Борька заболел на третий день после своего дня рождения. Можно сказать, подложил нам свинью перед весенними каникулами, потому что за ним сразу же заболели Гарик, Левка и я.
Я редко болел с высокой температурой и теперь переносил ее тяжело, все время был в каком-то дурмане. Иногда мне казалось, что я весь ужасно распухший и громадный. А когда ко мне подходил отец и Стоян, я их почему-то путал.
В те часы, когда температура поднималась до сорока, у меня перед глазами появлялась деревянная игрушка: медведь и мужик били молотками по наковальне. И так они громко били! Я просил отца унести их, а он вместо этого вытирал меня чем-то противно мокрым.
И тут же его длинные узкие ладони превращались в смуглые крепкие
руки Стояна. Почему-то меня это мучило – путаница с руками.
Когда температура спала, я посмотрел на себя в зеркало и с отвращением увидел бледно-синюшного головастика с оттопыренными ушами.
Нездоровая терпимость Стояна сменилась к тому времени привычной язвительностью. Я стал именоваться "поросюком", "Мумми-свинкой", "милой Хавроньей". Наконец, не выдержав, я запустил в него подушкой, которая, к сожалению, из-за моей слабости до него не долетела. Стоян поднял ее и принес на вытянутых руках, обращаясь ко мне с подчеркнутой почтительностью:
– О, свирепый вепрь!
Что же касается отца, то он ухаживал за мной, как за младенцем.
Это вызвало у меня запоздалые муки совести по поводу нелегально
съеденной до болезни коробки неизвестно кем подаренных конфет.
Но, похоже, "свинка" все спишет.
На пятый день температура опустилась до тридцати семи с небольшим хвостиком и больше не поднималась. Днем я уснул, а когда проснулся, вся комната была залита теплым весенним солнцем.
По мохнатому ковру на стене бегали наперегонки солнечные зайчики. Меня вдруг охватило пронзительное чувство радости.
За окном тявкала собачка и жалобно скулил потревоженный кем-то
автомобиль. Из кухни доносились приглушенные голоса отца и Стояна. Я вновь закрыл глаза.
Тихо скрипнула дверь, но я продолжал неподвижно лежать лицом
к стене в сладкой полудреме.
– Спит, – прошептал отец. – Послушай, у него очень тяжелая форма?
– Не самая легкая, но летального исхода не ожидается.
– Стойко, прекрати! Но ты уверен, что это… гм…не отразится на нем
как на мальчике?
– Как на мальчике, так и на девочке.
– Я серьезно!
– А чем твой мальчик отличается от девочки?
– Стоян!
– Сливным устройством?
– Выйдем! Еще разбудим его. Вечно ты со своими медицинскими шуточками.
Они вышли. Я тот час же открыл глаза и перевернулся на спину.
Что значит "как на мальчике"? И почему Стоян ответил этой глупостью … про девочку?
Мне уже было не радостно и не спокойно. И все из-за доктора Дагмарова.
Тут он появился в комнате собственной персоной со стаканом
клюквенного морса на блюдце.
– Проснулись? Ну, так извольте откушать, – с ернической интонацией произнес он и поставил стакан на стул у кровати.
Я мрачно взглянул на него и молча отвернулся.
– Ну-ну! С чего бы депрессуха в столь нежном возрасте?
Я промолчал.
– Ладно, Наф-наф! Я ухожу на дежурство. Приду послезавтра.
Не вставай, даже если температура будет нормальной. И пей только
то, что даст отец. Никакого молока из холодильника.
Он похлопал рукой по одеялу в том месте, где предполагались мои
дистрофичные колени и вышел.
Весь следующий день я выдумывал предлог, под каким мог бы
легально взять у отца нужный том энциклопедии, потому что он весь
день был дома. Мало того, его сотрудники решили провести у нас
в квартире выездное заседание кафедры. Так что мне не то, что в кабинет незаметно пройти, мне в туалет было не выбраться.
Заботливый папа принес мне из кухни маленький телик. Но я был такой дохлый, что не выдержал даже половины "Джанго" и заснул.
На следующий день отец вынужден был пойти в институт на
Ученый Совет, который, к моей радости, никак нельзя было пропустить. Как только он ушел, я сразу же сделал вылазку в кабинет и вытащил том "Рубежное- – сферолиты". Быстро пролистал его до "свиньи" с таблицей каких-то свиноматок, но понял, что это не то и стал возвращаться назад. Стоп! Вот! "Свинка (заушница, эпидемический паротит)… так..от пяти до пятнадцати, заражение…, "лицо заболевшего принимает характерный вид". Да уж! Дальше, дальше… "Из осложнений наблюдается …воспаление половых желез". Хотел бы я знать, где они у меня.
Нужен том на "П".
Тут в гостиной послышались шаги, и я понял, что, зачитавшись, не услышал, как пришел Стоян. И все же я успел поставить энциклопедию на место, радуясь, что сделал это вовремя.
Обнаружив меня в комнате отца, Стоян сделал жест: "марш к себе в комнату".
– Тебе своих книг мало? С чего такая любовь к научной литературе?
И тут острый взгляд доктора Дагмарова заметил злополучный том на букву "П", поставленный мной вверх ногами.
– Нездоровый интерес к своему здоровью? – фыркнул он.
Я не дал себя спровоцировать на какой-нибудь непродуманный
ответ, молча удалился в Логово и забрался под одеяло. Но отделаться
от недочитанной фразы в энциклопедии было нелегко. Хотя думать
о воспалении этих самых желез было противно.
А вдруг со мной это уже случилось? Недаром же папа волновался?
Вдруг я вырасту каким-то не таким!
Температура к вечеру не поднялась. Стоян объявил, что нечего меня
обслуживать, как в ресторане в отдельном кабинете, и велел идти
ужинать "на кухню в общепит".
Я сидел скучный и вялый. Мне казалось, что я уже не такой как
раньше. Хотя в чем я не такой, мне было не совсем ясно.
Отец несколько раз участливо спрашивал меня, не кружится ли у меня голова и еще что-то там такое. Зато Стоян невозмутимо и с большим аппетитом ел свои любимые спагетти.
Неужели я ему так безразличен?!
Доктор называется!
Наконец, тягостный ужин окончился, и я отправился в постель,
терпеливо пережив процесс "укутывания околоушных желез"
вонючей мокрой марлей и ватой. Как прокаженный, которому прижигали прыщик на носу.
Пожелав мне спокойной ночи, отец ушел, а я остался в темноте
один на один со своим осложнением. И вдруг кто-то вошел и сел
на кровать у меня в ногах. И этот кто-то сказал голосом Стояна:
– Страдания мартовского кота? Утешься. Трансвеститом не станешь!
У меня прямо дыхание перехватило от негодования.
–Ты, ты…
Я приподнялся, вытянул руки и попытался столкнуть его с кровати.
Стоян, смеясь, отшатнулся и вдруг совершенно неожиданно наклонился, опершись руками на подушку, и потерся колючей щекой о
мою щеку.
Все!