Для чего еще нужны друзья? [3]

Эбби отнесла банку колы домой, не открывая. Через неделю губа зажила, швы сняли, но осталась некрасивая ссадина цвета ягодного варенья. Хантер Приоле из-за нее называл Эбби сифилитичкой, зато Гретхен не упоминала ссадину ни словом.

Губа окончательно заживала, а Эбби думала, что Гретхен не могла не смотреть «Инопланетянина» – его все смотрели! Однажды она завела с Гретхен в столовой серьезный разговор, но та повторила:

– Я не смотрела «Инопланетянина».

– Не может быть! – возразила Эбби. – Даже в Советском Союзе смотрели «Инопланетянина» – так в «60 минутах» говорили!

Гретхен долго помешивала в тарелке фасоль и, наконец, решилась:

– Обещаешь никому не говорить?

– Ладно, – ответила Эбби. Гретхен наклонилась к ней, залезая длинными светлыми прядями в тарелку с котлетой, и прошептала:

– Мои родители – в Программе защиты свидетелей. Если я пойду в кино, меня похитят.

Эбби была в восторге – у нее появилась опасная подруга! Наконец-то началась интересная жизнь! Оставался только один вопрос:

– Почему ты тогда пришла на мой день рождения?

– Мама решила, что можно. Они с папой хотят, чтобы у меня была нормальная жизнь, даже если они преступники.

– Тогда спроси, можно ли тебе сходить на «Инопланетянина»! – вернулась Эбби к самой важной теме. – Если хочешь жить нормальной жизнью, нужно посмотреть «Инопланетянина», а то все будут думать, что ты странная.

– Ладно, – кивнула Гретхен, обсасывая кончики своих прядей, замочившиеся в подливке, – только пусть твои родители меня отведут. Если нас с мамой и папой увидят в общественном месте, какой-нибудь преступник их узнает.

Мама Эбби придерживалась убеждения, что смотреть любой фильм по нескольку раз – бесполезная трата времени, денег и серого вещества, однако Эбби так замучала родителей, что они, наконец, сдались. В следующие выходные мистер и миссис Риверз оставили Эбби и Гретхен в торговом центре «Цитадель» на сеанс «Инопланетянина» в 14:20, а сами отправились закупаться к Рождеству. Поскольку Гретхен была девочкой домашней и состояла в Программе защиты свидетелей, она не умела покупать билеты и попкорн – оказалось, она никогда даже не бывала в кино одна. Эбби это казалось дико – она-то в два счета могла прокатиться до Маунт-Плезанта на велосипеде и посмотреть дневной сеанс за один бакс. Может, родители Гретхен и были преступниками, но Эбби вела куда более светскую жизнь.

Когда свет погас, Эбби сначала заволновалась, что «Инопланетянин» ей не понравится так, как во все предыдущие разы; но Эллиот обозвал Майкла «членоротым», и она засмеялась, потом пришли люди из правительства, Эллиот потянулся к Инопланетянину через пластиковую стену, и Эбби заплакала, в очередной раз убедившись, что это был самый эмоциональный фильм на свете. Но когда перед большой погоней в конце Эллиот и Майкл угнали фургон, у Эбби появилась ужасная мысль: а вдруг Гретхен не плачет? Вдруг, когда зажгут свет, она будет просто сидеть и сосать кончики своих косичек, будто посмотрела самый обычный фильм? А вдруг он ей не понравится?

От таких мрачных мыслей Эбби досматривала конец безо всякой радости. Пошли титры, а она смотрела в темноте прямо перед собой, боясь поглядеть на Гретхен и чувствуя себя несчастной, но, наконец, не выдержала. Когда титры благодарили округ Марин за помощь при съемках, Эбби повернулась – Гретхен с каменным лицом не сводила глаз с экрана. Сердце Эбби сжалось, но тут же расправилось, прежде чем она успела что-либо сказать: свет от экрана заиграл на влажных щеках Гретхен.

– Можно еще раз посмотреть? – спросила она, повернувшись к Эбби.

Конечно, можно! Потом они обедали в «Чи-Чиз», папа Эбби сделал вид, будто сегодня его день рождения, и тогда все официанты его окружили, надели на голову огромное сомбреро, спели мексиканскую песню «С днем рождения» и принесли всей компании жареное мороженое.

Тот день выдался лучшим в жизни Эбби.

* * *

– Я должна сказать тебе что-то очень важное, – сказала Гретхен.

Это было во время их второй ночевки у Риверзов. Родители Эбби ушли к кому-то в гости по случаю Рождества, поэтому девочки пообедали замороженными пиццами, пока смотрели «Сверхспособности Мэттью Стара». Только что закончился «Фэлкон Крест» – не такой хороший сериал, как «Династия», но «Династию» показывали вечером в среду, во время учебной недели, поэтому Эбби не разрешали ее смотреть. Гретхен не разрешали смотреть вообще ничего – родители придерживались очень строгих правил. У них даже кабельное не показывало, потому что тогда пришлось бы указывать на счетах свои имена, а это слишком опасно.

За три недели дружбы Эбби уже привыкла ко всем странностям Программы защиты свидетелей: ни походов в кино, ни кабельного (вообще почти никакого телевидения), ни рок-музыки, ни открытых купальников, ни сладких хлопьев к завтраку. Однако кое-что насчет Программы пугало Эбби: она видела в кино, что иногда люди, находившиеся под защитой, внезапно исчезали.

Поэтому, когда Гретхен захотела сказать что-то важное, Эбби сразу поняла, что:

– Ты переезжаешь.

– Зачем?

– Из-за родителей.

Гретхен покачала головой:

– Нет, не переезжаю… Только обещай, что не будешь меня ненавидеть. Пожалуйста.

– Я тебя не ненавижу. Ты классная.

Не глядя на Эбби, Гретхен щипала клетчатую обивку дивана. Эбби начинала волноваться – у нее было не так много друзей, к тому же, она и правда не встречала никого более классного, чем Гретхен, если не считать Томми Кокса. Наконец Гретхен сжала руки на коленях и сказала:

– Мои родители не под Программой защиты свидетелей. Я это придумала. Они не разрешают мне смотреть фильмы с рейтингом PG или R – только с рейтингом G, пока мне не исполнится тринадцать. Я не говорила им, что мы пошли на «Инопланетянина» – я сказала, что мы смотрели «Песенку Хэйди».

Последовала долгая тишина.

– Теперь ты меня ненавидишь… – Гретхен закивала своим словам. Слезы стекали по ее носу, капая на диван.

На самом же деле Эбби была в восторге. Она и до того по-настоящему не верила в Программу защиты свидетелей: как говорила ее мама, если что-то кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой, скорее всего, так и есть. А если родители Гретхен обращались с дочерью, как с младенцем, тогда классной оказывалась Эбби: она нужна Гретхен, чтобы смотреть фильмы с рейтингом PG или узнавать, что было дальше в «Фэлкон Крест», а значит, они всегда будут подругами. Однако Эбби также понимала, что теперь, когда она узнала одну из тайн Гретхен, та может перестать с ней дружить. Поэтому Эбби решила поделиться взамен своей тайной и спросила:

– Хочешь увидеть что-то пошлое?

Гретхен замотала головой, забрызгивая слезами диван.

– Очень, очень пошлое? – уточнила Эбби.

Гретхен только плакала, сжимая руки так, что костяшки побелели. Тогда Эбби достала из ящика на кухне фонарик, стащила Гретхен с дивана и повела наверх, в спальню родителей, всю дорогу прислушиваясь – не зашуршит ли у дома родительская машина?

– Нам не надо сюда… – сказала Гретхен в темноте.

– Ш-ш-ш! – Эбби провела ее мимо ящика у изножья постели в отцовский чулан, где за его штанами скрывался чемодан, а в чемодане – черный пакет, а в пакете – большая коробка, а в коробке – видеокассета, которую Эбби осветила, включив фонарик:

– «Плохая мамочка Джама». Мама не знает о ней.

Утерев нос рукавом, Гретхен взяла кассету обеими руками. С обложки смотрела через плечо очень пухлая чернокожая женщина, нагнувшись и раздвинув ягодицы, находившиеся на переднем плане и прикрытые только крошечными бикини. Женщина улыбалась губами, накрашенными помадой, такой же оранжевой, как и лак на ногтях, словно была в восторге от того, что две маленькие девочки смотрят ей в задний проход. Под фото стояла подпись: «Ужин в духовке – мама ждет!»

– Фу! – взвизгнула Гретхен и швырнула кассету в Эбби.

– Мне не нужно! – та швырнула кассету обратно.

– Ай! Она меня задела! – крикнула Гретхен. Эбби завалила ее на постель, оседлала сверху и принялась тереть кассетой по волосам.

– Фу, фу, фу! – кричала Гретхен, извиваясь. – Теперь я умру!

– Теперь ты забеременеешь! – смеялась Эбби.

Это был ключевой момент. Тем вечером – когда Гретхен перестала лгать Эбби о Программе защиты свидетелей, Эбби рассказала ей, что ее папа скрывал свой фетиш – крупных чернокожих женщин, а потом стала драться с Гретхен на родительской постели – они стали лучшими подругами.

* * *

В следующие шесть лет случилось все и ничего. В пятом классе девочки оказались в разных параллелях, но за обедом Эбби рассказывала Гретхен все, что было в последних сериях «Ремингтона Стила» и «Фактов из жизни». Гретхен хотела, чтобы у нее была мама, как миссис Гарретт, Эбби считала, что Блэр обычно оказывалась права, и обе мечтали, когда вырастут, открыть частное детективное агентство, где Пирс Броснан будет выполнять все их приказы.

Однажды, подвозя девочек, мама Гретхен получила штраф за превышение скорости, сказала вслух матное слово и, чтобы они не рассказали мистеру Лангу, отвезла Эбби и Гретхен в магазин «Свотч» в центре и купила им по браслету с новыми часиками «Свотч». Эбби достались часики с прозрачным циферблатом, к которым она на свои деньги прикупила две защитные резинки (зеленую и розовую) и переплела их вместе, а Гретхен – часики с циферблатом в красно-сине-белую полоску и две защитные резинки, тоже зеленую и розовую. Каждый раз, после игр на свежем воздухе, девочки нюхали друг у друга ремешки от часов, пытаясь определить, чем они пахнут. Эбби казалось, что ее ремешок пах жимолостью и корицей, а ремешок Гретхен – гибискусом и розой, но Гретхен считала, что оба просто пахнут потом.

Гретхен больше шести раз ночевала в доме Эбби в Криксайде, и только тогда Эбби, наконец, разрешили переночивать у Гретхен. Ее дом стоял в Олд-Вилледж – шикарной части Маунт-Плезанта с величественными зданиями: те из домов, что не были оборудованы огромными дворами, располагались у воды. Если в Олд-Вилледж видели чернокожего человека, не являвшегося мистером Литтлом, местные останавливали свои Вольво и спрашивали, не заблудился ли он.

Эбби обожала ходить в гости к Гретхен. Их дом находился на Пьератес-Крузе, проселочной дороге в форме подковы: здесь дома были пронумерованы неправильно, а название улицы написано с ошибкой, ведь тут жили богачи, а они могли делать что угодно. Гретхен жила в доме номер восемь – огромном сером кубе, заднее окно которого представляло собой единый кусок стелка, занимавший два этажа, и выходило на Чарльстонскую гавань. Внутри стояла чистота, как в операционной – строгие прямые углы, гладкие поверхности, блеск стали и стекла, которое протирали два раза в день. Дом Гретхен единственный во всем Олд-Вилледже выглядел, будто его построили в двадцатом веке.

Ланги владели причалом, и Эбби с Гретхен там плавали (при условии, что на них были кроссовки, чтобы не порезаться об устриц). Миссис Ланг каждые две недели убиралась в комнате Гретхен и выбрасывала все, что считала ненужным. Одно из ее правил заключалось в том, что у Гретхен могло быть одновременно только шесть журналов и пять книг. «Прочитала? Значит, больше не нужно», – так звучал ее девиз.

Поэтому все книги, что Гретхен на свои (казалось, неограниченные) карманные деньги приобретала в «Б. Далтонс», доставались Эбби: «Навсегда…» Джуди Блум, которая, девочки были уверены, рассказывала именно про них (кроме порнушки в конце), «Иакова я возлюбил» (Эбби про себя думала, что она – Луиза, а Гретхен – Каролина), «Z – значит Захария» (после которой Гретхен снились кошмары про ядерную войну) и книги В. К. Эндрюс, которые девочки проносили в дом Лангов, спрятав в самом низу сумки Эбби: «Цветы на чердаке», «Лепестки на ветру», «Сквозь тернии» и самая шокирующая – «Моя милая Одрина», полная бесконечных сексуальных извращений.

Но большую часть этих шести лет они провели в комнате Гретхен, составляя бесконечные списки и рейтинги: лучшие друзья, нормальные друзья, худшие враги, лучшие и самые противные учителя, какие учительницы должны пожениться с какими учителями, какой из школьных туалетов девочки больше предпочитали, где они будут жить через шесть лет, шесть месяцев или шесть недель, где они будут жить, когда выйдут замуж, сколько котят будет у кошек Гретхен и Эбби в общей сложности, какие цветовые гаммы выбрать для своих свадеб, действительно ли Адер Гриффин была законченной давалкой, или на нее просто наговаривали; и знали ли родители Хантера Приоле, что их сын – дитя Сатаны, или ему и их удавалось обманывать.

Этот непрестанный процесс самоклассификации напоминал вечный тест из журнала «Севентин». Эбби и Гретхен обменивались резинками для волос, жадно читали «YM», «Тин», «Путешествия и жизнь в Европе», вместе мечтая об итальянских графах, немецких герцогинях, Диане, принцессе Уэльской, лете на Капри и лыжных дорогах в Альпах, где темноволосые европейские аристократы пригласят Эбби и Гретхен сесть в вертолет и станут возить по своим тайным поместьям, где эти кавалеры укрощали диких лошадей.

После того, как Эбби и Гретхен однажды тайком сходили на «Танец-вспышку», они иногда за обеденным столом снимали обувь и тыкали друг другу в пах ногами в носках. Эбби дожидалась, пока Гретхен подцепит вилкой горох, и тыкала ступней ей в пах – тогда еда повсюду разлеталась, а папа Гретхен начинал кричать:

– Нельзя выбрасывать еду! Карен Карпентер умерла оттого, что мало кушала!

Родители Гретхен были твердыми рейгановскими республиканцами и каждое воскресенье проводили в центре в церкви св. Михаила, славя Бога и подъем по социальной лестнице. Когда начали показывать «Поющих в терновнике», Эбби и Гретхен непременно хотели посмотреть его на большом телевизоре, но мистер Ланг засомневался – он слышал, что содержание весьма сомнительно. Тогда Гретхен сказала:

– Пап, это как «Ветры войны» – практически сиквел!

Сухой, как песок, четырнадцатичасовой многосерийный фильм по сценарию Германа Вука, посвященный Второй мировой, был у мистера Ланга любимейшим телесериалом всех времен. Это название автоматически повлекло за собой папино благословение. Когда Гретхен и Эбби смотрели первую серию «Поющих в терновнике», пришедший домой мистер Ланг зашел на порог комнаты с большим телевизором, очень быстро понял, что это – совсем не «Ветры войны», и его лицо густо побагровело. Эбби и Гретхен были так увлечены жаркими любовными сценами посреди австралийских пустошей, что ничего не заметили, но через шестьдесят секунд после того, как ее муж вышел, в комнату вошла миссис Ланг, выключила телевизор, отвела девочек в гостиную и стала читать им назидание:

– Католическая церковь, может быть, и допускает грязные слова и изображения полуголых священников, спаривающихся, подобно животным, но в этом доме ничего подобного не будет! На сегодня телевизора хватит. Идите наверх и мойте руки. Ужин в духовке, мама ждет.

Оказавшись на середине лестницы, девочки, наконец, не выдержали, и Эбби так сильно засмеялась, что описалась.

* * *

Шестой класс выдался неудачным: за участие в забастовке в 81-м папа Эбби потерял свою работу авиадиспетчера. Он нашел место помощника менеджера в фирме по чистке ковров, но потом его тоже сократили. Семье Риверз пришлось продать жилище в Криксайде и переехать в дом на Райфл-Рейндж-Роуд. Проседающее здание напоминало коробку из кирпичей; оно сидело в тени четырех огромных сосен, которые полностью закрывали солнце и щедро осыпали дом паутиной и поливали смолой.

Тогда Эбби перестала приглашать Гретхен к себе на ночевку и начала заявляться, по сути, без приглашения в доме Лангов – сначала по выходным, потом и на неделе.

– Тебе здесь всегда рады, – сказал мистер Ланг, – ты для нас – как вторая дочь.

Нигде еще Эбби не чувствовала себя в такой безопасности. Она стала оставлять в комнате Гретхен пижаму и зубную щетку и готова была переехать, если бы разрешили. В доме Лангов всегда пахло кондиционированным воздухом и шампунем для ковров, а дом Эбби отсырел сто лет назад и, так и не высохнув, вонял плесенью в любое время года.

В 1984 году Гретхен пережила удар: ей поставили брекеты. Эбби тоже пережила удар, поняв, что политика может быть интересной, когда Уолтер Мондейл пошел на президентские выборы и объявил Джеральдин Ферраро кандидатом в вице-президенты. Эбби и в голову не пришло, что у кого-то могут быть возражения против первой женщины вице-президента, поэтому она прилепила стикер «Мондейл/Ферраро» на бампер родительской машины, а те так были заняты собственными экономическими проблемами, что не заметили. Потом Эбби прилепила такой же стикер на Вольво миссис Ланг.

Придя с работы, мистер Ланг прервал просмотр Эбби и Гретхен «Серебряных ложек»: он трясся от ярости и размахивал рукой с обрывками стикера (мистер Ланг хотел бросить их на пол, но они приклеились к пальцам)

– Кто это сделал?! – зарычал он сдавленным голосом, покраснев всем лицом под бородой. – Кто?! Кто?!

Тут Эбби поняла, что ее выгонят из дома Лангов навсегда за то, что она, сама того не понимая, совершила величайший из грехов – выставила мистера Ланга демократом. Эбби уже хотела признаться и отправиться в изгнание, но тут Гретхен развернулась, встала на колени на диване, опираясь обеими руками на спинку, и ответила:

– Она ведь станет первой женщиной вице-президентом в истории! Неужели ты не хочешь, чтобы я гордилась тем, что я – женщина?

– Наша семья хранит верность президенту! Дай тебе Бог, чтобы никто не увидел на машине твоей матери… это! Ты слишком мала для политики!

Он заставил Гретхен взять бритвенное лезвие и соскрести остатки стикера. Пока она это делала, Эбби стояла и смотрела, боясь, что сейчас ей влетит, но Гретхен так и не выдала подругу. В тот раз Эбби впервые видела, как она ссорится с родителями.

Затем был инцидент с Мадонной.

У Лангов о Мадонне и речи быть не могло, но, когда папа Гретхен уходил на работу, а мама – в один из девяти миллиардов своих клубов (джазовая аэробика, силовая ходьба, книжный клуб, винный клуб, кружок шитья, совместные молитвы для женщин…), Гретхен и Эбби наряжались, как Меркантильные Девушки, и пели перед зеркалом. У мамы Гретхен была целая шкатулка для крестов – она практически провоцировала девочек!

Увешавшись десятками крестов и стоя перед зеркалом в ванной Гретхен, они начесывали волосы, добиваясь пышности, повязывали большие, свободные банты, отрезали у футболок рукава, красили губы в ярко-розовый, а веки – в ярко-голубой, иногда роняя косметику на белый ковер, закрывавший весь пол, и случайно на нее наступая. Затем Эбби и Гретхен брали расческу и щипцы для завивки и подпевали в них, как в микрофон, песне «Like a Virgin», игравшей в бумбоксе персикового цвета.

Гретхен распевала «Like a vir-ir-ir-ir-gin / With your heartbeat / Next to mine…», а Эбби искала карандаш для глаз в беспорядочной груде косметики на полке. Вдруг голова Гретхен дернулась назад – это миссис Ланг оказалась между девочками, вырывая бант из волос дочери. Они так громко включили музыку, что не слышали, как она пришла домой.

– Я столько всего тебе покупаю! – кричала миссис Ланг. – И что ты делаешь?!

Кассета продолжала играть, Эбби стояла, как дура, и смотрела, как мама Гретхен гоняется за дочерью между двух постелей и бьет ее расческой. Эбби боялась, что миссис Ланг ее заметит; какой-то частью мозга она понимала, что надо прятаться, но продолжала стоять, как столб. Миссис Ланг загнала дочь в проход между двумя кроватями, и Гретхен свернулась на ковре и громко запищала. «You’re so fine, and you’re mine / I’ll be yours / Till the end of time…» – пела Мадонна, а миссис Ланг снова и снова поднимала и опускала руку, обрушая удары на ноги и плечи Гретхен.

«Make me strong / Yeah, you make me bold…» – продолжала Мадонна. Мама Гретхен подошла к бумбоксу и ударила по кнопкам. Крышка поднялась, кассета еще играла, но миссис Ланг ее выдернула, размотав повсюду магнитную ленту. Стало совершенно тихо – только скрежет катушек в бумбоксе и тяжелое дыхание миссис Ланг.

– Убери все это. Скоро твой отец придет, – сказала она и вылетела из комнаты, хлопнув дверью.

Эбби переползла через кровать и посмотрела на Гретхен, лежавшую на полу. Та даже не плакала.

– Ты как? – спросила Эбби.

Подняв голову и посмотрев на дверь, Гретхен прошептала:

– Я ее убью… Только не говори, что я это сказала, – добавила она, утерев нос и подняв глаза на Эбби.

Эбби вспомнила, как прошлым летом они прокрались в комнату родителей Гретхен и открыли ящик в прикроватном столике ее папы: там, под старым номером «Ридерз Дайджест», лежал маленький черный револьвер. Гретхен его вынула и нацелилась сначала на Эбби, потом на подушки – сначала на одной постели, потом на другой – шепча: «Пиф-паф!»

Сейчас Эбби вспомнила этот «пиф-паф» и, глядя в сухие глаза Гретхен, поняла, что перед ней происходит нечто по-настоящему опасное. Но об этом Эбби никому не рассказала, а просто помогла Гретхен убраться, позвонила маме и попросила ее забрать. Если что-то еще и произошло тем вечером после возвращения папы, Гретхен об этом никогда не говорила.

Через несколько недель все это забылось, и Ланги взяли Эбби с собой на десять дней отдыхать на Ямайку. Они с Гретхен сделали себе дреды, постоянно звеневшие при ходьбе, Эбби заработала солнечный ожог, а еще Ланги с ней каждый вечер играли в «Уно», и Эбби почти каждый раз выигрывала.

– Ты шулер! – говорил папа Гретхен. – Поверить не могу, что дочь привела в нашу семью шулера!

Эбби впервые попробовала акулу, оказавшуюся на вкус как стейк из рыбы. Они с Гретхен тогда впервые поссорились: Эбби в их комнате постоянно слушала «Eat It» Странного Эла, и в предпоследний день обнаружила, что вся кассета облита розовым лаком для ногтей.

– Прошу прощения, – ответила Гретхен, выговаривая каждое слово, будто королева, – это была случайность.

– Нет, не была! – заявила Эбби. – Ты только о себе думаешь! Я – веселая, а ты – вредная!

Они все время пытались определить, кто из них была какой: в последний раз было решено, что Эбби – веселая, а Гретхен – красивая. Вредной никто из девочек до сих пор не был.

– А ты таскаешься за моей семьей только потому, что ты нищая! – огрызнулась Гретхен. – Господи, как ты мне надоела!

(У Гретхен постоянно болели зубы из-за брекетов, а у Эбби – голова из-за слишком тугих дредов.)

– Знаешь, какая ты? – продолжала Гретхен. – Ты тупая! Постоянно играешь свою дурацкую песню, хотя она – для детского сада! Мне надоело ее постоянно слушать! Песня дурацкая, и ты сама дурацкая!

Эбби заперлась в ванной, откуда маме Гретхен пришлось ее выманивать, когда пришло время ужина. Эбби ела на балконе, в одиночестве, терпя укусы насекомых. Когда той ночью погас свет, кто-то забрался в постель Эбби – это Гретхен нырнула под одеяло и прижалась.

– Прости, это я тупая, а ты классная, – прошептала она, обжигая ухо Эбби дыханием. – Эбби, не злись, пожалуйста. Ты – моя лучшая подруга.

* * *

В седьмом классе они впервые побывали на вечеринке, где танцевали медляк и обжимались. Эбби раскачивалась под «Time after Time» в паре с Хантером Приоле; потом они поцеловались с языком. Огромное пузо Хантера Приоле оказалось жестче, чем ожидала Эбби; владелец его сильно потел, пах отрыжкой, а его губы хранили вкус жвачки и колы. До конца вечера Хантер Приоле преследовал Эбби в надежде, что она ему даст, так что та, наконец, спряталась в туалете, а Гретхен отгоняла Хантера.

Потом наступил день, изменивший жизнь Эбби навсегда. Во время обеденного перерыва они с Гретхен относили на место свои подносы, обсуждая, что надо перестать питаться школьным фастфудом, как маленькие детки – пора приносить с собой здоровую пищу и обедать на воздухе, как все. Тут девушки увидели у окна для подносов Гли Уонамейкер – она заламывала руки и пальцы, глядя блестящими, покрасневшими глазами в большой мусорный бак. Оказалось, Гли положила пластинку для зубов на поднос, а потом выбросила в мусор и теперь не знала, в каком она пакете.

– Мне что, рыться в каждом?! – рыдала Гли. – Это уже третья пластинка… Папа меня убьет…

Эбби хотела уйти, но Гретхен твердо решила помочь Гли. Уильям, заведовавший столовой, отвел подруг на задний двор и указал на восемь черных пластиковых пакетов, доверху набитых теплым молоком, недоеденными квадратными пиццами, фруктовыми салатами, растаявшим мороженым, сырыми палочками картошки фри и сгустками кетчупа. Стоял апрель, на солнце остатки еды быстро нагрелись, и Эбби за всю жизнь не слышала худшей вони.

Она не знала, зачем они с Гретхен пошли помогать Гли. У Эбби не было ни пластинок, ни даже брекетов – все остальные их носили, но родители Эбби не хотели тратить деньги на стоматолога или что-либо еще. Эбби приходилось два раза в неделю надевать одну и ту же темно-синюю вельветовую юбку и носить две белые рубашки, которые от частой стирки уже становились прозрачными. Мама Эбби работала сиделкой на дому, и девушка стирала себе сама.

– Я целый день стираю для других, хоть ты делай что-нибудь сама! – говорила ей мама. – Или у тебя рук нет?

Папа Эбби некоторое время работал менеджером в молочном отделе «Фэмили Доллар», но после того, как он случайно пустил на полки партию молока с истекшим сроком годности, его уволили. Тогда мистер Риверз повесил табличку в магазине товаров для хобби «Рэндиз» и стал чинить двигатели самолетиков с дистанционным управлением, но клиенты жаловались, что он все делает очень медленно, и его заставли убрать табличку. Теперь у папы Эбби висела табличка «Починю любую газонокосилку за 20 долларов!» на бензоколонке «Оазис» на Коулмэн-Бульвар. Мистер Риверз теперь почти ни с кем не говорил, а только таскал сломанные газонокосилки во двор дома.

Эбби начинало казаться, будто она больше не выдержит; будто все, что она делает, бессмыссленно; будто ее семья катится по наклонной плоскости, в конце которой – обрыв, и тащит ее за собой; будто каждая контрольная была вопросом жизни и смерти, и, если не сдать любую из них, ее стипендию отберут, а саму Эбби выгонят из Олбемарл, и они с Гретхен больше не увидятся.

Теперь, стоя за столовой перед восемью пакетами, источавшими жуткую вонь, она чувствовала, что вот-вот заплачет. Почему она помогает Гли, у которой папа – биржевой маклер? Почему ей никто не помогает?! Эбби не знала, почему, но в тот миг она изменилась: что-то в ее голове щелкнуло, и она вмиг посмотрела на все иначе.

Не обязательно было оставаться бедной – Эбби могла найти работу. Не обязательно было помогать Гли – но ведь Эбби могла это сделать! У нее был выбор – она сама будет решать, какой быть: можно было вести жизнь, полную безрадостного, нудного, бесконечного труда, или поймать волну и отрываться вовсю. В жизни было и плохое, и хорошее – можно только выбирать, что видеть. Мама Эбби замечала только плохое, но почему Эбби должна делать то же самое?

Стоя на заднем дворе в облаке вони от отбросов, оставленных всей школой, Эбби ощутила, как канал переключился, с ее мозга сняли солнечные очки, и весь мир стал светлее.

– Ужин в духовке – мама ждет! – сказала она, повернувшись к Гретхен, затем развязала ближайший пакет, вынула кусок недоеденной пиццы и закинула его на крышу, словно фрисби, а потом по локти погрузила руки в океан вонючей, слизкой, несвежей еды. Когда подруги нашли пластинку Гли, все их волосы были в нитях расплавленного сыра, а рубашки покрыты остатками фруктового салата, но Эбби и Гретхен смеялись, будто сумасшедшие, бросаясь друг в друга вялыми салатными листьями и швыряясь картошкой фри в стену.

* * *

Восьмой класс оказался годом, когда по телевизору «блистали» Макс Хедрум и Спадз Маккензи, папа Эбби принялся часами смотреть детские мультики субботним утром и спать на койке в своем сарае во дворе, а сама Эбби уговорила Гретхен сбежать из дома и поехать на велосипедах на Салливанс-Айленд по мосту Бен-Сойер: мимо Земли пролетала комета Галлея, и все посреди ночи вышли на пляж, чтобы посмотреть. Эбби и Гретхен нашли свободное местечко, легли на спину посреди холодного песка и стали смотреть на миллионы звезд.

– Скажи, я правильно понимаю: по космосу плывет комок грязного снега в форме арахиса, и от этого все сходят с ума? – раздался в темноте голос Гретхен. Она не видела в науке ничего особенно романтичного.

– Комета появляется только раз в семьдесят пять лет, – возразила Эбби, напрягая глаза и пытаясь понять, действительно ли крошечный огонек на небе двигается, или ей только кажется. – Может, мы больше ее не увидим…

– Отлично. Потому что я умираю от холода, а в трусы мне забился песок.

– Как ты думаешь, – спросила Эбби, – мы останемся подругами до тех пор, когда она появится снова?

– Мы, наверно, уже умрем.

Посчитав в уме, Эбби поняла, что им будет по восемьдесят восемь лет, но сказала:

– В будущем все будут дольше жить – может, и не умрем.

– Зато мы не будем знать, как переводить часы на видеомагнитофонах, состаримся, станем ворчать на молодежь и, как мои родители, голосовать за республиканцев, – заявила Гретхен. Они с Эбби совсем недавно брали в прокате «Клуб «Завтрак», и теперь взросление казалось им хуже всего на свете.

– Мы не станем, как они, – сказала Эбби. – Не обязательно становиться скучными.

– Ты убьешь меня, если я перестану быть счастливой? – попросила Гретхен.

– А то.

– Нет, серьезно. Я только из-за тебя до сих пор не сошла с ума.

Короткая тишина, затем Эбби переспросила:

– А кто сказал, что ты не сошла с ума?

Гретхен ее стукнула, потом сказала:

– Пообещай, что всегда будешь со мной дружить.

– ПДНН, – ответила Эбби. У них это означало «Я тебя люблю» – «По-Дружески, Но Нежно».

Они лежали на ледяном песке, чувствуя, как под ними вращается земля, и дрожали от ветра, что дул с воды, а за пять миллионов километров от их планеты, в холодном, темном, далеком космосе, проплывал ледяной шар.

Загрузка...