Избранные статьи; Черная Тетрадь; Материалы к биографии; История Кукунора Сумпы Кенпо

Предисловие

Сменяют друг друга века, зачинаются и уходят в прошлое эпохи, страны, народы, люди. Как бы ни была оригинальна, самобытна, неповторима и самоценна жизнь каждого человека, всегда есть место особо выдающемуся и героическому. Таковой была жизнь Бидии Дандаровича Дандарона — философа, ученого–буддолога, йогина, проповедника, продолжателя древней религиозной буддийской традиции.

С детства судьба Дандарона обрела черты необычайные: при рождении его признали перерожденцем видного тибетского ламы. Для Бурятии в среде буддистов это было редким событием. Еще более необычный поворот судьбы Дандарона произошел в 1921 г., когда его провозгласили Дхармараджей — Царем религии. Эти высокие знаки религиозного достоинства отметили семилетнего мальчика в период чрезвычайных событий: революция, гражданская война, обновленческие тенденции в буддизме, возрождение национального сознания в Бурятии. На таком резко контрастном историческом фоне начиналась жизнь молодого религиозного деятеля. Необычный религиозный статус Дандарона и катастрофические изменения в социальной жизни страны предопределили остроту и насыщенность его жизненного пути, на котором могла быть и быстрая физическая гибель, и моральный упадок, и бегство от вихря исторической драмы. Дандарон, не выбирая, ни от чего не отказываясь, прямолинейно двинулся по жизни, принимая все, что было предначертано при рождении. Ему удалось многое, может быть, все. Но с уверенностью можно сказать, что жизнь религиозного подвижника в стране атеизма по силам лишь человеку сильного характера, мощного темперамента и глубокого ума.

Собранные в этом разделе книги материалы не претендуют на полное описание его жизни. В нем собраны рассказы родственников, учеников, записи бесед с людьми, знавшими Бидию Дандаровича, его собственные рассказы о буддизме и о себе и архивные материалы из официальных органов. Разнородность материала предопределила строй повествования. Оно следует то биографическому жанру, то стилю канонических жизнеописаний (намтаров) буддийских подвижников, то чередуется с жестким слогом протоколов допросов следственных органов и постановлений прокуратуры. Художественное воплощение жизни Дандарона — дело будущего, здесь же собраны записи увиденного, найденного и услышанного, дабы не забылось и не исчезло.

Кроме биографии Дандарона приведены также и краткие сведения о жизни его предшественников: об одном из его предыдущих рождений — о Джаяг–ламе, настоятеле монастыря Чжампалин в Гумбуме, и о его коренном Учителе Лубсане Сандане Цыденове.

При рождении Дандарону сказали и затем постоянно повторяли: «Ты — Великий лама, мудрый и добрый. Ты принесешь много пользы живым существам!» Так говорили каждому, кого признавали перерожденцем; и, удивительно, программа позитивного внушения осуществлялась. Сказанное в детстве постепенно формировало характер, позволяло раскрыться во всей полноте способностям, давало силы преодолевать любые жизненные невзгоды. Жизнь Дандарона — ярчайший пример подобного самовыражения избранного независимо от условий жизни, в данном случае самых неблагоприятных. И он, действительно, совершил предначертанное: реализовал призыв «Тантра — на Запад!», распространил буддизм в СССР и утвердил сангху своих последователей. Созданию сангхи он посвятил последние семь лет жизни, это было его последнее и сокровенное деяние. Поэтому я счел необходимым рассказать кратко и о его учениках, большинства из которых уже нет в живых.

Проповедь Дандарона продолжила реформаторские тенденции в буддизме и оказалась созвучной тенденции сближения науки и религии, более чем на два десятилетия опередила приход тибетских лам в Россию с Запада. Дандарон прожил почти шестьдесят лет. Это немало для нормального течения жизни, но это катастрофически мало, если двадцать лет из них прошли в тюрьмах, лагерях и ссылках. И, тем не менее, он успел быть и буддологом — автором более двадцати статей и книг, и философом — создателем необуддизма, и религиозным подвижником. Но главное, что удалось сделать Дандарону, — это убедительно и ярко показать в обыденном течении драматической жизни, что в каждом человеке, а тем более в Учителе, заключена природа Будды. Он это сумел сделать так, что ученики, приложив должные усилия, увидели это в явности. Высокие нравственные и интеллектуальные идеи буддизма становятся благодаря жизни таких людей реальностью, становятся доступными и понятными. Без тени преувеличения можно сказать: благодаря Б. Д. Дандарону буддизм на западе России состоялся.

О прежних рождениях и линиях преемственности

Основная линия: Самантабхадра–Ваджрасаттва–Видьядхара.

Действенная линия. Легенда о строительстве ступы Бодхнатх.

Еще в прошлой кальпе, до Шакьямуни, в Непале жила одна женщина. У неё не было детей, и она дала клятву построить ступу, если дети у нее будут. Родила она троих мальчиков. Всю жизнь мать работала на царя бесплатно. Когда же царю пришло время платить, она решила все деньги потратить на постройку ступы. В постройке приняли участие и три её сына, помогали Черный Ворон и Белый Слон, руководил постройкой Ваджрасаттва[239]. Женщина не дожила до окончания строительства и умерла, став дакиней[240]. Когда ступа была закончена, Ваджрасаттва и божества делали согшод — ритуал жертвоприношения Учителю (санскр. гурупуджа). Все вместе, боги и люди, сидели за одним столом и могли видеть друг друга и беседовать. Ваджрасаттва во время согшода дал обет исполнить желания трёх братьев и всех участников строительства.

Первый брат пожелал родиться в Северной стране царём–покровителем Учения. Второй брат пожелал родиться в той же стране и проповедовать Учение. Третий пожелал родиться там же защитником Учения.

Эту историю в VIII в. рассказал царю Тисондэцэну Падмасамбхава, указав, что первый брат — это сам царь, второй брат — это индийский пандита Шантаракшита, а третий брат — Падмасамбхава.

Далее история повествует: Ворона и Белого Слона не наградили ничем. И тут Слон обиделся и дал обет переродиться в той же Северной стране гонителем учения (царь Ландарма); рождаться каждый раз там, где распространяется учение, и препятствовать ему и, в конце концов, родиться тогда и там, где будет распространён атеизм.

Ворон, услышав эти слова, тоже дал обет: родиться в Тибете монахом (Пэлгьи Дорже) и убить врага веры (Ландарму); рождаться каждый раз там, где распространяется религия, и защищать ее; родиться во времена атеизма на предмет возрождения учения. Предание считает, что Дандарон и был тем Черным Вороном.

Такова одна из легендарных линий духовной преемственности Дандарона. Ее еще называют коротко «Линия Троих Великих».

Есть еще одна линия преемственности, связанная с настоятелем монастыря Чжампалин в Гумбуме на севере тибетской провинции Амдо, известным под именем Джаяг–ламы.

Вималакирти (Dri‑ma‑med‑par grags‑pa), Индия, Вайшали (Янпачан);

Джаландхара, сиддха, Индия (он же Барбазин, ’Bar‑ba-’dzin);

Гьяи Цэнчен (rGya‑yi mtshan‑can) (rTa‑nag‑pa, Танагпа), Тибет, ньингма;

Дорже Сэнгэ (Ланританпа Дорже Сэнгэ, 1054—1123) (gLang‑ri-thang‑pa rDo‑rje Seng‑ge), Тибет;

Чже Лодой Гьялцэн (rje Blo‑gros rgyal‑mtshan), Тибет;

Чже Пёнсан Лэгшед Ньима (rje dPon‑bzang legs‑bshad nyi‑ma), Тибет, школа гелуг;

Лобсан Чжигмэ Чоглэ Намгьял (Blo‑bzang ’jigs‑med phyogs‑las rnam‑rgyal), Тибет;

Лобсан Гэндун (Blo‑bzang dge-’dun), Тибет, гелуг;

Тагпа Гьялцэн (Grags‑pa rgyal‑ntshan), Тибет;

Лобсан Даргье (Blo‑bzang dar‑rgyas), Тибет;

Агван Л одой (Ngag‑dbang blos‑gros), Тибет;

Лобсан Кенраб Тэнпи–нима (Blo‑bzang mkhyen‑rab bstan‑pa’i nyi‑ma), Тибет;

Кэлсан Цултим Тэнпи–нима (bsKal‑bzang tshul‑khrims bstan‑pa’i nyi‑ma) (ум. 1913 г.), он же Джаяг–лама, Тибет, кенпо[242] монастыря Чжампалин в Гумбуме;

Бидиядара Дандарон (Bidya Dha‑ra, Дандарон Бидия Дандарович) (1914—1974), СССР, Бурятия;

Лобсан Тэнпи Гьялцэн (Blo‑bzang bstan‑pa’i rgyal‑ntshan) (1916— 1990), Чжампалин, Гумбум, Тибет;

Лобсан Пэлдэн Чойкьи Ванчуг (р. 1991 г.), Чжампалин, Гумбум, Тибет.

Лубсан Сандан Цыденов (1841 —1922), учитель Дандарона, отказался выдать в 1915 г. маленького Бидию делегации тибетских монахов из Гумбума, предвидя иной масштаб судьбы и деяний своего ученика. Тибетцы вернулись на родину и спустя два года нашли другое рождение Джаяг–ламы в лице Лобсана Тэнпи Гьялцэна, которого стали считать Четырнадцатым Джаяг–ламой.

Существует еще одно устное предание, сохранившее, возможно, другую линию рождений Дандарона. Вот в каком виде ее сообщил нам сам Бидия Дандарович. При Шакьямуни было пятьсот архатов, среди них был архат Ваджракхая — таково первое рождение Дандарона по этой линии. При этом было сказано, что архат Ваджракхая был одновременно и первым рождением в этой кальпе Чёрного Ворона.

1. Архат Ваджракхая (бодхисаттвовское рождение).

2. Дорже Шан — пандита и йог.

3. Бодхисаттва.

4. Йог Дашибарбисан, VII век, укротивший Быкоголового духа, не имеющего бодхисаттвовской мысли, связав его железной цепью.

5. Бодхисаттва.

6. Йог.

7. Бодхисаттва.

8. Дарма Додэ (Дарма–Доди) — сын Марпа–ламы, XII век. Устное предание гласит, что Учитель Лубсан Сандан был Марпа–ламой, а Агван Силнам Тузол Дорже, отец Дандарона, — Миларэпой. Они поклялись всегда вместе распространять тантру. Этих троих, прежних и будущих, в традиции Дандарона принято называть Сумче (тиб.: gSum‑che) — Трое Великих. Тогда же реализуется мистерия борьбы Дарма Додэ, как йога тантры Чакрасамвары, с Ра–лоцавой — ямантакинским йогом. Эта мистерия должна была показать мощь Тантры Ваджрабхайравы и способствовать ее распространению в Тибете. Ра–лоцава побеждает, Дарма Додэ «погибает», сорвавшись с испуганного коня в пропасть; в итоге в Тибете начинает интенсивно распространяться Тантра Ямантаки. Дарма Додэ после поражения успел запретить своим ученикам мстить Ра–лоцаве, но они пытались убить последнего.

В XIX в. воплощением Ра–лоцавы был известный Алханайский йог Намнянэй–лама. Именно он сумел вывезти из Лхасы два сокровенных текста Ваджрабхайраватантры — Кьедрим и Дзогрим ученого и йогина Лхундуба–пандиты.

9. Бодхисаттва.

10. Йог.

11. Бодхисаттва.

12. Йог.

13. Гэгэн Джаяг–лама — настоятель монастыря Чжампалин в Гумбуме.

Возможно, в этой истории Дашибарбисан — это Пэлгьи Дорже, а Быкоголовый — убитый им царь–отступник Ландарма. Этот вариант линии преемственности мы относим к тому, который называем «Трое Великих».

Лубсан Сандан Цыденов — Учитель Дандарона[243]

В истории каждого народа периодически появляются фигуры, чья жизнь, как в фокусе, собирает его самые дорогие и специфические свойства, через которые каждый затем легко определяет себя в ряду других наций или культурных традиций. Таковым для бурят на переходе двух последних веков был Лубсан Сандан Цыденов.

Таинственность его жизни — почти тридцать лет созерцательного затвора, разрыв с официальной буддийской церковью, гордое достоинство философа в ответственных встречах, будь то с российским императором или с высоким ламой из Тибета, неожиданные национально–политические шаги в период гражданской войны, загадочное исчезновение в конце пути — все это окутывало имя Лубсана Сандана легендой. Эта легендарность истории его жизни усиливалась официальным запретом, когда в тридцатые годы только хранение его портрета грозило арестом. Почти ничего не осталось от рукописного наследия реформатора. Все, что нам известно — это скупые строки из архивов органов безопасности, перекочевавшие в инструктивные письма для атеистической пропаганды, и устойчивая устная традиция в среде духовных последователей Цыденова.

Национальное самосознание, чувство Родины неотторжимы от знания национальной истории, в спокойном ли или бурном течении которой всегда выделяются личности подвижнического склада, то есть те, которые воистину осуществляют подвижку событий и прежде всего сдвиг в сознании современников и потомков.

Вот такой могучей и возрожденческой фигурой является для бурятского народа, и не только для него, фигура неукротимого Хан–ламы — Лубсана Сандана Цыденова.

Мы изложим то, что сохранила память, документы и скудные записи бесед с гостеприимными жителями Кижингинской долины и в особенности с Анченом Аюшеевичем Дашицыреновым (1918–1992). Благодарим также уроженца Кижинги, религиозного художника Батодалая Дугарова. Народная память, традиция устного рассказа до сих пор являются удивительным элементом бурятской культуры, и посему можно надеяться, что материалы, которые мы предлагаем читателю, лишь начало в дальнейшем собирании сведений о замечательной жизни Лубсана Сандана Цыденова.

Лубсан Сандан Цыденов родился в Кижинге в 1841 г. в улусе Кижинга Хоринского аймака и был приписан ко двору Цыдена Балтуева, дочь которого была его матерью. Отец Лубсана неизвестен. По обычаю, как сыну незамужней женщины, мальчику дали родовое имя по имени отца матери — Цыденов.

Из уголовного дела, л. 10–12:

Лубсан в юном возрасте отличался необычайной серьезностью и замкнутостью, всегда сторонясь детских игр своих сверстников. Но однажды он позвал своих друзей по послушничеству и сам предложил им игру. Она была несложной и странной. Показав на небольшой куст в поле, он предложил кидать в него камни. Вначале игра увлекла их, но затем один за одним они оставили Лубсана и он один продолжал кидать камни. За этим занятием его видели до самого вечера. А на следующий день в том месте, где рос куст, обнаружили небольшое озеро с прозрачной и холодной водой. Его так и называют до сих пор — озеро Лубсана Сандана, точнее — ключ Сандана.

История с киданием камней происходила в Кижингинском (или Гусиноозерском) дацане. Он жил там в Хамбын–хурэ (дом–храм Хамбо–ламы).

В одной из комнат в дацане сидел маленький Лубсан и играл, ударяя деревянной палочкой о глиняный кувшин. Раздавались негромкие ритмичные звуки. Ламе, находившемуся рядом с Лубсаном, наскучила игра мальчика, и он приказал ему перестать забавляться таким образом. И что же: Лубсан продолжает взмахивать палочкой и ударять ею о кувшин, но пораженный лама не слышит никаких звуков. Присмотревшись внимательнее, он обнаружил, что мальчик бьет о кувшин, палочка проходит насквозь, не издавая никаких звуков, как будто кувшин стал как пустота, а тело самого Лубсана в сидячем положении парит неподвижно в воздухе над полом.

Об этом случае узнал весь дацан. А про Лубсана стали говорить, что он в столь раннем возрасте познал сущность шуньяты[245].

Кроме Кижингинского дацана Лубсан Сандан Цыденов обучался в Гусиноозерском дацане, где по освоении философского курса получил звание (гэбши), а затем и габчу. Особенно интересовался он тантрой и много времени проводил в созерцании.

Лубсан Сандан, уже будучи взрослым, жил в Хамбо–дацане, в одном из ламских домиков. Кажется, это было в Гусиноозерском дацане. Ему помогал один дедушка. Была осень. Дедушка устроился спать под навесом, у дацана. Вдруг видит: стоит голый человек, при этом идёт сильный и холодный дождь. Он кинулся в дом — горит лампада, лежат книги, а Сандана нет. В это время входит голый Сандан, кожа красная, замёрз. Объясняет: «Мы, люди, в доме живём, а животные — на улице. Я решил на себе испытать, как они в такой холод живут, что чувствуют». Так просто и буднично объяснил Лубсан Сандан, очевидно, непростое свое деяние.

Агади–лама (почетное имя Цыденова) был позван провести ритуал

Дамжана[246]. Старик, который звал его, повесил на главное месго икону с изображением Дамжана, поставил три балина[247] и все хорошо украсил. Когда вошел к нему Учитель Лубсан и увидел все так торжественно приготовленное, он смял балины, превратив их в комки теста, а икону Дамжана снял с алтаря, свернул трубкой и засунул в кольца сундука, сказав: «Для простого кузнеца этого вполне достаточно». Всем этим он сильно напугал старика.

Лубсан Сандан Цыденов был человеком неукротимого характера, гордым и решительным.

Профессиональный лама, человек философского склада ума, одновременно властный и склонный к суровой созерцательной практике, он на раннем этапе своей деятельности приобрел уважение лам и почитание верующих. Его ученость была столь выдающейся, что имя его стало известно и российским востоковедам. Когда он был в Петербурге[248], с ним как со знатоком буддизма стремились встретиться некоторые востоковеды, но Лубсан Сандан отказал им в приеме. А. М. Позднеев также слышал о Лубсане Сандане и решил его посетить, хотя его и предупредили, что Лубсан Сандан никого не принимает, но он пошел и, войдя в изгородь дома, никого не застал.

Позже они все же встретились. Об этом же словами архивного документа:

Во время интронизации императора Николая II произошел небывалый инцидент. В громадном Николаевском зале Зимнего дворца собрались многочисленные делегации от всех губерний России, от всех сословий, были там и иерархи религий. Когда в зал вошел император, все преклонили колена. И среди массы коленопреклоненных людей в гордом одиночестве высилась фигура рослого Лубсана Сандана Цыденова. Его дергали за монашеское одеяние, умоляли преклониться, но он продолжал стоять.

После торжественной церемонии министр внутренних дел И. Л. Горемыкин вызвал членов бурятской делегации и потребовал объяснений. Буряты представили дело так, что Цыденов от всего увиденного впал в шоковое состояние и поэтому не поклонился. На делегацию был наложен штраф. Сам же Цыденов, объясняя свой поступок в кругу бурят, произнес знаменитую фразу: «Духовный царь не кланяется царю мирскому!»

Выглядело это непоклонение эффектно, и ответ был запоминающимся и величественным. Но все было на самом деле проще, Лубсан Сандан исполнил правило Винаи: монах уровня гэлон не должен оказывать почести светским лицам.

Ко времени возвращения Цыденова из поездки в столицу относится удивительный документ — поэма «Лечу по небу», его собственные путевые впечатления. Она написана на старомонгольском языке и сохранилась в семье Баяртуевых — кижингинских родственников Дандарона. Доржема Баяртуева, двоюродная правнучка Дандарона, перевела поэму на русский язык, и это исследование стало ее дипломной работой. С ее разрешения приводим три фрагмента из этого поэтического сочинения Лубсана Сандана.

Вот впечатления от посещения Москвы:

И далее, о прибытии в Санкт–Петербург:

Лубсану Сандану в это время было 45 лет.

Из уголовного дела, л. 10–12:

Из уголовного дела, л. 10–12:

История жизни Тринадцатого Джаяг–ламы тесно связана с распространением буддизма в России на территории Бурятии. С ним был близко знаком Агван Доржиев (1853/54–1938). Именно он порекомендовал русскому географу и путешественнику П. К. Козлову (1863–1935) остановиться на подворье монастыря Чжампалин в Гумбуме и дал записку к настоятелю этого монастыря Джаяг ламе. В 1908 г. Тринадцатый Джаяг–лама и П. К. Козлов действительно встретились в Гумбуме.

Далее приведем пересказ устных историй о последних приездах Джаяг–ламы в Бурятию. Эти истории я слышал от Б. Д. Дандарона, его матери — бабушки Балжимы, от Бутидмы Мункиной, от Надежды Мункиной и от Б. Дугарова.

Когда в конце XIX века Джаяг–лама первый раз приехал в страну Намсарая (Россию), останавливался в каждом дацане. В Бурятии его просили дать ван (тиб. dbang, посвящение) Ямантаки, но он сказал: «Это будет в Кижинге, кто может и хочет, пусть едут следом за мной». Так оно и произошло. Среди присутствующих была мать Дандарона Балжима Абидуева.

В другой раз, когда также просили у него посвящение, он ответил: «У вас русские ученики есть?» — «Нет». — «Вот когда будут — дам».

Во время пребывания в Кижингинской долине написал сэржем (тиб.: gser‑bskyems, ритуал умилостивления духов местности) Бурол–баве — священной горе Кижингинской долины (букв.: Седой Отец. Другое название горы — Челсан).

Первая встреча Лубсана Сандана и Джаяг–гэгэна произошла в Кижингинском (Кудунском) дацане. Когда туда приехал Джаяг–гэгэн, все к нему шли, один лишь Лубсан Сандан не шёл. И они начали в пределах дацана переписываться. Пришёл к Лубсану в это время Агади–лама (брат матери Лубсана) и стал корить его: «Ты почему не идёшь? Иди!». Тот сделал вид, что идёт и стал одеваться. Выходя, Лубсан пропустил Агади первым, а сам неожиданно запер дом изнутри.

Они переписывались три дня. На четвертый день Лубсан Сандан всё же посетил Джаяг–ламу. Тибетец при виде входящего Лубсана встал, и они на равных поклонились друг другу.

Из архива по делам религии:

Отдельно от всех Джаяг–лама дал ван (тантрийское посвящение) Ямантаки Лубсану Сандану, который был старше его. Это происходило на тропинке около круглой горки, похожей на древний курган, по дороге на Соорхэ, где более двадцати лет созерцал Лубсан Сандан. В этом месте сейчас растут синие цветы мордовника (1987).

Последний раз Джаяг–лама приехал в Бурятию в 1910 г. Дал Лубсану Сандану последние наставления по Ямантаке. Очень быстро Лубсан Сандан обрёл возможность видеть Ямантаку. Просил Джаяг–гэгэна дать посвящение, чтобы разговаривать[249] с идамом, тот дал такое наставление и вскоре уехал. Уже в дороге Джаяг–лама сказал спутникам: «Вот, в этот момент, он уже разговаривает с идамом». Видеть и говорить с идамом — это два высших сиддхи в тантрийской практике. Один из учеников Лубсана Сандана тогда же смог увидеть его в виде Ямантаки, чем был страшно напуган.

Когда Джаяг–лама покидал Кижингу, его сняли с телеги, три раза пронесли по кругу и поднесли хадак[250], затем просили переродиться в Бурятии, на что он дал согласие. Умер в 1913 г. по дороге в Гумбум, где ему сооружен субурган.

Именно в первый приезд Джаяг–ламы в Бурятию зародилась идея реформы буддизма. В обсуждении принял участие круг лиц, в основном ламы Кижингинского и Чесанского дацанов, и два высоких тибетских гостя — Джаяг–лама и Акпа–гэгэн, друг и соратник первого. Инициатором реформы был Лубсан Сандан. Это ему принадлежит знаменитая фраза: «Дацан — это сансара».

Эрдэни Ламхэ, настоятель Чесанского дацана, был знаком с Джаяг–ламой еще до раскола. У него были два ученика: Санданэй–лама и Гуру Сорже, бывшие друзья детства. Гуру Сорже — один из самых активных противников реформаторского движения Лубсана Сандана. Противники реформы остались жить в дацановских домах и стали называться поэтому хошунами.

Последователи Лубсана Сандана стали называться балагатами (бурят, «балагат» — ставка).

Санданэй–лама, друг детства Гуру Сорже, который был дамдин–янсановским[252] йогином, во время разобщения решительно принял сторону Джаяг–ламы, в дальнейшем — активный балагат.

Энергия разделения уже была велика, когда в Чесанский дацан приехали Джаяг–лама и Акпа–гэгэн. Остановились они в доме у Гуру Сорже, каждый в отдельном помещении. В эту ночь в дацан прибыла неизвестная женщина необычайной красоты. Утром в дацане стало известно, что Джаяг–лама был у нее ночью, а Акпа–гэгэн не был. Поскольку оба были гэлонами (монахами, давшими в том числе и обет целомудрия), то часть лам во главе с Гуру Сорже осудила Джаяг–ламу, другая же часть лам отнеслась к происшедшему без осуждения. Оба же гэгэна относились всегда друг к другу дружески, с пониманием пути другого. Вскоре после этого сторонники балагатского движения покинули Чесанский и Кижингинский дацаны и сосредоточились в Шолутайском дацане к востоку от Кижинги. Шолутайский дацан стал главным дацаном балагатов.

Лубсан Сандан основал на правом берегу Кудуна, на склоне Кудунского хребта, против села Усть–Орот, обитель для созерцания, где, как было упомянуто, провел четверть века в окружении самых близких учеников. Опыт непосредственного ведения ученика учителем, акцент на созерцательной практике, уединенность жизни в сочетании с активностью по отношению к сансаре, освоение максималистских практик — стали нормой жизни новой общины. Им проповедовались и осуществлялись идеи махамудры. Практика и быстрейшая реализация посредством суровых, максималистских методов созерцания и поведения стали содержанием жизни балагатов.

Лубсан Сандан Цыденов был провозглашен Хозяином Трех миров, Царем религии — Дхармараджей. Он считал, что в меняющихся условиях жизни, в грядущем XX в., цзонхавинская форма учения будет нежизнеспособной, и выдвинул нетрадиционные принципы практики, внешкольные правила устройства сангхи, которые могли бы устоять в будущем и, главное, могли бы стать основой для распространения учения среди новых народов — на западе России.

Приведем сведения о Лубсане Сандане Цыденове и балагатах, найденные в архивах бурятской журналисткой Мирой Федотовой. Ее небольшая статья[253] ценна тем, что содержит выдержки из документов, уточняющие описываемые события и дополняющие устное легендарное предание суровой реальностью фактов.

Несколько иначе изложены события 1919–1921 гг. в официальных документах.

В период созерцания на Соорхэ ученики и лучшие художники из бурят построили Лубсану Сандану мандалу Ямантаки и дворец. Дворец был деревянным, ярко разрисованным, украшенным драгоценостями. Размер дворца был таков, что в него можно было вполне войти. Лубсан Сандан, когда дворец был готов, вошел в него, сел в центре и провел несколько часов в созерцании. Затем вышел, а дворец и мандала были по его приказу сожжены.

Среди последних рассказов о Лубсане Сандане есть один о его выходе из ямантакинского созерцания. Когда Бурятия, а точнее хори–буряты, были между Семеновым и «Большим красным» (большевики), Семенов требовал призыва молодых бурят в свое войско. Но Лубсан Сандан, чтобы спасти от призыва молодых людей, стал среди стариков распространять слух, что такой‑то, мол, объявил себя царем, считает бурят своими подданными и запрещает им вступать в войско атамана Семенова. В ответ на это на Соорхэ пришел отряд во главе с генерал–майором Корвин–Пиотровским. Лубсан Сандан был на Соорхэ совершенно один, он вышел из дома и сказал: “А! Так и должно быть. Закончив созерцание, я должен был покинуть уединение из‑за прихода войск”. «Ты почему мутишь народ?!» — спросили его. «Да, это я не даю вам людей. Не дам вам народ». «Тогда мы тебя арестуем». «Пожалуйста», — ответил Лубсан Сандан, и его посадили в телегу и увезли. Это было в 1920 г.

В тюрьме, куда был препровожден Лубсан Сандан, он не раз доставлял охране изрядные хлопоты. Сколько бы его ни запирали в камере, он неумолимо и непредсказуемо появлялся на крыше тюрьмы, никакие запоры не помогали. И однажды исчез из тюрьмы совсем.

Последним, кто видел Лубсана Сандана, был цыган. Цыган рассказал эпизод с вызыванием дождя[255]. Цыган знавал Лубсана по тюрьме. Когда же он его видел в последний раз на железнодорожном вокзале Верхнеудинска (Улан–Удэ), Лубсан Сандан преобразился, ему на вид было около сорока лет. Он сел в поезд, отходящий на запад. Цыгану сказал, что уезжает в Италию.

Считается, что Лубсан Сандан достиг сиддхи бессмертия и не покинул сансару. Было сказано, что в девяностые годы он придёт к ученикам Дандарона и будет учить их. К этому же времени предполагается снятие силы заклятия с ролана[256] Кижингинской долины, сокрытого до той поры под землей, под невысоким обо[257] в двух километрах за Ушхайтой (село Комсомол), слева от дороги, если ехать на запад из Кижинги в село Леоновку. По другой версии, обиталище ролана — в районе села Эдэрмыг.

Официальная версия, изложенная в уголовном деле Лубсана Сандана Цыденова, гласит, что он умер в возрасте 81 года 15 мая 1922 года от левостороннего плеврита в Ново–Николаевске в тюремной (или городской) больнице.

Вот скупые строки следственно–прокурорской переписки, по которой мы можем судить о некоторых дополнительных деталях жизни и последних днях Лубсана Сандана Цыденова.

Сандан Цыденов. Уголовное дело 5565С[258]

Архив министерства безопасности республики Бурятия

(Уголовное дело 5565С по обвинению Сандана Цыденова в распространении идей теократического государства среди бурят–монгольского народа)

«Лист 1:

Лист 2:

Лист 5:

Лист 6: (на бланке 2 отдела разведуправления при военном совете Республики)

Лист 7:

Лист 15:

Лист 16:

Лист 17:

Лист 18:

Лист 19:

Лист 21:

После высылки Цыденова из Хоринского аймака балагатское движение не затихло. Особенно много последователей было у Лубсана Сандана среди жителей Кижингинской долины. Между сторонниками Лубсана Сандана и хошунами возникла вражда. Среди бурят—балагатов выдвинулся Аюша Дашицыренов, чаще его звали просто Даша. Однажды балагаты заранее узнали путь следования отряда хошунов, сделали вооруженную засаду в лесу по дороге на Улзэту Соорхэ. Но Даша выступил перед собравшимися земляками со страстной речью и убедил их не начинать братоубийства. «Наше дело — двигать колесо Дхармы!» — сказал он, и кровопролитие удалось предупредить. Позже, повзрослев, многие из тех, молодых тогда, осознали мудрость и дальновидность Даши: избежали крови, а значит, избежали в дальнейшем мести детей и родни кижингинских родов друг другу. Дашу Дашицыренова потом называли «главой балагатов», имея в виду его авторитет среди светских последователей Лубсана Сандана. Даша был отцом Анчена Дашицыренова (1918–1992).

Учеником Лубсана Сандана был Гутап Дашицыренов, брат Анчена Дашицыренова и отец ныне здравствующего художника Батодалая Дугарова. Он родился на десять лет раньше Б. Д. Дандарона, в 1904 г., их связывало духовое родство. Гутап был известен как Дэмчог–йогин. Арестован в 1949 г., умер в 1951 г. Есть мнение, что он переродился в семье брата.

Сохранились некоторые рукописи и документы балагатского движения. Среди них: «Хвала (бур. мангал) Лубсану Сандану». Этот текст не редок и доступен;

«Манифест Лубсана Сандана» на монгольском языке, печать типографская, 30 см длиной. Текст содержит удивительные и смелые предсказания о будущем распространении тантры, о будущем цивилизации;

Есть три общие жёлтые тетради, написанные рукой Лубсана Сандана, местонахождение неизвестно.

Под названием «Лечу по небу» сохранились на старомонгольском языке поэтические воспоминания Лубсана Сандана Цыденова о его поездке в Санкт–Петербург на коронацию императора Николая

Перевод этого текста в 2003 г. в качестве дипломной работы «Творческое и духовное наследие буддийского деятеля Лубсана Сандана Цыденова» был защищен Доржемой Баяртуевой в Бурятском государственном университете. Три фрагмента из этой поэмы приведены выше.

О местонахождении принадлежащих Лубсану Сандану ритуальных предметах известно мало.

Чётки Лубсана Сандана Цыденова из бадиса (индийский орех) от Цывана Дорже (Комсомольского дедушки) были переданы А. И. Железнову. Танка «Мандала Ямантаки», принадлежащая Лубсану Сандану, попала в 70–х годах к Сергею Фаустову. Статуя Будды, металлическая, из алтаря Лубсана Сандана на Соорхэ находилась последние годы в Кижинге у Т. М. Лавровой. В июне 2004 г. замурована в Ступу Дандарона.

Статуя Цзонхавы из глины и папье–маше из этого же алтаря по волеизъявлению Ю. К. Лаврова в 2002 г. была передана составителю этой книги. Танки с изображением Хеваджры и Чакрасамвары, написанные в XIX в. специально по заказу Лубсана Сандана, с послевоенных лет и до 2005 г. хранились в алтаре Б. С. Мункиной (1923-2005).

Среди тех, кто давал Лубсану Сандану Цыденову посвящения, известны:

Акпа–гэгэн — коренной Учитель Лубсана Сандана;

Джаяг–лама — идамовский (по Ямантаке) Учитель, воплощение Падмасамбхавы;

Намнянэй–лама — один из его Учителей, перерожденец Ра–лоцавы;

Лама–ринбоши — дал Лубсану Сандану т. н. «жуд Ганжура» — право на чтение и практику всех текстов Ганжура;

Лама Жембал — дал посвящение в систему год.

Вот и все, что нам известно о Лубсане Сандане Цыденове. Не имеет никакого значения, жив он до сих пор, как говорит устное предание, или умер в 1922 г. в больнице согласно официальным документам. Его жизнь, образ, деяния претворились в реальность тех далеких лет и в наш сегодняшний день.

В заключение приведем удивительный факт: Лубсан Сандан Цыденов подписал протокол одного из допросов (см. выше) именем Сугада (санскр. Сугата), одним из имен Будды, удостоверяя этим понимание достигнутого и обращаясь к будущему: «Нет единичного сознания, нет ему предела, целое бытует как множество. Исчезнуть вообще невозможно, а тем более тому, кто при жизни знал эти принципы и жил ими». Поэтому столь жива среди последователей вера в то, что Лубсан Сандан, обретя сиддхи бессмертия, до сих пор пребывает среди нас и действует.

Рождение, родители, род Б. Д. Дандарона

Общепринята дата рождения Дандарона 15 декабря 1914 года, именно в этот день в Бурятии отмечали 80–летие со дня рождения Дандарона. Но сведения о дате рождения противоречивы. Вот несколько версий.

Со слов родственников.

Учитель воплотился в 1913 году, 12 ноября после полуночи в 5 час. 15 мин., или, по тибетскому календарю, 26–го числа первого зимнего месяца, была ночь.

В другой раз тоже родственники мне сообщили, что Дандарон родился в 1914 году, (13–14–15) декабря на чабанском гурте, не доезжая до села Усть–Орот, если ехать из Хоринска по долине Кудуна. Эта местность называется Сахюурты Бооридо — Подножие горы.

Несколько разнящихся друг от друга дат содержат архивные документы.

В процессе допросов Дандарона и в 1937, и в 1949 гг. многократно записывались даты рождения подследственного. Они поразительным образом не совпадают.

Данные о дате рождения и происхождении согласно материалам «Дела Дандарона» 1937 года

Следственное дело № 22896–37

Из анкеты арестованного

Из постановлениия об избрании меры пресечения и о предъявлении обвинения, г. Ленинград, 1937 г., 7 января

Из личного дела № Э-893.

Из Жалобы Б. Д. Дандарона (от 28.01.1955). Дело, хранящееся в архиве № П-289240

Дата 15 декабря 1914 года неоднократно упоминается в документах дела, но неожиданно в 1993 г. появились сомнения в ней. Они основывались лишь на одном документе: письме Бидии Дандаровича к Наталии Юрьевне Ковригиной от 15.03.1957 г. Вот цитата из него: «13.03 сего года был в собесе с целью узнать, могу ли получить деньги по справке о реабилитации. Там мне сказали: “Эта справка не Ваша”. Дело произошло таким образом. 18.08.1956 г. меня из лагеря выпустили на свободу. Выдали документ для получения паспорта, но в силу халатности и безграмотности работника лагеря дали справку, что я родился 15.12.1914 г. вместо 15.12.1916 г. Я сразу обратил на это внимание и сказал об этом начальнику. Начальник мне ответил, что если я хочу, чтобы были исправлены мои бумаги, то надо идти снова в зону. После стольких лет неволи сидеть добровольно еще неделю в тюрьме для меня было слишком тяжело. Я рассуждал так: какая разница, когда я родился — в 1916 или в 1914 г.; смерть придет и не будет считать мои годы. Отказался вернуться и в результате получил справку о реабилитации от Новосибирского военного трибунала. Там они смотрели архив, мои дела, где указано: Дандарон родился 15.12.1916 г. Сначала я не обратил внимания на это расхождение, но когда 13.03.57 г. я показал в собесе справку, они мне ответили: “Для того, чтобы получить деньги, необходимо, чтобы в документах совпадало все. Может, эта справка не Ваша, а Вашего однофамильца” и т. д. Поменять паспорт невозможно, и поэтому юристы советовали написать в военный трибунал, чтобы они исправили дату рождения на основании паспорта, я так и сделал. Теперь жду, не знаю, что скажут»[260].

Как основную я считаю ту дату, которой он сам придерживался в последние годы жизни и которую устно сообщили его ближайшие родственники: 15 декабря 1914 г.

Что же касается истинной даты рождения Дандарона, то вполне вероятно, что это та дата, которая упомянута в домашней записи семьи Баяртуевых, его родственников: «1913 год, 12 ноября после полуночи в 5 час. 15 мин».

Балжима Абидуева (1869–1973), мать Учителя, была сначала замужем за Дандаром Базаровым. У них было пятеро детей: Гудорже, Сундорже, Тугдорже, Артасыди, Монлам.

После смерти первого мужа Балжима переехала к родственникам в Сахюурты, где жил её брат Цыбик Дорже. Она жила у него во дворе, в маленьком домике на берегу Кудуна, на западной стороне реки. Там жили все ее ближайшие родственники.

Вскоре Балжима сошлась с Дорже Бадмаевым, тантристом, философом и поэтом (религиозное имя — Агван Силнам Тузол Дорже, 1867–1920), сподвижником Лубсана Сандана. У них было двое детей — Бидия и Дэмит (умерла 30.01.1997 г. в Кижинге). Дэмит была замужем за Санжимитыпом Мункиным (умер в марте 1997 года). Поскольку Бадмаев был ламой, Бидии дали фамилию, производную от имени первого мужа Балжимы Дандара, — Дандарон.

Перед рождением Бидии Дандаровича его матери приснилось, что в неё входит солнце. Когда Дандарон родился. Учитель Лубсан Сандан дал ему имя Ригзин, что на санскрите звучит как Видьядхара (Держатель Знания), или в бурятском виде Бидиядара, Бидия.

Потом ему дали имя Зида Базар, бурятизированное санскритское имя Читтаваджра (Ваджрный Ум). Уже в зрелом возрасте он использовал это имя для некоторых своих научных работ, подписывая их именем Читтаваджра.

Балжима Абидуева была ученицей Лубсана Сандана. Всю жизнь читала молитвы и мантры, созерцала Зеленую Тару и Чакрасамвару. Посвящение Чакрасамвары получала согласно традиционным правилам тантры — ночью тайно от всех пришла к Лубсану Сандану. Она сама в 1970 г. рассказывала об этом в противопоставление открытому дневному ритуалу посвящения, какой сама провела по просьбе В. М. Монтлевича и М. Ф. Альбедиль. Бабушка Балжима была знатоком фольклора, на ее многочасовых рассказах о йогах, сиддхах, ламах воспитывались дети и внуки. Нам довелось услышать лишь незначительные фрагменты ее сказаний от Бидии Дандаровича, от племянницы Бутидмы Мункиной и правнучки Дасармы. Это были волшебные рассказы о людях необычайных, в них угадывались индийские и тибетские прототипы джатак и намтаров знаменитых буддийских ученых и йогинов.

Когда Бидия Дандарович в 1970 г. познакомил нас со своей матерью, ей уже шел сто первый год. В черном монгольском халате и в черной шапочке с четками в руках она сидела рядом с алтарем на кровати, застеленной простым байковым одеялом. Такой удалось ее сфотографировать. Умерла Бабушка Балжима 3 декабря 1973 г., когда сын ее, уже в который раз, находился в заключении.

Вот краткие сведения об отце Дандарона. Они написаны суконным языком ведомственных документов начала советской эпохи, но, тем не менее, содержат точную последовательность фактов жизни Бадмаева.

Из Архива МВД Бурятской АССР

Во время последнего ареста Дорже Бадмаев заразился тифом, что и послужило причиной смерти. Умер он, действительно, уже после освобождения по дороге домой.

Тело Агвана Силнама Тузол Дорже на телеге привез на Соорхэ сам Лубсан Сандан. На Соорхэ была построена ступа. Частично она была разрушена в советское время, восстановлена учеником Б. Д. Дандарона Ю. К. Лавровым в 1992 г.

Дорже Бадмаев был единственным человеком, с кем считался Лубсан Сандан Цыденов. Со времени уединения Цыденова и особенно в период теократического движения балагатов Бадмаев становится соратником своего старшего по возрасту друга и Учителя. Они были тесно связаны узами духовного братства. Агван Силнам Тузол Дорже выполнял самые ответственные поручения. Так, по приказу

Лубсана Сандана он ездил к Пекинскому хутухте, перерожденцу Чанкье Ролпэ–Дорже (1717–1786) — известному буддийскому просветителю и йогину, и привез в Бурятию доселе не имевшую распространения особую традицию Хеваджра–тантры. Кроме того, из Монголии им были привезены редкие книги традиции ньингма, в том числе сочинения Нацог–Рандола (Лончена Рабчжампы, 1308–1363).

Дорже Бадмаев был человеком крутого нрава. Вот характерный эпизод из его взаимоотношений с одним из своих учеников.

Лубсан Дорже созерцал безрогого Черного Ямантаку — хозяина кладбищ и жил на Соорхе. Однажды он поехал на праздник, к утру должен был по приказу Учителя Агвана Силнама Тузол Дорже вернуться. Но на празднике он напился и стал показывать сиддхи: дул на листья крапивы, и те вяли. Потом совсем захмелел, и его повезли на телеге обратно на Соорхэ. По дороге его встретили и сказали, что зовёт Учитель. Он передал свое опьянение одному старику, и тот сразу упал мертвецки пьяным, Лубсан же поспешил на Поляну. В своём доме он обнаружил сброшенный наземь жертвенник и весь алтарь. Это сделал Учитель.

Лубсан Дорже бросился к дому Учителя, тот же избил его палкой до крови и прогнал прочь с Соорхэ. Все другие ученики видели это, многие его жалели и даже плакали. Лубсан Дорже переселился жить выше, на Аршан, а его духовные собратья носили ему еду. Но Учитель побил и их. Лубсан Дорже переехал еще дальше, к своему ученику — и тот был избит. Он поселился у художника Бату, тоже ученика Агвана, но и тот был побит. Тогда он уехал к своим родным в Читинскую область. Там и созерцал дальше.

Однажды кто‑то передал ему мешочек с топленым маслом от шамана, и пока он ехал, мешочек этот всё время дергался за пазухой. Он его взял в руку, но и в руках было трудно удержать. Лубсан Дорже даже пытался зажать его в зубах, ничто не помогало, мешочек все равно дергался. По приезде домой Лубсан Дорже сразу сделал светильник, заправил его маслом из этого мешочка, светильник исправно горел, и все наваждения прекратились.

Лубсан Дорже понял, что к нему привязался женский шаманский дух. Чтобы избавиться от него, Лубсан Дорже совершил ритуал необычайной эффективности — дордуг Сэндэмы (кладбищенский ритуал Львиноголовой дакини). Именно в это время в очередной раз шаман вселил в себя этот дух и вдруг страшно испугался и вскричал: «Я боюсь Лубсана Дорже!», и выпустил из себя этого духа; в воздухе запахло горелыми костями и кожей. Соученики Лубсана Дорже потом смеялись над ним, мол, против какого‑то незначительного духа ведьмы он применил такой мощный метод, что способен отбросить целое сонмище самых сильных вредоносных мар.

Когда Лубсан закончил, наконец, положенное количество созерцаний, он увидел в тот же миг, что его дом со стороны Учителя окружает радуга, и все случившееся с ним за последнее время прояснилось и стало понятным. Сразу поехал к Учителю, и Агван Силнам обнял его.

Учитывая свой преклонный возраст, Лубсан Сандан полагал передать титул Дхармараджи и духовное руководство общиной Дорже Бадмаеву. Но здоровье Бадмаева было сильно подорвано в тюрьмах, особенно во время последнего заключения в Чите, откуда в 1920 г. он вышел тяжело больным и вскоре умер. Его тело сам Лубсан Сандан привёз на телеге на Соорхе. Построили ступу. Был приготовлен громадный чан спирта «для бальзамирования». Рассказывают, что один бурят, думая, что в чане вода, зачерпнул ковш и выпил, после этого никогда ничем не болел.

Дандар Базаров (первый муж Балжимы Абидуевой) имел двух братьев — Дылыка и Цыдена. Дочь Цыдена Сырма дожила до семидесятых годов. Летом 1971 года незадолго перед смертью она вместе с Дандароном была на Соорхе — круглой поляне на отрогах Кудунского хребта, где созерцал долгие годы Лубсан Сандан. В той поездке на Соорхе были и родственники, и ученики Бидии Дандаровича. На Соорхе, рядом с фундаментом дома Лубсана Сандана провели ритуал сокшод. По дороге на Соорхэ около моста через реку Кудун была сделана памятная фотография. Это было последнее посещение Дандароном места отшельничества Лубсана Сандана.

У Балжимы Абидуевой и ее первого мужа Дандара Базарова было пятеро детей: Гудорже, Сундорже, Тугдорже, дочь Монлам и Артасиды. Сундорже и Тугдорже умерли в детстве. Очевидно, поэтому на допросе 6.09.1948 г. Дандарон упоминает лишь о двух сыновьях и одной дочери Дандара[261]. Гудорже женился, но детей у него не было, он взял приемного сына и дал ему свою фамилию. Ныне это Жандара Дандарон, доктор физических наук. Бидия Дандарович всегда был с ним в дружеских отношениях. Встречались они редко, но встречи были радостными и заполнены беседами о философии, длились они, как правило, далеко за полночь. Скончался Жандара Дандарон лет десять назад.

У Монлам было пять дочерей и сын Афоня Хамисов.

У Балжимы от второго мужа Дорже Бадмаева было двое детей — сын Бидия и дочь Дэмит.

Дэмит вышла замуж за Санжимитыпа Мункуева. У них родились: Бутидма, Нина, Надежда, Виктор и Дэма. Дэмит и Санжимитып прожили прекрасную и долгую жизнь. Санжимитып, активный колхозник, всегда бывший на виду в Кижингинском районе, был рослым человеком с открытым и мужественным характером. Во все годы гонений на буддизм в его доме жила Бабушка Балжима. Стоял алтарь, дом был открыт для всех буддистов и учеников Дандарона. Посещение их дома в Ленинзаме (русск. — Путь Ленина, восточный район Кижинги) было приятным и благоговейным актом паломничества для всех приезжающих в Кижингу учеников Бидии Дандаровича.

Бутидма Санжимитыповна Баяртуева и Дугаржап Гыргеевич Баяртуев — известные педагоги Бурятии. Бутидма преподавала литературу и получила звание заслуженного учителя Республики. Дугаржап Гыргеевич был директором средней школы в Кижинге. Родной брат Дугаржапа Ринчен Баяртуев долгие годы, будучи первым секретарем райкома партии, преследовал Дандарона, его учеников и не общался с семьей брата. Во время перестройки стал буддистом, вскоре умер.

Бутидма стала ученицей Дандарона еще во время Великой Отечественной войны. Она была его верным другом и сподвижником. Дом Баяртуевых в Кижинге всегда был открыт и гостеприимен для учеников Дандарона. Бабушка Балжима, сестра Дандарона Дэмит, Бутидма, ее сестры — Ирина, Надя, Дэма и дочь Бутидмы Дасарма составили мощную и сплоченную группу родственников и последователей Дандарона. Именно эти замечательные бурятские женщины создавали ту поразительную буддийскую и национально–бурятскую атмосферу вокруг Учителя, что так волшебно действовала на приезжавших с запада европейских учеников Дандарона.

Детские годы, Провозглашение, школа

В Бидии, сыне Дорже Бадмаева, Лубсан Сандан признал новое рождение своего недавно умершего Учителя Джаяг–ламы. Вскоре после рождения маленького Бидии из Тибета прибыла делегация тибетских лам, чтобы забрать его в Гумбум, ибо тибетцы также признали в Бидии перерождение гэгэна Джаяг–ламы — настоятеля монастыря Чжампалин в Гумбуме. Но Лубсан Сандан не отдал тибетцам маленького Дандарона, ответив им: «Он нужен здесь». И Бидия остался дома в привычной среде кочевавших вдоль поймы Кудуна родственников.

Из воспоминаний о детских годах сохранился лишь один эпизод. Когда маленькому Бидии было шесть лет, ему приснился сон, что ходит по улусам черный человек и собирает головы людей в мешок. Он рассказал об этом матери. А затем именно эти люди умерли от эпидемии, охватившей этот район Бурятии.

После смерти Дорже Бадмаева в 1920 г. Лубсан Сандан принимает решение провозгласить своим духовным наследником его сына Бидию.

В 1921 г. в возрасте семи лет, в шести километрах на запад от Чесана, в Шолутайском дацане Бидия Дандарон был официально провозглашен полным наследником духовной власти Лубсана Сандана и стал Дхармараджей.

Вот скупые строчки об этом событии.

Из Архива МВД

По иной версии, провозглашение Дандарона Дхармараджей произошло в Усть–Ороте. При въезде в село были сооружены ворота. В специально построенном небольшом храме семилетний Бидия сидел на 16 олбоках — специальных квадратных плоских подушках, употребляемых ламами для сидения. После ритуала и хурала собравшийся народ был приглашен к длинным столам под навесами, уставленным блюдами с мясом, печеньями, молочными изысками бурятской кухни и крепкими напитками — водкой и араком.

Об этом же событии несколько иным стилем:

Из отчета по НКВД: "Теократическое балагатское движение и бандитизм по Хоринскому аймаку в 1917–1927 гг.".

И сегодня еще в Кижинге живы свидетели этой церемонии. Их воспоминания разнятся незначительно. Со стороны же самого Б. Д. Дандарона найдено только одно.

Из упомянутой выше жалобы от 28.01.1955 г.

На церемонии провозглашения Б. Д. Дандарона Дхармараджей присутствовал тогда еще молодой, в будущем известный буддолог и китаист Б. И. Панкратов (1892–1985) со своей приёмной дочерью. От него в 1969 г. составитель этой книги впервые и услышал об этой церемонии. В частности, Борис Иванович рассказал о такой малозначительной, но характерной детали: дочь Бориса Ивановича во время ритуала нечаянно раздавила кузнечика, чем вызвала недовольство лам к смущению присутствующих.

Устное предание окрасило это торжество волшебными чертами сказаний о буддийских сиддхах и монахах. Так, рассказывают, что внезапно появившийся Лубсан Сандан поднялся в воздух, Бидия Дандарович ухватился за его волосы, и тот совершил с ним облёт долин рек Кижинги и Кудуна по кругу, показывая мальчику красоту родного края и тайны вековой предыстории, обращенной в будущее.

Кижингинская долина, населенная в основном бурятами, за исключением трех сел, где проживают старообрядцы, называемые «семейскими», всегда была средоточием буддизма и национальной культуры бурят. И в советское время, несмотря на разгром учения и разрушение дацанов, многие жители долины не скрывали своей веры. Кижингинцы гордились и дацаном, и учеными ламами, и тем, что именно на их земле возникло небывалое — попытка создания теократического государства, страны буддистов.

Никакие преследования не смогли вытравить память о Лубсане Сандане, за хранение портрета которого можно было угодить в тюрьму. Все прекрасно знали, что живет где‑то молодой наследник сурового Лубсана Сандана. С именем Дандарона связывали надежды на возрождение учения. Это отношение земляков, знание того, что судьба отметила его необычным и возвышенным призванием, всегда ясно осознавалось Дандароном. Ему, семилетнему мальчику, сказали: «Ты — Дхармараджа!», и он действительно был им. Он знал, что является перерожденцем Джаяг–ламы. Это знание проявлялось не только в стремлении быть знающим буддистом, соответствующим возложенному судьбой, но и в поведении, в манере говорить, в осанке, в свойствах глубокого ума, в удивительных и разносторонних способностях — в языкознании, философии, литературе, художестве (он неплохо рисовал), в поражавших всех проявлениях интуиции и даре предвидения. Дандарон никогда ни перед кем не склонял головы. Никого не боялся. Это была возвышенная прекрасная гордость Царя учения. За это его боготворили друзья и последователи, почитали простые верующие и люто ненавидели враги, кому судьба предначертала быть гонителями буддизма.

Буряты Кижингинской долины свято чтили свою землю и всегда верили в возрождение на ней буддизма. Один лама говорил: «В Кижинге разгорится пламя учения, Кижинга выше всего, пик учения». Тибетские гэгэны, беседуя с ламами, предсказывали в начале XX в.: «Кижинга в России и Бурятии — это как Уддияна в Индии, это — страна дакиней, источник йоги, Дхармы, выше которой нет. Это страна Ямантаки».

Почти нет сведений об отношениях Дандарона и Лубсана Сандана, кроме факта самого провозглашения. Сохранился в памяти рассказчиков лишь один эпизод: маленький Бидия подошел к Кудунскому ламе (Лубсану Сандану) и преподнес ему белый цветок. Агади–лама (другое имя Лубсана Сандана) сказал: «У тебя будут ученики, как этот цветок».

Об ученических годах Дандарона известно очень мало. Мальчиком Бидия Дандарович был учеником Цыден–унзада (запевала в хоре монахов) в Кижингинском дацане. Однажды тот задал ему выучить «Ганди лодой» — Благословение Манджушри. Но Бидия не успел выучить к сроку, и учитель стал порицать его, тогда мальчик схватил текст и съел. У него же он изучал монгольский и тибетский языки.

Светским наукам Бидия учился у стариков. Арифметике — у старика Шойнжура. Тот учил считать, складывать и вычитать. И скоро ученик стал считать лучше учителя. Тогда Шойнжур привёл мальчика к матери со словами: «Теперь находит он у меня ошибки, решает быстрее меня, больше мне нечему учить».

Некоторое время Бидия жил в Агинском национальном округе у брата.

В 1923 г. Бидия Дандарон поступил в Кижингинскую районную опорную единую трудовую школу в первый класс. Его учителями были будущий известный писатель Бурятии Хоца Намсараев и дипломированный учитель Хакчинов. 2 июня 1926 года он закончил четырёхлетнее обучение. В школу (в Кижинге) ходил пешком 7–10 километров из местности Шана, где жил в это время, в Ушхайту, недалеко от дацана. Здание школы сохранилось до сих пор, это перевезённое с территории дацана в Кижингу двухэтажное здание. В 1984 г. в нём размещалась машиносчётная станция.

Об обстановке, в какой жил в это время юноша Дандарон, говорит он сам; но нужно учесть, что это им было написано в лагерных условиях 1955 г.:

«В школу я поступил в 1923 г., и уже с 5 или 6 класса начались преследования меня и взрослыми, и моими товарищами. Меня звали “наследником”, всячески дразнили. У меня было много драк и. оканчивая школу, я уже понял, что жить мне в моем районе или даже в Бурят–Монголии будет невозможно, так как вытравить всё это из головы людей я не мог и люди были недостаточно сознательны, чтобы понять, что ребенок, которого кто‑то назвал наследником, здесь не причём».

Не удивительно, что ему пришлось переехать в Кяхту, где он продолжил учение в кооперативной школе.

Ленинград. «Дело Дандарона» 1937 года

Затем на короткое время он снова возвращается в родной дом, но в Кижинге Дандарону, которого верующие почитали как знаменитого перерожденца, а власти за это же преследовали, жить было невозможно. И он снова уехал в Кяхту. Там продолжил учебу, работал. Познакомился с Шулуновой Елизаветой Андреевной. У неё был парень, которому она нравилась. Однажды вечером Бидия Дандарович подкараулил его с огромной палкой и так напугал, что тот больше никогда не появлялся. Вскоре Бидия и Елизавета поженились[262].

Из показаний Е. А. Шулуновой в 1937 г.:

Прожив более пятидесяти лет под именем Леонид, сын Дандарона только в конце 80–х из материалов КГБ узнал, что его настоящее имя Леонард, данное ему отцом в честь Леонардо да Винчи.

Из письма Л. Б. Дандарона к В. М. Монтлевичу от 15.05.95 г.

Из письма Л. Б. Дандарона к В. М. Монтлевичу от 2.02.96 г.

В 1933 г. Бидия Дандарович поступил в Институт гражданского воздушного флота (ГВФ), современный Институт авиаприборостроения (ЛИАП). Параллельно посещал лекции на восточном факультете ЛГУ. Ко времени ареста в январе 1937 г. он был студентом 4 курса и жил со всей семьей в Авиагородке, барак 4, комн. 20.

Дандарон, общительный, остроумный, прекрасный рассказчик, начитанный и увлеченный историей монгольских племен, сразу попадает в кружок бурятской учащейся молодежи, находит друзей среди бурятского землячества Ленинграда.

Вот неполный перечень его знакомых того периода. Список этих лиц приведен в протоколах допроса Дандарона по делу 1937 г., и он лишь частично отражает его круг общения. Почти все его друзья и знакомые — буряты. Среди них его земляки: Галданжапов Ширап–Жалцан, 1914 года рождения — студент Института совправа, и Батомункуев Балбар, 1912 года рождения — курсант Военно–медицинской школы. С последним он был лишь знаком. Галданжапов же одно время, до осени 1935 г., жил в одной квартире с семьей Дандарона.

В этот период среди его знакомых выделялся Рандалон Цыден,

года рождения — курсант Школы связи РККА; их более, чем с другими, связывал интерес к истории Монголии и Бурятии. Среди круга знакомых был и Цыбанжабон — студент Института народов Севера.

Еще ранее, в 1935 г., Дандарон посетил Агвана Доржиева в его доме рядом с Буддийским храмом. Ученый лама и опытный политик устроил молодому соотечественнику настоящий экзамен, испытывая его осведомленность и в области буддийской философии, и в языках, и в истории. Знания Дандарона удовлетворили ламу, и он дал ему рекомендательное письмо к преподавателю тибетской филологии

А. И. Вострикову. Дандарон продолжил с Востриковым свое совершенствование в тибетском языке и литературе.

Интерес к истории Бурятии привел Дандарона в дом именитого бурятского ученого, профессора Цыбена Жамцарано (1880–1942). Последний раз до серии арестов он посетил его в июле 1936 года. В этот второй визит Жамцарано специально пригласил также и Цыбанжабона, чтобы познакомить двух молодых и одаренных соотечественников.

В эти две встречи с именитым ученым разговор шел исключительно об истории Монголии. Особенно много говорилось о знаменитом герое монгольского эпоса Гэсэре — символе независимости и свободолюбивого духа монголов. Жамцарано к этому времени уже был известен как ведущий монголовед и исследователь Гэсэриады. Эти беседы послужили поводом для дружбы и сотрудничества Дандарона в послевоенные годы с монгольским ученым Дамдинсурэном, в будущем академиком, чья научная деятельность в основном была связана с изучением эпоса о Гэсэре.

В этот период, когда минуло лишь 15 лет после образования Монгольской Народной Республики, воодушевление и энтузиазм национального подъема бурят–монгольского народа был высок. Темы народной культуры, истории государственного строительства, бурят–монгольского патриотизма были главными в студенческой среде бурят. Дандарон, наследуя две яркие тенденции — строительство бурятского государства, что шло от его учителя Лубсана Сандана Цыденова, и мощный заряд буддийской духовности, в лице Жамцарано встретил человека, которому обе тенденции были понятны и близки.

Жамцарано, сохраняя приверженность религии отцов, в свое время, в 1897 г. был отчислен из гимназии П. А. Бадмаева за отказ изучать Закон Божий. И в дальнейшем, уже будучи известным ученым и выступая против насильственной христианизации бурят, он считал, «что его народ, несмотря на малочисленность, имеет право сохранять и развивать свою национальную культуру, включая язык и буддийскую религию»[265]. В области национальной политики Жамцарано «допускал возможность создания единого союзного государства всех монгольских народов с центром в Улан–Баторе и видел в Советской России и Коминтерне опору в осуществлении этой идеи»[266]. Такие суждения Жамцарано не были лишь темой досужих разговоров. Будучи в двадцатых годах гражданином Монголии, он непосредственно участвовал в культурном и политическом строительстве молодого государства. Его позиция пятью годами ранее описываемых событий была охарактеризована следующим образом: «… в 1932 г. в журнале "Революционный Восток” упоминалось его имя среди проповедников “культурного панмонголизма”»[267].

Победа в 1921 г. монгольской революции и создание в 1924 г. Монгольской Народной Республики стали для Бурятии, родственной Монголии в культурно–историческом и этническом смысле, величайшим событием и мощным источником народной энергии. События в Бурятии и Монголии порой следовали синхронно, именно в это время, в 1919–1920 гг., в кругу Лубсана Сандана Цыденова возникает идея создания в Бурятии теократического государства.

Две встречи Дандарона и Жамцарано, очевидно, с большой долей вероятности были посвящены именно этим важнейшим темам — возрождению бурят–монгольской государственности и буддизму. Бидии Дандаровичу было 22 года, Жамцарано — 56. Самостоятельно или под влиянием встречи с именитым соотечественником Дандарон пишет в это время небольшую исследовательскую работу по истории монгольского государства. Она была записана в школьной тетради зеленого цвета в 24 листа и приобщена как вещественное доказательство к материалам дела 1937 г.

Наслышан был Дандарон и о профессоре Базаре Барадийне, но встречались ли они — неизвестно.

В начальный период ученичества мы, его буддийские ученики конца 60–х годов, зная лишь о том, что Учитель был в 1937 г. репрессирован, были уверены, что он пострадал как известный буддист. И лишь позже узнали, что обвиняли его за приверженность к идеям панмонголизма. Это было настолько далеко от наших сугубо эзотерических буддийских интересов, что казалось странным фактом биографии Бидии Дандаровича, увлечением его молодости. Но история последнего десятилетия, драматические 90–е годы в истории России, показали, что ничто в судьбе и интересах Учителя не может быть случайным, все отмечено знаком истины. И в начале XXI в. геополитический вектор укрепления государственности России совпал с осью так называемого пространства Чингис–хана. Панмонголизм с XIII в. драматическим образом навсегда связан с судьбой России. Ибо Россия как государство, родившись на пути из варяг в греки, затем расширилась и окрепла как многонациональная империя именно в направлении юго–востока, достигнув границ Маньчжурии и Тихого океана, включив в себя значительную часть империи великого монгольского завоевателя. К месту здесь вспомнить поздние высказывания Дандарона:

Студенческая жизнь семьи Дандарона в Ленинграде была насыщена общением с молодыми соотечественниками. Встречались у Дандарона. Судьба бурят–монгольского народа, его культура, перспективы развития и увлекательная и небезопасная тема бурят–монгольской государственности — вот лишь некоторые темы разговоров, длившихся часто заполночь. Чай, скромная закуска и часто вино украшали стол. Разговоры не были спокойными и отвлеченными. Подъем национального бурятского самосознания, яркие вехи прошлого: от Чингис–хана, Гэсэра до Сухэ–Батора и Джа–ламы — все волновало ленинградское бурятское студенчество.

В общении с друзьями сказывался характер Дандарона и тот неумолимый и мощный заряд, который он получил при рождении и особенно в семь лет: «Ты — Дхармараджа!». И он вел себя соответственно: спорил страстно и убедительно, проявляя властный и неукротимый характер, требующий не только слов, но и дела. Мы не имеем другого источника, кроме материалов дела 1937 г., чтобы представить жизнь Дандарона, его друзей и знакомых в этот период. Поэтому предоставим читателю драматические сведения допросов обвиняемых. Канва событий выглядит примерно так.

Дандарон, рослый и сильный, занимающийся в это время и спортом (он играл в волейбол), стал душой небольшой группы молодых бурят, увлеченных разговорами о возможном создании единого монголо–бурятского государства. Требуя от сотоварищей непосредственных действий, Дандарон рискнул организовать их в группу по конкретной разработке проекта национального государства. Время было неспокойное, уже прошло «Дело Кирова», Промпартии, наступал 1937–й год. Неизвестно, какова была причина ссоры Дандарона и его земляка Галданжапова. Но именно Галданжапов совершил роковой шаг, погубивший его самого и обрекший друзей на мучения в тюрьмах и лагерях. Вот как об этом рассказал на допросе в 1945 г. Балбар Батомункуев, когда понадобились дополнительные материалы по очередному делу Дандарона.

Архив ВЧК—ОГПУ—УНКВД СССР по Ленинградской области, 1937 г. Следственное дело № 22896 Том 2, с. 74–77

Протокол допроса свидетеля Батомункуева Балбара Намжиловича от 28 марта 1945 г.

Итак, 7 января 1937 г. Дандарон был арестован. Далее мы приводим фрагменты материалов следственного дела № 22896 1937 года, которое получило другой номер (№ 28378) в связи с реорганизацией органов внутренних дел в 1998 г.

Обложка уголовного дела:

Документ о первом аресте Б. Д. Дандарона

Постановление об избрании меры пресечения и о предъявлении обвинения

Протокол обыска

Анкета арестованного

Расписка

Протокол допроса

Архив, с. 29:

Постановление

Архив, с. 149–151

Протокол допроса Шулуновой Елизаветы Андреевны от 20 марта 1937 г.

Протокол от 25 марта 1937 г.

Архив, с. 172:

Протокол судебного заседания 3 июня 1937 г. военного трибунала Ленинградского военного округа по делу № 018

Архив, с. 197–200. Дело № 018

Архив, с. 201:

Определение № 00930/1

Эти мрачные страницы из архива ФСБ лишь немного приоткрывают завесу над тяготами невыносимых страданий узников конца тридцатых годов. Все было: и угрозы, и нравственные пытки, и избиения, и провокации, и обман. Бидия Дандарович показывал шрамы на шее и объяснял, что это следы пыток в улан–удэнской тюрьме. А потом спокойно добавлял, что, мол, встречал недавно этого следователя на улице и даже здоровался.

Из материалов военной коллегии Верховного суда Союза ССР по реабилитации Б. Д. Дандарона. Том 2, с. 277

Из протокола допроса от 9 декабря 1957 г. Колодеева Ивана Григорьевича, 1897 г. рождения, пенсионера. Том 2, с. 206—208:

Том 2, с. 212:

Но не все из работников НКВД тех лет отделывались легким испугом, как это случилось с Колодеевым. Такой ас массовых чисток и застеночных пыток, как Я. Е. Перельмутр, был расстрелян.

Приговор военной коллегии Верховного суда СССР от 16.03.1940 г. Том 2, с. 239:

Архивно–следственное дело № 966972 (с. 87–98).

Обзорная справка [о привлечении к уголовной ответственности следователей и иных работников УНКВД]

Под следствием находились также Н. М. Кудря и И. Д. Пятин — следователи, упоминавшиеся в «Деле Дандарона» 1937 года. Уточняющие сведения по «Делу» 1937 года содержатся в «Материалах проверки по архивно–следственному делу № 28378».

Материалы проверки архивно–следственного дела № 28378 по обвинению Дандарона Б. Д. и других П — 40771 Том 2, с. 220–222:

Протокол допроса обвиняемого Ринчино Балжинимы (г. Улан–Удэ, ноябрь 24 дня 1937 г.)

Это то письмо Ринчино к Дандарону, на основании которого в основном было построено обвинение против Дандарона Бидии Дандаровича. Подлинность письма не проверялась. По версии следствия, оно попало в руки Галданжапова и тот, поссорившись с Дандароном, передал его Батомункуеву для дальнейшей передачи в органы. Не исключено, что письмо Ринчино изначально было провокацией НКВД.

Письмо это приводится в машинописной копии из архивного дела с пометой «Верно: ПОМ ВП ЛенВО подполковник юстиции Хайкович». Подлинник — в архивном следственном деле № 2921–с Ринчино Б. Н. и др.

Проясняющие подробности драмы 1937 г., вносящие дополнительные штрихи к жизни Дандарона, находятся в допросах участииков и свидетелей по «Делу» 1937 г. и в документах 1956 г., когда готовился материал к реабилитации Дандарона, а также в документах 1958 г. при проверке данных о лицах, находящихся под особым политическим надзором.

Протокол допроса свидетеля 28 августа 1937 г. Архив, с. 205:

Далее Топыркин пишет, что узнал об аресте Батомункуева и о том, что он сознался в участии в контрреволюционной группе и что он «доложил мне о её существовании только под влиянием ссоры

с другими участниками контрреволюционной группы…. Батомункуев сделал мне сообщение и передал документы в целях самостраховки».

Дело № 018 1937 г. П — 40771 [судебное производство] (Начато 14.05.1937 г., разрешено в судебном заседании 3.06.1937 г.)

П — 40771 (судебное производство)

Из протокола судебного заседания 3.06.1937 г.

Из материалов дела по реабилитации 1958 г. Том 2, с. 303–304:

Допрос свидетеля Рандалона (г. Ухта, 23.01.1958 г.)

Дандарон, очевидно, так никогда и не узнал о роковом поступке Ширапа Галданжапова и, может быть, не знал и о роли Балбара Батомункуева и Рандалона в деле 1937 г. Вот странное место из его письма (№ 55) 11 апреля 1957 г. к Н. Ю. Ковригиной (в замужестве Климанскене), в котором он пишет о некоем лице, которого считал повинным в своем аресте в 1937 г.

Под следствием Дандарон находился в камере политической тюрьмы на улице Воинова. Однажды, по недосмотру надзирателей, он видел избитого до крови после допроса А. И. Вострикова. Вскоре Востриков там же в тюрьме скончался.

Была арестована и жена Дандарона Елизавета Андреевна, но затем выпущена.

К этому времени у них было двое детей: дочь Люба и родившийся

(7?) декабря 1935 года сын Леонид (Леонард). По выходе из тюрьмы Елизавета Андреевна дочь найти не смогла, Леню же нашла в одном из детдомов Ленинграда. Тщетны были её попытки узнать что‑либо об арестованном муже. С годовалым сыном она решила возвратиться в Сибирь.

Вот что пишет о последних днях своей матери Леонид Бидияевич Дандарон: «она доехала до дому в Аларском районе Иркутской области. Я точно не помню, как мы ехали в поезде. Затем она легла в больницу г. Черемхова. Я хорошо помню, как меня дядя по матери водил в больницу. Я помню ее огромные черные глаза на белом, как больничные стены, лице. Дальше идет полоса беспамятства.

Затем помню, как дядя увозил меня в Иркутск. Дядя завел меня в будку охранника моста и напоил из бутылки теплым молоком. Это было зимой. Я стал жить у тети Даримы. Ее муж был старшим братом отца и тоже был репрессирован. Я долго считал тетю Дариму своей мамой. Оттуда в 1943 г. отец увез меня в Кижингу».

Об этом же, но несколько иначе Леонид Бидияевич Дандарон вспоминал в мае 1996 г. в беседе с В. М. Монтлевичем:

Пути Любы Дандарон, первого ребёнка, затерялись. Как дочери репрессированного ей могли изменить фамилию. Бидия Дандарович уже после реабилитации 1956 года и даже ранее искал её, но безрезультатно.

Тюремная жизнь Дандарона известна лишь по кратким, но ярким эпизодам, о которых он сам рассказывал своим ученикам в 1966— 1972 гг.

В начале своего заключения, в 1937 г., Бидия Дандарович созерцал Ваджрапани. С ним в камере сидел заключенный, по национальности еврей, он очень боялся расстрела. Бидия Дандарович прочел ритуал и обнадёжил его, уверяя, что тот не погибнет. Наконец, настал день суда, объявили приговор — высшую меру, и тут же заменили на двадцать пять лет.

Во внутренней тюрьме на ул. Воинова (ныне снова улица Шпалерная) в Ленинграде политзаключённым давали книги из тюремной библиотеки. Так как она формировалась из конфискованных библиотек людей весьма образованных и интеллигентных, то богатство выбора было удивительным. Именно тогда Дандарон прочитал «Закат Европы» Шпенглера. Он ценил эту книгу за изложение идеи кармы народов и цивилизаций.

Кижинга, 1943 г.

Путь из политической тюрьмы Ленинграда лежал в Сибирь: в тюрьмы, пересылки и лагеря. Он попал как бы на родину, то есть в привычные климатические условия. Чрезвычайно крепкий по природе, Бидия Дандарович выдержал все тяготы многолетней сталинской каторги.

Сведений о первом лагерном периоде жизни Дандарона нам пока собрать не удалось.

Известно, что в 1941 г. он отбывал срок в Уссурийской области, в селе Ново–Никольское, откуда писал в трибунал ЛВО (Ленинградский военный округ) об уточнении срока, ибо в лагере оказался документ с указанием 10 лет, а окончательный срок в 7 лет ИТЛ нигде не значился. Он неоднократно подавал заявления об отправке на фронт, но всегда получал отказ. Вспоминая об этом, Бидия Дандарович рассказывал в 70–х годах: «Я понимаю, что любовь к Родине — это клеша. Но я ничего не могу с собой поделать, люблю Родину и за Родину стал бы воевать». Особенно он любил Кижингу. Часто рассказывал о решающей роли Кижинги и Кижингинско–Кудунской долины в распространении учения в России. В плане мистической географии упоминал он и о Шамбале: «Шамбала не имеет географического значения и есть понятие чисто духовное, страна духовная. Проповедь Калачакры была осуществлена самим Шакьямуни где‑то в Центральной Америке ещё до Индии».

После первой «отсидки» в лагерях Бидия Дандарович Дандарон вернулся в Кижингу в феврале 1943 г., освобожденный досрочно из‑за открытой формы туберкулеза[271].

Из беседы со старшей сестрой Дандарона Дэмит Дандаровной Мункиной нам известно, что «он вернулся в очень плохом состоянии здоровья, с ранами на шее и на груди».

По дороге домой Бидия Дандарович заехал в Баяндай и забрал сына Леонида и Нюру, старшую дочь Монлам, в Кижингу. Это было в 1943 г.

Вспоминает сын Леонид:

В это пребывание на родине Бидия Дандарович женился на Зундыме (1922–1987), она была родом из Кижинги. Зарегистрировали свой брак они в Томске. У них было пятеро детей: двое сыновей — Гунга Жалцан (р. 1944 г., врач, художник),

Гунга Нинбо (р. 1945 г., доктор физико–математических наук) и три дочери — Гунгарма (р. 1947 г., библиотекарь), Дунгарма (р. 1949 г., врач), Цимилма (р. 1953 г., медик).

В этот период Дандарон знакомится с ламой Гугапом Дашицыреновым, жившим в Кижинге на нелегальном положении. Может быть, это и есть лама из рассказа Леонида Бидияевича.

Гутап Дашицыренов родился в 1904 году, арестован в 1949, умер в 1951. Семейная традиция Дашицыреновых считает, что он снова родился в 1952 г. как Цыван Дашицыренов, в настоящем времени лама. Цывану Дашицыренову аграмба Гатавон гадал на чётках по дню его рождения и предсказал: «что он найдёт чинтамани и будет украшен джалцаном — победным знаком».

Первый раз Бидия Дандарович встретился с Гутапом в доме Мункиных. Увидев Гутапа, Бидия Дандарович сказал: «У вас на голове пятно Манджушри».

Гутап улыбнулся, ничего не сказав. У него действительно на макушке было пятно. Через полчаса Гутап ответил: «Вы обладаете удивительной интуицией»; на шкафу лежали книги, и вошедший Бидия стал о них говорить, не зная, что они там лежат.

Следующий раз они встретились южнее Кижинги, где Гутап созерцал несколько лет за ложной стеной. В тот раз Гутап поднес Дандарону хадак.

Когда Бидия Дандарович, будучи уже снова в зоне, узнал, что Гутап погиб в тюрьме, он сказал: «бедные кижингинцы».

Некоторые подробности жизни Дандарона этого периода изыскала бурятская журналистка Мира Федотова

Из письма к В. М. Монтлевичу 2,3 июня 1996 г. (см. приложение 2)

Но главное, что удалось сделать Дхармарадже Дандарону в этот период — это участие в восстановлении в СССР буддийской церкви: открытие в Читинской области Агинского дацана и постройка нового дацана в Бурятской АССР в районе Иволги.

М. Федотова приводит удивительный рассказ Манжап–ламы, полный гиперболизированных исторических подробностей о том, как удалось добиться открытия этих дацанов.

1943—1948 годы. «Дело Дандарона» 1949 года

Из Кижинги Бидия Дандарович нелегально уезжает в Томскую область, договорившись с Зундымой (вторая жена), что она приедет к нему и привезет детей.

Из беседы с Леонидом Бидияевичем Дандароном в мае 1996 г. в Улан–Удэ[273]:

Зундыма телеграфировала в Кижингу и, взяв детей, поехала обратно на родину. Примерно через полгода Зундыма, не дождавшись мужа, скитавшегося в лагерях, вышла замуж за Балдана Дорже. Скончалась Зундыма 17 июля 1987 года в Кижинге.

Леонид Бидияевич встретился с отцом только в 1956 г. после Тайшетской тюрьмы.

17 августа 1949 года Дандарон был вторично осужден за антисоветскую агитацию.

Устный рассказ родственников об аресте Дандарона по новому делу примечателен упоминанием одного из его именитых друзей. В это время в Улан–Удэ проездом на родину был будущий монгольский академик Дамдинсурэн, близкий друг Бидии Дандаровича по Ленинграду. Знакомство и дружба с Дамдинсурэном, безусловно, определились интересом обоих к эпосу о Рэсэр–хане. Дамдинсурэн долгое время не возвращался в МНР, ибо был там жестоко и опасно критикуем как восхвалитель «феодала» Пэсэр–хана. И вот, наконец, он решился вернуться. Дандарон пришёл на вокзал повидать его и проводить. Здесь он был снова арестован, прямо на перроне, и снова оказался в лагере. Так рассказывали о втором аресте Дандарона его родственники в 1971 г. Очевидно, этот рассказ отражает лишь один факт: Дандарон и Дамдинсурэн были знакомы. Что же касается ареста Дандарона, то более достоверны воспоминания его сына — Леонида Бидияевича: «На моих глазах рано утром зимой 1949 г. (точную дату не помню) на станции Юрга в Кемеровской области отца арестовали и увезли. Так что история о встрече моего отца с академиком Дамдинсурэном на вокзале и последовавшего ареста неверна»[274]. Вот сколь разнятся легенда и реальность совсем недалекого прошлого.

К сожалению, о подробностях жизни Дандарона в годы, предшествующие аресту в 1949 г., мы можем узнать только по материалам его «Дела». Вот некоторые из них.

Жалоба

Архив. Том 2, с.7:

Определение № 833, с. 146:

Когда Бидия Дандарович попал в тюрьму во второй раз, после войны, то сказал матери, что если попадёт в третий раз, то не выйдет.

В этот раз в зоне были совсем другие люди: продолжали отбывать наказание выжившие политзаключенные, появились военнопленные — европейцы и японцы, пополнились лагеря и представителями советской интеллигенции.

Он познакомился с отбывавшим срок Василием Эмильевичем Сеземаном, философом карсавинского круга из Вильнюса. Сеземан (1884–1963) — философ–евразиец, что особенно сблизило с ним Дандарона, был профессором и преподавал сначала в Каунасе, а с 1940 г. в Вильнюсе западноевропейскую философию, логику, эстетику. С 1910 по 1914 гг. Сеземан участвовал в издании журнала «Логос» — международном ежегоднике по вопросам культуры, редактировавшемся Ф. А. Степуном. Сборник был романтическо–славянского содержания, противопоставлявшийся европейской александрийско–эклектической культуре XIX в., с упованием на Россию, в которой, как писали авторы сборника, «пророческая тоска о новой правде звучит сильнее, чем на Западе»[275]. В 20–х годах Сеземан входил в руководство евразийской организации. Как евразиец был арестован в 1949 г. вместе с Л. П. Карсавиным. Вышел на свободу, как и Дандарон, в 1956 г. и также был реабилитирован в 1958 г. В дальнейшем, на свободе, Дандарон и Сеземан переписывались. Письма Дандарона к Сеземану, к сожалению, по сообщению Н. Ю. Климанскене, сожжены. О местонахождении писем Сеземана информации нет.

Блестящее эссе написал об этом периоде жизни Дандарона его ученик, советский индолог и философ, а ныне профессор Оксфордского университета Александр Моисеевич Пятигорский. Вот выдержка из этого эссе:

Во время войны у Дандарона появились первые ученики. Одной из первых его ученицей стала Бутидма Мункина (1923–2005), племянница, в будущем заслуженная учительница Бурятской АССР, она преподавала в кижингинской средней школе литературу. Близкое кровное родство не было помехой в их отношениях учитель—ученик. «Однажды в Кижинге был праздник. Народу — тьма. На склоне горы люди расположились живописными группами. Но среди такой массы людей мы, казалось, незримо чувствовали на расстоянии присутствие друг друга», — так вспоминала в 1981 г. Бутидма Санжимитыповна. Отношение буддистов, в том числе и родственников, к Дандарону определялось его высоким титулом Дхармараджи, как духовного владыки и наследника Лубсана Сандана Цыденова. В замечаниях к рукописи этой книги Л. Б. Дандарон (сын) пишет: «Применимо ли понятие “ученица” к Бутидме С. Мункиной? Она с детства была набожной и боготворила моего отца. Понятие “ученик", “ученики” возникло с появлением европейских последователей буддизма».

В лагерный период в зоне его учениками стали поляк Кокошка и два западных немца[276].

К этому времени Учитель закончил писать «Необуддизм», книгу о буддийской философии в связи с данными современной науки. Как раз началась репатриация иностранцев из лагерей. Решено было, что рукопись книги вывезет Кокошка. Для этого он специально поранил руку и под бинты запрятал листы драгоценной рукописи. Прошло много лет, Дандарон работал в Улан–Удэ научным сотрудником в БИОНе (Бурятский институт общественных наук). В институт прибыла делегация цейлонских буддистов. Среди прочих даров институту была подарена книга «Необуддизм» Зидда–базара. Это и был тот самый труд Учителя. Книгу просмотрел Б. В. Семичов, она была издана в переводе на английский язык, нашёл в ней какую‑то критику марксизма и порекомендовал хранить в спецхране. Это было ещё до 1965 г. Судя по всему, это был первый вариант ныне изданной книги Дандарона «Мысли буддиста», которую он заново написал в 1970 г.[277].

Годы лагерных скитаний сводили Дандарона часто с удивительными людьми. Таковыми были советские немцы. Среди них были историки и философы, образовался даже неокантианский кружок. Результатом этих общений стал цикл лекций "Взаимоотношение материи и духа" по истории европейской философии — две общие тетради по 96 страниц каждая, по две строчки в каждой клетке.

В 1972 г. обе тетради были изъяты во время обыска у А. И. Железнова, ученика Дандарона, и канули в архивах Улан — Удэнской прокуратуры или МВД. В 1983 г. чудесным образом черновой вариант тетрадей в объёме двух третей от всего материала после смерти Ю. А. Алексеева, ученика Дандарона, был передан Т. Сабишевой, приятельницей Алексеева, В. М. Монтлевичу. В начале 90–х обе пропавшие тетради вернули родственникам в Улан — Удэ.

В те же годы был написан труд по истории эстетики — 174 страницы общей тетради.

Среди заключённых друзьями Дандарона были и ламы всех возрастов. Общаясь с ними, он продолжал духовное буддийское образование и совершенствование в тибетском и монгольском языках.

Лагерная жизнь позволяла заниматься созерцанием. Процесс нравственного преобразования и очищения, а также обретение сиддх, по его словам, шел в тех условиях удивительно быстро. И всё же для подобных интенсивных занятий йогой не хватало питания — "хотя бы чашки бульона в день", — вспоминал позже Бидия Дандарович.

В зоне отбывали срок два старых японца, в коих мало кто мог бы угадать бывших опытных разведчиков. Их подготовка и мастерство проявились неожиданно. Учитель был старшим в группе из четырех человек. Работали на склоне сопки, зима. Внизу на склоне работали Ленька, блатной, и старики — японцы. Возник меж ними спор. Учитель услышал крики, увидел, как Ленька бросился на одного из японцев с топором, успел крикнуть: "Ленька, не смей!" — и увидел: топор летит в одну сторону, а Ленька уже лежит. Подбежал, тот лежит как без сознания, капля крови у носа. Испугался за стариков, ведь убийство в зоне. Но они его успокоили: "Сейчас очнётся".

Однажды Дандарона послали переводом работать в женскую зону. Это считалось довольно опасным, ибо о женской жестокости в лагерных условиях всем было хорошо известно. В первый же день к нему подошла женщина и предупредила: "Ты выбери себе жену и скорее". Противное грозило женским насилием, искалечиванием и даже смертью. Он выбрал — и в зоне у него была "законная" жена.

В зоне произошла встреча Дандарона с одним из сионистских лидеров, неким Гинзбургом (?), в дальнейшем, в конце войны, он был репатриирован прямо из зоны на Запад. Ознакомившись, благодаря Бидии Дандаровичу с буддизмом, Гинзбург заявил примерно следующее: "Ни коммунизм, ни капитализм Запада, ни христианство и мусульманство не составляли и не составят для нас, сионистов, сильного врага и не смогут противостоять нам. Только в буддизме я вижу нравственную и идейную силу, которая может воспрепятствовать мировой победе сионизма". Позже Б. Д. Дандарон говорил, что рано или поздно сионизм будет враждебен буддизму и столкновение неизбежно.

Москва, 1956–1957 гг.

В 1956 г. последовала реабилитация, полностью аннулировавшая все нелепые обвинения, снявшая судимость и восстановившая Бидию Дандаровича Дандарона во всех правах.

Приводим документы официальных органов, предшествующих реабилитации.

Справка

Извещение № А-301

Архив, страницы 234–235:

Определение № 00930/1–37 Верховного суда Союза ССР

Определение N" 833

В 1957 г. при подготовке материалов по реабилитации Бидии Дандаровича были допрошены его знакомые по Ленинграду в 1937 г., их имена расширяют сведения о круге его знакомых той поры.

При допросе все дали нейтральные отзывы о Дандароне.

После освобождения Дандарон, по праву считавший себя знатоком буддизма и тибетской филологии, желал найти работу именно такого профиля. Он приехал в Москву и пытался устроиться на работу в Институте востоковедения АН СССР. По словам Леонида Бидияевича, ему такую работу даже предлагали. Тем не менее в Москве он жил нелегально.

В 1956 г. встретился с сыном Леонидом, за судьбой которого внимательно следил, настоял на получении им высшего образования.

Леонид приезжал поступать в МГУ, но не прошел по конкурсу. В 1957 г. поступил в Пединститут в Москве. Тогда же Бидия Дандарович водил его к Свирским, в доме которых жил в Москве, а также к профессору Н. С. Познякову — химику, бывшему белогвардейцу, с которым познакомился в зоне. Последний запомнился Леониду своей благородной внешностью. "Профессор Позняков удивил меня интересом к бурятским народным песням. По его просьбе мне приходилось исполнять некоторые песни. Профессор очень внимательно слушал" (из замечаний Леонида Бидияевича Дандарона к рукописи этой книги).

В Москве Дандарон жил в семье Владимира Павловича и Марии Алексеевны Свирских. Они к этому времени были уже пенсионерами. Их квартира почти на семь месяцев стала прибежищем Дандарона. Он занимал небольшую комнатку — фотолабораторию. В квартире была большая библиотека, вся атмосфера была пронизана покоем и уютом, здесь был и рояль, и картины на стенах, скульптуры. Круг знакомых Свирских, в который окунулся Дандарон, был кругом интеллигентных русских людей, окруживших его вниманием и заботой. Он стремился в это время, опираясь на знание буддизма, тибетского и монгольского языков, устроиться на работу в Институт востоковедения. О нем неожиданно узнают в Ленинграде, вспомнив, что именно он был автором оригинальной работы по монгольскому эпосу "Гэсэриаде". Он едет в Ленинград, где его принимает директор ленинградского отделения Института востоковедения академик Иосиф Абгарович Орбели. Снова возвращается в Москву и читает, читает, читает. Ждет обещанного в Ленинграде места в институте. Все это его воодушевляет и придает стимул к работе. Дандарон все время проводит в Ленинской библиотеке, штудируя философию Запада и Востока, восполняя неутоленный голод познания.

Здесь, в Москве, Б. Д. Дандарон знакомится с Наталией Ковригиной, приемной дочерью своего друга по лагерю профессора Василия Эмильевича Сеземана. Знакомство произошло в октябре 1956 года. Между Ковригиной и Бидией Дандаровичем завязываются необычные отношения. Со стороны это могло показаться страстной любовью, но родившаяся из их отношений переписка говорит, что Дандарон видел в Наталии Юрьевне не просто любимую женщину, а сподвижницу йогической буддийской практики, без которой невозможно реализовать высшие степени достижения согласно ануттарайогатантре. Особенно его поразило, что ей, как и ему, в видении являлся образ, который в письмах он называет Юношей на орле.

В последующих письмах Б. Д. Дандарон отождествляет образ загадочного юноши со знаменитым индийским йогином VIII в. Падмасамбхавой. Падмасамбхава, родом из Уддияны, сыграл значительную роль в распространении тантры в Тибете (система Хаягривы) и в создании старейшей буддийской школы ньингма. В Лаосе, Бирме, Таиланде есть иконографический мотив юного божества верхом на священной птице Гаруде. Обычно сюжет соотносят с индийским Вишной. Соотнесение же образа юноши верхом на Гаруде (орле) с Падмасамбхавой — индивидуальное видение Б. Д. Дандарона, совпадающее с редко встречающимся сюжетом школы ньингма. С буддийской точки зрения, такое видение свидетельствует, что одна из линий духовной преемственности Дандарона восходит к Падмасамбхаве.

Они виделись недолго — месяц в октябре 1956–го и две недели в январе 1957 года. Но впечатления от этих встреч были столь велики, что породили у Бидии Дандаровича страстное стремление общаться постоянно. Он реализовал это через письма, которые писал иногда по два на день. В первом же письме Бидия Дандарович определил содержание переписки и личные побудительные причины, позволившие превратиться в объемистый философско — лирический роман в письмах. Он сознательно планировал превратить эти письма в длительную беседу с любимым человеком. Вот одно из них.

Образ жизни Дандарона в этот период был подвижническим, он торопился наверстать упущенное. Дни проводил в библиотеке, вечером до поздней ночи читал или писал письма Наталии Юрьевне. Он как бы запасался знаниями впрок. Обогащение знаниями и любовь поглощали его полностью, о чем он пишет так: "Наука и Наташа; потом, видимо, появится процесс совершенствования — сосредоточение. Не хожу ни в кино, никуда". В этот период накопления материала к созданию новой буддийской теории Дандарон нуждался в оппонировании. Но его не было, не было ни в лице коллег, ни в лице противников; но была Наталия Юрьевна, и весь заряд интеллектуального созидательного запала обрушился на нее: "Не писать мне трудно, ибо голова заполнена идеями, которые необходимо изложить на бумаге, но зато здесь требуется колоссальное время для доставания еды и примитивного одеяния. Если окажусь на воле [Дандарон еще не был реабилитирован], я, несомненно, буду писать; если не издадут в СССР, а это будет именно так, то буду рукописи отправлять за границу. Для всего этого не требуется мне ни Ленинград, ни Москва. Тогда я буду настоящим отшельником (анахоретом)"[61; 260].

По своему характеру Дандарон был, безусловно, максималистом; и это не взгляд со стороны, это — самооценка. "У меня с детства был решительный характер. Чтобы добиться поставленной цели, я не останавливался ни перед чем"[23; 114]. "Ты права, я должен идти к цели, к йогической практике; если не смогу сделать этого, то не хочу бесцельно жить, как живут или жили два с половиной миллиарда людей. Если я буду ученым — философом, учение которого будет известно всему миру и принесет много пользы, и то этого недостаточно, чтобы жить"[15; 86].

Хотя идеи необуддизма были в общих чертах развиты в работе, что вывез на Запад Вольдемар Кокошка, Дандарон продолжает новое переосмысление древнего учения: "Несмотря, однако, на то, что основа мира представляет собой нечто непонятное, ум человека не может успокоиться на таком признании и делает попытки осмыслить эту основу, представить ее совершенно определенным, наглядным образом. Но на самом деле это представление не осуществимо: наглядное представление бога приводит к противоречиям. Однако основатели теории (системы) необуддизма вынуждены строить свою метафизическую теорию, которая может объяснить происхождение мира и совершенство атмана, не впадая в противоречие с современной наукой… Это — моя "система", она может выдержать испытание в том случае, если способна будет объяснить все явления феноменального и духовного мира без противоречий. Пока все это (в основном) находится в голове. Тебе буду излагать в схематической форме" [14; 85].

Синтез буддизма с современной наукой, или, как он называл это, — необуддизм, Дандарон вынашивал до конца жизни.

Прошло два месяца, как они познакомились, два месяца Дандарон почти через день излагает свои взгляды на буддизм в письмах к Наталии Юрьевне. И вот, как бы оглядываясь назад, он пишет: "Эта переписка дает материал не только одной тебе, она возбуждает меня к творческой деятельности, и поэтому я пишу, мы вместе создаем новую систему". Здесь в оценке Дандарона Наталия Юрьевна предстает как муза его философского творчества. Он так и пишет: "Ты меня вдохновляешь и даешь импульс к творчеству. Из‑за тебя я ночами сижу и копаюсь в материалах, которых нет ни на одном из европейских языков. Ты подумай, может, оценишь нашу переписку через много лет" [24; 118].

В этом же письме он дает предполагаемую схему изложения необуддизма. "Мне кажется, лучше излагать нашу систему в таком плане:

1. Индивидуальное Я

2. Психология;

3. Учение о зависимом происхождении;

4. Этика;

5. Карма и новое рождение;

6. Еще раз о нирване;

7. Отношение к Богу;

8. Практическая религия;

9. Теория познания;

10. Пути совершенствования у йогачаров.

Я полагаю, что если излагать в таком плане, то войдет все — как сансара, так и нирвана" [24; 118].

Удивительно, но почти все из перечисленных тем Дандарон выполнил за предоставленные ему судьбой шестнадцать лет жизни на воле, достаточно сравнить этот план со списком опубликованных и неопубликованных его работ. Собственно, опубликованные по основным философским вопросам буддизма статьи Дандарона, вошедшие в сборник "Буддизм", и книга "Мысли буддиста"[279] и составляют содержание необуддизма. Именно из них мы можем судить о его замысле, так как его ранняя работа "Необуддизм" так и остается ненайденной.

В январе 1957 г. появляется надежда на работу по специальности. Вот как он сам пишет об этом.

Обстоятельства жизни в Москве тем временем складываются неблагоприятно. Нет прописки и, следовательно, нет возможности устроиться на работу ни в Москве, ни в Ленинграде, где о нем хлопочет профессор Алексеев и где получено принципиальное согласие на его прием в ЛО ИВАН от И. А. Орбели. Столица же готовится к Международному студенческому фестивалю, ужесточается паспортный режим, и Дандарон это сразу почувствовал. 17 апреля 1957 года он пишет Ковригиной: "Я живу в Москве на птичьих правах. С 13 апреля не захожу к М. А. (Марии Алексеевне Свирской), ночую, где придется. Но постоянно держу с ними телефонную связь. Что мне нужно — книги, письма и одежду — мне выносит В. П. (Владимир Павлович) в условленное место. Днем сижу в библиотеке им. Ленина. Иногда приходится спать на улице, и, как назло, в Москве в эти дни стоит очень холодная погода. По ночам по всем улицам шныряют патрули (милиция), одним словом, невесело; невыносимо хочется спать и отдохнуть с вытянутыми ногами. Я ведь от сансары не жду ничего хорошего… Передо мною стоит вопрос, где переждать окончательный ответ из Ленинграда. Есть четыре таких места: 1) поехать в Ленинград и ждать там; 2) ехать в Нахабино (40 км от Москвы) к Познякову, и там переждать; 3) поехать в Вильнюс — к В. Э. (Василию Эмильевичу Сеземану) и к тебе; 4) поехать домой, то есть на родину, к матери" [58; 253–254].

Мы знаем, что осуществился четвертый вариант, и 2 мая Дандарон выехал в Бурятию, с которой далее и была связана его личная жизнь и работа. Но это будет впереди, пока же он продолжал читать и писать.

Дандарон просматривал литературу не только на русском языке, он неплохо знал немецкий, так что спокойно мог читать в подлиннике и Хайдеггера, и Фейхтвангера. К последнему он обратился из‑за своего постоянного интереса к парапсихологии: "Наконец я нашел книгу Фейхтвангера, где пишется о парапсихологии. Это целый роман, называется он "Die Brueder Lautensack"… Я сейчас читаю сам роман, но идет медленно, так как он написан на немецком языке" [45; 196].

И еще на эту же тему: "Парапсихология в СССР не признана, потому что она угрожает ударить по самому корню марксизма. Наши биологи и психологи еще не нашли марксистского толкования парапсихологии. Науку ничем не остановишь, она так или иначе, рано или поздно проникнет и к нам. Надо стараться стать пионером этой науки у нас, самоотверженно настаивать и доказывать полезность этой науки через печать, как делал Тимирязев с дарвинизмом. Нужно довести до сознания людей, чтобы хотя бы перестали мешать производить парапсихологические опыты. Нужно читать журналы Парапсихологического института в Касабланке (Северная Африка), журналы есть в Библиотеке им. Ленина и в Публичной библиотеке в Ленинграде. Изучать, изучать" [41; 181].

Разнообразие интересов Дандарона, широта охвата исследуемого материала и постановка к разрешению не просто узких проблем, а задач вселенских, вечных поражают. Вот несколько цитат из писем к Ковригиной (Климанскене).

"Мне страшно хочется исследовать психологию школ санкхья и йога и сопоставить ее с европейскими школами, начиная с Платона, Плотина, Гегеля, Фрейда до школы парапсихологов…" [87; 316].

"Смутное понятие божества или предположение его существования приводит нас к установлению первого понятия субстанции, к определению ее, как чего‑то, что способно существовать в себе и служить объектом, носителем других реальностей. Однако основание, необходимое для объяснения мира, рассматриваемого сколько с динамической, столько же и со статической точки зрения, есть бог, сущность которого — нирвана" [16; 88].

"Таким образом, разумный закон, который создал природу вещей, Будда называет сознанием", — резюмирует Дандарон в письме № 29 диалог Будды и Ананды о сознании из "Маханидана — сутры".

Мысль Дандарона не останавливалась даже перед самыми фундаментальными проблемами, такими, например, как вопрос о непрерывно длящемся процессе творения, совершающемся, по его мнению, через совершенствующееся движение индивидуального сознания — виджняны, которую он в письмах называет атманом, подразумевая его индивидуальное несовершенство. "Так как основным условием и первопричиной всякого движения и развития является этот же атман, то всякий процесс развития в природе (в материи) и в мире духа обусловливается противоречиями. Отсюда вывод: в природе самого духа (в самом атмане) был необходимо заложен диалектический закон развития. Благодаря тому, что совершенствующийся процесс развития ведется разумной волей, направление этого процесса определяется не только причиной, толкающей как бы сзади, но и тем конечным результатом, которым завершается процесс. Нирвана как бы манит и завлекает к себе атман как цель. В этом заключается участие Абсолюта в мировом процессе. Значит, решающее значение для течения процесса имеет не только прошлое, итог которого дает настоящее, но будущее состояние атмана" [17; 95].

Этот отрывок чрезвычайно важен для понимания утверждения буддийской тантры о возможности спасения в течение одной жизни и более того — в каждое мгновение оной, ибо процесс разделения сансары и нирваны не в отдаленном прошлом, он с неумолимой периодичностью и немыслимой частотой репродуцируется постоянно, а значит, дает шанс к реализации не в далеком будущем, а здесь и сейчас, в каждом мгновении.

Интересно мнение Дандарона об эсхатологической проблеме в христианстве: "В одном из писем ты спрашивала, как я отношусь ко второму пришествию Христа? Я отвечаю, что отношусь равнодушно. Во всяком случае, не боюсь этого прихода, ибо если он — Бог (в этом я не сомневаюсь), то он не будет организовывать эту комедию — Страшный суд. Ибо это противоречит его предикату — Всеблагости. Зачем он будет посылать людей (несовершенных) на вечный огонь, тогда как человеческий суд и тот имеет снисхождение?" [28; 135].

Характерно отношение Дандарона к тем людям, которые за долгие годы его лагерных скитаний причинили ему зло. Достаточно вспомнить его встречу с человеком, которого он подозревал в клевете и доносе, послуживших причиной ареста в 1937 г. Об этом человеке, возглавлявшем делегацию советских буддистов на празднике 2500–летия со дня рождения Будды мы рассказали раньше, как и о реплике Алексеева (профессор Ленинградского университета. — Прим. ред.): "Великое дело — буддизм, если он может укротить такого человека, как ты" [55; 244].

Понять это алексеевское "укротить" можно по следующему эпизоду из лагерной жизни Дандарона: "В 1949 году в Тайшетской пересылке один немец (майор танковых войск) посмеялся с добрым намерением, сказав: "Вот советская власть не брезгует ничем, никем, даже такими полуобезьянами, как он; всех сажает в тюрьму" (при этом показал на меня пальцем). Что было после этого? Я совершенно потерял облик человека, остервенел, действительно превратился в животное. За немца заступились другие немцы (двадцать с лишним человек). В это время во мне проснулся демон, сатана: я, будучи один, обратил в бегство всех. Только за одну такую фразу этому майору пришлось пробыть в больнице около месяца, мне же — в карцере десять суток. Не карцер меня наказывал, а угрызения совести; потом пришлось носить свою пайку (хлеба) в больницу этому немцу каждый день. Плакал и мучился. Вот как бывает" [23; 115].

Более полугода, проведенные Дандароном в Москве, с осени 1956 года по май 1957–го, хотя и короткий срок по сравнению со всей жизнью, но для него был, очевидно, многозначительным. И дело не в том, что он страстно полюбил и всей силой души и убеждения стремился к сотрудничеству с любимым человеком на уровне необычайном, духовном, и не в том, что, попав в общество людей, если не понимавших его до конца, то угадавших в нем человека неординарного и старавшихся помочь ему в его занятиях, для него эти несколько месяцев были пиком научной творческой деятельности, определившим его дальнейший исследовательский поиск, утоливший за короткий срок накопившуюся за долгие годы неутоляемую жажду знания. "Изучать, изучать", — так он и пишет в одном из писем.

За эти месяцы он проделал неимоверный труд, что под силу другим за целые годы, сформировал общую схему исследования буддизма. За короткий срок он проштудировал практически всю историю философии Запада от античности до современности; восполнил пробелы в изучении буддизма, перечитав ранее недоступную ему литературу по буддологии. Медленно и мучительно он приспосабливается к нормальной жизни, вживается в обычный ритм ее течения. Для таких, как он, травмированных адом лагерей, это было непросто, и не всем это удавалось, тем более, когда человек стремился к полноценной творческой деятельности.

Вот его собственные мысли о таком "переходном" периоде, переходном не только для отдельных личностей, но и для всей страны: "Ты, как умная девушка, должна ближе присмотреться к психологическим последствиям, вытекающим из охватывающего все углы нашей страны перелома в эпоху культа личности. Такая кошмарная эпоха, как 1937 год и послевоенные годы, представляют очень благоприятную почву для повышенной нервозности. С одной стороны, распадается нормальная форма человеческой жизни, она заменяется ужасными темницами и лагерями, разрушаются верования и чувства; с другой — возникает настоятельная необходимость приспособления к новым условиям "жизни". Такие ужасы переходных эпох, которые постоянно повторяются в сансаре, представляют очень благоприятную почву для нервного заболевания. При таких условиях психика людей расшатывается и взвинчивается. Нервы натягиваются, звучат болезненно и надломленно, содрогаются от каждого ничтожного соприкосновения…" [43; 186].

Можно представить, прочтя этот отрывок, как Дандарон, прекрасно все понимая, шел навстречу жизни, ни от чего не отказываясь, а наоборот, требуя от жизни всего возможного — знания, любви, йогической практики, созидательной интеллектуальной деятельности. Но на этом этапе жизнь ему отказала в любви. Наталия Юрьевна не стала его женой, как он хотел. Но она стала поистине музой его духовного подъема, вдохновительницей многих его поисков. Мы не знаем ее писем к нему, но о них косвенно можно судить по его ответам, можно понять, что своими вопросами она часто, может быть, не желая этого, заставляла его перерывать горы литературы, чтобы ответить ей, а порой и себе на вопросы, поставленные ею. В основном, судя по его ответам, это были вопросы морали и природы Бога. В ее лице он нашел такого оппонента, которого, пожалуй, не смог бы обрести и в научном коллективе, тем более, что в этом удивительном философском и любовном диалоге не было никаких цензурных сдерживающих факторов. Такой диалог не мог состояться прилюдно, да, пожалуй, и при личном контакте, глаза в глаза. Это особый жанр, когда близкий и любимый собеседник все же абстрагирован, его нет рядом, он не может мгновенно согласиться с тобой или дать знак несогласия. Пожалуй, именно такой диалог особенно благоприятен для раскрытия, для развития нити сложных философских построений.

Характерная черта писем Дандарона — обилие цитат. Он приводит целые абзацы из сочинений С. Радхакришнана, А. Шопенгауэра, И. Канта, Л. Фейхтвангера и др. Такой стиль пересказа чужих мыслей в канве собственного авторского повествования может показаться странным для европейского читателя, даже для любителя чтения мемуаров и переписок. Но для человека восточной культуры в этом нет ничего странного. Ведь восточная культура более, чем западная, строится на принципе традиции, исключительно на принципе традиции, то есть на воспринимаемости прошлого во всей его целостности с прибавлением небольших авторских добавок к уже созданному и освященному. Так что Дандарон, несмотря на удивительную адаптацию и вписанность в культуру Запада в чудовищной ситуации лагерной жизни, в литературном творчестве следует принципам восточной культуры. Он ткет основание какой‑либо проблемы из высказываний именитых предшественников и только в конце увенчивает ее собственной мыслью. Так построены многие известные сочинения буддийских авторов прошлого, достаточно заглянуть в знаменитый "Агрим" Цзонхавы, сплошь состоящий из цитат индийских и тибетских авторов.

Кижинга — Москва — Улан — Удэ, 1957–1958 гг.

Жизнь в Москве становилась бесперспективной: невозможно прописаться, не берут на работу, отношения с Наталией Юрьевной мучительны — у нее появляется жених. 2 мая 1957 г. Бидия Дандарович уезжает в Улан — Удэ, 7–го он уже на родине — в Кижинге. Казалось бы, должно наступить успокоение, защищенность, отдохновение. Но он испытывает иное: "Настроение довольно тяжелое, в душе моей, по — моему, нет ничего, кроме тебя. Меня очень угнетает то, что я уехал от тебя так далеко. Но здесь, кажется, я найду в обильном количестве ту литературу, которая нам нужна" [65; 270]. И постепенно он втягивается в привычную исследовательскую работу, читает запоем, начинает переводить тибетские тексты.

"Мой приезд на родину, видимо, тоже связан с совершенствующим движением, ибо здесь нашел такую литературу на тибетском и монгольском языках, которую я не нашел бы нигде. Но эта литература мне нужна именно в эту стадию моего развития" [68; 279].

Именно буддийское самоощущение заключено в этом высказывании, в нем — самовосприятие себя как постоянно меняющейся и развивающейся личности, как буддийского практика.

Как бы ни захватывала его работа над текстами, чувство не утихало, и мнилась грядущая перспектива: "Моя хорошая, добрая, не ищи больше ягод в лесу, мы пойдем рука об руку к фруктам нирваны" [73; 297].

6 сентября 1957 г. Дандарон приезжает снова в Москву. Происходит его первая встреча с Юрием Николаевичем Рерихом: "Здесь встретил одного крупного ученого — тибетолога с европейским именем, некоего Рериха. Он эмигрант, последние годы жил в Индии и Тибете. По договору с нашим правительством он приехал в Москву. Дали ему персональный оклад в четыре тысячи рублей и квартиру. Меня с ним познакомил профессор Черемисов (тибетолог). Он (Рерих), оказывается, составляет тибетско — русский словарь и очень любезно пригласил меня участвовать в его составлении.

Кроме того, он говорит, что в Москве при Институте китаеведения организуется группа по изучению Тибета. Руководителем (как он сказал: президентом) будет он, Рерих. Говорит, что будет ставить вопрос обо мне. По внешности он похож на джентльмена, насколько он джентльмен в деле, это мы посмотрим. Пока же все это похоже на дым" [78; 306].

Ю. Н. Рерих выполнил свои планы — словарь уже после его скоропостижной смерти в 1960 г. вышел в свет в десяти томах в доработанном виде под редакцией Ю. М. Парфионовича.

Сентябрьская поездка в Москву была последней попыткой устроиться на работу в Институте востоковедения, но и на этот раз она не удалась: штатной единицы не нашлось ни в Ленинграде, ни в Москве. "В общем, впереди туман, никакого просвета: как в жизни, так и в любви" [78; 307]. Тем не менее, ему в Москве в этот приезд удается даже поработать: "Сейчас в Москве я веду одну литературную работу, связанную с 300–летием "добровольного" присоединения бурят — монголов к русскому народу… Пока работаю в Библиотеке им. Ленина, копаюсь в архивах XVII и XVIII вв." [79; 309]. Эта работа позволила ему в 1966 г. издать вместе с В. Санжиным повесть "За великой правдой"[280].

Неудачи Дандарона с устройством на работу и пропиской скорее всего были обусловлены тем, что, несмотря на реабилитацию, он находился под непрерывным надзором органов МВД. Вот примечательный документ, свидетельствующий о том, что каждый его шаг был на учете.

Архив П-40771, том 2:

9 октября 1957 г. Дандарон уезжает в Улан — Удэ с намерением устроиться на работу по буддологической профессии. Вот выдержки из писем этого периода к Н. Ю. Ковригиной (Климанскене).

"15 октября я приехал в Улан — Удэ, до 1 ноября был занят литературной работой, то есть написал киносценарий на историческую тему в связи с 300–летием "добровольного" присоединения бурят — монгольского народа к русскому государству. Это время я был всецело занят работой и устройством сценария, это мой хлеб, он должен стать моим экономическим базисом. Наконец, недавно состоялось обсуждение сценария в Союзе писателей Бурят — Монголии, и Министерство культуры берется хлопотать и договориться с киностудией" [81; 309].

"Работаю я в рукописном фонде Института культуры, разбираю и описываю тибетские рукописи и ксилографы. Попадаются очень интересные тантрийские книги: о способах созерцания и т. д. Я пишу название книг и даю аннотацию (описываю краткое содержание). Конечно, для Института культуры нужны исторические и философские книги, а что касается йоговских мистических книг, то я не видел, чтобы кто‑нибудь интересовался ими. По — видимому, кроме меня, никто их не будет читать. Вообще тибетский текст не читает никто.

Так как я работаю внештатным научным сотрудником, то с 1 января до утверждения бюджета, вероятно, придется опять уйти; ибо пока не утвердят фонд на внештатных работников, они не могут меня принять. На днях директор нашего института уехал в Москву, увез творческий план нашего сектора, куда включено составление классического тибетско — русского словаря и современного тибетско — русского. Этот план был предварительно обсужден в обкоме и одобрен. Если все это утвердится, то я должен буду заключить договор. Вот такова теоретически перспектива на будущее. А практически в результате отказа одного большого начальника надежда может исчезнуть, как сон, как утренний туман, а с ней и жизнь.

Насчет сценария: здесь дело обстоит лучше. По крайней мере на всех обсуждениях сценарий одобрили, и Министерство культуры БМ АССР включило его в творческий план 1958 г." [81; 310].

1 ноября 1958 г. Бидию Дандаровича принимают на работу в Институт культуры филиала АН в сектор тибетологии в качестве внештатного научного сотрудника. Переписка с Ковригиной продолжается, но не так часто, как раньше. Некоторая надежда вспыхнула в нем, когда узнал о разрыве Наташи с женихом Яном.

Лето 1958 г. Дандарон проводит в трудной и не очень интересной для него диалектологической полевой экспедиции. Осенью участвует в экспедиции по сбору лекарственных трав в Саянских горах. И вот, наконец, долгожданное событие: "С сегодняшнего дня я принят в штат научных сотрудников Института культуры и перебираюсь на новую квартиру" [91; 320. Письмо чаписано 6 октября 1958 г.].

Постепенно переписка с Ковригиной сокращалась. За зиму и весну 1959 года Дандарон отсылает в Вильнюс семь писем и 15 июля 1959 года пишет последнее, тогда же ему стало известно о замужестве Ковригиной.

Все эти письма сохранились. Через двадцать лет после ухода Дандарона мне посчастливилось ознакомиться с ними и издать. К сожалению, судьба писем Наталии Юрьевны к Дандарону не выяснена. И точно известно от самой Н. Ю. Ковригиной — Климанскене, что письма Дандарона к В. Э. Сеземану были сожжены ее матерью, женой философа.

Дандарон полностью погружается в научную работу, начинаются странствия по морю буддийских текстов — в хранилище тибетских и монгольских рукописей и ксилографов. Началась внешне спокойная, но насыщенная творчеством жизнь.

Четырнадцать лет лагерей не сломили независимый характер Дандарона, наоборот, наступил период расцвета сил и творчества. "Что очень характерно для отношения к Дандарону местных бурятских властей, так это то, что они ненавидели его именно за его принадлежность к буддийской духовной традиции — религии, ими гонимой и отвергнутой. Что касается другой стороны его проповеди — проповедуемого им философского универсализма буддизма, то эта сторона была им просто недоступна, ибо они уже отступились от традиции. И Дандарон как бы служил им живым напоминанием об их отступничестве от прежней культуры и невозможности реального принятия ими никакой другой, хотя он сам, будучи человеком глубоко позитивного склада, никогда не имел в виду упрекать их за это"[281].

Через год после освобождения Дандарона, в 1957 г., возвращается на родину после странствий по Индии, Центральной Азии, Китаю, Европе и Америке Юрий Николаевич Рерих, сын художника и ученый — филолог, буддолог с мировым именем. "Одним из первых вопросов, обращенных ко мне, в то время его подчиненному по службе и ученику, был, — вспоминает А. М. Пятигорский, — "Вы знаете Дандарона?" Я ответил, что не знаю. Юрий Николаевич улыбнулся и сказал: "А я знаю". И вдруг снова началась буддология… Стали переводиться и издаваться буддийские тексты, появились серьезные новые статьи, трактующие самые сложные вопросы религии, метафизики и психологии буддизма".

Улан — Удэ, 1959–1965 гг.

Через полтора года Бидия Дандарович устраивается на работу в Бурятский институт общественных наук, где он исследует гигантский фонд тибетских и монгольских текстов. В это время в институт принимают на работу в качестве консультантов высоко образованных лам: Жимба Жамцо Цыбенова, ламу Гэмпила и Лодоя Ямпиловича Ямпилова. Дандарон работает вместе с ними.

В 1959 г. в Улан — Удэ приезжает Юрий Николаевич Рерих. Состоялась вторая встреча Б. Д. Дандарона и Ю. Н. Рериха. Совместно был продуман план буддологических исследований, намечены первоочередные издания и переводы. Прежде всего это были сочинения так называемых Семи Великих — ученых буддистов Тибета и Монголии, еще их называют "Стрела из Амдо", распространявших учение на север через Монголию в Бурятию. Бидия Дандарович многократно говорил о них, переводил их книги на русский язык, рекомендовал ученикам читать их работы. Вот их имена: Гунчен Жамьян Шадпа Дорже (1649–1723); Второй Панчен — лама Лобсан Балдан Еше (1664–1737); Сумпа Кенпо Еше Балжор (1704–1788); Чанкья Ролпэ — Дорже, пекинский хутухта (1717–1786); Лондол — лама Агван Лобсан (1719–1796); Чахар Лобсан Цултим (ХУШ в.); Дандар — лхарамба (р. 1759).

Юрий Николаевич не прожил на родине и трех лет, в 1960 г. он умирает еще нестарым от разрыва сердца.

Дандарон продолжает намеченные исследования. В сотрудничестве с ламами — консультантами он разбирает и систематизирует тибетский фонд БИОНа — один из богатейших подобных фондов не только в СССР, но и в мире. Появляются первые публикации, посвященные описанию собраний фонда и отдельным авторам. В начале 60–х идет кропотливая работа по подготовке тибетского словаря.

К этому времени словарь Якоба Шмидта, изданный в 1839 г. стал библиографической редкостью и был слишком узок по содержанию для предстоящей научной работы. Словарь Ю. Н. Рериха существовал в черновике и охватывал только начало алфавитного списка слов. Поэтому Дандарону и Б. В. Семичову в план научной работы среди других тем была поставлена задача подготовить к изданию краткий тибетско — русский словарь. Основная часть работы выпала на долю Бидии Дандаровича. Он расписал на карточки толковый тибетско — тибетский — китайский словарь "Шойдаг", ставший основой нового словаря. Роль Б. В. Семичова при этом была оригинальна — как старший по должности он отвечал перед партийным начальством не только за научное качество издания, но и за его идеологичскую выдержанность. И Семичов помимо филологической проверки словаря, спасая издание от запрета, вынужден был изъять из словника многие буддийские термины. На последнем этапе работы к изданию в качестве главного редактора был подключен московский тибетолог Юрий Михайлович Парфионович. В 1963 г. в Москве словарь был издан мизерным тиражом в 2500 экземпляров, в синем переплете. Его так и называли сокращенно: "Синий словарь", или "Словарь

Дандарона". Создатели словаря потом много смеялись по поводу досадного и удивительного промаха — в словаре был пропущен важнейший глагол yod — есть. На долгие годы вплоть до 1987 г., когда вышел последний, десятый, том словаря Ю. Н. Рериха, словарь Дандарона был главным пособием для его учеников и начинающих буддологов. В 1996 г., когда буддизм был уже широко распространен по всей территории России, словарь переиздали в количестве 1000 экземпляров в кармапинском издательстве "Алмаз".

Пока шла кропотливая работа со словарем, выходят первые научные публикации: в 1960 г. — брошюра "Описание тибетских рукописей и ксилографов", статья "Тибетский фонд нашего института", в 1962 году — краткое описание "Источника мудрецов". Полный перечень опубликованных и неопубликованных работ, а также сочинений, переводов и редакций, предназначенных только для практикующих и отдельно ряд работ только для учеников можно прочесть в разделе "Список работ Б. Д. Дандарона" настоящей публикации

В 1964 г. писатель Балдан Санжин предложил Дандарону написать повесть об истории присоединения Бурятии к России. Поскольку недавно реабилитированного человека не допускали к изданиям художественного типа, Санжин предложил Бидии Дандаровичу соавторство. Отдельные главы были написаны в основном Дандароном. Как правило, Бидия Дандарович приходил к Балдану Санаиевичу домой, садился в кресло и начинал без всякой подготовки и каких‑либо предварительных записей рассказ, а Санжин тут же печатал на машинке. Дар рассказчика и импровизатора проявился вполне: повесть была написана сходу, без каких‑либо в дальнейшем переделок. Назвали её "За великой правдой".

Однажды младшая дочь Бидии Дандаровича Сэржима, пораженная красочностью рассказов отца о буддийских подвижниках, спросила его: "Папа, откуда ты всё это знаешь?" — "А я там был", — последовал ответ (1971 г.). Тогда же одна из дочерей пришла в кабинет отца и спросила: "Мы пишем сочинение о любимом писателе, а у тебя кто любимый писатель?" — "Цзонхава", — ответил он.

В 1965 г. представилась командировка в Москву. Остановиться было негде. Константин Михайлович Черемисов попросил А. М. Пятигорского принять Бидию Дандаровича у себя. Именно там, у Александра Моисеевича Пятигорского, познакомилась с Дандароном Октябрина Федоровна Волкова, буддолог и санскритолог. Ее поразила скромность и царственное благородство рослого бурята; "как принц", — резюмировала она первое впечатление от встречи с Дандароном.

В 1959 г. Дандарон познакомился с Софьей Ивановной Сампиловой, имевшей к тому времени уже троих детей от первого мужа: Надежду, Николая и Дандара. С мужем к этому времени она была в разводе. Софья Ивановна была статной красавицей — буряткой. Ее внешность была по — восточному загадочна, с печатью замкнутости на лице. На одной из фотографий 1971 года, где она снята вместе с Бидией Дандаровичем, лицо ее столь характерно и выразительно, что ученики нашли ему название, взятое из японского фильма — Снежная Женщина. Ко времени их знакомства у Софьи Ивановны был жених из партийной бурятской элиты, и то, что ему она предпочла бывшего зэка Дандарона, кое‑как устроенного, почти нищего, самого имевшего пятерых детей, в то время явилось для общества шоком, и запомнилось.

Вскоре у них родились две дочери: задумчивая, ласковая к отцу, женственная Мэдэгма и веселая, подвижная, как огонь, Сэржима.

Первые ученики, 1965–1968 гг.

Еще во время войны Бидия Дандарович дал посвящение своей племяннице Бутидме Санжимитыповне Мункиной.

В зоне, уже после войны, он дал посвящение поляку Кокошке, который вывез на Запад рукопись "Необуддизма", и одному немцу.

В 1956 г. в Москве дал посвящение Ваджрасатгвы Наталии Юрьевне Ковригиной (в замужестве Климанскене). "Когда я дал тебе Ваджрасаттву, я дал тебе его ключевую мантру (самая большая мантра: ОМ БАЗАР САДА САМАЯ, МАНУ БАЛАЯ и т. д.) и не только ключевую мантру, но старался или, вернее, передал тебе всю свою мистическую силу. Это я делал разными способами. Ты должна была (мне кажется) понять это. Возможно, ты думала, что меня охватила безумная животная страсть, и эту страсть я возбуждаю в тебе. Прежде всего у йогов не должно быть сомнения. Если сомнения начинаются, то уже ничего не выйдет. Если ты безраздельно веришь, что получила от меня все, что полагается для достижения йоги, то можешь созерцать Ваджрасаттву и добьешься духовного могущества.

Тантр очень много за пределами указанных мною пяти тантр. Так просто читать их не имеет смысла (кроме теоретического знания).

Никакого результата не будет. Я тебе буду писать всё, что читал и читаю в этих тибетских и тех русских книгах. Поскольку ты имеешь посвящение Ваджрасатгвы, то тебе необходимо знать теорию этого тайного учения" [№;251].

Это были предвестники заключительного и самого важного в жизни Дандарона периода, периода созидания мирской общины практиков тантры. И что особо отметим, это был период первой Проповеди среди людей новой для буддизма этнической и культурной среды: Дандарон начал передавать буддийское учение на Запад. Он не ставил такой цели специально, но этому были яркие знамения на его жизненном пути. Его не отдал в Тибет Лубсан Сандан, сказав "он нужен здесь", ему перешла сила и ответственность Учителя — "Ты — Дхармараджа!", он уже дал посвящения четырем людям с Запада, и, наконец, в его представлении уже вполне сложился необуддизм.

Был еще один знак от Лубсана Сандана Цыденова, остановившего стремление Дандарона в 1957 г. устроить свою личную и научную жизнь на Западе. Вот рассказ Бидии Дандаровича об этом в письме к Ковригиной.

"Я тоже недавно видел сон: мой Учитель пришел ко мне в образе Будды, его лицо становилось то лицом Будды, то его собственным лицом. Я сидел как будто бы у подножия какой‑то скалы, а передо мною — пропасть. Я весь съежился и боялся пошевелиться, положение было безвыходное. В это время какой‑то яркий луч озарил меня, и я увидел, что этот свет идет от карманного фонарика, который держит мой Учитель и он же — Будда. Он обращается ко мне: "Что ты, сын мой, сидишь здесь, зачем?" Я отвечаю: "Сижу и думаю, как мне перебраться через эту яму". Тогда он лучами фонаря проводит вдоль пропасти, и в темноте эти лучи находят белый горбатый мостик через эту пропасть. Я подумал: ведь такой же мостик был в Екатерининском парке в Царском Селе. И обрадованный прохожу по тому мосту. На другой стороне Учитель и он же — Будда встречает и спрашивает: "Куда ты шел, сын мой?" Я говорю: "Мне же надо или в Москву, или в Ленинград, там ведь письмо от моей Наташи". Он отвечает: "Тебе сейчас нельзя ни в Москву, ни в Ленинград, там остались только те, которые присуждены к гибели. А Наташа твоя никуда не денется, и ты ее увидишь после пожара". И Учитель (Будда) поднимает левую руку и держит параллельно плечу, делая из себя букву "Г", и приказывает мне смотреть под руку. Я смотрю и вижу: земля охвачена пламенем, страшные языки огня окутывают многоэтажные каменные дома, все горит и рушится. Среди зарева пожара и пламени я вижу здание МГУ, кинотеатр "Ударник" (в Москве) и вершину Спасской башни Кремля. Немного севернее от этого пожарища вижу другой грандиозный узел огня, там среди пламени осветились купола Исаакиевского собора, американские горки в зоопарке (Ленинграда). Вот выплывает охваченный пламенем "Медный всадник" — памятник Петру I. Среди пламени оказалось лицо проф. Алексеева (моего друга), перекошенное от испуга и боли. Один только раз он вынырнул, потом снова погрузился в пламя и больше не показался. Учитель говорит: "Сын мой, тебе туда нельзя, ты должен жить для других"" [57; 250].

Впереди будет создание общины учеников, которую теперь принято называть "сангхой Дандарона". Так пишется об этом периоде, когда он уже где‑то там, в прошлом XX столетии. Реальность же была, как всегда, ослепительно обыденной: призыв ищущего ученика совпал с готовностью Учителя. Начиналась заключительная, но нескончаемая мистерия жизни Дандарона как Учителя.

Весной 1965 года Александр Иванович Железнов и Юрий Алексеевич Алексеев узнают от студента ленинградской Академии Художеств по имени Эрдэни, что в Улан — Удэ в Бурятском институте общественных наук работает Дандарон, отсидевший четырнадцать лет в лагерях, и что он большой знаток буддизма. Железнов в поисках учителя к этому времени уже побывал у Б. Л. Смирнова в Ашхабаде, известного переводчика "Махабхараты" и автора блестящих статей по практике йоги согласно системе Патанджали. Смирнов при встрече не вышел за рамки научной консультации, что не удовлетворило Железнова.

Чтобы охарактеризовать накал поиска учителя в те далекие шестидесятые годы, расскажем об эпизоде из поездки А. Железнова, Ю. Алексеева и Фариды Маликовой в их бытность студентами биофака ЛГУ на Памир в 1964 г. Однажды местный старейшина потерял сознание, родственники растерялись. Юрий же расстегнул старику на груди рубашку и сделал внешний массаж сердца. Старик ожил. После такого происшествия Юра и Саша сидели на почетном месте рядом со старейшиной и вполне насладились местной кухней. Пили, конечно же, спирт, в запасе были полные канистры от геологов. Вечером после трапезы они под хорошим градусом стояли на горе и смотрели вдаль, где голубели просторы неведомой Азии. Ближе всего был Китай. Железнов поднялся и пошел к границе. Юра его окрикнул: "Саша, ты же китайского не знаешь!" — "Как не знаю, а инь и янь!?" Оба были задержаны этой же ночью пограничниками и после проверки отпущены.

Узнав о Дандароне, Железнов летом того же года едет в Бурятию. Денег с собой не было, и он, ещё не встретив Бидию Дандаровича, устраивается в экспедицию за травами, где знакомится с Донатасом Людвикасом Буткусом, фармацевтом из Каунаса, распределившимся в 1964 г. по собственному желанию после окончания Ленинградского химико — фармацевтического института на работу в Бурятию. После экспедиции Буткус устроил Сашу (так привыкли звать Железнова буддийские сподвижники; от варианта этого имени Шура произошло имя Арьяшура, которым позже называл его Дандарон) жить на ул. Борсоева у двух русских женщин, двух сестер почтенного возраста, "бабушек", как их обычно называл Буткус и все знакомые. Работы у Железнова долго не было, он ел одну траву. Однажды от голода он упал в обморок в столовой около стойки.

По другой версии, Железнов сразу же нашел Дандарона в БИОНе и, подойдя к нему, показал изображение индуистской схемы каналов и чакр в виде развлетвленного древа на фоне абриса человеческой фигуры. Бидия Дандарович улыбнулся и сказал: "О, это трудное дело".

Так или иначе, в сентябре 1965 г. Железнов стал ходить к Бидии Дандаровичу. В тот день, когда он пришёл первый раз, Бидия Дандарович и Софья Ивановна ждали гостей, по этому случаю были сделаны позы (бурятские пельмени), но никто не пришёл. И вдруг входит бородатый и худой Железнов. Накормили его позами. Саша стал задавать вопросы. Учитель — ему: "Сбрей бороду". Когда Саша собрался уходить, Бидия Дандарович спросил: "А у тебя деньги есть на трамвай?" — "Нет". — "На тебе три копейки".

К зиме он посылает Железнова жить в Кижингу, на свою родину. Там Железнов устраивается художником в школе — интернате, директором которой в то время был Ринчен Гыргеевич Баяртуев, родной брат Дугаржапа, мужа Бутидмы — племянницы и ученицы Дандарона. Часто Баяртуев приглашал Железнова к себе домой, ему было интересно с ним беседовать. В дальнейшем, заняв пост первого секретаря Кижингинского райкома КПСС, Р. Баяртуев стал гонителем буддизма и преследователем Дандарона, исправно выполняя инструкции КГБ.

В 1965–1966 гг. следует серия писем Железнова из Бурятии в Ленинград к своей невесте Фриде [Фариде Маликовой]. В письмах излагалось буддийское учение под непосредственным воздействием проповеди Дандарона. Эти письма с разрешения Железнова Фрида передала Ю. А. Алексееву.

Летом 1966 года в Улан — Удэ, бросив географический факультет ЛГУ, приезжает Галина Дмитриевна Мерясова. Вот строки из ее воспоминаний.

Из письма Мерясовой Г. Д к В. М. Монтлевичу, сентябрь 2005

Итак, в январе 1967 г. первый раз в Бурятию приехал Юрий Алексеевич Алексеев (1941–1983). Жил там два месяца. Ездил в Кижингу к Железнову. По совету Железнова должен был рассказать всё о себе. Но не сообщил об обстоятельствах трагической смерти жены — Тамары Арбуцкой. Это умолчание стало в дальнейшем, по словам Железнова, причиной длительных перерывов в общении с учителем. Посвящение получил за два дня до отъезда.

В 1968 г., сидя на сосновом повале на Солнечной улице, Бидия Дандарович заметил, обращаясь к Железнову и Алексееву: "Вы должны всегда жить вместе". Затем добавил: "Ведь придут еще хорошие парни. Но страшно давать им жуды". Бидия Дандарович называл посвящение, которое давал своим ученикам, термином "жуд", а не привычным и известным санскритским словом абхишека (тиб. dbang, ван). Термин "жуд" — это бурятизированное тибетское "гьюд" (rgyud), в данном контексте — тантра. Мы и произносили в дальнейшем, испрашивая у лам посвящение, слово "жуд". Ламы не всегда понимали, о чем идет речь, некоторые понимали после пояснений, но, в конце концов, среди лам распространилась весть, что приходят русские и просят тантрийское посвящение, причем на всю тантру конкретной системы. Поскольку это было не принято в традиционной школе гелуг, и не только гелуг, то лишь немногие из них решались давать посвящение, понимая, что на самом деле дают разрешение на практику небольшой садханы. Когда ламам стало вполне ясно, что "жуд" означает передачу тантрийского посвящения в стиле именно Дандарона, то они стали более уверенно или давать посвящение, или отказывать. Так, например, на вопрос Ю. Лаврова о просьбе жуда Ваджрабхайравы лама Дарма — Доди ответил: "У меня нет жуда". В данном случае это означало: у меня нет метода Дандарона данной Тантры. Отмечу, что этой просьбой Лавров хотел инициировать посвящение для других, ибо сам давно имел посвящение в эту Тантру от Бидии Дандаровича.

О проповеди буддийского учения среди европейцев Бидия Дандарович неоднократно говорил с ламами в дацане, а также с ламами, живущими по деревням. Эти беседы начались ещё во время лагерной жизни, ибо интерес к Дхарме среди европейцев, тем более людей, попавших в экстремальные условия, был заметен не только Бидии Дандаровичу. В 1947 г. совместно с другими ламами он инициирует составление письма Сталину с просьбой об открытии в Бурятии дацанов. Послевоенная обстановка способствовала этому, и два дацана — Иволгинский и Агинский были открыты. Роль Дандарона в этом удивительном событии была хорошо известна всем ламам. Никогда этого не забывали и не могли простить ему соответствующие органы Бурятской республики. О факте открытия дацанов Бидия Дандарович говорил: "Я возродил цзонхавинскую форму буддизма на два поколения".

После реабилитации 1956 года Бидия Дандарович часто бывал в Иволгинском дацане. Непросто было убедить лам стать приверженцами идеи распространения учения на Запад. И несмотря на то, что Бидия Дандарович пользовался величайшим уважением и признанием лам, все знали, что он — Дхармараджа; противников его идеи было абсолютное большинство. Среди его сторонников были настоятель Иволгинского дацана Ламхэ (Цыбен Цыбенов), Донир — лама (лама — врач), тувинский лама Гэндун Цырен, аграмба Гатавон.

Сангха, 1968–1972 гг.

Все далее изложенное не претендует на полноту и точность, но записано со слов участников событий и на основании личных воспоминаний. В описание включены все известные нам эпизоды, которые хоть каким‑то самым малым образом отражают жизнь и характер Бидии Дандаровича Дандарона и его окружения.

Итак, с 1965 г. Дандарон начал проповедь первым европейским ученикам, составившим через несколько лет "сангху Дандарона", как они себя называли вслед за Учителем.

Дандарон не нуждался в каких‑либо доказательствах своих духовных полномочий. Его неотразимая духовная мощь, изощренный интеллект, уникальный жизненный опыт и гордый, смелый характер создавали неотразимый ореол притягательности. Ставшие его учениками выражали возвышенное отношение к Учителю, как к необычному в ряду необычайных словами: "Проповедь Дандарона — подпитка сверху". В этом лаконичном выражении был скрытый протест против общепринятых канонических правил взаимоотношения между учеником и учителем и подчеркнутое возведение своей традиции к Самантабхадре — высшему из высших, минуя все ступени духовных иерархий. Это ощущение непосредственного живого прикосновения к совершенству живого Будды, минуя любые посреднические инстанции, позволяло ученикам Дандарона утверждать парадоксальное и максималистское: "У Дандарона нет традиции!".

Тем не менее, как было уже сказано выше, в нем сошлись еще две линии духовной преемственности. В одной из них, восходящей к периоду строительства ступы Бодхнатх в Непале, он всегда действовал с двумя соратниками. В XII в. — Марба — лама, его сын Дарма Додэ (Дандарон) и Миларэпа. В конце XIX в. этими соратниками были, соответственно, Лубсан Сандан Цыденов, Джаяг — лама (Дандарон) и Дорже Бадмаев (отец Дандарона), в XX в. — Лубсан Сандан Цыденов, Дандарон и Железное.

В традиции Дандарона этих, шествующих рука об руку по векам, называют "Трое Великих", или по — тибетски — Сумче. Высшим отражением принципа Троих Великих является триада: Адибудда Самантабхадра, Ваджрасаттва — идеальная мера всего живого и Видьядхара — совершенное воплощение его под конкретным именем в мире людей. Трое Великих есть отражение Трикаи — дхармакаи, самбхогакаи и нирманакаи, вплоть до утверждения, что любая буддийская сангха, как и весь род людской, вне зависимости от числа ее членов, есть бытие Трех, т. е. Трикаи.

В прологе я подробно описал и другую, наиболее известную линию духовной преемственности Дандарона, восходящую к Вималакирти и в дальнейшем связанную с перерождениями Джаяг — ламы — настоятеля монастыря Чжампалин в Гумбуме.

Дандарон, раскрывая свою миссию в последнем рождении, любил говорить, что он объединяет все традиции — и гелуг, и ньингму, и кармапу и другие[282]. В частности, Дандарон объединил три традиции Хеваджра — тантры. Вторую в начале XX в. привез из Китая Агван Силнам Тузол Дорже (отец Дандарона). Третья была получена Дандароном непосредственно в Улан — Удэ. Как следует из его слов, в 1967 г. он зашел к известному лидеру буддистов Ладака Вакуле Римпоче в гостиницу, когда тот в качестве члена Азиатской буддийской конференции за мир посетил Улан — Удэ. С Дандароном были еще трое, в том числе лама Гэмпил, работавший тогда в БИОНе. Незаметно, ибо в номере присутствовали представители КГБ, Дандарон передал Вакуле Римпоче записку, где было имя необычной формы Хеваджры. Вакула всех посадил и наизусть прочел текст, что было равносильно передаче посвящения.

В Бурятии к Вакуле Римпоче относились по — особенному. Аграмба Гатавон почитал Вакулу Римпоче как Тилопу. Хамбо — лама Гомбоев считал, что Вакула приезжал в Бурятию в прошлом рождении, о чем говорил и сам Вакула Римпоче. Старики — ламы признавали в нем Лама — римбоши из тибетского монастыря Ласолин; он, как известно, в 1902 г. приезжал утверждать тантрийские факультеты в четырех дацанах Бурятии (но не в Кижинге). Этот Лама — римбоши давал посвящение Ганжура Хан — ламе (Лубсану Сандану Цыденову) и аграмбе Гатавону (Церинжапу Готапову). Другое имя Лама — римбоши — Дэву Жуван Ласолин.

Дандарон был фокусом названных линий преемственности. Но первые ученики, признавшие Дандарона своим учителем, не знали тогда этого. Ими руководила необъяснимая духовная или, как говорят сами буддисты, кармическая связь. Не нужны были при этом никакие доказательства правомочности Дандарона, он сам был этим доказательством. Вся же каноническая аранжировка его персоны была для нас украшением славы того, в ком чтили живое воплощение буддийского идеала, в ком смогли увидеть Учителя.

Основополагающий принцип буддийского совершенствования на пути махаяны заключается в вере в Учителя. Это не христианское упование на Бога, не слепая преданность сверхъестественному существу. Полагаясь на Учителя, буддист полагается на то общее, нерушимое и чистое, что абсолютно одинаково у любого сознательного существа. Называют его по — разному — нирвана, виджняна, ум, махамудра, бинду и т. п. Учитель дает лишь ключ к его раскрытию, но совершить путь ученик должен самостоятельно, полагаясь на собственные способности и силы. Этот подход заповедовал сам Шакьямуни, предлагая последователям не слепо верить в его слова, а проверять их собственным опытом.

На вере в Учителя строится и буддийское учение о бодхичитте. Самое простое толкование этого термина — сострадательное отношение к миру, развитие любовного отношения ко всему живому. "Да любите друг друга", этот христианский, и не только, императив превращается в буддизме в естественное любовное и сострадательное отношение к миру именно благодаря способности увидеть в Учителе, в этом порой простом и физически немощном человеке, совершенство. Трудно любить всех, это абстрактно и декларативно, но полюбить одного, увидеть в нем драгоценность достоинств человеческого существа возможно. Через веру и почитание одного конкретного человека — Учителя к любви ко всему живому — вот буддийский путь махаяны. Не верить, не полагаться на Учителя — значит, не верить в себя, в способность обрести совершенство. В таком подходе бодхичитта раскрывается как идея всесвязности.

Продолжим рассказ о том, как постепенно складывалась сангха Дандарона.

В 1967 г. возвратился из Кижинги в Улан — Удэ Железное, начались ночные переписывания текстов в доме Учителя, практика не — сна. Переписывание тибетских текстов было обязательным занятием всех учеников Бидии Дандаровича, независимо от их способностей в филологии. Переписывались в основном садханы, или, как мы их называли по — тибетски, дубтабы, и ритуалы. Это научило нас читать тексты вслух и красиво писать по — тибетски. Кроме того, все запасались словарями и грамматиками тибетского языка. Тогда это были весьма редкие и старые издания: "Грамматика тибетского языка" Я. Шмидта, изданная в 1839 г., его же словарь; словарь и грамматика Ешке, учебник тибетского и грамматика Ю. Н. Рериха, "Тибетско — английский словарь" С. Ч. Даса, и, конечно же, "Краткий тибетско — русский словарь" Б. Д. Дандарона, Ю. М. Парфионовича и Б. В. Семичова — так называемый "Синий словарь" 1962 г. издания. Все пытались переводить, но переводчиками "для других", естественно, стали немногие: В. Н. Пупышев и А. М. Донец.

В 1968 г. летом в Ленинград приезжает аграмба Гатавон. На Невском проспекте в сквере у Казанского собора студент — санскритолог Виктор Николаевич Пупышев (1944–1998) просит и получает посвящения Ваджрасаттвы и Калачакры. В дальнейшем Пупышев называл Гатавона первым своим учителем, а Дандарона — коренным.

Александр Моисеевич Пятигорский в 1969 г., летом, договорившись с Бидией Дандаровичем, едет в командировку в Улан — Удэ. Организуется этнографическая экспедиция. Кроме Дандарона и Пятигорского в неё входят бывший лама Л. Я. Ямпилов, сотрудники БИОНа К. М. Герасимова, Балдорже Бадараев и шофёр Кеша.

Герасимова затеяла отъезд на вечер. Но никто не хотел двигаться в путь, на ночь глядя. Она же настаивала. Тогда Бидия Дандарович и Лодой Ямпилович "в шутку" в два голоса запели мантры; как Кеша ни старался — машина не заводилась. "Я такую мантру знаю, что машина… на части развалится", — сказал Бидия Дандарович, — "но лучше не надо". Герасимова пошла, с горя, в гастроном за водкой, и все благополучно после ужина отправились спать. Как потом оказалось, не то бензобак был пуст, не то карбюратор засорился.

Именно в этой поездке Пятигорский обращался к Бидии Дандаровичу за наставлениями, но тот упорно рекомендовал ему выйти на известного аграмбу Гатавона. На газике они поехали в Еравнинский район, где жил дедушка, так его звали по — домашнему будущие ученики Дандарона. Дома его не застали — только что уехал. И так несколько раз в других селах: Гатавон уезжал буквально за минуты перед их приездом. Наконец, встретились. Александр Моисеевич просил наставлений, дедушка отказывал: "Зачем ему буддизм, у него своя религия есть". Наконец, согласился, но не хотел давать Ваджрасаттву: "Зачем ему нирвана, я ему Манджушри дам, он наукой занимается". Но Бидия Дандарович просил дать Пятигорскому именно Ваджрасаттву. "Хорошо, я дам, но отвечать будешь ты", — сказал Гатавон и дал посвящения в Ваджрасаттву и Калачакру.

С декабря 1968 года я начал регулярные посещения Бориса Ивановича Панкратова (1892–1979), китаиста и тибетолога, знатока многих языков и диалектов Центральной Азии и Дальнего Востока, известного буддолога. Общение с ним было загадочным, интересным и чрезвычайно полезным. Борис Иванович всегда точно назначал время. Я опоздал лишь один раз, он открыл и, извинившись, не принял меня. Борис Иванович в этот период своей жизни носил академическую черную шапочку; будучи русским, имел восточную внешность — не то бурят, не то китаец. Это преображение внешности происходило, очевидно, постепенно за долгие годы жизни в Китае, Тибете и Монголии. Б. И. Панкратов был не только всемирно известным востоковедом, но с 1916 по 1948 гг. и первоклассным, уникальным разведчиком сначала Российской империи, а затем Советского Союза. В Китае он был резидентом. Знание многих наречий и диалектов китайского, монгольского и тибетского языков сделало из него универсального востоковеда и помогло стать профессиональным разведчиком. Про себя он говорил, что знает одиннадцать языков, считая европейские. Одно время он преподавал в Шанхайском университете китайцам китайский язык.

В один из своих визитов я спросил Бориса Ивановича, что он делал в 20–е годы. Он ответил очень буднично и совершенно без позы, что, мол, бродил по Северному Тибету в одеянии ламы и притом был вооружен. Помню ярость его ненависти к Хрущову, когда тот из принципа пролетарской солидарности вскрыл так называемые "консервы", то есть глубоко и надолго законспирированную сеть советских агентов в Китае — детище многих лет работы Панкратова. Борис Иванович любил рассказывать о случае с адмиралом Невельским, занявшим устье Амура и поднявшим там российский флаг. Это вызвало испуганную и злобную реакцию в кабинете Нессельроде. Опасения о реакции Англии на такой "неосторожный" поступок адмирала доложили императору Николаю I. На что тот отрезал: "Там, где русский флаг поднят, он спущен не будет!". Этот рассказ характерен для человека, который служил не правительству и не режиму, а Государству Российскому.

Итак, Борис Иванович, открыв дверь в узкую прихожую со ступеньками, со стеллажом, заполненными подшивками старых журналов, помню, там был полный комплект теперь немыслимой редкости журнала "Восток", затем малюсенькая прихожая с вешалкой, поворот направо и громадный кабинет — гостиная, все стены которой были заставлены шкафами и стеллажами с бесчисленными книгами, свитками, ксилографами, словарями. В центре стол. Хозяин приглашал садиться, сам же брал со стола пушистого серого кота, гревшегося у настольной лампы, и сажал его на полку у форточки. Мы с Юрой Алексеевым потом шутили, что таким способом Борис Иванович дает работникам ГРУ сигнал, что, мол, за этими посетителями следить не надо. За столом шла беседа. Я обычно задавал вопросы, Борис Иванович отвечал. Он прекрасно знал историю, философию и вообще все, что включает в себя понятие "цивилизация", соотнесенное с Центральноазиатским и Дальневосточным регионами. Он мог проконсультировать по иконографии, тем более, по трудным местам перевода с тибетского. Удивительно было слушать его о происхождении камней, применявшихся при поделке ритуальных предметов в Тибете. Так он считал, что коралл, так любимый тибетцами, был средиземноморского происхождения, лазурит — из Бадахшана, малахит — с Урала. Поведал он мне и о центрах бронзового литья буддийских статуэток (бурханов), особенно хорошо он отличал изделия из знаменитых литейных мастерских и кузниц Долоннора.

В общении был строг и отвечал только в рамках заданного вопроса, его, как говорится, никогда в беседе "не вело". Скорее это были сжатые интервью — комментарии на заданную тему.

Все время, в каждой беседе настоятельно рекомендовал изучать и свободно читать не только по — тибетски, но и по — английски, в то время как наши с Алексеевым знания в языках были слабы.

Принимал он нас всегда по одному.

Я начал ходить к Панкратову с декабря 1968 г., а Ю. Алексеев познакомился с Панкратовым, очевидно, на полгода раньше. Летом 1968 года Дандарон приезжал в Ленинград с аграмбой Гатавоном. Так вот, Бидия Дандарович, Гатавон и Юра, по инициативе Бидии Дандаровича, отправились к Панкратову в его квартиру на Стрелке Васильевского острова, которая находилась в доме слева от Библиотеки Академии наук. Встреча была любопытной. О ней мне рассказывали и Алексеев, и Дандарон. Панкратов скептически относился к философским познаниям в сфере буддизма бурятских лам. В свою очередь, Гатавон не предполагал, что европеец может превосходно знать восточные языки. Поэтому оба были приятно поражены: Панкратов — глубиной философской образованности Гатавона, а последний — свободным владением русского ученого разговорной речью на диалектах бурятского, монгольского и тибетского языков.

Коротко расскажу о моей первой встрече с Бидией Дандаровичем Дандароном.

В январе 1969 года Юрий Алексеев показывает мне цветной портрет Бидии Дандаровича, и, не говоря, кто это, просит переснять. Через несколько дней, 3 февраля, я захожу к Алексееву и застаю там Бидию Дандаровича.

5 февраля Бидия Дандарович и Ю. Алексеев приходят на ул. Мончегорскую, где я жил с женой Галиной. В момент, когда Алексеев и Галя вышли на кухню, я поднес Бидии Дандаровичу два тома дореволюционного издания Вл. Соловьева, заранее зная, что ему этот философ интересен. На одном из томов я сделал надпись в высоком стиле, как сейчас помнится, такого содержания: "Великому бодхисаттве, указывающему Путь к спасению". Бидия Дандарович глянул на меня иронично — удивленно, и я, наконец, решился: попросил указать препятствия к познанию истины. На большую определенность у меня не хватило духу. Вопросительный ответ его был для меня поразителен своей простотой и прямотой: "Вам нужно посвящение"?

7 февраля в квартире у Юры, на улице Щорса, я обратился к Бидии Дандаровичу: "Разрешите мне называть Вас Отцом", такова была формула просьбы о посвящении, и посвящение состоялось. Это было удивительно, сансара и нирвана слились неразличимо: Бидия Дандарович достал тибетский текст, он ныне хранится у меня, прочел его по — тибетски, попросил повторить мантру за ним и приложил текст к моей голове.

Далее начались восхитительные и многозначительные дни и месяцы неспешной ритуальной подготовки и первого созерцательного опыта. Прежде всего, надо было написать изображение идама. Прорисовку, сделанную Железновым и одобренную Бидией Дандаровичем, дал Алексеев. Затем — достать суксэ, бронзовые чашечки для жертвенника. Недельное рисование Ваджрасаттвы, светильник, портреты Дандарона и двух Учителей (Лубсана Сандана и Дорже Бадмаева). Так быстро собрался алтарь. Долго вытачивал четки из косточек черешни из консервированного компота: косточки обтачивал маленьким напильником на своем рабочем месте в Казанском соборе (тогда: Музей истории религии и атеизма) — на правом балконе над западным входом, если смотреть в сторону алтаря; так же, вручную, тонким сверлом просверливал дырки; камни: коралл, лазурит, малахит и янтарь уже были заранее подобраны; наконец, четки были готовы. Позже их освятит Учитель. И первые насыщенные часы практики — созерцание Ваджрасаттвы.

В декабре 1969 года я, А. Вязниковцев и В. Крейденков пришли на квартиру, что на улице Воинова (Шпалерная), где в это время жили Виктор Аранов, Василий Репка, там же был и Марк Петров. Это была встреча с группой будущих учеников Дандарона.

Марк Петров, вошедший в сангху в 1970 г., пришел в нее не один. Через него в сангху пришли Аранов, Репка, Вязниковцев и косвенно Лавров. Они, кроме Лаврова, почитали Марка как учителя индуистской хатха — йоги. Традицию Марк получил от индийского инженера Бхат — Награ, работавшего в Ленинграде, который, в свою очередь, был учеником известного индийского саньясина Чинмаянанды. Переориентация Марка от индуистской системы к буддийской была им представлена как исполнение наказа Чинмаянанды: "Твой тантрийский учитель живет в России". И Марк стал перепрограммировать своих учеников на Дандарона, о котором он уже в это время, в 1969 году, знал. Но это было трудно и стало драмой для каждого из его учеников и для самого Марка. Тем более, что Марк усугубил эту естественную драматическую ситуацию личным устремлением к власти в сангхе, стремлением поставить себя первым по отношению к Учителю и главным в сангхе. Но здесь были два препятствия: в сангхе уже был старейший и любимый Учителем ученик — Александр Железнов, обладавший авторитетом среди своих духовных собратьев. Кроме того, в сангхе уже сложился дружеский дух тех учеников, кто пришли к Бидии Дандаровичу значительно раньше и, главное, самостоятельно.

Первым, кто отказал Марку в духовном лидерстве еще в Ленинграде, был Лавров. Он входил в круг Марка формально, как старый знакомый (одноклассник) А. Вязниковцева и его недавний соратник по антропософии. В ту пору (1968–1970) Лавров уже был знаком со мной, велись разговоры о Дхарме, он же с Вязниковцевым старался увлечь меня учением Рудольфа Штейнера. В 1969 г. я стал учеником Дандарона, и общение с Лавровым и Вязниковцевым стало иссякать.

В Улан — Удэ он всегда был как бы сам по себе, человек тонкого юмора, понимал юмор других и никогда никто не замечал, чтобы он как‑то особо отрицательно относился к Петрову, и даже могло показаться, что он из команды Марка. И некоторое недоверие сохранялось. И вот однажды, летом 1972 года, поздно вечером, Бидия Дандарович приказал мне и Железнову привести к нему Юру. Тот ночевал у Пупышева на Шишковке. Там же ночевал и Вязниковцев. Нужно было буквально выкрасть Лаврова так, чтобы Вязниковцев этого не заметил. Нам с Сашей это удалось. Ночью через весь город мы втроем шли к Учителю. Часть пути пролегала вдоль берега полноводной в это время Уды. Юра потом вспоминал: "Я думал, что вы меня утопите, скинув в реку". После этого ночного приключения независимость Лаврова от Марка стала убедительной.

В марте 1970 г. Марк сообщает Аранову и Репке, что на его запрос Чинмаянанда посоветовал искать тантрийского учителя в СССР. В марте они втроём пришли к автору этих строк в Эрмитаж, где в это время я работал реставратором; я проводил их на выставку индийского искусства и подарил билеты в Дом дружбы на встречу с индийцами. Принимая билеты, Марк сказал: "Ну вот, как раз три билета до Улан — Удэ". В марте 1970 г. Василий Репка уезжает, по совету Марка Петрова, в Улан — Удэ искать встречи с Дандароном.

Летом 1970 г. в Улан — Удэ Железнов, Алексеев и Репка живут в пионерском клубе "Юного техника" на Солнечной улице, недалеко от дома Учителя. Делали сокшоды — ритуал Всеохватного жертвоприношения Учителю. Бывало, ничего кроме глотка вина и волоконца мяса к подношению найти не удавалось. Летом в Улан — Удэ приезжает Виктор Пупышев.

Вслед за Лавровым постепенно отдалялся от Марка В. П. Репка. Василий Петрович, или просто Вася, как его все обычно звали, Учитель его иногда называл Василь, был человеком удивительным. Он не знал родителей и воспитывался в детдоме, который покинул подростком, стал бродяжничать. Свободный образ жизни в полукриминальной среде образовал его как личность. Нас, людей городских, выросших в семейном уюте, Вася поражал решительным мужским характером, жизненным опытом и народным говором, приправленным поговорками и едким мужским юмором. Крепкий физически, он к тому же занимался хатха — йогой. Простой физический труд был ему и в умение, и в удовольствие. Пришлось ему побывать и в тюрьме по заурядному уголовному делу. Группа Марка Петрова летом 1971 г. распалась.

В этом же году Б. Д. Дандарон и Ю. Алексеев сидели однажды в сквере около универмага недалеко от БИОНа (Бурятский институт общественных наук). Вдруг Бидия Дандарович заметил, что исчез его портфель. В это время к ним подошел Спартак — крепкого телосложения бурят, глава улан — удэнского уголовного мира. "Вот, твои ребята постарались", — сказал ему Бидия Дандарович. "Как, у тебя, Отец?!" — изумился Спартак. Через пять минут портфель вернули. Этот эпизод характерен. В любой среде Дандарон, не стремясь к этому, пользовался уважением, трепетным пиететом, словно невидимые волны превосходства и силы исходили от него.

В январе 1970 г. Бидия Дандарович снова приезжает в Ленинград. Останавливается у Алексеева. О. В. Альбедиль получает посвящение.

В апреле 1970 г. Бидия Дандарович, В. М. Монтлевич, Яна — жена Марка Петрова, едут в Тарту. Останавливаются в доме Линнарта Мялля. Мялль просит и получает посвящение.

Летом 1970 года О. Ф. Волкова (1928–1982) едет в командировку в Улан — Удэ. Ее сопровождает писатель Александр Кондратов. В БИОНе она поднимается по лестнице, навстречу — Дандарон. "Вы меня, наверно, не помните", — говорит Октябрина Федоровна. — "Как же — Октябрина Волкова! Мы Вас давно ждем!" Начали беседу, но тут тибетолог Балдорже Бадараев привёл Кондратова, поехали домой к Бидии Дандаровичу, приватная беседа была прервана. Продолжена она и завершена была весной уже 1971 года в Москве, в доме Октябрины Федоровны на улице Вавилова, д. 16. Октябрина Федоровна получает посвящение Ваджрасаттвы и Хеваджры. Долгие годы только Железнов и Волкова практикуют Хеваджра — тантру. Октябрине Федоровне Бидия Дандарович разрешил читать мантру Ваджрасаттвы в санскритском произношении, остальные произносили эту знаменитую мантру в бурятизированном варианте.

Бидия Дандарович относился к Октябрине Федоровне, известному буддологу и санскритологу, человеку выдающегося ума, знатоку буддийской логики, не только с уважением, как к коллеге, но с величайшей любовью и нежностью. Беседы с ней доставляли ему наслаждение. Их сближал и возраст, Бидия Дандарович был старше Октябрины на четырнадцать лет, в то время как других учеников он был старше лет на 20–30. Оба курили: Дандарон — трубку, Октябрина Федоровна — неизменные сигареты "Шипка". Беседы проходили на кухне с отменной выпивкой: у Октябрины Федоровны всегда была в запасе бутылка виски или джина, что в те годы было роскошью. В беседах часто принимала участие и ее сестра Инна Федоровна — индолог, работавшая долгие годы в Индии.

Мы все, ученики Дандарона, много младше Октябрины, по свойственному нам максимализму, считая ее своей духовной сестрой, относились к ней равно и требовательно, исходя из правил общения, постепенно вырабатывающихся среди нас. Так же мы относились и к А. М. Пятигорскому. Но в Октябрине Федоровне чувствовалось и иное, она была не просто ученицей Дандарона, она была его помощницей и соратницей. В доме Октябрины часто проводились сокшоды. Вообще дом сестер Волковых в 60–70–х годах был буддоллогическим центром Москвы. Кто только ни бывал там — Е. С. Семека, Ю. М. Парфионович, В. И. Рудой, А. Я. Сыркин, Е. В. Завадская, Т. Я. Елизаренкова, Б. Л. Огибенин, Ю. М. Лотман, Г. М. Бонгард — Левин, А. И. Бреславец…

Ноябрь 1970 года. Я и О. В. Альбедиль поехали в этнографическую экспедицию как сотрудники Казанского собора (Музей истории религии и атеизма) в Бурятию. В задачу экспедиции входил сбор сведений о состоянии буддийских монастырей, о действующих ламах, закупка культовых предметов: икон, статуэток, рельефов, ритуальных предметов и книг. Истинная наша цель была, конечно же, общение с Учителем и друзьями, с сангхой. Чтобы мы не тратили время на сбор упомянутых материалов для музея, Бидия Дандарович и члены сангхи, жившие в Бурятии, заранее собирали танки (буддийские иконы в виде свитков), рельефы, книги и пр. Мне же оставалось лишь оформлять договора о купле — продаже религиозных материалов в сельсоветах для предоставления отчетности об использовании отпущенных денег музеем. Деньги же, естественно, шли на общие нужды и помощь Учителю. Это обстоятельство впоследствии стало одним из пунктов обвинения как меня, так и Бидии Дандаровича по "Делу" 1972 г.

Среди учеников Дандарона были не только люди с высшим образованием, не только филологи и востоковеды, были и колоритные фигуры, не имевшие вообще никакого социального статуса или образования. Одним из таких был Леонид Махов, ставший учеником в 1970 г. Родом из Черниговской области, Леонид был сиротой и мальчишкой попрошайничал на паперти одного из черниговских храмов. К нему относились не как к рядовому нищему, а как к мальчику, наделенному чуть ли не святостью. И Леонид жил безбедно на пожертвования добросердечных прихожан, в основном женщин. В Ленинграде он появился в 1969 г. и подвизался в жилом подвале на Первой Линии Васильевского острова, где в это время жили писатель Борис Дышленко, мистик Владимир Лисунов, неохристиане — братья Вадим и Сергей Танчики. Наконец, там попеременно обитали Ю. Алексеев и Ю. Лавров.

Там от Ю. Алексеева и Ю. Лаврова Леонид и узнал дорогу в Бурятию. Бидия Дандарович принял его, и тот начал практиковать Ваджрасаттву. Но отношения с сангхой не сложились. Нами было негласно принято справедливое, хотя и суровое требование: по приезде в Улан — Удэ через два дня, называемых гостевыми, устроиться на работу. В противном случае общение прекращалось. На деле все было, конечно, мягче, но постоянное безделие Махова, его даже стали называть аватаром тунеядства, стало раздражать всех. Он становится предметом разбирательств и даже насмешек. Обстоятельства сложились так, что Махов переселился из отдельного домика на Стеколке (район Стекольного завода в Улан — Удэ) в квартиру, где жили Василий Петрович Репка и Марк Петров. И Репка, и Петров были остроумнейшими людьми и по — мужски блюли правила общежитейской взаимопомощи. Тут‑то Махову и досталось. Кончилось все тем, что Леонид бежал: сел в поезд и поехал на Запад. О случившемся узнал Бидия Дандарович и был очень расстроен. Он жалел Махова, ругал всех нас и ждал его возвращения. Тут мы только увидели, как Бидия Дандарович любит всех нас, не разделяя.

И вот Махов вернулся обратно, успев доехать до Иркутска. На Стеколке в доме Виктора Пупышева собрались почти все. "Пока не разберетесь, не приходите", — сказал Бидия Дандарович. История с Маховым стала лишь поводом для разговора о более серьезных разногласиях в сангхе. Прежде всего, это коснулось Марка Петрова и тех, кто по старым отношениям на индуистской почве тяготели к нему, т. е. Виктора Аранова, В. Репки и А. Вязниковцева, которого в это время не было в Бурятии. В ночном разговоре принимали участие Донатас Буткус, М. Альбедиль, О. Альбедиль, В. Монтлевич, В. Пупышев, А. Железное, Яна — жена Марка. Разговор длился более суток.

Именно в ночь этой беседы Виктор Пупышев, идя по заснеженному двору, был январь, вдруг явственно увидел свою прошлую смерть, как он был убит на фронте. Гатавон (аграмба Гатавон) потом рассказал Виктору, что тот в прошлом рождении был его учеником и, действительно, погиб на войне. Бидия Дандарович однажды, желая укротить Витино пристрастие к спиртному, кратко упомянул: "В X веке Витя (Пупышев) был лысым ламой, очень много пил".

Общаясь с учениками, учитель должен был содержать большую, по нашим европейским меркам, семью — двух родных дочерей Мэдэгму и Сэржиму и троих детей Софьи Ивановны от первого мужа. Работа в БИОНе оплачивалась по — советски скудно, еле хватало денег на еду. Часто выручали родственники из Кижинги: привозили мясо, масло, молоко. Несмотря на трудные материальные условия жизни, Бидия Дандарович большую часть времени посвящал сангхе. Помимо ежедневных встреч и бесед с учениками, нужно было переводить тибетские тексты, необходимые для практики, делая хотя бы подстрочники. Кроме того, научный план в БИОНе тоже был связан с переводами с тибетского языка, в том числе исторических сочинений и описаний собрания трудов таких знаменитых тибетских авторов, как Сумпа Кенпо, Чахар Лобсан Цултим, Дандар — лхарамба, Чанкья Ролпэ — Дорже и др. Еще более ответственным, трудоемким и чрезвычайно важным был процесс написания книг и статей по общей проблематике буддизма, востребованных сангхой. Чтобы все это успеть, приходилось работать по ночам. Помогала лагерная закалка и привычка к строгостям режимного образа жизни. Мы поражались выносливости и трудоспособности Бидии Дандаровича: бывало, идешь мимо его дома в два часа ночи — свет горит в его кабинете, значит, он работает. Идешь в четыре утра — свет все равно горит. Приходишь к нему в семь утра, а он уже не спит — созерцает. Такое трудолюбие и постоянство практики было нам, в то время молодым, укором и вдохновляющим примером.

В 1970 г., летом, Бидия Дандарович заканчивает основополагающую книгу отечественного практического буддизма "Мысли буддиста". Эта книга, очевидно, представляет позднюю редакцию "Необуддизма". В этом же году и в 1971 были написаны статьи, в которых излагались главные теоретические и практические проблемы буддизма: это статьи о шуньяте, о махамудре, о постоянных элементах и другие. В беседах с учениками Бидия Дандарович оттачивал творческий перевод многих терминов буддийской философии, постепенно складывался язык "школы Дандарона".

Жизнь сангхи протекала напряженно, в беседах о дхарме, в переписывании текстов, изучении тибетского языка, в созерцании и в непрерывном оттачивании достигнутого и понятого в отношениях друг с другом. Последнее было всегда захватывающе, хотя иногда и мучительно, ведь это было соединением практики с жизнью.

Все события происходили в Улан — Удэ и Кижинге. В городе основным местом, где мы собирались, останавливались на ночлег, проводили ритуалы, была квартира Виктора Николаевича Пупышева на ул. Чертенкова, что на горе, поросшей соснами с характерным названием "Шишковка". Из города туда медленно добирался трамвай. Все выходили на кольце и шли в гору до двухэтажного коммунального дома Виктора. Его двухкомнатная квартира располагалась на первом этаже.

Бидия Дандарович жил на другом берегу Селенги, на песчаной улице Солнечной. В самой маленькой из трех комнат был его кабинет и одновременно спальня. Там же был алтарь и книжный шкаф. Именно в этой узкой комнате часто проходили встречи с ним, просьбы о посвящении, получение оных и долгие беседы о дхарме и о жизни сангхи. Часто Бидия Дандарович предлагал прогуляться, он курил трубку с ароматным табаком ленинградской фабрики им. Урицкого. Особенно любил табак "Золотое руно" и "Трубку мира".

Параллельно дому Учителя через корпус стоял такой же дом, где на первом этаже получил от БИОНа комнату А. И. Железнов. Эти две квартиры и дом на Шишковке и были центром притяжения членов сангхи.

Каждый приезд в Улан — Удэ переживался как романтическое приключение, полное глубочайшего духовного смысла.

Александр Железнов занимал в жизни сангхи особое место. И причин тому было несколько. Во — первых, это он проторил дорогу к Учителю и активизировал своим поиском его Проповедь. Кроме того, ему был свойствен особый интригующий стиль общения: он никогда не говорил ни о чем прямо, но всегда в форме встречного вопроса или недоговоренности. В сочетании с глубоким пониманием дхармы, широтой эрудиции, поразительной способностью связывать единым смыслом, казалось бы, совершенно разнородные явления и понятия, все это создавало вокруг него чарующий ореол тайны, за которой угадывалось уверенное и абсолютное знание. И, наконец, его всегда отмечал Бидия Дандарович, выделяя среди других своим вниманием. Все были равны перед учителем, а Железнов был первым и любимым. Авторитет Железнова был чрезвычайно высок, постоянно слышалось: "Саша сказал", "спроси у Саши", "где Саша". Эта привычка ориентироваться на Железнова порой в самых пустячных ситуациях привела к одному специально, как потом выяснилось, спланированному эпизоду. Во время сокшода в узкой комнате Железнова Учитель вне связи с разговором неожиданно обронил фразу: "Саша исчез". Возглас услышали все, но реакцию Железнова, по моему, удалось увидеть только мне: я располагался позади всех, а за мной был только Железнов. Я обернулся и увидел, как в этот момент, реагируя на слова Бидии Дандаровича, Саша на четвереньках, пятясь, скорчив гримасу и высунув язык, выползал из узкой комнаты в переднюю. Он действительно "исчез". Полторы недели не было его. Все сразу же ощутили его отсутствие, настолько привыкли с ним советоваться и обо всем у него спрашивать. Был же он совсем рядом, созерцал в чулане.

Отношения между учителем и Железновым порой выходили за рамки отношений учитель — ученик, это были отношения двух старых соратников, знакомых еще по прошлым рождениям, как говорил часто об этом Бидия Дандарович, признавая в любимом ученике новое рождение своего отца. Железнов, как первый, кто активизировал проповедь Дандарона, часто вел себя неординарно, как бы нарушая канонические правила поведения ученика. Однажды он вошел в комнату Бидии Дандаровича и ногой ударил по алтарю, алтарь Бидии Дандаровича был устроен в невысоком книжном шкафу с открытыми полками. Все попадало, алтарь был разрушен, Железнов же воскликнул: "Учитель, зачем Вам все это?".

На эту же тему: однажды Железное копал яму и был разговор с Батодалаем об атрибутах: "А зачем мне всё это. Вот смотри — на востоке коровы пасутся, на севере — конь, а вон — сортир с дерьмом. Я стою в центре и с… В центре — я, варюсь в тодпе [капале]".

Вот еще один сюжет, известный в рассказах о жизни сангхи того периода под названием "Быкоголовый". Однажды Учитель обратился к ученикам с вопросом: "Уже целую неделю мне мешает Быкоголовый. Стоит рядом, когда я пишу, толкает под локоть. Я сказал ему "уйди", а он не слушается. Он порядочно надоел мне. Это его Саша прислал (вызвал). Зачем он это сделал?". В ответ — молчание.

В другой раз: "Этот Быкоголовый опять надоедает мне. Я лежу, а он всё ходит и ходит, мешает отдыхать. Этот Быкоголовый не имеет бодхисаттвовской мысли. В VII в. его укротил Дашибарбисан (Джаландхара, сиддха Барбазин, ’Bar‑ba-’dzin) и связал железной цепью, с тех пор он стал служить ему. Зачем Саша вызвал Быкоголового? Напустил он себе в комнату всякой нечисти, не пройти даже. Как ты думаешь, Юра (Володя, Линнарт и др.), зачем он сделал это"? В ответ ученики, поняв, что словесным ответом не отделаться, отвечали действиями: Мялль утыкался молча в переписывание текста; Лавров, переглянувшись со мной, выползал из комнаты буквально на четвереньках, ибо часто сидел на полу, за диваном, в изголовье Учителя.

Деваться было некуда, этот Быкоголовый замучил учеников больше, чем, якобы, он мешал Учителю. И вот однажды на сокшоде Бидия Дандарович обратился к Железнову: "Саша, убери от меня Быкоголового, ты его вызвал, ты и забери". "Хорошо, заберу", — ответил тот. С тех пор Учитель никому не задавал вопросов о Быкоголовом.

Несколько ярких и запоминающихся высказываний Железнова и одно о нем.

Гатавон сказал: "Саша реализовал махамудру". Это было в декабре 1974 — мае 1975 гг.

Юра познакомился с Железновым, когда они учились на биофаке ЛГУ. На одном курсе с ними училась и Фарида Маликова, будущая жена Железнова. Оба совместно начали поиск Учителя. Именно он узнал о Дандароне, но первым поехал в Бурятию Железнов. Многое в Сашином поведении и манерах было от Алексеева — интрига молчания и недоговоренности, искусство намека. Юра был прекрасным художником, писал стихи мистического содержания. К сожалению, его архив после смерти был вывезен Донатасом Буткусом и Антанасом Данелюсом в Литву и до сих пор недоступен исследованию.

Юра был тем человеком, через кого пришли к Дандарону Г. Д. Мерясова, В. Н. Пупышев, Олег и Маргарита Альбедили и я. В 1969–1972 гг. мы с Алексеевым вместе работали в буддийском отделе Музея истории и атеизма в Ленинграде. Тогда музей размещался в Казанском соборе на Невском проспекте. Туда же пришел работать и О. В. Альбедиль. Так что вскоре директор музея В. Шердаков, информированный компетентными органами, порой в раздражении бросал нам в лицо: "Что, буддийскую секту в музее устроили!?" Почти так и было, но только не секта, а трое учеников Бидии Дандаровича Дандарона в течение почти пяти лет (1969–1973 гг.)[284] работали научными сотрудниками в эпицентре советского атеизма.

Ю. А. Алексеев раньше всех ушел из жизни. Он умер ночью 19 октября 1983 г.

После его ухода мне попал в руки удивительный стих зогримовского стиля, достойный ваджрагити сиддхов, написанный им за день до смерти, 18 октября 1983 г.:

И еще. Спустя пару месяцев после смерти он явился одному из буддистов, ленинградскому художнику Ю. В. Никанорову во время созерцания. Никаноров спросил: "Юра, что такое Ваджрасаттва?". Последовал ослепительный и точный, но как бы неожиданный ответ: "Ваджрасаттва есть любовь".

Виктор Пупышев[285] в 1968 г. получил от работы — Бурятского института общественных наук (БИОН) квартиру в деревянном двухэтажном доме. Дом стоял почти на самой вершине горы Шишковка. Метрах в трехстах ниже было трамвайное кольцо, а улица, поднимающаяся к дому Виктора, называлась улицей Чертенкова — героя Великой Отечественной войны. Перед самым домом стояли два деревянных сортира — женский и мужской, выкрашенные в белый цвет. Их никак нельзя было обойти, и все, кто шел к Виктору, проходили между ними, поэтому их и прозвали "пропилеями".

За домом росли сосны, и круто вниз спускался косогор. С этого места открывался изумительный вид на долину Селенги, теряющуюся в величавых изгибах в сторону Монголии между голубых невысоких гор. Прямо по взгляду уходила вдаль степь меж гор в сторону Иволги. В ясную погоду был виден конус древнего вулкана и золотая крыша монастырского храма.

Так подробно пишу о Витином обиталище, ибо эта небольшая двухкомнатная квартира на несколько лет, с 1968 по 1985 гг., стала местом встреч учеников Дандарона. Все питерцы и прибалты, как правило, приезжая к Учителю, останавливались на Шишковке. В задней комнате направо был алтарь и рядом же на полках — собрание тибетских ксилографов. Внизу стоял таинственный чемодан, полный текстов, особенно важных и тайных. Изредка, в поисках какого‑либо текста, чемодан открывался со всеми предосторожностями, главное, чтобы в это время не было случайных посетителей. На алтаре у Виктора было то же, что и у всех: портрет Учителя, Ваджрасаттва, другие идамы, суксэ, светильник, ваджр, дильбу. У Виктора на алтаре всегда стояло изображение Гухьясамаджи, который, кроме Ваджрасаттвы, был для него главным идамом. У этого алтаря мы делали сокшод, часто с Учителем.

Когда сокшод вел Бидия Дандарович, то алтарь собирали в первой большой проходной комнате. Бидия Дандарович после ритуала выпивал несколько глотков из круговой капалы — чаши, попросту граненого стакана, закусывал жирной отварной говядиной, запивал пиалой бурятского зеленого с молоком чая и отправлялся домой. Его всегда провожали до трамвайной остановки всей сангхой и кто‑либо провожал до самого дома. Потом все возвращались, и пир продолжался, велись разговоры, курили, ели, пили. У Вити оставались приезжие, и беседы растягивались до ночи и порой до утра. Так было все годы, пока Виктор жил на Шишковке.

Холостяцкая жизнь Виктора лишь на время стала семейной, когда из Черновцов приехала жить в Улан — Удэ его жена Люда с дочерью Ирой. В 1973 г. Виктор с семьей после окончания судебного дела уехал в Черновцы. Но уже в 1975 г. вернулся один, ждал Люду, но она ехать наотрез отказалась. Так семья и распалась. Виктор, будучи спокойным, покладистым и вполне семейным человеком, скрыто переживал семейный крах, но остался жить на родине Учителя. Его дом на Шишковке продолжал быть пристанищем буддистов — паломников школы Дандарона. Вскоре Виктор женился второй раз. Его женой и соратницей на буддийском поприще стала Наталья Валентиновна Беляева, в замужестве Пупышева.

Приезд из Питера в Улан — Удэ и при Учителе, и позже всегда был праздником, ибо нас встречал гостеприимный дом Виктора, дом добра, мысли, мужской дружбы, буддийской беседы, дом, где бесчисленное количество раз бывал Учитель.

Летом 1971 года Бидия Дандарович Дандарон перевел по моей просьбе несколько важных практических текстов: "Большую садхану Ямантаки", "Краткий метод Дэмчога", "Садхану Симхамукхи". Метод Ваджрабхайравы (Ямантаки) Бидия Дандарович рассматривал как главный метод сангхи. Неоднократно говорил, что в условиях советской сансары только практика такого гневного идама поможет устоять ученикам и продвинет проповедь тантры на Запад. Особо выделял то место в методе, где приводится характерная молитва Ямантаке: "Приобретающий великий устрашающий вид, создающий способ подавления существ, которых нельзя подавить одной только бодхисаттвовской мыслью, тебе молюсь" (перевод Дандарона).

Этим же летом Бидия Дандарович дал ученикам наставления по расшифровке значений атрибутов в тридцати двух руках Ваджрабхайравы. Я был свидетелем передачи этих сокровенных знаний от Джалцан — габжи — известного йогина Бурятии, три года созерцавшего Бхайраву в затворе в Иволгинском дацане с официального разрешения властей. Его затворничество было обставлено вполне по — советски: в комнате находился телефон и раз в месяц представитель комитета по делам религии при Совете Министров Бурятской АССР делал звонок. Джалцан — габжа должен был взять трубку и подтвердить свое нахождение в этом затворе. Во всем остальном все было по правилам полного одиночества. После завершения трехлетнего созерцания Ямантаки он затворился еще на три года созерцать Чакрасамвару.

Итак, я присутствовал при встрече Учителя с этим йогином. Это произошло в сквере у Центрального универмага со стороны Советской улицы. После недолгого разговора между ними на бурятском языке Бидия Дандарович обратился ко мне с неожиданной просьбой: "Володя, я созерцаю на диване. Мне нужно на него покрывало, купи его в Ленинграде и пришли мне. Вот тебе двадцать пять рублей. Сделаешь это, будешь материально со мной связан, когда я буду практиковать махамудру". По возвращении в Ленинград мы с женой Галиной купили в Пассаже дагестанский ковер ручной работы и послали его Учителю с отъезжающим Андреем Донцом. На суде в декабре 1972 г. ковер был представлен как вещественное доказательство того, что Дандарон, пользуясь "убогостью и психической ущербностью" учеников (в данном случае моей), занимался вымогательством под видом религиозного действия. На этом основании после суда ковер был возвращен Галине Монтлевич. Учитель практиковал на нем почти год.

Метод Ваджрабхайравы на долгие годы стал основной практикой большинства членов сангхи. Только спустя около пяти лет после ухода Учителя ученики начали включать в практику другие методы. Железнов, продолжая развивать тантру Ямантаки, осваивал тантру Дамдин — янсана, Пупышев — Гухьясамаджу, Лавров — Хеваджру. Донатас Буткус продолжил практику Калачакры и Бхаджайджагуру. Общение с Учителем всегда служило поводом услышать и наставление, и неожиданный рассказ о буддизме, и объяснение сложных положений прасангики — одного из направлений мадхьямики, которого придерживался он сам.

Наставления Бидии Дандаровича были всегда кратки и ярки. Ю. Донец спросил однажды у Учителя, что означают шарфы у Ваджрасаттвы? Учитель ответил: "Главное в Ваджрасаттве это пять священных букв на авандуди, и их надо созерцать всех вместе, нераздельно". Он же в Кижинге (февраль 1972 г.) спросил о созерцании Ямантаки. Ответ был: "В Ямантаке все атрибуты созерцаются по отдельности".

Учитель считал, что Шамбала не имеет географического значения и есть понятие чисто духовное, страна духовная и всегда добавлял: "Бурятия, Улан — Удэ — узкое место, проход тантрийского Учения к океану сансары".

О себе же говорил: "Есть много традиций: цзонхавинская, ньингма, кагьюпа и другие. Моя традиция всех их объединяет".

Вот еще два ярких его высказывания: "Когда две частицы соединяются, рождается фотон, это как соединение блаженства и шуньи. Шунья — вместилище дхармакаи. Одсал [Ясный Свет, санскр.: прабхасвара] — сущность, сок дхармакаи. И одсал это не шунья. Все — шунья, а одсал — не шунья".

"Галактика, Вселенная — единый организм. Если человека уколоть где угодно, то сразу весь он чувствует боль. Так и во Вселенной: где бы что бы ни произошло, то это на все и везде влияет, передается". Так выразил Бидия Дандарович один из аспектов Ваджрасаттвамайяджала — тантры и основной принцип магии.

В зоне Батодалай Дугаров хотел созерцать Дэмчога (Чакрасамвару). Но однажды Учитель неожиданно сказал ему: "Дэмчог — очень хороший, красивый идам, но в наше время, тяжелое, в гуще сансары надо созерцать Ямантаку. Ямантака — высшая [тантра]! Как можно больше надо читать ХРИ СТРИ[286], дает мужество, смелость, силу, гнев".

В эти годы Бидия Дандарович много переводил для учеников и для работы. В. Н. Пупышев сотрудничает с ним в переводе буддийского терминологического сочинения "Источник мудрецов". К этому времени Дандарон перевел и издал две первые части этого фундаментального труда тибетского энциклопедиста Чанкья Ролпэ — Дорже (1717–1786, в бурятском произношении Джанджа Рольби Дорже) — разделы "Парамита" и "Мадхьямака". Тогда же Дандарон перевел раздел "Абхидхарма". Самостоятельно Виктор Пупышев перевел из "Источника мудрецов" раздел "Тантра". Этот раздел содержит не только структурное изложение различных тантрийских систем, но также сведения по тантрийской символике, о порядке созерцания согласно различным тантрам и некоторые исторические материалы. Виктор Николаевич снабдил свой перевод примечанием и предисловием. Текст был просмотрен и одобрен О. Ф. Волковой. До сих пор он распространен только среди последователей традиции Дандарона. Есть надежда, что в скором времени он будет издан.

Создавалась научная неофициальная школа буддологии — "школа Дандарона", во многом опережающая официальную. Она была воспринята советскими чиновниками от науки как "мистическая". Просуществовав недолгое время, "школа Дандарона" явилась шагом вперед в русской буддологии и являлась продолжением русского востоковедения начала XX века, представителями которого были Щербатской, Ольденбург, Обермиллер и др.

В это же лето и осень (1971 г.) Железное и Пупышев написали статью о системах тождеств в буддизме и тантрийской практике — "Учение ваджраяны о тождестве сансары и нирваны". Статья писалась под наблюдением Учителя. Несколько раз она подвергалась его разгромной критике и возвращалась на доработку. В результате она стала, на мой взгляд, шедевром современной буддийской литературы, вполне достойной включения в общебуддийский Канон. Вот один из блистательных пассажей статьи:

"Но если в некие отдаленные времена дхармакая существовала как единое целое и лишь впоследствии разделилась, то почему можно утверждать, что бытие безначально? Потому, отвечают буддисты, что нет в сансаре той точки отсчета, начиная с которой можно было бы сказать: вот. здесь начало. Дхармакая. которая имела в своей реальности потенцию возникновения элементов, однажды проявившись во времени и пространстве в соответствии с законом зависимого становления, реализовала эту потенцию как безначальное прошлое, совершенствующееся настоящее и еще не реализованное (но уже существующее в ней) будущее".

В этой цитате содержится основополагающий момент теории времени, указывающий на "настоящее" как на единственно реально существующее. Как оседлать это настоящее? Ответ Железное искал в тантре Дамдин — янсана. В дальнейшем теория настоящего была развита в теории Открытого Горизонта учения Нетройственности.

Бидия Дандарович написал в это время несколько основополагающих теоретических статей: "51 психический элемент виджнянавадинов", "Теория шуньи у мадхьямиков", "Постоянные элементы в буддийской философии", "Содержание известной мантры ОМ МАНИ ПАДМЭ ХУМ", "Махамудра как объединяющий принцип тантризма".

Основатели балагатского движения с самого начала проявляли интерес к школе ньингма и к дзогчену. Особый интерес представляли работы Нацог — Рандола (Лонченпы, 1308–1363). Итоговую работу Нацог — Рандола "Карнатантра Великого Учения, называемая "Зерцало механизма глубокого содержания"" из сборника "Сабмо Янтиг" в начале века перевёл с тибетского на монгольский язык отец Дандарона Агван Силнам Тузол Дорже. Предположительно этот перевод существует в единственном экземпляре в виде рукописи. До 1974 года он находился у жителя Кижинги Балдана Дархана, ученика Лубсана Сандана Цыденова. После его смерти жена передала бесценную рукопись одному из членов сангхи. Там она хранится до сих пор (информация на лето 1987 г.).

Упомянутую работу Нацог — Рандола Бидия Дандарович начал переводить ещё в лагерный период жизни. Сначала это был перевод на бурятский язык. Второй раз он вернулся к этой работе сразу после 1956 года. Наконец, в 1971 г. он приступил к завершающему периоду работы над этим основополагающим трудом ньингмапинской традиции. Перевод предназначался исключительно для учеников. Бидия Дандарович в русском переводе озаглавил эту работу так: "Основы философии ваджраяны". Он придавал решающее значение факту появления этой работы на русском языке и не раз высказывал опасения о судьбе этого перевода. В 1972 г. во время пребывания Учителя в Ленинграде из дома А. М. Донца исчез 48–й лист рукописи. Ещё ранее, летом 1971 года, Учитель, выйдя из БИОНа, дал свой портфель Виктору Шиковичу Аранову. Когда затем в портфеле не оказалось тридцати страниц перевода, Шиковичу (чаще его называли именно так) пришлось долго оправдываться, что он не брал этих страниц. Бидия Дандарович заново перевёл эти тридцать страниц. Неоднократно он высказывал сомнения, не рано ли переводить столь сокровенный ньингмапинский текст, дозволят ли это дакини, готова ли для этого сангха. Опасения не были напрасными.

В июне 1972 г. Галина Алексеевна Монтлевич начала печатать этот текст с рукописи Учителя (сокращённо его называли "Карнатантра Нацог — Рандола"). Это происходило в доме 24 по Солнечной улице.

В августе уезжали из Улан — Удэ Линнарт Мялль и Марет Карк и взяли с собой то. что успела напечатать Г. А. Монтлевич — 64 машинописных листа, или перевод 38 листов ксилографа, что составляет половину текста. Линнарт и Марет увезли четвёртый экземпляр машинописи. Недели через две, уже после ареста Железнова и Репки, в квартире, которую тогда снимали в Улан — Удэ Монтлевичи, был обыск: рукопись и все экземпляры напечатанного текста были конфискованы. В одном из писем из Выдрина Бидия Дандарович сетовал на эту утрату. Только в 1987 г. удалось достать тибетский текст "Карнатантры"; на этот раз в виде фотокопии, исполненной в пяти экземплярах[287].

Затем случилось удивительное, подтверждающее поговорку: "рукописи не горят". Родственник Бидии Дандаровича физик Жандарб Дандарон сумел выпросить через знакомых работников в органах МВД конфискованный оригинал всего перевода "Карнатантры" и передал его Железнову. С него были сняты копии. Один экземпляр попал к ученице Железнова Наталии Назаровой (Турик). Вернувшись в Санкт — Петербург после восьмилетнего пребывания в Бурятии, она сообщила о рукописи мне и, наконец, дала ее скопировать. Итак, полный перевод "Карнатантры" снова вернулся всей сангхе.

Когда Дандарон начинал работать над переводом этого сочинения. посвященного в том числе теории становления сансары, сложной алхимии махабхутов, метафизике спасающих совершенных существ, у него было время тщательно выверять текст и обсуждать его с учениками. Именно при переводе "Карнатантры" продолжилась работа по созданию на русском языке буддийского терминологического ряда. В 1972 г. он форсировал перевод "Карнатантры", чувствуя, что времени остается мало, и практически не перепроверял его. Это сказалось на качестве, и перевод второй части "Карнатантры" так и остался черновым. При публикации буддологических статей в журнале "Гаруда" я счел возможным опубликовать ту самую первую четверть перевода "Карнатантры", которая была им доработана. Этим была приоткрыта неизвестная область интереса Дандарона к ньингмапе и дзогчену, интереса, который отражал и теоретический аспект его исследований и глубокие смыслы буддийской практики.

Всегда проповедуя как высшее достижение буддийской философии теорию мадхьямаки — прасангики, Дандарон, тем не менее, углубленно занимался построением непротиворечивой теории становления и эволюции сансары, опираясь на фундаментальное учение о четырех великих элементах, так называемых махабхутах, и развивая учение о ступенчатой дифференциации Ясного Света — сущности буддийского абсолюта, дхармакаи. Эта склонность к идеям эволюции Ясного Света пронизывала не только постоянные беседы с учениками, но составляла и содержание практики: он настаивал на быстрейшем переходе к завершающим периодам созерцания, сопровождающихся пранаямой и объясняемой им соответственно четверичной природе махабхутов, как это изложено в "Карнатантре" Нацог — Рандола. Так что в практике и в мировоззрении Дандарона в этот период, несмотря на неизменную приверженность классике нагарджуновского релятивизма, все же заметен был интерес к читтаматре. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, поистине представляя все школы и всю Полноту Проповеди, он тем не менее демонстрировал акцент на теории Ясного Света. Мы же. стараясь сохранить Полноту его Проповеди и заранее зная, что это долго не продлится, в конце концов, неумолимо разошлись в своих врожденных предвзятостях по разным направлениям. Так. чисто махамудринский стиль сохранял А. И. Железное, развивая его в практике системы Ямантаки и Хаягривы. Ю. К. Лавров сосредоточился исключительно на Хеваджра — тантре, специально создавая конфликтные ситуации и практикуя бесстрашие. В. Пупышев последние годы жизни посвятил тибетской медицине, как в теории, так и в практике, А. Данелюс продолжил изучение и практику тантры Ваджрабхайравы, А. Донец посвятил себя изучению и переводу сутр и дхарани.

Общаясь с учениками. Бидия Дандарович любил рассказывать йогические истории из жизни махасиддхов. Эти житийные истории можно было найти на тибетском языке или в переводах на английском. Рассказы же Учителя, которые мы называем "Преданиями Кудунского круга", нигде не опубликованы, это биографические сюжеты об отце и о Лубсане Сандане Цыденове, об их учениках, это живая история недалекого прошлого йогической жизни бурятских буддистов, уникальное свидетельство реальности чудес практики, вдохновляющее и поэтическое повествование о жизни людей необычных.

Рассказывал Бидия Дандарович и об особых переживаниях из своего личного опыта. Так, с его слов, Лубсан Сандан приходил к нему домой, и Бидия Дандарович прислонил голову ему на плечо; это было перед его последней поездкой в Москву (1972 г.). Но особенно многозначительна и важна для судьбы сангхи и самого Дандарона стала его последняя встреча с Цыденовым. Вот устный пересказ об этой встречи с Лубсаном Санданом в Москве. Утром 9 июня

Вскоре Учитель выехал в Улан — Удэ. На перроне Улан — Удэнского вокзала Бидию Дандаровича встречали Лавров и Пупышев. "Водки!" — потребовал Бидия Дандарович, — "Пусть приедут срочно Саша и Бутидма [Мункина]". Железнов был в это время в Кижинге. Им сообщили, но каждому порознь. Раньше в Улан — Удэ успела Бутидма, Саша приехал через час после неё. Бидия Дандарович говорил им о проповеданном ему той ночью (9 июня) в Москве Учителем Лубсаном. Позже он поведал ученикам о первом из нескольких пунктов наставления Лубсана Сандана. Было сказано: "С тобой останутся те, кто не боится сансары".

Позднее стали известны и другие пункты проповеди Учителя Лубсан Сандана. Вот два из них. "Твои ученики — это не простые люди". И далее: "Раньше йогам являлись, мешая созерцать, мары в виде различных чудовищ, так было у индийских махасиддхов. У твоих учеников будет иначе. Для них препятствием будет закон страны. Но их внутренние переживания будут такие же, как и раньше у индийских и других йогов". До сих пор неясно, сколько же пунктов было в проповеди Лубсана Сандана в тот ночной визит. Но три положения Бидия Дандарович раскрыл, так как они относились исключительно к его ученикам. Остальная часть сказанного Лубсаном Санданом относилась к самому Дандарону. Последующие его действия могут косвенно раскрыть услышанное тогда в квартире Волковых.

Встреча с Лубсаном Санданом в Москве и возвращение в Улан-Удэ стали началом Ваджрной Проповеди — махамудры Учителя. Позже он обронил фразу: "Очевидно, придется садиться в тюрьму". Все почувствовали особенность и важность момента на расстоянии. Ученики, не договариваясь друг с другом, каждый самостоятельно, стали съезжаться в Улан — Удэ. Кроме тех, кто уже жил в Бурятии постоянно, приехали Антанас Данелюс, Линнарт Мялль, сестры Марет и Майя Карк, автор этих воспоминаний с женой Галиной, выписавшись из Ленинграда, Олег и Маргарита Альбедили и Донатас Буткус из Каунаса. Первый тезис Учителя Лубсана стал осуществляться на практике: реализовалась фантастическая атака на присущую всем двойственность, пробуждение спящей интуиции через парадокс, абсурдность ситуации, импульс риска, непрерывную необходимость самостоятельно принимать решения.

Ритуал сокшод проходил каждый день вечером. Сначала на Шишковке у Пупышева, а затем на квартире у Железнова, где в это время жил Дандарон. Бидия Дандарович практически ушел из дома. Отношения между сангхой и его женой становились все напряженнее. Софья Ивановна была недовольна, что Бидия Дандарович все свои силы и время тратит на дела сангхи. На многочисленные упреки с ее стороны он однажды ей сказал: "Я никогда не оставлю ребят, сангху, чтобы ни случилось". Софья Ивановна в своем недовольстве опиралась на Дандара, сына от первого мужа, студента — тибетолога ЛГУ.

Летом 1972 г. взаимоотношения учеников с Бидией Дандаровичем стали иными. Можно сказать так: он перестал с нами нянчиться. Учитель пошел на обострение отношений между собой и нами, иногда специально провоцируя экстремальные ситуации. Все вдруг обнаружили разделившую нас на внутреннем, скрытом уровне иерархию. Внешне сангха была едина, и все были дружны, проявляя необходимую взаимопомощь. Но внутренне каждый ощутил себя не очень уютно, когда стало ясно, что твой собрат явно понимает больше и глубже, но объяснить ничего не может, и ты сам не способен преодолеть невидимый магический барьер. Особенно ярко это проявилось в эпизоде встречи Дандара, пасынка Бидии Дандаровича. Он должен был прилететь из Ленинграда. Бидия Дандарович приказал Лаврову и мне поехать в аэропорт встретить его. Обратился он сначала к Юре: "Юра, ты поедешь в аэропорт?" — "Нет". Все замерли. "Даже если я тебе прикажу, не поедешь?" — "Если Вы прикажете, то поеду". "Володя, ты поедешь?" — "Да, поеду", — ответил я. Но в аэропорт приехали кроме нас с Юрой еще несколько человек: Л. Мялль, Марет Карк, Дасарма Баяртуева, В. Репка и А. Железное. Мы с Юрой, почти не общаясь, часа три слонялись по аэропорту. Репка и Железное держались рядом. Они стояли в отдалении, оживленно переговариваясь, и ощущалось на расстоянии, что у них нет никаких проблем: встречать или не встречать, разговаривать или не разговаривать с ним, они были совершенно раскрепощены. Но подойти к ним, принять участие в их свободном и оживленном разговоре не было никаких сил ни у кого из остальных. Как будто нас разделял невидимый непреодолимый барьер. Мы с Юрой также отделены от других были невидимой преградой. Дандара мы не встретили. Он нас благополучно миновал. Это тоже своеобразная магия. Ибо Учитель испытывал нас многопланово; прямолинейно исполнить его просьбу — это был бы минимальный успех. События в связи с приездом Дандара развернулись вечером. Мне пришлось его разговорить и выманить из дома под пустячным предлогом. Из темноты на нас надвинулись Лавров и Железное, и мы подошли к Дандару. Он побежал, началась погоня. Оказалось, что Лавров бегает лучше Железнова. Дандар отделался легким испугом и быстро оказался дома. Там уже был я. Бидия Дандарович смотрел на меня и Дандара удивленно. Спать мне пришлось на полу под столом, больше мест не было. Дандар устроился рядом со мной. Мне пришлось давать ему какие‑то сердечные таблетки и выслушать, как он боится смерти.

1972 года в Москве, в доме Волковых, на кухне, когда Октябрина Федоровна готовила чай, Бидия Дандарович неожиданно просто и буднично сказал: "Ко мне сегодня Учитель Лубсан приходил. Погладил меня по голове". В той комнате, где это произошло (первая большая комната от входной двери) в это время спали О. В. Альбедиль и Дос Буткус.

В то лето 1972 года с каждым из нас приключилось множество событий, которые происходили под знаком Ваджрной Проповеди Бидии Дандаровича.

Лавров, Железное и я делали сокшод над обрывом, что на изгибе проспекта Терешковой. Саша объяснил, как делать "сокшод с сигаретой", не имея алтаря, жертвенных предметов, балина и прочего. Это проясняло роль махабхутов в ритуале: твоя мысль — пространство, усилие затяжки — воздух, пепел сигареты — земля, кант слюны вокруг ствола сигареты недалеко от пепла — вода (в зоне этим удлиняли время курения одной сигареты) и, наконец, огонь.

Далее он сказал: "Надо направлять мысль бодхи на всех живых существ, они есть сансарные бодхисаттвы. Вот они", — сказал он, указывая рукой в небо за мной. Лавров посмотрел в ту сторону: в небе никого не было. Я же подумал, что речь идёт о летящих голубях и не обернулся.

Железнов продолжал: "Проповедь Учителя должна сразу же через вас идти на сансару. Надо всегда всем отвечать на вопросы, при этом братьям надо давать точный ответ". Имелось в виду, что содержание вопроса брата адекватно описывает уровень его понимания проблемы или ситуации. Поэтому ответ для брата всегда должен содержать трудность (решать её вопрошающему). Это и есть "точный ответ", конкретный. Задерживать ответ значит проявлять неведение в аспекте одной из клеш.

Закончив, Железнов неожиданно спросил: "А у Линнарта [Мялля] есть ключи от квартиры"? Имелось в виду, что к 16 часам Мялль должен был приехать по договорённости на квартиру к Саше. Не успели мы с Лавровым ничего ответить, как Саша вскочил и бросился бежать. Мы переглянулись, мгновенно поняв, что происходит действо, которое нужно понять или, по крайней мере, в полноте увидеть его. Мы бросились за ним и еле успели вскочить вслед за Сашей в отходивший трамвай. И тут же увидели в трамвае Мялля, Марет и Майю Карк. Саша отдал Мяллю ключи и жестом показал в окно: "Смотрите, Бутидма идёт". Пока все смотрели в окно, трамвай уже отошёл от очередной остановки. Железнов исчез, очевидно, сойдя в этот момент.

Это блестящий пример, как действует человек, достигший единства интуиции и метода, когда любой импульс мысли мгновенно воплощается в действие, не дав и доли секунды для деятельности ума и, следовательно, проявлению неведения, ибо "спонтанное" действие всегда попадает в точку; так спонтанно действуют Татхагаты.

Проповедь Дандарона в июне — сентябре 1972 года силой возбуждала интуицию учеников. Учитель ставил их в положение, при котором постоянно нужно было преодолевать двойственность в конкретной (тело, речь, мысль) ситуации. Вместе с Учителем действовал и помогал ему Железное. Оба проявляли сиддхи.

Однажды мы с Сашей возвращались поздно вечером с Шишковки на Солнечную. Спускаясь вниз по улице Чертенкова, Саша рассказывал о системе чод и, в частности, о Нарохажод: "Один из жодпа[288] по указу своего Учителя ночью пошёл созерцать в сопки. Укрылся палаткой, зажёг светильник и стал читать мантру. Скоро он услышал, что его окружает стая волков. Звери приближались. Жодпа знал, что нужно держать мантру (продолжать ее повторение во что бы то ни стало), не обращая внимания ни на какие обстоятельства. Испуг в такой ситуации смертельно опасен. Попросту, обернувшись, можно сломать шею. И вот он чувствует, что вожак стаи стоит за его спиной. Наконец, на своём затылке он почувствовал горячее дыхание волка. Собрав всё мужество и веру, жодпа сосредоточился максимально на мантре — "ушёл в мантру" и потерял сознание. Он очнулся, когда дневное солнце ярко светило ему в лицо. При встрече Учитель сказал: "Ты справился, за одну ночь ты продвинулся на несколько лет вперёд".

Затем Саша упомянул, что спутник Нарохажод — чёрная собака (или сама Нарохажод принимает вид чёрного пса). Как только он это сказал, сзади явственно послышалось лязганье собачьих когтей по асфальту. Мы оглянулись, но ничего не увидели. Саша рассмеялся.

Вскоре после этого я заметил, что как только я оказывался в двойственном положении (ситуация задавалась Бидией Дандаровичем), рядом в тот же миг появлялся Чёрный пёс — красивая, гладкошерстная, чёрная собака, похожая на лайку, но крупнее. Как только я видел Чёрного пса, становилось ясно, что рассуждением ничего не решить, только интуиция могла дать верное решение. Пёс преследовал меня почти по всему городу: от Солнечной улицы до реки Уды, в любое время суток.

Однажды я стоял с Лавровым в песках около дома Учителя и рассказывал о значении Чёрного пса, и вдруг в его глазах увидел удивление, оглянулся — там. в отдалении стоял Чёрный пёс.

Ситуация Чёрный пёс — интуиция — состояние двойственности стала настолько стабильной, (около двух недель это продолжалось), что нельзя было не догадаться о прямой связи Железнова и Чёрного пса. Причём ни разу я не видел одновременно и Сашу, и Чёрного пса.

И вот однажды подходя к дому Железнова, я одновременно увидел Пса и в окне Сашу. "Смотри", — крикнул я, идущему рядом Линнарту Мяллю: "Видишь — Чёрный пёс, а вон — в окне Железнов. Смотри: и тот, и другой". При этом я дружески погрозил Железнову кулаком и показал жестом на Чёрного пса. Железнев хохотал в окне. С тех пор Чёрный пёс исчез.

В один из дней сразу после моего переезда из Питера в Улан — Удэ (июнь 1972 г.) Бидия Дандарович показал мне и Железнову древний ксилограф садханы (Красного Ямантаки) и сказал: "Надо переписать, а затем перевести, это будет способствовать моему здоровью и жизни". Текст был очень плохо пропечатан, местами буквы сливались в неразличимые чёрные пятна на желтоватом фоне старой китайской бумаги, и я отказался, сказав, что не смогу переписать такой текст.

В течение месяца после подобного отказа Учитель ставил меня в двойственные ситуации, решать их не всегда удавалось. Я часто действовал вместе с Лавровым. Меж нами установилась связь, помогающая каждому из нас понимать слова и действия Учителя. Именно в эти дни Лавров после долгих скитаний по ночному городу встретил меня и затем ночью же пришел к Учителю на его квартиру и поклонился, припав к колену. "Хорошо, что пришел!", — сказал Бидия Дандарович. Вскоре Лавров мне сообщил: "Саша сказал мне: "Ты пробился, следующий — Володя".

Через несколько дней после серии неудач ко мне подошёл Железнов и сказал: "Всё началось с того дня, когда ты отказался переписывать ксилограф". Я пошёл сразу к Бидии Дандаровичу, попросил ксилограф и дал обет молчания, пока не перепишу его. Неожиданная мысль, что Железнов может украсть у меня драгоценный текст, привела меня в смятение, ибо последствия этого было трудно представить. Поэтому, проходив с час по кварталам новостройки около Солнечной, я забрался на чердак, сделал сокшод и начал переписывать текст. Писать приходилось в неудобной позе. Часов за пять текст был перенисан. Наступили сумерки. Я брёл к дому Учителя по пустырю, заросшему голубыми эригеронами. И пришло понимание возможности говорить и при этом хранить молчание. Речь — огонь — память — сила сознания.

Придя к Учителю, сказал: "Я переписал текст". "Разве ты говоришь?" — спросила Дасарма. "Нет, я молчу", — ответил я.

Позже в "Белом Лебеде" (тюрьма, построенная при Екатерине II), во время прогулки я переговаривался через деревянный забор с Бидией Дандаровичем и получил посвящение на созерцание этого идама.

Галине, моей жене, несмотря на многочисленные обыски, удалось ксилограф сохранить: она прятала его в сарае в поленнице.

В 1974 году, в августе, от Дандарона из Выдринской зоны пришло в Питер письмо, где он рекомендовал прочесть роман Брюсова "Огненный Ангел" об Агриппе Нетесгеймском, ибо в этой книге, по его словам, дано изложение оккультизма. Рекомендовал также познакомиться с работами самого Агриппы. Это был призыв к практике этого идама.

В 1975 году текст садханы Красного Ямантаки был переведён.

Виктор Пупышев в 1968 году получил посвящение от аграмбы Гатавона на Невском проспекте у Казанского собора. В дальнейшем слушал проповедь и получал наставления от Бидии Дандаровича. При этом Гатавон был всегда недалеко. Виктор считал своим коренным учителем Гатавона. Но испытывал при этом некоторые сомнения. В ответ на вопрос об этой неопределенности Бидия Дандарович прямо сказал ему: "Я — твой коренной Учитель!" Но алтарь Виктора так и оставался центрированным на Гатавоне.

Однажды рано, часов в шесть утра, Железное, Мялль, я и Лавров поехали будить Виктора. "Разбудили", уже проникнув в квартиру, без его помощи. Алтарь — как всегда. Виктор вышел к белоснежным "пропилеям", так называли сдвоенный сортир во дворе, мимо которого приходилось каждый раз проходить, чтобы попасть в дом.

Железное — Юре Лаврову: "Неси таз с помоями"; тот принёс. "Убери портреты Учителей". И Юра вылил содержимое таза на алтарь. Пришёл Виктор, увидел, сели. Молча сидели часа два. Наконец, мы с Юрой поднялись и вышли.

А далее был гневный сокшод. Взяли ночной горшок и приготовили в нём "адскую" смесь, как написано. Пришло время вечера. Бидия

Дандарович встречает Сашу словами: "Что вы там делали? Я задохнулся от запаха мочи". Железное потом объяснил: "Забыл мантру (ХРИ СТРИ…) прочесть". "Алэямлэ" в названии этого эпизода — это начальные слова из ритуала приготовления амриты ("Из пространства возникает воздушный мандала,…"), входящего в сокшод.

Однажды Дандарон шёл по улице в Улан — Удэ с Лавровым. Разговор шёл о смерти Учителя. Лавров заметил: "Наш Учитель никогда не рождался, значит, он не умрёт". Бидия Дандарович посмотрел на него и улыбнулся.

Несколько дней спустя мы блуждали с Лавровым почти весь день по городу и беседовали о возможности бытия существа без скандх[289]. Пытались понять, как это согласовать с положениями Абхидхармы. К вечеру нам удалось добиться понимания возможности подобного, и мы пришли к Учителю. И тут произошло для нас удивительное и неожиданное: Бидия Дандарович встретил нас возгласом: "Кланяйтесь!" Когда мы совершили поклон, он сказал: "Ну что, поняли, что я — нирманакая?"

Присутствовавший при этом Пупышев был благоговейно удивлён, узнав предысторию.

Последним в этом рождении учеником Бидии Дандаровича стал вильнюсский психолог Антанас Данелюс (1942–2002). Узнал о Дандароне он от Донатаса Буткуса. В одну из первых ночей после приезда в Бурятию Железное и Мялль устроили Антанасу допрос с пристрастием. При этом сами выступили в роли работников КГБ, окружающих буддийского Учителя, и делали вид, что, зная все об Антанасе, вербуют его. Выдумал эту провокацию Саша, а Мялль с удовольствием подыграл ему. Мялль с восторгом описывал перипетии ночного разговора, приговаривая: "Вот это был настоящий дзэн". Антанас выдержал ночное испытание и был допущен к Учителю. Он пробыл в Улан — Удэ только одну неделю в начале августа 1972 г., получил посвящение Ваджрасаттвы и уехал еще до начала арестов. В дальнейшем специализировался на Ваджрабхайраватантре.

Позже (1976–1978 гг.) через Антанаса в сангху пришли Пятрас Арлаускас (р. 1946 г.), Линас Катинас и его жена Кристина. Они получили посвящение от аграмбы Гатавона и почитают учителем Бидию Дандаровича Дандарона.

"Дело Дандарона" 1972 г.

Со дня рождения жизнь Дандарона была на виду. С одной стороны — это были верующие, почитавшие в нем перерожденца и духовного владыку, или, как принято называть такого человека в этом буддийском регионе, Дхармараджу; с другой — неусыпное к нему внимание властей как к источнику постоянной возможности возрождения скрытой религиозности народа, тлеющей под пеплом отбушевавшего революционного безумия. Такое положение было вызовом судьбе. Можно было скрыться, но в советских условиях абсолютной слежки это было невозможно; можно было сломаться и стать совслужащим или даже совученым, а можно было пойти путем сопротивления, сохраняя достоинство и величие унаследованного духовного звания. Дандарон пошел по последнему пути — такой путь есть путь героя, виры, или Победоносца. Он действительно стал Победоносцем, ибо сумел осуществить предначертанное — восстановить дхарму в Бурятии и зародить ее в России вопреки всевластному сопротивлению коммунистических правителей страны и их жестоких наместников в Бурятии.

Прошло шестнадцать лет после освобождения в 1956 г. Каждый шаг Дандарона контролировался. За это время не было поводов для расправы с неудобной религиозной фигурой. Его активная научная деятельность принималась как нечто, с чем приходилось нехотя мириться. Авторитет ученого — буддолога и научные связи не давали возможности грубо вмешаться в жизнь человека, продолжавшего пользоваться среди простых верующих бурят славой буддийского святого, живого воплощения буддийского принципа видения совершенства Будды в каждом человеке. Факт самого сущесгвования Дандарона был невероятен для советского времени. Эта невероятность порой создавала удивительные ситуации. Однажды, в году в 1964–м, точность даты здесь не имеет значения, в Улан — Удэ приехал известный индийский издатель буддийской литературы Локеш Чандра. В БИОНе в кабинете директора Лубсанова его представляли сотрудникам. Большинство из них были партийными. Стоял среди них и Дандарон. Его не представили, и Бидия Дандарович, подойдя к переводчику, тихо попросил: "Скажите профессору, что я — Дандарон". Переводчик представил его Локешу Чандре, и тут последовало неожиданное: индийский ученый сложил ладони в буддийском приветствии и совершил поясной поклон Дандарону. Все онемели.

Как‑то раз понадобился для представления в странах Юго — Восточной Азии буклет о "процветании" буддизма в СССР. Фотограф приехал в запасник этнографического музея, находившийся тогда в Одигитриевской церкви. Он снимал скульптуру, атрибуты, танки (буддийские иконы). Пришла мысль сфотографировать и прекрасные, расшитые золотом и украшенные самоцветами ламские тантрийские одеяния, диадемы и короны. Фотограф попросил сопровождавших научных сотрудников или работников музея одеть ламский наряд и сфотографироваться. Все в боязливом, а кто и в священном трепете отпрянули и отказались. Все, кроме Дандарона, он был приглашен на съемки как консультант. Бидия Дандарович уверенно, как в свои собственные наряды, несколько раз облачился в ламские одеяния, короны, маски. Фотографировал его замечательный улан-удэнский фотограф А. И. Пономарев. Так появился на свет знаменитый портрет Дандарона в тантрийской калачакринской короне. Буклет был издан, и лик Дхармараджи Дандарона стал известен во всем буддийском мире.

Энергия прежних рождений Дандарона, заповеди буддизма и кармическая необходимость проявились в появлении духовных учеников, в начале религиозной проповеди. И вот с этого момента, со времени приезда в Бурятию А. И. Железнова, первого европейского ученика, материал к очередному "Делу Дандарона" начал накапливаться в соответствующих органах. И главным в нем были живые люди, ученики Дандарона, в большинстве своем приезжавшие к нему за наставлением в поисках ученичества из европейской части Союза. Чтобы представить, какое могло создаться впечатление у работников КГБ об окружающих Дандарона последователях, представим в хронологическом порядке приход к Учителю его учеников. Первая дата — время прихода к Учителю и получения посвящения.

1944 г. — Мункина Бутидма Санжимитыповна (1923–2005), заслуженный учитель Бурятской АССР, преподаватель литературы.

1956 г. — Климанскене Наталия Юрьевна (р. 1930), экскурсовод.

1965 г. — Дамбадаржаев Петр Эрдынеевич (1932–2006), педагог — математик.

1965 г. — Железнов Александр Иванович (1940–1996), педагог и биолог по образованию, буддолог и художник.

1966 г. — Мерясова Галина Дмитриевна (р. 1943), поэтесса, художница.

1967 г. — Алексеев Юрий Алексеевич (1941–1983), художник.

1968 г. — Пупышев Виктор Николаевич 1944–1998, буддолог, филолог.

1969 г. — Монтлевич Владимир Михайлович (р. 1940), искусствовед, буддолог.

1969 г. — Мункина Надежда Санжимитыповна (р. 1938), преподаватель хоровой музыки.

1969 г. — Репка Василий Петрович (1940–1992), шофер.

1969 г. — Маликова (Железнова) Фарида (р. 1944), биолог, переводчик.

1969 г. — Пятигорский Александр Моисеевич, (р. 1929), индолог, философ.

1969 г. — Дашицыренов Анчен Аюшеевич (1918–1992), домохозяин.

1970 г. — Бадмаева Долгорма, искусствовед.

1970 г. — Буткус Донатас Людвикас Юзович (р. 1939), фармацевт — тибетолог.

1970 г. — Волкова Октябрина Федоровна, (1926–1982), санскритолог, буддолог.

1970 г. — Петров Марк (р. 1928), художник.

1970 г. — Альбедиль Олег Владимирович (р. 1946), историк, переводчик.

1970 г. — Лавров Юрий Константинович (1946–2002), философ.

1970 г. — Альбедиль Маргарита Федоровна (р. 1946), филолог, индолог, этнограф.

1970 г. — Аранов Виктор Шикович (р. 1948), физик.

1970 г. — Петрова Янина (р. 1931), художница.

1970 г. — Махов Леонид (р. 1944), без определенной профессии.

1970 г. — Мялль Линнарт Эдуардович (р. 1939), филолог, буддолог.

1970 г. — Донец Юрий Михайлович (р. 1943), филолог.

1971 г. — Баяртуева Дасарма Дугаржаповна (р. 1948), филолог.

1971 г. — Монтлевич Галина Алексеевна (р. 1943), филолог, редактор.

1971 г. — Донец Андрей Михайлович (р. 1948), психолог, буддолог, переводчик.

1971 г. — Дугаров Батодалай (р. 1949), художник.

1971 г. — Вязниковцев Александр Иванович (р. 1948), физик.

1972 г. — Карк Майя (р. 1962).

1972 г. — Карк Марет (р. 1965), буддолог.

1972 г. — Мункина Дэма Санжимитыповна (р. 1950), технолог.

1972 г. — Данелюс Антанас, (1942–2002) психолог, переводчик.

Виделись, разговаривали, встречались глазами, получили благословение Бидии Дандаровича Дандарона Цыван Дашицыренов и Ирина Геннадиевна Васильева.

Жизнь сангхи обрела летом 1972 года новый и необычный ритм. Учитель ушел из дома и поселился в соседнем доме в комнате у Железнова. Комната была узкая, в одном конце ее был вход, в другом — окно. У окна стоял стол и рядом с ним Железное устроил алтарь. Вдоль правой стены стоял диван — на нем и располагался Бидия Дандарович. Квартира Железнова была коммунальной, во второй комнате жил отставной лама Лодой Ямпилович Ямпилов. Родом он был из Кижинги. Мы все подозревали, что он следит за нами и Бидией Дандаровичем.

Днем все работали или искали работу, к вечеру собирались на Солнечной к сокшоду. В комнате было тесно, но как‑то мы умудрялись там разместиться и совершать поклоны. Приезжие ночевали у друзей: кто у Пупышева на Шишковке, кто у Василия Репки; я с Галиной, моей женой, остановились у Дугарова Батодалая на ул. Каландарашвили, а затем переехали в квартиру на ул. Солнечной в соседнем доме с домом Дандарона.

В этот период, июль — август 1972 г., в Улан — Удэ собралась почти вся сангха. Из Ленинграда приехали на постоянное жительство Монтлевичи. Из Тарту на три недели приехал Линнарт Мялль и сестры Карк: Майя и младшая Марет, ей было в тот год семнадцать лет. Из Вильнюса приехал Антанас Данелюс, психолог по образованию. Из Ленинграда — супруги Альбедили, Олег и Маргарита. Уже когда начались аресты, прибыл из Каунаса Донатас Буткус.

Почему же вообще возникло это "Дело"? Оно не возникало, ибо никогда и не кончалось. Можно сказать, что оно было нерасторжимо связано с системой власти, установившейся в России после 1917 года. Власть атеизма и марксистской идеологии отрицала саму возможность существования религиозных институтов, тем более в такой экзотической форме, как институт перерожденцев. Родившись за три года до Октябрьской революции, Дандарон был обречен установившимся идеологическим порядком на уничтожение. То, что он прожил 60 лет, возродил умирающий, было, буддизм в Бурятии и зародил его среди молодых европейцев, подобно чуду.

И все же власть добилась своего — повод к возбуждению уголовного антирелигиозного дела и к расправе с Дандароном в 1972 г. был найден. Им стали противоречия в семье Бидии Дандаровича в связи с его полной погруженностью в дела сангхи. За четыре года, 1969–1972, в квартире Дандарона ни разу не проводился ритуал сокшод. Это было невозможно сначала из‑за ревнивого, а затем и враждебного отношения к сангхе со стороны Софьи Ивановны — жены Бидии Дандаровича. Она, естественно, нуждалась в опоре, пытаясь вернуть мужа к делам семьи, и такой опорой стал ее сын от первого брака Дандар. Видя сложности в отношениях Учителя в семье, ученики пытались сгладить ситуацию. С этой целью с Дандаром, в то время студентом — тибетологом Ленинградского университета, была проведена беседа. Эту беседу провели в Ленинграде автор этих строк и Ю. М. Донец. Дандар написал матери в Улан — Удэ письмо. Но это мало что изменило. И в июле 1972 г. родственники жены Бидии Дандаровича перешли к решительным действиям против его учеников. Их идея заключалась в том, что Дандарон руководит группой хулиганствующих европейцев, которые угрожают благополучию и самой жизни членов семьи Дандарона. Особо ими подчеркивались проводимые учениками Дандарона тантрийские ритуалы и угрозы в адрес семьи, а также роль Железнова как инициатора этих действий.

Другой эпизод, активизировавший начало процесса, связан с Петром Дамбадаржаевым, учителем математики из Кижинги. Он был одним из первых учеников Дандарона. Был склонен к философствованию. Но вот начиная с 1971 г. между ним и Учителем начались трения. Петр без ведома Бидии Дандаровича начал в Кижинге проповедовать, причем не в рамках мадхьямики — прасангики, как заповедовал Учитель, а во многом с хинаянской точки зрения, странным образом сочетая свои беседы с опорой на ритуальный характер народного буддизма. Ни замечания, ни упреки Дандарона не действовали.

Надо отметить, что Дандарон очень чутко и строго относился к стилю и тем более к содержанию действий своих учеников. Нам, европейцам, была не всегда ясна суть тревоги или гнева учителя, он же всегда предвидел и последствия, и истинные причины происходящего. Этим он был вполне слит с национальным бурятским буддизмом, то есть с той сферой народной духовности, которая была трудна для восприятия западных последователей учения. Поэтому мы не сразу поняли суть конфликта между Учителем и Дамбадаржаевым. К 1972 г. отношения между ними так накалились, что и нам стало очевидно, что они никак не вписывались в четкие и лаконичные рамки тантрийской Винаи. Учитель предпринял последнюю попытку образумить Петра. Для этого он в середине августа 1972 г. послал для разговора с ним в Кижингу Железнова и Мялля. Разговор получился жестким. О "беседе" узнала жена Петра и побежала в милицию. Железное и Мялль вышли на трассу и стали ловить попутку. Через 15 минут должен был уходить в Улан — Удэ рейсовый автобус, и Мялль настаивал на том, чтобы ехать на нем. Но Железное посчитал, что 15 минут в такой ситуации непростительный люфт и настоял на попутке. Так и протряслись они в кузове грузовика двести километров. Потом выяснилось, что на автобусной остановке их уже ждали милиционеры.

Статья № 227 УК не позволяла преследовать человека только на основании его религиозных убеждений. Нужен был довесок в виде какого‑либо правонарушения. Им и стали описанные выше конфликтные эпизоды. На следующий день после отлета из Улан — Удэ Линнарта Мялля и Марет Карк (Майя уехала поездом раньше), в библиотеке БИОНа арестовывают Александра Железнова. Это было в последних числах августа 1972 г. Через два дня арестовывают Василия Репку. Сангха начинает сопротивление. Написали протестное заявление на имя Главного прокурора Бурятии. Но еще не отправили. В это время узнали, что приезжает Донатас Буткус. Бидия Дандарович дает указание: "Донатаса ко мне не пускать, пока не подпишет заявление". Глубокой ночью я с заявлением бросаюсь на вокзал встречать Донатаса, это было в 4 часа утра. Ловлю попутку, оказалось, что это была дежурная машина КГБ, и успеваю как раз к приходу поезда. Донатас спускается по ступеням из вагона, рюкзак за плечами перевешивает и Донатас падает. Мы тогда говорили: "В последний момент впал в мандалу Учителя". Я привожу Донатаса на свою квартиру, он читает заявление сангхи и подписывает его.

Днем все собираются в узкой комнате Железнова. Приходит и Долгорма, младший научный сотрудник БИОНа, ученица Железнова. Саша дал ей с разрешения Учителя посвящение Ваджрасаттвы еще в 1970 г. Долгорме в это время срочно нужны были деньги. Бидия Дандарович при всех достает танку (буддийскую икону) изумительного письма, передает Донатасу, а Донатас дает 1000 рублей Долгорме. Позже Донатас оформил акт купли — продажи этой танки для отчета о потраченных денежных средствах, выделенных ему для покупки буддийских культовых предметов Вильнюсским музеем. Точно так же закупали буддийские предметы для Тартуского университета Л. Мялль и я для Музея истории религии и атеизма в Ленинграде. В дальнейшем всех троих: меня, Мялля и Буткуса обвиняли по статье № 227, ч. II вместе со статьей по мошенничеству № 93, ч. II УК РСФСР.

Итак, Железнов и Репка были арестованы. Бидия Дандарович переживал, часто говорил: "Мой Саша!" и даже плакал. Сокшоды продолжались. Уехала в Ленинград Маргарита Альбедиль. Сангха же атаковала соответствующие органы. Прежде всего — Министерство внутренних дел. Это здание находится на высоком откосе, по кромке которого проложен проспект Победы — одна из красивейших улиц города. Здание постройки начала XX в., в три этажа, с тыльной стороны было ограждено в это время забором: шел ремонт и перестройка помещений. Мы каждый день приходили в управление МВД и прорывались через пропускной пункт к следователям, которые вели дела наших арестованных товарищей. Это было время, когда сами аббревиатуры МВД и КГБ наводили на людей чувство тревоги и страха. Мы же были совершенно лишены подобных настроений. Бидия Дандарович привил нам за короткое время бесстрашное жизнелюбие, повторяя, что тантрист должен любить жизнь и не бояться сансары. Он всегда напоминал нам о шуньевости, то есть пустотности происходящего. И, действительно, все события осени 1972 г. воспринимались нами как испытание, как продолжение тантрийской практики, как умение претворять эмоциональное восприятие экстремальной ситуации в чувство уверенной и спокойной радости. Все было пусто и в то же время уместно для активных действий.

Мы приходили в МВД и, независимо от наличия или отсутствия пропуска, умудрялись проникать в здание. Забавно однажды прошел Виктор Пупышев. Он купил бутылку вина и, подойдя к дежурному старшине пожилого возраста с лицом сталинского служаки, наполнил припасенный стакан вином и неспешно выпил его. У старшины кадык так и задвигался в такт Витиным глоткам; очевидно, служивый был выпивохой. Потом Виктор сделал вид, что ставит бутылку на пол за дверь, а сам, спрятав ее за пазуху, отошел в сторону. Старшина не удержался, покинул пост и заглянул за дверь. Виктор же тем временем беспрепятственно прошел в здание.

Я же поступал не столь эффектно, но надежно: перелезал через забор и через одну из дверей во дворе проникал внутрь. Мы вели себя на допросах вызывающе и весело, анекдотично и нахально. Эта наша раскрепощенность и отсутствие страха перед заведением, которого принято было бояться, застигла служителей советского порядка врасплох. Они пару дней привыкали к подобным неожиданностям, но потом все же посадили в КПЗ. Пупышева, Лаврова, меня, а спустя два дня и Аранова.

Оказавшись втроем в КПЗ (камера предварительного заключения), мы не испытали никаких неудобств. Наши жены — Ира Васильева и Галя Монтлевич всяческими способами умудрялись передавать нам еду и сигареты. Мы же проводили все время в беседах на философскую и религиозную тематику, благо в камере были только мы (таково было распоряжение начальства). Мы даже делали в камере сокшод. А однажды дежурный лейтенант, оказавшийся ленинградцем, принес нам водки. В один из дней нас отвезли к судье, тот произнес какие‑то формальные фразы и присудил 15 дней содержания в КПЗ за мелкое хулиганство.

Пока мы сидели в КПЗ, в МВД шли допросы других членов сангхи. Оказавшись снова на свободе и повидавшись с Учителем, мы продолжили нашу осаду цитадели порядка. Бидия Дандарович в эти дни, сокрушаясь об аресте Саши, неоднократно прямым текстом или намеками говорил нам: "Почему вы не с Сашей, идите к Саше".

Нас допрашивали следователи одного с нами возраста. Это были недавние выпускники юридических факультетов вузов — капитан Солодимов, ст. лейтенант Кузовлев, лейтенант Плотников. Начальником следственного отдела был полковник Ахмедзянов, татарин по национальности. Эти следователи относились к нам терпимо и даже с долей сочувствия. Но следователи — буряты нас ненавидели. Особенно проявлял нескрываемую злобу капитан Базарсадаев.

Следствие сосредоточилось вокруг нескольких пунктов. Прежде всего они пытались доказать, что все действия учеников, связанные с конфликтами в сангхе, имели место не сами по себе, что все, что делалось нами, совершалось по указанию Дандарона. То есть главное для них было доказать вину Дандарона. Поэтому все наши действия, начиная с подношения Учителю подарков, кончая ссорами между учениками, все вменялось ему в вину как организатору и зачинщику. Например, если я дарил ему ковер, а Аранов часы, то это трактовалось, как использование им ущербной психики конкретных граждан. Если Железнов и Мялль совершили грубый нажим на Петра Дамбадаржаева, то это тоже вменялось в вину Дандарону. Иногда эти попытки обвинить Дандарона принимали смехотворный и анекдотический характер: во время судебного заседания одна из свидетельниц, измученная и запуганная допросами, без тени юмора сказала, что ученики Дандарона учились летать, это вызвало смех в зале, наполненном отнюдь не доброжелателями к обвиняемому.

Итак, следствие продолжалось. Мы понимали, что ситуация неординарная. Разрешить ее простым действием не удавалось. Учитель же в это время, предугадывая, что некоторым из учеников придется испытать тюремные тяготы, во время сокшодов много рассказывал о своих тюремных злоключениях, акцентируя внимание на грубости, жестокости и неприглядности лагерной жизни. Именно тогда мы узнали о его кратком пребывании в женской зоне и о его тюремной "жене". Когда Бидия Дандарович рассказывал нам о лагерной жизни, это было столь шокирующе для его родственников из числа учеников, что все время слышалось в течение рассказов: "Ах, нагца! Ах, нагца" (Ах, дядя! Ах, дядя!). Мы же, вскоре попав в тюрьму, оценили "предусмотрительность" Учителя, ибо встретили, хотя и смягченный вариант тюремного заключения по сравнению со сталинскими застенками, но достаточно впечатляющий и гнусный.

Однажды я шел с допроса по коридору первого этажа в сопровождении капитана Солодимова. В одной из открытых дверей я увидел Юрия Лаврова, окруженного пятью — шестью офицерами МВД, а перед ним стоял в штатском бурят средних лет. Стены комнаты были заняты радиоаппаратурой. Юра наседал на бурята в штатском, напористо вопрошая его, знает ли он, что делает, кто ему, мол, дал право чинить расправу над Железновым и Репкой, право преследовать буддистов за свое вероисповедание. Я понял сразу, что Юра юродствует в свойственном ему стиле с цель добиться посадки в тюрьму, чтобы быть рядом с Сашей и исполнить предначертанное. Но мне, также пытавшемуся самыми разными способами довести следователей до кондиции с тем, чтобы они меня посадили, и не добившегося еще этого, как‑то стало грустно, если Юра сядет раньше меня. Я выскользнул из‑под руки сопровождавшего меня капитана и ринулся в комнату. Там я накинулся на Юру и понес несусветную околесицу: "Молодой человек, вы не правы, вам нужно срочно отсюда уйти. Вы, видимо, человек образованный; смотрите, кто вас окружает, извинитесь и уходите". Окружавшие Юру буряты удивленно и возмущенно, но с некоторой осторожностью что‑то загудели в ответ. Юра продолжал наседать на штатского. В это время опомнившийся капитан схватил меня за локоть и вывел из здания. Я спросил его: "Кто же это был?". В ответ услышал: "Министр внутренних дел Бурятии". Юру в этот вечер посадили‑таки.

Неудачей обернулась попытка сесть у Виктора Аранова. В отделении милиции, недалеко от Солнечной улицы, его избили, связали "ласточкой", продержали несколько часов и вытолкали за дверь на свободу. "Что за страна?!", — причитал потом Виктор, — "даже сесть нельзя".

Проще все прошло у Донатаса Буткуса, который и садиться‑то не собирался. Он на допросах долго и нудно доказывал следователям, что оформил все купленные им у населения буддийские культовые предметы правильно и всем уплатил договорные суммы. Ему сказали, что он будет привлечен по статье за мошенничество. Для нашего дорогого Донатаса, европейца и человека разумного, все это выглядело несусветной чепухой, и он между допросами продолжал оформлять договора о купле — продаже предметов для музейной коллекции Вильнюса. Незадолго до описываемых событий в Вильнюсе некий молодой правозащитник националистического толка сжег себя на городской площади. И вот Донатас Буткус на одном из допросов, не думая о последствиях, обронил: "Будете меня преследовать, не выпустите Железнова и Репку, я сожгу себя на площади перед горсоветом у памятника Ленину". Странно, что Донатаса тут же не арестовали, и он продолжил "преступную" деятельность. Но за ним установили слежку. Так вот, он, проходя мимо кофейни, что напротив магазина "Таежный", зашел выпить кофейной горячей бурды, и горе — сыщики его потеряли. А он потом сел на автобус и укатил в Кижингу, откуда привез еще несколько бумаг о состоявшихся сделках с местным населением, заверенных, естественно, в сельсовете. По возвращении в Улан — Удэ Донатас Буткус был арестован. Донатас закончил Фармацевтический институт в Ленинграде в 1964 г., и сам попросил распределить его на работу в Бурятию, ибо интересовался тибетской медициной. За время своих странствий по Бурятии (он работал сначала провизором в аптеке на улице Ленина, а потом в БИОНе) Донатас собрал богатую коллекцию буддийских статуэток, икон и ритуальных предметов. В 1970 г. Буткус решил подарить коллекцию Вильнюсскому городскому музею. Для этого ее надо было оценить. Оценивал коллекцию известный московский тибетолог Юрий Михайлович Парфионович (1921–1991). Дело о передаче затягивалось, и к 1972 г. коллекция так и стояла у Донатаса в Каунасе в застекленном серванте. Когда Донатаса арестовали, следователи Бурятской прокуратуры приехали в Каунас и конфисковали всю коллекцию. Никакие ходатайства ни Вильнюсского музея, ни письма Ю. М. Парфионовича не помогли. Так вот и состоялся грабеж под прикрытием закона. То, что не берегли сами, и уничтожали, теперь признали народным достоянием, отняли и загубили, так как никто не знает, где теперь эта коллекция.

Следующим арестовали меня. Я добился этого простым и эффектным способом — вынул оставленные в дверях ключи от кабинета начальника следственного отдела полковника Ахмедзянова. А на следующее утро, проникнув с их помощью в кабинет до прихода полковника, спрятался за штору у окна рядом с сейфом. И когда Ахмедзянов открыл сейф, чтобы взять документы, я вышел из укрытия и произнес: "Ну, что, полковник, продолжим". Ошарашенный офицер тут же вызвал дежурный наряд, и меня арестовали.

31 сентября 1972 года арестовывают Дандарона, и он сокрылся в тюремном мандале. Два месяца шли допросы и арестованных, и остальных, с кого взяли подписку о невыезде.

Нас всех разместили по разным этажам "Белого Лебедя" — так в народе называли старинную Екатерининского времени тюрьму, выкрашенную снаружи в белый цвет и возвышающуюся над крутым берегом Селенги. Так как меня арестовали последним и все этажи уже были заняты "нашими": Железновым, Лавровым и Буткусом, то меня поместили в подвал, называвшийся почему‑то заключенными "Индией". В камере было двадцать пять человек, все с большим тюремным стажем, и поэтому был полный порядок, никакого беспредела. В этом смысле не повезло Донатасу, он попал в камеру с малолетками. Несмотря на меры предосторожности тюремного начальства, мы сразу же установили связь и знали, кто на каком этаже сидит.

Я не буду описывать все свои приключения во время пребывания в тюрьме, расскажу лишь о двух встречах с Бидией Дандаровичем. Нас выводили раз в день всей камерой на прогулку в тюремный двор. Каждая группа сокамерников попадала в глухо огороженный деревянный загон. Таких загонов было несколько, и на прогулке оказывались заключенные сразу из нескольких камер. Все сразу бросались к глухим деревянным перегородкам и выкрикивали имена и фамилии своих подельников, друзей, знакомых. Тем, кому повезло, беседовали через забор с невидимыми собеседниками, а остальные играли в футбол, согреваясь, ибо стояла сибирская зима, и морозило иногда до тридцати градусов. И вот однажды меня подзывают к забору сокамерники: "Кажется, тебя; спрашивают, нет ли кого из Питера". Меня звал Бидия Дандарович. Эта встреча имела предысторию. Я непонятным образом забыл, как называется Мудрость дхьянибудды Акшобхьи. И вот, удивительное дело, первые слова, которые при этой встрече я услышал от Учителя были: "Мудрость Акшобхьи — это Мудрость дхармового пространства".

Вторая встреча произошла в декабре 1972 г. в самом здании тюрьмы. Когда я с сокамерниками возвращался с прогулки, коридорные надзиратели, допустив ошибку, одновременно выпустили на прогулку заключенных другой камеры (к этому времени меня по моей жалобе перевели из подвального этажа, и я оказался на этаж ниже от Учителя). Я увидел Бидию Дандаровича — высокого, похудевшего, в ватнике и зимней шапке, он заулыбался, узнав меня, и, уже исчезая в дверях на лестничную клетку, обратился в бодром приветствии: "Что, усы отпустил?"! Радостная энергия исходила от него в этот момент. Это была моя последняя встреча с Учителем, потом были только письма.

Бидия Дандарович еще до ареста неоднократно говорил, что может уйти, умереть. "Дакини зовут", — так повторял, такова была буддийская формула. Однажды на мой вопрос, как же с ним общаться, если такое случится, он ответил: "Ты позови, и я приду, вот в этой рубашке!" — и он оттянул ткань синей клетчатой ковбойки, что была на нем.

Следователи МВД и сотрудники КГБ, вняв неординарности происходящего, приняли решение не допускать до суда учеников и судить Дандарона одного. Познакомившись в ходе допросов с Железновым, Лавровым, Монтлевичем и Буткусом, они поняли, что в суде при таком наборе обвиняемых, добиться осуждения Дандарона будет очень трудно, а если и удастся, то судебное разбирательство превратится в фарс. И они решают отсечь арестованных учеников от судебного разбирательства. Применяется отработанная схема: проводится пятнадцатиминутная психиатрическая экспертиза, и все четверо признаны невменяемыми, их участие в суде невозможно, и, как результат, всем четверым назначается принудительное лечение в психиатрических больницах по месту жительства. Итак, судят одного Бидию Дандаровича.

В результате судебного разбирательства 25 декабря 1973 г. суд вынес обвинительный приговор. Вот как это изложено в ответе на кассационную жалобу:

Вот еще фрагмент из определения суда по кассационной жалобе:

Зал суда был наполнен до отказа людьми, исключительно враждебно настроенными к Дандарону, это были, как мы их называли, "каракулевые воротники" — люди из МВД, КГБ и партийные чиновники. Все свидетели дали показания в поддержку позиции защиты. В том числе и Батодалай Дугаров, настаивающий во время суда, что из партии вышел по собственному решению, а не в результате давления со стороны Дандарона. Адвокат Н. Я. Герасименко, представлявший интересы Железнова, Лаврова и Монтлевича, огласил суду наши объяснения по всем эпизодам, прежде всего по нелепому обвинению Дандарона в так называемом "мошенничестве". Я через адвоката дал объяснение, что исключительно по собственной инициативе подарил Дандарону дорогой ковер, а не обычное покрывало на диван, которое он мне заказал. Подобные разъяснения были переданы в суд через Н. Я. Герасименко и от Железнова и Лаврова. Но так как мы были признаны псевдоэкспертизой невменяемыми, то все наши представления суду не были даже заслушаны. Политическая подоплека дела легко вскрывается, если внимательно просмотреть психиатрические экспертизы. Пятнадцатиминутные экспертизы улан-удэнских врачей, послушных карательным органам, примитивны и наглы по своей медицинской неграмотности. Врачи просто исполнили приказ органов. Но даже здесь был сбой, ибо им не удалось провести в нужном направлении экспертизу В. Н. Пупышева, да и то лишь потому, что он проходил ее пятым по счету, и психиатр просто не выдержал фактора количества фальсификаций (см. приложение 4). Прибыв в Ленинград в "Столыпине" (вагон специального типа для перевозки заключенных), я потребовал повторной экспертизы. Моя полная вменяемость была подтверждена подписями профессора Ф. Случевского и генерал — майора медицинской службы Н. Н. Тимофеева — известных и авторитетных психиатров Союза. Экспертиза заканчивалась словами: "судебное дело подлежит пересмотру". Это означало возобновление судебного слушания и возможного участия в нем, кроме меня, Лаврова, Железнова и Буткуса. Бурятская прокуратура потребовала дополнительной психиатрической экспертизы в Институте им. Сербского в Москве. Этот институт в те времена фактически был медицинским придатком Лубянки и штамповал экспертизы в полном согласии с требованиями органов власти. Моя экспертиза была подписана профессором Фрееровым и отменила экспертизу ленинградских психиатров.

Суд был глух к любым объективным показаниям, хоть как‑то оправдывавших Дандарона. Таких показаний было предостаточно. П. Дамбадаржаев лишь в предположительной форме заявил, что Мялль и Железнов побили его по приказу Дандарона. Не подтвердили обвинения прокурора также М. Петров и Я. Петрова, заявившие в суде, что действия Лаврова и Железнова, изъявшие у них предметы религиозного культа, были связаны с их личными взаимоотношениями и не были инспирированы Дандароном. Прибывшего из Эстонии на суд Линнарта Мялля прокурор Байбородин пытался привлечь в качестве обвиняемого. Для этого его надо было арестовать. Несколько дней до суда Виктор Пупышев и Мункины, родственники Дандарона, прятали Мялля в Улан — Удэ. В день, когда он должен был выступать в качестве свидетеля, его пытались арестовать в коридоре суда, но наши жены (Ирина Васильева, Галина Монтлевич, Фрида Железнова), Надежда Мункина и Галина Мерясова подняли такой крик, что судья Демин распорядился не трогать Мялля и сразу же вызвал его в зал заседаний, где последний и дал показания в качестве свидетеля. Не удалось арестовать Мялля и после суда, ибо он потребовал переводчика, знавшего эстонский язык.

Суд выполнял идеологический заказ партийных органов, для которых Дандарон был врагом, существование которого, а тем более, буддийская проповедь, не просто порицало смысл их исторического и национального бытия, но и вообще отрицало его. Это было столкновение буддизма и марксистско — шаманского монстра. Ни Бидия Дандарович Дандарон, ни мы, его ученики, не ставили себе задачей борьбу с существующим строем, не имели никакого отношения к диссидентству, нас это просто не интересовало. Но в идеалогизированном государстве, а тем более на его тоталитарной окраине, в крае, насыщенной тюрьмами и лагерями, существование религиозной группы не могло быть долгим. Это я пишу так сейчас, спустя тридцать лет. Тогда же мы, увлеченные Дхармой[290], жили в другом измерении, и когда начались аресты, суд, тюрьма, мы все равно продолжали жить по — своему, не обращая внимания на опасность, грозившую всем нам и Бидии Дандаровичу.

Письма ученикам из Выдринской зоны, 1973–1974 гг.

Итак, Бидия Дандарович снова в зоне. К пожилому рослому буряту некоторые зэки относятся безразлично, а некоторые с уважением. Условия в лагере были, по словам Бидии Дандаровича, значительно мягче, чем в сталинских лагерях. Но многое зависело от начальства лагеря. А так как Дандарон был особым заключенным, то отношение к нему диктовалось инструкциями и устными приказами из вышестоящих инстанций МВД и КГБ. О жизни Бидии Дандаровича в зоне мы можем судить по его письмам из Выдрина к ученикам и по свидетельствам немногих очевидцев.

Три месяца провел в Выдрине в одном бараке с Дандароном художник Б. Дугаров, осужденный по другому делу. Их койки стояли рядом. Это обстоятельство позволило нам узнать некоторые дополнительные эпизоды из жизни Учителя в зоне. Лет через пять после этого удалось записать со слов Б. Дугарова некоторые высказывания Бидии Дандаровича.

Приходил и беседовал с Бидией Дандаровичем начальник лагеря полковник Колбасов и часто выручал его из сложных ситуаций.

Со слов Дугарова, Учитель все время думал о выходе из зоны и хотел заняться завершением созерцания Ямантаки. Созерцал он за "чайной" с четырех часов утра, сидя на пне, покрытом сажей, поэтому у него сзади штаны были всегда черными. Однажды рассказал, что чувствует все пространство галактики, а сам как бы летит в пространстве, как молния.

Женитьба Василия Петровича Репки [1940–1992] на Ирине Геннадиевне Васильевой [жене Ю. К. Лаврова] и увоз Васей на Запад "Дзогрима Ямантаки" [завершающая практика тантры Ваджрабхайравы] были им восприняты резко отрицательно. До этого он говорил, что хочет "показать всем людям, всей сансаре нирвану в явном теле". Перед этим шел разговор о том, что он — Будда и никогда не рождался.

Сохранились письма Бидии Дандаровича к ученикам из зоны. Их перепечатал в 1976 г. Андрей Донец, получилось 100 страниц машинописного текста. Этот яркий документ полон и переживаний, и эмоций, и мыслей и вполне описывает его жизнь в зоне. Прочтя их, убеждаешься: Учитель не сломлен, он полон планами развития буддизма, реорганизации сангхи, научного поиска. Он по — прежнему проникнут дерзновенным поиском, в его рассуждениях все также наука и буддизм идут рядом. Для нас, его учеников, эти письма были мощным стимулом продолжения буддийской жизни, они вдохновляли нас и поражали, ибо было трудно себе представить, как в зоне, в ее физических и нравственно труднопереносимых условиях, Учитель не только живет, но творит и учит. Представляем некоторые из писем и выдержки из них.

(А. И. Железнову)

01.01.73 г.

… Как мне разъяснил один майор, я с общего режима должен освободиться, отбыв полсрока, т. е. через 2,5 года. А через 6 месяцев могу уйти на "химию"[292], тогда постараюсь приехать в Улан — Удэ, здесь в трех местах есть "химия". Это может случиться в конце февраля 1973 г., ибо уже отсидел 4 месяца. Но это в том случае, если Верховный суд оставит срок по — старому. Я написал кассацию и сегодня (01.01.73) передал корпусному.

После освобождения я буду хлопотать пенсию. И на долгие годы уйду в созерцание Ямантаки и, возможно, Хеваджры. Не буду показываться никуда. Видимо, возле меня останутся Шикович [Аранов — прим. ред.], Вася [В. П. Репка] и Пуп [В. Н. Пупышев]. Но не думаю, чтобы Пуп оставался долго возле меня, ибо он — семейный. Семья — это тяжелые путы сансары. Если вы приедете в Питер, то скажите, чтобы Андрей [А. М. Донец] воздержался от женитьбы, он, возможно, тоже будет возле меня. В свободное время мы будем заниматься теорией тантризма, а может, через Мялля, Пятигорского и других будем печатать статьи…

Если меня пошлют на "химию" в район республики, то туда же приедут Пуп и Вася. Мы все, как холостяки, будем жить в одном доме, и они устроятся там же на работу. А если освободят по кассации, на что мало рассчитываю, все равно план мой не меняется. Я никуда из Бурятской республики не поеду, здесь я и помру. На Запад больше не поеду вообще. Те, которые останутся со мною, будут в самом выгодном и счастливом положении. Все, дзогрим и жедрим, могут довести до конца.

Вы больше не рассуждайте о бдительности, Шиковиче, Петрове и других. Вы посылали стрелу на того, кто не виновен, а такие, как Д[олгорма], оставались доверенными людьми.

(В. П. Репке)

30.3.73 г.

Здравствуй, дорогой мой Вася! Я получил много твоих писем, на все ответить не успел. За письма спасибо. Ты пишешь более или менее подробно обо всем, но главного в твоих письмах не могу уловить: когда же думают выпустить ребят из больницы? Долго ли ты решил путешествовать по городам? Некоторые слухи дошли до меня, что ты собираешься осгаваться в городах европейской части Союза. Хорошо, что ты поехал туда, хоть увидел ребят, но сделал ли что‑нибудь в Москве по нашему "Делу"?

Все хорошо, что хорошо кончается, так, по крайней мере, гласит пословица. Конечно, желательно, чтобы все это кончилось хорошо. То, что ты собираешься остаться там, это тоже хорошо, но только с точки зрения сансары. Тот, кто решил найти нирвану, для этого занимается йогической практикой и обычно прекращает колесить и обретает оседлую жизнь на одном месте. Еще ни один йог, путешествуя, не добивался совершенства.

Запомни, что я не приходил к тебе, чтобы ты избрал тантрийский путь, наоборот — ты приходил ко мне для этого. Поэтому могу сказать, что для такой практики требуется много усилия воли, энергии для преодоления всяких препятствий, а самое главное, нужно приобретать знания, практическое знание и указания гуру….

Пиши побольше.

Недавно получил письмо от Володи. Спроси, почему не пишут Донцы, а может, боятся мне писать?

Наверное, скоро увидимся.

С приветом, Бидия.

На письмах пиши дату.

(Д. Баяртуевой)

Здравствуй, хорошая Дасарма!

29.03.73 г. я получил еще одно письмо от тебя, датированное

15.03.73, где описываются твои интересные сны. Спасибо за письмо.

Если судить по всем приметам к снам, то исход "Дела" будет хороший, но как нам известно, я пока сижу в НТК. Если мое "Дело" разбирали в Москве, примерно в середине марта, то думаю, что скоро они мне сообщат о результатах разбора. Недавно получил письмо от Володи Монтлевича, он чувствует себя хорошо и есть даже у него возможность работать, пишет статьи по символике буддизма. Наша четверка была у него и виделась с ним. Однако Риту [М. Ф. Альбедиль] исключили из аспирантуры, она сейчас находится в Крыму (г. Симферополь) у Олега [О. В. Альбедиль].

Получил письмо от Антанаса [А. Данелюс], но без обратного адреса, и поэтому я не смог ему ответить. Сообщи ему, что его письмо я уже получил.

Я думаю, что когда дойдет это письмо до вас, наверное, твоя мама уже будет дома.

Целую и обнимаю, твой Нагца[293].

Желаю, чтобы ты нашла работу, и хорошую работу.

Очень сильно желаю выяснить что‑нибудь о Саше, где же Фарида, неужели она не может сообщить о нем?

(Н. Мункиной)

6.04.1073 г.

Здравствуй, дорогая Надя!

Спасибо за письмо от 30.03.73 г. Очень рад, что вы съездили и приехали с некоторыми положительными результатами. Надеюсь, более подробно напишешь о поездке и настроении москвичей и ленинградцев, не только наших ребят, также настроение прокуратуры и т. п.

Надя, как приедет Вася, сразу выясняй, почему "Дзогрим Дорже Жигжед"[294] оказался на Западе? Эта книга не должна уходить отсюда, т. е. из Бурятии, она — моя, кроме меня никто не имеет права распоряжаться ею. Если известно, у кого она, пусть Вася немедленно заберет ее обратно.

Ваш перевод на семь рублей старик получил, и на них он купил в магазине масло и хлеб. И мы хорошо поели несколько раз. Я стеснялся вас просить еще раз сделать это, ибо у вас много расходов — поездки в Москву и Питер. Но прошу тебя, попроси Леню [Л. Б. Дандарон], чтобы он как‑нибудь перевел туда же рублей семь. Насчет денег вы можете обращаться к Линнарту или Антанасу от моего имени.

Я, кажется, писал вам, что теперь работаю в зоне, в прачечной. Избавился от ходьбы, и мои ноги уже не болят.

Да, напиши мне, что вы слышали в Москве насчет защиты диссертации Мяллем Линнартом? Он защитился или еще нет? Должен защищаться в Институте востоковедения АН СССР. Октябрина [О. Ф. Волкова] должна знать об этом, и мне интересна тема диссертации.

Жду письма, целую, твой Нагца.

(В. Н. Пупышеву)

28.04.73 г.

Дорогой друг Витя!

Я получил от тебя два письма, одно перед самым отъездом в Москву, другое — после возвращения. Написал ответ сразу же после второго письма, до сих пор нет от тебя ответного письма. И вчера получил письмо от Нади, откуда понял, что мое письмо не дошло до тебя. Видимо, были какие‑то соображения у цензора, да бог с ним.

Я писал в том письме вот о чем.

Из твоего письма узнал, что начальник КГБ (Бурятской республики) на публичной лекции перед педагогами Пединститута открыто заявил, что мы во время сокшодов приносили в жертву человеческое мясо. По этому поводу просил тебя написать протест в Москву (Центральный Комитет КПСС], КГБ и Прокуратуру РСФСР), ибо, как я допускаю, они могут выдвинуть новые сногшибательные по своей фантазии обвинения. Необходимо предупредить это.

Просил написать мне о жизни и деятельности Ксюши [К. М. Герасимовой]. Мне хочется узнать судьбу нашей рецензии, начатой нами еще в поездке в Москву. Рецензия была написана на работу Криво… "О буддийском искусстве". Как будто ее переделали, расширили и должны издать в каком‑то московском журнале по прикладному искусству. Если знаешь, то напиши об этой рецензии.

Ты в письме своем Парфена [Ю. М. Парфионович] называешь молодцом. Напиши‑ка, как он вел себя в отношении нашего "Дела". В его порядочности я не сомневался.

Где блудный сын наш Вася?

Очень сожалел, что тебе отказали в Республиканской библиотеке. Но найдешь работу на другом, еще лучшем месте, только будь несгибаемым.

Привет мой Люде и маленькой Ирочке.

Я написал три письма Гале Мерясовой, она, видимо, тоже не получает моих писем.

С приветом, обнимаю крепко.

Бидия Дандарон.

(Н. С. Мункиной)

Здравствуйте, дорогие мои!

Из писем Вити Пупа и Бутидмы [Б. С. Мункина] я узнал все, что мне нужно было. Очень и очень мне жаль Лубсана [сын Г. Д. Мерясовой], эта утрата легла на мое сердце каким‑то тяжелым камнем. До сих пор не могу успокоиться. Удивляюсь, когда же кончатся эти кошмарные преследования нас? Пусть Лубсан обретет состояние бодхисаттвы!

Недавно получил письмо от Монтлевича Володи. Он чувствует себя хорошо. Галя [Монтлевич] устроилась на старую работу редактором, раза два в неделю она бывает у Володи. Он доволен тем, что все те, кто жил в Улан — Удэ, вместе, сдружились, сплотились еще крепче, вместе живя и вместе борясь. Пишет, что ребята держатся дружно, часто встречаются. Рита, закончив в Питере все дела и уйдя из аспирантуры по "собственному" желанию, уехала через Москву к Олегу на юг. Олег там хорошо устроился, преподает.

Антанас побывал в Киеве, по пути домой заезжал в Питер и виделся с Володей. Он задумал писать какую‑то статью о психологии в аспекте Востока. Как передали ему, Саша [Железное] рисует для главврача в киевском дурдоме. Там относятся к нему отлично, часто гуляет по берегу Днепра и надеется, что в мае — начале июня выберется. Собирается быть в Ленинграде на какое‑то время. Фарида устраивается на работу в Питере. Володя пишет, что для него будет самая сложная ситуация с выпиской. Он говорит (В. М.): "Не хочу прощать им ни одного их промаха".

Востоковеды довольны — это сведения, видимо, из ленинградского отделения Института востоковедения — вышла из печати моя книга по истории Центральной Азии "История Кукунора". Но достать ее очень трудно, хотя, как он (В. М.) пишет, Александр Моисеевич, конечно же, уже имеет экземпляр. Она уже разослана по библиотекам. Это меня тоже удивляет. Я был уверен, что меня полностью не оправдают, и сейчас в этом уверен и даже не уверен, снизят ли мне срок. Мне кажется, что в стране может начаться террор, подобный 1937 году, может, немного меньше по масштабу, ибо в воздухе пахнет порохом. С Китаем дело может осложниться до предела, до взрыва.

Тогда можно будет ждать всего. Там не будут разбираться, кто виноват, кто не виноват. На апрельском пленуме избрали членом политбюро ЦК Андропова, председателя КГБ, и Гречко — министром обороны. В истории известно, что в 1937 г. после избрания в члены политбюро Ежова в стране начался террор.

Недавно меня вызвал к себе начальник колонии, и там же был начальник режима. Они притащили мою медицинскую карточку, где врачи из Улан — Удэ сделали пометку, что я годен на работу на стройке народного хозяйства, иначе говоря, на "химию". Они увидели это и пришли в ужас и взялись убеждать меня, что я по старости лет не гожусь на "химию", что я не должен претендовать на это. Я промолчал, но знал, что придет мой срок, подам заявление (срок на "химию" для меня в сентябре этого года). Они не хотят отпускать меня на "химию", а "химия" — это свобода. Я думаю, что была команда по этому поводу из Улан — Удэ, может, от Байбородина [прокурор). То, что Андропов избран членом политбюро, это не сравнимо с избранием Ежова. Ежов, как известно, был врагом, чуть ли не агентом иностранной разведки. Андропов — советский человек. Мне кажется, лицо его приятное.

Здесь в лагере ходит слух, "параша", что в конце мая или в начале июня прибывают из Москвы (Прокуратуры РСФСР) группа работников, которым даны полномочия пересмотреть дела; заключенных и людей сроком до трёх лет будут отпускать домой или на "химию". Сроки выше трех лет будут снижены. Это, якобы, касается больше нашего лагеря, ибо здесь сидят люди только с первой судимостью. Якобы, они 29 мая уже будут в Улан — Удэ. Сходите в прокуратуру, узнайте, может быть, среди них есть те, у которых Виктор был в Москве на приеме. А может, все это "липа" и вранье. Так или иначе, на днях я жду изменения в моем "Деле". Только надеюсь, что не прибавят мне срок наказания, который всучили мне нахально.

Володя Монтлевич пишет, что в Москве вот — вот должны заняться моим "Делом"; известно только одно, что настроения в разговорах значительно мягче, чем в Улан — Удэ. Все это, конечно, утешительно. Дальше Володя пишет, что [А. Н.] Зелинский надеется сделать все по поводу наших статей. Ира живет у Юриных родителей и "воюет" с его папашей, который по — прежнему недолюбливает не только Юрину профессию, но и его самого. Положение спасает внучка, в которую дед и бабка влюблены. Саня Вязник [А. И. Вязниковцев]… умудрился развестись с женой; она же ожидает ребенка. Октябрина была в Питере и делала доклад в Институте востоковедения на тему "Три Тела Будды", начав его с проблемы терминов "буддолог" и "буддист" и их взаимоотношений. Доклад имел успех, хотя и шокировал слегка президиум заседания. Наш Донатас тоже ждет на днях выписки из дурдома. Он чувствует себя хорошо, все подробно узнаете от Васи.

Витя Пуп! Дорогой мой, мне известно, что ты работаешь на спиртном заводе. Единственный мой тебе наказ — не пей! Терпи, у тебя достаточно воли, чтобы удержаться от водки. Не время сейчас. Мне, пожалуй, можно послать бандероль — жиры; мне желательно сгущенное молоко или сливки, хотя бы в порошке, и сахар. Надя! Пиши письма.

Целую и обнимаю вас. Ваш Б. Д.

Я не писал на адрес Шика, думаю, что он уже в экспедиции.

(Н. С. Мункиной)

03.05.73 г.

Добрый день, Надя и другие!

Большое спасибо вам за хлопоты, особенно Гале. Спасибо Вите за табак, текст.

Ночью 01.05.73 г. завершил нинчен 13 Ямантак[295]. Появилось прозрение, откровение, оно сияло во мне, по крайней мере, в течение 5–6 часов, всю ночь. Особенно полностью уяснил великую тайну махамудры, как печать. Все это уже пишу на бумаге (в тетрадь). Это было открытие мистической интуиции без какого либо видения. Как бы она действовала, будучи направлена на познание истории, событий будущего? Но я этого не делал, ибо мне было важно выяснить другие проблемы. Теперь — снова по — прежнему, не чувствую сияния….

Пока, до встречи, целую и обнимаю вас.

Ваш Бидия.

(В. М. Монтлевичу)

8.05.1973 г.

Здравствуй, дорогой Володя!

Я от тебя получил два письма. На первое ответил 6.04.73 г. Ты, видимо, его не получил. Я об этом сообщил в соответствующие места. Есть постановление Совмина СССР относительно корреспонденции. Ее могут задержать при исключительных условиях: во время следствия и т. д.; выясняется, что письмо задержали на Улан — Удэнском почтамте. Об этом тебе напишут ребята из Улан — Удэ. За это время я постоянно слышал о тебе и о других ребятах. Очень рад, что ты выходишь в середине лета. В конце мая, видимо, выйдет Саша [Железнов], об этом мне написал Шикович [В. Ш. Аранов], он собрал много материала и намеревался писать в ЦК, но что‑то никто об этом мне не пишет. Сам он (Саша) не написал мне ни одного письма. Фариде дайте мой адрес, пусть пишет он мне. Я считаю, что сейчас как раз время писать в ЦК КПСС, пусть он изложит все наболевшие вопросы, пусть докажет нашу невиновность.

Пишите, Володя и Галя. Мне скучно без вас. Где Олег и Рита [Альбедили]? Если Олег работает в университете в Симферополе, то что же делает Рита? Люди пишут разное: одни пишут, что Рита ушла из аспирантуры по собственному желанию, что она не захотела писать диссертацию по тамильскому языку; другие говорят, что ее исключили. Что с нею на самом деле? Недавно получил письмо от Антанаса. Донатас [Буткус] тоже скоро выпишется из дурдома.

Напишите пару слов о Юре Алексееве, где он работает, как дела с университетом? О Донцах я слышу часто. Галя, Бутидма недавно получила твою открытку и благодарит тебя.

Пока. До скорой встречи.

Целую крепко. Ваш Б. Д.

Володя, спасибо за открытку.

(Г. А. Монтлевич)

10.06.73 г.

Здравствуйте, дорогие мои!

Здесь я получил от Володи два письма и одну открытку. На них я отвечал аккуратно, но, видимо, некоторые из них не дошли до него.

Большое спасибо Володе за письма!

У нас здесь, в Бурятии, неприятность. Получил письма от Вити Пупа и Бутидмы. Они пишут, что утонул Лубсан, сын Гали [Мерясовой].

Витя пишет, что в ночь на субботу Гале снился сон, что у нее выпал зуб и она его разжевала. Она испугалась и весь день не отпускала Лубсана от себя, лишь на время отвела к Шику. А утром в воскресение его укусил кот около губы, в пять часов утра. Когда вечером в субботу она с Лубсаном проходила мимо реки, Лубсан вдруг отшатнулся и с ужасом сказал: "Мама, я боюсь упасть туда, меня акулы и щуки съедят". Кот, после того как укусил Лубсана, исчез из дома и больше не появлялся, хотя его искали. Весь день Галя старалась ни на минуту не упускать сына из виду. Но после обеда хозяйка попросила Галю вызвать ей "скорую помощь", она пошла звонить; ее не было буквально пять минут. Когда вернулась, Лубсана во дворе не оказалось. Она испугалась и начала его искать и звать. Тут она увидела, что от речки идет мальчик, с которым Лубсан обычно играл. Она спросила, где Лубсан. Тот ответил: "А Лубсан прыгнул в воду и поплыл". На берегу на песке не осталось никаких следов. Тело пока не нашли. Вот история таинственного исчезновения мальчика. Ужасно, поразительно, очень и очень жаль парня. Вы все пишите ей соболезнования и утешьте, как только можете. Она, говорят, в ужасном состоянии, все плачет. Приехал муж, он обвиняет ее, что она плохо следила за сыном.

Я живу по — старому, работаю там же. Мне нужны книги: Шпенглер "Закат Европы", желательно: Шопенгауэр "Мир как воля и представление".

Если можете, пришлите посылку на имя Нади: масло, сало и всякие жиры, табак трубочный и т. д. Надя из моего письма узнает, когда мне можно передать…

Привет всем ребятам. Обнимаю и целую вас крепко.

Ваш Б. Д.

(Н. С. Мункиной)

29.05.73 г.

Здравствуй, Надя!

Спасибо за письмо! Печальное положение Гали не выходит у меня из головы. Чувствовал я возможность подобного явления и поэтому просил вас сделать сэржим[296]. Что же, бедная, поедет она с мужем или нет? Прошу тебя, Надя, не покидайте ее в эти дни. Шик пишет, что Галя стала спокойнее себя вести, но ему кажется, что она могла принять какое‑то решение. Она сказала его жене, что не будет жить, хочет только дождаться, когда его найдут и похоронят. Это же ужас! Ни в коем случае нельзя допустить того, чтобы она наложила на себя руки. Я пишу ей письмо. Если только оно дойдет до нее, возможно, подействует на ее настроение. Успокаивайте ее всячески, расскажите о карме.

Сегодня я получил письмо от жены Сони. Моя дочь Мэдэгма заболела и легла в больницу…. Ее лечат уколами. Надя, найди время и посети ее в больнице. Мэдэгма писала мне, что очень и очень соскучилась по мне и даже на этой почве может заболеть и умереть. Расскажи ей обо мне и успокой. Между мною и ею какое‑то особое кармическое отношение, я бы сказал большее отношение, чем между отцом и дочкой. Я знал, что она болеет задолго до того, как получил письмо от Сони. И напиши мне о своей встрече с нею…

Володя пишет, что вышла моя книга по истории Центральной Азии "История Кукунора". Как он пишет, они готовы прислать посылку. Я ответил, что если они решили, то пусть продукты и табак пошлют по твоему адресу…

Привет всем. Пупу Вите скажи, чтобы написал мне письмо.

Желаю, чтобы Дэма сдала экзамены на отлично.

Целую вас, ваш Нагца.

(А. Данелюсу)

13.06.1973 г.

Здравствуй, дорогой мой Антанас!

Я получил твое письмо с адресом не так давно. Спасибо!

Мне писали, что ты ездил в Киев, по дороге заезжал в Питер и виделся с ребятами. Еще слышал, что ты написал статью по психологии с восточным уклоном. Все это чрезвычайно интересно. Я очень рад, что мой Донатас не один; ты, наверное, часто бываешь у него. Видимо, вообще он скоро выпишется из дурдома, остальных ведь выписывают.

Напиши, как идут твои научные занятия и преподавание в университете. Статьи свои ты намерен издавать в трудах университета? Пиши обо всех, как твои дети и семья? Если выпустят Донатаса, обязаны отдать ему все, что забрали у него при аресте, у него ведь забрали уникальные книги по тибетской медицине, т. е. по его специальности. Все это должны ему вернуть. Ты должен постоянно его поддерживать морально, чтобы он не опускался. Береги его.

Я прошу, напиши, пожалуйста, в Питер Монтлевичу Володе и спроси, сохранился ли у него мой перевод книги Нацог — Рандола "Карнатантра"? Если он сохранился, должен быть черновик, пусть он напишет мне, или ты сам напишешь, ладно?! Я все продолжаю думать, вернее, мечтать о своих научных работах. Смешно, тем более сидя здесь. Об этом я стал думать после того, как я узнал о своих книгах, статьях, которые издаются, несмотря на то, что их автор сидит в лагере.

Напиши, дорогой, я жду.

С приветом, обнимаю.

Твой Бидия.

(Н. Мункиной и Г. Мерясовой)

1.07.73 г.

Здравствуйте, мои хорошие Надя и Галя!

Я живу по — старому, работаю на той же работе. Каждый день жду писем и новостей, но пока утешительного не дождался. Недавно получил письмо от Васи, написанное 24.06. Письмо написано крайне небрежно, много фраз в нем я не смог прочитать. Но понял, что он получил письмо от Вити Пупышева, который передал ему мое недовольство им, и пишет, что "то, что увозили, везу назад". Меня интересует "Дзогрим Ямантаки"; если он вернулся, то это хорошо. Вы поймите следующее: я никого не вербовал на путь тантризма, все ребята и девчата пришли сами, я старался каждому из них разъяснить трудности этого пути, особенно в наше время. Все говорили в один голос, что не боятся трудностей, что смогут быть несгибаемыми до конца. На практике во время следствия и судебного процесса получилось иначе, многие стали клеветать на меня и на лучших моих учеников. А некоторые из них, которые стояли за истину, вроде Васи, стали самовольничать. То, что я сижу в тюрьме за семью замками, это ясно каждому, но это не значит, что мои близкие люди должны ломать то, что я делал и старался делать….

Когда он в марте с. г. уехал в Москву, он полагал остаться там, на Западе, и говорил об этом в Москве. Но когда в Киеве увидел Сашу, Саша дал ему соответствующее наставление, и он изменил свое решение остаться на Западе, все‑таки решил вернуться в Улан — Удэ. Если бы он остался на Западе, в этом нет ничего страшного, и мало бы кто страдал от этого. Но одно мне ясно, что он до сих пор не смог соблюсти строжайшей самодисциплины, необходимой тантристу….

Из Кижинги написали мне, что бабушка, моя мать, видела сон, где шла война между 33 небожителями и Гэсэром, что при этом Гэсэр потерпел поражение. Мне кажется, это вещий сон. 33 небожителя — это наша страна, может быть, количество членов Политбюро с кандидатами и составляют 33 члена. Но Гэсэр — древний национальный герой в Китае; во времена Сунской династии его обожествили, по всей стране строили ему храмы. Так что подумайте об этом.

Я получил все письма, большое спасибо, успел прочитать только письма Гали [Мерясовой], которые обрадовали больше всего, читал и письма Бутидмы и Нади. Я готов прыгать до небес за ту телеграмму от Юры Лаврова, что он здоров. Он и был здоров, это только сумасшедшие люди могут признать здоровых людей за дураков. Еще не так будет прыгать Байбородин.

Надя, принимайте от Байбородина все ваши (вещи) придирчиво. Требуйте, чтобы он вернул все. Не забудьте, что он это возвращает не по собственному желанию, а его вынудили сверху. Пусть он попотеет, ибо он слишком разжирел на чужих муках. И сообщите, что Лаврова тоже признали здоровым. Они признали их сумасшедшими, и этим обвинили меня, что якобы окружил себя невменяемыми людьми, и, пользуясь этим, давал им преступные задания, например, избивать Петю, Дандара и т. п.

Галя, если можешь, более подробно изложи причину своего отъезда из Улан — Удэ, был бы очень рад. Мне здесь становится еще тяжелее, когда вы пишете, что уезжаете от нирваны к болоту сансары.

Скажите Васе, что я его прощаю.

Меня торопит Содбо. На этом заканчиваю. Если придет посылка из Питера, постарайтесь приехать вне очереди.

Пока, целую вас.

Б. Д.

(А. Данелюсу)

8.07.73 г.

Здравствуй, дорогой мой Антанас!

Письмо твое от 3.07.73 г. получил, за что очень и очень благодарен тебе. Освобождение Донатаса не было для меня неожиданностью. Я знал, что он будет на свободе, но не думал, что это произойдет так быстро. Как хорошо, как я рад случившемуся. Если имеешь время, пиши, каким порядком он освободился; была ли комиссия, в каком составе и кто создал эту комиссию?

Скажи ему, чтобы он потребовал вернуть все отобранные книги и ксилографы, они обязаны отдать их обратно. Ведь у него была уникальная литература по тибетской медицине. Скажи ему, чтобы он написал мне письмо, пусть не боится. Пиши, что слышно насчет Саши из Киева?

Я нахожусь там же и работаю на прежнем месте.

Галя, жена Володи, написала мне, что послала мне бандеролью книги, я их еще не получил и боюсь, что наша администрация может не знать, что там книги и отошлет обратно, ибо бывают продуктовые бандероли, они принимаются в ограниченном количестве. Я одну такую бандероль получил недавно из Кижинги, теперь в течение определенного времени мне не дадут больше продуктовых бандеролей. Но если она, администрация, узнает, что там одни книги, конечно, дадут ее мне. Скоро пойду выяснять это дело.

Жаль, что у Линнарта [Мялля] на работе неприятности. Но если это ограничится товарищеским судом, то ничего страшного нет.

Насчет твоей работы — статьи о тибетском календаре в антропологическом аспекте. Еще в прошлом году Андрей Зелинский собирал материал насчет тибетского календаря, собирался писать статью, не знаю, написал он ее или нет. Также не знаю, в каком аспекте он собирался писать, но материалы у него есть, свяжись с ним. Он ведь москвич и находится в приятельских отношениях с Октябриной, с Сашей Пятигорским. Если его лично не знаешь, то через них установишь связь. Сейчас не помню, но несколько лет назад видел статью о тибетском календаре на английском языке…

Я уверен, что найдешь материал для статьи, пиши ее, приветствую.

Передай привет Донатасу.

Крепко обнимаю, твой Б. Д.

(Монтлевичам)

10.07.1973 г.

Здравствуйте, дорогие мои Володя и Галя!

Я получил сегодня открытку, письмо Гали, за что великое спасибо.

Получил квитанцию на газету "Известия". Я показал начальству, уверяют, что я ее получу. Я постоянно писал вам, аккуратно отвечал на письма Володи, почему нет моих писем, не могу понять. Не думаю, чтобы их задерживали у нас на цензуре, они всегда пропускали, но иногда зачеркивали те вещи, которые, видимо, не положено нам писать. Это надо требовать от министерства связи, если они задерживали даже по воле КГБ, на этот счет есть особое постановление Совмина. Они не имеют права задерживать корреспонденцию граждан. Сегодня пишу по новому адресу: П-3, до востребования. Книги бандеролью еще не получил.

До бесконечности я был рад услышать, что Юра Лавров признан здоровым, теперь жду, что будет насчет Саши. Кроме того, что они решались навечно, до смерти, запереть их в дурдоме, они через них обвиняли меня, что я "дураков, невменяемых" заставлял совершать преступления. Но зная их, прокурора, замысел, я не мог ссылаться на ребят, на их показания на суде, ибо они считались невменяемыми. Теперь что скажет Байбородин? Он на днях был вынужден вернуть все ритуальные вещи ребятам, ибо его заставили сверху сделать то, что он смертельно боялся делать.

Сообщите Фриде о признании комиссии, что Володя [Монтлевич] и Юра [Лавров] здоровы, пусть об этом знает Саша [Железнов]. Я жду его оправдания и оправдания Донатаса. На днях я читал ответ Васи [Репки] и Юры Донца на статью в "Труде", это хорошо. Терять нам нечего, надо посылать статью в том виде, как есть. Ничего там нет грубого, все — реально.

Галя! Напиши мне, сохранился ли мой перевод Нацог — Рандола "Карнатантра", написанный черным карандашом? Не карандашом, а пастой, продолжение от 80–го листа, меня это беспокоит в том отношении, что предстоит ли снова переводить или он сохранился. В случае, если начнут возвращать вещи, нужно его просить. Пишите, не молчите!

Скажите Донцам (Ю. и А.), чтобы они написали мне письма, я жду!

Подождите немного, мы оправдаемся и отдохнем, ибо мы не преступники перед советской родиной.

Передай привет Рите и Олегу, куда они подевались, я их очень люблю, хотя Олег великий путаник, любит спать. Это — шутка, дружеский шарж.

Слышал, что Юра Донец перевел мою статью "Махамудра" на английский язык, но жаль, что я не на воле, там есть очень серьезное дополнение по поводу тождества блаженства и шуньи. Это дополнение напишу отдельно.

С приветом, целую и обнимаю вас.

Ваш Б. Д.

(Г. А. Монтлевич)

22.08.73 г.

Дорогая Галя!

Я получил последнее письмо от Володи, еще из Ленинграда, но он уже, судя по письму, уезжал в Москву, в Институт Сербского. Писать туда я не решился. Пишу тебе в Питер уже второе письмо. Меня крайне интересует судьба Володи и Юры Лаврова. Напиши мне, в каком положении он находится там, в Институте Сербского. Читал твое письмо, посланное Наде через Иру Лаврову, немного расстроился.

Самое главное хочу сообщить. В газете "Известия" от 11 августа 73 г. (суббота), вышла статья, которая называется "Фальшивки и действительность" (беседа с профессором Наджаровым). Наджаров заявляет, что "в СССР решение о признании больного невменяемым принимается в судебном порядке на основе мнения авторитетных экспертов". Улан — удэнские врачи, их было трое, считаются ли авторитетными? Далее идет: "Помещение больного в лечебницу в экстренном порядке возможно лишь в случае решения авторитетной медицинской комиссии о необходимости неотложной госпитализации и при обязательном повторном освидетельствовании". Где же это "повторное освидетельствование" моих ребят?

Дальше: "… в СССР предусматриваются всевозможные меры для того, чтобы избежать ошибок в диагностике психиатрических заболеваний". В чем заключаются эти "всевозможные меры"? Я проходил эту же комиссию одновременно с ними. Меня привел туда тюремный надзиратель, была крохотная комната психиатра, их было трое. Задали три вопроса, первый из них, который я помню: "Что значит, не садись не в свои сани?", остальные я не помню. Одним словом, меня держали там не более трех — четырех минут. Но я там не видел ни электронных приборов, ни других вещей, которые предохраняли бы от ошибок в диагностике. Да, что может "предохранять" в течение такого мизерного срока? Я абсолютно уверен, что никаких мер не принималось по поводу предохранения от ошибок в диагностике. Я написал жалобу по этому поводу прокурору по надзору в РСФСР и копию направил в Институт Сербского в Москве. Указал на варварский способ исследования психического состояния людей улан — удэнскими врачами — психиатрами: в течение трех — четырех минут, задав три или четыре вопроса подследственному человеку, они изволили решать жизнь здоровых людей — быть или не быть им.

Написал Васе Репке, чтобы он написал от себя о том, каким методом они определили состояние его психики, ибо он в то же время проходил эту комиссию. Если это не есть государственная политика, то пусть за это отвечают по Уголовному кодексу. Что они скажут?

Ты сообщи об этом всем ребятам, Саше и Донатасу. Донатас напрасно торопился. Надо было ему добиться полной реабилитации и по этому диагнозу.

Жду письма, обнимаю и целую.

С приветом, Б. Д.

(Монтлевичам)

28.08.73 г.

Здравствуйте, дорогие мои Володя и Галя. Я живу и работаю по — прежнему. Пока нет изменений. С первого июля начал получать "Известия", за что большое спасибо вам. Я и Демент недавно получили от вас бандероль с книгами, но начальство предупредило, что подобного рода пересылка литературы не разрешена, можно выписать книги из книготорга наложенным платежом за свой счет. Поэтому прошу вас, если еще не отправили книгу Шпенглера, то пошлите ее в Улан — Удэ Наде. Когда книги окажутся у Нади, то будем возбуждать ходатайство через МВД, чтобы они разрешили мне заниматься здесь на досуге научной деятельностью. Но если откажут, что поделаешь, дождутся книги моего выхода из лагеря у Нади.

Антанас в письме от 3.07 сообщил мне о выходе из дурдома Донатаса, но не написал, какая комиссия его освободила. Он уже нашел работу в Вильнюсе по своей специальности — фармацевтом. Теперь, видимо, будет думать о защите кандидатской диссертации по лечебным травам по тибетской медицине, которую он начал писать еще в Улан — Удэ. Дела идут самым наилучшим образом. Главный психиатр УССР или Киева сейчас в отпуске, поэтому комиссия для Саши задерживается. Скоро, видимо, тебя, Володя, вызовут в Москву в Институт Сербского. Там бояться нечего, ибо ты здоровый парень, там сидят объективные специалисты. Кроме того, оказывается, генерал — профессор Тимофеев и другие светила Ленинграда по психиатрии являются главными консультантами Института имени Сербского в Москве. Как я понимаю, если они один раз подписали акт о твоем или Юрином здоровье, то постесняются отказаться от своих подписей. Ты пишешь и беспокоишься о настроении Гали, здесь нет ничего странного, все это пройдет.

Сегодня, т. е. 25.08, к нам прибыл наш общий знакомый Батодалай, он имеет три года…

Напиши, как живут питерские ребята, Донцы и Фрида.

С приветом, обнимаю и целую. Б. Д.

(В. П. Репке)[297]

(Без даты)

Вася!

Попробую ответить на твой вопрос, т. е. почему три человека не могут ужиться друг с другом, скандалят вечно и т. д. Здесь несколько планов:

1. Самый общий план: каждый человек заботится о себе, о своем благополучии, стремится к безграничности, блаженству (из‑за неправильного понимания — невежества — это стремление проявляется как клеша). На основании этой заботы о себе он классифицирует всех других на друзей (которые помогают ему в этой заботе о себе), врагов (которые противодействуют этой заботе о себе) и посторонних (которые не содействуют, но и не препятствуют этой заботе о себе). Друзей мы любим, врагов ненавидим, к посторонним равнодушны (это три проявления трех клеш — страсти, ненависти и неведения).

Скандалы и неуживчивость являются результатом раздражительности, которая возникает в результате неосуществления своего стремления, т. е. при этом происходит процесс классификации, например, друг или посторонний может стать врагом.

С этим можно бороться различными способами, опирающимися на разные аспекты этого процесса.

(А) Можно и должно вырабатывать равное отношение ко всем живым существам (это четвертая из Четырех Безмерных[298]), оно состоит:

а) в созерцании своих друзей как врагов (ведь в прежних рождениях они наверняка не один раз убивали нас) — от этого возникает неприязнь к ним, которая погашает любовь;

б) в созерцании своих врагов как друзей (ведь раньше и в будущем они — наши друзья, и любовью надо нейтрализовать гнев);

в) в созерцании посторонних как своих бывших и потенциальных друзей (при этом равнодушие сменяется простой заинтересованностью ими).

При этом созерцании нужно читать Четвертую Безмерную или соответствующую мантру.

Три неправильных отношения сковывают человека, поэтому равное отношение, или, вернее, отношение равной заинтересованности, переживается как свобода и легкость и дает дорогу для развития любви и сострадания ко всем живым существам.

(Б) Созерцание любви и сострадания является основным средством, противодействующим вражде; является, так сказать, активным средством. Если постоянно пребываешь в них, то ненависть и раздражение не имеют благоприятной возможности возникнуть. При этом созерцают любовь к своей матери и переносят эту любовь на всех живых существ благодаря мысли, что все существа не меньше, чем по сто раз были нашими матерями. И затем созерцают их страдания в аду, среди претов и т. д., вплоть до небожителей, ярко и образно представляя это, что приводит к возникновению сильного сострадания и желанию помочь им. При этом читают Безмерные или созерцают соответствующих божеств, читая их мантры.

2. Теперь возьмем другой аспект.

Эту триаду я уже объяснял:

(стремление) (воля) (усилие)

вера желание деятельность (интерес)

Добавлю еще конкретизацию веры, которая определяется следующими идеями: 1) о существовании или несуществовании объекта желания; 2) о его ценности (положительной или отрицательной); 3) о возможности или невозможности его достижения.

Таким образом, желание возникает, если совпадут три: а) вера в то, что объект желания существует; б) вера в то, что он положителен (т. е. желателен нам); в) вера в то, что его можно достичь.

Желание исчезает, если мы веруем: а) что объект не существует реально (он — фантом, шунья); б) что он не имеет положительной ценности или имеет отрицательную; в) что его невозможно достичь.

Первое есть осуществление идеи шуньи, иллюзорности. Второе — переоценка поступков, мыслей, желаний с точки зрения кармы и спасения. Третье же — полное принятие закона кармы в том виде, что все, что с тобой происходит, выпадает на твою долю неизбежно, его невозможно избежать, оно необходимо, и что бы ты ни делал, ты не избежишь этого. Особенно это, последнее, как рукой снимает любое желание. А неосуществленное желание переживается как страдание, на которое возникает реакция — ненависть. Устраняя же желания тремя этими способами, мы не даем возникнуть ненависти. Особенно по отношению к друзьям — ведь от друзей мы ожидаем только хорошее. И когда от них исходит плохое, то это — причина для возникновения ненависти более сильной, чем к простому врагу. Ни друзей, ни врагов, ни посторонних в сансаре нет — все это только фантомы, которые только в силу кармической необходимости предстают нам как друзья, враги и т. д. Наша привязанность к ним любовью, ненавистью, равнодушием разрывается идеями в иллюзорность, правильной переоценкой их и отношением к ним как к неизбежности. Это еще три способа.

3. Еще один аспект: [отсутствие] одинаковых существ. У всех структура разная: одно развито больше, другое — меньше, т. е. наблюдается дисгармония. Дисгармония развития функций связана с неодинаковой активностью клеш. Так, я заметил, что люди, у которых хорошо развиты чувства, легко гневаются или же возбуждают гнев у других. Второе представляет интересный случай. То есть у окружающих этого человека людей активизируется агрессивность (необязательно по отношению к этому человеку).

Я объясняю это так: если ведущая клеша — гнев, то она сильно мешает человеку, и он автоматически старается подавить эту клешу, вытеснить ее из сознания. Это не религиозное подавление. Оно влечет за собой по определенной связи (о которой я здесь не говорю) то, что эта клеша как бы проецируется в окружающее, на других, и в них возбуждается гнев как бы беспричинно. И, как правило, они проявляют агрессивность по отношению к тому, кто ее подавил, что имеет своей целью соблазнить его, толкнуть на проявление гнева или чего‑то другого. Это показатель того, что такое подавление клеши неправильно. Подавление должно быть другим. Самантабхадра говорит, что не нужно ни подавлять клешу (букв, "не отвергать"), ни идти у нее на поводу. Я понимаю это так: когда клеша стремится реализоваться, то нужно просто, опираясь на свою сущность, центр своего бытия, держать внимание на этой клеше. Подавление клеши — как бы отворачивание внимания от нее. Идти на поводу значит: внимание отдается клеше, которая завладевает вниманием полностью. Правильное же отношение: не отводя внимания от клеши, не поддаваться ей; это значит пребывать в своем центре, опираясь на него. Это — чистая воля.

(Н. Мункиной и Г. Мерясовой)

30.09.73 г.

Здравствуйте, дорогие мои!

Спасибо за все! Целуйте и обнимайте Пупа [В. Н. Пупышев] от меня. Я так рад его приезду, что как будто он вернулся из тюрьмы. Спасибо за письмо от Саши [А. И. Железное]. Ведь я же столько времени не имел весточки от этого моего любимого сына — ученика. За все спасибо, ребята. Старика — узника вы очень и очень обрадовали.

Галя! Я тебе очень благодарен за твое упорство и непреклонную волю. Круг нашей связи становится все уже и уже. В этом виновата неосторожность С[одбо]. Вчера опять были неприятности с ним. От всего кармического нас спасает мой Великий Учитель и мой хозяин — Ямантака! Верьте в это!

Я написал здесь одну книгу, которая называется "О Четырех Благородных Истинах Будды"[299]. Эта книга по объему будет такая же, как "Мысли", а может быть немного больше. Теперь обдумываю способы, как ее переправить вам. Она охватывает сансару и пути совершенствования хинаяны, махаяны и в основном тантрийские пути и махамудру. Автором, наверное, поставим Читтаваджру, перевод с английского, только не Пупа [В. Н. Пупышев], а другого, ибо с него достаточно тех неприятностей, которые он имел за "Мысли".

Пришлите "Закат Европы", опишите результат поездки Пупа и Нади к Хамбе. Мне кажется, он должен и может сделать ходатайство.

По словам Нелли Яковлевны (адвокат), мое "Дело" разбирается в Верховном суде РСФСР с 6.08 с. г. Отказ, наверное, придет скоро, а может, быть немного изменят приговор в лучшую сторону. Вообще приходится ждать положительный ответ, если верить интуиции, но по логике вещей от советского закона милости ждать нельзя. Но будем верить в чудо, которое может совершить Будда в любое время.

Мне до слез жалко нашего Юру Лаврова. Я слышал, что Ира и Вася пишут без конца и переписывают тибетские тексты. Надо поинтересоваться, что они переписывают, пусть этим займется Витя Пуп. Спасибо за статью в "Нью — Йорк Таймс" и за десять рублей.

Я живу по — старому. Всю духовную силу посвящаю успеху нашего дела; за отмену диагнозов у ребят. Что‑то долго не получаю ответа от

Гали Монтлевич на мои письма. Постарайтесь узнать, что с нею. Она ездила на Кавказ в санаторий и больше нет ни слуху, ни духу.

С приветом и обнимаю вас.

Ваш Б. Д.

P. S. Пишите письма Вите Шику. Пусть не чувствует себя там в Кишиневе одиноким.

(Ленинградцам)

4.10.73 г.

Здравствуйте, дорогие мои Юра, Андрей, Рита, Галя и Фрида[300]!

Спасибо вам за письма! Получил письмо от Андрея [Донца — прим. ред.], задержался с ответом по причине, пустяковой для вас, не мог найти конверт. Сегодня получил письмо от Юры и там — конверт. Спасибо, Юра, еще раз.

Относительно потепления международной обстановки и победы социализма, которые повлияют на наше положение, мы здесь тоже стали чувствовать интуитивно. Дай бог мне видеть вас всех на свободе!

Я чувствую себя хорошо, работаю тихонько, по — стариковски. Не так давно, недели две назад, у меня была моя защитница Н. Я. Немеринская. Она сообщила, что "Дело" находится в Верховном суде РСФСР с 6.08, я думаю, что приближается оттуда ответ. На всякий случай, если там откажут, она предложила написать просьбу о помиловании в Президиум Верховного Совета РСФСР; мы совместно составили такой документ, и она его увезла.

Когда я узнал из письма Юры, что Сахарову собираются вручить премию ООН "За борьбу за права человека", то почувствовал, что можно надеяться на освобождение к концу этого года. Посмотрим, что получится из этого. Я думаю, что ошибка следственного органа и суда будет исправлена, и меня отпустят. Желательно, чтобы сохранилась и усилилась дальнейшая разрядка международной напряженности.

Нелли Яковлевна говорила, что моя статья[301] недавно была напечатана в "Ученых записках" Тартуского университета.

Насчет Хеваджры (Жедорже): Юра, тебе надо подождать, ибо по этой системе у нас слишком мало литературы. Лучше заняться Ямантакой, ибо по этой системе литературы достаточное количество на разных языках, есть древние тексты на санскрите. Кроме того, эта система мощно защищена от всех мар. На этот счет есть указание у Понтера и др… Насчет Жедорже подожди до моего освобождения. Я согласен с мнением Саши относительно Дуйхора [Калачакра]. Эта система может дать колоссальный сдвиг не только в области астрономии, астрофизики, но также в медицине. Если Донатас посвятит себя этому, то он будет лечить рак и всякие лучевые болезни. Но люди ленятся и не имеют фундаментальной теоретической подготовки. Антанас давно написал мне письмо, но опять из‑за нехватки конвертов не могу ответить. Передай ему привет.

Если ты переводишь "Мысли", то опусти раздел "Махамудра", ибо там изложение недостаточное. Сразу напишите мне, как появятся результаты Володи в Институте Сербского, также насчет комиссии у Саши. Юру Лаврова, я думаю, выпустят из дурдома сразу, как появится результат Володи Монтлевича. Передайте привет Юре [Алексееву] и Олегу [Альбедилю]. Скажите Рите, чтобы она написала мне.

С приветом, обнимаю вас всех.

Ваш всегда, Б. Д.

(Н. Мункиной)

28.10.1973 г.

Здравствуй, дорогая Надя!

Спасибо за письмо! Обо мне особенно не беспокойтесь! Был у меня Боогэй Хараал. Ты пишешь, что очень беспокоитесь, как я переживаю перелом двух конечностей. Нужно сделать "Сэндэмын догжур"[302], а для этого нужно съездить к еравненскому дедушке [аграмба Гатавон] или найти какой‑нибудь другой выход.

Я пролежал в больнице своей зоны около двух недель, на руке сделали гипс, выписали из больницы 22 октября, сейчас нахожусь у себя в бараке, вокруг меня много здешних моих друзей, которые ухаживают за мной. Чувствую себя неплохо во всех отношениях.

Физический недуг, конечно, есть, особенно ноет рука и нога в пасмурную погоду. Относительно ходатайства Хамбо — ламы: нужно добиться во что бы то ни стало, если вы хотите, чтобы я вышел на свободу. Кроме того, судя по той заметке в "Нью — Йорк Таймс", где говорится, что я мог войти в противоречие с советскими буддистами, то последнее снимается, если будет соответствующее ходатайство Хамбо — ламы. По утверждению Н. Я. [Немеринской], Верховный совет РСФСР не может отказать ходатайству Хамбы.

С приветом! Жду писем!

Ваш Б. Д.

(Н. Мункиной, Г. Мерясовой и др.)

18.11.73 г.

Здравствуйте, дорогие мои!

Я получил письмо от Нади, спасибо за это! Между прочим, моя правая рука до сих пор находится в гипсе, не знаю, когда снимут, поэтому письма продолжаю диктовать своему другу [Сергей Васильевич Демент], почерк которого очень похож на мой.

Относительно Хамбо — ламы: он, видимо, поехал в Москву для того, чтобы посоветоваться с Дылыковым, который работает в Институте востоковедения в Москве, с ним он всегда ездит за границу, и поэтому, пока он не выехал из Москвы, необходимо сообщить, что он в Москве Н. Я. [Немеринской] через Октябрину [Волкову] или Пятигорского. Причем они же могут положительно подействовать на Дылыкова, поскольку они являются его сослуживцами…

Мое положение пока без изменений. Жду лучшего оборота в моей карме, а что касается писем Пупа и Гали, то я их до сих пор не получил, где‑то затерялись или были написаны с недозволенным содержанием, и тогда их уничтожили.

Я пока лежу в бараке, здесь такие же условия, как в нашей больнице, разницы никакой нет…

Желаю всего наилучшего!

С приветом! Ваш Б. Д. Жду писем!

(Б. С. Мункиной)

2.12.1973 г.

Здравствуй, дорогая Бутидма!

Недавно в один день получил два твоих письма, за что спасибо. Устал ждать ответ из Верховного суда РСФСР, 6 декабря пойдет уже шестой месяц, как "Дело" там, у меня настроение паршивое, не помню такого за всю жизнь.

Читайте больше мантру Шухорто [Ситатапатра], проси Анчена [Дашицыренова] тоже читать, и Дасарму.

Получил письмо от Юры Донца. Монтлевич находится еще в Москве, его проверяли в Институте Сербского, там были две комиссии, обе они признали его здоровым. Пуп пишет, что видел судью Демина; они на днях послали в Ленинград в дурдом, где находится Юра Лавров, решение, чтобы его освободили.

Пиши, что происходит в Кижинге, но не говори никогда, что нечего писать, ибо для маленького письма всегда можно найти, что писать в целом о Кижинге.

Жду письма! С приветом! Обнимаю крепко! Твой Нагца.

[Приписка рукой Бутидмы: "3 декабря умерла Нагцажы". Так, в возрасте 104 лет ушла из жизни Балжима Абидуева — мать Бидии Дандаровича.]

(А. М. Донцу)

5.12.1973 г.

Дорогой мой Андрюша!

Спасибо тебе за письмо! Оно всегда для меня является большой радостью. Я хочу вам сказать, чтобы вы не спешили насчет махамудры и цзонхавинских систем, ибо махамудра реализуется в любой системе через дзогрим, для дзогрима требуется наставление Гуру. А цзонхавинская система является наиболее эффективной системой на сегодняшний день. Я очень рад за ребят, которые, наконец, отделаются от несправедливого пребывания в дурдомах.

Из твоего письма мне осталась непонятной встреча с двумя цыганками в Петергофе.

В прошлом году после моего суда, примерно в феврале, было составлено заявление Фриды (Фарида Железнова, жена А. И. Железнова — прим. ред.) председателю Совета по делам религии СССР Куроедову, это заявление я не читал, но говорили мне, что оно составлено очень хорошо и логично. Видимо, это заявление было передано через зарубежное радио… Что касается моего ухода на стройки народного хозяйства ("химию"), то это может положительно выясниться через один или два месяца.

Вполне возможно, что могут выпустить меня на "химию", остается теперь терпеливо ждать, ждать кармического последствия.

У нас здесь настоящей зимы нет; когда дует холодный ветер с Байкала, бывает ненадолго холодновато. В этом году снегу меньше, чем в прошлом.

У меня действительно был перелом правой руки и левой ноги, из‑за этого я на правой руке носил гипс почти два месяца. А 4 декабря гипс сняли, но пальцы остаются пока атрофированными, поэтому еще не в состоянии сам писать письма. Все остальное нормально.

Когда читаю мантру, четки держу в левой руке.

Пуп работает недалеко от своей квартиры кочегаром, но говорит, что в феврале будет место преподавателя в Технологическом институте. Он не надеется, что его примут. Что касается твоего дела по поводу незаконно изъятых ритуальных вещей: если их не вернули полностью, то ты имеешь полное право подать на них в суд. Так, наверное, и нужно делать.

Жду письма. На этом я заканчиваю.

Целую тебя, твой Б. Д.

(В. П. Репке)

29.12.73 г.

Здравствуй, Вася!

Спасибо. Я получил твое письмо. Насчет Юры Лаврова я тебе не писал. Знаю, что он скоро приедет в Улан — Удэ. Ты, видимо, в письме пытаешься оправдаться. Все твои поступки за 73–й год были поступками не тантриста, это нужно понять.

Я живу по — старому, сломал правую руку, поэтому мне трудно писать. Это мое первое письмо, написанное мною собственной рукой.

Не исключена возможность, что мы увидимся с тобою в 1974 г., тогда будем говорить обо всем.

Ты слишком высоко ценишь самого себя, это нехорошо!

С приветом, Б. Д.

(Г. Д. Мерясовой и В. Н. Пупышеву)

7 января 1973 г.

Дорогие Галя и Витя!

Спасибо за ваши письма! Но с письмом Саши определенно не везет. В одном конверте я нашел записку Виктора, где указано, что с этим письмом посылается мне письмо Саши. А на деле никакого письма от Саши я не получил. Отвечаю на вопрос Саши: для алэямлэ нужно читать мантру ХРИ СТРИ[303]. Стало быть, его письмо было утеряно где‑то. Нужно было положить это письмо с запиской в один конверт.

Получил письмо Васи, где он утверждает, что я запретил ему читать мантру Хеваджры, но таких вещей я не помню. Я никогда никому не говорил, чтобы не читать мантру. Это что‑то не то!

У нас в лагере идет усиленная болтовня, что нас скоро отправят на "химию" даже в Онохой, но официально никто ничего сказать не может. Если действительно это так, то во второй половине января я могу оказаться в Улан — Удэ.

В начале сентября 1973 года приезжала ко мне защитник Нелли Яковлевна и заставила меня написать на трех листах помилование (как она говорила, я должен был собственной рукой писать). Это помилование она увезла и обещала зайти на прием к Председателю Верховного совета РСФСР, с нею согласен был пойти Пятигорский.

...

Обнимаю и целую вас!

Ваш Б. Д.

P. S. Прошу больше не приезжать ко мне, ибо Содбо отказался от этой связи, боится. Читайте мантру Шухорто [санскр. Ситатапатра].

Витя! Почему не пишешь насчет Ксюши [К. М. Герасимова], была рецензия на ее дурацкую книгу?

(Монтлевичам)

8.01.1974 г.

Здравствуйте, дорогие Галя и Володя!

Наконец, 7.01.74 г. получил твою телеграмму и в этот же день получил открытку, написанную рукой Гали. Бесконечно рад твоей — нашей победе! Видимо, за это время тебе пришлось мытарствовать изрядно по всем серьезным тюрьмам Москвы и Ленинграда.

Как говорится: все хорошо, что хорошо кончается. За это время, что ты находился в московских тюрьмах, я успел сломать себе руку и довольно серьезно повредить ногу. Два месяца носил на правой сломанной руке гипс. Снял его около месяца назад, но наши костоломы составили сломанные кости неверно, поэтому до сих пор не могу писать самостоятельно, но надеюсь, что со временем все сработается. Благо то, что рядом в бараке живет наш общий друг Сергей Васильевич Демент. Поэтому я заставляю его писать каждое письмо, и это письмо тоже продиктовано ему.

Теперь жду от тебя более подробное письмо и полагаю, что ты будешь работать некоторое время в Питере, поэтому прошу тебя выполнить следующую мою просьбу. Во — первых, в Публичной библиотеке им. Салтыкова — Щедрина надо просмотреть на английском и русском языках монографические работы по теоретической физике. Меня особенно интересуют последние работы Эйнштейна над общим уравнением трех полей — гравитационным, электромагнитным и мезонным.

В свое время его критиковали в нашей печати за то, что именно в этой работе он ударился в мистику. Если попадутся другие авторы работ, связанных с этим, то это тоже нужно.

В основном меня интересуют последние выводы неклассической физики. Есть работа одного автора, которого я не знаю, она называется: "Эйнштейн и Вселенная". В той статье, что ты прислал мне еще летом, "Иные миры — что от них ждать?" есть факты "мгновенного", "несилового взаимодействия" между тождественными элементами и частицами. Далее говорится, что этот феномен можно использовать для создания элементарного аппарата мгновенной связи. Физик Скурлатов выдвинул идею, что одинаковые лазеры должны чувствовать друг друга на любом расстоянии: будем поворачивать вектор одного лазера, фотоны другого лазера будут мгновенно видеть происходящее. Изменение фазы их колебаний легко зафиксировать и этим самым извлечь передаваемую информацию. Таким образом, можно передавать из одной галактики в другую и морзянку, и телевизионное изображение, и вообще все, что угодно, даже дубли самих себя.

Теперь нужно выяснить, имеется ли в виду здесь передача материальной энергии. Если да, то как же с законом теории относительности, где утверждается, что материальные процессы не могут иметь скорости больше скорости света по формуле Лоренца. По этому вопросу ищи литературу. Ну, пока! Жду писем.

Обнимаю крепко.

Ваш Б. Д.

(Продолжение) 14.01.74 г.

За последнее время я обдумываю проблему "недвойственности" нашего тантризма. В этом вопросе очень много сделали европейцы, особенно с того времени, когда была открыта теория бесконечности в математике. Николай Кузанский, кардинал и епископ Бриксенский (1401–1464), ввел в математику принцип бесконечно малых. Это метод чисел, который он вывел из идеи Бога как бесконечной сущности. Он навел Лейбница на мысль о дифференциальном исчислении.

Э. Меерсон говорил, что величайшим открытием, создавшим математику, было открытие, что между тремя козами и тремя пальцами есть нечто общее. Вторым открытием было обнаружение общности между бесконечным числом коз и бесконечным числом пальцев — переход от счета к метрике.

Сейчас, во второй половине XX столетия, наука непрерывно выдвигает новые концепции "в кредит", ожидая появления непротиворечивой теории, которая придаст логическую стройность рецептурным приемам квантовой электродинамики. Беспокойство и ожидание стали сейчас очень громким аккомпанементом позитивной, спокойной мелодии — накоплению однозначных представлений о мире. Это означает реализацию состояния Ратнасамбхавы (Мудрость равного содержания — Nyam‑nyid ye‑shes). Рецептурные приемы квантовой электродинамики и теории относительности есть метод раскрытия шуньяты (stong‑nyid). Для этого существуют термины (метод) инвариантность и метрика.

Например, Ньютон. Исходным определением стиля мышления Ньютона еще в 1660–е годы было метрическое видение мира как основы однозначности и объективной ценности представлений о мире. Для Ньютона мир — совокупность измеримых процессов и объектов, а единство мира выражается в постоянстве метрических отношений между переменными величинами, в инвариантности расстояний при их переносе, в неизменности уравнений движения. Для йога мир — это иллюзорное разнообразие, созданное в результате действия четырех элементов. Единство мира выражается в универсальной шуньяте (ничто). Постоянство метрики основано на шуньяте. У йогов методом познания единства мира является тантрийское учение. Оно отличается, известно чем, от европейской экспериментальной науки. Здесь европейская наука должна закончить свое развитие. Этим исчерпывается развитие и анализ материальных объектов. С одной стороны, она дала возможность познать свою сущность — шуньяту. С другой стороны, она дала термоядерную энергию, способную уничтожить все, что было создано человеком, и самого человека. Это будет сделано при кармической необходимости. Термоядерная реакция — цепная реакция и на сегодня не контролируема. В случае такой войны этот процесс будут контролировать одни йоги, реализовавшие Мудрость неразличимости блаженства и шуньи (bde stong dbyer‑med gyi ye‑shes).

На сегодня необходимо создавать философскую систему, объясняющую появление природы сансары. Даются такие исходные точки: четыре элемента — земля, вода, огонь и воздух.

Земля есть энергия, дающая вещам твердость, сопротивляемость против внешнего толчка и т. д. Вода — энергия соединяющая, она контролирует упорядоченную пространственную конфигурацию элементарных частиц. Например, вокруг одного ядра заставляют двигаться один электрон, этим создается атом водорода, и т. д.

Огонь — элемент разрушения, идет постоянно против воды, соединения. В результате столкновения их бывают скачки в природе. Воздух (rlung) — самый философский элемент, движение.

Володя! Ты — электронщик, подумай, попробуй создать из этих четырех элементов принцип действия трех полей (гравитационного, электромагнитного и мезонного). Если это удастся, то мы получим новую философскую систему сотворения мира.

Есть советский ученый Б. Г. Кузнецов, который выпустил следующие монографии: 1) "Основы теории относительности и квантовой механики", М., 1957 г.; 2) "Принцип относительности в античной, классической и квантовой физике", М., 1972; 3) "Эйнштейн", М., 1972. Надо бы познакомиться с этими работами. Может, они есть (некоторые из них) в продаже? Хотя выпущены в свет они давно.

Жду письма, адрес мой старый.

Обнимаю, ваш Б. Д.

P. S. Имеется собрание научных трудов А. Эйнштейна в нескольких томах. Издано в Москве в 1967 г. Я случайно видел том IV. Он там в одной статье разбирает космическое религиозное чувство и трактует этот вопрос с точки зрения философии Платона. Но больше ссылается на буддизм. См. с. 127.

(В. Н. Пупышеву и Г. Д. Мерясовой)

2.02.74 г.

Здравствуйте, дорогие Витя и Галя!

Я получил ваше письмо, спасибо. Получил письмо Н. Я. [Немеринская], из него узнал, что на ее жалобу по моему делу отказали в

Верховном суде РСФСР. Теперь она предлагает написать помилование, ибо мне в этом году исполняется 60 лет. Я уже написал, скоро передам начальству, чтобы отправили его.

Когда приедет наш дед [Гатавон], не забудьте попросить его сделать "Сэндэмын — догжур"[304], это надо в связи с помилованием…

Ты пишешь, что рецензию на книгу Герасимовой печатать категорически отказались. Но почему? Только на глупые книги бывают рецензии, чтобы указать: не пишите больше подобные книги. Это мне непонятно. В прошлом году ты писал, что ее печатать будут в другом журнале, название которого ты воздерживаешься написать.

Получил письмо от Васи. Скажи ему, Витя, чтобы он бросил в письме свой юмор. Пусть пишет просто и ясно, чтобы мне было понятно, что он хочет сказать. Иногда в письмах матерится, это неприлично, ибо письма наши проверяет очень солидная и воспитанная дама. Кроме того, мне самому некогда разбираться в его письмах, где шутки, а где серьезные вещи.

Недавно прислал мне Антанас книгу "Ученые записки" Тартуского университета, там моя статья "ОМ МАНИ…".

Витя, старайся устроиться на работу в школу учителем.

Пока, горячо обнимаю вас.

Ваш Б. Д.

В письмо положите конверты.

(Н. Мункиной)

(Без даты)

Здравствуйте, дорогие мои!

Сегодня у меня радостный день. Я получил два письма. Одно от вас, второе от дочери Мэдэгмы. Я целый день ворожил домином и угадал, что получу от вас письмо.

Недавно писала мне Бутидма о поездке с матерью (Дэмит Мункина, родная сестра Бидии Дандаровича — прим. ред.) в дацан…

Жаль, что до сих пор Нелли Яковлевна еще не была в Москве по "Делу". Но лучше поздно, чем никогда.

Вы можете несколько подробнее написать о поездке Пятигорского заграницу? Что? Он уезжает в Израиль? Для меня это печально, его знает пол — Москвы, особенно в кругах издательских. Я мечтал, что если я когда‑нибудь освобожусь, то буду издавать свои работы в восточном издательстве через него.

От нас собираются уезжать на "химию" много людей.

К тебе приедет мой друг Демент Сергей Васильевич. Я с ним сидел в тюрьме и здесь. Это единственный порядочный человек, с которым интересно было говорить и делиться. Он уехал на "химию" в ОКС МВД. Так что он будет работать в Улан — Удэ. На воле он был директором ресторана "Одон". Одним словом, он все расскажет сам.

Скажи Виктору Пупу, чтобы делал [созерцал] Сэндэму[305] к приезду Нелли Яковлевны в Москву, сейчас не поздно. Пока не получил письма от Гали. Сын же ее был Лубсан, это хорошее имя.

Я чувствую себя неплохо, не работаю, как инвалид. Нога и рука беспокоят меня, когда наступает ненастная погода, т. е. когда изменяется атмосферное давление.

Обнимаю и целую вас. Ваш Нагца.

Я получил ваши письма от 3.04,8.04, пишу ответ сразу же.

Получил письмо от Гунга — Жалсана, сына, он работает в Усть-Ороте.

(А. Данелюсу)

(Без даты)

Дорогой Антанас!

Большое спасибо за твое письмо от 28.03.

Я надеюсь, что мы с тобой увидимся в этом году. Если ты хочешь заниматься Ваджрабхайравой, то там полностью столкнешься с психологическими вопросами ваджраяны, особенно ануттарайогатантры. Этим вопросом занимается наш Линнарт. Меня интересует, защитил ли он кандидатскую диссертацию? Вопросы психологического содержания должен знать Саша, он ведь в Питере. Чтобы поговорить с ним, необходимо ехать туда. Я не знаю, может быть, в последние годы издавались книги по этим вопросам на английском языке, ты, наверное, знаешь об этом. Общую проблему тантризма неплохо освещает доктор Понтер.

Насчет Аранова Вити: наверное, у него нет времени, тем более, я думаю, что в эти дни уезжает его мать и младший брат в Израиль.

Я получил письмо отулан — удэнцев, что якобы А. М. Пятигорский едет заграницу. Из контекста можно подумать, что он уезжает туда же (в Израиль — прим. ред.).

Антанас, дорогой, напиши, чем кончился процесс Донатаса с музеем. Это меня интересует.

Пока, на этом заканчиваю. Жду твоего письма.

Твой Б. Д.

(Монтлевичам)

11.05.74 г.

Здравствуйте, мои дорогие Галя и Володя!

Я получил твое заказное письмо с календарем "Петродворец" и пакет с журналом "Индия", там фото Баравы (махасиддха Вирупа — прим. ред.) и две вырезки статей. За все это большое спасибо.

Сейчас, я надеюсь, Галя уже дома и сохранила то, что добивалась сохранить…

Ты пишешь, что купил книгу или брошюру об издателе 300 бурханов. Этот издатель (пекинский хутухта, перерожденец Чанкья Ролпэ — Дорже — прим. ред.) является последним, кто давал тантрийскую эстафету моему отцу.

Я очень рад, что Саша делает схему дворцовой постройки круглой (мандала Ваджрабхайравы — прим. ред.). Это очень хорошо.

Получил письмо от Антанаса. Он пишет диссертацию на тему "Роль уверенности в процессах принятия решений". Значит, это философская тема. Получил письмо от Вити Шиковича [Аранов]. Он перешел на другую работу — старшим инженером. Денег будет побольше, я очень рад за него.

Там находится Марк Петров. Приехал туда, по его словам, подзаработать денег, кажется, ему это удается. Как пишет Шик, "он изменился мало, пьет и конструирует структуры по своим стандартам, в общем, все по замкнутому кругу". Шик скоро едет в Вильнюс в командировку. Его не оставляет мысль сделать задачник по физике. Видимо, всех нас это тревожит. Я, сидя здесь, тоже постоянно думаю об этом. Многие вещи разрешил, так я думаю. Вопрос касается возникновения материального мира в результате взаимодействия четырех элементов и философского принципа шуньяты.

Володя! Напиши, что знаешь насчет выезда Пятигорского Ал. М.? Какая у него очередь?

Пока, обнимаю вас. Ваш Б. Д.

Привет всем ребятам: Саше, Андрею, Фариде, Юре Лаврову и Яне. Особый привет твоей Гале.

(Д. Баяртуевой)

23.05.74 г.

Добрый день, дорогая, хорошая моя Дасармушка!

Спасибо за письмо от 14.05. Очень печальные вести пишешь. Значит, за одну неделю там у вас погибли два человека. Конечно, тебе неприятно видеть погибших людей и таким непонятным образом.

Но не забывай, что наша земля вертится, и беспрерывно одни рождаются, другие погибают. Таков закон кармы.

В этом отношении очень жесток наш мир! Единственным утешением остается то, что совсем не долго остается тебе быть в заключении в этом затерянном мире, в маленьком таежном селе.

Я думаю и всячески желаю, чтобы ты в следующем учебном году осталась, если не в Кижинге, то, по крайней мере, в Сулхаре или Могсохоне. Наверное, так и будет.

В Кижинге у твоих родителей, вероятно, радость в связи с возвращением Бато со службы.

Надя пишет, что Батодалай, видимо, уходит на "химию" и скоро будет в Улан — Удэ. Этому я тоже рад.

Я живу по — старому. Ты, наверное, знаешь, что в середине февраля с. г. я отправил ходатайство на помилование в Верховный совет РСФСР. Недавно мне объявили в спецчасти, что мое дело из Москвы отправлено в Улан — Удэ. Теперь приходится ждать оттуда окончательный ответ. Ответ, конечно, зависит от того, как написана бумага, сопровождающая мое помилование.

Я спокоен, думая, что подождем, авось, что‑нибудь и получится.

Я надеюсь, что этим летом буду дома.

Жду твоего письма. Целую и обнимаю.

Твой Нагца.

Мы, старики и инвалиды, ждем из города медицинскую комиссию по определению инвалидности.

(Данелюсу)

19.06.74 г.

Дорогой Антанас!

Получил твое письмо от 6.06.74 г., большое спасибо. Очень хорошо, что бываешь часто в Питере. Наши люди из Улан — Удэ собираются уезжать. Кажется, еравненский дед уезжает в Питер с Васей Репкой. Это я считаю огромной глупостью. Еще пишут, что на днях в Англию едет Пятигорский. Непонятно, я думал, что он едет в Израиль. А теперь оказывается, он едет в Англию.

Прошу тебя, Антанас! Если ты разбираешься в этом деле, то напиши мне, что к чему…

Жду письма.

Обнимаю, твой Б. Д.

(Данелюсу)

20.07.74.

Дорогой мой Антанас!

Я получил твое письмо от 11.07.74 г., за что премного благодарен. Оно пришло в тот момент, когда я болезненно ждал весточку из любой точки, ибо до этого был большой перерыв в письмах.

Печально одно, что Донатас до сих пор болеет. Напиши, мой дорогой, лечится ли он хоть сколько‑нибудь или вообще бросил все и не обращает внимания.

Из твоего письма я понял, что Пятигорский А. М. едет все‑таки в Израиль. Как всегда, они едут через Вену, ибо там у них пересыльный пункт. Жаль, что я не успел его посвятить в Ямантаку — Ваджрабхайраву. Это особая тантрийская система, совершенно полная в смысле философии тантрийской мистики. Туда в совершенной полноте входит метод махамудры. Будда ее преподал в стране дакинь. Она должна была развиваться среди людей в ту эпоху, когда человеческая экспериментальная наука дойдет до предельной вершины. Я считаю, что эта эпоха есть XX век. Вряд ли после релятивистской физики Эйнштейна и квантовой механики Бора и Гейзенберга будет новая этическая наука в области теоретической физики. Некоторые астрономы поговаривают относительно "нейтринной астрономии", которая, видимо, по их пониманию, может познать шунью в запредельной космическому пространству сфере, которая уходит за пределы 13 миллиардов световых лет. Этот предел расстояния есть предел достигаемости наблюдаемых объектов в космическом пространстве.

Эта система (Ямантаки) есть вершина, самая полная система ануттарайогатантры. Если Пятигорскому суждено иметь в нее посвящение, то он найдет его где угодно, даже на том конце космического пространства. Если мне кармически посчастливится, т. е. удастся выйти на волю этим летом, то мы с тобою вплотную займемся этой системой.

Приедешь в Питер, передай привет от меня всем нашим ребятам. На этом заканчиваю свое письмо. Буду весьма рад твоему письму. Передай привет твоей жене от меня. Обнимаю тебя, твой Б. Д.

Лагерь "Выдрино". Спасибо, что в каждое письмо кладешь конверт.

(Баяртуевым)

24.07.74 г.

Добрый день, дорогие мои Бутидма, Дасарма, Очирма и т. д.

Большое спасибо за письма от 06.06 и 13.06 с. г. Особенно за последнее письмо, где указано о разговорах о моем освобождении. Пусть это будет пустой разговор, но для меня в моем положении это предмет надежды и пища дня…

Мне стало известно, что Вася уговорил дедушку (Готапова [Гатавона]) ехать в Питер. Здесь есть еравненский учитель Гармаев. Он говорит: "еще в прошлом, 1973 г., он (дедушка) говорил, что едет в Питер к ученику. Его старуха Долгор сказала, что старик совсем выжил из ума и что его уговаривал в основном Дандарон. Если он уедет туда и помрет там, то она подаст в суд на Дандарона, который мутил здесь воду и сумел старика сагитировать и, наконец, добился того, что он умер, брошенный всеми. Мунко — лама обещал дать ход этому заявлению". Они надеются, что мне дадут новый срок, еще на пять или шесть лет.

То, что он там помрет, это ясно, как дважды два — четыре. Он не знает русского языка, если заболеет, то он не сможет рассказать об этом толком…. старик сначала измучается и потом умрет там брошенный всеми. Он не может кушать то, что едят Вася с женой, например, борщ и т. п. Это, по — видимому, очередная авантюра Васи… Это опасно! Если он (дед) погибнет в Питере, брошенный "благородным" Васей, то кармическая ответственность ляжет полностью на него…

Старик Ц. был со мной "хорошим" до тех пор, пока ему не разрешили писать ходатайство на помилование. Помилование ему написал я. Но когда отправляли его, нужна была характеристика от администрации лагеря. Там‑то ему сказали, что хорошую характеристику еще нужно заслужить. "Как там твой земляк ведет себя?" и т. д. С этого момента он изменился на сто восемьдесят градусов. Продал Содбо, сказав, что к нему из города приезжают люди Дандарона, что они передают ему все, что есть в гастрономическом магазине. Вдруг начали таскать Содбо и меня. Из разговора с оперуполномоченным мы выяснили, что нас продал Ц. Через некоторое время после этого он "продал" мою тетрадь, где были изложены Четыре Истины Будды, а в связи с ними мною было описано положение в советских лагерях и об иллюзии коммунизма. Неожиданно пришли, обыскали меня и забрали тетрадь, которую знает Демент, с которым, мне так и неизвестно, виделась ли наша Надя.

Надо сказать Наде его адрес: ул. Рылеева, дом 5, кв. 20, Демент Сергей Васильевич. Это, по его словам, находится в районе кафе "Дружба".

Мои дорогие, если можете, пришлите по почте денег, сколько можете. Давно мне прислал перевод на тридцать рублей Витя Пупышев, большое ему спасибо! Я каждый месяц из них покупаю продукты на семь рублей. Сейчас осталось где‑то около пяти рублей. В конверте Нади нашел пять рублей. Учитель физики не вынул их. Спасибо Наде!

Мне дали очередное свидание ровно через год. По графику приходится на 17 и 18 августа 1974 г. Этих двух дней мне вполне достаточно, чтобы мы наговорились по душам досыта. Здесь, сами знаете, как необходим мой Леня. Уговорите его, чтобы он приехал…

В лагере люди стали говорить, что в августе или в сентябре будут менять Уголовный кодекс и будут ломать сроки, могут снять одну треть срока. Все эти разговоры идут из Москвы, ибо у нас много москвичей.

В Ленинграде до последних дней июня жила Рита, жена Олега [Альбедиля]. Она работала в Публичной библиотеке по разбору тамильских книг из фонда Рудина. Очевидно, она продолжает заниматься тамильским языком.

Пятигорский Ал. М., по письму Антанаса за 1.07, должен был ехать в Вену. Оттуда неизвестно, куда он поедет, все‑таки это отъезд в "Израиль".

Между прочим, Ц. уже отказали в помиловании, видимо, он недостаточно выслужился. Не успел продать то количество людей, которое было бы достаточно для помилования.

Можете ли найти журнал "Наука и религия", № 4, 6 за 1973 год? Там есть статья А. Алексеева "Практикум по самовнушению". Указанные два номера мне необходимы. Конец статьи в № 8 за 1973 г., это у меня есть. Учитель еравненский Гармаев хочет изучать старомонгольское письмо. Можете ли найти какие‑либо тексты на старомонгольском, лучше изданные в советское время?

Обо всем этом я коротко написал Наде на имя Аюшеева Володи, дойдет ли? Сомнительно!

Пишите мне заказным с уведомлением, как иногда делала Бутидма и постоянно Монтлевич В. М. Тогда письма придут.

Говорят, сын Байбородина [прокурор] убил шофера, цель — угон машины, и его приговорили к расстрелу. Якобы отец отказался хлопотать за него. В апреле Сергея Байбородина увезли в Иркутск для исполнения приговора. У нас есть два человека, которые видели его в наручниках, едущего в Иркутск…

В начале июня меня из XЛO перевели в рабочую бригаду № 7, где от меня требуют работу такую же, какую выполняет парень 20–25 лет. Я говорю: "болен". Медицина же признает трудоспособным; я говорю: "старик", они отвечают, что по Конституции положено работать до 60 лет, и что, мол, мне исполнится 60 лет только 15 декабря. Угрожают посадить на 300 гр. черного хлеба и воду. Это называется штрафным изолятором, или короче — ШИЗО. Я написал прокурору, тогда они немного смягчились, дали легкую работу, но без каких‑либо заработков. Это хорошо! Из города, кажется, есть приказ не давать мне никаких работ, связанных с письмом (составление списков и т. д.).

Когда приходит очередная неприятность, сам думаю, наверное, это — предел издевательствам. Но, увы, совершенно неожиданно приготовлены более утонченные мучения. Это, как в аду. Этим мукам, по — видимому, не будет предела никогда. Человек достигает совершенства посредством тантрийской практики, он, по сути дела, умирает материально, и даже не один раз. Я чувствую это по себе. Теоретически одно, но на практике совсем другое дело. Приедете, если пустят, поговорим. Чтобы полностью перевернуть себя от сансары к нирване, это практически означает умереть для сансары и вновь родиться для нирваны. При этом человек испытывает все, что связано с жизнью и смертью. По — моему, не бывает ни одного йога, реализовавшего махамудру, не испытавшего страданий, равных страданиям смерти. Он же проходит через эту муку в том же теле, остается в нем же, но это его материальное тело становится прозрачным, растворенном в одсале (’od‑gsal) (Ясный Свет — прим. ред.), и т. д.

Сегодня, 24.07 74 г., получил еще одно письмо, в конверте было 3 листа и 4 конверта. Я очень рад, что ты нашла работу секретаря при райисполкоме. В МВД Бурятской АССР есть управление по санитарно — медицинской части. Начальник этого управления — мужик лет около сорока, подполковник, учился в Хоринске в средней школе, сам, кажется, западный бурят. Он — родственник моей знакомой Хазагаевой Софьи Иннокентьевны. Она — жена Тогмитова Батодалая, который был репрессирован в 1937 г. и погиб в лагерях. Поэтому этот мужик сочувствует мне до некоторой степени. Но, конечно, боится. Если здесь меня начнут притеснять, заставлять работать (катать бревна) наравне с 20–летними парнями, то я постараюсь сообщить вам, и вы, в свою очередь, обратитесь к нему, он может помочь.

Здешние врачи (медработники) — не врачи, а помощники смерти. Грубияны, матерятся хуже сапожников, дают одни и те же таблетки от гриппа, от желудка, от сердечного припадка, от травмы на производстве и т. д., одним словом, от всех болезней, какие только существуют на свете.

Это письмо задержал из‑за того, что нашего земляка незаконно задержали (не освобождали) более месяца. Должен был освободиться в середине июня, а освободили в середине августа. Это уже произвол наших начальников. Я как невезучий человек опять пострадал от этого произвола.

Пока, жду вас и письмо, целую и обнимаю.

Если приедете, то захватите трубочный табак.

(Мункиной)

31.07.74 г.

Бутидма!

В Кульском туберкулезном санатории есть старик — бурят, он удивительно точно гадает на бараньих лопатках, обжигая их. С ним связана Вера Самандуева. Ее муж Даша Намжил имеет свою машину и ездит в Кульск запросто. Можешь ли ты выбрать выходной день и съездить в Хоринск, зайти в столовую на автобусной остановке, в буфете которой работает Вера, и попросить ее протекции, чтобы связаться с этим гадальщиком? Говорят, ему нужно везти немного водки и три рубля. Скажи Вере, что это я прошу ее помочь. Спроси все, что находишь нужным обо мне. Лопатку надо достать самим и привезти ему.

26.07 сего года неожиданно получил письмо от Лени. Я, конечно, очень обрадовался, но потом вдруг все стало пусто, наступила зеленая тоска. Несколько мгновений грустил по — сансарному. Вспомнил маму и детей. Это было не более полутора — двух секунд.

Если приедете в Выдрино, придется вам поговорить с начальником ИТК-4. Скажите ему, чтобы старика не мучили. Если он работает с 8 до 5 вечера, что бы он ни делал, он должен получать оплату за этот день. Надо ему говорить твердо, как знаток этих законов. И мне надо сообщить результат ваших бесед с юристом. Ту солдатскую шапку, что вы, мои дорогие, привезли, я носил уже почти две зимы. Но теперь она совсем посерела, и ее носить запрещают. Поэтому прошу вас привезти черную краску (краситель), наверное, стоит 10–15 коп.

Я написал ответ Лене, дойдет или нет? Жду письма от вас самих.

Целую и обнимаю. Ваш Нагца…

(Б. Дугарову)

31.07.74 г.

Здравствуй, мой дорогой Батодалай!

Я получил твое письмо, в нем оказались две открытки и календарь на 1974 г. Чрезвычайно обрадовался. Я живу по — прежнему, общими силами перевели меня с ХЛО в бригаду № 7 и требуют с меня норму, равную норме, что для парня 20–25 лет. Я не сдаюсь, протестую, пишу в прокуратуру и т. п.

К нам в каждом этапе из тюрьмы прибывают один или два человека — возвращенцев с "химии". По этому поводу хочу просить тебя, чтобы ты перевернулся к лучшему и перестал бы пить.

Помнишь ли ты, не все мои письма доходят до тебя. Они теряются… Ничего, когда‑нибудь эта мука будет для нас тоже прошедшим путем.

Как мне хочется поговорить с тобою, много и много говорить.

Ц. продал меня полностью, продал Черную мою тетрадь, она теперь находится в КГБ в городе; продал свинарника Содбо, слава богу, что его выпустили по 2/3 УВО.

Сергей Васильевич Демент давно, в апреле 1974 г., ушел на "химию", получил два письма от него, но мои не доходят. Он сначала был на стройке; с июня, кажется, стал бухгалтером или экономистом в СМУ № 2. Говорят, живет он — лучшего и желать нельзя.

Мы ждем изменения УК и ломку сроков. Время покажет, что нам готовит день грядущий. Хочется выйти на свободу.

Жду твоего письма. Обнимаю нежно.

С приветом, Б. Дан.

(В. П. Репке)

8.08.74 г.

Дорогой Вася!

Спасибо, что приехал [в Улан — Удэ], не забыл меня. Я живу по — прежнему. 17–18 августа мне разрешили личное свидание.

Прошу, дорогой мой! Надо стараться всячески препятствовать выезду дедушки в Питер, ему там делать нечего. Он находится в глубоком заблуждении. Ему сейчас 80 с лишним лет, там заболеет, измучит вас всех и, наконец, наверное, помрет.

С приветом, обнимаю тебя.

Твой Б. Д.

Получил твое письмо, спасибо. На многих страницах распространяешься, пытаешься доказать, что нужно везти деда в Питер. Я протестую против этой авантюры. У дедушки был тантрийский учитель Агван Доржиев; он — русский разведчик, говорил, что Шамбала находится в Питере, поэтому наш дед решил в этой жизни переселиться в Шамбалу. Это — заблуждение. Никак его нельзя брать туда, за это собираются меня обвинить, говоря, что я давно агитировал деда ехать туда, и т. д. Его деньгами пользоваться нельзя, это очень тяжелая штука, охватит кровавый понос…

(Монтлевичу)

01.09.74 г.

Здравствуй, дорогой Володя!

Я живу по — старому, дали мне личное свидание с 17 по 18 августа

1974 г. Приезжал Леня, мой сын, и Надя. Надю не пустили ко мне, как племянницу (не прямое родство — прим. ред.). Два дня я был как дома, со своим сыном. Что произойдет дальше, пока неизвестно, но, видимо, надо сидеть до 1 января 1975 г., там будет видно. Уехал Витя Пуп, остался Вася…

Если может приехать Саша, пусть едет, хоть я его не увижу, но мне на душе легче, зная, что он здесь, в Улан — Удэ….Можешь ли ты достать небольшую изящную статуэтку Авалокитешвары или Дамдина? Если ее найдешь, вышли по адресу моего сына Лени: г. Улан — Удэ, 670005, ул. Бабушкина, д. 9, кв. 36, Дандарону Леониду Бидияевичу.

В XI в. жил известный "чернокнижник" Агриппа (Неттесгеймский — прим. ред.). У него есть книга, название которой не помню. В этой книге изложены все основные моменты оккультных наук.

Еще Валерий Брюсов написал роман "Огненный Ангел", может, там указано название книги. Но лучше всего посмотри в энциклопедии.

Жду ответа. Целую и обнимаю. Б. Д.

(С. В. Дементу)

18.09.74 г.

Здравствуйте, дорогой Сергей Васильевич!

17.09 с. г. получил Ваше письмо, очень обрадовался. Никакого изменения в наших краях нет. По — прежнему летают общипанные лагерные утки ("параши"), но мы продолжаем сидеть. Понемногу начинают возвращаться наши "химики". 10.09 вернулся Лазаревич В. В., с его приходом на зону стало как‑то веселее, есть с кем поговорить. Ведь без вас зона превратилась в кромешное болото. На каждом углу можно натолкнуться только на глухих леших.

Я живу по — старому, за исключением того, что во мне появилась новая болезнь — эпилепсия. Первый припадок, кажется, был тогда, когда вы были здесь на зоне. Но на это не обращали внимания; потом регулярно, по одному разу в месяц они посещают меня. Как люди говорят, это вызвано нервным потрясением. Я согласен с этим. Наши медики из санчасти меня часто исследуют, полагая, что я сам в себе возбуждаю эту болезнь. Анализировали мой трубочный табак, пытаясь выяснить, не подмешал ли я туда гашиш или марихуану.

При этом они даже не думают, что гашиш и марихуана стоят дороже золота. Да, о чем говорить, в их действиях и разговорах можно найти все, что угодно, кроме обычной формальной логики. Поэтому бывает чрезвычайно сложно столковаться с ними. Я думаю, что с жителями Огненной Земли значительно легче объясняться, чем с Феликсом или Кашириным. Меня перевели в бригаду № 7, работаем в рабочей зоне.

Так как я действительно болею, меня не могут заставить работать. Я постоянно нахожусь пока на "простое". От Вас я не получаю писем, по — видимому, где‑то тут задерживаются на вахте. Очень жаль.

Скоро напишу письмо Володе [Монтлевичу], там я подробно все опишу ему. Он работает экскурсоводом по историческим местам Ленинграда, еще с некоторого времени — ночным сторожем; во время дежурства на посту переводит тексты с тибетского на русский.

Скоро, в конце сентября или начале октября, приедет Саша. Вам советую познакомиться с ним поближе, он самый толковый из моих ребят. Он вам скажет насчет Монтлевича, не собирается ли он переезжать сюда и т. д. Они по очереди будут ездить сюда, пока я в НТК. Я напишу Саше, чтобы он зашел к Вам домой, дам ему адрес. Если неожиданно появится, не пугайтесь.

Жду письма. С приветом, Ваш Б. Д.

Привет вам от Лазаревича, Януты, Колпакова, Разуваева и др.

(В. П. Репке)

23.09.74 г.

Здравствуй, дорогой Вася!

Я просил через записку твой домашний адрес, а ты пишешь — "Главпочтамт". Что это, ты живешь там, что ли? Этот адрес… мне не нужен. Ты что, живешь в засекреченном месте? Мне нужен твой домашний адрес, то место, где ты живешь, если такое существует на земле…

Приедет Саша, приезжайте оба, и пусть Саша напишет письмо. Если судить по поведению начальства, то мое "Дело" идет к лучшему, могут освободить к концу года. Это мне так кажется. Красный блокнот, где записан дубтаб Ямантаки, пришел вовремя, ибо 30 сентября мною будет прочитано мантры Ямантаки три миллиона.

Пока, обнимаю крепко. Напиши свой домашний адрес, если не секрет.

С приветом, твой Б. Д.

(Улан — удэнцам)

1.10.1974 г.

Дорогие мои!

Сегодня, 1.10.74 г., мое начальство снова сажает меня в ШИЗО (изолятор) на 15 суток, как они заявляют, за отказ от работы. Здешние эскулапы, помощники смерти, признали меня трудоспособным, несмотря на то что в прошлом году искалечили мою правую руку. На этой руке четыре пальца не сгибаются до конца, ею я не могу поднять тяжесть. Но когда привозят на рабочий объект, никто мне не верит. Говорят, что врачи признали "трудоспособным", и, мол, "мы ничего не знаем". Поэтому мне приходится работать наравне с 20–летними парнями. Кроме того, мне ведь исполняется 60 лет 14 декабря 1974 г. Поэтому необходимо сходить к начальнику санитарного управления Бурятского МВД, подполковнику, фамилию я не помню. Он — бурят и очень сочувственно относится ко мне, но, конечно, боится проявить это. Я думаю, что он мог бы подействовать на своих медработников в колонии "Выдрино". Этим летом он был у нас, осмотрел меня и живо интересовался моими ребятами, которых когда‑то ложно признали "невменяемыми". Если Саша поговорит с ним, он, возможно, сделает что‑нибудь для облегчения моей участи.

Надо поговорить с полковником Вторушиным, начальником управления НТК при Бурятском МВД. Конечно, было бы полезно добиться от него, что человек, осужденный в 60 лет, как всякий гражданин будет считаться нетрудоспособным. Явно они желают моей смерти. Если приедет Саша, пусть он сходит в МВД.

На то, что привезете, составьте список, пока я выйду из ШИЗО, может не остаться ничего. Напишите все, что происходит в большом мире. Вы как‑то в августе говорили (об этом говорил Леня на свидании), что можете возбудить где‑то (в какой‑то инстанции — прим. ред.) протест, если это действительно возможно, то действуйте, мне терять нечего.

С приветом, обнимаю вас, не теряю бодрости духа.

Ваш Б. Д.

(Данелюсу)

2.10.1974 г.

Здравствуй, дорогой мой Антанас!

Я, как всегда, с большой радостью прочитал твое письмо от

9.09.74 г. Я ждал от тебя письма уже давно, но теперь понял, что мой ответ на твое августовское письмо еще не дошел до тебя.

Действительно, я от Саши Железнова писем до сих пор не получал. Как мне сообщили, он скоро приедет сюда. Хотя я его и не увижу, но приятно будет чувствовать, что он недалеко от меня. Он должен был приехать в Бурятию в конце сентября или начале октября, теперь, может быть, уже приехал. Во всяком случае, они мне сообщат письмом и т. п.

Интересно, Донатас увидит ли Риту и Олега [Альбедили], хорошо бы. Но ты напиши, как чувствует себя Донатас. Витя Аранов молодец, скоро получит квартиру матери…

До сих пор мне непонятен такой скорый выезд Пятигорского Ал. Моис. Мне писали из Питера, что он уже, кажется, работает в Оксфордском университете. Так ли? Я первоначально думал, что он уехал в Израиль как еврей, так или нет? Но попал не туда.

Очень и очень рад, что ты начал заниматься системой Ваджрабхайравы. Это наиболее (абсолютно) полное учение по системе ануттарайогатантры. Придется просмотреть огромную литературу на тибетском языке. Дай бог, что бы нам были уготовлены такие условия после встречи. До встречи со мною, которая состоится не позже

1975 года, ты можешь выяснить кое — какие вопросы у Саши или у Линнарта. Они, конечно, тоже знают немного, но все‑таки. Но не забудь, что в процессе созерцания наступает момент оставления всех сансарных желаний (клеш), это очень болезненный процесс. По сути дела, сансарный человек умирает, сохраняя это тело. Мука и переживание в этот момент не отличаются от состояния смерти. Это не должно пугать ищущего йогина. Тогда недалеко до реализации сиддхи, познания и осуществления сущности шуньи, превращающие индивида в сверхчеловека — Великого Йога.

Жду писем. Обнимаю нежно, твой Б. Д.

Каторга, поселок Выдрино.

P. S. Постоянно клади конверт в письмо. Можешь ли выяснить судьбу моих двух статей: о махамудре и по теории шуньи. Они должны были издаваться в этнографическом сборнике? Редактором — Андрей Зелинский (Москва). Об этом, я думаю, знают питерцы.

(В. П. Репке)

8.10.74 г.

Здравствуй, дорогой мой Вася!

Очень рад, что увидел тебя, только после я расстроился, чуть не плакал. Видишь, как медленно с трудом прощается сансара. Когда увидел тебя на большом расстоянии, эмоция чисто сансарная нашла на меня…

Я все жду Сашу, хотя я его не увижу, вернее, не смогу побеседовать с ним, но буду чувствовать, что он находится недалеко от меня, это радость для меня. Еще в прошлом году я передавал Наде свою сломанную трубку, вот передайте ее мне. Здесь есть кижингинский парень, который может отремонтировать эту штуку. Но не забудьте передать табак для трубки, можно "Любительский" и прочие другие табаки, т. е. не обязательно "Капитанский", "Золотое Руно" или другой редкий табак, которые не так просто достать в Улан — Удэ.

Мне нужны книги, не достанете ли вы их? Хорошо было бы, если достанете Платона. Скажи Наде, не может ли выписать на мой адрес "Выдрино, п/я 94/4" журнал "Наука и жизнь". Это, конечно, если удастся, и еще "Литературную газету".

Передай привет Гале Мерясовой. Что касается переезда ребят в Улан — Удэ, я, конечно, не возражаю, но надо же работу найти подходящую и квартиру. Всяких сансарных удобств здесь будет меньше, чем в Питере. На примете есть Демент Сергей Васильевич, у которого хорошая квартира из трех комнат с удобствами. Он просил меня организовать обмен, если мои ребята захотят ехать в Улан-Удэ…

Напишите подробно, ходили ли вы в МВД или к прокурору по надзору над местами заключений? Здесь есть один зэк, у которого "рак пищевода", но врачи (работники медицины) признают его трудоспособным и постоянно сажают его в ШИЗО. Он прямо на глазах тает. Однажды в ШИЗО его вызвал надзиратель и спросил: "Ты что, болеешь?" — "Да, болит живот". Тогда надзиратель сказал: "Я тебя вылечу", — и с этими словами нанес несколько ударов кулаком по животу, по больному месту. Вот такие дела.

Пока, обнимаю тебя, с приветом Б. Д.

Привет Ирине, как она поживает?

(Улан — удэнцам)

(Без даты)

Дорогие мои!

Я живу по — старому, больших положительных изменений нет. Я очень сильно ждал в эту субботу приезда Васи. К сожалению, табак мой кончился, я бедствую. Всего остального хватает…

Здесь в санчасти не врачи, а убийцы. Они признали меня трудоспособным. Там, на рабочем объекте, от меня требуют работу наравне с 20–25–летними парнями. "Раз трудоспособный, пусть выполняет любую тяжелую работу", — так они говорят. Хорошо было бы зайти к прокурору по надзору над местами заключений и к начальнику медицинского управления МВД…

… И обязательно надо принять меры против козней Д… Пишу письма дочерям: Мэдэгме и Сэржиме, а он их перехватывает и уничтожает. Я узнал об этом. Он очень боится, что я могу освободиться, приехать домой и выгнать его… Это, конечно, может случиться. По поводу него надо спросить у гадальщика…

Пришлите спецовку студенческую, только перекрасьте в черный цвет; три — четыре пачки красителя; телогрейку (бушлат) большую с внутренними карманами, словарь иностранных слов, обязательно. Вот и все!..

Б.Д.

Вскоре Бидия Дандарович присылает в Ленинград особое письмо. Оно представляет собой жалобу от имени Прокопия Ниловича Нимсагаева. В письме на трех машинописных листах изложены все ужасы Выдринской каторги, как называл ИТК-4 Бидия Дандарович. Письмо насыщено именами и подробностями издевательств персонала лагеря над заключенными. Судя по тому, какое участие Бидия Дандарович принял в судьбе Нимсагаева, он был с ним близко знаком по зоне. Очевидно, помогал и в составлении письма. Получив письмо, мы его сразу же переправили в Москву по назначению. Это было уже после ухода Учителя.

Это письмо и причастность к нему Бидии Дандаровича могло сыграть драматическую роль в последних днях Учителя в зоне. Если, например, черновики письма попали к лагерному начальству, то нетрудно было выяснить, кто помогал писать и кто переправил на волю. Если так, то все последующее — попадание Дандарона в ШИЗО и смерть там — можно рассматривать как месть ему за это письмо и за все остальное: несговорчивость, борьбу, стремление довести до высших административных и судебных инстанций все о жестокостях лагерного быта. Мы приводим это письмо полностью, ибо из него читатель узнает не только об условиях, в которых провел последние дни этого рождения Дандарон, но и имена тех демонических существ, которые в человеческом обличье истязали и его, и всех остальных в этом отнюдь не строгого режима лагере в последней трети XX века. Мне кажется, что это письмо полностью составлено самим Бидией Дандаровичем и написано после 12 октября 1974 года.

Жалоба

(Г. Д. Мерясовой)

(Без даты)

Здравствуй, дорогая моя Галя!

Спасибо за твое письмо. Очень благодарен, что ты была у Вторушина. Самое главное, здесь старается меня ненавидеть младший лейтенант Пестереев, он является начальником 5 отряда, где числюсь я. Они постоянно стремятся использовать меня на тяжелых работах. Так положено им поступать лишь в первые дни. Но сейчас я отбываю уже полсрока из пяти, они могли бы меня поставить на легкую работу. т. е. вы больше напирайте на [должности] культорга и библиотекаря. Библиотекарем работает инвалид второй группы, он по закону имеет право сидеть сложа руки, т. е. быть на "простое". Если приедет Саша, то можно идти [к Вторушину] вдвоем, а если они увидят только одну женщину, подумают — все это пустяки; я их знаю!

Я же стал падать — эпилепсия, по — видимому, это неизлечимая болезнь. По закону на основании этой болезни они должны освободить меня из‑под стражи. Но никто на это из медиков не обращает внимания. Наоборот, считают, что я симулирую. Надо требовать, чтобы создали медицинскую комиссию. Однажды вечером я упал, а они приняли меня за пьяного, но проверять сразу, когда якобы водочный запах должен был быть, не стали. А стали проверять на другой день, когда запаха у меня заведомо не должно было быть.

Насчет телогрейки; мне нужен бушлат с карманами наружу. Если нет в продаже, то можно сшить ватную телогрейку (фуфайку).

Большое спасибо за твои хлопоты.

Целую и обнимаю крепко, Б. Д.

С большой радостью я читал письма Юры и Андрея Донцов. Пишите им, передавайте пламенный привет от меня.

Пришлите: словарь иностранных слов, трубку, чай и табак.

Это письмо было написано между двадцатым и двадцать шестым октября — днем смерти Бидии Дандаровича.

Только письма Дандарона из зоны дают нам представление о последних двух годах его жизни. Свидетельств других людей практически нет. Добавим, что в лагере часто приходил к Учителю и беседовал с ним подполковник Колбасов; иногда выручал из сложных ситуаций. Это скудное свидетельство говорит о многом. Не часто в брежневские времена можно было услышать, что кто‑то из лагерного начальства мог заинтересоваться беседой с заключенным. Дандарон выделялся из общего уровня лагерного контингента. Он был заметен, дело его было необычным, а сам он, как и в прежние лагерные времена, был личностью притягательной. Жаль, что мы вряд ли узнаем что‑либо об этих беседах, прошло слишком много лет и вряд ли жив этот подполковник.

Бидия Дандарович стремился выйти на свободу; но, находясь в заключении, он не оставлял ни практики, ни научного, ни буддологического поиска. Достаточно упомянуть последнюю его книгу о Четырех Благородных Истинах, известную под названием "Черная Тетрадь". Жизнь его продолжала быть полной.

Часто можно услышать: "Дандарон много выстрадал". Да, не каждому приходится трижды испытывать тюремные и лагерные тяготы, но, близко зная его, хоть и короткий был срок ученичества, могу подтвердить не раз слышанное от Железнова, Лаврова, Пупышева и других: "Учитель всегда блаженствовал". Это не пустые слова, возвеличивающие человека, открывшего нам учение Будды, он так научил жить и нас — переносить все тяготы, претворяя их в спокойную и уверенную силу блаженства.

Уход

Мы никогда не говорили между собой о том, что наступит момент, когда останемся наедине с самими собой, без Учителя в явленном теле. Если разговор заходил об этом, то всегда парировался максималистской формулой: Учитель никогда не рождался, Учитель никогда не умрет. Так я слышал однажды, прогуливаясь с Бидией Дандаровичем и Лавровым. Учитель спросил: "Что вы будете делать, когда я умру"? Лавров тут же ответил, как будто только и ждал такого вопроса: "Наш Учитель никогда не рождался и никогда не умрет"! Бидия Дандарович слегка повернулся к нему и посмотрел на Юру с деланным удивлением.

В другой раз Бидия Дандарович сам заговорил со мной о своем возможном уходе: "Когда я уйду, а вам надо будет пообщаться со мной, вы меня просто позовите, и я приду к вам: вот таким, как сейчас, в этой клетчатой рубашке". На нем была черно — голубая ковбойка. Реальность общения с Бидией Дандаровичем была столь ярка, неординарна и насыщена событиями, мыслями, планами, что представление о возможном уходе Учителя хотя и приходило на ум, но не становилось темой для бесед и изгонялось из сознания как нечто невозможное, небытийное. Мысли о смерти Учителя воспринимались как падение, как то, что не должно присутствовать в сознании, и не потому, что это сродни тяжелому оскверняющему чувству, но потому, что все буддийское учение говорит всегда только одно: связь с Учителем — это навсегда. И Бидия Дандарович подтвердил это однажды. Он спросил меня: "Володя, что ты будешь делать, когда реализуешь"? — "Ну, тогда ведь все будет ясно, Будда обладает всеведением". На это Учитель ответил просто: "Ты и тогда будешь моим учеником".

В конце 1971 г. (январь 1972 г.) Бидия Дандарович сказал Железнову, что во сне его звали к себе дакини, чтобы он был их Учителем, и задал вопрос: "Ты, Саша, возьмешь на себя сангху"? — "Да, если Вы разрешите", — ответил Саша. Узнав об этом, Вася Репка решил просить Учителя "не уходить" и поехал в Кижингу, где Бидия Дандарович был в это время в больнице. Там он поднес Бидии Дандаровичу хадак с просьбой о неуходе.

После этого еще один раз приходили к Учителю дакини и звали к себе. При этом он прокомментировал: "Разве можно быть в стране дакинь и смотреть оттуда на страдания сансары? Это не по мне".

Уход из жизни любого человека — событие драматическое и тяжелое. Так воспринимается смерть в христианском мире, где телесное воплощение считается единичным фактом для каждой личности. Иначе в буддизме, где история единичного сознания — это история цепи его воплощений. Поэтому смерть для буддиста — мирянина — это смена оболочки, смена имени и места рождения. Надежда на продолжение жизни в человеческом образе снимает трагизм безвозвратности ухода — личность не исчезает совсем, она перерождается в новом теле. Очевидно поэтому похороны в искони буддийских странах, например в Бирме, не производят впечатления печального ритуала, на них родственники и знакомые умершего шутят, смеются, но никак не плачут и не стенают — человек ушел, человек родился, все может быть значительно лучше, чем в прошедшую жизнь, сожалеть не о чем.

Но когда умирает Учитель, тот, кто вел несколько лет тебя по жизни, кого ты называл духовным Отцом и поверял тайны своей жизни, которые не поведал бы родному отцу, тогда ученик замирает на мгновение. И здесь может быть провал: уныние, потеря правильного восприятия, что Учитель — это нирманакая. Это мгновение проходит, и ты понимаешь: Учитель жив, но пришла суровость собственной ответственности, когда спрашивать можно только себя или духовного собрата по посвящению. Взгляд в пустое пространство проверяет опыт твоего созерцания и Прибежища. Все, что окружает тебя, все происходящее — это продолжающийся контакт с Учителем. Надо жить дальше. Никогда, говоря об Учителе, мы не употребляли после 26 октября слово "умер", мы всегда говорили: "ушел".

Никто специально не мистифицировал весть об уходе Дандарона. Но к нам она пришла в двух вариантах, в необычном — Дандарон ушел в самадхи, и в печально — трагическом — погиб после избиения в штрафном изоляторе. Первым пришло известие о необычном его уходе.

Таков рассказ Галины Беловой, жены Виктора Аранова, который она передала со слов своего родственника Сергея Белова, а тот, в свою очередь, узнал это от своего соседа, бывшего зэка Константина Емельянова, сидевшего в Выдрине.

Вот иная версия ухода Дандарона. Тем, кто выходил из зоны на волю, работники КГБ приказывали молчать о Дандароне. Но они принесли на волю весть: "Дандарона убили". Так поступил молодой бурят из села Улзылта, сообщив о кончине Дандарона Цывану Дашицыренову.

В зоне Дандарону после падения и травмы руки стали делать уколы. Что кололи Дандарону, неизвестно, но через некоторое время стали происходить эпилептические припадки с потерей сознания. За отказ работать посадили в штрафной изолятор, оттуда он уже не вышел. Когда тело Бидии Дандаровича выдали родственникам, все оно было в синяках и кровоподтеках.

Вероятно, неслучайно водворение Дандарона в ШИЗО последовало сразу же после подачи жалобы заключенного Нимсагаева на имя Волкова, заведующего юридическим отделом Президиума Верховного совета СССР. По стилю текста можно предположить, что эта жалоба писалась при непосредственном участии Дандарона. И как следствие — помещение в штрафной изолятор. Из жалобы Нимсагаева мы узнаем практически все имена служащих лагеря, которые могли быть так или иначе причастны к гибели Дандарона.

Когда мы узнали об уходе Учителя — получили телеграммы я и Андрей Донец, то сообщили об этом всем, кто был в это время в Питере. Сразу собрались на сокшод. Были Железнов, Донцы, Алексеев, Лавров и Монтлевичи.

Телеграмма о смерти

Все знали о случившемся, но ничего об этом не говорили. Вообще — ни слова. Каждый переживал это молча и наедине. Учитель ушел 26–го, а 19–го был закончен Ваджрабхайравинский мандала, отпечатан первый тираж. Это "совпадение" позволило говорить: Учитель соединился с жинхором (мандалой)…

Отношение сангхи к уходу Учителя было вполне буддистичным. Никто внешне не скорбел. Все поняли: дальше предстоит длительная и самостоятельная работа. И Учитель всегда с нами.

Похожее переживание отражено в моем письме к Тамаре Лавровой по поводу смерти Юрия Константиновича Лаврова (22 апреля 2002 г.):

В августе (вторая неделя — около 16–17 августа 1974 г.) Бутидма и Надежда Мункины и Дугаржап Гыргеевич Баяртуев, взяв две бараньи лопатки, поехали на стареньком газике Баяртуевых в Кульск.

Старику — гадалыцику оказалось около семидесяти лет. Он даже не спросил, о ком идёт речь. Ему сказали только, что человек, на которого надо гадать, сидит в тюрьме.

Он стал жечь лопатки по очереди, гадал по первой, по трещинам и цветовым рисункам — пятнам на кости. Внимательно рассматривая рисунок, проявившийся на лопатке, гадальщик стал говорить, комментируя увиденное:

"Вот он находится на берегу большой воды. Чувствует себя хорошо, воздух чистый. Сидит по вине какого‑то человека, внешне красивого (правильные черты лица) — (на рисунке — человек со взъерошенными волосами). Туда нет встречи с ним, прохода к нему. Никакая бумага, никакой адвокат ему не помогут. Он сидит из‑за какой‑то территории".

На вопрос "что‑за территория?" пояснил: "Например, территория Модогоева" (Модогоев — первый секретарь Бурятского комитета КПСС — прим. ред.), т. е. территория коммунистов. И тут же вдруг определил год рождения Дандарона: животное на лопатке — корова. Затем продолжал:

"По рисунку он лицом наружу, т. е. должен скоро выйти. Но чтобы он вышел, надо сделать фотографию его учителя (лама или школьный учитель, сделанную на фоне воды, у которой сидит, поставить фотографию по горам".

В этом месте старику сказали, что речь идёт о Бидии Дандаровиче Дандароне, о "Бидия — Даре", и он стал рассказывать более подробно.

"Фото надо сделать Агади — ламы (так в Кижинге называли и до сих пор называют Лубсана Сандана) на фоне Байкала и расставить по горам: Челсан, Шэлэнтэ (около поляны Соорхэ), Хэбхэн и в Чесане. Перед фотографированием сделать жертвоприношение Байкалу: молоко красной коровы или козы (любой), золото, коралл. Набрать из Байкала разноцветных камней — белых, красных, чёрных и других. Эти камни надо кидать в реки, озёра, ручьи по дороге к названным горам и вокруг Кижинги, особенно кидать во встречающиеся по дороге озёра". Такова запись рассказа о гадании Кульского гадальщика. В конце он добавил: "Если всё это сделать, то через четыре месяца он выйдет".

В апреле 1975 года Бутидма встретила случайно этого старика — гадалыцика. Он спросил о дате ухода Бидии Дандаровича и снова стал гадать на него. "Он умер, видимо, своей смертью. Но по этим горам надо всё равно расставить фотографии, если не сделали, то сделайте, а если не доделали, то доделайте".

При исполнении наказов гадальщика были препятствия. Первой поехала и пыталась сделать фотографии на фоне Байкала, о которых говорил гадальщик, Галина Мерясова вместе с сыном Лубсаном — вторым. Она остановилась в домике на берегу у старой женщины. Но старуха вдруг стала проявлять неуёмное любопытство, попросту следить за ней. Галя всё же сумела сфотографировать на фоне Байкала фотографию Лубсана Сандана. Но по приезде в Улан — Удэ, после проявления, оказалось, что всё было напрасно — плёнка оказалась пустой.

Вторую, на этот раз удачную, поездку совершили Владимир Аюшеев и Надежда Мункина. Это было в середине октября. Затем были совершены походы на названные стариком горы.

На Челсан ходили в июне 1975 года Цыван Дашицыренов и Дасарма Баяртуева. На Шэлэнтэ ещё до октября 1974 года ходила Бутидма Мункина.

На Хэбхэн пошли в мае 1975 года Железное и Лавров. Было ещё холодно, на плоской вершине лежал местами снег, в распадках — грязь со снегом. Высота Хэбхэна около 1500 метров. Идти до него пришлось около тридцати километров. Провожал их до Эдэрмыга Анчен Дашицыренов. Когда они уже скрылись из виду в степи, Анчен заволновался, вспомнив, что они не взяли с собой даже котелка вскипятить воду. Труднее всего Железнову и Лаврову было в распадках, проваливались по грудь в снегу. Еда кончилась еще на склонах при подходе к вершине. Не было и воды. Железное предусмотрительно напился из ручья, сколько мог, и предложил Лаврову, но тот отказался, и, как рассказывал потом сам, зря. На вершине его мучила жажда. Гора завершалась просторной плоской площадкой, где и заночевали. Юра изрядно промерз и слегка отморозил ноги. Все, что рекомендовал гадальщик, было сделано.

Поле смерти Дандарона в лагерь приехали Надежда Мункина, Галина Мерясова и Василий Репка. Они обмыли тело Учителя и простились с ним. На теле были видны синяки. Б. Д. Дандарон был похоронен на Выдринском кладбище, хоронить в другом месте власти запретили. Могилу позже обнесли деревянным забором и поставили вертикальную красную дощечку с мантрой Авалокитешвары, посадили маленькие елочки.

Через год после ухода Бидии Дандаровича Бутидма делала ритуал Сокшод. Для проведения его пригласила ламу Шойжала Ньяню, он родом был из Кижинги. На ритуал пришёл Железное, он подошёл к алтарю и к страшному неудовольствию Шойжала поставил туда портрет Бидии Дандаровича. Шойжал был учеником и преемником противника балагатов Гурусорже; после восстановления дацанов и до своей смерти в семидесятых годах он был штатным ламой Иволгинского дацана. Всегда был настроен недружественно к деятельности последователей Лубсана Сандана. Бидия Дандарович зашёл однажды к Шойжалу в веселии и смел его алтарь на пол. Затем туда зашли люди, в том числе и племянница Гатавона, и стали спрашивать у собиравшего с полу атрибуты Шойжала: "Что случилось"? — "Да Бидия это, кто же ещё".

Тибетский буддизм разработал мощную и устойчивую систему наследования духовной преемственности, духовной власти. Именно власти. Это был духовно — социальный институт перерожденцев. Не путать с идеей воплощения. В Бурятии до начала XX в. института перерожденцев не было. На сегодняшний день известны лишь два случая — это Шестой Ганжирва — гэгэн Данзан Норбоев (ум. 1935 г.) и Б. Д. Дандарон.

Бидия Дандарович считается духовным наследником нескольких линий преемственности: от Самантабхадры, от Черного Ворона, от Вималакирти; почитается он и как воплощение Манджушри.

Естественным образом ученики относились к нему как к Адибудде, только так можно раскрыть бодхичитту.

Линия духовной преемственности, постоянно реализуемая в ежедневной практике, это — Самантабхадра — Ваджрасаттва — Видьядхара (Бидиядара). Мы ее часто называем "подпиткой сверху" и в традиции она почитается основной.

Линия, идущая от Черного Ворона — одного из строителей Ступы Бодхнатх в Катманду, проходит через Падмасамбхаву, Марпа — ламу, и в XIX в. предстает как Джаяг — лама, Лубсан Сандан Цыденов и отец Дадарона Агван Силнам Тузол Дорже. Особенность этой линии в том, что всегда в сансаре действуют трое, реализуя клятвы, данные на ритуале Гурупуджа в честь завершения строительства ступы Бодхнатх. Этих троих в традиции принято называть Трое Великих. Сколько бы в сангхе ни было членов, ее бытие есть реальность Трех Великих — трех аспектов Ваджрасаттвы.

Будучи перерожденцем Джаяг — ламы (Кэлсан Цултим Тэнпи — Нима, ум. 1913 г.), это — линия, идущая от Вималакирти, Дандарон ушел раньше XV Джаяг — ламы (Лобсан Тэнпи Гьялцэн, 1916–1990). В 1991 г. родился XVI Джаяг — лама Лобсан Пэлдэн Чойкьи Ванчуг (дацан Чжампалин — Гумбум, Тибет). В Бурятии некоторые верующие почитают XVI Джаяг — ламу как новое рождение Дандарона. По поводу этой линии преемственности А. И. Железное однажды произнес: "Нет! Иной масштаб подхода".

Индивидуальный поток бессмертен абсолютно, как "поток", и относительно, как "индивидуальный". Мы исчезаем телесно, но наша основа, не отличимая от основы всех других, живет, пока жив хоть один человек. Это состояние жизни мы называем "Великая Волна Джняны". Ее подкладка — акаша, а вместилище — шуньята. Таково основание Мудрости Равности, таково одно из пониманий бодхичитты и объяснение таинства воплощения. Кто хочет — почитает новое рождение. Кто может — видит живого Учителя по востребованию или всегда и во всем.

Бидия Дандарович всегда особо подчеркивал необходимость созерцания Ваджрасаттвы. Могут быть разные условия жизни, их гармонизации помогают специальные способы созерцания: Ямантака, Чакрасамвара, Хеваджра, Гухьясамаджа и другие. Но созерцание Ваджрасаттвы — это навсегда, вне зависимости от места и времени. Ибо Ваджрасаттва есть мера человека, это идеальное человекоподобное существо; он есть безупречный природный проект, по отношению к которому все мы — копии с разной долей ошибки, которая и составляет нашу индивидуальность. Наше исконное подобие Ваджрасаттве есть залог бессмертия. Умерев, мы живем в оставшихся как всеобщее глубинное основание, как Ваджрасаттва. Исчезает со смертью лишь амальгама индивидуальности. Бидия Дандарович подчеркивал, что познание шуньяты или отсутствия индивидуального "я" и есть истинный смысл реализации Ваджрасаттвы.

Можно искать новое рождение Учителя, как это принято в Тибете, можно, как в Индии, не делать этого; это лишь свойство культуры. Но так или иначе никто навсегда никогда не уходит, а великие личности — тем более. Они — в наших мыслях и чувствах, их имена мы помним. Имен бесчисленных и безызвестных мы не знаем, но у них есть одно имя на всех — Ваджрасаттва. Можно сказать, что реально и безошибочно существует только Ваджрасаттва, остальные — лишь его проекции во времени и пространстве. Но для буддиста он не Спаситель, взявший ответственность на себя, как в христианстве. У буддийской Вселенной нет выделенного центра; любое живое сознательное существо и есть центр. Поэтому и труд пробуждения в себе истинной природы, пробуждения Ваджрасаттвы, лежит на самом индивидууме. Учитель дает ключ к движению, но ученик все делает самостоятельно.

Продолжение

В 1975 г. ученик Дандарона известный философ Александр Моисеевич Пятигорский в небольшом эссе под названием "Уход Дандарона", опубликованном в парижском журнале "Континент", обрисовал значение деятельности Дандарона для буддизма и дал емкую характеристику личности Учителя. Приводим выдержки из этого эссе.

Б. Д. Дандарон был реабилитирован по "Делу" 1937 г. и по "Делу" 1949 г. Но с него не снято обвинение по "Делу" 1972 г. Никто не подавал прошения о реабилитации Дандарона по этому последнему делу. Но ни Дандарон, ни его сыновья и дочери, ни другие родственники, ни его ученики и последователи не должны ничего просить у государства. Это государство и его преступные органы, продажные журналисты и трусливый чиновничий люд должны просить у Дандарона и его родных прощения за причиненные страдания, ложь и надругательства. Нам, его духовным последователям, и этого не нужно; мы никогда не были диссидентами в политическом и религиозном смысле этого слова. И если были инакомыслящими, то лишь потому, что мыслили самостоятельно, соответственно этому и жили.

Прошло тридцать лет со времени ухода Учителя. С такого расстояния яснее проступают черты ушедшего, лучше видны плоды недавних десятилетий.

Дандарон физически принадлежит целиком XX веку, таков непреложный след времени рождения и смерти. Исторически же он весь в будущем. Духовно, в буддийском смысле, его жизнь не имеет начала, и не будет иметь конца.

Ученики Дандарона называли себя сангхой. Так называл их и сам Бидия Дандарович. Обычно термином сангха принято называть собрание монахов, то есть последователей учения Будды Шакьямуни, отрекшихся от мира, давших целый ряд ограничительных обетов вплоть до обета безбрачия. Ученики Дандарона не были монахами, и Учитель никогда не ставил перед ними такой задачи. Поэтому часто собрание последователей Дандарона называют мирской сангхой. Это не совсем корректный термин, но он отражает истинное положение тантрийских практиков нашей традиции в среде буддийского мира. Дандарон жил согласно максимам буддизма, согласно тем удивительным установкам, что выделили буддизм из религиозных учений древней Индии, что и в наше время дистанцируют его от тех религий, которые признают Творца и бытие души. Отличает буддизм и известные Четыре Печати: нет ничего постоянного (анитъя), бытие всегда субъективно неудовлетворительно (дукха), нет сущностной основы личности (анатма), все можно приостановить (ниродха).

Можно придерживаться самых необычных мировоззрений, но мало кому удается жить так, как думается. Дандарон всегда к этому стремился и так жил. Более того, он дерзнул создать подобный коллектив людей, увлеченных буддийскими идеями и стремящихся к их повседневной реализации вплоть до полной реализации в течение одной жизни, то есть к созданию тантрийской сангхи. Такие сообщества существовали в Индии в далекие от нас времена, в середине первого тысячелетия нашей эры. Но даже в Индии, где всегда существовала веротерпимость и многообразие религиозных и философских учений, такие сообщества были тайными, ибо не вписывались в систему каст и варн.

Лубсан Сандан Цыденов, с которого принято отсчитывать новейший этап традиции, специально не порывал с монастырской формой монашества. Он был не согласен с бесконечными нарушениями Винаи, отсутствием постоянной йогической практики, низким уровнем образованности, корыстолюбием и леностью современного ему монашества и, покинув дацан, уединился с учениками в тайге. В небольшой группе его учеников, последовавших за Учителем в уединенную обитель на Соорхэ, новыми были строгость отношений Учитель-ученик, постоянство практики, изучение садхан исключительно ануттарайогатантры, расширение круга садхан по сравнению с практиковавшимися в школе гелуг. Обычно принято говорить, что Лубсан Сандан в кругу своих последователей восстановил образ жизни, присущий эпохе индийских махасиддхов. Но взаимоотношения между его учениками и им самим, между ним и мирянами не выходили за рамки привычных для Бурятии и Монголии правил и установок, что принято называть ламаизмом.

В сангхе Дандарона, в мирской сангхе, сложился иной стиль жизни: никто не порывал со светской жизнью, не уходил из семьи, никто не удалялся в абсолютное уединение. Но среди живущих в Бурятии сложилось естественное стремление к пространственному уединению для созерцания, что воплотилось в строительстве небольших деревянных домиков, так называемых "тепляков", которые ставились в ограде усадьбы рядом с домом, где обитала семья. Такой образ жизни не является чем‑то совершенно новым, достаточно вспомнить жизнь известного тибетского переводчика и йогина Марпа — ламы, который вел жизнь домохозяина.

Дандарон не порывал отношений с ламами, многие были его друзьями и поддерживали его проповедь Дхармы среди европейцев. Более того, он был одним из инициаторов и создателей известного письма Сталину 1945 года, в результате чего буддийская церковь поднялась из руин: открылись два дацана — Иволгинский и Агинский; образовалась буддийская структура, именуемая ЦДУБ — Центральное духовное управление буддистов. Спустя много лет, рассказывая ученикам об этой своей инициативе, Дандарон говорил: "Я возродил дацанскую [монастырскую] форму буддизма на два поколения". Этой фразой Бидия Дандарович подчеркивал вслед за Лубсаном Санданом скептическое отношение к ламаизму как к не лучшей форме интенсивной йогической реализации. Для подобной цели, считал он, дацан, монашество вовсе не нужны. Но всегда с уважением относился к истории монашества и монастырей и подчеркивал, что только в монастырской среде можно сохранить высокую буддийскую ученость, систему образования и весь многогранный спектр духовной культуры. Но, подчеркну еще раз, для целей личной созерцательной йогической практики монастырская форма буддизма в наше время не является необходимостью.

Чтобы заниматься созерцанием, реализацией состояния Будды, нужна основательная теоретическая база; именно с этой целью Дандарон написал десять статей, посвященных базовым положениям учения: от пратитьясамутпады и теории отсутствия индивидуального Я до махамудры. Считаю, что он предвосхитил появление на Западе и затем в России так называемых дхарма — центров, но с той существенной разницей, что посвящал учеников во всю глубину учения и практики вплоть до махамудры и дзогрима, в отличие от ограничительного стиля проповеди современных лам.

В сангхе Дандарона в отношении к светским профессиям не было никаких ограничений. Поведение в сангхе, отношение к Учителю и учению регламентировались известным текстом Сакья — пандиты Кюнги Гьялцэна (1182–1251/2) "Четырнадцать Корней и Восемь Ветвей обетов ваджраяны и преступление против них согласно Новой Тантре" в том варианте, который изложил Чанкья Ролпэ — Дорже. Самым тяжелым испытанием для ученика была утрата взаимопонимания с Учителем, потеря контакта с ним, в драматических случаях перераставшая во временное изгнание из сангхи и, соответственно, недопущение до совместного ритуала гурупуджи (тиб.: сокшод). Но мы всегда знали, что если Учитель дал тебе посвящение, то это навсегда, Учитель тебя никогда не оставит, даже если в какой‑то период он отстранил тебя от общения. Все мы имели высшие тантрийские посвящения, а это означало, что мы встречались с Учителем в прошлых рождениях. В дальнейшем родился термин "пакет", то есть представление о группе йогинов, которые, договорившись, перерождаются вместе с учителем в нужном времени и месте.

В силу обстоятельств, а в нашем случае это — недружественная среда: КПСС, КГБ и прочие "прелести" советской сансары, на сангхе был сделан акцент. Сплоченность, дружественность, совместность действий помогали жить интенсивно, в практике и радости. В дальнейшем, в девяностые годы, такой стиль внутрисангховой жизни был продолжен в новом окружении учеников Дандарона в Бурятии и на Западе. Опыт показал, что только строгое, вдумчивое почитание Трех Драгоценностей — Учителя — Будды, Дхармы и Сангхи — является абсолютным условием успешной реализации достижений махаяны. Модернизация допустима, но только не отказ от сути: реализация состояния Будды, нирваны, возможна на Пути махаяны, если ты почитаешь Учителя как Будду, понимаешь и практикуешь его наставления, оттачиваешь созерцание, теорию и искусство подавления клеш во взаимоотношениях с соратниками. Эти три положения можно подвергнуть рациональному анализу, но для тех, для кого буддизм — призвание, в этом нет необходимости, для них прибегание к Триратне — к Трем Драгоценностям, есть просто данность, это просто — так.

Подчеркну, что нирвана не есть угасание, не есть уничтожение или некая безличная тишина. Нирвана — это деятельность. Это радостная, творческая работа, как в индивидуальном плане, так и в коллективном, сангховом порыве. Есть стадии практики, например дзогрим (санскр. сампаннакрама), когда практика требует особой осторожности и уединения, соблюдения тайны. Но даже такие практики при благоприятных условиях совершались, например, во времена первых сиддхов Индии, открыто, где под открытостью понималось совершение ритуалов в кругу небольшой группы равно продвинутых созерцателей. Такое возможно при реализации отсутствия индивидуального Я, при умении пользоваться йогической защитой, при наличии силы сознания и спокойствия ума.

Великий Учитель способен воплотить в себе всю полноту Учения Будды. Считается, что таким качеством Полноты обладали Атиша и Цзонхава. Полноту проповеди Учителя трудно удержать ученикам. Каждый реализует лишь часть проповеданного, подтверждая этим факт бытия Ясного Света в пятерице цветов, придавая продолжению проповеди характерность, что и составляет конкретность традиции. Традиция как бы не является Полнотой. Но есть в каждой традиции необходимые качества, соблюдение и понимание которых способно помочь ухватить, понять и продолжить Полноту.

Вот что, повторяя уже сказанное, можно в общих чертах сказать о Традиции Дандарона.

Полнота, а не традиция, ибо представляет буддизм в целом, объединяя все направления и школы.

Линии преемственности восходят ко времени строительства ступы Бодхнатх в Катманду, к событиям жизни Шакьямуни, проходят герез окружение Падмасамбхавы, герез круг Марпа — ламы и Семи Великих Тибета и Монголии.

Принцип "Сумге" — Трое Великих как историгеская Трикая и Трикая каждой лигности.

Происходит из духовной традиции бурятского буддизма в варианте линии махамудры, проповеданной Лубсаном Санданом Цыденовым.

Основывается на фундаментальном буддийском образовании в соответствии с системой цанид.

Угаствует активно в жизни современного общества посредством проповеди нравственных принципов буддизма, философии Готамавады и ее развития в мадхьямаке и гиттаматре.

Передага и практика Высших тантр — ануттарайогатантр.

Непосредственный и постоянный контакт Угителя с каждым из угеников.

Созерцание сразу с момента посвящения, созерцание Ваджрасаттвы всегда и во что бы то ни стало.

Сразу: сокшод (ганапуджа), пранаяма, метод Симхамукхи, ритуал хома согласно пройденному пути, метод "Тринадцати Божеств Ваджрабхайравы", мандала созерцаемого Божества.

Творгество как принцип движения на Пути.

Усиленное знагение ваджрного братства — мирская сангха как составная часть метода.

Тантрийский Устав в редакции Чанкьи Ролпэ — Дорже.

После ухода Б. Д. Дандарона неожиданно миссию передачи Дхармы продолжил совершенно до тех пор неизвестный европейцам лама Дарма — Доди (Жалсараев). Дарма — Доди родился в 1900 г. В восемь лет в Пэгэтуйском дацане он начал изучение тибетского и монгольского языков. Там же он был определен в статусе хуварака (послушника). В пятнадцать лет он уже изучает цанид (философию) и известную ритуальную систему чод. В тридцатые годы, продолжая монашескую жизнь, приступает к изучению тантрийских систем, в частности, тантры Ваджрабхайравы, линию преемственности которой он возводил к Лубсану Данде (Богдо — ламе?). Волна репрессий не миновала Дарма — Доди. В 1937 г. он был арестован в Новоселенгинске, и начались смертельно тяжкие годы ГУЛАГа: Колыма — прииск Сусыман, прииск Каменский. Освобожден Дарма — Доди был в 1946 г. С 1948 г. снова возвращается к официальной духовной деятельности, с 1964 г. — в Иволгинском дацане. Мое знакомство с ним произошло в феврале 1975 г., когда я и Ю. Алексеев, приехав в Иволгинский дацан и посетив болеющего настоятеля Цыдена Ламхэ (Цыдена Цыденова, умер в декабре 1978 г.), получили от него совет посетить дом № 17 в дацане, где проживал лама Дарма — Доди. Идя снежной тропой к домику ламы, мы удивлялись и его имени (ведь это одно из имен Дандарона в прошлых рождениях), и числу семнадцать (относится к числовой метрике Ваджрасаттвы). Последовавшая встреча удивила нас алтарем с признаками гневных ритуалов (ни у кого из лам ранее мы не видели пурбы), немногословностью и суровой скромностью. Не задав нам ни одного вопроса, он открыл нам духовную дверь в тантру Курукуллы.

С 1976 г. Дарма — Доди становится настоятелем Иволгинского дацана. Именно он проводил ритуал освящения главного храма дацана после пожара. В 1982 г. лама отходит от официальных дел, но не оставляет духовного подвижничества: продолжает передавать традицию на Запад — европейцам. Множится круг учеников, и кто сейчас перечислит города и веси России, где бы не обитали почитатели скромного старого бурятского ламы — Учителя Дарма — Доди. Придет время, и его ученики поведают более подробно о жизни Учителя, о делах необычайных и замечательных — от проявления сиддх до дара предвидения, и, может быть, правы те, кто вполне в духе буддизма считал, что уже многие годы Дарма — Доди на благо учеников проявлял Иллюзорное Тело, сам же уже давно оставив сансарное существование. Он покинул мир 24 сентября 1993 года на девяносто третьем году жизни. С уходом Дарма — Доди ушел один из последних Великих Лам Бурятии, через которых драгоценная линия Традиции не прерываясь дошла до нас из дали священных стран и веков.

В 1976 г. передачу учения осуществил моготуйский чодовский лама Буда; в 1978 г. проповедовать и давать посвящения европейцам стал известный лама — врач и художник Жимба Жамсо Цыбенов.

Буддизм на западе России состоялся, и имя этого буддизма простое и естественное — русский буддизм. Дандарон знал, что буддизм пойдет, что начальная, экстремальная, его фаза должна быть неординарной и тантрийской, что возрождающемуся буддизму необходима классическая образовательная база и, наконец, что активными носителями его на первом этапе будет горстка европейцев. Так и случилось. Дальнейшее — это уже не его дело и не дело его учеников — соратников. Буддизм в России развивается по сложным и не поддающимся рациональному анализу законам. Уверенно можно сказать лишь одно: это, действительно, русский буддизм, отличный от дальневосточного, южного, центральноазиатского и европейского. Нам уже суждено угадать его черты.

Традиция Дандарона продолжается: в европейской части России, в Украине и в Бурятии, в Литве и Эстонии живут по — буддийски ее прямые продолжатели — ученики учеников Дандарона.

Что касается сангхи Дандарона, то она выполнила свою историческую миссию. Традиция линейной передачи сработала. Это для "других". А для "себя", уверен, что коренные ученики Дандарона исполнили его завет — реализовали. Это засвидетельствовали Дандарон, Гатавон, сангха. Сомневающимся скажу: воспринимается очевидным лишь соизмеримое. Многие из учеников уже покинули эту жизнь. Железнов, Лавров, Пупышев, Репка передали учение своим духовным последователям и вместе с Учителем и со всей сангхой, с нами, ныне живущими, пребывают в настоящем, здесь, но более они в творческих полях Будды. Созерцающие знают это.

Предназначенное Дандарону исполнилось. Множество дхарма — центров в начале своего зарождения испытали влияние этой старейшей традиции буддизма среди европейцев. Прямые ученики Дандарона придали учению достаточный толчок для того, чтобы буддизм среди европейцев вышел на историческую арену. Регистрация буддийской общины в 1989 г. и возвращение известного буддийского монастыря — храма в Ленинграде буддистам — плод инициативы автора этих строк — были началом официального признания государством буддийского движения в европейской части России. Это послужило прецедентом для регистрации других буддийских общин в Ленинграде, Москве, Улан — Удэ и других городах.

Традиция Дандарона внецерковна и принципиально не регистрируется. Бидия Дандарович в те далекие семидесятые говорил: "Регистрироваться будем только в том случае, если нам запретят проводить сокшод".

Для традиции Дандарона распространение буддизма не было основной задачей, но завет Учителя "Тантра — на Запад!" воплотился в действительность. И звучит иное: "Ваджрасаггвамайяджала!" — Волшебная Сеть Ваджрасаттвы.

Не может быть простого ответа на традиционный вопрос: где сейчас Дандарон.

Если скажут, что он родился в 199] году в Гумбуме как Джаяг — лама, то ученики Дандарона улыбнутся в ответ. Ведь есть еще две линии преемственности. Это не значит, что тринадцатилетний тибетский мальчик не является нирманакаей Дандарона, тем более, что он уже многое знает о своем бурятском предшественнике, и это, помимо воли, формирует его личность. Это не опровергается такими словами Дандарона: "рожусь в Петербурге или в Париже, там много работы", или такими: "Кижинга — это как Уддияна в Индии". Просто Дандарон не явление только личности, его воздействие на происходящее определилось, происходит и будет действовать в будущем благодаря его Трикае. Редко, кому удается так действовать, чтобы Тело вполне соответствовало Мыслям, чтобы Речь блистала согласно с ними и была услышана. Поэтому мы и говорим о Трикае Дандарона. Учитель, время, место, ученики и Проповедь совпали, — Волна Джняны проявилась.

Если кто будет искать Дандарона и скажет "вот он!", то это, может быть, и так, а может быть, и нет. Такой вряд ли понимает, кто такой Дандарон. Но если станет искать и обретет Учителя, Проповедь, братьев, время и место, то поймет Дандарона, без сомнения.

История Трикаи Учителя (Трех Тел Учителя), история трех времен во времени настоящем драматична и вдохновляюща. Традиция принципиально не прерываема: "Один как множество блаженствует с супругой Ваджрасаттва"; далее продолжать не стоит, мир длится, и Дандарон есть.

Уместно окончить повествование о жизни Учителя его собственными вдохновенными строками, завершающими книгу "Мысли буддиста":