая, как у бездушных полицейских боссов из старых телесериалов. Те экранные начальники даже биг-мак заказывали прокурорским тоном.

Думаю, современному полицейскому не стоит подражать персонажам, которые не вызывают симпатии публики. Сначала я подозревала, что Рид разговаривает так нарочно, дабы попугать, однако за все время нашего знакомства он ни разу не сбился на человеческую интонацию. И тогда я догадалась: у Рида такой голос от рождения. Потому-то он и стал полицейским.

С голосом, как у бездушного копа из телесериала, у него просто не было выбора.

Вероятно, этим даром природы объясняется неизменно плохое настроение Рида. Возможно, он мечтал стать дантистом. Или священником. Но куда там! По причине особого устройства голосовых связок у бедняги была только одна дорога — в полицию. Пожалуй, станешь тут раздражительным.

— Кого я вижу, — пробурчал Рид, нахмурившись. — Куда ни придешь, всюду вы.

В его интонации не было и намека на "рад снова встретиться с вами".

Когда прибыла «скорая», Эми и Джек перебрались в прихожую, и, хотя холл в доме Каррико размером с мою столовую, молодые люди заняли позицию в двух футах от полицейских, жадно прислушиваясь к каждому слову.

— Что значит «всюду»? Уже три месяца прошло, как мы не виделись, — обиделась я. Не хотелось, чтобы мои клиенты возомнили, будто я регулярно имею дело с полицией.

Констелло пожал плечами:

— Как быстро летит время. — Высокий и худой Констелло походил на мелкого мафиози из "Крестного отца", но голос у него был, как у фермера из Восточного Кентукки, — глубокий и раскатистый.

Рид пригладил ладонью белесую шевелюру. У кого-нибудь другого пальцы запутались бы в волосах, но военная стрижка Рида не позволяла намотать волоски даже на кончик мизинца.

— Получается, всех ваших знакомых убивают, — ворчливо заметил он.

У молодых округлились глаза. Они быстро переводили взгляд с Солонки и Перечницы на меня и обратно, словно следили за теннисным матчем.

— Минуточку, — возразила я. — Если помните, Эфраим Кросс не был моим знакомым. Того, кто лежит там, — я махнула рукой в сторону гостиной, — я действительно знаю, но он еще жив.

Все, кто находился в прихожей, повернули головы и посмотрели на Бартлета, словно ожидая, что он подтвердит мои слова.

Я тоже глянула на раненого. По-моему, нам придется подождать, прежде чем Бартлет сможет произнести хоть слово. И возможно, мы так ничего и не дождемся.

Медики разорвали рубашку и теперь присоединяли к его груди и рукам различные трубки, проволочки и бутылочки. Не знаю, что именно делали врачи, но, похоже, толку от их стараний было мало. Голова Бартлета была по-прежнему безвольно повернута набок, а цвет лица еще сильнее напоминал сырое тесто.

Полицейские повернулись ко мне. Рид прищурился:

— Вы знаете этого парня?

Тут с ответом торопиться нельзя. В прошлый раз, когда я общалась с Солонкой и Перечницей, убитый был мне совершенно не знаком, и все равно в его смерти обвинили меня. Ясно, что в нынешней ситуации следовало осторожнее выбирать выражения.

— Не очень хорошо, — уклончиво заявила я. — С Эдвардом Бартлетом нас связывали деловые отношения. Несколько месяцев назад я помогла ему купить дом и продать прежнее жилье. Вот и все. С тех пор я его больше не видела.

Разумеется, в течение этих нескольких месяцев я время от времени беседовала с Бартлетом по телефону, когда он звонил мне с угрозами, но сейчас я сочла эти подробности излишними.

Но и той малости, что я поведала копам, оказалось достаточно, чтобы привлечь их пристальное внимание. Стоило мне открыть рот, как Рид вынул из кармана блокнотик и принялся яростно строчить шариковой ручкой. Я сразу почувствовала себя неуютно, припомнив, как сдавала экзамен на водительские права. Уже в шестнадцать лет я знала, что каждый раз, когда полицейский, сидящий рядом со мной, хватается за ручку и блокнот, это означает, что я допустила промах.

Сейчас же, по-видимому, я успела совершить кучу промахов, потому что Рид строчил без передышки.

У меня засосало под ложечкой.

И это ощущение только усилилось, когда я заметила, что Джек и Эми, уже не стесняясь, подслушивают мою беседу с копами. Они в открытую таращились на нас и ловили каждое слово.

Констелло, очевидно, почувствовал на себе взгляды молодых людей. Он резко обернулся к ним и, откашлявшись, произнес:

— Вас не затруднит подождать в столовой? Мы побеседуем с вами через несколько минут.

Джек и Эми растерянно посмотрели на Констелло. Возможно, они не ожидали, что их станут допрашивать, и немного встревожились или даже испугались, вообразив, будто подслушивание полицейских при исполнении служебных обязанностей карается штрафом. Как бы то ни было, дважды просить себя они не заставили и стремительно ретировались в столовую.

Я заметила, как Эми по пути бросила пристальный взгляд на Бартлета. Так смотрят на жертв дорожных происшествий. Со смесью ужаса и неодолимого любопытства.

Конечно, я сразу догадалась, зачем Констелло отправил молодых людей в столовую. Мало кому приятно, когда на него пялятся, но в данном случае следовало изолировать свидетелей друг от друга. В телевизионных детективах — а я посмотрела их не меньше миллиона — всегда так делают. Полицейские в кино допрашивают свидетелей раздельно, а потом сопоставляют показания.

Из чего я сделала вывод: Рид и Констелло вовсе не уверены в том, что ни я, ни Джек с Эми не замешаны в случившемся. Более того, копы отнюдь не исключают возможности сговора между нами. Вероятно, в их дубовых головах мигом созрела изумительная версия: мы втроем объединились в банду, которая специализируется на расстреле людей в домах, выставленных на продажу.

Если Риду и Констелло хотя бы на секунду могла прийти в голову такая чушь, то они не только походили на солонку и перечницу, но и мозгов у них было не больше, чем у этих столовых приборов.

Но поскольку в свое время я уже хлебнула горя с этими ребятами, то на сей раз решила оказывать копам максимальное содействие, дабы у них не возникло даже и тени подозрения в моей неблагонадежности.

Очень скоро выяснилось, что я была настроена чересчур оптимистично.

Рид и Констелло подождали, пока молодые люди исчезнут в столовой, и возобновили допрос.

Я с чинным видом уселась на церковную скамью.

Да-да, в прихожей Каррико у огромного окна, тянувшегося от пола до потолка, хозяйка установила церковную скамью. Дениз, наверное, ноги в кровь сбила, разыскивая этот образчик мебели, ибо скамья была точно такой же ширины, как и окно. Когда Джек и Эми удалились, Рид подтолкнул меня к скамье, словно без его помощи я бы не нашла к ней дороги.

Стоило мне сесть, как я в полной мере ощутила неловкость ситуации. Беседовать с полицейскими, взгромоздясь на церковную скамью, было несколько странно. Так и чудилось, что они вот-вот спросят: "Молилась ли ты на ночь?.." Но они не спросили.

Рид уселся рядом, положил блокнот на колено и опять принялся энергично строчить. Ни он, ни Констелло не произнесли ни слова.

Что записывал Рид, было выше моего разумения. Возможно, список продуктов, которые ему нужно купить по дороге домой.

Наконец оставшийся стоять Констелло открыл рот:

— Итак, что вы намереваетесь нам поведать?

Постановка вопроса мне не понравилась.

— Правду, — отчеканила я. — Когда мы вошли, Бартлет лежал на полу.

Я рассказала им все до мельчайших подробностей, какие только могла припомнить. Пока я говорила, Констелло, возвышавшийся передо мной, поглаживал свои черные усищи. Таким рассеянным жестом гладят кошек. Когда я дошла до признаний Бартлета, чернявый коп резко замер. А белобрысый — Рид — перестал строчить.

— "Девочка Портера Мередита"? Именно так он сказал? — уточнил Рид. Я кивнула. Следующий вопрос Солонки не добавил мне уверенности в себе: — Кто-нибудь еще слышал его слова?

Выходит, моих показаний было недостаточно. Я искоса глянула на Рида. Насколько я помнила, Джек звонил в «скорую», но Эми оставалась на пороге гостиной.

— Думаю, Эми Холландер, девушка, которая дожидается вас в столовой.

— Угу, — произнес Констелло. Возможно, мне померещилось, но это «угу» прозвучало весьма скептически.

Однако скептицизм Констелло был сущим пустяком по сравнению с тем недоверием, которое проявили полицейские, когда речь зашла о последней фразе Бартлета.

— "Больно стало"? — переспросил Констелло.

— Бартлет сказал: "Больно стало" — и застонал. А потом потерял сознание.

— Значит, "больно стало"? — задумчиво повторил Констелло.

— Именно. Я почти уверена, — упорствовала я.

— Почти? — поймал меня на слове белобрысый.

Я пожала плечами:

— Бартлет сильно ослаб и говорил тихо, но, по крайней мере, так я его поняла. — Рид молча ел меня глазами. Я выдержала его взгляд. — Послушайте, Бартлет не навязывался мне с признаниями. Пришлось его расспрашивать. Иначе мы бы вообще ничего не узнали.

Не понимаю, зачем я это сказала. Подозреваю, в надежде заработать очки в глазах полицейских. Заслужить их похвалу за то, что мне пришла в голову блестящая идея разговорить Бартлета, прежде чем тот отключится. Между прочим, я оказала Солонке и Перечнице великую услугу.

Однако копы не спешили с благодарностями.

— Больше вам нечего добавить? — холодно осведомился Рид.

Ну, знаете. В следующий раз, когда наткнусь на жертву нападения, даже имени его не спрошу.

— Я ничего не выдумываю. Возможно, Бартлет из тех людей, что обожают докладывать о своем самочувствии, а возможно, до того он не чувствовал боли, — убеждала я полицейских, закипая от злости, но, честно говоря, эта версия даже мне казалась притянутой за уши. Уж что-что, а боль Бартлет должен был почувствовать сразу, как только в него вошла пуля. И зачем ему понадобилось напрягаться из последних сил? Чтобы всего лишь пожаловаться?..

Рида, очевидно, посетили те же соображения. Теперь он смотрел на меня так, словно мысленно прикидывал, какой размер тюремной робы мне подойдет.

— Что-нибудь еще? — вопросил он.

До сих пор я намеревалась ограничиться исключительно событиями в доме Каррико. Почему-то не хотелось подбрасывать столовым приборам информацию, которая могла бы навести их на мысль о не совсем безоблачных отношениях между мной и Бартлетом. Но теперь мне пришло в голову, что пусть уж лучше полицейские узнают обо всем от меня, чем от кого-нибудь другого.

— Так, сущая ерунда, — ответила я. — Даже не знаю, стоит ли об этом упоминать.

Копы переглянулись.

— Продолжайте, — подбодрил меня Рид. — Не стесняйтесь говорить ерунду.

Ладно, была не была, история с судебным иском все равно скоро выплывет наружу.

— Эдвард Бартлет подал на меня в суд, — выпалила я. — Но это не более чем совпадение.

Полицейские навострили уши. Судя по всему, они не верили в совпадения.

— Ну-ну, — отозвался белобрысый и принялся строчить в блокноте с удвоенным рвением. Я уже упоминала, как грозно умел Рид нукать.

Я осторожно придвинулась к Солонке, чтобы подсмотреть, что он там пишет, и тут же почувствовала себя школьницей на экзамене, которая норовит сдуть у соседа.

От взгляда, брошенного на меня Ридом, я смутилась еще больше. Выпрямилась и поспешила объяснить:

— Бартлет утверждал, будто бы (эти слова я выделила особо) я намеренно дала ему неверную информацию о доме, который он купил. — И небрежно пожала плечами, давая понять, что считаю претензии Бартлета абсолютно идиотскими.

Однако Рид и Констелло не усмотрели идиотизма в поведении Бартлета. Оба одинаково угрюмо взирали на меня.

— Но это ложь! — воскликнула я. — Он все выдумал!

— Угу, — хмыкнул Констелло.

— Конечно, — натянуто улыбнулся Рид.

— Послушайте, я стараюсь быть с вами предельно откровенной. Не хочу, чтобы вы подумали, будто мне есть что скрывать.

— Угу, — опять произнес Констелло.

Да сколько же можно угукать!

И тут я здорово пожалела, что не осталась сегодня дома. Уж на работе-то точно не следовало появляться. Тогда бы не случилось того сомнительного эпизода, о котором теперь я была вынуждена докладывать копам. А куда деваться? Полиция легко все разузнает, наведавшись в "Кв. футы Андорфера".

— Чтобы быть до конца откровенной с вами и ничего не утаивать, добавлю еще кое-что. — Я замялась. — У меня просто сорвалось с языка, поверьте. Когда я произносила эти слова, я была немного зла на Бартлета за то, что он тащит меня в суд.

Копы были само внимание. Рид прекратил писать, а Констелло оставил в покое усы.

— Да?

— Мои слова ничего не значат, — продолжала я.

— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо обронил Рид. — Мы понимаем.

Я была абсолютно уверена, что ни черта они не понимают. Скорее я выиграю на этой неделе в лотерею, чем Солонка и Перечница правильно истолкуют мои признания.

— Не хотелось бы, чтобы вы придавали значение тому, что на самом деле пустая болтовня.

— Не будем, не будем, — торопливо пообещал Рид.

Я собралась с духом:

— В общем, признаюсь, что сегодня утром я обозвала Бартлета хорьком вонючим и выразила пожелание, чтобы его переехал грузовик.

Стоило мне замолчать, как я тотчас пожалела о сказанном. Возможно, надо было рискнуть: а вдруг никто в агентстве не доложил бы о моей перепалке с Джарвисом? Теперь Рид и Констелло смотрели на меня не просто внимательно, но завороженно.

— Но я ничего не имела в виду! Всего лишь выпускала пар!

Должно быть, не вовремя я вылезла со своими откровениями.

Медики, закончив обрабатывать раненого, уложили его на носилки и потащили к выходу. И надо же такому случиться: когда носилки проносили мимо меня, Констелло задумчиво повторил:

— Значит, "чтобы его переехал грузовик".

Не хотела бы я в тот момент запечатлеться на памятном снимке.

Впрочем, в следующий тоже.

Врачи с Бартлетом исчезли за дверью, и в ту же секунду в дом вошли двое. Мое сердце заныло, когда я увидела их.

Марвин и Дениз Каррико.

Несомненно, Рид обозначит их в своем блокноте как "владельцев места преступления".

Я глянула на их возмущенные физиономии и тут же пожалела, что не меня вынесли сейчас на носилках.

— Что, черт побери, тут происходит?

Для шестидесятилетнего мужчины у Марвина Каррико был довольно зычный голос. По крайней мере, рама на окне дрогнула.

Загрузка...