Москва
Издательство Университета дружбы народов
1990
Рюкзак солдатский стал как будто легче.
От жаворонков звон стоит в ушах.
Меня встречает васильковый вечер,
Пшеничными колосьями шурша.
Иду по тропке лёгкими шагами,
Дышу густым настоем на меду,
Вдали кусты былинными шатрами
Раскинулись на круче, на виду.
Я вижу древний дуб над косогором,
Весь в шрамах, словно витязь, но живой.
А рядом с ним землянка, от которой
Осталась только яма с лебедой.
Свечерело. На отдых пора.
Вот и птицы умолкли дружно.
Я опять задержусь у двора.
Для души это очень нужно.
Любо мне, что подрос тополёк
И своей верховодит ватагой.
Жарким летом ему я помог
Ключевою живительной влагой.
Наконец-то расправил крыло
За рекою лесок наш еловый,
Мы когда-то оврагу назло
Посадили его всею школой.
Штабель дров белотелых стеной
Встал под самый навес у пристроя.
Сена свежего запах парной
На родном разнотравье настоян.
Я стою, сам с собой говорю.
Мне за прожитый день не обидно.
Я за речку смотрю и смотрю,
Хоть давно ничего там не видно.
Ливень набежал невесть откуда.
Поливал, как будто из ведра.
Вспенил лужи и стремглав к запрудам
Прыткий, засучив штаны, удрал.
Вслед возликовало солнце в небе,
Расплескалась морем синева,
И такой в садах поднялся щебет –
Даже захмелела голова.
Глядь – подсолнух поклонился в пояс,
Отряхнулись от жары цветы…
Я за тех всё чаще беспокоюсь,
Кто не понял этой чистоты!
Сон оборвавши, как струну,
Метнулась тенью
Мать к окну:
Вдали полнеба полыхало…
– Так странно зорька заиграла, –
Она себе
Сказала вслух.
Тревожен голос был и глух.
Петух горланил во дворе.
Молчал наш Верный в конуре.
Ни взрыва бомб,
Ни в небе гула,
Но мама больше не уснула.
Луна показалась унылой.
К реке расхотелось идти,
Как вдруг ты глаза опустила
И тихо сказала:
«Прости.
Забудем о том, что было…»
Вот так узелок наших встреч
Ты смело тогда разрубила.
Ты изменила путь свой почему-то…
Теперь тебя не вижу из окна,
Но жду, волнуясь, каждую минуту,
Когда с работы ты пройдёшь одна.
Иначе нет моей душе приюта.
Случился – вижу – поворот крутой.
Меня пронзило равнодушья жало…
В ладонях не было теплыни той,
Что нас недавно обдавала жаром.
Ты часто взгляд бросала на тропу.
Всё на дела домашние кивала,
А я невольно теребил лопух,
И нужных слов мне очень не хватало.
Обиды – ком.
И сердце тихо сжалось.
Пошёл я прочь, догадкою гоним:
Коль парень скис и вызывает жалость,
Едва ли будет девушкой любим.
К тебе домой я больше не ходок.
Не потому, что руки умываю,
И знать дорогу больше не желаю.
Не виноват ни в чём я, видит Бог.
Ты на меня не сваливай вины.
Спроси-ка пса, который лучше знает,
Как выбежал вчера навстречу с лаем
И ловко вдруг вцепился мне в штаны.
Вот она, излучина Свияги.
Рыбная темнеет борозда.
Для кого-то тальники, коряги –
Для меня любимые места.
Сколько тут оставлено ночёвок
Около костра, в лопушняке,
Весело, с картошкою печёной
Мы встречали вечер на реке.
Ждали клёва до рассветной зорьки,
А пока улов наш был в воде,
Кто мечтал о дальней новостройке,
Кто в просторы звёздные глядел.
Снова, снова отвожу здесь душу,
Даже кочке камышовой рад
Так смотрю на ржавую ракушку,
Словно древний обнаружил клад.
Всем селом встречаем праздник –
На Свияге ледоход,
Что стихийным буйством дразнит…
Повалил к реке народ.
Вод несметные лавины
Поглотили острова,
Друг на друга лезут льдины,
Как живые существа.
С любопытством и волненьем
Взгляды брошены в простор.
Всё смешалось: удивленье,
Вдохновенье и восторг.
Тёплый вечер, лежу у костра.
Пахнет вкусной ершовой ухою.
Не усну я теперь до утра:
Млечный Путь заискрил над рекою.
По привычке приёмник включил,
Ожидаю последних известий,
И пронзает меня в ночи
Чёрный голос нужды и бедствий.
Слышу весть, от которой в груди
Защемило крутой досадой:
Вновь «кислотные» шли дожди
Над Норвегией, над Канадой…
Повернул выключатель, иду
Вдоль реки, что на счастье – живая!
Не луна ль разбросала слюду
По протоке от края до края?
Берег выткан травой-муравой.
Тальники нависают чёлкой.
Тут, бывало, я вниз головой
Прыгал в омут, от свежести колкий.
Всплеском рыбы играет река –
Хищный жерех облавой вышел.
Шевельнулись вихры тростника,
И опять воцарилось затишье.
И ни войн, ни отравленных вод,
Ни погибшего леса, ни смога…
Чист, безоблачен мой небосвод…
Отчего же на сердце тревога?
В деревне мне не отдых, а мученье.
Я без тебя, как поле без дождя:
Земля – сухарь, сухой травы шипенье,
Густой полынкой пустыри чадят.
И я зову тебя, небес созданье,
Молю тебя по-прежнему, мой друг:
Один твой взгляд, ещё одно свиданье,
Ещё одно прикосновенье рук.
Наковальня поёт спозаранья.
Молот пляшет. Ударило в пот.
А лицо белозубо у парня,
Вид такой, словно счастье куёт.
Но казавшийся мне экзотичным
Добела раскалённый металл
Оказался мотыгой обычной…
И восторг мой как будто пропал.
Глядь – уже отбивает косу,
Ладит серп, рукоять мастерит…
И у парня не убыло форсу –
Добрый молодец он на вид.
Прибежал тракторист. Озадачен.
Вместе с просьбой хмурь на лице.
Нужен стержень ему, не иначе,
Говорит, потеряю прицеп.
Слышу женщину. Голос так ласков:
– Благодарствую, мил человек,
Без косы в нашем деле крестьянском,
Как без рук, даже в атомный век.
И, конечно же, не беспричинно
Круто мненье меняю, и вот
Говорю про него: «Молодчина!»
Ведь и вправду он счастье куёт!
Дед комкает бороду.
Целый блокнот
Изводит в бумажный ворох.
То имя Гагарина вслух назовёт,
То шепчет о звёздных просторах.
О том, что – лишь взяться! – и вишь ты,
Махнули куда от сохи!
В России и в семьдесят с лишним
Писать начинают стихи.
Я снова вспомнил неслухов ватагу.
На плечи удочки закинув, мы
Скорей удрать спешили на Свиягу,
Гадая вслух, где водятся сомы.
И шли в места поглуше, одержимы.
Там люди видели русалок встарь…
Увы, клевали щуки и налимы,
А попадались ёрш или пескарь.
Искали приключений для забавы,
Прочёсывали дебри тальников,
Преследовали зайца всей оравой
И разоряли гнёзда куликов.
Хотелось в чём-то отличиться очень,
И мы не знали выходкам границ…
Теперь, бывает, просыпаюсь ночью
И слышу хрип убитых горем птиц.
Подчас душа как будто не на месте.
Навстречу им, казня себя, лечу…