Избавитель

23

В сарае, приспособленном Дуровым под театр, шла репетиция пьесы «Избавитель». После покушения и загадочной смерти Автора, случившейся накануне премьеры, Дурову пришлось срочно менять название пьесы, имена персонажей и даже переписывать некоторые роли, чтобы ввести в заблуждение агентов Тайной Канцелярии и не дать повода запретить ее постановку. Все приготовления к премьере, приуроченной к юбилею Старика, делались в тайне и поэтому для конспирации снаружи на двери сарая повесили ржавый замок.

Неожиданно погас свет. В темноте заскрипели стулья.

— Прошу тишины… — Дуров разжег лампы в нишах. Сцена осветилась. Она представляла собой спальню. Кровать под балдахином, терракотовая ваза с узким горлом и мелкими белыми цветами, статуя Вакха, картины в простенках между слюдяными окнами.

— Итак… — Дуров глянул по сторонам. — Прогоним эту сцену еще раз… так, это мы уже прошли, дальше Голос за кулисами… где наш Голос за кулисами?.. ага…

— В 30 лет он уже ведал устройством домов презрения, приютов, тюрем, измысливал способы, как приводить граждан к душевному покою, вмешивался он и во всякие другие дела…

— Так, хорошо, только чуть-чуть не так с интонациями… теперь утро… он только что проснулся, сидит в смутном забытьи, один, ощупывая босыми ногами пол… пол холодный… он пытается вспомнить сон… ему снился какой-то странный сон…

В зале кто-то зевнул с тихим, приглушенным визгом, нагоняющим жуть. Дуров сощурился, как это делают художники, хромая, отошел в глубь сцены.

— Вся эта сцена оставляет ощущение вялости и фальши, что довольно прискорбно… натурализм и непродуманность действий, как в целом, так и в частностях… он словно и не подозревает о присутствии зрителей в зале, поворачивается к залу спиной, говорит в кулисы… ну, что тебе?.. иди, иди… ты меня утомил… нет, на самом деле, вы послушайте, что этот мудрец изрек?.. что ты хочешь?.. ты хочешь, чтобы я ближе разъяснил… молчи, ты уже убедил меня… нет, так не пойдет… что?.. да, я знаю… у него дар… пускай он свой дар засунет туда, где его нашел… так, что там у нас дальше?.. прологом я доволен, в конце и в середине тоже ничего менять не будем… хор женщин… потом вступают трубы… он спускается по ступеням на сцену, вновь поднимается… идет неспешно, как обычный чиновник, только несколько усталый и с оглядкой… уберите свет, слишком яркий свет, глаза слепит… вокруг призрачный блеск и муть… тень покрывал, так, пошла тень покрывал… теперь муаровый шелк с золотой ниткой… в мерцании он видит деву в черном… трубы умолкают… они идут по сцене — один вперед, другой назад, блуждают наугад… он останавливается у витрины и видит ее двоящееся отражение… мне этот образ двух лиц только что увиделся… он явно ошеломлен и медленно отступает к арке, где сталкивается с девочкой 13 лет… она прекрасна и радостна… лицо вытянутое, тонко очерченное, рыжие волосы, в волосах путаются бабочки, листья, цветы, фиалки… вокруг витают ангелы… три, четыре… из стран небесных, где рай и куда уносятся души праведников… всякая страна на небе — рай… он стоит, смотрит на нее и плачет, льет слезы… раскаянье обильно слезами… дальше его монолог, где он, пытаясь оправдаться, открывает девочке, кто он… так, а теперь сцена с собакой… на столе хлеб, вино… он оглядывается, не может понять, где он… видит собаку, говорит, как сонный… а, это ты, старая дворняга, куда ты?.. останься, когда ты со мной, я чувствую себя не таким брошенным… я только что проснулся, спал так, как будто был чем-то усыплен… ну, что ты на меня так смотришь?.. сколько в тебе благородства… нет, нет, стой там, ближе не подходи, я не переношу запаха псины… ну вот, еще немного и мы станем друзьями… посмотри на меня… кто знает, что меня ждет, может быть, ты видишь меня в последний раз, все может быть, у меня предчувствие, что все это плохо кончится… сколько лет я терпел насилье, боялся зла и постепенно сам превращался в злодея… дела наши первопричина всех несчастий… и по заслугам… один Бог знает, чем стала бы моя жизнь, если бы я не поддался обману власти… стой там, не приближайся, умоляю тебя… что там еще, что опять случилось?.. и где мой слуга?.. ага… входит немой слуга, делает мне знаки, мычит… ничего не понимаю… внятными словами ты не богат… лучше играй немого… а это что?.. слуга протягивает ему листок… на листке детскими каракулями нацарапаны несколько слов… слуга уверяет его, что это письмо его дочери… он не верит, говорит, что все это слова, а слова ничего не говорят сердцу… прочь, прочь… чем меньше вижу я людей, тем больше радуюсь… и ты иди… иди, иди… ну, что ты стоишь, пытаешься меня разжалобить?.. ладно, оставайся, буду держать тебя в должности собаки для битья… каждому свое… ты куда?.. ах, тебе не нравится твоя должность?.. ну, да, в некотором смысле ты занял мое место… ты хочешь быть тираном?.. ладно, сиди здесь… продолжим… дальше сцена покушения… ну, тут все ясно… потом сцена с двойниками… кто там еще?.. — Увидев Серафима, Дуров на миг преобразился. — А, это ты, входи-входи… позвольте вам представить, мой старый и верный друг, поэт… а это мой старый и верный пес… он нездешний, может быть, поэтому с ним я становлюсь лучше… куда я дел свои очки?.. ладно, проехали и эту сцену… ему уже 45 лет и он рассматривает гравюрный оттиск девочки 13 лет… сцена узнавания, несколько затянута… его уверяют, что это его дочь… итак, я рассматриваю гравюрный оттиск девочки 13 лет… где гравюрный оттиск?.. и это ты называешь гравюрным оттиском девочки 13 лет?.. ей здесь не меньше 50… ладно… в паузе можно завести патефон… старый патефон, старая музыка… вступает патефон… так, дальше по тексту… переходим к сцене с девочкой… весьма шаловливое и прелестное существо… как ночная бабочка-однодневка… где она?.. что?.. она не может с уверенностью сказать, придет ли на репетицию… ладно… пошли дальше… читали вы хорошо, почти не ошибались, но так буднично, невыразительно… ваша задача помочь зрителю разобраться в несколько искусственном и кажущемся произвольным сцеплении событий… конечно, пьеса несколько эскизна, но мы позабавимся игрой, наделаем шума… эту сцену мы пропускаем, сплошной натурализм и бессвязность, непродуманность действий, как в целом, так и в частностях… найдите мне человека на роль шута, вот вам его портрет: черты лица мелкие, глаза узко посаженные, карие, волосы рыжие, коротко остриженные, одет прилично, в манерах нет ничего неприятного, есть и энергия и известная сердечность…что?.. как приходил?.. странно, пришел и ушел, а я даже не успел узнать, что именно он собой представляет… вашей игрой я не доволен, вы словно и не подозреваете о присутствии зрителей в зале, поворачиваетесь к залу спиной, говорите в кулисы… дальше сцена самоубийства Саввы… немой слуга должен помочь ему покончить с собой… нужно крупным планом показать его лицо, его руки, изуродованные подагрой… они ощупывают лоб, нос, трясущиеся губы… он возводит глаза к небу… идея смелая, вывести Бога в виде Старика, она уже получила огласку и я вынужден просить вас отказаться от этого эпизода… что у нас дальше?.. входит немой слуга в роли ангела… нет, этот персонаж нам не подходит, он будет лучше себя чувствовать в роли дьявола, нежели ангела… он должен балансировать где-то между реальностью и пустотой… он испуган… Савва пугает его своим внешним видом… лицо Саввы, действительно, ужасное, все изрыто оспинами, длинный, кривой нос, отвратительно свисающий надо ртом, который все время хочется подправить, глаза красные, гноящиеся, как щелки… все это поражает воображение, и ангел отступает… Савва остается один среди теснин и круч… здесь пауза, музыка, заводите обычную литанию… — Дуров обернулся к Серафиму. — Откуда ты взялся и где пропадал столько лет?.. сто лет тебя не видел… да, вот так, на старости лет я обзавелся театром, так что не все еще потеряно…

Серафим прикрыл лицо ладонью.

— Чему ты улыбаешься?..

— Да так… я подожду тебя в гримерной… — Пятясь, Серафим отошел к кулисам.

— Ты пропустишь самое интересное…

— Я, собственно говоря, по делу…

— Ты можешь набраться терпения?.. Бог любит нас за терпение и это по-человечески, когда ждешь, ничего не происходит… не можешь ждать?.. ну что ж, тем хуже для меня… говори…

Серафим что-то прошептал ему на ухо.

— И это все?..

— Все…

— В этом что-то есть… только не сегодня… сегодня я занят… ну и чего ты ждешь?.. — Дуров недовольно посмотрел на девочку 13 лет. — Иди-иди… стой, подожди, принеси нам чаю, а ему каких-нибудь костей… эй… ты что, оглох?..

— Может быть, он околел?..

— И что теперь с ним делать?..

Пес приоткрыл глаза.

— Он это нарочно… ну, что ты стоишь?.. можешь идти… и все же, куда подевались мои очки?.. куда ты пошла?..

— За костями…

— Ну, хорошо, иди… Боже, как я несчастен… чему ты опять улыбаешься?.. в самом деле, в этой стране нет человека, несчастнее меня…

По залу пробежал легкий шум.

— Прошу немного внимания, иначе мы до смерти не кончим эту сцену… все хватит с этой сценой, достаточно… дальше сцена с призраком… воображение позволит раскрыть все, что содержится в этой сцене… так, пошли дальше… где девица, играющая Мир и Согласие и где шесть детей с атрибутами Изобилия?.. тут нужен дар подражания и важно настроение, костюм, жест, язык… покажи язык, так, пусть дети подождут, пока же покоримся обстоятельствам… дальше у нас все от комедии устремляется к драме… Земля будет поражена вулканическим извержением на Солнце, изменится ее атмосфера, ее место в круге планет, наклон ее оси, чередование дня и ночи, одним словом, все, что только может случай вплести в ход событий… меняется задник и появляется Секретарь, нет, он должен жить перед глазами зрителей, а не изображать секретаря, который докладывает по бумажке о деле для него постороннем… а где наш Законодатель, который так великолепно разбирается в конституциях, хотя ни одной из них в глаза не видел, где этот правозащитник нового царства… нет, нет, пропустите его, вы утаиваете любимое детище моей старости… и вот он появляется со всеми своими достоинствами и пороками… он ведет себя как кокетка… нет, нет, он кокетлив и изящен в своих суждениях, он делает предложение, идет на попятную, смотрит в окно, в которое кто-то показывает ему голый зад… где у нас окно?.. так, подвиньте его чуть левее… а где голый зад?.. он, как идея, должен словно бы просвечивать сквозь некую дымку, парить в тех сферах, ну, вы понимаете… всю следующую сцену пропускаем, она до крайности бессвязна, ее надо переписать, мне кажется, народ надо рассматривать как некую индивидуальность, которая может размышлять лишь действуя… все это допустимо и извинительно… где Автор?.. нет, мне нужен Автор, буду рад вас видеть чуть позже… нет, нет, относительно музыки у меня пока только догадки и предположения… ага, вот и Автор, хорошо бы организовать некое непредвиденное и неподготовленное событие, нужна некая искусная штучка, которая помогла бы затормозить действие, отвлечь внимание зрителей… к сожалению в субботу приехать к вам не смогу, передайте Кате мой сердечный привет… что?.. ее уже зовут Зина, хорошо, кланяйтесь вашей милой Зине, поблагодарите ее за все те услуги, которые она оказала мне и с такой благожелательностью, за некоторые из них я все еще в долгу перед ней… итак, возвращаемся к сцене с письмом, в котором… что у нас с письмом?.. и что за знаки вы мне подаете?.. нет, нет, пока я не могу думать о чем-либо другом… мне нужен диалог, о котором я говорил вчера и где обещанный вами набросок отзыва о том, какое впечатление производит пьеса… — Минуту или две он советовался с самим собой: отдать ли отзыв в «Литературную газету» или в газету «Патриот», на какую публику положиться. — Что?.. у вас нет ничего с собой… вам следует поторопиться, иначе мы потеряем и время, и случай, все, будьте здоровы, кланяйтесь Любе, Кате, Зине, южному и северному полюсу, всем, кто вас притягивает… в чем дело?.. а, вот и ты…

На сцене появилась полноватая дева в платье из белого с желтизной поплина. За ней брел, спотыкаясь, малыш в короткой рубашке. В зале раздались смешки. Малыш потянулся ручками к Дурову, загугукал. От пупка его поднялась струйка, рассыпалась каплями. Дева заслонила малыша подолом.

— Ага, как нельзя, кстати, уместно ли будет вам напомнить, что репетиция началась еще час назад…

— Мам-а-мам, это наш папа?.. — спросил малыш.

— Ты зачем его привела?.. — Дуров наморщил лоб.

— Не с кем было оставить, — тихо сказала дева, не могла же я его оставить с парализованным стариком… старик совсем спятил, напугал малыша так, что он теперь писается каждую минуту…

— Па-па… — Малыш дернул Дурова за крылья царской мантии.

— Ах, это ты, мой повелитель… детка, зачем ты это делаешь?.. — Малыш снова писал. — Теперь уже все равно, больше не о чем беспокоиться, нужно просто ждать, когда опорожнится эта тучка на небе… ты у нас тучка на небе…

Где-то за сценой ударили в гонг. Дуров сбросил мантию, прошелся по сцене из угла в угол, подвинул ногой стул, сел, забарабанил пальцами какой-то марш.

— Ма-ам… это тоже наш папа?..

— Да, это тоже ваш папа… — Дуров дернул плечом. — Ну, все перерыв… — проговорил он раздраженно и прошел в гримерную, где его ждал Серафим.

— Ну и что случилось?..

— Тут такое дело… — Несколько путано Серафим рассказал ему о случившемся.

— Ты полагаешь, что я смогу кого-то спасти?.. а что Иосиф?

— Я не могу его найти…

— Ну, не знаю, не знаю… просто не представляю, что можно сделать… у меня там репетиция, на сцене полно народу…

— Хорошо, я приду вечером…

— Вечером?.. нет, только не вечером, я уже знаю, что меня ожидает вечером…

— Тогда я подожду в зале… по правде говоря, мне даже любопытно посмотреть, что ты сделал с моей пьесой… ты же не будешь отрицать, что это моя пьеса… и поразительно талантлива… какая интрига… мне кажется, она тебе не по зубам?.. а?.. кстати, ты даже не счел нужным представить меня своей жене… или ты боишься?.. ага, боишься… все, все, ухожу, низкий поклон Прекрасной Даме… — Серафим приподнял шляпу и исчез.

— Вот черт, навязался… — Дуров чертыхнулся. Некоторые привычки Серафима его раздражали. Успокаивая себя, он отпил из кружки с синими сфинксами глоток холодного чая, заваренного липовым цветом, закурил, рассеянно полистал сценарий. На его лице застыло выражение, свойственное всем художникам и одиноким людям. Вдруг он услышал шум за окном. Взвыла собака. Он выглянул в окно и увидел нечто странное: очертание летящего коня с повернутой к хвосту головой. Он возник над черными шпилями Башни и исчез, как солнечный дух. Неожиданно вокруг засновали, защебетали ласточки. Из окон дома напротив вылизнули языки пламени. Дом вспыхнул, точно копна сена…