Избранное. Статьи, очерки, заметки по истории Франции и России

1717–2017: Итоги и уроки

Выход очередного сборника «Россия и Франция: XVIII–XX века» совпадает с памятным рубежом в истории российско-французских отношений. Триста лет назад, в 1717 году, Петр I с официальным визитом побывал во Франции. Одним из результатов этой, поистине исторической, поездки русского царя стало установление дипломатических отношений между двумя странами на регулярной основе, т. е. с учреждением в Санкт-Петербурге и Париже постоянных дипломатических миссий.

История же двусторонних официальных контактов, если оставить за скобками династический брак между Анной (Киевской), дочерью Ярослава Мудрого и королем Франции Генрихом I (1051 год), началась в последней трети XVI века.

Первое официальное посольство Франции в Россию датируется 1586 годом, когда в Москве правил Федор Иванович, сын Ивана Грозного, а первым французским послом в тогдашнюю Московию был направлен Франсуа де Карль (Sieur Francois de Carle), доставивший царю письмо короля Генриха III. С тех пор Москва и Париж изредка обменивались посольствами, но лишь в начале XVIII столетия в обеих столицах обозначился устойчивый интерес к взаимодействию в решении европейских проблем, что потребовало установления между ними регулярных дипломатических отношений.

История российско-французских отношений за истекшие со времени приезда Петра I в Париж триста лет показывает, что в них постоянно присутствовали две тенденции – к сближению и отдалению. Первая из них в отдельные исторические моменты приводила обе страны к тесному взаимодействию и даже к военно-политическому союзу, в то время как вторая нередко оборачивалась взаимным отчуждением, перераставшим в неприязнь.

К сожалению, отношения между Россией и Францией в последние три года испытывают на себе преобладающее влияние негативной тенденции, усилившейся под воздействием политического кризиса на Украине, возвращения Крыма в состав России и гражданской войны в Сирии. Москва и Париж по-разному оценивают происходящие события, и это, безусловно, осложняет российско-французский диалог. Однако трехвековая история наших отношений, переживших разные времена, убедительно доказывает: всевозможные препятствия могут осложнить и даже затормозить на какое-то время этот диалог, но не способны остановить его. Здесь очень важную роль играет позиция гражданского общества в обеих странах.

Что касается России, то, независимо от всех перипетий, возникавших в официальных политических отношениях между двумя правительствами, постоянным, непреходящим оставался интерес к Франции в русском обществе, долгое время формировавшемся под влиянием французской цивилизации. Здесь уместно будет напомнить, что российский правящий класс и интеллектуальная элита, начиная с эпохи Просвещения, всегда испытывали сильнейшее влияние французской культуры. Достаточно вспомнить, что французский язык для подавляющей массы русского дворянства, а потом и интеллигенции, в течение полутора столетий был вторым, наряду с русским. Со своей стороны, русские либералы и революционеры во многом заимствовали идеи и опыт политической борьбы у своих французских учителей. Так или иначе, но в русском обществе никогда (за исключением войны 1812 года) не было антифранцузских (франкофобских) настроений.

Что касается Франции, то здесь можно говорить о сочетании русофильской и русофобской тенденций, проявлявшихся как в правительственной политике, так и в настроениях французского общества, в разное время подверженного симпатии или антипатии к России.

В основе «официального» русофильства во Франции всегда лежали преимущественно рационалистические, прагматические соображения правящих элит. Время от времени Франция нуждалась в поддержке со стороны России, и тогда ее охотно обхаживали, как это было, например, на рубеже XIX–XX веков. Но чаще официальная Франция легко обходилась без Петербурга или Москвы, и тогда в ее риторике громко звучали критические и даже осуждающие Россию мотивы.

Отношение французского общества к России было более сложным. Прежде всего, в нем отсутствовал политический прагматизм, свойственный правительственной политике. Зато сильнее чувствовалось влияние идеологического фактора. Чаще здесь звучало осуждение политических нравов, укоренившихся в «империи фасадов», как называл Россию маркиз де Кюстин, а временами во французском обществе неожиданно возникали, можно сказать, романтические представления о России. Со времен Вольтера французские интеллектуалы проявляли интерес к переломным моментам в российской истории (петровская европеизация начала XVIII века, социальный эксперимент, начатый Лениным и большевиками в 1917 году, хрущевская «оттепель», горбачевская «перестройка» и т. д.). В такие моменты у части французов возникали надежды в отношении России, обычно исчезавшие как мираж. С середины XIX века французы постепенно открывали для себя русскую культуру – сначала литературу и музыку, а впоследствии – современный балет, авангардное искусство, наконец, русскую икону. В определенной мере этот интерес к русской культуре сохранился вплоть до наших дней

Русофобия во Франции, возникшая одновременно с появлением на карте Европы Российской империи в первой четверти XVIII века, в решающей степени объяснялась качественным отличием российской политической культуры с присущими ей, как постоянно внушали французам, «варварством» и «азиатским деспотизмом» от французских (и в целом западноевропейских) стандартов. Этот тезис на протяжении последних трех столетий сопровождался утверждением, будто «агрессивная Россия» представляет постоянную «угрозу» для Европы.

Вспомним фальшивое «Завещание Петра Великого», ставшее пугалом для европейских политиков и одновременно идеологическим оправданием для попыток сдерживания и изоляции России.

На первый взгляд может показаться, что отчуждение (русофобия) во Франции явно превалировало. И действительно, за истекшие триста лет с трудом можно насчитать шесть-семь десятилетий относительно безоблачных отношений. Но ведь во внешней политике Франции, как впрочем, и России, данное обстоятельство не составляло исключения. Возьмем, например, франко-английские отношения. Сначала Столетняя война (1337–1453), затем морское и колониальное соперничество (почти весь XVIII век), переросшее при Наполеоне в борьбу на континенте. Или отношения Франции с Испанией и Австрией времен единой Габсбургской империи. Что мы здесь видим? Двести пятьдесят лет (начало XVI – середина XVIII вв.) ожесточенного противостояния. Наконец, более семи десятилетий вражды Франции и Германии, начиная с Франко-прусской войны 1870–1871 годов. Но все это в прошлом.

История убедительно показывает: не бывает вечных врагов, как не бывает и вечных союзников. Даже, казалось бы, неизменные национальные интересы, определяемые геополитическими факторами, могут менять приоритеты, что видно на примерах как России, так и Франции.

Исторический опыт свидетельствует, что между Россией и Францией никогда не было прямых противоречий. Имевшие место отдельные случаи конфронтации и даже двух, можно сказать, случайных войн между ними – в 1812 году и в Крымскую войну середины XIX века – были следствием их отношений с третьими странами. Даже в наши дни, существующие между Парижем и Москвой разногласия, в решающей степени определяются принадлежностью Франции к Европейскому союзу и НАТО, что навязывает Парижу совершенно определенные правила поведения, в том числе и в отношении России.

Поскольку перспектива присоединения России к этим двум интегрированным евроатлантическим объединениям представляется весьма туманной, необходимо искать взаимоприемлемые формы сосуществования (cohabitation) и сотрудничества на основе взаимного уважения интересов.

Запад с недавних пор активно продвигает такой политический инструмент, как толерантность. Толерантность к инакомыслию, к другому мировосприятию, к другой политической культуре, к другим культурным и религиозным ценностям…

Почему бы тогда не придерживаться такой же толерантности и в международных, и в двусторонних отношениях, если, конечно, речь не идет о попытке навязывания обязательного для всех евроатлантического стандарта.

Представленные в очередном выпуске сборника материалы отражают многообразие политических и культурных связей между Россией и Францией на протяжении последних трех столетий, когда центростремительные тенденции нередко входили в конфликт с центробежными. В отличие от политиков, озабоченных потребностями текущего момента, историки, как свидетели вечности, не могут идти на поводу той или другой из противоборствующих тенденций, обслуживая сиюминутные интересы правящего класса своих стран. Они обязаны учитывать и оценивать обе эти тенденции, всегда оставаясь при этом адвокатами диалога, но не конфронтации.

Предисловие к сборнику: Россия и Франция: XVIII–XX века.

Вып. 12. М., 2017. С. 5–8.