Избранное

А н о х и н И в а н В а с и л ь е в и ч — летчик гражданского воздушного флота, 50 лет.

Т а н я — его дочь. Студентка факультета журналистики, 22 года.

М а ш а — приемная дочь Анохина, 18 лет.

И г о р ь С е л и в а н о в — студент-дипломник, 23 года.

А л е к с е й Р о м а ш к и н — кандидат физико-математических наук, 24 года.

Н и н а П а в л о в н а — преподавательница английского языка, 45 лет.

Ф о м е н к о Е г о р А н д р е е в и ч — инженер, 47 лет.

К о л е с н и к о в Ф е д о р Ф е д о р о в и ч — врач, 56 лет.

Х а р и т о н о в М и х а и л Н и к о л а е в и ч — заместитель Председателя Совета Министров республики, 48 лет.

Г у с е в Л е о н и д Я к о в л е в и ч — член редколлегии областной газеты, 46 лет.

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а — его жена, 38 лет.

ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ

Двухкомнатная квартира в новом доме. В центре большая столовая. Стол, стулья, книжные полки. На полках среди книг заморские экзотические игрушки. Висит китайская картина — скачущий конь. Перед тахтой на полу шкура белого медведя. Столик с телевизором. Радиола. На подоконнике телефон. Стоит застеленная раскладушка. Рядом другая — сложенная. Возле нее чемоданы.

Левей столовой — комната девушек. Светлая с балконом, аккуратно убранная. Две тахты. Книги. Цветы. Рабочий столик в углу. Правей столовой — передняя. В глубине дверь.

К передней примыкает кухня. Кафельные стены. Небольшой круглый стол покрыт веселой скатерткой. Разноцветные табуретки и прочая кухонная утварь. По соседству с кухней — дверь в ванную.

Вечереет. Свет зажжен в столовой и в комнате девушек.

В комнате девушек за столиком сидит Т а н я. Она что-то пишет. В столовой перед телевизором стоит Ф о м е н к о. Бреясь электробритвой, он с увлечением смотрит футбол. Слышен голос комментатора: «Гусаров передает мяч Иванову. Он в выгодном положении. Нужно бить по воротам. Удар!..» Неистовый шум трибун, свист.

Т а н я. Что там случилось?

Ф о м е н к о. Мимо ворот. Ну что ты скажешь!..

Т а н я (пишет). Это ужасно.

Ф о м е н к о (отошел, взглянул на Таню, убрал в телевизоре звук). Я тебе мешаю?

Т а н я. Нет, нет, пожалуйста, вы мне совсем не мешаете.

Ф о м е н к о. Ну и правильно. Настоящий журналист должен уметь работать в любой обстановке. Помню, на фронте…

Т а н я (встает, она кончила писать). Я, правда, еще не настоящий журналист, но вот стараюсь. (Входит в столовую.)

Ф о м е н к о (глядя на экран телевизора). Таня, ты мне скажи, только честно, — не надоели отцу гости, а?

Т а н я. Что вы, Егор Андреевич, вы же его знаете. Без хлеба, без воды неделю протянет, а без людей он и дня не проживет.

Ф о м е н к о. Ничья. Один — один. (Выключает телевизор.) Когда мне отец написал, что квартиру получил, я решил — буду в Москве, заеду. Заехал, а он меня в гостиницу не отпустил. Живи, говорит, у меня. Я сперва подумал — мне одному такое уважение, а оказывается…

Т а н я. До вас Махонин гостил, Крохалев с Крайнего Севера. Еще один товарищ, я его фамилию забыла.

Ф о м е н к о. Ясно. Одним словом, на базе квартиры получился у вас отель «Партизан».

Т а н я. Отец другое название придумал: постоялый двор «Друзья-однополчане».

Ф о м е н к о. Тоже неплохо.

Т а н я. Вот видите, а вы говорите, что ему гости надоели.

Ф о м е н к о. А почему же он вчера хмурый был, невеселый?

Т а н я. Это совсем по другой причине.

Ф о м е н к о. Не секрет?

Т а н я (не сразу). Как-то отец прилетел из Стокгольма, и я… и мы поехали его встречать во Внуково…

Ф о м е н к о. С Машенькой?

Т а н я. Нет… С одним товарищем.

Ф о м е н к о (строго). Кто такой?

Т а н я. Вы меня как отец допрашиваете. Студент из энергетического. Дипломник. Игорь Селиванов.

Ф о м е н к о. Часом, не стиляга?

Т а н я. Нет, не стиляга.

Ф о м е н к о. Так. Пошли дальше.

Т а н я. Я познакомила его с отцом, но, когда мы возвращались в город, в автобусе отец говорил только со мной. Это было и невежливо, и просто глупо.

Ф о м е н к о. Про отца так не говори. Некрасиво.

Т а н я. Смешно. Заслуженный летчик. Командир корабля. Налетал больше трех миллионов километров. Храбрый человек, а тут испугался…

Ф о м е н к о. Ну да?..

Т а н я. Да. Испугался. Испугался парня, который, чего доброго, придет и похитит у него его Танечку.

Ф о м е н к о. А что — он уже решил?

Т а н я. Кто?

Ф о м е н к о. Этот парень.

Т а н я. Что?

Ф о м е н к о. Тебя похитить.

Т а н я. Меня не надо похищать.

Ф о м е н к о. Уйдешь по доброй воле?

Т а н я. Не опережайте событий. Игорь вышел на Калужской, обращается к отцу: «Всего доброго». А отец говорит: «До свидания» — и поклонился.

Ф о м е н к о. Все же поклонился.

Т а н я. Кондукторше он поклонился. А потом говорит: «Мне, Татьяна, твой молодой человек не нравится». И все. Член партии, а ведет себя прямо как феодал или как герой Островского.

Ф о м е н к о. А чем плох герой Островского?.. Помнишь «Как закалялась сталь»?

Т а н я. Не о том Островском речь. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю.

Звонок. Таня идет в переднюю. Открывает дверь. Входит А л е к с е й Р о м а ш к и н — высокий молодой человек в тренировочном костюме.

А л е к с е й. Добрый вечер, Татьяна Ивановна.

Т а н я. Здравствуйте. Знакомьтесь, Егор Андреевич. Это товарищ Ромашкин Алексей Тимофеевич.

А л е к с е й. Я бы даже сказал — Тихонович.

Т а н я. Простите. Алексей Тихонович. Молодой ученый. Наш сосед. Живет в квартире напротив.

Ф о м е н к о. Очень приятно. Фоменко.

Т а н я. А это боевой товарищ отца. Вместе воевали, в одном партизанском отряде.

А л е к с е й. Очень приятно.

Пауза.

Татьяна Ивановна, нет ли у вас случайно… сегодняшней газеты?

Т а н я. Пожалуйста.

А л е к с е й. Спасибо. А вы… вы не позволите мне позвонить? А то наш номер до сих пор не включен.

Т а н я. Звоните.

А л е к с е й (набирает номер). Занято. Придется подождать.

Т а н я (смотрит на часы). Ваши окна выходят во двор?

А л е к с е й. Да.

Т а н я. Значит, вам видно из окна, к т о входит в подъезд?

А л е к с е й (несколько смущен). Да… А что?

Таня загадочно улыбается. Слышен стук двери лифта и сразу тревожный ритм звонка. Таня отворяет дверь. Влетает М а ш а.

М а ш а. Добрые люди! Умоляю вас, спасите меня!..

Т а н я. Что случилось?

М а ш а. Лифтерши не было на месте. Я открыла дверь двугривенным. Сейчас она ворвется сюда, и все будет кончено. А я ведь так молода. Мне восемнадцать лет. Я еще ничего не видела в жизни, я еще даже не обедала!..

Т а н я. Угомонись, Маша.

М а ш а. Здравствуйте, Егор Андреевич. (Алексею, который с неестественно озабоченным видом говорит в трубку.) Привет!

А л е к с е й (кивнул Маше. Говорит в трубку). Передайте, пожалуйста, что я буду завтра на кафедре не раньше двенадцати. (Кладет трубку.)

Сразу звонок телефона.

М а ш а (в трубку). Квартира Анохина. Папа Ваня?.. Здравствуй, папа Ваня. С прилетом тебя!.. Что дома?.. Дома все в порядке. Меня назначили директором завода. Таня вышла замуж, у нее уже двое детей.

Т а н я. Перестанешь ты болтать?

Ф о м е н к о. Маша, дай-ка мне… (Берет трубку.) Иван! Это я. Ты скоро? Добро. А я пока в магазин сбегаю. (Кладет трубку.) Встречайте отца. Скоро будет. (Уходит.)

Т а н я. Иду греть обед — тире ужин. (Проходит на кухню.)

М а ш а. Ну, что новенького, сосед?

А л е к с е й. В какой области?

М а ш а. В области высшей математики.

А л е к с е й. Масса новостей. Вчера на глазах у почтеннейшей публики ободрали химиков в волейбол: пятнадцать — девять и пятнадцать — семь. Доцент Кленов гасил — гром стоял!..

М а ш а. Поздравляю.

Т а н я (из кухни). Маша!

М а ш а. Иду!.. Извините, но нам нужно заняться хозяйством. Вы заходите.

А л е к с е й. Я зайду… Мне как раз нужно будет позвонить. (Направляется к дверям.)

Т а н я (из кухни). Алексей Тихонович, вы забыли газету.

А л е к с е й (спохватившись, берет газету). Спасибо. А откуда вы знаете, что я ее забыл?

Т а н я. Я не знаю. Я просто догадываюсь.

Улыбнувшись Маше, Алексей уходит. Маша заходит в кухню.

Ушел Ромашкин?

М а ш а. Ушел.

Т а н я (возится у плиты). Если еще надумаешь острить — выбери себе другую тему.

М а ш а (расставляет посуду). О чем ты говоришь?

Т а н я. О моем замужестве.

М а ш а. Таня, но это же я в плане юмора. Это была просто шутка.

Т а н я. Шутка? Знаешь, в каждой шутке…

М а ш а (всплеснув руками). Ты с ума сошла.

Т а н я. А что?.. Мне уже двадцать два года. Скоро я окончу институт, получу специальность и выйду замуж.

М а ш а. За кого?

Т а н я. Это не важно.

М а ш а. Как не важно? Это очень важно. Впрочем, я знаю, за кого ты выйдешь замуж.

Т а н я. За кого?

М а ш а. За мужчину.

Т а н я. Угадала. А что ты еще о нем знаешь? Ничего. Если бы ты была серьезным человеком, я бы с тобой и поговорила и, может быть, даже посоветовалась.

М а ш а. Ты думаешь — я несерьезный человек?

Т а н я. Я не думаю. Я в этом уверена.

М а ш а. Зря. Если хочешь знать, я очень серьезный человек, но, конечно, с родимыми пятнами. Легкомыслие — раз…

Т а н я. Легкомыслие — два.

М а ш а. Таня, слушай, что я тебе скажу. Когда Алексей сейчас говорил по телефону…

Т а н я. Ты его уже Алексеем зовешь.

М а ш а. Ну и что? Подумаешь.

Т а н я. Конечно. Мальчик. Кандидат наук. Читает лекции в университете. Зови его уж Алешкой.

М а ш а. Все в свое время. Так вот, я заметила, когда Алексей говорил по телефону — трубку он держал в правой руке, а левой рукой нажимал рычаг. Значит, он ни с кем не говорил, а только делал вид…

Т а н я (не слушая). Машка, он чудесный парень.

М а ш а (внимательно поглядев на Таню). Игорь?

Т а н я. Откуда ты знаешь?

М а ш а. Чувствую.

Т а н я. А серьезно?

М а ш а. «Информация — мать интуиции». Мне папа Ваня сказал. Этот Игорь с тобой приезжал на аэродром.

Т а н я (с вызовом). И что же, понравился ему Игорь?

М а ш а. Честно?

Т а н я. Честно. А впрочем, не надо. Я все знаю сама. Если бы отец увидел Игоря таким, каким увидела его я. Ты понимаешь? В Колонном зале был вечер московских студентов, вернувшихся с целины. Я поехала в Колонный, «Комсомолка» поручила мне написать отчет. Там выступали студентки, студенты. Одна девушка из Менделеевского даже читала свои стихи. А он вышел — и просто, конечно, без всякой шпаргалки рассказал о том, как они трудились, как их там хлестали дожди, как они не спали ночей и убирали хлеб, вот тот самый хлеб, который ты сейчас так аппетитно жуешь.

М а ш а (кладет на стол недоеденный кусок хлеба). И это была, наверное, торжественная речь?

Т а н я. Нет!.. В том-то и дело, что нет. Говорил он очень спокойно, а в глазах у него горел азарт и темперамент, который угадывается не сразу. Если бы ты слышала, как ему аплодировали. А он спустился в зал и пошел курить. Тут я его и встретила. Я сказала, что собираюсь писать и мне нужен текст его речи. Он пожал плечами и говорит: «Я могу вам вручить свою речь только вместе с головой. Я, — говорит, — не писал речи. Я говорил то, что думал».

М а ш а. Красивый?

Т а н я. Какое это имеет значение?

М а ш а. Просто интересно.

Т а н я. Красивый.

М а ш а. В мужчине главное ум.

Т а н я (усмехнувшись). Привет тебе от товарища Ромашкина. (Серьезно.) Да — ум, воля, мужество!

М а ш а. А при чем Ромашкин?.. Ты знаешь, что он при помощи этой… как ее… логарифмической линейки рассчитал себе пиджак, все размеры. Он уже хотел начать кроить, но Нина Павловна отняла у него ножницы.

Т а н я (отмахнувшись). Мы вышли вместе и пошли через Красную площадь. Он живет на Калужской. Мы шли, шли, говорили, и я ему все сказала. Все, что о нем подумала…

М а ш а. Призналась ему в любви?

Т а н я. Не говори глупости… Я сегодня пригласила его к нам.

Звонок.

М а ш а (идет отворять). А вдруг это он? (Отворив дверь, выходит на площадку и возвращается с бумажкой в руке.) Телеграмма. (Читает.) «Москва, Проспект Мира 97/33 Анохину. Буду Москве двенадцатого. Духовой оркестр и почетный караул не вызывать. Колесников».

Т а н я. Сегодня двенадцатое. Какой же это Колесников?

М а ш а. По-моему, доктор Колесников.

Т а н я. Да-да, партизанский врач.

М а ш а. Раскладушку в столовой поставим, да?

Т а н я (кивнув). Маша, когда придет Игорь, ты… ну… одним словом, прими участие в беседе. Задавай ему вопросы. Ты понимаешь, я очень хочу, чтобы отец увидел его таким, какой он есть. Машка, ты ведь все понимаешь.

М а ш а. Договорились. Закидаю его вопросами.

Т а н я. Если бы была жива мама, все было бы, наверно, гораздо проще.

М а ш а. Татьяна, не волнуйся.

Звонок. Маша бежит отворять. Входят И в а н В а с и л ь е в и ч А н о х и н и Ф о м е н к о. Анохин — рослый, несколько грузный, широкий в плечах. Он в темно-синем костюме. На рукавах золотые шевроны. Белая сорочка с черным галстуком. Форменная фуражка с «птицей». В руке дорожный чемоданчик.

(Голосом радиоинформатора.). Внимание! Совершил посадку самолет «ТУ-104», прибывший из Лондона!.. (Принимает у Анохина чемоданчик и фуражку. Фоменко вручает ей торт.)

А н о х и н. Здравствуй, Машка! (Проходят в столовую. Строго.). Татьяна где?

М а ш а. Дома она. Дома.

Т а н я (входя). Здравствуй, папа.

А н о х и н (оглядывается, словно рассчитывая увидеть кого-то постороннего). Гуд ивнинг.

Ф о м е н к о. Это как понимать?

А н о х и н. По-английски — добрый вечер. Ты бы язык учил, Егор. (Проходит в ванную.)

Т а н я (к Фоменко). Как это вы вместе пришли?

Ф о м е н к о. Встретились. Из автобуса он вышел.

Т а н я. Постарел отец?

Ф о м е н к о. Я ж его не в первый раз вижу. Совершенно не постарел. Люди нашего поколения вообще не стареют.

М а ш а. Я смотрю — влюблены вы все друг в друга.

Ф о м е н к о. Точно. Но ведь это какая любовь? Надежная, вечная. Любовь с большой буквы.

Входит А н о х и н. Он уже одет по-домашнему.

А н о х и н. Это у кого же Любовь с большой буквы?

Ф о м е н к о (нежно). У нас, Ванечка. У нас, родной.

А н о х и н. А я тебя, между прочим, не люблю. Серьезно тебе говорю.

Ф о м е н к о (нежно). А почему ты меня, Ваня, не любишь?

А н о х и н. Потому что ты… Знаешь ты кто?.. (К Маше.) У него на строительстве ГЭС первую очередь пустили. Я ему телеграмму послал, а он, черт лысый, даже не ответил.

Ф о м е н к о. Минуточку. Во-первых, ты тогда только переехал, я еще твоего адреса не знал. А во-вторых, что это за выражение при детях — «черт лысый»? Ты же культурный человек, должен знать — чертей нет.

А н о х и н. Чертей нет, но лысинка-то есть.

Ф о м е н к о (вздохнув). Девочки, давайте что-нибудь споем, а?

А н о х и н. Смотри у меня!.. (Тане.) Где ужинать будем? Давайте на кухне.

Т а н я. Папа, мы там уже накрыли, но, может быть, лучше в столовой?

А н о х и н. Много чести его в столовой кормить. Пошли на кухню.

Таня мельком взглянула на часы и сделала знак Маше.

М а ш а. Правда, папа Ваня, давайте лучше в столовой.

А н о х и н (посмотрел на Машу, потом на Таню). Вы что, никак гостей ждете?

Таня уже собирается ответить, но ее опережает Маша.

М а ш а. Ждем!

А н о х и н. Кого же, позвольте спросить?

М а ш а (протягивает телеграмму). Получите.

А н о х и н (прочитал, улыбнулся, передал телеграмму Фоменко). Федя Колесников — лично персонально. Скорая медицинская помощь. Просит без духового оркестра. Придется уважить. Ограничимся радиолой. Так и быть, тащите все хозяйство в столовую.

Таня и Маша торопятся в кухню. По пути Таня успевает поцеловать Машу.

Т а н я. Умница.

Ф о м е н к о (кивнув вслед девушкам). Дружат?

А н о х и н. Как родные.

В столовую возвращаются Маша и Таня. Накрывают стол, расставляют посуду.

Ф о м е н к о. Я слышал — у тебя Крохалев гостил?

А н о х и н. Залетал на два дня. Вот подарок привез на новоселье. (Указывает на медвежью шкуру.) Личный трофей. Говорит, сам убил. Врет, наверно.

Ф о м е н к о. Где он сейчас работает?

А н о х и н. Все там же, в полярной авиации. Летает на «ИЛе — четырнадцатом». Здоров!..

Ф о м е н к о. А чего ж ты удивляешься? Он моложе тебя года на четыре. Мальчишка.

А н о х и н. Сенкью вери мач. (Кланяется.) Спасибо за комплимент.

Ф о м е н к о. Пожалуйста. Ты как себя чувствуешь-то?

А н о х и н (взглянув на Таню). Когда дочка не огорчает, хорошо себя чувствую. В мае на медкомиссии был, получил группу три. Летаю.

Ф о м е н к о. Ну и правильно. (Взял с полки резную игрушку.) А это тоже подарок?

А н о х и н. Эту мелочь я привожу. (Показывает.) Из Пекина, из Джакарты, из Будапешта.

Ф о м е н к о. Игрушки.

А н о х и н. Ну как же. Дома дети малые.

Т а н я. Это, между прочим, основное его заблуждение.

М а ш а. Мы взрослые люди, папа Ваня. Вам дай волю — вы нас до седых волос заставите около себя в куклы играть.

А н о х и н. Слыхал речь?

Т а н я. Маша права. Отец больше всего боится — вдруг мы станем самостоятельными…

М а ш а. Замуж выскочим.

А н о х и н. Вот-вот. В наше время замуж выходили, а сейчас выскакивают.

М а ш а. Техника шагнула вперед. Скорости другие. В ваше время Чкалов сколько до Америки летел? А сейчас — одиннадцать часов, и там!

Ф о м е н к о (смеется). Один — ноль!

Звонок. Таня идет отворять. Входит И г о р ь С е л и в а н о в. Это молодой человек очень приятной внешности. Крепкий, загорелый. Он в клетчатой ковбойке, в костюме спортивного покроя.

И г о р ь. Здравствуйте, Таня.

Т а н я. Здравствуйте.

Они входят в столовую.

И г о р ь. Добрый вечер. Не поздно ли я?

Т а н я. Что вы!.. Мы только садимся за стол. С папой вы уже знакомы…

Игорь и Анохин раскланиваются. Игорь приветливо, Анохин сдержанно.

А это Егор Андреевич Фоменко — боевой друг отца, прославленный партизан.

Ф о м е н к о. Ладно, ладно. Фоменко.

И г о р ь. Селиванов Игорь.

Т а н я. А это… (Указывает на Машу.)

М а ш а (с любопытством разглядывая Игоря). Мария.

Короткая пауза. Таня напряженно смотрит на отца — хоть бы он что-нибудь сказал!

Садитесь, пожалуйста.

И г о р ь. Благодарю вас. (Садится.)

М а ш а (после паузы). Как вы себя чувствуете?

И г о р ь (удивлен, улыбается). Хорошо. Спасибо.

Ф о м е н к о. Да… Такие вот дела.

И г о р ь. Что вы?

Ф о м е н к о. Нет, нет, ничего… Я просто…

А н о х и н (к Фоменко). Ну как? Может, за стол сядем?

Все рассаживаются.

И г о р ь. Я сейчас когда к вам ехал…

А н о х и н (не глядя на Игоря). На такси?

И г о р ь. На автобусе. Ехал, смотрел в окно и новые дома считал. Я давно не был в этом районе…

М а ш а. А вы разве Таню домой не провожали?

Таня незаметно для окружающих дергает Машу за рукав.

И г о р ь (смутился). Провожал… Но я тогда не смотрел на дома.

Ф о м е н к о. В такие минуты уже не до жилищного строительства. Верно?

И г о р ь (с улыбкой). Да, конечно.

Пауза.

М а ш а (Игорю). У меня к вам вопрос…

Таня насторожилась.

Положить вам салату?

И г о р ь. Спасибо. Только немножко.

А н о х и н. Егор, девочкам вина налей, а мы по рюмочке водки (Игорю.) Разрешите?

И г о р ь (протягивает рюмку). Чтобы произвести хорошее впечатление, я, вероятно, должен был сказать — спасибо, не пью. Но рюмку водки я, пожалуй, выпью… Помню, приехали мы в Кулунду. От станции до места на грузовиках добирались. Вдруг дождь. Серьезный такой дождь, и, знаете, промокли мы как водолазы.

А н о х и н (Фоменко). Водолазы не промокают. Они в спецкостюмах работают.

И г о р ь. А если они в открытых машинах и дождь идет?

Ф о м е н к о (примирительно). Тогда, конечно, промокают. Это безусловно.

Таня адресует Фоменко благодарную улыбку.

И г о р ь. В общем, приехали мы, и пусть простит нас ЦК комсомола, выпили по глотку водки, песни спели, а уж с утра начали, как говорится, вкалывать.

М а ш а (вопрос задается для Тани). Вы добровольно поехали на целину?

И г о р ь (серьезно). По решению совета отряда.

М а ш а. Какого отряда?

И г о р ь. Пионерского.

Фоменко, смеясь, косится на Анохина — мол, парень-то с юмором!

Т а н я. Я тоже собиралась на целину, но, к сожалению, не вышло. Меня послали в многотиражку на автозавод.

И г о р ь. Журналист может везде найти интересный материал. Всюду, где идет работа, есть советские люди, а значит, там интересно. (К Анохину.) Верно?

А н о х и н. Маша, на столе соли не вижу.

Маша подает ему солонку.

Я сейчас вспомнил… (Обращается к Фоменко.) Ты Пахомова знаешь? В штабе был на политработе. Я его в Праге как-то встретил. В посольстве нашем. Советник по культуре.

Т а н я (пытаясь ввести разговор в общее русло). Ну и что же?

А н о х и н (упорно к Фоменко). Посолиднел. Трое ребят. Близнецы.

И г о р ь. Неужели все близнецы?

А н о х и н. Двое близнецов.

М а ш а. А третий, значит, уже не близнец. Сам по себе. (Игорю.) А скажите, были среди ваших студентов такие, которые… ну, в общем, поначалу испугались трудностей, которые думали, как бы поскорей домой?

И г о р ь (твердо). Были.

Анохин впервые посмотрел на Игоря. Взгляд его выражает примерно следующее: «Ну-ка, расскажи, какие они плохие и какой ты хороший!»

М а ш а. И что же это за люди?

И г о р ь. Один из них сидит перед вами. Честь имею представиться. Вы знаете, если говорить серьезно, мне кажется, что характер человека в конечном итоге формируется не столько в борьбе с трудностями, сколько в борьбе с самим собой. С малодушием, если оно где-то проявляется, с трусостью, с эгоизмом…

А н о х и н (кладет себе что-то на тарелку). Ну это уж позвольте с вами не согласиться. Не знаю, как формировался мой характер, но если взять хотя бы войну… (Снова обращается к Фоменко.) Мы в войну, Егор, в себе не копались, верно?.. Нам некогда было этим заниматься. Были у нас враги, была опасность, были трудности, а мы шли. Шли и воевали.

И г о р ь. То было на войне. Я жалею, что по возрасту не пришлось принять в ней участие.

Ф о м е н к о. Жалеть-то, положим, нечего.

И г о р ь (горячо). В войну люди отдавали себя целиком, но зато получили взамен главное — победу, всенародную благодарность, признание!

А н о х и н. Бывает, что люди этого и в мирное время добиваются.

И г о р ь. Разумеется. Мальчишкой я видел Парад Победы. Мне думалось тогда — окажись я в рядах солдат, повергающих вражеские знамена на брусчатку Красной площади, я бы, вероятно, умер от счастья!

А н о х и н. От счастья не умирают. Особенно в столь юном возрасте.

Т а н я. Егор Андреевич, почему вы ничего не едите?.. И вы, Игорь.

Ф о м е н к о. Я ем, Таня, ем. Разговор у нас интересный.

А н о х и н (Игорю). Вы говорите — благодарность, признание, премия…

И г о р ь. Я не говорил о премии.

А н о х и н. Выходит, важно, не как и сколько ты отдаешь, а как тебя после отблагодарят за это.

И г о р ь. Это уж вы немножко упрощаете.

А н о х и н. Расскажу я вам анекдот про Ходжу Насреддина. Упал добрый человек в арык. Тонет. Кричит: «Помогите!» А по берегу купец идет. Утопающий ему кричит: «Дай руку, дай!..» А купец и в ус не дует. А тут рядом Ходжа Насреддин. Вытащил он человека из арыка и говорит ему: «Не то ты кричал. Тебе бы кричать не «дай», а «на»! Тут бы тебе купец руку и протянул».

Ф о м е н к о. Остроумно.

И г о р ь. А к чему это вы сейчас рассказали?

А н о х и н. Да так. К слову пришлось.

Пауза.

М а ш а. Вы нашу квартиру не видели. Посмотрите — в нашей комнате с балкона замечательный вид. (Проходит в соседнюю комнату, на балкон.)

Игорь идет за ней, Таня остается за столом. Она чего-то ждет.

А н о х и н (к Фоменко). Колесников-то, наверно, скоро приедет.

Ф о м е н к о. Надо думать.

Таня выходит.

(Негромко.) Слушай, Иван, ты на него не кидайся. Толковый малый. Лично мне нравится. Была бы у меня дочь, выдал бы за него без всяких разговоров.

На пороге появилась Т а н я. Ее не замечают.

А н о х и н. Дочери-то у тебя нет. У тебя сыны. (Вздохнул.) Короче говоря, сиди. Пропагандист-агитатор!..

Таня возвращается на балкон. Звонок. Анохин выходит в переднюю.

Ф о м е н к о. Эх, надо бы музыку завести. Это, наверно, Колесников прибыл.

Анохин открывает дверь. Входит А л е к с е й. В руках у него газета.

А л е к с е й. Здравствуйте, Иван Васильевич. Можно к вам?

А н о х и н. Прошу.

Они проходят в столовую.

Вот, Егор, рекомендую. Представитель советской науки.

Ф о м е н к о. Мы уже знакомы.

А л е к с е й (оглядывается. Видимо, ищет Машу. Услышав ее смех с балкона, успокаивается). Иван Васильевич… Я хотел позвонить. Мой телефон еще не включен.

А н о х и н. Сделайте одолжение.

Алексей подходит к телефону. Не глядя, набирает номер. Прислушивается к голосам, доносящимся с балкона в соседней комнате.

А л е к с е й. Занято. (Кладет трубку.)

В столовую входят Т а н я, М а ш а, И г о р ь.

Т а н я. Знакомьтесь, Игорь. Ромашкин — наш сосед.

М а ш а. «Помещик двадцати трех лет».

А л е к с е й (пожимая руку Игорю). Двадцати четырех, Алексей Ромашкин.

И г о р ь. Селиванов. Игорь.

А н о х и н (с несколько подчеркнутым радушием). Ну как, Алексей Ромашкин, как наша наука и техника? Как себя чувствует кибернетика, электроника?

А л е к с е й. Это не моя специальность. Но насколько мне известно, и кибернетика и электроника развиваются успешно.

А н о х и н. Ну и слава богу. (Игорю.) Между прочим, будущий академик.

А л е к с е й. Знаете, товарищи, я не хочу скромничать, но если верить сегодняшней «Вечерке», меня действительно ждет большое будущее.

А н о х и н. Ну-ка, ну-ка, прочитайте.

А л е к с е й. Мне неудобно. Маша, прочтите вы. (Дает ей газету.) Вот здесь.

М а ш а (откашлявшись). Заголовок — «Заслуженный успех». Стул товарищу Ромашкину!

А л е к с е й. Ничего, я постою.

М а ш а (читает). «Со всех концов столицы виден сверкающий шпиль Дворца науки — Московского государственного университета…» (Закрыла лицо рукой.) Не могу. Меня душат слезы.

А н о х и н. Читай!

М а ш а (торжественно). «Здесь закончились проходившие в течение трех дней финальные игры первенства столичных вузов по волейболу…»

А н о х и н. Читай как человек.

М а ш а. «Выйдя в финал, команда авиационного института…»

А л е к с е й. Это можно пропустить. Читайте вот отсюда.

М а ш а. «Хорошую, содержательную игру показали волейболисты МГУ. Одинаково сильные в защите и в нападении, они заслуженно завоевали победу. Лучшими в команде были В. Кленов…» (Делает вид, что рыдает.) Не могу! Дальше не могу.

Т а н я. Машка! Дай сюда газету.

М а ш а. «…В. Кленов, Н. Свиридов, А. Ромашкин».

Все аплодируют. Алексей кланяется.

Т а н я. Все кончено. Теперь он нас не будет узнавать.

А л е к с е й. Товарищи! Я простой человек.

А н о х и н (к Фоменко). Пойдем, Егорка, на балкон. Покурим. (Вместе с Фоменко выходит в комнату девушек.)

Ф о м е н к о. Его-то не боишься?

А н о х и н. Этот рядом. На глазах.

Ф о м е н к о. Симпатичный малый. Он уже сегодня заходил.

А н о х и н. К телефону? Что-то он в последнее время больно часто стал звонить.

Ф о м е н к о. Ясно. В общем — звонарь.

А н о х и н. Да нет, вроде не похож.

Закурив, выходят на балкон.

М а ш а. А, Ромашкин, чаю хотите?

А л е к с е й. Спасибо. Я там у себя чайник поставил.

И г о р ь. Давно играете?

А л е к с е й. На третьем курсе начал. У меня первый разряд. А вы тоже играете?

И г о р ь. Нет. В волейбол не играю. В баскет немножко, и то как-то все некогда. На целину уезжал, то-се… (Садится на тахту рядом с Таней.)

А л е к с е й. Баскетбол — это вещь!

И г о р ь. Да. Баскетбол требует более серьезной физической подготовки. Нагрузка ж значительно больше.

М а ш а. Почему вы так говорите?.. Волейбол тоже, знаете ли…

И г о р ь (улыбаясь). Святая Мария — заступница.

М а ш а. Я не святая.

Т а н я. Но заступница.

М а ш а. Я ни за кого не заступаюсь.

И г о р ь. Заступаетесь.

М а ш а. Нет… Кстати, я где-то читала, что если человек подчеркивает свое превосходство, он тем самым проявляет свою нескромность.

Т а н я. А человек, который любит делать людям замечания, проявляет невежливость.

И г о р ь (Тане). Не обижайте Машу. Она хорошая.

А л е к с е й (мирно). Знаете что, Игорь? Мы с вами в очень выгодном положении. Девушки нас в обиду не дадут!

Звонок. Маша идет отворять. Входит Н и н а П а в л о в н а.

Н и н а П а в л о в н а. Добрый вечер, Маша. Алексей Тихонович не у вас?

М а ш а. У нас. Заходите, Нина Павловна.

Анохин и Фоменко возвратились в столовую.

А н о х и н. Кто там пришел? Если Колесников, скажи, что меня дома нет.

М а ш а. Это Нина Павловна.

А н о х и н (выглянул в переднюю). А-а, Нина Павловна. Прошу, прошу!

Н и н а П а в л о в н а (входя). Добрый вечер. (К Алексею.) Алексей Тихонович, я должна вам кое-что сообщить. Мужайтесь.

А л е к с е й. Что случилось?

Н и н а П а в л о в н а. Я была уверена, что вы у себя. Я сидела в комнате, проверяла тетради, увлеклась, и когда вышла на кухню — все уже было кончено.

А л е к с е й (хлопнув себя рукой по лбу). Кошмар!..

Н и н а П а в л о в н а. Ваш чайник выкипел до дна и расплавился.

Ф о м е н к о. Авария.

А н о х и н. Это не авария. Катастрофа. Тут ведь человек пострадал. (Алексею.) Ничего. Убытки разделим пополам. Нина Павловна тетради проверяла, там, наверно, и моя тетрадь была…

Н и н а П а в л о в н а. Конечно. К слову должна вам сказать, что правила грамматики…

А н о х и н (молитвенно сложив руки). Все ясно. Не срамите ученика при посторонних. (К Фоменко.) Нина Павловна преподает у нас на аэродроме английский язык. Прошу к столу. Кстати, я забыл рассказать, вам это будет особенно интересно, Нина Павловна. Когда мы впервые на «ТУ-104» пришли в Лондон, на аэродроме огромная толпа собралась, люди стали машину осматривать. Самолет, скажем прямо, произвел сильное впечатление. Вдруг смотрим — каких-то два джентльмена шныряют, от всего носы воротят — и то, мол, не так, и это не так…

Ф о м е н к о. Не понравилось им?

А н о х и н. Ага. И тут же, прямо на дорожке, началась у нас небольшая пресс-конференция. Открыл ее Сомов. Вы его знаете, Нина Павловна, мой второй. Огляделся он, увидел в сторонке этих двух типов и говорит: «Люди и джентльмены!..»

Н и н а П а в л о в н а (улыбаясь). Леди и джентльмены.

А н о х и н. Нет, нет. Он по-русски сказал: «Люди и джентльмены».

Н и н а П а в л о в н а. Сомов грамотный человек. Как же он ошибся?

А н о х и н. А он не ошибся. И именно потому не ошибся, что грамотный человек.

Таня в стороне о чем-то тихо говорит с Игорем.

Таня! Налей Нине Павловне чаю!..

Таня и Игорь подходят к столу. Садятся. Таня наливает чай. Маша, нарезав лимон, обносит гостей.

И г о р ь. Спасибо. Мне без лимона. Не люблю кислого.

Н и н а П а в л о в н а (Алексею). Благодарите судьбу, Алексей Тихонович, что у вас такие хорошие соседи. Иначе вы бы сегодня остались без чая.

А л е к с е й (встает, кланяется Маше). Судьба! Благодарю!

А н о х и н. Нина Павловна, очень уж нам надоел ваш подшефный. Ходит, телефон занимает, чай пьет..

Т а н я. Папа, ты знаешь, к тебе нужно привыкнуть. Трудно понять — когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно.

А н о х и н. Ну, в данном-то случае я пошутил.

Т а н я. В д а н н о м случае все это поняли.

А л е к с е й (с улыбкой). Даже я.

И г о р ь. Не помню, кто сказал: «Я жалею людей больных и несчастных, но не людей, лишенных чувства юмора. Таких я не жалею. Я их просто избегаю».

Н и н а П а в л о в н а. Это разумно.

Т а н я. Нина Павловна, извините, я вас не познакомила. Это Игорь Селиванов. Мой друг.

Н и н а П а в л о в н а. Игорь?.. А отчество?

И г о р ь. Вы меня можете называть без отчества. Просто Игорь.

Н и н а П а в л о в н а. А вот это уж нехорошо! Не надо так подчеркивать разницу в нашем возрасте.

А н о х и н (чуть громче, чем надо). А это — мой друг. Егор Андреевич Фоменко. Прошу любить и жаловать. В прошлом — человек отчаянной храбрости. Лично ликвидировал шефа полиции. А сейчас тихий инженер.

Фоменко и Нина Павловна раскланиваются.

Н и н а П а в л о в н а. Очень рада.

А н о х и н (раздельно). Человек он семейный. Жена. Двое детей.

Ф о м е н к о. Ну, это уж, я думаю, не так важно.

А н о х и н. Важно.

Т а н я. Папа в более выгодном положении. У моего друга меньше заслуг.

М а ш а. Почему?.. Он герой целины. Видите — у него даже значок «За освоение целинных земель».

И г о р ь (улыбаясь). «Сочтемся славою, ведь мы свои же люди». Иван Васильевич, разрешите, я включу телевизор. Посмотрим «Последние известия». (Подходит к телевизору и включает его.)

Г о л о с д и к т о р а. «…крупных успехов в области экономики и культуры, которых республика добилась в первом году семилетки.

Фоменко и Анохин подсели к телевизору.

Обо всем этом рассказал многочисленным посетителям павильона заместитель председателя Совета Министров республики товарищ Харитонов».

Ф о м е н к о (подавшись к самому экрану). Иван!.. Смотри!.. Смотрите! Харитонов! Наш Харитонов!

А н о х и н (глядя на экран). Он!

Г о л о с д и к т о р а. Передаем сообщение о погоде.

А н о х и н (выключил телевизор). Товарищи! Это ж наш Харитонов. Михаил Николаевич. Партизанили вместе.

Ф о м е н к о. Комиссар отряда нашего. Золотой был парень.

А н о х и н. А сейчас?.. Ты подумай — заместитель премьер-министра союзной республики!..

И г о р ь. Как вырос!

А н о х и н. Он и в войну большой был человек.

Ф о м е н к о. Храбрый, простой, а уж веселый! Вы себе представить не можете. Бои-то ведь всякие бывали. Другой раз и потери, и положение тяжелое, а он всегда и слова найдет нужные, и поддержит. Помнишь, Иван, — «враг номер два»?

А н о х и н. Ну как же. Он, бывало, говорит — фашисты для нас враг номер один, а уныние — враг номер два.

Ф о м е н к о. Это самое уныние его за версту обходило.

А н о х и н. Как-то ранили его. Серьезное было ранение. Колесников, врач наш, операцию ему делал. Осколок доставал. Он лежит, губы от боли кусает, стонет, а сам говорит: «У тебя, — говорит, — с Пироговым много общего». А Колесников ему: «Это чересчур грубая лесть. Пирогов был великий хирург, а я что?..» А Харитонов улыбнулся так жалобно и говорит: «Я, — говорит, — не про хирурга Пирогова. Я про певца Пирогова говорю».

Ф о м е н к о. Колесников песни пел здорово. Голос был неплохой. Такой… полубас.

А н о х и н. Вот прибудет, заставим его спеть. Если не разучился. (Отвлекся от воспоминаний.) Вы что все молчите?

Н и н а П а в л о в н а. Мы вас слушаем, Иван Васильевич. Нам все это безумно интересно.

И г о р ь. Как вы полагаете, думал ваш комиссар отряда, что он после войны поднимется на такую высоту?

А н о х и н. Он не один поднимался. С народом шел.

И г о р ь. Понятно. Конечно… Вот бы вам с ним встретиться сейчас.

Ф о м е н к о. А в чем дело? И встретимся. Если, конечно, у него время будет свободное.

Маша стоит у радиолы. Достает пластинку.

М а ш а. У меня есть предложение. Давайте потанцуем.

Вступает мелодия вальса.

И г о р ь. Откроем бал, Таня. Позвольте вас пригласить?

Т а н я. Конечно. (Танцует с Игорем.)

Ф о м е н к о. Машенька, как насчет вальса с представителем старшего поколения?

М а ш а. Так уж и быть. Снизойду. (Идет танцевать с Фоменко.)

А н о х и н (подходит к Нине Павловне). Эскюз ми… Мэй ай…

Н и н а П а в л о в н а (встает). Ну-ну-ну…

А н о х и н. Ту инвейт ю… (Вспоминая, трет лоб.)

Н и н а П а в л о в н а (подсказывает). Фор эданс.

А н о х и н. Вот именно. (Танцует с Ниной Павловной.)

Алексей, оставшись один, перебирает пластинки, искоса поглядывая на Машу, которая кружится в танце с Фоменко.

Ф о м е н к о (Алексею). Математик, гляди веселей!

А л е к с е й. Мне, вообще говоря, весело. (Указывая на себя.) Элементарная арифметика. Один в остатке.

Т а н я (указав на Машу). И одна в уме!

Звонок, но его никто не слышит. Снова звонок. На этот раз нескончаемо длинный. Услышав, Алексей выходит в переднюю. Открывает дверь. Входит толстяк в плаще и соломенной шляпе, с чемоданом. Это К о л е с н и к о в.

К о л е с н и к о в. Здравия желаю. Квартира Анохина?

А л е к с е й. Да-да, пожалуйста, товарищ Колесников.

К о л е с н и к о в. А откуда вы меня знаете?.. Погодите… По-моему, я вас лечил.

А л е к с е й. Нет, меня вы не лечили.

К о л е с н и к о в. Я стольких лечил…

А л е к с е й. Вас ждут.

Музыка кончилась. Не раздеваясь, с чемоданом в руке Колесников входит в столовую. Алексей за ним.

К о л е с н и к о в (с порога). Кому здесь плохо? Кто вызывал врача?

Анохин идет навстречу Колесникову. Объятия, поцелуи.

А н о х и н (снимая с гостя плащ). Колесников Федор Федорович.

Ф о м е н к о. Доктор Айболит.

К о л е с н и к о в. Ни с кем прошу не знакомить. Сам познакомлюсь. (Подходит к Нине Павловне.) Колесников. (Смотрит на нее, потом переводит испытующий взгляд на Анохина. Тот, улыбаясь, отрицательно кивает.)

Н и н а П а в л о в н а (поняв этот немой обмен взглядами). Нина Павловна. Соседка.

К о л е с н и к о в. Прошу прощения. (Здоровается с Игорем.) Зять?

А н о х и н. Нет.

К о л е с н и к о в (указав на Алексея). Зять?

А н о х и н. Нет.

К о л е с н и к о в. По-моему, я его где-то лечил. (Здоровается с Таней. Вглядывается.) Татьяна?

Т а н я. Я.

К о л е с н и к о в (здороваясь с Машей). Неужели Машка?

М а ш а. Машка.

К о л е с н и к о в (здоровается с Фоменко. Делает вид, что не узнает его). А это кто такой?

Ф о м е н к о (чопорно). Неужели вы меня не узнали, доктор?

К о л е с н и к о в (не оборачиваясь, Анохину). Дайте-ка мне его историю болезни.

Анохин проворно наливает рюмку вина и подает Колесникову. Тот выпивает.

Спасибо. (Смотрит на Фоменко.) Шумиловский лес. Аппендицит.

Ф о м е н к о. Он самый!.. (Обнимается с Колесниковым.)

А н о х и н. Прошу к столу. Все к столу!

М а ш а (голосом радиоинформатора). Граждане пассажиры, продолжается посадка за стол в квартире номер тридцать три. (Берет за руку Алексея, ведет его к столу.) Повторяю. Граждане пассажиры! Продолжается посадка!..

Занавес.

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

Квартира Анохиных. Воскресенье. Комнаты залиты солнцем. В столовой М а ш а и Т а н я. У Маши в руках пылесос, она занята уборкой. Таня гладит на обеденном столе. Из-за гудения пылесоса разговор ведется вынужденно громко.

М а ш а. Если сейчас закрыть глаза — кажется, что ты летишь в самолете. Правда?..

Таня молчит.

В воскресенье всегда полно дел.

Таня молчит. Держа наперевес щетку пылесоса, Маша с угрожающим видом идет к медвежьей шкуре.

Ну, держись, Мишка!.. Мишка, Егорка, Федька. Уже почти старые люди, а зовут друг друга как ребята в пятом классе!..

Таня молча гладит.

Думал ли этот медведь, что его будут чистить пылесосом? Нет, не думал. Медведи, наверное, вообще думать не умеют. Думают только люди. (Посмотрела на Таню.) С тобой невозможно разговаривать. Все время перебиваешь.

Т а н я. Соберу вещи и уйду из дома.

М а ш а (после паузы поет). «Речка движется и не движется…»

Т а н я. Ты слышишь?

М а ш а (поет). «Вся из лунного серебра…»

Т а н я. Решил испытать мой характер? Пожалуйста!.. (Перестает гладить.) Умный человек, летает на международных линиях, почти дипломат, а так ведет себя с Игорем…

М а ш а. Как он себя ведет? Обыкновенно.

Т а н я. Игорь начинает говорить, он его перебивает, ни к селу ни к городу анекдот рассказывает, какого-то Пахомова вспоминает…

М а ш а. Это у которого близнецы?

Т а н я. Пойми — Игорь мыслящий человек. Он высказывает свою точку зрения, а отец усмехается, кусает его…

М а ш а. А может, он его раскусить хочет.

Т а н я (гладит). Ничего! И одна как-нибудь проживу. Не маленькая.

М а ш а. Тебя Игорь любит?

Т а н я. Любит.

М а ш а. Очень, да?.. Жить без тебя не может?

Т а н я (пожав плечами). Не понимаю — зачем ты на завод поступила. Ты бы в следователи пошла.

М а ш а. А что? Это мысль. Алексей говорит, что я весьма наблюдательна и у меня признаки аналитического ума.

Т а н я. Вот именно — не ум, а признаки ума. И вообще знаешь что? Не вмешивайся. Сама разберусь. Вот возьму и уйду. Уйду из дома!

М а ш а (улыбаясь, смотрит на Таню). Хоть ты и просишь, чтобы я не вмешивалась, но я хочу тебе дать совет.

Т а н я. Какой совет?

М а ш а. Чтобы все это выглядело эффектно, как в художественной литературе, нужно, чтобы папа Ваня сказал: «О непокорная дочь моя! Вон из моего дома!..» И ты соберешь в узелок свои вещи. Не в чемодан, а именно в узелок. И уйдешь в ночь. И обязательно, чтобы в это время шел дождь. Нет, не дождь. Ливень!

Т а н я (невольно улыбнувшись). Если бы я тебя, дуру, не любила, я бы тебе сейчас так всыпала!.. (Серьезно.) Только ты ничего ему говорить не вздумай.

М а ш а. За кого ты меня принимаешь?

Таня взглянула на часы. Взяла портфель.

Т а н я (на пороге). Если мне будут звонить…

М а ш а (падая на колени). Значит, ты все же решила уйти?

Т а н я. Перестань. Скажешь, что я буду дома ровно в три.

М а ш а. Хорошо. А кто тебе будет звонить?

Т а н я. Игорь.

М а ш а. Я так и думала.

Таня уходит. Включив пылесос, Маша продолжает уборку. Звонок. Маша идет отворять. Входит Н и н а П а в л о в н а. Она в домашнем платье. В руке на цепочке дверной ключ.

Н и н а П а в л о в н а. Ты одна, Машенька?

М а ш а. Вдвоем с пылесосом. Очень шумный собеседник.

Н и н а П а в л о в н а. Посмотри, Машенька, нет ли у вас коричневой штопки?

М а ш а. Сей момент. (Проходит в комнату.)

Нина Павловна идет за ней.

Н и н а П а в л о в н а. А где ваши все?

М а ш а (выключив пылесос, роется в шкатулке). Вот. Пожалуйста. Папа Ваня, Фоменко и Колесников уехали в центр. Таня ушла. Посидите у меня, Нина Павловна.

Н и н а П а в л о в н а. А разве Иван Васильевич не улетел?.. Под утро страшная гроза была. Я даже забеспокоилась — как можно лететь в такую погоду?

М а ш а. Нет. Он сегодня по земле ходит… Нина Павловна, вам папа Ваня нравится, правда?

Н и н а П а в л о в н а (не сразу). Вы мне все нравитесь. Вся ваша семья.

М а ш а. Семья — это одно, а одинокий мужчина — совсем другое.

Н и н а П а в л о в н а. Смешная ты, Машенька. Он не одинок. У него есть Таня, ты, товарищи.

М а ш а (порывисто целует Нину Павловну). А я знаю, зачем вам понадобились нитки. Когда вы свободны, вы штопаете папе Ване носки.

Н и н а П а в л о в н а. Маша…

М а ш а. Я не скажу ему. Даю вам честное слово.

Н и н а П а в л о в н а (не сразу). Да… Я штопаю ему носки. Волнуюсь, когда он в полете…

М а ш а (простодушно). На «Ту-104» летать совсем безопасно. Уверяю вас.

Н и н а П а в л о в н а. Машенька, я очень одинока. Когда я что-нибудь делаю для других, происходит чудо — я перестаю быть одинокой. Тебе этого не понять.

М а ш а. Я понимаю. Я тоже была одинокой. Но это было давно. Я была тогда такая. (Показывает.)

Н и н а П а в л о в н а. Смешной этот Колесников. Вчера говорит: «По-моему, я вас где-то лечил».

М а ш а. Алексей клянется: если бы не вы, он бы пропал.

Н и н а П а в л о в н а. Вчера он безвозвратно погубил чайник. На прошлой неделе он принял решение — лично сварить суп. Что это было!

М а ш а. Нина Павловна, он же деятель науки.

Н и н а П а в л о в н а. На редкость талантливый человек, а в бытовом смысле такой безалаберный, что это даже обаятельно. Его родители живут в Липецке, вы знаете. Они в нем души не чают, пишут ему часто. Он мне иногда читает их письма. Отец — паровозный машинист, а сын — ученый. И чем же сын радует отца?

М а ш а. Знаю. Хвастается своими спортивными достижениями.

Н и н а П а в л о в н а. Я как-то взяла да и написала его старикам, как много он занимается и работает. Ты слышала? Его даже собираются послать за границу на Международный математический конгресс.

М а ш а. Надолго?

Н и н а П а в л о в н а. Не знаю. Но я твердо знаю: если он женится, я буду ревновать его к жене. Ты понимаешь?

М а ш а. Не понимаю.

Н и н а П а в л о в н а. Тогда ведь жена будет о нем заботиться. Жена не позволит ему есть варенье вилкой.

Маша смеется.

У вас вчера было необыкновенно мило. Но я заметила, что Таня была весь вечер чем-то возбуждена.

М а ш а (вздохнув). Да.

Н и н а П а в л о в н а. А что это за молодой человек? Я его раньше у вас не видела, Маша.

М а ш а. Это Игорь. Танин знакомый.

Н и н а П а в л о в н а. Понравился он тебе?

М а ш а. А вам?

Н и н а П а в л о в н а. Красивый юноша. Он, видимо, любит производить впечатление. Но мне показалось, что Иван Васильевич был с ним как-то не очень любезен.

М а ш а. А чего ему быть особенно любезным? Вдруг этот Игорь похитит его дочь, а?

Н и н а П а в л о в н а (с улыбкой). Девочка ты моя дорогая!.. (Посмотрела на часы. Встает.) Боже мой, уже половина двенадцатого. У меня еще не все тетради проверены… (Строго.) Надо тебе сказать, что твой папа Ваня слово «лайнс» упорно пишет через «а».

М а ш а. А вы его накажите. Чтобы знал.

Н и н а П а в л о в н а. Разве что. (Уходит.)

Маша снова включает пылесос. Звонок. Маша выключает пылесос. Идет отворять. Входит Ф о м е н к о. В руках у него сверток. На бумажной упаковке читаются буквы — ГУМ.

Ф о м е н к о. Маша, я на минутку… (Быстро проходит в столовую. Кладет принесенный сверток на чемодан. Достает записную книжку, делает пометку.) Так. Еще одно дело сделано.

М а ш а. Вы почему одни вернулись? А папа Ваня где?

Ф о м е н к о. Ая его с Колесниковым в ГУМе потерял. (Довольно потирает руки.) Мы ходили все вместе. Только они завернули в музыкальный отдел, я — раз! И потерялся.

М а ш а. Нарочно?

Ф о м е н к о. Ты понимаешь, Машка, я хочу им сюрприз сделать. Только ты смотри. (Погрозил ей пальцем.) Обзвонил из автомата пять гостиниц. Харитонова искал. Нашел. Он остановился в гостинице «Москва». Приезжаю. В каком номере товарищ Харитонов? В двести шестом. Подымаюсь на этаж. Дежурная говорит: Харитонова нет дома, с полчаса как уехал. Куда? Не сказал. Что делать? Принимаю решение — пишу записку: «Дорогой Михаил! Если хочешь повидаться со старыми друзьями — прошу непременно прибыть сегодня вечером. Явка по такому адресу: Проспект Мира…» ну и так далее…

М а ш а. К нам его пригласили?

Ф о м е н к о. Ну да!.. Я с папой Ваней и с Колесниковым специально разговор заведу. Дескать, хорошо бы Харитонова найти, пригласить. Ну, они начнут — брось ты. Харитонов сейчас… (Жестом показывает величие Харитонова.) Будет он тебе по гостям раскатывать.

М а ш а. А дверь вдруг откроется, и он войдет.

Ф о м е н к о. Привет! Вот он — я!

М а ш а. Хорошо придумали.

Ф о м е н к о. Ну так-то! (Достает из кармана газету.) Смотри. Вот он в павильоне республики, а рядом экскурсанты.

Маша долго и внимательно разглядывает фотографию в газете.

М а ш а. Улыбается.

Ф о м е н к о. А чего ему не улыбаться? У него дела — будь здоров. Республика орден Ленина получила.

М а ш а (после паузы). Егор Андреевич… Оставьте мне эту газету.

Ф о м е н к о. Пожалуйста. (Идет к дверям.) Маша, слушай. Если мы случайно разминемся и Колесников с папой Ваней раньше явятся — молчи!.. А газета пусть лежит здесь, на видном месте.

М а ш а. Хорошо.

Ф о м е н к о. Ну, пока!.. Я побежал. (Уходит.)

Оставшись одна, Маша продолжает рассматривать фотографию. Трудно понять, почему эта фотография вызвала у Маши столь очевидное волнение.

М а ш а (глядя на фото). Здравствуйте, Михаил Николаевич… Здравствуйте, товарищ заместитель Председателя Совета Министров… Здравствуй, папа!.. (Звонит телефон. С газетой в руке Маша снимает трубку.) Слушаю. Нет, Маша. А кто это говорит?.. Игорь?.. (Она в легком замешательстве.) Откуда вы звоните? Из автомата? Из аптеки? (Посмотрела в окно.) Игорь, вы… вы можете сейчас подняться к нам? Что случилось? Ничего. Вы зайдите. Только сейчас же, сию минуту, ладно?.. Жду. (Кладет трубку. Снимает на ходу передник, разбирает и складывает пылесос, расставляет по местам стулья. И вот уже все в порядке.)

Звонок. Маша открывает дверь. Входит И г о р ь. В руке букет цветов.

И г о р ь. Здравствуйте, Маша.

М а ш а (кивнув). Заходите…

Она взволнована, и Игорь это замечает. Положив цветы на столик в передней, он идет за Машей в столовую.

И г о р ь. А где же Таня?

М а ш а. Тани нет дома. Садитесь.

И г о р ь (удивлен). Сажусь.

М а ш а (наливает стакан воды, ставит его перед Игорем). Садитесь.

И г о р ь. Я… уже сижу. Что случилось?

Маша берет со стола газету и молча протягивает ее Игорю.

М а ш а. Взгляните.

И г о р ь (смотрит). Ну и что?.. Не понимаю.

М а ш а (раздельно). Посмотрите на этого человека.

И г о р ь. Смотрю.

М а ш а. А теперь… посмотрите на меня. Вы ничего не замечаете?

И г о р ь. Н-нет…

М а ш а. А так? (Она поворачивается в профиль.)

Игорь, недоумевая, смотрит на нее.

Вам не кажется, что… мы похожи?

И г о р ь (переводит взгляд со снимка на лицо Маши). Да… Что-то есть.

Маша берет у него газету и откладывает ее в сторону.

М а ш а. Игорь… Вы… Вы умный человек. Вы старше меня. Я хочу с вами посоветоваться. Но сперва дайте слово, что это останется между нами.

И г о р ь (пожав плечами). Даю слово.

М а ш а. Честное слово?

И г о р ь. Честное слово.

М а ш а. Игорь, вы обратили внимание, как я называю Ивана Васильевича — Таниного отца?

И г о р ь. Обратил. Вы его зовете — папа Ваня.

М а ш а. Правильно. И это вас не удивляет?

И г о р ь. Таня мне говорила — вы не родная дочь Ивана Васильевича. Вы его приемная дочь. Он вам не отец.

М а ш а. Правильно. А кто мой отец?

Игорь, кажется, начинает понимать. Он снова углубляется в газету. Прочитал, поднял глаза на Машу.

И г о р ь. Он что… оставил вас?

Маша закрывает лицо руками. Игорь подает ей стакан воды.

Успокойтесь, Машенька.

М а ш а (берет газету). Этот человек воевал. Случилось так, что он оказался в одном партизанском отряде с Иваном Васильевичем, с папой Ваней. Они подружились. Вам, наверно, Таня рассказывала — папа Ваня случайно стал партизаном. Он с начала войны летал на транспортном самолете. У него три ордена Красного Знамени. Это правда. Он выполнял боевые задания — возил партизанам боеприпасы и продукты. Однажды его самолет подбили фашисты, и он упал в районе, где действовал отряд…

И г о р ь. Упал?

М а ш а. Так говорят летчики, которые после аварии остаются в живых… И вот, под самый конец войны, когда партизаны уже вышли из лесов, он (указывает на газету), он влюбился в одну женщину… В артистку из театра оперетты. И он оставил семью.

И г о р ь. Ушел?

М а ш а. Да. А я осталась с мамой. А мама вышла замуж за другого человека, который невзлюбил меня. Что мне оставалось?

И г о р ь. Уйти из дома.

М а ш а. Правильно. Я так и поступила. Меня взял к себе папа Ваня… (Пауза. Маша пьет воду.)

И г о р ь. И что же, у отца с его новой женой есть дети?

М а ш а. Я его единственная дочь. Как видите, сейчас он в Москве. Посоветуйте, что мне делать? Мы давно не виделись. Отец занимает очень высокий пост. Квартира, дача, две машины. «ЗИЛ-110» и «Волга». Голубая… Он очень любит меня…

И г о р ь. Маша, а почему бы вам к нему не вернуться?

М а ш а. Он пишет мне… «Машенька, вернись. Я тебя устрою куда хочешь, или у нас, или в Москве. Тебе будет хорошо, интересно, замечательно…»

И г о р ь. Так почему же вам не вернуться?

М а ш а. А вы знаете, что такое самолюбие?.. И кроме того, я очень полюбила папу Ваню. Он чудесно ко мне относится.

И г о р ь (горячо). Но там же вас ждет настоящая жизнь! Там вы…

М а ш а (перебивает). А меня не волнуют всякие… эти… удобства.

И г о р ь. Это у вас от молодости. Вы еще не знаете жизни.

М а ш а. Это я уже слышала. Зато вы очень хорошо знаете жизнь. Вы даже вчера этим хвастались.

И г о р ь (после паузы). Спасибо, Машенька.

М а ш а. За что?

И г о р ь. За то, что вы видите мои недостатки и прямо мне о них говорите.

М а ш а (посмотрела на часы). Он сегодня обещал прийти к нам. Как мне себя вести?

И г о р ь. Держитесь с ним просто…

М а ш а. И в то же время сдержанно, правда?

И г о р ь. Вам видней. Вы должны вернуться к нему.

М а ш а. Вы думаете?

И г о р ь. Убежден!.. Вы замечательная девушка, Маша. Вы мне… вы мне очень нравитесь.

М а ш а (оживляясь). Правда?

И г о р ь. Правда.

М а ш а (встает). Ну, ладно. А сейчас уходите. Слышите? Я не хочу, чтобы нас видели вместе. И помните — вы дали мне слово. (Идет в переднюю. Игорь за ней.) До свиданья. Приходите вечером.

И г о р ь (задержав руку Маши в своей). Я приду.

М а ш а (указав на столик). Цветы.

И г о р ь. Теперь ваша очередь… (Улыбается.) Дайте слово, что это останется между нами.

Маша молчит.

(В дверях.) Эти цветы — вам. (Уходит.)

Маша возвращается в комнату. Цветы остаются лежать на столике в передней. Звонит телефон.

М а ш а. Квартира Анохина. Танюша?.. Нет, не звонил. Как не звонил? А так — не звонил. Если позвонит — скажу. Хорошо. Хорошо. Скажу: Игорь, Таня просила вас вечером прийти. Если хочешь, могу сказать — очень просила. Даже умоляла. Я?.. (Вздохнула.) Не такая уж я глупенькая, как тебе кажется. Пока!

Положив трубку, Маша берет книжку и выходит на балкон. Неожиданно из-за входной двери раздаются гитарные аккорды и проникновенный басок: «Отвори потихоньку калитку и войди в тихий сад ты, как тень…» Маша спешит в переднюю. Открывает дверь. Входят Ф о м е н к о, К о л е с н и к о в и А н о х и н. В руках у Колесникова только что купленная гитара в разорванной бумажной упаковке.

К о л е с н и к о в (допевает строфу). «Кружева на головку надень».

А н о х и н. Не утерпел. В лифте начал петь.

Ф о м е н к о. Тебе бы на улице начать, Пирогов. Глядишь, добрые люди и подали бы, кто сколько может.

К о л е с н и к о в (проходя в столовую). А меня, братцы, гонорар не интересует. Я пою исключительно из любви к искусству. (Поет.) «Ах, я командированный, я жизнью очарованный…» (Отложил гитару.) Повезло мне, что этот мой приезд с воскресеньем совпал. День культурных развлечений.

М а ш а. Папа Ваня, вы, может, обедать будете?

А н о х и н. Чего ж ты у меня?.. Ты у гостей спрашивай.

К о л е с н и к о в. Нет. Нет. Сейчас сделаем короткий привал и — на выставку.

Ф о м е н к о. Походим, посмотрим…

К о л е с н и к о в. И зайдем в чайхану. Выставка достижений народного хозяйства. Сама понимаешь — какой там плов подадут. Собирайся. Пойдешь с нами.

М а ш а. Спасибо… Я не могу. Я занята.

К о л е с н и к о в. В выходной день все приличные люди отдыхают.

Фоменко взял со стола газету и, заговорщицки подмигнув Маше, показывает газету Колесникову.

Ф о м е н к о. Ты погляди. И в газете его фотография.

Все рассматривают снимок.

А н о х и н. Маша, принеси нам боржома из холодильника.

Маша уходит на кухню.

Ф о м е н к о. А что, если Харитонова сюда к нам пригласить? (Анохину.) Не возражаешь?

А н о х и н. Приветствую.

Ф о м е н к о. Все-таки старые друзья.

К о л е с н и к о в. Наивные вы люди. Не придет он.

А н о х и н. Почему это он не придет?

К о л е с н и к о в. Занятый человек. В Москву прибыл по делу.

Ф о м е н к о. А мы что? Танцевать в столицу приехали? У всех дела.

Входит М а ш а с бутылкой боржома.

К о л е с н и к о в. Ну, ладно. Допустим, он придет. Хотите, я скажу, как это будет?.. Вы мне подыграйте, я вам сейчас изображу. Я буду Харитонов, а вы — вы. Ты — Анохин, а ты — Фоменко. А ты, Маша, садись, ты будешь наш советский зритель. Вот я сейчас войду, а вы меня встречайте…

Уходит в переднюю, надевает шляпу и с неторопливой важностью входит в столовую.

Ф о м е н к о (играет). Кого я вижу?.. Михаил, здорово!

А н о х и н (играет). Добрый вечер, Миша. Здравствуй.

Колесников небрежно кивает одному и другому. Не снимая шляпы садится за стол. Придвигает к себе бутылку боржома.

К о л е с н и к о в (выпил боржома). Для вас, товарищи кипяченая вода поставлена. Вон там, в кувшине.

Ф о м е н к о. Мы очень рады, Михаил…

К о л е с н и к о в (строго). Попрошу, если можно, — без панибратства. У меня есть имя и отчество — Михаил Николаевич. Вот так. Таким путем. (Посмотрел на часы.) Слушаю вас, товарищи.

Маша с веселым любопытством наблюдает за этой сценой.

Ф о м е н к о. Мы очень рады, Михаил Николаевич, что вы нашли время и, можно сказать, удостоили нас…

К о л е с н и к о в. Только попрошу без подхалимства. Я этого не люблю.

Ф о м е н к о. Извините.

К о л е с н и к о в. Я, товарищи, человек занятой. Если у вас ко мне ничего особо важного нет, я вам пришлю своего заместителя. Вы с ним и побеседуете.

Анохин садится на тахту рядом с Машей. Из участника сцены он превратился в зрителя.

Ф о м е н к о. Михаил Николаевич, Михаил Николаевич!.. Ну как же вам не совестно?.. Мы ведь с вами, а не с вашим заместителем партизанили, по лесам и болотам ходили. Не с вашим заместителем мы били врага, одной шинелькой укрывались, из одного котелка хлебали…

К о л е с н и к о в. Товарищ Фоменко!.. Это все — литература. (Маше.) Изобрази телефонный звонок.

М а ш а. Др-р-р-ррр…

К о л е с н и к о в. Минуточку. (Делает вид, что снимает трубку.) Харитонов слушает. Да. Да. Да. Хорошо. (Кладет трубку.) Мне сейчас звонили оттуда (показывает пальцем в потолок), меня вызывают. А вы идите, работайте, каждый на своем участке. Желаю успеха. Привет товарищам. Вот так. Таким путем. (Классический жест, обозначающий, что аудиенция окончена, — ладони опустились на крышку стола.)

А н о х и н (смеясь). Ай да Федя!.. Артист!..

К о л е с н и к о в (выйдя из образа). А что? Плохо сыграл?

Ф о м е н к о. Сыграл ты ничего, но очень уж чересчур. Как говорится, создал образ вопреки жизненной правде.

А н о х и н. А я тебе проще скажу. Сплошное преувеличение. Не такой он человек. Понял?

К о л е с н и к о в. Ладно. Раз вы недооцениваете мой талант, ухожу из артистов. Возвращаюсь в медицину.

А н о х и н. Вот это будет правильно.

Звонок. Маша выходит в переднюю. Открывает дверь. Пришла Т а н я.

Т а н я (снимает плащ). Игорь не звонил?

М а ш а. Обещала прийти в три, а пришла раньше.

Т а н я. Я тебя спрашиваю — Игорь не звонил?

М а ш а. Не звонил.

Т а н я (взглянув на столик). Что за цветы?

М а ш а. Тюльпаны.

Т а н я. Кто принес? Ромашкин?.. (Улыбается.)

М а ш а. Цветы принес человек, которому я очень нравлюсь. Устраивает?

Т а н я (с портфелем в руке входит в столовую). Почему все дома?

А н о х и н. Тебя дожидались. Поедешь с нами на выставку?

Т а н я. Нет, к сожалению, не могу, папа.

А н о х и н. Почему?

Т а н я. Во-первых, я уже была на выставке и даже писала о ней, ты это знаешь. Во-вторых, мне нужно немного поработать. А в-третьих…

А н о х и н. А в-третьих!

Т а н я. Мне должны звонить.

А н о х и н. Это у тебя не в-третьих, это у тебя во-первых.

Таня проходит в другую комнату. Звонок. Маша открывает дверь. Выходит на площадку и тут же возвращается.

М а ш а. Папа Ваня, телеграмма.

А н о х и н (распечатал телеграмму. Прочитал. Выражение недовольства на его лице сменяется улыбкой). Ну, ребятки, придется нам с вами малость потесниться. Гусев приезжает с супругой.

К о л е с н и к о в. Гусев?.. (Вспоминает.) По-моему, я его лечил. А?..

Ф о м е н к о. Наш Гусев?.. Ленька?

А н о х и н. Он. (Зовет.) Татьяна!

Входит Т а н я.

Вы тут с Машей распорядитесь. Надо еще раскладушку добыть. Люди приезжают. Маша, сходи к Нине Павловне, если есть — она не откажет.

М а ш а. Нина Павловна не откажет, папа Ваня. Только пусть Таня сходит. Сходи, Таня.

Т а н я. Я могу, пожалуйста. Но т ы отказываешься пойти в тридцать четвертую квартиру?

М а ш а. Да. Просто мне нужно срочно уйти.

Т а н я. Куда, если не секрет?

М а ш а (раздельно). На свидание.

Маша уходит. Таня удивленно смотрит ей вслед.

Занавес.

Квартира Анохиных. Вечер того же дня. Таня работает в своей комнате. Горит настольная лампа. Открыта дверь на балкон. В столовой А н о х и н, Ф о м е н к о, К о л е с н и к о в и Г у с е в.

К о л е с н и к о в (перебирает струны гитары и негромко поет).

Г у с е в (после паузы). Так вот и живем… Газета, разумеется, отнимает много времени, но я не жалуюсь. Работа живая, интересная…

Ф о м е н к о. У каждого члена редколлегии свой участок?

Г у с е в. Да. Я веду «внутреннюю жизнь». Это в наше время самый, можно сказать, боевой раздел. Строительство, люди, освоение края…

А н о х и н. Сельское хозяйство.

Г у с е в. Сельским хозяйством специальный отдел занимается. Дело это для нас сравнительно новое. Такую теплынь, как у вас в Москве, мы только во сне видим. Не те широты. Климат суровый, сам знаешь. Но тем не менее мы кое-чего добились и в этой области. Лично я имею некоторые достижения. Перед вами — садовод-любитель.

К о л е с н и к о в. Какие уж там сады.

Г у с е в. Маленькие, первые, но сады!.. Короткий вегетационный период, морозы, а яблоньки подымаются. Невысоко, конечно. Стелются, под снегом зимуют, но растут, представь себе. Мелкоплодные типа ранеток.

К о л е с н и к о в. Есть-то этот тип можно нормально? Иль только под местным наркозом?

Г у с е в. А я привез. Угощу.

К о л е с н и к о в. Расходись по одному.

Г у с е в. Зря смеешься. Попробуешь — ахнешь. Вот сейчас жена выйдет, у нее в чемодане яблоки. (Подходит к двери ванной.) Клава, как ты там, не утонула?

Г о л о с (из ванной). Я у берега. Не волнуйся.

Г у с е в (вернулся в столовую). Иван, я тебе так скажу. Откомандировывай Татьяну к нам в газету. Сам не пожалеешь, и Татьяна довольна будет.

Таня прислушивается.

А н о х и н. Не могу.

Г у с е в. Чего?

А н о х и н. А она теперь не в моем подчинении. Авторитет теряю. Думаю на пенсию подаваться. Или в дальний аэропорт, диспетчером. Садик заведу, как ты…

Г у с е в. Летать бросишь? Квартиру в Москве оставишь?..

А н о х и н. Тут другой человек жить будет.

Ф о м е н к о. Да ладно тебе!..

Т а н я (из своей комнаты). Пусть папа выскажется, Егор Андреевич. Не мешайте ему.

Анохин молчит. Из ванной комнаты выходит жена Гусева — К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. Она в летнем платье. Волосы скручены в тугой узел.

Ф о м е н к о. С легким паром, Клавдия Герасимовна.

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. Спасибо.

Г у с е в. Тренировочный заплыв перед Гаграми. Моя бы воля, я бы весь отпуск в Москве провел. Но не могу. Супруга по морю тоскует. Южанка она у меня. Клавдия Герасимовна. А моя бы воля, я бы всех моих ребят на юг прихватила.

Ф о м е н к о. И много у вас ребят?

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. Порядочно.

Ф о м е н к о. Трое?

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а (улыбаясь). Больше.

Ф о м е н к о. Пятеро?

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. Больше.

К о л е с н и к о в (Гусеву). Когда ж ты успел? А еще говоришь — газета много времени отнимает.

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. У меня восемьдесят шесть ребят. Детский сад.

Г у с е в (указав на жену). Директор. Клава, открой чемодан, я хочу друзей яблочками угостить.

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. Не могу открыть. Замок сломан.

Г у с е в. Клава, я серьезно.

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. И я серьезно.

К о л е с н и к о в. Щадит нас твоя супруга.

Ф о м е н к о. Потерпим. (Встает.) Сейчас я вам покажу, братцы, я костюм купил. (Разворачивает сверток.) Как?.. Ничего?

К о л е с н и к о в (берет пиджак, разглядывает. Незаметно для Фоменко подмигивает Анохину и Гусеву.) Сколько отдал?

Ф о м е н к о. Тысячу сто.

К о л е с н и к о в. Переплатил.

Ф о м е н к о. Много ты понимаешь.

К о л е с н и к о в (передает пиджак Анохину). Я не понимаю, пусть он скажет.

А н о х и н. М-да… Похоже — шерсть с бумагой.

Г у с е в (берет пиджак). По гидросооружениям ты специалист, а в ширпотребе разбираешься слабо. Подсунули тебе материальчик.

Ф о м е н к о. Дай сюда костюм.

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. Не слушайте их. Они вас заводят.

Ф о м е н к о. Ну, хорошо. Материал не тот, но вы поглядите: как сидит вещь. Сейчас надену… (Быстро уходит в ванную комнату.)

Друзья в его отсутствие торопливо перешептываются. Входит Ф о м е н к о в новом костюме. На него жалко смотреть — брюки коротки, пиджак узок, рукава чуть пониже локтей. Все, кроме Клавдии Герасимовны, изображают немое восхищение.

К о л е с н и к о в. Да-а…

А н о х и н. А ну-ка повернись.

Г у с е в. Красота.

К о л е с н и к о в. Сидит как влитой.

Клавдия Герасимовна с участием смотрит на Фоменко и с укором на остальных.

А н о х и н. Хорош!..

Ф о м е н к о (качает головой). Эх вы, люди!.. Я ведь проверить хотел, есть ли у вас совесть. Материал — чистая шерсть. И не себе купил. Сыну. Витьке. Специально мерку захватил. Что?.. Попались? А-а?

Все смеются. Слышен звонок. Через столовую быстро проходит Таня. Она открывает дверь. Входит М а ш а. Она в хорошем настроении.

М а ш а. Кто дома?

Т а н я. Все дома.

М а ш а. Таня, пойдем на кухню. Я хочу с тобой поговорить.

Минуя комнаты, Маша и Таня проходят на кухню. А в столовой Колесников, аккомпанируя себе на гитаре, тихо поет лирическую песню военных лет. Друзья слушают и так же тихо вторят ему:

Таня и Маша на кухне.

Т а н я. Ну?..

М а ш а (не сразу. Мечтательно). Таня… скажи… Ты веришь в любовь с первого взгляда?

Т а н я (удивлена). Да… Я верю… А что?

М а ш а (вспоминает). «Любовью дорожить умейте…» Помнишь, у Щипачева?

Т а н я. Ты только не горячись. Разберись в своих чувствах.

М а ш а. Это ты мне говоришь!.. Ха-ха! (Декламирует.) «Мою любовь, широкую, как море, вместить не могут жизни берега».

Таня с любопытством наблюдает за Машей. А Маша взволнованно расхаживает из угла в угол.

Т а н я. Есть хочешь?

М а ш а. Нет. Я ела… «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…»

Т а н я. Где ты ела?

М а ш а. Вне дома… «Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты».

Т а н я. Он серьезный человек. У него большое будущее.

М а ш а. О ком ты говоришь?

Т а н я (тепло). Не догадываешься?

М а ш а. Мы с тобой говорим о разных людях.

Т а н я. Я говорю об Алексее.

М а ш а (кажется, что она это имя слышит впервые). О ком?

Т а н я. О влюбленном математике.

М а ш а. А я говорю… А я говорю о другом человеке.

Т а н я. Вот как?.. Кто же это? Я его знаю?

М а ш а (не сразу). По-моему, нет.

Таня удивлена. Не шутит ли Маша? Нет, похоже, что не шутит. Слышен звонок.

Т а н я. Сядь. Я открою.

М а ш а. Я открою. Или ладно — мы вместе откроем. (И она первой идет в переднюю. Открывает дверь).

Входит И г о р ь.

И г о р ь. Здравствуйте… Сейчас старуха лифтерша говорит: «Небось на пятый этаж, в тридцать третью?..» Я говорю: «А как вы догадались?» «Ну как же, — говорит, — у летчика Анохина такая дочка…»

М а ш а. Интересно, кого она имела в виду?

Т а н я (великодушно). Конечно, тебя. Пройдемте ко мне, Игорь. У отца гости. Слышите, поют?

Таня, пропустив Игоря вперед, делает Маше отстраняющий жест, дескать, не увязывайся за нами. В столовой Игорь кланяется присутствующим и проходит с Таней в комнату девушек. Маша остается в столовой.

Вы почему не звонили?

И г о р ь (слушая песню). Пойдемте туда, Таня. Хорошо поют.

Т а н я. Пойдемте… Вы не ответили на вопрос.

Они входят в столовую. Игорь ищет глазами, где бы присесть. Выбирает место рядом с Машей. Таня садится на подоконник. Песня кончается.

К о л е с н и к о в. Молодежь, с нами петь будете?

А н о х и н. Не знают они наших песен.

Г у с е в. И хорошо, что не знают. Репертуар-то у нас военных лет.

Т а н я. Если бы папа мог, он бы снова войну начал, чтобы мы закалились в трудностях и узнали, как он говорит, почем фунт лиха.

А н о х и н. Глупость сказала.

И г о р ь. Таня, конечно, не права.

А н о х и н (Тане). Нам в вашем возрасте потрудней было.

Ф о м е н к о (с улыбкой). Но мы не в претензии. Все, что нами добыто, — все наше. Пользуйтесь.

Т а н я. У папы другая точка зрения.

Г у с е в. Речь не о сундуках идет, молодые люди. О другом. (К Фоменко.) Я тебя правильно понял? О богатстве души речь идет. О вере в будущее.

К о л е с н и к о в. Молодые люди разные бывают. Попадаются и практичные. Те как рассуждают? Из душевного богатства шубы не сошьешь.

И г о р ь. Необязательно же нам повторять ваши биографии. Мы благодарны вам за то, что вы нам отвоевали, что сделали для нас. Но если уж вы такие щедрые — будьте щедрыми до конца.

Г у с е в. То есть?

И г о р ь. Не вынуждайте нас думать о мелочах, которые мешают нам сделать большое, главное, на что мы способны. А вы нам говорите так — живите в общежитии, о приличном костюме раньше времени не мечтайте, боже вас сохрани, не ездите на машине, тем более на отцовской. Мы…

А н о х и н. Кто «мы»?

И г о р ь. Мы — наше поколение — говорим вам: не обрекайте нас на то, чтобы мы путались в неустроенности, в бытовых неудобствах…

А н о х и н. Дайте нам смолоду квартиру подходящую, машину, деньжат на расходы. Дайте нам то, дайте это…

М а ш а. Папа Ваня, ты все время перебиваешь. Позволь человеку сказать.

А н о х и н. А он все сказал, что хотел.

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. Извините… Я сейчас вспомнила. У нас в детском саду есть мальчик, сын геолога Дымова. Юрка Дымов. Как-то воспитательница старшей группы читала им «Сказку о рыбаке и рыбке». Он слушал, слушал, как растут запросы старухи, и говорит: старик у рыбки не то просил. Ему бы надо попросить другую старуху.

Все смеются.

Ф о м е н к о. Ай да Юрка!.. Сообразил.

К о л е с н и к о в. Отчаянная женщина. Какой радикальный вариант предложила.

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. Я мужнина жена. Разве я бы стала такое предлагать? Это мальчик.

К о л е с н и к о в. Устами младенца…

Г у с е в. Если бы я писал газетный отчет, я бы так сформулировал: «В своем кратком выступлении мальчик Юрий Дымов подчеркнул, что нельзя забывать о скромности и нужно бороться с потребительским отношением к жизни».

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. Знал бы Юрка Дымов…

Т а н я. Все это, конечно, очень забавно, но вспомните сказку. У старухи же ничего не было.

А н о х и н (сердито). Но вы-то молодые. И в какое время живете!..

И г о р ь. Начали с песни, а кончили спором.

Ф о м е н к о. Это полезно. В спорах, знаешь?..

Т а н я. Знаем. Рождается истина.

Пауза. Колесников тихонько перебирает струны гитары. Звонок. Таня открывает дверь. Входит А л е к с е й.

А л е к с е й. Добрый вечер. (Слышит звуки гитары.) Я не помешал? У вас, по-видимому, гости?

Т а н я. Заходите, заходите.

А л е к с е й (входя в столовую). Добрый вечер. (Видит Машу рядом с Игорем.) Иван Васильевич, можно мне…

А н о х и н. Сделайте одолжение. (Указывает на телефон).

Алексей идет к телефону, снова успевая бросить взгляд на Машу. А Маша его даже и не замечает. Она о чем-то негромко беседует с Игорем. Алексей крутит диск телефона. Слушает, искоса глядя на Машу.

М а ш а (с улыбкой). Мало.

А л е к с е й (не поняв). Что?

М а ш а (продолжая смотреть на Игоря). Вы набрали только четыре цифры. А нужно шесть.

А л е к с е й (смущен). Я забыл номер. (Кладет трубку.) Иван Васильевич, я, собственно, к вам… Скажите, на «ТУ-104» сильно качает?

А н о х и н Совсем не качает. Лететь собираетесь?

А л е к с е й (бегло взглянул на Машу с Игорем). Да. За границу.

И г о р ь. С волейбольной командой?

А л е к с е й (не оборачиваясь). Нет. Не с волейбольной командой.

И г о р ь. Раньше когда-нибудь летали?

А л е к с е й. С парашютной вышки. В парке культуры и отдыха.

И г о р ь. Тогда вам бояться нечего. Правда, Маша? (И, как бы невзначай, кладет ей руку на плечо.)

М а ш а (глядя на Алексея). Вам бояться нечего.

А л е к с е й. Правда? (Несколько дольше обычного смотрит на Машу.)

М а ш а. Правда. Ничего страшного.

А л е к с е й (Игорю). Лечу я в Женеву на Седьмой Международный математический конгресс, в котором примут участие виднейшие ученые-математики сорока восьми стран мира.

И г о р ь (принимает стойку «смирно»). И что же вы там будете делать?

А л е к с е й. Играть в волейбол. (Повернувшись, уходит).

А н о х и н (встревожен). Что это он как?..

Т а н я. Маша.

М а ш а. Давайте танцевать, а?.. (Подходит к Тане.) Поставь какую-нибудь пластиночку.

Т а н я (негромко). Что происходит? Я ничего не понимаю.

М а ш а. Найди что-нибудь повеселей.

А н о х и н. Погодите. Я ж совсем забыл. Есть у меня пластиночка. В Лондоне купил… (Достает из дорожного чемоданчика пластинку в пестром футляре, передает Тане.)

И г о р ь. Что-нибудь современное?

А н о х и н. Самое современное. Последний выпуск.

Таня ставит пластинку. Звучит знакомая мелодия. Женский голос поет по-русски: «Вдоль деревни ходит парень мимо дома моего…» Все, улыбаясь, слушают.

(Наблюдает за Игорем.) Ну, как?

И г о р ь (разгадал ход Анохина). Грандиозно. В Лондоне поют наши советские песни.

А н о х и н. Нравится?

И г о р ь. Еще бы. Конечно.

Звонок. Фоменко взглянул на часы. Спешит в переднюю. Открывает дверь. Входит Х а р и т о н о в. Он в светлом пальто и в шляпе. Лицо его хранит строго деловое выражение.

Ф о м е н к о. Привет, привет!.. Нашего полку прибыло.

А н о х и н (выглянув в переднюю, радостно удивлен). Михаил… Николаевич!

М а ш а (Игорю). Он приехал.

Сняв макинтош и шляпу, Харитонов неторопливо входит в столовую. Со всеми здоровается за руку. Подойдя к Маше, протягивает руку и, чуть помедлив, целует ее в лоб.

Х а р и т о н о в. Здравствуй, дочка.

Игорь с нескрываемым восхищением смотрит на высокого гостя.

А н о х и н. Садись, Михаил Николаевич. Можно сказать, легок на помине.

Х а р и т о н о в. Спасибо. Я ненадолго. (Взгляд на часы.) Дела… Ознакомился с вашей запиской, товарищ Фоменко, и решил принять приглашение.

Ф о м е н к о. И правильно сделали. Я и не сомневался, что приедете.

Таня выключает радиолу. Пауза.

Х а р и т о н о в (садится). Сколько же мы, товарищи, не виделись?

К о л е с н и к о в. Давно. С войны.

Пауза. Маша вдруг подходит и садится на стул рядом с Харитоновым.

Х а р и т о н о в (ко всем). У вас ко мне какое-нибудь дело?.. Или вы просто так решили?

Ф о м е н к о Да нет… Просто так.

Х а р и т о н о в. Понимаю… Ну, как живете? Где работаете?

Г у с е в. Кто где.

Х а р и т о н о в. А вы, в частности, товарищ Гусев?

Гусев отвечает не сразу. Его забавляет строгая официальность, с которой держится Харитонов.

Г у с е в. Я, в частности, работаю на Севере. В областной газете.

Х а р и т о н о в. Газетчик, значит?.. Хорошо. (Деловито погладил по голове Машу. Та кротко улыбнулась.) А вы, доктор, как поживаете?

К о л е с н и к о в. Ничего, спасибо. Заведую сельской больницей.

Пауза.

Х а р и т о н о в (недовольно). Почему такая натянутая обстановка? Держитесь проще. Все-таки вместе воевали…

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а (неожиданно заторопившись). Вот что… Я пойду… Мне нужно в магазин… Я вернусь потом.

Гусев провожает жену в переднюю. Здесь происходит быстрый обмен жестами: «Ну, знаешь ли!» — разводит руками Клавдия Герасимовна. «Мда…» — качает головой Гусев.

Пойду посижу на свежем воздухе. (Уходит.)

Г у с е в возвращается в столовую.

Ф о м е н к о (пытаясь разрядить неловкость). Ну, а вы как, Михаил Николаевич?

Х а р и т о н о в. Работаю. Чувствую себя хорошо. (Колесникову.) Правда, иногда в сырую погоду плечо побаливает…

К о л е с н и к о в. Не забыли?

Х а р и т о н о в. Помню.

К о л е с н и к о в. И на том спасибо.

Пауза. Звонит телефон. Таня снимает трубку.

Т а н я. Да. Что?.. У нас. (Харитонову.) Михаил Николаевич, вас к телефону.

Х а р и т о н о в. Спасибо. Вы уж извините, Иван Васильевич, я дал ваш телефон. (В трубку.) Да… Да… Нет. Нет. Хорошо. Есть. (Кладет трубку.) Из Совета Министров.

Пауза.

Да. Такие вот дела. (Оглядывается, встретил восхищенный взгляд Игоря.) А вас, товарищ, я не знаю. Вы…

М а ш а. Это Игорь.

Х а р и т о н о в. Князь Игорь?

И г о р ь (смеется). Нет. Не князь. Пока всего-навсего студент-дипломник.

Х а р и т о н о в. Специальность?

И г о р ь. Будущий энергетик.

Х а р и т о н о в. Где думаете работать?

И г о р ь (почти нежно). Куда пошлют.

Х а р и т о н о в. Хорошо ответили.

Игорь доволен похвалой. Даже покраснел.

М а ш а. Он был на целине. Вот значок.

Х а р и т о н о в. И это хорошо. Ну, а ты как, дочка?

М а ш а. Работаю на электроламповом заводе. Думаю поступать в вечерний институт.

Х а р и т о н о в. Знаю. Правильное решение.

Звонит телефон. Таня чем-то занята у стола, и трубку снимает Игорь.

И г о р ь. Слушаю. Да-да, он здесь. Вас, Михаил Николаевич… (Почтительно несет трубку, но его удерживает шнур.) Простите…

Х а р и т о н о в (в трубку). Да… Я… Так. Так. Да, я дал указание. Спасибо. (Кладет трубку. Смотрит на часы.)

А н о х и н (вздохнул). Я гляжу, вы торопитесь, Михаил Николаевич. Оторвали мы вас от дел.

Х а р и т о н о в. Ничего. Надо ведь иногда и с друзьями повидаться. Я смотрю — гитара. Кто играет? (Игорю.) Вы?

И г о р ь. Нет. Я, к сожалению, не умею. Это вот… (Указывает на Колесникова.)

Х а р и т о н о в. Попросим товарища Колесникова коротко нам что-нибудь сыграть, спеть…

К о л е с н и к о в. Я нынче не в голосе.

И г о р ь. Сыграйте…

К о л е с н и к о в (колеблется. Потом, кашлянув, берет гитару).

Звонит телефон. Игорь быстро снимает трубку, делает знак Колесникову, мол, подождите вы со своей песней! Колесников умолкает.

И г о р ь. Слушаю вас. Да, пожалуйста. Сию минуточку. Опять вас, Михаил Николаевич. (С сочувствием.) Даже отдохнуть не дают.

Х а р и т о н о в (Колесникову). Простите. (В трубку.) Да. Я. Так. Хорошо. Буду. До свиданья. (Кладет трубку.) Продолжайте, товарищ Колесников. Слушаю вас.

К о л е с н и к о в. У меня все. (Отложил гитару.) Я кончил.

И г о р ь. Товарищ, который звонил, он же не знал, что вы поете, правда?

Колесников не отвечает.

Х а р и т о н о в. Да. К сожалению, помешали нам. (Посмотрел на часы.) Ну что ж, спасибо за песню…

Ф о м е н к о. Леня, угости Михаила Николаевича своими яблочками. И нас заодно.

Х а р и т о н о в. Что за яблочки?

Гусев размышляет, потом, достав ключ, вынимает из чемодана мешочек.

Г у с е в. Не знаю, понравятся ли вам эти яблоки. Это мой опытный сорт. Сам вывел там, у себя. (Обносит всех.)

Все пробуют, и все морщатся — видно, очень уж кислые яблоки. Игорь не торопится. Он старательно вытирает яблоко.

Ну, что скажете?..

Х а р и т о н о в (жует). Строгое яблоко. Мне нравится.

Игорь, словно получив приказание, быстро откусывает половинку. Отвернувшись, жует.

(Игорю.) Как ваше мнение?

И г о р ь. Мне тоже нравится. Вкусно.

Гусев отбирает в пакетик несколько яблок. Игорь, не замечая, что за ним следит Маша, морщась, выбрасывает в окно недоеденное яблоко, и на лице его вновь возникает выражение удовольствия.

Г у с е в. Михаил Николаевич, вы бываете в правительстве. У меня к вам просьба. (Вручает пакетик.) Угостите Никиту Сергеевича и обязательно скажите, где и в каких условиях выращены эти яблоки.

Х а р и т о н о в. Хорошо. Постараюсь, если представится случай. И что же, назвать фамилию садовника?

Г у с е в. Это необязательно.

Т а н я (виновато улыбнувшись Гусеву). А я бы не рискнула. Это все-таки ужасная кислятина.

М а ш а. Разве?.. А я не заметила. (Встретив недоверчивый взгляд Тани, мужественно доедает свое яблоко.) Когда мысли человека заняты чем-то большим (со значением посмотрела на Игоря), он не замечает ничего — ни кислого, ни горького.

Харитонов с любопытством слушает Машу.

Х а р и т о н о в. Значит, твердо решила в вечерний институт?.. А то, может, ко мне поедешь, в столицу республики?.. Создам соответствующие условия…

Игорь смотрит на Машу. «Соглашайся немедленно!» — говорит его взгляд.

М а ш а. Я подумаю. А если решу приехать, напишу и приеду.

Игорь облегченно вздохнул: «Умница!»

Х а р и т о н о в. Сейчас, к сожалению, должен вас покинуть. До отлета постараюсь непременно еще разок заглянуть. (Прощается со всеми за руку. Машу снова целует в лоб.) Провожать меня не обязательно. Меня Маша проводит.

Харитонов и Маша выходят в переднюю. Харитонов одевается.

(Негромко.) А ты меня не обманула?

М а ш а. Нет, нет!..

Х а р и т о н о в. А у меня вдруг почему-то создалось впечатление, что ты для себя стараешься. А?..

М а ш а (пожав плечами, с улыбкой). Как вас могли назначить на такой ответственный пост, если вы ни-че-го не понимаете!..

Харитонов несколько секунд смотрит в глаза Маше и, строго погрозив ей пальцем, уходит. Маша возвращается в столовую.

(Весело оглядев всех присутствующих.) Вот так. Таким путем.

Занавес.

ТРЕТЬЕ ДЕЙСТВИЕ

Квартира Анохиных. Вечер. За окнами шумит щедрый летний дождь. Свет горит только в кухне. У стола сидит Т а н я. Она плачет. Рядом Н и н а П а в л о в н а.

Н и н а П а в л о в н а. Помню — в детстве. Чудесный летний день, солнце, и вдруг неизвестно откуда серая туча и дождь. И сразу на лужах маленькие, словно стеклянные куполочки — пузыри. Один, другой, третий. Тогда мы босиком вылетали под дождь и пели: «Дождик, дождик, перестань, мы уедем в Аристань!..» И заметь — дождь утихал. И знаешь почему?

Т а н я. Не знаю.

Н и н а П а в л о в н а. Он не хотел, чтобы мы уезжали в Аристань.

Т а н я (думая о своем). Это смешно.

Н и н а П а в л о в н а. Во Внукове работает девушка, тоже моя ученица, Зоя. Она стюардесса. У нее большущие глаза, как у тебя, и длинные ресницы, которые она вдобавок мажет тушью, и они от этого кажутся еще длиннее. Зоя не боится ни мороза, ни ветра, ничего. Она боится только дождя. Она говорит, что дождь смывает ее красоту.

Т а н я. Не знаю, что будет дальше. Я уезжаю на практику. Меня приглашает Гусев к себе в редакцию. Зовет Фоменко.

Н и н а П а в л о в н а. И ты плачешь, потому что не можешь решить — куда ехать?

Т а н я. Нет.

Н и н а П а в л о в н а. Имей в виду, куда бы ты ни поехала, я все равно не приеду на вокзал.

Т а н я. Почему?

Н и н а П а в л о в н а. Потому что я ужасно не люблю провожать… «Никогда я очарован не был грустью уходящих поездов». Не помнишь, чьи это стихи?

Т а н я. Не помню.

Н и н а П а в л о в н а. Я много раз провожала в жизни и никогда не встречала.

Т а н я. Я не знаю, что произошло. Я ничего не понимаю. Игорь вдруг перестал звонить. Он не приходит.

Н и н а П а в л о в н а. Может быть, он занят?

Т а н я. Нет.

Н и н а П а в л о в н а. А может быть, он обижен?

Т а н я. На меня ему обижаться не за что. Игоря мог обидеть только папа.

Н и н а П а в л о в н а. Ты любишь его?

Таня молчит.

А он тебя?

Т а н я. Теперь уже не знаю.

Н и н а П а в л о в н а (вздохнув). В любви сильнее тот, кто меньше любит.

Т а н я. Он говорит, что я ему нравлюсь. Я, и моя, как он выразился, перспективная профессия, и мой отец — знаменитый летчик. Он, наверно, не понимает, что знаменитый летчик не желает отдавать в чужие руки свою единственную дочь.

Н и н а П а в л о в н а. Единственную? А Машенька?

Т а н я. Папа очень любит ее. Но она же не родная дочь.

Пауза.

Вы заметили, Нина Павловна, в последние дни с Машей происходит что-то очень странное…

Н и н а П а в л о в н а. Не заметила.

Т а н я. Ну как же. Маша вдруг заявила, что она влюблена.

Н и н а П а в л о в н а. И прекрасно. Он очаровательный человек. Улетая в Женеву, он был почему-то мрачен. Я решила — волнуется, чужая страна, Международный конгресс. А когда я сказала ему об этом, он усмехнулся и спросил, знаю ли я, что такое безответное чувство?

Т а н я. Мне кажется, что Алексей здесь ни при чем.

Н и н а П а в л о в н а. Как?

Т а н я. По-моему, она увлечена каким-то другим человеком. Она как-то вернулась домой очень возбужденная, полчаса декламировала здесь на кухне стихи о любви и показалась мне не вполне нормальной.

Н и н а П а в л о в н а. Машка ужасная фантазерка! Она может придумать такое…

Т а н я. Потом она как-то непонятно вела себя с Игорем, не отходила от него ни на шаг.

Н и н а П а в л о в н а. У нее доброе сердце, Таня. Она видела, что тебя огорчает отношение Ивана Васильевича к Игорю, и старалась, вероятно, привязать его к себе, к вашей семье.

Т а н я. Вы знаете, у меня на мгновение даже возникла смешная мысль — уж не влюбилась ли она в Игоря?.. Она в таком возрасте…

Н и н а П а в л о в н а. Действительно, это уж очень смешная мысль.

Т а н я. А вдруг?..

Н и н а П а в л о в н а. Не выдумывай. А ты заметила, что…

Т а н я (быстро). Что?

Н и н а П а в л о в н а. Твоя яичница уже совсем остыла.

Т а н я. Мне ничего не хочется.

Н и н а П а в л о в н а. Надо же поесть.

Т а н я. Потом. Папа прилетит из Лондона, и мы тогда все вместе.

Н и н а П а в л о в н а. Каким обычным делом стали для него эти полеты. Как он просто говорит: «Еду в Лондон. Приеду, будем обедать».

Т а н я. Да… Он летит быстро, высоко и не замечает расстояний.

Н и н а П а в л о в н а. А людей он оттуда видит?

Т а н я. Пожалуй, не видит, но наверняка думает о них.

Звонок. Таня торопливо вытирает глаза.

Откройте, Нина Павловна. Это, наверно, папа. Я не хочу, чтобы он увидел меня такой. (Уходит в ванную комнату.)

Нина Павловна открывает дверь. Входят М а ш а и Ф о м е н к о, нагруженный свертками.

М а ш а. Нина Павловна, вы у нас?

Н и н а П а в л о в н а (улыбнулась). Была. (Уходит.)

М а ш а. А кто дома?

Тишина.

Ф о м е н к о (проходя в столовую). А Таня где?

М а ш а (громко). Таня просила вам передать привет. Она улетела с Гусевым на Крайний Север.

Ф о м е н к о. Значит, меня бросила. Ясно. (Разворачивает покупки.) Смотри — спиннинг.

М а ш а. Удочка?

Ф о м е н к о. Ха!.. Удочка. Много ты понимаешь. Это изумительная вещь. Катушка, видишь? Капроновая леска. Такой вот лосось попадется — не уйдет.

М а ш а (широко разводит руки). А такой?

Ф о м е н к о. А такой не попадется.

Из ванной комнаты выходит Таня.

Таня, все в порядке. Был в министерстве, заказал билеты на самолет..

Т а н я. На какой самолет?

Ф о м е н к о. Что значит «на какой самолет»? Конечно, если тебя Гусев уговорит, билет можно вернуть. Но я так подумал: Гусев отбывает на курорт, куда ж ты одна поедешь? Ты ж там никого не знаешь, в его редакции. Короче — вопрос решен.

Пауза.

Что ты молчишь? Не хочешь — не надо. Пожалуйста. Думаешь, я тебя уговаривать буду?.. Но ты пойми — строительство, можно сказать, у всего мира на виду. Народ такой, что только пиши. Одних Героев Социалистического Труда шесть человек. А природа!.. С ума сойдешь. Впрочем, не буду тебя уговаривать. Не хочешь — как хочешь. Прилетишь, окинешь своим журналистским взглядом наше хозяйство и поймешь, куда тебя судьба привела. Масштабы, размах, темпы!.. В общем, ладно, не буду тебя уговаривать. Можешь ехать к Гусеву. Но учти — там своих газетчиков девать некуда.

М а ш а. Впрочем, не буду тебя уговаривать.

Ф о м е н к о. Что?

М а ш а. Это у вас как припев. Мне даже понравилось.

Ф о м е н к о (Тане). Ну что? Возвращать твой билет?

Т а н я (не сразу). Нет. Не возвращайте. Я полечу с вами, Егор Андреевич.

Ф о м е н к о. Ну и правильно. (Берет Таню под руку.) Ты пойми, объем строительства такой… (Уводит Таню на балкон, продолжая ее в чем-то убеждать.)

Звонок. Маша открывает дверь. Входит А н о х и н. Он в летной форме, с чемоданчиком.

М а ш а. Папа Ваня!.. (Обнимает и целует его.)

А н о х и н. А кто дома?

Входят с балкона Ф о м е н к о и Т а н я.

А-а, ну как вы тут?

Ф о м е н к о. Иван, у нас все в полном порядке.

А н о х и н. Это ты о чем?

Ф о м е н к о. Не догадываешься?

А н о х и н (взгляд на Таню). Пока нет.

Ф о м е н к о. Татьяна летит ко мне на стройку.

А н о х и н. Одна?

Ф о м е н к о. Нет. Не одна.

Анохин насторожился.

Со мной.

Анохин улыбнулся.

А н о х и н. Раз такое дело… (Открывает чемоданчик.) Я тебе, Таня, подарок привез из Лондона.

Т а н я (без интереса). Спасибо.

А н о х и н (достал игрушку). Вот видишь — трубочист. Тут нажмешь, и он двигается. Вот рукой машет. Смотри — кланяется, а сейчас головой качает, не хочет…

Ф о м е н к о. Игрушка, а с характером…

Маша берет у Анохина игрушку. Рассматривает.

А н о х и н (Тане). Значит, решила?

Т а н я. Да. Решила.

А н о х и н. Ну и хорошо. (Достает из чемодана сувениры.) Это тебе, Маша. А это вот тебе, Егор. Зажим для галстука. К новому костюму.

Ф о м е н к о. Хорошенький зажимчик.

А н о х и н. Хорошенький. Сейчас туристов привез из Лондона. Давно, говорят, мечтали побывать в Москве.

М а ш а. И ты все понял?

А н о х и н. Почти все.

М а ш а. Почти. Тебе нужно больше практиковаться в английском языке.

А н о х и н. Ты думаешь?

М а ш а. Это не я думаю. Это Нина Павловна говорит.

А н о х и н (взглянул на Машу). А где Гусевы? Где Колесников?

Ф о м е н к о. Гусев с супругой в театре, а доктор Айболит на заседании хирургического общества.

М а ш а. Папа Ваня, ты, наверно, есть хочешь…

А н о х и н. А чем вы нас кормить будете? (Подошел к Тане.) Татьяна, как твое мнение, будем ужинать?

Т а н я (посмотрела на отца). Доволен, что еду одна. У тебя прекрасное настроение. Тебе весело.

А н о х и н. Погода летная, рейс прошел безупречно, сели точно по расписанию. В таких случаях мне всегда весело. (Вдруг поцеловал Таню.) Давайте ужинать.

Звонок. Маша открывает дверь. Входит Н и н а П а в л о в н а. Она нарядно одета.

М а ш а. А-а, Нина Павловна! (Оглянулась, негромко.) Скажите папе Ване, что ему нужно больше практиковаться в английском языке.

Н и н а П а в л о в н а. Хорошо, скажу. (Проходит в столовую.) Добрый вечер.

А н о х и н. Гуд ивнинг, май тичер.

Н и н а П а в л о в н а. Гуд ивнинг. Чуть мягче окончание.

Маша делает ей знак.

Вам нужно больше практиковаться в английском языке.

Анохин бросает быстрый взгляд на Машу. Маша отвечает жестом — «Что я тебе говорила?».

Внимание! Прошу всех занять места. Включите радиолу. Поставьте вальс…

Все заинтересовались, даже Таня. Маша включает радиолу. Нина Павловна выходит в переднюю и открывает дверь.

Прошу вас!

Входит А л е к с е й. Он в смокинге, в туго накрахмаленной сорочке с бантиком, в черных туфлях. Строгий и безупречно элегантный Алексей с серьезнейшим видом останавливается в центре комнаты и чопорно кланяется.

А л е к с е й. Алексис Ромашкин. Юнион Советик.

Все аплодируют. Маша совершенно ошеломлена. Алексей подходит к ней, делает вид, что вставляет в глаз монокль.

Мадемуазель Мари?

М а ш а. Товарищи!..

Ф о м е н к о. Это вы когда ж прибыли?

А л е к с е й («светским» тоном). Только что. Самолетом из Женевы. Ишшо вопросы будут?.. (Улыбается.) Привет коллективу! (Здоровается со всеми за руку.) Здравствуйте, Таня. Здравствуйте, Иван Васильевич. Добрый вечер, Машенька. Бон суар, мсье Фоменко.

А н о х и н. Сразил. Всех сразил!..

А л е к с е й. Жалею, что по пути не удалось завернуть в Липецк. Представляете, в таком виде захожу в депо. Что б с отцом было?..

М а ш а (все еще под впечатлением). Ну, как вы там?

А л е к с е й. Конгресс прошел великолепно. Наша делегация была в центре внимания. Доклады вызвали огромный интерес.

М а ш а. Ну уж — огромный.

А л е к с е й. Уверяю вас. Академику Соболеву аплодировали несколько минут.

А н о х и н. И вы доклад сделали?

А л е к с е й. И я доклад сделал.

Н и н а П а в л о в н а (любуясь Алексеем). И какая же была тема вашего доклада?

А л е к с е й. Я доложил конгрессу об одной нерешенной задаче вариационного исчисления.

М а ш а (несколько разочарованно). Что же вы… рассказали о нерешенной задаче?

А л е к с е й (совсем по-мальчишески). А я ее решил.

М а ш а. Да-а?

А л е к с е й (так же). Да-а!

Н и н а П а в л о в н а. Друзья мои! У нас накрыт стол. В духовке ждут пироги. Просим всех к нам. Иван Васильевич…

А л е к с е й. Мы вас ждем. Не задерживайтесь! (Быстро уходит.)

Н и н а П а в л о в н а (кивнув вслед Алексею). Ну, что скажете?

Ф о м е н к о. Народ безмолвствует.

А н о х и н. Таня, пошли в гости.

Т а н я. Я потом приду.

М а ш а. Не потом, а сейчас же. Потом приду я.

Т а н я. А почему тебе не пойти вместе с нами?

М а ш а (посмотрела на часы). Я должна остаться. Я же тебе говорю — я потом приду.

Ф о м е н к о. Пошли, Таня. Ждут. Неудобно.

Бросив подозрительный взгляд на Машу, Таня уходит с Фоменко. Маша выходит на балкон.

Н и н а П а в л о в н а. Иван Васильевич, пойдемте.

А н о х и н. Вы так сейчас смотрели на Алексея Тихоновича, что можно было подумать, что это ваш единственный сын.

Н и н а П а в л о в н а (мягко). Уверяю вас — свойство многих людей печалиться чужими печалями и радоваться чужому счастью.

Анохин молчит.

Как долетели?

А н о х и н. Как всегда.

Н и н а П а в л о в н а. Идемте.

А н о х и н (не двигаясь с места). Иду… (С неожиданной строгостью.) Вас очень любят мои девчонки.

Н и н а П а в л о в н а (улыбнулась). Ну, идемте же.

А н о х и н. Иес.

Н и н а П а в л о в н а. Не так жестко. Иес.

Звонок. Кажется, ему не будет конца. Анохин отворяет дверь. Входит А л е к с е й. Он в крахмальной сорочке с бантиком и в тренировочных штанах.

А л е к с е й. Товарищи, в чем же дело?

С балкона входит М а ш а.

(Озабоченно.) Нина Павловна, у меня вопрос. Вы все понимаете. Скажите, если из духовки идет дым, это хорошо?

Н и н а П а в л о в н а. Боже мой!.. (Убегает. За ней идет Анохин.)

А л е к с е й. Ложная тревога. Никакого дыма. Мне просто захотелось, чтобы вы скорей пришли.

М а ш а. Идите. Я приду сама.

Алексей уходит. Маша выходит на балкон. Пауза. Звонок. Маша открывает дверь. Входит И г о р ь, снимает плащ.

И г о р ь. Здравствуйте, Машенька. (Оглянулся.) Мы одни?

М а ш а. Да. Заходите.

Они входят в столовую. Маша зажигает все лампы. Садитесь.

И г о р ь. Как официально!.. Совсем как тогда, в первый раз.

М а ш а. Ну… Что же вы хотели мне сказать?

И г о р ь. А ты не догадываешься?

М а ш а. Не говорите мне «ты». Ладно?

И г о р ь (улыбаясь). Хорошо, Мария… Михайловна. Если вы на этом настаиваете, я буду вам говорить «вы».

М а ш а (не принимая шутки). Так что же вы хотели мне сказать?

И г о р ь (после паузы). Я хотел вам сказать, Маша, что… я люблю тебя.

М а ш а (сухо). Вас.

И г о р ь. Нет, не вас. Тебя. Когда я пришел сюда впервые, я увидел твои глаза. Они были внимательны и чуть насмешливы. И мне вдруг стало страшно. Я боялся, что выдам себя, свое волнение. Я что-то говорил, если ты помнишь, что-то рассказывал, а мысль была одна, одна мысль — вот она рядом, моя судьба!

М а ш а. Но вы же тогда пришли к Тане.

И г о р ь. Разве?

М а ш а. Не шутите так. Мне неприятно.

И г о р ь. А потом, помните, вы попросили меня прийти, когда я позвонил.

М а ш а. И звонили вы Тане.

И г о р ь. Может быть… Не знаю.

М а ш а. А кто же знает, позвольте вас спросить?

И г о р ь. Почему ты сейчас такая?

М а ш а. Какая?

И г о р ь. Не такая, как всегда. Почему ты сейчас хочешь казаться хуже, чем ты есть?

М а ш а (пожав плечами). Скорей всего — для разнообразия. Я хочу казаться хуже, чем я есть, а вы — лучше, чем вы есть.

И г о р ь. За это я уже тебя благодарил.

М а ш а. За что? Не помню.

И г о р ь. У меня есть недостатки. Есть. Ты их замечаешь. Спасибо тебе за это. Согласись, если бы я тебе был совсем безразличен, ты бы не заметила ни моей самоуверенности…

М а ш а. Ни вашего равнодушия к Тане.

И г о р ь. Это правда. Я стал равнодушен к Тане потому, что я не равнодушен к тебе. И ты это почувствовала, я знаю. Когда здесь был твой отец… Кстати, он мне странно понравился. Это по-настоящему большой человек.

М а ш а. Ну и что?

И г о р ь. Ты безумно гордо сказала ему: «Он был на целине. Вот значок». Могло показаться, что ты мной гордишься. (Хочет взять Машу за плечи, но она отстраняется.)

М а ш а. Не надо.

И г о р ь. Смешная недотрога — вот ты кто.

М а ш а. Можно мне задать вам вопрос?

И г о р ь (улыбнулся). Как я себя чувствую? Я чувствую себя счастливым.

М а ш а. Вы любили Таню?

И г о р ь. Нет. Я не успел ее полюбить.

М а ш а. Значит, мне повезло.

И г о р ь. Если ты на меня не рассердишься, я тебе кое в чем признаюсь.

Маша молчит.

Я сегодня звонил твоему отцу, Михаилу Николаевичу.

Маша насторожилась.

Я застал его в гостинице. Правда, он торопился, разговор был короткий.

М а ш а. Что же был за разговор?

И г о р ь. Я сказал: «Здравствуйте, Михаил Николаевич. Не удивляйтесь. С вами говорит Игорь». Он говорит: «Простите, какой Игорь?» Я говорю: «Тот самый Игорь, который влюблен в вашу дочь».

М а ш а. Какой вы быстрый.

И г о р ь. Он говорит: «Вы что же, рассчитываете получить по телефону мое благословение?»

Маша облегченно вздохнула.

Я говорю: «Нет. Я только хотел сказать вам об этом как мужчина мужчине».

М а ш а (поморщилась.) А он что?

И г о р ь. Он сказал: «Извините, я очень тороплюсь». И все. Весь разговор. Но я на него не обиделся, Машенька. Твой отец очень занятой человек, я понимаю.

М а ш а (после паузы). Значит, так… Если он пожелает, чтобы я поехала туда к нему?

И г о р ь. Я поеду с тобой.

М а ш а. Если он скажет — оставайся в Москве?

И г о р ь. Я останусь с тобой в Москве.

М а ш а. А жить где?

И г о р ь. Я думаю, что для твоего отца это не проблема.

М а ш а. Хотя да, конечно. Он все может.

И г о р ь (улыбается). Ты ко всему еще, оказывается, и деловой человек.

М а ш а. Да, это у меня есть. Я очень деловой человек. Кроме того, я весьма наблюдательна и у меня признаки аналитического ума.

И г о р ь. Я знаю — ты умница.

М а ш а (после паузы). Так вот. Я должна вас огорчить.

Игорь замер.

Я все придумала. Все. Харитонов не мой отец.

Пауза. Игорь испытующе смотрит на Машу — «Что это, шутка?».

Что же вы теряете время и молчите? Почему вы не говорите, что это не играет роли?.. Харитонов ко мне не имеет отношения. Он просто хороший человек, который помог мне разглядеть вас и уберечь Таню от большой ошибки.

И г о р ь (не сразу). Вы решили… испытать меня.

М а ш а (с силой). Да. Но не сейчас. Раньше. Мне помог Харитонов, мне помог Гусев, хотя я его об этом не просила. Вы были так неосторожны. Смешно, но вас выдало яблочко, маленькое зеленое яблочко, которое вам настолько понравилось, что вы, не доев, бросили его в окно, полагая, что этого никто не заметит.

И г о р ь (достает сигареты). Ну, вот что…

М а ш а (брезгливо). Не надо. Не делайте вид, что вы хотите мне что-то сказать. Вам нечего сказать.

И г о р ь. Как я в вас ошибся…

М а ш а. А как я не ошиблась в вас!.. Мне вас жаль. Вы потеряли невесту с приданым. Уходите. Сейчас же уходите!..

И г о р ь. Я думал… вы человек, а вы всего-навсего лживая девчонка.

М а ш а. Уходите!..

Круто повернувшись, Игорь уходит. Маша бежит в переднюю, срывает с вешалки забытый Игорем плащ и, открыв дверь, выбрасывает его на лестницу. С силой захлопнув дверь, Маша возвращается в столовую. Она ходит из угла в угол, замечает на столе оставленную Игорем пачку сигарет, хватает ее и, выйдя на балкон, швыряет куда-то вниз. Входит в столовую. Включает телевизор. Слышна застигнутая с середины фраза: «…это упражнение прекрасно развивает мускулатуру плеч. Комплекс упражнений, который мы рекомендуем…» Выключает телевизор и ложится на тахту, закрыв руками лицо. Звонок. Маша его не слышит. Поворачивается ключ. Входит Т а н я.

Т а н я (из передней). Маша! Ты дома?.. (Нет ответа. Таня входит в комнату.) Что с тобой?

М а ш а (встает, обнимает Таню). Таня!.. Все хорошо. Успокойся. Он тебя совсем не любит.

Т а н я. Маша…

М а ш а. Сядь. Я тебе все объясню… Я ему верю, всегда верю…

Т а н я. Кому?

М а ш а. Папе Ване. Ты знаешь, когда я осталась сиротой, он вот такой взял меня в дом. Он любит тебя, любит меня… Он сразу не понравился ему. Ты говорила, что он придирается. А он старше, он умнее нас. Он понял, что он никого не любит, а только ищет себе места получше и поудобней.

Т а н я. О ком ты говоришь?

М а ш а. Об Игоре!.. Ты помнишь, когда включили телевизор и на экране появился Харитонов, все начали говорить, как они хорошо дружили, какой он был веселый, кем был и кем стал. И тогда мне в голову вдруг пришла мысль — а что, если…

Т а н я. Что?

М а ш а (быстро). Подожди. На другой день, когда Фоменко принес газету и я увидела фотографию Харитонова, я все решила окончательно.

Т а н я. Что ж ты решила?..

М а ш а. Я сказала Игорю, что Харитонов мой родной отец.

Т а н я. Почему ты это сказала?

М а ш а. У Игоря сразу засверкали глаза, и я поняла, что нужно действовать. Я поехала в гостиницу, дождалась Харитонова и рассказала ему все — о тебе, о папе Ване, а потом то, что я придумала. Тогда он сказал, что это ребячество, это несерьезно. А я сказала: «Михаил Николаевич, вы даже не понимаете, насколько это серьезно, сделаем как я прошу». А он говорит: «Ты меня извини, но это уж какая-то авантюра». А я говорю: «Если вы старый друг папы Вани — вы должны согласиться!..» Тогда он замолчал, а я все говорила, говорила. Я ему подробно рассказала, как доктор Колесников, Фоменко и папа Ваня играли сцену — какой он будет важный, когда придет к нам в гости. Он начал так хохотать, что я сразу поняла — он согласится и все сделает. Потом он пришел, а что было дальше, ты видела сама.

Т а н я. Все было очень странно.

М а ш а. Тебе было странно, а мне нет. Я заметила, как оживился Игорь, как он понес Харитонову телефонную трубку и при этом чуть не свалил аппарат, как он старался произвести впечатление. Помнишь, я как-то хотела положить ему в чай лимон, он сказал: «Не надо, я не люблю кислого». А когда ел гусевские яблоки, Игорь смотрел на Харитонова, и когда услышал, что ему понравилось, тоже начал есть и хвалить.

Т а н я. Но может быть, он это сделал из деликатности?

М а ш а. Как бы не так! Он выбросил яблоко в окно. Я это видела и сказала ему.

Т а н я. Сказала?

М а ш а. Десять минут тому назад, когда он был здесь.

Т а н я. Здесь был Игорь?

М а ш а. Сейчас ты будешь смеяться. Он только что объяснялся мне в любви.

Т а н я (тихо). Ты говоришь неправду.

М а ш а (с достоинством). Неправду я говорю только в исключительных случаях. Когда он сказал мне, что он меня любит, я сказала ему все!..

Таня молчит. На глазах у нее блестят слезы.

Т а н я. Как ты… на это решилась?.. Как ты все это могла сделать?

М а ш а (пожав плечами). Сама удивляюсь. Это я, наверно, так, от легкомыслия. (Горячо.) А что мне было делать? Прийти и сказать: Таня, не люби его, он ненастоящий, он тебя не любит. Ты бы сказала: не вмешивайся в мою личную жизнь.

Т а н я. А может, я бы этого не сказала.

М а ш а. Ну да!.. Знаем вас. Я видела, как ты на меня косилась, когда я разговаривала с Игорем.

Т а н я (думая о своем). Не я одна на тебя косилась.

М а ш а (вздохнув). Лучше не говори. Он ушел сердитый. Он, наверно, ничего не понял. Нам тогда до его отлета даже не удалось повидаться. Представляешь, идет конгресс в Женеве, он выходит на трибуну печальный, в своем тренировочном костюме. Все его спрашивают: «Что с вами?» А он грустно улыбается и говорит: «Знает ли международный конгресс математиков, что такое любовь?..»

Улыбаясь сквозь слезы, Таня обнимает Машу.

Занавес.

Квартира Анохиных. Стоят приготовленные чемоданы. Убраны раскладушки, и квартира от этого кажется заметно просторней. В столовой А н о х и н и Т а н я. Отец невнимательно читает газету, дочь занята сборами в дорогу.

К о л е с н и к о в в комнате девушек. Что-то негромко напевая, он укладывает в чемодан книги и прочие вещи.

К о л е с н и к о в. Тебе, Иван, перронные билеты продавать надо. Серьезно. Одни уезжают, другие приезжают.

А н о х и н. Я и то думаю, да вот кассирши нет.

К о л е с н и к о в. Что значит — нет? Найди.

Т а н я. Я все еще удивляюсь, папа, как это ты решился меня одну отпустить.

А н о х и н (не сразу). Когда изобрели автопилот, некоторые летчики так говорили: что нам теперь делать-то остается? Пустяки. Включи и сиди себе, по сторонам посматривай.

Т а н я. Вот и я с тобой так. Всю жизнь с автопилотом.

А н о х и н. И что — плохо тебе?

Т а н я. Я не говорю, что плохо. Но ведь летчик этот прибор, наверное, не на земле включает, а уже в воздухе.

А н о х и н (радуясь ходу Таниной мысли). Ну-ну-ну…

Т а н я. Он должен уметь сам взлететь, набрать высоту, да?

А н о х и н. И лечь на правильный курс. А там и автопилот можно включать. А можно и не включать. Держи штурвал и веди самолет по курсу. Ты пойми, чего я хочу. Ты ведь в первый полет уходишь. Нужно, чтобы и руки у тебя были сильные, и голова ясная, и зрение надежное. Видеть надо далеко.

Т а н я. А ты уверен, что все хорошо видишь?.. А если так — летишь, и вдруг впереди туча, и ты что, возвращаешься назад, уходишь от тучи?

А н о х и н. Когда возвращаюсь, когда ухожу, а когда и лечу напрямик.

Т а н я. Через тучу?

А н о х и н. Да. Но это когда в себе уверен.

Т а н я. И туча не очень страшная.

А н о х и н (улыбнулся). И так бывает.

Т а н я. Ты скажи, папа, откуда в тебе эта… подозрительность? Почему ты стараешься увидеть в человеке что-то плохое?

А н о х и н. Если бы мало тебя знал, я бы обиделся. Не то говоришь, Таня. Раньше всего я в человеке хорошее вижу, но и от плохого глаз не отвожу. А этой самой подозрительности пытались нас научить давно, когда ты на свет родилась. Учили и, слава богу, не научили. А сейчас нас, дочка, зоркости учат. А это дорогого стоит. (Помолчал.) Я ведь понимаю, к чему весь разговор. Ты об Игоре думаешь. Кстати, что это он перестал у нас бывать?

Т а н я. Не притворяйся наивным, папа. Ты все прекрасно знаешь. От Маши.

А н о х и н. Знаю. И я тебе так скажу — я не уверен, будет ли он моим зятем, но человеком он будет. В нем и хорошего немало. А там еще, гляди, поумнеет с годами, поймет, в какое время живет, какому делу служит. (Подходит к Тане, ласково похлопывает ее по плечу.)

Звонок. Анохин открывает дверь. Входит Ф о м е н к о.

Прибыл болельщик? Насладился?

Ф о м е н к о. Классная была игра. (Войдя в столовую, слышит негромкое пение Колесникова.) Федя, ты человек музыкальный, кто эту вещь сочинил? (Поет мелодию футбольных позывных.) Там-та-ра-ти-ра-та-ратим-та-рай. Не знаешь?

К о л е с н и к о в. Знаю.

Ф о м е н к о. Кто?

К о л е с н и к о в. Бетховен.

Ф о м е н к о. Чем свои шмутки перекладывать, ты бы лучше со мной на стадион съездил.

К о л е с н и к о в. Очень интересно.

Ф о м е н к о (с сочувствием). Понятно. Старость не радость. Расскажи нам, дедушка, как ты участвовал в русско-японской войне.

К о л е с н и к о в. Таня, возьми-ка листок бумажки. Я тебе анонимку продиктую за своей подписью.

Т а н я (улыбается). Адрес какой?

К о л е с н и к о в. К нему на строительство. В отдел кадров. «Товарищ начальник! Довожу до вашего сведения, что ваш работник, некий Фоменко Е. А., находясь в служебной командировке, все основное время проводит на стадионе».

Ф о м е н к о. Ты это не в отдел кадров посылай, а прямо начальнику строительства товарищу Логунову. Кстати, он сам ни одной игры не пропускает.

К о л е с н и к о в. Одна компания.

Ф о м е н к о. Ты вообще лучше со мной не связывайся, а то я тебе сейчас… (Трясет Колесникова за плечи.)

К о л е с н и к о в. Уйди. Уйди, я тебе говорю!..

Начинается возня.

Я тебя сейчас… травмирую. Ты у меня будешь знать.

Ф о м е н к о. Тише ты, дьявол!.. Искалечишь человека.

Звонок. Таня открывает дверь. Пришли с у п р у г и Г у с е в ы.

Т а н я. Идите скорей, увидите сеанс классической борьбы.

Гусевы и Таня входят в столовую.

К о л е с н и к о в (валит Фоменко на медвежью шкуру). Я тебя научу уму-разуму.

Ф о м е н к о (кряхтит). Ну до чего же здоров, окаянный!

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. Дети! Сейчас же прекратите возню.

К о л е с н и к о в (отпустив Фоменко, отдувается). Клавдия Герасимовна, он первый начал. Я укладывал свои вещи, литературу, а он навалился на меня, и вот пожалуйста.

Ф о м е н к о. Ябеда. Ты лучше на двор не выходи. Я тебе…

К о л е с н и к о в. Вот видите — опять.

Г у с е в. Клава, возьми их обоих в детский сад. Здоровые ребята. Развиты не по годам.

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. Я подумаю.

Г у с е в (Анохину). Билеты прокомпостировал. Скоро поедем.

А н о х и н. Не удалось задержаться?

Г у с е в (указал на жену). Море зовет.

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. Отдохнете от гостей, Иван Васильевич.

А н о х и н. Не устал я.

Т а н я. Вы папу не жалейте. Я вам один секрет выдам. Когда мы сюда переехали, папа на второй же день объявил, что потерял ключ от квартиры. Он мне с Машей говорит: «Вы старайтесь дома быть, когда я прихожу, чтобы было кому дверь открыть».

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. Можно новый ключ сделать.

Т а н я. Конечно. Но он не хочет, он любит, чтобы дома люди были. (Лезет к отцу в карман, вытаскивает цепочку с ключами.) Он ключа не терял. Вот он, ключ.

А н о х и н. А я его вчера нашел.

Т а н я (грозит пальцем). Папа.

Звонит телефон. Таня снимает трубку.

Да. Квартира Анохина. А кто вам нужен? (Посмотрела на отца.) Дома. Позвать?.. И Гусев здесь. Вам нужен Гусев?.. И Колесников здесь. (Заинтересовавшись, все слушают.) Фоменко тоже у нас. Конкретно — кто вам нужен? Все?.. А кто это говорит?

Анохин загадочно улыбается.

Один товарищ? Какой товарищ? (Пожав плечами, кладет трубку.) Говорит: «Спасибо, извините» — и повесил трубку.

Ф о м е н к о. Интересно, кто бы это мог звонить? Может, Маша?

Т а н я. Мужской голос.

Открывается дверь. В передней, никем не замеченная, появляется М а ш а.

Ф о м е н к о. От нее все можно ожидать.

Т а н я. Да нет же, это не Маша.

М а ш а (из передней). Я, я. Маша. (Войдя и приветственно помахав рукой, проходит в ванную комнату.)

Г у с е в. Странный какой звонок.

К о л е с н и к о в. Про всех спросил и повесил трубку?

Г у с е в. Знаете, это, наверно, кто? Харитонов.

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. Вот уж не думаю.

А н о х и н. А что? Все может быть.

Из ванной комнаты выходит М а ш а, держа обе руки ладонями вверх.

М а ш а. Что это такое?

Ф о м е н к о. Руки.

М а ш а. Правильно. А какие руки?

Ф о м е н к о. Разные. Одна правая, другая левая.

М а ш а. Правильно. А еще какие?

Т а н я. Чистые.

М а ш а. Умные. Мне сегодня мастер сказал: «У тебя, Маша, умные руки. Ты далеко пойдешь».

А н о х и н (ласково, с улыбкой). На руках?

М а ш а (смеется). Если надо, могу и на руках. Я гимнастикой занимаюсь. Хочешь, стойку сделаю?

А н о х и н. Обойдемся. До тебя уж тут была гимнастика.

Звонок. Маша открывает дверь. Входит Х а р и т о н о в.

М а ш а. Михаил Николаевич!..

Харитонов улыбается и, подмигнув Маше, делает непроницаемо строгое лицо. Маша отвечает понимающей улыбкой.

Х а р и т о н о в (войдя в столовую. Прежним тоном). Добрый вечер, товарищи.

Все несколько удивлены. Клавдия Герасимовна уходит на балкон.

А н о х и н (с преувеличенным радушием). Здравствуйте, Михаил Николаевич!.. (Идет навстречу гостю, и никто, кроме Харитонова, не видит его лукавой улыбки.) Очень рады, что вы еще раз, так сказать, нашли возможным уделить нам несколько минут.

Х а р и т о н о в. Перед тем как покинуть столицу, счел, понимаете ли, необходимым еще разок повидать своих старых товарищей.

А н о х и н. Очень тронуты. Очень. Садитесь, пожалуйста.

Харитонов садится, а Колесников прищурясь смотрит на Анохина. «Нет у тебя, братец мой, самолюбия!» — говорит его взгляд.

Х а р и т о н о в. Такие-то дела. (Взглянув на часы.)

Видя это, Фоменко шумно вздохнул.

Ну-с, что новенького, товарищи?

Ф о м е н к о (после паузы). Так ведь, собственно…

Х а р и т о н о в. Смелей, смелей, товарищ Фоменко. Рассказывайте, что хорошего.

Ф о м е н к о (разглядывая рисунок на стене). Да так. Все по-старому.

Х а р и т о н о в. Где работаете?

К о л е с н и к о в (сухо). Мы уже вам докладывали, товарищ Харитонов.

Х а р и т о н о в. Да-да. Помню, помню. Вы по-прежнему по медицинской части…

К о л е с н и к о в. А он в редакции. (Указывает на Гусева, который старательно перелистывает «Огонек».)

Х а р и т о н о в. Где-то на востоке, кажется?

Г у с е в («Это уж слишком!»). На Севере.

Х а р и т о н о в. Ах, да, совершенно верно, на Севере.

Пауза.

Г у с е в (Анохину). У тебя, случайно, нет расписания поездов?

Х а р и т о н о в. Куда ехать собираетесь?

Г у с е в (не глядя). В Гагры. Посмотри, Ваня, может быть, есть где.

Х а р и т о н о в. Отдыхать?

К о л е с н и к о в (с леденящей душу вежливостью). Товарищ Гусев решил провести отпуск на Черноморском побережье.

Х а р и т о н о в. Это неплохо.

Ф о м е н к о. Таня, давай будем собираться. На аэродроме за час надо быть.

Х а р и т о н о в. И вы отдыхать?

Т а н я. Я еду на практику. Писать. Работать.

Пауза.

Х а р и т о н о в. Одна?

А н о х и н. Одна.

Х а р и т о н о в. Ну что ж, товарищи, выходит, надо прощаться. Вот так…

М а ш а. Таким путем.

Харитонов посмотрел на Фоменко. Тот открыл и снова закрыл чемодан. Посмотрел на Колесникова. Тот изучает подкладку своего пиджака. Посмотрел на Гусева. Тот все еще листает журнал. И вдруг на лице Харитонова возникает озорная улыбка.

Х а р и т о н о в (закрыл лицо руками). Все! Конец. Больше не могу.

Все, кроме Анохина и Маши, крайне удивлены. Ничего не понятно. Что вдруг случилось с Харитоновым?

(Смеется.) Как же вам, чертям, не стыдно?.. Вы думаете, я не знаю, что вы обо мне говорили, когда я в тот раз отсюда ушел. Пойди, Иван, у лифтерши спроси. Я тогда спускался по лестнице и так зверски хохотал, что старуха от испуга в кабинку забежала и дверь за собой захлопнула.

Колесников, Фоменко и Гусев смотрят друг на друга, и постепенно на их лицах возникают улыбки. Клавдия Герасимовна вернулась с балкона.

Ф о м е н к о. Ну, я тебе скажу…

Х а р и т о н о в (Гусеву). А жена-то твоя даже не выдержала, в магазин заторопилась. Ну, что же вы молчите, голубчики? (Колесникову.) Что ты после моего ухода сказал? (Изображает.) «Какой был простой, веселый, а сейчас!..»

К о л е с н и к о в (чуть смущен). Это кто ж тебе доложил?

Х а р и т о н о в. Мои люди.

К о л е с н и к о в. Клянусь честью, это ее работа. (Указал на Машу.)

Ф о м е н к о. Она!.. Я же говорю — от нее все можно ожидать.

К о л е с н и к о в. А я-то, наивный человек, решил — один я артист. Оказывается — нет. Еще есть артисты.

Х а р и т о н о в. Знаю, как ты меня изображал. Сидел в шляпе за столом.

Колесников шутливо погрозил Маше кулаком.

К о л е с н и к о в. Значит, получил полную информацию?

М а ш а (смеясь). Со всеми деталями.

К о л е с н и к о в. Вообще говоря, у меня было подозрение…

Х а р и т о н о в. Не ври. Никакого у тебя подозрения не было. У тебя было такое лицо!

А н о х и н. Федя, не выкручивайся.

К о л е с н и к о в (играя «того» Харитонова). «Почему такая натянутая обстановка? Держитесь проще». А?..

Г у с е в. Честно говоря, у меня тоже сомнения были.

Х а р и т о н о в (весело). Видали — принц Гамлет. У него тоже сомнения были.

Ф о м е н к о. Ты знаешь, Михаил, что нас с толку сбило? Телефон.

К о л е с н и к о в. Звонили-то из Совета Министров.

Х а р и т о н о в. Все было сделано. Это Димка. Брат жены. Люсин брат младший. Я ему велел раза два позвонить, а он перестарался.

Ф о м е н к о. Разыграли все как в Художественном театре.

Х а р и т о н о в. Я ведь только исполнитель, а постановщик вон сидит. (Указал на Машу.)

Она встает и кланяется.

Т а н я. Смотрю я на вас и удивляюсь. Вы как студенты.

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. Ведь вам уж много лет.

Х а р и т о н о в. Не так уж и много, между прочим. (Гусеву.) А для тебя у меня новость. Приятная.

Г у с е в. Что?

Х а р и т о н о в. Был я на заседании Совета Министров. Кончилось заседание, подошел я к Никите Сергеевичу, рассказал ему в двух словах о твоих мичуринских дерзаниях на Крайнем Севере и угостил его яблочком.

Г у с е в. И что же?

Х а р и т о н о в. Никита Сергеевич попробовал, слегка поморщился (Гусев погрустнел), улыбнулся (Гусев несколько воспрянул духом) и говорит: «Есть эти яблочки пока еще нельзя (Гусев снова погрустнел), но поддержать человека уже можно».

Г у с е в (улыбается). Это правда, Михаил Николаевич? Правда, Миша?

Х а р и т о н о в. Правда.

Г у с е в. Ты слышала, Клава? (Харитонову.) Очень я тебе благодарен. (Пожал ему руку.) Годика через три-четыре такие вам яблочки привезу в Москву, ахнете!..

Звонит телефон. Таня снимает трубку.

Т а н я. Да. Кого? (Недоверчиво улыбается.) Михаила Николаевича? А кто его просит?

К о л е с н и к о в (бросается к телефону, выхватывает у Тани трубку). Кто вам нужен? Товарищ Харитонов, да? Михаил Николаевич, да? А как Люся поживает?.. Ах, вы не понимаете?

Харитонов берет у Колесникова трубку.

Х а р и т о н о в. Слушаю. Товарищ Макаров?.. (Улыбается.) А это тут маленькое недоразумение, я вам при случае расскажу. Так. Так. Хорошо. Прямо в управление делами? Благодарю вас. Всего доброго. (Положил трубку.)

К о л е с н и к о в. Это… что?.. Кто?..

Х а р и т о н о в. Из Совета Министров. (Анохину.) Я твой телефон дал, сказал, что буду здесь. (Все посмотрели на Колесникова.) Иван Васильевич, ты, как хозяин, на меня не сердись. Жалею, но должен срочно ехать. На этот раз серьезно. В сентябре буду в Москве, обязательно повидаемся. Посидим как следует, о жизни потолкуем, друзей вспомянем.

Тепло прощается со всеми. Подойдя к Маше, целует ее.

Будь здоров, громоотвод.

А н о х и н (провожая Харитонова). Это почему ты ее так?

Х а р и т о н о в. Помнишь, как на фронте бывало — огонь на себя. Вот так и она.

А н о х и н (понял. Кивнул, улыбаясь). Ну, до встречи, Михаил.

Харитонов уходит. Анохин возвращается в столовую.

(Весело.) Вот так, братцы. Таким путем.

Ф о м е н к о (Колесникову). «Как Люся поживает?»

Все смеются.

К о л е с н и к о в (Анохину). Значит, ты все знал про этот разговор?

А н о х и н. Знал.

К о л е с н и к о в. И нам не сказал. Все. Больше я в этом доме не жилец.

Ф о м е н к о (Тане). Подъем!.. Ну, Иван, будь здоров. Спасибо тебе за гостеприимство. В следующий раз буду в Москве, обязательно… остановлюсь в гостинице.

А н о х и н. Это почему же?

Ф о м е н к о. Тесно у тебя, понимаешь? Нет условий для отдыха. (Кивнул в адрес Колесникова.) Соседство опять же. (Прощается с друзьями, с Машей.)

Таня прощается с отцом. Стоят долго, глядя друг другу в глаза.

М а ш а. Я тебя провожу, Таня. Я с вами.

Т а н я. Не надо, Машенька. Когда прилечу — встретишь. Ладно?

Все выходят в переднюю.

А н о х и н. Счастливо вам долететь.

М а ш а. Таня, можно тебя на минуточку? (Хватает Таню за руку и тянет за собой в комнату. Быстро.) Ты на меня не сердишься?

Т а н я. Уже не сержусь.

М а ш а. Дай честное слово.

Т а н я. Честное слово.

М а ш а. Честное-пречестное?

Т а н я. Честное-пречестное. (Обняв Машу, идет в переднюю и, снова поцеловав отца, уходит вслед за Фоменко.)

Все вернулись в столовую. И вдруг звонок. Анохин открывает дверь. На пороге Ф о м е н к о.

Ф о м е н к о. Федя! Там в углу у окна спиннинг стоит. Я забыл. Давай скорей.

Колесников подает Фоменко спиннинг.

Спасибо. Как Люся поживает? (Уходит.)

К о л е с н и к о в. Ведь нарочно забыл.

Г у с е в. Нам, вообще говоря, тоже пора.

А н о х и н. Только не все сразу.

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. Я люблю на вокзал пораньше приезжать. Поехали, поехали.

Гусевы собирают вещи.

Г у с е в. Спасибо, Иван, за то, что приютил.

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а. Дело прошлое, когда мы ехали, я его уговаривала не беспокоить вас.

Г у с е в (жене). А что я тебе говорил? (Анохину?) Будешь в наших краях, дай знать.

Прощаются.

К о л е с н и к о в. Я, пожалуй, тоже тронусь.

А н о х и н. Я же сказал — не все сразу. Сиди.

Г у с е в (с чемоданом в руке). У меня к тебе вопрос, Федя.

К о л е с н и к о в. Слушаю.

Г у с е в. Ты врач, ты должен знать. Почему, когда я поднимаю чемодан, я чувствую тяжесть?

К о л е с н и к о в. Истощение организма. Склероз.

Г у с е в. Ясно. И последний вопрос.

К л а в д и я Г е р а с и м о в н а (уже в дверях). Леня, не морочь человеку голову.

Г у с е в. Вопрос очень важный.

К о л е с н и к о в. Ну?

Г у с е в. Ты случайно не знаешь, как Люся поживает?

К о л е с н и к о в. Тебе кланяется.

Г у с е в (смеется). Ну, довидзеня, как говорят поляки. (Уходит.)

А н о х и н. Словно сговорились — все в одно время уезжают. Знал бы, в дом не пустил.

К о л е с н и к о в. Маша, ты привет передай.

М а ш а. Кому?

К о л е с н и к о в. Не знаешь кому?

М а ш а (улыбнулась). Не знаю.

К о л е с н и к о в. Не знаешь — не надо. Кстати, у меня такое впечатление, что у него сердце не совсем в порядке.

М а ш а. Ничего подобного. Он здоровый человек. В волейбол играет. У него хорошее сердце.

К о л е с н и к о в. У кого?

М а ш а. Не знаю у кого.

К о л е с н и к о в. Вот и поговорили.

А н о х и н. Федя, у меня к тебе вопрос.

К о л е с н и к о в. Убью.

А н о х и н. Нет, я без смеха. Как думаешь, долго я еще летать смогу?

К о л е с н и к о в. Полетаешь.

А н о х и н. Если врачи намекать начнут, я тебе сразу сообщу. Ты пришли медицинское заключение, что, мол, давно меня знаешь, человек я здоровый…

К о л е с н и к о в. Пришлю. А еще лучше сам приеду. Ну, ладно, Иван…

Обнимаются.

А н о х и н. Будешь в Москве…

К о л е с н и к о в. Спасибо.

А н о х и н. И еще у меня к тебе вопрос.

К о л е с н и к о в. Ну, спроси, спроси, утешь свою душу.

А н о х и н. С какого вокзала едешь?

К о л е с н и к о в. Есть у тебя совесть. С Павелецкого.

А н о х и н. Ну, будь жив.

К о л е с н и к о в. Поскольку все здоровы, доктор может удалиться. (Уходит.)

Анохин и Маша вернулись в столовую.

А н о х и н. Вот и опустел наш постоялый двор. Мир, покой, тишина.

М а ш а. Смешно Колесников сказал — доктор может удалиться.

А н о х и н. Плохо нам с тобой, Машка. Все нас бросили.

М а ш а (не сразу). Она умная, приедет. И сильная.

Звонок. Маша отворяет. Входит А л е к с е й.

Алеша…

А л е к с е й. Как вы сказали?

М а ш а. Это я нечаянно. Здравствуйте, Алеша Тихонович…

А н о х и н (с балкона). Кто там пришел? (Входит в столовую.) А-а, сосед.

А л е к с е й. Иван Васильевич, вы разрешите…

А н о х и н. Что вы каждый раз спрашиваете? Звоните.

А л е к с е й. Спасибо. (Огляделся.) Как у вас тихо сегодня. (Набирает номер. Кладет трубку.)

М а ш а. Занято.

А л е к с е й. На этот раз действительно занято.

А н о х и н. Великое изобретение телефон. Если бы его не было, что бы вы делали?

А л е к с е й (смеется). Я бы изобрел что-нибудь другое.

А н о х и н. Хвалю за честность.

Звонок. Маша открывает дверь. Входит Н и н а П а в л о в н а.

Н и н а П а в л о в н а. Машенька, Алексей у вас?

М а ш а. У нас, у нас. Заходите.

Н и н а П а в л о в н а (входя в столовую). Добрый вечер, Иван Васильевич. (Алексею.) Вам только что звонил Кленов. Просил непременно ему позвонить.

М а ш а (с неожиданным огорчением). У вас включили телефон?

А л е к с е й (смущен). По-видимому.

Н и н а П а в л о в н а. А у нас его никогда не выключали. Что это вы все улыбаетесь?

М а ш а. Я где-то читала, что люди плачут по сходным причинам, а смеются по разным.

А л е к с е й. Это верно. Но сейчас-то мы, по-моему, смеемся по сходной причине.

Н и н а П а в л о в н а. О чем вы? Я не понимаю.

А н о х и н. Лирическая тайна. Маша, приглашай гостей садиться. Организуем чаек и посумерничаем вместе.

М а ш а. Гости, садитесь. Давайте до чая поговорим о чем-нибудь серьезном. (Алексею.) Вы ездили за границу, а подробностей мы никаких не знаем. Расскажите нам что-нибудь о высшей математике.

А л е к с е й. Это очень специальная тема. Боюсь, что вы не поймете.

М а ш а. Поймем.

А л е к с е й (улыбнулся). В конспекте одной студентки вместо «теория бесконечно малых» было написано «теория бесконечно милых».

А н о х и н. Это сложная теория.

М а ш а. Нам про студентку неинтересно. Вы о себе лучше. О чем вы на конгрессе говорили? Об одной… как ее… нерешенной задаче…

А л е к с е й. Вариационного исчисления.

М а ш а. Во-во. А что это такое?

А л е к с е й. Ну, скажем… Есть такое понятие — функционал. Примером функционала может служить длина кривой.

Анохин пристально смотрит на Нину Павловну, и она отвечает ему долгим взглядом.

Если кривая изменяется, то изменяется и длина кривой. Следовательно, длина является переменной величиной…

Маша гордо посматривает то на Анохина, то на Нину Павловну.

…зависящей от выбора функции, определяющей уравнение кривой, или, если речь идет о пространственной кривой, от выбора двух функций, определяющих уравнение кривой.

М а ш а. Кто бы мог подумать.

Н и н а П а в л о в н а. Не делай вид, что ты хоть что-нибудь поняла. Понять это невозможно.

А л е к с е й. Я же говорил.

А н о х и н. Ставь чайник, Маша.

М а ш а (задумываясь). Сейчас.

Н и н а П а в л о в н а. Я поставлю чайник. (Идет на кухню. Ставит чайник на плиту.) А где у вас спички?

Анохин идет на кухню. Молча достает из кармана спички, зажигает горелку. А в столовой тем временем продолжается разговор.

М а ш а. Это правда. Я ничего не поняла. Но когда вы со мной, не надо говорить только про то, как вы ободрали химиков в волейбол, и вообще про то, что всем понятно. Это, наверное, смешно, но мне очень приятно, что есть рядом человек, который и лучше меня, и лучше многих других знает, что примером функционала может служить длина кривой.

А л е к с е й. Машенька!.. (И вдруг, решившись, целует ее.)

Анохин и Нина Павловна возвращаются в столовую.

М а ш а. А сейчас я поставлю чайник.

А н о х и н. Опоздала. Чайник уже на огне.

А л е к с е й. Теперь я понимаю, почему звонил Кленов. Он еще днем предлагал пойти в кино. Давайте пойдем в кино. Все вместе.

М а ш а. А какая картина?

А л е к с е й. «Возраст любви». Вы видели, Нина Павловна?

Н и н а П а в л о в н а (не сразу). Нет. Все как-то не получалось.

А н о х и н. А может быть, не пойдем. Правда, я тоже не видел, но догадываюсь, о чем эта картина. О том, что любовь — удел молодых.

М а ш а. И вовсе нет.

Н и н а П а в л о в н а. Говорят, что у любви нет возраста. Она всегда молода.

А н о х и н. Если она настоящая.

Звонок. Маша открывает дверь, выходит на площадку и тут же возвращается с телеграммой в руке.

М а ш а. Папа Ваня, телеграмма.

Анохин берет телеграмму. Читает, улыбается. Потом, шагая по квартире, зажигает весь свет, в столовой, в комнате девушек, на кухне. И в квартире вдруг становится светло и празднично. Анохин вдобавок еще включает радиолу. Звучит музыка.

А н о х и н. Остаемся дома. Маша, готовь ужин, добывай раскладушки. Люди едут!

Занавес.

1959

К а т я Е р м о л а е в а — гвардии лейтенант, летчица, 23 года.

В а р в а р а Х о х л о в а — гвардии старший лейтенант, летчица, 24 года.

Т о с я Г о в о р к о в а — гвардии младший лейтенант, штурман, 22 года.

В о р о н ц о в а — гвардии майор, командир полка, 28 лет.

Т и х о м и р о в а — гвардии капитан, начальник штаба, 24 года.

Т о к а р е в а — гвардии младший лейтенант, 21 год.

П а в е л Ш о р о х и н — 25 лет.

С у в о р и н С е р г е й Н и к о л а е в и ч — писатель, 55 лет.

Х о х л о в В и к т о р В а с и л ь е в и ч — техник хлебозавода, муж Варвары, 26 лет.

А н т о н — парень из партизан, 20 лет.

К а п и т а н К о р н и е н к о, 28 лет.

З а х а р И в а н о в и ч — директор хлебозавода, 35 лет.

Г р и ш а — товарищ Хохлова по работе.

З о я }

К л а в а } — подруги Варвары Хохловой.

А н н а И в а н о в н а — мать Кати, 45 лет.

Г л а ш а — соседка, 50 лет.

Л а н с к о й — художник, 60 лет.

С т а р и ч о к с м а ш и н о й.

«П о л и ц а й», 40 лет.

Д в а н е м е ц к и х с о л д а т а.

Л е т ч и к и, ш т у р м а н ы, ж и т е л и г о р о д к а.

ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ

Землянка на аэродроме. Тяжелые балки, беленые стены. Топится трофейная печурка. На столе горит лампа из снарядной гильзы. На стене два портрета. Сталин в маршальском мундире и Марина Раскова. Лестница в пять ступенек ведет вверх, к выходу. Оттуда, из-за двери, слышен звук авиационных моторов. В а р в а р а сидит у печурки, она что-то читает. Т о с я над столом разбирает письма.

Т о с я. Ни в один полк столько не пишут, сколько нам… Варя, почему нам так много пишут? Смирновой… Елениной… Пасько… Ермолаевой… Еще Ермолаевой… Тихомировой… Кате Ермолаевой… Лейтенанту Ермолаевой… Лейтенанту Ермолаевой… Господи, сколько Кате Ермолаевой пишут, ужас!.. Она, конечно, красивая, но нельзя же столько писать, правда, Варя?.. Старший лейтенант Хохлова, вы меня слышите?

В а р в а р а. Ты послушай, Тося, что он пишет: «Ты за меня, пожалуйста, не беспокойся. Я нахожусь в тылу, со мной ничего случиться не может. Димочка здоров. Хлопочу насчет детского сада, если выйдет, то буду стараться на фронт, а то меня тут заботами окружают, называют семьей фронтовика, просто сил никаких нет…» До чего ж у меня супруг беспокойный?

Т о с я. А чего ж ты удивляешься? Жена — летчик, дважды орденоносец, а муж — в тылу, на хлебозаводе работает… У мужчин ведь тоже самолюбие имеется, странно…

В а р в а р а. Я ему писала, объясняла… «Витя, мы делаем общее дело, я воюю здесь, а ты там, и каждая твоя буханка хлеба — это снаряд…» Прямо так и написала.

Т о с я. Очень хорошо… Ага, мне письмо… Почитаем сейчас… Из института… Вот тоже пишут: «Весь наш факультет гордится тобой, дорогая Тося. Возвращайся с победой, кончай вуз…» — и так далее, и так далее… Знаешь, я сейчас вспомнила, когда в октябре сорок первого девушки из нашего института пошли добровольно на фронт, нас на вокзале все провожали и один наш студент с исторического, помню, сказал: «Вы, Говоркова Тося, типичная Жанна д’Арк!..» Ничего сказал, да?..

В а р в а р а. Красиво сказал.

В землянку входят две л е т ч и ц ы.

Т о с я. Лейтенант Ветрова, вам письмо.

В е т р о в а. Давай, давай, скорей.

Т о с я. Младший лейтенант Токарева, вам письма нету, но вам пишут.

Т о к а р е в а (проходит к печурке). Ладно. Подождем.

Т о с я. Ну, что погода?

Т о к а р е в а. Бывает хуже, но редко… Третья ночь, и все такая погода… Прямо надоело.

В землянку входит К а т я Е р м о л а е в а. Комбинезон, унты, шлем, сдвинутый чуть набекрень.

Т о с я. Товарищ лейтенант, вам девять писем…

К а т я (вздыхает). Опять?..

Т о с я. А как же?.. Ты красивая, твоя фотография в журнале была, тебе все и пишут…

В а р в а р а. Ты на разведку погоды ходила?

К а т я. Да.

В а р в а р а. Ну что?..

К а т я. Ничего хорошего. Над аэродромом и по маршруту на цель — ясно. В десяти километрах западнее аэродрома начинается туман. В общем, цель закрыта. Чаю Фрося не приносила?

В а р в а р а. Нет еще.

Т о с я. Что пишут, Катя? Прочти…

К а т я (просматривая письма). Что мне могут писать? «Многоуважаемая Катя, хотя мы с Вами и незнакомы…» Ну, это понятно. Дальше… «Товарищ Катя, когда я увидел Вашу фотографию, я понял, что нам обязательно нужно встретиться…» Слыхали, обязательно ему нужно со мной встретиться!.. И чего мне столько пишут, а?..

В а р в а р а. Нравишься, вот тебе и пишут…

К а т я. Ну да, вот этот — увидал мою фотографию и все забыл на свете, что у него есть работа, что сейчас война и что сейчас не такое время, чтобы вздыхать и в любви объясняться!..

Т о с я. Начинается…

Ветрова и Токарева выходят. Катя смотрит им вслед.

К а т я. Видала, Нина Токарева пошла. Выкрасила подшлемники в голубой цвет. Это, видите ли, ей к лицу… Ерунда какая… Вот. Еще письмо… Смотрите — стихи…

Т о с я. Кто же это пишет?..

К а т я. Ефрейтор Захаркин… Первый раз слышу.

В а р в а р а. Чего ж он пишет, Захаркин?

К а т я. «Здравствуй, небо голубое, здравствуй, белы облака, здравствуй, гвардии девчата, вам привет из артполка. Как у Гитлера машина скоро вся разломится, разрешите, девушки, с вами познакомиться…» Видали, куда тянет?

Т о с я. Дальше, дальше.

К а т я. «…Со своей артбатареи посылаю вам привет. И прошу вас, дорогие, чтобы дали мне ответ. Сам я парень неженатый, не поэт и не артист, вам хорошего желаю и душой всегда я чист…»

В а р в а р а. Ай да Захаркин, вы смотрите, какие стихи писать наловчился.

К а т я. Писать-то он наловчился, а вот стрелять-то, пожалуй, вряд ли… (Откладывает письмо. Его берет Тося.)

Т о с я. Что ж ты не дочитала?.. «Сам я на фронте с июля сорок второго, имею орден Славы третьей степени и медаль «За отвагу». Видишь — отважный жених, а ты читать не хочешь!..

К а т я (читает новое письмо). Вот… пожалуйста — работник финансового сектора, предлагает руку и сердце. Извольте радоваться…

Т о с я. Надо ответить.

К а т я. Кому?

Т о с я. Да вот хотя бы ему, этому финансовому… А то, знаешь, человек расстроится и начнет на нервной почве не те цифры ставить… Давай ему ответим, Катя…

К а т я. Хорошо. Пиши. Я тебе буду диктовать. (Достает папиросу и кресало. Высекает огонь и закуривает.) «Уважаемый товарищ! Ознакомившись с вашим письмом…»

Т о с я. Как, как? Ознакомившись? Это что-то очень официально.

К а т я. Пиши, а то вообще не буду отвечать.

Т о с я. Хорошо, хорошо, пишу.

К а т я. «…Я хочу сказать вам, что в наши суровые дни — все свои силы…»

Т о с я. …и всю свою страсть…

К а т я. Ладно «…и всю свою страсть нужно отдавать работе в тылу… На вашем финансовом участке. Желаю вам успеха. С приветом. Гвардии лейтенант Ермолаева».

Т о с я. Охо-хо!.. (Вздыхает.)

К а т я. Что?

Т о с я. Может, добавить насчет выполнения плана?

К а т я. Можешь добавить. (Уходит.)

Т о с я. Слыхала?

В а р в а р а. Да.

Т о с я (рвет письмо). Не будем расстраивать работника финансового сектора. (Смотрит на часы. Садится на скамеечку у печурки.) Странно как получается. Наверно, и у мужчин тоже так: не летаешь — о доме думаешь, о любви, о жизни, какая она была и какой еще будет… Это, наверно, так — от свободного времени…

В а р в а р а. А вот Катя о любви совсем не думает. А я ей не верю. Это она нарочно… Не пойму я этого все-таки. Мне думается — я и летать бы не могла, если б той жизни и той любви, о которой думаем, не было.

Т о с я. Смотри, ведь красивая, а она все другой казаться хочет… «Девочки, для всего придет свое время». Не могу я ее слушать. Чего-то вдруг курить начала. Кресало себе какое-то завела, высекает огонь. За ней не доглядишь, она себе, пожалуй, чего доброго, и усы отпустит…

В а р в а р а. А помнишь, она рассказывала, когда еще в техникуме училась — влюбилась в одного парня в первый раз в жизни. Такой это был замечательный парень, с ней вместе учился. Как его звали, сейчас вспомню.

Т о с я. Павел.

В а р в а р а. Да, да, Павел. И вот война их разлучила, и все кончилось…

Т о с я. Могли бы переписываться.

В а р в а р а. Она его след потеряла. Может, он где на фронте или в тылу — поезда рвет, а может, погиб. Иначе чего ж не пишет…

Т о с я. Он-то, может быть, и мог бы писать, но ведь она, знаешь…

В а р в а р а. А что?

Т о с я. Здравствуйте, чего ей переписываться, когда, говорит, сейчас время ненавидеть, а любить, говорит, время придет потом…

В а р в а р а. Да… характер.

Т о с я. Жанна д’Арк. Прямо даже обидно, честное слово!

В землянку входит Д е в у ш к а из столовой. Она принесла чай.

Д е в у ш к а. Товарищ старший лейтенант. У нас сейчас «дуглас» сел на вынужденную.

В а р в а р а. Ну?.. Пошли, штурман, посмотрим.

Уходят.

Девушка расставляет посуду и что-то напевает. Может быть, это — «Только раз бывают в жизни встречи». В землянку входят К а п и т а н, С у в о р и н, П а в е л, В а р в а р а, Т о с я, В е т р о в а, Т о к а р е в а.

Пожалуйста, проходите. (Девушке.) Фрося, обеспечьте еще чаю.

Д е в у ш к а (уходя). Есть.

В а р в а р а. Садитесь, пожалуйста, товарищи.

К а п и т а н. Благодарю. Будем знакомы. Капитан Корниенко.

В а р в а р а. Гвардии старший лейтенант Хохлова. Знакомьтесь, младший лейтенант Говоркова, лейтенант Ветрова, лейтенант Токарева.

Знакомятся.

С у в о р и н. Суворин, Сергей Николаевич — писатель или корреспондент, как вам будет угодно.

П а в е л. Шарохин.

К а п и т а н. Хорошо у вас здесь. Порядок. Чистота. Цветы. Товарищ писатель, видите — цветы…

С у в о р и н. Да. Здесь много женщин, а отсюда, видимо, все качества…

Д е в у ш к а вносит чай и уходит.

В а р в а р а. Кто хочет чаю?

К а п и т а н (ему все здесь нравится). Все хотят чаю. Как же мы можем отказаться от чаю в таком прекрасном обществе? Правильно я говорю, товарищ писатель?..

С у в о р и н. Разумеется. Нас к вам сюда привели небесные силы. Туман, знаете, вот мы здесь и сели…

К а п и т а н. Я всю войну воюю, а вот туману сегодня впервые, можно сказать, обрадовался…

Т о с я. Да?.. А нам туман совершенно ни к чему.

К а п и т а н. Это как же вас понимать?

Т о с я. Очень просто. Когда туман — мы работать не можем.

С у в о р и н. Простите, а вы в качестве кого работаете?

Т о с я. Я штурман. Штурман экипажа старшего лейтенанта Хохловой.

С у в о р и н. Простите, что же это, это, значит, вы, так сказать, непосредственно летаете?

Т о с я. Ага.

В а р в а р а. Она непосредственно летает, непосредственно водит самолет по курсу и непосредственно бомбит немцев…

С у в о р и н. И это самое… И давно вы это так?..

Т о с я. Давно. Почти два года.

В а р в а р а. У младшего лейтенанта Говорковой четыреста девяносто боевых вылетов.

С у в о р и н. Четыреста девяносто боевых вылетов у этой девушки?..

В а р в а р а. Точно.

С у в о р и н. Ну, я вам скажу…

К а п и т а н. Вот вы и растерялись, товарищ писатель. Понятное дело… Я про себя скажу. Когда я узнал, что такой необыкновенный полк имеется, я подумал и сам себе сказал: Корниенко, это несерьезно!.. А потом, как поглядел я на их работу, как эти девушки немца бьют, и сам себе сказал: Корниенко, бери свои слова обратно…

Т о с я. Ну и что, взяли их обратно?

К а п и т а н. Взял, товарищ младший лейтенант.

Т о с я. Вот и хорошо.

К а п и т а н. А вы чего ж улыбаетесь?.. Вы знаете. Я вообще вам могу признаться, что на меня девушка может оказать огромное влияние…

Т о с я. Да что вы?..

К а п и т а н. Точно. Вот приведу вам пример. Однажды ночью, когда наши части стояли в обороне на реке Миус, над линией фронта низко-низко прошел самолет типа «У-2». Над самыми окопами летчик убрал газ, и вдруг мы слышим сверху пронзительный женский голос: «Вы чего там сидите, черт вас возьми?.. Мы бомбы возим, бомбим фрицев, а вы не наступаете!..»

Ну, не знаю, конечно, поэтому или не поэтому, но в эту же ночь подразделение нашей пехоты перешло в наступление, захватило несколько блиндажей и дотов противника… А после командующий приказал найти девушку, которая нас сверху ругала, чтобы объявить ей благодарность… И между прочим, девушки этой мы не нашли. Это, случайно, не вы были?

Т о с я. Нет, не я… Но это была девушка из нашего полка. Катя Ермолаева.

П а в е л. Как вы сказали?

Т о с я. Катя Ермолаева.

П а в е л. Понятно.

С у в о р и н. Вы знаете, я вас слушаю и, кажется, чего-то все-таки не понимаю.

К а п и т а н. А вы, товарищ писатель, еще слушайте, смотрите и удивляйтесь. Такая уж у вас служба.

В а р в а р а. А чему ж тут удивляться?..

С у в о р и н. Помилуйте, это как же — чему удивляться? В нынешнюю войну я впервые выезжаю на фронт. Но я бывал на той войне. Пятнадцатый и шестнадцатый годы я провел на фронте, будучи корреспондентом газеты «Русское слово». Помните, была такая газета?

Т о с я. Здесь никто не помнит эту газету, товарищ писатель. Мы все родились позднее…

С у в о р и н. Да… Ведь я вдвое старше вас. Видите как, вас еще на свете не было, а я сидел в штабе генерала Брусилова, писал корреспонденции… И уж конечно не подозревал, что через три десятка лет забросит меня судьба вот сюда, к вам… Объясните вы мне, ради бога, откуда вы такие появились?

Т о с я. Мы пришли отовсюду — из Осоавиахима, из гражданского воздушного флота, из вузов, из техникумов… Пришли такие молодые, как, например, Нина Токарева, ей было семнадцать лет, вон она сидит, и пожилые, в основном двадцатидвухлетние… У нас тут много москвичей и саратовцев. Были из Киева, из Керчи, из Калинина. Все мы по призыву ЦК Комсомола собрались в городе Энгельсе, на Волге, чтобы потом под Моздоком воевать за Сталинград и Москву, а на Таманском полуострове драться за Керчь и за Киев… Вы слышали про Марину Михайловну Раскову?

С у в о р и н. Разумеется.

Т о с я. Вот она и создала наш полк… Мы все ее любили очень. Хорошая она была — строгая и ласковая… Вот и все. Видите, как я вам много рассказала… А вы, значит, в основном военный корреспондент?..

С у в о р и н. Нет. В основном я писатель, беллетрист, прозаик…

В а р в а р а. А можно вас спросить, какие вы книги написали?

С у в о р и н. Пожалуйста… Я вам кое-что и покажу. Что с собой захватил. Вот. (Передает девушкам несколько своих книг.)

В а р в а р а. Эту книгу вы написали? Это ваша книга?

С у в о р и н. Моя.

В а р в а р а. Да мы же в полку все ее читали. Мы очень любим эту книгу…

С у в о р и н. Приятно слышать.

Т о с я. И это ваша книга? Хорошая книга. Я ее два раза читала.

К а п и т а н. Видите, товарищ писатель, оказывается, вы здесь, на фронте, человек известный. Вас здесь все знают, любят…

С у в о р и н. Вы уж, товарищ капитан, меня не захваливайте.

К а п и т а н. Я вам даже завидую, честное слово. Написали книгу и завоевали любовь…

Т о с я. А вы попробуйте, товарищ капитан, может, и вы сумеете…

К а п и т а н. Что? Завоевать любовь?

Т о с я. Нет. Написать книгу.

Все смеются.

Т о с я (Павлу). А вы тоже писатель?

П а в е л. Нет. Я в основном читатель.

Т о с я. Вы военный?

П а в е л. Да нет…

Т о с я. А почему вы не военный?

П а в е л. Да так уж… Был военный, а теперь невоенный.

Т о с я. Почему?

П а в е л (уклончиво). А я это… освобожден.

Т о с я. Почему?

П а в е л. По состоянию здоровья.

Т о с я. Да? По какой статье?

П а в е л. Вы до войны не прокурором работали?

Т о с я. Нет. Я училась в университете… Так по какой же вас статье освободили?

П а в е л (тянется за сахаром). По десятой… Больше вопросов нет? (Улыбается.)

Т о с я. Нет.

С у в о р и н. Когда я еще в Москве был, мне говорили: на этом участке фронта вы увидите много интересного. Это, значит, вас имели в виду… Скажите, а нельзя ли?..

В а р в а р а. Что?..

С у в о р и н. Нельзя ли связаться как-нибудь с политотделом армии, чтобы мне разрешили задержаться у вас?

В а р в а р а. Можно, конечно.

С у в о р и н. А вы не возражаете?

В а р в а р а. Я не возражаю, но это не от меня зависит. Поговорите с командиром полка.

С у в о р и н. А он у вас строгий?

В а р в а р а. Не он, а она.

С у в о р и н. Как «она»? И командир полка «она»?.. Знаете что, капитан, я остаюсь здесь. Я отсюда пока никуда не поеду.

К а п и т а н. Так… Один попутчик отстал. Это все туман наделал. Скорей бы уж он рассеялся, а то я чувствую, я отсюда один полечу.

В землянку входит К а т я. Останавливается, отдает честь.

К а т я. Здравствуйте, товарищи. (Снимает шлем.)

С у в о р и н (капитану). Небесное создание!

Варя и Тося переглядываются.

К а т я (достает папироску и кресало). Погода постепенно налаживается… (Высекает огонь. Вспыхивают две зажигалки.)

С у в о р и н и К а п и т а н. Пожалуйста.

К а т я. Спасибо. Я сама. (Новые попытки. Наконец фитиль загорелся. Прикуривает.)

С у в о р и н. Садитесь, пожалуйста.

К а т я. Ничего, благодарю вас. Не беспокойтесь. (Курит и обеими руками поправляет волосы.)

Павел встает, подходит к Кате, вынимает у нее изо рта папиросу и гасит ее о выступ балки.

(Растерянно.) Вы что это?.. (Отворачивается.)

П а в е л. Не надо вам курить. Это вам не идет. Красивая, молодая девушка — и вдруг курит…

К а т я. Вы извините, но это мое личное дело. (Берет вторую папиросу.)

П а в е л. Катя. Не надо тебе курить. (Берет ее за плечи.)

К а т я. Что еще за Катя?

П а в е л. Катя, не надо тебе курить.

Она резко оборачивается, смотрит на него и всплескивает руками.

К а т я. Павел!.. Паша!..

Тося и Варвара одновременно встают и сразу садятся.

С у в о р и н. Мне подсказывает мой жизненный опыт, друзья мои, что мы являемся свидетелями необычайной встречи…

П а в е л. Да, вы не ошиблись, товарищ писатель. Произошла удивительная встреча. Правда, Катя?

К а т я. Да… Я уж прямо не знаю. Что это?.. Откуда ты явился?

П а в е л. Да вот прилетел.

К а т я. Мы вместе учились в семилетке и в техникуме… А вот сейчас встретились…

П а в е л. Видите, как получилось.

К а т я. Да… Неужели это ты? Прямо не верится, честное слово…

С у в о р и н (встает). Мой жизненный опыт подсказывает мне, что часть присутствующих должна пойти проверить, не рассеялся ли туман…

К а п и т а н. Точно.

Все, кроме Кати и Павла, выходят.

К а т я. Смотри, как получилось, а?.. Чего-то все ушли…

П а в е л. А ты мало изменилась… (Любуется ею.)

К а т я. Нет, это тебе кажется… Я очень изменилась…

П а в е л. А я не вижу.

К а т я. Мало ли что.

П а в е л. До чего ж я удивился, Катя, когда узнал, что ты здесь, в этом полку…

К а т я. Чему ж ты удивился?

П а в е л. Да ведь я раньше за тобой никогда не замечал ничего такого…

К а т я. Чего такого?

П а в е л. Ну, такого, военного.

К а т я. Да. Раньше мы были совсем другие. Учились, задачи друг у друга списывали, песни пели. А сейчас все другое. И мы сейчас уже не те. Мы строже стали, Павел.

П а в е л. Да уж я вижу, вот ты какая…

К а т я. Какая? Самая обыкновенная… У нас все такие, в полку. Все любят Родину, и все ненавидят фрица, и никто не жалеет своей жизни… А ты, наверно, думаешь — девчонки, да?

П а в е л. Нет. Я этого совсем не думаю.

К а т я. А я смотрю — ты все такой же.

П а в е л. Нестрогий, довоенный, да?

К а т я. Не знаю. Но я все равно очень рада, что мы встретились.

П а в е л. Вот и хорошо. А у тебя никаких… этих… изменений?..

К а т я. Что?

П а в е л. Ты, может быть… замуж вышла?

К а т я. Замуж? Действительно… Знаешь, Павел, когда враг еще не разбит, об этом вообще говорить не надо. Что ты на меня так смотришь?

П а в е л. Ничего. Просто так… Сколько же мы с тобой не виделись?

К а т я. С сентября сорок первого…

П а в е л. Долго.

К а т я. Да… А ты что, на фронте не был? (Распахивает его куртку.)

П а в е л. Как тебе сказать? Вообще-то…

К а т я. Понятно… Кого-нибудь из ребят видел?

П а в е л. Да так, кое-кого.

К а т я. Да?

П а в е л. Угу.

Пауза.

Как воюешь? Награждена?

К а т я. Да. Три ордена у меня.

П а в е л. Молодец.

В дверях появляется Д е ж у р н а я.

Д е ж у р н а я. «Дуглас» выруливает, товарищ лейтенант.

К а т я. Хорошо. Идите. Видишь, как получилось. Нашелся и опять потеряешься. Прилетел и опять улетаешь.

П а в е л. А тебе не хочется, чтобы я улетал?

К а т я. Не знаю… А если не хочется?

П а в е л (спокойно). Тогда я останусь.

К а т я. Действительно? Как же это ты, интересно, останешься?

П а в е л. Да так, останусь… Ведь у меня здесь родные недалеко, в станице. Поживу у них и обратно поеду.

К а т я. Я тебя не понимаю. Ты это, может быть… из-за меня остаться думаешь, то ты учти, что это не техникум, Павел, и не семилетка, а война.

П а в е л. Да, об этом я знаю. Из газет.

К а т я (протягивая ему руку). Ну, ладно, Павел. Я понимаю, ты шутишь. Мы сейчас с тобой расстанемся, но мы обязательно встретимся. Слышишь?

П а в е л. Знаешь, Катя, я вот сейчас еще подумал и решил все-таки остаться…

На пороге появляется К а п и т а н.

К а п и т а н. Пошли в машину, летим.

П а в е л. Счастливого полета, капитан.

К а п и т а н. Что?

П а в е л. Я остаюсь здесь!

К а п и т а н. Слушайте, товарищи. Я ж так всех попутчиков растеряю. Писатель остался, вы тоже… (Уходя.) Девушки, срочно ведите меня к самолету, а то я тоже останусь.

Дверь закрывается.

К а т я. Что это происходит? Я ничего не понимаю.

П а в е л. Ничего особенного. Твой старый товарищ Шарохин Павел Федорович решил с тобой не расставаться.

К а т я. Послушай, Павел, что это за шутки?

П а в е л. Пойдем, Катя, проводим самолет. (Выходит.)

Катя растерянно идет за ним. Дверь закрывается.

В землянку входит Д е в у ш к а. Она убирает посуду.

Д е в у ш к а (запевает). «Только раз бывают в жизни встречи, только раз кружится голова…»

Входят Т о с я и В а р в а р а. Тося взволнована.

Т о с я. Ты знаешь, что такое десятая статья?

В а р в а р а. Нет. А что?

Т о с я. Сядь.

В а р в а р а. Что?

Т о с я. Сядь. Десятая статья это острое психическое расстройство.

В а р в а р а. Что?

Т о с я. Человек ненормальный. Это печально, но это факт. Хоть бы он скорей улетел, а то наломает дров напоследок.

В а р в а р а. До чего же мне Катю жалко… А может быть, ты ошиблась, Тося?

Т о с я. Сама читала расписание болезней пять минут назад.

В а р в а р а. Только не надо Кате говорить. Чего зря расстраивать.

Т о с я. Конечно.

Слышен гул пролетающего «Дугласа».

В а р в а р а (идет к двери). Сейчас будем выруливать. Пошли.

В дверях появляется К а т я.

К а т я. Девушки… Я что-то ничего не понимаю.

Т о с я. А что?

К а т я. Павел остался. И почему остался, не могу понять.

Т о с я. Что ж тут не понимать? Лично нам все ясно.

Занавес.

Горница в станичной хатке. Чисто побелены стены. Стол командира полка и рядом второй, длинный, для летного состава. На стене карта-десятиверстка. В углу кабинета — хозяйский буфет. На столике у окна в банке ветка цветущей яблони. За окном — сад. Вечереет. В кабинете за столом над картой — командир полка гвардии майор В о р о н ц о в а — черный кожаный реглан, берет со звездочкой, ярко начищенные сапоги. Входит капитан Т и х о м и р о в а — начальник штаба.

Т и х о м и р о в а. Товарищ майор. Телеграмма от полковника Черевичного с НП.

М а й о р. Давай. Ну, что он? (Читает телеграмму.) «Полк работал хорошо. Бомбили эффективно. В 2.25 и 4.10 отмечены взрывы большой силы». Начальник штаба, чьи экипажи бомбили в 2.25 и 4.10?

Т и х о м и р о в а (смотрит в журнал). 2.25 — Хохлова, Говоркова, 4.10 — Речнева, Олейникова.

М а й о р. Ладно. Что-то я хотела тебя спросить. Да. Как там писателя устроили?

Т и х о м и р о в а. Все в порядке, товарищ майор. Он очень обрадовался, когда узнал, что генерал разрешил ему у нас побыть. Не думал, говорит, не гадал, что буду жить в гвардейском женском полку.

М а й о р. Ты знаешь, все-таки приятно, что это настоящий писатель. А то, помнишь, был этот корреспондент, и все его одни сенсации интересовали. Писатель — он поймет этот, ну, как тебе сказать…

Т и х о м и р о в а. Внутренний мир.

М а й о р. Вот именно, внутренний мир, душу девушек наших, понимаешь?

Т и х о м и р о в а. Да. Когда мы шли, я его провожала, он меня все расспрашивал. Почему-то очень удивился, когда узнал, что я добровольно ушла на фронт с четвертого курса МГУ. «Вы, — говорит, — удивительные все, вы, — говорит, — девушки доброй воли». Расспрашивал, что всего трудней было. Я ему говорю, что всего трудней руководить было, когда назначили начальником штаба. Ведь в вузе какая демократия была, и вот я ему говорю, нужно было привыкнуть к тому, что при моем появлении все вставали, отдавали честь, просили разрешения обратиться… Вообще я сказала, что трудности были.

М а й о р. Ну, а он что?

Т и х о м и р о в а. Он вопрос задал, товарищ майор. Интересно, говорит, с момента, как вы ушли на фронт, ваши интересы, вкусы, стремления не изменились? Не стали ли вы сугубо военным человеком?

М а й о р. Ну-ну… Все этим интересуются, между прочим.

Т и х о м и р о в а. Я говорю, что я стала военным человеком, одела погоны, но, когда приехала в Москву, в отпуск, выяснилось, что все в порядке, все по-прежнему. И интересы не изменились. Волновало все то, что волновало и интересовало раньше — и музыка, и книги, и театр.

М а й о р (улыбаясь). Ну, как он, успокоился?

Т и х о м и р о в а. Вполне… Потом спрашивает — а как, не скучаете по дому? Ведь девушкам, говорит, свойственны такие эмоции…

М а й о р. Ну-ну, интересно.

Т и х о м и р о в а. Я ему говорю. Когда ночью сидишь на старте, льет дождик, ветер, нет погоды, вдруг чувствуешь — хочется домой, но не уехать, не оставить военную службу, свой штаб, нет, — а просто так, ну наивно как-то, по-девичьи — хочется домой. В смысле «к маме»… А вообще я ему говорю, жить в тылу я бы, кажется, сейчас не смогла.

М а й о р. Интересно. А ты знаешь, что он мне вчера ночью сказал. Он пришел на КП, у меня все экипажи ушли на задание — вдруг он говорит: «Я слышал, — говорит, — что ваш муж рядовой инженер?» «Да», — говорю. «А вы, — говорит, — майор, у вас четыре ордена, у вас, — говорит, — военная слава. Кто же теперь в вашей семье главный?» Я говорю: «В моей семье главный — муж. Я, — говорю, — я не хочу быть главной в семье…» Он говорит: «Почему?» А я говорю: «Вот если бы вы были женщиной, вы бы это поняли, всю мою психологию…»

Т и х о м и р о в а. А он что?

М а й о р. А он засмеялся и говорит: «Ну, если б я был женщиной, да еще молодой, я бы не занимался психологией, а записался бы в ваш полк и летал бы немцев бомбить».

Входит Т о с я. Она в гимнастерке, в галифе, в сапогах. С орденом боевого Красного Знамени.

Т о с я. Товарищ гвардии майор, разрешите обратиться к капитану?

М а й о р. Обращайтесь.

Т о с я. Товарищ гвардии капитан! Ваше задание выполнено. Вот карта.

Т и х о м и р о в а (берет карту). Хорошо. Спасибо. (Выходит.)

Т о с я. Разрешите идти, товарищ майор?

М а й о р. Подождите… Вот вас полковник Черевичный хвалит. Телеграфирует, что хорошо отбомбились.

Т о с я. Это, наверно, во второй вылет, в 2.25.

М а й о р. Да.

Т о с я. Приличный взрыв был. Это мы, вероятно, в склад бомбочку положили…

М а й о р. Ладно. А похудела почему?

Т о с я. А я не похудела, товарищ майор. Это я просто спала мало.

М а й о р. Почему?

Т о с я. А я лежала все и думала.

М а й о р. О чем, интересно знать? Садитесь.

Т о с я. Вы знаете, товарищ майор, мне Катю Ермолаеву жалко…

М а й о р. А что такое?

Т о с я. У нее вчера встреча состоялась такая…

М а й о р. Это что, пассажир с «Дугласа»?

Т о с я. Да.

М а й о р. Я его видела.

Т о с я. Да? И ничего не заметили?.. Вы знаете, товарищ майор… Он ненормальный человек.

М а й о р. Ну?.. Я не заметила.

Т о с я. Он сам говорил, что освобожден от армии по десятой статье — «психические заболевания». Очень жаль парня, а еще больше Катю. Помните, она о нем рассказывала, и так вот вышло… Вы знаете, товарищ майор, ей даже, по-моему бы, говорить об этом не надо. Чтобы не расстраивать.

В дверь стучат. Голос Павла: «Разрешите?»

М а й о р. Войдите.

Входит П а в е л.

П а в е л. Здравствуйте, товарищ майор.

М а й о р. Здравствуйте.

П а в е л (видя настороженный взгляд Тоси). У меня к вам просьба, товарищ майор, не отпустите ли вы Катю Ермолаеву домой?.. Жениться на ней хочу.

Т о с я. Разрешите идти, товарищ майор?

М а й о р. Идите.

Тося уходит, оглянувшись на Павла.

П а в е л (достает документы). Очень любопытная девушка. Мной все интересовалась. Спрашивает, почему не в армии. Я ей говорю — освобожден. Даже статью какую-то назвал…

М а й о р (читает документ). Да. Статью вы неудачную выбрали — десятую. Психическая…

П а в е л. Да что вы? Неужели серьезно? Хорош!

М а й о р. Да. Так я вас слушаю.

П а в е л. Разрешите сесть?

М а й о р. Пожалуйста.

П а в е л. В дополнение к приказанию командира дивизии, разрешите вам коротко объяснить свою задачу. Сегодня ночью я буду переходить фронт на ту сторону для связи с партизанским штабом и выполнения одного задания.

М а й о р. Диверсионного?

П а в е л. Точно. Мост и обе узкоколейных ветки. Вот основные коммуникации. (Показывает на карте, лежащей на столе.) Сетищево, малый хутор, западная опушка леса.

М а й о р. Понимаю.

П а в е л. Будем наступать на этом участке.

М а й о р. Да. Ждем.

П а в е л. Так вот — отсюда меня нужно будет взять двадцать второго в два ноль-ноль.

М а й о р. Ясно. Как будете обозначать место посадки?

П а в е л. Здесь, на северной опушке леса, выложим три костра, направлением в одну линию. При подходе самолета старт из фонарей «летучая мышь».

М а й о р. Хорошо. Ясно. Я вижу, вы здесь легко ориентируетесь.

П а в е л. Да. Я хорошо знаю эти места.

М а й о р. Вам, наверно, придется изменить внешность.

П а в е л. Вот бриться бросил. Очки надену. (Надевает простые железные очки.)

М а й о р. Теперь вы сразу стали похожи на сельского учителя.

П а в е л. А чем не учитель? Тем более собираюсь немцев учить. (Снимает очки.) Я, товарищ майор, встретил у вас одну хорошую знакомую…

М а й о р. Знаю.

П а в е л. Она прекрасная девушка. Строгая такая. (Вздыхает.) Сознательная…

М а й о р. Да. У нее своя точка зрения. Она считает, что любовь и все прочее — это потом, после войны.

П а в е л. Я ей записочку оставлю. (Пишет.) Вы ей передайте, пожалуйста, и — ничего обо мне. Дескать, передал, уехал, и все…

М а й о р. Правильно. Девушки любят все загадочное.

П а в е л. Значит, договорились, товарищ майор?

М а й о р. Все. До свидания. Желаю вам успеха, учитель!

П а в е л. Всего хорошего. (Уходит, в дверях сталкивается с Сувориным.)

С у в о р и н. Здравствуйте.

П а в е л. Здравствуйте, товарищ писатель, и до свидания…

С у в о р и н. Что вы меня все «товарищ писатель» зовете? Зовите меня Сергеем Николаевичем.

П а в е л. До свидания, Сергей Николаевич.

С у в о р и н (держа его руку). Я вижу, молодой человек, что вчерашняя встреча не прошла даром, вы даже отказались отсюда улетать.

П а в е л. Разве отсюда улетишь? Какие здесь замечательные люди.

Т о с я (входя). Товарищ майор! Получена задача.

М а й о р. Давайте.

Тося, козырнув, уходит. Входит Т и х о м и р о в а. За ней по одному входят к о м а н д и р ы и ш т у р м а н ы эскадрилий, каждая при входе козыряет и говорит: «Разрешите?» Все в гимнастерках, галифе, сапогах, головных уборах. Все награждены орденами. У Кати Ермолаевой орден Александра Невского и два других, у Смирновой — тоже.

(Стоя.) Товарищи командиры! Наша задача — в ночь на 18 марта с наступлением темноты до рассвета уничтожить живую силу противника в пункте Коренская. 1-я эскадрилья работает по восточной окраине пункта. 2-я эскадрилья по центральной части, 3-я эскадрилья производит бомбометание по западной окраине пункта. Маршрут полета прямой, с обходом районов прикрытия ПВО. Высоты действия — четные сотни. Минимальная высота бомбометания 600 метров. Максимальная 1400 метров. Круг над целью левый. Напряжение максимальное. Бомбовая нагрузка пятьдесят процентов фугасных, пятьдесят процентов осколочных. Прогноз погоды. В период с 18.00 до 6.00 облачность 5—6 баллов. Ветер северо-западный, 6—8 метров в секунду. Видимость 2—4 километра. Задача ясна?..

С м и р н о в а. Разрешите вопрос?

М а й о р. Да.

С м и р н о в а. Есть ли запасная цель, товарищ майор?

М а й о р. Если не сможете пройти к пункту — производите бомбардировку дорог, прилегающих к Корейской.

С м и р н о в а. Ясно.

К а т я. Разрешите, товарищ майор?

М а й о р. Давайте.

К а т я. Если огневые точки будут бездействовать?

М а й о р. Бомбить район их расположения по последним данным разведки. Вопросы еще есть?

Г о л о с а. Нет. Все ясно.

М а й о р. Товарищи командиры! Идите, ставьте задачу летному составу.

Все встают.

Гвардии лейтенант Ермолаева, останьтесь.

К а т я. Есть.

Все уходят.

М а й о р. Садитесь, товарищ лейтенант. Вам есть специальное задание. Двадцать второго в два ноль-ноль надо произвести посадку в тылу у противника в районе Хомутовская и забрать нашего человека. Выделите опытного летчика, отлично знающего район. Лететь придется без штурмана. Пришлите ко мне через полчаса. Я объясню подробно задачу…

К а т я. Товарищ майор.

М а й о р. Что?

К а т я. Разрешите мне выполнить это задание?.. Это ж мои родные места. Ведь у меня там дом и мать…

М а й о р. Давайте вашу карту. Вылет в час пятнадцать. Пролет линии фронта пять километров южнее станции Глуховская, там ПВО слабее, чем на других участках… Вот в этом лесу партизаны выложат три костра. Здесь при подходе вашего самолета зажгут старт из фонарей… Сядете, заберете человека и обратно. Задание ясно?

К а т я. Ясно, товарищ майор.

М а й о р. Учтите, подходите на убранном газу, чтобы не демаскировать площадку.

К а т я. Ясно.

М а й о р. Все.

К а т я. Разрешите идти, товарищ майор.

М а й о р. Подождите… (Встает и включает радиоприемник, стоящий в углу. Звучит музыка.) До чего же я музыку люблю, ой. Что это такое?

К а т я. Не знаю, товарищ майор. Мне стыдно, но я мало в музыке разбираюсь…

М а й о р. Это Чайковский, Катя, понимаешь? Чайковский. Алексей мой хорошо музыку знает. Помню, когда мы с ним познакомились, мы пошли в концерт в Большой зал консерватории. Начался концерт, мы сидим, слушаем, я на него смотрю, а у него глаза закрыты, и видно — хорошо ему… Тоже Чайковского играли… Потом, когда мы поженились и я уже работала на линии Москва — Новосибирск, я ему там пластинки купила в комиссионном, как раз ту самую вещь, что мы тогда в первый раз слушали… Обрадовался он ужасно… А сейчас пластинки все дома — в Москве, Алексей на Урале, а я здесь… Вот и теперь, когда музыку слушаю, мне кажется, что уж очень он хороший, Чайковский. Война-то нас разбросала, а он музыкой своей опять нас вместе свел… Словно мы и не расставались…

К а т я. Хорошо… Вот вы сейчас говорили, я на вас смотрела и Марину Михайловну вспомнила — Раскову… Так я ее ясно вижу, будто мы с ней опять на Волге… Вообще, когда вспомнишь о тех, кого с нами нет, очень тяжело бывает. У меня в эскадрильи дневник хранится Гали Докутович. Стихи она писала. Я последние строчки помню:

М а й о р. Хорошие стихи… «И в огне так хочется любить». Это очень верно…

К а т я. А вот этого как раз я и не понимаю, товарищ майор. Я не понимаю, как сейчас любить. Сейчас вот здесь для любви места нет. Там одна злость.

М а й о р. Вот ведь какая ты, а?..

К а т я. Да уж такая… Я не могу сейчас быть чувствительной… Мы ведь не солдатки, товарищ майор, мы солдаты…

М а й о р. Ну ладно, подожди. Варя Хохлова хороший летчик?

К а т я. Отличный.

М а й о р. Больше всего на свете Варя любит своего Димку и мужа. И вот она летает, бомбит фрица… Ты ее планшет видела?

К а т я. А что?

М а й о р. А ты ее планшет посмотри. Там у нее фотография под целлулоидом. А на фотографии она сама, муж и Димка совсем маленький… Так за что же она воюет? Она и за свою семью воюет, за своего Димку, за свою любовь. А выше любви чувства нет… Поняла?

К а т я. Не знаю…

М а й о р. Говорят, ты своего друга вчера встретила?

К а т я. Да. Мы учились с ним. Очень был хороший парень.

М а й о р. И влюблены были…

К а т я. А это вы откуда знаете?

М а й о р. А я не знаю. Просто я догадываюсь.

К а т я. Может быть. Сейчас, к сожалению, он кое-чего недопонимает. Он вчера говорит: Катя, я останусь с тобой. Он, наверно, думал, я плясать начну, на голове ходить.

М а й о р. Ну, ладно. В общем, он уехал. А ты жди — может, другого человека встретишь, новая любовь придет.

К а т я. Почему новая любовь? Может быть, я его полюблю…

М а й о р. Полюблю! А он-то этого не знает. Если б знал он, ему бы эта надежда жить помогла… и воевать…

К а т я. Он не воюет, товарищ майор.

М а й о р. Как не воюет? А что же он делает?

К а т я. Да так, отдыхает, кажется… А он что, уехал и даже не простился?

М а й о р. Он тебе записку оставил.

К а т я. Да? Где?

М а й о р. Вот. Пожалуйста.

К а т я (сначала про себя, потом вслух). «Катюша, может быть, мы еще с тобой встретимся. Желаю тебе всего хорошего. Увидимся, подарю тебе настоящую зажигалку, а то мне жаль твоих пальцев. Хотя, впрочем, тебе не нужно курить. Не поминай лихом. Передай привет Тосе. Павел».

М а й о р. Хорошее письмо.

К а т я. Ничего… А почему вдруг привет Тосе?

М а й о р. Ага, ревность! Вот это одобряю. Это хорошо.

К а т я. При чем тут ревность? Просто странно.

М а й о р. Иди. Выясняй отношения.

К а т я (улыбается). Есть идти выяснять отношения. (Уходит.)

М а й о р. Дежурный!

Входит Т о с я.

Т о с я. Я вас слушаю, товарищ майор.

М а й о р. Вызывайте машину. Поеду на аэродром.

Т о с я. Есть.

М а й о р. Да, вы там беспокоились о здоровье этого товарища, Катиного приятеля?

Т о с я. А что, товарищ майор?

М а й о р. Все в полном порядке. Товарищ выздоравливает…

Занавес.

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

Столовая в квартире Хохловых. Накрыт стол. У стены диван, покрытый ковром. Столик с патефоном. Мягкий свет абажура. На одном из стульев висит гимнастерка с орденами.

Из-за двери, ведущей в спальню, слышен женский голос, напевающий колыбельную песню. В столовую быстро входит Х о х л о в. Он в костюме и в переднике. Хохлов возится у стола.

Х о х л о в. Стол в порядке, Варя. Сразу видно мастера. Овладел женской профессией. Вполне свободно могу в домашние работницы наниматься. Лет через сорок на пенсию выйду, поступлю в хороший дом, кухарить буду, за детьми ходить… (Оглядывает стол, снимает передник и бросает его на спинку стула.) Вот. Это форма мужа… А это… (Берет гимнастерку.) А это форма жены… (Оглянувшись на дверь, ведущую в спальню, набрасывает на себя гимнастерку. Любуется своим отражением в зеркале.) Виктор Васильевич Хохлов, специалист по хлебопечению. (Козыряет своему отражению.) Разрешите представиться, муж фронтовика. Кавалер кавалера двух орденов… (Звонит телефон, Хохлов снимает трубку.) Слушаю. Да. Что же вы задерживаетесь? Давайте…

В дверях спальни появляется В а р в а р а. Она в платье, в туфлях на высоких каблуках. Увидев Хохлова, который ее не замечает, она улыбается и скрывается в спальню.

У нас все готово. Мы вас ждем. Приходите, приходите, Захар Иванович. (Кладет трубку, вешает гимнастерку, подходит к столу и принимается открывать бутылки.) Такую, знаешь, обо мне заботу стали проявлять, просто сил нет… Недавно пришли две женщины проверять бытовые условия, в которых живет семья военнослужащего. Если, говорят, у вас будут трудности, приходите, говорят, к нам, в совет жен. А я говорю, ладно — побреюсь и приду в совет жен.

Из спальни выходит В а р в а р а. Осматривает стол. Подходит к Хохлову и целует его.

В а р в а р а. Витя, клянусь, никогда в жизни не поверила бы, что ты все это можешь сделать.

Х о х л о в. Погоди, еще не то увидишь. Скоро я по совместительству кормилицей работать буду.

В а р в а р а. Сегодня Димка мне твою колыбельную рассказывал. Неужели сам сочинил?

Х о х л о в. Сам.

Звонят. Варя идет открывать дверь. Из прихожей слышны женские голоса. Это пришли Варины подруги: З о я и К л а в а. Они входят.

З о я. Здравствуйте, Виктор Васильевич.

Х о х л о в. Здравствуйте, Зоя. Проходите, пожалуйста. Здравствуйте, Клава. Нашего полку прибыло.

В а р в а р а. Видите стол? Это он.

К л а в а. Ну да? Неужели это вы сами, Виктор Васильевич?

Х о х л о в. Сам. Как вышла замуж за этого товарища, так такая хозяйка стала, просто всем на удивление!

В а р в а р а. Ну ладно, довольно. Весь день сегодня меня разыгрывает.

З о я. До чего платье у тебя миленькое. Знаешь, когда я твою карточку увидела в газете, я подумала — какая же она в платье будет…

К л а в а. А тебе в платье не хуже, Варя, чем в военном… Может, даже лучше.

Х о х л о в. Девочки, а как меня находите, ничего?

В а р в а р а. Ну ладно, ладно.

Х о х л о в. Ты знаешь, Зоечка, я так с чулками мучаюсь, просто сил никаких нет.

З о я (смеется). С ним умрешь, честное слово.

Звонят.

Х о х л о в. Звонят, сейчас откроем. (Быстро уходит.)

К л а в а. Знаешь, Варя, он смеется, смеется, а сам, наверно, переживает, что он в тылу, а ты на фронте.

В а р в а р а. Ты бы прочитала, какие он мне письма пишет.

Входит Х о х л о в, за ним З а х а р И в а н о в и ч — директор хлебозавода и Г р и ш а — товарищ Хохлова.

З а х а р И в а н о в и ч. Здравствуйте, Варя.

В а р в а р а. Здравствуйте, Захар Иванович. Здравствуйте, Гриша. Проходите.

З а х а р И в а н о в и ч. О, вы какая. А я думал, вы в военном.

В а р в а р а. У меня отпуска-то один день. И то случайно. В армию прилетела, в командировку. Одела, думаю — надо посмотреть, какая я в платье.

К л а в а. Идет ей платье, правда, Захар Иванович?

З а х а р И в а н о в и ч. Идет. Кажется даже, что вроде нигде и не снимала. Мне вообще, знаете, удивительно женщину в военном видеть.

Х о х л о в. Что, Гриша, молчишь? Удивляешься?

Г р и ш а. Да, честно сказать, удивляюсь. Ведь это ваша гимнастерка?

В а р в а р а. Моя.

Г р и ш а. И два ордена…

Х о х л о в. К третьему представлена. Ясно?

Г р и ш а. Ну да?

В а р в а р а. Ну хватит, довольно. Давайте за стол садиться.

Все усаживаются.

Х о х л о в (с бутылкой). Кому что? Мужчины будут пить водку, а мы, женщины, вино.

З а х а р И в а н о в и ч. А-а-а! Заело Хохлова! Ну, позвольте, уж я скажу тост. Давайте поднимем этот бокал за славных наших советских женщин, за дорогих наших подруг, которые, не жалея сил своих и самой жизни, беспощадно бьют врага. Выпьем за их любовь к нашей Родине, за их смелость, за их красоту!

В а р в а р а. Хорошо вы сказали, Захар Иванович. Спасибо.

Х о х л о в. Каков студень, орлы?

З а х а р И в а н о в и ч. Замечательный студень. Слушай, Виктор Васильевич, ты, может, шефом пойдешь в заводскую столовую?

Х о х л о в. А что же, пожалуйста.

В а р в а р а. Кушайте, кушайте… Вы чего себе ничего не кладете?

Г р и ш а. Спасибо.

З о я. Ты знаешь, Варя, я так рада, что ты приехала, честное слово, прямо ужасно рада.

В а р в а р а. И я рада.

З о я. А тебе не чудно, что я все такая же, что я все время в платье, что я все время в бухгалтерии работаю?..

В а р в а р а. А как же иначе? Думаешь, все должны воевать?

Х о х л о в. Зоя! Мы в тылу тоже воюем. Мне Варя с фронта так написала: «Каждая буханка, которую выпускает твой завод, это — снаряд».

З а х а р И в а н о в и ч. Вот это правильно.

З о я. Подождите. Я сейчас тост скажу. Налейте все вина. У всех есть? Ну вот, слушайте. Давайте выпьем за нас, за девушек, которые в тылу и которые на фронте. И что бы кругом ни было, какие трудности или опасности, чтоб мы всегда были сильными, веселыми и… в общем, женственными. Чтоб нас любили и помнили. Все.

Х о х л о в (чокнувшись). Если б я мог немцам этот тост сказать, я бы так сказал: за милых женщин, прекрасных женщин, бомбивших вас хотя бы раз!

З а х а р И в а н о в и ч. Вот это сказал! Ну, будем здоровы.

Х о х л о в. Слушай, Захар Иванович, смех смехом, а я тебе так скажу. Я в войну не играю. Ты сам знаешь, что мое место там. Мне необязательно на строевую должность. Я могу по интендантской линии. Так?

К л а в а. Ну вот, пошли деловые разговоры. Давайте лучше потанцуем. (Встает и заводит патефон. Звучит танго.) Пошли, Захар Иванович, танцевать.

З а х а р И в а н о в и ч. Видишь, отрывают. (Встает и танцует с Клавой.)

Г р и ш а (Варваре). Разрешите вас пригласить?

В а р в а р а. Да уж я не знаю. Я, наверно, разучилась. Я даже забыла, когда я в последний раз танцевала.

Они танцуют.

З о я. Ну, что же, Виктор Васильевич, пошли?

Х о х л о в. Попробуем.

Танцуют.

(Захару Ивановичу в танце). Во-первых, в армии есть походные хлебопекарни. Это тебе известно?

З а х а р И в а н о в и ч. Ну, известно.

Х о х л о в. Во-вторых, там нужны специалисты.

З о я. Опять хлебопекарня? Вы музыку лучше слушайте и танцуйте, а то вы все время сбиваетесь и на ноги наступаете…

Х о х л о в. Виноват, Зоечка, виноват. (Танцуя рядом с Захаром Ивановичем.) Думаешь, они там полностью кадрами обеспечены?

З а х а р И в а н о в и ч. Думаю, что обеспечены. Эта как пластинка называется?

К л а в а. Это танго «Не уходи, побудь со мною».

Х о х л о в. Ну, как же, Захар Иванович?

З а х а р И в а н о в и ч (поет). «Не уходи. Побудь со мною…»

Х о х л о в. Захар Иванович, возьмите у меня бронь и скажите — желаю удачи, товарищ Хохлов…

З о я. Ой, опять на ногу наступили!

Х о х л о в. Виноват, Зоя. (Захару Ивановичу.) Скажите — действуйте, товарищ Хохлов, воюйте.

З а х а р И в а н о в и ч. Все это очень хорошо. Но боюсь, что это дело не выйдет.

Х о х л о в. Ладно. Вот одену эту гимнастерку и убегу ночью на фронт.

З а х а р И в а н о в и ч. А Димка куда денется? Кто Димку качать будет?

Все смеются. Пластинка кончается.

В а р в а р а. Вы знаете, Виктор замечательную колыбельную песню сочинил.

Х о х л о в. Ладно, ладно, довольно.

В а р в а р а. Вот слушайте: «Спи, малютка, будь спокоен, наша мама храбрый воин, бьет врагов она в бою, баю-баюшки-баю…»

Все аплодируют. Хохлов мрачно раскланивается.

З а х а р И в а н о в и ч. Толково написал: «Бьет врагов она в бою. Баю-баюшки-баю…» Замечательно. И главное — политически правильно.

Х о х л о в. Что же будет, Захар Иванович?

З а х а р И в а н о в и ч. Спи, малютка, будь спокоен!..

Г р и ш а. Клава, погодите заводить патефон. У меня имеется предложение.

К л а в а. Что? Опять тост?

Г р и ш а. Нет. Не тост. Давайте попросим хозяйку что-нибудь нам рассказать из свой боевой жизни.

З о я (аплодирует). Правильно! Правильно! Пусть Варя расскажет.

В а р в а р а. Ну вот, здравствуйте. Вы пришли в гости, пришли ужинать, а я вам буду тут рассказывать…

Г р и ш а. Вы знаете, ужинаем мы каждый вечер, а таких женщин, как вы, встречаем очень редко, так что вы уж не отказывайтесь.

Х о х л о в. Я вам могу Варины письма прочитать. У меня их сто тридцать две штуки.

Г р и ш а. Нет, письма эти личные.

Х о х л о в. Там такие эпизоды есть, чудак.

К л а в а. Варя, что это за подушечка? Я у тебя раньше ее не видела. (Хохлову.) Неужели это вы, Виктор Васильевич, вышивали?

Х о х л о в. Если он меня еще полгода не разбронирует и не пошлет на фронт, я такие подушки буду вышивать, что будь здоров!

В а р в а р а. Нет. Это не он. Это я вышивала.

К л а в а. Что? Неужели там?

В а р в а р а. Там… Днем-то ведь есть время свободное. Кто вышивает, кто письма пишет, кто книгу читает. Кто что…

З а х а р И в а н о в и ч. Вы смотрите, что делается на фронтах Отечественной войны! А? Нет, я чувствую, что тебя действительно надо на фронт посылать.

Х о х л о в. Вот это правильно.

З а х а р И в а н о в и ч. Приедешь на фронт, вышивать будешь.

Х о х л о в. Все шутите, Захар Иванович?

Г р и ш а. Товарищи, давайте послушаем хозяйку.

З о я. Да, да, Варя… рассказывай, рассказывай.

В а р в а р а. Да я уж и не знаю, честное слово, что рассказывать?..

Г р и ш а. Какой-нибудь эпизод…

В а р в а р а. Ну, я не знаю… Рассказать вам, как я бомбила дом номер семь?..

З а х а р И в а н о в и ч. Интересно. Расскажите.

В а р в а р а. Ну ладно, слушайте. Это было в апреле, кажется, мы тогда больше по дорогам бомбили. Немец уходил. В ту ночь двум экипажам дали специальное задание. В одной станице должно было ночью происходить какое-то собрание у фрицев. В общем, показали нам на карте эту площадь и квадрат дома. Надо было ударить точно и внезапно. Набрали мы с Тосей высоту. Тося со мной штурманом летала. Она со мной и сюда сегодня прилетела, обещала зайти, попозже… Ну, набрали мы высоту и пошли на цель. Дом номер семь — он так на карте был обозначен. Ну, подошли мы, я газ убрала и втихую, на планировании, стала этот домик искать. Знаете, как в песне: «Где эта улица, где этот дом?..» Ну, нашли. Ночь лунная была, дом белый, черепицей крытый, хорошо видно… Саб бросать не стали, чтобы фрицы раньше времени не разбежались…

З а х а р И в а н о в и ч. Это что ж такое саб?..

В а р в а р а. Это светящаяся авиационная бомба. Висит и светит, как люстра. Да. Ну, Тося отбомбилась… Тут фрицы, те, что уцелели, забегали, и такая пошла стрельба. Из всего стреляли. Даже, наверно, из пистолетов… Мы с Тосей жалели, что подробно рассмотреть не успели… А девушка одна, что после нас летала, говорила, что в дом попали точно. В общем, возили бомбу с доставкой на дом. Вот и вся история.

Г р и ш а. Замечательно.

Х о х л о в. Какова супруга?

З а х а р И в а н о в и ч. Супруга у тебя знаменитая.

Х о х л о в. А ты мне скажи, может это мужчина спокойно слушать?

Слышен звонок. Хохлов выходит.

В а р в а р а. Это, наверно, Тося. Налейте вина. Мы ее сейчас встретим.

Не раздеваясь, входит Т о с я. Ее встречают аплодисментами. Тося, едва улыбнувшись, кивает.

Т о с я. Здравствуйте… Варя, можно тебя на минуточку.

Варвара встревоженно идет за Тосей в прихожую.

З а х а р И в а н о в и ч. Видели как? (Встает и пускает патефон. Звучит быстрый фокстрот.) Не иначе — военная тайна!

Входит В а р в а р а, берет гимнастерку и проходит в спальню. Хохлов идет за ней. Т о с я стоит на пороге.

Вы к столу проходите. Закусите чего-нибудь. Куда вы?

Т о с я. Спасибо… Мне ничего не хочется.

Выходит В а р в а р а. Она уже в реглане и в сапогах. Хохлов стоит на пороге спальни. Варвара пожимает всем руки.

В а р в а р а. Вы меня извините… Кушайте, пейте… А мне надо. У нас в полку несчастье случилось, Катя Ермолаева — лучшая летчица нашего полка, погибла… Она не вернулась с задания…

Варвара и Тося уходят. Захар Иванович останавливает патефон.

Пауза.

Занавес.

Комната в домике Кати в городке по другую сторону фронта. Обстановка очень скромная. Маленький старомодный буфетик, стол, сундук в углу. В правой части — кровать за занавеской. На стене несколько фотографий. Горит коптилка. За столом сидят две женщины — А н н а И в а н о в н а — мать Кати и Г л а ш а — ее соседка и сверстница. Женщины пьют чай из большого, видавшего виды чайника.

А н н а И в а н о в н а. И без того уж беспокойно, а после взрывов-то этих еще страшней стало.

Г л а ш а. А ты взрывы-то слышала? Прямо средь ночи как ахнет. Один, другой, третий…

А н н а И в а н о в н а. И близко, видать, совсем.

Г л а ш а. Ну да, у Сетищева. Мост подорвали.

А н н а И в а н о в н а. Я улицей шла, видела — немцы объявления понаклеили. Дескать, если виновные не объявятся, кто эти взрывы-то учинил, то народу соберут сто человек и расстреляют…

Г л а ш а. Объявятся им виновные, держи карман шире. Да они и ждать не стали. По лесам, к Малому хутору — по всем местам на машинах разъехались, партизан ищут…

А н н а И в а н о в н а. Я смотрю, для них партизаны все равно что армия. Боятся они их. А в народе вон уж поговаривают, что дело-то немецкое швах…

Г л а ш а. Уж это ты никак не по-нашему сказала — швах.

А н н а И в а н о в н а. Тьфу! Да пропади они, немецкие эти слова, да и сами они… Чайку-то еще выпьешь?

Г л а ш а. Спасибо. Он и чаем-то зовется, что из чайника налит. Я уж и цвет-то чая забыла, как его пьют, да еще с сахаром…

А н н а И в а н о в н а. У меня Катя чай пила. Бывало, положит четыре куска и тянет… Я говорю: «Катя, и как ты такой сладкий пьешь?» А она отвечает: «Я, — говорит, — мама, очень сладкое люблю».

Г л а ш а. Ну чего ж, Аня, плакать-то. Всего не оплачешь…

А н н а И в а н о в н а. Да ведь одна у меня дочка-то… И не судьба мне увидать ее до самой смерти. Как война-то началась, она и ушла с техникума в этот вот, в аэроклуб… После в полк записалась. Часто писала. Все пишет: мамочка, не волнуйся. (Идет куда-то в угол и вынимает связанную шнурком пачку Катиных писем.) Вот пишет: «Дорогая мамочка! Ты можешь мною гордиться. Мое желание исполнилось. Меня записали в авиаполк. Теперь я буду летать и буду нести на своих крыльях смерть ненавистному, проклятому врагу… Привет тебе от моих боевых подруг Вари Хохловой, Тоси Говорковой, а также от командира полка Евдокии Матвеевны Воронцовой… Целую тебя крепко-крепко, твоя Катька». Вот.

Г л а ш а. Война-то ведь не закончилась. Еще гляди, бог даст, и увидитесь…

А н н а И в а н о в н а. Немец-то, если его погонят отсюда, ведь он народ угонять станет… За собой людей потащит, на каторгу…

Г л а ш а. В лес уйти можно, укрыться… Ну я пойду, Аня, а то патрули…

А н н а И в а н о в н а. Да ведь и идти-то тебе через дорогу…

Г л а ш а. Все равно пойду… Ты не расстраивайся, свое здоровье береги, она еще, гляди, жизнь, вернется. (Закутавшись в платок, выходит.)

Анна Ивановна закрывает за ней дверь, подходит к столу и, склонившись над коптилкой, принимается перечитывать Катины письма. Она беззвучно шевелит губами и покачивает головой. Кончив читать, она прячет письма на прежнее место и начинает разбирать постель. Постелив постель, она гасит коптилку и ложится. Неожиданно раздается тихий стук в дверь. Анна Ивановна встает в темноте и подходит к двери.

А н н а И в а н о в н а. Кто там?

Стук повторяется.

Кто там?

Г о л о с. Откройте, мамаша, свои…

Лязгает запор, и на пороге появляется фигура. Вспыхивает луч карманного фонаря. Теперь мы видим вошедшего. Это молодой п а р е н ь в полукрестьянской одежде.

П а р е н ь. Есть кто еще?

А н н а И в а н о в н а. Никого… А вы кто такой?..

П а р е н ь. Сейчас, мамаша, минуточку… (В дверь.) Давайте сюда…

Анна Ивановна зажигает коптилку. Становится чуть светлей.

Г о л о с. Гаси фонарик, Антон…

В комнату входит человек. На нем ватник, сапоги, шапка. Давно не бритое лицо, простые железные очки. Мы узнаем П а в л а. Он вносит на руках К а т ю. Она без сознания. На ней комбинезон, унты, шлем, пистолет на поясе.

А н н а И в а н о в н а (еще не узнав дочери). Это что ж такое? Что же это, а?

Павел несет Катю на постель и укладывает ее. Возвращается.

П а в е л. Вас, кажется, Анной Ивановной звать, так ведь?

А н н а И в а н о в н а. Анна Ивановна…

П а в е л (берет ее за плечи). Анна Ивановна, это Катя… Это ваша дочь…

А н н а И в а н о в н а (кричит). Что?.. (И сразу шепотом.) Что? Ты что сказал-то? (Бросается к дочери. Смотрит ей в лицо и падает на колени. Плечи ее трясутся от рыданий.)

П а в е л. Анна Ивановна, успокойтесь… (Парню.) Иди. Я сам приду.

Парень уходит.

А н н а И в а н о в н а. Катя… Катенька моя… дочка… Катя… Это что же…

П а в е л. Прежде всего ее раздеть надо и свое чего-нибудь надеть. Быстро.

Анна Ивановна задергивает занавеску. Слышен ее прерывистый голос и плач: «Дочка ты моя… Катенька… Что же это… Катя…»

Быстрей.

Анна Ивановна выносит Катину одежду.

(Скатывает одежду в узел.) Дайте ей что-нибудь ваше.

А н н а И в а н о в н а. Да у ней и свое ведь есть.

П а в е л. Выбирайте что похуже.

А н н а И в а н о в н а. Почему похуже?..

П а в е л. Вы меня слушайте и делайте, как я говорю.

Анна Ивановна проходит за занавеску.

К а т я (в бреду). Тося… Еще что… за новости… Болит… Люба… От винта… О-о…

А н н а И в а н о в н а. Ведь умирает она… Катя умирает… (Отдергивает занавеску.)

П а в е л. Ничего. Ничего. Все будет хорошо. Она сильно ушиблась при посадке.

К а т я. Никому… Зачем… зачем… вон прожектор… Не надо.

А н н а И в а н о в н а. Это как же она здесь?.. Откуда?..

П а в е л. Она вам сама все расскажет. Полежит у вас, поправится… А потом за ней придут.

А н н а И в а н о в н а. Кто придет?.. Немцы?..

П а в е л. Да не немцы. Наши придут, русские.

А н н а И в а н о в н а. О господи…

П а в е л. Анна Ивановна, слушайте меня внимательно. Ни одна душа об этом не должна знать. Ни соседям, ни соседкам, никому ни слова! Слышите? Никому!..

К а т я. Пустите… я сама… куда…

П а в е л. Одежду, весь этот узел, надо сжечь. Вот документы, ордена, пистолет. Уберите в самое тайное место. Когда очнется, скажете, куда спрятали.

А н н а И в а н о в н а. Ладно… Ладно… (Уносит вещи).

Павел склоняется над Катей. Он с тревогой вглядывается в ее лицо.

П а в е л. Надо ж так случиться!..

К а т я. Не буду… Не буду… Куда…

П а в е л. Упрямая. И сейчас упрямая… Посидите с ней, Анна Ивановна.

Анна Ивановна садится на кровать. Павел встает. Он вытирает рукой лоб. Видимо, он смертельно устал. Он проходит в центр комнаты и замечает на стене большое групповое фото. Он снимает его со стены и рассматривает.

Выпуск школы-семилетки… Интересная фотография. О! И я здесь, между прочим, красуюсь… Ничего вид, глуповат, конечно, малость, но ничего. Приятная память. (Вешает фотографию на место. В дверь стучат. Быстро хватает узел с Катиным обмундированием и сует его под кровать. Проходя мимо Анны Ивановны, тихо говорит.) Спокойно, только спокойно. Это ваша больная дочь. Лихорадка у нее. (Прячется в соседней комнате. Уходя, вынимает финский нож.)

В дверь снова стучат. Анна Ивановна идет к двери.

А н н а И в а н о в н а. Кто там?

Г о л о с. Полицай. Отворяй!

Она открывает. На пороге стоит человек лет сорока в поддевке, в башмаках, в ушанке, с немецким автоматом в руках.

П о л и ц а й. Почему долго не отворяла?

А н н а И в а н о в н а. Извиняемся.

П о л и ц а й. Почему средь ночи лампа горит?

А н н а И в а н о в н а. Да ведь вам отворять зажгла, господин полицай.

П о л и ц а й (оглядывается). Чужих людей не видела? Только не бреши, а то сейчас тебя с автомата.

А н н а И в а н о в н а. Да ведь они откуда же у нас, чужие-то люди?.. Это что ж, сбежал кто, ищете, господин полицай?..

П о л и ц а й. Тут давеча самолет русский подломился. Упал… А тебе все знать надо?..

А н н а И в а н о в н а. Да ведь мы что ж…

П о л и ц а й. Самолет сгорел, а летчика не нашли. Скрылся летчик… Немцы кругом ходят, ищут… Все тебе знать надо…

К а т я. Я сама… я сама…

П о л и ц а й (подходит, отдергивает занавеску). Кто такая?

А н н а И в а н о в н а. Дочка… Хворая лежит… Лихорадка у ней. Почти что неделю мается… Горит вся…

Полицай рассматривает Катю. Катя шевелится, и кажется, что она сейчас откроет глаза.

П о л и ц а й. Тиф у ей… Тиф…

А н н а И в а н о в н а. Возможная вещь, что и тиф.

Полицай обходит комнату. Открывает сундук. Тыкает туда автоматом. Подходит к кровати. Шарит ногой. Что-то нащупал.

П о л и ц а й. Это чего там?

А н н а И в а н о в н а. Да белье грязное, постирать собрала…

П о л и ц а й (идет к двери и, задержавшись на пороге, говорит). Тиф. Не иначе — помрет скоро…

Он уходит. Анна Ивановна запирает дверь. Выходит П а в е л.

А н н а И в а н о в н а. Думала — смерть пришла…

П а в е л. Замечательно все разыграли, как по нотам… А этот-то холуй здешний?

А н н а И в а н о в н а. Нет… Не иначе как с ними пришел…

П а в е л. В медицине тоже разбирается… «тиф у ней». Сволочь! (Подходит к кровати. Некоторое время смотрит на Катю. Достает из-под кровати узел.) Сожгите его. Как можно быстрей… А Катю берегите. За ней обязательно придут. Ну, до свидания…

А н н а И в а н о в н а. Куда ж вы уходите? Ведь поймают вас.

П а в е л. Ничего.

А н н а И в а н о в н а. Свежо на улице. Ночь.

П а в е л. Ничего.

А н н а И в а н о в н а. Погодите. (Роется в сундуке и достает синий в клеточку шарф.) Нате вот, наденьте.

П а в е л. Ну что же, спасибо.

А н н а И в а н о в н а. Звать-то вас как, милый человек?

П а в е л. Петром. Петр я.

А н н а И в а н о в н а. Уж я и не знаю, спасибо вам сказать или как… (Обнимает его и целует в лоб.) Счастливо… (Крестит его.)

Павел выходит. Анна Ивановна провожает его за дверь. Пауза. Катя открывает глаза. Приподнимается на локтях.

К а т я. А?.. Что это?

Входит А н н а И в а н о в н а. Она бросается к дочери. Сильный стук в дверь. Катя ложится… Мать идет к дверям.

А н н а И в а н о в н а. Больная ты. Лихорадка у тебя. Лежи.

Она открывает дверь. На пороге появляются два н е м е ц к и х с о л д а т а. Они оглядываются по сторонам. Анна Ивановна медленно отступает.

Занавес.

Общежитие летчиц. Большая горница — светлая и просторная. У стен невысокие нары, на них ряды аккуратных постелей. На каждой три-четыре подушечки. Вышивки. Здесь опрятно и совсем не по-фронтовому уютно. На стенах висят шлемы, планшеты. На окнах занавески из крашеной марли. В углу висит гитара. В центре — большое фото Кати — обложка «Огонька», обрамленное печальной зеленью.

На нарах сидит Т о с я. Она разговаривает с С у в о р и н ы м. В углу примостилась Т о к а р е в а. Она что-то вышивает.

Т о с я. …Вот не могу и не могу… Не могу я себе представить, что Кати нет с нами… Вы ее мало знаете, Сергей Николаевич, а ведь я больше двух лет вместе с ней провоевала… Мы с ней знаете сколько всего видели, Сергей Николаевич. Вот я никогда не забуду. Помнишь, Нина, когда мы на Крымскую ходили?

Т о к а р е в а. Конечно, помню…

Т о с я. Я тогда с Катей летала, штурманом… Помню — зашли на цель, вдруг пулеметная очередь с воздуха. Мотор сразу заглох. Я отбомбилась, а мотор перестал работать. Я ракетой выстрелила, чтобы землю увидеть… В общем, приземлились мы, а нас, наверно, заметили и начали с земли обстреливать. Мы из машины выскочили, взяли документы и поползли. Часам к четырем утра выбрались на поле, а оно все время обстреливается наугад. Мы ползем, а Катя пистолет достает и говорит: «Тося, у меня обойма пустая». Я смотрю свой, вижу, все в порядке — с патронами. Ползем, вдруг болото, кусты маленькие. Только мы к кустам — вдруг откуда-то очередь из автомата… Бросились мы в сторону, где кусты побольше… Сели мы там и просидели до самого рассвета. Как раз Первое мая наступило сорок третьего года. Катя говорит: «Тося, а раньше-то мы Первое мая по-другому встречали. Ты, — говорит, — думала в мае сорок первого, что через два года в болоте сидеть будешь, а?..» Сидим мы с ней и, верите, Сергей Николаевич, сидим и смеемся. Вспоминаем, как сели, как ползли…

С у в о р и н. Боже ты мой!.. Как же вы еще смеяться могли?

Т о с я. Не знаю. В общем, поползли дальше. Ползем, о своих думаем, как они там… Так целый день и ночь опять. Так до леса доползли. Это второго мая было. А у Кати второго день рождения. Я у себя в комбинезоне семь семечек нашла. Я вам забыла сказать, что мы не ели ничего… Я Катю поздравила, поцеловались мы и дальше пошли. Впереди Катя, а сзади я с пистолетом… Тогда Катя говорит: «Тося, а если фрицы?» Я даже ответить не успела, она сама говорит. «Если, — говорит, — фрицы нас увидят, из пистолета мне в затылок стреляй… В общем, сначала меня, а потом себя…»

Токарева закрывает лицо руками.

Нина!.. Перестань, слышишь?

С у в о р и н. Тяжело это слушать…

Т о с я. Тяжело?.. А ведь это было, Сергей Николаевич… Так мы с Катей и договорились, сначала ее, а потом себя, только не к немцам в плен… Идем мы так, идем. Вдруг Катя ко мне поворачивается и говорит: «А ведь ты меня не убьешь, Тося. Я знаю, ты меня не убьешь…» А я говорю: «Как тебе не стыдно? Ты ведь знаешь, как я тебя люблю. Я тебя больше всех на свете люблю. Я тебя обязательно убью, обязательно…» В общем, шли мы, видим большое дерево. Катя говорит: «Полезай, посмотри, что видно». Только я влезла, слышу голос Кати: «Стой! Стрелять буду», а пистолет у нее без патронов. Я смотрю — военный идет в погонах, а на погонах кресты. Тут я чуть с дерева не свалилась. Вдруг слышу, он говорит: «Ну-ка, девушка, убери пушку», по русски говорит. Я опять смотрю, а у него не кресты. Это у него артиллерийские значки — пушки перекрещенные… Привел нас артиллерист в свою часть. Накормили нас, а мы скорей домой рвемся. На попутных машинах добрались до станицы. На базаре семечек купили, стаканов десять… Не знаю, почему мы так много купили… К вечеру добрались к себе. Нас увидели — все вскочили, целуют, обнимают, плачут. Майор пришла, говорит: дорогие вы мои — и тоже расплакалась. Тут уж и я заплакала, и Катя, и такое пошло…

С у в о р и н. Успокойтесь, ведь еще, может, обойдется. Все будет хорошо.

Т о с я. Нас не надо утешать, Сергей Николаевич. Мы уже большие.

С у в о р и н. А почему вы думаете, что я вас утешаю? Может быть, я больше себя утешаю?

Т о к а р е в а. У меня смешно было. За мной один человек ухаживал. Ну, как ухаживал? Не ухаживал, конечно, а любил просто. И сейчас любит. Он на штурмовике летает, на «ИЛе». Сережей его зовут. Они тут стоят недалеко, в восемнадцати километрах. Он всегда над нашим аэродромом проходит, в мою честь виражит или пикирует. А знаете, от штурмовика гром какой! Вот как-то мы лежим, у нас личное время — отдыхаем, а он над нами: у-у-у — и прошел… А Катя засмеялась и говорит: «Нинка, он тебя, — говорит, — когда-нибудь так ветром сдует, и улетишь ты неизвестно куда, жертва любви…»

Т о с я. Рассказывать много можно, Сергей Николаевич. Вы запомните, что мы вам рассказали, и напишите о Кате в газету или в книгу, куда лучше… А сейчас извините нас, Сергей Николаевич. У нас занятия штурманов будут. Нам идти надо.

С у в о р и н (встает). Пожалуйста, пожалуйста. Я понимаю.

Все выходят.

Некоторое время сцена пуста. Из левой двери появляется К а т я. Она в юбке, кофточке, платке, в деревенских башмаках, с узелком в руках. Она оглядывается. Замечает свою фотографию, обрамленную зеленью.

К а т я. Вот как… Мне уж и венок сделали. (Неожиданно начинает утирать слезы.) «Ты ушла от нас, боевая подруга!» А я не ушла, я домой вернулась… Хорошие слова, наверно, обо мне говорили… (Достает из чемоданчика под нарами гимнастерку, надевает ее поверх кофточки.) «Вот оно, перед нами, ее красивое лицо, ее синие глаза…» А я, может, не хочу, чтобы у меня были синие глаза… Я хочу… чтоб стальные глаза…

В дверях справа появляется В е т р о в а. Ахнув и всплеснув руками, она скрывается. Через несколько мгновений с криком, визгом, со слезами врываются девушки — Т о с я, В а р в а р а, Т о к а р е в а, В е т р о в а, С м и р н о в а. Кто-то прибежал в одном унте, кто-то в наполовину надетом комбинезоне. Объятия, слезы, голоса.

— Катя! Катенька!

— Катя вернулась! Ермолаева!

— Девочки, девочки, Катя дома!

— Нина! Катя пришла!

Катя обнимает подруг. А девушки плачут, обнимают друг друга и снова бросаются к Кате. Входит С у в о р и н. Тося бросается к нему.

Т о с я. Сергей Николаевич! Катя пришла. Смотрите, кто пришел? Катя наша пришла!

С у в о р и н (взволнован). Позвольте уж мне, как самому старшему. (Целует Катю.) Девочка вы моя дорогая… Небесное создание… (Вытирает слезы.)

Т о с я. Катя, Катя, смотри! Писатель тоже плачет, беллетрист, прозаик… Все плачут. Почему ты не плачешь?

К а т я. И я плачу, Тося.

Т о с я. Пожалуйста, плачь. Все плачут.

К а т я. Тося, а где майор? Где начальник штаба?

Т о с я. Они на аэродроме. Они скоро приедут.

В а р в а р а. Я на тебя смотрю и не верю. Неужели это ты?

К а т я. Это я, Варя. Честное слово, я.

Т о к а р е в а. Совсем живая… Как была!

К а т я. Ну уж не как была. Смотри, обмундирование…

В а р в а р а. Через фронт перешла?

К а т я. Да.

В а р в а р а. Помогли?

К а т я. Партизаны помогли… Девочки, я дома была… Я маму видела…

В а р в а р а. Нет, ты подожди. Ты все расскажи. По порядку.

Т о с я. Катя, ты, наверно, голодная. Пошли в столовую.

К а т я. Нет. Я сыта. Меня кормили.

Т о с я. Ну, тогда рассказывай. Все рассказывай…

К а т я. Ну, садитесь все…

Все усаживаются вокруг Кати. Она сидит в центре под самым своим портретом.

С у в о р и н. Вы уж и мне разрешите.

К а т я. Конечно, Сергей Николаевич, садитесь.

Т о с я. Ну, рассказывай, рассказывай.

К а т я. Как все было?.. Ну, миновала линию фронта благополучно. До места посадки осталось минут десять. Вдруг по самолету луч, потом второй, третий. Схватили и повели. Зенитчики сразу открыли обстрел. Кругом начали рваться снаряды… Я стала маневрировать по курсу… Вдруг самолет резко подбросило, и я почувствовала, как его начало лихорадочно, прямо трясти… У меня сразу мысль — разбит винт… Ну, я выключила зажигание и перешла на пологое планирование. Смотрю — прожектора выключились, зенитки замолчали. Кругом такая тишина, я даже слышу, как сердце бьется…

Т о с я. Ой, Катя, я не могу.

В а р в а р а. Погоди. Ну, ну?..

К а т я. Да… Ну высота была еще тысяча двести. Район я хорошо знала — ведь это мои места, родные. Оврагов там полно. Ну, думаю, теперь как земля встретит…

В дверях, никем не замеченный, появляется П а в е л. Он снова выбрит, опрятен. Он такой же, каким мы его видели в полку. Он задерживается на пороге.

Смотрю на высотометр — стрелка идет к нулю… (Замечает его.) Павел!..

Все оборачиваются. Тося прыгает с нар и, бросившись к Павлу, в порыве радостного волнения неожиданно целует его.

Т о с я. Смотрите! Вот она… Ой! Катя (Тосе.) Я рассказываю, а ты целуешься… Странно… Здравствуй, Павел!

Он подходит к Кате. Он кажется очень спокойным.

П а в е л. Здравствуй, Катя… Здравствуй…

Т о с я. Господи, да поцелуйтесь, же.

П а в е л. А что случилось?

Т о с я. Девочки, он ничего не знает… Смотрите! (Указывает на Катино фото, обрамленное зеленью, вскакивает и бросает ветки.) Вот. Мы думали, что она погибла. А она жива. Ее там подбили. Она фронт перешла…

П а в е л. Фронт перешла? Это как фронт перешла?

В а р в а р а. Подождите. Она все расскажет.

К а т я. Сядь, Павел. Вот сюда…

Он садится.

Да… Ну, смотрю я на высотомер, стрелка идет к нулю. Вот уже остается пятьдесят метров. Приземлилась я и не успела еще удивиться, что мягко села, сразу чувствую правый крен, глубже и глубже… Потом треск, а дальше уж я и ничего не помню. Потом мне рассказали, что правое колесо попало в овражек и самолет перевернуло кверху колесами.

В а р в а р а. Это кто ж тебе рассказал?

К а т я. Партизаны… Вот сейчас слушайте. Слушай, Павел. Сейчас будет самое интересное. Ты сейчас удивишься…

П а в е л. Ну-ну?..

К а т я. Подобрали меня партизаны. Я без сознания. Это уж я потом все узнала. Отнесли меня домой. Там переодели в гражданское, и я лежала как больная дочка мамина. В первую же ночь немцы пришли. Летчика они искали. Они, конечно, не знали, что летчик — летчица… Немец один, противный, руки потные, меня за лицо взял, все рассматривал… Потом чего-то сказал второму по-немецки. Я немножко поняла, что я грязная… А я лежу и думаю: ну и слава богу, что я грязная… В общем, немцы ушли. Ну я отлежалась, потом за мной ночью партизаны пришли и вот провели сюда, через фронт…

П а в е л. Ну и как?

К а т я. Что?

П а в е л. Ну, как провели?

К а т я. А? Хорошо. Все благополучно. Но интересно-то не это. Интересно другое.

Т о с я. Чего другое? Говори скорей.

К а т я. Домой меня принес человек, а когда я без сознания лежала, он со стены фото снял, знаешь этот групповой снимок, выпуск нашей семилетки, себя на этом снимке нашел и говорит маме: и я, говорит, здесь красуюсь. А мама говорит: «А как вас звать?» А он говорит: «Меня звать Петром».

П а в е л. Петром? Это какой же Петр?

Т о с я. Ой, девочки, как интересно…

К а т я. Вот слушай. Человек пришел… Принес меня, позаботился и ушел, как в художественной литературе. Загадочно…

П а в е л. Скажи пожалуйста, романтика.

К а т я. А чего ты улыбаешься? Ты зря улыбаешься…

Т о с я. Вы зря улыбаетесь.

К а т я. Ведь это хорошо как. И красиво, правда?..

П а в е л. Ничего…

К а т я. Ты считаешь, что это ничего?.. Я взяла фотографию и стала гадать — какой же это может быть Петр… Думаю — Звонков. Потом вспоминаю — нет. Он на Северо-Западном. Потом думаю — Шаповалов. Опять — нет. Он на Урале. Тогда у меня остается один Петр, один Петя. Петр Иванов. Ты понимаешь?

П а в е л. Петька Иванов? Да кто ж его знает?.. Ведь он, помнится, в школе тихий был, прилежный…

К а т я. Ну и что ж?.. Ты-то ведь в школе озорник был, стекло в учительской разбил… А вот видишь. Все в жизни меняется…

С у в о р и н. А это случается, поверьте мне. Растет мальчик этакий флегматик, нюня, а потом проходит срок, мальчик начинает бриться и совершать невероятные подвиги. Так бывает.

К а т я. Сергей Николаевич прав.

В а р в а р а. Правильно. Еще говорят: в тихом омуте черти водятся.

П а в е л. Не знаю. Возможно.

К а т я. А ты спрячь самолюбие на минуточку и подумай: способен Петя Иванов на такую историю?..

П а в е л. Я вам так скажу. Я сперва сомневался, но Сергей Николаевич сказал убедительно. Действительно, человек тихий-тихий, а оказывается не тихий… Это уже интересно.

К а т я. Павел. Паша, миленький. Как бы его найти, Петю?.. Хоть бы встретить его, обнять, хоть бы простое «спасибо» сказать ему!

Т о с я. Знаете, девочки, даже я и то, может быть, его бы поцеловала!

К а т я. Ну тебя! Ты какая-то дежурная поцелуйщица.

Т о с я. А он ничего, этот Петя?

К а т я. Как ты считаешь, Павел, ничего он?

П а в е л. Да как вам сказать? Ничего, в общем. Это, конечно, не Абрикосов. Но вообще ничего. Мне лично не очень нравится.

К а т я. А ты ревнуешь, Павлик. Сознайся, ревнуешь? Сергей Николаевич, вот вы писатель, психолог. Ну, скажите, ревнует он?

С у в о р и н (Павлу). Как ваше отчество, простите?

П а в е л. Федорович.

С у в о р и н. Мой жизненный опыт, Павел Федорович, подсказывает мне, что эмоции Отелло вам не чужды…

Все смеются.

К а т я. Ага! Ага! Ага!..

П а в е л. Я молчу. Что я могу сказать?..

К а т я. Павлик, дорогой… (Берет его за плечи и ласково смотрит на чего.) Ты не ревнуй, ладно? Ты лучше скажи, как его найти?

П а в е л. Да я уж и не знаю, право. Ведь он там — на той стороне…

К а т я. Там.

П а в е л. Вот наступать будете. Партизаны из лесов выйдут, и встретишь его, если живой будет.

Т о с я. Обязательно он живой будет!

П а в е л. Ну еще бы! Раз вы обещали его поцеловать, он обязательно будет ждать. А вот когда вы его поцелуете — тогда он может спокойно умереть…

Т о с я. Почему?

П а в е л. Как почему? От счастья!

Т о с я. Да?.. Ничего смешного.

В а р в а р а. Подождите, я придумала. Надо ему написать письмо. Ведь есть связь с той стороной. Может, ему и передадут…

К а т я. Правильно, Варя. Это хорошо. Павлик, давай напишем ему сейчас письмецо. (Берет бумагу и карандаш и склоняется над столом, все окружают ее.)

К а т я. Ну что мы будет писать, Павел?..

П а в е л. Не знаю. Ну, может быть… «Дорогой мой, горячо любимый, единственный на свете Петечка!..»

К а т я. Это, по-моему, немножко чересчур.

П а в е л. Пожалуйста. Можно так: «Уважаемый товарищ Иванов!..»

Т о с я. «Ознакомившись с вашим подвигом…»

К а т я. Еще чего!..

Т о с я. Ага!.. А бухгалтера помнишь? Он тебе в любви объяснялся, а ты ему как?

К а т я. Сравнила — бухгалтер. У бухгалтера, видите ли, любовь. А у Пети совсем… другое чувство.

П а в е л. Какое другое?

К а т я. При чем тут любовь? Он меня спас, как… ну, как… советскую летчицу, как офицера.

В а р в а р а. А может, он тебя любит?

П а в е л. Интересная мысль. Может быть, он тебя действительно любит?

К а т я. Не думаю. С чего это вдруг?

С у в о р и н. Вы меня извините. Я опять вмешиваюсь. Вы напишите ему просто: «Дорогой Вася!..»

К а т я. Почему Вася? Он Петя…

С у в о р и н. Простите. Петя. «Дорогой Петя. Ты очень много сделал для меня. Ты спас мне жизнь…»

К а т я. Хорошо. Я пишу. Подождите…

С у в о р и н. «Мне хочется встретить тебя, пожать твою руку…»

П а в е л. Нет. Это немножко сухо.

С у в о р и н. Ну, хорошо… «Мне хочется встретить, обнять и расцеловать тебя, мой далекий и близкий друг». И подпись: «Катя…»

К а т я. Хорошо. Коротко и хорошо.

Т о с я. И еще припиши: тебе кланяется и тебя целует моя боевая подруга Тося…

К а т я. Все. Бумага вся. Не умещается.

Т о с я. Видите, какая у меня большая любовь. Даже на бумаге не умещается.

К а т я. От тебя напишу привет, Павел.

П а в е л. Напиши, Катенька. Парню приятно будет. Все-таки школьные товарищи, вместе учились.

К а т я (складывает письмо). Павлик, Павлик!.. Только бы его увидеть…

Входят М а й о р и Т и х о м и р о в а.

В а р в а р а. Встать! Смирно!

Все встают.

М а й о р. Вольно, пожалуйста. (Подходит к Кате, обнимает ее.) Здравствуй, здравствуй, родная моя…

К а т я. Здравствуйте… товарищ майор… Гвардии лейтенант Ермолаева находилась в тылу врага. Вернулась в часть…

М а й о р. Все знаю. Доложили мне. Похудела ты, девочка…

Катя обнимается с Тихомировой.

Т и х о м и р о в а. Можешь мне поверить. Даю тебе честное слово. У меня была интуиция. Я знала, что ты придешь…

Т о с я. Что же вы, товарищ капитан, знали и никому не сказали?

Майор замечает Павла. Она делает уже удивленно-радостное лицо, но Павел едва заметно прикладывает палец к губам.

М а й о р. Сергей Николаевич, запишите в свою записную книжку: нет на свете дружбы крепче, чем дружба, которая на войне родилась.

С у в о р и н. Да, я вижу это.

М а й о р. Девушки, дорогие! Сегодня нам предстоит большая ночь…

В а р в а р а. Наступление?

М а й о р (улыбаясь). Не знаю.

Т о с я. Как ваша интуиция, товарищ капитан?

Т и х о м и р о в а. А вдруг?..

Все встают. Неожиданно с оглушительным ревом проносится штурмовик. Все оборачиваются и многозначительно смотрят на Токареву.

Т о к а р е в а. Ну, что я могу с ним сделать? Я ему говорила, говорила…

К а т я. Твой Сережа пошел! Штурмовики!.. Павел, мы должны найти Петю Иванова. Помоги мне его найти!

П а в е л. Хорошо. Я сделаю все, что от меня зависит…

Врывается музыка. Стремительная тема наступления.

Занавес.

ТРЕТЬЕ ДЕЙСТВИЕ

Кабинет председателя горсовета освобожденного городка. Кабинет обставлен с пугающей роскошью. Разностильная мебель, картины, ковры. Здесь при немцах была квартира бургомистра, куда натаскали все лучшее, что было в городке. На полу стоит вывеска: «Канцелярия бургомистра». Над столом висит пустая рама. Выбиты стекла. Окна заставлены фанерой. С улицы слышен шум проходящих машин, стук повозок, далекие раскаты артиллерии. У стола стоит молодой парень А н т о н. (Мы видели его в 4-й картине.) Он разговаривает по телефону.

А н т о н. Слышу, слышу, не кричи. На водокачке саперы работают, ясно?.. Когда вода будет? Вода скоро будет. Нету председателя. Он на электростанцию уехал. Скоро будет. Я говорю — скоро будет. (Кладет трубку.)

Снова звонок.

Секретарь горсовета слушает. Так. Так. На хлебозаводе одни женщины работают. Кто руководит? Товарищ Хохлов руководит. Ему это дело поручено. Энергичный, энергичный… Председатель? Скоро будет…

В кабинет входит С т а р и ч о к. Снимает шапку.

С т а р и ч о к. Извиняемся. Здравствуйте…

А н т о н. Здравствуйте, папаша. В чем дело?

С т а р и ч о к. Председатель мне требуется.

А н т о н. По какому вопросу?

С т а р и ч о к. Насчет машины…

А н т о н. У меня машин пока нет. Иди к коменданту. Тебе что, полуторку, что ли?

С т а р и ч о к. Какую еще полуторку? Мне швейную машину требуется получить…

А н т о н. Чего-то я не пойму.

С т а р и ч о к. Чего ж тут понимать? В этой квартире при немце бургомистр жил, и он себе в квартиру всего натаскал со всего города. Наворовали, а увезти не успели — как их прогнали. Ты глянь, кругом имущество какое. Ведь это у народа забрано. У кого что. У одних ковер, у других стол с креслом, у кого картина, а вот у меня машину швейную унесли. Не иначе она где-нибудь здесь…

А н т о н. Понятно. Ищи, папаша, по комнатам.

Старик уходит в соседнюю комнату. Звонит телефон. Антон снимает трубку.

Секретарь горсовета слушает. Так. Так. Сейчас запишу.

В кабинет входит Ж е н щ и н а. Она оглядывается. Видит кресло. Молча берет его и направляется к выходу.

Гражданочка, одну минуточку. Вы куда кресло тянете?

Ж е н щ и н а. Сынок, ведь это мое кресло. У меня из квартиры немец забрал…

А н т о н. Понятно. Берите. (В трубку.) Да, да, слушаю.

Через кабинет проходит Старичок. Он уносит швейную машину.

Пишу. Там и ребят размещать будете? Ладно. Все. (Кладет трубку.)

В кабинет входит председатель горсовета. Это П а в е л Ш а р о х и н. Сбрасывает куртку. Он в полувоенном костюме, с орденом Ленина на гимнастерке. На шее — синий в клеточку дареный шарф.

П а в е л. Ну что, не зашился еще, секретарь?

А н т о н. Покамест ничего. Насчет воды звонили.

П а в е л. Вода будет. (Подходит к столу.) «Я знаю — город будет, я знаю — саду цвесть, когда такие люди в стране Советской есть!» Знаешь стихи? Это Маяковский написал.

В кабинет входят пожилой М у ж ч и н а и Ж е н щ и н а. Бегло оглядываясь, они находят свой ковер.

М у ж ч и н а. Товарищ председатель, разрешите коврик нам, а?..

П а в е л. Куда? Куда?..

А н т о н. Павел Федорович, здесь, в этой квартире, все ворованное. Здесь бургомистр проживал, ясно?

П а в е л. Понятно. Берите, пожалуйста, ковер. Берите все. Мы завтра к себе переедем.

Мужчина и Женщина скатывают ковер и уходят. Звонит телефон. Павел снимает трубку.

Шарохин слушает. Да. Талаев, слушай-ка. Там хлебозаводу помочь надо. Ну?.. Там одни женщины работают. Нет. Они справляются. Но им на тяжелые работы мужчины требуются… А ты выдели человек пятнадцать. Найди… А как же?.. Вот так. (Кладет трубку.) Антон! Смотри сюда. Вот сюда, на эти объекты, надо людей подсобрать. Много не надо. Человек шестьдесят…

А н т о н. Ясно. Население?

П а в е л. Конечно, население. Кого же еще?.. Смотри, к концу дня здесь одни стены останутся.

А н т о н. Хорошо бургомистр обставился…

Входит Ч е л о в е к в кепке.

Ч е л о в е к. Товарищ председатель?

П а в е л. Я.

Ч е л о в е к. Захаров — фамилия моя.

П а в е л. Слыхал. Электромонтер, да? Слушайте, дорогой. Давайте-ка скорей на электростанцию. Там вас вспоминали. Машину надо пускать.

Ч е л о в е к. Понятно.

А н т о н. Вашего ничего здесь нет, товарищ Захаров, из обстановки?

Ч е л о в е к. Нет. (Уходит.)

А н т о н. Удивительно.

П а в е л (просматривая бумаги). Сейчас девушек встретил троих из авиаполка. Они рядом стоят — в Глушковской. Перебазировались сюда… Удивились, когда узнали, что я здесь, да к тому же еще и верховная власть. Теперь, говорят, понятно, почему вы у нас сидели, чего дожидались…

А н т о н. Это что ж, тот полк, откуда девушка была?

П а в е л. Катя Ермолаева?.. Тот самый… Слушай-ка, Антон. Если спрашивать тебя будут про тот случай, когда мы девушку, Катю Ермолаеву, домой приносили, ты давай помалкивай, ясно? Ты меня там не видел, вроде меня там и не было. Понял?

А н т о н. Понял. Значит, я один там был?

П а в е л. Да, да. Ты один был. Все на себя принимай, а потом разберемся.

А н т о н. Есть такое дело.

В кабинет входят М у ж ч и н а и Ж е н щ и н а. Муж и жена.

М у ж. Можно к вам, товарищ председатель?

П а в е л. Можно. Мебель?

М у ж. Точно так. Шкафчик наш…

Ж е н а. И фикус вот. До чего жаден был, на фикус польстился. А я его из маленького растила.

П а в е л. Берите свое добро, берите…

М у ж. Вот спасибо.

Они выносят вещи. В кабинет входит Х о х л о в. Он в полувоенном, с пистолетом на поясе. Вслед за Хохловым входят три женщины: А н н а И в а н о в н а, Г л а ш а и т р е т ь я — незнакомая.

Х о х л о в. Привет, товарищ Шарохин. Хохлов моя фамилия.

П а в е л. Здравствуйте, знаю. (Заметив Анну Ивановну, которая его не узнала, быстро и незаметно для нее снимает шарф и прячет его в карман.)

Х о х л о в. Знакомьтесь, товарищ Шарохин. Вот актив наш по линии хлебопекарни… товарищ Ермолаева, товарищ Грушко и товарищ Мигалина…

П а в е л. Здравствуйте… Что у вас, товарищ Хохлов?

Х о х л о в. Товарищ Шарохин. Мне поручено пустить хлебопекарню…

П а в е л. Знаю. Ну?..

Х о х л о в. Хлеб городу нужен?

П а в е л. Нужен. И как можно скорее.

Х о х л о в. Мне народу не хватает, товарищ Шарохин.

П а в е л. Ведь у вас женщины есть.

Х о х л о в. Это правильно. Мы, женщины, то есть они, женщины, — это большая сила. Это верно.

П а в е л. Так в чем же дело?

Х о х л о в. Дело вот в чем…

А н н а И в а н о в н а. Разрешите, я поясню, товарищ начальник.

Х о х л о в. Пожалуйста.

А н н а И в а н о в н а. Народ по работе стосковался, и вот мы, женщины, тоже… Нам бы уж скорей месить да хлебы печь, а ведь там подорвали все, до печей не доберешься. Нам завалы разбирать, кирпич таскать — народ нужен…

П а в е л. А что же женщины?..

Х о х л о в. Это дело неженское.

П а в е л. Почему неженское?.. Теперь женщины все делать умеют. Даже немцев бить и то отлично научились…

А н н а И в а н о в н а. Это мы знаем, товарищ председатель. У меня у самой дочь летчица.

Х о х л о в. Это правда, между прочим. Моя супруга, так сказать — моя жена, она тоже в авиации, гвардии старший лейтенант… боевой летчик.

П а в е л. Видите, как хорошо.

Х о х л о в. Это-то хорошо, но народу нам все-таки не хватает…

П а в е л. Ну вот что. К вам часам к трем пополнение придет. На тяжелые работы я вам людей выделю. А вы пока работайте. Что можно делать — делайте.

Х о х л о в. Понятно. Значит, люди будут.

П а в е л. Будут, товарищ Хохлов. Не теряйте времени. Вы ведь муж фронтовика — пример должны показывать…

Х о х л о в. Ладно, договорились. Пошли…

Женщины выходят. Хохлов задерживается.

Ведь у меня, товарищ Шарохин, особая трудность еще…

П а в е л. Какая же это особая трудность?

Х о х л о в. Понимаете, ведь в нашем женском деле нужна деликатность, знаете, вежливость. Не могу же я на женщин кричать и слова произносить… А вот когда у меня мужчины будут, там я развернусь…

П а в е л. В смысле слов?

Х о х л о в. Конечно. Мужчине я могу сказать: ты что же это… И так далее.

П а в е л (смеется). Ладно. Пришлю мужчин. Идите.

Х о х л о в. Договорились. (Уходит.)

А н т о н. Активный товарищ.

П а в е л. А как же? У него жена боевой летчик, а он вдруг с работой не справится. Мужское самолюбие — это не шутка…

Входит пожилой м у ж ч и н а в черном пальто с бархатным воротником и пенсне.

М у ж ч и н а. Простите, можно видеть товарища председателя городского Совета депутатов трудящихся?..

П а в е л. Я председатель.

М у ж ч и н а. Очень приятно. Моя фамилия Ланской. Я сам живописец. Сейчас я пишу лозунги и рисую плакаты. Я вам хочу показать один эскизик…

П а в е л. Давайте.

Л а н с к о й. Вот видите. Это одна восьмая натуральной величины. Это пока в карандаше. Видите? Вот наш боец ударяет прикладом немца, и внизу подпись. Это я сам сочинил… Я, конечно, не поэт…

П а в е л. Хорошо. А что за подпись?.. Я не разбираю.

Л а н с к о й. «Бей захватчика, бей немца, негодяя чужеземца!» Вот так. Я, конечно, не поэт, я понимаю…

П а в е л. Нет. Это неплохо. Только вот «негодяя» — это слабо.

Л а н с к о й. Можно «прохвоста» или «мерзавца». Размер позволяет…

П а в е л. Да, размер-то позволяет. Время не позволяет. Вы так сделайте, товарищ Ланской. «Бей захватчика, бей немца, бей бандита-чужеземца!»

Л а н с к о й. Можно. Это хорошо. Теперь у меня еще одна просьба. Видите, здесь висят мои три картины. Одна моя, вот — «Терраса под солнцем», затем вот Шишкин — «Рощица» и Айвазовский — «На взморье». Очень прошу — сберегите мои картины. Они мне дороги как память.

П а в е л. Будьте спокойны, товарищ Ланской. Все будет в порядке. Ваши картины будут целы. Работайте. До свидания.

Л а н с к о й. До свидания, благодарю вас. «Бей бандита-чужеземца!» — очень хорошо. (Уходит.)

А н т о н. Хороший человек. Ланской Евгений Максимович. Его все в городе знают.

П а в е л. Да, интеллигентный человек. Приятно.

А н т о н. Павел Федорович, можно вам вопросик задать?

П а в е л. Можно вопросик задать?

Звонит телефон. Павел снимает трубку.

Шарохин слушает. Да, товарищ Захаров? Ну, что на электростанции? Ну?.. Хорошо. А я скоро сам приеду. Есть. (Кладет трубку.)

А н т о н. Так вопросик можно?

П а в е л. Ну-ну…

А н т о н. Почему, когда к вам женщины пришли, вы шарфик сняли и в карман спрятали?

П а в е л. Все тебе знать надо. Ты наш уговор помнишь?

А н т о н. Насчет того, чтобы молчать?

П а в е л. Да. Молчать до особого распоряжения.

А н т о н. Есть молчать до особого распоряжения.

Стук и голос из-за двери: «Разрешите войти?»

Войдите. Опять, наверно, насчет мебели.

В кабинет входит Т о с я.

Т о с я. Здравствуйте, товарищ председатель горсовета.

П а в е л. Здравствуйте, товарищ гвардии младший лейтенант…

Т о с я. Уже не младший лейтенант, а просто лейтенант. Вы уже второй раз ошибаетесь.

П а в е л. Да что вы? Извините. Поздравляю.

Т о с я. Спасибо…

Звонит телефон. Антон снимает трубку.

А н т о н. Горсовет. Да… Ну?.. Сейчас спущусь, посмотрю… (Выходит.)

Т о с я. Кто это?

П а в е л. Секретарь мой. Так сказать, адъютант. Из местных партизан…

Т о с я. Чего это у вас такая роскошная обстановка?

П а в е л. Это не я. Это бургомистр обставлялся.

Т о с я. Вы знаете, Павел, когда я в полку рассказала, что вас встретила и что вы здесь председатель, — удивились все… А Катя…

П а в е л. Что Катя?

Т о с я. А Катя говорит: «Не может быть… ты, наверно, все напутала». А я говорю: «Ничего я не напутала. Все так и есть. Он предгорсовета, у него орден Ленина».

П а в е л. А что Катя?

Т о с я. А Катя говорит: «Не может быть». А я говорю: «Вот тебе и не может быть!..»

П а в е л. Ну-ну…

Т о с я. Потом она говорит: «Вот почему он у нас маскировался. Теперь все ясно».

П а в е л. Ага. Ну, а еще что?

Т о с я. Еще что?.. Она вас очень повидать хочет… очень хочет вас повидать.

П а в е л. Как председателя горсовета?

Т о с я. Нет. Я бы не сказала. Скорей, как Павла…

П а в е л. Да?

Т о с я. Да. И еще она просила вас спросить: вы не нашли этого человека?..

П а в е л. Какого человека?

Т о с я. Ну того, который принес ее тогда.

П а в е л. Ах, этого… Иванова, что ли?

Т о с я. Да, да, Иванова.

П а в е л. Как вам сказать?.. В общем, кажется, нашел.

Т о с я. Честное слово?.. Ой, господи, где же он?

Звонит телефон. Павел снимает трубку.

П а в е л. Шарохин слушает. Да. Иду, иду сейчас.

Т о с я. Где же он? Где его можно повидать?

П а в е л. Это мы организуем… (Надевает куртку.)

Т о с я. Подождите. Еще не все. Сегодня вечером у Кати дома будет небольшая такая встреча. Катя просила, чтобы вы обязательно пришли.

П а в е л. Хорошо. Спасибо. Обязательно приду.

Т о с я. Я вам адрес оставлю…

Входит А н т о н.

П а в е л. Вот, вы оставьте адрес ему. Он мне передаст. А вы, кстати, с ним поговорите. (Пожимает ей руку и уже на пороге говорит.) Его фамилия Иванов…

Т о с я (встает). Что?

Павел уже вышел.

Здравствуйте…

А н т о н. Здравствуйте…

Т о с я. Ваша фамилия Иванов?

А н т о н. Иванов.

Т о с я. Ой!..

А н т о н. Что?..

Т о с я. Вы… вы партизанили здесь, в районе, да?

А н т о н. Было такое дело.

Т о с я (подходит к нему). А вы… а вы нашу летчицу одну, Катю Ермолаеву, не знаете?

А н т о н. Слыхал. Немножко знаю…

Т о с я. Ой!.. (Вдруг целует его.) Ой, ой! Ой, какой вы!.. Слушайте, что я вам скажу. Вот… вот вам адрес. Вы вечером обязательно приходите. С ним приходите, с Павлом…

А н т о н (смущен). А что такое?

Т о с я. Не задавайте никаких вопросов. Я вам все равно ничего не скажу. Тайна. Вы придете, и все… Господи, что с Катей будет!.. Ой, вы какой!

А н т о н. Какой? Обыкновенный…

Т о с я. Нет, вы необыкновенный. Вы ничего не понимаете…

А н т о н. Это верно…

Т о с я. Вот вам адрес… Непременно приходите. Слышите. Обязательно, в восемь часов.

А н т о н. Придем обязательно…

Т о с я (трясет ему руку). А он говорил — «не Абрикосов». Вы, может, в сто раз лучше. До свидания. (Быстро уходит.)

А н т о н (некоторое время растерянно смотрит ей вслед). Полное затмение, ничего непонятно… «Лучше абрикосов»? Какие абрикосы?..

В кабинет входит очередной В л а д е л е ц в е щ е й.

В л а д е л е ц. Чуть с ног меня не сбила…

А н т о н. Кто?..

В л а д е л е ц. Да вот военная от вас сейчас убежала. Напугали вы ее, видать? Хорошая девушка.

А н т о н (вздохнув). Девушка хорошая…

В л а д е л е ц. Позвольте, я стульчики свои?..

А н т о н. Берите стульчики.

В л а д е л е ц. И вот коврик со стеночки…

А н т о н. И коврик берите со стеночки… Хорошая девушка. Честное слово, хорошая девушка.

В л а д е л е ц. Невеста, что ли?

А н т о н (сурово). Какая невеста?.. Скорей давайте, папаша. Мне работать надо.

В л а д е л е ц. Иду, иду. Всего хорошего.

А н т о н. До свидания.

Владелец уходит. Антон читает адрес.

«Продольная, дом шесть. Ермолаева…» А ее, интересно, как фамилия.

В кабинет входит П а в е л.

П а в е л. Антон! Скоро будет свет…

А н т о н. Павел Федорович, тут такое было!

П а в е л. А что?

А н т о н. Вот адрес. Прийти велели обязательно.

П а в е л. А мы и придем!.. Мы обязательно придем… к Кате Ермолаевой…

А н т о н. Она меня тут поцеловала, между прочим.

П а в е л. Кто? Катя?

А н т о н. Да нет, вот эта девушка.

П а в е л. Ах, Тося?..

А н т о н. Ее Тосей зовут? Красивое имя!..

П а в е л. Очень красивое.

А н т о н. Меня интересует, Павел Федорович, как вы думаете, она меня как парня поцеловала или как партизана Отечественной войны, а?..

П а в е л. Конечно, как партизана!..

А н т о н (печально). Да?..

П а в е л. Точно. Когда нас ждут, Антон?

А н т о н. К восьми часам.

П а в е л. Долго.

А н т о н. Очень долго.

В кабинет входит новый Х о з я и н в е щ е й.

Х о з я и н. Разрешите вещички забрать, товарищ председатель?

П а в е л. Бери, дорогой! Все бери! Кроме картин! Все свое имущество!

Занавес.

Декорация четвертой картины. Комната Кати. Здесь прибрано, кажется даже, что комната стала больше. Вечер. Горит несколько керосиновых ламп. Стол покрыт скатертью. Скромное угощение на столе. Здесь готовятся к приему гостей. А н н а И в а н о в н а и Г л а ш а перетирают тарелки. К а т я переодевается за занавеской.

А н н а И в а н о в н а. Город наш при немце будто спал сном тяжелым, а сейчас проснулся — и радость какая, солнце светит, сады цветут, и все для нас…

Г л а ш а. Жизнь вернулась. А ты мои слова припомни — чего я говорила. Не усидеть немцу на нашей земле, обломали ему спину.

Из-за занавески выходит Катя. Она в туфлях, в легком весеннем платье.

К а т я. Ну как, мама?

А н н а И в а н о в н а. Господи, красота-то какая!..

К а т я (строго). Вообще-то я, конечно, рановато все это надела. Не время сейчас. (Смотрится в маленькое зеркало. Она явно довольна собой.) Сейчас война… А синенькая ленточка, пожалуй, лучше будет. Да, мама?..

А н н а И в а н о в н а. Это ты уж сама выбирай, как лучше.

Катя уходит за занавеску.

Видела красавицу?..

Стучат. Глаша открывает дверь. Входит Т о с я. Деловито вынимает из кармана бутылку вина и банку консервов. Ставит все на стол.

Т о с я. Здравствуйте.

К а т я. Тося пришла? (Выходит.) Познакомься, мама… Это Тося Говоркова, лейтенант, подруга моя.

А н н а И в а н о в н а. Тося?.. (Обнимает ее.) Вот вы ведь какая, оказывается. Мне дочка про вас много рассказывала.

Т о с я. И я про вас все знаю.

Г л а ш а. Выходит, вы старые знакомые.

Т о с я. Катя. Я тебе ничего не говорю, но ты готовься.

К а т я. К чему?

Т о с я. Готовься. Будет у тебя сегодня большая радость, но я тебе больше ничего не скажу.

К а т я. Ой!.. Тося, ну скажи.

Т о с я. У тебя сегодня будет встреча с одним человеком. С каким — не скажу.

К а т я. Ну кто это, кто? Тося?..

Т о с я. С человеком по фамилии Иванов. Все, больше ничего не спрашивай.

К а т я. Ты его нашла, Тося?

Т о с я. Да, нашла. Лично я.

К а т я. Тося, Тося, Тосенька!..

Т о с я. Подожди. Кто я? Штурман?

К а т я. Штурман.

Т о с я. Ориентируюсь я прилично?

К а т я. В воздухе? Замечательно.

Т о с я. И на земле не хуже. Иду — вижу справа по борту — Иванов. Засекаю и приглашаю в гости. Все.

Г л а ш а (Анне Ивановне). Слыхала? Кого-то засекла. Строгая, видать.

А н н а И в а н о в н а. А как же…

Входит В а р в а р а. Ставит на стол бутылку вина, пакет с печеньем.

В а р в а р а. Здравствуйте. (Козыряет.)

А н н а И в а н о в н а. Это вы кому ж честь отдаете?

В а р в а р а. Вам, Анна Ивановна. Давайте знакомиться, Варвара Хохлова.

А н н а И в а н о в н а. Ведь я про вас, девушка, все знаю. Только вот вижу вас впервые…

К а т я. Варя!.. Тося нашла его. Спасителя моего.

В а р в а р а. Ну?.. Посмотрим.

К а т я. Ты знаешь, до чего я волнуюсь, даже рассказать не могу… Мама, знаешь, кто придет?

А н н а И в а н о в н а. Кто?

К а т я. Тот, кто меня принес сюда. Кто мне жизнь спас, мама.

А н н а И в а н о в н а. Господи, радость-то какая.

Входят М а й о р, Т и х о м и р о в а, С у в о р и н.

К а т я. Мама, смотри, кто пришел. Вот, мама, это наш командир полка.

М а й о р. Здравствуйте, Анна Ивановна.

Они обнимаются.

А н н а И в а н о в н а. Вы меня все и по имени знаете…

М а й о р. Знаем…

С у в о р и н. Очень рад познакомиться. (Целует ей руку.)

А н н а И в а н о в н а. Ой, что вы, милый человек…

С у в о р и н. У вас удивительная дочь, Анна Ивановна, удивительная, как все подруги ее, как весь полк, как его командир…

М а й о р. Что-то вы нас захвалили совсем, Сергей Николаевич…

С у в о р и н. Прошу прощения. Сейчас здесь обстановка невоенная. Я старше вас лет на тридцать, так что уж потрудитесь, пожалуйста, меня не перебивать…

М а й о р. Слушаюсь.

С у в о р и н. …Я обошел сегодня весь городок. Я видел, как обнимались и плакали от волнения взрослые люди, когда над городком взлетел наш первый флаг. Это было знаком того, что жизнь вернулась. Свободная, прекрасная жизнь, право на которую мы сегодня снова завоевали. Все мы — и вы, и вы, и даже я…

М а й о р. Почему «даже я»?..

С у в о р и н. Извольте, я объясню. Я уже немолодой человек и, простите меня, не умею стрелять из автоматического оружия.

М а й о р. Мне кажется, Сергей Николаевич, что вы можете оставаться воином, делая свое дело.

С у в о р и н. Не знаю. Может быть. Некоторым это удается. Я вот сегодня видел на хлебозаводе человека. Он восстанавливает завод. Он так свирепствует на работе, что просто удивляешься, почему у него кирпичи не стреляют. Фамилия его, кажется, Хохлов.

В а р в а р а. Правильно. Это мой муж.

С у в о р и н. Ваш муж?.. Впрочем, да. Я знаю.

В а р в а р а. Откуда вы знаете?

С у в о р и н. Я не подозревал, что речь идет именно о вас, но я слышал, как он подгонял работавших под его началом. «У меня, — кричит, — жена немцев бомбит, ее правительство орденами наградило, я ей в глаза посмотреть не смогу, если мы сегодня дело не сделаем! Дайте, — кричит, — жизни! На меня сверху жена смотрит!» — и так пальцем сделал, будто имел в виду минимум самого господа бога… Он вас любит, вероятно, ваш муж…

В а р в а р а. Наверно, любит.

С у в о р и н. Я же говорю, что это настоящий человек.

Входит Х о х л о в. Он пришел с работы.

Х о х л о в. Здравствуйте, товарищи. Здравствуйте.

К а т я. Вот. Легок на помине.

Х о х л о в. Как бы мне умыться, а?

А н н а И в а н о в н а. Пожалуйте. (Уводит его.)

С у в о р и н (Кате). Погодите, я вас только что по-настоящему разглядел. Вот вы какая. Значит, не зря я вас назвал небесным созданием. Вот вы сегодня и попались…

К а т я. Почему попалась?

С у в о р и н. Я сразу, знаете, разгадал в вас этакое наивное желание быть похожей на мужчину. Спешу вас огорчить. У вас вся эта суровость не получается.

К а т я. Я этого не делаю специально.

С у в о р и н. Не хитрите, девушка. Одна эта штука чего стоит! (Изображает кресало.) Пустяки!.. От молодости это у вас.

Входит Х о х л о в. Он утирается полотенцем.

Х о х л о в. Ночью хлеб первый пойдет. Сейчас — я на работе вспомнил. Мне в прошлом году в день Восьмого марта как семье фронтовика подарок поднесли — отрез крепдешина на платье…

Все смеются.

А н н а И в а н о в н а. Прошу, дорогие гости, за стол.

К а т я. Давайте сядем, только ужинать подождем начинать, ладно? Еще прийти кое-кто должен.

Т о с я. Должна прийти одна историческая личность.

Х о х л о в. Откуда вина столько, Анна Ивановна?

А н н а И в а н о в н а. Да вот, девушки принесли.

В а р в а р а. Увидал вино и взыграл! Это из военторга.

Х о х л о в. Понятно. «Цинандали» — грузинское вино. Первоклассная вещь.

М а й о р. Кого мы ждем, Катя?

К а т я. Я жду человека, товарищ майор, того самого…

Т о с я. Который ее домой тогда принес, после аварии…

М а й о р. А… Ну, тогда стоит подождать.

Т о с я. Давайте себе вина нальем, а когда он войдет, мы все встанем и его поприветствуем.

М а й о р. Правильная мысль.

Все наливают себе вина. «Разрешите?» — раздается голос.

К а т я. Да, да.

Входит П а в е л.

П а в е л. Здравствуйте.

К а т я. Здравствуйте, Павел. Иди скорее сюда!

Они здороваются.

Т о с я. Садитесь и наливайте себе вина.

П а в е л. А что случилось?

К а т я. Сейчас я тебе все объясню. Иди сюда на минуточку. Извините. (Уводит Павла за занавеску.)

Анна Ивановна вносит самовар.

К а т я (улыбаясь, смотрит на Павла). Ну, ты рад?

П а в е л. Очень рад… Вот мы опять вместе…

К а т я. Нет. Я не о том.

П а в е л. А что?

К а т я. Ты рад, что меня обманул?

П а в е л. Как обманул?

К а т я. Ну, со всей этой историей, что ты невоенный, что ты отдыхаешь и что ты вообще… пустое место. Рад, да? Обманул, как девчонку! Ну, что ты смеешься?.. (Шутливо треплет его за волосы.)

П а в е л. Я попросил бы без фамильярностей с председателем городского Совета!

К а т я. Пошли! (Целует его и быстро выходит к гостям.)

А н н а И в а н о в н а. Садитесь, товарищ председатель.

К а т я. Что, мама, ты его так официально?..

А н н а И в а н о в н а. Ну как же?

Павел сидит рядом с Хохловым. Тот что-то ему нашептывает, вероятно, о своих делах. В дверь стучат.

Т о с я. Встаньте все!

Все встают с рюмками в руках.

Войдите!

Входит А н т о н, растерянно останавливается.

Аплодируйте!

Все ставят рюмки и аплодируют.

Вот он, Катя!

К а т я (с недоумением смотрит на Антона. Павел увлечен разговором с Хохловым). Кто это?..

Т о с я. Это он.

К а т я. Нет… Это он, мама?

А н н а И в а н о в н а. Садитесь, пожалуйста, ужинать с нами. Это секретарь горсовета нашего.

Т о с я (выходя навстречу). Как же? А вы сказали, что вы Иванов…

А н т о н. А я Иванов.

Т о с я. Как это вы Иванов?

А н т о н. Да уж так… С рождения, Антон Иванов.

М а й о р. Иванов, да не тот. Мало ли Ивановых?..

Т о с я. Что ж вы меня обманули?

А н т о н. Я вас не обманывал.

Т о с я. Как не обманывал? Вы сказали, что знаете Катю…

А н т о н. Я сказал, что знаю немножко. Ведь про ваш полк по всему фронту слава идет. А про Катю Ермолаеву я вот от Павла Федоровича много слышал хорошего… Спросите у него.

К а т я. Это что, правда?

П а в е л. Угу. (Смотрит на часы.)

К а т я (укоризненно глянув на Тосю). Ну ладно. Начнем ужинать…

Т о с я. В первый раз в жизни такая ошибка.

П а в е л (глянув на часы). Все мне у тебя нравится, Катя, но вот темно очень.

А н н а И в а н о в н а (выкручивая фитили). Да ведь откуда-то свету быть, Павел Федорович. Немцы порушили все.

П а в е л (встает). А хорошо бы сейчас так… подойти к выключателю, повернуть бы, и чтобы свет. (Поворачивает выключатель. Вспыхивает лампочка.)

Х о х л о в. Электростанцию пустили!

А н н а И в а н о в н а. Свет!

Все встают и аплодируют маленькой электрической лампочке, от которой сразу стало так светло.

С у в о р и н. Свет — это тепло.

Т и х о м и р о в а. А тепло — это жизнь. Давайте выпьем за жизнь!

С у в о р и н. За жизнь!

Все пьют вино. Антон не пьет. Он как завороженный смотрит на Тосю.

К а т я. Как хорошо все… Только мне жалко, что Петра с нами нет. (Павлу.) Не смотри на меня так!..

С у в о р и н. Не грустите, Катя. Будет много встреч. И будет вести вперед страстное желание увидеть своего друга…

Оглянувшись и видя, что на него никто не смотрит, Павел быстро надевает синий в клеточку шарф и железные очки. У него озорное, совсем мальчишеское выражение лица. Хохлов удивленно откидывается назад. Павел прикладывает палец к губам.

Анна Ивановна подает Павлу чашку чаю, поднимает глаза и, едва не выронив чашку, отступает.

А н н а И в а н о в н а. Шарф!.. Катя!.. Катенька!.. Он! Он! Петр! (Бросается к Павлу, обнимает его и плачет.) Что ж ты сидишь, Катя?

Все оборачиваются в сторону Кати, а она почему-то берет папиросу и начинает высекать огонь из кресала.

Т о с я. Ой, что это?.. Дайте я вас поцелую.

К а т я. Подожди… Тося… (Закуривает.)

Тогда Павел подходит к ней, молча берет у нее папиросу и гасит ее.

П а в е л. Не надо тебе курить, Катя…

Катя растерянно отступает. Потом бросается к нему, порывисто целует его и выбегает. Павел идет за ней. Тося пытается сделать то же, но ее задерживает Антон. Пауза.

Т о с я. Товарищи, что же это происходит? Товарищи, почему вы все молчите?.. Почему тишина?..

Возвращаются П а в е л и К а т я.

Товарищи, я не могу! Дайте я кого-нибудь поцелую. Мне уже все равно кого!.. (Целует потрясенного от счастья Антона.)

П а в е л. Вы, между прочим, не зря его поцеловали. Вспомните, кому вы тогда дверь открывали…

А н н а И в а н о в н а (вглядывается). Он!.. Он, Катя, он!..

К а т я. Что?..

Т о с я. Что он?..

А н н а И в а н о в н а. Он. С ним вместе приходил.

Т о с я. Держите меня!..

Х о х л о в. Друзья, я окончательно запутался. Разрешите, я выпью! (Пьет.)

К а т я. Я… ничего не буду говорить… Я ничего не могу сказать… Когда-нибудь потом… (Отворачивается.)

П а в е л. Потом. Правильно, потом… Вот пройдут годы, и станешь ты бабушкой. Тебя внуки окружат и скажут: «Бабушка, расскажи нам что-нибудь». Тогда бабушка наденет очки… (Надевает на нее очки.)

К а т я (входя в роль). …и скажет: «Это было тогда, мои дорогие внуки, когда мы воевали… Летала я тогда на самолете и бомбила немцев, и была у меня авария, и спас мне жизнь один человек, простой один и хороший, самый дорогой мне человек…» (Снимает очки.)

В а р в а р а. А потом бабушка скажет внукам: «Посмотрите, вон в кресле дедушка сидит, спит… Это он самый и есть!»

Все смеются.

П а в е л. Это я не согласен.

В а р в а р а. Что, быть дедушкой?

П а в е л. Нет. В кресле сидеть.

М а й о р. Я предлагаю выпить за встречу… Спасибо вам, Анна Ивановна, за то, что вы воспитали нам такую дочь.

Все пьют.

А н т о н. Как вашу мамашу, Тося, по имени-отчеству зовут?..

Т о с я. Мою?.. Елена Федоровна…

А н т о н. Спасибо вам, Елена Федоровна, за то, что у вас такая дочь.

Т о с я (улыбается). На здоровье, Иванов Антон!..

С у в о р и н. Разрешите сказать мне, друзья мои. Я прожил у вас очень недолго, и завтра я уезжаю дальше. Видел я вас, говорил с вами и понял, дорогие мои, что вы самые обыкновенные советские девушки и в этом ваша сила. Вы совершаете подвиги и пожимаете плечами, когда слышите это слово. Сегодня я стал свидетелем встречи… Поднимем бокалы за нашу ненависть к врагу, за прекрасную силу любви, за расставания и встречи!

К а т я. И еще выпьем за то, что если будут у нас расставания, пусть они будут печальными. Если расстаются друзья — расставание должно быть печальным.

П а в е л. А встречи должны быть веселыми. Обязательно веселыми. И я хочу сказать, как в песне поют: «Когда победный ветер наш развеет дым пожарищ, на долгий путь оглянемся — и скажем мы с тобой: немало нами пройдено, военный мой товарищ, вовек мы не расстанемся, товарищ верный мой!..»

Занавес.

1944