Избранные произведения в одном томе

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Анна Петровна Войницева, молодая вдова, генеральша.

Сергей Павлович Войницев, сын генерала Войницева от первого брака.

Софья Егоровна, его жена.

Порфирий Семенович Глагольев 1.

Кирилл Порфирьевич Глагольев 2, его сын.

Герасим Кузьмич Петрин.

Павел Петрович Щербук.

Марья Ефимовна Грекова, девушка 20 лет.

Иван Иванович Трилецкий, полковник в отставке.

Николай Иванович, его сын, молодой лекарь.

} Помещики, соседи Войницевых.

Абрам Абрамович Венгерович 1, богатый еврей.

Исак Абрамович, его сын, студент.

Тимофей Гордеевич Бугров, купец.

Михаил Васильевич Платонов, сельский учитель.

Александра Ивановна (Саша), его жена, дочь И. И. Трилецкого.

Осип, малый лет 30, конокрад.

Марко, рассыльный мирового судьи, маленький старичок.

Василий, Яков, Катя } прислуга Войницевых.

Гости, прислуга.

Действие происходит в имении Войницевых в одной из южных губерний.

Действие первое

Гостиная в доме Войницевых. Стеклянная дверь в сад и две двери во внутренние покои. Мебель старого и нового фасона, смешанная. Рояль, возле нее пюпитр со скрипкою и нотами.

Фисгармония. Картины (олеография) в золоченых рамах.

Анна Петровна сидит за роялью, склонив голову к клавишам.

Николай Иванович Трилецкий входит.

Трилецкий (подходит к Анне Петровне). Что?

Анна Петровна (поднимает голову). Ничего… Скучненько…

Трилецкий. Дайте, mon ange[329], покурить! Плоть ужасно курить хочет. С самого утра почему-то еще не курил.

Анна Петровна (подает ему папиросы). Берите больше, чтобы потом не беспокоить.

Закуривают.

Скучно, Николя! Тоска, делать нечего, хандра… Что и делать, не знаю…

Трилецкий берет ее за руку.

Анна Петровна. Вы это за пульсом? Я здорова…

Трилецкий. Нет, я не за пульсом… Я чмокнуть…

Целует руку.

В вашу руку целуешь, как в подушечку… Чем это вы моете свои руки, что они у вас такие белые? Чудо руки! Даже еще раз поцелую.

Целует руку.

В шахматы, что ли?

Анна Петровна. Давайте…

Смотрит на часы.

Четверть первого… Небось, наши гости проголодались…

Трилецкий (приготовляет шахматную доску). По всей вероятности. Что касается меня, то я страшно голоден.

Анна Петровна. Я о вас и не спрашиваю… Вы всегда голодны, хоть и едите каждую минуту…

Садятся за шахматы.

Ходите вы… Уж и пошел… Надо сперва подумать, а потом уже и идти… Я сюда… Вы всегда голодны…

Трилецкий. Вы так пошли… Тэк-с… Голоден-с… Обедать скоро будем?

Анна Петровна. Не думаю, чтобы скоро… Повар изволил ради нашего приезда нализаться и теперь без ног. Завтракать скоро будем. Серьезно, Николай Иваныч, когда вы будете сыты? Ест, ест, ест… без конца ест! Ужас что такое! Какой маленький человек и такой большой желудок!

Трилецкий. О да! Удивительно!

Анна Петровна. Забрался в мою комнату и не спросясь съел полпирога! Вы знаете ведь, что это не мой пирог? Свинство, голубчик! Ходите!

Трилецкий. Ничего я не знаю. Знаю только, что он у вас там прокиснет, если я его не съем. Вы так? Можете-с… А я этак… Если я много ем, то я, значит, здоров, а если здоров, то, с вашего позволения… Mens sana in corpore sano[330]. Зачем думаете? Ходите, милая дамочка, не думая… (Поет.)

Анна Петровна. Молчите… Вы мешаете мне думать.

Трилецкий. Жаль, что вы, такая умная женщина, ничего не смыслите в гастрономии. Кто не умеет хорошо поесть, тот урод… Нравственный урод!.. Ибо… Позвольте, позвольте! Так не ходят! Ну? Куда же вы? А, ну это другое дело. Ибо вкус занимает в природе таковое же место, как и слух и зрение, то есть входит в число пяти чувств, которые всецело относятся к области, матушка моя, психологии. Психологии!

Анна Петровна. Вы, кажется, острить собираетесь… Не острите, дорогой мой! И надоело, и не к лицу вам… Вы заметили, что я не смеюсь, когда вы острите? Пора, кажется, заметить…

Трилецкий. Ваш ход, votre excellence!..[331] Берегите коня. Не смеетесь, потому что не понимаете… Так-с…

Анна Петровна. Чего глазеете? Ваш ход! Как полагаете? Ваша «она» будет сегодня у нас или нет?

Трилецкий. Обещала быть. Дала слово.

Анна Петровна. Пора уж ей быть в таком случае. Первый час… Вы… извините за нескромность вопроса… Вы и с этой «да так» или же серьезно?

Трилецкий. То есть?

Анна Петровна. Откровенно, Николай Иваныч! Не ради сплетен спрашиваю, по-приятельски… Что Грекова для вас и что вы для нее? Откровенно и без острот, пожалуйста… Ну? Ей-ей, по-приятельски спрашиваю…

Трилецкий. Что она для меня и что я для нее? Пока неизвестно-с…

Анна Петровна. По крайней мере…

Трилецкий. Езжу к ней, болтаю, надоедаю, ввожу ее маменьку в расход по кофейной части и… больше ничего. Ваш ход. Езжу, надо вам сказать, через день, а иногда и каждый день, гуляю по темным аллейкам… Я толкую ей про свое, она толкует мне про свое, причем держит меня за эту пуговку и снимает с моего воротника пушок… Я ведь вечно в пуху.

Анна Петровна. Ну?

Трилецкий. Ну и ничего… Что собственно тянет меня к ней, определить трудно. Скука ли то, любовь ли, или что-либо другое прочее, не могу знать… Знаю, что после обеда мне бывает страшно скучно за ней… По случайно наведенным справкам оказывается, что и она скучает за мной…

Анна Петровна. Любовь, значит?

Трилецкий (пожимает плечами). Очень может быть. Как вы думаете, люблю я ее или нет?

Анна Петровна. Вот это мило! Вам же лучше знать…

Трилецкий. Э-э… да вы не понимаете меня!.. Ваш ход!

Анна Петровна. Хожу. Не понимаю, Николя! Женщине трудно понять вас в этом отношении…

Пауза.

Трилецкий. Она хорошая девочка.

Анна Петровна. Мне нравится. Светленькая головка… Только вот что, приятель… Не наделайте-ка вы ей как-нибудь неприятностей!.. Как-нибудь… За вами этот грех водится… Пошляетесь, пошляетесь, наговорите кучу вздора, наобещаете, разнесете славу и тем и покончите… Мне ее жалко будет… Что она теперь поделывает?..

Трилецкий. Читает…

Анна Петровна. И химией занимается?

Смеется.

Трилецкий. Кажется.

Анна Петровна. Славная… Потише! Вы рукавом свезете! Нравится она мне со своим острым носиком! Из нее мог бы выйти недурной ученый…

Трилецкий. Дороги не видит, бедная девочка!

Анна Петровна. Вот что, Николя… Попросите Марью Ефимовну, чтобы она поездила ко мне немного… Я с ней познакомлюсь и… Я, впрочем, маклеровать не стану, а так только… Мы ее вместе раскусим и или отпустим с миром, или же примем ее к сведению… Авось…

Пауза.

Я считаю вас малюточкой, ветерком, а потому и вмешиваюсь в ваши дела. Ваш ход. Мой совет таков. Или не трогать ее вовсе, или же жениться на ней… Только жениться, но… не далее! Паче чаяния жениться захотите, извольте подумать сперва… Извольте рассмотреть ее со всех сторон, не поверхностно, подумать, помыслить, порассуждать, чтоб потом не плакать… Слышите?

Трилецкий. Как же… Уши развесил.

Анна Петровна. Знаю я вас. Всё делаете не думая и женитесь не думая. Вам только палец покажи женщина, так вы уж готовы на всякую всячину. Посоветоваться с близкими людьми должны… Да… На свою глупую голову не надейтесь. (Стучит о стол.) Вот она у вас, ваша голова! (Свистит.) Свистит, матушка! Мозгу в ней много, да толку что-то не видно.

Трилецкий. Свистит, точно мужик! Удивительная женщина!

Пауза.

Ездить она к вам не станет.

Анна Петровна. Почему?

Трилецкий. Потому что к вам шляется Платонов… Она терпеть не может его после тех его выходок. Вообразил человек, что она дура, вбил себе это в свою нечесаную голову, и теперь черт его не разубедит! Считает почему-то своею обязанностью надоедать дурам, выделывать над ними разные штуки… Ходите!.. А разве она дура? Понимает же он людей!

Анна Петровна. Пустяки. Мы не позволим ему лишнего. Скажите ей, чтоб не боялась. А чего это Платонова так долго нет? Давно уж пора ему быть… (Смотрит на часы.) Невежливо с его стороны. Шесть месяцев не видались.

Трилецкий. Когда я ехал к вам, в школе ставни были наглухо закрыты. Должно быть, спит еще. Каналья человек! Я его сам давно уж не видел.

Анна Петровна. Здоров он?

Трилецкий. Он всегда здоров. Жив курилка!

Входят

Глагольев 1 и Войницев.

Те же, Глагольев 1 и Войницев.

Глагольев 1 (входя). Так-то, милейший Сергей Павлович. В этом отношении мы, заходящие светила, лучше и счастливее вас, восходящих. И мужчина не был, как видите, в проигрыше, и женщина была в выигрыше.

Садятся.

Сядемте, а то я утомился… Мы любили женщин, как самые лучшие рыцари, веровали в нее, поклонялись ей, потому что видели в ней лучшего человека… А женщина лучший человек, Сергей Павлович!

Анна Петровна. Зачем же мошенничать?

Трилецкий. Кто мошенничает?

Анна Петровна. А кто эту шашку сюда поставил?

Трилецкий. Да вы же сами поставили!

Анна Петровна. Ах да… Pardon…

Трилецкий. То-то что pardon.

Глагольев 1. У нас были и друзья… Дружба в наше время не была так наивна и так ненужна. В наше время были кружки, арзамасы… За друзей у нас, между прочим, было принято в огонь лазить.

Войницев (зевает). Славное было время!

Трилецкий. А в наше ужасное время пожарные на то есть, чтоб в огонь лазить за друзьями.

Анна Петровна. Глупо, Николя!

Пауза.

Глагольев 1. В прошлую зиму в Москве на опере я видел, как один молодой человек плакал под влиянием хорошей музыки… Ведь это хорошо?

Войницев. Пожалуй, что и очень даже хорошо.

Глагольев 1. И я так думаю. Но зачем же, скажите вы мне, пожалуйста, глядя на него, улыбались близь сидящие дамочки и кавалеры? Чему они улыбались? И он сам, заметив, что добрые люди видят его слезы, завертелся на кресле, покраснел, состроил на своем лице скверную улыбочку и потом вышел из театра… В наше время не стыдились хороших слез и не смеялись над ними…

Трилецкий (Анне Петровне). Умереть этому медоточивому от меланхолии! Страсть не люблю! Уши режет!

Анна Петровна. Тссс…

Глагольев 1. Мы были счастливее вас. В наше время понимающие музыку не выходили из театра, досиживали оперу до конца… Вы зеваете, Сергей Павлович… Я оседлал вас…

Войницев. Нет… Подводите же итог, Порфирий Семеныч! Пора…

Глагольев 1. Ну-с… И так далее, и так далее… Если теперь подвести итог всему мною сказанному, то и получится, что в наше время были любящие и ненавидящие, а следовательно, и негодующие и презирающие…

Войницев. Прекрасно, а в наше время их нет, что ли?

Глагольев 1. Думаю, что нет.

Войницев встает и идет к окну. Отсутствие этих-то людей и составляет современную чахотку…

Пауза.

Войницев. Голословно, Порфирий Семеныч!

Анна Петровна. Не могу! От него так несет этими несносными пачулями, что мне даже дурно делается. (Кашляет.) Отодвиньтесь немного назад!

Трилецкий (отодвигается). Сама проигрывает, а бедные пачули виноваты. Удивительная женщина!

Войницев. Грешно, Порфирий Семенович, бросать в лицо обвинение, основанное на одних только догадках и пристрастии к минувшей молодости!..

Глагольев 1. Может быть, я и ошибаюсь.

Войницев. Может быть… В данном случае не должно иметь места это «может быть»… Обвинение не шуточное!

Глагольев 1 (смеется). Но… вы сердиться, милый мой, начинаете… Гм… Одно уж это доказывает, что вы не рыцарь, что вы не умеете относиться с должным уважением к взглядам противника.

Войницев. Одно уж это доказывает, что я умею возмущаться.

Глагольев 1. Я не всех, разумеется, поголовно… Есть и исключения, Сергей Павлович!

Войницев. Разумеется… (Кланяется.) Покорнейше вас благодарю за уступочку! Вся прелесть ваших приемов заключается в этих уступках. Ну а что если бы наскочил на вас человек неопытный, вас не знающий, верующий в ваше знание? Ведь вам удалось бы убедить его, что мы, то есть я, Николай Иваныч, maman и вообще всё более или менее молодое, не умеем негодовать и презирать…

Глагольев 1. Но… вы уж… Я не говорил…

Анна Петровна. Я хочу Порфирия Семеновича слушать. Давайте бросим! Довольно.

Трилецкий. Нет, нет… Играйте и слушайте!

Анна Петровна. Довольно. (Встает.) Надоело. После доиграем.

Трилецкий. Когда проигрываю, она сидит, как приклеенная, а как только начну выигрывать, у нее является желание слушать Порфирия Семеновича! (Глагольеву.) И кто вас просит говорить? Мешаете только! (Анне Петровне.) Извольте сесть и продолжать, в противном же случае я буду считать вас проигравшей!

Анна Петровна. Считайте! (Садится против Глагольева.)

Те же и Венгерович 1.

Венгерович 1 (входит). Жарко! Эта жара напоминает мне, жиду, Палестину. (Садится у рояли и перебирает клавиши.) Там, говорят, очень жарко!

Трилецкий (встает). Так и запишем. (Вынимает из кармана записную книжку.) Так и запишем-с, добрая женщина! (Записывает.) За генеральшей… за генеральшей три рубля… Итого с прежними — десять. Эге! Когда я буду иметь честь получить с вас эту сумму?

Глагольев 1. Эх, господа, господа! Не видали вы прошлого! Другое бы запели… Поняли бы… (Вздыхает.) Не понять вам!

Войницев. Литература и история имеет, кажется, более прав на нашу веру… Мы не видели, Порфирий Семеныч, прошлого, но чувствуем его. Оно у нас очень часто вот тут чувствуется… (Бьет себя по затылку.) Вот вы так не видите и не чувствуете настоящего.

Трилецкий. Прикажете считать за вами, votre excellence, или сейчас заплатите?

Анна Петровна. Перестаньте! Вы не даете слушать!

Трилецкий. Да зачем вы их слушаете? Они до вечера будут говорить!

Анна Петровна. Сержель, дай этому юродивому десять рублей!

Войницев. Десять? (Вынимает бумажник.) Давайте-ка, Порфирий Семенович, переменим разговор…

Глагольев 1. Давайте, если он вам не нравится.

Войницев. Люблю вас слушать, но не люблю слушать то, что отзывается клеветой… (Подает Трилецкому десять рублей.)

Трилецкий. Merci (Бьет по плечу Венгеровича.) Вот как нужно жить на этом свете! Посадил беззащитную женщину за шахматы да и обчистил ее без зазрения совести на десять целкачей. Каково? Похвально?

Венгерович 1. Похвально. Вы, доктор, настоящий иерусалимский дворянин!

Анна Петровна. Перестаньте же, Трилецкий! (Глагольеву.) Так женщина лучший человек, Порфирий Семенович?

Глагольев 1. Лучший.

Анна Петровна. Гм… По-видимому, вы большой женолюбец, Порфирий Семенович!

Глагольев 1. Да, я люблю женщин. Я им поклоняюсь, Анна Петровна. Я вижу в них отчасти всё то, что я люблю: и сердце, и…

Анна Петровна. Вы им поклоняетесь… Ну а стоят они ваших поклонов?

Глагольев 1. Стоят.

Анна Петровна. Вы убеждены в этом? Сильно убеждены или только заставляете себя так думать?

Трилецкий берет скрипку и водит по ней смычком.

Глагольев 1. Сильно убежден. Достаточно знать мне одну только вас, чтобы быть убежденным в этом…

Анна Петровна. Серьезно? В вас какая-то особенная закваска.

Войницев. Он романтик.

Глагольев 1. Может быть… Что ж? Романтизм вещь не безусловно дурная. Вы изгнали романтизм… Хорошо сделали, но боюсь, что вы изгнали вместе с ним что-то другое…

Анна Петровна. Не сводите, друг мой, на полемику. Не умею спорить. Изгнали или не изгнали, но во всяком случае умней стали, слава богу! Ведь умней, Порфирий Семеныч? А это главное… (Смеется.) Были бы умные люди, да умнели бы, а остальное само собой приложится… Ах! Не рипите, Николай Иваныч! Положите скрипку!

Трилецкий (вешает скрипку). Хороший инструмент.

Глагольев 1. Удачно однажды выразился Платонов… Мы, сказал он, поумнели по части женщин, а поумнеть по части женщин значит втоптать самого себя и женщину в грязь…

Трилецкий (хохочет). Должно быть, именинником был… Хватил лишнее…

Анна Петровна. Это он сказал? (Смеется.) Да, он любит иногда отпускать такие изреченьица… Но да ведь он для красного словца… Кстати, к слову пришлось… Кто такой, что за человек, на ваш взгляд, этот Платонов? Герой или не герой?

Глагольев 1. Как вам сказать? Платонов, по-моему, есть лучший выразитель современной неопределенности… Это герой лучшего, еще, к сожалению, ненаписанного, современного романа… (Смеется.) Под неопределенностью я разумею современное состояние нашего общества: русский беллетрист чувствует эту неопределенность. Он стал в тупик, теряется, не знает, на чем остановиться, не понимает… Трудно понять ведь этих господ! (Указывает на Войницева.) Романы донельзя плохи, натянуты, мелочны… и немудрено! Всё крайне неопределенно, непонятно… Всё смешалось до крайности, перепуталось… Вот этой-то неопределенности, по моему мнению, и является выразителем наш умнейший Платонов. Он здоров?

Анна Петровна. Говорят, что здоров.

Пауза.

Славный человечек…

Глагольев 1. Да… Его грешно не уважать. Я зимой несколько раз заезжал к нему и никогда не забуду тех немногих часов, которые мне посчастливилось провести с ним.

Анна Петровна (смотрит на часы). Пора уже ему быть. Сергей, ты посылал за ним?

Войницев. Два раза.

Анна Петровна. Вы всё врете, господа. Трилецкий, бегите, пошлите за ним Якова!

Трилецкий (потягивается). Приказать на стол собирать?

Анна Петровна. Я сама прикажу.

Трилецкий (идет и сталкивается у двери с Бугровым). Пыхтит, как локомотив, бакалейный человек! (Хлопает его по животу и уходит.)

Анна Петровна, Глагольев 1, Венгерович 1, Войницев и Бугров.

Бугров (входя). Уф! Страсть как жарит! Перед дождем, знать.

Войницев. Вы из сада?

Бугров. Из сада-с…

Войницев. Софи там?

Бугров. Какая Софи?

Войницев. Моя жена. Софья Егоровна![332]

Венгерович 1. Я сейчас… (Уходит в сад.)

Анна Петровна, Глагольев 1, Войницев, Бугров, Платонов и Саша (в русском костюме).

Платонов (в дверях Саше). Пожалуйте! Милости просим, молодая женщина! (Входит за Сашей.) Вот мы и не дома, наконец! Кланяйся, Саша! Здравствуйте, ваше превосходительство! (Подходит к Анне Петровне, целует у нее одну руку и потом другую.)

Анна Петровна. Жестокий, нелюбезный… Можно ли заставлять ждать себя так долго? Ведь вы знаете, как я нетерпелива? Дорогая Александра Ивановна… (Целуется с Сашей.)

Платонов. Вот мы и не дома, наконец! Слава тебе, господи! Шесть месяцев не видели мы ни паркета, ни кресел, ни высоких потолков, ниже даже людей… Всю зиму проспали в берлоге, как медведи, и только сегодня выползли на свет божий! Сергею Павловичу! (Целуется с Войницевым.)

Войницев. И вырос, и пополнел и… черт знает чего только… Александра Ивановна! Батюшки, как пополнела! (Жмет Саше руку.) Здоровы? Похорошела и пополнела!

Платонов (пожимает руку Глагольеву). Порфирий Семенович… Очень рад вас видеть…

Анна Петровна. Как поживаете? Как живете-можете, Александра Ивановна? Да садитесь же, господа! Рассказывайте-ка… Сядем!..

Платонов (хохочет). Сергей Павлович! Он ли это? Господи! Где же длинные волосы, блузочка и сладенький тенорок? А ну-ка, скажите-ка что-нибудь!

Войницев. Я дурандас. (Смеется.)

Платонов. Бас, совершенный бас! Ну? Сядем… Подвигайтесь-ка, Порфирий Семеныч! Я сажусь. (Садится.) Садитесь, господа! Ф-ф-ф… Жара… Что, Саша! Нюхаешь?

Садятся.

Саша. Нюхаю.

Смех.

Платонов. Человечьим мясом пахнет. Прелесть что за запах! Мне кажется, что мы уже сто лет не видались. Черт знает, как долго эта зима тянется! А вон и мое кресло! Узнаешь, Саша? На нем шесть месяцев тому назад просиживал я дни и ночи, отыскивая с генеральшей причину всех причин и проигрывая твои блестящие гривеннички… Жарко…

Анна Петровна. Я заждалась, терпение потеряла… Здоровы?

Платонов. Очень здоровы… Надо вам доложить, ваше превосходительство, что вы и пополнели, и чуточку похорошели… Сегодня и жарко, и душно… Я уж начинаю скучать за холодом.

Анна Петровна. Как они оба варварски пополнели! Экий счастливый народ! Как жилось, Михаил Васильич?

Платонов. Скверно по обыкновению… Всю зиму спал и шесть месяцев не видел неба. Пил, ел, спал, Майн Рида жене вслух читал… Скверно!

Саша. Жилось хорошо, только скучно, разумеется…

Платонов. Не скучно, а очень скучно, душа моя. За вами скучал страшно… Как кстати для меня теперь мои глаза! Видеть вас, Анна Петровна, после долгого, томительнейшего безлюдья и сквернолюдья — да ведь это непростительная роскошь!

Анна Петровна. Нате вам за это папироску! (Дает ему папиросу.)

Платонов. Merci.

Закуривают.

Саша. Вы вчера приехали?

Анна Петровна. В десять часов.

Платонов. В одиннадцать видел у вас огни, да побоялся зайти к вам. Небось утомлены были?

Анна Петровна. И что б зайти! Мы до двух часов проболтали.

Саша шепчет Платонову на ухо.

Платонов. Ах черт возьми! (Бьет себя по лбу.) Вот память-то! Что же ты раньше молчала? Сергей Павлович!

Войницев. Что?

Платонов. А он и молчит! Женился и молчит! (Встает.) Я забыл, а они и молчат!

Саша. И я забыла, пока он тут говорил… Поздравляю вас, Сергей Павлович! Желаю вам… всего, всего!

Платонов. Честь имею… (Кланяется.) Совет да любовь, милый человек! Чудо сотворил, Сергей Павлович! Я от вас такого важного и отважного поступка никак не ожидал! Как скоро и как быстро! Кто мог ожидать от вас такой ереси?

Войницев. Каков я? И скоро, и быстро! (Хохочет.) Я сам не ожидал от себя такой ереси. Вмиг, батенька, склеилось дело. Влюбился и женился!

Платонов. Без «влюбился» не проходила ни одна зима, а в эту зиму еще и женился, цензурой обзавелся, как говорит наш поп. Жена — это самая ужасная, самая придирчивая цензура! Горе, если она глупа! Местечко нашли?

Войницев. Предлагают место в прогимназии, да не знаю, как быть. Не хотелось бы мне в прогимназию! Жалованья мало, да и вообще…

Платонов. Берете?

Войницев. Пока еще решительно ничего не знаю. Вероятно, нет…

Платонов. Гм… Гулять, значит, будем. Три года прошло с тех пор, как вы кончили университет?

Войницев. Да.

Платонов. Так… (Вздыхает.) Бить вас некому! Нужно будет жене вашей сказать… Прогулять три хороших года! а?

Анна Петровна. Жарко теперь толковать о высоких материях… Мне зевать хочется. Чего ради вы так долго не являлись, Александра Ивановна?

Саша. Времени не было… Миша клетку починял, а я в церковь ходила… Клетка поломалась, и нельзя было соловья так оставить.

Глагольев 1. А в церкви же что сегодня? Праздник какой?

Саша. Нет… Ходила заказывать отцу Константину обедню. Сегодня именинник Мишин отец покойник, и неловко как-то не помолиться… Панихиду отслужила…

Пауза.

Глагольев 1. Сколько прошло с тех пор, как скончался ваш отец, Михаил Васильич?

Платонов. Года три, четыре…

Саша. Три года и восемь месяцев.

Глагольев 1. Ну-те? Боже мой! Как быстро время летит! Три года и восемь месяцев! Давно ли, кажется, мы виделись с ним в последний раз? (Вздыхает.) В последний раз виделись мы в Ивановке, присяжными заседателями оба были… И тогда же произошел случай, как нельзя лучше характеризующий покойника… Судили, помню, одного бедненького и пьяненького казенного землемера за лихоимство и (смеется) оправдали… Василий Андреич, покойник, настоял… Часа три настаивал, доводы приводил, горячился… «Не обвиню его, кричит, пока вы не присягнете, что вы сами не берете взяток!» Нелогично, но… ничего с ним нельзя было поделать! Утомились мы страшно по его милости… С нами тогда был и покойный генерал Войницев, ваш супруг, Анна Петровна… Тоже человек в своем роде.

Анна Петровна. Ну этот не оправдал бы…

Глагольев 1. Да, он настаивал на обвинении… Помню обоих, красных, клокочущих, свирепых… Крестьяне держали сторону генерала, а мы, дворяне, сторону Василия Андреича… Мы пересилили, разумеется… (Смеется.) Ваш отец вызвал генерала на дуэль, генерал назвал его… извините, подлецом… Потеха была! Мы напоили после их пьяными и помирили… Нет ничего легче, как мирить русских людей… Добряк был ваш отец, доброе имел сердце…

Платонов. Не доброе, а безалаберное…

Глагольев 1. Великий человек был в своем роде… Я уважал его. Мы были с ним в прекраснейших отношениях!

Платонов. Ну а вот я так не могу похвалиться этим. Я разошелся с ним, когда у меня не было еще ни волоска на подбородке, а в последние три года мы были настоящими врагами. Я его не уважал, он считал меня пустым человеком, и… оба мы были правы. Я не люблю этого человека! Не люблю за то, что он умер спокойно. Умер так, как умирают честные люди. Быть подлецом и в то же время не хотеть сознавать этого — страшная особенность русского негодяя!

Глагольев 1. De mortuis aut bene, aut nihil[333], Михаил Васильич!

Платонов. Нет… Это латинская ересь. По-моему: de omnibus aut nihil, aut veritas[334]. Но лучше veritas, чем nihil, поучительнее, по крайней мере… Полагаю, что мертвые не нуждаются в уступке…

Входит Иван Иванович.

Те же и Иван Иванович.

Иван Иванович (входит). Та-та-та… Зять и дочка! Светила из созвездия полковника Трилецкого! Здравствуйте, голубчики! Салют вам из крупповской пушки! Господи, как жарко! Мишенька, голубчик мой…

Платонов (встает). Здравствуй, полковник! (Обнимает его.) Здоров?

Иван Иванович. Я всегда здоров… Терпит господь и не наказывает. Сашенька… (Целует Сашу в голову). Давно я вас не лицезрел… Здорова, Сашенька?

Саша. Здорова… Ты здоров?

Иван Иванович (садится рядом с Сашей). Я всегда здоров. Во всю жизнь мою ни разу не был болен… Давно уж я вас не видел! Каждый день все собираюсь к вам, внучка повидать да с зятьком свет белый покритиковать, да никак не соберусь… Занят, ангелы мои! Позавчера хотел к вам поехать, новую двустволочку желал показать тебе, Мишенька, да исправник остановил, в преферанс засадил… Славная двустволочка! Аглицкая, сто семьдесят шагов дробью наповал… Внучек здоров?

Саша. Здоров, тебе кланяется…

Иван Иванович. Разве он умеет кланяться?

Войницев. Сие нужно понимать духовно.

Иван Иванович. Ну да, ну да… Духовно… Скажи ему, Сашурка, чтоб скорей рос. На охоту возьму с собой… Для него я уже и двустволочку маленькую приготовил… Охотника из него сделаю, чтоб было кому после смерти свои охотничьи причиндалы оставить…

Анна Петровна. Душка этот Иван Иваныч! Мы с ним на Петров день перепелов стрелять поедем.

Иван Иванович. Го-го! Мы, Анна Петровна, на бекасов поход устроим. Мы на Бесово болотце полярную экспедицию устроим…

Анна Петровна. Попробуем вашу двустволочку…

Иван Иванович. Попробуем. Диана божественная! (Целует ее руку.) Помните, матушка, прошлый год? Ха-ха! Люблю таких особ, побей меня бог! Не люблю малодушия! Вот она где самая-то и есть эмансипация женская! Ее в плечико нюхаешь, а от нее порохом, Ганнибалами да Гамилькарами пахнет! Воевода, совсем воевода! Дай ей эполеты, и погиб мир! Поедем! И Сашку с собой возьмем! Всех возьмем! Покажем им, что значит кровь военная, Диана божественная, ваше превосходительство, Александра Македонская!

Платонов. А ты уже клюкнул, полковник?

Иван Иванович. Разумеется… Sans doute…[335]

Платонов. То-то ты так и раскудахтался.

Иван Иванович. Я приехал сюда, братец ты мой, часов в восемь… Все еще спали… Пришел сюда, да и давай ногами стучать… Смотрю, выходит она… смеется… Бутылочку мадерки распили. Диана три рюмочки выпила, а я остальное…

Анна Петровна. А нужно это рассказывать!

Вбегает Трилецкий.

Те же и Трилецкий.

Трилецкий. Господам родственникам!

Платонов. А-а-а… Плохой лейб-медик ее превосходительства! Argentum nitricum… aquae destillatae…[336] Очень рад видеть, любезный! Здоров, сияет, блещет и пахнет!

Трилецкий (целует Сашу в голову). Да и разнесли же черти твоего Михаила! Бык, настоящий бык!

Саша. Фи, как от тебя духами пахнет! Здоров?

Трилецкий. Здоровехонек. Умно сделали, что пришли. (Садится.) Как дела, Мишель?

Платонов. Какие?

Трилецкий. Твои, разумеется.

Платонов. Мои? А кто их знает, каковы они! Долго, брат, рассказывать, да и неинтересно. Где это ты так шикарно остригся? Хороша прическа! Стоит целковый?

Трилецкий. Меня не цирюльник чешет… У меня на это дамы есть, а дамам я не за прическу плачу целковые… (Ест мармелад.) Я, братец ты мой…

Платонов. Сострить хочешь? Ни, ни, ни… Не беспокойся! Избавь, пожалуйста.

Те же, Петрин и Венгерович 1.

Петрин входит с газетой и садится. Венгерович 1 садится в угол.

Трилецкий (Ивану Ивановичу). Заплачь, отче!

Иван Иванович. Для чего мне плакать?

Трилецкий. Да вот, например, хоть от радости… Взгляни на меня! Это сын твой!.. (Указывает на Сашу.) Это дочь твоя! (Указывает на Платонова.) Этот юноша зять твой! Дочь-то одна чего стоит! Это перл, папаша! Один только ты мог породить такую восхитительную дочь! А зять?

Иван Иванович. Чего же мне, друг мой, плакать? Плакать не нужно.

Трилецкий. А зять? О… это зять! Другого такого не сыщешь, хоть обрыскай всю вселенную! Честен, благороден, великодушен, справедлив! А внук?! Что это за мальчишка разанафемский! Машет руками, тянется вперед этак и всё пищит: «дедь! дедь! где дедь? Подайте-ка мне сюда его, разбойника, подайте-ка мне сюда его усищи!»

Иван Иванович (вытаскивает из кармана платок). Чего же плакать? Ну и слава богу… (Плачет.) Плакать не нужно.

Трилецкий. Ты плачешь, полковник?

Иван Иванович. Нет… Зачем? Ну и слава тебе, господи!.. Что ж?..

Платонов. Перестань, Николай!

Трилецкий (встает и садится рядом с Бугровым). Жаркий нонче темперамент в воздухе, Тимофей Гордеич!

Бугров. Это действительно. Жарко, как в бане на самой верхней полочке. Темперамент в градусов тридцать, надо полагать.

Трилецкий. Что бы это значило? Отчего это так жарко, Тимофей Гордеич?

Бугров. Вам это лучше знать.

Трилецкий. Я не знаю. Я по докторской части шел.

Бугров. А по-моему-с, оттого так жарко, что мы засмеялись бы с вами, ежели б в июне месяце было холодно.

Смех.

Трилецкий. Так-с… Теперь понимаю… Что лучше для травы, Тимофей Гордеич, климат или атмосфера?

Бугров. Все хорошо, Николай Иваныч, только для хлеба дождик нужней… Что толку с клима́та, ежели дождя нет? Без дождя он и гроша медного не стоит.

Трилецкий. Так… Это правда… Вашими устами, надо полагать, гласит сама мудрость. А какого вы мнения, господин бакалейный человек, касательно остального прочего?

Бугров (смеется). Никакого.

Трилецкий. Что и требовалось доказать. Умнейший вы человек, Тимофей Гордеич! Ну, а какого вы мнения насчет того астрономического фокуса, чтобы Анна Петровна дала нам поесть? а?

Анна Петровна. Подождите, Трилецкий! Все ждут, и вы ждите!

Трилецкий. Аппетитов она наших не знает! Не знает она, как нам с вами, а в особенности вам со мной выпить хочется! А славно мы выпьем и закусим, Тимофей Гордеич! Во-первых… Во-первых… (Шепчет Бугрову на ухо.) Плохо? Это за галстух… Crematum simplex…[337]Там всё есть: и распивочно и навынос… Икра, балык, семга, сардины… Далее — шести- или семиэтажный пирог… Во какой! Начинен всевозможными чудесами флоры и фауны Старого и Нового Света… Скорей бы только… Сильно голоден, Тимофей Гордеич? Откровенно…

Саша (Трилецкому). Не так тебе есть хочется, как бунт поднимать! Не любишь, когда люди покойно сидят!

Трилецкий. Не люблю, когда людей голодом морят, толстушка!

Платонов. Ты сейчас сострил, Николай Иваныч, отчего же это не смеются?

Анна Петровна. Ах, как он надоел! Как он надоел! Нахален до безобразия! Это ужасно! Ну подождите же, скверный человек! Я вам дам поесть! (Уходит.)

Трилецкий. Давно бы так.

Те же, кроме Анны Петровны.

Платонов. Впрочем, не мешало бы… Который час? Я тоже голоден…

Войницев. Где же моя жена, господа? Платонов ведь ее не видел еще… Надо познакомить. (Встает.) Пойду ее искать. Ей так понравился сад, что она никак не расстанется с ним.

Платонов. Между прочим, Сергей Павлович… Я просил бы вас не представлять меня вашей супруге… Мне хотелось бы знать, узнает она меня или нет? Я когда-то был с ней знаком немножко и…

Войницев. Знакомы? С Соней?

Платонов. Был во время оно… Когда еще был студентом, кажется. Не представляйте, пожалуйста, и молчите, не говорите ей ни слова обо мне…

Войницев. Хорошо. Этот человек со всеми знаком! И когда он успевает знакомиться? (Уходит в сад.)

Трилецкий. А какую я важную корреспонденцию поместил в «Русском курьере», господа! Читали? Вы читали, Абрам Абрамыч?

Венгерович 1. Читал.

Трилецкий. Не правда ли, замечательная корреспонденция? Вас-то, вас, Абрам Абрамыч, каким я людоедом выставил! Такое про вас написал, что вся Европа ужаснется!

Петрин (хохочет). Так это вот про кого?! Вот кто этот В.! Ну, а кто же Б.?

Бугров (смеется). Это я-с. (Вытирает лоб.) Бог с ними!

Венгерович 1. Что ж! Это очень похвально. Если бы я умел писать, то непременно писал бы в газеты. Во-первых, деньги за это дают, а во-вторых, у нас почему-то принято пишущих считать очень умными людьми. Только не вы, доктор, написали эту корреспонденцию. Ее написал Порфирий Семеныч.

Глагольев 1. Вы откуда это знаете?

Венгерович 1. Знаю.

Глагольев 1. Странно… Я писал, это правда, но откуда вам это известно?

Венгерович 1. Всё можно узнать, лишь бы только желание было. Вы заказным посылали, ну а приемщик на нашей почте имеет хорошую память. Вот и всё… И разгадывать нечего. Мое еврейское ехидство тут ни при чем… (Смеется.) Не бойтесь, мстить не стану.

Глагольев 1. Я и не боюсь, но… мне странно!

Входит Грекова.

Те же и Грекова.

Трилецкий (вскакивает). Марья Ефимовна! Вот это так мило! Вот это так сюрприз!

Грекова (подает ему руку). Здравствуйте, Николай Иваныч! (Кивает всем головой.) Здравствуйте, господа!

Трилецкий (снимает с нее тальму). Стащу с вас тальмочку… Живы, здоровы? Здравствуйте еще раз! (Целует руку.) Здоровы?

Грекова. Как всегда… (Конфузится и садится на первое попавшееся стуло.) Анна Петровна дома?

Трилецкий. Дома. (Садится рядом.)

Глагольев 1. Здравствуйте, Марья Ефимовна!

Иван Иванович. Это Марья Ефимовна? Насилу узнал! (Подходит к Грековой и целует у нее руку.) Имею счастье видеть… Весьма приятно…

Грекова. Здравствуйте, Иван Иваныч! (Кашляет.) Ужасно жарко… Не целуйте мне, пожалуйста, рук… Я себя неловко чувствую… Не люблю…

Платонов (подходит к Грековой). Честь имею кланяться!.. (Хочет поцеловать руку.) Как поживаете? Дайте же руку!

Грекова (отдергивает назад руку). Не нужно…

Платонов. Почему? Недостоин?

Грекова. Не знаю, достойны вы или недостойны, но… вы ведь неискренно?

Платонов. Неискренно? Почем же вы знаете, что неискренно?

Грекова. Вы не стали бы целовать моей руки, если бы я не сказала, что я не люблю этого целования… Вы вообще любите делать то, чего я не люблю.

Платонов. Сейчас уж и заключение!

Трилецкий (Платоноеу). Отойди!

Платонов. Сейчас… Как ваш клоповый эфир, Марья Ефимовна?

Грекова. Какой эфир?

Платонов. Я слышал, что вы добываете из клопов эфир… Хотите обогатить науку… Хорошее дело!

Грекова. Вы всё шутите…

Трилецкий. Да, он всё шутит… Итак, значит, вы приехали, Марья Ефимовна… Как ваша maman поживает?

Платонов. Какая вы розовенькая! Как вам жарко!

Грекова (встает). Для чего вы мне это всё говорите?

Платонов. Поговорить хочу с вами… Давно с вами не беседовал. Зачем же сердиться? Когда же, наконец, вы перестанете на меня сердиться?

Грекова. Я замечаю, что вы чувствуете себя не в своей тарелке, когда видите меня… Не знаю, чем я вам мешаю, но… Я делаю вам удовольствие и по возможности избегаю вас… Если бы Николай Иваныч не дал мне честного слова, что вы здесь не будете, то я не приехала бы сюда… (Трилецкому). Стыдно вам лгать!

Платонов. Стыдно тебе лгать, Николай! (Грековой.) Вы плакать собираетесь… Поплачьте! Слезы приносят иногда облегчение…

Грекова быстро идет к двери, где встречается с Анной Петровной.

Те же и Анна Петровна.

Трилецкий (Платонову). Глупо… глупо! Понимаешь ты? Глупо! Еще раз и… мы враги!

Платонов. Ты-то тут при чем?

Трилецкий. Глупо! Ты не знаешь, что ты Анна делаешь!

Глагольев 1. Жестоко, Михаил Васильич!

Анна Петровна. Марья Ефимовна! Как я рада! (Пожимает Грековой руку.) Очень рада… Вы такая редкая у меня гостья… Вы приехали, и я вас люблю за это… Сядемте…

Садятся.

Очень рада… Спасибо Николаю Ивановичу… Он потрудился выклянчить вас из вашей деревеньки…

Трилецкий (Платонову). А если я ее люблю, положим?

Платонов. Люби… Сделай такое одолжение!

Трилецкий. Не знаешь ты, что ты говоришь!

Анна Петровна. Как вы поживаете, моя дорогая?

Грекова. Благодарю.

Анна Петровна. Вы утомлены… (Смотрит ей в лицо.) Проехать двадцать верст мудрено без привычки…

Грекова. Нет… (Подносит к глазам платок в плачет.) Нет…

Анна Петровна. Что с вами, Марья Ефимовна?

Пауза.

Грекова. Нет…

Трилецкий ходит по сцене.

Глагольев 1 (Платонову). Надо вам извиниться, Михаил Васильич!

Платонов. Для чего?

Глагольев 1. Вы спрашиваете?! Вы были жестоки…

Саша (подходит к Платонову). Объяснись, а то я уйду!.. Извинись!

Анна Петровна. Я сама имею обыкновение плакать после дороги… Нервы расстраиваются!..

Глагольев 1. Наконец… Я хочу этого! Нелюбезно! Не ожидал я от вас!

Саша. Извинись, тебе говорят! Бессовестный!

Анна Петровна. Понимаю… (Смотрит на Платонова.) Успел уж… Извините меня, Марья Ефимовна. Я забыла поговорить с этим… с этим… Я виновата…

Платонов (подходит к Грековой). Марья Ефимовна!

Грекова (поднимает голову). Что вам угодно?

Платонов. Извиняюсь… Публично прошу прощения… Сгораю от стыда на пятидесяти кострах!.. Давайте же руку… Клянусь честью, что искренно… (Берет ее руку.) Помиримся… Не будем хныкать… Мир? (Целует руку.)

Грекова. Мир. (Закрывает платком лицо и убегает.)

За ней уходит Трилецкий.

Те же, кроме Грековой и Трилецкого.

Анна Петровна. Не думала, что вы позволите себе… Вы!

Глагольев 1. Осторожность, Михаил Васильич, ради бога осторожность!

Платонов. Довольно… (Садится на диван.) Бог с ней… Я сделал глупость, что заговорил с ней, а глупость не стоит того, чтобы о ней много говорили…

Анна Петровна. Для чего Трилецкий пошел за ней? Не всем женщинам приятно, если видят их слезы.

Глагольев 1. Уважаю я в женщинах эту чуткость… Особенного ничего ведь вы… не сказали ей, кажется, но… Один намек, словечко…

Анна Петровна. Нехорошо, Михаил Васильич, нехорошо.

Платонов. Я извинился, Анна Петровна.

Входят Войницев, Софья Егоровна и Венгерович 2.

Те же, Войницев, Софья Егоровна, Венгерович 2 и потом Трилецкий.

Войницев (вбегает). Идет, идет! (Поет.) Идет!

Венгерович 2 становится у дверей, скрестив на груди руки.

Анна Петровна. Наконец-то Софи надоел этот несносный зной! Милости просим!

Платонов (в стороне). Соня! Творец небесный, как она изменилась!

Софья Егоровна. Я так заболталась с m-r Венгеровичем, что совершенно забыла про зной… (Садится на диван на аршин от Платонова.) Я в восторге от нашего сада, Сергей.

Глагольев 1 (садится возле Софьи Егоровны). Сергей Павлович!

Войницев. Что прикажете?

Глагольев 1. Софья Егоровна, милейший мой друг, дала мне слово, что в четверг вы все будете у меня.

Платонов (в сторону). На меня посмотрела!

Войницев. Мы и сдержим это слово. Прикатим к вам целой компанией…

Трилецкий (входит). О женщины, женщины! сказал Шекспир и сказал неправду. Нужно было сказать: ах вы, женщины, женщины!

Анна Петровна. Где Марья Ефимовна?

Трилецкий. Я ее в сад проводил. Пусть себе пошляется с горя!

Глагольев 1. Вы у меня еще ни разу не были, Софья Егоровна! У меня вам, надеюсь, понравится… Сад получше вашего, река глубокая, лошадки есть хорошие…

Пауза.

Анна Петровна. Молчание… Дурак родился.

Смех.

Софья Егоровна (тихо Глагольеву, кивая на Платонова). Кто это такой? Вот этот, что рядом со мной сидит!

Глагольев 1 (смеется). Это наш учитель… Фамилии не знаю…

Бугров (Трилецкому). Скажите мне на милость, Николай Иваныч, вы всякие болезни лечить можете или не всякие?

Трилецкий. Всякие.

Бугров. И сибирку?

Трилецкий. И сибирку.

Бугров. А ежели собака бешеная укусит, и это можете?

Трилецкий. А вас бешеная собака укусила? (Отодвигается от него.)

Бугров (конфузится). Боже меня сохрани! Что это вы, Николай Иваныч! Христос с вами!

Смех.

Анна Петровна. Как к вам ехать, Порфирий Семеныч? Чрез Юсновку?

Глагольев 1. Нет… Круг дадите, если поедете чрез Юсновку. Езжайте прямо на Платоновку. Я обитаю почти что в самой Платоновке, в двух верстах от нее.

Софья Егоровна. Я знаю эту Платоновку. Она всё еще существует?

Глагольев 1. Как же…

Софья Егоровна. Я когда-то с ее помещиком была знакома, с Платоновым. Сергей, ты не знаешь, где теперь этот Платонов?

Платонов (в сторону). Спросила бы она у меня, где он.

Войницев. Кажется, знаю. Не помнишь ли, как его зовут? (Смеется.)

Платонов. Я тоже когда-то был с ним знаком. Его зовут, кажется, Михаилом Васильичем.

Смех.

Софья Егоровна. Да, да… Его зовут Михаилом Васильичем. Когда я была с ним знакома, он был еще студентом, почти мальчиком… Вы смеетесь, господа… А я, право, ничего не нахожу остроумного в моих словах…

Анна Петровна (хохочет и указывает на Платонова). Да узнайте же его, наконец, а то он лопнет от нетерпения!

Платонов поднимается.

Софья Егоровна (поднимается и смотрит на Платонова). Да… он. Что же вы молчите, Михаил Васильич?.. Неужели… это вы?

Платонов. Не узнаете, Софья Егоровна? И немудрено! Прошло четыре с половиной года, почти пять лет, а никакие крысы не в состоянии изгрызть так хорошо человеческую физиономию, как мои последние пять лет.

Софья Егоровна (подает ему руку). Я теперь только начинаю узнавать вас. Как вы изменились!

Воинцев (подводит к Софье Егоровне Сашу). А это, рекомендую тебе, его жена!.. Александра Ивановна, сестра остроумнейшего из людей — Николая Иваныча!

Софья Егоровна (подает Саше руку). Очень приятно. (Садится.) Вы уж и женаты!.. Давно ли? Впрочем, пять лет…

Анна Петровна. Молодец, Платонов! Он нигде не бывает, но всех знает. Это, Софи, рекомендую вам, наш друг!

Платонов. Этой роскошной рекомендации достаточно для того, чтобы иметь право спросить вас, Софья Егоровна, как вы вообще поживаете? Как ваше здоровье?

Софья Егоровна. Поживаю вообще очень сносно, но здоровье плоховато. Вы как поживаете? Что поделываете теперь?

Платонов. Со мной судьба моя сыграла то, чего я ни в каком случае не мог предполагать в то время, когда вы видели во мне второго Байрона, а я в себе будущего министра каких-то особенных дел и Христофора Колумба. Я школьный учитель, Софья Егоровна, только всего.

Софья Егоровна. Вы?

Платонов. Да, я…

Пауза

Пожалуй, что немножко и странно…

Софья Егоровна. Невероятно! Почему же… Почему же не больше?

Платонов. Мало одной фразы, Софья Егоровна, чтобы ответить на ваш вопрос…

Пауза.

Софья Егоровна. Университет вы по крайней мере кончили?

Платонов. Нет. Я его бросил.

Софья Егоровна. Гм… Это все-таки не мешает ведь вам быть человеком?

Платонов. Виноват… Я не понимаю вашего вопроса…

Софья Егоровна. Я неясно выразилась. Это вам не мешает быть человеком… тружеником, хочу сказать, на поприще… ну хоть, например, свободы, эмансипации женщин… Не мешает это вам быть служителем идеи?

Трилецкий (в сторону). Завралась!

Платонов (в сторону). Вот как! Гм… (Ей.) Как вам сказать? Пожалуй, что это и не мешает, но… чему же мешать-то? (Смеется.) Мне ничто не может мешать… Я лежачий камень. Лежачие камни сами созданы для того, чтоб мешать…

Входит Щербук.

Те же и Щербук.

Щербук (в дверях). Лошадям овса не давай: плохо везли!

Анна Петровна. Ура! Мой кавалер пришел!

Все. Павел Петрович!

Щербук (молча целует у Анны Петровны и Саши руку, молча кланяется мужчинам, каждому отдельно и отдает общий поклон). Друзья мои! Скажите мне, недостойному субъекту, где та особа, видеть которую душа моя стремится? Подозрение имею и думаю, что эта особа — оне! (Указывает на Софью Егоровну.) Анна Петровна, позвольте мне просить вас отрекомендовать меня им, чтобы они знали, что я такой за человек!

Анна Петровна (берет его под руку и подводит к Софье Егоровне). Отставной гвардии корнет Павел Петрович Щербук!

Щербук. А касательно чувств?

Анна Петровна. Ах да… Наш приятель, сосед, кавалер, гость и кредитор.

Щербук. Действительно! Друг первейший его превосходительства покойничка генерала! Под предводительством его брал крепости, именуемые женским полонезом. (Кланяется.) Позвольте ручку-с!

Софья Егоровна (протягивает руку и отдергивает ее назад). Очень приятно, но… не нужно.

Щербук. Обидно-с… Вашего супруга на руках носил, когда он еще под стол пешком ходил… Я от него знак имею и знак сей в могилу унесу. (Открывает рот.) В-во! Зуба нет! Замечаете?

Смех.

Я его на руках держал, а он, Сереженька-то, пистолетом, коим забавляться изволил, мне по зубам реприманду устроил. Хе, хе, хе… Шалун! Вы его, матушка, не имею чести знать имени и отчества, в строгости содержите! Красотой своей вы мне одну картину напоминаете… Носик только не такой… Не дадите ручки?

Петрин подсаживается к Венгеровичу 1 и читает ему вслух газету.

Софья Егоровна (протягивает руку). Если вы уж так…

Щербук (целует руку). Merci вас! (Платонову.) Как здоровье, Мишенька? Молодец-то какой вырос! (Садится.) Я знал тебя еще в тот период, когда ты на свет божий с недоумением глядел… И всё растет, и всё растет… Тьфу! чтоб не сглазить! Молодчина! Красавец-то какой! Ну чего, купидон, по военной не идешь?

Платонов. Грудью слаб, Павел Петрович!

Щербук (указывает на Трилецкого). Он сказал? Верь ему, свистуну, так без головы останешься!

Трилецкий. Прошу не ругаться, Павел Петрович!

Щербук. Он мне поясницу лечил… Того не ешь, другого не ешь, на полу не спи… Ну и не вылечил. Я его и спрашиваю: «Зачем же ты деньги взял, а не вылечил?» А он и говорит: «Что-нибудь из двух, говорит, или лечить, или деньги брать». Каков молодец?

Трилецкий. Для чего же врать, Вельзевул Буцефалович? Сколько вы мне дали денег, позвольте вас спросить? Припомните-ка! Съездил я к вам шесть раз и получил только всего рубль, да еще порванный рубль… Хотел его нищему дать, да нищий не взял. «Порван, говорит, очень, номеров нет!»

Щербук. И ездил шесть раз не потому, что я болен был, а потому, что у моего арендатора дочка кельк шоз[338].

Трилецкий. Платонов, ты близко к нему сидишь… Щелкни его раз от моего имени по лысине! Сделай милость!

Щербук. Отстань! Довольно! Не раздражай спящего льва! Молод еще, еле видим! (Платонову.) И отец твой был молодец! Мы с ним, с покойничком, большие друзья были. Штукарь он был! Теперь таких и нет проказников, какими мы с ним были… Эхх. Прошло время… (Петрину.) Герася! Побойся всевышнего! Мы здесь беседуем, а ты вслух читаешь! Имей деликатность!

Петрин продолжает читать.

Саша (толкает Ивана Ивановича в плечо). Папа! Папа, не спи здесь! Стыдно!

Иван Иванович просыпается и чрез минуту опять засыпает.

Щербук. Нет… Не могу я говорить!.. (Встает.) Его слушайте… Он читает!..

Петрин (встает и подходит к Платонову). Что вы сказали-с?

Платонов. Решительно ничего…

Петрин. Нет, вы что-то сказали-с… Вы сказали что-то про Петрина…

Платонов. Вам приснилось, должно быть…

Петрин. Критикуете-с?

Платонов. Ничего я не говорил! Уверяю вас, что вам это приснилось!

Петрин. Можете говорить, сколько вам угодно… Петрин… Петрин… Что Петрин? (Кладет газету в карман.) Петрин, может быть, в университете обучался, кандидат прав, может быть… Вам это известно?.. Ученое звание за мной до гроба останется… Так-то-с. Надворный советник… Вам это известно? И пожил побольше вашего. Шестой десяточек, слава богу, доживаю.

Платонов. Очень приятно, но… что же из этого следует?

Петрин. Поживите с мое, душенька, так узнаете! Жизнь пережить не шутка! Жизнь кусается…

Платонов (пожимает плечами). Право, не знаю, что вы хотите этим сказать, Герасим Кузьмич… Я вас не понимаю… Начали вы о себе, а с себя съехали на жизнь… Что может быть общего между вами и жизнью?

Петрин. Вот как поломает вас жизнь, потрясет хорошенечко, тогда сами на молодых с предостережением смотреть станете… Жизнь, сударь мой… Что такое жизнь? А вот что-с! Когда родится человек, то идет на одну из трех дорог жизненных, кроме которых других путей не имеется: пойдешь направо — волки тебя съедят, пойдешь налево — сам волков съешь, пойдешь прямо — сам себя съешь.

Платонов. Скажите… Гм… Вы пришли к этому умозаключению путем науки, опыта?

Петрин. Путем опыта.

Платонов. Путем опыта… (Смеется.) Говорите, почтенный Герасим Кузьмич, кому-нибудь другому, а не мне… Вообще бы я вам советовал не говорить со мной о высоких материях… И смеюсь, и, ей-богу, не верю. Не верю я вашей старческой, самоделковой мудрости! Не верю, друзья моего отца, глубоко, слишком искренно не верю вашим простым речам о мудреных вещах, всему тому, до чего вы дошли своим умом!

Петрин. Да-с… Действительно… Из молодого деревца всё сделаешь: и домик, и корабль, и всё… а старое, широкое да высокое, ни к черту не годится…

Платонов. Я не говорю вообще про стариков; я говорю про друзей моего отца.

Глагольев 1. Я тоже был другом вашего отца, Михаил Васильич!

Платонов. Мало ли у него было друзей… Бывало, весь двор был запружен каретами да колясками.

Глагольев 1. Нет… Но, значит, и мне вы не верите? (Хохочет.)

Платонов. Гм… Как вам сказать?.. И в вас, Порфирий Семеныч, плохо верю.

Глагольев 1. Да? (Протягивает ему руку.) Спасибо, дорогой мой, за откровенность! Ваша откровенность еще более привязывает меня к вам.

Платонов. Вы добряк… Я даже глубоко уважаю вас, но… но…

Глагольев 1. Пожалуйста, говорите!

Платонов. Но… но нужно быть слишком доверчивым, чтобы веровать в тех фонвизинских солидных Стародумов и сахарных Милонов, которые всю свою жизнь ели щи из одной чашки со Скотиниными и Простаковыми, и в тех сатрапов, которые потому только и святы, что не делают ни зла, ни добра. Не рассердитесь, пожалуйста!

Анна Петровна. Не люблю я подобных бесед, а в особенности, если они ведутся Платоновым… Всегда плохо оканчиваются. Михаил Васильич, рекомендую вам нашего нового знакомого! (Указывает на Венгеровича 2.) Исак Абрамович Венгерович, студент…

Платонов. А… (Встает и идет к Венгеровичу 2.) Очень приятно! Очень рад. (Протягивает руку.) Дорого я дал бы теперь, чтобы иметь право опять называться студентом…

Пауза.

Я вам руку подаю… Берите же мою или давайте мне свою…

Венгерович 2. Я не сделаю ни того, ни другого…

Платонов. Что?

Венгерович 2. Я не подам вам своей руки.

Платонов. Загадка… Почему-с?

Анна Петровна (в сторону). Черт знает что!

Венгерович 2. Потому что я имею на это основание… Я презираю таких людей, как вы!

Платонов. Брависсиме… (Осматривает его.) Я сказал бы вам, что это мне ужасно нравится, если бы это не пощекотало вашего самолюбия, которое нужно поберечь для будущего…

Пауза.

Вы смотрите на меня, точно великан на пигмея. Может быть, вы и в самом деле великан.

Венгерович 2. Я честный человек и не пошляк.

Платонов. С чем вас и поздравляю… Странно было бы видеть в молодом студенте нечестного человека… О вашей честности вас никто и не спрашивает… Не дадите руки, юноша?

Венгерович 2. Я не подаю милостыни.

Трилецкий шикает.

Платонов. Не подаете? Ваше дело… Я о приличии говорю, а не о милостыне… Сильно презираете?

Венгерович 2. Насколько это возможно для человека, всей душой ненавидящего пошлость, тунеядство, фиглярство…

Платонов (вздыхает). Давно уж я не слыхал таких речей… Что-то слышится родное в звонких песнях ямщика!.. И я когда-то был мастером рассыпаться… Только, к сожалению, всё это фразы… Милые фразы, но только фразы… Чуточку бы искренности… Фальшивые звуки ужасно действуют на непривычное ухо…

Венгерович 2. Не прекратить ли нам этот разговор?

Платонов. Для чего? Нас охотно слушают, да и мы еще не успели надоесть друг другу… Давайте еще побеседуем в том же духе…

Вбегает Василий и за ним Осип.

Те же и Осип.

Осип (входит). Кгм… Честь имею и удовольствие поздравить ваше превосходительство с приездом…

Пауза.

Желаю вам всего того, что вы от бога желаете.

Смех.

Платонов. Кого вижу?! Чертов кум! Самый страшный из людей! Ужаснейший из смертных!

Анна Петровна. Скажите, пожалуйста! Вас недоставало! Зачем пришел?

Осип. Поздравить.

Анна Петровна. Очень нужно! Проваливай!

Платонов. Ты ли это, во тьму ночей и в свет дня вселяющий грозный ужас? Давно уж я не видел тебя, человекоубийца, шестьсот шестьдесят шесть! Ну, приятель? Распространись о чем-нибудь! Вонмем великому Осипу!

Осип (кланяется). С приездом, ваше превосходительство! Сергею Павлычу! С браком с законным! Дай бог, чтоб всё… что касательно семейства выходило лучше… всего! Дай бог!

Войницев. Спасибо! (Софье Егоровне.) Это, Софи, рекомендую тебе, наше войницевское пугало!

Анна Петровна. Не держите его, Платонов! Пусть уходит! Я на него сердита. (Осипу.) Скажешь на кухне, чтобы тебе дали пообедать… Экие ведь какие зверские глаза! Много за зиму нашего леса накрал?

Осип (смеется). Деревца три-четыре…

Смех.

Анна Петровна (смеется). Врешь, больше! У него и цепочка есть! Скажите! Это золотая цепочка? Позвольте узнать, который час?

Осип (смотрит на стенные часы). Двадцать две минуты второго… Позвольте мне вашу ручку поцеловать!

Анна Петровна (подносит к его губам руку). На, целуй…

Осип (целует руку). Очень вам благодарен, ваше превосходительство, за ваше сочувствие! (Кланяется.) Что вы за меня держитесь, Михаил Васильич!

Платонов. Боюсь, чтобы ты не ушел. Люблю тебя, милый! Какой молодец, черт тебя задери совсем! Каким это образом, мудрый, тебя угораздило попасть сюда?

Осип. За дураком гнался, за Василием, да и зашел кстати.

Платонов. Умный гнался за дураком, а не наоборот! Честь имею, господа, представить! Интереснейший субъект! Одно из интереснейших кровожадных животных современного зоологического музея! (Поворачивает Осипа на все стороны). Известен всем и каждому как Осип, конокрад, чужеяд, человекоубийца и вор. Родился в Войницевке, грабил и убивал в Войницевке и пропадет в той же Войницевке!

Смех.

Осип (смеется). Чудной вы человек, Михаил Васильич!

Трилецкий (рассматривает Осипа). Чем занимаешься, любезный?

Осип. Воровством.

Трилецкий. Гм… Приятное занятие… Какой же ты, однако, циник!

Осип. Что значит циник?

Трилецкий. Циник слово греческое, в переводе на твой язык значущее: свинья, желающая, чтобы весь свет знал, что она свинья.

Платонов. Он улыбается, боги! Что это за улыбка! А лицо-то, лицо! В этом лице сто пудов железа! Не скоро разобьешь его о камень! (Подводит его к зеркалу.) Посмотри-ка, чудовище! Видишь? И ты не удивляешься?

Осип. Самый обыкновенный человек! Даже хуже…

Платонов. Будто бы? А не богатырь? Не Илья Муромец? (Хлопает его по плечу.) О храбрый, победоносный росс! Что мы теперь значим с тобой? Шляемся из угла в угол мелкими людишками, чужеядами, места своего не знаем… Нам бы с тобой пустыню с витязями, нам бы с тобой богатырей с стопудовыми головами, с шипом, с посвистом! Уколотил бы Соловья Разбойника? а?

Осип. А кто ж его знает!

Платонов. Уколотил бы! Ведь у тебя силища! Это не мускулы, а канаты! Кстати, отчего ты не на каторге?

Анна Петровна. Кончите, Платонов! Право, надоело.

Платонов. Ты сидел хоть раз в остроге, Осип?

Осип. Случается… Каждую зиму сижу.

Платонов. Так и следует… В лесу холодно — иди в острог. Но отчего же ты не на каторге?

Осип. Не знаю… Пустите, Михаил Васильич!

Платонов. Ты не от мира сего? Ты вне времени и пространства? Ты вне обычаев и закона?

Осип. Позвольте-с… В законе написано, что только тогда пойдешь в Сибирь, когда на тебя обстоятельно докажут или на месте преступления поймают… Всякому, положим, известно, что я, положим, вор да разбойник (смеется), да не всякий доказать это может… Гм… Не смел нонче народ стал, глуп, неумный то есть… Боится всего… Ну и доказать боится… Выслать бы мог, да законов не понимает… Всё ему страшно… Осел нонче народ стал, одним словом… Всё норовит исподтишка, артелью… Пакостный народ, плевый… Невежество… И обижать такой народ не жалко…

Платонов. Как он важно рассуждает, подлец! Своим умом дошел, отвратительное животное! И он ведь на основании теорий… (Вздыхает.) Какая гадость еще возможна в России!..

Осип. Не один я так рассуждаю, Михаил Васильич! Все нонче так рассуждают. Да вот, например, хоть Абрам Абрамыч…

Платонов. Да, но и этот тоже внезаконный… Всяк знает, да не всяк докажет.

Венгерович 1. Меня, полагаю, можно оставить в покое…

Платонов. Про него и толковать нечего… Это подобие твое; разница только в том, что он умней тебя и счастлив, как аркадский пастушок. Ну и… в глаза нельзя назвать, а тебя можно. Одного поля ягоды, но… Шестьдесят кабаков, друг мой, шестьдесят кабаков, а у тебя и шестидесяти копеек нет!

Венгерович 1. Шестьдесят три кабака.

Платонов. Через год будет семьдесят три… Он благодеяния делает, обеды дает, всеми уважаем, все перед ним шапку ломают, ну а ты… ты великий человек, но… жить, брат, не умеешь! Не умеешь жить, вредный человек!

Венгерович 1. Вы начинаете фантазировать, Михаил Васильич! (Встает и садится на другой стул.)

Платонов. На этой голове и громоотводов больше… Проживет преспокойно еще столько же, сколько и жил, если не больше, и умрет… и умрет ведь спокойно!

Анна Петровна. Перестаньте, Платонов!

Войницев. Помирней, Михаил Васильич! Осип, уходи отсюда! Своим присутствием ты только раздражаешь платоновские инстинкты.

Венгерович 1. Ему хочется выгнать меня отсюда, но не удастся!

Платонов. Удастся! Не удастся, сам уйду.

Анна Петровна. Платонов, вы не перестанете? Вы не распространяйтесь, а прямо говорите: перестанете вы или нет?

Саша. Замолчи, ради бога! (Тихо.) Неприлично! Ты меня срамишь!

Платонов (Осипу). Проваливай! От души желаю тебе скорейшего исчезновения!

Осип. У Марфы Петровны есть попугайчик, который всех людей да собак называет дураками, а как завидит коршуна или Абрама Абрамыча, то и кричит: «Ах ты, проклятый!» (Хохочет.) Прощайте-с! (Уходит.)

Те же без Осипа.

Венгерович 1. Кто бы, да не вы, молодой человек, позволяли себе читать мне мораль и еще в такой форме. Я гражданин и, скажу правду, полезный гражданин… Я отец, а вы кто? Кто вы, молодой человек? Извините, хлыщ, промотавшийся помещик, взявший в свои руки святое дело, на которое вы не имеете ни малейшего права, как испорченный человек…

Платонов. Гражданин… Если вы гражданин, то это очень нехорошее слово! Ругательное слово!

Анна Петровна. Он не перестанет! Платонов, зачем отравлять нам день своим резонерством? Зачем говорить лишнее? И имеете ли вы право?

Трилецкий. Не покойно живется с этими справедливейшими и честнейшими… Всюду вмешиваются, везде у них дело, всё до них касается…

Глагольев 1. Начали, господа, о здравии, а оканчиваете за упокой…

Анна Петровна. Не следует, Платонов, забывать того, что если гости бранятся, то хозяева чувствуют себя очень неловко…

Войницев. Это справедливо, а посему с этой же минуты всеобщее тссс… Мир, согласие и тишина!

Венгерович 1. Не дает и минуты покоя! Что я ему сделал? Это шарлатанство!

Войницев. Тссс…

Трилецкий. Пусть себе бранятся! Нам же веселей.

Пауза.

Платонов. Как поглядишь вокруг себя, да подумаешь серьезно, в обморок падаешь!.. И что хуже всего, так это то, что всё мало-мальски честное, сносное молчит, мертвецки молчит, только смотрит… Всё смотрит на него с боязнью, всё кланяется до земли этому ожиревшему, позолоченному выскочке, всё обязано ему от головы до пяток! Честь в трубу вылетела!

Анна Петровна. Успокойтесь, Платонов! Вы начинаете прошлогоднюю историю, а я не выношу этого!

Платонов (пьет воду). Ладно. (Садится.)

Венгерович 1. Ладно.

Пауза.

Щербук. Мученик я, друзья мои, мученик!

Анна Петровна. Что там еще?

Щербук. Горе мне, друзья мои! Лучше в гробу лежать, чем с женою ехидною жить! Опять материя была! Чуть не убила меня неделю тому назад со своим дьяволом, рыжим Дон-Жуаном. Сплю я себе на дворе под яблонькой, сны вкушаю, на прошлые картины во сне с завистью поглядываю… (Вздыхает.) Вдруг… Вдруг как шарахнет меня кто-то по голове моей! Господи! Конец, думаю, пришел! Землетрясение, борьба стихий, потоп, дождь огненный… Открываю глаза, а передо мной рыжий… Схватил меня рыжий за бока, да как даст со всего размаху по этим местам, а потом шлеп меня о землю! Подскочила лютая… Схватила меня за мою невинную бороду (хватает себя за бороду), а тут не пообедаешь! (Бьет себя по лысине). Чуть не убили… Думал, что богу душу отдам…

Анна Петровна. Вы преувеличиваете, Павел Петрович…

Щербук. Старуха ведь, старей всех на свете, ни кожи, ни рожи у старой кочерги, а туда же… любовь! Ах ты, ведьма! А рыжему это и на руку… Ему денежки нужны мои, а любовь ее ему не нужна…

Яков входит и подает Анне Петровне визитную карточку.

Войницев. От кого это?

Анна Петровна. Перестаньте, Павел Петрович! (Читает.) «Comte Glagolief»[339]. К чему эти церемонии? Пожалуйста, проси! (Глагольеву 1.) Ваш сын, Порфирий Семеныч!

Глагольев 1. Мой сын?! Откуда он мог взяться? Он за границей!

Входит Глагольев 2.

Те же и Глагольев 2.

Анна Петровна. Кирилл Порфирьич! Как это любезно!

Глагольев 1 (встает). Ты, Кирилл… приехал? (Садится.)

Глагольев 2. Здравствуйте, mesdames! Платонову, Венгеровичу, Трилецкому… И чудак Платонов здесь… Салют, почет и уважение! Ужасно жарко в России… Прямо из Парижа! Прямехонько из французской земли! Ф-ф… Не верите? Честное и благородное слово! Домой только чемодан завез… Ну, да и Париж же, господа! Вот город!

Войницев. Садитесь, французский человек!

Глагольев 2. Нет, нет, нет… Я не в гости приехал, я так только… Мне одного только отца нужно видеть… (Отцу.) Ты что же это, послушай?

Глагольев 1. Что такое?

Глагольев 2. Ты ссориться хочешь? Ты зачем не присылал мне денег, когда я просил, а?

Глагольев 1. Дома об этом потолкуем.

Глагольев 2. Почему ты не присылал мне денег? Ты смеешься? Тебе всё шутки? Ты шутишь? Господа, можно за границей жить без денег?

Анна Петровна. Как вам жилось в Париже? Вы сядьте, Кирилл Порфирьич!

Глагольев 2. По его милости я воротился с одной только зубочисткой! Я послал ему из Парижа тридцать пять телеграмм! Почему ты не присылал мне денег, я тебя спрашиваю? Краснеешь? Стыдно?

Трилецкий. Не кричите, пожалуйста, ваше сиятельство! Будете кричать, пошлю судебному следователю вашу визитную карточку и привлеку вас к судебной ответственности за присвоение не принадлежащего вам графского титула! Неприлично!

Глагольев 1. Не делай, Кирилл, скандала! Я полагал, что шести тысяч будет достаточно. Успокойся!

Глагольев 2. Дай мне денег, я опять поеду! Давай сейчас! Сейчас давай! Еду! Давай скорей! Я спешу!

Анна Петровна. Куда вы так спешите? Успеете! Расскажите-ка нам лучше что-нибудь из своего путешествия…

Яков (входит). Готово-с!

Анна Петровна. Да? В таком случае, господа, идемте есть!

Трилецкий. Есть? Ура-а-а! (Хватает одной рукой за руку Сашу, а другой Глагольева 2 и бежит.)

Саша. Пусти! Пусти, сорванец! Я сама пойду!

Глагольев 2. Пустите! Что за свинство? Я не люблю шуток! (Вырывается.)

Саша и Трилецкий убегают.

Анна Петровна (берет Глагольева 2 под руку). Пойдемте-ка, парижанин! Нечего кипятиться попусту! Абрам Абрамыч, Тимофей Гордеич… Прошу! (Уходит с Глагольевым 2.)

Бугров (встает и потягивается). Пока дождешься этого завтрака, так весь слюной изойдешь. (Уходит.)

Платонов (подает Софье Егоровне руку). Вы позволите? Какие у вас удивленные глаза! Для вас этот мир — неведомый мир! Это мир (тише) глупцов, Софья Егоровна, глупцов набитых, невылазных, безнадежных… (Уходит с Софьей Егоровной.)

Венгерович 1 (сыну). Теперь видел?

Венгерович 2. Это оригинальнейший негодяй! (Уходит с отцом.)

Войницев (толкает Ивана Ивановича). Иван Иваныч! Иван Иваныч! Завтракать!

Иван Иванович (вскакивает). А? Кто?

Войницев. Никто… Завтракать идемте!

Иван Иванович. Очень хорошо, душенька!

Уходит с Войницевым и Щербуком.

Петрин и Глагольев 1.

Петрин. Хочешь?

Глагольев 1. Я не прочь… Я уже говорил тебе!

Петрин. Голубчик… Непременно женишься?

Глагольев 1. Не знаю, братец. Захочет ли она еще?

Петрин. Захочет! Побей меня бог, захочет!

Глагольев 1. Кто знает? Предполагать не следует… Чужая душа потемки. Ты-то чего так хлопочешь?

Петрин. О ком же мне хлопотать, душенька? Ты человек хороший, она такая славная… Хочешь, я с ней поговорю?

Глагольев 1. Я и сам поговорю. Ты молчи пока и… если можно, пожалуйста, не хлопочи! Я и сам сумею жениться. (Уходит.)

Петрин (один). Вот ежели б сумел! Святые угодники, войдите в мое положение!.. Выйди генеральша за него, я богатый человек! По векселям получу, святые угодники! Даже аппетит пропал от этой радостной мысли. Венчаются рабы божии Анна и Порфирий или, то бишь, Порфирий и Анна…

Входит Анна Петровна.

Петрин и Анна Петровна.

Анна Петровна. Вы же чего не идете завтракать?

Петрин. Матушка, Анна Петровна, можно вам намек сделать?

Анна Петровна. Делайте, только поскорей, пожалуйста… Мне некогда…

Петрин. Гм… Не дадите вы мне немножко деньжат, матушка?

Анна Петровна. Какой же это намек? Это далеко не намек. Сколько вам нужно? Рубль, два?

Петрин. Сделайте умаление векселям. Надоело глядеть на векселя эти… Векселя — это одна только обманчивость, мечта туманная. Они говорят: ты владеешь! А на деле-то выходит, что ты вовсе не владеешь.

Анна Петровна. Вы всё про те же шестнадцать тысяч толкуете? Как вам не стыдно? Неужели вас ничто не коробит, когда вы клянчите этот долг? Как вам не грешно? На что вам, старику холостому, сдались эти нехорошие деньги?

Петрин. Они мне сдались, потому что они мои, матушка.

Анна Петровна. Вы эти векселя выманили у моего мужа, когда он был не трезв, болен… Вы это помните?

Петрин. Что ж такое, матушка? А на то они и векселя, чтоб по ним денежки требовались и платились. Деньги счет любят.

Анна Петровна. Хорошо, хорошо… Довольно. Денег у меня нет и не будет для вашего брата! Убирайтесь, протестуйте! Эх вы, кандидат прав! Ведь вы на днях умрете, для чего же мошенничаете? Чудак вы!

Петрин. Можно вам, матушка, намек сделать?

Анна Петровна. Нельзя. (Идет к двери.) Ступайте жевать!

Петрин. Позвольте, матушка! Родненькая, на минуточку! Вам Порфиша нравится?

Анна Петровна. Вам какое дело? Какое вам дело до меня, кандидат вы этакий!

Петрин. Какое дело? (Бьет себя по груди.) А кто, позвольте вас спросить, первым другом покойного генерал-майора был? Кто ему глаза на смертном одре закрыл?

Анна Петровна. Вы, вы, вы! Молодец вы за это!

Петрин. Пойду выпью за упокой его души… (Вздыхает.) И за ваше здравие! Горды и надменны, сударыня! Гордость порок есть… (Уходит.)

Входит Платонов.

Анна Петровна и Платонов.

Платонов. Черт знает что за самолюбие! Его гонишь, а он сидит, как ни в чем не бывало… Вот уж воистину хамское барышническое самолюбие! О чем мыслите, превосходительная?

Анна Петровна. Вы успокоились?

Платонов. Успокоился… Но не будем сердиться… (Целует ее руку.) Все они, наша дорогая генеральша, достойны того, чтобы всякий имел право выгнать их из вашего дома…

Анна Петровна. С каким удовольствием я сама бы, невыносимый Михаил Васильич, прогнала этих гостей!.. В том и вся наша беда, что честь, о которой вы сегодня трактовали на мой счет, удобоварима только в теории, но никак не в практике. Ни я и ни ваше красноречие не имеем права прогнать их. Ведь всё это наши благодетели, кредиторы… Погляди я на них косо — и завтра же нас не будет в этом имении… Или имение, или честь, как видите… Выбираю имение… Понимайте это, милый пустослов, как хотите, и если вам угодно, чтобы я не уехала из прекрасных здешних мест, то не напоминайте мне о чести и не трогайте моих гусей… Меня зовут там… Сегодня после обеда едем кататься… Не сметь уходить! (Бьет его по плечу.) Заживем! Идемте есть! (Уходит.)

Платонов (после паузы). А все-таки я его выгоню… Я всех выгоню!.. Глупо, нетактично, но… выгоню… Дал себе слово не трогать этого свинства, но что поделаешь? Характер — стихия, а бесхарактерность и подавно…

Входит Венгерович 2.

Платонов и Венгерович 2.

Венгерович 2. Послушайте, господин учитель, я советовал бы вам не трогать моего отца.

Платонов. Merci за совет.

Венгерович 2. Я не шучу. Мой отец знаком с очень многими и поэтому легко может лишить вас места. Я вас предостерегаю.

Платонов. Великодушный юноша! Как вас зовут?

Венгерович 2. Исаак.

Платонов. Авраам, значит, роди Исака. Благодарю вас, великодушный юноша! В свою очередь потрудитесь передать вашему папаше, что я желаю ему и его многим провалиться сквозь землю! Идите кушать, а то там всё поедят без вас, юноша!

Венгерович 2 (пожимает плечами и идет к двери). Странно, если не глупо… (Останавливается.) Не думаете ли вы, что я сержусь на вас за то, что вы не даете покоя моему отцу? Ничуть. Я поучаюсь, а не сержусь… Я изучаю на вас современных Чацких и… я понимаю вас! Если бы вам было весело, если бы не было так бездельнически скучно, то, поверьте, вы не трогали бы моего отца. Вы, господин Чацкий, не правды ищете, а увеселяетесь, забавляетесь… Дворни у вас теперь нет, надо же кого-нибудь распекать! Ну и распекаете всех и вся…

Платонов (смеется). Ей-богу, славно! А у вас, знаете ли, есть этакое маленькое соображение…

Венгерович 2. Замечательно то отвратительное обстоятельство, что вы никогда не ссоритесь с моим отцом с глазу на глаз, tête-à-tête; вы выбираете для своих увеселений гостиную, где бы вы были видны глупцам во всем своем величии! О, театрал!

Платонов. Желал бы я поговорить с вами лет через десять, даже пять… Как-то вы сохранитесь? Останется ли нетронутым этот тон, этот блеск очей? А ведь попортитесь, юноша! По наукам у вас хорошо идут дела?.. По лицу вижу, что плохо… Попортитесь! Впрочем, идите есть! Я не буду больше беседовать с вами. Мне не нравится ваша злая физиономия…

Венгерович 2 (смеется). Эстетик. (Идет к двери.) Лучше злая физиономия, чем физиономия, напрашивающаяся на пощечину.

Платонов. Да, лучше… Но… ступайте есть!

Венгерович 2. Мы не знакомы… Не забудьте, пожалуйста… (Уходит.)

Платонов (один). Мало знающий, много думающий и из-за угла много говорящий юноша. (Смотрит в дверь столовой.) А вон и Софья. По сторонам смотрит… Меня ищет своими бархатными глазами. Какая она еще хорошенькая! Сколько в ее лице красивого! Волосы всё те же! Тот же цвет, та же прическа… Сколько раз приходилось мне целовать эти волосы! Славные воспоминания навевает на меня эта головка…

Пауза. Неужели и для меня уже настала пора довольствоваться одними только воспоминаниями?

Пауза. Воспоминания вещь хорошая, но… неужели мне-то… уж конец? Ох, не дай бог, не дай бог! Лучше смерть… Надо жить… Жить еще… Молод я еще!

Входит Войницев.

Платонов и Войницев и потом Трилецкий.

Войницев (входит и вытирает губы салфеткой). Идемте за здоровье Софи пить, нечего прятаться!.. Ну что?

Платонов. Смотрю и любуюсь на вашу супругу… Чудо барыня!

Войницев смеется.

Платонов. Большой вы счастливчик!

Войницев. Да… Я сознаю… Я счастлив. Не то чтобы счастлив, а с точки зрения… нельзя сказать, чтобы совершенно… Но вообще очень счастлив!

Платонов (смотрит в дверь столовой). Я давно уже знаю ее, Сергей Павлович! Я ее знаю, как свои пять пальцев. Как она хороша, но как она была хороша! Жаль, что вы ее не знали тогда! Как она хороша!

Войницев. Да.

Платонов. Глаза-то?!

Войницев. А волосы?!

Платонов. Она была чудной девушкой! (Смеется.) А моя-то Саша, моя Авдотья, Матрена, Пелагея… Вон она сидит! Чуть видна из-за графина с водкой! Раздражена, взволнована, возмущена моим поведением! Терзается, бедная, мыслью, что все теперь осуждают и ненавидят меня за то, что я поругался с Венгеровичем!

Войницев. Извини за нескромность вопроса… Ты счастлив с ней?

Платонов. Семья, брат… Отними ты у меня ее, и я, кажется, окончательно пропал… Гнездо! Поживешь, узнаешь. Жаль только, что ты мало собачился, цены семье не знаешь. Я свою Сашку и за миллион не продам. Мы с ней сошлись как нельзя лучше… Она глупа, а я никуда не годен…

Трилецкий входит. (Трилецкому.) Натрескался?

Трилецкий. Страсть. (Бьет себя по животу.) Твердыня! Пойдемте-ка, гуси лапчатые, выпьем… Надо бы, господа, для приезда господ… Эх, братцы… (Обнимает их обоих вместе.) Да и выпьем же! Эх! (Потягивается.) Эх! Жизнь наша человеческая! Блажен муж, иже не идет на совет нечестивых… (Потягивается.) Гуси вы лапчатые! Жулики…

Платонов. У своих больных ты сегодня был?

Трилецкий. Об этом после… Или вот что, Мишель… Говорю тебе раз навсегда. Меня не трогай! Надоел ты мне пуще горькой редьки своими поучениями! Будь человеколюбив! Убедись наконец, что я стена, а ты горох! Или уж если тебе так приспичило, если чешется твой язык, то изложи мне письменно всё то, что тебе нужно. Наизусть выучу! Или, наконец, даже читай мне поучения в определенный час. Даю тебе час в сутки… От четырех до пяти пополудни, например… Хочешь? Я даже платить тебе буду по рублю за этот час. (Потягивается.) Целый день, целый день…

Платонов (Войницеву). Объясни мне, пожалуйста, что значит объявление в «Ведомостях»? Неужели в самом-таки деле пришла пора?

Войницев. Нет, не беспокойся! (Смеется.) Это маленькая коммерческая комбинация… Будут торги, и имение наше купит Глагольев. Порфирий Семеныч освободит нас от банка, и мы ему, а не банку, будем платить проценты. Это его выдумка.

Платонов. Не понимаю. Какая ему тут выгода? Дарит он, что ли? Не понимаю я этого подарка, да и едва ли он вам… нужен.

Войницев. Нет… Впрочем, я сам не совсем понимаю… Спроси у maman, она растолкует… Знаю только, что имение после продажи останется за нами и что выплачивать за него мы будем Глагольеву. Maman сейчас же выдает ему своих пять тысяч в уплату. Во всяком случае с банком не так удобно вести дела, как с ним. Ох, да и надоел же мне этот банк! Ты не надоел так Трилецкому, как мне надоел этот банк! Бросим коммерцию! (Берет Платонова под руку.) Пойдем, выпьем за наше «ты»! Николай Иваныч! Пойдем, брат! (Берет Трилецкого под руку.) Выпьемте за наши хорошие отношения, друзья! Пусть судьба лишает меня всего! Пусть пропадут к черту все эти коммерческие комбинации! Были бы живы да здоровы люди, которых я люблю, вы, да моя Соня, да моя мачеха! В вас моя жизнь! Пойдем!

Платонов. Иду. Я выпью за всё и выпью, должно быть, всё! Я давно уже не был пьян, и мне хочется напиться.

Анна Петровна (в дверь). О дружба, это ты! Хороша тройка! (Поет.) Запрягу ль я тройку борзых…

Трилецкий. Темно-карих лошадей… С коньяка начинать, ребята!

Анна Петровна (в дверь). Идите, дармоеды, есть! Простыло всё!

Платонов. Ох, о дружба, это ты! Всегда везло мне в любви, но никогда не везло в дружбе. Боюсь, господа, чтоб и вам не пришлось плакать от моей дружбы! Выпьем за благополучный исход всех дружб, в том числе и нашей! Да будет конец ее так же не бурен и постепенен, как и начало! (Уходят в столовую.)

Конец первого действия

Действие второе

Действие третье

Комната в школе. Направо и налево двери. Шкаф с посудой, комод, старый фортепиан, стулья, диван, обитый клеенкой, гитара и т. п. Полный беспорядок.

Софья Егоровна и Платонов. Платонов спит на диване, у окна. Лицо закрыто соломенной шляпой.

Софья Егоровна (будит Платонова). Платонов! Михаил Васильич! (Толкает его.) Проснись! Мишель! (Снимает с его лица шляпу.) Можно ли класть на лицо такую грязную шляпу? Фи, какой неряха, нечистот! Запонки растерял, спит с открытой грудью, неумытый, в грязной сорочке… Мишель! Тебе говорят! Вставай!

Платонов. А?

Софья Егоровна. Проснитесь!

Платонов. После… Хорошо…

Софья Егоровна. Будет тебе! Изволь подняться!

Платонов. Кто это? (Поднимается.) Это ты, Софья?

Софья Егоровна (подносит к его глазам часы.) Взгляните!

Платонов. Хорошо… (Ложится.)

Софья Егоровна. Платонов!

Платонов. Ну, чего тебе? (Поднимается.) Ну?

Софья Егоровна. Взгляните на часы!

Платонов. Что такое? Опять ты, Софья, с причудами!

Софья Егоровна. Да, я опять с причудами, Михаил Васильич! Извольте взглянуть на часы! Который теперь час?

Платонов. Половина восьмого.

Софья Егоровна. Половина восьмого… А условие забыли?

Платонов. Какое условие? Выражайся ясней, Софья! Я не расположен сегодня ни шутить, ни решать ерундистые загадки!

Софья Егоровна. Какое условие? А ты забыл? Что с тобой? У тебя глаза красные, ты весь измят… Ты болен?

Пауза.

Условие: быть сегодня обоим в шесть часов в избе… Забыл? Шесть часов прошло…

Платонов. Дальше что?

Софья Егоровна (садится рядом). И тебе не стыдно? Отчего ты не приходил? Ты дал честное слово…

Платонов. Я и сдержал бы это слово, если бы не уснул… Ведь ты видишь, что я спал? Что же пристаешь?

Софья Егоровна (качает головой). Какой же ты недобросовестный человек! Что злобно смотришь? Недобросовестный по отношению ко мне, по крайней мере… Подумай-ка… Являлся ли ты хоть раз вовремя на наши свидания? Сколько раз не сдерживал ты данного мне честного слова!

Платонов. Очень рад это слышать!

Софья Егоровна. Неумно, Платонов, стыдно! Зачем ты перестаешь быть благородным, умным, самим собой, когда я с тобою? Для чего эти плебейские выходки, не достойные человека, которому я обязана спасением своей духовной жизни? При мне держишь ты себя каким-то уродом… Ни ласкового взгляда, ни нежного слова, ни одного слова любви! Прихожу к тебе — от тебя пахнет вином, одет ты безобразно, не причесан, отвечаешь дерзко и невпопад…

Платонов (вскакивает и шагает по сцене). Пришла!

Софья Егоровна. Ты пьян?

Платонов. Вам какое дело?

Софья Егоровна. Как это мило! (Плачет.)

Платонов. Женщины!!

Софья Егоровна. Не говори мне про женщин! Тысячу раз на день ты говоришь мне о них! Надоело! (Встает.) Что ты делаешь со мной? Ты уморить меня хочешь? Я больна через тебя! У меня день и ночь грудь болит по твоей милости! Ты этого не видишь? Знать ты этого не хочешь? Ты ненавидишь меня! Если бы ты любил меня, то не смел бы так обращаться со мной! Я не какая-нибудь простая девчонка для тебя, неотесанная, грубая душа! Я не позволю какому-нибудь… (Садится.) Ради бога! (Плачет.)

Платонов. Довольно!

Софья Егоровна. За что ты убиваешь меня? Не прошло и трех недель после той ночи, а я уже стала походить на щепку! Где же обещанное тобою счастье? Чем кончатся эти твои выходки? Подумай, умный, благородный, честный человек! Подумай, Платонов, пока еще не поздно! Думай вот сейчас… Сядь вот на это стуло, выкинь всё из головы и подумай только об одном: что ты делаешь со мной?

Платонов. Я не умею думать.

Пауза.

А вот ты подумай! (Подходит к ней.) Ты подумай! Я лишил тебя семьи, благополучия, будущности… За что? К чему? Я ограбил тебя, как самый злейший враг твой! Что я могу тебе дать? Чем я могу заплатить тебе за твои жертвы? Этот беззаконный узел твое несчастье, твое minimum, твоя гибель! (Садится.)

Софья Егоровна. Я сошлась с ним, а он смеет называть эту связь беззаконным узлом!

Платонов. Э-э… Не время теперь придираться к каждому слову! У тебя свой взгляд на эту связь, у меня свой… Я погубил тебя, вот и всё! Да и не тебя одну… Подожди, что еще запоет твой муж, когда узнает!

Софья Егоровна. Ты боишься, чтобы он не наделал тебе неприятностей?

Платонов. Этого я не боюсь… Я боюсь, чтобы мы его не убили…

Софья Егоровна. Зачем же ты, малодушный трус, шел тогда ко мне, если ты знал, что мы убьем его?

Платонов. Пожалуйста, не так… патетично! Меня не проймешь грудными нотами… А зачем ты… Впрочем… (машет рукой) говорить с тобой значит проливать твои слезы…

Софья Егоровна. Да, да… Никогда я не плакала, пока не сошлась с тобой! Бойся, дрожи! Он уже знает!

Платонов. Что?

Софья Егоровна. Он уже знает.

Платонов (поднимается). Он?!

Софья Егоровна. Он… Я сегодня утром объяснилась с ним…

Платонов. Шутки…

Софья Егоровна. Побледнел?! Тебя бы ненавидеть нужно, а не любить! Я с ума сошла… Я не знаю, за что… за что я люблю тебя? Он уж знает! (Треплет его за рукав.) Дрожи же, дрожи! Он всё знает! Клянусь тебе честью, что он всё знает! Дрожи!

Платонов. Быть не может! Не может быть этого!

Пауза.

Софья Егоровна. Он всё знает… Нужно же было когда-нибудь сделать это?

Платонов. Отчего же ты дрожишь? Как ты объяснилась с ним? Что ты ему сказала?

Софья Егоровна. Я объявила ему, что я уже… что не могу…

Платонов. Он же что?

Софья Егоровна. Был похож на тебя… Испугался! А как невыносимо твое лицо в настоящую минуту!

Платонов. Что он сказал?

Софья Егоровна. Он сперва думал, что я шучу, но когда убедился в противном, то побледнел, зашатался, заплакал, начал ползать на коленях… У него было такое же противное лицо, как у тебя теперь!

Платонов. Что ты наделала, мерзкая?! (Хватает себя за голову.) Ты убила его! И ты можешь, и ты смеешь говорить это так хладнокровно? Ты убила его! Ты… назвала меня?

Софья Егоровна. Да… Как же иначе?

Платонов. Он же что?

Софья Егоровна (вскакивает). Постыдись же, наконец, Платонов! Ты не знаешь, что ты говоришь! По-твоему, значит, не нужно было говорить?

Платонов. Не нужно! (Ложится на диван лицом вниз.)

Софья Егоровна. Честный человек, что ты говоришь?

Платонов. Честнее было бы не говорить, чем убивать! Мы убили его! Он заплакал, ползал на коленях… Ах! (Вскакивает.) Несчастный человек! Если бы не ты, он до самой смерти не узнал бы о нашей связи!

Софья Егоровна. Я обязана была объясниться с ним! Я честная женщина!

Платонов. Знаешь, что ты наделала этим объяснением? Ты рассталась с мужем навсегда!

Софья Егоровна. Да, навсегда… Как же иначе? Платонов, ты начинаешь говорить как… подлец!

Платонов. Навсегда… Что же будет с тобой, когда мы разойдемся? А мы скоро разойдемся! Ты первая перестанешь заблуждаться! Ты первая откроешь глаза и оставишь меня! (Машет рукой.) Впрочем… делай, Софья, что хочешь! Ты честней и умней меня, возьми же всю эту некстати заваренную кашу в свое распоряжение! Делай и говори ты! Воскрешай меня, если можешь, поднимай меня на ноги! Скорее только, ради бога, а то я сойду с ума!

Софья Егоровна. Мы завтра уезжаем отсюда.

Платонов. Да, да, едем… Скорей только!

Софья Егоровна. Надо увезти тебя отсюда… Я написала о тебе матери. Мы к ней поедем…

Платонов. К кому хочешь!.. Делай, что знаешь!

Софья Егоровна. Мишель! Ведь новая же жизнь… Пойми ты это!.. Слушайся, Мишель, меня! Пусть всё будет по-моему! У меня свежей голова, чем у тебя! Верь мне, мой дорогой! Я подниму тебя на ноги! Я повезу тебя туда, где больше света, где нет этой грязи, этой пыли, лени, этой грязной сорочки… Я сделаю из тебя человека… Счастье я тебе дам! Пойми же…

Пауза.

Я сделаю из тебя работника! Мы будем людьми, Мишель! Мы будем есть свой хлеб, мы будем проливать пот, натирать мозоли… (Кладет голову ему на грудь.) Я буду работать…

Платонов. Где ты будешь работать? Не такие есть женщины, как ты, посильнее, да и те валятся, как снопы, от безделья! Не умеешь ты работать, да и что ты будешь работать? Наше положение, Соня, таково теперь, что полезнее было бы рассуждать здраво, а не утешать себя иллюзиями… Впрочем, как знаешь!

Софья Егоровна. Увидишь! Есть женщины не такие, как я, но я сильнее их… Веруй же, Мишель! Я освещу путь твой! Ты воскресил меня, и вся жизнь моя будет благодарностью… Едем завтра? Да? Я сейчас пойду в дорогу собираться… Собирайся и ты… В десять часов приходи в избу и приноси свои вещи… Придешь?

Платонов. Приду.

Софья Егоровна. Дай мне честное слово, что ты придешь!

Платонов. А-а-а… Сказал же!

Софья Егоровна. Дай честное слово!

Платонов. Честное слово… Божусь… Уедем!

Софья Егоровна (смеется). Верю, верю! Даже раньше приходи… Я раньше десяти часов буду готова… А ночью и покатим! Заживем, Мишель! Счастья своего ты не понимаешь, глупый человек! Ведь это наше счастье, наша жизнь!.. Завтра же ты будешь другим человеком, свежим, новым! Задышим новым воздухом, потечет в наших жилах новая кровь… (Хохочет.) Прочь, ветхий человек! На тебе руку! Жми ее! (Подает руку.)

Платонов целует руку.

Софья Егоровна. Приходи же, мой тюлень! Я буду ждать… Не хандри… Прощай пока! Я живо соберусь!.. (Целует его.)

Платонов. Прощай… В одиннадцать или в десять?

Софья Егоровна. В десять… Даже раньше приходи! Прощай! Оденься на дорогу поприличней… (Смеется.) Денежки у меня есть… Дорогой и поужинаем… Прощай! Пойду собираться… Будь же весел! В десять часов жду! (Убегает.)

Платонов (один).

Платонов (после паузы.) Не новая песня… Сто раз слышал…

Пауза.

Напишу ему и Саше по письму… Пусть поплачут, простят и забудут!.. Прощай, Войницевка! Прощай всё! И Саша, и генеральша… (Открывает шкаф.) Завтра я уже новый человек… Страсть какой новый! Во что белье взять? У меня нет чемодана… (Наливает вино.) Прощай, школа! (Пьет.) Прощайте, мои ребятишки! Исчезает ваш плохой, но добрый Михаил Васильич! Это я пил сейчас? Для чего? Больше не стану пить… Это в последний раз… Сяду писать Саше… (Ложится на диван.) Софья искренно верит… Блаженни верующие!.. Смейся, генеральша! А ведь генеральша смеяться будет! Хохотать будет!.. Да! От нее, кажется, письмо было… Где оно? (Достает с окна письмо.) Сотое письмо, если не двухсотое после дикой ночи… (Читает.) «Вы, Платонов, не отвечающий на мои письма, неделикатный, жестокий, глупый невежда! Если и это письмо оставите без внимания, не явитесь, то, так и быть уж, сама явлюсь к вам, черт с вами! Жду целый день. Глупо, Платонов! Можно подумать, что вам стыдно той ночи. Забудем ее, если уж на то пошло! Сергей и Софья ведут себя прескверно — конец месяцу, вымазанному диким медом. А всё потому, что нет красноречивого болванчика с ними. Вы болванчик. До свиданья!»

Пауза.

А почерк-то какой! Аккуратный, смелый… Запятые, точки, ять, е — всё на своем месте… Женщина, правильно пишущая, редкое явление…

Входит Марко.

Надо будет ей письмо написать, а то придет, пожалуй… (Увидев Марко.) Явление…

Платонов и Марко.

Платонов. Милости просим! Кого надобно? (Поднимается.)

Марко. К вашему благородию… (Вынимает из сумки повестку.) Повесточку к вашей милости…

Платонов. А… Очень приятно. Какую повесточку? Ты от кого?

Марко. От Ивана Андреича, мирового судьи-с…

Платонов. Гм… От мирового? На что я ему сдался? Дай сюда! (Берет повестку.) Не понимаю… На крестины зовет, что ли? Плодовит как саранча, старый грешник! (Читает.) «В качестве обвиняемого по делу об оскорблении действием дочери статского советника Марьи Ефимовны Грековой». (Хохочет.) Ах, черт возьми! Браво! Черт возьми! Браво, клоповый эфир! Когда будет разбираться это дело? Послезавтра? Приду, приду… Скажи, старче, что приду… Умница, ей-богу, умница! Молодец девка! Вот давно бы так и следовало!

Марко. Извольте расписаться-с!

Платонов. Расписаться? Изволь… Ужасно ты, братец, на подстреленную утку похож!

Марко. Никак нет-с…

Платонов (садится за стол). На кого же ты похож?

Марко. На образ и подобие божие-с…

Платонов. Так… Николаевский?

Марко. Точно так… После Севастопольской кампании-с отставку получил… Сверх службы четыре года в госпитале пролежал… Унтер-офицер… Я по артиллерии-с…

Платонов Так… Хороши были пушки?

Марко. Обнаковенные… Круглого диаметра…

Платонов. Карандашом можно?

Марко. Можно-с… Получил сию повестку такой-то. Имя, отчество и фамилия.

Платонов (встает). Получи. Пять раз расписался. Ну что твой мировой? Играет?

Марко. Так точно.

Платонов. От пяти часов вечера до пяти часов вечера?

Марко. Точно так.

Платонов. Цепи своей еще не проиграл?

Марко. Никак нет-с.

Платонов. Скажи ему… Впрочем, ничего не говори ему… Карточных долгов, разумеется, не платит… Играет, глупец, должается, а у самого детей целая куча… Ведь этакая она умница, ей-богу! Не ожидал, совсем не ожидал! Свидетелями же кто? Кому еще есть повестки?

Марко (перебирает повестки и читает). «Господину доктору Николаю Иванычу Трилецкому-с»…

Платонов. Трилецкому? (Хохочет.) Можно будет комедь удрать! А еще кому?

Марко (читает). «Господину Кириллу Порфирьичу Глагольеву-с, господину Альфонсу Иванычу Шрифтеру, его благородию господину отставному гвардии корнету Максиму Егорычу Алеутову-с, сыну действительного статского советника господину гимназисту Ивану Талье, господину кандидату Санкт-Петербургского неверситета»…

Платонов. Там так и написано «неверситета»?

Марко. Никак нет-с…

Платонов. Зачем же ты так читаешь?

Марко. По невежеству-с… (Читает.) «… уни… уни… неверситета Сергею Павлычу… Павловичу Войницеву, жене кандидата Санкт-Петербургского уни… неверситета Софье Егоровне госпоже Войницевой, господину студенту Харьковского неверситета Исаку Абрамычу Венгеровичу». Все-с!

Платонов. Гм… Это послезавтра, а завтра ехать нужно… Жалко. Вот был бы, воображаю, процесс… Гм… Экая досада! Доставил бы ей удовольствие… (Ходит по сцене.) Досада…

Марко. На чаек бы с вашего благородия…

Платонов. А?

Марко. На чаек бы… Шесть верст шел-с…

Платонов. На чаек? Не нужно… Впрочем, что я говорю? Хорошо, мой милый! На чаек я тебе не дам, а я тебе лучше чайку дам… И мне выгоднее, да и для тебя трезвее… (Вынимает из шкафа чайницу.) Подойди сюда… Чай хороший, крепкий… Хоть не сорокаградусный, но крепкий… Во что же тебе дать?

Марко (подставляет карман). Сыпьте-с…

Платонов. Прямо в карман? А не провоняет?

Марко. Сыпьте-с, сыпьте-с… Не сомневайтесь…

Платонов (сыплет чай). Довольно?

Марко. Благодарим покорно…

Платонов. Какой же ты старый… Люблю я вас, старых солдатиков!.. Душа вы народ!.. Но и между вами встречаются иногда такие ужасные…

Марко. Всякие бывают-с… Один господь без греха… Счастливо оставаться!

Платонов. Постой… Сейчас… (Садится и пишет на повестке.) «Тогда целовал, потому что… потому что был раздражен и не знал, чего хотел, теперь же поцеловал бы, как святыню. Гадок был с вами, сознаю. Со всеми я гадок. На суде, к сожалению, не увидимся. Завтра уезжаю навсегда. Будьте счастливы и будьте хоть вы справедливы ко мне! Не прощайте!» (Марку.) Знаешь, где Грекова живет?

Марко. Знаю-с. Двенадцать верст отсюда, если пройти реку бродом-с.

Платонов. Ну да… В Жилкове… Отнеси ты ей это письмо, и ты получишь три целковых. Барышне прямо отдашь… Ответа не нужно… Будет давать, не бери… Сегодня же отнесешь… Сейчас… Отнесешь, а потом уж разнесешь повестки. (Ходит по сцене.)

Марко. Понимаю.

Платонов. Еще что? Да! Будешь говорить всем, что я у Грековой прощения просил и что она меня не простила.

Марко. Понимаю. Счастливо оставаться!

Платонов. Прощай, друг! Будь здоров!

Марко уходит.

Платонов (один).

Платонов. С Грековой, значит, квиты… На всю губернию осрамит… Так и следует… Первый раз в жизни меня наказывает женщина… (Ложится на диван.) Им пакостишь, а они тебе на шею вешаются… Софья, например… (Закрывает платком лицо.) Был свободен, как ветер, а теперь лежи вот здесь, мечтай… Любовь… Amo, amoas, amat…[348] Связался… И ее погубил, и себя уважил… (Вздыхает.) Бедные Войницевы! А Саша? Бедная девочка! Как-то она заживет без меня? Зачахнет, умрет… Ушла, почуяла правду, ушла с ребенком, не сказав ни одного слова… Ушла после той же ночи… Проститься бы с ней…

Анна Петровна (в окно). Можно войти? Эй! Есть здесь кто-нибудь?

Платонов. Анна Петровна! (Вскакивает.) Генеральша! Что ей сказать! Ну зачем ей приходить сюда, спрашивается? (Поправляется.)

Анна Петровна (в окно). Можно войти? Я вхожу! Слышите?

Платонов. Пришла! Каким образом не впустить ее? (Причесывается.) Как бы ее спровадить? Выпью, пока еще не вошла… (Быстро отворяет шкаф.) И за каким чертом… Не понимаю! (Быстро выпивает.) Хорошо, если она еще ничего не знает, ну а если знает? Покраснею…

Платонов и Анна Петровна.

Анна Петровна входит. Платонов медленно запирает шкаф.

Анна Петровна. Мое почтение! Наше вам!

Платонов. Не запирается…

Пауза.

Анна Петровна. Вы! Здравствуйте!

Платонов. Ах… Это вы, Анна Петровна? Pardon, я и не заметил… Не запирается да и только… Странно… (Роняет ключ и поднимает.)

Анна Петровна. Подходите же ко мне! Оставьте шкаф в покое! Оставьте!

Платонов (подходит к ней). Здравствуйте…

Анна Петровна. Что же это вы на меня не смотрите?

Платонов. Стыдно. (Целует руку.)

Анна Петровна. Чего стыдно?

Платонов. Всего…

Анна Петровна. Гм… Соблазнил кого-нибудь?

Платонов. Да, в этом роде…

Анна Петровна. Ай да Платонов! Кого же?

Платонов. Не скажу…

Анна Петровна. Сядем…

Садятся на диван.

Узнаем, молодой человек, узнаем… Чего же меня-то стыдиться? Ведь я вашу грешную душу давно уже знаю…

Платонов. Не спрашивайте, Анна Петровна! Не расположен я сегодня присутствовать на собственном допросе. Говорите, если хотите, но не спрашивайте!

Анна Петровна. Ладно. Письма получал?

Платонов. Да.

Анна Петровна. Отчего же не являлся?

Платонов. Не могу.

Анна Петровна. Отчего же не можете?

Платонов. Не могу.

Анна Петровна. Дуетесь?

Платонов. Нет. За что мне дуться? Не спрашивайте, ради бога!

Анна Петровна. Извольте мне отвечать, Михаил Васильич! Сядьте хорошенько! Отчего вы не являлись к нам в эти последние три недели?

Платонов. Болен был.

Анна Петровна. Лжете!

Платонов. Лгу. Не спрашивайте, Анна Петровна!

Анна Петровна. Как от вас винищем несет! Платонов, что это всё значит? Что с вами? На что вы стали похожи? Глаза красные, лицо скверное… Вы грязны, в комнатах грязь… Посмотрите вокруг себя, что это за безобразие? Что с вами? Вы пьете?

Платонов. Ужасно пью!

Анна Петровна. Гм… Прошлогодняя история… В прошлом году соблазнил и до самой осени ходил мокрой курицей, так и теперь… Дон-Жуан и жалкий трус в одном теле. Не сметь пить!

Платонов. Не буду…

Анна Петровна. Честное слово? Впрочем, для чего отягощать вас честным словом? (Встает.) Где ваше вино?

Платонов указывает на шкаф.

Стыдно, Миша, быть таким малодушным! Где ваш характер? (Отпирает шкаф.) А в шкафу-то какой беспорядок! Задаст же вам Александра Ивановна, когда воротится! Хотите, чтобы жена воротилась?

Платонов. Хочу только одного: не задавайте вопросов и не смотрите мне прямо в лицо!

Анна Петровна. В какой бутылке вино?

Платонов. Во всех.

Анна Петровна. Во всех пяти? Ах вы пьяница, пьяница! Да у вас в шкафу целое питейное заведение! Нужно, чтобы Александра Ивановна воротилась… Вы ей объясните как-нибудь… Я соперница не из ужасных… Подельчива… Не в моих планах разводить вас… (Отпивает из бутылки.) А вино вкусное… Идите-ка, выпьем немножко! Хотите? Выпьем да и больше пить не будем!

Платонов идет к шкафу.

Держите стакан! (Льет вино.) Дуйте! Больше не налью.

Платонов пьет.

А теперь и я выпью… (Наливает.) За здоровье плохих! (Пьет.) Плохой вы! Хорошее вино! У вас есть вкус… (Подает ему бутылки.) Держите-ка! Несите сюда! (Идут к окну.) Прощайтесь с вашим вкусным вином! (Смотрит в окно.) Выливать жалко… Еще разве выпить, а? Выпьем?

Платонов. Как хотите…

Анна Петровна (наливает). Пейте… Скорей!

Платонов (пьет). За ваше здоровье! Дай бог вам счастья!

Анна Петровна (наливает и пьет). Скучал за мной? Сядем… Поставьте бутылки пока…

Садятся.

Скучал?

Платонов. Каждую минуту.

Анна Петровна. Отчего же не являлся?

Платонов. Не спрашивайте! Ничего я вам не скажу не потому, что я не откровенен с вами, а потому, что жалею ваши уши! Я пропадаю, совсем пропадаю, моя дорогая! Угрызения совести, тоска, хандра… мука, одним словом! Вы пришли, и мне стало легче.

Анна Петровна. Вы похудели, подурнели… Не терплю я этих романических героев! Что вы строите из себя, Платонов? Разыгрываете героя какого романа? Хандра, тоска, борьба страстей, любовь с предисловиями… Фи! Держите себя по-человечески! Живите, глупый человек, как люди живут! Что вы за архангел такой, что вам не живется, не дышится и не сидится так, как обыкновенным смертным?

Платонов. Это говорить легко… Что же делать?

Анна Петровна. Человек живет, мужчина то есть, живет и не знает, что ему делать! Странно! Что ему делать?! Извольте, я отвечу вам на ваш вопрос, как умею, хотя он и не стоит ответа, как вопрос праздный!

Платонов. Ничего вы не ответите…

Анна Петровна. Во-первых, живите по-человечески, то есть, не пейте, не лежите, умывайтесь почаще и ходите ко мне, а во-вторых, будьте довольны тем, что имеете… Глупите, сэр! Мало вам вашего учительства? (Встает.) Пойдемте сейчас ко мне!

Платонов. Как? (Встает.) К вам идти? Нет, нет…

Анна Петровна. Идемте! Людей увидите, поговорите, послушаете, побранитесь…

Платонов. Нет, нет… И не приказывайте!

Анна Петровна. Почему же?

Платонов. Не могу, вот и всё!

Анна Петровна. Можете! Надевайте вашу шляпу! Идемте!

Платонов. Не могу, Анна Петровна! Ни за что! Шага из дома не сделаю!

Анна Петровна. Можете! (Надевает на него шляпу.) Глупишь, брат Платонов, шутишь! (Берет его под руку.) Ну? Раз, два!.. Идите, Платонов! Вперед!

Пауза.

Да ну же, Мишель! Идите!

Платонов. Не могу!

Анна Петровна. Упрямится, точно молодой бык! Начинайте шагать! Ну? раз, два… Мишель, голубчик, родненький, хорошенький…

Платонов (вырывается). Не пойду я, Анна Петровна!

Анна Петровна. Пойдем вокруг школы пройдемся!

Платонов. Зачем приставать? Ведь сказал же, что не пойду! Хочу сидеть дома, а потому и позвольте мне делать так, как я хочу!

Пауза.

Не пойду!

Анна Петровна. Гм… Вот что, Платонов… Я вам займу немного денег, а вы уезжайте отсюда куда-нибудь на месяц, на два…

Платонов. Куда?

Анна Петровна. В Москву, в Петербург… Идет? Поезжайте, Мишель! Вам более чем необходимо проветриться! Прокатаетесь, людей посмотрите, в театры сходите, освежитесь, проветритесь… Я вам <дам> денег, писем… Хочешь и я с тобой поеду? Хочешь? Покатаемся, нагуляемся… Приедем сюда обратно обновленными, сияющими…

Платонов. Прелестная идея, но, к несчастью, неисполнимая… Завтра я еду отсюда, Анна Петровна, но не с вами!

Анна Петровна. Как хотите… Куда едете?

Платонов. Еду…

Пауза.

Навсегда уезжаю отсюда…

Анна Петровна. Пустяки… (Отпивает из бутылки.) Вздор!

Платонов. Не пустяки, моя дорогая! Еду! Навсегда!!

Анна Петровна. Для чего же, странный вы человек?

Платонов. Не спрашивайте! Ей-богу, навсегда! Уезжаю и… Прощайте, вот что! Не спрашивайте! Ничего вы не узнаете от меня теперь…

Анна Петровна. Вздор!

Платонов. Сегодня только и видимся… Навсегда скроюсь… (Берет ее за рукав и потом, за плечо.) Забудьте дурака, осла, подлеца и мерзавца Платонова! Он провалится сквозь землю, стушуется… Встретимся, быть может, через десятки лет, когда оба будем в состоянии хохотать и старчески плакать над этими днями, а теперь… черт с ним! (Целует руку.)

Анна Петровна. На-ка выпей! (Наливает ему вина.) Пьяному не грешно молоть чепуху…

Платонов (выпивает). Не буду я пьян… Буду помнить, моя мать, моя хорошая фея!.. Никогда не забуду! Смейся, развитая, светлоголовая женщина! Завтра я бегу отсюда, бегу от самого себя, сам не знаю куда, бегу к новой жизни! Знаю я, что такое эта новая жизнь!

Анна Петровна. Всё это прекрасно, но что с вами поделалось?

Платонов. Что? Я… После всё узнаете! Друг мой, когда вы ужаснетесь моему поступку, не проклинайте меня! Помните, что я уже почти что наказан… Расстаться с вами навсегда больше чем наказание… Чего улыбаетесь? Верьте! Честное слово, верьте! Так горько на душе, так скверно и подло, что рад был бы задушить себя!

Анна Петровна (сквозь слезы). Не думаю, чтобы вы были способны на ужасное что-нибудь… Вы мне напишете по крайней мере?

Платонов. Не посмею я написать к вам, да и вы сами не захотите читать моих писем! Безусловно навсегда… прощайте!

Анна Петровна. Гм… Пропадете вы без меня, Платонов! (Трет себе лоб.) Я чуточку опьянела… Поедем вместе!

Платонов. Нет… Завтра всё узнаете и… (Отворачивается к окну.)

Анна Петровна. Вам нужны деньги?

Платонов. Нет…

Анна Петровна. А… помочь не могу?

Платонов. Не знаю. Пришлите сегодня мне вашу карточку… (Оборачивается.) Уходите, Анна Петровна, или я черт знает чего наделаю! Я разрыдаюсь, отколочу себя и… Уходите! Нельзя мне оставаться! Вам говорят русским языком! Чего же вы ждете? Я должен ехать, поймите вы это! Зачем же так смотреть? Для чего делать такое лицо?

Анна Петровна. Прощайте… (Подает руку.) Мы еще увидимся…

Платонов. Нет… (Целует руку.) Не нужно… Уходите, моя родная… (Целует руку.) Прощайте… Оставьте… (Закрывает себе лицо ее рукой.)

Анна Петровна. Раскис, сердечный, растаял… Ну? Пустите руку… Прощайте! Выпьем на прощании, что ли? (Наливает.) Пейте!.. Счастливого пути, а после пути счастья!

Платонов пьет.

Остался бы, Платонов! А? (Наливает и пьет.) Важно пожили бы… Что за преступление такое? Возможно ли оно в Войницевке?

Пауза.

Налить еще с горя?

Платонов. Да.

Анна Петровна (наливает). Пей, душа моя… Эх, черт возьми!

Платонов (пьет). Будьте счастливы! Живите тут себе… И без меня можно…

Анна Петровна. Пить так пить… (Наливает.) И пить умирать, и не пить умирать, так лучше же пить умирать… (Пьет.) Пьяница я, Платонов… А? Налить еще? Не нужно, впрочем… Язык свяжет, а чем тогда говорить будем? (Садится.) Нет ничего хуже, как быть развитой женщиной… Развитая женщина и без дела… Ну что я значу, для чего живу?

Пауза.

Поневоле безнравственная… Я безнравственная женщина, Платонов… (Хохочет.) А? И тебя люблю, может быть, потому, что безнравственная… (Трет себе лоб.) Я и пропаду… Такие всегда пропадают… Меня бы куда-нибудь профессором, директором… Будь я дипломатом, я бы весь свет перебаламутила… Развитая женщина и… без дела. Не нужна, значит… Лошади, коровы и собаки нужны, а ты не нужна, лишняя… А? Что же ты молчишь?

Платонов. Обоим нам плохо…

Анна Петровна. Хоть бы дети были… Ты любишь детей? (Встает.) Останься, голубчик! Останешься? Хорошо пожили бы!.. Весело, дружно… Ты уедешь, а я же как? Ведь мне же отдохнуть хочется… Мишель! Мне отдохнуть надо! Я хочу быть… женой, матерью…

Пауза.

Не молчи! Говори! Останешься? Ведь… ведь любишь, чудак? Любишь?

Платонов (смотрит в окно). Убью себя, если останусь.

Анна Петровна. Ведь любишь?

Платонов. Кто вас не любит?

Анна Петровна. Ты меня любишь, я тебя тоже, что же тебе еще нужно? С ума ты сходишь, должно быть… Что тебе еще нужно? Отчего тогда ночью не приходил?

Пауза.

Остаешься?

Платонов. Уходите ради бога! Вы мучаете меня!

Анна Петровна (подает руку). Ну… в таком случае… Желаю всего лучшего…

Платонов. Уйдите же, или я всё расскажу, а если расскажу, то убью себя!

Анна Петровна. Я руку подаю… Не видите? Я вечером забегу на минуту…

Платонов. Не нужно! Сам приду проститься! Сам к вам приду… Ни за что не приду! Не увидишь ты меня больше, и я тебя не увижу! Сама не захочешь увидеть! Отвернешься навсегда! Новая жизнь… (Обнимает ее и целует.) В последний раз… (Выталкивает ее в дверь.) Прощай! Ступай и будь счастлива! (Запирает дверь на задвижку.)

Анна Петровна (за дверью). Клянусь богом, что увидимся!

Платонов. Нет! Прощай! (Затыкает пальцами уши.) Ничего не слышу! Молчи и уходи! Я заткнул уши!

Анна Петровна. Ухожу! Я пришлю к тебе Сергея и даю слово, что ты не уедешь, а если уедешь, то со мной! Прощай!

Пауза.

Платонов (один).

Платонов. Ушла? (Идет к двери и слушает.) Ушла… А может быть и не ушла? (Отворяет дверь.) Она ведь бес… (Смотрит за дверь.) Ушла… (Ложится на диван.) Прощай, милая женщина!.. (Вздыхает.) И не увижу больше никогда… Ушла… Могла бы еще побыть минут пять…

Пауза.

Это было бы недурно! Попрошу-ка Софью отложить отъезд недели на две, а сам с генеральшей поеду! Право… Две недели — только! Софья согласится… Может пока у матери пожить… Попрошу-ка… а?.. Пока я буду ездить с генеральшей, Софья поотдохнет… сил наберется то есть… Ну да ведь не навеки же уеду!

Стук в двери.

Еду! Решено! Отлично…

Стук.

Кто стучит? Генеральша? Кто там?

Стук.

Это вы? (Встает.) Не впущу! (Идет к двери.) Она ли это?

Стук.

Хихикает, кажется… (Смеется.) Она… Надо впустить… (Отворяет дверь.) Ах!

Входит Осип.

Платонов и Осип.

Платонов. Что такое? Ты, черт? Зачем пожаловал?

Осип. Здравствуйте, Михаил Васильич!

Платонов. Что скажешь? Чему и кому обязан посещением такой важной персоны? Говори скорей и убирайся к черту!

Осип. Я сяду… (Садится.)

Платонов. Сделайте такое одолжение!

Пауза.

Ты ли это, Осип? Что с тобой? На лице у тебя написаны все десять египетских казней! Что с тобой поделалось? Ты бледен, худ, тощ… Ты болен?

Осип. У вас тоже казни на лице написаны… Что с вами поделалось? Меня черт берет, ну а вы?

Платонов. Я? Я с чертом не знаком… Я сам себя беру… (Трогает Осипа за плечо.) Одни кости!

Осип. Жирок ваш где? Больны, Михаил Васильич? От хорошего поведения?

Платонов (садится рядом). Зачем пришел?

Осип. Проститься…

Платонов. Разве уезжаешь?

Осип. Не я уезжаю, а вы уезжаете.

Платонов. Вот как! А ты почему знаешь?

Осип. Как не знать!

Платонов. Не уезжаю, брат, я. Напрасно ты пришел.

Осип. Уезжаете-с…

Платонов. И всё ты знаешь, и до всего тебе дело… Ты, Осип, колдун. Еду, любезный. Ты прав.

Осип. Вот видите ли, значит, знаю. Знаю даже, куда и поедете!

Платонов. Да? Экий ты какой… А я не знаю. Мудрец, совсем мудрец! Ну-ка скажи, куда?

Осип. А вам хочется знать?

Платонов. Помилуй! Интересно! Куда же?

Осип. На тот свет.

Платонов. Далеко!

Пауза.

Загадка. Не ты ли отправителем будешь?

Осип. Так точно. Подорожную вам принес.

Платонов. Очень приятно!.. Гм… Убить, значит, пришел?

Осип. Так точно…

Платонов (дразнит). Так точно… Какое нахальство, черт побери! Он пришел отправить меня на тот свет… Гм… Убивать меня станешь от себя или же по чьему-нибудь поручению?

Осип (показывает четвертную). Вот… Венгерович дал, чтобы я вашу милость покалечил! (Рвет деньги.)

Платонов. Ага… Старый Венгерович?

Осип. Он самый…

Платонов. Для чего же это ты порвал деньги? Великодушие свое показать хочешь, что ли?

Осип. Не умею я великодушие показывать, а для того деньги эти порвал, чтобы вы не подумали на том свете, что я вас из-за денег убил.

Платонов встает и ходит по сцене.

Боитесь, Михаил Васильич? Страшно? (Смеется.) Бежите, кричите! Около дверей не стою, дверей не держу: выход есть. Подите народ сзывайте, скажите, что Осип убить пришел! А убить пришел… Не верите?

Пауза.

Платонов (подходит к Осипу и смотрит на него). Удивительно!

Пауза.

Что улыбаешься? Дурак! (Бьет его по руке.) Не улыбаться! С тобой говорят! Молчать! Я тебя повешу! Я из тебя мочалу сделаю, разбойник! (Быстро отходит от него.) Впрочем… Не серди меня… Мне нельзя сердиться… Мне больно.

Осип. Ударьте меня по щеке за то, что я вредный человек!

Платонов. Сколько угодно! (Подходит к Осипу и дает ему пощечину.) Что? Шатаешься? Подожди, не так еще зашатаешься, когда сотни палок будут дробить твою пустую голову! Помнишь, как умер рябой Филька?

Осип. Собаке собачья и смерть.

Платонов. В-в-в… как ты отвратителен, тварь! Я исковеркать тебя готов, негодяй! За что ты вредишь им, подлая душа, как болезнь, как шальной огонь? Что они сделали тебе? В-в-в… Мерзавец!! (Бьет его по щеке.) Гадость! Я тебя… я тебя… (Быстро отходит от Осипа.) Ступай!

Осип. Плюньте мне в глаза за то, что я вредный человек!

Платонов. Слюны жалко!

Осип (поднимается). А вы смеете так говорить?

Платонов. Ступай отсюда, пока я тебя с грязью не смешал!

Осип. Не смеете! Вы тоже вредный человек!

Платонов. Ты еще разговаривать со мной станешь? (Подходит к нему.) Ты убить, кажется, пришел? На! Убивай! Вот он я! Убивай же!

Осип. Уважал я вас, господин Платонов, за важного человека почитал! Ну а теперь… Жалко убивать, да надо… Уж вредны очень… Зачем к вам сегодня молодая барыня приходила?

Платонов (треплет его за грудь). Убивай! Убивай же!

Осип. А генеральша зачем после нее приходила? Вы генеральшу обманываете, значит? А жена ваша где? Какая из них троих самая настоящая? а? И вы не вредный человек после этого? (Быстро валит его через ногу и падает вместе с ним на пол.)

Платонов. Прочь пошел! Я убью, а не ты убьешь! Я сильней тебя!

Борются.

Тише!

Осип. Вы на живот повернитесь! Руки-то не крутите! Рука нисколько не виновата, за что ее крутить? Ну вот еще! На том свете будете, генералу Войницеву от меня поклон нижайший!

Платонов. Пусти!

Осип (вынимает из-за пояса нож). Тише! Всё одно убью! А у вас сила! Важный человек! Не хочется помирать? Не трогай того, что не для тебя положено!

Платонов (кричит). Руку! Постой, постой… Руку!

Осип. Не хочется помирать? Сейчас вы в царстве небесном будете…

Платонов. В спину только не бей, железное животное, в грудь бей! Руку! Пусти, Осип! Жена, сын… Это нож блестит? О злоба проклятая!

Вбегает Саша.

Те же и Саша.

Саша (вбегает). Что такое? (Вскрикивает.) Миша! (Бежит к борющимся и падает на них.) Что вы делаете?

Осип. Кто это? Александра Ивановна? (Вскакивает.) Живой останется! (Саше.) Нате вам ножик! (Дает нож.) При вас не зарежу… Живой останется!! После зарежу! Не уйдет! (Выскакивает в окно.)

Платонов (после паузы). Экий черт… Здорово, Саша! Это ты, кажется? (Стонет.)

Саша. Он не повредил тебя? Можешь встать? Скорей!

Платонов. Не знаю… Эта тварь из чугуна вылита… Дай мне руку! (Поднимается.) Не пугайся, моя родная… Я целехонек. Он меня помял только…

Саша. Какой же он подлый человек! Говорила ведь я тебе, чтоб ты его не трогал!

Платонов. Где диван? Ну что смотришь? Жив твой изменник! Не видишь разве? (Ложится на диван.) Спасибо, что пришла, а то быть бы тебе вдовушкой, а мне покойником!

Саша. Ложись на подушку! (Кладет ему под голову подушку.) Вот так! (Садится ему на ноги.) Ничего не болит?

Пауза.

Зачем ты закрыл глаза?

Платонов. Нет, нет… Это я так… Пришла, Саша? Пришло, мое сокровище? (Целует руку.)

Саша. Коля наш заболел!

Платонов. Что с ним?

Саша. Кашель такой, жар, сыпь… Две ночи уж не спит и кричит… Не пьет, не ест… (Плачет.) Сильно он захворал, Миша! Боюсь я за него!.. Так боюсь! И сон снился нехороший…

Платонов. Что же твой братец смотрит? Ведь он лекарь!

Саша. Что он? Разве он может сочувствовать? Он четыре дня тому назад заехал на минутку, покрутился и уехал. Я ему рассказываю про Колину болезнь, а он щипается да зевает… Дурой назвал…

Платонов. Вот еще тоже балбес! Он и себя когда-нибудь прозевает! И от себя уедет, когда заболеет!

Саша. Что делать?

Платонов. Уповать… Ты у отца теперь живешь?

Саша. Да.

Платонов. Он же что?

Саша. Ничего. Ходит себе по комнате, трубку курит да к тебе съездить собирается. Я приехала к нему встревоженная, ну а он и догадался, что я… что мы с тобой… Что с Колей делать?

Платонов. Не беспокойся, Саша!

Саша. Как же не беспокоиться? Умри он, чего не дай господи, что с нами тогда будет?

Платонов. Да… Не возьмет бог у тебя нашего мальчишку! За что тебя наказывать? Разве за то, что за шалопая замуж вышла?

Пауза.

Береги, Саша, моего маленького человечка! Сбереги ты мне его, и клянусь я тебе всем святым, что я сделаю из него человека! Каждый его шаг будет твоею радостью! А ведь он, бедняга, тоже Платонов! Фамилию бы ему только переменить… Как человек я мал, ничтожен, но как отец я буду велик! Не бойся за его судьбу! Ох, рука! (Стонет.) Рука у меня болит… Сильно помял ее тот разбойник… Что с ней? (Рассматривает руку.) Красна… Ну черт с ней! Так-то, Саша… Счастлива будешь ты сыном! Смеешься… Смейся, мое золото! А теперь плачешь? Чего же ты плачешь? Гм… Не плачь, Саша! (Обнимает ее голову.) Пришла… А зачем уходила? Не плачь, суслик! Для чего слезы? Ведь люблю тебя, девочка!.. Сильно люблю! Велика моя вина, но что поделаешь? Простить надо… Ну, ну…

Саша. Интрига кончилась?

Платонов. Интрига? Что это за слово, мещаночка?

Саша. Не кончилась?

Платонов. Как тебе сказать? Интриги нет никакой, но есть какая-то чудовищная галиматья… Не смущайся сильно этой галиматьей! Если не кончилась она, то скоро… кончится!

Саша. Когда же?

Платонов. Надо думать, что скоро! Скоро заживем, Саша, по-старому! Пропади оно, всё новое! Измучился весь, истаскался… Не верь ты в прочность этого узла, как я не верю! Не туго он затянут… Сама она первая охладеет и первая взглянет со смехом и горечью на этот узел. Не пара мне Софья. В ней бродит то, что во мне давно уже перебродило; она со слезами умиления смотрит на то, что я не могу видеть без смеха… Не пара она мне…

Пауза.

Верь мне! Софья недолго будет твоей соперницей… Саша, что с тобой?

Саша встает и шатается. (Поднимается.)

Саша!

Саша. Ты… ты с Софьей, а не с генеральшей?

Платонов. Первый раз об этом слышишь?

Саша. С Софьей?.. Подло… низко…

Платонов. Что с тобой? Ты бледна, шатаешься… (Стонет.) Не мучь хоть ты меня, Саша! Рука болит, а тут ты еще… Неужели это… это для тебя новость? В первый раз слышишь? Отчего же ты тогда ушла? Разве не от Софьи?

Саша. С генеральшей уж так и сяк, ну а с чужой женой?! Низко, грешно… Не ожидала я от тебя такой подлости! Бог тебя накажет, бессовестный человек! (Идет к двери.)

Платонов (после паузы). Возмущена? Но куда ты?

Саша (останавливается у двери). Дай бог счастья…

Платонов. Кому?

Саша. Вам и Софье Егоровне.

Платонов. Глупых романов начиталась, Саша! Я для тебя еще «ты»: у нас мальчишка есть, и я… все-таки же твой муж! А во-вторых, не нужно мне счастья!.. Останься, Саша! Ты вот уходишь… И, небось, навсегда?

Саша. Не могу! Ох, боже мой, боже мой…

Платонов. Не можешь?

Саша. Боже мой… И неужели это правда? (Беретсяруками за виски и приседает.) Я… Я не знаю, что делать…

Платонов. Не можешь? (Подходит к ней.) Твоя воля… А то осталась бы! Зачем реветь, дурочка?

Пауза.

Эх, Саша, Саша… Велик мой грех, но неужели уж и простить нельзя?

Саша. А сам ты себя простил?

Платонов. Философский вопрос! (Целует ее в голову.) Осталась бы… Каюсь ведь! Ведь без тебя водка, грязь, Осипы… Замучился! Сиделкой, а не женой останься! Странный народ вы, женщины! Странна ты, Саша! Если ты кормишь негодяя Осипа, не даешь покоя своим милосердием собакам и кошкам, читаешь до полночи акафисты за каких-то врагов своих, то что стоит тебе бросить ломоть своему провинившемуся, кающемуся мужу? Зачем и ты являешься палачом? Останься, Саша! (Обнимает ее.) Не могу без няньки! Я негодяй, я у друга жену отнял, я любовник Софьи, быть может даже любовник и генеральши, я многоженец, большой мошенник с точки зрения семьи… Возмущайся, негодуй! Но кто тебя так любить будет, как я люблю? Кто оценит тебя так дорого, бабенка, как я оценил? Кому ты обед варить будешь, чей суп пересаливать? Права будешь, коли уйдешь… Справедливость этого требует, но… (поднимает ее) кто тебя поднимать так будет? Возможна ли ты, золото, без меня?

Саша. Не могу! Пусти меня! Я пропала! Ты шутишь, а я пропадаю! (Вырывается.) Ведь знаешь, что это не шутка? Прощай! Не могу я жить с тобой! Теперь все тебя будут считать подлым человеком! Каково же мне?! (Рыдает.)

Платонов. Ступай с богом! (Целует ее в голову и ложится на диван.) Я понимаю…

Саша. Разбил нашу семью… Счастливо, покойно жили… Счастливей меня никого и не было на свете… (Садится.) Что ты наделал, Миша? (Встает.) Что ты наделал? Ведь не воротишь теперь… Пропащая я… (Рыдает.)

Платонов. Иди с богом!

Саша. Прощай! Не увидишь меня больше! Не езди к нам… Колю к тебе отец будет возить… Бог тебя простит, как я прощаю! Погубил ты нашу жизнь!

Платонов. Ты ушла?

Саша. Ушла… Хорошо… (Смотрит некоторое время на Платонова и уходит.)

Платонов (один) и потом Войницев.

Платонов. Вот для кого начинается новая жизнь! Больно!! Всего лишаюсь… С ума схожу! Боже мой! Саша, комашка, клоп — и та осмеливается, и та… в силу какой-то святости имеет право бросать в меня каменья! Проклятые обстоятельства! (Ложится на диван.) Войницев входит и останавливается у двери. (После паузы.) Это эпилог или еще только комедия? (Увидев Войницева, закрывает глаза и слегка храпит.)

Войницев (подходит к Платонову). Платонов!

Пауза.

Ты не спишь… Я вижу это по твоему лицу… (Садится возле.) Не думаю, чтобы… можно было спать…

Платонов поднимается. (Встает и смотрит в окно.)

Ты меня убил… Ты это знаешь?

Пауза.

Благодарю… Мне что? Бог с тобой… Пусть. Значит, так тому и быть… (Плачет.) Платонов встает и медленно идет в другой угол комнаты. Раз получил от судьбы подарок и… тот отняли! Мало ему его ума, его красоты, его великой души… Ему понадобилось еще мое счастье! Отнял… А я? Что я? Я ничего… Так… Больной, недалекого ума, женоподобный, сантиментальный, обиженный богом… С наклонностью к безделью, мистицизму, суеверный… Добил друг!

Платонов. Уйди отсюда!

Войницев. Сейчас… Шел на дуэль вызвать, а пришел и разревелся… Я уйду.

Пауза.

Я окончательно потерял?

Платонов. Да.

Войницев (свистит.) Так… Разумеется…

Платонов. Уйди отсюда! Я прошу! Уйди!

Войницев. Сейчас… Что мне здесь делать? (Идет к двери.) Нечего мне здесь делать…

Пауза.

Отдай мне ее назад, Платонов! Будь добр! Моя ведь она! Платонов! Ты и так счастлив! Спаси, голубчик! А? Отдай! (Рыдает.) Ведь она моя! Моя! Понимаешь?

Платонов (идет к дивану). Уходи… Я застрелюсь… Клянусь честью!

Войницев. Не надо… Бог с вами! (Машет рукой и уходит.)

Платонов (хватает себя за голову). О несчастный, жалкий! Боже мой! Проклятие моей богом оставленной голове! (Рыдает.) Прочь от людей, гадина! Несчастьем был я для людей, люди были для меня несчастьем! Прочь от людей! Бьют, бьют и никак не убьют! Под каждым стулом, под каждой щепкой сидит убийца, смотрит в глаза и хочет убить! Бейте! (Бьет себя по груди.) Бейте, пока еще сам себя не убил! (Бежит к двери.) Не бейте меня по груди! Растерзали мою грудь! (Кричит.) Саша! Саша, ради бога! (Отворяет дверь.)

Входит Глагольев 1.

Платонов, Глагольев 1 и потом Глагольев 2.

Глаголев 1 (входит окутанный, с костылем). Вы дома, Михаил Васильич? Очень рад… Я вам помешал… Но я не задержу вас, я сейчас же уйду… Задам вам один вопрос. Вы ответите, и я уйду. Что с вами, Михаил Васильич? Вы бледны, шатаетесь, дрожите… Что с вами?

Платонов. Что со мной? А? Я пьян, должно быть, или… схожу с ума! Я пьян… пьян… Голова кружится…

Глагольев 1 (в сторону). Спрошу! Что у трезвого на душе, то у пьяного на языке. (Ему.) Вопрос странен, может быть даже глуп, но, ради бога, ответьте мне, Михаил Васильич! Вопрос мой для меня жизненный вопрос! Ответу вашему я поверю, потому что я знаю вас за честнейшего человека… Пусть мой вопрос покажется вам странным, нелепым, глупым и даже, быть может, оскорбительным, но, ради бога… ответ! Я нахожусь в страшном положении! Наша общая знакомая… Вы ее хорошо знаете… Я считал ее совершенством в человеческом смысле… Анна Петровна Войницева… (Поддерживает Платонова.) Не упадите, ради бога!

Платонов. Уйдите! Я всегда считал тебя… вас глупым стариком!

Глагольев 1. Вы друг ее, вы знаете ее, как свои пять пальцев… Ее мне или оклеветали, или… открыли мне глаза… Она честная женщина, Михаил Васильич? Она… она… Имеет ли она право быть женою честного человека?

Пауза.

Не знаю, как формулировать свой вопрос… Поймите меня, ради бога! Мне сказали, что она…

Платонов. Всё подло, низко, грязно на этом свете! Всё… подло… низко… (Падает без чувств на Глагольева и валится на землю.)

Глагольев 2 (входит). Что же ты застрял здесь? Я не намерен ждать!

Глагольев 1. Всё подло, грязно, низко… Всё, в том числе, значит, и она…

Глагольев 2 (смотрит на Платонова). Отец, что это с Платоновым?

Глагольев 1. Отвратительно пьян… Да, подло, грязно… Глубокая, беспощадная, колючая правда!

Пауза.

Едем в Париж!

Глагольев 2. Что?! В Па… В Париж? Зачем тебе в Париж? (Хохочет.)

Глагольев 1. Валяться так, как этот валяется! (Указывает на Платонова.)

Глагольев 2. Валяться… в Париже?!

Глагольев 1. Едем искать счастья на другом поприще! Довольно! Полно играть комедию для самого себя, морочить себя идеалами! Нет больше ни веры, ни любви! Нет людей! Едем!

Глагольев 2. В Париж?

Глагольев 1. Да… Если грешить, то грешить на чужой, а не на родной земле! Пока еще не сгнили, заживем по-людски! Будь учителем, сын! Едем в Париж!

Глагольев 2. Вот это мило, отец! Ты научил меня читать, а я научу тебя жить! Едем!

Уходят.

<Конец третьего действия>

Действие четвертое

Кабинет покойного генерала Войницева. Две двери. Старинная мебель, персидские ковры, цветы. Стены увешаны ружьями, пистолетами, кинжалами (кавказской работы) и т. п. Фамильные портреты. Бюсты Крылова, Пушкина и Гоголя. Этажерка с чучелами птиц. Шкаф с книгами. На шкафу мундштуки, коробки, палки, ружейные стволы и т. п. Письменный стол, заваленный бумагами, портретами, статуэтками и оружием. Утро.

Софья Егоровна и Катя входят.

Софья Егоровна. Вы не волнуйтесь! Говорите толком!

Катя. Что-то нехорошее делается, барыня! Двери и окна все настежь, в комнатах переворочено, перебито… Дверь сорвана с крючьев… Что-то нехорошее случилось, барыня! Недаром у нас курица петухом пела!

Софья Егоровна. Что же вы думаете?

Катя. Ничего не думаю, барыня. Что я могу думать? Знаю только, что случилось что-то… Или Михаил Васильич уехали совсем, или же руку на себя наложили… У них, барыня, горячий карахтер! Я их уж два года знаю…

Софья Егоровна. Нет… На деревне вы были?

Катя. Была-с… Нету нигде… Часа четыре ходила…

Софья Егоровна (садится). Что делать? Что же делать?

Пауза.

Вы уверены в том, что его здесь нигде нет? Уверены?

Катя. Не знаю, барыня… Нехорошее что-то случилось… Недаром у меня сердце ноет! Бросьте, барыня! Грех ведь! (Плачет.) Барина Сергея Павловича жалко… Красавец был такой, а на что похож стал? Измаялся за два дня, сердечный, и как шальной ходит. Перевелся хороший господин… Михаила Васильича жалко… Бывало, самый веселый человек был, проходу, бывало, от его веселости не было, а теперь он на смерть похож стал… Бросьте, барыня!

Софья Егоровна. Что бросить?

Катя. Любовь. Что с нее толку? Одна только срамота. И вас жалко. На что вы похожи стали? Похудали, не пьете, не кушаете, не спите, а одно только и делаете, что кашляете…

Софья Егоровна. Ступайте, Катя, опять! Может быть, он уже в школе.

Катя. Сейчас…

Пауза.

Вы бы спать легли.

Софья Егоровна. Ступайте, Катя, опять! Вы ушли?

Катя (в сторону). Не мужицкого ты звания! (Резко, плаксиво.) Куда же мне идти, барыня?

Софья Егоровна. Мне спать хочется. Я всю ночь не спала. Не кричи так громко! Уйди отсюда!

Катя. Слушаю… Напрасно вы себя так изводите!.. Шли бы к себе в комнату да легли бы на постель! (Уходит.)

Софья Егоровна и потом Войницев.

Софья Егоровна. Ужасно! Дал вчера честное слово явиться в избу к десяти часам и не явился… Ждала его до рассвета… И это честное слово! Это любовь, это наш отъезд!.. Он не любит меня!

Войницев (входит). Спать лягу… Может быть, усну как-нибудь… (Увидев Софью Егоровну.) Вы… у меня? В моем кабинете?

Софья Егоровна. Я здесь? (Смотрит кругом.) Да… Но я зашла сюда нечаянно, сама того не замечая… (Идет к двери.)

Войницев. На минуту!

Софья Егоровна (останавливается). Ну?

Войницев. Дайте мне, пожалуйста, минуты две-три… Можете вы здесь побыть две-три, минуты?

Софья Егоровна. Говорите! Вы сказать что-нибудь хотите?

Войницев. Да…

Пауза.

Прошло то время, когда мы в этой комнате не были чужими друг для друга…

Софья Егоровна. Прошло.

Войницев. Извините впрочем, я заговариваться стал. Вы уезжаете?

Софья Егоровна. Да.

Войницев. Гм… Скоро?

Софья Егоровна. Сегодня.

Войницев. С ним?

Софья Егоровна. Да.

Войницев. Желаю вам счастья!

Пауза.

Хороший материал для счастья! Разыгравшаяся плоть и несчастье другого… Несчастье другого всегда бывает чьим-нибудь счастьем! Впрочем, это старо… Новая ложь охотнее слушается, чем старая истина… Бог с вами! Живите, как знаете!

Софья Егоровна. Вы хотели что-то сказать.

Войницев. А разве я молчу? Ну да… Вот что я хотел сказать… Я хочу, чтобы я пред вами был совершенно чист, не был бы вам должен, а потому прошу вас извинить за мое вчерашнее поведение… Я вчера вечером наговорил вам дерзостей, был груб, зол… Извините, пожалуйста… Извиняете?

Софья Егоровна. Извиняю. (Хочет уйти.)

Войницев. Постойте же, постойте, еще не всё! Я скажу еще что-нибудь. (Вздыхает.) Я сумасшедший, Софи! Не в силах перенести этот страшный удар… Я сумасшедший, но еще пока всё понимаю… В моей голове среди необъятного тумана, в массе чего-то такого серого, свинцового, тяжелого торчит светлый кусочек, которым я всё понимаю… Оставит меня и этот кусочек, ну тогда, значит… совсем пропал. Я всё понимаю…

Пауза.

Это стою я в своем кабинете; в этом кабинете жил когда-то мой отец, свиты его величества генерал-майор Войницев, георгиевский кавалер, человек великий, славный! На нем видели одни только пятна… Видели, как он бил и топтал, а как его били и топтали, никто не хотел видеть… (Указывает на Софью Егоровну.) Это моя экс-жена…

Софья Егоровна хочет уйти.

Войницев. Постойте! Дайте договорить! Глупо говорю, но выслушайте! В последний раз ведь!

Софья Егоровна. Всё вы уже сказали… Что вы еще можете сказать? Расстаться нужно… Что же еще тут говорить? Вам хочется доказать, что я виновата перед вами? Не трудитесь! Я знаю, что мне думать о себе самой…

Войницев. Что я могу сказать? Ох, Софья, Софья! Ничего ты не знаешь! Ничего, иначе ты не смотрела бы так надменно! Что выделывается в душе моей, так это ужас! (Становится перед ней на колени.) Что ты делаешь, Софи? Куда ты пхаешь себя и меня? Ради бога, пожалей! Умираю и схожу с ума! Останься со мной! Всё забуду, всё простил уже… Буду твоим рабом, любить тебя буду… буду, как доселе не любил! Я дам тебе счастье! Ты будешь счастлива у меня, как богиня! Не даст он тебе счастья! И себя погубишь, и его погубишь! Погубишь Платонова, Софья!.. Знаю, что насильно мил не будешь, но останься! Опять ты будешь весела, не будешь так мертвецки бледна, так несчастлива! Опять я буду человеком, опять будет ходить к нам… Платонов! Утопия, но… останься! Воротим прошлое, пока еще не поздно! Платонов согласится… Я знаю его… Он не любит тебя, а так… ты отдалась ему, а он и взял… (Встает.) Ты плачешь?

Софья Егоровна (встает). Не принимайте этих слез на свой счет! Может быть, Платонов согласится… Пусть соглашается! (Резко.) Вы все подлые люди! Где Платонов?

Войницев. Не знаю я, где он.

Софья Егоровна. Не приставайте ко мне! Отстаньте! Я вас ненавижу! Убирайтесь прочь! Где Платонов? Подлые люди… Где он? Ненавижу я вас!

Войницев. За что?

Софья Егоровна. Где он?

Войницев. Я дал ему денег, и он обещал мне уехать. Если он исполнил свое обещание, то, значит, уехал.

Софья Егоровна. Вы его подкупили? Что вы лжете?

Войницев. Я дал ему тысячу рублей, и он отказался от вас. Впрочем, лгу! Всё это я лгу! Не верьте вы мне, ради бога! Жив и здоров этот проклятый Платонов! Подите берите его, целуйтесь с ним!.. Не подкупал я его! И неужели вы… он будет счастлив? И это моя жена, моя Софья… Что же всё это значит? И до сих пор даже не верю! Вы с ним платонически? Не дошло еще до… крупного?

Софья Егоровна. Я его жена, любовница, что хотите! (Хочет уйти.) Для чего задерживать? У меня нет времени выслушивать разные…

Войницев. Постой, Софья! Ты его любовница? С какой же это стати? Ты так смело говоришь! (Хватает ее за руку.) И ты могла? Ты могла?

Входит Анна Петровна.

Софья Егоровна. Отстаньте! (Уходит.)

Войницев и Анна Петровна.

Анна Петровна входит и смотрит в окно.

Войницев (машет рукой). Шабаш!

Пауза.

Что там?

Анна Петровна. Осипа мужики убили.

Войницев. Уже?

Анна Петровна. Да… Около колодезя… Видишь? Вон он!

Войницев (смотрит в окно). Что ж? Так ему и надо.

Пауза.

Анна Петровна. Слыхал, сынок, новости? Платонов, говорят, куда-то исчез и… Читал письмо?

Войницев. Читал.

Анна Петровна. Тю-тю именье! Как тебе это нравится? Сплыло… Бог дал, бог и взял… Вот тебе и хваленый коммерческий фокус! А всё потому, что Глагольеву поверили… Обещался купить имение, а на торгах не был… Прислуга говорит, что в Париж уехал… Сострил, каналья, на старости лет! Не будь его, платили бы мы с тобой потихонечку проценты да жили бы… (Вздыхает.) Не следует на этом свете доверять врагам, а заодно уж с ними и друзьям!

Войницев. Да, не следует верить друзьям!

Анна Петровна. Ну, феодал? Что теперь делать будешь? Куда пойдешь? Бог предкам дал, а у тебя взял… Ничего у тебя не осталось…

Войницев. Мне всё одно.

Анна Петровна. Нет, не всё одно. Кушать что будешь? Давай сядем… (Садятся.) Как ты мрачен… Что ж делать? Жалко расставаться с гнездышком, но что же поделаешь, голубчик мой? Не воротишь… Так тому и быть, значит… Будь умницей, Сержель! Первое дело — хладнокровие.

Войницев. Не обращайте на меня внимания, maman! Что уж обо мне-то говорить? Вы сами едва сидите… Утешьте сперва себя самое, а потом придите и меня утешать.

Анна Петровна. Ну… Не о бабах речь… Баб всегда на задний план… Первое дело — хладнокровие! Ты потерял то, что у тебя было, а важно не то, что было, а то, что впереди. У тебя целая жизнь впереди, хорошая, трудовая, мужская жизнь! Чего же тебе горевать? Поступишь в прогимназию или гимназию, начнешь работать… Ты у меня молодец. Филолог, благонамеренный такой, ни в какие дела нехорошие не суешься, убеждения имеешь, тихоня, женат… Коли захочешь, ты далеко пойдешь! Умница ты у меня мальчик! Не надо только с женою ссориться… Не успели пожениться, как уже и ссоритесь… Отчего ты мне не скажешь, Сержель? Болеешь душой, а молчишь… Что происходит между вами?

Войницев. Не происходит, а уже произошло.

Анна Петровна. Что же? Или, может быть, секрет?

Войницев (вздыхает). Страшное несчастье стряслось над нашим домом, мама Анюта! Отчего я вам не сказал до сих пор? Не знаю. Все надеялся, да и стыдно говорить… Сам только вчера утром узнал… А на имение мне наплевать!

Анна Петровна (смеется). Как ты меня пугаешь! Рассердилась, что ли?

Войницев. Смейтесь! Подождите, не так еще засмеетесь!

Пауза.

Она изменила мне… Честь имею рекомендоваться: рогатый муж!

Анна Петровна. Что за глупости, Сергей?! Что за глупые фантазии! Говорить о таких чудовищных вещах и говорить не думая! Удивительный ты человек! Иногда такое сморозишь, что просто уши вянут! Рогатый муж… Не знаешь ты, значит, что это значит…

Войницев. Знаю, maman! Не теоретически, но уже практически знаю!

Анна Петровна. Жены своей не оскорбляй, чудак! Ах…

Войницев. Клянусь вам богом!

Пауза.

Анна Петровна. Странно… О невозможных вещах говоришь ты. Ты клевещешь! Невозможно! Здесь, в Войницевке?

Войницев. Да, здесь, в вашей проклятой Войницевке!

Анна Петровна. Гм… Да кому здесь, в нашей проклятой Войницевке, может залезть в голову невозможная мысль поставить на твою аристократическую голову рога? Совершенно некому! Младшему Глагольеву разве? Навряд, Глагольев перестал к нам ездить… Твоя Софи никому здесь не под стать. Глупо ревнуешь, милый!

Войницев. Платонов!

Анна Петровна. Что Платонов?

Войницев. Он.

Анна Петровна (вскакивает). Можно говорить глупости, но такие глупости, как ты сейчас сказал, послушай… Сморозил!! Меру знать нужно! Непростительно глупо!

Войницев. Спросите ее, подите спросите его самого, если не верите! Сам не хотел и не хочу верить, а она уезжает сегодня, оставляет меня! Нужно верить! И он с ней едет! Да неужели же, наконец, вы не видите, что я хожу и смотрю на свет белый, как дохлая кошка! Я пропадаю!

Анна Петровна. Не может быть этого, Сергей! Это плод твоей мальчишеской фантазии! Верь мне! Ничего этого нет!

Войницев. Верьте мне, что она уезжает сегодня! Верьте, что она не перестает в эти последние два дня твердить мне, что она его любовница! Она сама! Произошло такое, чему невозможно поверить, но приходится помимо желания и сверх всяких сил верить!

Анна Петровна. Помню, помню… Теперь всё понимаю… Дай стуло, Сергей! Нет, не нужно… Так вот оно что! Гм… Постой, постой, дай припомнить, как следует…

Пауза.

Входит Бугров.

Анна Петровна, Войницев и Бугров.

Бугров (входит). Здравствуйте-с! С воскресным днем-с! Живы, здоровы-с!

Анна Петровна. Да-да-да… Это ужасно…

Бугров. Дождик идет, а жарко… (Утирает лоб.) Ффф… Сваришься, покедова дойдешь или доедешь… Здоровы-с?

Пауза.

Я собственно по тому случаю заехал к вам-с, что вчерась были торги, как вам известно… А к тому как это, знаете, немножко (смеется) для вас, разумеется, чувствительно и обидно, то я… то вы на меня не обижайтесь, сделайте милость! Не я купил именье! Купил его Абрам Абрамыч, а на мое имя только…

Войницев (сильно звонит). Черт бы их побрал…

Бугров. Так-то-с… Вы не подумайте-с… Не я-с… Следовательно, на мое только имя, стало быть! (Садится.)

Яков входит.

Войницев (Якову). Сколько раз я просил вас, подлецов, мерзавцев (кашляет), негодяев, не впускать никого без доклада! Перепороть вас всех, скотов! (Бросает звонок под стол.) Вон отсюда! Мерзавцы… (Ходит по сцене.)

Яков пожимает плечами и уходит.

Бугров (кашляет). На мое имя, только-с… Абрам Абрамыч приказал передать, что жить можете тут сколько вашей душе угодно, хоть до Рождества… Переделочки тут кое-какие будут, ну да они вам не помешают-с… А ежели что такое, и во флигель можете перебраться… Комнат много, да и тепло-с… Он приказал еще спросить-с, не желаете ли вы продать мне, то есть на мое имя, шахты? Шахты ваши-с, Анна Петровна… Вот не желаете ли в настоящее время продать их? Цену хорошую дадим…

Анна Петровна. Нет… Не продам никакому черту я шахт! Что вы мне за них дадите? Грош? Подавитесь этим грошом!

Бугров. Абрам Абрамыч велел еще передать, что в случае ежели если не угодно будет-с вам, Анна Петровна, продать ему свои шахты с вычетом долга Сергея Павлыча и покойника его превосходительства Павла Иваныча, то он протестует векселя… И я тоже протестую-с… Хи-хи-с… Дружба дружбой, знаете, а денежки врозь… Коммерция! Проклятое дело такое. Я, того… купил ваши векселя у Петрина…

Войницев. Никому я не позволю рассчитывать на имение моей мачехи! Ее имение — не мое!..

Бугров. Они, может быть, сжалятся…

Войницев. Некогда мне с вами разговаривать!.. Э-э… (Машет рукой.) Делайте, что хотите!

Анна Петровна. Оставьте нас, Тимофей Гордеич! Извините… Уйдите, пожалуйста!

Бугров. Слушаю-с… (Встает.) Так вы не извольте беспокоиться… Жить здесь можете хоть до Рождества. Я завтра или послезавтра заеду-с. Будьте здоровы-с! (Уходит.)

Анна Петровна. Завтра же выедем отсюда! Да, теперь помню… Платонов… Так вот оно то, от чего он бежит!..

Войницев. Пусть делают, что хотят! Пусть всё берут! Нет у меня уж больше жены, ничего же мне и не нужно! Нет жены, maman!

Анна Петровна. Да, нет у тебя больше жены… Но что он нашел в этой размазне Софье? Что он нашел в этой девчонке? Что он мог в ней найти? Как неразборчивы эти глупые мужчины! Они способны увлечься всякою дрр… Ты же чего смотрел, муж? Где были твои глаза? Плакса! Нюнил до тех пор, пока не утащили из-под его носа жены! И это мужчина! Мальчишка ты! Женят вас, мальчишек, дураков, только насмех, ослов этаких! Оба вы никуда не годитесь, ни ты, ни твой Платонов! Это из рук вон что такое!

Войницев. Ничто теперь не поможет, не помогут и упреки. Она уже не моя, а он не ваш. Что ж тут много рассказывать? Оставьте меня, maman! Не выносите моей глупой физиономии!

Анна Петровна. Но что же делать? Что-нибудь да нужно же сделать! Надо спасти!

Войницев. Кого спасти? Спасать нужно одного только меня… Они пока счастливы. (Вздыхает.)

Анна Петровна. Поди ты с своей логикой! Их, а не тебя спасать нужно! Платонов не любит ее! Знаешь ты это? Он обольстил ее, как ты когда-то обольстил свою глупую немку! Не любит он ее! Уверяю тебя! Что она говорила тебе? Что ты молчишь?

Войницев. Она говорила, что она его любовница.

Анна Петровна. Дура она его, а не любовница! Замолчи! Может быть, еще можно поправить… Платонов из-за одного только поцелуя или пожатия руки в состоянии поднять шум… До крупного у них дело не доходило еще! Я в этом уверена…

Войницев. Доходило!

Анна Петровна. Ты ничего не понимаешь.

Входит Грекова.

Войницев, Анна Петровна и Грекова.

Грекова (входит). Вот где вы! Здравствуйте! (Подает руку Анне Петровне.) Здравствуйте, Сергей Павлович! Извините, пожалуйста, я, кажется, вам помешала… Гость не вовремя хуже… хуже… Как это говорится? Хуже татара, ну да… Я к вам на минуточку… Вы и представить себе не можете! (Смеется.) Я вам сейчас покажу, Анна Петровна… Извините, Сергей Павлович, мы будем секретничать… (Отводит Анну Петровну в сторону.) Прочтите… (Подает ей записку.) Это я вчера получила… Прочтите!

Анна Петровна (пробегает записку). А…

Грекова. Я, знаете ли, в суд подала… (Кладет ей на грудь голову.) Пошлите за ним, Анна Петровна! Пусть он придет!

Анна Петровна. Для чего это вам?

Грекова. Я хочу посмотреть, какое у него теперь лицо… Что у него теперь на лице написано? Пошлите за ним! Умоляю вас! Я хочу ему два слова сказать… Вы не знаете, что я наделала! Что я наделала! Не слушайте, Сергей Павлович! (Шепотом.) Я ездила к директору… Михаила Васильича переведут по моей просьбе в другое место… Что я наделала! (Плачет.) Пошлите за ним!.. Кто знал, что он напишет это письмо?! Ах, если б я могла знать! Боже мой… Я страдаю!

Анна Петровна. Идите, моя дорогая, в библиотеку! Я сейчас приду к вам, тогда и потолкуем… Мне нужно с Сергеем Павловичем наедине поговорить…

Грекова. В библиотеку? Хорошо… А вы пошлете за ним? Какое у него лицо теперь после этого письма? Вы читали? Дайте я спрячу! (Прячет письмо.) Милая моя, дорогая… Прошу вас! Я пойду… но вы пошлите! Не слушайте, Сергей Павлович! Будемте говорить по-немецки, Анна Петровна! Schicken Sie, meine Liebe![349]

Анна Петровна. Хорошо… Ступайте же!

Грекова. Хорошо… (Быстро целует ее.) Не сердитесь на меня, моя дорогая! Я… я страдаю! Вы не можете себе представить! Я ухожу, Сергей Павлович! Можете продолжать свою беседу! (Уходит.)

Анна Петровна. Я сейчас всё разузнаю… Ты не кипятись! Может быть, можно будет еще починить твою семью… Ужасная история! Кто мог ожидать?! Я сейчас поговорю с Софьей! Я расспрошу ее как следует… Ты ошибаешься и глупишь… Впрочем, нет! (Закрывает руками лицо.) Нет, нет…

Войницев. Нет! Не ошибаюсь я!

Анна Петровна. А все-таки я поговорю с ней… Я и с ним пойду поговорю…

Войницев. Идите говорите! Напрасно только! (Садится за стол.) Уедемте отсюда! Нет надежды! И соломинки нет, за которую можно было бы ухватиться…

Анна Петровна. Я сейчас всё разузнаю… А ты сиди и плачь! Спать ложись, мужчина! Где Софья?

Войницев. Должно быть, у себя…

Анна Петровна уходит.

Войницев и потом Платонов.

Войницев. Тяжелое горе! Сколько времени оно будет тянуться? И завтра, и послезавтра, и через неделю, через месяц, год… Нет конца муке! Застрелиться нужно.

Платонов (входит с подвязанной рукой). Сидит… Плачет, кажется…

Пауза.

Мир душе твоей, мой бедный друг! (Подходит к Войницеву.) Ради бога, выслушай! Не оправдаться я пришел… Не мне и не тебе судить меня… Я пришел просить не за себя, а за тебя… Братски прошу тебя… Ненавидь, презирай меня, думай обо мне как хочешь, но не… убивай себя! Я не говорю про револьверы, а… вообще… Ты слаб здоровьем… Горе добьет тебя… Не буду я жить!.. Я себя убью, не ты себя убьешь! Хочешь моей смерти? Хочешь, чтоб я перестал жить?

Пауза.

Войницев. Ничего я не хочу.

Входит Анна Петровна.

Войницев, Платонов и Анна Петровна.

Анна Петровна. Он здесь?! (Медленно подходит к Платонову.) Платонов, это правда?

Платонов. Правда.

Анна Петровна. Он еще смеет… смеет говорить так хладнокровно! Правда… Подлый человек, ведь вы знали, что это подло, низко?

Платонов. Подлый человек… Нельзя ли повежливей? Ничего я не знал! Я знал и знаю из всей этой истории одно только то, что я никогда не желал ему и тысячной доли того, что он теперь переносит!

Анна Петровна. И кроме этого вам, друг, не мешало бы еще знать, что жена одного друга не должна и не может быть игрушкой другого! (Кричит.) Не любите вы ее! Вам скучно было!

Войницев. Спросите его, maman, зачем он пришел?

Анна Петровна. Подло! Подло играть людьми! Они такие же живые существа, как и вы, чересчур умный человек!

Войницев (вскакивает). Пришел сюда! Дерзость! Зачем вы явились сюда? Знаю, зачем вы явились, но не удивите и не поразите нас своими громкими фразами!

Платонов. Кого это «нас»?

Войницев. Знаю я теперь цену всем этим громким фразам! Оставьте меня в покое! Если вы пришли многоглаголанием искупить свою вину, то знайте же, что пышными речами не искупишь вины!

Платонов. Как пышными речами не искупишь вины, так криком и злостью не докажешь ее, но я ведь, кажется, сказал, что я застрелюсь?

Войницев. Не так искупают свою вину! Не словами, которым я теперь не верю! Презираю ваши слова! Вот как искупает вину русский человек! (Показывает в окно.)

Платонов. Что там?

Войницев. Вон у колодезя лежит искупивший свои вины!

Платонов. Видел… А вы-то зачем фразерствуете, Сергей Павлович? Вы ведь, кажется, теперь в горе… Вы весь обратились в горе и в то же время театральничаете? Чему это приписать: неискренности или же… глупости?

Войницев (садится), Maman, спросите его, зачем он пришел сюда?

Анна Петровна. Платонов, что вам здесь нужно?

Платонов. Вы сами спросите, зачем беспокоить maman? Всё пропало! Жена ушла — и всё пропало, ничего не осталось! Прекрасная, как майский день, Софи — идеал, за которым не видно других идеалов! Без женщины мужчина — что без паров машина! Пропала жизнь, улетучились пары! Всё пропало! И честь, и человеческое достоинство, и аристократизм, всё! Конец пришел!

Войницев. Не слушаю я. Можете оставить меня!

Платонов. Разумеется. Не оскорбляй, Войницев! Я пришел сюда не за тем, чтобы меня оскорбляли! Не дает тебе права твое несчастье топтать меня в грязь! Я человек, и обходись же со мной по-человечески. Несчастлив ты, но ничего ты не стоишь со своим несчастьем в сравнении с теми страданиями, которые вынес я после твоего ухода! Была страшная ночь, Войницев, после того, как ты ушел! Клянусь вам, филантропы, что ваше несчастье не стоит и тени моих мук!

Анна Петровна. Очень может быть, но кому какое дело до вашей ночи, до ваших мук?

Платонов. И вам нет дела?

Анна Петровна. Уверяю вас, что и нам нет дела!

Платонов. Да? Не лгите, Анна Петровна! (Вздыхает.) А может быть, вы по-своему и правы… Может быть… Но где же людей искать? К кому идти? (Закрывает лицо руками.) Где же люди? Не понимают… Не понимают! Кто же поймет? Глупы, жестоки, бессердечны…

Войницев. Нет, понимаю я! Понял я! Не к лицу вам, милостивый государь, мой бывший друг, это казанское сиротство! Я понимаю вас! Вы ловкий подлец! Вот кто вы!

Платонов. Прощаю тебе, глупцу, это слово! Побереги себя, не говори больше! (Анне Петровне.) Вы-то чего торчите здесь, любительница сильных ощущений? Любопытно? Нет вам здесь дела! Свидетелей не нужно!

Анна Петровна. И вам здесь нет дела! Можете… убираться! Нахальство! Нагадить, напакостить, наподличать, а потом прийти и на муки свои жаловаться! Дипломат! Впрочем… извините меня! Если не хотите выслушать еще что-нибудь, то уходите! Сделайте милость!

Войницев (вскакивает). Что ему от меня нужно еще, не понимаю! Что ты хочешь, что ты ждешь от меня? Не понимаю!

Платонов. Вижу, что не понимаете… Прав тот, кто с горя идет не к людям, а в кабак… Тысячу раз прав! (Идет к двери.) Жалею, что говорил с вами, унижался… Имел глупость считать вас порядочными людьми… А вы те же… дикари, грубое, неотесанное мужичье… (Хлопает дверью и уходит.)

Анна Петровна (ломает руки). Мерзости какие… Изволь сию же минуту догнать его и сказать ему… Скажи ему, что…

Войницев. Что я могу ему сказать?

Анна Петровна. Найдешь, что сказать… Что-нибудь. Беги, Сержель! Умоляю тебя! Он приходил сюда с хорошим чувством! Ты должен был понять его, а ты был жесток с ним. Беги, мой родной!

Войницев. Не могу! Оставьте меня!

Анна Петровна. Но да ведь не один же он виноват! Сержель, все виноваты! У всех есть страсти, у всех нет сил… Беги! Скажи ему что-нибудь примиряющее! Покажи ему, что ты человек! Ради бога… Да ну же! Ну! Беги!

Войницев. Я с ума схожу…

Анна Петровна. Сходи с ума, но не смей оскорблять людей! Ах… но беги же, ради бога! (Плачет.) Сергей!

Войницев. Оставьте меня, maman!

Анна Петровна. Я сама пойду… Что же я сама не бегу? Я сама…

Платонов (входит). Ох! (Садится на диван.)

Войницев встает.

Анна Петровна (в сторону). Что с ним?

Пауза.

Платонов. Рука болит… Я голоден, как самая голодная собака… Холодно… Лихорадка трясет… Больно! Поймите вы, что мне больно! Жизнь моя пропадает! Что вы хотите от меня? Что вам еще нужно? Мало вам той проклятой ночи?

Войницев (подходит к Платонову). Михаил Васильич, простим друг другу… Я… Но вы поймете мое положение… Разойдемся, как следует…

Пауза.

Я прощаю… Честное слово, прощаю! И если б я мог забыть всё это, то был бы счастлив, как никогда! Оставим друг друга в покое!

Платонов. Да.

Пауза.

Нет, развинтился… Испортилась машина. Спать хочу ужасно, глаза слиплись, но нет сил уснуть… Смиряюсь, прошу прощения, виноват, молчу… Делайте, что знаете, и думайте, что знаете…

Войницев отходит от Платонова и садится за стол.

Платонов. Не уйду отсюда, хоть дом зажгите! Кому неприятно мое присутствие, тот может выйти из этой комнаты… (Хочет лечь.) Дайте мне чего-нибудь теплого… Не есть, а укрыться… Не пойду я к себе… На дворе дождь… Тут лягу.

Анна Петровна (подходит к Платонову). Ступайте, Михаил Васильич, домой! Я пришлю и принесу то, что вам нужно. (Трогает его за плечо.) Идите! Идите домой!

Платонов. Кому неприятно мое присутствие, тот может выйти из этой комнаты… Дайте мне воды напиться! Пить хочу.

Анна Петровна подает ему графин. (Пьет из графина.)

Болен… Совсем болен, милая женщина!

Анна Петровна. Идите к себе!.. (Прикладывает руку к его лбу.) Голова горяча… Идите домой. Я за Трилецким пошлю.

Платонов (тихо). Худо, ваше превосходительство! Худо… Худо…

Анна Петровна. Мне-то каково? Идите! Я вас прошу! Вам во что бы то ни стало уехать нужно! Слышите?

Входит Софья Егоровна.

Те же и Софья Егоровна.

Софья Егоровна (входит). Потрудитесь взять ваши деньги обратно! Что за великодушие? Я уж сказала вам, кажется… (Увидев Платонова.) Вы… здесь?! Зачем вы здесь?

Пауза.

Странно… Что вы здесь делаете?

Платонов. Я-то?

Софья Егоровна. Да, вы!

Анна Петровна. Выйдем, Сергей! (Выходит и через минуту входит на цыпочках и садится в углу.)

Платонов. Всё кончено, Софья!

Софья Егоровна. То есть?

Платонов. Да, то есть… После поговорим.

Софья Егоровна. Михаил Васильич! Что значит это… всё?

Платонов. Ничего мне не нужно, ни любви, ни ненависти, дайте мне одного только покоя! Прошу… И говорить даже не хочется… Довольно с меня и того, что было… Пожалуйста…

Софья Егоровна. Что он говорит?

Платонов. То говорю, что довольно. Не надо мне новой жизни. И старой девать некуда… Ничего мне не нужно!

Софья Егоровна (пожимает плечами). Не понимаю…

Платонов. Не понимаете? Узел разорвался, вот что!

Софья Егоровна. Вы не едете, что ли?

Платонов. Не нужно бледнеть, Софья… впрочем, Егоровна!

Софья Егоровна. Вы подличаете?

Платонов. По всей вероятности…

Софья Егоровна. Подлец вы! (Плачет.)

Платонов. Знаю… Сто раз слышал… После бы поговорили и… без свидетелей.

Софья Егоровна рыдает. Шли бы к себе в комнату! Самая лишняя вещь в несчастье — это слезы… Должно было случиться и случилось… В природе есть законы, а в нашей жизни… логика… По логике и случилось…

Пауза.

Софья Егоровна (рыдает). Я же тут причем? Какое дело мне, какое дело моей жизни, которую вы взяли, до того, что вы утомились? Я же тут причем? Вы не любите больше?

Платонов. Утешьтесь чем-нибудь… Хоть тем, например, что этот скандал послужит уроком для вашего будущего?

Софья Егоровна. Не уроком, а гибелью! Вы смеете это говорить? Подло!

Платонов. Для чего плакать? Как всё это мне… опротивело! (Кричит.) Болен я!

Софья Егоровна. Он клялся, просил, он первый начал, а теперь вот пришел сюда! Я вам опротивела? Вам нужна была я только на две недели? Ненавижу я вас! Не могу я видеть его! Убирайтесь вон отсюда! (Рыдает сильней.)

Анна Петровна. Платонов!

Платонов. А?

Анна Петровна. Уйдите отсюда!

Платонов встает и медленно идет к двери.

Софья Егоровна. Подождите… Не уходите! Вы… правда? Вы, может быть, не трезвы… Вы сядьте, подумайте! (Хватает его за плечо.)

Платонов. Сидел я уже и думал. Избавьтесь от меня, Софья Егоровна! Не ваш я человек! Я так долго гнил, моя душа так давно превратилась в скелет, что нет возможности воскресить меня! Закопать подальше, чтоб не заражал воздуха! Верьте мне в последний раз!

Софья Егоровна (ломает руки). Что же я буду делать? Что делать мне? Научите! Ведь я умру! Я не переживу этой подлости! Я не проживу и пяти минут! Убью себя… (Садится в кресло, стоящее в углу.) Что вы делаете со мной? (Истерика.)

Войницев (подходит к Софье Егоровне). Софи!

Анна Петровна. Бог знает, что делается! Успокойтесь, Софи! Дай воды, Сергей!

Войницев. Софи! Не убивайте себя… Перестаньте! (Платонову.) Чего вы ждете здесь, Михаил Васильич? Уйдите, бога ради!

Анна Петровна. Будет, Софи, будет! Довольно!

Платонов (подходит к Софье Егоровне). Ну чего? Э-э… (Быстро отходит.) Идиотство!

Софья Егоровна. Отойдите от меня прочь! Все! Не нуждаюсь я в вашей помощи! (Анне Петровне.) Отойдите прочь! Я вас ненавижу! Я знаю, кому я обязана всем этим! Не пройдет это вам даром!

Анна Петровна. Тссс… Не следует браниться.

Софья Егоровна. Не будь над ним вашего развращающего авторитета, не губил бы он меня! (Рыдает.) Прочь! (Войницеву.) И вы… И вы отойдите!

Войницев отходит, садится за стол и кладет голову на руки.

Анна Петровна (Платонову). Ступайте отсюда, вам говорят! Удивительный вы идиот сегодня! Чего вы еще хотите?

Платонов (затыкает уши). Куда же я пойду? Я окоченел от холода… (Идет к двери.) Хоть бы черти прибрали скорей…

Входит Трилецкий.

Те же и Трилецкий.

Трилецкий (в дверях). Я тебе задам такого доклада, что ты и своих не узнаешь!

Голос Якова. Барин приказали…

Трилецкий. Пойди и поцелуйся с своим барином! Он такой же болван, как и ты! (Входит.) Неужели и здесь его нет? (Падает на диван.) Ужасно! Это… это… это… (Вскакивает.) Ох! (Платонову.) Трагедия на исходе, трагик! На исходе-с!

Платонов. Что тебе?

Трилецкий. Что ты здесь проедаешься? Где ты шляешься, несчастный? Как тебе не стыдно, не грешно? Философствуешь здесь? Проповеди читаешь?

Платонов. Говори по-человечески, Николай! Что тебе?

Трилецкий. Это скотство! (Садится и закрывает руками лицо.) Несчастье, какое несчастье! Кто мог ожидать?

Платонов. Что случилось?

Трилецкий. Что случилось? А ты и не знаешь? Тебе и дела нет до этого? Тебе некогда?

Анна Петровна. Николай Иваныч!

Платонов. Саша, что ли? Говори, Николай! Этого еще недоставало! Что с ней?

Трилецкий. Спичками отравилась!

Платонов. Что ты говоришь?

Трилецкий (кричит). Спичками отравилась! (Вскакивает.) На, читай! Читай! (Подносит к его глазам записку.) Читай, философ!

Платонов (читает). «Самоубийцев грешно поминать, но меня поминайте. Я лишила себя жизни в болезни. Миша, люби Колю и брата, как я тебя люблю. Не оставь отца. Живи по закону. Коля, господь тебя благословит, как я благословляю материнским благословением. Простите грешную. Ключ от Мишиного комода в шерстяном платье»… Золото мое! Грешная! Она грешная! Этого еще недоставало! (Хватает, себя за голову.) Отравилась…

Пауза.

Саша отравилась… Где она? Послушай! Я к ней пойду! (Срывает с руки повязку.) Я… я воскрешу ее!

Трилецкий (ложится на диван лицом вниз). Прежде чем воскрешать, не нужно было убивать!

Платонов. Убивать… Зачем ты, безумец, говоришь… это слово? Да разве я убивал ее? Разве… разве я хотел ее смерти? (Плачет.) Отравилась… Этого еще недоставало, чтоб переехать меня колесом, как собаку! Если это наказание, то… (машет кулаком) это жестокое, безнравственное наказание! Нет, это уж выше сил моих! Выше! За что? Ну грешен, положим, подл… но всё-таки ведь жив еще!

Пауза.

Глядите на меня теперь все! Глядите! Нравится?

Трилецкий (вскакивает). Да, да, да… Будем теперь плакать… Кстати, глаза на мокром месте… Выпороть бы тебя хорошенько! Одевай шапку! Едем! Муж! Хорош муж! Погубил женщину ни за что, ни про что! Довел до чего! А эти и держат его здесь! Нравится он им! Оригинальный человек, интересный субъект, с грустью благородной на лице! Со следами когда-то бывшей красоты! Поедем-ка! Посмотришь, что ты наделал, интересный субъект, оригинал!

Платонов. Без слов… без слов… Не нужно слов!

Трилецкий. Счастье твое, живодер, что я сегодня чуть свет домой заехал! Ну что было бы, если бы я не заехал, если б я не захватил? Умерла бы она! Понимаешь ты это или нет? Ты обыкновенно всё понимаешь, кроме самых обыкновенных вещей! О, я бы тебе тогда задал! Я не посмотрел бы на твою жалостную физиономию! Если бы ты поменьше болтал своим окаянным языком да побольше сам слушал, то не было бы этого несчастья! За нее я и десять не возьму таких, умников, как ты! Едем!

Войницев. Не кричите! Ах… Как надоели все…

Трилецкий. Едем!

Платонов. Постой… Так она… не умерла, ты говоришь?

Трилецкий. А тебе хотелось бы, чтоб она умерла?

Платонов (вскрикивает). Не умерла! Я не пойму никак… Не умерла? (Обнимает Трилецкого.) Жива! (Хохочет.) Жива!

Анна Петровна. Не понимаю!.. Трилецкий, извольте сказать толком! Все они сегодня как-то особенно глупы! Что же значит это письмо?

Трилецкий. Она написала это письмо… Если б не я, она успела бы умереть… А теперь страшно больна! Не знаю, вынесет ли ее организм… О, пусть она только умрет, тогда… Отойди ты от меня, пожалуйста!

Платонов. Напугал ты меня как! Боже мой! Жива она еще! Значит, ты не допустил ее умереть? Милый мой! (Целует Трилецкого.) Дорогой! (Хохочет.) Не верил в медицину, но теперь даже и в тебя верю! Что с ней теперь? Слаба? Нездорова? Но мы поднимем ее!

Трилецкий. Вынесет ли она еще!

Платонов. Вынесет! Не она вынесет, так я вынесу! Зачем же ты сначала не сказал, что она жива? Анна Петровна! Милая женщина! Воды стакан холодной, и я счастлив! Простите меня, господа, все! Анна Петровна!.. Я с ума схожу!.. (Целует у Анны Петровны руку.) Жива Саша… Воды, воды… моя дорогая!

Анна Петровна выходит с пустым графином и через минуту входит с водой. (Трилецкому.)

Едем к ней! На ноги ее, на ноги! Вверх ногами всю медицину от Гиппократа до Трилецкого! Всё переворочаем! Кому же и жить на этом свете, как не ей? Едем! Но нет… подожди! Голова кружится… Я страшно болен… Постой… (Садится на диван.) Отдохну и едем… Очень слаба?

Трилецкий. Очень… Обрадовался! Чему он обрадовался, не понимаю!

Анна Петровна. И я испугалась. Говорить нужно потолковей! Пейте! (Подает Платонову воду.)

Платонов (пьет с жадностью). Спасибо, добрая женщина! Негодяй я, необыкновенный негодяй! (Трилецкому.) Сядь возле меня! (Трилецкий садится.) И ты весь измучился… Спасибо тебе, друг. Много она хватила?

Трилецкий. Хватило бы на тот свет отправиться.

Платонов. Экая… Ну, слава богу. Рука болит… Дайте мне еще пить. Я сам ужасно болен, Николай! Еле голову на плечах держу… Того и смотри, что свалится… У меня, должно быть, горячка будет. Солдатики в ситцевых мундирах, с острыми шапочками так и мелькают перед глазами… Желто и зелено кругом… Закати-ка мне chinini sulphurici…

Трилецкий. Закатить бы тебе сотню-другую горячих!

Платонов (хохочет). Шути, шути… Я иногда смеюсь твоим остротам. Ты мне деверь или шурин? Боже мой, как я болен! Ты представить себе не можешь, как я болен!

Трилецкий щупает ему пульс.

Анна Петровна (тихо Трилецкому). Везите его, Николай Иваныч! Я сама к вам сегодня приеду, поговорю с Александрой Ивановной. Что это ей вздумалось нас так пугать? Не опасно?

Трилецкий. Нельзя еще ничего сказать. Отравиться не удалось, но в общем… беда!

Платонов. Что ты ей дал?

Трилецкий. То, что следует. (Встает.) Едем!

Платонов. А генеральше что ты сейчас дал?

Трилецкий. Бредишь… Едем!

Платонов. Едем… (Встает.) Сергей Павлович! Брось! (Садится.) Брось! Чего пригорюнился? Точно солнце у земли украли! А еще тоже философию когда-то учил! Будь Сократом! А? Сергей Павлович! (Тихо.) Впрочем, я сам не знаю, что говорю…

Трилецкий (кладет ему на голову руку). Ты еще заболей! Ну да тебе для очистки совести не мешает поболеть!

Анна Петровна. Платонов, езжайте с богом! Пошлите в город за другим доктором… Консилиум не мешало бы… Я сама, впрочем, пошлю, не беспокойтесь… Успокойте же Александру Ивановну!

Платонов. У вас, Анна Петровна, по груди ползет маленький фортепьянчик! Комизм! (Смеется.) Комизм! Сядь, Николай, сыграй что-нибудь!.. (Хохочет.) Комизм! Я болен, Николай… Серьезно говорю… Не шутя… Едем!

Входит Иван Иванович.

Те же и Иван Иванович.

Иван Иванович (растрепанный, в халате). Саша моя! (Плачет.)

Трилецкий. Тебя еще недоставало здесь с твоими слезами! Ступай отсюда! Чего прибежал?

Иван Иванович. Умирает она! Исповедоваться хочет! Боюсь, боюсь… Ох как боюсь! (Подходитк Платонову.) Мишенька! Умоляю тебя господом и всеми святыми! Дорогой, умный, прекрасный, честный человек! Пойди ты, скажи ей, что ты ее любишь! Брось ты все эти романы паскудные! Умоляю тебя коленопреклоненно! Помирает ведь! Одна у меня… одна! Умрет… погибну! Без покаяния погибну! Скажи ты ей, что ты ее любишь, за жену свою считаешь! Успокой ты ее ради Христа! Мишенька! Ложь бывает во спасение… Видит бог, что ты справедлив, но солги для спасения ближнего! Поедем, сделай милость! Подай ты мне эту милостыню Христа ради, старику! Сторицею господь воздаст тебе! Трясусь весь, трясусь от ужаса!

Платонов. Уже успел клюкнуть, полковник? (Смеется.) Вылечим Сашку и вместе выпьем! Ах, как пить хочу!

Иван Иванович. Поедем, благороднейший… праведнейший! Скажи ты ей два слова, и она спасена! Не спасут медикаменты, когда психиатрия душевная страдает!

Трилецкий. Выйди отсюда, отец, на минутку! (Ведет отца за рукав.) Кто тебе сказал, что она умрет? Откуда ты это выдумал? Вовсе не опасно! Подождешь в той комнате. Сейчас поедем к ней с ним вместе. Постыдился <бы> в таком виде вваливаться в чужой дом!

Иван Иванович (Анне Петровне). Грех вам, Диана! Не простит вас бог! Он молодой человек, неопытный…

Трилецкий (вталкивает его в другую комнату). Подожди там! (Платонову.) Желаете ехать?

Платонов. Страшно болен… Болен я, Николай!

Трилецкий. Желаете ехать, я вас спрашиваю, или нет?

Платонов (поднимается). Поменьше слов… Что делать, чтоб во рту не сохло? Едем… Я сюда, кажется, без шапки пришел… (Садится.) Поищи мою шапку!

Софья Егоровна. Он должен был это предвидеть. Я отдавалась ему, не спрашивая… Я знала, что я убиваю мужа, но я… ни перед чем для него не остановилась! (Поднимается и подходит к Платонову.) Что вы сделали со мной? (Рыдает.)

Трилецкий (хватает себя за голову). Комиссия! (Ходит по сцене.)

Анна Петровна. Успокойтесь, Софи! Не время… Он болен.

Софья Егоровна. Можно ли, человечно ли издеваться так над целой человеческой жизнью? (Садится рядом с Платановым.) Ведь вся жизнь теперь моя пропала… Я уж не жива теперь… Спасите меня, Платонов! Не поздно! Платонов, не поздно!

Пауза.

Анна Петровна (плачет). Софи… Что вы хотите? Успеете еще… Что он вам может сказать теперь? Разве вы не слышали… не слышали?

Софья Егоровна. Платонов… Еще раз прошу… (Рыдает.) Нет?

Платонов отодвигается от нее.

Не нужно… Хорошо же… (Падает на колени.) Платонов!

Анна Петровна. Это уже слишком, Софи! Не смеете вы этого делать! Никто не стоит того, чтоб… на коленях… (Поднимает ее и сажает.) Вы… женщина!

Софья Егоровна (рыдает). Скажите ему… Уговорите…

Анна Петровна. Призовите к себе все силы вашего ума… Надо быть… стойкой… Вы женщина! Ну… полноте! Идите к себе в комнату!

Пауза.

Идите, лягте на постель… (Трилецкому.) Николай Иванович! Что делать?

Трилецкий. Об этом нужно спросить милого Мишеньку! (Ходит по сцене.)

Анна Петровна. Поведемте ее на постель! Сергей! Николай Иванович! Да помогите же мне, наконец!

Войницев встает и подходит к Софье Егоровне.

Трилецкий. Поведемте. Надо дать успокоительного.

Анна Петровна. Я сама приняла бы теперь хлороформу… (Войницеву.) Будь мужчиной, Сергей! Не теряйся хоть ты! Мне не лучше твоего, однако же… стою на ногах… Пойдемте, Софи! Экий денек нынче выдался…

Ведут Софью Егоровну.

Мужайся, Сержель! Будем людьми!

Войницев. Постараюсь, maman. Креплюсь…

Трилецкий. Не горюй, брат Сергей! Авось вытянем! Не ты первый, не ты и последний!

Войницев. Постараюсь… Да, я постараюсь…

Уходят.

Платонов и потом Грекова.

Платонов (один). Папиросу, Николай, и воды! (Оглядывается.) Нет их? Ехать нужно…

Пауза.

Разгромил, придушил женщин слабых, ни в чем не повинных… Не жалко было бы, если бы я их убил как-нибудь иначе, под напором чудовищных страстей, как-нибудь по-испански, а то убил так… глупо как-то, по-русски… (Машет рукой перед глазами.) Mouches volantes[350]…Облачки… Бредить, должно быть, буду… Раздавлен, приплющен, скомкан… А давно ли перестал хорохориться? (Закрывает руками лицо.) Стыд, жгучий стыд… Больно от стыда! (Встает.) Был голоден, холоден, истаскался, пропадал, исшарлатанился весь, пришел в этот дом… Дали мне теплый угол, одели, приласкали, как никого… Хорошо заплатил! Однако же болен… Плохо… Убить себя нужно… (Подходит к столу.) Выбирай, арсенал целый… (Берет револьвер.) Гамлет боялся сновидений… Я боюсь… жизни! Что будет, если я жить буду? Стыд заест один… (Прикладывает револьвер к виску.) Finita la commedia![351] Одним умным скотом меньше! Прости, Христос, мне мои грехи!

Пауза.

Ну? Сейчас смерть, значит… Боли теперь, рука, сколько хочешь…

Пауза.

Нет сил!! (Кладет револьвер на стол.) Жить хочется… (Садится на диван.) Жить хочется… (Входит Грекова.) Воды бы… Где же Трилецкий? (Увидев Грекову.) Это кто? А-а-а… (Смеется.) Враг злейший… Будем завтра судиться?

Пауза.

Грекова. Но, разумеется, после того письма мы уж не враги.

Платонов. Всё одно. Воды нет?

Грекова. Вам воды? Что с вами?

Платонов. Болен… У меня горячка будет… Мне это понравилось. Умно. Но еще умнее было бы, если бы вы со мной вовсе не связывались… Застрелиться хотел… (Смеется.) Не удалось… Инстинкт… Ум свое, природа свое… Остроглазая! Ведь умница? (Целует руку.) Рука холодная… Слушайте… Вы хотите меня слушать?

Грекова. Да, да, да…

Платонов. Возьмите меня к себе! Я болен, пить хочу, страдаю страшно, невыносимо! Спать хочу, а лечь негде… Меня хоть бы в сарай, лишь бы угол, вода и… хинину немножко. Пожалуйста! (Протягивает руку.)

Грекова. Едемте! Я с удовольствием!.. Вы можете жить у меня, сколько угодно… Вы еще не знаете, что я наделала! Едемте!

Платонов. Merci, умная девочка… Папироса, вода и постель! На дворе дождь?

Грекова. Дождь.

Платонов. По дождю ехать придется… Судиться не станем. Мир! (Смотрит на нее.) Я брежу?

Грекова. Нисколько. Едемте! Экипаж у меня крытый.

Платонов. Хорошенькая… Чего же краснеешь? Не трону. Ручку вот холодную поцелую… (Целует руку и тянет ее к себе.)

Грекова (садится к нему на колени). Нет… Не следует… (Встает.) Едемте… У вас лицо странное… Пустите руку!

Платонов. Болен. (Встает.) Едем… В щечку… (Целует ее в щеку.) Без всякой задней мысли. Не могу… Впрочем, пустяки. Едемте, Марья Ефимовна! И, пожалуйста, поскорей! Вот… вот этим револьвером застрелиться хотел… В щечку… (Целует в щеку.) Брежу, но вижу ваше лицо… Всех людей люблю! Всех! Я и вас люблю… Люди были для меня дороже всего… Никого не хотел обидеть, а всех обидел… Всех… (Целует руку.)

Грекова. Я всё поняла… Я понимаю ваше положение… Софи… да?

Платонов. Софи, Зизи, Мими, Маша… Вас много… Всех люблю… Был в университете, и на Театральной площади, бывало… падшим хорошие слова говорил… Люди в театре, а я на площади… Раису выкупил… Собрал со студентами триста целковых и другую выкупил… Показать ее письма?

Грекова. Что с вами?

Платонов. С ума, думаете, сошел? Нет, это так… Бред горячечный… Спросите Трилецкого… (Берет ее за плечи.) И меня все любят… Все! Оскорбишь, бывало, и то… любят… Грекову, например, оскорбил, на стол пхнул, и то… любит. Вы, впрочем, сама Грекова… Виноват…

Грекова. Что у вас болит?

Платонов. Платонов болит. Вы ведь меня любите? Любите? Откровенно… Я ничего не хочу… Вы только скажите мне, любите?

Грекова. Да… (Кладет голову ему на грудь.) Да…

Платонов (целует ее в голову). Все любят… Когда выздоровею, развращу… Прежде хорошие слова говорил, а теперь развращаю…

Грекова. Мне всё одно… Мне ничего не нужно… Ты только и… человек. Не хочу я знать других! Что хочешь делай со мной… Ты… ты только и человек! (Плачет.)

Платонов. Понимаю я царя Эдипа, выколовшего себе глаза! Как я низок и как глубоко познаю свою низость! Отойдите! Не стоит… Я болен. (Освобождается.) Я еду сейчас… Извините меня, Марья Ефимовна! Я с ума схожу! Где Трилецкий?

Входит Софья Егоровна.

Те же и Софья Егоровна.

Софья Егоровна подходит к столу и роется на нем.

Грекова (хватает Платонова за руку). Тссс…

Пауза.

Софья Егоровна берет револьвер, стреляет в Платонова и дает промах. (Становится между Платоновым и Софьей Егоровной.) Что вы делаете?! (Кричит.) Сюда! Скорей сюда!

Софья Егоровна. Пустите… (Обегает вокруг Грековой и стреляет Платонову в грудь, в упор.)

Платонов. Постойте, постойте… Как же это так? (Падает.)

Вбегают Анна Петровна, Иван Иванович, Трилецкий и Войницев.

Те же, Анна Петровна, Иван Иванович, Трилецкий, Войницев, потом прислуга и Марко.

Анна Петровна (вырывает у Софьи Егоровны револьвер и отбрасывает ее на диван). Платонов! (Наклоняется к Платонову.)

Войницев закрывает лицо и отворачивается к двери.

Трилецкий (наклоняется к Платонову и поспешно расстегивает ему сюртук. Пауза). Михаил Васильич! Ты слышишь?

Пауза.

Анна Петровна. Бога ради, Платонов! Мишель… Мишель! Скорей, Трилецкий…

Трилецкий (кричит). Воды!

Грекова (подает ему графин). Спасите его! Вы спасете его! (Ходит по сцене.)

Трилецкий пьет воду и бросает графин в сторону.

Иван Иванович (хватает себя за голову). Ведь сказал же, что погибну? Ну и погиб! Вот и погиб! (Опускается на колени.) Господь всемогущий! Погиб… Вот и погиб…

Вбегают Яков, Василий, Катя и повар.

Марко (входит). От мирового судьи-с…

Пауза.

Анна Петровна. Платонов!

Платонов приподнимается и обводит всех глазами.

Платонов… Это ничего… Воды выпейте!

Платонов (указывает на Марка). Ему три целковых! (Падает и умирает.)

Анна Петровна. Мужайся, Сергей! Всё это пройдет, Николай Иванович… Всё это пройдет… Мужайтесь…

Катя (кланяется в ноги Анне Петровне). Я одна виноватая! Я записку носила! На деньги польстилась, барыня! Простите меня, окаянную!

Анна Петровна. Крепитесь… Зачем теряться? Он только так… Излечимо…

Трилецкий (кричит). Умер!

Анна Петровна. Нет, нет…

Грекова садится за стол, рассматривает бумажку и горько плачет.

Иван Иванович. Со святыми упокой… Погиб… Погиб…

Трилецкий. Жизнь — копейка! Прощай, Мишка! Пропала твоя копейка! Чего глазеете? Сам застрелился! Расстроилась компания! (Плачет.) С кем я теперь на твоих поминках пить буду! О, дураки! Не могли уберечь Платонова! (Встает.) Отец, поди скажи Саше, чтоб она умирала! (Покачиваясь, подходит к Войницеву.) Ты-то чего? Эх! (Обнимаит Войницева.) Умер Платошка! (Рыдает.)

Войницев. Что делать, Николай?

Трилецкий. Хоронить мертвых и починять живых!

Анна Петровна (медленно поднимается и идет к Софье Егоровне) Успокойтесь, Софи! (Рыдает.) Что вы наделали?! Но… но… успокойтесь! (Трилецкому.) Ничего не говорите Александре Ивановне, Николай Иваныч! Я сама ей скажу! (Идет к Платонову и опускается перед ним на колени) Платонов! Жизнь моя! Не верю! Не верю я! Ведь ты не умер? (Берет его за руку.) Жизнь моя!

Трилецкий. За дело, Сережа! Поможем твоей жене, а потом…

Войницев. Да, да, да… (Идет к Софье Егоровне.)

Иван Иванович. Забыл господь… За грехи… За мои грехи… Зачем грешил, старый шут? Убивал тварей божиих, пьянствовал, сквернословил, осуждал… Не вытерпел господь и поразил.

<Конец четвертого действия>

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Иванов Николай Алексеевич, непременный член по крестьянским делам присутствия.

Анна Петровна, его жена, урожденная Сарра Абрамсон.

Шабельский, граф Матвей Семенович, его дядя по матери.

Лебедев Павел Кириллыч, председатель земской управы.

Зинаида Саввишна, его жена.

Саша, дочь Лебедевых, 20 лет.

Львов Евгений Константинович, молодой земский врач.

Бабакина Марфа Егоровна, молодая вдова-помещица, дочь богатого купца.

Косых Дмитрий Никитыч, акцизный.

Боркин Михаил Михайлович, дальний родственник Иванова и управляющий его имением.

Дудкин, сын богатого фабриканта.

Авдотья Назаровна, старуха с неопределенной профессией.

Егорушка, нахлебник Лебедевых.

1-й гость.

2-й гость.

Петр, лакей Иванова.

Гаврила, лакей Лебедевых.

Гости обоего пола, лакеи.

Действие происходит в одном из уездов средней полосы России.

Действие 1

Сад в имении Иванова. Слева фасад двухэтажного дома с террасой. Одно окно открыто. Перед террасой широкая полукруглая площадка, от которой в сад, прямо и вправо, идут аллеи. На правой стороне садовые диванчики и столики. На одном из последних горит лампа. Вечереет. При поднятии занавеса слышно, как в доме разучивают дуэт на рояли и виолончели.

Иванов и Боркин.

Иванов сидит за столом и читает книгу. Боркин в больших сапогах, с ружьем, показывается в глубине сада; он навеселе; увидев Иванова, на цыпочках идет к нему и, поравнявшись с ним, прицеливается в его лицо.

Иванов (увидев Боркина, вздрагивает и вскакивает). Миша, бог знает что… вы меня испугали… Я и так расстроен, а вы еще с глупыми шутками… (Садится.) Испугал и радуется.

Боркин (хохочет). Ну, ну… виноват, виноват… (Садится рядом.) Не буду больше, не буду… (Снимает фуражку.) Жарко. Верите ли, душа моя, в какие-нибудь три часа 17 верст отмахал… замучился, как черт… Пощупайте-ка, как у меня сердце бьется…

Иванов (читая). Хорошо… после…

Боркин. Нет, вы сейчас пощупайте… (Берет его руку и прикладывает к груди.) Слышите? Ту-ту-ту-ту-ту-ту… Это значит, у меня порок сердца. Каждую минуту могу скоропостижно умереть. Послушайте, вам будет жаль, если я умру?

Иванов. Я читаю… после…

Боркин. Нет, серьезно, вам будет жаль, если я вдруг умру? Николай Алексеевич, вам будет жаль, если я умру?..

Иванов. Не приставайте.

Боркин. Голубчик, скажите: будет жаль?

Иванов. Мне жаль, что от вас водкой пахнет. Это, Миша, противно…

Боркин (смеется). Разве пахнет? Удивительное дело… Впрочем, тут нет ничего удивительного. В Плесниках я встретил следователя, и мы, признаться, с ним рюмок по восьми стукнули. В сущности говоря, пить очень вредно. Послушайте, ведь вредно? А? Вредно?..

Иванов. Это наконец невыносимо… Поймите, Миша, что это издевательство…

Боркин. Ну, ну… виноват, виноват… Бог с вами, сидите себе… (Встает и идет.) Удивительный народ, даже и поговорить нельзя. (Возвращается.) Ах да, чуть было не забыл… Пожалуйте 82 рубля!..

Иванов. Какие 82 рубля?..

Боркин. Завтра рабочим платить.

Иванов. У меня нет.

Боркин. Покорнейше благодарю. (Дразнит.) «У меня нет»… Да ведь нужно платить рабочим? Нужно?..

Иванов. Не знаю. У меня сегодня ничего нет. Подождите до первого числа, когда жалованье получу.

Боркин. Вот извольте разговаривать с такими субъектами… Рабочие придут за деньгами не первого числа, а завтра утром…

Иванов. Так что же мне теперь делать? Ну, режьте меня, пилите… И что у вас за отвратительная манера приставать ко мне именно тогда, когда я читаю, пишу или…

Боркин. Я вас спрашиваю: рабочим нужно платить или нет? Э, да что с вами говорить… (Машет рукой.) Помещики тоже, черт подери, землевладельцы… Рациональное хозяйство… Тысяча десятин земли и ни гроша в кармане… Винный погреб есть, а штопора нет… Возьму вот и продам завтра тройку! Да-с… Овес на корню продал, а завтра возьму и рожь продам. (Шагает по сцене.) Вы думаете, я стану церемониться? Да? Ну нет-с, не на такого напали…

Те же, Шабельский за сценой и Анна Петровна. Голос Шабельского за окном: «Играть с вами нет никакой возможности… Слуха у вас меньше, чем у фаршированной щуки, а туше возмутительное… Семитическое, перхатое туше, от которого на десять верст пахнет чесноком…»

Анна Петровна (показывается в открытом окне). Кто здесь сейчас разговаривал? Это вы, Миша? Что вы так шагаете?

Боркин. С вашим Nicolas-voilà еще не так зашагаешь…

Анна Петровна. Послушайте, Миша, прикажите принести на крокет сена. Я хочу кувыркаться…

Боркин (машет рукой). Оставьте вы меня, пожалуйста…

Анна Петровна (смеется). Скажите, какой тон… К такому карапузику, как вы, Миша, этот тон совсем не идет. Если хотите, чтобы вас любили женщины, то никогда при них не сердитесь и не солидничайте. (Мужу.) Николай, давайте все кувыркаться…

Иванов. Тебе, Анюта, вредно стоять у открытого окна. Уйди, пожалуйста… (Кричит.) Дядя, закрой окно!..

Окно закрывается.

Боркин. Не забывайте еще, что через два дня нужно проценты платить Лебедеву…

Иванов. Я помню. Сегодня я буду у Лебедева и попрошу его подождать. (Смотрит на часы.)

Боркин. Вы когда туда поедете?

Иванов. Сейчас…

Боркин (живо). Постойте, постойте… ведь сегодня, кажется, день рождения Шурочки… Те-те-те-те… А я забыл… Вот память, а? (Прыгает.) Поеду, поеду… (Поет.) Поеду… Пойду выкупаюсь, пожую бумаги, приму три капли нашатырного спирта и хоть сначала начинай… Голубчик, Николай Алексеевич, мамуся моя, ангел души моей, вы всё нервничаете, ей-богу, ноете, постоянно в мерлехлюндии, а ведь мы, ей-богу, вместе черт знает каких делов могли бы наделать… Для вас я на все готов… Хотите, я для вас на Марфуше Бабакиной женюсь? Марфутка эта дрянь, черт, жила, но хотите, я женюсь? Половина приданого ваша… То есть не половина, а всё… Берите всё…

Иванов. Будет вам вздор молоть…

Боркин. Нет, серьезно, ей-богу, хотите, я на Марфуше женюсь? Приданое пополам… Впрочем, за чем я это вам говорю? Разве вы поймете? (Дразнит.) «Будет вам вздор молоть». Хороший вы человек, умный, но в вас не хватает этой жилки, этого, понимаете ли, взмаха… Этак бы размахнуться, чтобы чертям тошно стало… Вы психопат, нюня, а будь вы нормальный человек, то через год имели бы миллион… Например, будь у меня сейчас 2300 рублей, я бы через две недели имел двадцать тысяч… Не верите? И это, по-вашему, вздор? Нет, не вздор… Вот дайте мне 2300 рублей, и я через неделю доставлю вам двадцать тысяч. На том берегу Овсянов продает полоску земли как раз против нас за 2300 рублей. Если мы купим эту полоску, то оба берега будут наши. А если оба берега будут наши, то, понимаете ли, мы имеем право запрудить реку… Ведь так? Мы мельницу будем строить, и как только мы объявим, что хотим запруду сделать, так все, которые живут вниз по реке, поднимут гвалт, а мы сейчас: коммен зи гер[352], если хотите, чтобы плотины не было, заплатите… Понимаете? Заревская фабрика даст пять тысяч, Корольков три тысячи. Монастырь даст пять тысяч.

Иванов. Все это, Миша, фокусы… Если не хотите со мной ссориться, то держите их при себе.

Боркин (садится за стол). Конечно… Я так и знал… И сами ничего не делаете, и меня связываете…

Те же, Шабельский и Львов.

Шабельский (выходя с Львовым из дома). Доктора те же адвокаты с тою только разницею, что адвокаты только грабят, а доктора и грабят и убивают… Я не говорю о присутствующих. (Садится на диванчик.) Шарлатаны, эксплоататоры… Может быть, в какой-нибудь Аркадии попадаются исключения из общего правила, но… я в свою жизнь пролечил тысяч двадцать и не встретил ни одного доктора, который не казался бы мне патентованным мошенником..

Боркин (Иванову). Да, сами ничего не делаете и меня связываете… Оттого-то у нас и денег нет…

Шабельский. Повторяю, я не говорю о присутствующих… Может быть, есть исключения, хотя впрочем… (Зевает.)

Иванов (закрывая книгу). Что, доктор, скажете?

Львов (оглядываясь на окно). То же, что и утром говорил: ей немедленно нужно в Крым ехать. (Ходит по сцене.)

Шабельский (прыскает). В Крым… Отчего, Миша, мы с тобой не лечим? Это так просто… Стала перхать или кашлять от скуки какая-нибудь мадам Анго или Офелия, бери сейчас бумагу и прописывай по правилам науки: сначала молодого доктора, потом поездка в Крым, в Крыму татарин, на обратном пути отдельное купе с каким-нибудь проигравшимся, но милым pschutt’ом…

Иванов (графу). Ах, не зуди ты, зуда!.. (Львову.) Чтобы ехать в Крым, нужны средства. Допустим, что я найду их, но ведь она решительно отказывается от этой поездки…

Львов. Да, отказывается…

Пауза.

Боркин. Послушайте, доктор, разве Анна Петровна уж так серьезно больна, что необходимо в Крым ехать?..

Львов (оглядывается на окно). Да… чахотка…

Боркин. Пссс… нехорошо… Я сам давно уже по лицу замечал, что она не протянет долго…

Львов. Но… говорите потише… В доме слышно…

Пауза.

Боркин (вздыхает). Жизнь наша… Жизнь человеческая подобна цветку, пышно произрастающему в поле: пришел козел, съел его и нет цветка… (Напевает.) Поймешь ли ты души моей волненье…

Шабельский. Все вздор, вздор и вздор… (Зевает.) Вздор и плутни…

Пауза.

Боркин. А я, господа, тут все учу Николая Алексеевича деньги наживать. Сообщил ему одну чудную идею, но мой порох, по обыкновению, упал на влажную почву… Ему не втолкуешь… Посмотрите: на что он похож? Меланхолия, сплин, тоска, хандра, грусть…

Шабельский (встает и потягивается). Для всех ты, гениальная башка, изобретаешь и учишь всех, как жить, а меня хоть бы раз поучил. Поучи-ка, умная голова, укажи выход…

Боркин (встает). Пойду купаться… Прощайте, господа… (Графу.) У вас двадцать выходов есть… На вашем месте я через неделю имел бы тысяч двадцать. (Идет.)

Шабельский (идет за ним). Каким это образом? Ну-ка, научи…

Боркин. Тут и учить нечему. Очень просто… (Возвращается.) Николай Алексеевич, дайте мне рубль!

Иванов молча дает ему деньги.

Merci. (Графу.) У вас еще много козырей на руках.

Шабельский (идя за ним). Ну какие же? (Потягивается.)

Боркин. На вашем месте я через неделю имел бы тысяч тридцать, если не больше…

Уходит с графом.

Иванов (после паузы). Лишние люди, лишние слова, необходимость отвечать на глупые вопросы — все это, доктор, утомило меня до болезни. Я стал раздражителен, вспыльчив, резок, мелочен до того, что не узнаю себя. По целым дням у меня голова болит, бессонница, шум в ушах… А деваться положительно некуда… Положительно…

Львов. Мне, Николай Алексеевич, нужно с вами серьезно поговорить…

Иванов. Говорите.

Львов. Я об Анне Петровне. (Садится.) Она не соглашается ехать в Крым, но с вами она поехала бы…

Иванов (подумав). Чтобы ехать вдвоем, нужны средства. К тому же, мне не дадут продолжительного отпуска. В этом году я уже брал раз отпуск…

Львов. Допустим, что это правда. Теперь далее. Самое главное лекарство от чахотки — это абсолютный покой, а ваша жена не знает ни минуты покоя. Ее постоянно волнуют ваши отношения к ней. Простите, я взволнован и буду говорить прямо. Ваше поведение убивает ее.

Пауза.

Николай Алексеевич, позвольте мне думать о вас лучше!..

Иванов. Все это правда, правда… Вероятно, я страшно виноват, но мысли мои перепутались, душа скована какою-то ленью, и я не в силах понимать себя. Не понимаю ни людей, ни себя… (Взглядывает на окно.) Нас могут услышать, пойдемте, пройдемся.

Встают.

Я, милый друг, рассказал бы вам с самого начала, но история длинная и такая сложная, что до утра не расскажешь.

Идут.

Анюта замечательная, необыкновенная женщина… Ради меня она переменила веру, бросила отца и мать, ушла от богатства, и, если бы я потребовал еще сотню жертв, она принесла бы их не моргнув глазом. Ну-с, а я ничем не замечателен и ничем не жертвовал. Впрочем, это длинная история… Вся суть в том, милый доктор, (мнется) что… короче говоря, женился я по страстной любви и клялся любить вечно, но прошло пять лет, она все еще любит меня, а я… (Разводит руками.) Вы вот говорите мне, что она скоро умрет, а я не чувствую ни любви, ни жалости, а какую-то пустоту, утомление… Если со стороны поглядеть на меня, то это, вероятно, ужасно, сам же я не понимаю, что делается с моей душой…

Уходят по аллее.

Шабельский, потом Анна Петровна.

Шабельский (входит и хохочет). Честное слово, это не мошенник, а мыслитель, виртуоз!.. Памятник ему нужно поставить… В себе одном совмещает современный гной во всех видах: и адвоката, и доктора, и кукуевца, и кассира… (Садится на нижнюю ступень террасы.) И ведь нигде, кажется, курса не кончил, вот что удивительно… Стало быть, каким был бы гениальным подлецом, если бы еще усвоил культуру, гуманитарные науки!.. «Вы, говорит, через неделю можете иметь 20 тысяч. У вас, говорит, еще на руках козырный туз — ваш графский титул. (Хохочет.) За вас любая девица пойдет с приданым…

Анна Петровна открывает окно и глядит вниз.

Хотите, говорит, посватаю за вас Марфушу?..» Qui est-ce que c’ect[353] Марфуша? Ах, это та… Балабалкина… Бабакалкина… эта, что на прачку похожа и сморкается как извозчик…

Анна Петровна. Это вы, граф?..

Шабельский. Что такое?

Анна Петровна смеется. (Еврейским акцентом.)

Зачиво вы шмеетесь?

Анна Петровна. Я вспомнила одну вашу фразу. Помните, вы говорили за обедом? Вор прощеный, лошадь… Как это?

Шабельский. Жид крещеный, вор прощеный, конь леченый — одна цена.

Анна Петровна (смеется). Вы даже простого каламбура не можете сказать без злости. Злой вы человек… (Серьезно.) Не шутя, граф, вы очень злы. С вами жить скучно и жутко. Всегда вы брюзжите, ворчите, все у вас подлецы и негодяи. Скажите мне, граф, откровенно, говорили вы когда-нибудь о ком хорошо?

Шабельский. Это что за экзамен?

Анна Петровна. Живем мы с вами под одной крышей уже пять лет, и я ни разу не слыхала, чтобы вы отзывались о людях спокойно, без желчи и без смеха. Что вам люди сделали худого? (Кашляет.) И неужели вы думаете, что вы лучше всех?

Шабельский. Вовсе я этого не думаю. Я такой же мерзавец и свинья в ермолке, как и все. Моветон и старый башмак. Я всегда себя браню. Кто я? Что я? Был богат, свободен, немножко счастлив, а теперь… Нахлебник, приживалка, обезличенный шут… Я негодую, презираю, а мне в ответ смеются; я смеюсь, на меня печально кивают головою и говорят: спятил старик… А чаще всего меня не слышат и не замечают…

Анна Петровна (покойно). Опять кричит…

Шабельский. Кто кричит?

Анна Петровна. Сова. Каждый вечер кричит.

Шабельский. Пусть кричит. Хуже того, что уже есть, не может быть. (Потягивается.) Эх, милейшая Сарра, выиграй я сто или двести тысяч, показал бы я вам, где раки зимуют!.. Только бы вы меня и видели… (Зевает.) Ушел бы я из этой ямы от даровых хлебов и ни ногой бы сюда до самого страшного суда…

Анна Петровна. А что бы вы сделали, если бы выиграли?

Шабельский (подумав). Я? Прежде всего поехал бы в Москву и цыган послушал. Потом… потом махнул бы в Париж. Нанял бы себе там квартиру, ходил бы в посольскую церковь…

Анна Петровна. А еще что?

Шабельский. По целым дням сидел бы на жениной могиле и думал. Так бы я и сидел на могиле, пока не околел. Жена в Париже похоронена…

Пауза.

Анна Петровна. Ужасно скучно. Сыграть нам дуэт еще, что ли?

Шабельский. Хорошо, приготовьте ноты…

Анна Петровна уходит.

Шабельский, Иванов и Львов.

Иванов (показывается на аллее с Львовым). Вы, милый друг, кончили курс только в прошлом году, еще молоды и бодры, а мне тридцать пять. Я имею право вам советовать. Не женитесь вы ни на еврейках, ни на психопатках, ни на синих чулках, а выбирайте себе что-нибудь заурядное, серенькое, без ярких красок, без лишних звуков. Вообще, всю жизнь стройте по шаблону. Чем серее и монотоннее фон, тем лучше. Голубчик, не воюйте вы в одиночку с тысячами, не сражайтесь с мельницами, не бейтесь лбом о стены… Да хранит вас бог от всевозможных рациональных хозяйств, необыкновенных школ, горячих речей… Запритесь себе в свою раковину и делайте свое маленькое, богом данное дело… Это теплее, честнее и здоровее… А жизнь, которую я пережил, — как она утомительна!.. ах, как утомительна!.. Сколько ошибок, несправедливостей, сколько нелепого… (Увидев графа, раздраженно.) Всегда ты, дядя, перед глазами вертишься, не даешь поговорить наедине!

Шабельский (плачущим голосом). А черт меня возьми, нигде приюта нет!.. (Вскакивает и идет в дом.)

Иванов (кричит ему вслед). Ну, виноват, виноват… (Львову.) За что я его обидел? Нет, я решительно развинтился. Надо будет с собой что-нибудь сделать. Надо…

Львов (волнуясь). Николай Алексеевич, я выслушал вас и… и, простите, буду говорить прямо, без обиняков. В вашем голосе, в вашей интонации, не говоря уж о словах, столько бездушного эгоизма, столько холодного бессердечия… Близкий вам человек погибает оттого, что он вам близок, дни его сочтены, а вы… вы можете не любить, ходить, давать советы, рисоваться… Не могу я вам высказать, нет у меня дара слова, но… но вы мне глубоко несимпатичны!..

Иванов. Может быть, может быть… Вам со стороны виднее… Очень возможно, что вы меня понимаете… Вероятно, я очень, очень виноват… (Прислушивается.) Кажется, лошадей подали. Пойду одеться… (Идет к дому и останавливается.) Вы, доктор, не любите меня и не скрываете этого. Это делает честь вашему сердцу… (Уходит в дом.)

Львов (один). Проклятый характер… Опять упустил случай и не поговорил с ним как следует… Не могу говорить с ним хладнокровно!.. Едва раскрою рот и скажу одно слово, как у меня вот тут (показывает на грудь) начинает душить, переворачиваться, и язык прилипает к горлу… Ненавижу этого тартюфа, возвышенного мошенника всей душой… Вот уезжает… У несчастной жены все счастье в том, чтобы он был возле нее; она дышит им, умоляет его провести с нею хоть один вечер, а он… он не может… Ему, видите ли, дома душно и тесно. Если он хоть один вечер проведет дома, то с тоски пулю пустит себе в лоб. Бедный… ему нужен простор, чтобы затеять какую-нибудь новую подлость… О, я знаю, зачем ты каждый вечер ездишь к этим Лебедевым!.. Знаю…

Львов, Иванов в шляпе и пальто, Шабельский и Анна Петровна.

Шабельский (выходя с Ивановым и с Ан<ной> Петр<овной> из дому). Наконец, Nicolas, это бесчеловечно… Сам уезжаешь каждый вечер, а мы остаемся одни. От скуки ложимся спать в восемь часов… Это безобразие, а не жизнь!.. И почему это тебе можно ездить, а нам нельзя? Почему?

Анна Петровна. Граф, оставьте его… Пусть едет, пусть…

Иванов (жене). Ну куда ты, больная, поедешь? Ты больна и тебе нельзя после захода солнца быть на воздухе. Спроси вот доктора. Ты не дитя, Анюта, нужно рассуждать. (Графу.) А тебе зачем туда ехать?

Шабельский. Хоть к черту в пекло, хоть к крокодилу в зубы, только чтобы не здесь оставаться… Мне скучно… Я отупел от скуки… Я надоел всем… Ты оставляешь меня дома, чтоб ей не было одной скучно, а я ее загрыз, заел!..

Анна Петровна. Оставьте его, граф, оставьте… Пусть едет, если ему там весело…

Иванов. Аня, к чему этот тон? Ты знаешь, я не за весельем туда еду. Мне нужно поговорить о векселе.

Анна Петровна. Не понимаю, зачем ты оправдываешься? Езжай… кто тебя держит?

Иванов. Господа, не будемте есть друг друга!.. Неужели это так необходимо?

Шабельский (плачущим голосом). Nicolas, голубчик, ну я прошу тебя, возьми меня с собой… Я погляжу там мошенников и дураков и, может быть, развлекусь! Ведь я с самой Пасхи нигде не был…

Иванов (раздраженно). Хорошо, поедем…

Шабельский. Да? Ну merci, merci… (Весело берет его под руку и отводит в сторону.) Твою касторовую шляпу можно надеть?

Иванов. Можно, только поскорей, пожалуйста…

Граф бежит в дом.

Надо, Аня, рассуждать. Выздоровеешь, тогда и будем ездить, а теперь тебе нужен покой… Ну, прощай… (Подходит к жене и целует ее в голову.) Я вернусь к часу…

Анна Петровна (ведет его к рампе). Коля… (Смеется.) А то остался бы? Будем, как прежде, в сене кувыркаться… поужинаем вместе, будем читать… Я и брюзга разучили для тебя много дуэтов…

Пауза.

Останься, будем смеяться… (Смеется и плачет.) Или, Коля, как? Цветы повторяются каждую весну, а радости нет?.. Да? Ну, езжай, езжай…

Иванов. Я… я скоро вернусь… (Идет, останавливается и думает.) Нет, не могу!.. (Уходит.)

Анна Петровна. Езжай… (Садится у стола.)

Львов (ходит по сцене). Анна Петровна, возьмите себе за правило: как только бьет шесть часов, вы должны идти в комнаты и не выходить до самого утра. Вечерняя сырость вредна вам…

Анна Петровна. Слушаю-с…

Львов. Что «слушаю-с»? Я говорю серьезно…

Анна Петровна. А вы постарайтесь говорить несерьезно. (Кашляет.)

Львов. Вот видите, вы уже кашляете…

Львов, Анна Петровна и Шабельский.

Шабельский (в шляпе и в пальто выходит из дому). А где он? (Быстро идет, останавливается перед Ан<ной> Петров<ной> и гримасничает.) Гевалт… Вей мир… Пэх… Гевалт… Жвините пожалуста!.. (Прыскает и быстро уходит.)

Львов. Шут…

Пауза.

Слышны далекие звуки гармонийки.

Анна Петровна (потягивается). Какая скука… Вон кучера и кухарки задают себе бал, а я… я как брошенная. Евгений Константинович, где вы там шагаете? Идите сюда, сядьте…

Львов. Не могу я сидеть…

Пауза.

Анна Петровна. Доктор, у вас есть отец и мать?

Львов. Отец умер, а мать есть.

Анна Петровна. Вы скучаете по матери?

Львов. Мне некогда скучать.

Анна Петровна (смеется). Цветы повторяются каждую весну, а радости нет. Кто это мне сказал эту фразу? Дай бог память… Кажется, сам Николай сказпал… (Прислушивается.) Опять сова кричит…

Львов. Ну и пусть кричит…

Пауза.

Анна Петровна. Я, доктор, начинаю думать, что судьба меня обсчитала. Множество людей, которые, может быть, и не лучше меня, бывают счастливы, ничего не платя за счастье, почему же я одна должна платить так дорого? За что брать с меня такие ужасные проценты? (Живо.) Что вы сказали?

Львов. Ничего я не сказал…

Анна Петровна. И начинаю я также удивляться несправедливости и жестокости людей. Почему на любовь не отвечают любовью? Почему за правду платят ложью? (Пожимает плечами.) Вы, доктор, не семейный и не можете понять многого…

Львов. Вы удивляетесь… (Садится рядом.) Нет, я… я удивляюсь, удивляюсь вам!.. Ну объясните, растолкуйте мне, ради бога, как это вы, умная, честная, почти святая, позволили так нагло обмануть себя и затащить вас в это совиное гнездо? Зачем вы здесь? Что общего у вас с этим холодным, бездушным — но оставим вашего мужа!.. что у вас общего с этой пустой, пошлой средой? О господи боже мой… Этот вечно брюзжащий, заржавленный, сумасшедший граф, этот пройдоха, мошенник из мошенников Миша со своей гнусной физиономией… Объясните же мне, к чему вы здесь? Как вы сюда попали?

Анна Петровна (смеется). Вот точно так же и он когда-то говорил… Точь-в-точь… Но у него глаза большие, и, бывало, как он начнет говорить о чем-нибудь горячо, так они как угли… Говорите, говорите…

Львов (встает и машет рукой). Что мне говорить? Идите в комнаты…

Анна Петровна. Вы говорите, что Николай то да сё, пятое, десятое. Откуда вы его знаете? Разве за полгода можно узнать человека? Это, доктор, замечательный человек, и я жалею, что вы не знали его года два-три тому назад. Он теперь хандрит, молчит, ничего не делает, но прежде… какая прелесть!.. Я полюбила его с первого взгляда. (Смеется.) Взглянула, а мышеловка меня — хлоп!.. Он сказал: пойдем… Я отрезала от себя всё, как, знаете, отрезают гнилые листья ножницами, и пошла…

Пауза.

А теперь не то… Теперь он едет к Лебедевым, чтобы развлечься с другими женщинами, а я… я сижу в саду и слушаю, как сова кричит…

Стук сторожа.

Доктор, а братьев у вас нет?

Львов. Нет.

Анна Петровна рыдает.

Ну что еще, что вам?

Анна Петровна (встает). Я не могу, доктор, я поеду туда…

Львов. Куда это?..

Анна Петровна. Туда, где он… Я поеду… Прикажите заложить лошадей… (Идет к дому.)

Львов. Вам нельзя ехать…

Анна Петровна. Оставьте меня, не ваше дело… Я не могу, поеду… Велите дать лошадей… (Бежит в дом.)

Львов. Нет, я решительно отказываюсь лечить при таких условиях… Мало того, что ни копейки не платят, но еще душу выворачивают вверх дном!.. Нет, я отказываюсь, довольно!.. (Идет в дом.)

Занавес

Действие 2

Зал в доме Лебедевых. Прямо — выход в сад, направо и налево двери. Старинная, дорогая мебель. Люстра, канделябры и картины — все это в чехлах. Налево у стены диван, перед ним круглый стол с большой лампой, по сторонам кресла, по сю сторону стола у стены три кресла рядом. Направо пианино, на нем скрипка; по обе стороны его стулья. В глубине около выхода на террасу раскрытый ломберный стол.

Зинаида Саввишна, Дудкин, 1 гость, 2 гость, Косых, Авдотья Назаровна, Егорушка, Гаврила, горничная, две старухи-гостьи, гости, барышни и Бабакина. Зинаида Саввишна сидит на диване; по обе стороны ее на креслах — старухи-гостьи; против на стульях сидят Дудкин, 1 гость и пять-шесть барышень. За ломберным столом сидят, играют в карты Косых, Егорушка, Авдотья Назаровна и 2 гость. Гаврила стоит у правой двери. Горничная разносит на подносе лакомства. Из сада в правую дверь и обратно циркулируют гости. Бабакина выходит из правой двери и направляется к Зинаиде Саввишне.

Зинаида Саввишиа (радостно). Душечка, Марфа Егоровна…

Бабакина. Здравствуйте, Зинаида Саввишна… Честь имею вас поздравить с новорожденной…

Целуются.

Дай бог, чтоб…

Зинаида Саввишна. Благодарю вас, душечка, я так рада… Ну, как ваше здоровье?

Бабакина. Очень вами благодарна. (Садится рядом на диван.) Здравствуйте, молодые люди…

Дудкин и 1 гость встают и кланяются.

1 гость (смеется). Молодые люди… а вы разве старая?

Бабакина (вздыхая). Где уж нам в молодые лезть…

1 гость (почтительно смеясь). Помилуйте, что вы…

Дудкин. Одно только звание, что вдова, а вы любой девице можете десять очков вперед дать…

Гаврила подносит Бабакиной чай.

Зинаида Саввишна (Гавриле). Что же ты так подаешь? Принес бы какого-нибудь варенья… кружовенного, что ли…

Бабакина. Не беспокойтесь, очень вами благодарна…

Пауза.

Дудкин. Вы, Марфа Егоровна, через Мушкино ехали?

Бабакина. Нет, на Займище. Тут дорога лучше…

Дудкин. Так-с…

Пауза.

Косых. Два пики…

Егорушка. Пас.

Авдотья Назаровна. Пас.

2 гость. Пас.

Бабакина. Выигрышные билеты, душечка Зинаида Саввишна, опять пошли шибко в гору. Видано ли дело, первый заем стоит уж 270, а второй без малого 250… Никогда этого и не было…

Зинаида Саввишна (вздыхает). Хорошо, у кого их много…

Бабакина. Не скажите, душечка, хоть они и в большой цене, а держать в них капитал совсем невыгодно. Одна страховка сживет со света.

Зинаида Саввишна. Так-то так, а все-таки, моя милая, надеешься… (Вздыхает.) Бог милостив…

Дудкин. По нынешнему времени, если рассуждать с точки зрения, куда ни сунься с капиталом, везде невыгодно. Процентные бумаги — грусть одна, а в оборот пущать — баба надвое сказала: того и гляди в трубу засвистишь. Я так понимаю, ежели который человек нажил капитал, тому самое лучшее дело — купить револьвер, выпалить и аминь… Потому с капиталом нынче одно горе…

Бабакина (вздыхает). Это верно…

1 гость (соседке барышне). Один человек приходит к другому, видит — собака сидит. (Смеется.) Он и спрашивает: «Как зовут вашу собаку?» А тот и отвечает: «Каквас» (Хохочет.) Каквас… Понимаете… Как вас… (Конфузится.)

Дудкин. У нас в городе при складе есть собака, так ту зовут Кабысдох…

Бабакина. Как?

Дудкин. Кабысдох.

Легкий смех. Зинаида Саввишна встает и уходит в правую дверь. Продолжительное молчание.

Егорушка. Два бубны.

Авдотья Назаровна. Пас.

2 гость. Пас.

Косых. Пас.

Те же, Зинаида Саввишна и Лебедев.

Зинаида Саввишна (выходя из правой двери с Лебедевым, тихо). Что уселся там? Примадонна какая… Сиди с гостями… (Садится на прежнее место.)

Лебедев (идя к крайнему креслу налево, зевает). Ох, грехи наши тяжкие… (Увидев Бабакину.) Батюшки, мармелад сидит!.. Рахат лукум!.. (Здоровается.) Как наше драгоценнейшее?..

Бабакина. Очень вами благодарна…

Лебедев. Ну слава богу, слава богу… (Садится в кресло.) Так, так… Гаврила!..

Гаврила подносит ему рюмку водки и стакан воды; он выпивает водку и запивает водой.

Дудкин. На доброе здоровье…

Лебедев. Какое уж тут доброе здоровье? Околеванца нет, и на том спасибо. (Жене.) Зюзюшка, а где же наша новорожденная?

Косых (плаксиво). Скажите мне, ради бога, ну за что мы остались без взятки? (Вскакивает.) Ну за что мы проиграли, черт меня подери совсем?..

Авдотья Назаровна (вскакивает и сердито). А за то, что если ты, батюшка, не умеешь играть, так не садись… Какое ты имеешь полное право ходить в чужую масть? Вот и остался у тебя маринованный туз…

Оба бегут из-за стола вперед.

Косых (плачущим голосом). Позвольте, господа… У меня на бубнах: туз, король, дама, коронка сам-восемь, туз пик и одна, понимаете ли, одна маленькая червонка, а она, черт знает, не могла объявить маленький шлем!.. Я сказал — без козыря…

Авдотья Назаровна (перебивая). Это я сказала — без козыря, ты сказал — два без козыря…

Косых. Это возмутительно… Позвольте… у вас… у меня… у вас… (Лебедеву.) Да вы посудите, Павел Кириллыч… У меня на бубнах: туз, король, дама, коронка сам-восемь…

Лебедев (затыкает уши). Отстань, сделай милость, отстань…

Авдотья Назаровна (кричит). Это я сказала — без козыря…

Косых (свирепо). Будь я подлец и анафема, если сяду еще когда-нибудь играть с этой севрюгой!.. (Быстро идет к террасе и останавливается около ломберного стола; Егорушке.) Сколько ты записал? что ты записал? Постой… 38 помножить на 8… это будет… восемью восемь… А, черт меня возьми!.. (Уходит в сад.)

2 гость уходит за ним; за столом остается Егорушка.

Авдотья Назаровна. Уф… даже в жар от него бросило… Севрюга… Сам ты севрюга!..

Бабакина. Да и вы, бабушка, сердитая…

Авдотья Назаровна (увидев Бабакину, всплескивает руками). Ясочка моя, красавица… Она здесь, а я, куриная слепота, не вижу… Голубочка… (Целует ее в плечо и садится рядом.) Вот радость!.. Дай же я на тебя погляжу, лебедь белая!.. Тьфу, тьфу, тьфу… чтобы не сглазить!..

Лебедев. Ну, распелась… Жениха бы ей лучше подыскала…

Авдотья Назаровна. И найду!.. В гроб, грешница, не лягу, а ее да Саничку замуж выдам!.. В гроб не лягу… (Вздох.) Только ведь где их найдешь нынче женихов-то?.. Вон они наши женихи сидят, нахохлились, словно петухи мокрые!..

Дудкин. Потому что на нас не обращают внимания…

Те же и Саша.

Саша входит из сада и тихо идет к отцу.

Зинаида Саввишна. Сашенька, разве ты не видишь, что у нас Марфа Егоровна?

Саша. Виновата. (Идет к Бабакиной и здоровается.)

Бабакина. Загорделась, Саничка, загорделась… Хоть бы разок приехала.

Целуются.

Поздравляю, душечка…

Саша. Благодарю. (Сидится рядом с отцом.)

Лебедев. Да, Авдотья Назаровна, трудно теперь с женихами. Не то что жениха, путевых шаферов достать негде. Нынешняя молодежь, не в обиду будь сказано, какая-то, господь с ней, кислая, переваренная… Ни поплясать, ни поговорить, ни выпить толком…

Авдотья Назаровна. Ну, пить они все мастера, только дай…

Лебедев. Не велика штука пить, нажраться и свинья умеет… Нет, ты с толком выпей!.. В наше время, бывало, день-деньской с лекциями бьешься, а как только настал вечер, идешь прямо куда-нибудь на огонь и до самой зари волчком вертишься… И пляшешь, и барышень забавляешь, и эта штука. (Щелкает себе по шее.) Бывало, и брешешь и философствуешь, пока язык не отнимется. А нынешние… (машет рукой) не понимаю… Ни богу свечка, ни черту кочерга. Во всем уезде есть только один путевый малый, да и тот женат (вздыхает) и, кажется, уж беситься стал…

Бабакина. Кто это?

Лебедев. Николаша Иванов.

Бабакина. Да, он хороший мужчина (делает гримасу), только несчастный!

Зинаида Саввишна. Еще бы, душечка, быть ему счастливым… (Вздыхает.) Как он, бедный, ошибся!.. Женился на своей жидовке и так, бедный, рассчитывал, что отец и мать за ней золотые горы дадут, а вышло совсем напротив… С того времени, как она переменила веру, отец и мать знать ее не хотят, прокляли… Так ни копейки и не получил… Теперь кается, да уж поздно…

Саша. Мама, это неправда…

Бабакина (горячо). Шурочка, как же неправда? Ведь это все знают. Ежели не было бы интереса, то зачем бы ему на жидовке жениться?.. Разве русских мало? Ошибся, душечка, ошибся… (Живо.) Господи, да и достается же теперь от него ей, мерзавке!.. Просто смех один… Придет откуда-нибудь домой и сейчас к ней: «Твои отец и мать меня надули! пошла вон из моего дома…» А куда ей идти? Отец и мать не примут; пошла бы в горничные, да работать не приучена. Уж он мудрует, мудрует над ней, пока граф не вступится. Не будь графа, давно бы ее со света сжил…

Авдотья Назаровна. А то, бывает, запрет ее в погреб и — «ешь, такая-сякая, чеснок…» Ест, ест, покеда из души переть не начнет.

Смех.

Саша. Папа, ведь это ложь!

Лебедев. Ну так что же? Пусть себе мелют на здоровье… (Кричит.) Гаврила!..

Гаврила подает ему водку и воду.

Зинаида Саввишна. Оттого вот и разорился, бедный… Дела, душечка, совсем упали… Если бы не Боркин, который глядит за хозяйством, так ему бы с жидовкой есть нечего было. (Вздыхает.) А как мы-то, душечка, из-за него-то пострадали!.. Так пострадали, что один только бог видит… Верите ли, милая, уж три года, как он нам девять тысяч должен…

Бабакина (с ужасом). Девять тысяч!..

Зинаида Саввишна. Да… это мой милый Пашенька распорядился дать ему… Не разбирает, кому можно дать, кому нельзя… Про капитал я уже не говорю, бог с ним, но хоть бы проценты исправно платил…

Саша (горячо). Мама, об этом вы говорили уж тысячу раз.

Зинаида Саввишна. Тебе-то что? Что ты заступаешься?

Саша (встает). Но как у вас хватает духа говорить все это про честного, порядочного человека, который не сделал вам никакого зла? Ну что он вам сделал?

Зинаида Саввишна (насмешливо). Порядочный и честный человек…

1 гость (искренно). Александра Павловна, заверяю вас, что вы его плохо знаете… Какой же он честный? (Встает.) Разве это честность? Два года тому назад во время скотской чумы накупил он скота…

Зинаида Саввишна (перебивая). Накупил он скота, застраховал его, заразил чумой и взял страховую премию. Честность…

1 гость. Это все отлично знают…

Саша. Неправда, это ложь. Никто не покупал коров и не заражал, а это только Боркин сочинил такой проект и везде хвастался им. Когда Иванов узнал об этом проекте, так Боркин у него две недели потом прощения просил. Виноват же Иванов только в том, что у него слабый, великодушный характер, что у него не хватает духа прогнать от себя Боркина…

1 гость. Слабый характер… (Смеется.) Александра Павловна, ей-богу, глаза отводит…

Зинаида Саввишна. А тебе стыдно за таких заступаться…

Саша. Я жалею, что вмешалась в этот разговор… (Быстро идет к правой двери.)

Лебедев. Шура, горячка!.. (Смеется.) Порох-девка…

1 гость (загораживает ей дорогу). Александра Павловна, ей-богу, не буду!.. Виноват… честное слово, не буду больше!..

Зинаида Саввишна. Хоть при гостях, Сашенька, не показывай характер.

Саша (дрогнувшим голосом). Всю свою жизнь проработал для других; всё, что у него было, растащили, расхитили; около его великодушных затей наживался всякий, кто хотел… Никогда в жизни он не осквернял себя ложью, хитростью, ни разу я не слышала, чтобы он говорил о ком-нибудь худо… и что же? Куда ни придешь, только и слышишь: Иванов, Иванов, Иванов… как будто не о чем больше говорить…

Лебедев. Горячка… Будет тебе…

Саша. Да, у него есть ошибки, но ведь каждая ошибка таких людей стоит двадцати наших добродетелей… Если бы вы только могли… (Оглядывается и видит Иванова и Шабельского.)

Те же, Иванов и Шабельский.

Шабельский (входя с Ивановым из правой двери). Кто это здесь декламирует? Вы, Шурочка? (Хохочет и пожимает ей руку.) Поздравляю, ангел мой. Дай вам бог попозже умереть и не рождаться во второй раз…

Зинаида Саввишна (радостно). Николай Алексеич… Граф…

Лебедев. Ба… кого вижу… Граф!.. (Идет навстречу).

Шабельский (увидев Зинаиду Саввишну и Бабакину, протягивает в сторону их руки). Два банка на одном диване!.. Глядеть любо… (Здоровается, Зинаиде Саввишне.) Здравствуйте, Зюзюшка. (Бабакиной.) Здравствуйте, помпончик…

Зинаида Саввишна. Я так рада. Вы, граф, у нас такой редкий гость. (Стонет.) Гаврила, чаю… Садитесь, пожалуйста… (Встает, уходит в правую дверь и тотчас же возвращается; вид крайне озабоченный.) Саша садится на прежнее место; Иванов, поздоровавшись молча со всеми, садится рядом с ней. Барышни гуськом проходят на террасу и обратно.

Лебедев (Шабельскому). Откуда ты взялся? Какие это силы тебя принесли? Вот сюрприз, накажи меня бог… (Целует его.) Граф, ведь ты разбойник… Так не делают порядочные люди… (Ведет его за руку к рампе.) Отчего ты у нас не бываешь? Сердит что ли?

Шабельский. На чем же я могу к тебе ездить? Верхом на палке? Своих лошадей у меня нет, а Николай не берет с собой, велит с жидовкой сидеть, чтоб та не скучала. Присылай за мной лошадей, тогда и буду ездить…

Лебедев (машет рукой). Ну да… Зюзюшка скорее треснет, чем даст лошадей. Голубчик ты мой, милый, ведь ты для меня дороже и роднее всех!.. Из всего старья уцелели только я да ты. Люблю в тебе я прошлые страданья и молодость погибшую мою… Шутки шутками, а я вот почти плачу… (Целует графа.)

Шабельский. Пусти, пусти, от тебя как из винного погреба…

Лебедев. Душа моя, ты не можешь себе представить, как мне скучно без моих друзей!.. Вешаться готов с тоски… (Тихо.) Зюзюшка со своей ссудной кассой разогнала всех порядочных людей, и остались, как видишь, одни только зулусы… эти Дудкины… Будкины… Ну, кушай чай…

Гаврила подносит графу чай.

Зинаида Саввишна (подходит к графу, озабоченно Гавриле). Ну как же ты подаешь? Принес бы какого-нибудь варенья… кружовенного что ли…

Шабельский (хохочет; Иванову). Что? Не говорил я тебе? (Лебедеву.) Я с ним дорогой пари держал, что, как приедем, Зюзюшка сейчас же начнет угощать нас кружовенным вареньем…

Зинаида Саввишна. Вы, граф, все такой же насмешник… (Садится на диван.)

Лебедев (садясь рядом с Ивановым). Двадцать бочек его наварили, так куда же его девать?

Шабельский (садясь около стола в кресло). Всё копите, Зюзюшка. Ну что, уже миллиончик есть, а?

Зинаида Саввишна (вздох). Да, со стороны поглядеть, так богаче нас и людей нет, а откуда быть деньгам? Один разговор только…

Шабельский. Ну да, да… знаем… Знаем, как вы плохо в шашки играете…(Лебедеву.) Паша, скажи по совести, скопили миллион?..

Лебедев. Ей-богу, не знаю, это у Зюзюшки спроси…

Шабельский (Бабакиной). И у жирненького помпончика будет скоро миллиончик!.. Ей-богу, хорошеет и полнеет не по дням, а по часам!.. Что значит деньжищ много…

Бабакина. Очень вами благодарна, ваше сиятельство, а только я не люблю насмешек…

Шабельский. Милый мой банк, да разве это насмешки? Это просто вопль души, от избытка чувств глаголят уста… Вас и Зюзюшку я люблю бесконечно… (Весело.) Восторг!.. Упоение… Вас обеих не могу видеть равнодушно…