Избранные произведения в одном томе

Поцелуй жизни

— И все же мы должны попытаться еще раз! В случае очередной неудачи придется вернуться на Землю. Запасы продовольствия тают на глазах, — опустошенным голосом объявил Купер.

Пусть он немного и сутулился, словно от веса гнетущей усталости, его широкоплечая фигура едва не разрывала темно-синюю униформу Космического Флота Панамериканской конфедерации.

— Мы побывали уже на ста тридцати двух солнцах, — мягко добавила Ирэн Легран. — На ста тридцати двух! И вся ирония в том, что каждое из них сопровождает целый кортеж планет, среди которых нет ни одной такой, которую можно было бы колонизировать, которая не задохнется от углекислого газа или метана, не станет всего лишь одноклеточным водорослем! Боже, неужели мы одни во всей Вселенной? Неужели мы так никогда и не удостоимся, на какой-нибудь другой планете, помимо нашей, поцелуя жизни?

— А что такое сто тридцать две звезды, Ирэн? — спросил энергичный молодой мужчина, черную униформу которого украшали звезда и компас Европейской космической исследовательской службы. — В одной только нашей галактике их миллиарды! И как только твоим коллегам удастся усовершенствовать двигатель Мартена-Смита-Нильсона — а они над этим усердно работают, — нам откроется доступ и в другие галактики!

Бернар Ривьер был биологом звездной экспедиции № 7, снаряженной тремя годами ранее совместными усилиями Панамериканской конфедерации, растянувшейся от Аляски до Огненной Земли, Западноевропейского союза и Социалистического союза, простиравшегося от России до Китая. Слово «коммунистический» давно уже вышло из употребления, что в значительной мере способствовало объединению этих трех крупных блоков.

— А вы что об этом думаете, Ергушов? — продолжал он, поворачиваясь к средних лет великану. — Будучи астрономом, вы должны иметь на этот счет собственное устоявшееся мнение…

— Наши социалистические теоретики неоднократно уже доказывали, что жизнь не может существовать в каком-то одном, изолированном месте. Помимо Земли, обязательно есть и другие планеты, где она должна была развиться. Что же касается М.С.Н., то, по правде говоря, я полагаю…

— Что сюда следовало бы добавить четвертую фамилию, самую распространенную в вашем Союзе? Знаю-знаю. Однако же это именно ваш делегат на Конгрессе 2083 года потребовал, чтобы для обозначения двигателя, позволившего нам выйти в межзвездное пространство, были использованы фамилии, которые считаются самыми распространенными в странах, внесших наиболее значимый вклад в его разработку — Франции, США и Швеции. С тех пор не прошло и десяти лет. О, мне известно, что генератор был доведен до ума в лабораториях Атомграда. Но основные теоретические вычисления произвели индус Кришнасвами и японец Тагаваши. Как правильно заметил ваш делегат, фамилию все равно пришлось бы выбирать.

— Быть может, Ергушов, — прервал Ривьера Купер, — вместо того чтобы обсуждать достоинства вашей нации, которых у нее, разумеется, хватает, вы укажете нам, у какой из ближайших звезд мы можем, на ваш взгляд, надеяться обнаружить планеты.

Русский сверился с толстым реестром.

— GC № 312 706. Примерно в девяти парсеках. Все те, которые расположены ближе, столь огромны, что шансов на обнаружение вокруг них пригодных для жизни планет крайне мало, хотя и не могу сказать, что их нет вовсе.

— Что ж, пусть будет № 312 706. Прыжок — через полчаса. Ергушов, задайте координаты автопилоту.

Русский уже стучал по клавишам пульта управления, загружая в электронный мозг необходимые данные. Кол, как фамильярно звали финна Колехайнена, медика, заранее приготовил инъекцию, которая должна была помочь им не повредиться рассудком за тридцать с небольшим секунд гиперкосмического полета.

Бернар облокотился на выступающий край большого наклонного экрана. Перед «Арго», снизу, сверху, справа, слева от него яркими точками в космической мгле сверкали звезды. Покинутая ими система осталась далеко позади, в нескольких миллионах километров, и уже не была видна, вследствие чего звездный крейсер казался потерявшимся, одиноким, осиротелым. К Ривьеру подошла молодая женщина-физик.

— Кругом столько миров, Бернар, и, быть может, ни один из них нам не подходит! Я часто думаю о безудержном воображении прошлого века, когда авторы фантастических рассказов населяли вселенную различными монстрами. С какой бы радостью я повстречалась со всеми этими космическими чудовищами! Так нет же — ничего! Одни лишь голые, пустынные, враждебные планеты. Солнца, растрачивающие свою энергию впустую! Солнца, освещающие одну лишь смерть. И даже не смерть — нежизнь. Безразличная, слепая Вселенная. И мы, потерявшиеся где-то посреди нее, безнадежно ищущие спутников! Три года, целых три года тщетных поисков!

Он не ответил, хотя мог бы сказать, что для его спутников путешествие оказалось не совсем уж тщетным, что они собрали кое-какие сведения о физическом состоянии других миров и космоса, да даже времени. Но для него самого, за исключением некоторых наблюдений о поведении людей вне Земли, наблюдений, которые он разделял с молчаливым маленьким доктором, и которые принесли не слишком много нового, для него самого научный итог был нулевым. Три года жизни растрачены впустую, почти впустую.

Дребезжание звонка вырвало его из этой задумчивости. Он покорно прошел к своей кушетке и растянулся на ней во весь рост. Гиперкосмический «прыжок» не предполагал ускорения, но сопровождался невыносимым головокружением, вызванным крайне быстрым и беспорядочным изменением внутренних ощущений, изменением, которое пока еще никому не удалось объяснить. Это изменение порождало в человеческом мозгу столь леденящий, не поддающийся никакому разумному толкованию ужас, что неоднократно — с тех пор, как люди начали совершать межзвездные полеты — приводило к случаям помешательства в экипажах. Удостоверившись в том, что автоматический шприц действительно наполнен необходимым снотворным, он защелкнул браслет на своем правом предплечье.

Затрещал закрепленный над кушеткой интерфон, затем раздался голос Купера:

— Внимание, отсчет пошел!.. Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один…

Он ощутил легкий укол и потерял сознание.

В себя он пришел спустя минуту: найти эффективное снотворное, действие которого длилось бы ровно тридцать секунд, те самые тридцать секунд, которые и продолжался «прыжок», они так и не смогли. Расстояние, преодолеваемое за это время вне космоса, было пропорционально отнюдь не длительности полета, всегда равного тридцати секундам, но прилагаемой энергии. И дополнительные тридцать секунд, прошедшие между концом «прыжка» и пробуждением экипажа, едва не стали — даже несмотря на наличие автопилотов — фатальными для экипажа «Ориона», когда во время звездной экспедиции № 3 какой-то метеорит пробил обшивку корабля.

Он поднялся на ноги и направился в командную рубку. Уже находившийся там Купер по интерфону отдавал распоряжения состоявшему из восьми человек экипажу. Затем пришла Ирэн. Григорий Ергушов, как обычно, задерживался. Снотворное вызывало у него сильнейшую мигрень, в результате чего Колехайнену каждый раз приходилось устраивать ему сеанс электроцеребротерапии.

Купер указал на экран:

— Вот. Мы уже менее чем в миллионе километров. У Григория, этого старого варвара, со счетом все в порядке!

На экране, увеличенная благодаря аппаратуре, вырисовывалась некая планета, пятая по счету от солнца. Зеленая, закрытая облаками, с большими пятнами потемнее или же, наоборот, посветлее, она напоминала Землю. Отчетливо были видны два спутника.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — проговорила Ирэн, — но ведь никогда прежде…

— … мы не видели ничего столь похожего внешне на наш собственный мир? Да, так и есть. И у меня уже имеются первые спектроскопические результаты: кислород, азот, водяной пар… Похоже, мы наконец-то нашли то, что искали.

— Наши теоретики, как всегда, оказались правы, — пророкотал чей-то басистый голос. Сопровождаемый щуплым финном, в командную рубку вошел Григорий Ергушов.

— Но есть ли на этой планете жизнь, — заметил Купер, — нам пока неизвестно.

— Скорее всего, есть, Купер, — возразил Ривьер. — Свободный кислород — верный ее признак, по крайней мере жизни растительной. Да и взгляните туда, на спектральные линии — в них определенно присутствует хлорофилл!

— Стало быть, планета пригодна для жизни…

— Да, здесь есть жизнь! Вы только подумайте: жизнь! Пусть и чисто растительная! Какое чудо! Но насколько эта планета подходит нам, я пока что не знаю. Некоторые формы растительной жизни скорее даже опасны, например, бактерии. Не говоря уже о вирусах! В общем, одно из двух: либо жизнь здесь, по своей химической основе, значительно отличается от нашей, и в этом случае местные бактерии, и даже вирусы, не несут нам серьезной опасности, хотя, если мы пожелаем ее, эту планету, колонизировать, то будем вынуждены полностью изменить здесь экологию, либо же, что кажется более вероятным, учитывая наличие хлорофилла или его ближайшего эквивалента, жизнь здесь аналогична нашей, и тогда нам нужно остерегаться болезней!

— Но панвакцина, которая имеется у всех нас…

— Эффективна против земных заболеваний, Ирэн, — подал голос Колехайнен, — но не факт, что и против здешних! Довольно будет малейшего базового психохимического различия, достаточно слабого для того, чтобы мы оставались возможной жертвой, и достаточно сильного для того, чтобы нашего иммунитета не хватило!

— Но к чему спорить впустую? — вопросил Купер. — Приземляемся!

Звездолет мягко опустился на поляну, на некотором отдалении от реки, примерно на 45-ом градусе северной широты. И тотчас же начались многочисленные анализы, провести которые они уже перестали и надеяться: вычисления процентного содержания воздуха в кислороде, азоте, углекислом газе, инертных газах, пыли и бактериях. Внезапно выскочивший из корпуса судна зонд погрузился в гумус, забирая образцы. Воздух на планете был пригодным для дыхания, хотя, быть может, и немного бедноватым на кислород; бактерии, в подавляющем своем большинстве, знакомыми: все указывало на то, что панвакцина окажется эффективной. Выйдя в спасиандре[11], Ривьер вернулся с кое-какими образчиками растений, которые по своему химическому составу, похоже, мало чем отличались от растений земных.

Ирэн и Григорий тем временем определили физические константы: гравитационная постоянная оказалась на 99 % идентичной гравитационной постоянной Земли, атмосферное давление — чуть более сильным, температура и влажность — вполне терпимыми. Грунт если и был радиоактивным, то в крайне незначительной степени.

Затем они принялись изучать снимки, сделанные с различных широт во время приближения, пока «Арго» трижды облетал планету. Пять огромных континентальных масс были разделены не слишком глубокими морями, усеянными многочисленными архипелагами. На севере и юге — два небольшой протяженности ледниковых щита. Континенты пестрели обширными равнинами, саваннами, степями, относительно небольшим количеством гор, широкими ленивыми реками. На самом крупном из континентов разноцветные геометрические фигуры наводили на мысль о возделываемых землях, а чуть далее возвышались забавные строения в форме лунного цирка, которые вполне могли оказаться городами или деревнями.

Наконец они решили совершить первую вылазку. День уже клонился к закату, косые лучи солнца заливали теперь лишь часть поляны, на которую, словно некий обелиск, отбрасывал свою тень звездолет. Спрятав лица под фильтрующими масками, надетыми во избежание ненужного риска, четверо ученых принялись обследовать ближайшие окрестности, тогда как Купер и экипаж занялись установкой временного лагеря. Деревья, несмотря на длинный ствол, из которого, на двух разных высотах, выбивалась густая раскидистая крона, имели вполне земной вид, но их кора была вся в трещинах (на Земле такая бывает у пробковых дубов), а листья — зелеными и нежными, словно ранние листья весны. В складках коры бегали небольшие животные, напоминавшие насекомых, но имевшие всего четыре лапки. Безмолвным лес не был: он дрожал от далеких и странных призывов, пения птиц или им подобных, беспрестанного скрежетания четвероногих насекомых.

— Смотрите, смотрите!..

Ирэн указывала рукой на одно из деревьев, из-за разветвленного ствола которого на землян смотрели блестящие и испуганные глаза какого-то небольшого мохнатого создания.

— Практически белка, — восхищенно произнес Бернар. — По крайней мере, если судить по внешнему виду. Что же касается внутренней организации, то…

Он вытащил парализатор, прицелился. В последний момент Ирэн отвела его руку в сторону, и выстрел не достиг цели, безобидной синей вспышкой пройдя между ветвями.

— Черт возьми, Ирэн! Позволь мне делать мою работу!

— Но, Бернар, это ведь первое настоящее животное, попавшееся нам на глаза с тех пор, как мы покинули Землю!

— Хорошо! Но следующее я буду вынужден препарировать! Везет вам, физикам, — не вам приходится их убивать!

Искомый образец — обросшего волосами зверька, походившего на короткоухого кролика — в конечном счете добыл Колехайнен. Вскоре к ним присоединился Купер, которому, вместе с Ергушовым, и принадлежала честь главной находки: в лесной чаще они обнаружили скелет, побелевший и иссохший, но практически целый. Округлый череп, с его развитым лбом, обращенными вперед глазницами, небольшим лицом, мелкими, хотя и острыми зубами, смутно напоминал человеческий. Сам скелет свидетельствовал о невысоком — не более 1 м 50 см — росте; верхние, четырехпалые конечности были адаптированы к хватанию, тогда как нижние, хрупкие и длинные, похоже, использовались для ходьбы. Посреди лба обнаружилась дырочка в форме треугольника с округлыми сторонами, дырочка, которую они сначала приняли за третью глазницу.

Ривьер подверг скелет долгому и тщательному осмотру.

— Человек или же обезьяна? — не выдержал наконец Ергушов.

— Судя по развитой черепной коробке, я бы сказал: человек. Разумеется, мне ничего не известно о степени сложности мозга, но все же, полагаю, — человек…

Степенно, почти благоговейно, Ирэн продекламировала по-французски:

И если б могли мы видеть людей,

Зачатки, эмбрионы,

Которые здесь являются тем,

Чем сами мы являемся в другом месте,

То и они бы, и мы содрогнулись,

Столь мрачна и невыразима была бы эта встреча!

Мы смотрели бы друг на друга во тьме,

Монстр на монстра, сыновья вечности и уходящего времени,

И если б могли мы понимать друг друга,

Мы бы спросили: «Кто вы, сумерки?»,

А они бы ответили: «Откуда явились вы, ночь?» [12]

— А он был прорицателем, этот ваш древний поэт! Что меня немного беспокоит, Ирэн, так это дырочка посреди лба, которая отнюдь не является дополнительной глазницей, как можно было бы подумать. Возможно, она означает, что этим существам ведомы войны — что не должно бы нас чрезмерно тревожить, учитывая наши собственные навыки в области разрушения и уничтожения, — но, быть может, она означает еще и то, что у них есть некий естественный враг, от которого они так и не научились защищаться. Присмотритесь к ней, к этой дырочке, повнимательнее: похоже, здесь просверлена кость, как бывает при трепанации.

— А что, если это действительно была трепанация? На Земле некоторые первобытные народы иногда производили посмертную трепанацию в магических целях, и даже при жизни индивидуума…

— Да, Григорий, возможно и такое. И тем не менее… — Он пожал плечами. — Уж лучше нам быть начеку, а там будет видно.

На следующее утро небольшой разведывательный аппарат отправился на рекогносцировку местности. На борту были трое: Купер, занявший кресло пилота, Ривьер и Ирэн. Ергушов слег с сильным жаром, немного беспокоившим доктора. Машина быстро поднялась и устремилась прямо на запад, в направлении ближайшего «цирка». Всего за пару минут они оставили позади опушку леса и широкую травянистую степь, после чего оказались над разделенной на равные разноцветные квадраты плоскостью, вне всякого сомнения, состоявшей из возделанных полей. Они опустились ниже. С дюжину гуманоидных существ с красноватой кожей, склонившись над землей, пересаживали какие-то ростки, однако даже не подняли голову. Летательный аппарат практически не производил шуму, но подобное отсутствие любопытства оттого не казалось менее странным.

— Ну что, приземляемся? — спросил Купер.

— Нет. Вероятно, это необразованные крестьяне. В городе, если эти цирки действительно представляют собой города, мы установим контакт с большей легкостью, — ответил Ривьер. Затем, полуобернувшись, он сказал:

— Помнится, Ирэн, ты хотела ощутить поцелуй жизни. Похоже, такая возможность у тебя будет, причем, судя по всему, здесь мы имеем дело даже с разумной жизнью, на что не смели и надеяться…

— Да, мы больше не одни в этой безжалостной Вселенной…

— А вот и город, — отрезал Купер, в любой ситуации остававшийся человеком практичным.

Город выглядел огромной циркулярной стеной шириной в несколько десятков метров у основания, но уже значительно более узкой у вершины, и метров в тридцать высотой. Внешняя поверхность, напоминавшая крутой склон, была совершенно гладкой, без единого отверстия, дыры или какого-либо проема. Стена была выстроена из некоей тусклой, темно-коричневой материи. На огромной центральной площади располагалось несколько невысоких строений, похожих на длинные хижины. Ни какой-либо заметной активности, ни какого-либо движения нигде не наблюдалось.

— Их цивилизация не кажется слишком уж развитой, — заметил Купер.

— Не будем спешить с выводами! Где сядем?

— Да хотя бы и на главной площади!

— Хорошо. Меры предосторожности — самые обычные: у каждого при себе автомат, парализатор и несколько гранат. Вы, Купер, остаетесь на месте пилота, двигатель не глушите. Ты, Ирэн, прикрываешь меня. Я спущусь и попытаюсь установить контакт. Жаль только, что электронный переводчик или шлем, передающий мысли, существуют лишь в научно-фантастических романах! Они бы нам не помешали!

Они зависли метрах в двадцати от лачуг и не успели открыть дверь, как ощутили ужасный запах.

— Я уже начинаю полагать, что вы были правы, Купер. Ну ладно, я пошел!

Он спрыгнул на утрамбованную почву и уже направился к хижинам, когда внезапный окрик Ирэн заставил его обернуться.

— Вон они, Бернар! Идут!

Со своей внутренней стороны, огромная стена, которая окружала площадь, не была «слепой»: на различной высоте в ней были пробиты окна. Прямо напротив носа летательного аппарата отворились две узкие двери. Одна из них отъехала в стену, и теперь в открывшейся таким образом тенистой дыре что-то двигалось. Прикрыв глаза ладонью от солнца, Ривьер попытался всмотреться в этот мрак. Там колыхались беловатые формы, тотчас же вызвавшие в памяти морлоков из уэллсовской «Машины времени». Его палец лег на спусковой крючок автомата, но неизвестные существа, продвигаясь, уже вышли на яркое солнце, и тягостное впечатление испарилось, сменившись полнейшим ошеломлением. Не менее изумленный, чем сам Ривьер, Купер вскрикнул со своего места пилота:

— My God! They are angels!

В своем волнении он даже перешел с интерлингвы на родной английский.

Три существа, приближавшиеся к Бернару, были невероятно красивы: худощавые и волнообразные, они отливали тысячью различных цветов и оттенков. Их общая форма была гуманоидной, изящная голова, обрамленная длинными золотистыми волосами, выражала благородную величественность и в то же время безграничную нежность. Глаза были большие и голубые, кожа — поразительно белая, рот — маленький и очень красный. Их переливчатость шла от одежды, грациозно развевавшейся на ветру длинной туники, под которой иногда проглядывали небольшие, хорошо развитые ноги. Двое казались мужчинами, третье — женщиной.

Она-то и подошла к Бернару и, улыбнувшись, голосом мягким и плавным, словно птичья трель, произнесла несколько слов. Наплевав на все правила, забыв оружие в салоне летательного аппарата, Ирэн и Купер тоже уже, в свою очередь, спускались на землю. От этих существ исходило такое ощущение приветливости, доброй воли, что сама мысль о какой-либо опасности или вероломстве казалась совершенно нелепой. В глубине сознания Бернара слабый голос заговорил было о капитане Куке, но, быстро отчаявшись, умолк.

«Ангелы» жестом предложили проследовать за ними, и все вместе они вошли в длинный и голый коридор с гладкими белыми стенами, по широкой винтовой лестнице поднялись на верхний этаж и наконец оказались в просторной комнате, свет в которую проникал через окно, выходившее на огромный внутренний двор. Комната была меблирована низенькими диванами, длинным столом с короткими, но соразмерными ножками, гобеленами из восхитительной красновато-коричневой, с золотистым отливом, ткани, и представляющими пейзажи картинами, наименее красочная из которых заставила бы сойти с ума от зависти любого земного художника. Один из их хозяев бросил длинный заливистый призыв, и появилось существо с подносом, на котором стояли полные некоей красной жидкости кубки.

— Что ж, я ошибался. Назвать это человеком нельзя! Самое большее — выдрессированной обезьяной.

Вошедшее создание (которое, как им показалось на первый взгляд, принадлежало к той же расе, что и то, чей скелет они обнаружили), с его косматой кожей, выгнутыми дугой ногами, прогнатическим, с потухшими глазами, лицом, действительно больше походило на антропоидную обезьяну, нежели на человека.

— Я бы классифицировал их даже ниже, чем шимпанзе! Даже не знаю, как я мог так на сей счет заблуждаться! Наверное, лицо мне показалось не столь большим и широким.

— А не мог обнаруженный нами скелет принадлежать одному из «ангелов», а, Бернар? Мне кажется, это бы больше соответствовало общему виду…

— А что, вполне возможно. Правда, в голове у меня сейчас такой беспорядок, что я не могу даже вспомнить, какие у нашего скелета были ноги — прямые или выгнутые дугой… Впрочем, это не так уж и важно. Он сейчас в звездолете, и теперь я в любой момент смогу рассмотреть его как следует. Быть может, он даже принадлежал к той же расе, что и крестьяне, мимо которых мы пролетали?.. Тогда бы мы получили три совершенно разные расы…

— Я мог бы поклясться, — перебил его Купер, — что когда этот… индивидуум вошел, он выглядел менее обезьяноподобным, чем сейчас.

Человек-обезьяна кружил по комнате с подносом. Каждый из «ангелов» взял себе кубок, жестами предложив землянам последовать их примеру. Ривьер посмотрел на свой с недоверием:

— А так ли уж этот напиток для нас безопасен? Вот в чем вопрос.

— Полноте! Раз уж они нам его предлагают, значит, уверены в том, что он не может нам навредить!

И Купер промочил горло.

— Восхитительно! Напоминает старый портвейн. Разве что здесь плотность побольше…

Убежденные, хотя и непонятно чем, двое других землян также сделали по небольшому глотку. Затем последовала долгая попытка разговора: сначала — на языке жестов, потом — посредством слов. Земляне быстро осознали, что им никогда не удастся правильно произнести переливистые слоги хозяев жилища. Последние также в этом удостоверились и, приступив к изучению интерлингвы, на удивление быстро добились в этом определенных успехов. Но по прошествии трех часов они прервали урок, чтобы предложить землянам прогулку по городу.

Город показался гостям крайне примитивным и в то же время высокоцивилизованным. Технический уровень его обитателей выглядел низким: минимум машин, причем самых простейших. Но внутренние помещения освещались мягким белым светом, источник которого земляне так и не смогли обнаружить. Несколько раз они проходили мимо закрытых дверей, из-за которых порой доносилось легкое гудение или скрежет. На все их вопросы «ангелы» отвечали:

— Там, за дверьми, ничего нету.

«Это нормально, — подумал Ривьер. — Они нас не знают и не имеют ни малейшей причины открывать нам свои секреты, даже если таковые у них и действительно есть».

Экскурсия не отличалась разнообразием. Все части города походили одна на другую: чудесные жилые помещения, битком набитые бесценными произведениями искусства; длинные коридоры, где они лишь изредка сталкивались с местными жителями, которые грациозно сторонились, уступая им дорогу. Когда солнце начало опускаться, Ривьер — наполовину жестами, наполовину словами — попросил проводить его к летательному аппарату, чтобы отправить сообщение на звездолет. Ответил ему Колехайнен.

На борту все спокойно. Ергушову уже лучше, хотя я пока держу его в медпункте — на случай рецидива, все возможно. Помощник капитана и экипаж, в соответствии с указаниями, остаются на корабле либо же в непосредственной от него близости. Я поймал парочку птиц, которых решил придержать для вас, хотя и сгораю от желания взяться за скальпель! А что там у вас?

— Мы обнаружили необычную цивилизацию! Похоже, в основе ее лежит исключительно художественное творчество, притом что технический уровень довольно-таки низок. Что до обитателей, то они восхитительно красивы — и чрезвычайно любезны. И однако же… моментами у меня возникает неприятное ощущение, что все это — лишь фасад, ширма. Не ослабляйте бдительности. Буду выходить на связь каждый вечер в это же время.

Так прошло три недели. «Ангелы» уже спокойно общались на интерлингве, а земляне получили общее представление о цивилизации своих хозяев.

— А ты не знаешь, Бернар, что именно хотел сказать Тлииит, противопоставляя непосредственное сознание сознанию намеренному?

— Я не уверен, Ирэн. Тогда я, как мне казалось, понял, но сейчас… Они не только поразительные художники, но и глубокие философы, до которых мне ой как далеко!.. Я очень рад, что Тлииит и Уэуэна попросили взять их на Землю. Обе наши цивилизации лишь выиграют от этих контактов.

— Уэуэна божественна!

— Вы в нее влюблены, Купер?

— В каком-то смысле — да. Даже жаль, что межвидовые браки пока что еще невозможны. Да и сами согласитесь: ни одна земная женщина — не в обиду вам, Ирэн, будет сказано — не сравнится с ней с точки зрения возвышенной красоты. Нет, я ею просто любуюсь, словно какой-нибудь восхитительной статуей, не испытывая к ней ни малейшего сексуального влечения. Вот только, когда она здесь, я не могу отвести от нее глаз.

— Умопомрачительная красотка, согласны?

— Заткнитесь, Ривьер, не то я поверю во все эти мифы о циниках-французах!

— Да будет вам, не сердитесь! Тем более, мне пора уже выходить на связь со звездолетом. До скорого!

Он вернулся через двадцать минут — озабоченный и подавленный.

— Плохие новости: Кол мертв! Отправился поохотиться на небольших зверьков и отбился от группы… только сейчас нашли. Выглядел целым и невредимым, как мне сказал Ергушов, за исключением одной небольшой детали: его мозг высосан через небольшое, треугольной формы отверстие посреди лба! Его оружие валялось рядом, заряженное. Он не стрелял, а значит, был застигнут врасплох. Ергушов скоро будет здесь, прилетит на втором летательном аппарате, и у него, по его словам, ужасные новости. Какие именно, по радиосвязи он говорить не пожелал, заявив, что я все равно не поверю, пока не увижу доказательств.

— Кол мертв? Малыш Колехайнен? Как это ужасно! Да еще и мозг высосали!

— К счастью, здесь, среди друзей, ты ничем не рискуешь, Ирэн! И я захватил с собой оружие.

— Поцелуй! Поцелуй жизни! В самую середину лба! Это глупо, я знаю… — Ее голос дрогнул. — Для меня, человека умственного труда, мозг в какой-то мере является табу… Съели мозг! Какой ужас!

— Я схожу предупрежу Тлииита, — прервал ее излияния Купер. — Быть может, он знает… Да нет же: он точно должен знать! Это наша оплошность: нам следовало расспросить его об опасностях этой планеты! Все, я пошел!

— Нет, Купер! Дождемся Ергушова. Мы и так уже наделали немало глупостей… Он должен прибыть с минуты на минуту. Я встречу его и приведу сюда. Не разделяйтесь, держитесь друг друга!

— Ты чего-то боишься?

— По правде сказать, ничего конкретного — по крайней мере, пока мы в городе. Но стоит все же проявить осмотрительность…

Он исчез в коридоре, спустился по лестнице и вышел на площадь. Вокруг хижин, в омерзительном зловонии, сновали туда-сюда люди-обезьяны. И как только, спросил он себя, «ангелы», столь деликатные, могут сносить эту вонь в самом центре своего города, но затем вспомнил, что вопрос обонятельных ощущений в разговорах они не затрагивали. Уже опустились сумерки.

Меж звезд промелькнула тень, спустилась пониже и приземлилась неподалеку от него. Из летательного аппарата выбрался Ергушов. В тусклом свете луны Ривьер увидел, что он вооружен до зубов: помимо оружия, предписанного уставом, на поясе у него висели два фульгуратора, обычно покидавших арсенал звездолетов лишь в случае серьезной опасности.

— Где остальные? В городе? Лучше бы все ждали меня здесь. Впрочем, не будем терять времени даром. Проводите меня!

Его лоб едва заметно блестел, и француз заметил, что на голове у него — своего рода сеточка, сплетенная из серебряных нитей. Они вошли в коридор, где их ждала Уэуэна.

— Куда ходить, Человек с Земли? А, приводить новый друг? Мы, в Городе, быть очень рады.

Могучая рука Ергушова вдруг пришла в движение, и в следующую секунду «ангел» с приглушенным звуком раздробленных костей рухнула на пол. Ривьер выхватил свой револьвер.

— Убийца! Азиатская скотина!

Резким движением тыльной части руки русский выбил у него оружие, а затем протянул ему такую же серебряную сеточку, какую носил сам.

— Нате лучше, наденьте — и мы снова поговорим об убийстве!

— Но вы только что лишили жизни ангела!

— А, так и для вас тоже они — ангелы? Забавно! Для меня они — лошади!

— Да вы сошли с ума, Ергушов!

— До чего же вы, французы, болтливы! Берите и надевайте на голову. Вот так! А теперь — смотрите!

На полу, с черепом, проломленным гигантским кулаком русского, распростерлась форма, в которой не было ничего ни гуманоидного, ни ангельского. Лицо ее теперь состояло лишь из двух огромных, без ресниц, глаз да округлого рта с роговидными губами, расположенного на самом краю выпуклого конуса.

— Вот она — раса убийц Колехайнена!

И Ергушов, наклонившись, подхватил тело на руки.

— И все же это была Уэуэна!

— Я объясню вам все, когда мы присоединимся к остальным. Пойдемте! Теперь на счету каждая секунда. Не знаю, защитят ли нас эти серебряные сеточки, если они все направят против нас свою волю!

Перескакивая через две ступеньки, они взбежали по лестнице: впереди — растерянный Ривьер, следом за ним — задыхающийся, несмотря на всю его силу, под весом трупа русский.

— Входите первым и раздайте им сеточки! Это избавит нас от лишних криков.

Увидев побелевшее лицо Ривьера, Ирэн и американец молча напялили сеточки на голову.

— Что за отвратительную штуковину вы притащили, Ергушов? — воскликнул Купер.

— Похоже, старина, это была Уэуэна, — ответил Ривьер. — Может, вы наконец-то объясните, в чем дело, Григорий?

— О, да все очень просто. Вы были загипнотизированы. Эти существа обладают странной способностью представать перед каждым в виде инкарнации того, что ему кажется самым лучшим и прекрасным на свете, воплощения добра и красоты! Боюсь даже представить, что бы было, не окажись я казаком… Как вы знаете, я слегка занемог, но как только почувствовал себя лучше, взял второй летательный аппарат и тоже отправился в разведку. Как-то раз я приземлился в поле, рядом с каким-то земледельцем. Они практически гуманоиды, эти существа, но на деле — всего лишь рабы, вьючный и откормочный скот для других. Затем, в то же утро, я слетал в другой город и встретил там ваших ангелов! По крайней мере такими они показались Беллини, которого я взял собой! У нас, в России, об ангелах никто даже и не слышал, но все-таки, как вы знаете, я — казак, и пусть дни казачьей славы давно уже канули в Лету, мы сохранили любовь к лошадям. Для меня, Ергушова, астронома Социалистического союза, нет ничего красивее и прекраснее на свете, чем здоровая и норовистая кобыла! И тут я вдруг вижу, как ко мне приближается восхитительный жеребец! Но так как в тот же самый момент мой спутник-итальянец воскликнул, что он видит ангела, я счел это странным и тотчас же поднялся в воздух. Уже оттуда, сверху, в бинокль, я увидел этих существ такими, какие они и есть на самом деле — монстрами!.. Тогда я вернулся на звездолет, и вместе с Колом мы попытались придумать, что бы такое противопоставить этой гипнотической силе. Мы изготовили несколько сеточек из различных металлов, и я отправился их испытывать. Защищает лишь вот эта — серебряная. По возвращении в лагерь, перед тем как отправиться к вам, я узнал, что Колехайнена обнаружили мертвым, и вышел с вами на связь. Вот и весь рассказ.

Ергушов склонился над трупом и лезвием кинжала раздвинул рогообразные губы, обнажив сложный биологический аппарат: три пилы, состоящие из трех дугообразных рядов мелких зубов, образующих треугольник с изогнутыми краями. Стальным кончиком лезвия он привел зубы в действие.

— Вот вам и естественный трепан этих вампиров! Именно им они пробивают лоб птиц… или же людей! Затем высасывают мозг. Я сам видел, как они это делают, во время второго своего визита в их город — тогда на мне уже была эта серебряная сеточка!

— Но значит, когда Тлииит и Уэуэна просили нас взять их с собой на Землю…

— А, так они обращались к вам с такой просьбой? Похоже, они еще более опасны, чем я думал. Они захватили бы звездолет или же уже на Земле… Они уже грезят завоеваниями! Если бы они смогли присовокупить наши психотехнические познания к тем, которым обладают сами, то быстро бы стали властителями Вселенной! Нам нужно немедленно вернуться на Землю, собрать целую флотилию космических кораблей и, возвратившись сюда, уничтожить их раз и навсегда! Наш звездолет будет здесь через несколько минут. Я бы и сразу прилетел на нем, если бы главный механик не счел необходимым демонтировать один из сервомоторов. Вполне возможно, что придется вступить в бой: в этом случае, Ривьер, вам во что бы то ни стало нужно будет улететь, забрав в собой этот труп, или же любой другой. В противном случае, без доклада биолога и доказательств, нам никогда не поверят! В один прекрасный день какая-нибудь менее удачливая раса, раса, в которой не окажется казаков, прилетит на эту планету и тогда… Как только звездолет будет здесь, все спускаемся. А пока же нам лучше оставаться здесь, чтобы не встревожить их раньше времени. К тому же нам неизвестно, каким оружием они располагают…

Потянулись долгие минуты ожидания. Ергушов и Купер несли вахту у дверей, в то время как Ривьер пытался успокоить Ирэн, сделавшуюся мертвенно-бледной от страха.

— Не волнуйся, дорогая! Мы выкрутимся, благодаря Ергушову и его предкам-казакам. Вернемся на Землю и больше никуда уже не полетим. У нас будет маленький домик в твоих Альпах, а во дворе мы установим большую статую Тараса Бульбы!

— Очень на это надеюсь, но мне так страшно! О, какой ужасный сон! И эти картины, эти картины, которые казались нам такими чудесными!..

На стенах теперь виднелись лишь неистовых цветов пятна.

— Внимание, прибывает «Арго»! Готовы? — крикнул Ергушов.

В воздухе, даже несмотря на толстые стены, ощущалась вибрация силовых полей.

— Он должен сесть рядом с разведывательными аппаратами! Вперед!

Они ринулись в коридор. В конце его, компактной толпой, их ждали существа; белый свет изобличил все их уродство.

— Давайте-ка расчистим проход! — прокричал астроном. К трескотне автоматов добавилось сухое щелканье фульгураторов. Воздух наполнился зловонным запахом озона и сгоревшей плоти. Они пробежали по трупам и агонизирующим телам раненых.

Когда они выскочили во двор, в небе уже обрисовалась темная масса медленно опускающегося звездолета, но в полумраке толпились целые полчища рабов, вооруженных луками и стрелами.

— Тем хуже для них! Нужно пробиваться! Стреляйте!

Огонь автоматов выкашивал рабов десятками, но они не отступали, отвечая градом стрел. Одна из них вонзилась в грудь Куперу, и тот упал.

— Мне конец! Уходите!

— Ирэн, возьмите образец! Ривьер, прикройте!

Могучий казак наклонился, подхватил американца на руки и бегом припустил к звездолету, который теперь поддерживал их огнем своих легких орудий. Просвистела очередная партия стрел, Купер вскрикнул и обмяк на руках Ергушова.

— Черт, на сей раз — прямо в сердце! Тем хуже! Ривьер, заберите образец и бегите вместе с Ирэн! Я вас прикрою!

Они бросились вперед, но были разделены нахлынувшей волной гуманоидов. Сам не понимая как, биолог очутился под фюзеляжем звездолета. Его схватили и подтянули вверх чьи-то руки.

— Оставьте меня! Отпустите! Ирэн! Ирэн!

Шум битвы перекрыл громовой голос русского:

— Я позабочусь о ней, я ее вижу!.. Сейчас!..

И почти тут же, с внезапной яростью и неистовой злобой, Ергушов завопил:

— Отстаньте от меня! Прочь!.. Снова этот гипноз!

Внезапно Ривьеру показалось, что все это — безумный сон, что этого сражения никогда и не было, что все идет к лучшему. Он бросил последний взгляд на заварушку. Прижатый к стене, Ергушов метал гранату за гранатой, вопя:

— Отвалите от меня, именем Ленина! Я вижу лошадей!

Ирэн исчезла. Дверь шлюза завертелась вокруг оси, и даже прежде чем она закрылась, звездолет набрал высоту и, с каждой секундой увеличивая скорость, устремился к столь далекой Земле. Стоя на карачках в шлюзовой камере и тупо взирая на лежавший рядом с ним негуманоидный труп Уэуэны, Ривьер повторял, снова и снова:

— Ирэн! Ирэн! Мы вернемся, Богом клянусь! Мы вернемся с бомбами!

Она лежала на спине на диване в одной из комнат города. Голова раскалывалась от боли, в том месте, куда пришелся удар, выросла небольшая шишка. Из раны в левой ноге медленно вытекала кровь. Картины на стенах казались обычными цветными пятнами.

Вошло какое-то безобразное существо. Медленно приблизилось, склонилось над ней. Она попыталась пошевелиться и только тут заметила, что связана. Сквозь стены в комнату пробивался шум ружейной пальбы, сменившийся затем вибрацией силовых полей.

«Арго»! «Арго» улетает!

Ее охватило отчаяние — и ужас. «Они правы, — подумала она тем не менее. — Слишком велика опасность для Земли. Они не могут рисковать звездолетом и всеми содержащимися на нем сведениями ради моего освобождения. Кто знает, какие секреты они, эти существа, уже у нас украли, тогда как мы об этом даже не знали?»

Относительно будущего у нее не было ни малейших сомнений. Когда-нибудь, очень скоро, в небе планеты появится флот и систематично, один за другим, расчистит континенты — без ненависти, но и без жалости.

Существо по-прежнему находилось в комнате. Изо рта его теперь исходило какое-то гипнотическое гудение, и несмотря на серебряную сеточку, все еще защищавшую ее голову, Ирэн почувствовала, что сознание притупляется. «Мой мозг! Мой мозг физика, в котором была заключена вся Вселенная!» Оцепенение становилось все более и более глубоким…

Монстр сорвал с нее сеточку. Теперь на нее смотрело лицо ангела, лицо, от которого не могло исходить ничего плохого. Она вновь увидела себя маленькой девочкой, к которой по вечерам заходила мать — поцеловать, пожелать спокойной ночи.

— Спасибо, мамочка, — прошептала она.

Рогообразные губы нежно прикоснулись к ее лбу, словно для поцелуя…

Голос волка

Первая империя

На поляне неровным полукругом выстроились бараки из синтетических материалов: справа — энергогенератор, затем помещение для роботов, склады, жилые модули, лаборатория, ангар для геликоптера. Чуть дальше, под сенью листвы, высились бесформенные развалины безымянного города. Они громоздились друг на друга неправильными пирамидами, на вершинах которых росли деревья с узловатыми корнями, обвивавшими стены подобно спрутам. Со времен гибели Города прошло столько веков, столько дождей отстучало по каменным стенам, провалившимся крышам и зияющим окнам, столько собралось мертвых листьев, медленно разлагающихся в гумус, что лишь изредка то тут, то там возникал силуэт с идеальными углами, напоминавший о геометрическом порядке Человека.

Поляна была искусственной. На противоположной стороне от Города, вперемешку, как их и раскидали гигантские челюсти машин, валялись разрезанные на огромные кругляки вековые деревья. Тихо шелестели на ветру их едва пожелтевшие листья.

В большом котловане, засыпанном грудами камней, работали другие машины — уже не столь мощные, как те, что корчевали деревья, но гораздо более деликатные. Их длинные гибкие щупальца просачивались под обломки, осторожно поднимали их и грузили в небольшие вагонетки. Вскоре и эти чудесные роботы станут слишком грубыми, и на смену им придут люди, археологи — в этом месте ведутся раскопки.

В лаборатории, за столом, заваленным бумагами и кусками ржавого железа, сидели трое мужчин: Ян Дюпон, археолог и глава миссии, лингвист Уилл Льюис и инженер Стан Ковальски, который, небрежно пробегая пальцами по клавишам пульта, управлял рывшими котлован механизмами. Не отводя взгляда от экрана, он спросил:

— Ну что?

— В седьмом секторе по-прежнему пусто. Я только что связывался с Астуриасом. Ничего для нас интересного. Как и прежде, лишь отдельные жизнеописания; история какого-то там Доминика на французском языке. Нам она определенно ни к чему: явно написана в догалактическую эпоху, ни малейшего намека даже на самые простейшие межпланетные перелеты. Потом отрывки из романа, довольно-таки грязного, об одной женщине по фамилии Бовари, тоже на французском. Ума не приложу, что наши предки находили в подобных летописях. Нам-то, естественно, они дают определенное представление о тогдашней жизни, но для самих предков то была современность. Я не настолько самонадеян, чтобы полагать, будто они писали для будущих археологов. Вы только представьте: разрозненные фрагменты хроники жизни некоей Скарлетт, обладавшей невыносимым характером, были обнаружены при раскопках в семидесяти одном месте и не менее чем на семи языках — что, к слову, помогло дешифровать некоторые из них, — и в результате, за вычетом нескольких еще не найденных эпизодов, нам сегодня известно почти все об этом догалактическом существе. К счастью, хронист время от времени вводил сведения о тогдашней цивилизации и войне, о которой в противном случае мы бы так ничего и не узнали.

Лингвист недоуменно пожал плечами и продолжил:

— Впрочем, пока ничего такого, что могло бы действительно нас заинтересовать. После находки Ориса — ничего стоящего. Ты ведь, конечно, помнишь, что чуть более ста лет назад в руинах Ч’каго были обнаружены первые доказательства существования галактической империи задолго до Адской Войны; тогда был найден небольшой фрагмент хроники, посвященной колонизации планет Бетельгейзе, всего три страницы. Потом нам иногда попадалась и другая информация: к примеру, ценнейшие отрывки из трудов историка Азимова — судя по всему, французского происхождения, так как он порой подписывался «Поль-француз», — в которых упоминалось о гибели в результате космического катаклизма планеты Флорина. Описание самой катастрофы, правда, отсутствует. В других фрагментах книги того же историка приводятся сведения о некоей Транторской империи. Еще один, по-видимому, более ранний историк, чье имя до нас не дошло, частично сохранил фольклор первых астронавтов и прежде всего чудесную поэму о зеленых холмах Земли. Затем, при раскопках во Фриско — с тех пор прошло уже лет тридцать — Орис отыскал сто двадцать шесть фрагментов (но, к сожалению, ни одного полного текста), неопровержимо доказывавших, что человек достиг многих звезд и заселил все пригодные для жизни на них планеты. В одном из этих отрывков рассказывалось о начале Адской Войны; именно из него мы узнали, что в нее были вовлечены все миры, покоренные человеком. И если разрушения везде были столь же катастрофическими, как здесь, то вовсе не удивительно, что к нам никто не прилетал. Нам даже неизвестно, сколько веков прошло со времен той войны. Веков… или скорее тысячелетий. Изотопный метод дал для разных образцов неидентичные результаты: от двух до семнадцати тысяч лет. Порой, глядя вечером на звезды, я думаю о наших утраченных братьях — ведь должен же кто-то был выжить! — пребывающих в заточении в далеких мирах, думаю о том, почему наши находки так и не помогли нам выйти в космос (как назло, пока нам попадаются одни лишь туманные намеки, которые наши ведущие физики считают сущей нелепицей), и стоит мне только вспомнить о нашем потерянном достоянии, промотанном нашими Предками из-за их страсти к убийству, как меня переполняют досада и сожаление. Да, я понимаю, это почти кощунство, но мы, археологи, знакомые с их хрониками, судим более строго. Подумать только! Вся мощь, которая могла послужить добру, принести победу над природой, сведена на нет, растрачена впустую. Ты только представь себе, Стан, межзвездный космический корабль! А мы еще не добрались даже до Марса! Вот уже восемнадцать веков, с тех пор как возобновился ход времен, мы с трудом взбираемся по ступенькам, высеченным еще нашими Предками, и все так же далеки, ужасно далеки от вершин, которых достигли они!..

— Ты прав, — признал Уилл, — технически мы пока еще не слишком сильны, но вот в социальном отношении уже превзошли их: теперь мы имеем единый мир вместо древних наций, единый язык и ни следа столь труднообъяснимых для нас умственных отклонений, которыми изобилуют их хроники… Эй, Стан!

Инженер резко хлопнул по клавише. Роботы замерли. В конце траншеи, под металлической стеной, зияла дыра.

— Наша очередь, Уилл. Вот бы еще Ван вернулся. Ты, Стан, оставайся здесь и, если что, вызволяй не раздумывая.

Надев каски и прихватив инструменты, они направились к дыре, которая при свете фонарей дыра оказалась входом в полуразрушенную, перерезанную корнями деревьев галерею.

— Стан, медведку, — бросил в микрофон Ян.

Механизм приблизился. Шесть коротких металлических ножек — передняя пара для рытья почвы — поддерживали выпуклый панцирь. Медведка вползла в галерею, и сзади, из множества отверстий, ударили струи клейкой жидкости, которая тут же высыхала, образуя на сводах тонкую прочную корку. Следом осторожно двинулись люди. Через сотню метров галерея повернула, и они уперлись в металлическую дверь.

— В древности здесь была поверхность земли, — сказал Уилл.

— Да, но как глубоко-то! Да и дверь еще нужно открыть.

Работа эта оказалась долгой и нелегкой. Дверь давно, еще в незапамятные времена, заперли и приварили к металлической раме. Ее удалось вскрыть только с помощью газового резака. Изнутри так пахнуло затхлостью, что археологи чуть не задохнулись. Пришлось надеть респираторы.

Они вошли в прямоугольный зал со стенами из нержавеющего металла, свод которого поддерживали огромные каменные колонны. В центре стоял большой стол, тут же было несколько кресел, шкафов, а в углу, на просторном диване, покоились два человеческих скелета. Вошедшие инстинктивно поздоровались.

Ян, разбиравшийся в антропологии, внимательно осмотрел черепа.

— Представители белой расы. Молодые, вероятно, им не было и двадцати. Должно быть, в начале Войны это помещение служило убежищем. Когда дома обрушились, они оказались заблокированными здесь и умерли от голода либо от недостатка воздуха. Галерея, по которой мы пришли, судя по всему, являлась запасным выходом, но была заперта. Вопрос: почему? Этого мы никогда не узнаем… Гляди-ка, еще одна дверь!

Эта вела в комнату поменьше. Луч фонаря выхватывал из небытия один предмет за другим. Внезапно Уилл вскрикнул: вдоль стены, до самого полка, громоздились полки книг! Он бросился к ним.

— Не прикасайся к ним, несчастный! Они рассыплются! Это уж дело Вана!

— Да знаю я, знаю!.. Но ты только взгляни: их же здесь больше тысячи! Даже интересно, что мы в них найдем? Быть может, тайну межзвездного пути?

Осторожно, дабы не создавать потоков, они приблизились к полкам. На некоторых сохранившихся корешках можно было прочесть названия.

— «Трактат по палеонтологии», — пробормотал Уилл. — Так, это на французском. «Руководство по…» Конец отсутствует. На английском, который, похоже, был наиболее распространенным языком. Третье название разобрать не могу, уже стерлось, но скопление согласных указывает на один яз языков славянской группы. А, черт!..

Он слегка задел рукавом тонкий журнал, лежавший плашмя на полке, и тот рассыпался в прах.

— Пойдем, Уилл. Для нас тут пока ничего нет. А то еще уничтожим самое прекрасное археологическое открытие всех времен и народов. Когда Ван закрепит эти книги, сможешь несколько лет забавляться их переводами!

— Ты прав. Но, как я понял, это библиотека какого-то геолога или палеонтолога. Похоже, мы нашли первую научную библиотеку. И если где-то мы и можем обнаружить следы Великой Тайны, то только здесь! Думаю, ученые этой эпохи, как и наши, не слишком замыкались в своих специальностях.

Когда они выбрались из галереи, уже темнело. Машины уже прекратили работу и вернулись в ангары. Увидев коллег, Стан порывисто вскочил на ноги.

— Я уж было начал волноваться — два часа не подавали признаков жизни! Трижды вызывал вас по радио, и хотя приборы не отметили ничего необычного, уже собирался идти вас искать.

— Мы были в металлическом зале, древнем убежище, — потому-то радио и молчало. Немедленно вызывай Вана!

— Но его конгресс заканчивается лишь послезавтра, и ты сам разрешил ему…

— Сейчас же вызывай Вана! Я что, непонятно выражаюсь? Мы нашли какую-то библиотеку.

— Мне сообщить в Центр?

— Пока не нужно. Возможно, книги и не удастся спасти. Если не выйдет, я бы предпочел, чтобы там узнали об этом лишь в следующем месяце, уже после того, как мы получим кредиты!

Ван, маленький желтый человечек, управлявший геликоптером с деликатностью искусного гравёра, прибыл рано утром. Сразу же по прилете он приступил к работе. Перед ним стояла весьма щепетильная задача, к выполнению которой Ван, будучи человеком крайне скрупулезным, подошел, вероятно, даже с излишней неспешностью и разборчивостью. Ван долго не мог решить, стоит ли применять только что разработанный способ консервации, который как раз таки и обсуждался на конгрессе, в коем он принимал участие. В итоге, учитывая важность находки, он остановился на старых способах, менее эффектных, но испытанных. Одна за другой, осторожно пропитанные консервантом, книги из хрупкого скопления молекул, рассыпающегося от малейшего прикосновения, превращались в твердую массу. О том, чтобы их листать, речи пока не шло, но, по крайней мере, сохранив обложку, можно было прочесть название.

Тут оказалось множество трудов по геологии и палеонтологии, несколько книг по истории — самая поздняя датировалась 1998 годом древней эры (а стало быть, была издана задолго до Адской войны, сказал себе Ян), парочка книг по элементарной математике и, наконец, огромное количество летописей. Последние, не будучи переплетенными, почти все были без обложек.

По мере того как укрепленные книги укладывались в стопки на столе лаборатории в ожидании вторичной обработки, после которой их уже можно было бы открыть, Ян чувствовал себя все более и более разочарованным. Казалось, здесь было достаточно того, что могло бы долгие годы питать споры членов Академии истории, но ничего такого, что приблизило бы их к моменту, когда человек, устремившись по следам своих Предков, нашел бы в межзвездных пространствах остатки своей Первой империи.

Наконец последняя книга улеглась на столе, и Ван заявил, что завтра же приступит ко второй стадии реставрации.

Энтузиазм, которым зарядила Яна его находка, полностью улетучился. Некий причудливый атавизм сделал эту цивилизацию холодного разума какой-то мечтательной, неудовлетворенной. За опостылевшими горизонтами Земли, заурядной планеты, которую обыкновенный самолет облетал за десять часов, он мечтал о бесконечных пространства, об упоительном счастье открытий. Ах! Порыться бы в иных, не человеческих руинах! Увидеть, как солнце — другое солнце! — встает над другим же, незнакомым миром! Изучить влияние этого мира на человеческую цивилизацию… Когда небо было ясным, он часто смотрел на эти далекие звезды, пока еще недоступные. И однако же когда-то Человек преодолел эти бездны! Должна же среди разбросанных остатков Империи найтись хоть одна планета не столь строгих правил, не столь суровая в борьбе за жизнь, как Земля! Предки… Они были так велики, так слабы, так ничтожны! Разоренная последней войной, Земля уже едва могла прокормить несколько сотен миллионов своих обитателей. Не далее как вчера вечером по радио объявили о новых мерах по ограничению рождаемости. В этом отчаянном поиске следов Первой империи было нечто большее, чем обычное научное любопытство. Вынужденно мальтузианский мир и Вселенная неограниченных возможностей имели так мало общего. Чего же недоставало современным людям для разгадки Великой Тайны? Какого качества, которым некогда обладали Предки, но которое было затем утрачено? Быть может, безрассудства, безудержной веры в будущее Расы, веры, которую так подорвала последняя война?

Ян пожал плечами. Если он хочет сохранить за собой руководство раскопками и избежать обвинения в неосуществимости своих планов — наихудшего из всех возможных! — лучше держать подобные мысли при себе.

Обработка завершилась. Книги открыли. Да, среди них действительно обнаружилось бесценное сокровище — большой английский словарь. Но ничего такого, что указало бы человечеству дорогу к звездам.

Раскопки продолжились. Были написаны и отосланы в Центр рапорты. Всех вновь поглотила каждодневная рутина. Радио сообщало лишь невеселые новости. После мутации в зараженной радиацией зоне какая-то разновидность сорняка, которую ничем невозможно было вывести, заполонила все возделанные земли в Северной Америке. Следовало еще больше сократить рождаемость. Двадцать лет назад, после того как великий математик Тавернир доказал существование гиперпространства, подтвердив таким образом данные галактических хроник, Совет в порыве энтузиазма допустил на планете слишком интенсивное размножение. Однако с тех пор, напоминалось в правительственном коммюнике, дела в этой области не продвинулись ни на шаг.

В тот день у археологов гостил Нильсон, друг детства Вана, молодой физик из команды Тавернира.

— Не понимаю, — хмыкнул Ян, — как это вам, физикам, не удается подобрать ключ к пространству. Если верить хроникам, — а нет никаких оснований им не верить, не станут же люди писать заведомую неправду! — свои межзвездные путешествия предки совершали сразу несколькими способами: через искривление пространства, с использованием ускоряющей передачи, через С-максимум и т. д. Разумеется, это могли быть разные названия одного и того же, но мне так не кажется. Во всяком случае, наша, хотя и скудная информация говорит об обратном. А все эти способы должны основываться на использовании гиперпространства.

— Да, мы знаем, что гиперпространство существует, как это уже доказал мой учитель, профессор Тавернир. Но пока что мы не имеем ни малейшего представления о том, как подступиться к этой проблеме. Я бы мог возразить, что не понимаю, почему это вам, археологам, не удается найти ни единой хроники, где были бы приведены технические подробности!

— Когда вы летите на своем геликоптере, вы всякий раз думаете о принципе Уилсона-Сухигары, по которому работает двигатель?

— Так-то оно так… Но вернемся к гиперпространству. Когда я сказал, что мы понятия не имеем, как подступиться к проблеме, то немного слукавил. Недавно у нас с Альваресом возникла одна идея, слишком сложная с технической точки зрения, чтобы вам ее излагать…

— Премного благодарен!

— Да к тому же и времени не хватит. Мы задумали один очень важный эксперимент. И провели его три дня назад.

— Ну и что?

— Да ничего. Не получилось. Металлический брусок, который должен был исчезнуть, не исчез. Нельзя, правда, сказать, что неудача полная, мы обнаружили совершенно новое явление — ничего общего с ожидаемым. Так что, кто знает…

Когда физик уехал, Ян направился к месту раскопок. Он обследовал, без особой надежды, один из разрушенных домов. Руины ушли глубоко под землю, дерево сгнило, железо обратилось в ржавчину. Однако когда уже начинало темнеть, он наткнулся на металлическую дверь. Вскрыв ее газовым резаком, он оказался в убежище, точно таком же, как первое. Книг в этот раз было мало, но на самом видном месте, на столе из нержавеющей стали лежал том, раскрытый на странице с картинкой, где человек в шлеме, сжимая в руке диковинный пистолет, отбивался от полчищ наседавших на него чудовищ. Другие тома валялись в беспорядке на полу. На первой же обложке Ян смог разобрать: «As…Science…on». Несомненно, это был формат и эмблема одной из самых известных серийных хроник времен Первой империи, которую редактировал историк Кэмпбелл. Может, хотя и маловероятно, в этой груде найдется несколько полных и, может, хоть на сей раз летописец не умолчал о технических деталях.

Ван с воодушевлением принялся за работу, даже не став не дожидаться, пока рассветет. Первая книга сразу же после реставрации перешла к Уиллу, который заперся ото всех и взялся за перевод.

Однако Уилл не пробыл взаперти и десяти минут!

Он вышел бледный, с так и не раскрытым томом в руке. Над рисунком, изображавшим астронавта в веретенообразном скафандре, стояло полное название на английском языке: «Блестящие образцы научной фантастики». Лингвист швырнул книгу на стол.

— Осторожно! Испортишь!

— Испорчу! Невелика беда! Ты знаешь, что такое фантастика?

— Вроде бы. На двух-трех мертвых языках, на английском и французском, например, фантастика означает «хроника». Помню фразу в одной из старых книг: «Освоение космоса, описанное в фантастических произведениях».

— Так вот, в первой партии книг был словарь, и в нем я нашел настоящее значение слова «фантастика»: вымысел, придуманные истории!

Повисла тишина.

— Но тогда…

— Да, Ян. Мало того, что Предки разорили Землю, они еще и были лгунами! Лгунами, понимаешь? Не было Первой империи, никогда не было, и люди никогда не покидали своей планеты!

— А как же следы на Луне?

— На Луне, возможно. Быть может, насколько нам известно, еще и на Марсе, но ведь это мертвые миры, на что они нам? — И Уилл с чувством подытожил: — Сволочи!

Ян бродил по лесу. Открытие не укладывалось в голове: целая цивилизация, построенная на лжи! Тем не менее, сомневаться не приходилось. Все эти хроники, как земные, так и галактические — сплошные выдумки и ложь. Как теперь полагаться хоть на что-то, связанное с Предками? На их историю, науки? Нет уж! Цивилизация, способная на такую ложь, вообще не заслуживала доверия. Цивилизация, прогнившая до мозга костей. Неудивительно, что Предки кончили кровавой оргией! Он вспомнил Первое Наставление, которое дети заучивают наизусть, едва достигнув сознательного возраста: «Есть вещь хуже воровства, хуже убийства — это ложь. Все, что не соответствует действительности, — ложь. Ложь — источник всякого зла». Мечтать дозволено, но нельзя выдавать свои мечты за реальность! Обстоятельная ложь, для правдоподобия напичканная подробностями, ложь без малейшего намека на то, что это — ложь, намека, который напомнил бы рассеянному читателю, что речь идет о вымысле («О фантастике», — пронеслось в голове). Какая развращенность! Теперь и его собственные мечты, и надежды человечества — все пошло коту под хвост. Столько труда, столько поисков, столько надежд — и только для того, чтобы добраться до простой истины: Предки, те самые, которыми они так восхищались, которым прощали разорение планеты, — всего лишь жалкие лгуны! Вероятно, правительство, или правительства, раз уж книги выходили на нескольких языках, безжалостные и тиранические, заставляли печатать эти лживые хроники, чтобы отвлечь своих подданных, влачивших жизнь в рабстве, от их бед. Должно быть, даже устраивались инсценировки запуска космических кораблей — под ликование обманутой толпы! У Яна мороз по коже прошел при мысли, какое впечатление это открытие произведет на других. Нет, нельзя допустить, чтобы все стало известно, надо скрыть правду, солгать. Солгать? Но ведь все зло происходит ото лжи. Выхода не было…

Быстро опускалась ночь. На восточном горизонте уже мерцали звезды. Ян бросил на них отчаянный взгляд. Прощайте, утраченные братья, братья, которых никогда не было! Завтра ему придется доложить печальную правду на Высшем Совете Планеты…

Ужин прошел в мрачном молчании, только как обычно долдонило радио. Никто его не слушал. Снаружи веяло холодом. Луна, до смешного близкая, бесполезно торчала в небе, заливая желтым светом поляну. Вдруг по радио прозвучала барабанная дробь, всегда предварявшая важные новости. Ван машинально добавил звук.

— Люди, сегодня великий день! Сегодня стали известны две новости первостепенной важности. Во-первых, экспедиция профессора Яна Дюпона обнаружила при раскопках полное и находящееся в хорошем состоянии собрание галактических хроник…

В воздухе повисло молчание. Глава экспедиции обвел всех разгневанным взглядом. Стан опустил глаза и сдавленно произнес:

— Я решил, что нужно сообщить…

Ян устало махнул рукой. Радио между тем продолжало:

— Вторая новость, еще более важная, пришла к нам из Гандии, из лаборатории профессора Тавернира…

Все так и застыли.

— Сегодня утром, в десять часов тридцать минут, двум ученикам профессора Тавернира, докторам Альваресу и Нильсону, удалось переместить металлический куб в гиперпространство, а затем вернуть его обратно. Братья, первый шаг по пути Предков сделан!

Было уже поздно. Поляну озаряло яркое пламя костра. Завернувшись в одеяла, четверо коллег-археологов смотрели в небо. В ночи, прозрачной как хрусталь, совсем близко мерцали звезды; казалось, до них можно дотянуться рукой. Ян подумал вдруг, что нужно быть снисходительнее к Предкам. Быть может, его предположение о жестоких правительствах, обманывающих народ, неверно? Быть может, эти хроники на самом деле отражали мечту? Мечту человечества, которое постоянно в пути… И он уставился на огонь; такой же огонь освещал лесную поляну перед входом в пещеры в те далекие времена, когда Земля была той Вселенной, которую еще только предстояло завоевать. Ян задумчиво прошептал:

— В конечном счете, так даже лучше. Первой империей будем мы!

Генезис

Звездолет облетел планету в седьмой раз: обширные опустошенные пространства, пугающе неподвижные цепи гор, пустые равнины. Планета была безжизненной и, похоже, абсолютно бесплодной, как и ее единственный спутник, который они уже осмотрели. Оставались моря.

Звездолет приземлился, и исследовательский зонд исчез в неутомимом бушевании волн, прилизывавших тусклый песок пляжа. Спустя несколько часов командир корабля занес в протокол собранную аппаратами информацию: ни малейшего признака жизни, даже самой ничтожной, в этой продуваемой ветром жидкой массе обнаружить не удалось. Океан содержал, однако, и в значительных количествах, сложные углеродистые соединения, синтезированные актиническим воздействием лучей молодого солнца.

В судовом журнале астронавт отметил: «Звезда Z-221 — 44-767. Планета III. Бесплодна. Анализ спектра ее солнца позволяет с уверенностью заключить, что та стадия, на которой жизнь еще могла бы возникнуть, давно уже пройдена. Что касается других планет, то они либо слишком удалены от солнца, либо, напротив, слишком к нему приближены. Минеральные запасы средние. Какого-либо интереса система не представляет. Дальнейшие посещения нецелесообразны».

Астронавт тщательно подчеркнул последние слова.

«Великий Феофан! — тяжело вздохнул он. — Эти самодовольные придурки из Центрального Галактического Комитета должны бы уже наконец понять, что еще ни одна экспедиция не встречала жизни так далеко от Центра! Должно быть, этим периферийным солнцам чего-то не хватает. А мы, бедняги из Исследовательской службы, вынуждены долгими месяцами и даже годами скитаться по далеким далям, выполняя работу биологов!»

И тут вдруг автоматический анализатор отметил на пляже, в бурунах, какое-то движение. Уж не ошибся ли прибор? Он вышел проверить — без скафандра, бесполезного в этой нетоксичной атмосфере, с обычным респиратором, да и то сдвинутым на лоб. В любом случае воздух стерилен. Абсолютно стерилен. Он сделал несколько шагов по пляжу, думая: «Вот они, первые и последние следы на этом песке». В пене плавала лишь какая-то органическая слизь, в которой детектор в упор не смог выявить признаков жизни. И тогда, с чистой совестью и полный презрения, он плюнул в море.

Бедные люди ^{(в соавторстве с Жоржем Бордом)}

Лучу Омега наконец удалось-таки преодолеть энергетический барьер, и внутри пояса укреплений воздух сотрясла целая серия взрывов. Повыскакивавшие со всех сторон захватчики бросились к своему звездолету, большому и блестящему металлическому шару, который поднялся в воздух, но лишь для того, чтобы тут же попасть под огонь батарей, стреляющих ракетами с ядерными боеголовками. Где-то высоко в небе полыхнула ослепляющая вспышка. Все было кончено, Земля победила!

Только тогда вспомогательные отряды смогли войти в этот небольшой уголок Бретани, где в течение двух недель бесчинствовали обитатели другой планеты. Повсюду царило опустошение. Прелестная деревушка Кельбомб превратилась в руины. Порт представлял собой нагромождение сожженных или затопленных кораблей. Местные жители бесследно исчезли.

Вскоре, тем не менее, одна зловещая находка пролила некоторый свет на эту тайну. На опушке леса обнаружили груду человеческих костей, с которых была содрана плоть. Захватчики были людоедами!

Лишь одна из ютившихся в небольшой бухточке лачуг, убогая и ветхая, но крепко запертая, каким-то чудесным образом уцелела. Мелькнул лучик надежды: быть может, захватчики не заметили ее, съежившуюся между двух скал. Командир вспомогательных отрядов открыл дверь, вошел и воскликнул:

— Ах! Бедные люди!

Мертвенно-бледный, он возник на пороге.

— Да что же там? Что?

Сдавленным от ужаса и злости голосом, он ответил:

— Там на стенах повсюду развешаны сети![13]

Человек, который говорил с марсианами

Жан Малетра́, знаменитый репортер, поудобнее устроился в кресле, вытянул ноги и не торопясь разжег трубку.

— Итак, вы хотите знать, доводилось ли мне, что называется, лажаться по полной? Что ж, буду с вами честен — еще как доводилось! Возьмем, к примеру, мой первый репортаж о марсианах…

Раздался хор возражений.

— Полноте, не смешите!..

— Да так здорово никто не писал со дня убийства президента США персидским шахом!..

— Блин, если уж это вы называете «лажаться по полной»!..

— Да у меня таких лажаний каждый день — хоть отбавляй!..

Малетра поднял руку.

— Тишина! Дайте мне рассказать, и вы сами увидите, что я действительно облажался. Не по своей вине, конечно, — то было всего лишь невезение. Но невезение просто-таки тотальное.

Оно начало проявляться 20 сентября 1963 года. Так уж получилось, что мне следовало быть — причем по чистейшей случайности — в том самом месте, где через три дня впервые приземлились наши симпатичные шестирукие друзья. Я занимался тем, что собирал вещи, так как вечером должен был вылетать в город Нделе, что во Французской Экваториальной Африке[14]. В этом регионе, который я прекрасно знаю, мне предстояло сделать репортаж о белом носороге. Вам известна политика нашего Патрона: побольше криминала, публика это любит, но и о назидательных статьях забывать не стоит. Все почему-то полагали, что это животное — не Патрон, конечно, а белый носорог — уже исчезло с лица Земли, по крайней мере во Французской Африке. Мне предстояло убедить народ в обратном. Черкнуть парочку обзорных статей в исследовательском жанре, толкнуть речь в защиту Природы и редких видов животных, провести несколько классических атак против некомпетентного правительства, взять интервью у профессора Дюбернара, главного зоолога Музея, и т. д. и т. п.

Итак, я паковал чемоданы. Решив взять с собой небольшой металлический сундучок, стоявший на этажерке, забираюсь я, значит, на стул, он ломается, я падаю, и сундучок прилетает мне прямо в репу. У меня и сейчас еще, как вы можете видеть, на левом виске от этого шрам остался. В общем, какое-то время я пребываю в отключке, а когда, через несколько часов, прихожу в себя, то вижу, что лежу в постели, голова раскалывается от жуткой боли, а рядом сидит костоправ. Сидит и несет там что-то про радиографию, деликатно намекает на возможную трещину в черепе, словом, «успокаивает» как может.

Самолет давно уже улетел, и так как чувствовал я себя неважно, да и вещи все еще не были собраны, то решил перенести вылет на следующий день.

Наутро первым делом — радиография. Ни малейшей трещины, разумеется. Все в порядке. Я возвращаюсь домой и начинаю набивать пресловутый сундучок. Звонок в дверь: паническая телеграмма от моей сестры — исчез ее муж, вот уже два дня как не появляется.

Семья — прежде всего! Запрыгиваю в машину, лечу туда через добрую половину Франции, забегаю в дом — и нахожу своего придурка-зятя в постели со сломанной ногой. Пошел, оказывается, за грибами и упал в овраг. Идиотский несчастный случай, иначе и не скажешь! Естественно, высказываю сестре все, что о ней думаю, за то, что не сообщила об обнаружении мужа. Она возражает, утверждая — и это оказывается правдой, — что отослала вторую телеграмму, которую я действительно нахожу дома по возвращении. Так или иначе, день уходит коту под хвост. Но семья же — это святое!

На следующее утро, с рассветом, выезжаю в Париж, убеждая себя, что спешить-то, в принципе, некуда: носороги могут и подождать. Не успеваю войти в редакцию, как все на меня налетают: «Слышал новость?» — «Нет». — «Обсерватория с горы Паломар засекла некий приближающийся к Земле объект». Перелопачиваем архивы в поисках любых историй о летающих тарелках, шарах и прочих НЛО… И в тот же вечер, как вам известно, словно гром среди ясного неба, новое сообщение: «Сомнений больше нет: это летательный аппарат, звездолет». Какие уж тут носороги! Получаю приказ оставаться на месте и быть готовым в любой момент сорваться туда, куда будет нужно.

Проходит ночь. Обсерватории говорят, что объект уже не виден в небе. Куда же он делся? Русские обвиняют США в его конфискации, США отвечают в том же тоне. В десять утра приходит телеграмма из Банги: ночью в национальном парке Нделе приземлилась какая-то светящаяся сфера. Меня тут же пинками загоняют в кабинет Патрона.

«Не понял, Малетра, вы еще здесь? Это же ваш регион! К тому же вы и так должны были уже быть там! Боже правый, да я уверен, что все СМИ уже направили туда своих людей! Берите Дюрана в качестве фотографа, он предупрежден. Пошевеливайтесь, Малетра, пошевеливайтесь. Да, и вот что: попутно займитесь и носорогами!»

В шестнадцать ноль-ноль мы с Дюраном — уже в Банги. Тотчас же запрыгиваем в вертушку и летим в Нделе. Погода мерзкая, в любой момент может подняться торнадо. В Нделе прибываем уже затемно. К счастью, с недавних пор там приличная посадочная площадка с радиомаяком. На этой площадке — военные вертолеты (этих просто немерено!) и несколько самолетов. Бросаюсь к управляющему! Упс! Вот уже с пару часов как территория находится под военной юрисдикцией. Дальше прохода нет!

Проводим невеселую ночку в бунгало для туристов, вместе с Тироном из «Монда», МакАдамом из «Нью-Йорк геральд», Ямамото из «Аяши Шинбум» и т. д. На всякий случай у каждой двери военные выставили по часовому. Единственное развлечение — радио, которое сообщает, что в Париже — так как звездолет сел на французской территории — в эти минуты проходит международная конференция, и что уже собирается не менее международная флотилия бомбардировщиков и истребителей, готовая ко всяким случайностям. К счастью, обошлось без этих случайностей. А то кто его знает, что бы было?

Часов в пять утра, воспользовавшись непродолжительным, но мощным тропическим ливнем, я ускользаю. Местность мне хорошо знакома — пару раз я там уже бывал, — так что бегу прямо к хижине Мохаммеда, темнокожего мусульманина, когда-то служившего мне гидом. Неописуемая радость Мохаммеда сменяется мрачным унынием, едва я открываю ему свой план: нехорошо ходить туда, где злые гении, спустившиеся с неба, и все такое… В конечном счете, так как в прошлый раз я вытащил его из-под ног пробегавшего мимо разъяренного слона, он, тем не менее, соглашается, и мы отчаливаем.

Шлепаем по грязи в африканской глухомани под крики хищных животных и т. п. К этому я привычен. К чему не привычен, так это к сиреневому свету, вырастающему перед нами. Свету странного сиреневого оттенка, слегка мерцающему. Мы проходим горный хребет — и натыкаемся на сторожевой пост. Снова непруха! Бравый тиральер хочет насадить меня на пику, я ору во всю глотку — прибегает офицер. Следует обычная лекция о вредоносности прессы, затем офицер вдруг смягчается. Раз уж я здесь! Если желаю видеть. Еще бы я не желал! Я устремляюсь вслед за офицером. Мы преодолеваем другой горный хребет. Там, в долине, сверкая в лучах восходящего солнца, стоит марсианский звездолет. Забавно, скажу я вам мимоходом, что никто даже не усомнился в его происхождении — а ведь следовало бы!..

— Но обо всем этом вы рассказали в своем репортаже, и пока что никакого прокола…

— Подождите, все еще будет… Я продолжаю медленно продвигаться. Офицер какое-то время следует за мной, затем останавливается и исподтишка смеется. «С чего бы это веселье?» — спрашиваю себя я, но иду дальше. Один шаг, другой, третий. Бух! Падаю на спину, в грязь. Черт возьми, ну и удар!

Тут уже офицер подходит и все мне объясняет. Марсиане окружили место приземления невидимой электрической стеной, способной отбросить, не убивая, любое крупное животное. Я, конечно, взбешен — мог бы и предупредить, — но смягчаюсь, когда он протягивает свой бинокль.

Смотрю — и вижу марсиан. Их четверо, у каждого шесть рук-щупалец, круглая голова, две ноги. Но вы и сами все видели, по крайней мере — в кино.

В высшей степени раздосадованный, провожу там все утро. Со стороны Нделе доносится громкий свист реактивных самолетов, но ни один не решается пролететь над марсианами. Из летательного аппарата выбираются трое пришельцев, а вслед за ними — нет, глаза меня не обманывают! — человек, черный как смоль туземец. И он о чем-то с ними болтает, мерзавец! Определенно, болтает — все это сопровождается кивками, жестикуляциями рук, на которые отвечают жестикуляции щупалец, указаниями направлений и т. д. А я стою, беснуюсь и неистовствую. Не случись этой непрухи, возможно, это я бы сейчас разговаривал с марсианами!

Проходит день. Я не схожу с места, делю ужин с постовым, очень гордым в глубине души знакомством с «военным корреспондентом». К утру ничего не меняется, за исключением моего лица, распухшего от укусов москитов. Я возвращаюсь на свой наблюдательный пост. Марсиане — снаружи, у звездолета, и разговаривают, без конца разговаривают с этим проклятым туземцем! Он делает жест рукой, отступает практически до невидимой преграды и ложится в траву. Марсиане возвращаются на свой корабль. Проходит несколько секунд, затем — пфюиить! Звездолет поднимается в небо и исчезает.

— И вы не поговорили с этим туземцем? Но почему?

— Да потому… Впрочем, потерпите немного! Я уже заканчиваю.

Я устремляюсь к преграде, теперь уже несуществующей, бегу со всех ног, желая быть первым — и возможно, единственным на тот день, — кому удастся взять интервью у человека, который говорил с марсианами. Нахожу его без труда, обращаюсь к нему на местном диалекте и — увы и ах! Снова мимо кассы! Марсиане явно были телепатами! Туземец, который говорил с марсианами, оказался глухонемым!

Реванш марсиан ^{(в соавторстве с Жаком Бержье)}

Они еще об этом пожалеют!

Кто? Да марсиане, черт их дери!

Впервые они захватили Землю в самом начале нашего столетия — или же в конце прошлого, сам я точно не помню, но вы найдете все подробности в исторических книгах, и особенно — в «Войне миров» Г. Д. Уэллса. Они мало того что повсюду посеяли смерть и ужас своими треножниками, так еще и попрали все то, что составляло очарование нашей старушки Англии, доходя в этом варварстве до нарушения воскресного покоя и обезображивания своими ужасными машинами полей для гольфа. Не говоря уж о несчастной лисице, которую один вполне заслуживающий доверия свидетель, достопочтенный мистер Уизерспун, член парламента и нескольких королевских обществ, обнаружил обугленной тепловым лучом. Какой позор!

Поэтому, когда гипертелескоп с горы Паломар, что в США, обнаружил на их гнусной планете вереницу блестящих пятен, стремительно удаляющихся от терминатора, мы поняли, что вскоре нам снова придется иметь дело с этими космическими негодяями. Вот только на сей раз мы были готовы. Мы незамедлительно мобилизовали Королевские военно-воздушные силы, Королевский флот и даже отряды местной обороны. Мы информировали о наших приготовлениях Европейский Союз, Советский Союз и Соединенные Штаты Америки. Мы даже предложили одолжить им нескольких адмиралов запаса. У нас их переизбыток с тех пор, как старые, джентльменские морские сражения сменились этими ужасными битвами военных специалистов, в которых дозволены любые удары. Мы были крайне разочарованы: наши европейские соседи воспользовались этим, чтобы попытаться в который уже раз (разумеется, тщетно) затащить нас в свой Союз, Советы усмотрели в нашем предложении уж и не знаю какой капиталистический заговор, а США предложили нам восстановить Верховное Командование последней мировой войны — естественно, под американским руководством. Вот уж действительно: эти поселенцы ни в чем не знают сомнений!

Мы спокойно принялись ждать падения цилиндров, и к чести ополченцев следует сказать, что они никогда не ослабляли бдительности более чем на десять минут, которых им вполне хватало на то, чтобы выпить чашечку чая.

Увы, если мы достигли значительного прогресса с начала века, то и марсиане тоже, а кто-то из пришельцев, судя по всему, даже вывел знаменитую формулу E = mc2, так как они прибыли гораздо быстрее, чем мы на это рассчитывали, на борту десятков звездолетов с атомными двигателями.

Должно быть, у этих марсианских спрутов существует нечто похожее — о! крайне отдаленно — на наш славный традиционализм, потому что их первый звездолет приземлился на Хорселлскую пустошь, там же, где примерно за сто лет до этого упал их первый цилиндр. То была огромная металлическая штуковина продолговатой веретенообразной формы, державшаяся столь же прямо, как шпиль какой-нибудь церкви. В утреннем свете ее, возвышающуюся острой верхушкой над соснами, было хорошо видно даже с расстояния в пару миль.

Наши эскадрильи тотчас же поднялись в воздух. Как только радары определили их приблизительное место приземления, все жители в радиусе тридцати миль были эвакуированы. Мы не хотели повторять нашу прошлую ошибку и, несмотря на выступление некоего поедателя лягушек, требовавшего, чтобы с марсианами еще раз попытались вступить в контакт, были решительно настроены ударить первыми — атомными бомбами.

Но едва звездолет приземлился, как его окутало густым туманом, который — пусть ему и было далеко до тумана лондонского, этой британской особенности, которую тщетно пытается воссоздать Сан-Франциско — скрыл его от глаз наблюдателей. Похоже, марсианам тоже был известен способ запутать радары, и нашим отважным экипажам пришлось сбрасывать свои тактические атомные бомбы наугад — мы не хотели портить английский пейзаж более, чем то было необходимо.

Преисполненные надежды, мы принялись ждать, пока туман и радиоактивные испарения рассеются. Как мы узнали утром, звездолеты приземлились во всех уголках нашей планеты и стали объектами аналогичных атак.

Туман наконец поднялся. Марсианский звездолет был цел и невредим, но Хорселл, Отершоу и Уокинг оказались стертыми с лица Земли! В радиусе мили от звездолета сохранилась, однако, вся растительность. Эти проклятые спруты располагали защитным экраном! По всему миру повторилась та же картина, и даже водородная бомба, которую где-то посреди сибирской тайги применили русские, дала не намного лучшие результаты.

В последующие дни марсиане без устали трудились у своих звездолетов, которых в одной лишь Великобритании, как оказалось, село больше пятидесяти! По всей Земле захваченные поселения окружались кордонами войск, окопавшихся в наспех выкопанных бульдозерами траншеях. На шестой день на боковых поверхностях марсианских кораблей открылись люки, и оттуда вышли знакомые треножники, чуть более высокие, чем их «собратья» времен первого нашествия, которыми можно полюбоваться в Британском музее. Тотчас же выдвинулась на позиции наша артиллерия, ядерная и не только, ракетные пусковые установки были заряжены радиоуправляемыми снарядами, в воздух поднялись эскадрильи. Пришли в движение покрытые асбестом танки с двойной броней, разделенной вакуумной прослойкой — так называемые «термосы». И все мы, надев кислородные шлемы, замерли в ожидании свиста теплового луча и появления густых клубов черного дыма.

Но, как я уже говорил, с момента нашей последней с ними встречи марсиане тоже добились немалого прогресса, и мы, словно какие-нибудь французы, оказались не готовыми к их новой стратегии. На сей раз из треножников ударили не тепловые лучи, как при первом нашествии, но нечто иное — радиация, которая не убила вставших на ее пути, но погрузила в состояние глубокой каталепсии. Марсиане систематично — либо на триподах, либо на летательных аппаратах, напоминающих пресловутые «тарелки» — обошли, облетели всю Землю, и государства, одно за другим, пали под их натиском, а люди потеряли сознание. Эта каталепсия продлилась ровно две недели.

О том, что происходило в эти пятнадцать дней, мы можем лишь догадываться. Свидетелей тому не было, и все случилось столь быстро и внезапно, что никому даже в голову не пришло настроить автоматические регистраторы. Когда, спустя две недели после первой атаки, начали приходить в себя первые пострадавшие, все выглядело обычным, за исключением тел, коими было усеяно все вокруг… А марсиане улетели.

Сначала люди терялись в догадках относительно причин этого отлета. Кто-то даже выдвинул гипотезу, что это было лишь предупреждение, что марсиане, завоевав Венеру, потеряли интерес к Земле и хотели просто-напросто продемонстрировать свое могущество, предлагая нам тем самым удовольствоваться Луной и не заходить дальше. Действительно, ничто, похоже, не пропало, людские потери оказались практически нулевыми, и даже запасы пригодной для расщепления материи не были ни разворованы, ни приведены в негодность.

Мало-помалу проявился такой тревожащий факт: на Земле не стало больных. Разумеется, люди по-прежнему умирали от несчастных случаев, старости, сердечной недостаточности, некоторых видов рака, но случаев инфекционных заболеваний нигде больше не отмечалось. Тиф, чума, холера, оспа, даже простой грипп внезапно исчезли, улетучились! Медицинские лаборатории лихорадочно проводили одни анализы за другими. Повсюду, даже на дне Курильской впадины, брали пробы грунта. В какой-то момент стало очевидно: нигде — ни на суше, ни на море, ни в воздухе — не осталось ни одного патогенного микроба!

Негодяи! Теперь их замысел не вызывал сомнений: они вернулись, чтобы отомстить — не нам, но нашим самым могущественным союзникам, которые однажды уже вынудили их оставить нашу планету: добрым старым микробам.

Но они еще пожалеют об этом! Один из их летательных аппаратов разбился при отлете, и мы обнаружили в нем то, что откроет нам дорогу в небо. Мы располагаем безграничными средствами, и вскоре неисчислимый флот — на сей раз земной — появится над Марсом и Венерой.

И тогда наступит уже наш черед вершить возмездие. Последнее слово останется за человеком. Это так же верно, как и то, что я — У. М. Макинтош, генеральный секретарь Международного треста фармацевтических препаратов!

Человек, который захотел стать богом

Очень-очень давно, во мраке времен, за пределами людской памяти, существовал в Океане чудесный остров. Небо над ним всегда было голубым, и солнце сияло над многочисленными лесами, озерами и реками, полями и городами людей. Города эти поднимали к лазурному небу высокие, величественные сооружения и храмы с покрытыми золотом крышами. Народ там был красивым, мудрым и сведущим в магии. Над ним царили справедливые и спокойные боги. В главном храме столицы существовала школа Мудрецов, которые преподавали науки наиболее одаренным молодым людям. Среди них выделялся Хор-Атла. То был хрупкий юноша с блестящим умом, но речи его были суровы и горьки, а сердце источено сомнением и честолюбием.

Стоял прекрасный тихий вечер. Солнце только что исчезло за западным горизонтом, и звезды мерцали над пилонами города. Мягкий свет падал из окон, и воздух был нежен, как песня любви. Он дрожал от легкомысленного смеха девушек. Мужчины после тяжелого рабочего дня безмятежно наслаждались радостями жизни. На вершине Великой Пирамиды светящиеся квадраты отмечали зал, в котором заседал Совет Мудрецов. А Хор-Атла бродил среди апельсиновых деревьев, размышляя перед бесконечностью неба.

«Кто я? Что я? Каково мое призвание? И какое мне дело до привычных радостей? Я красив, я лучший на стадионе, любимый ученик Мудрецов. Почему все это меня не удовлетворяет? В моем сердце неутолимая жажда, и мой ум испытывает неутолимую жажду? Откуда идет эта жажда? Кем я буду? Царем, Верховным Мудрецом? А потом? Смерть? О ночь, к чему быть человеком, когда существуют Боги!»

Прошли годы. Хор-Атла постепенно поднимался все выше и выше по лестнице посвящённых. Он уже давно презирал игры на стадионе и улыбки девушек. Дни он проводил в близлежащих горах, медитируя, а ночи — за изучением священных текстов. Он был одинок в этом мире. И, мало-помалу, росли его знания и его магическая сила.

Годы по-прежнему утекали в обычном для Земли ритме. Хор-Атла был теперь почти стариком. Его знание стало огромным. Он хранил его в тайне и всегда работал в герметично закрытой комнате. В народе рассказывали, что по ночам он говорит со звёздами. Дети убегали от него в страхе, а с людьми он заговаривал лишь тогда, когда они обращались к нему за советом. Его советы всегда были хороши, и однако же никто не приближался к нему без содрогания. Глаза его были неподвижны и устремлены вдаль, будто ослепленные блеском сокровенной мечты, и, тем не менее, казалось, что они насквозь пронзают людские сердца. Коллеги по Совету страшились его речей, суровых и полных горькой, пессимистической мудрости. Да и в его собственной груди билось сердце мрачное и отчаявшееся, ибо не наслаждался он ни одной из радостей жизни.

Как-то ночью он нашел то, что искал так долго: магическую формулу, позволяющую подняться в места проживания богов. Так он попал в большой зал, расположенный за пределами пространства, в большой зал, в котором собрались боги. Они спали, утомленные своей вечностью. Из рук Хакну, верховного бога, выскользнула Книга Бытия, содержащая магические формулы, с помощью которых из первоначального Хаоса бралось нужное. Хор-Атла бесшумно приблизился, полистал книгу и отправил богов в небытие. Его охватила огромная радость. Его мечта осуществилась! Теперь бессмертие, всемогущество и всезнание будут принадлежать ему! Он жадно прочел все книги и узнал таким образом все тайны Вселенной. Он стал богом!

И тогда ему сделалось скучно…

Штриховка

Это ж надо быть таким дураком!

За мою уже достаточно продолжительную жизнь несносный характер не раз меня подводил, но никогда еще я так не жалел о вспышке гнева. Подумать только: в моих руках был секрет межпланетного общения, быть может, даже межпланетных путешествий… а я все разрушил, тупо, в порыве дурного настроения.

Это случилось уже довольно-таки давно. Три года тому назад, если быть точным. И вот уже три года я каждое утро встаю перед зеркалом и с горечью повторяю: «Жак Бернар, ты — осел!»

Ладно! Какой смысл плакать над пролитым молоком, как любила повторять моя старая тетушка. Вот как все было.

6 апреля 1955 года — будь проклят тот день! — явившись в институт, я сразу же отправился в чертежный зал. Накануне я оставил там целую серию крупных геологических профилей, которые нужно было скопировать на кальку и покрыть штриховкой. Чертежником у нас тогда работал — да и сейчас работает — весьма своеобразный тип, молодой кретин, напрочь лишенный инициативности, но превосходно выполняющий запрашиваемые чертежи. когда ты ему все подробно растолкуешь. Это безликое, предающееся грёзам, вечно сонное существо, преисполненное болезненной раздражительности. Не берусь объяснить, как ему вообще удается провести прямую линию, тем не менее, факт есть факт: он вычерчивает линии абсолютной прямизны с размеренностью автомата. Когда я вошел в зал, он как раз заканчивал штриховать последний профиль — с одной стороны его приоткрытого рта болтался высунутый от усердия язык, с другой торчал, словно приклеенный, вечный, уже погасший окурок.

— Вот, патрон, готово. Пришлось с полночи проработать, чтобы успеть к утру.

Он гордо протянул мне рулон чертежей. Я схватил его, развернул — и не сдержался:

— Кретин! Неандерталец! Питекантроп! Я же сказал: «непрерывная штриховка», диплодок вы безмозглый! А вы мне что сделали? Штриховку прерывистыми линиями! Да еще неравномерно расположенными! Точки, тире — и все это абы как! Точка, точка, черточка, точка, черточка! Черт бы вас побрал! Никогда не знаешь, когда поручаешь вам что-нибудь, что из этого выйдет! Боже правый, да вы мне сейчас все переделаете, и немедленно!

Я в ярости скомкал весь рулон и наклонился, чтобы бросить его в погасшую печь.

— Подождите, патрон! Похоже, я потерял один оригинал!

— Только этого не хватало!.. И какой же?

— Профиль большого карьера Дельпон!

Разгладив листки, я вытащил обозначенный профиль.

— Хорошо. Сделаете вот с этого. Только на сей раз без фокусов, или вылетите с работы к чертям собачьим!.. Да и вообще, — добавил я, уже смягчаясь, — как вы могли учудить такое?

— Не знаю, патрон. Работал поздно, похоже, задремал немного. Я был очень уставший, но знал, что это срочно и…

Мне стало жаль его, так старавшегося как можно лучше выполнить порученную ему работу, но получившего лишь нагоняй.

— А вот этот? Вы же как раз заканчивали его, когда я вошел.

— Ну так, когда я утром увидел, что у меня все остальные чертежи покрыты нестандартной штриховкой, то решил, что и этот сделаю таким же, чтобы все ваши фигуры выглядели одинаково.

Обезоруженный его простодушной искренностью, я расхохотался.

— Ладно, ничего страшного. Сделайте заново по черновым наброскам. А что касается профиля карьера Дельпон, то я занесу вам его после обеда. На утро вам хватит работы и с другими.

И я бросил рулон, снова уже смятый, в печку.

В тот день я был очень занят и совершенно забыл про свернутую в комок чертежную кальку, оставшуюся в моем кармане. В половине двенадцатого я покинул институт и отправился домой на обед. Я был весь на взводе — все утро пришлось принимать докучливых посетителей — и сердился из-за того, что не мог, за неимением иллюстраций, немедленно передать для печати уже готовую статью. Я пообедал в таком хмуром молчании, что в конечном счете жена поинтересовалась:

— В чем дело, Жак?

— В чем дело?.. Да в том, что этот идиот-чертежник снова принялся за свое! Вчера я отдал ему на штриховку несколько геологических профилей, и знаешь, что он сделал? Покрыл их точками и черточками, даже не упорядоченными! Вот, взгляни! Настоящая азбука Морзе, иначе и не скажешь!

Морзе? Меня словно обухом огрели! Неужели этот болван специально надо мной издевается? Тотчас же сложив салфетку, я поднялся в свой кабинет, взял «Пти Ларусс»[15] — я уже давным-давно забыл азбуку Морзе — и, положив перед собой лист бумаги, вооружившись карандашом, принялся изучать штриховку.

Мысль сама по себе была абсурдной, и я даже разозлился немного на себя, что теряю вот так свое время, даже хотел было встать и уйти. И почему только я этого не сделал! Сейчас бы я так себя не изводил!.. Но до трех часов особых дел в институте у меня не было, и мне пришла в голову забавная идея… Арман — чертежник — когда-то был скаутом и уж наверняка изучал азбуку Морзе. Кто знает? Возможно, подсознательно, в полусне, он написал нечто такое, что заинтересует моего старого друга Лебера, психиатра.

Но с какого конца подступиться к этой штриховке? В азбуке Морзе «B», черточка и три точки, прочитанная наоборот — три точки и черточка, — дает «V». Но я знал, в каком направлении этот типчик обычно рисует, как знал и то, что реверсивные знаки в Морзе встречаются не так уж и часто. Похоже, в последовательности знаков на кальке не было ни пробелов, ни разделительных символов, что упрощало задачу. Штриховка начиналась с группы из трех точек. Я принял в качестве отправной гипотезы, что речь идет о букве «S», и приступил к работе дешифровщика-любителя. Мои гипотезы были верными, и я довольно-таки быстро получил первую осмысленную фразу. По мере того, как я расшифровывал, росло мое изумление. Вот текст:

«…невероятное облегчение. Теперь, когда мы передали самые важные формулы, мы можем позволить себе кое-что объяснить. Если контакт вдруг прервется, ничего уже не поделаешь. С помощью уже переданной информации любая цивилизация, достигшая третьей стадии — каковой, несомненно, может считаться и ваша, раз уж вы используете для связи электромагнитные волны, — должна быть в состоянии построить аппараты, которые позволят вам добраться до нас.

Мы давно уже знаем, что вы существуете, что мы не являемся единственной разумной расой во Вселенной. Мы слушаем ваши радиопередачи. Мы умеем говорить как минимум на трех из ваших языков, но долго не могли понять ни единого слова. Наши филологи выявили их механизм, и мы могли строить сложные — и, безусловно, правильные — фразы, не понимая, однако же, их смысла! Затем как-то раз мы поймали ваши изображения. Как же мы были удивлены! Оказалось, внешне вы почти не отличаетесь от нас. И с этими изображениями пришло и значение многих слов: нам открылся совершенно новый мир.

С этого момента мы безуспешно пытались вступить в контакт с вами. Реальный полет к вам, возможный в теории, практически для нас нереализуем. Наша маленькая планета совершенно лишена тех элементов, о которых мы уже говорили, и которые, похоже, в избытке присутствуют у вас. И хотя мы знаем, также теоретически, что трансмутация элементов возможна, за неимением того, что вы называете ядерной энергией, мы не смогли реализовать ее на практике.

Мы пытались, пусть и без особой надежды, вызвать вас посредством электромагнитных волн, но наши энергетические возможности слишком малы, а ваши радиоприемники, похоже, весьма примитивны. Однако теперь, после открытия Псирта, ситуация изменилась. Психические волны Псирта распространяются не в пространстве, а в брииле, причем практически мгновенно. Для генерации этих волн требуются относительно маломощные источники энергии, но мы не надеемся, что вы уже сейчас сможете ими пользоваться, хотя мы и передали вам всю необходимую информацию, — не похоже, что ваша техника находится на достаточном для этого уровне развития. Впрочем, это не имеет значения. Мы с нетерпением — да еще с каким! — ждем вашего визита.

В течение многих месяцев мы пытались связаться с вами на волнах Псирта. Вы так на нас похожи, что нам казалось невероятным, чтобы и у вас тоже не нашлось индивидов, которые оказались бы восприимчивыми к этим волнам и поддающимися контролю, хотя такие люди и встречаются крайне редко. Мы пока еще не умеем передавать через эти волны звуки или же мысли, поэтому передаем черед длинные и короткие импульсы вашу азбуку Морзе. Да будет благословенен тот из вас, кому однажды пришла в голову мысль обучать этой азбуке детей по телевидению.

Но проходили месяцы, и мы уже начали терять надежду на то, что вы к нам прилетите. И вдруг, сегодня вечером, контакт был установлен! Это не вызывало сомнений. Контактная стрелка переместилась на циферблате, сначала подрагивая, затем — твердо. О мой незнакомый брат, с которым я сейчас говорю! Если бы вы только могли видеть сейчас нашу лабораторию! Тут у нас царит восторженное ликование! Вот и пришел конец нашей длившейся столько тысячелетий изоляции! Мы незамедлительно передали все теоретические формулы, необходимые для строительства звездолета, формулы, разработанные еще несколько веков назад, но так и не нашедшие у нас практического применения. Затем мы передали информацию, относящуюся к волнам Псирта. Теперь, когда мы трижды продублировали все эти формулы, у нас еще есть время — раз уж контакт продолжается, — все объяснить вам, поболтать с вами немного. О наши далекие братья, мы ждем вас без малейшей боязни! Ваша раса все еще воинственна, но мы ее не опасаемся — ведь на нашей древней планете практически нечего и расхищать! У нас есть только знания, которыми мы с радостью с вами поделимся.

Контакт все еще продолжается. На всякий случай я сейчас еще раз повторю все теоретические данные, относящиеся к звездолетам. Пусть G — это будет гравитационное поле, выраженное в…»

Машинально я поискал рядом с собой продолжение послания, но моя рука нащупала лишь полированную поверхность письменного стола. Вернувшись в реальность, я вскочил, стремительно сбежал по лестнице, запрыгнул в автомобиль. Я трижды проскочил на красный свет, взлетел по каменной институтской лестнице, позвонил. Как всегда, медленный, мне открыл вахтер. Я оттолкнул его, бросился в чертежный зал, приподнял крышку печки… Черная обуглившаяся масса, разваливающаяся при малейшем прикосновении — вот и все, что осталось от чертежей…

— А! Ищете те чертежи, патрон? Так я бросил в печку окурок — они и загорелись. Так как шел дым, я все затушил, раздавив пепел.

Идиот, кретин, моллюск! Я готов был его убить! Совершенно подавленный, я осел на стул.

— Вот ваши профили, патрон! Ну как, теперь все в порядке?

В порядке?.. Теперь-то, конечно, все было в порядке. Мне все же удалось спасти небольшой необгоревший фрагмент чертежа. Я дешифровал его, показал Дюран-Эрону, известному физику-теоретику. То оказались преобразования Лоренца!

Вот с тех пор я и терзаюсь сожалениями. Напрасно я повторяю себе, что это не моя вина, что я не мог знать, что какая-то неизвестная цивилизация с неведомой планеты какой-то другой звезды взяла себе в посредники этого жалкого тупицу, — я все равно продолжаю корить себя изо дня в день и, вероятно, не успокоюсь до самой смерти! Мне следовало сразу рассмотреть их получше, эти столь необычно заштрихованные профили, сохранить в качестве дубликатов! Так нет же — я вел себя как последний баран!

Армана мы выгонять не стали. Кто знает, вдруг когда-нибудь это чудо повторится? Я заваливаю его работой, чтобы он вынужден был уносить ее на дом, засиживаться допоздна. Мне пришлось даже вдвое увеличить зарплату этой макаке! Но этот идиот из кожи вон лезет, лишь бы не ошибиться: каждое утро он приносит мне идеально вычерченные, прекрасно заштрихованные, просто-таки безукоризненные чертежи!

Пращур

Жан-Мишель Дам потряс председательским колокольчиком, перерывая гул разговоров вокруг большого овального стола.

— Друзья мои, объявляю 45-ое заседание Административного совета «Общества по улучшению человеческой расы» открытым.

Некоторые из более молодых членов не смогли удержаться от улыбок.

— Передаю слово нашему другу Джону Дональдсону для доклада о нашей деятельности с 1960 по 1970 год.

Высокий и худощавый англичанин встал, поклонился и поправил кое-какие лежавшие перед ним документы.

— Джентльмены, последние десять лет были решающими для продвижения наших замыслов. Однако же, в начале этого периода, будущее представлялось нам в весьма мрачных красках. Холодная война могла в любой момент вылиться в войну реальную и тем самым надолго, возможно даже навсегда, разрушить наши планы. Нам пришлось пустить в ход все ресурсы нашего общества для того, чтобы дать понять лидерам наций, что военный конфликт может привести к расовому суициду. К счастью, наши усилия даром не прошли.

Материальный план был реализован на 110 %. Наши секретные лаборатории обнаружены не были. Правда, нам пришлось построить толстый и дорогостоящий экран вокруг калифорнийской, так как нашим… конкурентам наконец-таки удалось открыть нейтрино. Наш первый космолет тайно вернулся из системы Проциона, системы, которая располагает одной пригодной для жизни планетой, не требующей никаких трансформаций, и двумя другими, на которых нужно будет провести лишь незначительные работы по благоустройству. Наш друг, доктор Херманн Шабер, сумел более чем втрое увеличить обычную продолжительность жизни мышей и кошек. Опыты над людьми продолжаются, и, дабы не быть слишком оптимистичными, скажем, что цель уже видна. Вы все знаете, благодаря невероятной методике нашего друга доктора Леви наш генеральный секретарь излечился от рака печени.

Наши инвестиции также оказались крайне успешными, во многом благодаря экстраполятору стремлений нашего друга Джулиуса Кромлина. Прибыль за эти десять лет составила 125,412,501 доллар. Она была частично реинвестирована либо же потрачена на приобретение земель и недвижимости различными подставными лицами. Получили мы и несколько внушительных анонимных пожертвований, которые сможем направить на необходимые для реализации нашего плана начинания.

За эти десять лет мы поставили на с виду крайне скромные, но ключевые посты 1,723 человека. Благодаря нашим усилиям состоялось 32,612 свиданий, которые привели к 15,918 чистым бракам. Неудачи и провалы идут от тех представителей нашей расы, которые были выявлены слишком поздно и которым мы не смогли открыться. Установлены контакты со 166, 632 детьми доминирующего типа. 2,825,719 детей рецессивного типа находятся под наблюдением. Эти результаты, как вы видите, значительно превосходят все те, которых нам удалось добиться со дня основания нашего тайного общества в 1883 году до 1960 года. Но и их еще нельзя считать в полной мере удовлетворительными. О рождении многих детей нашей расы нам просто-напросто неизвестно, вследствие чего, разумеется, мы ничего не знаем и об их способностях. Серологические тесты, которые те из наших членов, что принадлежат к медицинскому сообществу, могли бы использовать для выявления этих детей, к сожалению, все еще не слишком надежны, да и потом, слишком велика опасность разоблачения кем-то, не входящим в число наших сторонников: в этом случае мы были бы вынуждены его устранить, что было бы аморально и могло бы привлечь к нам внимание.

Соотношение «м/ж» остается прежним: в чистых браках рождается примерно 600 мальчиков на 400 девочек. Конечно, оно сильно отличается от обычного соотношения, даже в случае скрещивания, но все это — тоже, потенциально, крайне опасное для нас, — скрыто тем фактом, что большинство этих детей являются незаконнорожденными и, соответственно, без труда затериваются в данных статистики. И это отрадно, так как наши конкуренты, пусть им еще и далеко до нас, отнюдь не глупы.

Есть и серьезная проблема: некоторые наши юноши испытывают отвращение к выполнению своей миссии. Они полагают человеческих самок низкопробными и скучными тугодумками, которых слишком легко завоевать. Как правило, так считают те, кому посчастливилось свести знакомство с женщиной нашей расы. Но я могу их заверить — я, который сам более тридцати лет женат на представительнице человеческого рода, — что иногда даже спокойнее иметь в спутницах жизни ту, которая не блещет особым умом. Таким образом, любые попытки нашей молодежи создать обособленный клан следует пресекать в зародыше. Нам еще далеко до 250 миллионов, которые являются тем минимумом, коего нам следует достичь, прежде чем сбрасывать — если мы того пожелаем — маску.

Оратор сел. Президент поднял руку.

— Доклад принимается? Нет возражений? Тогда я передаю слово Хуану Гомесу из Испании.

Встал невысокий смуглый мужчина с большими и пленительными черными глазами.

— После падения диктатуры Франко и возврата к Республике ситуация заметно улучшилась благодаря распущенности нравов или, по крайней мере, более слабому общественному давлению на независимые умы. План выполняется на все сто. В этом году мы рассчитываем на более чем три тысячи положительных родов.

— Карло Брольо, Италия.

— Ситуация также удовлетворительная, особенно на Юге и в Центре.

Один за другим высказались представители Франции, Англии, Германии, скандинавских стран, СССР, Китая, южноамериканских государств, Антильских островов, Полинезии и т. д. Когда настал черед США, все взоры устремились на Дональда Джонса. Атлетическая мощь сочеталась в нем с шармом киноактера, коим он и являлся, долгие уже годы оставаясь идолом для девушек и женщин всего мира. Он встал с несколько самодовольной улыбкой на губах.

— У нас также все в порядке: результаты превышают ожидания более чем на 10 %. Должен, правда, заметить, что я изначально нахожусь в более благоприятном положении, но и мои не столь удачливые коллеги тоже потрудились на славу.

— Сколько у вас сейчас? — поинтересовался кто-то.

— На данный момент — 544.

— Далеко ж вам еще, не так ли?

— Так мне всего-то тридцатник!

— Господа, господа, у нас все-таки рабочее заседание! — прокричал председательствующий, хватаясь за колокольчик.

— Что ж, — добавил он, когда смех в зале стих, — показатели, следует сказать, вполне удовлетворительные. Сейчас мы, согласно традиции, произнесем наш обычный тост. Завтра и в последующие дни соответствующие комиссии соберутся для подготовки нового десятилетнего плана. Следующее собрание пройдет в Мадриде в 1980 году.

Он нажал на кнопку вызова. Вошли официанты, толкая перед собой столики на колесиках, заставленные бокалами и шампанским. Разлив вино по бокалам, обслуживающий персонал удалился. Тяжелые герметичные двери закрылись.

— Друзья мои! — провозгласил председательствующий. — За Homo superior! За генетическую победу! И главное — за нашего Пращура, который сумел, живя в изоляции в мире, где наука еще не существовала, познать собственную натуру и в одиночку приступить к реализации плана, который и поныне пытаемся воплотить в жизнь все мы!

Все степенно выпили.

Оставшись один в опустевшем зале, председательствующий с минуту-другую с задумчивым видом созерцал картину, на которой был изображен еще молодой мужчина в старинном костюме, казалось, не сводивший с него живых глаз.

— Нелегко ему, должно быть, пришлось одному-то!

Затем губы его растянулись в улыбке.

— И однако это уж слишком! 1003! Даже интересно, удастся ли Дону Джонсу в итоге побить его рекорд!

Бог, который приходит с ветром

Глава 12

С’гами

Маэми только что бросилась с вершины утёса, не желая дальше нести свой позор и вести жизнь парии. Я попытался её от этого отговорить, предложил её уплыть вместе со мной на корабле торговцев из Небо за моря, туда где никто не будет нас знать. Она не захотела. Тогда я ей рассказал то, что мне объяснил Пьер, то, что я ещё не могу принять, хотя он никогда меня не обманывал. Она тоже не поверила этой фантастической истории. Тогда я её проводил на самую вершину Чёрной Скалы и держал её рукой до того момента, который она выбрала. Сегодня вечером я её похороню, и если жрецы захотят мне помешать, эх! жизнь меня теперь не волнует!

По словам Пьера Маэми и Мери умерли ни за что. Это было бы слишком ужасно, и я предпочитаю думать, что мы согрешили, что бог отвернулся от нас, чтобы помогать людям неба. Но наш неизвестный грех должен был быть очень большим, чтобы, вместо прекрасной Маэми, именно Мери, бедная Мери, дочь неба с белой кожей рыбы, была избрана богом, который приходит с ветром.