Изгнанник (L'Exilé)

Глава XI Гнев Гийома

В первый день нового года Гийом и его сыновья приехали к будущей матери, чтобы поцеловать ее и вручить подарки. Как и в Шантелу, в «Тринадцати ветрах» много занимались предстоящим рождением, Клеманс Белек и Лизетта пряли и вязали. Делали они это по вечерам, иногда довольно поздно, когда Китти уже уходила на ночь к своей хозяйке. Не то чтобы женщины ей не доверяли. Как и другие слуги в доме, они жалели несчастную камеристку, которой приходилось дни и ночи напролет терпеть капризы и смены настроения Лорны.

Китти же испытывала к ней одновременно и прежнюю привязанность, и жалость. Она изо всех сил старалась угодить молодой женщине, которую мучили навязчивые идеи: найти «ее» ребенка, заставить Гийома на ней жениться и, наконец, отомстить ему за то отвращение, которое он к ней испытывал. Ее красота ничуть не пострадала от пережитых мук. Она стала, пожалуй, не такой сияющей, но Лорна прилагала все усилия, чтобы вернуть прежний блеск. Она часами занималась своим туалетом, а потом оценивала полученный результат, глядя в умоляющие глаза молодого Брента… О своей мести мисс Тримейн не говорила. Несложно было догадаться, что она по-прежнему намеревалась стать абсолютной хозяйкой «Тринадцати ветров». Ее непомерная гордыня и без того никогда не смирилась бы с поражением, но теперь к ней присоединилось маниакальное упрямство. Гийом должен был вбить себе в голову, что отныне и до конца своих дней ему предстоит считаться с женщиной, готовой на все, чтобы поработить его.

В такой ситуации было разумнее держать Китти в неведении по поводу предстоящего события: из самых лучших побуждений и без всякого злого умысла она могла по неосторожности выдать тайну дома.

Вместе с пожеланиями счастливого нового 1804 года Тремэны принесли дамам охапку белых камелий. Все эти цветы распустились в оранжерее «Тринадцати ветров». Элизабет обрадовалась им, как ребенок.

— Они необычайно красивы этой зимой! — заметила она, зарываясь лицом в цветы, которые казались особенно хрупкими на фоне мощных лакированных листьев. — Надеюсь, сирень также понравилась тетушке Розе?

— Мы не заезжали в Варанвиль, — коротко ответил Гийом. — В этом году наш приезд был бы некстати.

— О! Откуда у вас такие мысли, отец? Тетушке Розе будет очень грустно, если в такой день она не получит свои любимые цветы. Ведь только ради нее сирень заставляют цвести в такое время! Она не заслужила такого наказания… Умоляю вас, вернитесь и отвезите ей цветы. Или поручите это Артуру! Я уверена, что он поторопится это сделать.

— Я бы хотел этого, дочь моя, но это невозможно.

— Ну что вы, в самом деле! Я начинаю думать, что вы сердитесь на тетушку Розу. Неужели это из-за господина де Ламориньера, который поселился в замке? — добавила молодая женщина с насмешливой улыбкой.

— С Ламориньером или без него, но это в любом случае невозможно, — вмешался в разговор Артур, начавший партию в шахматы с госпожой де Шантелу. — Этой ночью сирень погибла от сильного холода. Кто-то открыл дверь того помещения в оранжерее, где сирень оставили для выгонки. И этот «кто-то» в придачу разбил несколько стекол. Дагэ заметил это утром. Цветы уже почернели.

— Но кто мог совершить такое?

— Кто ж знает! — проворчал Гийом, с досадой пожимая плечами. — Возможно, ветер… Но я предпочел бы, чтобы мы больше об этом не говорили!

На самом деле у него были подозрения. Когда они уезжали из дома «Тринадцать ветров» в Шантелу, Лорна как раз вышла прогуляться в компании Брента. Она бросила на них одновременно возмущенный и разочарованный взгляд, увидев в их руках камелии. Мисс Тримейн была убеждена в том, что они направляются в Варанвиль, поэтому и «поработала» накануне в оранжерее. Вне всякого сомнения, она пожалела о том, что не погубила все цветы.

— Тогда отвезите тетушке Розе половину наших цветов! Этот букет слишком велик для госпожи Шантелу и меня. Мы с радостью поделимся им с баронессой.

— Ты когда-нибудь видела, чтобы я забирал то, что принес? И, как мне кажется, ты излишне щедра с тем, что принадлежит не одной тебе! Оставьте себе ваши цветы, дамы, и давайте забудем обо всем этом!

Гийом нагнулся к дочери, чтобы поцеловать ее. При этом он встретился со взглядом госпожи де Шантелу. Графиня быстро отвела глаза, но Гийом успел заметить в них нечто похожее на жалость. А так как старая дама сделала вид, что чрезвычайно поглощена игрой, Тремэн сделал вывод: ей, скорее всего, известно намного больше о намерениях ее племянницы, о которых она предпочитала молчать. И Гийом сразу же почувствовал себя очень несчастным, но при этом поздравил себя с тем, что не поехал в Варанвиль. Ему была отвратительна даже мысль о том, что он мог увидеть иронию во взгляде счастливого соперника.

Его настроение не улучшилось к тому моменту, когда он вернулся домой и передал Сахиба в руки Дагэ. Оно стало даже хуже, когда тот сообщил ему о новостях. Вскоре после их отъезда в Шантелу пришел господин Брент и приказал запрячь кабриолет, чтобы он мог отвезти мисс Тримейн на прогулку.

— Я поначалу спросил у него, есть ли у него на это ваше разрешение. Но он это воспринял очень плохо, сказав, что не понимает, почему ваша племянница должна спрашивать разрешения, чтобы покинуть дом. И добавил, что вы будете очень недовольны, узнав, что я отказал. И тогда… я уступил. Они оба уехали.

— Мне это не слишком нравится, но у вас не было никаких веских оснований для отказа, Дагэ! В конце концов, не так и плохо, что у мисс Тримейн появилось желание подышать воздухом. Они уже вернулись?

— Всего десять минут назад. И вот тогда-то я и подумал, что зря дал им уехать. Если бы вы только видели лицо наставника! Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— А… моя племянница?

— Она? Совсем наоборот: казалось, что она заключила самую выгодную сделку в своей жизни.

— Что ж, — сказал Артур, слышавший весь разговор, — остается только одно, отец. Надо расспросить мистера Брента. А я пойду побеседую с Лорной.

— Пока не нужно этого делать, Артур! Не стоит ее злить. Мы уже знаем, чем это может закончиться. Лучше я поговорю с твоим наставником.

Гийому не пришлось далеко идти. Как только он вошел в вестибюль, Потантен сказал ему, что молодой человек хочет с ним поговорить, что он ждет его в маленькой гостиной и что он очень расстроен.

Гийом сразу же в этом убедился. Мистер Брент сидел на табурете, упершись локтями в колени. Он, казалось, был воплощением горя. Мистер Брент явно нервничал: наставник вздрогнул, когда под ногой хозяина дома заскрипел паркет. Молодой человек сразу же вскочил и вытянулся перед ним, как преступник перед судьей.

— Что происходит? — задал ему вопрос Гийом. — Вы… как будто плакали.

— Да, я плакал, господин Тремэн, но это из-за того, что я потерял себя. Вы знаете, куда мы только что ездили?

— Я как раз собирался вас об этом спросить.

— Мы были в жандармерии! Да… Именно туда Лорна заставила меня ее отвезти. Когда мы уехали, я не знал, куда мы направляемся. Она просто сказала: «Сен-Ва», хотела взглянуть на порт. А как только мы приехали в город, мне пришлось повиноваться.

— И что ей там понадобилось? — тихо спросил Гийом, который уже начинал обо всем догадываться.

— Заявить на вас, разумеется! Она вас обвиняет, вас и доктора Анбрюна, в том, что вы украли ее ребенка, которого она родила, находясь в бессознательном состоянии. Я пытался ее вразумить, смягчить ее обвинения. Но чтобы меня выслушали, мне нужно было объявить ее сумасшедшей. А на это я пойти не мог! Она бы никогда мне этого не простила! О, как мне стыдно! Как стыдно! Я всего лишь марионетка в ее руках, и ей об этом известно!

Брент снова рухнул на табурет и отчаянно зарыдал, лепеча извинения, обвиняя себя за то, что предал доверие господина Тремэна. Он был на грани истерики, и Гийом понял, что надо действовать: схватив молодого человека за плечи, он поставил его на ноги и наградил парой увесистых пощечин. Брент сразу же замолчал, и это обрадовало Тремэна. Джереми ошеломленно смотрел на него, в его глазах застыл ужас. Гийом мягко улыбнулся ему.

— Теперь лучше?

— Я… Да, кажется, лучше, но…

— Средство довольно сильное, и я прошу у вас прощения, но это был единственный способ привести вас в чувство. А теперь давайте поговорим серьезно. Что вам сказали жандармы?

Порывшись в кармане, молодой человек достал оттуда листок желтой бумаги и протянул Гийому.

— Не слишком много. Они дали вот это для вас и предупредили, чтобы вы действовали как можно скорее!

Это была повестка с требованием явиться в жандармерию. Тремэн с трудом удержался от гримасы. Он был абсолютно уверен в своей невиновности, но ему вся эта история совсем не нравилась. Жандармерия в Сен-Ва была создана недавно, командовал ею свежеиспеченный командир отделения жандармов капрал Пелуз. Он был из чужаков и совершенно не знал местных жителей. Он приехал из Кана и успел заслужить репутацию несговорчивого человека.

— Ладно! — вздохнул Гийом. — Не стоит заставлять их себя ждать. Я отправлюсь туда прямо сейчас.

— Я поеду с вами, — вызвался молодой человек.

— Вы полагаете, что мисс Лорна скорее простит вас за то, что вы помогаете мне сейчас, чем если бы вы сделали это двумя часами раньше?

— Теперь это не имеет значения. Мне в любом случае необходимо уехать. После того, что я позволил ей сделать, мое присутствие здесь будет невыносимо для всех. Артур меня возненавидит.

— Нет, если я сам объясню ему, что произошло. И вы будете мне намного полезнее, если останетесь. Поэтому со мной вы не поедете! Мисс Лорна не должна узнать о вашем поступке. Вы остаетесь дома. Вы ничего не меняете в ваших привычках, а вечером мы с вами поговорим. Впрочем, я не представляю, куда бы вы могли поехать. Вы англичанин, а сейчас идет война!

Спустя несколько минут Тремэн верхом на Сахибе отправился в Сен-Ва-ла-Уг.

Жандармерия располагалась рядом с мэрией, и над ней вывесили трехцветный флаг из крашеного листового железа, скрипящего на ветру. Гийом привязал коня почти под ним. Уже смеркалось, но посетитель хорошо знал это большое здание, в котором жили несколько семей: семья самого командира отделения и семьи его жандармов. Дверь уже заперли, и Гийому пришлось потянуть за цепочку колокольчика. Тот звякнул, дополнив своим звуком звяканье кастрюль в доме.

Кто-то, вероятно, дернул за веревку, открывающую задвижку, потому что дверь распахнулась. Тремэн увидел просторный коридор. Из-под двери пробивалась полоска света. Он постучал, вошел, не дожидаясь приглашения, и оказался лицом к лицу с человеком в темно-голубой форме, сидевшим за письменным столом. Портрет Первого консула над его головой украшал побеленную известью стену. У перпендикулярной стены стояли вешалки с пятью треуголками и слегка изогнутыми саблями в ножнах.

Капралу Пелузу на вид было лет сорок. Он поднял на вошедшего похожее на сочное яблоко лицо с внушительными усами и густыми бровями цвета спелых каштанов.

— Зачем пожаловали, гражданин?

Революционное обращение неприятно поразило Гийома. Оно вызвало у него слишком много страшных воспоминаний. И здесь, в Котантене, где жители называли его господином Гийомом, просто Гийомом или Тремэном, это сразу произвело на него плохое впечатление. Но он достал из кармана желтый листок бумаги и протянул его капралу со словами:

— Вы передали мне вот это! Меня зовут Гийом Тремэн, и я готов ответить на все ваши вопросы.

— А!

Суровые глаза капрала оглядели посетителя. Не предложив посетителю сесть, Пелуз немного отодвинулся от стола, чтобы иметь возможность слегка покачиваться на стуле.

— Я почти рад вас видеть, гражданин! Я недавно в этих местах, но уже много слышал о вас и вашем доме в Ла-Пернель. Вы здесь что-то вроде сеньора?

— Я не дворянин и ни в коем случае не могу быть сеньором. У других есть бумаги, подтверждающие титул, если их не сожгли, конечно. Я же всего лишь простой буржуа.

— Но богатый… Даже очень богатый, как говорят.

В устах Пелуза это слово прозвучало как оскорбление. Гийом сухо улыбнулся и пожал плечами.

— В Нормандии любят преувеличивать. Когда-то у меня здесь была верфь, мельницы в Валь-де-Сере. Я все это отдал, надеясь на то, что они послужат людям.

— И на что же вы живете?

— Я судовладелец, и у меня есть немного земли. Но, капрал, не ошибся ли я адресом? Я шел в жандармерию, а попал, по-моему, к новому сборщику налогов.

— При допросе подозреваемого я имею право задавать некоторые вопросы. Я не имею чести вас знать, гражданин, поэтому мне нужно было кое о чем спросить.

— Подозреваемого? И в чем же вы меня подозреваете, скажите на милость?

— В похищении ребенка… Возможно, даже в убийстве!

— Что вы говорите?! Вот это да!

Увидев стоящий в углу стул, Тремэн взял его, поставил перед столом капрала и сел. Тот сразу же запротестовал:

— Я не разрешал вам садиться!

— В таком случае прошу меня извинить, но у меня больная нога, а я достаточно долго оставался сегодня на ногах. Так как нам с вами предстоит, судя по всему, довольно долгий разговор, сидя я буду лучше соображать. Я помогу вам сэкономить время: к вам недавно приходила молодая дама, мисс Тримейн. Дело в том, что это моя племянница…

— И она жалуется на вас и ваших домочадцев. Вы сделали ей ребенка и пообещали жениться на ней после его рождения, но воспользовались ее нездоровьем и завладели младенцем. Итак, вопрос: что вы с ним сделали?

— Что я могу сделать с тем, чего не существует? Мисс Тримейн считала себя беременной, но не была таковой. Если вы в этом сомневаетесь, спросите доктора Анбрюна!

— Эта дама уверяет, что он ваш сообщник.

— Так арестуйте его! А потом арестуйте всех тех, кто живет в моем доме! Вам все скажут одно и то же: моя племянница стала жертвой того, что называют мнимой или истерической беременностью.

— Это что еще такое?

— Это когда женщина очень хочет иметь ребенка, а ее нервное состояние оставляет желать лучшего. И в этом случае она начинает верить в свою беременность до такой степени, что появляются все ее признаки, но самой беременности нет. Спросите об этом любого врача в Валони или даже в Шербуре, и вам скажут, что такое порой случается. Вы даже можете спросить у ветеринара! С животными тоже такое бывает. К несчастью, моя племянница с ее слабой нервной системой уверена, что родила младенца.

— Ммм… Странные истории вы мне здесь рассказываете! Трудно поверить!

— Что же еще я могу вам сказать? Вы располагаете ее и моим мнениями, а так как вы не знаете ни ее, ни меня…

— Вы сами это сказали. Кстати, кто был тот мужчина, который ее сопровождал? Он всячески пытался заставить ее замолчать…

— Вы могли сами спросить его имя. Его зовут Джереми Брент, он наставник моих сыновей. Молодой человек всем сердцем предан моей племяннице, но ее обращение в жандармерию совсем не радует молодого человека. Он даже хотел еще раз приехать сюда вместе со мной.

— Опять-таки это вы так говорите. Но ведь он англичанин, верно? И, говоря о вашей племяннице, вы называете тоже ее мисс?

— Да, она тоже англичанка. Они оба были у меня, когда началась война. Они не имели возможности вернуться…

Капрал Пелуз неожиданно встал. От гнева его маленькие глазки стали совсем ледяными.

— Довольно! Если у вас там в «Тринадцати ветрах» я бы нашел гнездо заговорщиков, это меня не сильно бы удивило!

— Где же ваша логика, капрал? Если бы мы были заговорщиками, мы бы не стали доносить друг на друга!

— Бросьте! Можно ненавидеть друг друга, хотя я никак не могу взять в толк, как можно желать зла такой красивой даме! В любом случае я достаточно услышал для этого вечера. Но так как я собираюсь завтра отправиться и допросить всю вашу компанию, вы останетесь здесь, под надежной охраной!

Тремэн вскочил так стремительно, что его стул закачался.

— Под надежной охраной? Иными словами, вы меня арестуете? Но у вас нет на это права!

— Когда речь идет о преступлении, у меня есть все права, но пока вы не арестованы. Я пока вас ни в чем не обвиняю.

— Не вижу разницы.

— Все просто: я не хочу, чтобы вы вернулись домой и сговорились со всеми остальными. Поэтому вы проведете ночь здесь, чтобы не помешать моему расследованию. Я должен сам во всем разобраться… И я не советую вам сопротивляться! Вы только усугубите ваше положение. Потом, когда я все узнаю, я приму решение.

— Я не намерен сопротивляться. Но вам все-таки следовало бы проявить больше осторожности и узнать мнение вашего начальства. Меня очень хорошо знают в этих местах.

— Я знаю об этом, но это не значит, что вам не в чем себя упрекнуть.

Капрал потряс колокольчик. Практически тут же появились два жандарма, и Гийом, несмотря на его протесты, вскоре оказался в маленькой комнатке с голыми стенами и единственным узеньким зарешеченным окошком. В ней была лишь перегородка, за которой обычно запирали тех, кто воровал кур, или же других мерзавцев.

Гийом провел в ней несколько самых трудных часов своей жизни. На смену ошеломлению от того, что с ним обошлись настолько бесцеремонно и с таким презрением к правам человека, пришла бурлящая ярость, от которой у него сразу пропало желание спать. И гнев не оставлял его до глубокой ночи. К нему постепенно примешивалось смутное чувство тревоги: упрямство почти безумной женщины в сочетании со скудоумием функционера, желающего выслужиться, могут поставить под угрозу все то, что он создавал всю жизнь, и, возможно, даже привести к его смерти. В какое-то мгновение в тягостной тишине камеры Гийом впал в отчаяние, поверил, что удача отвернулась от него, что теплый и прочный мир вокруг него рухнул. «Должно быть, я старею, — подумал он. — Если я не смогу больше никому верить и перестану доверять самому себе, это значит, что моя броня уже не такая прочная и я стал уязвимым».

Но хуже всего была, пожалуй, ненависть, горькая, отвратительная, отравляющая ему душу, по отношению к женщине, виновной в его падении. Она прилепилась, словно раковая опухоль, к внутренностям его дома, с невиданной настойчивостью продолжая разрушать все вокруг и удовлетворяя свою потребность в мести. Если он выйдет отсюда, пусть Лорна более не ждет от него подарков: он вырвет ее из дома «Тринадцать ветров». Даже силой, если потребуется! Больше никакой жалости, никаких отсрочек! У нее будет кров, будут средства для жизни, но впредь ноги мисс Лорны Тримейн не будет в его поместье. Даже если дело кончится огромным скандалом!

Тремэн предавался этим размышлениям, когда перед жандармерией вдруг послышался шум, напоминающий морской прилив. До него смутно доносились голоса, а потом раздался грохот отпираемых замков и отодвигаемых засовов. Дверь неожиданно распахнулась. На пороге появился растерянный жандарм:

— Выходите быстрее! Иначе они все тут разнесут.

И в самом деле, в той комнате, где накануне с ним беседовал капрал Пелуз, командиру отделения жандармов приходилось справляться с небольшой взволнованной толпой. В передних рядах Гийом увидел Анн-Мари Леусуа, Пьера Анбрюна, Артура, Адама, Потантена и Дагэ. За ними стояли только друзья: семьи Кантен и Калас, нотариус Лебарон, еще несколько знакомых и кюре Жан Бидо. Все говорили одновременно, не позволяя несчастному капралу вставить ни слова.

Произошло следующее: возвращаясь домой после рыбалки, Андре Калас увидел, как один из жандармов отвязывает от кольца, вбитого возле входа в жандармерию, коня и собирается вести его в конюшню. Рыбак мгновенно узнал Сахиба, чья черная масть была отлично известна в этих краях. Разумеется, он задал несколько вопросов, на которые жандарм ответил так, что у Каласа волосы встали дыбом от возмущения. Оказывается, командир отделения жандармов только что арестовал Гийома Тремэна.

Как и их капрал, все жандармы были приезжими, поэтому Калас не стал с ним разговаривать. Он бегом вернулся домой, предупредил отца, а тот сообщил о случившемся всем остальным. Общая мысль была такова: «Если позволить этим чужакам сажать людей под замок, когда им вздумается, мы все окажемся заложниками их капризов. Они к тому же не отличаются большим умом…» Поэтому решили первым делом обратиться к мадемуазель Леусуа, по общему признанию, самой умной женщине в этих местах. Тем более ее с Тремэнами связывали особые отношения.

Когда они подошли к жандармерии, то там встретили кавалерийский отряд из «Тринадцати ветров». Встревоженные отсутствием отца, Артур и Адам с легкостью добились правды от своего наставника, рассказали обо всем Потантену, который решил, что необходимо ехать за Гийомом. К ним присоединились Дагэ и Джереми Брент. Все сошлись в одном: нужно идти вызволять Гийома оттуда, куда его отправило «разоблачение» англичанки. Чтобы придать «делегации» еще больший вес, Потантен решил привести аббата Бидо, святого человека, который мог бы выступить в защиту нравственности Гийома. Правда, кюре не был в курсе того, что происходит в доме «Тринадцать ветров». Но ему очень нравился Гийом, чью храбрость и прямоту он успел оценить, хотя христианином тот был отнюдь не прилежным.

Пелуза подняли с постели протестующими криками, но он все же попытался защитить свою точку зрения.

— Но эта дама пришла с жалобой. Она требует своего ребенка, и пока она его не найдет…

— Гийом останется под замком? — воскликнул Луи Кантен. — Э, так он вообще не выйдет на волю!

— Тем более что ребенка никто никогда и нигде не найдет, — добавил Потантен.

— Потому что он никогда не существовал! — устало объяснил Пьер Анбрюн. — Разве только в воображении мисс Тримейн. А у нее больное воображение, потому что ум этой женщины поврежден. Она хочет любой ценой стать хозяйкой «Тринадцати ветров».

— Вот только у нее это никак не получается, — вступила в разговор мадемуазель Анн-Мари, — и она действует любыми способами. Поверьте мне, капрал, не позволяйте ей втянуть вас в дурно пахнущую историю. Вы ничего не выиграете, кроме неприятностей. Гийом Тремэн в достаточно хороших отношениях с Первым консулом. Многие его корабли воюют против англичан. И на вашем месте я бы с большим подозрением отнеслась к словам полубезумной женщины, которую в «Тринадцати ветрах» держат из жалости, но ведь она подданная вражеского королевства… Ах да! Я чуть не забыла. Я принесла немного успокоительного сиропа для вашей жены. Все эти люди, заполнившие жандармерию в столь поздний час, должно быть, ее потревожили. А в ее положении…

Госпожа Пелуз действительно ожидала ребенка, и она уже приглашала старую повитуху, чтобы та посмотрела, как развивается беременность. Речь мадемуазель Анн-Мари заставила командира отделения жандармов задуматься. При упоминании о Бонапарте он изменился в лице. Забота о будущей матери давала Пелузу возможность выйти из этой ситуации без особого ущерба для своей репутации в глазах сограждан. Пожалуй, он бы стал даже чуть популярнее в этом городке, где на него смотрели с подозрением. У капрала было достаточно здравого смысла, чтобы понимать, где его выгода. Кроме того, он уважал мадемуазель Леусуа. А так как все уверяли, что молодая дама не в своем уме, Гийома сразу же освободили под радостные крики присутствующих. Тремэн даже услышал некое подобие извинений, которые принял, без злобы протянув руку своему недавнему мучителю.

Инцидент был исчерпан. Гийом тепло поблагодарил своих отважных спасителей, но в нем по-прежнему кипела злоба. Она нашла выход, когда он приехал в свой дом, где всю ночь никто не сомкнул глаз. Гийом не кричал, а действовал с холодной решимостью, которая не оставляла места для дискуссий. Он сообщил всем, что намерен попросить Лорну уехать из его дома немедленно…

Фраза прозвучала при общем молчании, но оно выражало одобрение его намерений. Артур лишь пожал плечами, пробормотав:

— Вы были слишком терпеливы, отец! Я никогда бы не поверил, что Лорна способна на это!

Один только Пьер Анбрюн, отлично знавший своего друга, чувствовал, сколько в нем накопилось гнева. Врач боялся, как бы Гийом не дал волю рукам, поэтому осмелился сказать:

— Ты не боишься доводить ее до крайности? Ты ведь уже знаешь, до чего она может дойти…

— Я не представляю, что она может сделать хуже того, что уже сделала! Без вашей помощи я рисковал гнить в тюрьме, пока жандармы разоряли бы мой дом и мой сад в поисках младенца. А Пелуз тем временем успел бы передать жалобу Лорны судье, консульскому прокурору и бог знает кому еще! Я не могу больше выносить ее присутствия в этих стенах. Ведь ум моей племянницы занят лишь тем, чтобы придумать для меня новую ловушку…

— Если хочешь, я могу перевезти ее к себе.

— Старина! Она ненавидит тебя почти с такой же силой, как и меня! Лорна способна отравить тебя одной из твоих же микстур. Но за предложение спасибо. Не тревожься! Я сделаю так, чтобы мисс Тримейн удалилась на достаточное расстояние, и мы, наконец, смогли жить спокойно. Поверь, я даже рад тому, что у меня появились основания удалить ее из дома. Я слишком боюсь, что она узнает правду об Элизабет.

— Возможно, ты и прав. Но будь осторожен!

Лорна находилась в своей комнате. Спрятавшись за портьерами, она не пропустила возвращения Гийома. Отлично понимая, что он предъявит ей счет, молодая женщина ждала его, притаившись, готовая пустить в ход все имеющиеся в ее распоряжении средства. Она уже и сама не понимала, ненавидит она его или желает.

Когда высокая грозная фигура Тремэна появилась в темном проеме двери, Лорна уже сидела у туалетного столика и излишне внимательно изучала свои ногти.

— Я полагаю, — раздался суровый голос Гийома, — что вы вышли за рамки допустимого.

— Они вас отпустили?

— Как видите! Надеюсь, вы не думали, что вашего заявления будет достаточно для того, чтобы меня связали по рукам и ногам и отдали во власть правосудия, у которого и без того достаточно дел. Зачем ему заниматься невиновными?

— Но я на это надеялась! И вы виновны: вы взяли моего сына, чтобы удалить его из дома и…

— Хватит! Я не желаю больше слушать эту душераздирающую и столь удобную для вас сказку! Вы никогда не были беременны и в глубине души сами знали об этом. Именно поэтому вы не хотели обращаться к врачу. Но на этот раз вы слишком далеко зашли. Отныне я не желаю вас видеть. До наступления вечера вы покинете мой дом, чтобы никогда более сюда не возвращаться.

Мисс Тримейн мгновенно вспыхнула.

— Вы намерены вышвырнуть меня вон, словно нечистую на руку служанку? И думаете, что я позволю вам это сделать?

— Я не вижу для вас возможности сопротивляться. Китти уже получила приказ собрать ваш багаж. Она укладывает вещи в гардеробной рядом с вашей бывшей спальней.

— И куда мне идти, по-вашему? В гостиницу, где я просто умру с голода? Или вы намерены выгнать меня в чистое поле в разгар зимы?

— После того, что вы сделали, лучшего вы не заслуживаете. В течение целого года вы методично занимались тем, что разрушали мою семью. Частично вам это удалось, но этого для вас оказалось недостаточно. Вы завершили ваши труды тем, что заявили на меня жандармам, как на обычного разбойника с большой дороги. И сделали это с единственной целью — удалить меня отсюда, возможно, навсегда, чтобы царствовать здесь одной. Это было страшной ошибкой. Против вас поднялись бы все обитатели «Тринадцати ветров» во главе с Артуром, у которого есть все, чтобы в будущем стать хозяином поместья, и который не может простить вам совершенное зло.

— Зло? Вы же сами помогли мне его совершить, не так ли? И у вас слишком короткая память. Когда я приехала сюда, я вам нравилась. Возможно, вы даже меня по-настоящему любили.

— Нет, никогда! Я всегда относился к вам с подозрением, но признаю, что был недостаточно осторожным. Вы мне нравились, это правда. Вы слишком красивы, чтобы взгляд мужчины не задержался на вас хотя бы на минуту.

— Вы не просто смотрели на меня. Нет ни единого дюйма на моем теле, которого бы вы не коснулись, который бы не ласкали ваши руки… Вспомните нашу ночь в Овеньере! Обжигающие мгновения, пережитые в ваших объятиях, невозможно забыть. Я, со своей стороны, все время переживаю их заново, и я уверена, что и вы вспоминаете об этом. Мы были отмечены одним и тем же каленым железом, Гийом. Зачем же отрицать очевидное?

— Я повторял сотню раз: я потерял голову. Той проклятой ночью что-то воспламенило мою кровь. Я как будто выпил любовное зелье и на несколько часов потерял из-за вас голову, но…

— Вот видите! — торжествующе воскликнула Лорна.

— Но стоило мне удалиться от вас меньше, чем на лье, как я почувствовал жгучий стыд. С вами я предал любовь, которую испытывал к Милашке-Мари, вашей матери. И мне предстояло выдержать взгляды ее сына и других моих детей. О, да, я горько пожалел об этом моменте безумия. А вы сделали все, чтобы сожаления превратились в невыносимые угрызения совести! Поверьте мне! Нам пора, давно пора расстаться. Вы понимаете, что партия проиграна, что я на вас никогда не женюсь. Постараемся разойтись миром!

— Я так и думала. Вам мешает ваша буржуазная совесть. Но я знаю, что, если бы я стала вашей женой, я смогла бы пробудить в вас страсть, перед которой вы пасуете. Потому что я люблю вас так, как никто никогда вас не любил. Даже моя мать, эта дурочка! Она могла быть вашей всю ее жизнь, а она выбрала этого блеклого сэра Кристофера, который…

Фраза закончилась возгласом боли. Не в силах более сдерживаться, Гийом, услышав оскорбления в адрес той, которую он так любил, отвесил Лорне звонкую пощечину.

— Я запрещаю вам говорить о Милашке-Мари, вы слышите?

От гнева слезы, наполнявшие глаза молодой женщины, мгновенно высохли. Она выпрямилась, словно гадюка, и повернулась лицом к Гийому:

— Бейте, если вам так нравится, но вам не удастся уйти от правды, хотя вы отбиваетесь от нее долгие месяцы!

— И что же это за правда?

— Откройте глаза и вы увидите! Правда в том, что с первого взгляда, которым мы обменялись, мы были предназначены друг другу, и мы не смогли с этим справиться. Правда в том, что я навсегда ваша, что вам достаточно раскрыть объятия, чтобы в этом убедиться, и что я… не хочу вас потерять!

Лорна порывисто бросилась к нему, обвила руками шею Гийома, обволакивая ароматом духов, который он и в самом деле помнил, и так крепко прижалась к нему, что он почувствовал каждую частичку ее тела. Пожалуй, Лорна никогда еще не была столь красивой, как в эту минуту, когда она жаждала победить, завладеть вопреки всему и всем этим мужчиной, годившимся ей в отцы, но которого она желала сильнее всего на свете. И Гийом на несколько мгновений почувствовал, как разум отказывает ему, но вдруг вместо лица племянницы, предлагавшей ему себя, он увидел другое лицо, очаровательное и нежное, на котором ласково улыбались глаза цвета моря… Роза! Роза, которая, возможно, отвернется от него навсегда, но которую он ни за что на свете не хотел разочаровать до отвращения.

Без малейшей нежности он оторвал от себя Лорну и почти швырнул ее на кровать. Той пришлось даже ухватиться за столбик, чтобы не упасть.

— Вы не можете меня потерять, потому что я никогда вам не принадлежал. Что же до вашей любви ко мне, то я вам не верю. Я вам нужен лишь потому, что не поддаюсь вам, а вы к этому не привыкли. Ваше воображение сделало все остальное. Поэтому прекращайте портить свою жизнь и мою тоже! Вам двадцать восемь лет, вы все еще очень красивы, будущее принадлежит вам. Нас же, обитателей дома «Тринадцать ветров», вы очень быстро забудете, как только уедете отсюда.

— Это невозможно! Даже если вы не верите в мою любовь, есть еще Артур. Как я могу забыть моего младшего брата?

— Нет, не можете, это так. Но знайте, что он — еще одна причина, по которой вы должны уехать, если хотите, чтобы он питал к вам прежнюю любовь. Вы его очень разочаровали. Позже, когда он станет мужчиной… когда пройдет время, он, возможно, снова будет питать к вам прежнюю нежность. Постарайтесь обрести ее, она того стоит, поверьте мне!

— Что вы мне сказки рассказываете? Артуру на меня наплевать. Он любит Элизабет… Пожалуй, даже слишком! Из-за нее он отвернулся от меня, хотя должен был бы стать моим союзником. Артур мне ни к чему! Наша бабушка Вергор была права: он просто ублюдок..

— Как будто эта старая бессердечная карга могла оценить такого чудесного мальчика! — Гийом пожал плечами. — Все, хватит! Нам пора расстаться и подготовить все к вашему отъезду. Что бы вы ни говорили, это не изменит моего решения.

— Даже если я попрошу у вас прощения? Если я поклянусь, что впредь никогда не попытаюсь навредить вам?

— Нет, потому что я не могу доверять вам. Будьте благоразумны, Лорна, и давайте постараемся покончить с этим!

— И куда, по-вашему, мне ехать? — утомленно спросила она. — Как мне жить в нищете, одной и без защиты во вражеской стране?

Гийом сдержал улыбку: мисс Тримейн явно вошла в новый образ. Определенно, это был образ жертвы.

— Не стоит слишком уж плохо думать обо мне. Я никогда не собирался выбрасывать вас из дома с вашими чемоданами, чтобы пешком отправились куда глаза глядят. Я не хочу, чтобы у Артура когда-нибудь появились основания упрекнуть меня в жестокости. Вы остаетесь моей племянницей, поэтому я обеспечу вам комфортное существование до тех пор, пока вы не сможете вернуться в Англию. Я отправил Дагэ в Валонь. Оттуда он вернется с почтовой каретой, которая отвезет вас в Париж.

— В Париж? — со смешком, напоминавшим рыдание, переспросила Лорна. — Вы обещали отвезти меня туда… в качестве свадебного путешествия!

— Ничего подобного я вам не обещал. В очередной раз мы с вами не поняли друг друга. Мне пришла в голову эта мысль, потому что господин де Талейран так жаждал снова вас увидеть. Он министр иностранных дел, и у него до сих пор сохранились кое-какие отношения с Англией. Он может помочь вам вернуться домой.

Лорна резко повернулась к Гийому. Он увидел, что она покраснела от нового приступа гнева.

— Так вот что вы замышляли, когда считали, что я беременна? О, как это недостойно! И вы пообещали на мне жениться? А на самом деле вы всегда мечтали от меня избавиться!

Гийом мысленно обозвал себя идиотом. То, что сорвалось у него с языка, явно выставляло его в невыгодном свете. Поэтому теперь следовало говорить искренне:

— Я никогда этого от вас не скрывал, пусть вам и неприятно это слышать. Это правда: я надеялся, вернув вас в привычный для вас мир, к людям, которые готовы вами восхищаться, подтолкнуть вас к тому, чтобы вы изменили ваше решение. Ведь я всегда знал, что наш брак стал бы настоящей катастрофой. Я бы едва терпел вас. И разве надолго меня бы хватило?

— Вы ошибаетесь. Ребенок соединил бы нас, и я чувствую себя достаточно сильной, чтобы завоевать ваше сердце.

— Если бы оно было свободным, может быть, — ответил Гийом с тонкой улыбкой, — но это не так!

— Вы хотите сказать, что влюблены в эту Розу де Варанвиль, в эту крестьянку? Она мне не соперница.

— Какая неразумная гордыня! Вы недостойны даже того, чтобы поднять платок, который она уронила! Ее очарование бесконечно, и потом, она добрая и чистая. Вы такой не будете никогда. Все, с меня довольно. Вы отправляетесь в Париж. Кроме денег, я дам вам письмо к моему другу, банкиру Лекульте дю Моле. Он присмотрит за вами, найдет жилье, соответствующее вашим вкусам, и обеспечит вашу жизнь…

— Я знаю, кто он, мы с ним уже встречались. Но вы напрасно упомянули о моих вкусах. Я способна вас разорить!

— Лекульте не дурак. Он сумеет вас остановить. Впрочем, письмо, которое я отправлю по почте, предупредит его о вашем приезде и о том, что я намерен предпринять до того момента, как вы вернетесь в Англию.

— А если я не хочу ехать в Париж? Почему бы мне, в конце концов, не отправиться в Овеньер? Я там буду почти что у себя дома!

— Нет, это слишком близко! И потом, этот дом принадлежит Артуру, и он не собирается вам его уступать… Полагаю, мы все сказали друг другу. Я пойду и приготовлю все, что вы возьмете с собой. Я уступаю место Китти!

— Еще минуту, прошу вас! Вы отправляете меня одну, с Китти?

— Вы приехали одна, как мне кажется?

— Это так, только… сейчас я чувствую себя не так хорошо, как тогда. Поездка в сопровождении мужчины меня бы успокоила. Не мог бы Джереми Брент меня сопровождать? Он всегда был таким… внимательным ко мне! И потом я давно его знаю. Если Артур отказывается уступить мне дом, возможно, он не будет столь бескомпромиссным по поводу своего наставника?

Лорна вернулась к туалетному столику, села и вдруг показалась Гийому слабой и уязвимой. Она нежно перебирала драгоценные предметы из своего несессера, словно, осознавая свое поражение, пыталась набраться сил от знакомых безделушек. Тремэн задумчиво смотрел на нее какое-то время, потом пожал плечами и со вздохом сказал:

— Если Брент согласится, я не против! Я пришлю его к вам.

— Благодарю.

Вернувшись в библиотеку, Гийом пребывал в некотором недоумении. Да, битва была жаркой, но не настолько, как он опасался. Он ожидал от Лорны больше агрессии, возможно, даже одного из тех приступов ярости, которых все уже боялись, и был готов усмирить ее, пусть даже силой. Но он оставил Лорну спокойной, внешне смирившейся, и такое поведение сбивало Тремэна с толку. На мгновение он задумался о том, не скрывается ли за этим какая-то стратегия, но это показалось ему маловероятным. Почему бы ему не поверить в то, что мисс Тримейн, как и он сам, просто устала от безуспешной борьбы? Как приятно, наконец, сложить оружие!

Гийом не ошибся в своих предположениях: Джереми Брент действительно согласился сопровождать молодую женщину до Парижа. Для несчастного молодого человека, разрывающегося между безответной и безнадежной любовью и верностью человеку, который полностью доверял ему, последние часы были особенно тяжелыми. То, что Лорна простила ему его предательство и даже потребовала его присутствия на время путешествия, сняло у него с души огромную тяжесть. И он откровенно в этом признался:

— Благодарю вас за разрешение сопровождать мисс Лорну! Что бы она ни совершила, она слишком давно часть моей вселенной, и мне невыносима мысль о вечной разлуке с нею. А так расставание будет менее мучительным, я буду уверен в ее судьбе и со спокойной душой вернусь сюда, чтобы занять мое место подле мальчиков.

— Вы уверены, что вам хватит храбрости для этого? Позвольте мне сказать вам, мистер Брент: если вы решитесь остаться рядом с моей племянницей, скажем, до ее отъезда в Англию, я не буду на вас в обиде. Да и мальчики тоже. Впрочем, я, возможно, все-таки смирюсь с тем, что их нужно отправить в колледж. Хотя бы Адама, потому что Артуру, как я думаю, учеба придется не по душе. В любом случае помните, что когда бы вы ни решили вернуться, здесь вас всегда будут ждать ваша комната и ваше место за столом. Я всегда найду для вас занятие, — с улыбкой добавил Гийом, протягивая ему руку.

Когда настал час прощания, только Гийом с сыновьями, Валантен и молодой лакей, недавно нанятый на работу, — эти двое несли легкий багаж — вышли проводить отъезжающих до тяжело груженной почтовой кареты. Потантен, госпожа Белек и Лизетта укрылись в кухне и решили там дожидаться отъезда, в вероятность которого уже никто не верил. Обе женщины молились, в тишине перебирая четки. Что касается Потантена, то он сидел у камина, задумчиво помешивал угли и прислушивался к шуму во дворе. Он боялся, что в любую минуту могут раздаться крики или еще что-нибудь, из-за чего нежеланную гостью придется снова оставить в доме.

— Пока она не уедет, я не поверю! — время от времени бормотал Потантен.

Но ничего непредвиденного не происходило. У крыльца Лорна, которая не осмелилась обнять Артура, взяла его за руку и внимательно посмотрела в его мрачные глаза.

— Ты меня больше не любишь, не так ли?

— Станьте опять такой, какой вы были, и я полюблю вас снова! С вашей стороны было ошибкой приезжать сюда, где для вас нет места. Но я искренне желаю вам счастья, потому что вы, наконец, это поняли.

— Посмотрим, что принесет нам будущее!

Гийом и Адам церемонно поклонились ей, и молодая женщина села в глубине кареты рядом с Китти, а Джереми Брент устроился впереди.

— Все сели? — крикнул кучер. — Тогда вперед!

Он отпустил тормоз, щелкнул кнутом. И карета, вздрогнув, тронулась с места под скрежет рессор и перезвон упряжи. Потантен, услышавший эти звуки, поспешил выйти из дома.

— Наконец-то! Она уезжает! Хвала Господу!

В ту секунду налетел сильный порыв ветра, от которого затрещали сухие ветки. Он как будто прогонял карету, словно сама природа стремилась изгнать из поместья ту, которая пришлась не ко двору. У ворот конюшни, скрестив руки на груди, стоял Дагэ в окружении своих работников. Они тоже наблюдали за отъездом. Никто из них не сделал ни шагу, чтобы помочь грузить багаж. Для этих простых и грубых людей заявление Лорны в жандармерию было самым страшным преступлением, которое может совершить человек. Они бы поняли выстрел в лицо или даже атаку с ножом в руке, но донос наводил на них ужас.

Когда почтовая карета скрылась за поворотом, Гийом и его сыновья вернулись в дом. Отец положил руку на плечо каждому из сыновей, счастливый от того, что они рядом, что их объединяют очень крепкие узы, чего он не чувствовал последние месяцы. Атмосфера в доме мгновенно изменилась к лучшему.

— Отец! — вдруг обратился к нему Артур. — Как вы думаете, сможет ли Элизабет теперь вернуться сюда жить?

— Препятствий больше нет, но решать будет она. Завтра мы ее навестим и сообщим хорошую новость.

Тем временем Клеманс в кухне убрала четки в карман своего фартука и собралась приготовить горячий сидр.

— После такой ночи и такого дня нам всем это необходимо. Потантен, ступайте же и скажите господину Гийому и мальчикам, что они доставят нам удовольствие, если зайдут чокнуться с нами!

Когда кухарка подходила к огню, от которого отошел старый мажордом, длинный язык пламени, такой белый, что он казался ярче остальных, поднялся от поленьев и торжествующе устремился вверх, словно флаг. Пламя горело не меньше минуты, ясное, радостное, а потом тихо опустилось, издав подобие вздоха.

Госпожа Белек перекрестилась, посмотрела на Потантена, который тоже заметил это явление. Они обменялись улыбками.

— Полагаю, — прошептал старик, — что теперь наши ночи станут намного спокойнее. Душа, живущая под этой крышей, только что сказала нам, что довольна.

Пока Клеманс расставляла маленькие фаянсовые чашки в цветочек на длинном прочном дубовом столе, Лизетта поторопилась принести свое вязание из бельевой, где она обычно прятала его на дне одной из корзин. Она уселась на низенький стульчик, на котором любила сидеть, когда шила или вышивала.

— Наконец-то! — с радостным вздохом облегчения произнесла она. — Теперь незачем прятаться, чтобы приготовить приданое для нашего маленького принца! Последнее время стало совсем невыносимо. Эта бедняжка Китти, конечно, милая женщина, но я не представляю, что бы она подумала, если бы застала нас за шитьем распашонки или за вязанием крохотных чулочек, как те, что я начала. С ее хозяйкой было бы еще хуже. Она все время что-то высматривала. Два дня я совсем не могла работать.

Ей никто не ответил. В кухню как раз вошли Тремэн и его сыновья, вокруг стола поднялся веселый шум. Госпожа Белек разливала горячий сидр, пахнущий яблоками и корицей. Лизетта, которая его не пила и разговаривала скорее сама с собой, не ждала ни от кого ответа. Она развернула белую ткань, достала оттуда тонюсенькие спицы и белые шелковые нитки, из которых она вязала крохотный чулочек, достойный младенца Иисуса…

Она собиралась продолжить начатую работу, но решила сравнить чулок с уже готовым. Лизетта поискала его, потрясла ткань и ничего не нашла.

— Куда я могла его деть? — бормотала она. — Может быть, он упал на дно корзины? Надо пойти посмотреть.

Но напрасно Лизетта переворачивала корзины, шкафы и ящики, она так и не обнаружила недостающий чулок. Могла ли она предположить, что накануне Лорна, пытаясь найти одну из своих любимых сорочек в отсутствие Китти, пришла сама искать ее в бельевой и по несчастливой случайности нашла именно то, что от нее так ревностно пытались спрятать?

Именно из-за этой странной находки молодая женщина решилась выдать Тремэна властям и не стала слишком сопротивляться, когда ей сообщили, что она должна уехать. Она предвкушала новую тайну, но внутренний голос подсказывал ей, что будет лучше уехать, если она хочет разгадать ее. Уехать хотя бы на время… Поверив, что они избавились от Лорны, обитатели «Тринадцати ветров» потеряют свою осторожность…

В любом случае если они считали, что Лорна вышла из игры, то они жестоко ошиблись.

Глава XII Тревожные новости

Путешественник появился в самый разгар зимы, в ночь очистительного огня.

В эту ночь по всей Нормандии люди проходили по подворьям, большим и маленьким, вооружившись факелами. Они обегали вокруг яблонь и других плодовых деревьев, подносили пламя к стволам, распевая нечто вроде крестьянского гимна, содержание которого зависело от местности. Такова была давняя традиция, чтобы с помощью этого магического заклинания изгнать из сада всех вредителей. После чего все соломенные факелы складывали в один общий веселый костер.

В «Тринадцати ветрах» никому и в голову бы не пришло пренебречь церемонией, которая всегда доставляла столько радости. Потрясая своими факелами, Тремэны пробегали по своему немалому поместью вместе со слугами-мужчинами и распевали:

Все это исполнялось с потрясающим местным акцентом, и никто не нарушал традиции, которая требовала обязательно попытаться в шутку погасить факел о спину соседа… После чего все вместе выпивали за будущий урожай, спасенный таким образом от вредителей.

В этот год они участвовали в празднике с еще большим энтузиазмом, чем обычно, несмотря на воспоминания о пожаре, который ровно год назад уничтожил конюшни и повредил дом. Но все в «Тринадцати ветрах» испытывали удивительное чувство облегчения, потому что избавили дом от самого опасного вредителя, который разъедает душу… Потантен по-своему выразил общее ощущение, пробормотав:

— Если бы я был уверен, что это помешает ей вернуться сюда, я бы прошелся этим факелом по стенам дома…

— Ей незачем сюда возвращаться, — ответил Гийом, услышавший его слова.

Потантен промолчал, предпочитая оставлять свои мысли при себе. Прошло уже добрых шесть недель после того, как англичанка оставила дом. Но вот мистер Брент не вернулся, и от него не было никаких известий. И это ничего хорошего не сулило…

После общего костра Гийом привел всех своих в кухню, где Клеманс уже накрыла стол для доблестных охотников на вредителей. Все весело уселись вокруг стола, заставленного блинами и другими лакомствами. Но как только каждый получил чашку или стакан с напитком по своему вкусу, кухарка отвела своего хозяина в сторонку.

— Прошло ровно полчаса после вашего ухода, как приехал какой-то дворянин и сказал, что хочет вас видеть. Он ждет вас в библиотеке, куда я подала ему легкую закуску.

Тремэн нахмурил брови:

— Вы знаете, что я привязан к нашим традициям гостеприимства, Клеманс, но почему вы не остались с гостем? Мне не нравится, когда в мой кабинет пускают невесть кого.

— Он хочет видеть лишь вас, господин Гийом. И потом это не невесть кто. Если я говорю, что он дворянин, так это потому, что он назвал себя. Все в наших местах знают шевалье де Брюслара. Он сам поставил своего коня в конюшню.

— Брюслар? Здесь? Проклятие, Клеманс, вы поступили правильно. Я иду к нему! Ах да, может, следует приготовить для него комнату?

— Уже приготовлена.

Шевалье де Брюслар дремал в одном из кресел, положив ноги на подставку для дров и скрестив руки на животе. Гийом сразу же узнал его черные курчавые волосы, длинный нос и густо заросшее бородой почти до самых глаз лицо. Высокие сапоги были заляпаны грязью, но манжеты и жабо отличались безукоризненной белизной и почти сияли на фоне серого сюртука из хорошего сукна. И, наконец, последний характерный штрих: привычный арсенал из пистолетов и ножей был, как всегда, засунут за широкий кожаный пояс. Рядом с ним на полу стоял поднос, на котором не осталось ни капли съестного. Следовательно, шевалье отдал дань кулинарному искусству Клеманс.

Как только паркет скрипнул под ногой Гийома, Брюслар уже был на ногах, держа по пистолету в каждой руке. Для человека, привыкшего быть все время настороже, это был своего рода условный рефлекс. Но он расхохотался, узнав хозяина «Тринадцати ветров», и мгновенно спрятал оружие.

— Простите меня! Это моя вторая натура. Иначе я бы давно уже был покойником.

— То есть вы хотите сказать, что, окажись на моем месте мой мажордом или лакей, вы бы превратили их в решето?

— Нет, что вы! Я мгновенно понимаю, кто передо мной. Но все-таки должен заметить, что такая реакция не один раз спасла мне жизнь.

— Охотно верю, но садитесь же, прошу вас. Вы явно нуждаетесь в отдыхе.

— Истинная правда. Я высадился на берег в Киневиле после достаточно тяжелого путешествия через Ла-Манш.

— Вы приплыли из Англии?

— Да, я вышел в море на острове Уайт, покинув Лондон в некоторой спешке. И пока я не собираюсь туда возвращаться. Англичане бывают гостеприимны, но это качество сразу же исчезает, как только им покажется, что вы представляете собой угрозу их интересам. Забудем об этом, я обо всем расскажу вам чуть позже. По приезде я попросил о встрече с вами, но я приехал ради вашей дочери… Я хочу сказать, госпожи герцогини…

— Ее здесь нет, она гостит у подруги. Если пожелаете, я провожу вас туда завтра утром.

Брюслар с облегчением вздохнул, но его лицо осталось хмурым.

— Нет, не нужно. В каком-то смысле даже лучше, что ее нет дома, и новость сообщите ей вы, ее отец. Возможно, вам удастся как-то смягчить удар. Я же человек грубый.

— Что за новость? — выдохнул Гийом, встревоженный тем оборотом, который приняла их беседа.

— Худшая для молодой женщины, влюбленной в своего мужа: принц мертв.

— Мертв? — ахнул ошеломленный Гийом. — Но что произошло?

— О, в наше время может случиться все, что угодно! Едва мы прибыли в Англию, Луи Шарля, вместо того чтобы отвезти в Лондон, как я предполагал, переправили на остров Уайт и заперли в замке Кэрисбрук, несмотря на мои протесты. Его убили при попытке к бегству. Да, вот так глупо получилось! Вот это вы и должны сообщить его юной супруге. Мне… не хватит храбрости.

Пока Брюслар произносил последние фразы, Тремэн, оправившийся от шока, внимательно его разглядывал. Тут явно было что-то не так. Особенно обращал на себя внимание тон шевалье! Казалось, что он торопится пересказать выученный урок, чтобы побыстрее покончить с этим неприятным делом. Пытаясь разузнать больше, Гийом саркастически заметил:

— Откуда вдруг такая деликатность? Вы же были против их брака, считали его глупым, неподходящим…

— Неподходящим — нет, глупым — да. Когда хочешь стать королем, не стоит начинать с женитьбы на пастушке.

— К которой, впрочем, вы не испытываете особой симпатии. Тогда почему же вы перекладываете на мои плечи вашу миссию? Завтра же я отвезу вас к моей дочери, и вы сами ей все расскажете. В подробностях, разумеется, потому что она обязательно ими заинтересуется. Как можно больше подробностей!

— Завтра утром меня здесь уже не будет. Я немедленно уезжаю.

— Уже? Но вы нуждаетесь в отдыхе. Для вас приготовили комнату и…

— Отдыхать я буду позже. Еще до рассвета я должен быть в Валони.

— Замечательно! Я вас провожу. Мы заедем в замок, где живет моя дочь, и вы вовремя будете на месте. Это всего лишь небольшой крюк.

— Не стоит, благодарю вас, вы сумеете лучше меня подобрать слова. Я прихожу в ужас от женских слез.

— Я буду рядом и помогу вам, — пообещал Гийом с улыбкой, не сулившей ничего хорошего. И он действительно мгновенно сменил тон: — Хотите, я назову вам истинную причину вашего нежелания увидеть «герцогиню»? Дело в том, что вы боитесь слишком проницательного взгляда моей дочери и особенно ее вопросов.

— Не понимаю, почему я мог бы их опасаться…

— О нет, вы все отлично понимаете! Вы не сказали мне правды. Ваша история — ложь.

— Почему вы так думаете?

— Скажем, я нюхом чувствую фальшь. Итак, говорите правду, и побыстрее! Он действительно мертв?

В душе Брюслара явно шла борьба, потом он все-таки неохотно признался:

— Нет, но было бы лучше, если бы он умер. И прежде всего для вашей дочери.

— Я не понимаю, почему.

— Это очевидно. Ей всего шестнадцать лет, и, овдовев, она могла бы начать жить заново.

— Мне казалось, что вы с уважением относитесь к религии, господин шевалье де Брюслар. Вы считаете пустяком брак, освященный аббатом Николя?

— Да хранит меня Господь от этого! Без вашего согласия его все равно можно считать незаконным. В крайнем случае у Рима будет право расторгнуть его. И это обязательно будет сделано, если принцу действительно удастся вернуть себе трон. Поверьте мне! Для вашей дочери будет лучше считать его умершим. В любом случае это случится довольно скоро.

Шевалье показалось, что он убедил хозяина дома, потому что тот позвонил в колокольчик, после чего на пороге библиотеки появился Валантен.

— Принесите нам кофе и водки. Или мой гость предпочитает вино? — добавил он, вопросительно глядя на Брюслара.

— Нет, кофе — это замечательно, только…

— Нам с вами необходимо поговорить, и мне лично просто необходимо выпить… А теперь садитесь на ваше место и расскажите мне все!

— Чего ради? Эти двое никогда больше не будут жить вместе. Поймите же! Пусть лучше она думает, что он мертв! Так она быстрее его забудет.

— Элизабет не из тех, кто забывает. И потом, у нее есть великолепная причина помнить о своем супруге: в июне месяце она станет матерью.

— Господи! Ничего хуже и придумать было нельзя!

Сидевший в кресле Брюслар как будто съежился. Он действительно выглядел удрученным. И Тремэну даже стало его жаль.

— А вы не преувеличиваете? Почему же это самое худшее?

— О, не для него, нет! Вполне вероятно, принц никогда не узнает, что стал отцом. Но для нее… Поймите же, Тремэн, если в Лондоне узнают о существовании этого ребенка, он будет в постоянной опасности. И его мать тоже. Если только герцогиня не разрешится девочкой.

— Соблаговолите объяснить.

Когда Валантен принес кофе и напитки, шевалье де Брюслар, который наконец понял, что Тремэн просто так не сдастся, начал свой рассказ:

— Вам уже известно, что Лондон потребовал возвращения принца под предлогом того, что операция показалась англичанам плохо подготовленной и шансы на успех уменьшались с каждым днем. Но вы не знаете того, что за помощью, оказанной Англией, стояла женщина.

— Я знаю об этом. Госпожа де Вобадон мне рассказала.

— Тем лучше. Значит, она упомянула о том, что эта дама близка к королевской семье, у нее есть и состояние, и доверие Вильяма Пита, которого привело к власти возобновление войны. Молодая и красивая леди Люси — вы позволите мне не называть ее фамилии — влюбилась в принца с первой же встречи, когда он прибыл с Мальты. Она приняла его, если можно так выразиться, с одобрения правительства, и принц долго жил в ее замке в Шотландии. Разумеется, леди Люси поддерживала его стремление вернуть трон. Думаю, не без задней мысли. Королевой она бы, скорее всего, не стала, но приобрела бы признательность нового короля или его любовь и заняла бы место, подобное месту Дианы де Пуатье при Генрихе II, хотя разница в возрасте была бы куда меньшей. Судя по всему, поначалу их соединили достаточно нежные чувства, и насколько далеко все это зашло, вам никто не скажет. И принц, естественно, не подавал виду, что в сердце живет другой образ, как говорят поэты. Именно леди Люси доверила защиту принца барону де Сент-Алину, эмигранту с острыми зубами, входившему в число ее друзей…

— Входившему? Разве они поссорились?

— Ни в коем случае! Не прерывайте меня по пустякам! Я никогда не был хорошим рассказчиком! Итак, небольшая группа, к которой примкнули еще два или три человека, привычных к авантюрам, отправилась во Францию. Печальный результат вы знаете. Сент-Алин, грезивший не меньше чем о должности премьер-министра, далеко не дурак, и он действительно сразу понял, насколько малы шансы на успех. Особенно после заключения брака с вашей дочерью!

— Вы тоже от него не в восторге, как я успел понять.

— Я никогда этого не скрывал и продолжаю думать, что это была глупость, которую не следовало совершать. Но я прекрасно понял чувства принца, когда увидел мадам Элизабет. Но Сент-Алин сразу же ее возненавидел. Он сделал все, чтобы от нее избавиться. В Париже, к примеру, барон устроил так, чтобы она осталась позади, когда полиция ворвалась к Квентину Кроуферду. Он очень рассчитывал на то, что Фуше ее так быстро не выпустит. Но он не принял в расчет вас.

Именно в этот момент он отправил письмо леди Люси, советуя ей положить конец авантюре и забрать принца на нормандском берегу. Разумеется, он не упомянул о знаменитом браке, рассчитывая, что финансирующая его дама никогда об этом не услышит. Вы видели сами, что произошло на пляже во Вьервиле. Но вы не подозреваете о том, что одна из служанок госпожи де Вобадон сумела дать герцогине лекарство, чтобы та не оказала сопротивления в момент расставания с мужем, а на обратном пути та же самая служанка, которой заплатил Сент-Алин, должна была просто-напросто ее отравить.

— И госпожа де Вобадон об этом знала? — в ужасе воскликнул Гийом.

— Нет. Она любит деньги, но муж, с которым они сейчас в разлуке, присылает ей достаточно. Госпожа де Вобадон никогда бы на такое не пошла. Она яростная роялистка и светская дама. Давайте вернемся к приключениям в Англии. Фрегат, который забрал нас во Вьервиле, причалил в Портсмуте, где нас ждал экипаж леди Люси, чтобы отвезти в Лондон: принца и Сент-Алина в роскошный особняк в Мейфере, которым она владеет, а меня… к одной очень близкой — во всех смыслах этого слова — подруге леди Люси.

Вы и сами догадываетесь, что во время всего путешествия принц был очень подавлен, несмотря на все усилия Сент-Алина его успокоить и, главное, добиться от него обещания, что он ни словом не обмолвится о свадьбе, так как барон мог предугадать реакцию влюбленной женщины. В первые дни казалось, что его слова были услышаны. Леди Люси связала мрачную меланхолию своего гостя с крушением его надежд. Она проявила чудеса такта и деликатности, не задавала лишних вопросов, уважала молчание принца. Но когда она попыталась помочь ему избавиться от бесконечной грусти, все пошло прахом. Принцу необходимо было высказаться. И, словно несчастный ребенок, который стремится в объятия своей матери, он начал изливать душу этой женщине, такой любящей, такой внимательной, которую он считал другом. Он был уверен, что она все поймет, и в конце концов рассказал ей о причине своей печали и… о своем браке. Это стало настоящей катастрофой.

Сент-Алин первым испытал на себе гнев леди Люси, который она все-таки попыталась скрыть от принца. Барон ссылался на полученные приказы, на невозможность для него помешать осуществлению желания молодого человека, который уже считал себя королем. Потом Сент-Алин вообще устранился, потому что считал дело проигранным, и ничего не сделал для того, чтобы уговорить влюбленную женщину отказаться от не слишком элегантной мести. Как только леди Люси узнала, что принц женат, она стала воспринимать своего протеже исключительно как опасного авантюриста, и дело дошло до того, что она поставила под сомнение его королевское происхождение, хотя Питт ни минуты в нем не сомневался. Женщина заявила, что молодой человек — возмутитель общественного спокойствия, и потребовала его ареста. Она не отступила даже перед тем, что ее поместье буквально оккупировали полицейские. Но благодаря усилиям премьер-министра дело не получило большой огласки и не наделало много шума, как того требовала леди Люси. Пит, уверенный в том, что действительно имеет дело с сыном Людовика XVI, решительно отказался отдавать принца под суд, как требовала того его подруга. Но так как попытка захвата власти во Франции провалилась, Питт не мог более поддерживать принца. Поэтому Луи Шарля арестовали. Это был единственный способ заставить замолчать леди Люси, которая превратилась в его заклятого врага. Принца арестовали ночью без лишнего шума. Сделано это было лишь для того, чтобы сохранить жизнь этого несчастного юноши, так как друзья графа Артуа уже пронюхали об этом деле: при дворе английского короля слухи распространяются мгновенно. Поэтому арестованного сразу же отправили в замок Кэрисбрук, о чем я вам уже сказал.

— То есть в вашем первом рассказе, слишком лаконичном, на мой взгляд, кое-что все-таки было правдой?

— Естественно. Трудно придумать такую историю. И еще один факт: попытка бегства. Бедный мальчик почти обезумел от отчаяния. Он не мог поверить, что такая нежная подруга могла столь разительно перемениться. И ему нестерпимо было находиться в тюрьме. Кэрисбрук, где провел свои последние дни перед казнью Карл I, был построен примерно в то же время, что и парижский Тампль. Он пробуждал слишком страшные воспоминания! И потом… принц знал, что он на острове, на берегу того самого моря, которое отделяет его от молодой жены. Наверное, он бы бросился с башни, когда его выводили на прогулку под серьезной охраной, если бы кто-то над ним не сжалился. Это как в нашей песне об узнике из Нанта: у тюремщика была дочка с чувствительным сердцем, да и ваш покорный слуга был неподалеку.

— Простите, что снова перебиваю вас, шевалье, но как вы могли там оказаться?

— На другом берегу Ла-Манша у меня есть друзья. Прежде всего это подруга леди Люси, о которой я уже упоминал. От нее мне многое стало известно. Плюс ко всему — эмигранты, которые упорно не желают признавать этого разбойника Бонапарта. Есть еще лорд Гренвилл. И наконец, — с притворной скромностью добавил шевалье, — мне доводилось встречаться лично с великим Питтом, и иногда он прислушивался ко мне. Я узнал все, что хотел узнать. Поэтому я последовал за принцем на остров, чтобы посмотреть, не удастся ли его оттуда вытащить. Я выяснил, что в крепости есть женщина, и встретился с ней. Все шло хорошо, у меня появилась надежда…

— Но дело кончилось провалом?

— Да. И все по вине Сент-Алина, да накажет его Господь! Я не заметил его присутствия, но у него тоже были свои осведомители, благодаря деньгам леди Люси. Барон устроил заговор, отлично зная о моих планах: нам должны были позволить бежать, а потом убить принца при попытке к бегству. Благодарение Господу, я вовремя понял это и спасся, а его увели обратно в тюрьму. Добавлю, что я едва не убил на дуэли этого мерзавца де Сент-Алина, но ему удалось ускользнуть в последний момент, когда я уже был готов насадить его на мою шпагу. Ничего, пусть пока побегает. Когда-нибудь мне удастся его уничтожить, этого оппортуниста, который перешел на сторону толстого Людовика XVIII и, разумеется, действует его методами. Бывший граф Прованский всегда мечтал убить своего племянника, и бедная Мария-Антуанетта знала об этом…

— Мне кажется, об этом знали все. Но вы уверены в том, что принца втайне не казнили тюремщики?

— Абсолютно. Приказ Питта был четким: ни в коем случае не причинять вреда узнику и не покушаться на его жизнь. Убийство при попытке к бегству было единственной легальной возможностью. И еще! Зная, до какой степени переменчива любовь народа, особенно французов, премьер-министр твердо намерен удерживать сына Людовика XVI у себя. Питт ни за что не станет проливать королевскую кровь: это не приносит удачи, а своей удачей он дорожит…

— Итак, Луи Шарль по-прежнему в Кэрисбруке?

— Нет. Премьер-министр и раньше планировал увезти принца подальше, но после сообщения о попытке бегства он решил ускорить этот процесс. Несколько дней — вернее ночей! — назад к острову подошел линейный корабль «Эссекс». Принца под усиленной охраной перевезли на него. Единственное, что я знаю, корабль взял курс на юго-запад… Но от острова иначе не отойти, поэтому направление неизвестно!

— Даже вам? Человек с вашими многочисленными связями не сумел этого выяснить?

— Нет, на этот раз речь идет о государственной тайне. Хорошо еще, что я смог узнать о его отъезде, ведь по официальной версии он умер. Даже для леди Люси! Лишь премьер-министр и капитан корабля знают, куда они везут… нашего короля.

Произнося последнее слово, шевалье издал странный звук, похожий на рыдание. Он достал носовой платок и громко высморкался.

— Теперь вы понимаете, почему вашей дочери лучше считать его мертвым, — сказал Брюслар.

— И вы в самом деле не имеете ни малейшего представления о том, куда его отправили?

— Откуда же! Гибралтар, Мальта, остров Святой Елены или любое другое английское владение! В любом случае его ждет тюрьма, хотя обращаться с ним будут хорошо. Но он никогда оттуда не выйдет! Не стоит давать вашей дочери возможность всю жизнь оплакивать такую его судьбу. Вдовья вуаль принесет ей меньше страданий. Что ж! Теперь позвольте мне вас покинуть!

— Вы действительно не хотите провести остаток ночи здесь?

— Нет! Меня ждут в Валони, и я не хочу терять время даром. Надо быстрее приниматься за работу.

— Это значит, что вы продолжите охоту за Первым консулом?

— Пока он не стал императором? О, да! Вы не могли бы попросить, чтобы привели моего коня?

— Сию минуту! Но пока вы не уехали, я хочу вам сказать: знайте, что в этом доме живут ваши друзья, и они всегда готовы вас принять.

— Благодарю. Присматривайте за нашей маленькой герцогиней и особенно за драгоценным плодом, который она носит! Скажите все же, вы последуете моему совету?

— Нет. Я ничего ей не скажу. Она сейчас спокойна, и пусть это продлится как можно дольше.

— Пожалуй… молчание — это лучший выход! Да хранит вас Господь, Гийом Тремэн! Вас и вашу семью.

Взяв фонарь, Гийом проводил гостя до крыльца, а потом долго наблюдал, как он исчезает в ночи, в которой, словно светлячки, догорали последние угольки костров. Повернувшись, чтобы войти в дом, он увидел на крыльце Потантена.

— Что-то мне подсказывает, что новости у вас плохие, — пробормотал старик.

— Это не так… Но я в первый раз рад отсутствию Элизабет.

Молодая женщина действительно оставалась в Шантелу. Узнав, что ее враг наконец покинул дом, она тем не менее отказалась переезжать.

— Пока мой супруг не вернулся, мне лучше оставаться здесь. По крайней мере, до родов, — объяснила она свое решение братьям, которые поспешили в Шантелу в надежде привезти ее домой. — У нас мне будет труднее скрывать мое положение. И потом, я не хочу огорчать госпожу де Шантелу. Она счастлива и ждет рождения ребенка, для которого уже все готово. Я не могу лишить ее этой радости. Это было бы невежливо. Я вернусь позже.

— Даже если твой муж так и не приедет? — спросил Артур, которому плохо удавалось скрыть свое разочарование.

— Разумеется! Я знаю, что кумушки начнут чесать языками, но я замужем, и мне не придется краснеть. Впрочем, я надеюсь, что мои братья сумеют заставить сплетниц замолчать, — с улыбкой добавила она.

— Рассчитывай на нас! — ответили они в унисон.

Вернувшись домой, подростки были удивлены тому, что отец одобрил решение Элизабет.

В ночь «очистительного огня» Гийом искренне радовался тому, что Элизабет отказалась вернуться домой. В противном случае скрыть от будущей матери визит Брюслара вряд ли удалось бы. Пришлось бы что-то говорить, а Гийом намеревался как можно дольше сохранить в тайне судьбу ее мужа. Он никогда ничего ей не скажет, если только позже не будет каких-то известий. Гийом, со своей стороны, решил сам провести небольшое тайное расследование с помощью своих иностранных корреспондентов и корреспондентов банка Лекульте. Линейный корабль незамеченным не останется, хотя на океанских просторах обнаружить его след невозможно. Когда «Эссекс» вернется в Англию, можно будет примерно прикинуть его маршрут, хотя, если посмотреть трезво, это напрасный труд, потому что корабль мог выполнять не одну миссию… Нет, рассчитывать нужно на удачу, а Гийом по опыту знал, что эта капризная госпожа умеет разочаровывать. Значит, молчание — лучшее решение, как сказал Брюслар? Возможно, но только в том случае, если оно поможет забыть о предмете любви. А с таким человеком, как Элизабет, на это надеяться не приходилось.

Ворчливый голос Потантена, который сгорал от желания узнать, что за «плохие новости» привез Брюслар, прервал раздумья Гийома:

— Вы собираетесь простоять на улице всю ночь?

Тремэн вздрогнул, повернулся, отдал фонарь своему старому слуге, но взял его под руку, чтобы вернуться в дом.

— Идем, тебе я расскажу все, как есть, но ты никому не скажешь ни слова. Остальные — даже Клеманс! — не должны узнать ничего. У них одна задача: сделать так, чтобы никто не узнал о том, что шевалье де Брюслар был здесь сегодня вечером.

— Конечно же, я им ничего не скажу. Это оскорбление для них! — сурово ответил Потантен. — Здесь каждый знает, что если новость дойдет до больших ушей капрала Пелуза, все обитатели дома отправятся в тюрьму, а сам дом будет уничтожен!

Позже, когда Гийом рассказал обо всем старику-мажордому, тот не смог скрыть своего беспокойства.

— Если Господь всемогущий слышит наши молитвы, он пошлет нашей Элизабет девочку, потому что в случае рождения мальчика нашим неприятностям не будет конца! А что, если враги его отца узнают о его существовании? Такие бешеные псы, такие, как Сент-Алин, будут способны на все!

— Я все это знаю, Потантен, и я, так же как и ты, предпочел бы, чтобы родилась девочка. В любом случае после родов мы привезем Элизабет сюда, а потом будем думать, что делать дальше. Возможно, стоит поразмышлять о том, чтобы ребенка воспитывали где-то в другом месте.

— Вдали от матери? Она никогда на это не согласится!

— Возможно, найдется другое решение, — мечтательно продолжал Тремэн. — Мы могли бы… Да, почему нет? Мы могли бы выдать мальчика за девочку. Так мы выиграем время и подумаем о его будущем. Нам нужно именно время!

— Неплохая идея! — одобрил Потантен. — Это возможно, потому что мадам Элизабет все время говорит о том, что хочет сама кормить ребенка грудью. Никакая кормилица ничего не узнает! И все-таки, — добавил он после недолгого размышления, — я почувствую себя спокойнее, когда мать и младенец будут под нашей крышей, под нашей защитой! В Шантелу они, конечно, все милые и преданные, но надо сказать правду: там одно старичье! — закончил свою речь этот «молодой человек» семидесяти четырех лет от роду.

Но в последующие недели приходящие из Парижа новости лишь усилили тревогу Тремэна и Потантена. Чтение «Монитора» не приносило людям успокоения, ожидавшим появления на свет того, кого полиция Бонапарта сразу же окрестит заговорщиком. Заговор Кадудаля, раскрытый благодаря предательству в феврале и увенчавшийся его арестом 9 марта, спровоцировал цепочку арестов, дошедших до самого близкого окружения Первого консула. Под стражу взяли генералов Пишегрю и Моро, причем последний в глазах народа являлся самым опасным соперником Бонапарта, потому что был настоящим героем.

Полиция, по-прежнему остававшаяся под руководством ни на что не способного судьи Ренье, неистовствовала. Верхнюю Нормандию и нормандский Вексен заполнили шпионы и даже войска, поскольку выяснилось, что заговорщики прибывали во Францию через прибрежные отвесные скалы Бивиля возле Дьеппа. К счастью, обыски и визиты в дома ограничились устьем Сены. Но Тремэн и Потантен не успели даже вздохнуть спокойно: дело герцога Энгиенского внушило им подлинный ужас.

Факты были таковы: сын принца Конде, поселившийся в городке Эттенхайм на землях маркграфа Баденского, на нейтральной территории и на другом берегу Рейна, был арестован 15 марта отрядом, пересекшим пограничную реку под покровом ночи и в нарушение всех законов. Почти сразу же арестованного отправили в крепость Страсбурга, потом в тюрьму Венсенн, куда он прибыл 20 марта, чтобы следующей ночью предстать перед военным судом. Приговоренного к смерти принца расстреляли во рву замка в три часа утра. По какой причине? Его обвинили в участии в заговоре Кадудаля с целью убийства Первого консула и смены власти. Разумеется, никаких улик предъявлено не было. Герцог действительно имел небольшое количество солдат, но, скорее, держал их ради собственной безопасности, чем с намерением воевать против военной мощи Бонапарта. Более того, герцог Энгиенский всегда выступал против политики убийств, за которую ратовали в роялистском комитете в Лондоне и в кабинете министров Питта.

Поводом для такого пренебрежения правосудием, о котором Фуше пришлось сказать, что «это больше, чем преступление, это ошибка», стал подлинный ужас, охвативший Первого консула после заговора Кадудаля. Выяснилось, что заговорщик прожил в Париже пять месяцев, прямо у него под носом, и этого никто не заметил. Документы, которые забрали в Эттенхайме, доказали, что принц не входил в число заговорщиков. Но зло уже свершилось. Впрочем, это не имело значения для того, кто собирался подняться на верхнюю ступень абсолютной власти. Принц был Бурбоном, и это само по себе было преступлением в глазах Первого консула. Он заплатил за других, только и всего!

Бурбон! Именно это слово мучило Гийома и Потантена в поместье «Тринадцать ветров». Тем более что 18 мая Первый консул стал императором Наполеоном I… и в его окружение вернулся Фуше! Он сумел должным образом преподнести свои заслуги, и новоиспеченный император пребывал в уверенности, что без этого хитрого лиса ему на троне не усидеть. Поэтому Фуше вернули его министерство. Гийом Тремэн догадывался, что в душе нового министра он едва ли оставил приятный след. Оставалась лишь одна надежда: барон-полицейский Виктор Гимар и та любовь, которую он питал к Элизабет. Гийом искренне верил, что если угроза приблизится к дому «Тринадцать ветров», этот друг, доказавший свою преданность, сумеет их предупредить. Но могли ли они действительно на него рассчитывать?

Время шло, и Гийом чувствовал, как его нервозность возрастает. Он не знал, как лучше поступить. Стоило ли увезти Элизабет и ее младенца подальше от Котантена, который она так любила? Но куда ехать? Во время бессонных ночей к хозяину «Тринадцати ветров» возвращались воспоминания. Он снова видел Порто-Ново, Коромандельский берег и маленький дворец своего приемного отца Жана Валета, где прошло его отрочество и где однажды утром появился Потантен, спасшийся с затонувшего португальского галиона. Гийому даже приходила в голову мысль вернуться туда вместе со всеми своими близкими, но надолго она не задерживалась. Нет, невозможно было вернуться назад! Ненавистная Англия закрыла перед ним эту дверь, как закрыла когда-то дверь Квебека. Приходило к нему и осознание собственной усталости.

— Все начать заново? Уехать с родины? Нет. Я слишком стар! И потом, мне просто этого не хочется.

Потантену тоже не хотелось никуда уезжать. Гийом доверял ему свои тревоги, но старый мажордом видел все под другим углом.

— Вы не можете бросить все, что построили в этом уголке земли, и особенно тех, кто, как и я, надеется оставить здесь свои кости. Нужно готовиться к худшему, действовать так, будто нам придется уехать из дома со дня на день: держать багаж наготове, собрать оружие, провиант и, возможно даже, убедить капитана Лекюйера выйти из Шербура и привести «Элизабет» в порт Сен-Ва-ла-Уг, подготовив судно к плаванию на Антильские острова. Всегда полезно иметь под рукой такое быстроходное судно, и это ни у кого не вызовет удивления. Подумайте о том, что в случае несчастья вы сможете взять с собой многих.

— Ты забываешь лишь об одном: возвращаясь из Скандинавии с грузом леса для верфи в Булони, бриг получил повреждения, и сейчас он на ремонте в сухом доке. И, кстати, для человека, который не хочет уезжать, ты ведешь очень странные разговоры!

— Нет, уезжать я не хочу! Если обстоятельства сложатся так, что вам придется увозить отсюда нашу малышку и ее младенца, я останусь здесь с Клеманс. Мы будем сторожить дом до тех пор, пока вы не вернетесь. Возможно, безобидных стариков никто не тронет.

— Никогда, мой Потантен! Если придется уехать, отправимся все вместе… в любом направлении. Но ты прав: я приму меры предосторожности. В любом случае до родов Элизабет осталось совсем мало времени. И тебе отлично известно, что если родится девочка, мы сможем спать спокойно! Ни императору, ни Фуше не будет никакого дела до девчонки!

Глава XIII Похищение

В ночь на Святого Иоанна, в тот час, когда зажигались традиционные костры, Элизабет почувствовала первые родовые боли. Она приняла их с глубокой радостью, к которой примешивалась и тревога. И тревожилась она не из-за предстоящих страданий, а из-за огромного желания родить мальчика. Она как будто предчувствовала, что других детей у нее не будет, и поэтому вкладывала всю свою волю, всю свою энергию в эту надежду и в течение всей беременности пылко молилась именно об этом.

Уже четыре дня мадемуазель Леусуа находилась рядом с ней в ожидании первых симптомов, весь дом тоже был начеку. Как только приблизилась дата родов, госпожа де Шантелу приказала днем и ночью держать на конюшне оседланную лошадь, чтобы послать гонца в «Тринадцать ветров». Там Дагэ проявил такую же предусмотрительность, чтобы сменить гонца и в кратчайшие сроки предупредить доктора Анбрюна.

Но самые тщательные меры предосторожности не всегда помогают. После того как Элизабет издала первый стон, гонец из Шантелу очень быстро домчался до «Тринадцати ветров». Там его сменил Гийом, отправившийся на поиски своего друга. Долетев до дома врача со скоростью пушечного ядра, Тремэн выяснил, что Анбрюн находится в форте Ла-Уг, где выхаживает офицера после неудачного падения.

— Он уехал верхом или в коляске? — спросил Тремэн.

— Верхом, но…

— Отлично!

И Гийом помчался в форт. Там его остановили часовые, но он устроил такой скандал, что один из солдат согласился сходить и передать доктору, что его срочно ждут в доме «Тринадцать ветров». Тремэн полагал, что Анбрюн прибежит следом за солдатом, но ему пришлось ждать добрых три четверти часа, усевшись на парапет дамбы и кусая до крови ногти под развеселые звуки скрипок и волынок: в порту горел огромный костер, вокруг которого танцевали парни и девушки. Они ждали того момента, когда через него можно будет прыгать парами.

Хозяин «Тринадцати ветров» был почти в трансе, когда появился врач, поэтому он сразу же набросился на него.

— Чем ты там занимался?! — завопил Гийом вне себя от злости. — Разве тебе не сказали, что ты мне нужен?

— Конечно же, сказали. Но бедному парню, напоровшемуся на штык, я был нужен еще больше. Что случилось?

— Ты еще не понял? — взревел Гийом. — Моя дочь рожает! Это значит, что ее жизнь в опасности, а ты стоишь тут и глупо улыбаешься.

Анбрюн не просто улыбался, он захохотал во все горло.

— Она не первая женщина в твоей семье, которая произведет на свет ребенка! Ты никогда так не нервничал!

— Тогда все было иначе, — проворчал Гийом, усаживаясь в седло. — На этот раз речь идет о моей Элизабет, и если из-за твоей беспечности с ней что-нибудь случится, я убью тебя…

— Вот как? Но у твоей дочери прекрасное здоровье. Она Тремэн, и этим все сказано. К тому же с ней рядом мадемуазель Анн-Мари, не считая своеобразного двора из старых слуг, обожающих ее. Что с ней может случиться?

— Она очень молода, и это ее первый малыш.

— Еще минута, и ты заплачешь! Едем, мой друг Гийом, и галопом, если тебя это успокоит!

Оба всадника по лесам и полям помчались в Шантелу. Сахиб буквально летел, пришпоренный своим хозяином. За ним без особого труда следовала лошадь доктора, которая, впрочем, родилась и выросла на конюшне Ла-Пернель. Друзья очень спешили. Но когда они подъехали к замку, освещенному, как в праздник, на звук галопа выбежала Белина. Она приветствовала их широкой улыбкой и реверансом: только что родился «господин Луи», и это самый красивый младенец в мире.

Так Гийом Тремэн узнал, что стал дедом.

Счастье, которое он испытал, было абсолютно нового качества. Гийом был горд и одновременно остро ощущал свою ответственность за дочь и внука, ведь он знал, что отец малыша, которого так ждет Элизабет, вполне вероятно, никогда не вернется. Именно ему, Тремэну, придется заботиться об этом мальчике, его внуке и… возможно, будущем короле! Со всеми вытекающими из этого опасностями! Но Гийом не хотел о них думать сейчас.

В большой комнате, обитой голубым шелком, молодая мать лежала на кровати под балдахином, чьи лазурные складки ниспадали из-под королевской лилии из позолоченного дерева, которая могла сойти за украшение. Артур, успевший приехать раньше отца, потому что ему не пришлось гоняться за врачом, сидел на низенькой скамеечке и зачарованно смотрел на прекрасную картину, которую являла собой его сестра. Элизабет была очаровательна: в белом батисте, кружевах и лентах, она не сводила восхищенного материнского взгляда с малыша, которого мадемуазель Леусуа только что положила ей на руки.

Когда Тремэн, Анбрюн и Потантен — он приехал следом за врачом и Гийомом с корзиной, полной подарков от женщин из «Тринадцати ветров» — приблизились к кровати, Элизабет приветствовала их улыбкой:

— Посмотрите, какой он красивый! Он похож на своего отца, и я уверена, что даже младенец Иисус не был красивее!

Мадемуазель Анн-Мари рассмеялась.

— Ни одна новоиспеченная мать не удержалась от того, чтобы сравнить своего малыша с младенцем Иисусом, даже если новорожденный выглядел ужасно!

Но бросив быстрый взгляд на троих мужчин, подходивших на цыпочках к кровати и нагруженных подарками, которые между ними щедро распределил Потантен, она добавила:

— Должна сказать, что на этот раз сходство потрясающее: вот и волхвы пришли!

Все засмеялись. Только Гийом сделал это через силу, так как ему пришлось не по душе это евангельское сравнение. Разве после появления волхвов Марии, Иосифу и Младенцу не пришлось бежать в Египет? Такое сравнение ему не нравилось.

В доме царила радость, и все же появление на свет этого ребенка отличалось от всех прочих. Старые слуги, подавшие гостям легкую закуску, хотя было далеко за полночь, оделись в праздничные ливреи. Служанки не забыли о своих самых красивых высоких вышитых чепцах, а госпожа де Шантелу, взявшая ребенка у матери, чтобы доверить его Белине, временно возведенной в ранг гувернантки, надела для этого белые перчатки. И, проходя мимо колыбели, которая была вся в кружевах, графиня обязательно преклоняла колени, как перед алтарем.

На заре прибыл кюре, старый священник, чудом избежавший революционного топора, который совершил помазание ребенка, чтобы Господь хранил его до обряда крещения в церкви. Он называл его «господином Луи Шарлем Гийомом Иоанном». Руки у него тряслись от волнения, в глазах стояли слезы. Он едва осмеливался поливать крошечную голову младенца с короткой почти белой прядкой волос святой водой, которая должна была уберечь его от всяких злоключений до крещения в церкви. Потом, стоя за импровизированным алтарем, кюре отслужил мессу. Во время нее все слуги замка стояли на коленях, несмотря на ревматизм. Тремэны, врач и повитуха присоединились к ним, а Элизабет заснула с улыбкой на губах. Наконец, гости решили, что им пора отправляться домой.

Гийом чувствовал, что сквозь радость пробивается разочарование. Он надеялся, что Розу де Варанвиль успеют предупредить, и он сможет увидеться с ней подальше от ее друзей, по-прежнему гостивших у нее.

В самом деле, семейство де Ламориньеров так и не покинуло гостеприимный замок. Это крайне раздражало Гийома и вызвало пересуды. За это время Гийом ни разу не виделся с той, кого любил еще более отчаянной любовью, потому что уже не питал никаких надежд. Он знал, что баронесса часто приезжает в Шантелу, но удача отвернулась от него, и они ни разу там не встретились. Эта ночь Святого Иоанна, святая ночь, как известно каждому, ночь чудес, лекарственных трав, собранных в нужный момент, и обмена клятвами между влюбленными, заканчивалась, не оставляя ему даже маленькой надежды.

Неожиданная печаль друга не прошла незамеченной для Пьера Анбрюна. Они возвращались вместе, отправив Артура с хорошими вестями в Варанвиль, и врач решил выяснить причину этой грусти.

— Куда пропала твоя радость, старина? Это твой первый внук, и ребенок чудесный!

— Все верно! Но я бы хотел, чтобы он был менее помпезного происхождения. Луи де Варанвиль обрадовал бы меня куда больше, и я бы намного меньше тревожился о нем, чем о Луи де Бурбоне!

— Насколько я тебя знаю, ты бы даже предпочел Луи Тремэна!

— Элизабет — мать-одиночка? Благодарю покорно! Нет, если хочешь знать, я бы больше всего обрадовался девочке.

— Что за новости? Для матери рождение сына — это всегда победа.

— Обычно — да, но нужно думать о последствиях, которые при данных обстоятельствах могут стать драматическими. Ты забываешь, что теперь у нас император, и Фуше снова взялся за дело. Кроме того, в конце февраля — в ночь «очистительного огня» — у меня был гость. Сейчас Элизабет на седьмом небе от счастья, она утопает в мечтах, но что с ней будет, если я расскажу ей, что она никогда более не увидит своего мужа?

— Что? Но…

— Останься ненадолго у меня, я введу тебя в курс дела. Здесь и у лесов есть уши. Возможно, ты сумеешь дать мне совет. Должен признаться, что я просто не представляю, как поступить.

Спустя некоторое время Анбрюн уже возвращался к себе домой в лучах зари, розовое сияние которой отражало море. После их разговора Тремэн уже не был таким напряженным, он почти успокоился. И это благодаря здравомыслию доктора, которое он унаследовал от матери-шотландки и отца-нормандца.

— Страх не избавит тебя от опасности, Гийом, и все, что вы придумали с Потантеном, не стоит выеденного яйца. Прежде всего, Элизабет никогда не согласится выдать мальчика за девочку. Особенно если ты не хочешь рассказать ей все то, о чем поведал тебе шевалье. Что касается опасности, то я не отрицаю ее существования, но я не верю, что в настоящее время в Париже кого-то интересует молодая женщина, спрятавшаяся на самом краю Котантена. Лучше всего не привлекать к вам внимания, а этого не избежать при том переезде, который вы задумали. Но я настоятельно советую тебе привезти дочь в «Тринадцать ветров». Нигде она не будет так защищена, как под твоим крылом.

Это слово заставило Гийома улыбнуться.

— Ты так считаешь?

— Элизабет пора вернуться в отчий дом. И не говори мне, что это не доставит тебе огромную радость. С тобой будут твоя дочь и твой внук, и никакого зятя, присутствием которого ты в конце концов начал бы тяготиться. И это не считая того, что все эти реверансы, которыми окружают малыша в Шантелу, могут закончиться катастрофой. Когда хотят кого-нибудь спрятать, его не сажают на трон. Итак, Версаль, двор, этикет, обо всем этом надо забыть! Это нездоровая обстановка!

— Согласен. Но я не могу запереть Элизабет в доме, поэтому для ее нового состояния необходимо придумать хотя бы подобие объяснения!

— Легко! Твоя дочь сбежала. Она вышла замуж без твоего разрешения, разумеется, но все-таки она замужем. Ты доверишься священнику, и когда твою дочь увидят в церкви, никому и в голову не придет сомневаться, что ее муж действительно был вынужден эмигрировать, потому что принимал участие в заговоре против Бонапарта. Вы даже не солжете! И все успокоится…

— А как быть с именем? Какое имя она будет носить? Не могу же я объявить ее королевским высочеством и герцогиней Нормандской!

— Ты обсудишь это с госпожой де Шантелу. Она знает королевских родственников как свои пять пальцев и сумеет подсказать тебе, какое имя Элизабет сможет носить, чтобы не вызвать неудовольствия своего мужа, если он все же вернется. Что касается мальчика, постарайся просто вырастить из него настоящего мужчину, истинного Тремэна! Это стоит всех Бурбонов в мире. И его жизнь будет намного легче!

Успокоенный Гийом все-таки отправился спать. Он умирал от усталости и впервые за очень долгое время заснул спокойным, тихим сном без всяких кошмаров. Ему даже в голову не приходило, что у него будет всего лишь восемь спокойных дней. Восемь коротеньких дней! И ни днем больше…

Всадник, остановившийся утром 30 июня у крыльца дома «Тринадцать ветров», был бледным как смерть и трясся, словно в лихорадке. Это был тот же самый верховой курьер, уже далеко не молодой мужчина, который привез известие о начале родов. Он с детства служил графине де Шантелу и наравне с другими слугами был почти членом семьи. Его глаза были полны слез, но он отказался отвечать на вопросы Дагэ. Курьер заговорил, только увидев Тремэна:

— Ребенка украли! Я хотел сказать, господина Луи!

Гийом тоже побледнел. Схватив за плечи курьера, который еле держался на ногах, он не слишком любезно усадил его на одно из кресел в вестибюле.

— Повторите, что вы сказали! Только медленно, прошу вас!

— Это… ужасная правда, господин Тремэн! Когда мадемуазель Белина, которая спит рядом с младенцем, проснулась и собралась отнести его к мадам Элизабет для первого кормления, она увидела, что колыбель пуста. Вы должны немедленно ехать туда! Все в панике, а госпожа графиня упала в обморок. На этот раз обморок был настоящий, и она очень плохо выглядит!

Гийом уже не слушал его. Громкими криками он всполошил весь дом и бросился на конюшню, чтобы взять лошадь и поднять по тревоге конюхов. Спустя несколько минут, оставив перепуганного Потантена следить за домом и успокоить курьера, обессилевшего от охвативших его эмоций, Тремэн уже галопом мчался в Шантелу. За ним неслись Артур, Дагэ и все конюхи. Адаму он поручил привезти доктора Анбрюна, услуги которого могли понадобиться и отчаявшейся молодой матери, и старой даме. Такая драма в ее доме и в таком почтенном возрасте!

Тремэны ожидали увидеть замок в лихорадке, но там царила тишина, как будто в доме был покойник. После ночного дождя, принесенного западным ветром, его черепичные крыши будто бы сгорбились под грузом несчастья. Во дворе не было ни души. Никто не вышел принять лошадей. Лишь какая-то старушка при виде всадников убежала, прихрамывая.

Ощущение кошмара усиливалось, но когда Гийом и его люди вошли в замерший в ужасе замок, они вдруг услышали высокий женский голос, чистый, четкий, от которого замерло сердце хозяина «Тринадцати ветров». Роза! Она уже приехала и явно взяла дело в свои руки. Из-под охватившей все существо Гийома тревоги пробился крохотный росток радости. Он толкнул дверь большой гостиной и увидел свою подругу. Роза де Варанвиль стояла, скрестив на груди руки, окруженная собравшимися слугами, и задавала вопросы. Элизабет тоже была здесь, но отец ее поначалу не заметил. Зато Артур, искавший именно ее, направился прямо к ней: его сестра сидела в уголке вместе с Белиной и плакала, опустив рыжеволосую голову на плечо своей бывшей гувернантки.

— Вы должны вспомнить, — говорила госпожа де Варанвиль, — видели ли вы возле дома незнакомых людей в последние дни?

— В последние дни — нет, — ответила Этьеннетта Эртелу, первая горничная, — но они были здесь три недели назад. Как обычно, весной здесь проходили цыгане, которые плетут корзины. Но они точно не представляли никакой опасности: старик, две женщины и мальчик, которые направлялись в церковь. И никто не жаловался, что его обокрали. Даже куры все целы!

— Эти цыгане после вас были у нас в Варанвиле, но оставались они всего лишь на пару дней. Фелисьен Гоэль их очень не любит. И я согласна с вами, Этьеннетта: к этой драме они не имеют отношения… А, Гийом, вот и вы! — добавила Роза так естественно, будто они виделись накануне, а не много месяцев тому назад. — Вы нам очень нужны, и я боюсь, у нас нет никаких оправданий…

Гийом взял ее руку, к которой едва успел прикоснуться губами, когда Роза очень печально сказала:

— Страшусь я и того, что вы навсегда потеряли доверие к нашим домам, которые оказались не способны сохранить самое ценное для вас, хотя вы на нас и рассчитывали.

— Что за глупости, Роза! Как я могу не доверять вам, когда вы были самым лучшим, самым внимательным моим другом? Ваши слова причиняют мне боль. Вспомните, как в прошлом году Элизабет покинула Варанвиль по своей собственной воле, и это ей пришлось просить у вас прощения. Что касается драмы, которая происходит сейчас, то, очевидно, избежать ее было невозможно.

— Нам следовало быть внимательнее. Двери были заперты, и окна открыты, но летом это вполне естественно. Неосторожность, конечно, но от нее моя тетушка слегла.

— Я не хочу, чтобы вы терзали себя. Я привел с собой людей, мы обыщем окрестности…

Гийом подошел к ней, желая взять обе ее руки, но Роза быстро спрятала их за спину и даже отступила назад.

— Обнимите сначала вашу дочь! Можно подумать, будто вы ее не заметили. Именно она больше всего нуждается в вашей помощи.

Стыд, затопивший Гийома оттого, что он даже не подошел к дочери, немного смягчил огорчение, которое причиняло ему отношение Розы. От былой нежности явно ничего не осталось. Она даже не позволила ему встретиться взглядом с ее большими зелеными глазами. Не ответив баронессе, Гийом подошел к Элизабет и нежно обнял ее. Она с печальным вздохом прижалась к отцу.

— Кто мог это сделать, отец? Кто мог украсть моего малыша? И для чего? А что, если ему причинят боль?

— Не надо об этом думать, моя дорогая! Мы сделаем все, чтобы его найти. Эти цыгане все же вызывают у меня подозрения. Этот народ часто крадет детей, особенно красивых, чтобы их воспитать, научить разным фокусам и заставить работать на себя.

— Но ведь не малышей, которым всего несколько дней от роду?

— Кто знает? — вступил в разговор Артур. — В любом случае мы немедленно отправимся на их поиски. У нас быстрые кони, у цыган не было времени уйти далеко.

В глубине души Гийом ничуть не верил в цыган, ворующих детей. Бродяги с темными лицами, корзинщики и гадалки с наступлением лета переходили из деревни в деревню, чтобы принять участие в ярмарках и базарах. Они были слишком приметны, чтобы пойти на такое преступление. Тремэн куда больше боялся того, что о беременности Элизабет узнали, несмотря на все принятые меры предосторожности, и вдохновитель этого похищения находится далеко и в высших кругах общества. Если похититель или похитители прибыли из Англии, следовало опасаться того, что маленького Луи уже переправили на корабль или… Гийом боялся самого плохого.

Последовавшие часы, казалось, подтвердили его страшную догадку. Когда примчался Пьер Анбрюн, помощь которого требовалась и старой графине, и Элизабет, бившейся в истерике, Гийом с сыновьями и его люди обыскивали окрестности, разделившись на несколько групп. Они расспрашивали всех встречных: не видели ли они подозрительных людей? Тремэн категорически запретил предупреждать о случившемся жандармов. Он опасался капрала Пелуза и его предвзятого отношения: если ему сообщить еще об одном похищении новорожденного, то одному Богу известно, до каких крайностей может дойти этот весьма ограниченный человек.

Подозрительных цыган разыскал Дагэ. Было уже совсем поздно, когда он вернулся в «Тринадцать ветров» с Николя. Гийом только что привез туда Элизабет. Дом закрылся, охраняя ее, как шкатулка драгоценность. Если тайные страхи ее отца окажутся обоснованными, в доме «Тринадцать ветров» ей будет находиться безопаснее, чем в Шантелу, да и для Шантелу опасность будет куда меньше в ее отсутствие. Старую графиню оставили на попечении Розы, которая, впрочем, собиралась перевезти ее в Варанвиль, как только старушке станет немного лучше.

В течение всего дня Тремэн с сыновьями тщательно прочесывали окрестности замка. Безуспешно. Никто ничего не видел, ничего не слышал, ничего не заметил. Можно было сойти с ума! Создавалось впечатление, что явился бесплотный дух, не касавшийся земли, и похитил маленького Луи, вылетев потом через окно.

На первый взгляд Дагэ тоже не принес никаких новостей. Цыганская кибитка тихо и мирно стояла возле Губервиля. Цыгане явно пришли в ужас от того, что их могут обвинить в столь тяжком преступлении, и не возражали против обыска их повозки.

— Вид у них смирный, — закончил свой рассказ Дагэ. — И потом их совсем мало! Всего лишь три человека: старик, довольно молодая женщина и мальчишка лет десяти. А вы, господин Гийом, вы нашли что-нибудь?

— Нет, ничего! Я очень боюсь того, что похищение может оказаться делом рук людей куда более ловких, которые не имеют ничего общего с этими несчастными. Но еще больше я боюсь того, что мы не найдем моего внука живым. Без материнского молока такой маленький ребенок не сможет прожить долго. Нужна кормилица…

— Простите, что я вас перебиваю, отец! — неожиданно вмешался Артур. — Вы только что сказали, Дагэ, что среди цыган была только одна женщина?

— Да, господин Артур. Одна-единственная, мать мальчика.

— Но Этьеннетта Эртелу и госпожа де Варанвиль говорили о двух женщинах, когда цыгане находились на их землях. Так куда же делась другая?

— Ты прав. Это надо выяснить, и как можно быстрее! — воскликнул Тремэн. — Дагэ, приготовьте для меня свежую лошадь! Или лучше две, — добавил он, увидев, что Артур уже открыл рот. — Всего нам понадобится три лошади: скажите Николя, что он будет нас сопровождать!

— Почему не я? — возмутился старший конюх.

— Потому что вы нужны здесь. Мадам Элизабет теперь с нами, и, поверьте мне, она сейчас очень нуждается в надежной охране. Адам присмотрит за ней в доме вместе с Потантеном. Так как Николя был с вами, он сможет проводить нас к этим людям! Быстрее! Нам нужно взять оружие.

Времена все еще были неспокойные, законы Бонапарта действовали еще не в полную силу, и по ночным дорогам ездить было небезопасно: остатки древнего огромного леса Бри по-прежнему укрывали злодеев: дезертиров, контрабандистов, разбойников всех мастей, порой скрывавшихся под невинным обличьем угольщиков или дровосеков, которые достаточно часто на них жаловались.

Гийом проверял запальные устройства на двух пистолетах, когда раздался звук галопа. Артур, поспешивший к окну, изумленно воскликнул:

— Но… это же мистер Брент! И в каком он виде!

Подросток выбежал на крыльцо, чтобы почти сразу же вернуться со своим наставником. Тот едва переводит дух. Шляпы на нем не было, одежда была изорвана в клочья ветками деревьев. Глаза ввалились, черты лица заострились, и он выглядел куда старше своего возраста. Джереми едва держался на ногах, и без поддержки своего ученика он бы просто рухнул к ногам Гийома.

— Я не могу добиться от него ни слова, отец. Думаю, ему надо что-нибудь выпить, — сказал Артур, помогая молодому человеку опуститься на канапе. Тот не сел, а распластался на сиденье. Гийом тем временем налил ему стакан рома.

— Выпейте это! — приказал он, протягивая напиток Бренту. Джереми взял стакан, осушил его залпом и только потом поднял на Гийома полные ужаса глаза.

— Вы должны… поехать со мной, господин Тремэн! — пролепетал он. — Судить меня… вы будете потом… Но если вы хотите найти ребенка, нужно торопиться! Она… сядет на корабль… во время утреннего прилива!

От ярости у Гийома потемнело в глазах. Он схватил англичанина за лацканы его сюртука, поднял над полом и прошипел ему в лицо:

— Она? Кто такая «она»? Это же не…

— Да, это мисс Лорна… Это она украла младенца… Мы… уже давно в этих местах… Больше двух месяцев! О! Я сейчас потеряю сознание…

И он действительно обмяк в руках Гийома, который что было силы заорал:

— Этого только не хватало!

Выпустив добычу, он отвесил ему с лету пару звонких пощечин. Артур как будто превратился в изваяние.

— Лорна? — выдохнул он. — Она способна на такое преступление? Но разве это возможно?

— Вот это нам сейчас и расскажет этот интересный молодой человек.

— Позже! — простонал Брент, который немного порозовел от пощечин и второго стакана рома. — Нужно немедленно отправляться в путь…

— Где она находится?

Услышав ответ, Гийом посмотрел на свои часы.

— Мы выезжаем через час. А пока вы нам все расскажете и что-нибудь съедите. Иначе вы не удержитесь в седле. Для верности вы поедете с нами.

— Эта тряпка? — с сокрушающим презрением процедил Артур. — Он способен предать нас в последнюю минуту. Я и сам знаю, где находится этот старый летний домик…

— Но я все же предпочитаю взять его с собой. Передай мое приказание Дагэ. Все должно быть готово. И предупреди Потантена и Адама! Скажи им, что мы уезжаем…

— Адам, возможно, захочет ехать с нами!

— Меня бы это удивило! Даже если он старается стать приличным наездником, чтобы не ударить в грязь лицом перед своей подругой Амелией, он для таких поездок не годится, — с намеком на улыбку произнес Гийом.

Артур, разумеется, сгорал от желания услышать рассказ Брента, и поручения отца пришлись ему не по вкусу. Но Гийом поймал застенчивый и благодарный взгляд Брента и понял, что тому не хочется говорить о своей неудаче при любимом ученике.

В самом деле, история, рассказанная молодым человеком, была горестным повествованием мужчины, оказавшегося во власти слишком давно обожаемой им женщины. После их отъезда из «Тринадцати ветров» Лорне потребовалось совсем немного времени — всего несколько дней! — чтобы полностью подчинить себе Брента, который был полностью очарован ею. После приезда в Париж Джереми стал ее любовником и жил лишь ради нее, жил только ею, принимая все, что она ему приказывала. Но Брент охотно признался, что первые дни в столице были просто волшебными.

Он был настолько счастлив, что не понимал, почему Китти, всякий раз, когда они оставались наедине, умоляла его вернуться к Тремэнам и оставить их. Брент даже убедил себя в том, что несчастная камеристка не совсем в своем уме и просто завидует своей хозяйке. Лорна в самом деле пользовалась огромным успехом в тех немногих домах, которые она посещала.

Банкир Лекульте вел себя по отношению к ней максимально предупредительно. Он снял симпатичную квартирку на улице Ла-Виль-д’Эвек и открыл щедрый кредит для племянницы своего друга Тремэна. И этим кредитом она весьма широко пользовалась. Но эти деньги она предпочитала не тратить, а сберегать. Она почти никуда не выходила. Впрочем, предлогом была новая любовь, которая связала ее с Джереми. Мисс Тримейн утверждала, что светская жизнь ее более не привлекает. Она, разумеется, нанесла визит господину де Талейрану, который объявил себя еще большим ее поклонником, чем прежде. Но Лорна дала ему понять, что желает отдохнуть перед непростым возвращением в Англию. Для этой поездки, как и для вошедшего в моду летнего путешествия на воды в Экс, она получила от него французский паспорт на «совершенно обычную фамилию» госпожи Лекюйер. Но ведь именно такой была фамилия одного из капитанов Гийома! В действительности ее главным желанием было остаться незамеченной! Что касается Брента, то он был невероятно счастлив и совершенно забыл о своем обещании сообщать новости в дом «Тринадцать ветров». Ему не хотелось писать о своем счастье Гийому Тремэну… Так продолжалось до конца марта, когда его любовница объявила о том, что они возвращаются в Котантен.

Сначала Брент ничего не понял. Зачем возвращаться туда, где никто не желает их видеть?

— Речь не идет о том, чтобы вернуться в окрестности Сен-Ва, — объяснила Лорна. — Я хочу сделать так, чтобы наш приезд никто не заметил, и поселюсь на северо-западе. Видите ли, я тут раздобыла труд по географии, посвященный этой местности, и думаю, что Сен-Пьер-Эглиз, например, или… Токвиль могли бы мне подойти!

— Это слишком опасно! В Сен-Пьер-Эглиз, согласен, никто никогда не ездит, но это всего в трех лье от Ла-Пернель. Почему не остаться здесь до нашего отъезда в Лондон? Мы никогда больше не будем так счастливы!

— Говорите за себя, мой дорогой! Я — и для этого вы должны достаточно хорошо меня знать! — не из тех, кого можно запросто отослать из дома. Поэтому я намерена заняться Варанвилем и его очаровательной хозяйкой. Если Гийом захочет взять ее в супруги, я получу огромное удовольствие от того, что поставлю несколько преград на пути этой прекрасной любви.

Ни просьбы, ни увещевания не смогли ее переубедить. Лорна стояла на своем: либо любовник поклянется помочь ей привести в исполнение ее прекрасный план мести, либо они немедленно расстаются. Ночь любви, последовавшая за этим, помогла молодому человеку правильно оценить свои любовные интересы. Разве Лорна не поклялась, что они никогда не расстанутся, как только она исполнит свой «каприз»? Молодую женщину влекла в Варанвиль почти полная уверенность в том, что именно там прячут рожденного ею ребенка.

Обдумав все, она пришла именно к такому выводу. Сына Гийома Тремэна могли доверить лишь дорогому и надежному другу, так как любого из семьи Тремэнов всегда считают сокровищем. Для кого же еще женщины в «Тринадцати ветрах» вязали эти крохотные чулочки из белого шелка? Но, заранее зная, что ей ответит Брент, Лорна поостереглась делиться с ним своими подозрениями.

Итак, они отправились в Котантен. Лорна превратилась во вдову Лекюйер с помощью парика из темных волос, умелого макияжа, черных одежд и густой вуали, которая отлично скрывала ее лицо. Мисс Тримейн, Брент и Китти на дилижансе доехали до Шербура, там наняли карету и отправились в Сен-Пьер-Эглиз, крупный город, расположенный недалеко от побережья. Они временно поселились в самой приличной гостинице. Но сразу же по приезде Лорна отправила Брента — она выдавала его за своего брата — к местному нотариусу, чтобы справиться у него о подходящем доме, который продают или сдают внаем неподалеку от Токвиля. Бренту следовало говорить, что его сестру туда влекут воспоминания, но подыскивать дом, расположенный достаточно уединенно, чтобы молодой вдове никто не докучал неуместным любопытством. Также ему следовало «скормить» нотариусу историю, придуманную Лорной.

Итак, Джереми рассказал ему, что госпожа Лекюйер, англичанка по рождению, была замужем за нормандцем, которого она, к прискорбию, потеряла за несколько дней до разрыва Амьенского мира. Брат, то есть сам Брент, узнал о печальном событии и, будучи уверенным в том, что она одна в Париже, поспешил к сестре во Францию, чтобы присоединиться к ней и, по возможности, увезти ее обратно в Лондон, пока еще было время.

Но сестра отказалась уезжать от могилы того, кто составлял счастье ее жизни. Ситуация осложнилась, и после долгих колебаний доброму брату все же удалось убедить ее покинуть Париж, где обстановка становилась небезопасной. Сестра согласилась покинуть столицу лишь при одном условии: они отправятся в этот прекрасный уголок Котантена, где она и ее дорогой Жерар встретились, полюбили друг друга и провели незабываемые дни. Кроме того, при такой близости к морю им, возможно, представится возможность вернуться в Англию, несмотря на войну.

Короткой встречи с красивой и такой трогательной госпожой Лекюйер хватило для победы над нотариусом, старого холостяка с нежным сердцем, который ни на минуту не усомнился в правдивости рассказанной ему истории. Разве Революция и исход из страны эмигрантов не породили множество еще более романтических историй с участием англичан? Почти мгновенно нотариус нашел дом, соответствующий требованиям его клиентки, предложил свои услуги, чтобы ей было легче обустроиться в этих краях, и даже намекнул, что, пожалуй, найдет корабль, который вернет на родину несчастных изгнанников. Но это случится не слишком скоро, поскольку в хорошую погоду жить в Котантене одно удовольствие!

Дом, который предлагал нотариус, располагался на угодьях замка Токвиль. Граф поселил там родственницу-старушку, бывшую монахиню, которая недавно умерла. Дом защищали небольшой лесок и полоса песчаной равнины, поэтому тишина и уединение были гарантированы. Управляющий замка согласился сдать его за умеренную плату, довольный тем, что удалось найти приличных людей, которые хотя бы будут следить за домом. И они поселились там, купив предварительно лошадь и двуколку, чтобы Китти или Брент могли ездить за провизией.

Что же касается Лорны, то она исчезла. Зато местные жители часто встречали молодого крестьянина в голубой блузе, полотняных штанах и в старой помятой черной шляпе. Переодетая таким образом молодая женщина покидала дом ранним утром, чаще всего пешком, и отправлялась бродить вокруг Варанвиля, находившегося на расстоянии в три четверти лье. Она наблюдала за обитателями замка, изучала их привычки и даже подружилась с одной из девушек, работавших на кухне, которую звали Жаннетт. Та была простушкой и очень обрадовалась вниманию такого красивого парня, как этот Кола. Первое время Лорна возвращалась разочарованная: баронесса жила в замке очень тихо в окружении семьи и троих гостей, двух старых дев Ламориньер и их брата господина Огюста. О последнем шептались, что он может стать новым мужем Розы. А вот господин Тремэн, который, как все надеялись, женится на госпоже баронессе, совсем перестал приезжать. И это всех огорчало, потому что Ламориньер никому не нравился!

Лорна также выяснила, что ни в Варанвиле, ни на его фермах не было ни одного младенца. Она уже начала разрабатывать другой план мести, когда однажды вечером Жаннетт упомянула о том, что госпожа баронесса очень часто ездит в замок Шантелу, расположенный совсем близко. Девушка еще удивлялась тому, что старая графиня, вместо того чтобы, как обычно, провести зиму у племянницы, вернулась к себе незадолго до Рождества, чтобы принять у себя подругу. И лже-Кола сразу же решил проверить и это место тоже. Лорной двигало любопытство, которому не было объяснений. Но все встало на свои места, как только она едва разминулась на дороге с Сахибом и его хозяином. Мисс Тримейн сразу же поняла, что сумела раскрыть интересную тайну. Она увидела в саду Элизабет, которая прогуливалась мелкими шажками под руку с Белиной и была беременна.

— Именно тогда она встретила цыган. Ей не составило никакого труда превратить их в преданных союзников, хорошенько им заплатив. Лорна даже убедила их принять ее у себя, а для этого она переоделась цыганкой.

— Вторая женщина — это была она? — спросил Гийом.

— Да. Я так никогда и не узнал, что Лорна им сказала, чтобы добиться такого результата, но с тех пор ее почти никогда не было дома. Она жила в цыганской кибитке сначала возле Шантелу, потом возле Варанвиля, чтобы все выглядело естественно. Но и ночью, и днем кто-то из ее друзей или она сама наблюдали за Шантелу в подзорную трубу, чтобы ничего не упустить.

— А что делали все это время вы? — сурово поинтересовался Артур, который, разумеется, постарался вернуться как можно быстрее.

— Я ждал. Ни Китти, ни я, мы не знали о том, что Лорна решила предпринять. Иначе, клянусь вам, мы бы не позволили ей это сделать. Впрочем, я надеялся, что мы скоро уедем, потому что Лорна попросила меня найти контрабандистский корабль, чтобы мы смогли на нем добраться до острова Уайт. Но мы все поняли, когда прошлой ночью Лорна вернулась, пряча под блузой младенца в богатых пеленках…

— Она сама его похитила? Как ей это удалось?

— Среди цыган есть мальчишка, ловкий, как обезьяна. Он вскарабкался по фасаду замка, проник внутрь через открытое окно, а потом открыл Лорне дверь кухни. Она вошла. Все спали. Похищение младенца оказалось, видимо, «детской забавой». Потом они разошлись в разные стороны: цыганка с сыном отправились в свою кибитку, мисс Тримейн — в наш дом…

— Отец, — прервал его Артур, глядя на часы на каминной полке, — нам пора ехать!

— Мы сейчас же выезжаем! Вы, мистер Брент, должно быть, уже достаточно отдохнули, и с вами мы разберемся позже…

Впрочем, Брент уже почти все рассказал. Вернувшись в дом, Лорне пришлось столкнуться с шоком и ужасом ее спутников, но она довольно быстро с этим справилась.

— Пришло время раскрыть перед вами мои планы. Надеюсь, вы не думаете, что я хочу убить малыша? Я просто намерена взять его с собой. Как только мы окажемся в Англии, я отправлю посланника к моему доброму дядюшке, который объяснит ему, что он получит ублюдка своей дочери, только если сам за ним приедет! Ко мне! Мы сядем на корабль следующей ночью на рассвете, так что тебе, Китти, пока придется им заняться. Меня груднички никогда не интересовали…

Несчастной камеристке ничего не оставалось, кроме как согласиться. Малыш нуждался в уходе, и никто другой не смог бы ему помочь. Лорна отлично это знала. Кстати, она приняла меры предосторожности: заперла Брента в старом молочном сарае и оставила ключ себе. Молодой человек слишком бурно протестовал против ее планов, чтобы она могла ему доверять. Ему предстояло оставаться там до самого отъезда.

Ночью Китти, воспользовавшись тем, что ее хозяйка спала, тайком взяла ключ и освободила Джереми. Он должен был предупредить обитателей «Тринадцати ветров» о случившемся. Ни в коем случае нельзя было позволить мисс Лорне совершить такое преступление! Тем более что малыш мог умереть во время плавания в Англию. Камеристка даже обмотала тряпками копыта лошади, которую она привязала позади дома… Ей не пришлось долго упрашивать Брента. Поступок Лорны отрезвил его. Спустя несколько минут он уже мчался в дом «Тринадцать ветров».

Брент был хорошим наездником, но из-за темноты и обуревавших его чувств он поначалу сбился с дороги, потом поехал через лес в правильном, как ему показалось, направлении, пробрался через заросли и все-таки сумел сократить путь, правда, с ущербом для своей одежды.

— Господь был, пожалуй, на моей стороне, — закончил Брент свой рассказ, с некоторым трудом усаживаясь в седло.

— Тогда молитесь ему, чтобы мы смогли спасти моего внука, — рявкнул Гийом, — иначе, клянусь вам, я заставлю вас пожалеть о том, что вы появились на свет!

Луна уже сияла в небе, освещая местность. Поэтому всадники с помощью Брента легко нашли летний домик. Окруженный небольшим количеством служебных помещений, он стоял у самого леса, и его серые стены сливались с ним. Жилище казалось воплощением невинности: блестящая черепичная крыша, закрытые ставни, напоминавшие опущенные веки. Всюду царил такой покой, что Тремэн встревожился.

— Здесь как будто никого нет. В котором часу она должна была сесть на корабль?

— Прилив начинается в пять часов, а сейчас всего два часа десять минут! Мисс Лорна наверняка дома, потому что мы должны были выехать за час до отплытия, а я забрал единственную лошадь…

— Там сбоку есть свет, — сказал Артур, который бесшумно обследовал окрестности. — Это окно какой комнаты?

— Там спальня Китти, которая должна нас ждать. Надо постучать в ставень, как мы с ней условились, три длинных удара, два коротких, и она откроет.

— Ребенок с ней?

— Нет. Мисс Лорна заперлась с ним в своей спальне до отъезда. Видите ли, она нам больше не доверяет! Окно ее спальни выходит на другую сторону.

— Ладно, я иду туда, — решил Гийом, слезая с лошади и давая знак своим людям окружить дом, вокруг которого была живая изгородь.

Он направился к окну, когда Артур удержал его:

— Позвольте сначала мне войти туда, отец! В конце концов, она моя сестра, и мне, возможно, удастся ее уговорить. Это не в первый раз… Дайте мне такую возможность!

— Я не возражаю, но только не забывай: я заберу Луи даже силой, если потребуется.

Артур кивнул в знак согласия. Он подошел к ставням и постучал условным стуком. Китти, должно быть, была настороже. Она почти сразу же открыла и с облегчением вздохнула, увидев позади Артура высокий силуэт его отца и менее внушительную фигуру наставника.

— Хвала Господу, вам это удалось, мистер Брент!

Молодой человек ответил ей печальной улыбкой. Он дрожал, словно лист, и Гийому вдруг стало его жаль. Неожиданно ему в голову пришла тревожная мысль.

— Вы уверены, что ваша хозяйка не выходила из спальни? — шепотом обратился он к Китти.

— Совершенно уверена! Из ее комнаты можно выйти только через эту дверь или через окно, но я ничего не слышала.

— Отлично. Дайте мне ключ от молочного сарая! Мы запрем там мистера Брента, чтобы мисс Тримейн не заподозрила, что он выходил оттуда.

— Почему вы так поступаете, отец?

Искра радости, мелькнувшая в глазах несчастного Джереми Брента, стала лучшим ответом. Да, он пошел против воли Лорны, но если ему придется навсегда расстаться с той, кого любил с такой страстью, он просто умрет. Гийом же ограничился кратким объяснением:

— Пусть на какое-то мгновение у Брента и наступило отрезвление, но от любви такого рода излечиться невозможно! Китти, я его отведу, а вы позовите вашу хозяйку и скажите, что слышали подозрительный шум. Когда она откроет, к ней войдет Артур. Он хочет первым поговорить с ней. Я через минуту верну вам ключ. Вам останется только бросить его на пол в спальне, когда вы туда попадете.

Китти согласно кивнула и подошла к двери Лорны. Гийом увел Брента и закрыл за собой окно. Лорна ответила не сразу, и Артуру даже пришло в голову, что она могла выйти через другое окно. Но тут раздался ее сонный голос, и он успокоился.

— Что тебе, Китти? Еще рано!

— Умоляю вас, откройте мне! Вокруг дома слышен какой-то шум… Стук копыт… Мне страшно!

— Иду…

Артур быстрым жестом вытащил пистолет и направил его на Китти, успокаивающе улыбаясь ей. Пусть Лорна считает, что камеристке угрожают, и должен сработать эффект внезапности.

Его расчеты полностью оправдались. Открыв дверь, молодая женщина вскрикнула, попыталась закрыть ее, но брат бросился на свою сестру и втолкнул ее в спальню со смятой постелью. Мисс Тримейн упала как раз на нее. Подросток быстро огляделся по сторонам и увидел возле кровати большую корзину, служившую колыбелью. Там вполне спокойно спал маленький Луи. Но Лорна уже пришла в себя.

— Зачем ты приехал сюда? — сухо спросила она.

— Чтобы помешать вам совершить преступление!

— В чем ты видишь преступление? Никто не умер, насколько мне известно, и, в конце концов, я лишь ответила Тремэнам на то зло, которое они мне причинили. Да, я взяла этого ребенка и намерена оставить его у себя! Он заменит малыша, которого у меня украли!

— Нельзя украсть то, чего не было, а этот младенец существует. Он принадлежит нам, и вы нам его вернете! Лорна, — мягко добавил Артур, — что с вами случилось? Как вы могли опуститься до такого поступка, стать настолько двуличной? Неужели вы никогда не вспоминаете о нашей матери? Что подумала бы о вас она?

— Не говори мне о нашей матери! Она имела то, чего так желала я. Теперь я презираю память о ней. Но скажи-ка мне, маленький брат, как ты тут оказался? Кто тебя предупредил?

Артур ожидал этого вопроса, и ответ был у него наготове:

— Нам не составило особого труда отыскать ваших друзей-цыган. Они немного подумали и ответили на все наши вопросы.

— Эти несчастные заговорили? Я же им очень хорошо заплатила!

— А мы заплатили им больше! Надо с этим заканчивать, Лорна! Полагаю, вас ждет корабль?

— Да, и я намерена на него сесть! И вместе с этим!

Она бросилась к корзине и быстрым жестом выхватила оттуда младенца, который сразу же закричал.

— Осторожнее, мисс Лорна! — взмолилась Китти, только что вошедшая в комнату. — Малышу и так уже нездоровится! Его нужно оставить.

— Отдайте мне его, Лорна! — воскликнул Артур. — У вас нет никакой возможности покинуть этот дом. Во всяком случае, вместе с мальчиком. Дом окружен. Вы же догадываетесь, что я приехал не один.

— Вы могли привести с собой целую армию, но вы все равно пропустите меня. Китти, иди и приведи Брента! Мы уезжаем, и пусть кто-нибудь попытается нам помешать! Или я брошу этого ублюдка на пол, чтобы он разбил себе голову!

— Вы этого не сделаете! — взмолился Артур, задрожавший всем телом при виде сумасшедшего блеска, который появился в глазах его сводной сестры.

Та в ответ только рассмеялась:

— Вы так думаете? Я и не на такое способна! Я сделаю что угодно, только бы не отдавать вам ваше сокровище!

Резко развернувшись, она подошла к камину, где Китти развела огонь, чтобы в помещении стало теплее. Намерения Лорны были слишком очевидны, Артур с криком ужаса бросился к ней, и в этот момент прозвучал выстрел. Подросток споткнулся о разбитую плитку пола и упал к ногам Лорны как раз в ту минуту, когда боль заставила ее выронить ребенка. Младенец упал на Артура. На пороге спальни, словно статуя Правосудия, стоял Гийом. Это он выстрелил. Его рука все еще оставалась вытянутой вперед.

Отбросив оружие, он торопливо подошел к сыну, а Китти успела взять на руки маленького Луи, который, явно удивленный всем этим шумом, даже перестал плакать.

— С тобой все в порядке? — с ужасом спросил Гийом. — Если бы не эта разбитая плитка, я бы мог попасть в тебя.

— Это невозможно! Вы слишком хороший стрелок! — ответил Артур, вставая. Он подошел к сестре.

Та опустилась на стул, зажимая раненую руку. Лорна смотрела на Гийома со смесью ярости и отчаяния.

— Вы стреляли в меня. Неужели вы меня так ненавидите?

— Вы все для этого сделали!

— И вы способны были меня убить?

— Если бы я хотел вас убить, поверьте, вы бы уже были мертвы. Я всегда стреляю метко. Постарайтесь сделать так, чтобы в будущем мне не пришлось об этом пожалеть. Китти, отдайте малыша Артуру и займитесь раной вашей хозяйки!

Рана оказалась неопасной: пуля, которую нашли на полу, пробила только мышцы, не задев кость. Ловкие руки камеристки быстро наложили удобную повязку.

— Готово! — сказала она. — Полагаю, этого достаточно?

— Отличная работа, — оценил Гийом. — Я уверен, что у вас не будет никаких проблем до самой Англии.

— Вы хотите, чтобы я уехала? — воскликнула Лорна. — Несмотря на то что я ранена?

— Не настолько, чтобы я мог позволить вам долее оставаться здесь. Считайте, вам повезло! Собирайтесь! Я сам провожу вас до корабля, чтобы быть уверенным в том, что вы, наконец, покинете Францию.

Прилив был высоким, время близилось к утру. Последние отсветы луны серебрили волны, которые тихо шептались у берега.

— Плавание будет легким, — заметил Гийом, помогая Лорне спуститься с лошади, чтобы подойти к песчаному берегу.

— При условии, что нас не атакуют. Насколько мне известно, война еще не закончилась, — ядовито ответила молодая женщина.

— Она вас не волновала, когда речь шла о похищении моего внука! В любом случае вы будете в надежных руках, уверяю вас. Хотя на этот раз на корабле флаг англо-нормандских островов, чтобы безопасно подойти к британскому берегу, этот корабль мне знаком. Его капитан — отличный моряк Вы сделали хороший выбор.

Попросив Китти и Брента проводить Лорну по узкой тропинке и приказав Николя и двум его товарищам не показываться, Гийом направился к мужчине, который его ждал, сидя на камне, и сразу поднялся, увидев его.

— Господин Тремэн? Мне о вас ничего не говорили.

— В этом нет ничего удивительного, Квентин. С вами поплывет моя племянница. Она англичанка, и по соображениям безопасности она не хотела, чтобы я вмешивался в это дело. О ее отъезде меня предупредили только накануне вечером. Мне незачем просить вас присмотреть за ней. Я знаю, что вам можно доверять.

Чтобы подкрепить упомянутое доверие, Гийом сунул несколько золотых монет в руку моряка. Тот ответил широкой улыбкой.

— Да вы не переживайте! Мы ее доставим на остров Уайт в целости и сохранности.

— Я рассчитываю на это! Ах да, кстати! Если моя племянница может передумать и попросить вас привезти ее обратно. Ни в коем случае не делайте этого. Ни за какие деньги! Ей об этом ничего не известно, но она в опасности, и вы тоже окажетесь под угрозой!

— Мне достаточно вашего слова! Будьте спокойны! Хотите, чтобы я потом зашел к вам и рассказал обо всем?

— Это бы меня успокоило. Спасибо, Квентин! Все, в путь!

Оба мужчины подошли к шлюпу с экипажем из трех человек. По привычке рыбаков Котантена, которым нравится всегда стоять на волне, его нос был развернут в море. Шлюп стоял в трех-четырех морских саженях от берега. Но когда один из матросов собрался взять Лорну на руки, чтобы донести ее до корабля, она оттолкнула его.

— Еще минуту! Одно только слово…

Она отвела Гийома в сторону.

— Вы не попрощаетесь со мной?

— Я давно попрощался с вами. Это будет всего лишь повторение. Вам придется довольствоваться простым пожеланием: я желаю вам суметь, наконец, стать счастливой. Что бы вы ни думали и несмотря на эту маленькую рану, я никогда не желал вам зла!

— А я вам желаю муки ада! Пусть они будут столь же сильны, как и моя любовь к вам. Прощай, Гийом! Желаю тебе когда-нибудь страдать так же, как страдаю я!

Лорна пристально посмотрела на него, но так как он не ответил, молодая женщина разрыдалась. Тремэн наблюдал, как она подходит к Китти и Бренту. Камеристка плакала, она повернулась к Тремэну и помахала ему рукой. Что же касается Джереми Брента, он лишь взмахнул шляпой. Молодой человек успел вполголоса поблагодарить Гийома. Ему было стыдно, но он испытывал облегчение от того, что сумел сохранить свое печальное счастье, которое он переживал рядом с этой женщиной. Гийом пожалел его.

Посадка закончилась. Моряки подняли парус, который тут же подхватил утренний бриз. Шлюп отошел от берега, и, когда поднялась заря, он уже превратился в точку, уплывавшую к горизонту. Гийом вернулся к своим, и на душе у него было по-настоящему радостно, по-настоящему спокойно… В эту минуту Артур и Дагэ уже должны были вернуться в «Тринадцать ветров», и Элизабет смогла, наконец, обнять своего сына. На востоке еще пылал огонь маяка, и Гийом улыбнулся этому сияющему предзнаменованию…

Глава XIV День рождения

«Решительно, любовь — это просто язва какая-то! — размышлял Гийом, идя по улицам Шербура. — Пырей, сорняк, который растет всюду, как ему вздумается, способный своими корнями-когтями разрушить любую стену».

Только что на пороге таверны «Кистр» он расстался со своим другом Жозефом Энгулем, с которым они вместе ужинали. Они давно не виделись, и, несмотря на традиционные и как всегда восхитительные устрицы и омары, Гийому так и не удалось вернуть прежнюю радостную и спокойную атмосферу, которая всегда царила за их столиком, если они трапезничали в знаменитой таверне с ее деревянными панелями на стенах, прокуренными, словно хорошая трубка. Жозеф уже не был прежним. Безнадежная любовь, которую он питал к госпоже де Бугенвиль, разрушала его по мере того, как горе подтачивало силы безутешной матери.

— Я знаю, что Флоре недолго осталось жить. Она тоже это знает, но не только не пытается этому помешать, а ждет этого, желает, надеется, — попытался объяснить он Гийому.

— Ведь у нее есть другие дети и муж, который ее обожает…

— Странно, не правда ли? И все же нам всем кажется, что она думает только о своем несчастном мальчике. У меня такое ощущение, будто Флора считает, что ни ее сыновья, ни ее муж в ней более не нуждаются, а вот Арман заблудился во тьме и все время зовет ее.

— А ты? Разве это повод посвятить ей всю свою жизнь? Мне отлично известно, что ты ее любишь, но ты почти не бываешь здесь, не живешь в своем доме, и твоя экономка уже подумывает от тебя уйти. Что же будет с тобой, когда подойдет к концу жизнь госпожи де Бугенвиль?

— Не знаю, что тебе ответить. Одно я знаю наверняка: я хочу быть с ней как можно дольше. Но потом…

Жест, которым Жозеф сопроводил последнее слово, позволял предположить что угодно, и Гийом нахмурился.

— Надеюсь, ты не собираешься пустить себе пулю в лоб на ее могиле? — иронично заметил он. — Это будет оскорблением для адмирала и для памяти этой восхитительной женщины. Не говоря уже о смехотворности такого поступка!

— Ненужная неразбериха, не так ли? Вот ты сейчас так красиво говоришь, но ты и сам наделал дел: твоя жизнь — далеко не пример благоразумия…

Тремэн охотно с этим согласился, признав даже, что людям трудно бороться с сюрпризами судьбы и особенно с порывами своего сердца.

— Я понимаю, что не мне читать тебе нотации, — произнес Гийом. — Моя любовь к Милашке-Мари, возможно, убила Аньес. А из-за нескольких часов заблуждений я потерял женщину, которую люблю, единственную, которая могла помочь мне забыть Мари… Ладно, поступай как знаешь, но все же вспоминай иногда, что у тебя здесь есть друзья, которым ты дорог!

На этом они расстались, не зная наверняка, когда же произойдет следующая встреча. Рано утром Жозеф Энгуль уезжал из Шербура на дилижансе. Гийом собирался ночевать в городе: ему предстояла встреча с мэром Пьером-Жозефом Делавилем. Поэтому он вернулся в старинную гостиницу «Герцоги Нормандские», переименованную в «Вильгельма Завоевателя», к которой он привык. Было уже поздно, но улицы, по-новому освещенные фонарями благодаря доктору Делавилю — отличным мэром он оказался! — оставались оживленными из-за больших строек, начатых Бонапартом.

В самом деле, одержимый идеей «чудес Египта», его циклопическими монументами и особенно искусственным озером Мёрис, расположенным на сорок пять метров выше уровня Средиземного моря, Бонапарт распорядился начать «работы фараонов», чтобы превратить то, что раньше называли «Королевским лугом», в последовательность водоемов и шлюзов, которые должны быть завершены большой дамбой. На строительстве трудились рабочие и солдаты двух полков. Все эти люди создавали в городе постоянное движение, к которому в этот день добавилось и всеобщее оживление из-за прибытия в порт американского корабля «Делавэр», чей звездно-полосатый флаг весело реял посередине рейда. Это судно доставило хлопок для недавно появившихся в этих местах прядильных фабрик: одна была расположена между Валонью и Негревилем и две — в Валь-де-Сер. Тремэн высоко ценил эти новинки, поскольку он всегда радел за развитие Котантена. Поэтому ему и предстояло встретиться у мэра с Филиппом Фонтенилла, владельцем прядильной фабрики, и обсудить вопрос о совместном использовании склада.

Гийому не хотелось ложиться спать. В этот первый сентябрьский день — все надеялись, что он принесет прохладу, — было так же жарко и душно, как в течение всего лета, которое чередовало знойные дни и грозы.

Вместе с грозами часто приходили и опасные шторма, как это случилось 20 июля. В тот день затонули многие суда в портах по всему побережью. В Булони же, несмотря на категорические возражения адмирала Брюи, из-за упрямства императора, пожелавшего устроить в открытом море смотр кораблям, с которых предстояло осуществить высадку в Англии, произошла настоящая катастрофа. Бонапарт — его еще не привыкли называть Наполеоном! — едва не утонул, а многие корабли с людьми и вооружением пошли ко дну.

Несмотря на такой трагический случай, все были бы рады хорошей грозе, и Гийом очень ее ждал. Развязав галстук, он шел к своей гостинице примерно на сто шагов позади мужчины, который двигался в том же направлении. Вдруг Тремэн увидел, как из темного утла выскочили два разбойника и набросились на мужчину. Один ударил его по голове, а другой принялся обыскивать карманы. Несчастный рухнул, не издав ни звука, но Тремэн заорал во все горло:

— На помощь! Грабят!

Он пустился бежать так быстро, как только позволяла его больная нога, но, разумеется, когда он оказался рядом с жертвой, бандиты уже исчезли.

Гийом не стал их преследовать, ведь это было бесполезно. Он опустился на колено, поднял голову мужчины и едва не уронил ее от изумления. Перед ним, несомненно, был его старый друг Франсуа Ньель, товарищ его детства в Квебеке. Именно на него только что напали разбойники!

К счастью, у канадца оказался крепкий череп, его только оглушили. Когда под присмотром Гийома его принесли в гостиницу, тот быстро пришел в себя благодаря кувшину холодной воды и стакану рома. Франсуа не слишком удивился, увидев перед собой лицо Тремэна.

— Смотри-ка, Гийом! Я не рассчитывал увидеть тебя так скоро! Ох, ну и досталось же мне! — проворчал он, пытаясь сесть. — У меня будет огромная шишка.

— Скажем так, она на подходе, — сказал Тремэн, ощупывая голову своего друга, — но надеюсь, что шишка не появится немедленно. Как ты оказался в Шербуре?

— Я приехал поздравить тебя с днем рождения! Ведь послезавтра тебе исполнится пятьдесят четыре года, верно? Мне исполнилось столько же три месяца назад.

— И ради этого ты прибыл из Лондона? Но как тебе это удалось? И почему я нахожу тебя здесь, а не у меня дома? Или мы подписали мир с англичанами?

— Нет, но я прибыл не из Лондона, а из Нью-Йорка на корабле, который стоит на рейде… и который отчасти принадлежит мне.

— Ты и американский корабль? Ведь ты же ненавидел этих людей почти так же сильно, как и я! Как это возможно?

— Это интересная история, но если ты хочешь, чтобы я ее тебе рассказал, то нам будет лучше устроиться в другом месте. Я снял номер в этой гостинице.

— Я тоже. У меня завтра дела в городе, поэтому я собирался здесь переночевать. Но если я правильно понял, то мои дела непосредственно касаются тебя.

— Возможно! Идем ко мне. Закажи холодного вина и несколько ломтиков паштета: я сегодня не ужинал…

Чуть позже, устроившись перед широко распахнутым окном, выходившим на ночное море, Франсуа Ньель, уже совершенно оправившийся, зажег трубку, последовав примеру своего друга, и начал свой рассказ об этом путешествии-сюрпризе.

— Когда два года тому назад я останавливался у тебя, я не рассказывал тебе о моем друге Джоне Доусоне, потому что я знал о той антипатии, которую у тебя вызывают янки. Я побоялся, что ты вспылишь и назовешь меня предателем. Но мы с Доусоном знакомы уже лет семь-восемь. Он торговец из Олбани, человек прямой, добрый и щедрый. Впрочем, его бабушка — уроженка Труа-Ривьер. Я встретился с ним в племени могавков, с которым я поддерживаю хорошие отношения из-за торговли мехами. А он их совсем не знал. Доусон впервые имел дело с индейцами и, естественно, не представлял, как за это взяться. В результате с него едва не сняли скальп к тому моменту, когда я оказался у вождя Хомобока. Разумеется, мне удалось его вытащить из этой передряги, и мы стали друзьями. Чтобы отблагодарить меня, Доусон предложил мне работать вместе с ним. Какое-то время я отказывался, опасаясь осложнений с английскими губернаторами. Но потом мне пришла в голову мысль: если тайно работать вместе с Доусоном, то я смогу обойти запрет на торговлю с другими странами, кроме Англии. Так как война с Францией возобновилась, то и остальная Европа оказалась для нас, парней из Квебека, под запретом. Это было настолько заманчиво, что я не устоял. Мы вместе купили корабль, загрузили его хлопком и отправили в Шербур, где у моего друга есть клиенты. И вот он, результат! «Делавэр» стоит в порту!

— Но как вам удается поддерживать отношения?

— Долина Гудзона — это удобный проход между Монреалем, где у меня контора, и Олбани, а, следовательно, и Нью-Йорком. Пусть озеро Шамплейн все еще контролируют англичане, и по нему пройти непросто, но у нас обоих есть ловкие ребята. Мне самому довольно часто удается бывать в Олбани, и я вот-вот стану действительно богатым человеком!

— Я очень рад этому, Франсуа, но, возможно, этим вечером денег у тебя стало меньше? Много у тебя украли?

— Деньги, которые были при мне, всего лишь несколько американских долларов. Крупные суммы остались на борту. Так я приглашен 3 сентября на твой день рождения в «Тринадцать ветров»?

— Конечно же, я возьму тебя с собой завтра. Но если твой друг Доусон на борту, может быть, стоит пригласить и его?

— Нет. Доусон остался дома. Но когда я узнал, в какой порт зайдет «Делавэр», я не смог устоять перед искушением встретиться с тобой. Доусон снабдил меня американским паспортом. Официально я Джефф Доусон, его кузен. Я проведу здесь несколько дней. За это время выгрузят хлопок и погрузят вина, шелка и другие товары прекрасной Франции. Ты даже не представляешь, как я счастлив! Снова увидеть «Тринадцать ветров»! Истинное счастье!

— Только «Тринадцать ветров»? Я тронут тем, что ты вспомнил о дне моего рождения, но… разве в твоем плане не нашлось местечка для Варанвиля?

Приятное лицо Франсуа под шевелюрой седеющих белокурых волос изменило цвет. Полное и розовое при обычных обстоятельствах, оно сжало кирпично-красным. Гийом понял, что задел его за живое и что воспоминания о Розе не стерлись из сердца его друга, оставшегося простым и наивным, несмотря на свои таланты торговца. Слишком взволнованный, чтобы говорить, Франсуа надеялся ограничиться застенчивой улыбкой, но все же пробормотал:

— Это правда. Глупость в моем-то возрасте, а?

— Возраст у нас одинаковый, и я такой же глупец, как и ты. Но только если ты хочешь поприветствовать Розу, тебе придется поехать в Варанвиль. Она у меня практически не бывает. Навещает баронесса исключительно мою дочь и моего внука, и ее визиты всегда коротки…

— Элизабет вышла замуж?

— Да… Вернее, и да и нет! Я все тебе подробно расскажу, потому что ты мне как брат, и такие авантюры случаются только со мной. Но чтобы закончить разговор о Розе, я добавлю, что ни ты, ни я — мы теперь ничего для нее не значим. В ее доме уже несколько месяцев гостит некий Ламориньер с сестрами. Мне кажется, что они решили остаться там навсегда. Все уверены, что дело закончится свадьбой… Не скрою, что я был бы в сотню раз счастливее, если бы она вышла за тебя, потому что ее нынешний избранник не внушает мне доверия. Неприлично вот так жить за счет дамы!

— Ты с ним знаком?

— Нет, я не захотел с ним встречаться. Впрочем, я больше не бываю в Варанвиле.

— Тогда ты не можешь судить о нем. Роза не из тех, кто ошибается в людях.

Тремэн восхищенно посмотрел на своего друга:

— Какой же ты человек! В тебе нет ни единой унции злобы, хотя тебе следовало бы инстинктивно ненавидеть этого прощелыгу!

— Отчего же? Ты тоже любишь Розу, но ты мне все так же дорог, — просто ответил Франсуа. — И я продолжаю считать, что ты ошибаешься: нельзя сражаться с врагом, уступая ему поле битвы. Лично я собираюсь поехать в замок и сказать то, что хочу сказать.

— Кто знает, может быть, тебя ждет успех, потому что ты ей очень нравишься. Но ты поедешь один. Там не только Ламориньер, а еще и Александр, сын Розы. Его всегда считали женихом Элизабет, и он не смирился с ее браком и не хочет более с ней встречаться. Теперь ты видишь, что наши отношения действительно стали сложными.

— Тогда расскажи мне об Элизабет, если ты хочешь, чтобы я все понял.

Стояла уже глубокая ночь, когда Гийом закончил свои излияния, которые Франсуа выслушал без особого удивления. Как и сам Тремэн, он с детства привык к трагическим событиям и опасностям. К тому же он знал, что его друг не нуждается в жалости. Поэтому Франсуа ограничился простым ответом:

— Если не считать оказанной чести, то эту историю удачей не назовешь, но у тебя достаточно широкие плечи, чтобы все это выдержать. И вокруг тебя хватает преданных людей. Кстати, как местные жители отнеслись к рождению ребенка, отца которого они никогда не видели?

— Куда лучше, чем я предполагал. Мне кажется, мы поступили так, как следовало.

В самом деле, после возвращения дочери Гийом поговорил с аббатом Годеном из Ла-Пернель и аббатом Бидо из Сен-Ва-ла-Уг. Он не стал оскорблять их требованием соблюдения тайны исповеди, а просто показал свидетельство о браке, выданное Элизабет аббатом Николя, кюре Вьервиля. Поэтому когда все увидели, что оба священника относятся к молодой женщине — истинному воплощению достоинства в черных или белых платьях — с уважением и дружбой, злые языки притихли. По смутным слухам, просочившимся за стены Шантелу, в округе поняли, что молодая мать несла на своих плечах груз судьбы августейшей, но трагической. И когда госпожа де ла Э-Гишмон — Гийом вспомнил, что это имя бальи де Сен-Совер дал своему протеже после бегства из Тампля — присутствовала на церковной службе, во взглядах, которыми ее провожали, было больше слез, чем иронии. Врожденная деликатность и сдержанность жителей Котантена проявились в полной мере. Их любовь к легендам и интересным историям была удовлетворена. А их сострадание и верность в горе были приняты с благодарностью. Люди из Сен-Ва оказались достойными собратьями жителей Сен-Пьера, которые во время Террора отправились целой делегацией выручать из тюрьмы Кутанса своего маркиза де Сен-Пьера, чтобы отвезти его домой. Потому что они его очень любили…

Любили в этих местах и «ребятишек» из «Тринадцати ветров». И если несколько ядовитых кумушек пытались, к примеру, в базарный день, почесать языками, всегда находился тот, кто затыкал им рот. Дурные слухи ни в коем случае не должны были дойти до капрала Пелуза — этого безбожника! — и пробудить его служебное рвение. Он и так все еще не переварил то, как его заставили освободить Гийома Тремэна.

Поэтому Элизабет прожила два летних месяца в покое и счастье от того, что она снова вернулась домой и могла возиться со своим маленьким Луи, который рос как на дрожжах. Ее немного тревожило отсутствие вестей от супруга, но ей хватало мудрости понять, что между ними море и может пройти очень много времени, прежде чем они снова смогут соединиться. Хотя бы в письмах! Иногда Элизабет говорила об этом, но ее отец, хотя сердце его разрывалось от сочувствия, продолжал хранить тайну.

Франсуа Ньель одобрил его. На месте Гийома он поступил бы так же. За такими разговорами время бежало быстро, и было уже очень поздно, когда мужчины все-таки решили немного поспать. Утром им предстояло заниматься делами, а потом их ждала дорога в дом «Тринадцать ветров».

День рождения Гийома был праздником семейным, разумеется, но на этот раз он приобрел чуть более торжественный характер. И прежде всего потому, что вся семья оказалась, наконец, в сборе, избавившись от враждебного присутствия Лорны, и даже увеличилась на одного человека, которого все обожали. Младенец хорошо себя вел и все время улыбался. Его называли Лулу, и с высоты своей колыбели он управлял всеми домочадцами, которые просто зацеловали бы его, если бы Элизабет и Гийом не наложили на это строгий запрет. Элизабет, ее братья, Потантен и Клеманс решили, что этот день рождения следует отпраздновать с двойной пышностью, так как годом раньше в отсутствие Элизабет ни у кого не лежала душа к праздникам. Впрочем, программа была довольно простой. Все начнется с торжественной мессы в честь Гийома в церкви Ла-Пернель, потом герой дня в компании лучших друзей отдаст должное блюдам, которые госпожа Белек готовила в течение трех дней на своей кухне, выгнав оттуда всех любопытных. Госпожа де Варанвиль, увы, приехать отказалась, сославшись на то, что ждет Александра. Ее сын должен был вернуться домой из Бретани, где недолгое время гостил у родственников. А вот госпожа де Шантелу пообещала быть: никакая сила в мире не помешала бы ей воспользоваться случаем и навестить «маленького принца», как она упорно продолжала называть младенца, несмотря на мольбы Гийома. И потом графиня решила слегка смягчить разочарование Гийома, которого не убедил предлог, придуманный Розой, хотя он, безусловно, был истинным. Все в «Тринадцати ветрах» отлично знали, что замужество Элизабет настолько глубоко ранило Александра, что юноша не желал находиться в ее обществе.

За праздничным столом должны были собраться мадемуазель Леусуа, доктор Анбрюн, Ронделеры, нотариус Лебарон и его жена, Кантены, Каласы и, разумеется, аббат Годен. А неожиданный приезд Франсуа Ньеля привел в восторг всю семью. Во-первых, потому, что его все любили и были рады снова его увидеть. А во-вторых, потому, что он привез два больших сундука с подарками. И не только для Гийома! Пусть виновнику торжества и досталась львиная доля в виде роскошной шубы из куницы, остальные меха предназначались для семьи. Были среди подарков и войлок, и кожа, расшитые яркими цветами индейскими женщинами, и фигурки из стеатита, выточенные эскимосами. Адаму достался потрясающий гербарий, в который вошли почти все растения Канады, и этот подарок заставил Гийома прослезиться, так как напомнил ему о детских вылазках в лес в компании индейца Коноки. Не забыл Ньель и о трех бутылках кленового сиропа, чтобы госпожа Белек смогла испечь блины и пирог, которыми он наслаждался в прошлый приезд. И снова, пробуя тягучую коричневую жидкость с ложки, хозяин «Тринадцати ветров» чуть не расплакался.

Когда солнце встало после сильной ночной грозы, прогнавшей жару, отмывшей пейзаж от пыли и наполнившей легкие свежим воздухом, каждый приготовился достойно отпраздновать пятьдесят четвертый день рождения Гийома Тремэна. И не только гости, но и все окрестные бедняки, которые отлично знали, что получат свою долю. Обычай, принятый среди дворянских семей Нормандии, требовал раздать бедным ровно столько, сколько было потрачено на прием гостей. После своей женитьбы Гийом всегда ему следовал. Причиной тому была не только его природная щедрость, но и память о его супруге, Аньес де Нервиль, благодаря союзу с которой его дети принадлежали к старинному дворянскому роду и несли в своей крови капельку крови Вильгельма Завоевателя. Поэтому к «Тринадцати ветрам» обязательно начнут стекаться бедняки этого уголка Котантена, заранее зная, что не уйдут с пустыми руками. Но придут они ближе к вечеру, чтобы не докучать хозяевам и не слишком бросаться в глаза. Причиной тому были природные стыдливость и деликатность тех, кому хорошо знакомо бремя действительно тяжелого существования.

День рождения удался на славу. Солнце приятно согревало, и в его ласковых лучах все прошло — ко всеобщему удовольствию — словно в прекрасном сне. На какое-то мгновение Гийому даже показалось, что он получит самый сладкий подарок. Когда большинство гостей уже уехали, а Потантен возле кухни руководил раздачей милостыни, провизии и сладостей, Тремэн задержался в саду вместе с мадемуазель Анн-Мари, Франсуа Ньелем и Пьером Анбрюном. Ему вдруг показалось, что он видит, как карета госпожи де Варанвиль въезжает в ворота… Но это не было иллюзией.

Охваченный радостью и убежденный в том, что Роза решила все-таки его поздравить, Гийом бросился навстречу, но он даже не успел открыть дверцу. Она распахнулась сама, и из кареты выскочил Александр, едва не наступив на ноги Гийому. Тому с трудом удалось скрыть свое разочарование.

— Я привез вам одного из ваших друзей, которого я нашел на дороге! Он ранен, но перед тем, как потерять сознание, он попросил меня отвезти его к вам, уверяя, что это вопрос жизни и смерти, — сказал молодой человек.

— Прошу вас, сходите за доктором Анбрюном! Он прогуливается в розарии, — сказал Гийом, поднимаясь в карету.

Действительно, на подушках лежал мужчина. Бледный, с закрытыми глазами, он дышал с трудом. На груди расплывалось пятно крови. Виктор Гимар выглядел так, будто умирает.

— Что он здесь делал и что могло произойти? — воскликнул Артур, прибежавший следом за отцом.

— Я не знаю. Александр сказал, что нашел его на дороге.

При звуке знакомого голоса раненый открыл глаза, а рот растянулся в слабой улыбке:

— Надеюсь, я… вовремя? Они еще не добрались сюда, верно?

— Кто «они», друг мой?

— Сент… Сент-Алин… и его лакей…

— Нет. А разве они должны быть здесь?

— Они… уже близко!

— Выходи и позволь мне его осмотреть! — вмешался в разговор Пьер Анбрюн, потянув Артура назад, чтобы самому подняться в карету. — Иди и распорядись, чтобы принесли носилки и приготовили комнату. Его нужно вытащить из этого ящика!

Артур, поймав взгляд своего отца, стрелой помчался на кухню, где слуги помогали Потантену и Клеманс раздавать подаяние. Их окружала галдящая толпа. Мажордом пытался освободиться от нищего, который вцепился в него мертвой хваткой и пытался рассказать о своих недавних несчастьях. Мужчина выглядел весьма живописно, и этот словесный поединок всех забавлял. Артур позвал Валантена и Сильвэна, чтобы они перенесли раненого, а потом отвел в сторону Лизетту, чтобы попросить ее приготовить комнату.

Они вместе выходили из служебных помещений, когда им под ноги с лестницы буквально скатилась маленькая, бедно одетая крестьяночка.

— Аннетт? Что ты здесь делаешь? — удивился подросток.

— О, господин Артур… Туда только поднялся ужасный человек… Попрошайка… Он был с тем, кто так сильно ругается…

Сердце Артура пропустило один удар.

— Бегите за моим отцом, Лизетта! Скажите, чтобы шел быстрее и взял оружие! Моя сестра наверху вместе с малышом. Она в опасности. Я иду туда! Ах, да! Пусть схватят того человека, который ругается с Потантеном!

Схватив по дороге бронзовый подсвечник за неимением лучшего, Артур взлетел по лестнице и побежал еще быстрее, когда услышал приглушенный крик из спальни сестры. Он бросился туда и увидел ужасное зрелище: высокий и сильный мужчина держал Элизабет за горло. Несмотря на лохмотья, Артур сразу же узнал лакея, которого видел на берегу во Вьервиле. Ноги уже не держали молодую женщину, из ее горла вырывалось лишь слабое хрипение. Любивший петь песенки своему племяннику Адам, которого громила явно застал врасплох, и Белина с окровавленным ртом неподвижно лежали на полу.

У Артура от ярости потемнело в глазах. Бросившись к убийце, он изо всех сил ударил его подсвечником по голове, но не оглушил, а лишь поцарапал ему кожу. В этом человеке-горе было что-то первобытное. Но нападение Артура заставило его отпустить жертву. Бросив Элизабет, которая опустилась на пол с мягкостью тряпичной куклы, монстр повернулся к Артуру. Он растопырил пальцы, его губы исказила дьявольская усмешка.

Артур Тремэн был храбрым юношей, но тут он в ужасе отступил. В чудовище, надвигавшемся на него, не было ничего человеческого. Демон, тупое и злобное создание ада, которым двигало лишь желание убивать. Артур подумал, что, возможно, ему повезет, он сумеет выбраться в коридор, или отец войдет в комнату. Вот только завороженный пристальным взглядом чудовища, он уже не понимал, в какой части комнаты находится, и, споткнувшись о низенькую скамеечку, упал на спину. С победным рычанием убийца бросился на него. Артур почувствовал запах застарелой грязи и пота, под весом нападавшего у него перехватило дыхание. Он едва не потерял сознание, когда его грудь неожиданно освободилась от тяжести, а в ушах раздался настоящий рев. Из поля его зрения исчезло ужасное лицо с выпученными глазами, и Артур увидел Франсуа Ньеля и одного из лакеев, которые пытались оттащить от него огромную тушу.

— Ты цел? — спросил Франсуа, протягивая ему руку и помогая встать на ноги.

— Цел! Но как вам это удалось? У этого парня медвежья сила.

— Именно поэтому я с ним и обошелся, как с медведем, — ответил канадец, указывая пальцем на поверженное чудовище: между его лопаток торчал охотничий нож.

— Благодарю вас, господин Ньель, от всего сердца благодарю! А что с остальными? О боже, Элизабет! Он ее убил.

В комнате, где сразу стало много народа, Артур поискал глазами сестру. Он увидел, как Гийом поднял дочь на руки и отнес на кровать. Тем временем мадемуазель Леусуа приводила в чувство Белину. Адам уже очнулся и теперь помог брату сесть.

— За Элизабет не волнуйся. Она дышит. Ты-то сам в порядке?

— Теперь уже лучше, спасибо. Я бы только чего-нибудь выпил. А ты как? Когда я вошел, тебе было не слишком хорошо!

— Этот ужасный человек уложил меня ударом кулака в челюсть. Но это пустяки. Как же я испугался, когда увидел, что он подошел к колыбели! Потому что он пришел за Лулу… за нашим Лулу! — простонал Адам и разрыдался. У него сдали нервы.

Но никто серьезно не пострадал. У Элизабет посинела шея, и ей было трудно глотать. У Белины вскочила шишка на голове. Губы Адама распухли. Но доктор Анбрюн, оставивший ненадолго Гимара, чтобы заняться остальными, ничего серьезного не нашел. И все-таки Артур никак не мог успокоиться.

— А тот, другой? Отец, вы схватили другого? — спросил он Гийома, который никак не мог решиться отпустить руку своей дочери.

— Разумеется! Спасибо малышке Аннетт, мы его не упустили. Александр, Дагэ и его конюхи набросились на него вместе с этими несчастными людьми, среди которых осмелились затесаться эти два злодея, чтобы проникнуть в усадьбу. Они помешали ему уйти, встав перед ним стеной. Теперь Сент-Алин в кипятильне[23] и под надежной охраной, можешь мне поверить! Мы скоро к нему пойдем.

— Что вы с ним сделаете? Убьете?

— Сначала мы будем его судить! Мне не по душе хладнокровное убийство человека, даже такого дьявола, как он.

— А мысль отпустить его, чтобы он продолжал вредить, вам нравится? — грубо поинтересовался Артур.

— Нет, что ты! Он причинил слишком много зла.

Сент-Алин причинил его намного больше, чем Гийом мог представить себе в эту минуту! Позднее, перевязанный и накормленный Виктор Гимар, рана которого оказалась серьезной, но менее опасной, чем они думали вначале, а слабость была связана с потерей крови, сумел многое рассказать об этом страшном персонаже.

Тремя днями ранее, когда Гимар возвращался в министерство после инспекции собора Парижской Богоматери, где велись большие работы по подготовке к коронации, он встретил в вестибюле инспектора Паска.

Инспектор, с которым Гимар поддерживал вежливые, но прохладные отношения, вдруг страшно обрадовался встрече. Паск взял Гимара под руку и повел прогуляться по набережной, не спрашивая его мнения на этот счет.

— Вы как будто интересуетесь той молодой женщиной, которую я арестовал в сентябре прошлого года у Квентина Кроуферда? — Паск сразу приступил к делу. — Кажется, ее звали мадемуазель Тремэн?

— Да, я это признаю, — ответил Гимар, поколебавшись немного, потому что он не знал, насколько можно доверять этому молчаливому и замкнутому человеку. — Но вот уже почти год, как у меня нет о ней известий.

— Зато их получил господин Фуше, и я должен сразу вам сказать, что она в опасности.

Действительно, этим утром курьер принес анонимное письмо, адресованное лично министру. Там все было изложено очень подробно: бракосочетание с принцем в церкви Вьервиля, выход на свободу из Тампля благодаря милости Бонапарта, жизнь в Байе у госпожи де Вобадон, отъезд Луи Шарля благодаря помощи шевалье де Брюслара и приходу английского фрегата, возвращение молодой женщины в окрестности Сен-Ва-ла-Уг и наконец рождение ребенка мужского пола, оставшегося единственной надеждой для сторонников герцога Нормандского, потому что сам герцог погиб в Англии.

— Я получил приказ арестовать всю банду, — закончил свой рассказ Паск, и Виктору показалось, что у него остановилось сердце.

— Кого Фуше называет бандой? — с трудом выговорил он.

— Кюре, госпожу де Вобадон, «герцогиню» с младенцем, Брюслара, разумеется, если я сумею его поймать, и нескольких сообщников, фамилии которых сообщил автор письма.

— Указана ли в письме семья мадам Элизабет?

— Нет. Фуше не дурак. Он знает, что Тремэн сумел уговорить императора, что он владеет кораблями, которые действуют безукоризненно. Операцию следует провести тайно, узников держать в секретной тюрьме. Тремэна попросят не показываться у дверей Его императорского величества, если он не хочет, чтобы все эти люди погибли. Поэтому я намерен выехать в Нормандию, но сделаю это лишь завтра вечером. У вас будет время спрятать ее… Спрятать далеко, за пределами Франции, потому что я буду искать всюду. Вы меня поняли?

— Нет, — сказал Гимар. — Почему вы это делаете?

— Я мог бы вам ответить, что это касается только меня. Скажем, малышка мне понравилась, когда я ее арестовал. Такая юная и такая отважная! И мне претит мысль о том, что ее с сыном живьем замуруют в какой-нибудь крепости! И потом… — инспектор Паск на мгновение задумался и наконец произнес:

— У меня была дочь ее возраста, я ее потерял и слишком страдал из-за этого! А теперь поспешите! Когда я приеду туда, я буду исполнять свой долг, у меня больше не будет знакомых. А это значит, что я убью вас без колебаний, если вы попробуете мне помешать… Ясно?

Часом позже Виктор уже выехал из Парижа, решив спасти как можно больше людей. В Байе он просто оставил записку с предупреждением для прекрасной Шарлотты, которой не оказалось дома, и направился во Вьервиль. Ему очень нравился аббат Николя, которого он хотел убедить уйти в море. То, что он увидел в маленьком домике священника на берегу моря, потрясло его: окровавленное, еще теплое тело! Несчастного священника задушили и пронзили кинжалом. Рядом с ним валялась приходская книга, из которой явно вырвали одну страницу.

— Кюре только что нашел его старый ризничий, — рассказывал Гимар. — Подходя к дому священника, ризничий увидел, как убийцы вскочили на коней и ускакали галопом. Но он их мне описал — у него оказалось отличное зрение, — и я сразу понял, о ком идет речь. Барона де Сент-Алина и дракона, который служит у него лакеем, забыть невозможно. Тогда, убежденный в том, что они направились сюда, я бросился следом за ними. Меня подгоняла необходимость обогнать их. Но, несмотря на все меры предосторожности, они поймали меня в западню… и едва не убили. Если бы не этот молодой человек, я бы погиб!

— И мы вместе с вами! — заключил Гийом. — Благодарю вас, друг мой! Я вам обязан жизнью моей дочери и моего внука.

— Вспомните, что ей по-прежнему грозит опасность! Паск уже выехал. Он обязательно приедет сюда, и если он ее найдет…

— Я помню об этом, — печально ответил Тремэн. — У меня действительно нет времени радоваться. Как вы полагаете, когда он будет здесь?

— Я определил его более чем на сутки, но из-за раны я потерял немало часов. С другой стороны, если он выбрал тот же маршрут — а это почти наверняка! — ему придется задержаться в Байе, потом во Вьервиле. Скажем, его следует ждать завтра к вечеру… Послезавтра он будет здесь, это несомненно. Что вы намерены делать?

— Что касается моих детей, я пока не знаю. Но сейчас я просто обязан свершить правосудие! Когда имеешь дело с таким бандитом, как этот Сент-Алин, высокие принципы почти смехотворны!

Два факела освещали кипятильню, когда Гийом пришел туда со своими сыновьями. Их сопровождали Потантен, Франсуа Ньель, Пьер Анбрюн и Александр де Варанвиль. Хотя уже наступила ночь, последний отказался покинуть «Тринадцать ветров» до окончания последнего акта разыгравшейся драмы.

— Моя мать не будет встревожена моим опозданием, — просто сказал он. — Она подумает, что дилижанс не прибыл вовремя, что нередко случается, и карета меня ждет… Или вы не собираетесь покончить с этим сегодня ночью?

— Мы не будем тянуть, — ответил ему Гийом.

В самом деле, телега для сена уже ждала возле кипятильни, у двери в которую дежурили два конюха. На телеге под бреднем лежало тело лакея-убийцы. Дагэ и Николя были внутри, присматривая за крепко связанным бароном, лежавшим на глинобитном полу.

Когда семеро мужчин вошли в кипятильню, Сент-Алин поднял голову и съехидничал:

— Сколько народа! Неужели даже связанный я внушаю вам такой ужас?

— Я не из тех, кто убивает путешественника в лесной чаще или закалывает кинжалом беззащитного священника в доме без слуг, как это делаете вы, — бросил ему Гийом, презрительно пожимая плечами. — Перед вами ваши судьи, я буду обвинителем, потому что мне очень важно, чтобы они узнали, какой перед ними негодяй.

— Судьи? К чему они? Вы же даете мне понять, что я уже осужден!

— Если хотите, можете называть их свидетелями, потому что я действительно не собираюсь оставить вам больше шансов на спасение. Поднимите его! — приказал Гийом, обращаясь к своим людям. — Я хочу, чтобы он стоя выслушал то, что я должен ему сказать.

Дагэ и Николя подхватили Сент-Алина и прислонили его к одному из больших котлов, который в дни большой стирки подвешивали над очагом из плоских камней. Несмотря на красноватый свет факелов, было заметно, что барон побледнел, и пот заструился по его лицу. С жестокой радостью Тремэн увидел в его глазах страх.

— Только за ваши преступления двух последних дней вы десять раз заслуживаете смерти! Вы убили аббата Николя, кюре Вьервиля, в его доме.

— Я его даже пальцем не тронул!

— Вы — нет, но это сделал ваш лакей, а приказ отдали вы. Он был всего лишь исполнителем вашей воли. Этим утром на дороге в Валонь вы, словно кролика, подстрелили барона де Класи, который непременно умер бы, если бы к нему на помощь не подоспел господин де Варанвиль.

— Он всего лишь ищейка, паршивый полицейский! Разве он идет в счет?

— Для нормальных людей — да, но вы этим не ограничились, а решили убить мою дочь и моего внука, не считая тех, кто пытался их защитить. Должен ли я добавить, что перед этим вы выдали их министру полиции, написав анонимное письмо?

— Так вам и это известно? Проклятье, в этой ужасной стране все отлично осведомлены!

— Вы даже не отрицаете этого? — с отвращением спросил Гийом. — И вы считаете себя дворянином? Но, увы, и это еще не все. Несколько месяцев назад в Англии вы сделали все, что было в ваших силах, чтобы предать, а потом и попытаться чужими руками убить принца, который верил в вас и доверился вам. Только за его несчастья и страдания вам следовало бы уважать его, если вы не уважаете его королевскую кровь.

На этот раз пленник расхохотался резким оскорбительным смехом:

— Королевская кровь? Я думал, что вы серьезный человек! Пусть вы считаете вашу дочь герцогиней Нормандской, это можно понять. Но верить всему остальному вранью… Этот несчастный был всего лишь сумасшедшим с манией величия, безумцем…

Его прервала звонкая пощечина, ошеломившая Гийома, потому что Сент-Алина ударил Александр де Варанвиль. Побелев, как полотно, молодой человек смотрел на барона сверкающими от гнева черными глазами.

— Ты и сам знаешь, Иуда, что ты лжешь! Ты продал своего хозяина, сына монархов-мучеников, того единственного, у кого было право управлять Францией! Господь свидетель, я ненавижу этого принца за то, что он отобрал у меня мою возлюбленную! Но Варанвиль никогда не поступится ни своей верностью, ни своим уважением к нему! Господин Тремэн, — юноша обратился к Гийому, — я требую покончить с ним! В другое время этого негодяя четвертовали бы. Но нам остается только очистить от него землю Нормандии. А так как я здесь единственный представитель дворянства, которое он бесчестит…

— Ты не один! — запротестовал Адам. — Я по матери де Нервиль!

— Ты прав. Прости меня, но позволь мне закончить! Так как вы назначили меня судьей, я осуществляю свое право и требую его смерти!

— Я тоже!

Эти два слова одновременно произнесли все присутствующие, но они стали последними, прозвучавшими в кипятильне. Раздался короткий, громкий выстрел, вычеркнувший барона де Сент-Алина из числа живых. Выстрелил не Гийом, а Потантен, решивший избавить тех, кого он любил, от необходимости марать руки. Потом наступила тишина.

Пока Дагэ и его люди увозили тела барона и его лакея в глухую чащу, чтобы сбросить в болото, пока Пьер Анбрюн возвращался к себе домой, а Александр де Варанвиль, несчастный и встревоженный, ехал к матери, Гийом и Франсуа ушли в библиотеку. Праздник, к сожалению, закончился слишком плохо.

Друзья долго молчали. Их не беспокоила сцена, участниками которой они стали. Они уже забыли о ней, поглощенные надвигающейся опасностью: тюрьма до конца дней для Элизабет и ее ребенка!

Канадец машинально достал свою трубку, набил ее, но не зажег. Мысли его витали где-то далеко. С огромной жалостью он смотрел на своего друга, чувствуя его страдания. Если Тремэн хотел, чтобы дочь осталась свободной, ему предстояло расстаться с ней, хотя он любил ее больше всего на свете. Не говоря уж о крохотном мальчике, ставшем таким дорогим для его сердца.

Помня о том, что молодая мать, чудом избежавшая смерти, отдыхает в своей спальне наверху под милосердным действием опиата, который ей дал врач, они оба не осмеливались заговорить. Неожиданно Франсуа решился:

— Почему ты не скажешь, о чем ты думаешь, Гийом? Я хорошо знаю, каково тебе сейчас, а ты знаешь, что есть только один-единственный выход: мой корабль.

Гийом вздрогнул, как человек, которого неожиданно разбудили.

— Что ты сказал?

— Я только что предложил тебе увезти Элизабет. Подумай о том, что на «Делавэре» американский флаг — именно его сильнее всего уважают во французских портах! — и мне ничто не мешает взять на корабль членов твоей семьи, за которыми я буду следить как отец. И в любом случае до другого берега Атлантики всего лишь три или четыре недели плавания!

Тремэн устало провел ладонью по осунувшемуся лицу и сел рядом с другом.

— Признаю, что мне пришла в голову мысль попросить тебя об этом, — вздохнул он, — но я не осмеливался это сделать. И потом… мои дети у этих американцев, которых я ненавижу почти так же сильно, как англичан…

— Тебе понравится Джон Доусон! И потом, тебе просто необходимо с ним поладить, если ты хочешь навещать своих детей: пройдут долгие годы, прежде чем французский корабль сможет войти в порт Квебека.[24] А в Нью-Йорке никаких запретов! Даже наоборот! Корабли под трехцветным флагом принимают там по-братски. Ничто не помешает тебе и твоей семье приезжать туда так часто, как вы захотите. А у меня есть дом в Олбани, где Элизабет сможет оставаться до того момента, пока я не смогу официально привезти ее в Канаду. Это займет совсем мало времени!

— А что скажут твои дочери? Им может не понравиться появление Элизабет и малыша…

— Напоминаю тебе, что одна из них монахиня. А другая — самое замечательное создание в мире. Будь то в Олбани или в Квебеке, Элизабет будет в семье, под защитой. Но если у тебя есть другое решение… — добавил Франсуа таким тоном, словно боялся, что у Гийома оно действительно найдется.

— Его нет, но существует препятствие. «Делавэр» пришел разгрузиться и взять груз на борт. Ведь он не сможет отплыть в течение суток?

— Учитывая время года, мы предусмотрели стоянку на неделю. Если ты согласен, то я увезу Элизабет завтра вечером и потороплю команду с отплытием. В любом случае на борту, то есть на американской территории, ей нечего будет бояться господина Фуше.

— Завтра! — в голосе Тремэна послышалось рыдание. — Уже завтра! О, Боже мой!

— Ты предпочитаешь дождаться приезда инспектора Паска?

— Нет… Нет, ты прав! Это мой эгоизм… Хотя я должен был бы благодарить тебя на коленях! Франсуа, Франсуа… Ты спасаешь мою дочь, а я плачу! Все, хватит! Я пойду займусь подготовкой ее отъезда.

— А я благодарю тебя за твое доверие. Но ты уверен, что Элизабет согласится?

— Ей не остается ничего другого! Для переживаний у нас нет времени. Более того, она была готова последовать за своим супругом в Турцию. Ради своего сына она примет эту новую разлуку.

В эту ночь Гийом так и не лег спать. Он за полночь засиделся за своим рабочим столом, изучая одни бумаги, составляя другие, выкраивая из своего состояния часть для тех, кому предстояло уехать. И делал он это с ужасным ощущением: ему казалось, будто он составляет завещание. В портфель из зеленого сафьяна он убрал переводной вексель банка Лекульте, который примет любой американский банк, несколько акций голландских и ганзейских компаний, ценность которых нужно будет объяснить Франсуа Ньелю, некоторую сумму в золотых монетах и, наконец, свидетельство о браке, составленное аббатом Николя в двух экземплярах, по одному для каждого из супругов, из которых осталось лишь то, которое Элизабет доверила своему отцу. Потом Гийом написал длинное письмо своей дочери. Покончив с бумагами, он взял свечу, вышел из библиотеки, поднялся в свою спальню и заперся там.

Поставив свечу на стол, он передвинул его, отогнул угол ковра, опустился на колени и поднял одну планку пола с помощью перочинного ножа. Под планкой располагался маленький стальной сейф, ключ от которого он никогда не снимал с цепочки часов. Это была всего лишь небольшая коробочка, где лежал еще один ключ, который Гийом взял и направился с ним в свою туалетную комнату.

Там за деревянной панелью находился тайник, устроенный им и Потантеном вскоре после постройки дома. Только они двое знали о его существовании. Долгие годы Гийом не открывал тайник. В нем хранилось то, что когда-то было сокровищем Жана Валета, его приемного отца. Это была коллекция великолепных драгоценных камней без оправы: рубины, сапфиры, изумруды и еще три розовых алмаза, которые когда-то подарил негоцианту из Порто-Ново его друг набоб Гайдер-Али. Гийом привез эти сокровища незадолго до Революции.

Гийом не брал их даже в самые трудные времена, намереваясь сохранить эти сокровища для своих детей. Но в эту ночь пришла пора их разделить. При слабом мерцающем свете свечи Тремэн разобрал камни на три равные части, сложил одну часть в замшевый мешочек, убрал остальные и закрыл тайник.

Вернувшись в библиотеку, Гийом положил мешочек с камнями в сафьяновый портфель. Усевшись в большое кресло из черного дерева и слоновой кости, украшенное резными головами слонов, которое некогда принадлежало Жану Валету, он задул свечу и наконец полностью погрузился в свою печаль. Гийом одну за одной считал минуты этой последней для Элизабет ночи в доме «Тринадцать ветров» и ждал утра. Когда засияло солнце, он поднялся к дочери, чтобы сказать ей следующее: если она хочет сохранить шанс быть счастливой, ей нужно уехать.

Гийом боялся сопротивления, отказа, слез. В любом случае он готовился к резкой реакции своей дочери, но ничего подобного не произошло. Он понял, что Элизабет изменилась сильнее, чем он предполагал. Она выслушала отца молча, потом подошла к колыбели, взяла на руки своего сына и нежно прижала его к груди.

— Другого решения нет? — спросила Элизабет.

— Увы, нет! Мы должны считать приезд Франсуа настоящей удачей. Без него…

— Я понимаю… Но если вернется мой муж?

— Для него всегда найдется корабль, чтобы доставить его к тебе. Я обещаю.

Элизабет грустно улыбнулась, на мгновение подняла глаза на отца, и тот увидел, что они полны слез.

— А вы… и все остальные? Вас я увижу?

— В этом ты можешь быть уверена! Никакой тирании не под силу навсегда разлучить нас, Тремэнов!

— Поклянитесь! Поклянитесь, что либо вы приедете ко мне, либо я вернусь к вам!

— Клянусь тебе моей жизнью и твоей жизнью тоже!

Тогда Элизабет с ребенком на руках подошла к отцу и крепко прижалась к нему. Он обнял дочь, и они долго стояли, прильнув друг к другу. Это и было их прощанием…

Когда карета под эскортом Артура, Адама и Дагэ скрылась за поворотом, Гийом, опираясь одной рукой на трость, а другой — на Потантена, который как будто состарился на десяток лет, вернулся в дом. В вестибюле не было ни души. По его просьбе женщины собрались в кухне вокруг мадемуазель Анн-Мари, чтобы Гийом мог один проводить дочь. Они знали, что ему нужно побыть одному, чтобы легче было мысленно следить за тяжело нагруженной дорожной каретой, которая ехала по знакомой дороге. Разумеется, Элизабет уехала не одна. С ней были Франсуа Ньель и Белина, решившая разделить судьбу молодой женщины.

— Она будет настолько же нуждаться во мне, насколько я нуждаюсь в ней и в малыше, — сказала эта простая женщина, которую слишком долго считали глупышкой.

Впрочем, труднее оказалось помешать другим волонтерам присоединиться к этой компании. Во-первых, Артуру, которого эта новая разлука привела в отчаяние, а во-вторых, Виктору Гимару, который из своей кровати умолял позволить ему подняться на корабль, уверяя, что не желает более служить в полиции Фуше и что его раны в море затянутся куда быстрее. Ему пришлось дать успокоительное. Перед тем как уснуть, Гимар успел поклясться, что, как только он выздоровеет, никто не сможет помешать ему отправиться в Америку за богатством, в частности, в долину Гудзона…

Гийом завидовал этой его надежде. Ему самому было отказано даже в праве проводить до корабля своих дочь и внука. Но ему нужно было быть на месте, когда появится инспектор Паск: через час, через день, через несколько дней… Его отсутствие имело бы слишком драматические последствия.

На пороге гостиной Тремэн оставил Потантена, который спросил его:

— Хотите, чтобы я побыл немного с вами?

— Нет, мой старый друг. Ты же знаешь, я, как зверь, ищу одиночества, когда мне плохо.

Он медленно прошел по пустым комнатам, в которые через высокие открытые окна вливались ароматы сада. День выдался великолепным, и вечер не уступал ему в мягкости. Проходя мимо, Гийом как будто в первый раз рассматривал мебель и безделушки, обои и подушки, украшавшие его дом. Каким печальным все это будет без хозяйки дома! Когда-нибудь она обязательно появится: жена Артура или жена Адама, но сколько лет пройдет в ожидании?

Тяжелыми шагами Гийом дошел до своего «логова» и рухнул в старое кресло. Он оперся локтями о колени, опустил голову на руки, тщетно пытаясь успокоиться, сдержать вновь подступившие слезы. Откуда в нем эта слабость? У него были деньги, корабли, все возможности видеться с дочерью и внуком хоть каждый год, если ему так захочется! И потом, у него есть сыновья! Разве он перестал их любить? Или та, которая уехала вместе со своим маленьким принцем-изгнанником, унесла его сердце с собой? Разумеется, нет! И все же ужасная мысль о том, что «Тринадцать ветров» навсегда потеряли свою душу, не переставала мучить его.

В глубине своего отчаяния он услышал скрип паркета, шелест платья и проворчал сквозь слезы:

— Простите меня, Анн-Мари, но я не хочу, чтобы меня беспокоили сегодня вечером!

— А я не хочу, чтобы вы оставались в одиночестве! Ни сейчас, ни потом!

Тремэн уронил руки, увидел перед собой шелковое платье, за которое он ухватился, как будто боялся, что это иллюзия, которая вот-вот растает.

— Роза, вы! Или это сон?

— Возможно, но тогда мы посмотрим его вместе!

— Как вы здесь? Я ничего не слышал…

— Потому что я уже почти час брожу под вашими деревьями. Сегодня в полдень Элизабет прислала мне письмо, в котором попрощалась со мной. И я поняла, что должна приехать. Гийом, мой дорогой Гийом, не будьте таким несчастным! Вы с ней обязательно встретитесь. Надо просто уметь ждать.

— Если вы подождете вместе со мной, мне хватит терпения. Но, Роза, вы действительно сказали, что вы никогда не оставите меня в одиночестве?

Гийом встал, чтобы ему было удобнее любоваться отсветами солнца в ее волосах цвета красного золота, сиянием ее зеленых глаз. Он все еще не осмеливался обнять свою возлюбленную.

— Больше никогда, Гийом! Я это сказала…

— Значит, вы меня еще немного любите?

— Я никогда не переставала любить вас. Особенно тогда, когда мне отчаянно хотелось вас ненавидеть!

И тогда Гийом осмелился. В наступившей тишине был слышен только крик чайки, усевшейся на крышу дома «Тринадцать ветров»… Похоже, «Тринадцать ветров» вновь обрели свою душу…

В субботу, 4 декабря 1804 года, Гийом Тремэн венчался с Розой де Монтандр в церкви Ла-Пернель в тот самый час, когда в ярко освещенном соборе Парижской Богоматери Наполеон Бонапарт стал помазанником Божиим. Очень далеко от Франции, на другом берегу огромного океана, малыш королевской крови, изгнанник, начинал совершенно другую жизнь.

А Тремэны продолжали свою.

Сен-Манде, февраль 1994 года