Изгнанники Эвитана [Дилогия]

Глава первая

Всё повторяется. Четыре месяца назад — окровавленный нож. Теперь — дымящийся пистолет. Только на сей раз обвинение не будет ложным. Хоть третий смертный приговор вынесут за дело.

Ирия поспешно ухватила второй пистолет. Левой рукой. В цель ею не попадешь, но вот в себя… До плахи дочь лорда Таррента не доживет!

— Иди сюда! — не терпящим возражения тоном велел герцог.

Девушка мотнула головой. Оттуда ему ее не остановить.

— Лучше умереть самой!

Прости, Эйда, но спасать тебя некому. Потому что твоя сестра — все-таки дура.

— У меня нет времени. Сюда! То, из чего стреляла, — тоже!

И Ирия пошла.

Мимо лежащего навзничь Люсьена — как же жутко выглядит выстрел в голову! Мимо — стараясь не наступить на забрызганную кровью солому. И на…

Мимо умирающих глаз Вихря, погибшего за Ирию Таррент. За ее дурость! Опять — из-за нее…

Старик забрал у глупой девчонки оба пистолета. Разряженный — швырнул в солому рядом с Люсьеном. Второй — заткнул себе за пояс. И соизволил обернуться к «племяннице»:

— Молчи! — В голосе — лиарский лед. — Говорить буду я.

Ирия не возразила. Сил осталось только опуститься на солому — рядом с Вихрем. Положить на колени его черную голову. И, борясь со слезами, уткнуться лицом в густую гриву.

В присутствии врагов не плачут. Но вот над мертвыми друзьями…

Факелы, факелы, факелы… Казнят всегда при свете. Тогда за окнами Ауэнта был весенний — такой солнечный! — день. Теперь — зимняя ночь.

Багровые отблески — факелов, бледно-золотые — десятков свечей. В зале — толпа народу, но ярче всех высвечены двое — в центре старинного зала. Лживый герцог и его лживая племянница.

Ральфу Тенмару кровавый отсвет на лице врать не мешает. А ей?

— Родители не научили моего внука не брать чужого. Он собирался украсть лучшего коня своего деда. Но не учел, что Вихрь не любит чужих! И что я плохо сплю по ночам.

Это объяснение проглотили все. Пришлось. Люсьен Гамэль пытался выкрасть Вихря. Очевидно, чтобы продать и рассчитаться с карточными долгами. Преданный хозяину конь взбесился и едва не убил незадачливого похитителя. Люсьен, защищаясь, выстрелил в Вихря. А при виде деда, заставшего злодея-внука на месте преступления, — застрелился сам. Чтобы не идти под суд.

— Почему вы не остановили его?! — Некрасивое лицо крысы-мамаши залито слезами. И сейчас ее действительно жаль. — Неужели вы и в самом деле сдали бы его властям? Неужели вам не жаль родного внука?! — она уже кричит диким зверем.

Как на ее месте любая мать. Кроме Карлотты.

Ирия застыла рядом со старым герцогом — в центре еще более старого зала. И больше нет лошадиной гривы — спрятать лицо.

Значит, придется держаться так. Представить, что на лице — маска. И как она стягивает черты. Не позволяет выдать ужас и вину…

— Жаль? Мне жаль, что я взял на прогулку племянницу! — холодно отчеканил герцог, сейчас до безумия похожий на собственный портрет. Тот самый. — Подобное зрелище — не для женских глаз и ушей.

На этом всем пришлось разойтись. Кому спать, кому — до полудня взахлеб обсуждать свежую сплетню. А кому и рыдать. Как когда-то сама Ирия — в Ауэнте. Вспоминая Анри. Или в монастыре — раз за разом видя в кошмарах залитый кровью ковер и нож в груди отца. И потом — просыпаясь и вспоминая: всё это — не сон.

Старый герцог пожелал уйти сразу после своей вдохновенной речи. Вдвоем с «единственной, кто согревает его старость» — с племянницей. Которой, как подозревала Ирия, он сейчас закатит редкостную трепку. Вполне заслуженную.

— Он всё знал, — быстро проговорила девушка, едва старик закрыл за ними дверь в свои покои. — Про меня.

— Значит — хорошо, что не успел ни с кем поделиться.

— Не успел?

— Если б успел — его родители сейчас не смолчали бы. Любому притворству есть предел… Садись. И рассказывай. Про Люсьена Гамэля. Куда ездила — узнаю сам, так что это можешь пропустить.

Выслушал Ральф Тенмар молча. На чеканном лице не дрогнул ни единый мускул.

— Как вы думаете, кто ему…

— «Кто ему»? — передразнил герцог. — Твоя Мари — любовница юного Гамэля.

— Но я ей… Не убивайте Мари! — Ирию затрясло так, что зубы застучали.

Возвращается лихорадка?

— Пей! — В руке девушки оказался бокал вина. А сам герцог и не думает садиться. Меряет комнату широкими размашистыми шагами. — У дураков тоже бывают озарения. Если подсчитать, Ирэн Вегрэ выехала из монастыря примерно тогда же, когда утонула Ирия Таррент. А уж когда именно вернулась моя племянница, глупышка Мари могла разболтать Люсьену подробно…

Да, наверное. Затуманенный пережитым шоком рассудок соображает плохо… Но что-то не так! Опять.

Что и с кем?

«Выпьешь, может выйдет толк… Ветер, кровь и серебро…»

Кровь. Карлотта… При чём здесь она?

Джек… А он — при чём?

Неразбавленное вино шумит в голове, будоражит непонятную тревогу… и мешает думать.

— Вы оставите мне Мари?!

— Конечно — если она тебе еще нужна. Сама по себе глупышка-служанка — не опасна. Ты неплохо стреляешь. Но дала захватить себя врасплох. Подобное — недопустимо. Сегодня — отдыхай. С завтрашнего утра я сам начну тебя учить.

— Стрелять?

— Стрелять. Драться. Фехтовать.

— Благодарю вас.

Уже в дверях Ирия решилась:

— Почему вы сегодня спасли меня?

— Я — старик! — как на портрете вскинул гордую голову Ральф Тенмар. — Но даже я еще могу защитить женщину моего сына.

Что-то не так!

Бьет дрожь в жарко протопленной комнате. Под тремя меховыми одеялами.

В висках шумит Альварен. И тупо ноет шрам на плече. Как у дряхлого ветерана — в сырую погоду.

Ни согреться, ни уснуть. И дело здесь вовсе не в старике. Не только в нем.

Ральф Тенмар — негодяй. И совершил непростительную подлость по отношению к Карлотте.

Но Ирию — спас. И теперь, по всем законам чести и благородства, ей следует умереть, но защищать его…

Опять — не то. Что тогда?!

«Ветер, кровь и серебро…»

Джек… Карлотта… Ирэн… Почему еще и она?

«… — А что скажет настоящая Ирэн Вегрэ? Она не будет возражать, если я воспользуюсь ее именем?

— Она пока не собирается покидать монастырь…»

«… — Если б успел — его родители сейчас не смолчали бы…»

«… — Твоя Мари — любовница юного Гамэля…»

«… — Старый герцог всегда убивает тех, кто ему опасен…»

Мари могла быть любовницей «юного Гамэля». Даже почти наверняка — была.

Глупышка-служанка могла разболтать любовнику всё, что знала. Если он правильно задал вопросы.

Люсьен, туповатый и изрядно пьяный, мог догадаться, что Ирэн Вегрэ и Ирия Таррент — одно лицо…

А еще Ирэн (настоящая!) могла утонуть в Альварене сама. Пошла и утонула. А что изрядно мешала планам Карлотты — совпадение.

Как и что Люсьен Гамэль — единственный сын старшего из тенмарских бастардов. Самого наглого. И больше всех жаждущего титула.

Карлотта, без сомнения, могла поверить, что Ирэн будет молчать. Ну и Ральф Тенмар мог предположить, что Люсьен узнал всё недавно. И еще никому не рассказал.

Конечно — предположить, а не знать точно. И штаны, разрезанные лично Ирией, Гамэль-младший, очевидно, зашил прямо на конюшне. Сам. Потому что те, в которых встретил вернувшуюся из Больших Дубов «баронессу», были целее целого.

Нет, герцог Тенмар — отнюдь не Карлотта Таррент. Он — старше, умнее и опытнее.

«…Это называется… кровью повязать…»

Карлотте не удалось «повязать» Ирию, а вот герцогу — вполне. Рассчитанно, обдуманно и хладнокровно.

Глава вторая

Солнце не всегда знаменует радость. Ему всё равно, что освещать: праздник или казнь.

Но сегодня — светло везде. На улице, в храме, в сердцах собравшихся людей…

— Согласен ли ты, Витольд Тервилль, взять в жены Александру Илладэн и пребывать с нею в богатстве и в бедности, в горе и в радости, в болезни и в здравии, покуда смерть не разлучит вас?

— Да. — Витольд сейчас — серьезнее Грегори.

— Согласна ли ты, Александра Илладэн, взять в мужья Витольда Тервилля и пребывать с ним в богатстве и в бедности, в горе и в радости, в болезни и в здравии, покуда смерть не разлучит вас?

— Да… — А Алекса на своей свадьбе — прекраснее всех дам подзвездного мира. И не только глазами Вита.

Счастливая женщина — всегда прекрасна.

— Властью, данною мне Творцом всего Сущего, Милосердным и Всепрощающим, объявляю вас мужем и женой…

С места посажёной матери Кармэн с непривычным умилением наблюдала, как счастливый жених (уже супруг!) Витольд поднимает прозрачную вуаль над смущенным личиком Алексы. Такой сейчас хорошенькой.

И пара сливается в поцелуе. Пожалуй, слишком затянувшемся для церковного обряда — судя по понимающим улыбкам гостей. И по чуть заметной доброй усмешке пожилого епископа. Лично Кармелитой уговоренного провести венчание.

Впрочем, долгих просьб не понадобилось.

Дядюшка — посаженый отец — бросил на Кармэн вопросительный взгляд.

Лед сломан. Отныне король Аравинта Георг вовсю советуется с племянницей. Практически по всем политическим вопросам. Тот разговор превратил их в сообщников.

Катается в Дамарру личная советница короля теперь чуть не каждый день. Но лучше так, чем добывать новости по крупицам.

Гораздо лучше и безопаснее. Это позволяет — почти! — быть уверенной, что Его Величество Георг Третий ничего не сделает за ее спиной.

И нет уверенности ни в чём другом. Кармэн Вальданэ — политик не лучший, чем сам дядя. За него долгие годы всё решал отец. За нее — даже не муж, а дядя по отцу, Арно Ильдани. Всех это устраивало.

Только ни благородного принца Арно, ни жестокого интригана Франциска Железного больше нет среди живых!

Кармелита чуть заметно кивнула дяде: да, завтра. Завтра, во второй день Месяца Сердца Зимы король Аравинта Георг Третий объявит герцога Виктора Вальданэ своим наследником. В присутствии послов всех трех очень хищных держав.

А бедняжка Арабелла, проревевшая столько ночей подряд, наденет кольцо Константина Кантизина. Обручальное, что никогда не станет брачным. Дочь об этом знает. Как и Грегори.

Но Белла плачет всё равно. Тайком. Ночью — в подушку.

Выдача врагу брата — или помолвка сестры с сыном врага. Выбор — слишком неравноценен. И Арабелле об этом известно.

А Иоанн Кантизин — всё же не так уж уверен в себе. Раз вообще предложил Георгу Ларнуа выбирать.

Лицо дяди просветлело. Вот и хорошо. А чего боялся — что Кармэн отступит? Так некуда. Равно, как и бежать.

Вдовствующая герцогиня незаметно прикусила губу. И перевела взгляд на новобрачных. Их сейчас наперебой поздравляют все.

Первой — конечно, Элгэ. А с нее не сводит глаз Виктор.

Младшая герцогиня Илладэн и вообще-то — необычайно хороша. А уж сегодня… Новое платье из темно-зеленого бархата струится морской волной. А изумрудное колье так идет к ее ярко-зеленым глазам…

А еще Элгэ освещает отблеск счастья Алексы. Как и любого, кто искренне за нее счастлив.

Виктор, быстро расцеловав невесту, встал к ее сестре слишком близко. Куда ближе, чем дозволяют приличия.

А почему бы и нет? Элгэ — не дура и не курица.

Да и чем плоха герцогиня Илладэн в жены наследному принцу? Если кому и удастся дотащить упрямого Виктора до алтаря — то только ей.

Тем более — Александра только что пристроена. Можно с чистой совестью сватать младшую.

Элгэ в Месяце Заката Весны исполнится семнадцать. Вполне подходящий возраст. Сама Кармэн вообще выскочила в пятнадцать… Но это еще не значит, что и другие должны следовать ее примеру. Выгрызть бы для Арабеллы шанс выбирать подольше!

Дочка, забывшая сегодня о слезах, вихрем подлетела к Алексе. В своей обычной непосредственной манере. Мигом расцеловала, вручила цветы, чмокнула Витольда. И вернулась назад — к Грегори.

Дядюшка нахмурился — дочери положено стоять рядом с матерью. Чинно и благородно.

Конечно, сыну — тоже. Но он — мужчина, а Белла — девица. И почти просватанная невеста. Нужно думать о репутации.

Но разве может Кармэн отказать собственной несчастной девочке? И так уже втравленной взрослыми в грязные политические игры.

Вдовствующая герцогиня Вальданэ поймала вызывающий взгляд дочери. И слегка подмигнула.

Вот уж за что Кармэн никогда не станет ругать ни Виктора, ни Арабеллу — так это за нарушение занудных приличий. Придуманных какими-то заплесневелыми ханжами.

Нарушайте, сколько влезет.

Есть в кого, в конце концов! Вик и Белла — дети Кармэн Ларнуа и Алексиса Зордеса-Вальданэ!

Какие серьезные глаза у Гора, Творец милосердный! Над парнем будто меч занесенный висит.

Что чистая правда. Меч. Эвитанский. Не дремлет. Ждет шанса неотвратимо опуститься.

Кармелита поискала взглядом еще одну воспитанницу. Та явно собралась подойти к счастливой чете последней.

Нашла. Элен Контэ невозможно грустным взглядом следит за Виктором. Тоже сегодня (да и всегда) весьма привлекательным. Есть в кого.

Ну вот… И кто у нас тут многоопытная мамаша и опекунша? У себя под носом влюбленную девицу не заметила. И по кому бы сохла — по твоему собственному сыну, горе-мать! И ведь не вчера началось…

Ладно, на сегодня можно забыть о политике. Сейчас будут песни и танцы. Вчера не наплясались — и правильно!

А в середине праздника — проводы молодых на первую брачную ночь…

Если первую. Еще вчера Кармэн поручилась бы за собственную интуицию. Но после того, как у себя под носом прохлопала Элениту…

Мало принять твердое решение ехать в Лютену. Сначала нужно разобраться с самыми неотложными делами. И одно из них — Иден.

Не оставлять же ее одну в замке! И не тащить же с собой в Лютену. Значит — придется что-то решать.

Не достигший восемнадцати лет брат становится опекуном младших сестер, только если нет другой кровной родни. В случае Леона есть дядя Ив. Его племянник в последний раз видел года в четыре.

Полина — не родная мать Иден. Так что предпочтение наверняка отдали бы дяде. Если бы он вздумал настаивать.

Но Ива Криделя, похоже, не интересуют дела детей сестры. И хорошо. Неизвестно, что Иден способна ему наболтать.

А Полина еще до отъезда обещала Леону, что он всегда может на нее рассчитывать. В любой ситуации.

Самый простой выход — монастырь. Идеальное место для некрасивых девиц без богатого приданого. Но тогда, пожалуй, дядя Ив всё же сунется не в свое дело. Он ведь не знает Иден!

Да и неизвестно, что выкинет мать. После разговора с бывшей Карлоттой Таррент Леон не раз вздрагивал по ночам. Мучился неотвязными кошмарами.

В итоге — для некрасивой сестры пришлось искать будущего мужа. Впрочем, не зря говорят: нет простого выхода — найди еще проще.

Гордячка Ирия осенью отвергла жениха, готового взять в жены даже ее. Конечно, Стивен Алакл не блещет ни умом, ни красотой. Но здесь они с Ирией прекрасно подошли бы друг другу. А теперь ему еще замечательнее подойдет серая мышка Иден. Глуповатая и угрюмая.

Не откладывая в долгий ящик, Леон написал барону Алаклу. И через пять дней тот уже сидел в кабинете лорда Таррента. Новом — отделанном в темных тонах. Вполне соответствующем трауру по отцу.

Будущий родственник с осени раздобрел еще сильнее. И манеры его ухудшились вдвое. Но Леон не собирался после свадьбы видеть господина Алакла так уж часто. Раз в год на какое-нибудь семейное торжество — и хватит. Общество некоторых людей нормальному человеку дольше пяти минут не выдержать. Без желания прибить собеседника.

Впрочем, главное и единственное достоинство Алакла — он по-прежнему желает породниться с Таррентами. И не требует большого приданого.

Свадьбу сговорились сыграть в Месяце Заката Весны. Невесте как раз стукнет четырнадцать. Не тянуть же до Рождения Лета. Иначе ее придется вывозить в свет!

А пока Леон с чистой совестью отправит сестру погостить в семью жениха. Пусть привыкает. И знакомится с будущей свекровью. Готовится плодить десяток жирных детишек с крысиными мордочками. Дети часто берут от родителей самое худшее. Ирия и Иден тому яркий пример. Если в младшенькой вообще есть что-то яркое…

Даже Воцарение Зимы не обрадовало. Какое уж тут веселье — если праздник пришлось провести в обществе опостылевшей Иден! И ее счастливого (или не очень) жениха. Предпочел-то бы жирный тупица дикую кошку, а не серую мышку.

Ничего, пусть радуется — с мышами хлопот меньше!

А еще за столом присутствовала будущая родня. Как раз приехавшая за невестой.

Свекровь (поперек себя шире) и шарообразный кузен Алакла. Переплюнувший по части обжорства и отвратительных манер даже Стивена.

Невесту приодели в старое серебристое платье Полины. Не идущее Иден совершенно. Еще бы бесцветным мышам вообще что-то шло!

Угрюмая сестра вяло ковыряла вилкой в тарелке. И иногда подносила ко рту серебряный кубок. Но и тарелка, и кубок остались почти нетронутыми.

Вряд ли глупую дурнушку радует брак с жирным мужланом. Но сама должна понимать — лучшей партии для некрасивой девицы из семьи с испорченной репутацией не найти. А Леон и тратить время на поиски не собирается. Общество Иден его тяготит!

Младшая из сестер никогда не была болтливой. Так что молчит и избегает брата она не больше, чем раньше.

Но сам он вовсе не жаждет думать и гадать: осуждает его Иден или просто молчит? Такие вот тихони и подсыпают тайком в кубки крысиный яд! Леон об этом часто читал в детстве. И не раз потом мерещилось, что его отравили за обедом или ужином…

Так что чем дальше будет Иден — тем лучше. Пусть скажет спасибо, что не монастырь!

Жизнь — не сказка. Особенно для глупых, угрюмых, непривлекательных девиц. И чем скорее Иден это усвоит — тем лучше. Чего достойна столь бестолковая сестра? Даже не способная понять, что ее поведение не радует брата?

Всего двести лет назад заподозренного в злоумышлении родственника глава семьи имел право немедленно запереть в темнице. До конца дней преступника.

Да что там — в прежние времена патриарх рода волен был убить ослушавшегося брата, сестру, сына, дочь… И самые строгие законы карали дерзнувшего поднять руку на сеньора.

Воистину, нынешний век разбаловал всех! Еще два века назад дочерей выдавали замуж в двенадцать. Что сказали бы люди того времени об инфантильной девице почти двумя годами старше?

На третий День Воцарения Леон наконец выпроводил родственников. Да и сам засобирался в дорогу.

Будь что будет. Но он не может и дальше пребывать в разлуке с Полиной! И позволять хрупкой женщине в одиночку рисковать собой!

Хватит отсиживаться в безопасном поместье! Они вместе разделили все опасности. И если будет нужно — вместе и погибнут!

Александра облила слезами поочередно Кармэн, Арабеллу и Элен. Хоть бы Вита своего пожалела. Парень не знает, куда глаза девать. Будто не в родовой замок молодожены едут, а в пасть к дракону!

Ладно, в чём-то — так и есть. Витольд везет Александру представлять отцу. А живет тот в Эвитане. Так уж вышло.

Но король Аравинта получил от Регентского Совета и Его Ничтожества Карла Третьего письмо. Свидетельствующее, что виконт Витольд Тервилль, сын и наследник графа Оскара Адора, волен вернуться в Эвитан. В любое время.

Будь Вит участником восстания — другое дело. Но он всего лишь сопровождал опальную герцогиню в изгнание. Такое можно простить. Учитывая заслуги его отца перед Регентским Советом.

А отец-то уж точно всегда служил королевской семье верой и правдой. А когда требовалось — и кривдой.

А герцогинь Илладэн и вовсе никто и никогда не объявлял вне закона. Что они последовали за опекуншей — их частное дело. Девушки могут вернуться и поселиться в доме дяди — Валериана Мальзери. Тоже — в любое время, когда заблагорассудится.

Тогда откуда эта подспудная тревога? Никак не проходит. Глухой серой тучей омрачает солнечный день.

Ты просто слишком много повидала в жизни, Кармэн Зордес-Вальданэ, урожденная Ларнуа. В том числе — плохого. А уж в последние годы — и вовсе через край!

Сомневалась в дяде, а оказалось — зря. Воистину, кто хоть раз хлебнул кипящего молока — не один год потом дует на прохладную колодезную воду.

Алекса плачет. Вит переминается с ноги на ногу. Элгэ теряет терпение. А Белла выжидающе поглядывает на мать: может, ну ее — эту поездку?

И, кажется, только вчера дерзкая девчонка Кармелита входила в церковь — под руку с Арно Ильдани. Родным дядей и посажёным отцом.

Вчера… Больше двадцати лет назад!

Только ей не нужно было никуда уезжать. Ни из какого родного дома. Из него она удрала года на два раньше.

Впрочем, кто мешает Витольду и Александре потом вернуться в Аравинт? Если граф Адор вдруг не примет невестку?

Разве что война начнется. Так тогда им точно лучше быть от Аравинта подальше.

Да и будь граф хоть трижды самодур — с чего вдруг не пустит в дом родного сына? Только что породнившегося сразу с двумя знатнейшими семьями Эвитана?

Не примет — после того, как сам прислал письмо с благословением? Совсем Кармэн одурела со своими страхами! Алексис бы долго смеялся. Как почти всегда. Пока был жив… Тогда она и сама смеялась часто.

— Ну, хватит! — вдовствующая герцогиня отстранила, наконец, счастливую супругу виконта Тервилля.

Счастливую — вчера, позавчера, сегодня утром. А сейчас — зареванную.

— Как я буду… без вас?! — выдавила сквозь рыдания Александра. — Как?!..

— Ну, Алекса, с тобой же едет Витольд, ты что? И тебя сопровождает Элгэ.

Которая вернется сразу — едва новая виконтесса Тервилль обживется в родовом гнезде Адоров. И подробно расскажет — если обживется Алекса не совсем счастливо.

— Благословите! — Александра рухнула на колени прямо на дорогу. Как романическая доченька пред романической маменькой.

В новом дорожном платье. Хорошо хоть — не ниц!

— Благословляю! — Кармэн торопливо подняла девушку с колен и обняла.

И зря. Алекса разразилась таким потоком рыданий, что Витольд уже всерьез предложил отсрочить отъезд. И вызвался немедля отписать папеньке, что слабое здоровье не позволяет новобрачной совершить путешествие сейчас.

Но тут уже Алекса неожиданно взяла себя в руки. Отстранилась от Кармэн, пообещала написать «сразу, как приедем… нет, из первой же гостиницы!». Не удержавшись — вновь всхлипнула, но реветь больше не стала.

— Едем! — сама взяла Витольда за руку, порывисто шагнула к карете.

И опять обернулась — уже у самой подножки. Несчастные мокрые глаза глянули в самую душу.

Еще миг — и Кармэн запретила бы им ехать куда бы то ни было. К Темному все три грозящие Аравинту империи! Здесь Александра и Элгэ — хоть под присмотром.

А Аравинт не одну сотню лет стоял. И еще столько простоит. В нынешних границах.

— Алекса, мы едем или нет? — Элгэ в темном мужском костюме для верховой езды легко удерживает в поводу молодую норовистую кобылку-илладийку. Как же той хочется скачки! — Алекса?

Виконтесса потерянно кивнула сестре. И Витольд торопливо подсадил жену в карету. Где Александру уже с полчаса терпеливо ждет служанка.

Сам новобрачный вскочил в седло легче птицы — до чего же красив! Еще легче взлетела на Соколицу Элгэ. Тронулся с места эскорт. В родовых цветах Адоров и Илладэнов.

Кавалькада поплыла мимо стен Арганди. Сильные лошади, молодые всадники, свадебный кортеж…

Так почему же так черно и муторно в душе?

Глава третья

Иоанн Мингил, полномочный посол Мидантийской империи, — высок, грузен и стар. И опасен.

Мидантийский паук наверняка ждал гостя. И вряд ли — одного. Рассчитывал, что явится весь Регентский Совет — в полном составе?

Ну и зря. Обсуждать политику в присутствии Мальзери и Ганна не станет даже Алан Эдингем. Или покойный Эдвард Таррент.

Старый дипломат любит благовония, розовые стены и разноцветных певчих птичек на потолке. Или делает вид. За три минувших года Ревинтер в Мингиле так и не разобрался.

Когда-то посол одобрил смерть Арно Ильдани и Алексиса Зордеса. Еще бы — такая выгода Мидантии…

— Еще вина?

— Пожалуй, да. Благодарю.

Здоровье короля Эвитанского, императора Мидантийского, родственников обоих венценосцев, а заодно всего Совета Регентов — уже обсуждено. Погода — тоже.

Жаль, что всего этого не избежать. Но Иоанн из рода Мингилов — не Полина Лигуа. С ним откровенную сделку не заключишь.

Что ж, пора перейти к здоровью еще одного правящего монарха — Аврелиана Четвертого. Слишком уж затянувшемуся.

— Да, у меня еще не было случая поздравить Его Высочество Константина с помолвкой. Вне всякого сомнения, юная герцогиня Вальданэ — красавица.

— Не сомневаюсь, дочь пошла в мать, — отвесил посол юной Арабелле сомнительный комплимент. — И в отца. — Еще того чище! Может, взаимопонимания добиться легче, чем казалось? — Надеюсь, Арабелла Вальданэ составит счастье моего будущего императора…

Если ветвистые рога и чужие бастарды — счастье, то составит, несомненно.

— …этот брак выгоден и Мидантии, и Аравинту.

Нет, дело всё же плохо. И убирать девчонку уже поздно! Это не спасет Эвитан. Теперь уже умрет не Арабелла Вальданэ, дочь герцога-юбочника и герцогини-шлюхи, а невеста наследника трона Мидантии. Если не удастся договориться, конечно.

— А ее брат отныне согласен удовлетвориться короной Аравинта? Ради счастья сестры, несомненно?

— Мидантия — достаточно сильна, чтобы не бояться потомка династии, незаконно занимавшей престол. — Уже успели доказать незаконность? Быстро. — И уж тем более — не древнейшей в мире империи бояться Аравинта.

Древнейшая вообще-то — Квирина.

Посол, не спеша, отхлебнул из резного хрустального бокала. Безупречная работа еще прошлого века. У Ревинтера таких почти не осталось.

— Кроме того, Его Величество король Георг Третий — еще не стар.

Что ж — всё верно. Кому будет нужен Виктор Вальданэ в сорок лет? Просидевший всю жизнь в наследниках, никогда не воевавший принц маленькой страны? Всё еще независимой — лишь капризом сильных соседей.

Старого мидантийского змея не обманешь. Дурака бы в Эвитан не послали.

С прежним послом договориться было легче. Но тогда герцог Октавиан Мидантийский Барс еще не настолько вертел дряхлым императором.

— И Мидантия — достаточно сильна, чтобы поддержать Аравинт в случае нападения врагов.

А вот это — уже прямая угроза. Ладно, посмотрим, что ты запоешь, старик, когда лишишься всего. В случае удачи Ревинтера — так и будет.

А в случае провала — Эвитан втянется в войну хорошо если не в поколение длиной.

Или короче. Если сторону Мидантии примет Квирина. Хоть с этим императором на троне, хоть со следующим.

— Война за Аравинт выгодна лишь одной стране. — К Темному дипломатию, Ревинтер! Всё равно ты — не Мальзери. — И ее императору. Уже полгода как императору — даже удивительно.

— Мидантийская империя первой в войну не вступит. — посол больше не улыбается. — По крайней мере, при нынешнем императоре Квирины.

Легче, но ненамного. Попробуй удержи взбесившегося Эрика. Если его пришпорят отнюдь не взбесившиеся Мальзери с Ганном…

— Граф Ревинтер, Мидантия не может позволить захватить страну, где живет невеста наследника престола… и ее родные. Император Мидантии не может такого позволить.

Посол — все-таки не враг. И знает, что его императору осталось недолго.

Но всё же Мингил — верен своей стране. Мидантийский Барс умеет подбирать людей.

— Нам тоже не нужна эта война, граф Ревинтер. Но у нас не останется выбора.

Если Эрик и другие Регенты развяжут войну — у Ревинтера его не останется тоже.

Дорога до Лютены и в лучшую погоду занимает около трех недель. Так что Леон приготовился скучать и мерзнуть.

Таррентские книги перечитаны еще при жизни отца. А новых юноша закупить не успел.

Он предпочел бы впредь и вовсе не навещать родовые владения. Лютена — гораздо привлекательнее. С ее балами, театром… и иными развлечениями.

А что? Нанять толковых управляющих… Полина может помочь и с этим. Она — умница.

Мысль, чем заняться в столице, раньше посещала Леона часто. Но теперь он твердо знал: когда выйдет срок траура — они с Полиной поженятся!

Прежде юноша думал о гвардии. Но сейчас, когда он — полноправный лорд… Зачем ему это? При дворе можно прекрасно проводить время и без лишних хлопот и докучных обязанностей. Ведь новый лорд Таррент еще ни разу не был даже на балу! На балу, в карточном салоне, на конских скачках, на театральном представлении…

Проклятый отец не придумал ничего лучшего, как заживо хоронить жену и детей в глуши! Не умри он вовремя — неизвестно, чем бы вообще всё закончилось!

Нет уж — отныне порядки в Тарренте изменятся. Новый лорд, в отличие от старого, вести жизнь почти крестьянина не намерен!

Уже на третий день пути все угрозы матери показались глупыми и пустыми. Всё больше расстояние от опостылевшего родного замка. И всё дальше — амалианское аббатство. Вместе с запертой в нем Карлоттой.

Она ничего не может сделать Леону. И никогда уже не сможет!

Раздражает лишь мороз. Из-за него приходится ехать не только в карете, но еще и с дорожной жаровней!

Но с каждым часом (с каждой минутой!) пути — всё ближе встреча с Полиной! А писать письмо возлюбленной удобнее в карете, чем верхом…

К вечеру пятого дня вдали показался очередной постоялый двор. Горячий ужин, подогретое вино, мягкая постель… возможно, смазливая служанка. До Лютены — еще далеко. А перед свадьбой не будет лишним набраться опыта.

Конечно, после смерти отца и отъезда Полины Леон приблизил одну горничную. Немного младше себя — возраста Ирии. Но не тащить же ее с собой в Лютену!

Да и к возвращению возлюбленной желательнее отослать девчонку — обратно в деревню. Во избежание сплетен…

А то еще и принесет в подоле. И выдаст отродье какого-нибудь конюха за барское. Век не отмоешься.

Если понадобится — потом можно найти другую. В Лиаре полно смазливых простолюдинок. А через несколько лет уже новые подрастут…

На шестое утро юноша проснулся, едва рассвело. Окно заиндевело намертво. Не вовремя! Как раз когда нужно выяснить, не идет ли снег.

Если снегопад — можно еще всласть поваляться. Под таким теплым, уютным одеялом…

Леон дунул на оконное стекло. И вот — оно уже освобождается от застарелой мерзлой корки. Как он сам — от прошлого, былых страхов…

Снег идет. Белые хлопья валят с серого неба. Ровным ковром покрывают землю…

Отлично! Можно еще поспать, потом позавтракать. И не спеша прогуляться…

Сильно ли замело двор? Не пора ли уже посылать слуг его расчистить? А то они тут ленивее, чем в родном замке.

Юноша прижался носом к холодному стеклу. Разглядывая изрядно тронутую поземкой дорогу, покрытый белоснежной скатертью двор… Смешно запорошенных всадников…

И понял, что волосы именно сейчас поднимаются вверх. Чтобы встать дыбом!

Они прибыли с противоположной стороны центрального тракта. Леон как-то враз понял — из Лютены, хоть незнакомцы могли явиться из Тенмара, Ланцуа, Ритэйны, Ормхейма, Словеона. Из Илладэна, наконец!

Не в военных мундирах. И всё же — солдаты. Юноша ощутил это всеми мурашками враз похолодевшей спины. Что им нужно в Лиаре?!

Леон торопливо шарахнулся от окна. Метнулся назад — к спасительной кровати. И сжался на ней в комочек, обхватив руками колени. Весь холод зимнего утра напал разом — юного лорда затрясло!

Где ленивые слуги?! Они давным-давно должны растопить бесполезный камин! Он вот-вот инеем покроется!

Змеи, дверь же заперта! И слуги — даже самые расторопные — войти не могут.

Так чем занята та, что уже здесь? Дрыхнет, конечно. Чем еще заниматься глупой крестьянке?

Юноша, дрожа, торопливо залез под второе одеяло. Частично стащив его со случайной соседки. Но думать об удобствах тавернской прислуги — глупо для дворянина. А тем более — лорда.

Дрожь не проходит. Как и непонятная тревога, выгнавшая из постели в такую рань.

Не в погоде дело — вовсе не в ней! Именно предчувствие вынудило подойти к окну. Хорошему, застекленному…

Этот постоялый двор — один из лучших в Лиаре. Далеко не каждый простолюдин может позволить себе стеклить окна. Даже в некоторых старых комнатах замка Таррент — нежилых с прошлого века — окна затянуты бычьим пузырем. А зимой ставнями закрыты. Наглухо.

У благородных дворян не хватает средств на приличную жизнь. А хозяева некоторых таверн, оказывается, жируют!

Зачем здесь эти всадники?! Надо было выбрать постоялый двор в миле отсюда! Он — дешевле, туда бы они не поехали. Там вообще одни крестьяне останавливаются.

Какой позор! Разве место в том коровнике знатному лорду? Потомку одного из древнейших родов Эвитана!

Почему эти клятые всадники сами не остановились там? Почему нет запрета пускать всякий сброд в места, где ночуют благородные дворяне?!

Сколько же въехало во двор верховых… Нет, та жалкая лачуга их просто не вместит.

Жаль — в «Водовозной кобыле» как раз место подобной голытьбе!

Хотя — какая голытьба? Стоимость их одежды из окна, конечно, не оценить. Но вот кони… Отнюдь не крестьянские клячи!

Если они — за лордом Таррентом… чтобы арестовать… Вот и выговорилось! Если б незнакомцы мчались за ним — были бы в форме королевских солдат. И по знакам на мундирах Леон определил бы, кому они подчиняются. Если Всеславу…

«Не пытайся обмануть мать! Она всегда знает, что ты задумал!»

Юноша затряс головой, прогоняя ненавистный образ. И еще ненавистнее — голос!

Назад ехать нельзя. Дорога здесь одна. Не с ними же — конь о конь!

Да и не могут эти Леона арестовать! Они наверняка — вообще не солдаты.

А кто? Можно одеться как угодно — военная выправка выдаст.

Но если у них приказ — почему они не в мундирах? Зачем оделись в штатское?

А если приказ, но другой? Тайно убить Леона?! При дворе не нужна казнь лорда Таррента. А вот несчастный случай для отцеубийцы…

Сама ли умерла Ирия, или помогла мать?! Или еще кто? С тайным приказом.

Но ведь Полина — в Лютене! Любимая знала бы об обвинениях в адрес самого родного человека! Даже об опасных слухах. И гонец от нее успел бы раньше этих…

Разминуться они не могли. Дорога опять же — одна.

А что, если?..

Тот червячок сомнения зародился еще в аббатстве. И так обманчиво крепко спал — столько дней! Но теперь — подло куснул в сердце. Впервые за всё время.

Есть ли что-то ядовитее лжи Карлотты? Только если злоба Ирии. Они друг друга стоят… стоили.

Но даже это не изгоняет не слишком чистые сомнения. Да, они позорят его любовь к Полине. Но ничего поделать Леон не в силах! Только скорчиться под одеялом — на чужой кровати. Рядом с чужой и безразличной ему пышнотелой служанкой.

Он корчится, мерзнет и не знает, на что решиться. Леон еще не научился решать… Прежде были отец, мать, Полина!

Даже игру в детстве для всех выбирала Ирия. Брат протестовал… но всегда соглашался.

Ири! Светлые как лен волосы, зеленые глаза, чуть насмешливая улыбка…

«Леон, этот венок — тебе. Смотри, какой красивый! Здесь ромашки и незабудки, и васильки…»

Ири!

Юноша вдруг совсем не по-мужски всхлипнул. Запершило в глазах. А к горлу подкатывает невыносимо горький ком.

Леон завидовал Ирии. Порой — почти ненавидел. Но только она из всех сестер и была ему интересна.

А теперь не с кем соревноваться… Не с кем поговорить, некому похвастать! Да хоть о той, первой, в замке, рассказать — некому. Он остался один!..

Сколько юноша так просидел, почти беззвучно плача? Наверное, долго.

Смазливая рыженькая служаночка рядом так и не проснулась. Ни от звука, ни от холода. И очень хорошо!

Отвлек Леона возобновившийся шум во дворе. Кутаясь в меховое одеяло и продолжая всхлипывать, лорд Таррент белкой подлетел к окну. Пытаясь на ходу унять бешено колотящееся сердце.

Всадники выезжают со двора. Они, похоже, скакали всю ночь. И не собирались надолго задерживаться и здесь. Торопятся…

От сердца отлегло. Даже если допустить бредовую мысль, что они за ним, — до Таррента пять дней пути! И столько же — назад.

Леон поедет верхом. Эти безнадежно отстанут!

И с каждой минутой проклятый отряд — всё дальше от постоялого двора! Если только не «забыли» здесь шпиона…

Да нет, зачем? Не могут же они в каждой таверне соглядатаев оставлять. Этих солдат или не солдат — всего-то пятьдесят шесть. Этак без людей останутся!

Остатки слез высохли сами. Повеселев, Леон начал насвистывать фривольную песенку — о даме с глазами «цвета юного вина». С улыбкой представляя, какие же они тогда. Светло-желтые? Или красные — как у вампира из южных легенд?

Еще у прелестницы имелось множество других достоинств. Воспеваемых в следующих куплетах.

Но вспоминать их юноша не стал. Вместо этого толкнул в упругий бочок ту, что спит рядом. С обычными для северянок голубыми глазами.

— Эй, камин растопи!

Она спросонья удивленно и даже, кажется, обиженно захлопала светлыми ресницами. Тоже северными, даже чуть рыжеватыми.

У сестер — в мать-южанку — брови и ресницы темные. Кроме Иден — та совсем блеклая.

— Не слышишь? Камин растопи!

Точно обиделась. Ну и пусть! Брать ее в постель еще раз Леон не собирается. А прислугу надо вовремя ставить на место.

Кстати, отдельно платить горняшке за ночь тоже незачем. Вроде бы, он даже и не обещал.

Пусть гордится, что удостоилась внимания лорда. Будет что рассказать внукам.

Весь следующий день юноша действительно провел в седле. Продрог до костей. И понял, что такие приключения — для выживших из ума самоубийц.

Теперь придется нанимать карету. Взамен оставленной на постоялом дворе.

В этот вечер Леон выбрал таверну поскромнее. Под названием (по непонятной причуде хозяина) «Трезвый монах». На вывеске грубо, но вполне узнаваемо намалевана пузатая фигура в рясе. С весьма злым выражением лица.

Но, вопреки опасениям, вино здесь подают. Хоть и не самого лучшего качества.

Нет, больше лорд Таррент в таких местах останавливаться не станет!..

На сей раз шум во дворе раздался прежде, чем Леон уснул.

Затрясло его как мышь под метлой. Они вернулись! За ним!

Прокрался к окну юноша в одной ночной рубашке. И осторожно прислушался, не решаясь отодвинуть ставень.

Голоса никуда не исчезли. А вот разобрать что-то в царящем во дворе гомоне — невозможно!

Отперев дверь, Леон торопливо окликнул двоих солдат эскорта, охраняющих снаружи.

Они молчали целый миг — дрыхнут на посту, лентяи! А юноша уже успел подумать, что их нет в живых. И покрылся ледяным потом. С кончиков озябших ног до вмиг взмокших волос!

— Узнай, кто приехал! Осторожно! — велел Леон солдату.

Проводив посланца нетерпеливым взглядом, лорд недовольно покосился на его зевающего напарника. И только тут сообразил: они же оба — в родовых цветах Таррентов…

Солдат вернулся минут через шесть-семь — по его словам. И через шесть-семь часов — по ощущениям Леона.

Он уже успел не одну сотню раз проститься с жизнью. Сходить за пистолетом. Вновь положить его на место — может, еще помилуют?! И взмолиться о пощаде лично Творцу всего Сущего. И всем святым, кого сумел в таком состоянии вспомнить!

От шагов на лестнице едва не оборвалось сердце. А от стука в дверь — помутилось в глазах!

Стучал посланный на разведку солдат. Леон опять забыл его имя…

Юный лорд встретил вояку заряженным пистолетом. Если что… Если за предателем стоят те — лорд Таррент возьмет на прицел командира! И им придется Леона выпустить!

Жаль, стреляет он лишь с правой руки. А то взял бы оружие в обе. Хоть с левой — тяжеловато, легко промахнуться…

— Мой лорд, там солдаты маршала Всеслава Словеонского и Старградского. Они направляются в Лиар.

— Сказали, зачем?! — дрожь в голосе юноша скрыть не сумел.

— Я спрашивал у трактирщика, а ему они не говорили. Мой лорд, я подумал — неразумно показываться им. Мало ли что…

У Леона отлегло от сердца. Он даже имя солдата вспомнил. Фрэнк! Фамилия, конечно, забылась напрочь…

— Ты все сделал правильно, Фрэнк! — лорд вручил парню серебряный ритен.

Разумеется, в эту ночь Леон не уснул вовсе. И никаких служанок звать не стал.

Просто просидел до утра одетым. При зажженных свечах. Положив перед собой на стол заряженное оружие. И вздрагивая от каждого случайного шума…

Всеславовцы уехали на рассвете. Юноша ложиться не стал. Только не в этой таверне!

Он наскоро перекусил — не чувствуя вкуса. И напрочь забыл про карету. Верхом, только верхом! Торопя эскорт.

Лютена стала путеводной звездой. Там ждет Полина! Только там удастся спастись!

Погода сошла с ума, причем бесповоротно. Герцогиня Илладэн честно попыталась припомнить, когда в последний раз сыпалось на голову столько снега… Если не считать последней недели — никогда.

Элгэ досадливо встряхнула темноволосой головой. В ответ на очередное робкое предложение сестры разделить с ней карету.

Возки, кареты, экипажи — для изнеженных садовых цветов. И их служанок. Всех, кто боится простудиться. Или хоть чуть-чуть промокнуть. Под легким дождичком. Или снежком, или ветерком…

Конечно, Элгэ — южанка. И мерзнет тоже — несмотря на скачку и меховой плащ. Но раз дала слово, что выдержит путь верхом наравне с мужчинами, — значит, деваться некуда.

К тому же, другим — не легче. Всех ведь каретами не обеспечишь!

Впрочем, Витольда, конечно, могли бы. Его кортеж как-никак. А он — хоть и северянин, но на юге с шестнадцати лет.

Но разве ж ему гордость позволит в теплую шкатулку на колесах залезть? Когда остальные — верхом? Особенно сестра жены…

Элгэ усмехнулась Виту. Как боялась в детстве, что Алексу возьмет в жены хмурый дядька с громким титулом. Жирный такой, с гнилыми зубами. Уже уморивший трех-четырех жен! Даже Кармэн от этих страхов не до конца излечила.

А вот что вышло. Эдак, пожалуй, и Элгэ в любовь поверит. Взаимную.

Впрочем, ей это сложнее… Герцогиня Илладэн терпеливо стряхнула со шляпы мокрый липкий снег. Нужно привыкать. То ли еще будет!

У Эсты и Кора тоже всё начиналось замечательно. Как говорили в «цветнике» — «прелестно». А вот потом…

Двор Кармэн отнюдь не блистал скромностью и целомудрием. И Элгэ еще в детстве успела насмотреться на столько любовей и расставаний, что только держись. Наивная Алекса не обращала внимания ни на чужие свидания, ни на скандалы и разлуки. Но Элгэ с малолетства была наблюдательной. Не зря отец ласково называл ее «моя маленькая мидантийка».

Присматриваться к людям она начала очень рано. И вовсе не для таких откровений. Но волей-неволей замечала и их.

И давно сделала вывод: любви не существует. Можно обмануть себя — придумать несуществующие чувства. Или обмануть другого — внушить иллюзию своей любви.

Но на самом деле — в природе есть желание, похоть, страсть, нежность, уважение. А вот любовь, что вмещает в себя целый мир, — всего лишь недостижимая мечта художников и поэтов. И ее нет.

Впрочем, еще бывает восхищение — его легко спутать с любовью. Но оно возникает и проходит в раннем возрасте. И редко бывает взаимным.

Элгэ с раннего возраста слушала откровения более взрослых подруг. И довольно быстро осознала многое. И если тогда еще не получила собственного опыта — то лишь в силу отсутствия особого желания.

И потому что двор Кармэн Зордес-Вальданэ — еще не весь мир. Что принимается в «Веселом Дворе» — осуждается за его пределами. Не исключено, что Элгэ, чтобы выжить, когда-нибудь понадобится защита облеченного властью мужчины. А его не обрадует дурная слава невесты. И череда ее предыдущих любовников.

В Аравинте Элгэ изменилась. А может, им всем, вырвавшимся из эвитанской ловушки, просто слишком хотелось жить. И ей — тоже. Что ж она — ледяная, что ли, или каменная? Почему кто-то берет на себя право судить мужчин только за убийство, воровство или мошенничество, а женщин — еще и за отсутствие добродетели? И почему Элгэ должно волновать мнение подобных напыщенных кретинов?

К Кармэн она относилась с искренним уважением. Воистину — женщина-легенда. Сумела переломить в чужих представлениях очень многое.

Вот только в памяти будущих поколений она останется лишь символом красоты и разврата. Знатная распутница, высокорожденная кокетка в герцогской короне.

Тем хуже для поколений. Но ведь Кармэн — еще и умна, талантлива, благородна! А этого не узнает и не поймет никто.

При этом лгать себе Элгэ не могла. Кармелита — одна из умнейших женщин Эвитана. И не только его.

Но долгие годы лишь прожигала жизнь. Зачем? Понимает ли это даже она сама?

Но ясно одно: и для Элгэ, и для многих других двор Прекрасной Кармэн — единственное пригодное для жизни место. В любом другом их сломают или просто убьют!

Таких как Алекса любят и ценят в любом обществе. Но вот «дикарок» — вроде Эсты… Или слишком «ученых девиц» — как Элгэ Илладэн…

К вечеру снег прекратился. Но вот мороз крепчает на глазах. Откинуть голову назад, наслаждаясь холодным зимним воздухом?

Илладийка негромко рассмеялась. Это еще ничего. На настоящем Севере, в Ритэйне, вообще сугробы лежат. А здесь — просто чуть подмерзшая грязь под ногами.

Хорошо хоть — не скользко. И плохо, что лошади на этой комкастой дряни могут ноги сбить…

Алекса лет в двенадцать написала не слишком талантливый сонет о снежном Севере. И ехидный Виктор весь вечер потом дразнил девочку. Утверждал, что из нее получится вылитая северянка. Строгая и добродетельная… то есть скучная и унылая.

Угомонила нахального сына Кармэн лишь эпиграмма в его собственный адрес. Совместное творчество Элгэ и гостившего у них Грегори. Хотя первой идеей «поэтессы» было просто и без затей вызвать Виктора на дуэль…

Элгэ умудрялась выделяться даже при дворе Кармэн. Но к такому там терпимо относились все. Начиная с опекунши.

В конце концов, младшая герцогиня Илладэн — не единственная дама, предпочитающая сонетам и розам шпагу и скачку наперегонки с ветром. Сама Кармелита тоже этим грешит.

Элгэ проводит время в фехтовальном зале чаще других? Ее дело, подумаешь.

Герцогиня Илладэн любит математику и астрономию, физику и химию? Остальные дамы науками «развлекаются» редко? Тем лестнее слышать комплименты гостивших при дворе Кармэн ученых с мировым именем. Охотно дававших уроки не только Виктору Вальданэ, но и смышленой девочке, «схватывающей всё на лету».

Виктор так ревновал порой! Ее, а не ученых…

А Элгэ математика с физикой и мнение действительно умных людей интересовали куда больше, чем внимание кавалеров. Дай ей волю — не вылезала бы из библиотеки и лабораторий.

Но понимала всегда: ни один университет или Академия никогда не примут в свои стены женщину. И этого не изменит никакая герцогиня Кармэн Ларнуа нир Зордес-Вальданэ.

Глава четвертая

Вообще-то не разузнать всё о графе Адоре заранее — большой просчет. Огромнейший, непростимый. Но кто ж знал? Элгэ куда-куда, а на север Эвитана точно не собиралась.

Хотя и это — не оправдание. Отправлять невесть куда Александру, выходит, можно?

Витольд тоже не слишком рад. Чем ближе к родному графству — тем сильнее волнуется и хмурится счастливый новобрачный.

Стоило бы задуматься раньше — с чего это он в родном доме десять лет не бывал? Только Элгэ не задумалась.

Чем дальше на север — тем холоднее продуваемая ледяными ветрами дорога! С каждым днем — всё суровее мороз. Чаще валит с неба ошалевший от безнаказанности снег. И тоскливее на душе…

Нет, ясно, что сама Элгэ едет совсем ненадолго. Только помочь сестре обжиться на новом месте. Да и Александра с Витольдом могут вернуться в Аравинт. В любое время. Кармэн с радостью примет их обратно.

Мысль — здравая. Но ее всё сильнее отравляет другая — с каждым остающимся позади днем.

И от нее уже не избавиться.

Они пересекли границу. Витольд с Алексой — подданные Эвитана. Да и сама Элгэ — не подданная только условно.

Так выпустят ли их теперь живыми в Аравинт?

На постоялом дворе в трех днях пути от владений графа Адора девушка решилась. Лучше прослыть сумасшедшей истеричкой, чем принять трясину за зеленый лужок!

Пугать Алексу пока не стоит. Поэтому Элгэ выбрала время, когда та отправится спать. И вызвала Витольда в общий зал таверны. Поговорить.

Конечно, разумнее — к себе в комнату. Но клятые приличия наедине с мужем сестры оставаться не дозволяют. Тот, кто их выдумал, не иначе — считал, что любой мужчина с любой женщиной, оставшись вдвоем, только и думают, чтобы грешить, грешить и еще раз грешить. По себе судил!

Вит пошел вниз так охотно, что Элгэ окончательно поплохело. В любви нового родственника (и старого друга!) к Александре она убедиться успела. И если он обществу молодой жены предпочел беседу с ее сестрой — дела совсем паршивы. Особенно если учесть, что Витольд гораздо лучше Элгэ и Алексы знает Эвитан. И отца.

Какая нелегкая унесла их из Аравинта? Там — тепло, солнечно. Там не устраивают ловушек друг другу! А вот приглашение в Эвитан запросто может обернуться западней. Почему Элгэ сразу об этом не подумала?!

И тогда — сейчас им нужно вовсе не в Адор. В Лютену — и немедленно! В Аравинтское посольство. Умолять вернуть их назад! Дескать — передумали.

Опасения Элгэ подтвердились. Вит дошел до тех же размышлений.

Им следовало поговорить давно. Хоть несколько дней назад. А теперь от границы с Аравинтом отделяет двадцать дней пути. И больше недели — от Лютены.

— Давай рассуждать разумно, — Витольд не горячится, не опровергает. Просто пытается найти верную причину.

И это — страшно. Страшнее всего — когда двое, не сговариваясь, думают об одном и том же. А причина тревоги — опасность. Смертельная!

Хуже было только семь лет назад. Когда Элгэ ждала родителей, уехавших в Лютену — на день рождения короля Фредерика.

Стояла такая же зима. В слишком северной столице лютовали морозы. И детей посчитали еще чересчур маленькими — для знакомства с прелестями высшего света. И лютенского холода.

…Элгэ тогда всё время мерзла в ожидании родителей. Дрожала в солнечном Илладэне — как северный осиновый лист.

Алекса тихонько плакала по ночам. А шестилетний Диего не мог спать. Почти каждую ночь кричал в кошмарах. Звал маму.

Элгэ считала дни — до приезда отца и матери. А их привезли в закрытых гробах. И схоронили, не показав детям.

«Лихорадка» — объяснили дядя Валериан Мальзери и приехавший с ним граф Вега.

«Яд» — узнала Элгэ уже при дворе Зордес-Вальданэ.

Герцог Алексис не имел привычки врать приемным детям. И скрывать то, что они имели право знать.

Он же сказал, что отравителей не нашли. Да и искали ли вообще?..

Какое объяснение получит Диего от дяди Валериана — если предчувствия Элгэ не обманывают? «Лихорадка»? «Лошадь понесла»?

Соколица — илладийская «дикарка». Как удобно!

— Элгэ, я — не мятежник! — Похоже, Витольд жалеет об этом.

Он уезжал тогда — к тяжело больному деду. Тот умер на руках внука, внук стал виконтом Тервиллем.

В Вальданэ его встретили черные знамена. На всех башнях. А через неделю прибыл Анри Тенмар. С вестями о разгроме…

Анри был Витольду если не другом, то приятелем. Алекса не раз говорила, что судьба восставших для Вита — вечный укор.

— Да и вряд ли отец вызвал бы меня на смерть. Но он может ничего не знать…

Для виконта Тервилля вопрос вины или невиновности отца, конечно, важен. А вот Элгэ — абсолютно всё равно, кто нацелился на жизнь троих беглецов. Сдуру вернувшихся на родину.

Только ли стоящая у власти эвитанская клика? Или она же, но в сговоре с графом Адором?

Умирать не хочется в обоих случаях! Совершенно.

— Алекса и я — герцогини Илладэн, — задумчиво произнесла девушка.

— Вы же не можете наследовать вперед брата.

— Диего — не бессмертен.

Пусть Витольд считает ее самой циничной из сестер, но вещи нужно называть своими именами. Глупо прятать голову в кусты. От того, что идалийскую гюрзу назовут голубкой, она жалить не перестанет.

Бедный Вит! Он-то как раз не задумывался о наследстве невесты. Но это не значит, что не думал и его отец. Или кто посильнее отца.

Раньше надо было соображать, раньше! Чего не сиделось в Аравинте? За какими змеями потащились на дикий Север?!

— Я напишу отцу, что нам пришлось вернуться. Заболела Александра…

— Я заболела, — поправила Элгэ. — А вы не могли бросить меня одну.

Вит что — не знает? Нельзя бесконечно врать про болезнь одного и того же человека! Примета дурная.

А самой Элгэ ничего не сделается. Даже в детстве не простужалась. Зараза к заразе не пристает — как любит шутить Виктор. Правда, по поводу себя.

— Напишешь уже из Лютены.

— Лютены?

— Витольд, нас не выпустят из Эвитана без подорожных.

Да, это вам не Аравинт. Нам, точнее. И не Вальданэ с Ильдани. И не Илладия. Полсотни лет назад превращенная обратно в Илладэн.

Это — центральные земли Эвитана, чтоб им!

А чтобы пробираться полудикими тропами — нужно знать или тропы, или надежных проводников. Причем последние в срочном порядке из воздуха не возьмутся.

Да и Алекса слабо приспособлена к побегам — с погоней на хвосте. А погоня будет — если «маленькая мидантийка» угадала расклад хоть наполовину.

— В Лютене можно обратиться к кардиналу, — развил мысль свояченицы Вит.

Да! Об этом она не подумала. Все-таки Витольд был в эвитанской столице всего года три назад. А Элгэ — никогда.

— Можно и к кардиналу. — Кармэн о нем отзывалась неплохо. Но одно дело — быть честным церковником. И совсем другое — спасать малознакомых аравинтцев, рискуя очень многим. — Если не удастся пробиться в посольство.

— Там защитят тебя, но не меня и не Алексу. Мы же эвитанцы.

Да, увы. Сестренка теперь эвитанка, чтоб этому Эвитану! Супруги Тервилль официально вернулись из гостеприимного Аравинта на родину.

Значит, остается кардинал.

— Едем. Немедленно.

…Они даже не успели подняться за Александрой. За окном, словно насмехаясь, крупными хлопьями повалил снег. Под начинающиеся завывания грядущей ночной метели!..

Элгэ эту ночь проспала, не раздеваясь.

Конечно, можно провести полные тревоги часы как на иголках. Или вообще не ложиться.

Или лечь, но не сомкнуть глаз. Чтобы завтра изображать в седле сонную муху.

А понадобятся все силы — и даже больше. Для бегства по заснеженной дороге. В не менее заснеженную Лютену.

Если оно состоится.

В Илладэне, Вальданэ, Аравинте — на юге! — Элгэ рискнула бы ехать в любую погоду. Там она не боялась бы сбиться ночью с пути.

Что толку об этом думать? На юге метелей не бывает вообще!

Илладийка честно намеревалась спать вполглаза. Но теплое, уютное одеяло так мягко обволокло… И глаза закрылись сами.

А «милосердный сон отправил в кратковременное забвение». В столь необходимый сейчас отдых.

Они лучше знали местные дороги. И родились на суровом севере. Здесь выросли. Много лет прожили в этих краях.

И не побоялись разыгравшейся метели, ночной тьмы и плохого знания дорог. К погоде привыкли, с дорогами знакомы. А если еще и подстегивает приказ хозяина…

Когда Элгэ, Витольд и Александра ранним утром спустились в таверну — в общем зале их уже ждали.

Точнее, в зале — часть. Малая. Остальные — во дворе. Солдаты в цветах графства Адор. Аравинтский эскорт превосходят числом в несколько раз.

При первом взгляде на них Витольд побледнел. Но через миг на его лице мелькнуло явное облегчение.

У Элгэ чуть отлегло от сердца. Но только — чуть.

Вит шепнул ей, что узнал предводителя. Старый капитан из замка Адор. Витольд его помнит с детства.

И значит — они действительно присланы графом Оскаром Адором. Встречать его сына с женой и свояченицей.

— Витольд, мальчик мой! Как ты вырос!

Вит попал в медвежьи объятия. И его подозрения тают на глазах — как воск в лучах летнего солнца. Или в огоньке свечи, принятой за небесное светило…

Элгэ чуть расслабилась. Хотя бы не люди короля или дяди Валериана Мальзери. Может, еще и обойдется.

В любом случае, незваных гостей — вчетверо больше. И, возможно, они — не враги…

Усаживаясь в карету, девушка обернулась к окнам. Сама не зная, зачем.

Изящные, в резных наличниках. В большинстве своем — еще темные.

Лишь в одном при тусклом отблеске свечей мелькнул встревоженный взгляд юноши, почти мальчишки. Он явно чем-то напуган. Но вряд ли сильнее, чем Элгэ.

Кем бы ни был незнакомец — он всяко счастливее ее. Ему не нужно ехать в северный замок Адор…

Следующие три дня она провела в возке с Александрой. Солдаты Адора, а особенно капитан Рассен (что когда-то учил Вита владеть оружием), еще при первой встрече покосились на Элгэ весьма неодобрительно. На ее мужской наряд.

Так что разумнее их не раздражать. От Элгэ не убудет. В конце концов, она здесь ненадолго. Незачем портить сестре семейную жизнь.

Незамужняя воспитанница Кармэн Зордес-Вальданэ весной вернется назад. Это Александра Тервилль останется в Адоре. Но она никогда не возражала против теплых карет, пялец, дамских муфт…

Лишний раз заговаривать с хмурой солдатней графа Элгэ не пыталась. Как и с капитаном. А со своим эскортом при них — невозможно. Вечно рядом кто-то вертится. И не в одиночку.

Северяне безоговорочно признают в ней и Алексе особ высокого звания — по праву рождения. Но и только.

Во всём остальном молчаливый капитан явно считает их ниже любого из своих людей. На стоянках девушка чувствовала его взгляд. Так смотрят на чужую дорогую вещь.

Оружие, платье, драгоценность бывает куда ценнее всего имущества солдата или сержанта. А то и бедного дворянина.

Но при этом вещь останется оружием, платьем или дорогой побрякушкой. Чьей-то собственностью. Таковы правила.

Мир за пределами двора Кармэн Ларнуа нир Зордес-Вальданэ действительно — совсем иной. Как Элгэ и предполагала. И в нем следует быть вдвойне, втройне, вчетверне осторожной! В королевстве вооруженных до зубов дикарей — с дубинами в мускулистых лапах.

Нет уж, она не оставит здесь Александру! Витольд с женой должны вернуться назад. Северный мир — не для хрупкой Алексы!

В карете совсем нечего делать. На столь тряских дорогах невозможно даже читать!

Остается лишь закрыть глаза и думать, как отсюда выбраться. Поскорее! А еще — вспоминать…

Далеко-далеко остались южное солнце Вальданэ и Аравинта. Виноградники на склоне гор… Пронзительно яркие звезды в ночном небе.

Гранатовые рощи и вишневые сады. Песни менестрелей в пиршественных залах Вальданэ и Илладэна…

Теплое зеленоватое море омывает древние стены Дамарры. Пенные шапки волн плещутся у золотисто-песчаного побережья. Легко-легко шумит прибой в поднесенной к уху перламутровой раковине…

Элгэ вновь устало прикрыла глаза. Вроде ничего не делаешь — только сидишь весь день напролет. А устаешь — сильнее, чем когда-то бы то ни было. За всю жизнь. Сильнее, чем в ту злую и горькую зиму бегства в Аравинт.

Здесь нет вишен, виноградников и южного моря. Ничего нет — кроме слепящего снега, промозглого холода, одичалого ветра и опостылевшей кареты! Уносящей пленников всё дальше — в глубь студеного севера.

Очередной постоялый двор, очередной сон вполглаза и очередной страх. Гостиница — это ловушка. Мешающие бежать стены. Лестница, где уже раздаются неумолимые шаги королевских солдат. И окна, выходящие в давно перекрытый двор!

С тех пор, как два отряда один за другим проехали в направлении Лиара, минула неделя. Леон толком не спал и вымотался до предела. Но, увы — не настолько, чтобы перестать бояться. Унизительный страх не отпускает ни на минуту. Ни на миг!

Даже присутствие собственных солдат уже не успокаивает. Во-первых — их мало. Во-вторых… будут ли они еще защищать своего лорда?

Вдруг Всеслав или его подчиненные предъявят приказ об аресте?! Кто по доброй воле противится властям? Ну, кроме разбойников с большой дороги? Тех, кому сдавайся, не сдавайся, — всё едино виселица.

Разбойников. А еще — пиратов и повстанцев Анри Тенмара.

А еще… эти солдаты служили Эдварду Тарренту. А его сына обвинят в отцеубийстве!

Он не сможет доказать, что это был несчастный случай! Ирия ведь не доказала…

Никто в целом проклятом подзвездном мире не поверит, что Леон ни в чём не виноват! Его казнят ни за что! Просто лишат жизни. Да еще и сочтут себя правыми!

Ирия… Еще совсем недавно он не мог думать о сестре без раздражения и злости. А сейчас — не осталось ничего, кроме сочувствия.

Если бы Ири не изменилась так необратимо…

Будь проклят Анри Тенмар — с его восстанием! Анри Тенмар, запудривший мозги отцу! Леон принимал графа Тэна за друга, Ирия — за героя. А тот был злейшим врагом — хуже Ревинтеров.

Проклятый мятежник давно в могиле. А его подлость всё еще аукается живым! Если б не сын Ральфа Тенмара — Ирия никогда не пошла бы против родного отца. И никто не счел бы ее убийцей.

В детстве — таком счастливом! — сестра была лучшим другом Леона! Так ли уж она виновата, что не сумела отличить благородство от подлости?

Змеев Анри Тенмар ни во что не ставил ни собственного отца, ни короля. Путался со шлюхой Вальданэ. Да еще и выкрал из монастыря брюхатую девку своего приятеля — такого же мерзавца, как сам!

Граф Тэн был законченным негодяем. А Ирия рисовала его профиль в дневнике, что нашла Кати. Леон отнес улику отцу, а надо было — Полине! Любимая нашла бы выход и спасла всех. Даже Ирию!

Не появись в Лиаре этот подлец — сестра никогда не вообразила бы, что опозорившим себя девицам есть место где-то, кроме монастыря.

Что ж — жизнь всё расставила по местам. Тенмар получил за свои грехи сполна. А брат уже за всё простил сестру. Ее смерть примирила их навеки.

Когда-нибудь в мире лучшем, чем подзвездный, все они встретятся — Леон, Ирия, папа… И смогут наконец поговорить. Обо всём.

Возможно, и Тенмар будет там же. И Леон плюнет подлому мерзавцу в лицо! Как и папа.

Впрочем, нет — подобным негодяям место в Бездне! Рядом с Ревинтерами.

А вот сестра, возможно, всё же попадет к отцу. Она ведь не так уж виновата. Просто заблуждалась. Потому что тенмарский мерзавец задурил ей голову. А Ирия была романтичной глупышкой — как и все девицы ее лет. В четырнадцать умны только Полины.

Но пока Леону слишком рано в Светлый Ирий! Вопреки Ревинтерам и Тенмару — он будет счастлив. Хоть один из Таррентов должен получить участь лучшую, чем прочие!..

На прибывший вскоре кортеж юноша внимания не обратил. Почти. Всадники — явно южане. А главное — с ними карета с гербами. А в ней — благородная дама со служанкой.

Этих можно не бояться. Такие явно не от Всеслава Словеонского.

Больше никто с вечера не заявился. Может, действительно — опасности нет? Просто Карлотта отравит любую радость. И заставит сомневаться даже в святости Агнцев и Голубей Творца. Не зря же эта змея родом из Тенмара! И в родстве с сыном Дракона, пусть и дальнем.

В эту ночь даже удалось задремать. Без снов. Зависнуть в сером, вязком мареве…

Проснулся лорд Таррент еще до рассвета. Резко — выброшенной из реки рыбиной. А цокот копыт на улице заставил измученное сердце сжаться в дрожащий комок.

Предчувствие не обмануло. Солдаты! На сей раз — даже не в штатском. И судя по гомону голосов — их однозначно больше, чем лиарцев.

Неприветливое утро пытается вступить в свои права. Вяло и неуверенно. Сонно.

А чужая солдатня топочет внизу. Громко и нагло.

Леон приказал одному из своих осторожно проследить за чужаками. Только сначала переодеться в простой темный плащ. Без родовых знаков сеньора.

Опостылевшая комната полумраком напоминает гробницу. Живот подводит от голода. А завтрак (возможно, последний!) — недоступен. Потому что для этого нужно вызвать слугу.

Остается сидеть здесь и молча смотреть на заряженный пистолет. Опять.

Прыгать — слишком высоко. Притом внизу — обледенелые камни двора.

… - Я дождусь тебя, Леон. Верь мне…

Изящный голубой веер в тонкой руке, небесное платье. Полные непролившихся слез глаза.

Какие холодные у нее руки, и какая нежная кожа! Как же трудно оторваться от этих хрупких пальчиков! Их хочется целовать и целовать. Бесконечно..

Единственная жизнь Леона не может закончиться вот так. Только не сейчас!

…Тощее — слишком костлявое! — тело. Светлые, но не особо мягкие волосы.

Он подбирал девчонку, похожую на Полину. Но локоны любимой — шелк, а чужой девки — солома.

И тело… Почему аристократки — изящны, а крестьянки — или слишком пышнотелы, или как эта — набор костей? Они даже плачут иначе! Эта, когда ревет, — вечно хлюпает мерзко покрасневшим носом.

Фальшивка вместо золота, но золото будет тоже!..

Нужно только выжить! Дожить.

Нужно!

Фрэнк явился спустя целую вечность. Завтрак принес с собой.

— Кто они?! — кусок в горло не лезет.

— Из замка Адор. Но… — солдат замялся.

— Что?! — почти заорал Леон.

— Герберт был в Лютене — вместе с вашим отцом. После восстания…

Юноша вздрогнул — что задумал Фрэнк? Спокойные глаза, доброжелательный взгляд. Врет?! Сейчас еще всадит кинжал…

— Одного из них он видел в свите Регентов… — понизил голос солдат. — И, мой лорд, если позволите дать совет… Не знаю, что они здесь ищут, но для нас лучше лишний раз им на глаза не попадаться.

— Позволю! — буркнул лорд Таррент.

Желудок болезненно сжался. Поесть все-таки надо.

Правда, вино — красное. И наверняка — кислое. Но сегодня — сойдет…

Через три часа зловещий отряд убрался. Зачем-то прихватив более малочисленных южан. Зачем?!

Осторожно наблюдая из окна, юноша удивленно заморгал. Никаких женщин северяне не привезли. А у южан, он точно запомнил, — одна дама и одна служанка.

Горничная-то по-прежнему — одна. А вот дамы в карету почему-то уселись две. Когда Леон проморгал вторую?

С чего он вчера умудрился решить, что южане — безопасны?! И кто эти, утренние?

Прав ли Фрэнк? Можно ли ему верить? Если у командира и есть какие-то знаки на одежде — в полутьме их не разглядеть.

А знаков южан Леон не помнил никогда. Тенмарцев еще — более-менее. Всё-таки там родной дядя живет.

Зато Ланцуа, Илладэн, Вальданэ с Ильдани — непролазные дебри. Да и дядю Ива племянник в последний раз видел в раннем детстве…

Дядя Ив!

Наверное, этот страх давно подспудно дремал в голове. А сегодняшние всадники стали последней каплей.

Если Леона ищут — ему нельзя в Лютену. Живым из столицы он уже не выберется! Сущее ребячество — надеяться, что Полина сумеет его спасти… Даже если захочет.

И опять от последней мысли — не отделаться.

Приняв решение, юноша сразу почувствовал себя увереннее. Гибель отсрочивается — теперь есть время обдумать выход из положения. Никто не знает, что лорд Таррент — в Ритэйне. Здесь его не ищут!

Что бы сделал на месте Леона удачливый мерзавец Анри Тенмар? Неизвестно. Его в отцеубийстве никто не обвинял.

И потом — закончить дни как этот негодяй ни одному нормальному человеку не захочется.

Домой возвращаться пока нельзя тоже. Именно там лорда Таррента будут искать в первую очередь.

Потом он, конечно, вернется. Когда всё утрясется. Или выяснится, что тревога была ложной.

Но сейчас нужно где-то укрыться! И не на постоялом дворе — на центральной дороге. В десятке дней пути от Лютены.

Леон чуть не подумал о матери. Увы, она мигом выдаст его — любому, пообещавшему ей свободу. Тому, кто вытащит бесчеловечную мать из аббатства. Ценой жизни сына.

И слишком поздно самому предлагать ей освобождение. Не поверит.

И потом — Карлотту слишком легко перекупить.

Значит — выход лишь один.

Леон слышал, что Ив Кридель не похож на сестру. Решено! Будь что будет. Лорд Таррент едет в гости к дяде.

Совсем необязательно всё ему рассказывать. Что-нибудь придумается по дороге, она — длинная…

Но дядя Ив обязан помочь племяннику! Если не он, то кто? Они ведь родственники! Последнее дело — бросать на произвол судьбы близких!

Глава пятая

С чего Элгэ взяла, что отец Вита — дряхлый старец? Его старшему сыну — двадцать пять. А ему самому нет и пятидесяти.

Кармэн, смеясь, упоминала, что лет пятнадцать назад граф пытался за ней ухаживать… Но, судя по его мрачному, неприветливому лицу, вряд ли он еще об этом помнит.

Впрочем, возможно, герцогиня Илладэн — несправедлива. Это на юге принято говорить о былых увлечениях без боли и обид. А на суровом севере всё иначе.

Убраться бы поскорее с этого «сурового севера»! И впредь о нем не вспоминать. Никогда. Хорошего здесь точно нет ничего.

Первым делом Элгэ обследовала выделенную ей спальню. Еще с вечера.

Комната отделана в темно-серых тонах. Изнутри закрывается на крючок — это хорошо. А вот крючок, а не крюк, — это плохо. Сие чудо кузнецкой работы вышибет любой крепкий мужчина. В одиночку.

Остроносая адорская служанка собралась спать на ковре. «Возле кровати госпожи».

Решительно выставив графскую шпионку, Элгэ заперлась изнутри. И продолжила въедливый осмотр…

Гобелены, гобелены, гобелены… Темный бы побрал этих северян! Умрут, но всякую отслужившую свой век древность не вышвырнут.

Элгэ попыталась методично простучать стены. Осторожно приподнимая выцветшую ткань — на каждой ледяной стене.

В замке Вальданэ останавливались и весьма необычные гости. Даже самые нежные «фиалки» из «цветника» могли выучиться не только танцам и математике.

А Элгэ считалась не «фиалкой», а «розой». С очень острыми шипами…

Через три часа усталая илладийка пришла к выводу: никаких тайных дверей здесь нет. Со всех сторон — одни толстенные каменные стены. Без полостей. Открытие должно порадовать, а на деле — вогнало в тоску.

Наверное, потому, что Элгэ никогда не любила камень. Так же как и холод, снег, север…

Девушка закуталась в пушистую шаль. И присела в кресло — у догорающего камина.

Причудливая россыпь темно-алых огоньков упорно не подчиняется холоду ледяных стен. Не гаснет. Хоть уже давно никто не добавлял дров.

Золотые искры хотят жить. А у герцогини Илладэн уже нет для них ничего. И просить у этих не хочется.

А жаровню никто не предложил. Да она и не поможет. Как и камин, теплая шаль, подогретое вино…

Это у местных кожа — дубовая. А Элгэ Илладэн — южанка!

Официально она может уехать хоть завтра. Официально сестра Александры — гостья. А на деле…

А на деле: можно ставить Соколицу против крестьянской клячи — Элгэ по любой причине объявят «задержанной» в Эвитане. И будут охранять уже открыто.

Как Кармэн — умная, взрослая! — не подумала, что на севере Эвитана герцогини Илладэн превратятся в заложниц?!

Элгэ подавила абсолютно жалкий всхлип. Не всё еще потеряно! Может, обойдется?

А вот это — еще глупее! Ты — дочь Алехандро Илладэна, отравленного в Лютене! И вдруг превращаешься в глупую, наивную маленькую девочку из сказки. В ту, что бредет одна по темному лесу. Из-за кустов зловеще горят желтые огни волчьих глаз. А девочка зажмурилась и думает: «А может, они меня не съедят? Может, они — сытые?»

Не сытые! И к тебе, в отличие от сказочной девочки, не продет на помощь добрый охотник.

Ты даже в детстве понимала, когда не «обойдется», помнишь? Когда ждала родителей из Лютены. И все эти тоскливые недели знала: не вернутся…

Не мешало бы еще простучать комнату Вита и Алексы. Но если в спальне молодоженов запрется сестра жены… Среди ночи. Неважно — с новобрачными или без.

Элгэ невольно заулыбалась. Представила рожи длиннолицых слуг-северян. А на закуску — хмурого графа. С застывшей физиономией.

Кстати, простукивать лучше не в присутствии легко пугающейся Александры. А значит — выманить оттуда предполагается сестру, а закрыться — вдвоем с Витольдом. Часа на три…

Ладно, на полтора — если стучать в четыре руки.

Умирают ало-золотые светлячки в камине. Они так и не дождались спасения. Или хоть подмоги. К ним тоже не пришел добрый отважный охотник.

Чадят, колеблются свечи. Интересно, из чего такого неподходящего их на севере делают?

Тускнеют блики на старинном серебре подсвечников. Давно потемневшем от времени.

Давят каменные стены. Вечной северной тяжестью.

Здесь всё тяжелое, древнее… неподъемное! Здесь ничего не менялось сотни лет и не изменится еще столько же.

Этот замок пережил больше десятка поколений. А заодно — их врагов и пленников.

Переживет и Элгэ с Алексой. Если они отсюда не выберутся…

Должен же быть способ вернуться назад!

…На горизонте пылает зарево огромного костра. Кто-то столь обезумел, что разжег костер из целого леса! Пламя идет сплошной, неотвратимой стеной. Не спастись никому.

И нет утешения, что запаливший сухой лес дурень тоже сгинет в огненной смерти…

Комната. Всего лишь — комната. И непроглядный мрак. Свечи погасли…

Пока Элгэ спала.

Выхватить кинжал — из-под успевшей отсыреть подушки! А затем — отшвырнуть меховое одеяло. И бесшумно соскользнуть с кровати.

Застыть на месте, прислушиваясь…

Есть кто в комнате или нет — не поймешь. Элгэ учили лучшие фехтовальщики Илладэна и Вальданэ. Но она никогда не была в настоящем бою.

У нее нет воинского инстинкта. А то немногое, что есть, сейчас — спросонья! — может подвести. Элгэ — салонная фехтовальщица. Не воин.

Крутануться с клинком. Кто подкрался близко — умрет.

Кинжал встретил пустоту.

Илладийка метнулась к подсвечнику. Огонь вспыхнул сразу. Странно, что руки не дрогнули.

Замерцала желтоватым волчьим глазом свеча. Почему у камина — живой теплый свет, а у свечей — мертвенно-ледяной? Лунный.

Ничего. Никаких сдвинутых гобеленов. И дверной крючок — на месте.

А вот что Элгэ легла, раздевшись, — очень плохо. Совсем паршиво.

Но это в мужском платье можно спать с удобством. А в дорожном кошмаре, что принято носить благородным дамам…

Да пошли эти приличия! К Темному и змеям его!

Лучше быть сумасшедшей, чем неосторожной дурой! Лучше не выпускать из рук клинка.

С кинжалом наготове Элгэ прошла к дорожному сундуку. Вчера — слава Творцу! — доставленному в ее комнату.

Откидывать крышку — не опасно. Человек там не уместится. А змей на севере — зимой! — днем с огнем не найти.

К тому же ползучие ядовитые гады — оружие церковников и интриганов, а вовсе не северных дикарей из каменных замков. Из ледяных склепов, что южане еще в прошлом веке считали устаревшими!

Так что изящного прыжка гюрзы можно не опасаться. Здесь — не Мидантия и не Идалия.

К сожалению. Там для побега теплая одежда не нужна!

Ну и холодно же в этом логове! Когда прогорел камин — полночи назад?

А еще здесь обязательно должны водиться привидения. В такой-то промозглой каменной гробнице.

Но в призраков Элгэ не верила отродясь. Равно как в упырей, Водных Дев, леших и прочую потустороннюю братию.

Мужской костюм — здесь. И запасной меховой плащ — вот он. Солнечно сверкнул теплом Илладэна. Алым и золотым.

А вот и шпага. Великолепно.

Плохо, что пистолеты Элгэ хранила отдельно. Их теперь нет в комнате. А это — не просто плохо, а может стать фатальным.

Так — кинжал в ножны и за пояс. Шпагу — тоже к поясу.

Подсвечник? Нет, для левой руки — тяжеловат. Хватит и свечи.

А теперь — вперед!

Может, Элгэ и сумасшедшая. А в замке Адор ничего сейчас не происходит. Кроме свидания какой-нибудь смазливой служанки с мускулистым конюхом…

Может, илладийка в таком виде шокирует всех. И завтра над ней будут смеяться.

Ничего. Это — много лучше, чем мирно проспать настоящую опасность!

Она — не сумасшедшая. Это Элгэ поняла, едва открыв дверь в еще более выстуженный коридор. Тяжелую — как и всё в этой каменной пещере!

В змеином замке что-то творится! Далеко. Шум едва слышен. Но даже его никак не должно быть глубокой ночью — в мирно спящем доме!

Нет, Элгэ — не сумасшедшая. Увы — это утешает слабо. Когда мчишься по мрачному, полутемному коридору — в сторону всё более различимых криков и грохота. Туда, где громкие голоса сливаются с лязгом оружия. А женский крик — с солдатской руганью. Девушка кричит с безумной яростью дикой кошки, у которой отбирают котят…

Но даже сейчас невозможно не узнать голос Алексы! Всегда тихий и кроткий.

Невозможно. Даже издали.

Элгэ все-таки подвел инстинкт. Она проснулась слишком поздно…

Наверное, в этом зале в прежние времена выступали менестрели. А на верхней галерее восседали прекрасные дамы и благородные кавалеры. Если они вообще существовали.

Давно выцвели деревянные перила. На шершавых серых стенах — ни фрески, ни гобелена. Справа спускается в зал широкая каменная лестница…

Легко представить, как алый или бордовый ковер когда-то покрывал эти ступени. Теперь — серые от пыли и минувших веков.

Легко сквозь время расслышать музыку, песни, громкий радостный смех…

Забудь о прошлом. Ты — в паршивом настоящем. И оно хохочет тебе в лицо! Кривится зверским оскалом.

Реальный мир догнал сбежавших от него дочерей Алехандро Илладийского. Обеих.

Огонек в руке мечется загнанным зверьком. Каким чудом он еще не погас? Наверное, тоже хочет жить. Как давешние угли. Как Элгэ и Алекса.

Только кто ж их спрашивает? Золотых искр уже нет, свечи скоро не будет, да и еще кое-кого…

Прекрати! Ты — еще жива и вооружена. И сейчас отправишь к праотцам пару-тройку-четверку врагов!

Или пятерку — если повезет.

Где эскорт?! Почему их здесь нет?! Куда их дели — отправили прочь, перебили?! Или верные люди просто мирно дрыхнут?

Не будь дурой. Последнее — вряд ли. Раз никто не проснулся на звериный вопль Алексы — не проснется вообще.

Им уже не помочь. Как и огням в камине. Не нужно было брать несчастных вояк в северную ловушку.

Свеча чадит — вот-вот погаснет. Только свет уже не нужен! Армия чадящих факелов внизу разгонит любую тьму. Как костры загробной Бездны освещают путь приговоренным грешникам…

В багровых отсветах — десятка три солдат. Закованных в кирасы. Без шлемов. Много мишеней для пуль, но у Элгэ нет пистолетов.

Рвутся из чужих рук Вит и Алекса. Полуодетые.

На сестру кто-то успел накинуть плащ. Сам Витольд — прежде, чем схватили?

А вот и тощелицый граф Адор. В стороне от солдатни. Командует? Не вмешивается? Его ли воины там — внизу? Для Элгэ все простолюдины-северяне — на одно лицо.

А родовых знаков — не различить. Полумрак освещает лишь тени. И ужас.

Мечутся факелы в руках солдат. Не хуже свечи.

Диким зверем воет Алекса. Предает сына граф Адор. А рядом — нелепо вертится разряженный в розовое толстяк. Похож на свинью на задних лапах. Лицо — опять в тени… Да и вряд ли Элгэ где-то прежде встречалось это рыло!

Еще не поздно бежать. Ее еще никто не заметил. Солдатня… шакалы паршивые! — заняты Витом и стерегут Алексу. Даже не охраняют комнату другой пленницы. Куда денется хрупкий и беспомощный южный цветок?

Можно вернуться в комнату. Второй этаж — ерунда. С него «розы» из «цветника» прыгают, не ломая ног. Кто учился, разумеется.

Еще можно угнать коня. Элгэ всегда была сильной и выносливой. А Вита и Алексу уже не спасти.

Можно попытаться выпустить эскорт, если их заперли… неизвестно где. И зачем-то оставили в живых, хоть выкуп за них давать и некому.

Еще можно…

Элгэ, герцогиня Илладэн, загасила свечу. Осталось выхватить шпагу. И — к лестнице.

План прост и наивен — настолько, что может сработать. Воспользоваться сумраком верхней галереи и большей части ступеней. Успеть заколоть ближайшего — вон того, у лестницы…

И его же пистолет навести на толстяка.

Им придется отпустить Вита и Алексу. Или… или Элгэ действительно застрелит жирного борова. Нашли кисейную барышню!

Ее заметили в трех шагах от солдата. Или в прыжке — если рискнуть сломать себе шею.

Но и это нужно было делать раньше. Прежде, чем на Элгэ уставилось сразу полдесятка скорпионьих глаз. Пистолетных.

— Что здесь происходит? — резко бросила она.

Зрелище еще то. По-мужски одетая девица — это в Ритэйне-то! Да еще и с обнаженной шпагой наперевес.

Один прыжок — и пять превратятся в четырех. Но чтобы все они сразу промазали…

— Вам лучше вернуться в свою комнату, герцогиня! — не терпящим возражения тоном заявил граф Адор. Как когда-то Вега — о несчастном случае с родителями. И те же самые слова. — Мои солдаты вас проводят.

Твои солдаты! Значит, ты — в деле, как выражался один из гостей Алексиса.

Бедный Вит! Бедные они все трое.

И бедный Диего. Каково-то ему будет узнать, что сестер у него тоже больше нет?

— Зачем церемониться с комнатой? — Элгэ не узнала собственный голос. Язвительный и хриплый — как карканье раненого ворона. — Прикончить можно и здесь. Что вы намерены сделать с сыном, граф Адор?

У мерзавца еще трое отпрысков мужского пола. И дикие северяне запирают дочерей в монастыри, а сыновей тайком убивают!

Даже Кармэн не повезло родиться дочерью короля Фредерика. И он едва не заточил ее в одно из самых суровых эвитанских аббатств. А еще прежде — Кармэн домогался не менее родной дядя. Принц Гуго Амерзэн…

Принц Гуго!

Лицо толстяка угодило в полосу факельного света. Элгэ смотрела больше не на него, а на подлеца-графа. И не вспомни так отчетливо ту мерзкую историю — нипочем бы не догадалась.

Но теперь…

Профиль жирдяя слишком похож на другой. Блестящий со всех полновесных золотых карлиоров.

Похож. Если чеканное королевское лицо вдруг обзаведется пухлыми щеками. И тройным колышущимся подбородком. Принц Гуго вел столь разгульную жизнь, что превратился в ходячую краснорожую винную бочку.

Что нужно этой свинье в замке Адор, Творец и все голуби его?!

Впрочем, зачем Творцу на это смотреть? Элгэ бы отвернулась — будь у нее выбор…

Темная студеная ночь за окном. Багрово чадят факелы в зале. Вит и Алекса — в руках солдатни Адора.

А в десятке шагов — розово-свинячий толстяк. И вот уж кого здесь точно быть не должно.

Граф только что предал родного сына. Будь Создавшему Всё Сущее дело до угодивших в волчью яму пленников — вмешался бы уже давно!

Во имя Темных и Светлых сил — почему все молчат?! Только Алекса плачет.

А время ползет так медленно… Сколько длится тишина — миг или вечность?

— Судьбу моего сына решит его сюзерен, — холодно ответил граф. — Вернитесь в комнату, герцогиня. Вам лучше отдохнуть перед дорогой в Лютену.

Элгэ чуть не расхохоталась — злым, диким смехом. Волчьим.

Так их хотят везти в столицу? Как раз — куда они собирались драпать?

— В чём обвиняют Витольда?

Ради Творца и всех Агнцев и Голубей его, спрашивай — не молчи! Люди подчиняются холодному повелительному тону — так всегда говорила Кармэн. Кто приказывает — имеет право, все к этому привыкли. И все умеют подчиняться. Даже король когда-то был лишь наследником престола. Подданным другого короля.

— Вы не можете задавать вопросов! — возвысил голос граф Адор. Поворачиваясь к солдатам.

Сейчас отдаст приказ увести ее!

Не получилось! Вздумай спрашивать Витольд — другое дело. А Элгэ для них — всего лишь вещь. Кто подчинится тряпке или побрякушке? Даже если та вдруг заговорит?

— Я могу спрашивать! — лишь совсем чуть повысила голос девушка. Пытаясь вложить в него как можно больше льда. И вообразить себя Кармэн Ларнуа. А еще лучше — правящей королевой какой-нибудь страны. Где правят королевы? Нигде, но, кажется, получилось. — Я — герцогиня Илладийская. По какому праву схватили мою сестру и ее мужа?!

Угрожай им чем-нибудь! Кармэн, дядей, дядей Кармэн, Патриархом, Творцом, Темным и всеми змеями его!

Ты училась у лучших философов просвещенного Юга. А Оскар Адор — всего лишь северный дикарь. Собственное имя пишет с ошибками.

Ты должна быть умнее!

— Ты могла задавать вопросы — у себя на юге! — подал голос толстяк. Тонкий свинячий голосок. С истерическим провизгом. Но хряк — дядя эвитанского короля! — А здесь вы — в моих руках! Эта девка и ее полюбовник получат, что я захочу!

Полюбовник? Боров что — совсем спятил?! Последние мозги пропил? Если еще было что пропивать…

— Девка? Александра — жена виконта Витольда Тервилля!

«Ты» Элгэ проигнорировала. Что взять с дикаря? Тем более — со свиньи.

— Ваше Высочество, если мне будет позволено высказаться, Вам не следует называть вашу невесту «девкой», — граф голоса не повысил.

Хладнокровный, скотина!

— Я еще подумаю, жениться ли мне на этой…! — заорал принц, брызгая слюной. — Как твой сын посмел коснуться ее?!

Ну всё, с Элгэ хватит!

— Ваше Высочество, — Адор на сей раз успел ее опередить, — я не посвящал в наш план моего сына.

Хоть Вит здесь ни при чём!

Элгэ была наивной дурой из наивных дур. Но о чём говорят два мерзавца один другого гаже, догадается и последний осел!

— Александра — законная жена Витольда Тервилля! — отчеканила герцогиня Илладэн повторно. Для особо глухих графов и принцев. Раз уж Виту зажимают рот два здоровенных мерзавца. В придачу к еще двоим — выкручивающим руки. — Брак благословлен епископом Аравинта Евгением Дамаррским.

И чего добилась?!

Элгэ еще даже не договорила. Но уже поняла, что сейчас скотина с графским титулом разрешит убить своего старшего сына второй скотине — с королевской кровью в жилах. И Александра станет вдовой раньше, чем наступит утро. Бедная Алекса! Бедный Вит, для которого брак с ней стал приговором!

Но даже если так, объявить дочь Алехандро Илладэна еще и шлюхой — это уж слишком!

Хоть и меньше «слишком», чем всех их ждет.

— Аравинтский брак! — весело захохотал принц Гуго. Хлопая себя пухлыми руками по жирным ляжкам — затянутым в розовое. Заразительно и ехидно смеется. Оглядывает всех, приглашает повеселиться вместе. — Вы слышали — аравинтский брак?!

— Юная сударыня, Аравинт Высоким Патриаршим Престолом отлучен от церкви, — объяснил граф. — И браки, заключенные в нем с начала года, — недействительны.

С этого года. Кто мешал Виту и Алексе обвенчаться на неделю раньше? Да хоть на три дня?

Темный побери сроки между помолвкой и свадьбой! Обязательные на Юге.

Кармэн Ларнуа и Алексис Вальданэ женились без всякой помолвки. И счастливо жили двадцать лет.

И дальше бы жили — если б не кучка мерзавцев. В том числе — свинячий принц!

Кто мешал Алексе отступить от обычаев, Темный и все змеи его?!

— И когда же объявлено об отлучении?

Может, все-таки блефуют?

Кармэн! Она должна что-то с этим сделать!

Герцогиня Вальданэ — в Аравинте, на свободе. И она их не бросит.

Король Георг — ее дядя, он любит племянницу. И он — достойный уважения человек…

И чем это поможет Алексе — выданной замуж за свинью в герцогской короне? А Элгэ и Витольду — превращенным к тому времени в хладные трупы?

— Объявлено, герцогиня! — усмехнулся дикарь с графским титулом. — А сейчас — разожмите ручку и бросьте вашу шпажку. Еще порежетесь, не ровен час…

— Да, конечно, — обезоруживающе улыбнулась ученица Кармэн. — Я и пользоваться-то ею не умею…

— Герцогиня?

— Я всё поняла, — улыбнулась Элгэ. Как можно наивнее и беспомощнее. Неуклюже опустила шпагу острием вниз. А теперь — осторожный «дамский» шаг вниз по лестнице. — Это я сначала испугалась. А, оказывается, Александра выйдет замуж за настоящего принца и будет принцессой. А мне тоже найдут жениха королевской крови?

— Конечно. — Все-таки граф — северный медведь. — Уже нашли. Вы выйдете за…

Титул и фамилию девушка не расслышала. Да и плевать на них — с Центральной Башни Дамарры.

Элгэ даже не зашипела разъяренной кошкой. Но лишь потому, что, наверное, — лучшая ученица Кармелиты.

«Настоящая дама всегда делает лишь то, что ей нравится, — говорила Блистательная Кармэн. — Но должна уметь и то, что необходимо. Вдруг понадобится. Чтобы потом вновь делать лишь то, что нравится».

Кармэн не раз упрекала юную герцогиню за излишнюю надменность.

«Ты можешь быть гордой и высокомерной, — объясняла она. — Это — твое право. Но не недооценивай противника лишь потому, что презираешь. Ни в коем случае».

Северный медведь — туп. Но может разорвать.

Жирный хряк — еще тупее. Но у него есть клыки.

Что такое ожившая вещь, осторожно ступающая по лестнице? Всего лишь три изящных шага…

Ничто, да? Всего лишь чья-то собственность?

А если оживет клинок мидантийской работы, придурки?

Или герцогиня Илладэн — не вещь, а говорящее животное? Так маленький изящный зверек — безопасен? А если это — идалийская гюрза?

Никогда не недооценивай противника.

Хорошо, что идиоты никогда не слышали советов Кармэн. Да и слушать бы не стали. От какой-то вещи. Пусть и роскошной.

Последний шаг. И с него — прыжок с пяти ступеней…

Выстрел!

Всего один. Остальные запоздали — уже не ждали, что придется.

И смерть просвистела мимо. Всего лишь срезала прядь иссиня-черных волос.

Стоявший внизу выстрелить не успел. Только обернуться. Белее савана лицо, метнулась к шпаге рука…

Поздно. Алая роспись на горле. У Элгэ всегда был плохой почерк. Зато быстрый.

Медленно-медленно замирает рука — в дюйме от эфеса. Тяжело оседает тело…

Левый локоть, правое колено, толчок. Свежий труп летит на двух своих приятелей. Живых. Как раз ринувшихся мстить. Так что сейчас присоединятся к нему — в Бездне.

Элгэ дернула из ножен дагу — резким рывком. Еще двоих дочь Алехандро Илладэна заберет с собой точно. Глядишь — дорога в Бездну Огня и Льда веселей покажется!

Щелканье — еще один курок… Нет, два.

— Взять живой! — дружный хор свина и медведя.

Правда? Значит, стрелять не будете?

Ну и отлично. Сейчас двое вырастут до пяти.

Жаль, верить положено не в ту религию. Родись Элгэ в Ормхейме — вечный посмертный пир ей уже обеспечен!

А вот и двое следующих. Заходят с разных сторон. Грамотно.

Но вот быстро двигаться? С такими-то животами…

Из четвертой терции в первую…

Где раздобревшего вояку учили обороняться — объяснит Творцу или Темному. И скорее — последнему.

Второй чуть запоздал. Но не отступил, а зря. Вас ведь уже не двое на одного, а один на один. Под ребра не хочешь? Хочешь!

Выигранный миг дарит шаг назад. К лестнице. Не стена, но тоже неплохо. Перила — на что?

Больше не кидаются. Стоят. Трое — впереди, два с хвостом десятка — сзади.

Ноет царапина на левом плече. Все-таки третий успел зацепить. Ну и змеи с ним! Будем считать — шрамы украшают дам. Особенно — в Бездне.

Пистолет бы сюда! Но забрать оружие у трупа не хватило времени. Или сноровки. Все-таки Элгэ Илладэн — не Алексис Зордес. И не ее отец.

Краем глаза заметила Вита. Невезучий друг изо всех сил рвется из железной хватки северных головорезов. Куда там!

Справа и спереди — два новых кретина. Уже адорских — более опасных!

Слева — рваный просвет. И бледное личико Алексы. Искаженное болью.

Кто-то догадался зажать ей рот. Скоты!

— Взять живой! — толстяк визжит, как истеричная баба.

А его личные холуи не трогаются с места.

Да и адорцы торопятся не слишком. Вон как пляшут на месте. Выдают далеко не блестящую школу.

Боишься, хряк, что не выполнят? А зачем тебе убийца троих твоих людей — живой? Разумнее оставить одну Алексу.

Нужен запасной вариант? Или просто решили убивать помедленнее — со вкусом?

Ну же, северные дикари! Ну, тупые, медлительные скоты! Ах, ждете?!

Рывок вперед, шпага — продолжение правой руки. Левая с дагой — вниз, влево, еще левее…

Когда-то на учебном поединке Алексис Вальданэ именно так опрокинул сразу и Элгэ, и Виктора. Вмиг. Ей было четырнадцать, Виктору — восемнадцать…

К-куда уворачиваешься? Не выйдет — у противницы два клинка! Полагал, второй — для красоты?

Как в масло… А придурки что — впервые видят оберукого фехтовальщика? Из северных лесов не вылезали?

Четверо убитых, господа дикари. И еще один вряд ли в ближайшие недели сможет владеть правой рукой. А левая ему… для красоты.

Какой романист придумал, что первое убийство — трудное? Не труднее первого бокала вина!

— Брось оружие!

Граф Адор. И тоже — уже на «ты».

Проклятие! У шеи Алексы — нож графского цепного пса. Или свинского. Не слишком жирный, так не поймешь!

— Брось оружие, тварь! — Вежливость графу изменила, хладнокровие — вместе с ней. — Гюрза идалийская!

— Не идалийская, а илладийская! — прошипела сквозь зубы Элгэ. В очередной раз жалея, что нет пистолета. Разрядить в лицо предателю собственного сына.

Уж она бы не промахнулась!

— Брось оружие — или с принцем Гуго Амерзэном обвенчают тебя. Связанную и с кляпом во рту. А тоненькое горлышко твоей сестрички вскроют прямо сейчас!

«Алекса… лучше — не жить, чем жить в их лапах. Жить так… Алекса, не знаю, сможет ли Кармэн нас спасти! Алекса, если я выживу… буду помнить тебя всегда! Алекса, я сумею объяснить, почему я…

Прости, Алекса. Когда-нибудь я и сама сумею простить себя, всё забыть и жить дальше. Я смогу объяснить себе… Я всё равно ничего не в силах…»

Элгэ едва не задохнулась. От урагана бешеных, едва сдерживаемых рыданий. Уже целый миг она — предательница. А впереди — вечность…

«Алекса, я не могу убить тебя!»

Переломленная о колено шпага похоронно звякнула о каменный пол.

Глава шестая

Алан Эдингем родился сыном нетитулованного дворянина. А в последние лет пять — еще и разорившегося.

Прибыл в Лютену честолюбивый юноша почти два года назад. С твердым намерением сделать военную карьеру. Лет через десять дослужиться до генеральского звания. А со временем — жениться на красавице-графине.

Потолок своих возможностей Алан понимал хорошо. И о герцогинях и принцессах, понятное дело, не мечтал.

Впрочем, если графиня не подвернется — согласен и на баронессу. С хорошим приданым.

Главное — хорошенькую. Прожить всю жизнь с уродиной — что может быть страшнее?

В столице, увы, юного провинциала никто не ждал. А на покупку офицерского патента денег нет.

Впрочем, на это Алан и не рассчитывал. Но как выяснилось — и в мушкетеры, и в гвардию без связей тоже не попасть. А откуда они у сына никогда не служившего отца?

Чарльз Эдингем всю жизнь не вылезал из деревенского поместья. А платить за это выпало Алану. Как и сделать всё, чтобы собственному будущему отпрыску упрекнуть отца было не в чем.

Только если не везет — то сразу во многом. В Лютене не оказалось ни одного маршала или генерала, чтобы пробиться к нему с прошением. Потому как сторонники покойного принца Арно Ильдани не нашли для мятежа другого времени! А ждать Алану некогда — и так невеликие сбережения на столичных ценах таяли на глазах.

Ему всё же повезло. От позорного возвращения домой (поджав хвост) спасло, что принц Гуго Амерзэн, дядя нынешнего короля, как раз решил увеличить положенную ему армию. Ее еще называли в Лютене «игрушечной».

Над служившими «дядюшке Гуго» смеялись. Но сам он относился к своим двум сотням людей весьма серьезно. Придумал особую розово-голубую форму. Платил хорошее жалованье. И не обременял обязанностями.

А вдобавок — то одних, то других исправно таскал в кабаки и «по девочкам». Ну и на другие — принятые и не слишком в Лютене развлечения.

В результате — кто служил щедрому принцу быстро приучались много спать, сладко есть, часто выпивать. И теряли даже те воинские навыки, что имели прежде. С рекомендацией «служил у принца Гуго» в приличную армию брали редко.

Та же судьба грозила и юному Алану. Только он — не из тех, кто плывет по течению.

За полгода службы у принца Гуго Эдингем выслужился до лейтенанта. И получил в подчинение пятьдесят человек. Причем сам же с разрешения «монсеньора» и отобрал их. Из наименее опустившихся.

Алан ежедневно проводил на плацу по много часов. И того же требовал от подчиненных. В результате произошло небывалое — в «игрушечной армии» принца Амерзэна появился по-настоящему боеспособный отряд. А глядя на них, подтянулась и часть «зажравшихся».

Конечно, больше половины «гуговцев» не годились никуда. И вряд ли уже будут годиться. Это видел даже Эдингем — при его отсутствующем боевом опыте. Но стать примером для других — это может вскружить двадцатилетнюю голову. Не будь у Алана куда более высоких целей.

Потом судьба переменилась в одночасье. Способного лейтенанта приметил Бертольд Ревинтер.

Предложение перейти к нему на службу было абсолютно ненавязчивым. Но весь Эвитан знает: министру финансов и влиятельнейшему из Регентов не отказывают.

А Эдингем и не собирался. Охранять и дальше принца Гуго, когда он в очередной раз отправится на гулянку, — хорошенького понемногу! Да и не все развлечения толстого отпрыска короля Филиппа Алану нравились. А в том, что вызывало отвращение, приходилось пусть не участвовать, но наблюдать и не вмешиваться.

Нет уж! Еще собираясь в столицу, Эдингем заранее настроился на готовность к грязи и цинизму. Но одно дело — когда это для блага государства. А по приказу жирной свиньи — хватит, надоело! По крайней мере, Ревинтер на министерском посту далеко не всегда руководствуется принципом: «Я так хочу!»

Итак, Алан получил новое место. А министр финансов — нового подчиненного, что из кожи вон лезет ради успешной карьеры.

Как ни странно, принц Гуго вроде даже не обиделся. А ведь «изменник» не только лично ушел к новому монсеньору, но и переманил весь отряд!

На прощальном разговоре с Эдингемом королевский дядя был изрядно навеселе. Потому лишь добродушно махнул пухлой рукой и пьяно прохрюкал:

— Ну, бывай. Будет плохо — возвращайся. Приму.

Первые месяцы Алан еще ждал подвоха. Но напрасно. Принц Гуго вновь ударился в разгул. Дикий даже по квиринским меркам. Что уж говорить об эвитанских?

Ударился — и начисто забыл о существовании своего бывшего офицера.

За полтора года службы у Ревинтера Эдингем получил звание капитана. И сделался доверенным лицом как самого всесильного министра, так и его младшего сына Роджера. Своего ровесника, с которым вдруг подружился. Вот уж чего не ожидал…

Пока Джерри жил в Лютене — молодой офицер был командиром его личного эскорта. Но в последние месяцы прошла целая цепь неприятных для Ревинтеров событий. И Алан занял пост офицера для особых поручений при самом министре. Как раз одно из них — нынешняя поездка в Лиар.

Вот здесь-то и начались первые трудности. В Лютене молодой офицер привык, что имя Ревинтеров открывает любую дверь.

Ну, почти. Но визит к Всеславу Словеонскому пока без надобности.

А вот на севере…

Начать с того, что юного лорда Таррента вообще не оказалось в замке. И он, увы, вовсе не отсиживался за крепкими стенами, «никого не принимая», а именно отсутствовал. В слежке Алан за эти годы собаку съел.

Недоросль так удачно в семнадцать лет заполучил отцовский титул. В результате безвременной гибели папеньки. И сейчас действительно умотал из Лиара — невесть куда. Очевидно, на радостях. Или с горя.

Причем Эдингем разминулся с ним дней в десять — не больше…

Капитан со злости чуть не послал за Таррентом погоню. Но — полномочий нет. Есть — договариваться, намекать, завуалированно угрожать. А вот ловить и хватать — нельзя. Может, Леон Таррент и убил папашу. Но не доказано — не преступник.

Что ж, на такой случай Ревинтер предусмотрел еще вариант. Конечно, лучше заставить мальчишку помогать добровольно. Но тот может заупрямиться.

И тогда придется пойти другим путем. Министр финансов найдет потом способ уладить формальности. Он — мастер по таким способам.

Мальчишку… Алан ведь сам старше Леона всего года на четыре.

Времени осталось впритык — на исходе Месяц Сердца Зимы. Еще неделя-полторы — и лед капризного Альварена станет ненадежным. Жди потом Рождения Весны…

Алан гордился, что не боится никого и ничего. Ну, почти.

Но леонардитов опасаются все. Орден со зловещей историей лишь формально подчинен кардиналу Эвитана. А на деле дает отчет только своему Магистру. А тот в свою очередь — одному Патриарху.

Леонардиты не вправе воспрепятствовать отъезду монахинь. А тем более — послушницы. При наличии разрешения аббатисы.

Но вот навязаться в сопровождающие и утешители душ — запросто. И тогда уже Эдингем не сможет отказать…

Тем не менее, пока всё идет гладко. Его беспрепятственно проводили к настоятельнице Амалианского аббатства.

Коридоры — неуютны, безлики и безлюдны. Алан внутренне готовился к долгому и неприятному разговору. И, конечно, ожидал, что мать-аббатиса — отнюдь не молода. Но всё же…

Бабке явно стукнуло лет сто. А то и все двести. Столько морщин на одном лице умещается с трудом.

Впрочем, может, это даже хорошо. Старуху легче уболтать.

Если она еще не совсем выжила из ума. И за нее не распоряжаются другие. Не дряхлые.

А вот и ошибка! Чуть не расслабился при виде возраста собеседницы. А как насчет колючего блеска — в умнейших маленьких глазках? Бабка — в своем уме, бабка и не думает упускать власть из костлявых скрюченных ручек. И знает, чего хочет.

А на что Эдингем рассчитывал? Откуда возьмутся белопушистые одуванчики — в подобном гадюшнике?

— Итак, что привело вас, юноша, в обитель мира и покоя? — слабым, умирающим голоском прошелестела мать-настоятельница.

Алан насторожился. Всё — еще хуже, чем он думал, или… Или ему всё примерещилось? И это просто очень старая бабуля? Старая и больная…

— Мне нужно забрать из монастыря двух…

Кого? Карлотта — монахиня, а Эйда?

Сопляк-отцеубийца удрал. Узнать теперь не у кого…

— …сестер! — выкрутился Эдингем. — Вот разрешение лиарского лорда.

Аббатиса скрупулезно изучила острыми как илладийский кинжал глазками бумаги. Над ними трудился лучший подделыватель почерков Бертольда Ревинтера. А уж где всесильный министр достал печать точь-в-точь как у лиарского лорда — остается только дивиться.

Алан вообще чем дальше, тем сильнее удивлялся своему монсеньору. Причём даже больше, чем восхищался. Эдингем любил умных людей. И презирал чванливых дураков. Вроде большинства придворных хлыщей. Или этого Леона Таррента.

Да сколько можно печати рассматривать?! Сейчас в них глазками-иголками дырку просверлит! Алан готов поклясться — у старой карги зрение не хуже, чем у него. А притворяется полуслепой.

— Сын не может распоряжаться матерью, — наконец выдала она резолюцию.

Эдингем замер — дураку понятно, что не может. Да у него на руках и не приказ сына, а просьба. Приказ в другой бумаге — в нее старуха вцепилась сейчас. И касается он не матери, а сестры отсутствующего лорда.

А бабка сейчас еще вспомнит, что Леону нет восемнадцати. И при наличии других кровных родственников он не вправе распоряжаться даже младшими сестрами. А у Эйды Таррент есть родной дядя по матушке — барон Ив Кридель.

Алан, конечно, знал, что возразить. Дядя до сих пор не заявил о своих правах. Значит — признал право опекунства над сестрами за Леоном.

А если аббатиса пошлет за подтверждением к вышеупомянутому барону? В Тенмар! На это уйдет не один месяц.

Да и барон — темная лошадка, очень темная. И еще тот, говорят, упрямец.

— Сын не может распоряжаться матерью. Но может предложить ей выйти из монастыря, — попытался подъехать с другой стороны Эдингем.

Бабка продолжила сверлить собеседника въедливыми глазками. Но пока не вспомнила ни о каком тенмарском дяде. И Алан слегка перевел дух:

— Я — капитан личного гарнизона графа Ревинтера. А Бертольд Ревинтер, как вы знаете, — член Регентского Совета. И он подтверждает разрешение Карлотте Гарвиак покинуть монастырь.

Сама узница наверняка вцепится в подобный шанс зубами и когтями. Но, чтобы добраться до бывшей графини Таррент, нужно уломать эту упрямую старуху.

— Молодой человек, Карлотта Гарвиак приняла монашество еще год назад. И отныне мирские власти не в силах ни заточить ее, ни освободить…

— В таком случае я забираю послушницу Эйду Таррент. По приказу ее брата, — быстро сказал Алан. Моля Творца и всех агнцев и голубей Его, чтобы хоть девчонка не успела стать монашкой.

Иначе, чтобы вытащить ее отсюда, не поможет даже личное присутствие Леона Таррента и Ива Криделя сразу. Добровольно готовых помочь. Бабка отлично знает свои права.

И Эдингем не ошибся.

— Конечно же, заберете. Если сестра Эйда не предпочтет стать невестой Творца. В этом случае она сегодня же примет монашеский обет…

Алану стало еще холоднее. Совсем не обязательно девушку постригут по ее собственному желанию…

— Но я могу хоть поговорить с сестрой Эйдой и… сестрой Карлоттой?

— Сестрой Валентиной, — поправила старая ведьма, откидываясь на спинку высокого узкого стула. Действительно устала или притворяется? Если она еще и сильна как семь быков, Эдингем ничуть не удивится. — Можете. Поговорите. Лучше начать с младшей из смиренных сестер. Если дочь согласится уехать, и мать захочет ее сопровождать — я отпущу обеих. Материнский долг в глазах Творца свят и для монахини.

Что? Что?!

— У вас ведь есть и приказ о доставке в Лютену государственной преступницы Карлотты Гарвиак, не так ли? — хитро прищурила бабка выцветшие голубые глазки-бусины. С угольными зрачками-кинжалами. — И за пределами монастыря он вступает в силу?

Она сама хочет избавиться от Карлотты?! Или… или здесь какая-то игра. И нужно держать ухо востро.

— Неужели у капитана личного гарнизона одного из Регентов может быть два совершенно разных приказа? — пожал плечами Алан. Прямо под насмешливым взглядом старухи.

Если хотела раскусить наивного офицера — ничего не вышло. Если аббатиса — враг, то очень хитрый и расчетливый. А уж если советует идти к Эйде… Не разумнее ли начать с Карлотты?

Следовало послушаться мать-настоятельницу! Эдингем явно переоценил собственные способности. Или мало пообещал.

Карлотта оказалась крепким орешком. Практически неразгрызаемым! Даже на обещание (угрозу!) увезти дочь и бровью не повела.

Бертольд Ревинтер опять абсолютно прав. А Алан — зеленый юнец. Решил, что материнский инстинкт есть у любой женщины. У Карлотты Таррент, урожденной Гарвиак, его отродясь не водилось.

И что теперь?

Эдингем практически провалил задание! Предположим, он даже уговорит и привезет Ревинтеру Эйду Таррент. Что дальше? Девчонка — никто, даже не жена Джерри. И наверняка не знает ничего.

Сестричка сопляка Леона не слишком-то и нужна. Нужна — подколодная змея Карлотта. Но змею не вытащить из ее логова!

Открывал тяжелую дверь в келью «сестры Эйды» Алан в самом препаршивом настроении.

И келья, и дверь — безлики, как все их товарки в этом склепе. А послушница Эйда Таррент — очень юная, очень хорошенькая и очень печальная.

Впрочем, нет. Насчет крайней юности — преувеличение. Ровесница Леона, просто выглядит младше…

Золотистые локоны трогательно выбиваются из-под мрачного глухого убора. Грустные серые глаза, правильные черты, нежное личико…

Кукла. Хорошо воспитанная кукла. Обычная «послушная дочь». В будущем — «хорошая жена и мать». Тихая, кроткая, в меру романтичная…

С такой застрелишься со скуки! Через пару месяцев.

И на этой пресной курице собирались женить Джерри? Да ей в монастыре самое место!

— Сударыня. — Эдингем всю сознательную жизнь избегал именно таких девиц. И теперь плохо представлял, как вести себя с теми, кто чуть что — в слезы. Наверное — как угодно. Всё равно разревутся. — Сударыня, у меня приказ вашего брата. Вы должны отправиться со мной в Лютену.

— Зачем? — тихим невыразительным голосом произнесла послушница. И вновь склонилась к пяльцам с вышиванием.

— Что?! — опешил Алан.

Курицы и послушные сестры вопросов не задают. Они повинуются.

— Зачем? — повторила девушка. Вновь поднимая на него серые глаза — большие и печальные. Действительно красивые. — Брату совсем не нужно мое присутствие в Лютене. А вы — не из его людей.

— Совершенно верно, сударыня. Тем не менее, у меня приказ доставить вас в столицу. И разрешение на это вашего брата, — поправился Эдингем. Решил взять сухой, официальный тон.

Люди обычно повинуются такому. Особенно те, кого дрессируют с детства. Вроде Эйды Таррент.

— Вас прислал Регентский Совет. — В огромных серых глазах — не вопрос, а утверждение. Она отложила пяльцы и встала. — Я готова еще раз повторить мои слова.

Какие слова? Она что-то знает? Хорошо бы! Тогда Карлотта, может, и не понадобится…

— Ирия — невиновна. Я уверена, что нашего отца убила мачеха, Полина Кито. — И всё это Эйда Таррент произносит тем же тихим, кротким голосом! — Я готова повторить это перед кем угодно. Даже если меня тоже приговорят к смерти. Я готова, едем.

Она что — серьезно?! Эта курица, глупая овца, которую семнадцать лет приучали к покорности?!

Алан чуть зло не рассмеялся. Прямо аллегория — жаль, он не художник! Прелестная мученица с кроткими глазами. И злодей, готовый вести ее на казнь! Злодей, конечно, — он.

— Сударыня! — Эдингем с трудом, но взял себя в руки.

Самое разумное — соврать ей, спокойно довезти до Лютены. И сдать с рук на руки Ревинтеру.

Вот только о деле Эйде не известно ничего. Значит — придется вновь уламывать Карлотту. А змея-мамаша найдет по дороге способ сказать дочери правду. Эта для всего способ найдет!

Какие бездонные у сестры Леона Таррента глаза! Прямо в душу смотрят. И она — все-таки красива. Даже в этом ужасном балахоне послушницы.

Пожалуй, понятно, что в ней нашел Роджер…

— Сударыня, мне жаль вас разочаровывать. Но речь пойдет не о вашей сестре, а о вас и вашем будущем.

— Мое будущее? — серые глаза погасли. — Оно предопределено. Или Леон нашел мне жениха?

Таким тоном интересуются, что на завтрак — овсянка или отварная морковь? Когда не любят ни то, ни другое.

— У вас уже есть жених, сударыня. И вам это прекрасно известно. Он не отрекался от вас. Причина разрыва — отказ ваших родных. Но теперь, после смерти вашего батюшки…

Как же трудно врать, глядя в эти глаза! Даже если врешь не до конца…

Ни проблеска радости — в двух глубоких серых озерах. Что же ей еще сказать? Что Роджер в квиринском плену помнит ее и любит? Всё равно она вряд ли увидит бывшего любовника вновь.

— Вам известно, почему мой отец отказал Роджеру Ревинтеру? — А Эдингем думал: еще тише и печальнее говорить невозможно.

— Мне известно даже, что больше года назад у вас, сударыня, родился ребенок. И его отец — Роджер Ревинтер, виконт Николс.

Вспышка радостного огня в двух серых омутах. Дрогнул уголок тонкого очерка губ. Затрепетали темные ресницы…

— Моя дочь — жива?! — В наполнившихся слезами глазах — безумная надежда. Сколько же боли и счастья сразу может поместиться в одном взгляде?! — Вы знаете, где она?! Говорите, не молчите!

Алан не знает. Но, возможно, знает Карлотта. И из нее необходимо это вытрясти. Потому что — не из матери же настоятельницы…

— Сударыня, именно это я и пытаюсь сделать. Найти вашу дочь. Я отвезу вас в семью жениха, вы…

— Я смогу ее увидеть?!

Юноша едва не отвел глаза:

— Да, сударыня, вы сможете ее увидеть. Сможете ее растить, заботиться. Вы же ее мать…

— Я еду с вами! — тихий решительный голосок не дрогнул.

Взглянуть в бездонные серые глаза Эдингем больше не посмел. Они полны непролившихся слез и невыразимо-отчаянной надежды. От нее одной зависит — жить ли дальше. Или не стоит.

Роджер — дурак, что не стал за Эйду драться! Есть в подлунном мире вещи и люди, за которых сражаться можно и нужно. Всегда и везде.

Джерри — дурак, а Алан — мерзавец. Потому что Эйда — игрушка двух беспринципных семей. А он везет ее к тому, для кого она — вещь. А ее жизнь — ненужная роскошь!

Станет ненужной — едва найдется внучка Бертольда Ревинтера.

Никто не даст тебе растить ребенка, Эйда. Роджер — в Квирине. А монсеньор легко сбрасывает лишние фигуры с доски. Вряд ли ты доживешь даже до лета…

— Вы любили Роджера? — не удержался Эдингем.

Пусть в ее жизни было хоть что-то счастливое! Что-то, что она сможет вспомнить, когда ее придут убивать.

И тут же одернул себя за глупый вопрос. Конечно, любила. Если родила от Роджера дочь. Пожертвовала добрым именем…

— А разве вам забыли сказать? — грустно дрогнули губы. И искривились в усмешке. Враз сделавшей Эйду старше. — Я — военная добыча. Мой отец был вне закона…

Был, но… Есть же законы чести, рыцарский кодекс войны…

Фигура, сброшенная с доски… Когда Эдингем отдаст ее Ревинтеру — напьется! Страшно.

Но правила игры придумал не он. И не ему их менять.

— Я готова, сударь.

Он не успел увернуться от светлого лучистого взгляда.

— Сударыня… — Всё сейчас летит к змеям! — Сударыня, вы уверены?!

— У вас приказ.

— Я не могу погубить вашу жизнь! — выпалил Алан. Отчетливо понимая, что сказал.

И что готов сейчас отдать. Дружбу, службу, да хоть самого короля вместе с его Регентским Советом!

И за что? Дурак!

— А зачем она мне? Губите, — грустно улыбнулась Эйда. — Если мне дадут хоть увидеть ее… Хоть знать, что она жива. Я же живу ради нее. Я готова, — повторила она. — Идемте.

— Ты предала нашу семью! — шипит Карлотта.

Карету нещадно трясет на ухабах. Отодвинуться от матери — некуда. При малейшем толчке их швыряет друг к другу.

— Ты предала честь нашей семьи!

— У нас давно уже нет ни чести, ни семьи, — спокойно ответила Эйда.

У Ирии получилось бы лучше. Но умная и смелая Ири погибла. Лучшая из сестер Таррент — в мире ином, а самая никчемная — жива. Вместе с матерью, что могла спасти Ирию и не спасла.

Девушка прикрыла глаза, пытаясь отрешиться от всего. Особенно — от ядовитого голоса матери.

Жаль, нельзя увидеть дорогу, лес, холмы, свободу… Вдохнуть свежего морозного воздуха!

Завешенная черным карета так напоминает тюремные! В них тоже везли в Лютену.

Саму Эйду — отдельно. Как наложницу и невесту ненавистного Роджера Ревинтера.

А остальных — в мрачный Ауэнт. На заранее предрешенные суд и казнь…

Черная карета так же равнодушно подскакивала на ухабах. Три недели — от Лиара до Лютены. Ровно три. От Лиара… от амалианского аббатства!

— Ладно! — От голоса Карлотты никуда не деться. Он — неотвратим. Как когда-то — ночные визиты Ревинтера-младшего. — Ты натворила дел — как обычно. Но ты всегда была глупой курицей. Он говорил с тобой наедине. Конечно, ты наболтала лишнего. Но теперь будешь делать лишь то, что скажу я. И отныне…

— Почему?

— Что?!

— Я — собственность монастыря, — тихо и внятно произнесла дочь. — Или Леона, который разрешил увезти меня к Ревинтеру. Но тебе-то я с чего должна подчиняться?

— Ты понимаешь, что я могу с тобой сделать?! — с мягкой угрозой поинтересовалась Карлотта.

В детстве это означало, что наказание будет особенно суровым.

— Что? — устало и равнодушно уточнила девушка.

Страшно лишь одно — умереть, не увидев дочь. Да и с этим Эйда уже успела смириться.

Она, наверное, слишком долго боялась. Но страх тоже имеет пределы. Вот и кончился.

Да и всё ужасное, что могло случиться, — уже случилось. Давно.

Ири в детстве говорила, что с людьми происходит лишь то, что они позволяют с собой сделать. Значит, Эйда позволила продать себя, изнасиловать, опозорить. Запереть в монастыре — заживо гнить. Позволила отнять дочь!

А самое страшное — позволила погубить Ирию!

Привычные слезы опять струятся по щекам.

Девушка вновь закрыла глаза. Друзей у нее не осталось. А врагов чужое горе лишь радует. Либо раздражает.

«Найдите мою дочь, спасите! А взамен возьмите мою жизнь — если она так вам мешает. Я вам это позволяю.»

Глава седьмая

Закрывай глаза — не закрывай, роковое письмо с церковной печатью — вот оно. Исчезать не собирается.

Известие о смерти Алексиса тоже никуда не делось. И не оказалось дурным сном.

— Отлучение? — Кармэн честно попыталась немедленно осознать последствия. Включая самые страшные.

Но ничего непоправимого нет. Аравинт — не Мидантия и не Квирина. Никогда не славился религиозным фанатизмом.

Епископ и священники будут по-прежнему проводить все положенные службы и обряды. Умерших потом отпоют еще раз — делов-то.

А желающие обвенчаться подождут пару месяцев. Или даже год. Никуда не денутся…

— Кармелита, они объявили отлучение с первого дня этого года, — напомнил дядя. Он же — король Аравинта Георг Третий.

Герцогиня Вальданэ едва не сбросила письмо со стола. Вот это — уже хуже, причем намного! Значит, все сыгранные в этом году свадьбы — недействительны. В том числе венчание одной скромной девицы дядиного двора. Рожденной в не по-аравинтски консервативной семье. А если добродетельная Хуанита еще и беременна…

А еще — брак Александры Илладэн и Витольда Тервилля! Алекса и Вит по всем законам церкви — не женаты. Любой скандал в любой аравинтской семье в Аравинте же и уладим. Но Александра и Витольд — уже в Эвитане!

— Кармэн, как думаешь — скоро ли нам объявят войну?!

Только войны еще и не достает! Но ее действительно объявят.

Как скоро? Едва Эвитан посчитает нужным ввести войска. Император Мидантии, несмотря на помолвку сына с Арабеллой, бросил их на произвол судьбы. Иначе зачем ему понадобилось отлучение?

— Кармелита… — дядя потянулся к пока еще почти полному тёмно-рубиновому графину.

А вот это уже — совсем лишнее! Им еще сегодня беседовать с очень зубастыми послами Квирины и Мидантии. И Мэнда — на всякий случай. На самый крайний.

— Подожди! — вдовствующая герцогиня сжала занывшие виски руками. — Я пытаюсь решить, кому из нас лучше заболеть — тебе или мне?

— Что? — король Георг, кажется, опешил.

И — вот и славно! — оставил в покое пузатого друга и советчика. Зато на Кармэн уставился так, будто она хрустальное произведение лучших мастеров Мидантии уже опустошила. В одиночку.

Ничего, сейчас поймет!

— Мне, — приняла решение вдова Алексиса Зордеса. — Дядя Георг, бери перо. Пиши.

Он покорно придвинул чернильницу — смуглую хеметийскую танцовщицу.

Когда-то наследный принц Георг во всём слушался грозного отца. Теперь — того, кто лучше разбирается в ситуации. Хорошее качество для не слишком умного правителя.

Вот только Кармэн — не разбирается. Почти совсем…

— Пиши: твоя любимая племянница, вдовствующая герцогиня Кармэн Зордес-Вальданэ, тяжело больна. При смерти. Это должно помочь… При смерти — и потому срочно вызывает воспитанниц. Виконтессу Александру Тервилль, урожденную Илладэн, и Элгэ, герцогиню Илладэн. Обе дамы должны выехать немедленно после получения сего письма.

Не понимает. Искренне не понимает, при чём здесь герцогини Илладийские?

Хуже, что понимает она. А еще хуже — что вряд ли ошибается.

Дядю интересует (и пугает!) только грядущая война. Племянницу — тоже. Но это еще не повод забыть о другой опасности. Напрямую связанной с этой.

— Дядя, если мы не вернем в Аравинт Александру и Элгэ — повод для войны будет точно. — Кармэн Ларнуа нир Зордес-Вальданэ прямо взглянула в непонимающие глаза Георга Третьего. — Нам его предоставят.

Звереющий ветер воет осиротевшим волком. На воле — по запертой в клетке волчице.

Между ним и Элгэ — тяжелое железо оков, стены несущей в Лютену кареты и чужие солдаты! Все свои — мертвы.

Пока не знаешь точно — жива надежда. Надежда Элгэ уже умерла. Под полупьяный хохот солдатни, развешивавшей трупы на воротах.

— Вит, я в цепях, но на тебе — веревки. Попробую их разорвать.

— Я не оставлю здесь тебя и Алексу!

Темный бы побрал этого героя! И тех, кто сочинял сказки о других героях.

«Никогда не бросай друзей в беде!» Храбро погибай рядом — за компанию…

Девушка едва не заплакала — от отчаяния. Дуэтом с ветром!

— Вит, хоть один из нас должен добраться до Аравинта!

Один, без оружия, без провизии. Зимой — через всю страну! Витольд скажет именно это — и будет прав. Но…

Не сказал. Молча подставил руки.

Как туго затянуты узлы! В Аравинте «дети Прекрасной Кармэн» справлялись с таким на скорость. И Элгэ в последний раз быстрее всех распутала напарницу. Но Арабеллу связывал Грегори, а не солдаты свинопринца Гуго.

Давай, Элгэ! Если не успеешь — конец всему!

Ледяной ветрище завывает стаей оборотней. Будто не вьюга колотится в хрупкие ставни, а огромные, страшно голодные звери. Вот-вот разнесут. Доберутся до теплой крови!

«Луна видит тех, кто ее не боится».

Если открыть ставни — глянет ли с ночного неба всевидящий серебряный глаз? Или за окном — только метель?

И сквозь нее по-прежнему где-то летит одинокая черная птица. Вне времени и пространства.

А вокруг — ничего, кроме холода и снега. И льда — застывшего в вымороженном воздухе…

Луна, метель или голодные оборотни — какая разница? Сегодня Ирии точно не придет в голову любоваться сиянием звезд на агатовом небе! Она от искушения не гасить свечи едва удержалась. И теперь борется с желанием зажечь…

Почему-то в темноте — всегда страшнее! Особенно — в старинном многовековом замке. Где просто обязаны бродить призраки тех… об этом лучше не думать!

Здесь вырос Анри. И он первым посмеялся бы над глупыми страхами начитавшейся романов девчонки.

Как Анри прожил здесь целых шестнадцать лет? И не сошел с ума, не взвыл с тоски?!

Впрочем, может, и взвыл. Об этом не узнать. Даже если удастся встретиться вновь. Разве сын старого дракона в таком признается?

Что-то тяжелое грохнуло за окном. В вой ветра отчетливо вплелись голоса волчьей стаи. А на непроглядно черной стене начал вырисовываться смутный силуэт…

Ирия рванулась к подсвечнику — у изголовья. С третьей попытки комната осветилась тусклым, чадящим огоньком. Колеблющимся.

Вторым, третьим…

Даже пламя этой ночью какое-то жутковатое!

Прекрати! Возьми себя в руки…

Не сегодня.

Да что происходит?! После Воцарения Зимы Ирия спала плохо. Но свечей ночами не жгла.

И уж точно — не тряслась от ужаса при свете. Тем более, призрак неизвестно кого на старинном гобелене всё-таки примерещился. Да и за окном попросту свалило ветром очередное старое дерево. Завтра в саду Ирия в этом убедится! Просто еще один по-зимнему беззащитный вяз или клен не выдержал злобной атаки метели.

Стук. В дверь, а не в окно. Призраки не имеют привычки стучать. Но кого принесло к баронессе Ирэн ночью?

Всхлипывания… Души чьих-то жертв?

Совсем ошалела?

— Госпожа, впустите!

Мари. Плащ поверх рубашки. Мертвенно-белой, как платье призрака. Любого, кроме лиарских.

В дрожащей руке тоже чадит свеча. В круге света на полу колеблется тень.

Мари — живая. Но когда же Ирия перестанет испытывать облегчение при виде чужих теней?

— Госпожа, я боюсь! Такая ночь! Сегодня страшно!..

— Ложись со мной.

Вот-вот, а если старику что-то не нравится — это его трудности. Глубоко личные.

Шорох одеял. Живое ровное дыхание рядом.

— Тепло?

— Да, госпожа…

— Спи.

И всё хорошо. Мари не страшно. И Ирии — больше не страшно. И спасительные свечи можно не гасить. Даже если никому не признаешься, что горят они не только ради испуганной служанки.

И уж точно не признаешься старому герцогу Тенмару!

«Здесь древнее место, здесь спит древняя кровь. Здесь злой старик, что будит мертвых!..»

Как у такого отца мог родиться такой сын?

Глава восьмая

Кто кричит?! И — главное! — где? На том свете или еще на этом, сто змей и один Темный?!

И почему так темно?

— Люсьен! Люсьен!..

Это — реальность, свечи таки погасли. А столь ощутимо двинуть Ирию в бок могло только существо из плоти и крови!

— Мари, проснись!

Старый герцог — опять прав. Боящаяся темноты служанка — действительно любовница покойного Люсьена. Была ею.

Да, Ирии прислуживает и рядом спит сейчас девушка, любившая Люсьена. Застреленного ее госпожой в Ночь Воцарения Зимы.

И сделать для несчастной девчонки Ирия не в силах ничего. Не в силах и не вправе. Разве что вновь зажечь свечи и прервать ее ночной кошмар.

И помешать старому герцогу избавиться от бедняжки.

Проснулась. Заплаканные глаза, виноватое лицо.

— Не плачь, Мари. Или поплачь. Ты любила его?

— Да, госпожа… Простите, госпожа!

Вот так. А почему — нет? Может, кто-то любил даже Роджера Ревинтера? И этот «кто-то» — не его отец, мать или братья.

А что никто так и не полюбил Ирию — не значит ровным счетом ничего. Другим просто повезло больше.

— Тебе не за что просить прощения.

Что сделала бы Мари — узнай она правду? Перерезала бы горло спящей госпоже? Ирия бы на ее месте перерезала.

Нет уж — больше никаких перепуганных служанок, врывающихся посреди ночи! От рук привидений умирают только в легендах. А вот от кинжалов собственных слуг…

Большие, полные слёз глаза на миловидном простеньком личике. Остается надеяться, что Мари не беременна от Люсьена. Или что беременна. Кто знает, как лучше?

Скоро утро. Очередное, мерзлое. В шесть старик ждет племянницу во дворе…

Ладно, сегодня, в честь вьюг-метелей тренировки ограничатся залом. Но раннего подъема не отменит ничто. Ральф Тенмар обещал сделать из Ирии «не лучшего и даже не хорошего, но хоть сносного бойца». И до сих пор обещание держит.

Интересно, каково ему каждый день смотреть на укрывшуюся в его замке девушку? Лживо обвиненную в убийстве. И превращенную им в настоящую убийцу.

Труднее, чем ей ежедневно видеть бедную Мари? Вряд ли.

Через полчаса или час Ирэн пойдет зарабатывать новые синяки. В обществе старого злодея.

Потом — в библиотеку, читать древние легенды. После — вышивать в обществе Катрин.

А затем ляжет спать. И спокойно проспит до утра — без сновидений. После бессонницы всегда засыпаешь крепко.

Еще день, еще ночь. А там и зима прочь! В Месяце Заката Зимы Ирия поедет в Лиар. За Эйдой.

— Эй, ты!

Белый квадрат света. Яркого, снежно-слепящего.

Там сейчас день. И ветер притих. Волк оплакал волчицу. Но кто сказал, что память вольного зверя будет долгой?

Голова в меховой шапке закрывает день… почти весь свет! Будь у Элгэ оружие и растай железо на руках — проверила бы, есть ли под шапкой шлем. Хотя бы за то, что дикарь смеет обращаться к герцогине Илладэн — «ты».

А за всё прочее он умрет медленнее. Намного.

— Спишь, что ли? Или мечтаешь? — мерзавец довольно заржал. Демонстрируя гнилые зубы.

Или это в полутьме кареты мерещится, что гнилые? У них тут у всех на севере…

— Думаешь о сбежавшем любовничке сестры? Или он у вас — на двоих?

Молчание. Подлец не стоит ее слов.

— Тебе самой-то ведь не удрать. Не хочешь разговаривать? Ну посиди еще голодной! — Принц Гуго Амерзэн под гогот прихвостней захлопнул дверцу кареты.

Девушка подтянула колени к подбородку. И уткнулась в них лицом.

Илладийская аристократка не станет скулить перед северными дикарями. Но по озябшим щекам бегут слёзы. И сдерживать их больше нет сил!

Даже торжество от удавшегося побега Вита давно померкло… еще позавчера. Через час или два.

Когда друг доберется до спасителей — спасать будет уже некого!

Ладно хоть сам останется жив. Хоть кто-то выживет.

Если не замерзнет в пути.

Тогда — хоть погибнет не в их лапах. Будь у Элгэ выбор — предпочла бы смерть на свободе.

А теперь дочь Алехандро Илладэна трясется в карете северного мерзавца — под пьяный хохот солдат.

В очередной раз обсуждают столь полюбившуюся тему. Что не будь пленница герцогиней — уже пристрелили бы. Или повесили. Предварительно избив до полусмерти и пустив по кругу. Как не раз делали в компании с «нашим герцогом Гуго» — «славным малым и своим парнем».

Будь Элгэ угодившим в плен солдатом — с нею бы, конечно, обращались иначе. Но она — илладийка и женщина. А значит — дважды существо низшего сорта. Для северных дикарей.

Кто станет соблюдать воинский кодекс по отношению к собаке или кошке? Вдруг вздумавшей кусать нового хозяина?

Перепились бы они все — хоть раз!

Нет, если перепьются — времени освободиться просто не хватит. Стая шакалов явится воплощать мечты в жизнь. И не только к Элгэ. Еще и к Алексе!

Цепи нещадно натирают запястья и лодыжки. То ли еще будет в Лютене, сожравшей родителей!

Элгэ больше никогда не увидит солнечного Юга! И тихая, кроткая сестренка — тоже…

— Мамочка! — прошептала девушка. Ненавидя себя за проклятую слабость.

Никогда — ни в детстве, ни в юности — младшая герцогиня Илладэн не звала так Кармэн. Слишком помнила родную мать. И Алексиса тогда пришлось бы звать отцом…

Но сейчас…

— Мама! Мамочка! Забери меня отсюда!..

Потому что если из волчьего капкана их не вытащит Кармэн — не вытащит никто! Больше нет никого, кто сможет и захочет спасти.

И тогда судьба, худшая чем смерть, станет неотвратимой реальностью.

«Настоящая женщина делает лишь то, что хочет. Но умеет и то, что должна. Чтобы потом вновь делать то, что хочет. Это помогает нам выжить в мире, где правят мужчины. На самом деле правим мы. Но чем дольше они этого не поймут — тем лучше».

Кармэн тогда самолично укладывала волосы воспитанницы — в «илладийскую кифару». Перед первым и единственным балом Элгэ в Вальданэ. Накануне смерти принца Арно и Алексиса. Двоих замечательных людей, один из них был дядей прекрасной Кармэн, а второй — мужем.

А кем он был для Элгэ, не узнает уже никто. И он сам — тоже.

Кармэн Зордес-Вальданэ давно стала живой легендой. Как любой, кто много раз мог погибнуть, но выжил. А заодно избежал бесчисленных ловушек. В том числе — родных сестер той, что заглотила якобы умнейшую воспитанницу Прекрасной Кармэн.

Будь честна хоть с собой, Элгэ. Ты не только ухнула с головой в волчью яму, но еще и дала заковать себя в цепи…

Отец проиграл — потому что слишком верил фальшивым друзьям. А ты — потому что не научилась на его ошибках. И своих наделала — до и больше. С самого начала.

Дала заманить себя в Эвитан. В открытую остановилась на постоялом дворе. Не сбежала — когда звериное чутьё подсказывало выход из капкана. Ввязалась в безнадежный бой.

Алексис говорил: «Два промаха подряд — вы почти мертвы. Три — вам осталось лишь сгинуть с честью». Что бы он теперь сказал о той, кого называл одной из лучших учениц? Признайся хоть себе: ты вела себя не умнее любой северной дикарки. Немудрено, что проиграла. Надо было лучше всё продумывать…

Еще не поздно. Этих уже не обманешь, но в Лютене будут другие. Элгэ — женщина. Прекрасная, обворожительная. И ученица Прекрасной Кармэн, Изгнанника Алексиса Зордеса и знаменитого философа Лоренцо Винсетти. Победителей.

Южанки считаются красавицами и на севере — это хорошо. Сейчас пригодились бы формы Кармелиты… Но чего нет — того нет.

Зато можно при случае переодеться юношей. А герцогиню Зордес-Вальданэ за мужчину примет лишь слепой.

Что ж, тоненькая фигурка тоже сгодится — Элгэ посчитают хрупкой. Она притворится глупой, слабой, запуганной, несчастной. А когда представится случай — северяне заплатят еще и за это!

В Лютене есть дядя Валериан. Он — родственник. И когда-то был другом Алексиса. У дяди на воспитании Диего. И брату не запрещали переписываться с сестрами…

Впрочем, чужую самоотверженность тоже переоценивать не стоит. До сих пор дядя Валериан о племянницах почти не вспоминал — и слава Творцу. У Кармэн было не в пример лучше!

Но в Эвитане именно граф Мальзери отвечает за родственниц. И защиты просить придется тоже у него. По неписаным законам чести — обязан.

Кармэн вытащит их отсюда! Нужно только протянуть время.

Подождать свободы. И шанса всадить в жирное брюхо свинопринца Гуго Амерзэна дюймов пять ледяной стали!

А для этого нужно выжить. И набраться сил.

Элгэ, как усталая гюрза, свернулась клубочком на сиденье кареты. Пытаясь уложить цепи так, чтобы мешали как можно меньше.

Теперь — завернуться в плащ и спать. Как можно дольше.

И поменьше страдать. Ярость тоже должна быть ледяной. Вызревшей.

Глава девятая

Серж опять — до невозможности серьёзен. И встревожен — будто за пределами казармы полыхает пожар на пол-Сантэи. Или Анри Тенмар вновь решил приговорить к смерти Роджера Ревинтера-Николса.

— Подполковник Тенмар! — Всё-таки тогда Анри умудрился напугать мальчишку не на шутку! С того дня, как они вызволили Сержа из тюрьмы, по имени он Тенмара не назвал ни разу. — Подполковник, разрешите — с Роджером буду драться я!

Ну, конечно. Именно об этом Серж и собирался просить страшного подполковника.

— Дерись, — разрешил страшный. — Только я тебе уже обещал не трогать Николса.

Это он решил еще по дороге в тюрьму. Загадал — если с Сержем ничего не случится…

В конце концов, сбежать Николс не пробовал. За друга — насколько Тенмар вообще разбирается в людях! — встревожился по-настоящему. Да и пощаду вымаливать не пытался.

Николс мерзавец и слабак — это да. Но не трус и не слизняк, что удивило.

— Это вы не тронете! — серьезности во встревоженном взгляде не убавилось ни на меар. — А остальные — запросто.

Остальные тоже не тронут — даже Конрад! Но в это Серж поверит не скоро.

Эверрат для мальчишки — почти смертельный враг. А на Рауля юный Кридель волком смотрит. Волчонком. На здоровенного матерого медведя.

Анри когда-то знал барона Ива Криделя. Тот всегда был мягким, сдержанным человеком. А Серж за четыре месяца умудрился оказаться на ножах чуть не со всеми.

Скорее всего, он и в ставке Всеслава был одинок. И именно там Николс к мальчишке ключик и подобрал. С неизвестными целями.

— Я еще хотел сказать… — И глаза — в пол. Будто в омут сейчас. Головой. — Подполковник Тенмар, можно вызвать сюда целителя? — Резко вскинута голова, диковатый взгляд. — Только не Шарля!

— Можно, если очень нужно, — невольно улыбнулся Анри. Серж сейчас напоминает щенка-переростка. Не слишком ловкого, но осмелевшего до одури. Потребуем и целителя, но чем таким Шарль не устраивает? С ним мальчишка еще не ругался. Или — уже? Или целитель нужен не ему? — Для кого?

— Поклянитесь, что никому не скажете!

Ой, как страшно и таинственно! Тенмар едва не заулыбался вновь.

— Ну, клянусь.

— Для Роджера.

Ясное дело, но почему? Шарль отказался лечить? Быть такого не может. Клятву Аристида Эрвэ соблюдал всегда.

— Что с твоим другом? — М-да. Таким тоном спрашивают о любимой собаке.

— Роджеру кошмары снятся! Всё время. Он почти не спит!

— Серж, здесь кошмары снятся всем. А что касается Роджера Ревинтера — прости, но он свои заслужил.

— Ты не понимаешь… — мальчишка упрямо замотал головой. Даже сбился с «вы». — Ему не снится, что он убивает или… — Серж, покраснев, отвел глаза. — Или еще что-нибудь… Ему всякая запредельная жуть снится!

Анри невольно вспомнил старого лекаря в родном замке. Худого как жердь.

Тот потчевал Катрин Тенмар от бессонницы травяными настоями. Качал седой как лунь головой и повторял: «У госпожи герцогини расшатались нервы. Ей нужен покой. Попейте травок с медом, не думайте о плохом…»

И чем лекарь поможет Николсу? «У господина гладиатора расшатались нервы. Ему нужен покой…»

И квиринский лекарь наверняка шпионит на квиринского же генерала. Поппея Августа, загнавшего их в эти казармы!

Через шесть с половиной лет они получат свободу и местное гражданство. Если Империя сдержит слово. А она его держит не всегда.

Через шесть с половиной лет… Отцу уже — семьдесят два. И деду Конрада — не меньше.

Зато доживут отец и мать Сержа. Родители других. Жена и дети Рауля.

И скорее всего — мать. Она на двадцать лет моложе отца. Раньше это бросалось в глаза. Теперь… теперь — неизвестно. Анри не видел ее два года. А отца — много дольше.

За выбор всегда платишь, неважно — правилен он или нет. Арно Ильдани был одним из благороднейших людей, рожденных в подзвездном мире. За него нельзя было не мстить. За друзей мстят, а врагов ненавидят.

Но плата — горе уже твоих родных. Ни в чём не виновных.

— Подполковник, вы поможете Роджеру?

Наивные глаза мальчишки. Одного из немногих, перед кем Анри ни в чём не успел провиниться.

В отличие от сотен других. Кого завел на смерть или в квиринскую трясину. Где они уже два года барахтаются. В Месяце Сердца Весны будет ровно два…

— Постараюсь, Серж… — вздохнул Анри.

— Полковник!

Центурион. Тот самый. Повязанный тем побегом.

Серж нахохлился не хуже зимнего воробья. А вояка в его сторону покровительственно кивнул. Помню, дескать, — «наш». Вместе спасали!

— Полковник Тенмар! — Почему он всегда повышает в звании? Нарочно? — Поговорить бы надо!

— Серж, тебя ждет друг. У вас обоих первый бой.

— Да, Анри! — Мальчишку унесло вихрем. Радости.

Даже забыл, что по имени решил не обращаться.

Еще бы! Помощь заклятому врагу Тенмар пообещал, назвал его другом Сержа. Значит — вроде как и дружбу одобрил.

И на бой идут вместе. Да еще и в паре. Много ли для счастья надо? В восемнадцать лет.

— Слушаю вас, центурион.

— Полковник, вы туда сегодня двоих новичков берёте?

— Жеребьевка… — Анри насторожился.

Не поставят же драться с посторонними. Это оговорено в условиях. Только со своими.

— Вы бы там сегодня поосторожнее, полковник. Квириты бурлят — крови потребовать могут…

— Не получат. — С этим центурионом можно говорить свободно. Хотя бы о боях. Не убивать друг друга — тоже оговорено. — А что с квиритами? Перепились с полудня?

Обычай валять дурака после двенадцати дня так и остался для Тенмара признаком глупости. Квиринского плебса. И не только его.

— Да нет, — центурион нахмурился. — Там виргинку поймали с полюбовником. И как раз перед вашим боем казнят.

Только этого не хватало! Вальдена можно оставить. Николс тоже ничего нового не увидит. Но Сержу там не место. Хоть связанный и с кляпом, но останется в казарме. В другой раз с другом пофехтует.

— Полковник! — стражник из десятка центуриона почтительно замер в трех шагах. Почтительно? — Полковник Анри Тенмар, вас хочет видеть генерал Поппей Август.

Есть в мире вещи неизменные. Например, отвращение при лицезрении генерала Поппея Августа — Кровавого Пса.

Анри едва сдержал усмешку. Представил лицо генерала — если пленный офицер обратится к нему данным врагами прозвищем. Дескать, язык плохо выучил. Думал, это — почетный титул…

Увы, такая шутка уместна для лейтенанта. Не для подполковника, рискующего не только своей шкурой, но еще и тремя сотнями чужих. Которые ему далеко не «чужие».

— Подполковник Тенмар! — Лицо резко обернувшегося к Анри красы и гордости квиринской армии вряд ли могло быть злее. Даже прочти он мысли пленника. — Вы уже слышали о случившемся в Сантэе?

Центуриона мог подослать и сам генерал, но это — маловероятно.

— Вы о краже воды из Сантэйского водопровода?

Новость прошедшей недели. Впрочем, в казармах ее обсуждают до сих пор. Эвитанцы так и не смогли толком понять. Вода — практически общая и ничья. Так почему ее воровство приравнивается к убийству?

Генерал досадливо поморщился. Явно не понимает — издевается собеседник или нет.

Видимо, выбрал второе. Потому что зло дернул плечом:

— Стал бы я лично вмешиваться — из-за суда над придурком, которому воды мало!

А по закону — нужно. Но когда ж тут менять законы — если они вместо этого «Величеств» меняют раз в месяц?

А гвардии — не до законотворчества. Немудрено, что Всеслав разбил их в пух и прах.

Впрочем, тут злорадство — неуместно. Тенмара и его товарищей он тоже разбил. Два года назад…

— Речь об оскорблении богов… — начал генерал. Но оборвал сам себя. — Служившая Вирге дура не могла подождать двадцать лет!

Сами виноваты. Нечего отбирать по знатным семьям маленьких девочек. И заставлять их по двадцать лет служить закосневшей в девичестве Вирге. После крещения для приличия объявленной святой Виргинией.

Любой взбесится — заставь его провести лучшие годы в монастыре.

Хотя молчал бы ты, эвитанец. В Квирине хоть через двадцать лет отпускают. А в твоей родной стране если уж запрут молиться — то навсегда.

— Короче… Виргинку и ее любовника казнят перед вашим выступлением. Чернь захочет еще крови. И она должна пролиться.

Кто, чернь?

— Эвитанцы не убивают друг друга. — Тенмар надеялся, что льда в голосе достаточно. — Это было оговорено.

— Я этого и не требую! — раздраженно рявкнул Кровавый Пес. — Убейте, кого хотите. Но кровь на арене должна пролиться!

— Кого хотим? — бровь Анри поползла вверх.

Как когда-то отца раздражала эта привычка! «Ты надо мной издеваешься?!» — рычал старый герцог Тенмар…

— Выберите любого гладиатора. Из любой страны! — Похоже, Поппей сдерживается из последних сил. — Хоть чернокожего рубийца! Кровь у всех одинаково красная!

— Ни я, ни мои люди не станут убивать никаких чернокожих рубийцев! — отчеканил Анри. Моля Творца или Темного — кто услышит! — чтобы сейчас хоть немного напоминать отца. В его лучшие годы.

«Никогда не сомневайся, что люди выполнят твой приказ. И они его выполнят. Никто не должен усомниться в твоих словах. И в первую очередь — ты сам!»

— Мы — солдаты, а не рабы. Это тоже оговорено.

— Будь по-вашему, — Поппей Август только что сквозь зубы не цедит. Ничего, прикажет другим. Не эвитанцам. — Да, еще, подполковник… Напоминаю, казнь состоится до боя. Приятного зрелища… солдат.

Хорошо, что им не придется убивать. Точнее, придется не им.

Плохо, что бой после казни. А еще хуже, что, пока Анри любовался поганой рожей Поппея, — остальных увезли в амфитеатр. Сержа уже не заменить. Сегодня он увидит, как человека медленно забивают насмерть.

Увидит — перед первым боем на арене.

За два последних года Анри заставил себя измениться. Импульсивный и прямолинейный в юности — вынужден был стать хладнокровным и невозмутимым. Насколько сумел.

Хватало несдержанных подчиненных. Если еще и командир начнет вести себя так же…

Только поэтому ему не хотелось убить квиринскую чернь. По-настоящему — ни разу. За все эти месяцы.

Плебс жаждет крови и зрелищ. И радостно рукоплещет одному из любимцев — гладиатору Анри Отважному.

Он ненавидел их. Но не настолько, чтобы желать им смерти.

До сегодняшнего дня.

Остальные уже ждут за кулисами. Николс с Сержем — рядом, Жан — в стороне.

Мелькнула надежда, что здесь их и продержат. До самого выступления.

Крики слышны будут. Но слышать и видеть — не одно и то же…

Тенмар едва сдержался, чтобы не садануть кулаком в стену. Прямо в присутствии всех.

Квиринское правосудие насмерть забьет кнутом любовника монахини-виргинки. А ее заживо замурует в подземном склепе. Этой же ночью. Таковы законы. И чья смерть хуже — еще спорный вопрос.

Квирина безжалостно расправляется с обидчиками языческих богов. Пусть и перекрашенных в святые.

А еще она превращает в военнопленных поверивших ей союзников. Но в Эвитане заправляют тупой недоумок-короленыш и продажный Регентский Совет. А половина монастырей — под контролем леонардитов. Чей основатель всю жизнь посвятил совершенствованию пыточного искусства.

Сволочей полно везде. Но невозможно спасти всех их жертв. Власти у Анри такой нет.

Поэтому — смотри, слушай. И знай, что не можешь спасти!

Жан держится хорошо. Особенно по сравнению с двумя другими. Нет, если они когда-нибудь вернутся в Эвитан — Тенмар добьется для парня личного дворянства.

А вот Серж и Роджер — один бледнее другого. И Николс сейчас выглядит ничуть не взрослее друга. Да и на сколько он старше? Года на три?

— Корнет Кридель, выше голову. Вы — эвитанский дворянин! — Ничего умнее в голову не пришло.

Да и что нужно сказать? «Серж, держись. Часов через пять всё кончится. И мы вернемся в казарму»?

Кажется, подействовало. Мальчишка даже улыбнуться попытался. Бескровными губами.

Николса Анри ободрять не стал. У того это — не первый бой. Разве что первый — бескровный.

«Роджеру кошмары снятся! Он почти не спит!»

Темные круги вокруг глаз. Смертельно бледное лицо. Действительно мучается? Натворил больше, чем в силах выдержать? Семье Эдварда от этого не легче. Ничуть.

— Господа вольные гладиаторы!

Сунувшийся за кулисы стражник даже не издевается. Увы. Так что повода дать в морду — нет.

Вольнонаемные гладиаторы — действительно «господа». Даже если не имеют права не только выехать из Сантэи, но и из казарм без разрешения выйти. Даже если за побег одного казнят троих.

— Господин генерал Поппей Август приглашает вас занять положенные места.

Кто здесь надеялся отсидеться за кулисами? А приглашение на зрелище мучительной казни не желаешь?

— Никаких драк, понятно?! — прошипел Вальден. Развернувшись к обоим новичкам — едва стражник убрался восвояси.

Смотрит Жан при этом больше на Николса. Сынок Ревинтера драку закатит, ага! Один и без папочки.

— Он прав. Ведите себя спокойно.

Вальден — молодец. Но эти двое сейчас вспомнят, что он — не дворянин.

— Мы, увы, не в Эвитане. Не стоит развлекать квиринскую чернь больше, чем обычно, — Тенмар смотрел на Сержа.

Только повторения рыночной сцены им и недостает!

Тот кивнул:

— Анри… а что там сейчас произойдет?

— Я… думал, их предупредил Рауль… — смешался Жан.

Конечно! Дураку понятно, что один юный балбес набит спесью по самые уши, а другой — сын Бертольда Ревинтера. И никогда они не заговорят с простолюдином. Без крайнего повода.

А простолюдин — с ними.

Дураку-то понятно. Но Тенмар оказался еще глупее!

— Там сейчас на наших глазах убьют человека. — Анри положил руку на плечо Сержу. — Убьют жутко. Мы будем на это смотреть. На нас будут смотреть. Потом мы будем драться. А затем вернемся в казармы. Всё. — Времени не осталось — сейчас генеральский холуй вернется. Или не холуй. Но Тенмар слишком зол, чтобы выбирать выражения. — Это сейчас не люди, Серж. Это — толпа. Представь, что их там нет. И выдержи. Мы выдержим вместе. Всё, идем.

Вот она — толпа. Аж рычит от предвкушения крови!

С выделенного «господам гладиаторам» помоста что-что, а толпа видна прекрасно. Стая зверей. В лохмотьях — и в парче с шелками. Воняют смесью лука с потом — и напомажены, завиты и раздушены.

Хлещут дешевое пиво. Смакуют вино по тысяче золотых за бутылку. Лениво отщипывают от грозди виноградины.

Звери в амфитеатре — и звери в ложах. С помоста их видно даже слишком хорошо.

Увы, широкую арену — еще лучше.

— Анри Отважный! — бешеными кошками вопит толпа. Та, что внизу.

Наконец разглядела любимца.

Звериные морды зашлись ликующим ревом. Костей дали, дармового пойла налили. А сейчас еще и развлекут. Не жизнь, а сказка! Кошмарная.

— Олаф Великолепный! — заорали с другой стороны. Чуть потише, но тоже вполне оглушительно.

Рослый белокурый красавец — пленный бьёрнландец. С другого помоста по ту сторону безумия приветственно машет толпе. Та радостно взорвалась новыми воплями.

Его товарищи плебс игнорируют. Но Олаф, похоже, наслаждается славой. Что ж — есть и такие…

Да заканчивайте уже с этим скорее! Убивайте кого хотели, гоните нас на арену и убирайтесь к змеям до завтра!

— Господин Анри Отважный! — тот самый стражник. — Вас зовет в ложу господин генерал Поппей Август.

— Вот как? — Тенмар зло усмехнулся. — Это приглашение или приказ?

— Приказ, господин гладиатор.

Ну что ж. Если не пойти — «господин генерал», чего доброго, вызовет в ложу не только «господина Анри Отважного». Еще и Сержа.

Тенмар взглядом указал Вальдену на мальчишку. Жан чуть заметно кивнул в ответ.

Корнет — бледнее мела. А Ревинтер вот-вот в обморок грохнется.

— Капитан Николс, вы за старшего! — резко бросил ему Анри, чтобы встряхнуть.

Помогло бы — будь Роджер Ревинтер настоящим военным. А так — лишь привычно вздрогнул. И потерянно кивнул.

Поппей Август выделил для Тенмара место справа от себя. Увы, отсюда отлично видно не только толпу, арену, помост с эвитанцами и помост с Олафом.

Еще и самого генерала. Облизнувшего губы, когда юного смертника подтащили к столбу. Рывком сорвали тунику, прикрутили. Подступил мясник с кнутом…

В уголках губ Кровавого Пса показалась слюна. Анри от отвращения чуть не передернуло.

Вальден что-то втолковывает Сержу. Тот явно не слышит. Или не слушает.

А «оставленный за старшего» Роджер изображает статую. Даже не бледную, а мраморно-серую.

Чтобы не смотреть на арену и генерала, Тенмар перевел взгляд на Олафа. Тот хоть красоток из толпы выглядывает, а не казнью любуется.

— Хороша! — протянул Поппей. — Но глупа. Женщины — как цветы. Красивы и недолговечны…

Змеев садист уже сообщницу жертвы разглядывает, чтоб ему!

Третий помост оцеплен стражей. Закутаны в одинаково белые покрывала жрицы-виргинки. В их кругу дрожит приговоренная грешница.

Ее зовут Юлией. Невысокая, хрупкая, лет четырнадцати-пятнадцати. Столько же было в безумную весну Ирии Таррент.

Но Ири — львица. А Юлия кажется ланью — до безумия перепуганной.

Белая туника, распущенные золотистые волосы, бледное личико. Ни платка, ни покрывала. Их не полагается отвергнувшей церковный закон преступнице. Сегодня в последний раз видевшей восход солнца…

На заплаканном лице — огромные, отчаявшиеся глаза. Плачущая женщина редко бывает красивой. Но это не о Юлии.

Более чем ясно, почему приговоренный рискнул жизнью. Ради таких глаз…

Но вот зачем — еще и ее жизнью?

Что-то здесь не так! И это «что-то» пронзительно жжет рассудок. Не хуже свиста кнута на арене. И сладострастного воя озверевшей толпы…

Понятно, почему Юлия не смотрит на арену. Если там убивают ее любимого…

Девушка — вовсе не хладнокровна. Она плачет, бросает отчаянные взгляды на ложи с патрициями. Безмолвно молит о пощаде.

Нашла кого просить, девочка…

Она плачет, но не вздрагивает при свисте кнута. Самого Анри прожигало бы до костей — умирай сейчас на арене дорогой ему человек.

Да любого прожжет — на месте Юлии!

Но виргинка оплакивает лишь себя. Не того, кто сейчас гибнет. За то, что рискнул ее полюбить…

Полюбить?

Тенмар только сейчас вспомнил, что приговоренный так ни разу и не обернулся — к той, за кого умирает. Ни когда его волокли, ни когда привязывали.

Погибающие за свою любовь юноша и девушка вели себя как чужие…

Они и есть — чужие.

Ложа с патрициями. Соседняя с поппеевской. Именно с нее не сводит умоляющий взгляд Юлия…

Марк Сергий Виррин смотрит одинаково бесстрастно. И на умирающего на арене мальчишку — раба или вольноотпущенника, и на приговоренную к мучительной казни девушку…

— Анри, не отвлекайтесь! — хохотнул Поппей. Как никогда прежде заслуживающий свое прозвище. — Этот дурак умрет не сразу! Скоро он будет не кричать, а хрипеть. Потом мы увидим цвет его костей, а потом…

— Прекратите! Сволочи, гады, мерзавцы!.. — Серж бешено забился в руках схватившего его за плечи Вальдена.

Николс шагнул к ним, что-то быстро проговорил. Перехватил мальчишку — буквально принял «из рук в руки». Резко прижал к себе.

Лицо Роджера — бледнее мела. Или смерти. Из прокушенной губы течет кровь. И сейчас он кажется много старше Сержа…

Десятков несколько плебеев отвлеклись от арены — на крик гладиатора. И теперь обрадованно взвыли.

В развращенной Квирине двое обнявшихся полуодетых мужчин вызывают ассоциацию отнюдь не с братьями. И дружбу здесь понимают… несколько иначе, похоже.

Сквозь зубы выругался Олаф.

Устраиваясь поудобнее, завозились на скамьях и креслах зрители.

Лица Криделя Тенмар не видел — лишь вздрагивающие плечи. Зато в глазах Николса — Николса! — прочел отчаянное: «Сделай что-нибудь!»

Если швырнуть в приговоренного кинжал — попадешь без вариантов.

И к столбу привяжут уже одного из эвитанцев.

Причем — не Анри.

— Ты хотел зрелища, Поппей? — Тенмар не узнал собственный хрипло-бешеный голос. — Хочешь увидеть, как я убиваю?

Август должен заподозрить. Ведь далеко не дурак.

— Тебе захотелось крови?! — облизнул губы генерал.

Еще бы! Самому-то точно хочется!

Многие не дураки — рабы инстинктов. К счастью для тех, кто не рабы! Будем надеяться…

— Ты говорил, я могу выбрать любого?

— Конечно, не патриция и не всадника! — хохотнул Кровавый Пес. — Да и виргинок лучше не трогать… Даже мечом! — Явно в восторге от собственной шутки. — Бери плебея — если хочешь. Анри Отважному чернь с восторгом скормит любого из своих!

— Я беру раба — с арены! — Тенмар возвысил голос.

Поппей нахмурился.

Анри поспешно продолжил. Громче:

— Я сумею пролить его кровь лучше, чем этот недоумок, называющий себя палачом. Отвяжите его и дайте ему меч. — Тенмар чуть усмехнулся уголком рта. — Он же должен иметь возможность защищаться…

Чернь взорвалась одобрительным хохотом.

— Держите слово, генерал! — Анри надеялся, что не сорвется.

Августа убивать нельзя. А такой сейчас шанс! Но три сотни жизней на одну сдохшую мразь не меняют.

— Бой! — заорали из толпы. — Поединок! Поединок!!!..

Глава десятая

У Ирэн — всё замечательно. И добрый дядя Ив оказался именно добрым дядей Ивом.

Можно смело дожидаться Месяца Заката Зимы. И бросаться в тщательно спланированную авантюру.

Тогда почему так неспокойно на душе?

Себастьен, что привез весточку от Клода, уедет сегодня. Дарлену удалось поступить на службу прямо к дяде Иву. Теперь «городские художники» (они же — «студенты Академии») поселятся в окрестностях поместья Кридель. Вдвоем. Ибо они тоже — пара.

Наверняка удрали из дома. С целью спасти свою несчастную любовь. От беспощадного гнева суровой родни.

Подробнее Ирия не расспрашивала. И так ясно, что Клод — брат очень понимающий. Возможно — под влиянием собственного тайного романа.

И теперь двое разместятся у какой-нибудь очередной вдовы. А третий — в усадьбе Криделей. Поближе к своей Ирэн.

Почему же так кошки скребут на душе? Кому плохо?! Эйде? Иден? Чарли?

Кому еще? Кто у Ирии еще есть?

С неба нагло пялится полная злая луна. Та, что не прощает не желающих дрожать. Перед ней.

И теперь сумрачное светило ночи пронзительно глазеет в окно. На вязальные спицы — в ловких руках Катрин.

Луна сияет. Спицы ловят блики солнечно-золотистых свечей…

Ирия прочла абзац «Сказания о битве Северной Ведьмы и Южного Колдуна». В пятый раз.

И подняла глаза на герцогиню.

А та вдруг отложила рукоделие.

— Мне тоже неспокойно, Ирэн! — вздохнула Катрин. Поколебав хрупкое пламя ближайшей свечи.

Странно — свечи и луна мерцают почти одинаковым бледным золотом. Сейчас.

Но свет одних — успокаивает. А другой — вселяет темный потусторонний ужас. Не зря ей поклонялись суеверные предки…

Катрин после известия о спасении сына больше не напоминает тень самой себя. Но это еще не значит, что и не тревожится.

Герцогиня жестом указала Ирии на скамеечку у ног.

Лиарская беглянка с радостью пересела. Катрин — не старый герцог, рядом с ней — тепло. Медово-золотистые свечи — это не луна.

Тепло. Но почему-то — грустно. Хоть грустить и глупо. И бесполезно.

Прошлого не вернуть. И не изменить. А значит — Карлотта никогда не станет такой, как Катрин. Как Ирии не превратиться во вторую Эйду.

Зато Эдвард Таррент был замечательным отцом. В отличие от Ральфа Тенмара. Всё сразу получить нельзя, это — непреложный факт и суровая реальность. Но всё равно — грустно.

Катрин привлекла девушку к себе. И замерла, перебирая ее отрастающие волосы.

Герцогиня могла сидеть так и полчаса, и час. А лиаранка закрывала глаза и представляла… Нечего тут стыдиться. И не предательство это никакое. Катрин — много старше Карлотты. Но бабушкой-то Ирии она могла быть. По возрасту. Хоть приемной…

Глупая ты девка — как грубо, но верно сказал Джек. И мало тебя жизнь учила. Как брошенный котенок норовишь поскорее найти нового доброго хозяина.

Эх, ты! А еще беглая государственная преступница в розыске!

— Спеть? — едва слышно прошептала Катрин.

— Спойте! — с готовностью согласилась Ирия.

У матери Анри — хороший голос. У него самого когда-то был — тоже. Катрин рассказывала…

Вот только ее песни обычно очень грустны. Как и сейчас:

Горький ком подкатил к горлу. Ирия не выдержала и привычно подхватила:

— Ну развели сырость, две дуры-бабы! — Герцог Ральф Тенмар ввалился, как обычно — без стука. — Ладно — ты, но девку-то чего до слёз довела?

— Я сама… — Ирия быстро сморгнула горько-соленую предательницу. И в самом деле выкатившуюся из уголка глаза.

— Сама она! С завтрашнего утра будешь на час дольше железками махать. Глядишь — лишняя дурь и выйдет. А сейчас пойдем-ка — письмо поможешь написать.

— Письмо? — подняла удивленный взгляд мать воскресшего сына.

— Письмо-письмо, — проворчал герцог. — Ты свое тоже пиши. Оба перешлем!

— Анри?!

— Да тише ты! Кому ж еще? Хоть и все слуги — проверенные, а кто ж знает? У Ревинтера, чтоб ему сдохнуть раньше меня, в каждом доме Эвитана — по шпиону. А в каждом хлеву — по лазутчику! Представь, сколько их в замке поместится?

Ритуал повторяется вновь.

Мрачноглазый старик в кресле. По грудь укрыт теплым пледом.

Обита синим сукном скамья. Тёмно-рубиновое вино льется в два бокала…

Свечи. Чернильница — вздыбившийся дракон. Белые листы с герцогской короной.

Разумнее писать не на гербовой бумаге. Раз уж послание Ральф Тенмар нелегальным способом пересылать собрался.

Но у него могут быть свои причины. Герцог мало что делает зря. Раз пишет именно так — значит, есть основания…

— Пиши! — старый дракон с мерзнущими ногами сунул «племяннице» чистый лист. С тенмарской короной в углу.

— А вы?

— Я напишу свое.

Он что — ошалел? А то у Ревинтера не найдется образцов почерка Ирии Таррент. Да еще и на тенмарской бумаге!

Может, проще сразу приглашение в гости прислать? Это какая-то сложная интрига? Или у старика просто ум за разум зашел? От потрясения?

— Он будет рад прочитать что-нибудь от тебя, — голос герцога потеплел.

Вряд ли врет. Значит — действительно спятил от радости. Или от горя.

— Письмо могут перехватить.

И тогда Дракон Тенмара особо не пострадает. А вот лиарскому стрижу уже не улететь. От королевской стражи.

Увы — Ирия не так быстра и догадлива, как ее родовой герб…

— Подпишешься «Ирэн Вегрэ».

— Анри не знает никакой Ирэн Вегрэ. Если, конечно, не знаком с настоящей.

— При мне — не знакомился, — усмехнулся Ральф Тенмар. — Разве он не узнает твой почерк?

Это что — такая сложная проверка? Да, герцог с какого-то перепугу посчитал Ирию тайной любовницей его сына. Откуда-то всплывшей.

Но сама она на месте старика давно бы уже поинтересовалась, где у Анри расположены шрамы.

Впрочем, это лиаранка уже успела продумать. Заметнее всего новые, а не старые. А о новых давно не видевший сына отец наверняка не знает сам. Так что можно смело придумать.

Главное — хорошо заучить, чтобы при следующем пересказе не перепутать.

Или даже не придумывать. Ирия отлично помнит, куда ранили Анри при ней.

— Мы не переписывались, — честно ответила она.

Даже если старый герцог сбрендил от счастья — всё равно должен соображать, что в охваченном войной Лиаре было не до писем с голубочками.

— Я напишу о тебе, — мягко сказал старик. — Без твоего настоящего имени. Но так, что он поймет. А ты добавь немного от себя.

Это герцог так по выражению лица определил ее состояние? Кому приятно вспоминать те дни? Но старик, похоже, решил, что Ирии горько из-за разлуки с Анри. А ей горько, тоскливо и тяжело всегда.

Что же написать? Перед глазами стоит — не отвязывается старинная шпалера. Там закованный в устрашающие латы коленопреклоненный рыцарь целует даме ручку в белой нитяной перчатке. «Герой уходит на войну».

Что бы написала Ирия попавшему в плен жениху? Много что — будь это полгода назад. И зовись жених Всеславом Словеонским и Старградским, чтоб ему.

Что бы она написала брату — будь он не Леоном? И не Сержем — потому что его Ирия ни разу в жизни не видела. И особых сестринских чувств не испытывает…

— Что это? — старик без спросу вчитался в только что написанные «племянницей» строки.

Ну и беспардонные пошли герцоги!

Вот и читай текст старинной песни. Из очень неплохой книги.

Анри Ирии — не жених и не брат. Но уж точно — не чужой. И лицемерия с ее стороны не заслужил.

Так почему бы не написать ему то, что хочется перечитать самой?

Темный сад. Темные стены вокруг казарм, темные фигуры стражников — на стенах. Темные силуэты деревьев клонит ночной ветер. Деревьям не уйти… и не защититься. А ветер… разве у него есть выбор?

Безмолвие.

… - Встань с колен! Не позорь себя перед этими!

— Пожалуйста, пожалуйста, пощади! Умоляю!..

— Дерись, Темный тебя подери! Неужели ты предпочитаешь умереть под кнутом?

— Я не виноват! Пожалуйста, я ни в чём не виноват! Я ее даже никогда не видел! Ради всего святого!.. Ради вашей матери! У вас же есть мать?..

— Я убью тебя быстро. Это — всё, что я могу для тебя сделать.

— За что?!..

… - Подполковник Тенмар!

Он же просил, чтобы оставили одного. По-человечески просил!

Анри обернулся.

Ну, конечно. Рауль передал «всем нашим». Николса он к ним не отнес.

…Алая кровь стекает с клинка. Под бешеный рев пьяной толпы.

Кровь — на арене, на мече. На губах умирающего мальчишки…

— Я… не… ни в чём… За что?!..

— Знаю. Ни за что. Прости…

Кровь — на закатном небе… Горизонт был залит алым. А теперь — темнее деревьев, теней в саду и чужой души.

Нет солнца, нет луны… Ничего больше нет и не будет!

— Что-то с Сержем, капитан Николс?

Кридель лежал в горячке с самого возвращения. Только на вторые сутки — сегодня утром — пришел в себя.

Сейчас возле него Шарль.

— Нет, Серж спит. Ему лучше… Какие у него были глаза?

— Что?!

Не дождешься, Николс. Здесь твой друг прав. Бить настолько слабого — последнее дело.

И только поэтому — в морду ты не получишь.

— Там… в Лиаре… я ничего не помнил… Только лица… белые… и глаза! Я стрелял в них не сам… не мог сначала. А снились всё равно!

— Считаешь, мы теперь — в одной цене? — зло усмехнулся Анри. — Что ж, возможно. Только я просил оставить меня одного. Зачем пришел? Выговориться?!

— Нет… выслушать, если…

Тенмар чуть не расхохотался — дико и зло. Как Сезар после первого боя.

Прямо в лицо непрошенному утешителю.

— Капитан Николс, я не впервые сегодня убил человека, — устало вздохнул Анри. — Так что…

— Впервые — того, кто не мог защищаться.

«Я… не… ни в чём… За что?!..»

— Мы — не в одной цене, подполковник. Вы ни в чём не виноваты. И это понимают все, кроме вас.

Темные круги вокруг светлых глаз. Бледное исхудавшее лицо. Роджер Николс не убивал до девятнадцати лет…

А луна всё-таки выкатилась — из-за непроглядных облаков. Это Тенмар ее сразу не заметил…

— Я выполнял приказ. Как все. Приказ отца. Я смотрел на этот кошмар всё время, каждый день… А потом со мной что-то произошло… изменилось. Вы были правы, все правы: я — подлец. И подлец — слабый. Я стал таким, как все… там. Потом это прошло… совсем! А жить с этим… Я пытался застрелиться, подполковник. Надо было в висок, а я — в грудь… Лучше бы Всеслав…

Анри видел глаза Николса во время казни. Такое не сыграешь.

А у того парня глаза…

— Они были карими, Роджер. Карими с прозеленью.

А смотрели… Такой взгляд был у сломавшей шею лошади. Несколько лет назад. Тенмар знал, что ей — не жить. Осталось только остановить агонию. Но когда стрелял — самому жить не хотелось!

Тогда виноват был Сезар. Глупый подросток, не думавший, что «так получится». А с кого спросить за юного вольноотпущенника, Анри знает!

Где-то хоронят погибшего за чужие грехи мальчишку. И плачет, глядя в непроглядный мрак подземелья, светловолосая девочка. Уже несколько часов как заживо замурованная в склепе.

Наслаждается жизнью патриций Марк Сергий Виррин. Ждет новых зрелищ жадная, неутомимая толпа.

Сегодня на небе нет звезд. И луну вновь затянули чернильные тучи.

Только мгла, непроглядный мрак. И рассвет еще не скоро…

Чуть слышно шелестит трава — под чьими-то шагами. Не Роджер же Николс — по второму разу.

Сержу всё-таки хуже? Ладно, Тенмар, хватит раскисать, возвращайся!

Анри резко обернулся. И столкнулся взглядом с центурионом.

— Полковник, вас хочет видеть один патриций. Он просил не называть его имени.

— Уже иду, — кулаки сжимаются сами.

«Просил не называть». А это и незачем. Только последний дурак не догадается.

— Анри, я добыл вам увольнительную…

Всегдашнюю ироническую улыбку стер с лица удар кулака. Наотмашь.

Тенмар рывком вздернул за грудки падающего Виррина. И бешено прошипел в окровавленное лицо:

— У тебя десять слов, чтобы назвать причину, мешающую мне сейчас придушить тебя!

Не впервые ли избалованный патриций так ошеломлен? И интересно — неужели действительно думал, что салонный учитель сделал его хорошим бойцом?

Впрочем, закричать Виррин успеет. За миг до хруста шеи…

Значит, ты не назвал имени? И никто не узнает, что ты был здесь?

Где же десять слов, что оставят тебя в живых? После того, как ни в чём не повинный человек умер за твое преступление? Только вчера.

Слов понадобилось четыре:

— Помоги мне спасти виргинку!

Глава первая

Что это — не постоялый двор, Элгэ поняла по слишком почтительным голосам встречающих. И по особо самодовольным приказам принца. Жирный хряк — к сожалению, не боров! — прибыл домой.

Вот только, что они не въезжали в городские ворота, девушка уверена. Не засыпала ни на миг.

Значит — загородная вилла.

И чего точно не хочется — так это останавливаться здесь. В Лютене — тоже враги. Но они обязаны соблюдать хоть какие-то законы и приличия. В отношении герцогинь Илладэн.

А на вилле Амерзэн запросто перережет Элгэ горло. Чем меньше наследников — тем лучше!

И зароет ее где-нибудь в саду. Дескать — сбежала по дороге. Где сейчас — не знаю.

И тогда между мерзким хряком и Илладэном останется лишь жизнь Диего… Девушка содрогнулась.

С одной стороны — кто мешал свинопринцу убрать ненужную пленницу по дороге? Или здесь удобнее? Много рыхлой земли под окнами.

А еще — это значит, что… действия жирной свиньи не поддерживает официальная власть. Хотя бы формально. Потому что иначе — Элгэ везли бы в ближайший монастырь, а не тайком на личную виллу.

С другой стороны — всем известно, что принц Гуго никогда не блистал умом и логикой. И вместо доводов привык использовать происхождение. А до чего додумается жадный и подлый дурак — ни одному умному в кошмаре не приснится.

Дверца кареты распахнулась:

— Герцогиня, пожалуйте на выход!

Один из гуговских личных капитанов. Девушка уже научилась различать их по голосам.

И еще вопрос, кто отвратительнее.

Сам свинопринц — с его подражанием грубой простонародной речи? Дескать, вот такой я — свой в доску!

Или его офицеры — все как на подбор с издевательскими ухмылками?

Ответа холуй не дождался. Элгэ успела откинуться на спинку кареты, прикрыть глаза…

— Эй, просыпайтесь, герцогиня!..

Смотреть сквозь ресницы — одно из первейших искусств «цветника». Сейчас капитан поймет, что пленница — в обмороке…

Окажись она в женском платье — кинулись бы расшнуровывать корсаж. Рвать камзол, будем надеяться, даже им в голову не придет. Хоть и дикари.

Будь у Элгэ формы Кармэн — другое дело. А так — поленятся. Решат, что смысла нет…

Пошумели, поспорили, потыкали в ее сторону пальцами. Подняли, понесли.

Осторожнее! Голова Элгэ, в отличие от дурной башки их принца, — не пустая. Уроните — разобьется!

А уж зрелище-то! Пленница — в обмороке. И при этом — в цепях. Хоть картину пиши: «Страдания прекрасной мученицы».

Жаль, великий Кастор Логос уже лет сто, как в могиле. У него бы получилось.

Зачем Элгэ сюда привезли? Убить? Держать взаперти? Изнасиловать и убить?

А почему по дороге нельзя? Здесь меньше свидетелей?

А вот дрожь лучше сдержать. Обморочные не дрожат. И дышат ровно.

Так, лестница. Очень опасную пленницу потащили наверх. Вперед ногами. Да — где надо, эти кретины — даже не суеверные.

Впрочем, ее им жалеть не за что. А собой они не рискуют.

Скверно, что пришлось прикрыть глаза. Иначе от тряски моргнешь. Глупость и ненаблюдательность врагов тоже преувеличивать не стоит. Они, конечно, — тупые северные дикари. Но не слепые же.

Комната. Кровать. Всё-таки не швырнули, а положили. Расковывают… А вот это вы правильно — молодцы!

Только бы теперь не связали. Элгэ не все узлы распутывать умеет. И мышцы в обмороке не напряжешь. Так что половина способов уже отпадает…

Связывают… Чтоб вам!

Хотя нет. Все-таки опять — молодцы. Даже не догадались руки назад выкрутить.

А теперь — убирайтесь! И поскорее.

За жизнь девушка пока не опасалась. Без сознания ее было прикончить гораздо проще.

И за честь — тоже пока дрожать рано. Вперед принца холуи не полезут, а его здесь нет. Вот если явится — тогда дело плохо.

Не явился. Убрались. Захлопнулась дверь, с долгожданным скрипом провернулся ключ.

Они еще и связали — только руки!

Элгэ осторожно глянула сквозь ресницы.

Одна. И глазка на двери вроде как нет.

Точно нет! Можно садиться.

Окно. Этаж — второй, иначе лестница была бы длиннее. Решетка на окне отсутствует.

Илладийка вздохнула поглубже и принялась за веревки. Спасибо двору приемной матери. Там в учителях не только поэты с философами подвизались…

Карниз — дюймов десять. И даже не обледенелый.

Что-то Элгэ пока слишком везет — не к добру. Правда, большой минус, что нет оружия.

Пока нет.

Ее обучали и при отцовском дворе, и в Вальданэ. В распоряжении Элгэ были лучшие мастера Эвитана. И не только его.

Она ни в чём не уступала Виктору. Хоть тот и старше на четыре года.

И лишь слегка проигрывала Грегори.

Но сейчас нет даже кинжала.

Алексис лично учил воспитанницу драться. Она справится и без оружия — с одним… хорошо, с двумя врагами.

Но представить, что нападут поодиночке, могла бы разве что Алекса. До кошмарного путешествия в Эвитан, чтоб ему! И путешествию, и Эвитану.

Значит, шпагу или кинжал нужно добыть. А лучше — и то, и другое. И пару пистолетов заодно!

А еще Элгэ — женщина. Дюжую мужскую шею ей одним ударом не сломать. А на второй времени не хватит. Гуговцы еще и орать не постесняются…

Убить — не выйдет, но оглушить-то можно. Вспоминай, чему учили!

И сейчас неважно, что первый настоящий бой был в замке Адор. И там Элгэ была вооружена до зубов.

Еще позарез нужна конюшня. Пешком далеко не уйдешь. В условиях северной зимы. Да еще и в чужой стране…

Стоп, конюшня охраняется. Тут и думать нечего. Даже если добыть пистолеты. Бесшумно стрелять пока еще никто не научился.

Значит, змей с ними, с лошадьми. Угоним в первой же деревне. Главное — ограду перелезть, а это мы умеем. Лазали!

Сейчас главное — с карниза не свалиться. Потому как для безопасного прыжка — слишком высоко. Даже с учетом тренировок в Вальданэ. А еще — здесь никто внизу не подстраховывает и ловить не собирается.

Шаг, еще один…

Осторожнее! Три — позади, пять — впереди, вон до того окна.

Уже четыре.

Три…

Два…

Тьма и все прислужники ее!

Карниз скользнул в сторону, небо дернулось влево. Сердце трепыхнулось рухнувшей в полете птицей. Ступни изогнулись как могли — цепляясь, цепляясь, цепляясь…

Если что — нужно прыгать, успеть сгруппироваться! Должно повезти!..

Миг или вечность?! Ветер обвевает разгоряченное лицо, сушит ледяной пот. Небо послушно вернулось на место.

Ноги чувствуют малейшую выщерблину. Прямо сквозь жесткую подошву.

Алексис учил, что не бывает ровных стен. Как и скользких карнизов.

Он был прав — как всегда! Спасибо… любимый!

Устояла! Устояла!!!

Еще шаг… И еще…

Рама!

Илладийка вцепилась в обледеневшее дерево. Справляясь с преждевременным торжеством. Пьянит — не хуже вина!

И как любое опьянение — может погубить. В последний миг — как же будет обидно!

Нет уж — потерпим. Мы — хладнокровные и выдержанные.

И как же хорошо, что ветер утих! Если бы сейчас в лицо…

В комнате может быть кто угодно. Окно разбиваем очень осторожно и…

Элгэ, ты — молодец! А Гуго и его банда — кретины, идиоты! Тупые самодовольные дикари!

Им следовало не снимать с тебя цепи. А вместо этого — засунуть в тяжелое дамское платье. И потуже затянуть в корсет!

Будь они хоть чуть поумнее…

Хотя при дворе Кармэн учили драться и в капкане из китового уса. Трудно только вначале. А у Элгэ всегда было хорошее дыхание…

Где ее хваленая осторожность? Оконное стекло звенит, как Большой Колокол Главного Храма Дамарры!

А лакеи свинопринца — оглохли. Раз всё равно ни змея не слышат.

Или слышат — и уже бегут сюда?! Хватают оружие, бьют тревогу?

Нет, тихо…

Кабинет. Бюро, стол с чернильницей, старинные кресла, холодный камин. На стенах — звериные головы и шкуры.

Дикари — они и есть дикари!

А единственное оружие в пределах досягаемости — ножик для бумаг. Увы!

Впрочем, он — из стали. Если в горло…

Дверь? Ага — мечтать не вредно. Вредно, как известно, не мечтать. Конечно, заперта.

Что бы сейчас сделал Алексис?

А если…

Есть нож и железное перо. Если замок простой…

Он должен быть простым. Ну зачем дикарям сложные замки? Ну пожалуйста!..

Готово!

Теперь — осторожно выглянуть в коридор.

Никого!

Можно (по возможности — бесшумно!) выскользнуть из чужого кабинета. Скорее всего — гуговского.

Первый шаг к свободе сделан!

Кто сказал, что в мире всё не повторяется? Что умный никогда не рухнет дважды в одну яму?

Или просто Элгэ — не умна, а все ее учителя — лгуны и льстецы? Нет, Алексис Зордес-Вальданэ — точно нет! Но чего стоит та, что вторично глотает крючок с одной и той же приманкой?

Опять — путь по вражескому замку… хотя какой из виллы свинопринца, к змеям, замок? Так, поместье. Вот Адор — это да. Настоящая северная крепость — таких дочь Алехандро Илладэна прежде не видела ни разу. И еще бы пять раз по столько не видать!

Она опять — среди врагов. Опять чудом удалось просочиться сквозь их пальцы… И вновь режет уши дикий крик Алексы!

Нужно спасаться! Во имя собственной жизни и свободы. И чтобы привести к сестре настоящую помощь!

Вот только настоящая может не успеть. Когда дикий зверь рвет твоего друга — убивай зверя, как умеешь, а не беги искать охотников!

Поминая Темного и всех змей его, Элгэ помчалась на голос сестры.

Глава вторая

На ночных улицах Сантэи — светло почти как днем. Ни единой звезды на небе. Зато газовых фонарей — больше, чем в Лютене. Его очередное Величество расстарался — к Октавианам…

Надеется, что хоть это поможет удержаться подольше — на шатком раззолоченном престоле? Смешно, но пока помогает. Уже четыре месяца власть в Квирине не меняется. Если сравнить, что только за прошлый год погибло одиннадцать императоров…

А вот свет в бедных кварталах не горит. Плебсу запрещено оставлять на ночь зажженный огонь. По ночным улицам ходит стража. Проверяет, все ли дома погружены во тьму.

И правильно. Столица много раз выгорала из-за забытой на ночь опрокинувшейся свечи. Ни одному домишке в этом квартале не больше полутора десятков лет…

В Эвитане тоже хватает всего. И швыряющих горстями карлиоры мотов-аристократов, и голодающих бедняков. Но не такой развращающей роскоши — в контрасте с тьмой нищего плебса и абсолютно бесправных рабов.

Да и где еще сохранилось рабство, кроме Квирины? На Востоке? У пиратов Элевтериса?

Но при этом самый нищий плебей Сантэи обязательно задерет нос перед богатейшим плебеем-провинциалом. Ни дать ни взять — знать перед простолюдинами.

Плебса — много больше, чем аристократов. И ютятся они в тьме-тьмущей хижин, домишек и шалашей. А крыши лачуг — смыкаются. Загорится одна — выгорит весь квартал.

Потому и ходит по улицам Сантэи ночная стража. Пожарная стража столицы.

— Анри, я устал от сантэйской грязи, лицемерия, вранья!..

А Тенмар — от того, что после этого боя… посмотрим правде в глаза — после убийства беспомощного человека! — подонки и мерзавцы всех мастей приняли Анри за своего. И наперебой кинулись исповедоваться!

Потребовать прямо, чтобы заткнулся? Или подождать — вдруг что интересное скажет?

Тенмар — давно не лейтенант. И даже не капитан. И говорить, что думает, — имеет право далеко не всегда. И не всем.

А если бы еще забывал об этом реже…

— …и от трижды разведенных патрицианских шлюх! — Марк Сергий Виррин вряд ли сейчас врет.

Но от того симпатий к нему не прибавляется.

Роджер Ревинтер хоть был вчерашним мальчишкой. И действовал по указке отца. И хоть умел раскаиваться — пусть и с опозданием. А не только искать оправданий.

— Вы мало знаете о Сантэе, Анри…

А предпочел бы — вообще ничего. Только кто ж спрашивает?

— Здесь — не Эвитан. Здесь у высокородных дам принято облачаться в белокурые парики. И идти продаваться в ближайший лупанарий — от полноты жизни. А у их мужей — тащиться в самый грязный бордель. Искать себе мальчика. Все об этом знают — и всем плевать! А потом вся эта компания собирается в высшем свете, пьет вино и рассуждает о падении нравов среди плебса! Я устал от интриг, от вечной фальши! И от того, что не знаю: выбрала меня очередная высокородная гордячка просто так или потому, что хочет использовать связи моей родни! Виргинки — единственные женщины в Сантэе, еще не научившиеся врать. Молодые, по крайней мере…

Да. И потому им врешь ты. Зная, что за твою ложь поверившая тебе женщина умрет. Виргинкой больше, виргинкой меньше…

Ты не прав, Марк Сергий Виррин. Эвитан не слишком отличается от Квирины. Меньше бесстыдства — еще не значит, что меньше и подлости. В любой стране найдутся те, для кого чужая кровь — дешевле воды. Не говоря уже о вине.

Чем ты лучше тех, кого презираешь, Марк Сергий? За твои грехи сегодня умер другой. Это — первый раб или вольноотпущенник, казненный вместо тебя? Тебе его хоть немного жаль? Или тоже — одним больше, одним меньше?

Тенмар с трудом разжал кулаки. Спокойно, подполковник. Ты ведь больше не лейтенант и не капитан. К сожалению.

— Ну откуда я знал, что этот мерзавец Поппей на виллу нацелился?

А вот с этого места — подробнее!

— Если б знал — конечно, был бы осторожнее…

— Какую виллу?! — резко перебил Анри очередного страдальца. Кающегося не в том, что украл, а в том, что поймали.

После ранения голос звучит слишком хрипло. Собеседникам часто кажется, что Тенмар на них орет. Свои знают, в чём дело, а на чужих действует… как надо! Безотказно.

Как сейчас.

— Поппей — ее двоюродный дядя, единственный родственник. Юлия — сирота, он ее в девять лет в виргинки отдал. А она — богатая наследница. Через пятнадцать лет Юлия вернулась бы в мир. И получила назад свою виллу. Со всем имуществом…

Через пятнадцать лет. Значит, сейчас девочке — четырнадцать. Дать, что ли, Марку Виррину в морду еще раз?

А толку? Всё равно ничего не поймет…

— …А дядя уже привык сам всем распоряжаться. И надумал не отдавать. Сначала-то надеялся — Юлия и так в монастыре умрет. Она в детстве болела много. Но у виргинок режим мягкий. Юлия, наоборот, выздоровела. Вот Поппей и устроил слежку — авось повезет. Я-то откуда знал?

Действительно зол. Но…

— А деньги, тем не менее, у него взял?! — наугад оборвал излияния собеседника Тенмар, резко развернувшись к нему.

— За уже оказанную услугу — почему бы и нет? — пожал плечами ненавистник лжи, фальши и подлости сантэйских нравов. — Юлии — уже не легче, тому несчастному — всё равно умирать. А Поппей не обеднеет.

А тебе нужно золото — на новые развлечения. И подкупать слуг в монастырях. Чтобы пропустили к следующей «не умеющей врать».

А разве нет? Сам-то ты не рискуешь ничем!

— И с чего же вдруг ты решил ее спасти? — Анри содрогнулся при мысли, что могло случиться, не увенчайся слежка Поппея Августа успехом.

Бертольд Ревинтер имел привычку все «удачи» устраивать себе сам. Кровавый Пес порядочнее Ревинтера-старшего? Вряд ли. Этому подлости на трех Бертольдов хватит.

— Потому что я против того, чтобы за это убивали! — вскинул голову Марк Сергий. — Даже шлюх в лупанариях!

Правильно. Пусть убивают исключительно ни за что. Как вчера Анри Тенмар — того мальчишку. О чьей гибели «раскаявшийся» патриций даже не вспоминает. Разве что в контексте «ему всё равно умирать».

— Юлия ни в чём не виновата…

Не виновата. И как она смотрела на своего… правильнее сказать — убийцу! — там, в амфитеатре… Полными тоски и боли глазами. На того, из-за кого умирала. И для кого была случайной причудой!

— Куда ты ее денешь, когда спасешь? — грубо уточнил Анри.

Вопрос горе-спасителя явно удивил.

— Она — преступница, приговоренная к смерти, — охотно пояснил ситуацию Тенмар. — А еще — аристократка. С детства жила в монастыре. Ее поймают в мгновение ока. За побег с места казни наказание — более жестокая казнь. Многоступенчатая на площади.

— Ты лучше меня знаешь законы… — явно содрогнулся Марк Сергий.

Мог бы и выучить — в этой стране живешь! С рождения. Анри захотелось встряхнуть патриция так, чтобы зубы клацнули. Как нашкодить, так это все невоевавшие завсегдатаи салонов — первые!

Сейчас еще передумает спасать! Но и выпустить беззащитную девушку на улицы Сантэи, где она станет добычей не стражи, так Призрачного Двора…

— Из-за тебя она лишилась всего. — Если этот салонный шаркун сейчас отведет глаза — в зубы таки схлопочет! — Вот-вот лишится жизни. Она уже семь часов, как замурована заживо! Ты хоть отдаленно представляешь, что это такое?!

Крис в четырнадцать лет первые недели в тюрьме постоянно задыхался. По ночам спать не мог. Снилось, что за ними пришли — вести на казнь.

А ведь он был не один. И не в склепе — в полной тьме!

— Тенмар! — салонный «боец» довольно неумело попытался сбросить с плеч хватку.

Ага, мечтай! Только дернись — задохнешься.

— Что ты собираешься с ней делать? Тебе есть, где ее спрятать?

— Есть, отпусти, задохнусь! — Отпущенный Марк Виррин попытался отдышаться. — Ну ты и зверь, не сказал бы по тебе… Тебя только против рубийцев ставить. Хоть они и вдвое здоровее! Спрячу на загородной вилле. Потом выдам замуж за кого-нибудь…

«Кого-нибудь» — это кого-то из слуг? И Анри надеялся, что «спаситель» имел в виду вольных. Да, еще вопрос — собирается ли он спрашивать мнение Юлии?

Что Марк Сергий соблазненную и погубленную (действительно погубленную!) им девчонку не любит — яснее ясного. И она ему теперь нужна как прошлогодняя пожухлая листва. Вот только здесь уже Тенмару ничего не изменить.

Белая туника, светло-золотистые волосы, заплаканные глаза. Полный боли взгляд, устремленный на Марка Виррина…

«Прости, Юлия, что я больше ничего не могу для тебя сделать. Я — пленный гладиатор, и мое положение немногим лучше рабского. Тебе не следовало верить Марку Сергию. Но ты сама не умела лгать. И, наверное, думала, не умеют и другие».

— Последний вопрос: почему ты позвал меня? У тебя мало слуг?

— Я не решился им довериться.

— Зато решился — пленному эвитанскому гладиатору? — зло съязвил подполковник.

Несчастная Квирина — если в ней больше всех достойны доверия враги страны.

— Ты — офицер и человек чести. Я видел тебя в амфитеатре. Я сам поступил бы так же на твоем месте…

— Не стану врать, что на твоем поступил бы, как ты! — холодно оборвал его Анри. — Ладно, идем.

— Подожди. Я не хочу, чтобы ты считал меня таким же негодяем, как других квиринцев!

С чего он вообще взял, что Тенмар кем-то их считает? «Офицер и человек чести» перед Марком Сергием Виррином душу не распахивал!

Почему на небе — ни единой звезды? Если выйдет хоть одна — даже самая тусклая! — Анри сможет вспомнить, что те же созвездия светят сейчас Эвитану.

Отец, возможно, стоит в этот час у окна. Он часто не спит ночами. А мать никогда не задвигает ставни…

Здесь и сейчас звезд нет — одни газовые фонари. А они совсем не разгоняют мглу в душе.

— Если хочешь, чтобы я не считал тебя негодяем, — спасешь сегодня Юлию. И спрячешь так, чтобы не нашла стража. Никогда. И ни в коем случае не выдашь замуж против воли. Если ты не негодяй — всегда будешь помнить о происхождении Юлии.

Раз уж о ее любви забыл напрочь.

— А сейчас — идем. Для Юлии время идет куда медленнее, чем для нас.

Квирина — страна контрастов и противоречий. Конечно, и в Словеоне, и в Ормхейме культ Творца — лишь «первый среди равных». Там тоже лишь официально подчиняются Патриаршему Престолу. На деле же — верят в прежних богов.

Но ни словеонцы, ни ормхеймцы — не фанатики. А разнузданная Квирина при всех ее пороках умудряется ненавидеть любого, не соблюдающего каноны местной религии. Что официальной, что побочных…

Что, если вдруг в Эвитане замуруют арестантов заживо в гробнице? И приставят всего трех стражей?

Анри предпочитал думать, что родственники или друзья обязательно отобьют. Его самого отец вытащил бы точно — торчи там хоть рота солдат.

Должны же быть и у Юлии родные! Кроме подлеца-дяди.

Друзья-подруги, родственники друзей-подруг…

Нет, в Эвитане понадобилось бы не три стража, а тройное кольцо.

Хоть что-то хорошее есть в Сантэе. Ни один уважающий себя квиринец и близко не подойдет к официально признанному оскорбителю богов. Какое — спасать? Девственная богиня Вирга обижена!

Хоть что-то хорошее — для бывшего офицера, а ныне гладиатора Анри Тенмара. Будь квиринцы подобны эвитанцам — и где искать людей для спасения пленницы? Своих сюда тащить?

Уже притащил — дважды. На восстание, а потом и в Квирину!

Марк Сергий предложил стражу просто застрелить. И Анри, и сам Виррин (по его словам) «неплохо стреляют с обеих рук».

Откуда он узнал о талантах Тенмара — вопрос отдельный. Но вот что они есть у самого Марка — не воевавшего ни дня! — эвитанец сомневался.

И такой план не годится в любом случае. По той же причине, что и мысль Анри — оглушить охрану и связать.

Во-первых — двоим не справиться с тремя без шума. А вопли «На помощь!» оскорбителям Вирги без надобности.

Во-вторых — убьют ли стражу, оглушат ли… Побег виргинки будет обнаружен — едва жертв найдут.

А найдут — не позже грядущего утра. При смене караула.

Можно попробовать еще один план, но… Темный бы побрал Марка Сергия Виррина, не доверяющего слугам! В Тенмаре почти любой солдат гарнизона готов умереть за сюзерена и его семью. И едва ли не каждая горничная.

В рабской же Квирине как раз преданности и не достает. Зачем хранить верность тем, кто относится к тебе, как к грязи под ногами?

Ладно, выбора нет. Придется делать вдвоем то, что следует хотя бы вчетвером. Марк Виррин согласится. Никуда не денется.

— Кто идет? — немолодой служака чуть заметно подавил зевок.

Молодых сюда не ставят. Слишком легкая работа.

И ничего удивительного. Где-где, а у храмовой гробницы не нападают даже самые оголтелые представители Призрачного Двора.

Мерзко. Но для дела — хорошо.

— Путники, — Анри откинул плащ. Позволяя страже разглядеть пистолеты в обеих руках.

Еще один блеснул в руке Марка Виррина. В другой — темнеет увесистый мешочек.

А довершают картину маски на лицах.

Будь всё не так серьезно — Тенмар бы расхохотался. На лицах всех трех служителей квиринского закона нарисовалось совершенно невозможное изумление. Одновременно.

И на глазах переходит даже не в тревогу. В обиду.

Как?! Почему?! Откуда?! Отродясь же такого не было!

И именно в их стражу! За какие грехи?

Увы, вам не повезло. Тут целых два безбожника заявилось. А одному из них и вовсе ни в какую языческую Виргу верить не положено. Творец запретил.

— У вас есть выбор, — холодно бросил Анри. А то их руки уже неуверенно тянутся к оружию. Неуверенно — потому что вытащить не успеют. И сами горе-стражи об этом знают. Даже если в кого нападавшие и промажут — тому, в кого попадут, от этого не легче. А жить каждый хочет сам за себя. — Вы можете умереть. Или взять деньги и открыть гробницу.

— Но… — подал голос на вид самый старший. Другие двое, кажется, уже готовы согласиться. — Если вы ее украдете — проклятие богини…

Боится за вечную жизнь? Меньше, чем другие, обеспокоен бренной?

— …падет на наши грешные головы, — согласился Тенмар. — Что уже не должно вас заботить. Богиня вряд ли так уж жаждет вашей смерти во имя ее. Или вы — посвященные жрицы Вирги?

Проклятие! Убери из голоса хоть половину злой иронии!

— Нет!..

— Не жрецы!..

Двое других — почти хором. Не расслышали или просто не обиделись? Впрочем, под дулами пистолетов обидчивы далеко не все.

За инкогнито Анри не боялся. От акцента он практически избавился. Если уж Сержа приняли за провинциала — то и Тенмар сойдет за переселенца с юга Квирины. Таких среди плебса много. А одежда не выдаст ни гладиатора, ни патриция. Так ходят большинство незнатных сантэйцев.

— А если… — неуверенно пробормотал длинный тощий солдат. До реплики: «Нет!..» так хорошо молчавший. Прикусил бы язык и дальше — время дорого! — А если выяснят, что она пропала?

— Гробницу Грешниц не откроют до новой казни, — брякнул Марк Сергий. — А к тому времени девушку будет уже не отличить от прочих мертвецов. Думаете, в хранимой богами Сантэе каждый месяц кого-то замуровывают? Или кому-то надо пересчитывать трупы в гробницах? Кто туда вообще полезет — кроме новой жертвы?

Нет, и так ясно, что Юлия там — уже часов восемь. Одна среди мертвецов. Разной стадии разложения…

Но содрогнулся Тенмар всё равно. Несчастная девочка ведь не знает, что ее вот-вот вытащат. Думает, она там — навсегда!

— Решайте быстрее! — приказал Анри. — Смерть или золото?

— Золото! — поспешно согласился старший.

Остальные в унисон закивали. Марк Сергий Виррин взвесил в свободной руке увесистый мешочек:

— Получите после дела. Открывайте гробницу, доставайте девушку.

Тенмар опять ошибся. Думал — ну пусть Юлию и не учили лазать. Хоть по веревке, хоть по деревьям. Но уж обвязаться-то она сумеет.

Увы, свою единственную сестру Анри последний раз видел больше пятнадцати лет назад. А в последние годы — общался исключительно с «цветником» Кармэн и с банджаронками. И забыл, как воспитывается большинство аристократок. Почему Квирина должна в этом отличаться от Эвитана? Юные девы даже одеваются при помощи камеристок.

Еще повезло, что веревка развязалась — едва Юлия поднялась только на треть роста. А не повезло — когда доблестные квиринские вояки «лезть к мертвякам, проклятым богиней» отказались напрочь. И здесь их не поколебало никакое оружие — погубить душу оказалось страшнее.

Может, конечно, смерть или тяжелое ранение одного и разубедят оставшихся…

Только не дашь и меара, что хоть один не заорет. И сюда вмиг не примчится городская стража. Так что если удастся без этого обойтись…

А как, собственно? Похоже, нарушать покой гробницы стражи боятся всерьез. Темный бы побрал погрязшую в суевериях Сантэю! Где богов страшатся больше смерти! А сами боги — лицемернее их смертных подданных.

— Я полезу, — вздохнул Тенмар. — А ты — не спускай с них глаз! — одними губами шепнул он сообщнику.

И можно уже начинать молиться своему Богу — сиречь Творцу. Ибо даже если Марк Сергий Виррин сумеет удержать в повиновении сразу трех врагов — кто помешает ему самому избавиться сейчас и от девушки, и от опасного свидетеля? Или только от последнего.

Но выхода не осталось. Не оставлять же Юлию в яме! Чем тогда будешь лучше Виррина?

Если не повезет — придется Конраду самому драться с баро за Эсту. Хорошо хоть — центурион знает, куда ушел «полковник». Никого не расстреляют за очередную глупость командира…

Анри шагнул к гробнице. И рука Марка Сергия легла ему на плечо.

— Спускаюсь я, — глухо выговорил патриций. — Ты стреляешь лучше…

Дальнейшее прошло без сюрпризов. Квиринские солдаты безропотно вытянули из ямы сначала квиринскую виргинку, потом — квиринского же патриция. Пока бывший эвитанский граф держал героических стражей на прицеле.

Юлия — напугана, но жива и здорова. Огромные глаза смотрят на Марка Сергия с безмерной признательностью и любовью.

На того, кто ее не любит. И никогда не любил.

Но и не оставил в склепе умирать.

— Полковник, вас ждет дама. — Центурион бесстрастен, как мидантиец.

Значит — новости вряд ли приятные. Тем более, никаких дам, кроме банджаронок, Тенмар в Квирине не знает. Не Юлия же сбежала от Виррина.

Оказалось — в караулке центуриона нашла приют именно банджарон. Суровый вояка не только пригласил Эстелу в личную берлогу, но даже угостил малиновым отваром с медовыми лепешками.

— Анри, наконец-то!

Слабая надежда, что девушку просто не пустили к Конраду, умерла, не родившись. Эста не стала бы так рисковать ради очередной встречи с возлюбленным. И не стала бы ждать Тенмара — если б новости годились для ушей Кора.

— Анри, баро отравлен!

Звезды высыпали как-то все — разом. Свитой важно выкатившейся луны. Или сумасшедшим табором.

Только без криков, воплей, факелов, угроз, ножей… И трех-четырех разбитых в кровь особо яростных морд. Чтобы пропустили к больному врача.

— Полковник, как он? — Центурион во всем этом гаме изображает мраморную статую. В противовес всполошенному и растерянному ночному табору.

— Капитан Эрвэ делает, что может. И Рада — тоже.

Отпустить «полковника» еще раз — теперь уже без всякой «вольной»! — вояка не мог. Поэтому отправился вместе с ним. Прихватив еще трех солдат. Вон — двое уже под видом «утешения» вовсю любезничают с юными банджаронками.

А баро — в настоящей беде. И возможно — Эста. Если найдутся те, кто во всём обвинит ее. А они найдутся.

В Ремесленном квартале жилье — недорого. Дешевле только в Волюптасине, но там женщине делать нечего. Тем более — юной и красивой. Даже банджаронке, виртуозно владеющей кинжалом и стилетом.

Найти комнату для Эстелы несложно. Гораздо труднее обезопасить от мести бывших соплеменников. Если они вдруг станут бывшими.

Значит, с этим тоже придется разбираться.

— Тебе нечего делать рядом с ним! Это ты во всём виновата, ты, ты!..

Началось!

Тенмар рывком распахнул полог палатки.

Шарль толчет в ступке терпко пахнущее снадобье. Рада осторожно ставит рядом с врачом щедро дымящийся горшочек. А в двух шагах — на Эстелу орет раскосмаченная мегера. Анри видел ее прежде мельком. В другом образе она даже казалась привлекательной.

Хуже, что мегера — помощница Рады. И ее отсюда не выставить.

— Я… я уйду.

Эста впервые в жизни кажется такой растерянной. Даже когда умерла ее мать — девочка злилась, а не винила себя.

— Эстела, мне нужно с тобой поговорить, — позвал ее Тенмар.

Девушка выскользнула в ночной сумрак. Неохотно. Охотнее вцепилась бы кое-кому в волосы.

Только драки двух бывших любовниц баро и не хватает!

— Анри, я никуда не уйду из табора! — сходу заявила Звезда.

— Тебе придется — ради твоей же безопасности. Эстела, ты в любом случае — баронесса Триэнн, а не банджарон.

— Я — банджарон…

— Нет, — Тенмар заставил себя говорить спокойно. — Эста, выслушай меня. На капризы времени не осталось. Ты выйдешь замуж за Конрада. Завтра.

— Анри…

— Завтра — потому что сегодня я уже не найду священника. — И потому что тогда центурион точно взбесится. — Замужняя банджарон не обязана оставаться в таборе. Ее долг — следовать за супругом. Так ты сможешь освободиться.

— Но баро обязан…

— …Драться со мной, а не с тобой. Он это и сделает — когда поправится. Если не передумает. Но для тебя оставаться здесь опасно.

— Анри, я никого не травила…

— Знаю. И я никого не травил. И Конрад — тоже. Но все знают о будущем поединке. Который теперь, благодаря отравлению, не состоится. Обвинят во всём нас. Не в глаза — так за спиной. А ты здесь останешься одна. Эста, ты справишься с одним обидчиком. Хорошо — с двумя, — польстил Тенмар. — Но не с десятком и не с половиной табора. И не забывай, настоящий отравитель тоже существует. И если уж добрался до баро — подумай, как легко он справится с тобой.

Бездонные, черные глаза широко распахнулись — Эстела поняла. Ты — умница, приемная сестренка.

Осталось только придумать, куда деть Эсту на эту ночь? Обратно в караулку центуриона?

— Полковник, — вояка (легок на помине) шагнул к ним. Впервые шевельнувшись. — Можно вас на пару слов?

— Конечно. Эста, — остановил Анри девушку, — ты — далеко?

— К себе в палатку.

— Не стоит. — Группа яростно жестикулирующих мужчин доверия не внушают. Как и парочка женщин — с искаженными злобой лицами. Незачем Эстеле идти в ту сторону. Совершенно незачем. — Подожди меня здесь.

— Полковник, помните, когда этот бестолковый приболел — вы ему угол отгораживали. Я вот тут подумал… Может, девицу там поселить. Раз она теперь — жена того буйного? Пока всё не успокоится?

— А разве это разрешено правилами?

— Так кто узнает-то? Главное — пусть утром на плацу не показывается. А начальство дальше плаца не ходит. Да и было уже как-то такое. В другой казарме.

Вот так новости! Но хорошие, а не плохие.

Долго девушку в закутке не продержать, но если центурион пока прикроет… Уж в казарме-то до Эсты точно не доберутся отравители.

А там — или Шарль вытянет баро с Грани, или бывшей Звезде придется бежать из Сантэи. В Аравинт, к Кармэн.

— Спасибо. Мне придется воспользоваться вашим предложением.

— Так жалко девку. Прирежут ее тут эти, с ножами. И скажут — так и было. Она ведь еще и благородного сословия?

— Да. Я еще раз благодарю вас. Эста, идем собирать твои вещи. Ты переселяешься сегодня.

Глава третья

Разведчик — молод, встревожен и растерян. Всё-таки ревинтеровцы в настоящем бою пороха не нюхали. Как и их командир…

— В часе пути отсюда большой отряд людей Всеслава Словеонского! Скачут сюда!

— Большой — это сколько? — Только бы не запаниковать самому! Иначе все подчиненные последуют его примеру.

— Превышают нас численностью раза в полтора. — Разведчик уже пришел в себя. Так что отрапортовал почти бодро.

Час от часу не легче! Северный князь наверняка поставил в «превышающий численностью» отряд проверенных воинов.

Отступать назад, искать другой путь? Не выйдет. С каретой галопом не поскачешь. А дорог здесь — не так уж много. И отряд в полсотни человек — не иголка. В зимнем безлистном лесу не спрячешь.

К тому же все они, включая Эдингема, — из Ритэйны. Объездных путей не знают. Заблудиться — проще простого.

Одна надежда, что всеславовские словеонцы в Лиаре — тоже чужаки. Но им здесь не надежное укрытие искать, а ловить петляющих ревинтеровцев. А тех сейчас ни один голый куст не спрячет. И в любом селении каждый первый крестьянин выдаст. За медный лу.

И еще обрадуется, что хорошо заработал на вражде чужаков! Так удобно подвернувшейся.

Алан усмехнулся. А ведь ему и в голову не пришло, что солдаты Словеонского маршала могут оказаться в заснеженном Лиаре по каким-то собственным делам. По делам их князя. И даже близко не интересоваться личным отрядом Бертольда Ревинтера.

Только совпадает такое слишком редко, чтобы выпасть на долю Эдингема. Не с его удачей. Везучие люди рождаются в семьях герцогов и графов. И служить начинают не у «дядюшки Гуго».

Чернеют голые деревья, надрывно воет пронизывающий ветер. Вокруг — ледяное безмолвие выбеленной недавней метелью дороги. И два отряда скачут навстречу друг другу. Чтобы столкнуться лоб в лоб!

Два отряда — и оба эвитанские!

А дорога — узкая, не разойтись. Двум хищникам не встретиться мирно. Даже если жить выпало в одном лесу.

Но в открытом бою волк всегда сильнее лиса. И рыжему — конец. Если не придумает, как перехитрить клыкастого.

Жаль только Алан — не Ревинтер. И лисьей хитрости ему не перепало. Как, увы, и волчьих зубов.

Эдингем бросил встревоженный взгляд на карету. За все шесть с половиной дней пути Эйда Таррент ни разу не пожаловалась. И ни о чём не попросила. Да и с матерью, как докладывают, — тоже ни словом не перемолвилась.

Хотя, будь у Алана такая мать — он бы сам язык проглотил.

Младшая пленница — всё так же тиха и покорна судьбе. Это Карлотта уже восстановила против себя весь отряд. Вечным презрением — ледяным, как лиарские ветра на открытых равнинах!

И хорошо. Хоть не подкупятся.

А сероглазая девушка лишь часами смотрит куда-то в неведомые никому, кроме нее, дали. И молчит. Отвечает только на заданные вопросы. Да и то — тихо и односложно.

Единственное, что действительно интересует Эйду, — жива ли ее дочь. Но Алан точно не знает, а Карлотта… Она молчит!

Впрочем, Бертольд Ревинтер развяжет язык любому. И почему-то от этой мысли — передергивает. Хоть Алан давно считает себя циником. Да и кто он — после службы у Гуго Амерзэна?

Увы, о методах нынешнего монсеньора Эдингем тоже осведомлен слишком хорошо. А ведь везет он к нему не только Карлотту, но и Эйду!

Ревинтеру всё равно — подколодная змея или тихая горлица. На слово он никому не поверит.

А даже если и поверит… Тихая, нежная Эйда значит для него не больше ратника на игральной доске.

И всё же в случае с монсеньором надежда еще есть. Пусть и слабая.

Но и она исчезнет — попади Эйда в руки Всеслава Словеонского и Старградского. Его солдаты в Лиаре — не на прогулке. Значит, для Северного Волка жизненно важно, чтобы Карлотта… и Эйда! — не добрались до Ревинтера живыми.

А в методах северный князь церемонится ничуть не больше своего вечного противника. Что бы там ни твердили о его якобы благородстве. О помилованных узниках Ауэнта помнят все. А о сотнях и тысячах убитых — забыли. Как и о способах их казни.

Доберется ли живым до Лютены сам Алан? В последний отпуск не удалось толком попрощаться с матерью.

В последний. Больше полугода назад. Почти семь месяцев…

Как же здесь холодно! На пронизывающем до костей, промозглом ветру! Отвык Эдингем от севера. Или это зимы в Южной Ритэйне — настолько мягче лиарских?

Холодно… А в могиле станет еще холоднее! Значит — Эйде там делать нечего.

Всю дорогу на душе кошки скребли. А сейчас всё стало просто и ясно — как никогда прежде. С тех пор, как Алан покинул родной дом.

Эйду он им не отдаст! Никому.

Насчет Ревинтера будет время подумать потом. «Случайный» побег никогда не исключен. Дорога — длинная.

С министра финансов хватит и законченной стервы Карлотты. Уговорить Эйду бежать и устроить это тоже времени хватит. До Лютены — три недели пути.

Зато с Всеславом всё ясно уже сейчас!

— Едем вперед! — приказал Эдингем. — Карету охранять вдвойне!

Отступать — всё равно бесполезно. Да и чего им стыдиться? Они — на службе у министра финансов, члена Регентского Совета.

У Словеонского князя ничуть не больше полномочий, чем у Бертольда Ревинтера. Если речь не о войне.

Но войны с Бьёрнландом вроде как не намечается. А с охраной границы до сих пор неплохо справлялся и генерал Лардэс.

Самого Северного Волка эти доводы лишь рассмешат. Но он лично в Лиар не поедет.

Может, его люди окажутся сговорчивее? У них ведь нет права вступать в бой…

Их просто намного больше.

Северная дорога, вой ледяного ветра. И тучи набрякли новым, неотвратимым как будущая смерть снегом. Долго же их не было — четверть часа, не меньше. Целую вечность.

Как же Алан всегда ненавидел неопределенность!

О чём сейчас думает тихая золотоволосая девочка в мерно трясущейся карете? Та, что уже седьмой день безмолвно мучается неведением?

Но стремится за искрой надежды. И не знает, что поманивший в темной чаще свет — болотный огонек. Завлекающий неосторожного путника в зыбучую ледяную трясину.

Словеонский Волк действительно отправил в Лиар ветеранов. Суровых северян — всех до единого старше Эдингема. И годы, на которые «старше», они провели в действующей армии.

Что возглавляет их южанин — конечно, удивило. Но не слишком.

Разве что — откуда таковой вообще взялся? Всеслав предпочитает не смешивать соплеменников ни с кем. А тут — илладэнец командует словеонцами.

А вот заместитель — белокурый красавец лет тридцати. Явно с самого северного севера.

Забавно, у обоих — капитанское звание. И каково одному подчиняться другому?

Если, конечно, Алан не перепутал субординацию. И они вообще не ведут два разных отряда…

— Приветствую вас, — южанин усмехается белозубой улыбкой.

Старше Эдингема лет на семь-восемь. И на значительный боевой опыт.

Впрочем, неважно. Илладэнец — более гибкий и наверняка более рослый. В пешей драке он и так одержит верх над невысоким, коренастым Аланом. Почти наверняка.

Но они — верхом. И у Эдингема заряжены оба пистолета. А стреляет он неплохо — тоже с обеих рук. С такого расстояния — уж точно.

— И мы приветствуем, — ответил Алан. Не сводя глаз с обоих предводителей.

Он выстрелить успеет, но и они — тоже. При самом удачном раскладе — три смерти и два отряда без командиров. И Эйда, которую больше некому защищать!

Всеслав запросто мог приказать не тащить ее к нему, а убить без церемоний на месте. А люди Ревинтера, лишившись командира… тоже способны бедняжку застрелить. Чтобы не досталась врагам!

— Отдайте нам тех, кого везете, — любезная, чуть насмешливая улыбка исчезла с лица южанина.

— С какой стати?!

— У меня приказ: отвезти их в Лютену, — вновь улыбнулся он.

— Какое совпадение — у меня тоже.

— И кто же вам отдал такой приказ? — илладэнец чуть приподнял бровь. — Бертольд Ревинтер?

Таким тоном спрашивают: «Захудалый горожанин?»

— Да, министр финансов граф Бертольд Ревинтер, один из восьми Регентов Эвитана! — как мог надменнее ответил Алан. Увы — до тона «неправильного» всеславовца ему далеко! — Капитан Алан Эдингем, к вашим услугам.

— Я — Риккардо Рамиро Алехандро Гарсия, — чуть возвысил голос южанин. — И именем эвитанского маршала Всеслава Словеонского и Старградского приказываю передать нам этих людей. Вам прекрасно известно, капитан Эдингем, что министр финансов не имеет полномочий арестовывать лиц дворянского звания. Без разрешения других членов Регентского Совета. У вас такого разрешения нет, не так ли?

— Маршал Всеслав Словеонский… и Старградский тоже подобных полномочий не имеет. Не так ли, капитан? — по возможности скопировал противника Алан. — Лиар ведь сейчас — не на военном положении.

А северянин-то как злится! Небось, привык разговаривать с противником не словами, а пулями. А тут — не завоеванная вражеская территория, а собственная страна. Не повезло…

— Или это у вас — приказ Регентского Совета? — не удержался ревинтеровец.

И чего добился? Сейчас без дальнейшей болтовни кинутся в бой. И будут тебе, Эдингем, «полномочия»!

Впрочем, возможно, приказ у них как раз есть. Если подделали. Потому как надменный Всеслав перессорился со всеми, кроме Эрика Ормхеймского и кардинала. И теперь если что и пробьет через Совет — так это новое пополнение армии. Или оружие с амуницией.

Всего однажды маршалу удалось вопреки Ревинтеру добиться помилования родни мятежников. И то лишь потому, что он сам этот мятеж пять минут как подавил. Северного Волка тогда все Регенты только что на руках не носили. Кроме Бертольда и Его Высокопреосвященства.

С другой стороны, сейчас словеонец опять — герой и победитель. И его готова таскать на руках уже вся Лютена. Что знать, что простонародье.

Но помилование для Джерри министр финансов сумел переломить и у Всеслава-победителя.

Да и когда тот успел бы собрать Совет? А главное — зачем лиарские монахини Регентам?

Еще вопрос: откуда князь вообще узнал о поездке? Но это уже надо спрашивать с разведки Ревинтера. На редкость паршиво сработавшей.

— В том-то и дело, что мы никого не арестовываем! — усмехнулся Риккардо.

Алан облегченно вздохнул: приказа нет, даже поддельного. Конечно, размахивать фальшивым распоряжением Регентского Совета — тягчайшее государственное преступление. Но как Эдингем доказывал бы это — в сотнях миль от Лютены? И кого брать в свидетели — волков и северный ветер? Оспаривая не стоящую ломаного лу бумагу, пришлось бы драться. Насмерть.

— Мы не арестовываем, а предотвращаем арест, — продолжил илладэнец. — Вы незаконно везете этих людей к своему патрону. Мы же собираемся проводить их под защиту князя Всеслава Словеонского и Старградского. И Совета Регентов. Заметьте — совершенно открыто.

Под защиту Регентского Совета — это плохо. У Бертольда Ревинтера нет на обеих женщин ни малейших прав. Грамота от Леона — фальшивая. А если еще и барон Ив Кридель расхрабрится и изволит вмешаться…

Как же всё-таки монсеньор не уследил? Кто выдал их Всеславу?!

Криво усмехается южанин. Хмуро и настороженно меряют друг друга взглядами оба отряда эвитанских солдат. Вот-вот сцепятся — двумя голодными волчьими стаями!

А чего дергается капитан-словеонец? Есть личные причины для ненависти к Ревинтеру? Или…

— Эти люди следуют с нами совершенно добровольно. Мы — всего лишь эскорт, сопровождающий их для возможной защиты. Если вам угодно, можете спросить у них сами, капитан Гарсия, — чуть склонил голову в полупоклоне Алан. Не спуская глаз с северянина.

Неизвестно, что хуже для Карлотты — попасть к Ревинтеру или к Всеславу. Но если она решит, что первое, — дело Эдингема плохо.

А если и не решит — стерва может подставить и без малейшей выгоды. Из одной лишь ненависти и злобы.

Остается надеяться, что у Карлотты хватит ума понять: деду своей внучки «сестра Валентина» пока нужна живой. А вот его врагу — совсем наоборот.

— Это ложь! — вмешался северянин, у которого лопнуло-таки терпение. — Вы их запугали, и они не смеют просить о помощи. Мы забираем у вас этих женщин. Капитан Эдингем, посторонитесь!

И двинул коня вперед — аж на полкорпуса.

Прекрасно, теперь можно больше не сомневаться. В полной осведомленности врагов.

Знают, что речь идет о женщинах, — значит, знают, и о ком именно. И значит — Алан точно никогда не станет старой, немощной развалиной. Как и Эйда…

— Мое слово против вашего! — вскинул подбородок Эдингем. — И я свое ценю!

Тем более, всё это — правда. Карлотта отправилась в путь добровольно. Охота ей гнить в монастыре!

Да любой, кто ее хоть минуту видел, — поймет, что силой эту ядовитую бабу и словеонский медведь на горбу не уволочет.

А Эйда так мечтает увидеть и обнять дочь…

— Предлагаю довезти их до Лютены вместе, — безмятежно улыбнулся Риккардо. — И уже там спросить, куда они пожелают ехать.

Дело — всё равно плохо. Но не настолько, как минуту назад. Когда взбешенный словеонец чуть не устроил сшибку. Грудь на грудь.

В столице Эдингем найдет способ отвязаться. Там — не снежная равнина чужого Лиара. И дело решает не численное превосходство отрядов.

Пусть-ка попробуют напасть на городских улицах! Или предъявить там фальшивый приказ Регентов…

К тому же в Лютене — Бертольд Ревинтер!

Надо соглашаться. В случае отказа — сомнут числом.

Умереть геройски никогда не поздно. Но Алану не нужны сомнительные лавры Анри Тенмара. Да и бой против своих же эвитанцев чести не добавит никому. И Эйду не спасет.

— Я согласен, капитан Гарсия.

А северянину — явно не по себе. Так ему и надо, но что с ним вообще? Или… или Всеслав поставил к илладэнцу заместителем того, кто знает больше командира? Князю не больше министра нужно, чтобы лиаранки попали под опеку Регентского Совета?

Это необходимо учесть. И придумать, как использовать.

А главное — не ошибиться. Подобный ход может быть игрой. Северный Волк, к сожалению, дураков не посылает. Эх, монсеньора бы сюда!

Да, Алан — не Ревинтер. И уж точно — не лис и не сова. И как же порой не хватает чужого опыта, хитрости и ума! Когда нужно спасти дело и… внезапно ставшего дорогим человека.

Капитан-словеонец всё же изволил представиться. Ярослав Мировский.

И Алан, и Риккардо Гарсия с этим… Ярославом — в Лиаре чужаки. А вот напавшие на них — точно нет.

Когда на привале часовой крикнул: «Тревога!» — почти одновременно грохнул десяток выстрелов. И Эдингем вдруг внезапной вспышкой вспомнил хитрые глазки-бусинки матери-настоятельницы.

И теперь ясно разглядел в них нескрываемую злобу! И ее же — в бесстрастном лице предводителя леонардитов. Провожавших отряд Алана от аббатства аж целую милю.

Похоронно плеснулось озеро. Оно всегда скрывало свои и чужие тайны. Скроет и теперь…

Что за бред?!

— Ложись! — это капитан Гарсия.

Эдингем бешено тряхнул головой. Сливаются в один выстрелы. Как в бою…

Почему — как?!

Режут морозный воздух команды словеонских капитанов. Мчатся на шум — вперемешку всеславовцы и свои… И кто-то из последних ужом ползет под карету…

Совсем ополоумели от страха!

— Ложись! — оказавшийся рядом словеонский лейтенант сбил Алана с ног.

Над головами остро свистнули пули. Опоздали собрать кровавый урожай — на невозможно краткую долю мига.

Конечно! Центральный тракт из Лиара в Лютену — всего один. Пока не окажешься в Ритэйнских графствах — лучше с него не сворачивать.

Немудрено, что и всеславовские ветераны, и леонардиты (если это они) великолепно выследили ревинтеровцев! Чего тут искать? Любой не лиарец, вздумавший путать следы, мигом заблудится на мелких проселочных дорогах. Где никогда не заплутает местный.

Приходи и бери чужака — голыми руками!

Перекатившись по земле, Эдингем приподнялся, взвел курки. Свои, хоть и в боях не бывали, — молодцы! Больше половины схватились за оружие. Пока командир глазел на трусов, сунувшихся спасать драгоценные шкуры под каретным дном…

А всеславовские и вовсе — моментально попадали, открывая ответный огонь.

Пуля свистнула над ухом, сбила шляпу. Алан, выругавшись, пальнул наугад.

Чей-то вскрик ударил в голову. Не хуже крепкого вина. Ну, держитесь!

Вторично Эдингем не попал. Ничего удивительного. Их самих-то в свете костров видно как на ладони. Чтоб этому зареву провалиться!

А вот нападающие жарят из засады!

Да сколько их? Тысячи, что ли?! Судя по выстрелам — никак не меньше…

— Карета! — заполошно заорал кто-то свой. В унисон с отчаянно заржавшей лошадью.

Алан, холодея, стремительно обернулся. Карета мчится прочь! Чья-то рука яростно хлещет несчастных коней.

— В погоню! — прорычал он.

Кинулись и свои, и словеонцы. И наконец узрели в лицо невидимых доселе врагов!

Северяне, конечно… Лиарцы, Темный и все змеи его их побери!

Лиарский отряд в темных одеждах без знаков перегородил дорогу. Всего десятка три. Перебить их не займет много времени — час от силы…

Вот только карета — всё дальше! Мчится, летит, исчезает на глазах… Темный их всех — и леонардитов, и амалианок!

От бессилия захотелось взвыть!

…Когда разобрались с заградотрядом, карета уже скрылась из виду. Еще человек пятнадцать назад.

Треть своих добивает смертников. А Алан нещадно шпоря коня, ринулся в погоню. Во главе пары десятков — вперемешку из двух отрядов.

Верхом, по ровной, прямой дороге. Догонят быстро…

Если по прямой! Творец милосердный, сделай похитителей полными дураками. Пусть им и в голову не придет свернуть! Ради всех агнцев, голубей и их кротости!

Должно получиться. Всадники — действительно быстрее кареты. А путь здесь один… не считая лесных троп! По лесному бурелому и верхом-то вскачь не проберешься. Что уж говорить об экипаже? Не потащат же женщин через лес пешком…

Угонщикам еще повезет — если отделаются пулей! Если Эдингем будет в хорошем настроении.

А то деревьев здесь много…

Луна соизволила величественно выкатиться — из-за набрякших снегом туч. И Алан даже с его зрением еще издали разглядел карету. Притулившуюся у самого края дороги. Одним колесом — в придорожном овраге.

И с настежь распахнутыми дверцами. Пустую.

Глава четвертая

Из-за серо-черных туч торжественно выплывает налитая кровью луна. Над застывшим зимним лесом — из страшной сказки.

Уныло чернеют колья давно облетевших лиственных деревьев. Зловеще топорщатся тёмно-зеленые лапы мрачных елей и сосен.

Лунный луч выхватывает из тьмы серо-сизые сугробы. Еле заметную, полузанесенную снегом тропу. Дрожащую Эйду, суровое лицо Карлотты…

И рваный багрово-алый силуэт — вокруг неподвижного тела на снегу! Как те колышущиеся в темноте тени, что Эйда так часто видела в ночных кошмарах…

Алые, вечно голодные. Они приходят во тьме. Окутывают саваном и забирают силы и жизнь. У тех, кто пролил слишком много крови…

Глупости. Такое снится не солдатам и разбойникам, а жалкой, слабой девчонке, не пролившей за всю жизнь ни капли чужой крови.

Или Эйда — хуже любого наемника и бандита с большой дороги? Потому что не защитила собственную дочь!

Почему никогда прежде Эйда не видела кровавую луну наяву? Почему — именно сегодня? Тени идут за ними?

«Луна помнит тех, кто ее не боится».

Кто это сказал? И при чём здесь Эйда? Она всегда боялась луны… А еще — мрака. И живущих в нём чудовищ!

— Очнись! — железные пальцы сквозь одежду сжимают плечи, безжалостно встряхивают. Живые и отнюдь не ледяные пальцы.

— Луна. Луна… в крови.

— Луна как луна, глупая девчонка! Ты всегда была самой трусливой из всего моего выводка! Хуже — только Леон, — презрительно кривятся тонкие губы Карлотты.

Она не видит алого следа на небе. Только на земле. А кого пугает чужая кровь на уже мертвом теле? Никого, кроме Эйды. Но ей никогда и не отнять ничью жизнь. Даже у злейшего врага…

— Я сказала — очнись! — чужие руки встряхивают сильнее. Вырывают из призрачного мира…

Теней — нет. Только отливает странным блеском луна. А на еле видимой нити тропы — убитый незнакомец. И жжет зеленоватая сталь яростных глаз матери.

Но багровый отсвет «помнящей» никуда не делся!

— Зачем ты это сделала?!

— Затем, что теперь мы — свободны! — Карлотта с невообразимым спокойствием опытного убийцы вытерла нож. Об одежду убитого.

В тусклом свете кровь похожа на ржавчину. Но ту с лезвия не стереть. А вот кровь стекает легко.

Анри Тенмар погиб — потому что Эйда струсила. А она еще вообразила, что на ней нет крови!

Благородный офицер Тенмар… Мирабелла…

— Мама…

Отец всегда говорил: сто раз подумай, прежде чем лишить кого-то жизни. Ведь ты уже не сможешь ее вернуть.

Папа… он, наверное, не считал, что заточить в монастырь — это тоже отнять жизнь.

— Ты же не думала, надеюсь, — даже ты! — что он и впрямь нас освобождал? Свободу каждый добывает сам. Или не добывает. Бежим!

Живое железо вновь сжимает запястье. Карлотта решительно тянет бестолковую дочь.

Опять — бегом. Как только что — за незнакомцем. Пока мать с ледяным хладнокровием не всадила бедняге нож в спину. А потом — в бок и в грудь. И луна вдруг окрасилась кровью.

Эйда увидела это. А Карлотта посмеялась над ее страхами.

— Мама!

Дыхание прерывается, глушит слова… Куда они бегут? Кому и когда удавалось сбежать — от всевидящей луны?

— Мама!..

Нога провалилась в сугроб — и Эйда растянулась на снегу. А Карлотта, не замедляя сумасшедшего бега, тащит ее дальше!

— Кто эти люди?.. — девушка закашлялась.

Подняться — с трудом, но удалось. Чтобы тут же увязнуть второй ногой! Теперь — по другую сторону тропы.

— Знаю не больше твоего. — Холод материнских слов леденит не в пример сильнее крепчающего ночного мороза. — Наступай на сучья! — Карлотта ловко выдернула дочь из очередных снежных тисков. — Меньше следов. И меньше будешь увязать!

Она, пригнувшись, пролезла под здоровенным, поваленным бурей деревом. И поволокла Эйду. Корявая ветка больно царапнула руку…

Мать всегда была ловкой и сильной. В детстве во время игр во дворе (пока еще они были!) Эйда часто ловила восхищенный взгляд отца. Эдвард Таррент не спускал восторженных глаз с любимой женщины.

А его старшая дочь мечтала о таком же взгляде — для себя. Вдруг где-то бродит по подзвездному миру и ее счастье?

Ничего, вот удастся спасти дочку! И лет через пятнадцать чьи-то любящие глаза так же заметят Мирабеллу!

Может, невезение их семьи уже искуплено Эйдой и Ирией? Должно же быть в подзвездном мире хоть немного справедливости!

Сестренка пошла в мать — только добрее и мягкосердечнее. И всё же погибла. А Эйда и Иден всегда были слишком слабыми и болезненными. Разве у таких могло хоть что-то сложиться хорошо? Особенно у старшей.

Был шанс погибнуть по-человечески. А двух судьба и более достойным не дает. Эйда Таррент утонула бы, но Анри и Ирия могли спастись. Подполковник Тенмар позаботился бы о лучшей из сестер Таррент!

А теперь в подзвездном мире больше нет их обоих. Зато не стоящая никого из них трусиха — всё еще жива. И по-прежнему дрожит за свою шкуру!

— Разве это не леонардиты?

— Откуда ты знаешь о леонардитах?! — А ведь казалось — сильнее стиснуть Эйде пальцы уже невозможно.

То есть возможно, конечно… Но у Карлотты силы — всё-таки женские!

Клинки бешеных зеленых глаз вновь пронзили душу. Сверху вниз.

Сейчас прирежет…

Девушка похолодела. Келья в аббатстве — год и десять месяцев назад. И снежная лесная тропа под кровавой луной — сейчас! Ничего не изменилось. По-прежнему до жути страшно умирать!

Тогда — пугало, что жизнь оборвется так рано. И не случится ничего, о чём так мечталось в детстве. Самой жизни — уже не будет.

Знать бы заранее, что того, ради чего стоит выжить, — не суждено и так. А сама жизнь — просто жизнь! — не столь уж и ценна.

Эйда не хочет умирать и сейчас. Больше не хочет. Не раньше, чем увидит дочь. И если очень повезет — обнимет!

Затянутое в перчатку железо смыкается на плечах. А старая сосна давит на спину! Если Карлотта стиснет еще сильнее — сломает дочери позвоночник…

— Догадалась! — с незнакомым прежде вызовом ответила девушка. — Так это — не леонардиты?

— Нет. — «Сестра Валентина» вытянула дочь из-под дерева. И рывком вздернула на ноги. — И я не знаю, откуда эти непрошенные спасители взялись. Но доверять им нельзя.

Голова окончательно идет кругом. Ирия сообразила бы в два счёта. А Иден — на счет «один». Но здесь — только Эйда.

Даже сонной стрекозе над летним прудом уже ясно: их должны были отбить леонардиты. И мама об этом знала. Сама и договорилась. Она связана с ними — именно их покровительство помогло ей выжить в монастыре.

Карлотта поехала к Бертольду Ревинтеру, собираясь по дороге сыграть собственную игру.

Значит… Мирабелла жива! И мать намерена сделать всё, чтобы тайна не всплыла. А значит (это даже не слишком сообразительной Эйде ясно) — такие тайны умирают вместе со свидетелями. Едва самая глупая из сестер Таррент вернется в монастырь — ей конец. Как и если бы их отбили настоящие леонардиты.

Единственный вопрос: мать прикончила бы Эйду только из-за открытого неповиновения? Или даже, если бы ревинтеровцы увезли ее силой?

На всякий случай.

Надо бежать! Ирия попыталась — даже из охраняемого монастыря. А здесь и плыть не нужно…

Но куда бежать? Кому можно верить?! Кто не убьет? Или хоть не убьет сразу?

А Карлотта наверняка знает, где Мирабелла!

Будь Эйда Ирией — был бы шанс справиться с матерью в драке. Ага, станет мышка ежиком — и отрастут у нее иголки…

Что делать сейчас? Когда дыхание вот-вот прервется, и ноги гудят от усталости?! А Карлотта — свежа и бодра, как и до этой сумасшедшей гонки.

Если задавать вопросы — мать убьет слишком много знающую «курицу». Убьет немедленно.

— Где моя дочь?

— Ты родила мертвого ребенка, — равнодушно проронила «сестра Валентина». Даже не обернувшись.

— Тогда почему ты бежишь?

На сей раз мать обернулась — стремительной пантерой. Глаза — раскаленная изумрудная сталь.

Убьет! Даже если непокорная дочь не спросит больше ничего. Она так и не узнает о судьбе Мирабеллы!

Равнодушное безмолвие зимнего леса. Кровавая луна — в кошмарно-розовом пятне… И непроницаемо-черные тучи вокруг.

Лучше бы они заслонили луну! Тогда тьма укроет сталь и подсохшую ржавчину-кровь. Неужели плохо вытертый нож в руках безжалостного врага — последнее, что Эйде суждено увидеть?!

— А ты предпочла бы ехать к Ревинтеру, предательница?! — Железные клещи безжалостных пальцев смыкаются сильнее.

Нож заслоняет всё… кроме луны! Ее криво расколотый силуэт ждет. Жаждет крови. Его ведь всё еще не накормили досыта!

Отчаянный всхлип рвется из горла…

Нельзя! Слёзы и жалобы только яростнее распаляют врагов.

Это уже поняла даже Эйда.

— Если всё равно убьешь — скажи хоть сейчас, где моя дочь!

Нож — в пяти дюймах от горла. И можно не сомневаться — Карлотта не промахнется. И рука не дрогнет.

— Твоя дочь — мертва, подлая предательница семьи!

— Я — не предательница…

Как глупо умирать сейчас! А хоть кто-то считал, что умирает «умно»? Или и это — выдумка романистов?

Как бессмысленна смерть! Как и всё в жизни Эйды. Жестоко, цинично, равнодушно.

Ее судьбу сломали. Как ребенок рвет крылья мотыльку. Просто потому, что так захотел. Кто спрашивает мотылька?

— Это семья предала меня. Меня и Ирию! Она ведь не убивала папу, правда? А ее убила ты?! Одна — или вместе с Леоном?

Слёзы… Как не вовремя! Сейчас беспощадная тигрица решит, что жертва вымаливает пощаду! И тогда уж точно — не только убьет, но и ничего не скажет!

Эйда, старшая дочь покойного — убитого! — лорда Эдварда Таррента, отчаянно встряхнула головой. Сгоняя слёзы, закусывая губы. В первый раз, что ли?

— Ответь, где моя дочь. А потом убей, если хочешь! Я унесу твою тайну в могилу.

— У меня больше нет на тебя времени!

Нож рассек морозный воздух…

Предел существует. Не только страху, но и покорности.

Успей Эйда понять, что происходит, — инстинктивно струсила бы. И дала себя убить. Слишком за семнадцать лет привыкла не противиться матери!

Эйда успела бы подумать, что намного слабее Карлотты. Не умеет пользоваться оружием. Что она — всего лишь Эйда, вечная жертва. И нечего даже пытаться подражать Ирии…

Тело оказалось умнее дуры-хозяйки. Перехватив свободной рукой запястье Карлотты, девушка изо всех сил оттолкнула ее. И в следующий миг уже падала сверху…

И не напоролась на материнский клинок только чудом!

Обошлось. Плохо, что «смиренная сестра» так и не выпустила нож!

И хорошо, что отпустила Эйду. С Роджером Ревинтером так не повезло…

Не вспоминать!..

Рухни так Эйда — поднималась бы минут пять. А Карлотта опешила лишь на миг. А в следующий — уже молнией рванулась к взбунтовавшейся дочери.

Та успела откатиться всего на шаг. И уж подавно еще не вскочила…

Честно попыталась увернуться…

Можно было и не пробовать. Пантеры — не только сильнее, но и ловчее, и стремительнее глупых куриц. И всё еще вооружены!

Девушка ползком шарахнулась по снегу…

Успела — на полшага. Живой волчий капкан — вторично уже не вырвешься! — сомкнулся вместо ноги на крае платья. Последняя удача старшей дочери покойного лорда… Тоже — уже покойной!

Ткань лишь слабо затрещала. Крепкому монастырскому сукну плевать на усилия и рывки самой бесполезной из сестер Таррент. Темный побери эти монашеские балахоны! Как и аббатства!

— Не уйдешь, тварь! — Нож вновь рассек кровавую луну…

Эйда осознала себя вцепившейся в руку матери. Пытающейся отвести клинок. Подальше…

Как это удалось? Зачем удача вновь приняла сторону слабой, жалкой девчонки? Чтобы продлить агонию — на радость голодной луне?

Самой глупой овце в крестьянской отаре ясно: курице с коршуном не справиться. И на помощь никто не придет! Некому.

Почему выжившие с затонувшего среди моря корабля упорно плывут? Даже если на горизонте — ни единого судна?

Эйде всегда казалось, что она бы не смогла. Сразу пошла бы ко дну.

А утонуть без борьбы оказалось много труднее, чем плыть!

Никто не придет и не спасет. Люди — равнодушнее застывшего в зимнем сне леса. В котором скоро застынет и бездыханное тело Эйды.

Нависает чужой злобный лик, клонится к земле собственное тело. Холодит спину снег. Тянется к горлу голодный нож.

Засасывает зыбучая трясина…

Это-то откуда?! Эйда никогда не тонула в болоте! Она всегда их смертельно боялась. И вообще — воды…

С каждым прерывистым вздохом — всё ближе ржаво-багровое лезвие! А второй волчий капкан — на шее, и всё труднее ослаблять хватку. Уже почти невозможно…

Руки болят нещадно. Но сильнее им не стать! Эйда — не Ирия!

… - Эйда, почему ты не можешь? — улыбается сверху ловкая как белка сестра. — Это же так легко. Дай руку. Смотри — как всё здорово видно с дерева!

— Ири, бесполезно — у меня никогда не получится…

Воздух исчезает — вместе с ледяным лесом и чернеющим небом. Остается лишь луна. Чтобы вслед за прочим раствориться во тьме! Потом…

Чёрно-зеленый частокол плывет мимо, унося жизнь…

Холод зимней лиарской ночи вымораживает сердце. Последним, что Эйда увидит, будет не лес и даже не алая луна.

Последней станет ненависть — в глазах Карлотты!

Тяжелеет пелена кровавого тумана. В ней всё слабее чернеет частокол зимних деревьев. И человеческий силуэт…

— Дамы, вам не кажется, что сейчас не время? — мягкий, чуть насмешливый мужской голос донесся откуда-то издалека. Совсем. Из заморской страны Хеметис…

И всё скрыла душная тьма.

Труп неизвестного на снегу сомнений не оставил. Насчет намерений Карлотты.

И Алан, и всеславовцы — последние дураки, если предположат, что похитителя убили свои. Даже если «слишком много знал» — нашли бы другое место и время.

Невзрачное лицо, крепко сбитая фигура. Нейтральная одежда простонародья. Нож в руке — не помог! Как и нож за голенищем.

Портрет деревенского парня. Всё портит лишь разряженный пистолет.

Что Карлотта — просто пленница новых похитителей, хорошо. Плохо, что за лиарскими деревьями табун коней спрячут — не найдешь, не то что засаду. Не говоря уже о двух женщинах.

Днем, верхами — у погони есть шанс. И неплохой.

Но ночью не спасут никакие факелы. Между елово-сосновыми лапами, по бурелому… А Таррентская ведьма — к гадалке не ходи! — львиную часть пути проделает по поваленным стволам деревьев. Что и вовсе спутает последние следы.

Темный подери лиарские деревья, лиарских ведьм, лиарских похитителей! И круглую луну — так не вовремя скрывшуюся за облаками!

А не найди погоня тело — Эдингем до сих пор гадал бы, в ту ли сторону бегут. Но вряд ли даже Карлотта станет и дальше метить путь вражескими трупами…

Алан едва сдержал горький, циничный смех. Еще не хватало истерики — перед всеславовцами!

Вздохнув, он приказал второму десятку идти вперед.

Разведчики вернулись через полчаса. И сердце рухнуло в пропасть. Бездонную.

Они привели Карлотту. Одну.

Если она что-нибудь сделала с Эйдой! Рука сама тянется к пистолету…

Хотя кто даст пристрелить графиню — даже бывшую? Свои же не позволят. Не говоря уже о словеонцах.

— Где ваша дочь?! — шагнул к змее в человечьем обличье Эдингем.

— Ищите! — пожала плечами Карлотта.

Холодно-издевательская усмешка — куда там капитану Гарсие! Алан едва сдержался, чтобы не стереть ее ударом наотмашь.

— Эйду увезли. Мне удалось сбежать. Это — всё.

— Кто похитители?! — прорычал Эдингем, не стесняясь ни своих, ни чужих.

— Не знаю. Они не успели представиться, — еще ядовитее усмехнулась «сестра Валентина».

— Связать ее! — махнул Алан своим.

— Что вы себе позволяете?! — прошипела Карлотта. Тщетно вырываясь из хватки солдат.

Она оказалась сильной — куда сильнее большинства женщин. Но и этой гадюке с четырьмя мужчинами не совладать.

Эдингем горько и мстительно усмехнулся в ответ.

— Это… так добровольно вы везете ее в Лютену?!

Капитан Ярослав Мировский, Темный его забери! Белокурый и надменный красавец, о чьем присутствии Алан успел забыть напрочь.

— Капитан Мировский! — Тон Гарсии самого Эдингема заморозил бы в мгновение ока.

Кстати, с какого перепугу илладэнец вдруг сделался его союзником?

Ярослав лишь дернул могучим плечом:

— Мы немедленно забираем у вас сестру Валентину. И везем в Лютену. Без вас!

А вот это — уже не просто плохо, а паршиво! Потому что в недавней схватке пострадали в основном свои. И теперь преимущество словеонцев — двойное с лишним. Учитывая, что тяжелораненые в бой не годятся.

— Капитан Мировский! — На сей раз голос Гарсии — не просто холоден. Режет беспощадной остротой стали. — Вы. Забыли. Кто. Здесь. Командует.

Ссорится со своим?! Из-за Алана? Зачем?

Или просто разбирается с соперником? Столь нагло метящим на место вожака?

— Князь Всеслав Словеонский. — Северянин умеет обдавать льдом не хуже. Тоже ветеран, что ни говори. — Чей приказ мы выполняем, капитан Гарсия. — И всё-таки тон чуть смягчился.

Не хочет из-за чужаков ссориться со своим?

— Князь. Всеслав. Словеонский. Поставил. Во главе. Отряда. Меня. — А вот южанин мириться не намерен — и это хорошо. Можно использовать…

— Князь Всеслав приказал доставить похищенных Ревинтером людей в Лютену.

Ого, всеславовские вожаки скрестили взгляды. И уступать друг другу не собираются.

Нет, все-таки — плохо. Всеслав мог поставить командиром кого угодно. Его княжеское дело. Или маршальское.

Но Гарсия для северян — илладэнец. А вот Ярослав Мировский — свой. Если вмешаются солдаты…

Карлотта — всё еще в кольце ревинтеровских солдат. Ухмыляясь, смотрит на свару из-за себя. Лиарская гадюка! Вот-вот ядом плюнет…

— Эта женщина неизвестно что сделала со своей дочерью! — вмешался Эдингем. Факелы бросают столь неровный свет? Или и впрямь лицо бывшей графини дрогнуло? Хорошо бы! Даже если всё остальное — плохо. — И если все забыли — она только что совершила убийство… — Алан осекся.

Вообще-то тогда убийцы — все они поголовно.

Как ни странно — Мировский замолчал. Воспользовавшись паузой, Гарсия предложил дождаться утра. И уже тогда еще раз выслать людей на поиски пропавшей девушки.

Эдингем и хотел бы поспорить… Но южанин прав. Враги отступили, скрылись в лесах. И запросто могут перебить из-за деревьев не один десяток солдат. В столь беззвездную и безлунную-то ночь.

И никакие факелы не помогут. Разве что мишень высветят поудобнее.

Карлотту после недолгого, но яростного спора всё же решили не связывать. Просто закрыть в палатке и приставить стражу. На большее упрямый словеонский рыцарь Ярослав Мировский не согласился.

Плохо! Ужасно! Паршиво!

Всеславовцев Эдингему не жаль ничуть. Но как же паршиво, что пулю в грудь получил Гарсия, а не Мировский!

…Второе нападение грянуло перед рассветом. На сей раз врасплох никого не застали. Но врагов оказалось несравнимо больше. Насколько Алан вообще разглядел…

Лично перевязывая лейтенанта Моргана — навылет, в плечо, заживет быстро! — Эдингем поймал взгляд Мировского. Отныне — командира словеонцев. И выражение его глаз Алану очень не понравилось…

К счастью, взгляд был всего один. А потом Эдингем нежданно-негаданно получил передышку. На продумывание плана дальнейших действий. В новых условиях.

Потому что на импровизированных носилках принесли Гарсию. Истекающего кровью. И с надменного Мировского вмиг слетела вся спесь!

Новый вожак словеонцев резким жестом отослал в сторону всех. И своих, и чужих. А сам поднял на руки соратника. И унес в палатку. Уже с порога отрывисто приказав:

— Никому не входить!

— Они — друзья? — несколько ошалело уточнил Френсис Морган.

Молодец. А вообще — до такого следовало додуматься командиру.

Конечно, в Ярославовой физиономии только что мелькнуло что-то человеческое… Но Эдингем — не Бертольд Ревинтер. Могло и показаться.

И тогда — еле живой Гарсия сейчас в палатке наедине с врагом. Метящим на его место!

Другое дело, что спросить-то можно, а вот отвечать никто не обязан. Вон как на несчастного Френсиса уставился один из ветеранов. Хмурый матерый дядька лет сорока.

Но всеславовский лейтенант помоложе, к счастью, тоже ошалел от двух стычек подряд. Потому как нервно хохотнул — в упор не замечая взгляда стоящего рядом хмурца:

— Если бы еще только друзья…

А еще говорят — в словеонских войсках такого не бывает! Алана захлестнуло неодолимой волной отвращения. Аж вчерашний ужин назад запросился!

Усмешка лейтенантика-северянина сомнений не оставила. А ведь Гарсия даже начал вызывать уважение!

Темный побери этих южан! Женщин у них мало, что ли?

Если б не численное превосходство словеонцев, Алан приказал бы забрать «сестру Валентину» и уезжать немедленно.

Увы!

Глава пятая

Эвитанского кардинала мучила бессонница. В последнее время. А длится оно уже больше двух лет…

Что ж, если всё равно не заснуть — зачем зря терять ночь?

Его Высокопреосвященство кардинал Александр — подвластный лишь Патриаршему Престолу глава Эвитанской церкви и один из восьми Регентов, однажды уже исключенный из Совета и вновь возвращенный в него, — встал, оделся, взял кремень, кресало. Самолично разжег камин.

А потом присел у огня. В любимое кресло. И задумался, глядя на задорно пляшущие огоньки. Александр любил, когда другим весело. Даже если самому давно уже не до радости…

Озорные искры вот-вот превратятся в золотое пламя… Вот так и воспитанники взрослеют на твоих глазах. Проживают яркую, стремительно краткую жизнь… и гаснут. Только не огнями в камине, а падающими звездами…

Завтра — тяжелый день. Один из череды многих — столь же невыносимых. И надо отдохнуть, а не предаваться воспоминаниям. В таком возрасте память о былых поражениях уже не придает сил, а отнимает.

Его Высокопреосвященство тяжело вздохнул. Тело еще сохраняет тень прежней гибкости и силы. Да и на память семидесятилетний кардинал не жаловался. Но вот сердце и вечно мерзнущие ноги… Особенно когда за окном — ветер и снег. Как сегодня.

А когда застывают ноги — ноют зубы. Нудно и невыносимо. Еще одна причина бессонницы. Помогает отвар гореники с чёрным маком… но теперь уже и он — не всегда. Поэтому в первую очередь кардинал придвинул к запылавшему в полную силу камину несчастные ноги. И принялся разжигать еще и жаровню.

Вьюга взвыла на особо пронзительной ноте. Швырнула в окно пригоршни снега, зазвенев стеклом.

Бесполезно. В этом доме всё — старое. Но пока еще выдержит.

Его Высокопреосвященство не выносил, когда его видели больным. Поэтому любил одиночество и не любил слуг.

А еще когда-то очень любил читать у уютно трещавшего камина. Особенно письма Арно Ильдани. Того, кто заменил Александру никогда не существовавшего сына. Сердце прихватило впервые, когда эти подлые изверги…

Встать тогда с постели помогло лишь желание увидеть в могиле мерзавцев, узурпировавших власть в Эвитане. И погубивших Арно!

Лишь один сын покойного Филиппа не унаследовал пороков взбалмошного и развратного отца. Потому и погиб. Слишком часто в подлунном мире убивают тех, кого не могут понять. Так было во все времена. Природе большинства людей свойственно уничтожать даже память о тех, кто лучше, чище, справедливее! Ведь если героев нет и не было — значит, все такие, как ты. Никто не потерпит льва в стае шакалов.

Кардинал это понимал, но легче не становилось. Прощать врагов по силам лишь Творцу… А вот Его Высокопреосвященство для такого подвига — слишком слаб. Как и любой смертный. И уж точно не до всепрощения — когда эти враги продолжают губить твою страну!

— Ваше Высокопреосвященство, откройте!

Раз Жерар стучит именно так — значит, в Лютене, самое меньшее — пожар. Или восстала очередная провинция. Скорее всего — Ильдани или Вальданэ…

А значит — кардинал Александр в ближайший месяц толком спать не будет. Потому как будет мешать другим Регентам стереть с лица Эвитана мятежные герцогства.

Мешать — и надеяться, что опять получится. А корысть вновь пересилит жажду мести…

— Входите, Жерар.

— Ваше Высокопреосвященство! — секретарь встал в дверях. Одновременно преграждая внушительной фигурой путь…

Кардинал чуть не охнул — настолько напомнило события двухлетней давности…

Ночной стук в дверь, верный Жерар на пороге. А за его спиной — израненный офицер в изорванном плаще. С ног до головы — в чужой и своей крови. Прилипшие ко лбу темные волосы, провалившиеся полубезумные глаза…

На сегодняшнем госте нет военного мундира… И лишь это спасло Александра от нового сердечного приступа. Потому что мундир означал бы не крестьянский бунт, а не больше, не меньше — новое бесполезное восстание.

Гонцы с границы скачут не к кардиналу, а к Всеславу, Эрику или Мишелю Лойварэ. И лишь потом известие получат штатские Регенты…

Восстание сейчас — обречено. Вот два года назад шанс был. Если бы не Северный Волк…

А теперь на любых повстанцев хватит и Эрика Ормхеймского.

— Ваше Высокопреосвященство, я — виконт Витольд Тервилль. — Молодой дворянин еле стоит на ногах. Тяжело ранен? Наверняка устал, замерз, голодал… И вблизи растаяло сходство с Анри Тенмаром. Светлые, а не темные волосы. Шире в кости, иные черты лица. — Спасите мою жену Александру, спасите ее сестру Элгэ Илладэн!..

— Еды и вина, и никому не беспокоить! — приказал Александр.

— Ваше Высокопреосвященство! — рискнул вмешаться Жерар.

Два года назад — не возражал. Но тогда лично знал дворянина, с кем далеко не молодой Александр рискнул остаться наедине.

Слишком многие в счастливых снах видят во главе Эвитанской церкви более удобного кардинала. И кое-кто имеет привычку превращать грезы в явь. Пытаются, во всяком случае.

— Я знаю, что делаю, — вздохнул Его Высокопреосвященство.

Интуиция редко его подводит. И потом — лучше поверить врагу, чем не поверить другу, — сказал один древний мудрец.

И уж точно — лучше, чем отказать нуждающемуся в помощи.

Интересно, а сам автор высказывания прожил долго? С такими-то взглядами? В золотой век древности Александр не верил никогда. Вряд ли в старину люди были лучше теперешних.

— Идем, сын мой, — позвал он юношу. — Тебе нужно отдохнуть, но вижу — времени нет. Так что будешь есть, пить и рассказывать. А я — слушать и думать, чем тебе помочь.

— Вы что, оглохли? — В равнодушном голосе Карлотты нет даже раздражения.

И это — хуже всего. Она снисходит до ответа.

Урожденная графиня Гарвиак и бывшая леди Таррент игнорирует зверский холод Лиара. Даже здесь, в палатке, — невыносимый!

Точно так же истинная аристократка игнорирует непроглядную — предрассветную — тьму. И назойливость какого-то там мелкого дворянина. Смеющего допрашивать ее, графиню!

— Я еще раз повторяю, сударыня: где ваша дочь?! — прорычал Алан.

— А я еще раз повторяю. — Бесцветный голос, равнодушное лицо. Непроницаемые в тусклом свете факела глаза. — Моя дочь у них в руках. И сейчас ее увозят всё дальше. Пока вы теряете время.

«Теряете время»! Эдингем едва не зашипел от ярости. В полной тьме, с факелами — по сугробам и бурелому? Навстречу сидящим в засаде врагам?

Он не должен выходить из себя! Эта стерва заманивает в засаду! Хочет стравить своих врагов. А сама вновь выйти сухой из воды — как всегда.

— Почему вы не остались с дочерью? Вы же согласились на поездку только ради нее?

— Защищая дочь, я убила одного из них. Теперь они убили бы меня. И я уже сожалею, что согласилась ехать в Лютену. Я требую вернуть меня назад — в монастырь!

Требует. Она требует! И как тут сдержать рвущуюся из души ярость?!

Алан скрежетнул зубами. Стерва сможет потребовать всё, что угодно. Едва Мировский выйдет из своей палатки. Если Риккардо Гарсия не очнется до рассвета.

— Капитан… — В голосе обычно невозмутимого лейтенанта Эгмонта Корделла — явная тревога. Еще бы! — Вас хочет видеть капитан Ярослав Мировский.

Капитан Ярослав Мировский оказался хмур и зол. Даже не пригласил в палатку.

Впрочем, такой может скандалить и при солдатах. Что своих, что ревинтеровских.

— Как здоровье капитана Гарсии? — Алан успел занять собеседника вопросом, на который тот на людях не сможет не ответить.

— Плохо! — отрывисто бросил Мировский. Глядя на Эдингема так, будто состояние раненого — личная вина ревинтеровца.

На миг царапнуло сердце, но Алан тут же безжалостно отогнал сочувствие.

Гарсия — враг. А то, что видел Эдингем после первого боя, — ссора двух любовников. Один из которых зарвался. Вообразил, что может манипулировать командиром, пользуясь их особыми отношениями.

Вдобавок, сейчас — не до Риккардо! Ему «плохо». И это означает, что словеонцами командует Мировский!

— Мы забираем женщину и уезжаем! — Голос словеонского капитана — студенее лиарского ветра.

Можешь гордиться, Алан. Предчувствия не обманули!

— Капитан Мировский, у нас договор с командиром отряда капитаном Гарсией.

— Я расторгаю его.

— Не имеете права!

— Капитан Гарсия тяжело ранен. В его отсутствие приказы отдаю я! Или вы предпочитаете драться, капитан Эдингем? В этом случае вы тоже окажетесь в Лютене. Но уже в цепях — за похищение. Если выживете, конечно.

Мутится в голове… Этот словеонец что — совсем свихнулся?! Кругом враги. Лес набит «партизанами», леонардитами или какими-то «лесными братьями». Преследующими неизвестные цели. Вооруженными до зубов. И охотящимися на чужаков!

Об этих бандах нужно доложить Регентскому Совету. И как можно скорее!

Но до него еще добраться надо. И в такой ситуации просто смерти подобно драться друг с другом, Темный и все змеи его! Сейчас первоочередная задача — вырвать Эйду у лесных сволочей! И один Творец знает, как.

— Собираясь куда-то везти раненого командира, вы рискуете его жизнью! — Алан закусил удила.

С теми людьми, что у него остались, — Эйду не отбить! А если отдать еще и Карлотту — терять будет точно нечего. Так лучше пусть пристрелят словеонцы, чем снимет голову Бертольд Ревинтер. С позором.

Ну почему, почему «лесные леонардиты» подстрелили Гарсию, а не Мировского?! Как всем было бы хорошо.

— Не лезьте не в свое дело!

— Здоровье человека, с которым у меня заключен договор, — это и мое дело! — Эдингем обычно особо не переживал, глядя на людей снизу вверх. Но сейчас дорого дал бы за возможность говорить с надменным белокурым богатырем верхом, а не стоя. — И кроме того — мы должны найти похищенную девушку!

— Вы должны — вы и ищите! — отрезал Мировский. — Девушка вполне могла уйти с якобы «похитителями» добровольно. А вот по поводу сестры Валентины сомнений лично у меня нет. Поэтому я забираю ее. Вы и ваши люди можете быть свободны, капитан.

Алан всадил ногти в ладони — чтобы не кинуться на всеславовца с кулаками. Ему не справиться с рослым, здоровенным противником. Вдобавок — превосходящим в боевом опыте! Лет на десять.

— Я не свободен, капитан Мировский! — отчеканил Эдингем. — Я — на службе у Регента Бертольда Ревинтера. И я не вправе отдавать вам монахиню — чтобы вы ее увезли неизвестно куда. У меня, знаете ли, нет причин доверять офицеру, на глазах у солдат оспаривавшему приказ командира!

Это — вызов. И Эдингем прекрасно понимает, что только что сделал. Достойного выхода — нет. Он принял решение. И целиться будет именно в Мировского!

Судя по потемневшему лицу врага — тот тоже не пойдет на попятный. Рассчитывает просто числом раздавить изрядно поредевший ревинтеровский отряд?

Солдаты только что дрались бок о бок. И теперь глухо ропщут сзади. Не понимают причуд командиров.

Ничего, сейчас воинская дисциплина возьмет свое. Вон, уже нехотя строятся…

Алан тоскливо обвел взглядом тускло сереющее небо. По-прежнему — ни звезд, ни луны! И уже не успеть вырваться из бледно-свинцового плена…

Сколько еще людей больше не увидят ни ночных, ни дневных светил? А сколько — даже рассвета?

— Это безумие, капитан Мировский!

Темный с ней, с гордостью! Надо сделать последнюю попытку. Не совсем же этот словеонец — замшелый северный осёл!

Ярослав лишь махнул рукой своим:

— Пли!

Ясно. Эдингем умрет от руки совсем замшелого северного осла.

Мировский подал пример прочим ослам. Сходу разрядил пистолет в сержанта Дональда Уикни. Так и не успевшего осознать, что теперь нужно драться уже вот с этими…

— Открывай — хуже будет!

Элгэ демонически расхохоталась. Если открыть — вот тогда точно будет «хуже».

А если эти остолопы вышибут дверь — поплохеет совсем. Им.

Дубовый зверь выдержит и не таких ослов… будем надеяться. А не выдержит — на свете будет на несколько вышеуказанных животных меньше! Подзвездный мир по ним вряд ли особо заплачет.

Пока ломать не пытаются. Чего ждут? Прибытия пушек и картечи?

Герцогиня Илладэн рассмеялась громче. Скользя взглядом по целой коллекции заряженных пистолетов.

Оружия хватит на целую армию. Это пороха мало. Не иначе — принц Гуго подчистую истратил на последней охоте…

Жаль — тогда был бы шанс. Не вырваться отсюда — так половину недоделанных войск Амерзэна перестрелять.

Интересно, на кого свинопринц охотился? На сородичей-кабанов или обошелся посевами невезучих окрестных крестьян?

Или стрелял в ворон… Может, в какую-нибудь даже попал. В престарелую, глухую и слепую. Выковылявшую погреться на скудном зимнем солнце…

Элгэ вновь усмехнулась. Всё равно не верится, что жить осталось несколько часов. Ходишь, дышишь, готова драться до смерти! Желательно — вражеской.

И сейчас жива, как никогда…

…Безопасный уют пещеры. На теплую землю брошены плащи. Зелёно-золотой — Вальданэ, гранат и золото — Илладэна.

Рядом — опустевшая бутылка прихваченного на прогулку вина. Только что с хохотом распили на двоих. Прямо из горлышка.

Грохочет — там, снаружи. Гроза. Гремит, льет, сверкает…

Меньше чем час назад ослепительно-белая молния саданула в огромное дерево. Под чьей сенью укрылись Элгэ и Виктор.

Они едва успели выскочить. Из-под рушащейся пылающе-ветвистой гибели…

И даже не разжали рук.

— Угроза смерти способствует жизни. Я сколько раз это говорил?

Виктор вновь обнимает Элгэ — еще крепче. И жарче. Под ее полупьяный смех — банджаронской танцовщицы.

Младшую герцогиню Илладэн всегда считали слишком серьезной. Только любовник видел ее совсем иной. С ним сумасшедшей становилась она. А его показная серьезность ее смешила…

И ни до, ни после той ночи Элгэ не было так…

Она тряхнула слегка спутавшимися волосами. Виктор обожал их растрепанными.

Улыбка никак не желает покидать лицо. Вот так и похоронят — смеющейся.

Хотя вряд ли ее хладное тело вообще опознают. Особенно по лицу. После пребывания-то в лапах северных дикарей…

Нашла время! Значит — и в самом деле умирать. Раз такие воспоминания пошли.

И почему именно это? Элгэ никогда не любила Виктора. А его любовь — такая же игра, как и ее.

Герцогиня Илладэн — не наивная дура, чтобы считать одного из первых бабников Вальданэ способным на верность. Да и не в кого ему — если уж на то пошло.

Элгэ тогда просто надоело одиночество. А если заводить любовника — то хорошего. Так почему не Виктора? К тому же… он так похож на своего отца.

Никогда она не рассматривала их отношения всерьез и надолго. И не только их. Элгэ не собиралась замуж.

Так почему же память вернула не к беседам со знаменитым Лоренцо Винсетти? Убеленный сединами ученый так восхищался Элгэ… С первого же разговора! Называл «жемчужиной среди женщин». Заявлял, что «разум ее — как сияющий алмаз среди щебня умишек варваров».

Почему же теперь не воскресить в памяти даже лица известного светила науки, чьей похвалой Элгэ так гордилась? Зато отчетливо (в мельчайших подробностях!) помнится одна из сотен ночей с любовником…

Значит, еще поживем!

Новая усмешка ползет по лицу. В самом деле — ну и место для последнего часа илладийской герцогини! Змеиный север Эвитана. Поместье свина поросячьего — принцехряка Гуго Амерзэна. Оружейная, примыкающая к его же спальне. Сабли, шпаги, мечи — живописно развешаны по стенам…

Впрочем, оружие — единственное, что в этой клоаке не отвратно… Кроме самой Элгэ и Алексы!

В другое время и не при этом хозяине девушка сама бы здесь задержалась. Нечасто увидишь настоящую идалийскую сталь, без примеси. А уж держать такое в руках!

Элгэ успела отвыкнуть от подобной красоты. Аравинт — не Илладэн, не Ильдани и не Вальданэ. А король Георг коллекционирует не оружие, а вазы. Расписные.

Ну зачем столько свиноборову, а? Впервые понятны чувства юных красоток-бесприданниц. И их желчная зависть к богатым молодящимся старухам. Зачем-то разряженным в великолепные платья. Совершенно им не идущие.

А какой чудесный ятаган! Элгэ учили фехтовать любым оружием. Вплоть до древнего двуручника… тяжелого, заразы!

Теплая рукоять восточного клинка так удобно ложится в руку! Вот этой красотой герцогиня Илладэн и снесет башку ближайшему свинохолую. Или двум. А лучше — трем.

Такое оружие достойно настоящего боя. И благородной стороны. Да и рук нормального бойца, а не позора Эвитанского королевского дома.

А вот окна в оружейной нет. Только бойница — в такую не пролезешь. И, увы, но единственный выход караулят шавки эвитанского свина.

Что ж, Элгэ. Могло быть лучше. Но (будь честной с самой собой) и хуже — запросто.

Повезло, что вторая дверь спальни ведет в оружейную. И что эта дверь вообще есть.

Не повезло, что в оружейной почти нет пороха.

Игра судьбы — всё сразу не получить. Кто ж виноват, что Элгэ необходимо и то, и другое, и третье? Чтобы выжить…

Ладно, порадовались жизни — и хватит. Главное — нет цепей и веревок. Зато есть оружие в руках. И будут мертвые враги.

Наверное, отец на небесах яростно молился. И вымолил для нее право умереть с честью. Будь у него выбор — герцог-воин точно предпочел бы для дочери славную смерть бесславному спасению. Включающему бесчестье. А уж если сначала бесчестье, а потом еще и смерть…

— Эй, открывай!

Проснулись, хряковы холуи, легки на помине! Пушки им всё-таки подвезли, что ли?

— Открывай, выломаем дверь!

— Троих пристрелю точно. Следующую пулю — себе в висок, — объяснила расклад Элгэ. Предельно ясно — даже тупые северные дикари должны понять с первого раза. — Смертники есть? Милости прошу.

Молчание. Могут, конечно, сами открыть стрельбу — сквозь дверь. Но даже они должны сообразить: промажут сразу — и шансы противника возрастут. Не попасть ни в одного из столпившихся ослов — это надо стрелять хуже Гуго.

Сообразят. Если есть чем…

— Здесь твоя сестра!

Девушка горько рассмеялась. Хоть сотня сестер!

Только белка скачет в колесе по кругу. А у людей есть выбор. Дважды наступить на одни грабли дура, вроде Элгэ, еще могла. Но трижды — это надо быть глупее их свинопринца… будем надеяться — покойного.

— И где же она?! — злое ехидство рвется из голоса. Всё-таки Элгэ — стерва… А стерве положено издеваться над всем. Над своей жизнью и смертью. И над чужой. — Я не слышу ее голоса. Откуда мне знать, что она вообще жива?

Зачем Элгэ это сказала? Сейчас услышит…

Пусть! Даже если они поставят за дверью Алексу, Диего, Кармэн и Виктора всех разом — Элгэ не сдастся.

Может, если б там был еще один человек… Только его нет среди живых. Уже два с половиной года.

Молчание — по ту сторону дубовой двери. По ту сторону жизни. Где затаилась и ждет смерть.

Скоро младшая дочь Алехандро Илладэна узнает, есть ли мир за Гранью. И если есть — увидит отца, мать, Алексиса…

А если там нет ничего — значит, Элгэ наконец-то выспится.

Зачем спросила про сестру?! Королевский дядька если и жив…

(Нет! Пусть повезет хоть в этом! Творец или древние боги, дайте потомку героев Илладии прихватить врага с собой!)

…даже если он жив — никаких приказов отдавать уже не способен. А у северной швали хватит глупости и подлости мучить Алексу прямо перед дверью!

Сможет ли Элгэ это выдержать?

Она стиснула зубы. Сможет. Должна. Ей дает на это право собственная неотвратимая гибель.

Принцу Гуго герцогиня Илладэн еще была нужна — зачем-то. Но теперь между нею и яростью шавок — нет ничего.

Хватит с нее цепей! Превратить свою гибель из быстрой и почетной в медленную, позорную и мучительную Элгэ не готова. Даже ради всех сестер и братьев подзвездного мира.

Глава шестая

В Ярослава Алан не попал. Только в одного из лейтенантов.

Хорошо хоть только ранил. Младший офицер — не виноват. Виноват во всём этом бардаке один Ярослав Мировский, Темный его забери! Если хоть тебе он нужен…

Как же всё глупо, нелепо, неправильно! Как всегда и бывает.

Нельзя драться друг с другом — сейчас! Нельзя…

Эдингем скрестил шпагу с ближайшим словеонцем — куда тут денешься? Но убить никого не успел.

Они вообще почти ничего не успели…

На сей раз «лесные братья» напали, уже не таясь. И правильно — с дураками, сцепившимися между собой, можно и вовсе об осторожности забыть!

Эти всё же помнили. Сначала подобрались поближе. Выпустили дружный залп. А уж потом накинулись — со всех сторон…

Раскаленная добела боль пронзила грудь. Еще продолжая парировать очередной удар, Алан заметил того самого разбойника. Неведомо каким инстинктом.

Дымится в руке пистолет. А лицо — совсем молодое, совсем не бандитское. И кровь — на левом рукаве…

На что он смотрит, этот мальчишка? Эдингем бросил взгляд вниз. На пятно на груди — темное, расплывающееся…

Деревья рванулись вправо. Бешеным волчком крутанулось небо, земля дернулась из-под ног…

И беззвездная ночная тьма заслонила всё.

Они не привели Алексу. И вообще никого. Если бы изредка из-за дверей не доносилось переругивание — можно решить, что гуговские холуи ушли. Пить дальше — за здравие или упокой свинохряка.

Действительно — зачем сейчас нападать? Зачем нападать вообще? У осажденной — ни пищи, ни воды. И она здесь уже почти сутки.

Два дня, максимум три — и можно брать голыми руками. Жажда сушит горло уже сейчас. И наверняка — в основном оттого, что воды нет и не будет. В жаркой пустыне пить всегда хочется больше, чем в саду у прохладного фонтана.

Элгэ приходилось поститься и раньше. Добровольно — на спор «сколько выдержишь».

Но во-первых — тогда можно в любой миг передумать. И отправиться есть и пить — до отвала. И это прекрасно известно.

А во-вторых (Элгэ уже давно догадалась) — воспитанникам Прекрасной Кармэн только казалось, что они «играют» тайком. Герцогиня Зордес-Вальданэ вмиг оборвала бы любую проделку — едва начни та всерьез угрожать здоровью «детей».

Детьми Кармэн считала всех подопечных. А Элгэ так ни разу и не назвала ее «матушкой». И не назовет. Потому что не увидит.

Написать прощальное письмо? А передадут — гуговцы?

Ну вот — только этого не хватало! Девушка смахнула единственную скупую слезу. Ладно, Кармэн ее заслуживает.

Великий Лоренцо Винсетти говорил, что Элгэ — умнее всех встреченных им женщин. Льстил, конечно. Но даже если преувеличил вдвое или втрое — полную дуру умницей не назовут. Придумают другой комплимент — правдоподобнее.

Элгэ любили столько близких замечательных людей! Отец и мать. Кармэн и Алексис. Брат и сестра. Друзья при дворе Вальданэ. Виктор… любил, как умел. И называл единственной на свете. Может, и всерьез. А она смеялась.

Это несправедливо, что Элгэ должна умереть так рано. Только потому, что так решили паршивые северные дикари!

Несправедливо, что умрут именно сестры Илладэн!

Но пока время еще есть. Вспоминать. И прощаться с подлунным миром.

Элгэ была почти счастливым ребенком, счастливой девушкой, женщиной. Неплохой фехтовальщицей, воином, математиком, поэтессой, художницей.

Так о чём жалеть? О том, что не успела?

Да. Жаль — безумно. Столько хотелось сказать и сделать! Спеть, станцевать, написать. Успеть. Знать бы заранее…

Но судьба и так была щедра. Многие жили дольше, а успели — меньше.

До завтра Элгэ еще доживет. Вспомнит всё самое дорогое, самое лучшее. Подготовится к встрече с мертвыми, мысленно попрощается с живыми.

Помощи ждать неоткуда — значит, не на что и надеяться. И пора с этим смириться. Дочь Алехандро Илладийского не станет плакать…

Сказано: не станет!

Девушка резко встряхнула растрепавшейся буйной смоляной гривой. Еще есть время! Хотя бы перепробовать вот это замечательное оружие!

У Элгэ Илладэн еще целая ночь.

До завтра закаленная воспитанница Кармэн не ослабеет. Не успеет.

А утром — примет бой, оставив одну пулю себе.

Нет, две. На последнюю надеяться нельзя. Не в балладе живем. А в суровой реальности бывают и осечки.

Элгэ, герцогиня Илладэн, усмехнулась в очередной раз. И шагнула к ближайшей стене. Чтобы решительно сжать рукоять короткого идалийского меча…

Вот так история, храни их всех Творец милосердный и всепрощающий! И хорошо еще, что парень не привел на хвосте стражу.

Или привел? И они сейчас ждут в засаде — за углом? Ну, на этот случай в доме есть черный ход…

Только улицу, куда он выходит, гуговцы тоже уже перекрыли. Если не совсем дураки.

Люди пурпуророжденной свиньи, конечно, могли и забыть. Но рассчитывать на это — значит самому быть не умнее ищеек ненормальнейшего из эвитанских принцев.

Есть еще и подземный ход. И рядом с ним засада появится вряд ли. До сих пор он не был известен никому. Кроме служителей церкви рангом не ниже епископа. Ни один епископ, слава Творцу, до сих пор на принца Гуго не шпионил.

Еще знают те, кого Его Высокопреосвященство этим ходом выводил. Их — единицы, и все сплошь — проверенные люди.

Последний из беглецов выбрался невредимым. Что доказывает: все предыдущие — не предатели. А он сам — не предатель без всяких доказательств. Если, конечно, небо еще не сменялось местами с землей. А с облаков не льет серный дождь…

Что делать с бедным молодоженом — понятно. Выбираться из Лютены виконту Тервиллю придется самому. Здесь всё просто — опять пройдет с крестьянами.

Витольд кратко рассказал о спектаклях при дворе Вальданэ. Часто переодевались в крестьян. Или дерюжные плащи на плечи — и в ближайшее село. За бедных коробейников сходили легко.

Парня и сейчас крестьянский плащ выручил. Да сума с посохом, что добрые люди в ближайшем селе подарили «ограбленному разбойниками».

Вит говорил — торопливо, сбиваясь с одного на другое, а Александр слушал. И думал.

Двор Алексиса и Кармэн Вальданэ… Чем там только не увлекались!

Его Высокопреосвященство когда-то лично обвенчал юную, дерзкую Кармэн Ларнуа с мидантийским изгнанником Алексисом Зордесом. И с тех пор всегда ей симпатизировал.

Теперь Кармэн — далеко за тридцать. А Арно и Алексис — давно в могиле… Думал ли Александр, что переживет юных учеников?

Куда же отправить Витольда Тервилля? В Лютене его точно оставлять нельзя. Раз родной отец сбросил со счетов, продав принцу Гуго.

Впрочем, давно поговаривали, что граф Адор предпочел бы оставить титул и владения среднему сыну. В отношении которого в отцовстве не сомневался…

Возможно, Витольд сохранил бы и жизнь, и свободу. Если б согласился на план отца и склонился перед королевским дядей.

Скорее всего — сохранил бы. Но тогда его бы здесь не было.

Теперь же судьба бывшего виконта Тервилля — Ауэнт или плаха. А еще скорее — яд в Ауэнте.

За деньги покупается многое. Деньги у Его Высокопреосвященства есть. Витольд сможет скрыться…

К Всеславу его, что ли, отправить? В дружине — узнают, но если парень не покинет Словеон…

Всеслав ненавидит принца Гуго — как любого зарвавшегося подонка. Если к мерзкой истории припрячь северного князя — Витольду даже самому искать дорогу из Лютены не придется.

Но как быть с девочками? Отлучение Аравинта — действительно. И значит — свадьба Витольда Тервилля и Александры Илладэн… увы! Если Гуго успел обвенчаться с Алексой — развода придется добиваться через Регентский Совет. Слишком долго.

Витольду в Лютене оставаться нельзя. Не доживет до заседания Совета. Даже если граф Адор предпочтет отделаться недействительностью брака и изгнанием сына — Гуго, не моргнув глазом, сделает Александру вдовой.

Элгэ… Здесь всё проще. Никаких прав на нее у мерзавца Амерзэна нет. Девушку будет легко передать под опеку дяде — Валериану Мальзери. Тот еще интриган… но с ее братом обращается хорошо.

С Аравинтом — утрясется. Рано или поздно. Хотя бы ради Кармэн и этих несчастных детей. Не будь Александр кардиналом Эвитанским!

И тогда можно будет вернуть Элгэ домой. Здесь здорово помог бы фиктивный брак.

Его Высокопреосвященство усмехнулся «святости» собственных мыслей. Виктор Вальданэ — не женат. А Кармэн — умная женщина. И любит Элгэ как дочь.

Сложнее всего с Александрой. Патриарший Престол — терпим к власть имущим.

Но даже его возмутит насильная женитьба на герцогине древнейшего рода! Должна возмутить.

Его Высокопреосвященство тяжело вздохнул. Сомнительно, чтобы мерзавец осмелился привезти пленниц в лютенский особняк. На такое наглости даже у него хватить не должно. Значит — поместье. Загородное.

А прежде чем нагрянуть туда, придется объяснить рискнувшему головой мальчишке, что все возможные подвиги по спасению своей принцессы он уже совершил. И теперь от него требуется последний — сохранить собственную голову. Чтобы не облегчать задачу алчным и могущественным врагам.

Всё изменится, если удастся отменить отлучение Аравинта… Когда удастся!

Что ж, объясняй, Твое Преосвященство! Быстро и доходчиво.

Глава седьмая

Над головой — черный треугольник палатки. А вокруг — полумрак. Еле-еле разгоняемый тремя тускло-золотистыми свечами. Цвета домашнего сыра.

Остро режет боль в груди. При каждом движении — иссиня-черная круговерть перед глазами.

И слабость! Алан беспомощен как новорожденный младенец…

Хуже. Как слепой котенок! С перебитым хребтом.

Самый осторожный поворот головы едва не лишил сознания. Так вот ты какое — настоящее ранение!

— Капитан, вам нельзя двигаться! — Над Эдингемом — лицо верного Ларенса.

— Давно…? — Больше Алан не сумел выдавить ни звука — помешала хрипота.

А боль сдавила грудь — медвежьими лапами. Да, прежде и в самом дурном сне бы не приснилось, как звучит теперь собственный голос. Карканьем простуженной вороны.

— Почти двое суток. Сейчас — ночь.

— Караулы… — заставил себя прохрипеть Эдингем. — Могут…

— Да нет, нас оставили в покое. — Лицо сержанта кажется правдивым донельзя. Этот врать не умеет. По крайней мере — насколько Алан успел его изучить… — Сдается мне, мы им больше без надобности. Караулы стоят, не тревожьтесь. Выздоравливайте. Нам сейчас главное — вас до графа довезти.

А вот теперь — что-то не так. Проклятая слабость! А Джеймс — всё-таки слишком честный для ревинтеровского отряда… Такому только врать и недоговаривать!

— Что?! — Эдингем попытался приподняться.

Боль взорвалась белой вспышкой!

Между горячкой командира и правдой Джеймс безошибочно выбрал последнюю:

— Графиню… бывшую — монашку эту змеиную! — угнали лесные. Больше и не нападали. А Мировский увел своих и командира раненого увез…

А вот это уже не имеет значения! Алан обессиленно опустился назад — на солдатские плащи. Из последних сил борясь с обмороком.

Останься Ярослав Мировский или исчезни… Хоть приползи сюда на коленях — с повинной! (Из горла чуть не вырвался горький смех. Помешала лишь БОЛЬ.) Свое черное дело словеонский дурак уже совершил! Потеря Карлотты — это полный крах.

И теперь можно не выздоравливать. Разве только — чтобы дотащиться до графа Бертольда Ревинтера. Согласно присяге. И сообщить ему о проваленном приказе.

А немедленно по исполнении — честно застрелиться. С именем Эйды на губах.

Терпение у них таки лопнуло. Это Элгэ поняла утром — по шуму во дворе. Весьма колоритному — от топота десятков (или сотен) марширующих ног. И от громких команд, щедро пересыпанных ругательствами.

Герцогиня забралась на единственный в оружейной стул. И бросила осторожный взгляд в бойницу.

Не ошиблась. Угадала самый бредовый из возможных вариантов. Но свиные прихвостни — тупее самого свина. Так что удивляться нечему.

Они и в самом деле пригнали отряд солдат. Темный и все змеи его, там полон двор вояк! В меру бравых.

Элгэ уже не сдержала злой смех. Диего в детстве часто самоуверенно заявлял, что один илладиец стоит десятка «неповоротливых северян». Возможно, так оно и есть. Если илладиец — возраста тогдашнего Диего. Потому что одна илладийка, как выяснилось, стоит целой роты!

Ну вот и решилось. Штурм начнется сейчас. Или Элгэ — не «роза» из «цветника», а унылая, добродетельная северная курица.

Вот жахнут по бутылке для храбрости и…

Прощай, мама Кармэн. Прощайте, Диего и Алекса. Прощай, Виктор. Гор, Арабелла, Элен, Вит, прощайте.

Ваша дочь, сестра, возлюбленная и друг уходит в Свет, во Тьму или просто в сырую землю. Как получится.

Элгэ, герцогиня Илладэн, в последний раз проверила пистолеты.

И на дубовую дверь обрушился первый внушительный удар. Наверное, чьей-то головы. Столь же дубовой. Тогда двери — конец. Башка гуговского холуя — точно крепче.

Этот замок когда-то принадлежал брату другого короля. Двоюродный дед принца Гуго Эдмон Талеан был хорошим воином. И говорят — благородным человеком.

Примыкающая к спальне оружейная — его заслуга. Старый солдат понимал, когда чаще приходят убийцы и заговорщики — ночью. И куда — в спальню. Любят они безоружных и спящих убивать.

Знал бы герцог Эдмон, что спустя полсотни лет эта дверь послужит не родственнику, а его врагу и убийце. Врагине. Илладийке.

Любопытно, что бы сам герцог Талеанский сделал с племянничком вроде Амерзэна? Пристрелил или просто вздернул на первом попавшемся дереве? И за шею или за ноги?

Дубовая дверь стояла насмерть. Больше получаса.

А потом рухнула. Вперед — мостом, перекинутым через порог.

В пролом наперегонки ринулись двое солдат.

Еще полтора шага и…

Собственная кровь кажется льдом — намертво застывшим в жилах. Равнодушно-убийственным.

Элгэ разрядила пистолеты. С обеих рук. Прямо в солдатские морды.

— Один, два, — холодно бросила она.

Возок подскакивает на каждом ухабе. И все они отдаются болью. Ноги нещадно ноют, протестуя против подобного обращения. Зимние дороги в Эвитане никуда не годятся и не годились отродясь!

Возница нещадно гонит коней — по безоговорочному приказу. И всё же Александру сейчас куда легче, чем эскорту. Эвитанский кардинал изволит ехать в карете, а вот солдаты и служки — верхом. Под промозглым дождем и хлопьями мокрого, липкого снега, что целую вечность сыплется с рассерженных небес…

Ближе к поместью Амерзэна назойливый гнев погоды утих. Уже с дороги, глянув в заиндевевшее окно, Александр понял: предчувствие не обмануло. Они не зря так спешили. И возможно — спешили плохо!

Вся эта солдатня во дворе и у ворот вряд ли явилась для защиты двух юных девушек от бесстыжего негодяя. Которого от суда и Ауэнта до сих пор спасало лишь рождение в королевской семье.

— Ваше Высокопреосвященство! — решился верный Жерар, подъезжая к карете. — Вы уверены? Там опасно! Лучше я.

Он редко прекословит. И сейчас — лишь потому, что нрав очумелого принца Гуго непредсказуем. Что ему грозит за убийство главы Эвитанской церкви? Вряд ли смерть.

Скандал с Патриаршим Престолом удастся замять. Несчастный случай… «Кардинал был стар». А Патриарх, точнее — его всесильная свита, будут даже рады поставить вместо эвитанского упрямца собственного ставленника. Желательно — мидантийца по происхождению. Того, кто станет в первую очередь блюсти интересы Высокого Престола. Мидантии.

Серое небо выплакало зимнюю тоску застывшими снежными слезами. И теперь молчит. Укоризненно укрылось за мрачной цитаделью вновь набрякших туч.

А к вечеру опять наберется сил. Оплакать еще кого-нибудь. Но не илладийских девочек — приемных дочерей Кармэн!

— Вперед! — приказал Его Высокопреосвященство.

К раззолоченным воротам. С розовыми голубками.

— А если… — рискнул Жерар.

Его конь теперь — бок о бок с каретой.

— Если для них мало слова Пастыря Церкви — Творец повелевает слугам своим драться с нечестивыми во имя защиты невинных, — усмехнулся Александр.

Их не посмели задержать. Может, принц Гуго и плюет на авторитет церкви. Но поросячьего цвета ворота охранял не он. А для простых солдат приказ Главы Церкви, оказывается, еще что-то значит. Даже если служат они подлейшему негодяю Эвитана.

— В дом! — приказал кардинал эскорту.

«Дом» роскошью поспорит с загородным дворцом самого короля. Но принц Гуго — не монарх, и никогда им, слава Творцу, не будет. Если небеса не обрушатся на землю.

Уже в дверях сунулись преградить путь незваным гостям двое. Раскормленные, в криво сидящих кирасах.

— Прочь! — лишь чуть возвысил голос Александр.

Перекормышей сдуло ветром. Возникший за их спинами лейтенант шарахнулся в сторону…

Чего еще ждать от карманных солдат и офицеров «дядюшки Гуго»? И слава Творцу и всем голубям и агнцам Его, что армия Амерзэна состоит из таких! Появись здесь сам принц — особенно в пьяном виде! — и море ему будет по лодыжки. Сразу придется пробиваться с боем.

Но принца — нет.

А вот почему его всё еще нет?

Впервые за последнюю четверть часа дрогнуло сердце. Отнюдь не хороший знак — столь долгое отсутствие хозяина этой помеси борделя со свинарником. Когда во дворе уже вовсю распоряжается эвитанский кардинал.

И если… что делать тогда?!

Его Высокопреосвященство сумеет вытащить девочек — из поместья. Но вот устроить побег — в присутствии всей свиты…

Государственных преступников везут, увы, не в кардинальский особняк, а в Ауэнт. А за убийство члена королевской семьи в Эвитане лишь один приговор — смерть. Как и с любой другой стране. Кроме Квирины. Да и там это дозволено лишь заговорщикам.

На лестнице, на удивление, — никого. Зато парадная зала и выходящий из нее коридор набиты солдатами под завязку. Лязг и звон оружия Александр отчетливо расслышал еще с упомянутой лестницы…

— Пропустить! — медведем ревет верный Жерар. А слуги и солдаты вовсю работают крепкими локтями и древками копий. — Дорогу Его Высокопреосвященству кардиналу Эвитанскому Александру!

Михаилиты — хорошие воины. Вторую щеку под удар не подставят.

Да и личных слуг кардинал подбирал сам.

— Дорогу Его Высокопреосвященству! Право Церкви!

Как же медленно соображают гуговцы… Но когда доходит — расступаются беспрекословно.

Хорошо, что здесь нет принца Гуго! Плохо, что его, возможно, уже нет и в живых.

И сколько же народу набилось в спальню!

— Дорогу кардиналу Эвитана!

Свинячье-розовые стены — в непристойно-бордельных картинках.

Кровать — устрашающих размеров. Как раз под габариты Гуго.

Подушки — мерзко-поросячьего цвета. В пятнах подсохшей крови — ибо это вряд ли вино. Кого-то здесь точно убили. И раз уж это всё равно случилось — пусть лучше Гуго, чем девочек.

Кардинал Эвитанский добьется замены казни. Пожизненным заточением в монастырь. И вытащит оттуда «преступницу» — в течение года!

Очередной жирный солдафон замешкался шарахнуться подальше. Жерар его просто отшвырнул. Сбив с ног.

Михаилиты время проводят не только в молитвах.

Оружейная покойного Талеана — не так уж велика. Шагов пять в длину. Да и в ширину — не больше четырех. Почти идеальное пространство для одного бойца. Лучше — только дверной проем. Или лестница.

А заблудшие еще сомневаются в существовании Творца! И в его вмешательстве в дела человеческие. Чьим еще помыслом кретины из игрушечной армии дурака Гуго не сообразили: в таком пространстве надо не в рукопашную ввязываться, а стрелять? И уж точно не фехтовать — всё равно не умеют. Творец милосердный, спасибо, что сделал этих такими болванами!

Хорошо, что не сообразили. Или так жаждали взять противницу живой? Для каких-нибудь собственных надобностей — о коих лучше не думать. Особенно, если ты — верный слуга Церкви. И предпочитаешь надеяться, что в людях больше добра, чем зла.

Гуговцы оказались полными идиотами. В комнату чуть больше чулана вломилось с десяток ослов. Мешающих друг другу. А как же иначе?

А вот Элгэ Илладэн — не дура. Встать спиной к стене — догадалась.

Больше, чем втроем, нападать на защищенного сзади — глупо. Об этом знает любой боец. Так то — боец, а не спившиеся свиньи…

Эти же дураки лезут вшестером. Не мудрено, что на полу — уже не меньше десятка тел. От входа и до самых ног девушки.

Тоже мешают нападающим. Гуговцы ступают по трупам своих же…

Багровые непросыхающие лужи на ковре — просохнешь тут, как же! А по телам мертвых привычно топчутся ноги живых. Грязные, тяжелые, неповоротливые лапы.

Раздавленной лягушкой отползает в сторону тяжелораненый. Жалобно стонет.

А в центре безумия — танец живой черной молнии. В кругу жирных взбесившихся кабанов.

Пляшет смертоносный вихрь двух клинков. И их защиту прошибать не гуговским поросятам!

Кардинал на миг залюбовался. Воины Илладэна по праву считаются лучшими — если так хороша в бою женщина!

Герцогиню Элгэ учили, несомненно, разным тактикам. Вот эта серия — явная школа какого-то словеонского наемника, неведомыми судьбами занесенного в Вальданэ. Бойца — далеко не из худших.

Говорят, что илладийцы рождаются с клинками в обеих руках. Но Элгэ Илладэн определенно еще и тренировалась с раннего детства. Ежедневно. По много часов. Никак иначе к столь юному возрасту подобного не достичь. При любых талантах. А тем более — девушке.

Кончай пялиться! Вмешивайся, Темный тебя, Твое Преосвященство! Люди Гуго — свиньи. Но стадо диких свиней измотает и сожрет любую тигрицу.

— Остановитесь! — приказал кардинал. Всем.

— Тринадцать! — холодно бросила прекрасная и опасная воительница. Пинком отбрасывая очередного гуговца. Мертвого.

Клинок выдернут резким рывком — слева из-под ребер врага. Стекают на пол алые капли…

Творец! Неужели она и в самом деле — оберукая?

— Тринадцать?! — взревел один из еще не попавших в бой перекормленных. — А раненых ты…, посчитала?! Ты…!.. Ты у меня…, сейчас будешь…

Что именно предстоит неверно считающей илладийке, приятель покойного сообщить не успел.

— Четырнадцать! — кровавый клинок чиркнул по горлу неудачливого мстителя.

Но в поместье их — больше сотни. Даже если она действительно не удостоила счёта еще десяток-полтора — соотношение не в «нашу» пользу.

И интересно: пока еще главу Церкви Эвитана — что, никто не расслышал?

Сейчас хоть один дурак окажется умнее прочих. И откроет стрельбу!

Да делай же хоть что-нибудь, Твое Высокопреосвященство!

— Прекратите! — возвысил голос кардинал. — Именем Церкви приказываю: НАЗАД!!!

Ага, сейчас! Уже лезут вперед еще трое.

— Любой, кто сейчас же не прекратит бой, будет отлучен от церкви.

Подействовало! «Солдаты» попятились почти одновременно. Наталкиваясь друг на друга. И на толпящихся позади — несостоявшихся смертников или убийц.

Двое наступили на раненого — тот взревел издыхающим зверем…

Угроза церковного проклятия, хвала Творцу, подействовала и на этих. Ушатом ледяной воды.

Но не на девушку. Илладийке из уже отлученного Аравинта на новое отлучение плевать. Просто кровавые клинки застыли в напряженных руках. Замерли отдыхающими змеями.

Прилипли ко лбу смоляные волосы. Стянутые в тугой «конский хвост». К бою Элгэ успела подготовиться.

Дыхание — почти ровное. Почти. Сейчас заметно, насколько она измотана. И если это заметит не один кардинал…

— Это вы правильно! — самодовольный голос позади. Где-то сегодня Его Высокопреосвященство этот сочный бас уже слышал.

Краем глаза Александр отметил расплывшегося здоровяка лет сорока. В лейтенантских нашивках.

Этому пора, как минимум, в подполковниках ходить. А он — всё лейтенант. Еще бы — с таким-то брюхом.

— Это вы правильно! Стрелять надоть, а не драться с этой змеюкой! Кто ж с псиной-то взбесившейся по-благородному будет?

Кардинал похолодел. От дурной (как выяснилось!) головы до выстуженных еще в юности ног! Один не совсем кретин всё же нашелся. Да еще и благодаря тебе же самому, Высокопреосвященству… не слишком умному!

— Никакой стрельбы! — Таким голосом его предшественник кардинал Иннокентий увещевал покойного короля Филиппа. Епископу Александру однажды довелось это услышать. И запомнить. — По праву Церкви я забираю герцогиню Элгэ Илладэн… — Где же вторая сестра?! Только бы еще жива! — И Александру Илладэн под опеку церковной власти Эвитана. Всем разойтись! Где герцогиня Александра?

Элгэ и в лице не дрогнула. Зато заколыхалась, зароптала шушера — за спинами михаилитов. Вооруженная и готовая вновь взбеситься.

— Вашщенство! — Жирный лейтенант, оказывается, еще и по-змеиному шипеть умеет. — Девку-то вам лучше бы здеся оставить. Она принца нашего почти порешила! Помереть принц может!

Всё-таки не убила! Никогда Александр не думал, что так обрадуется, выживанию мерзавца и негодяя Гуго Амерзэна. Трижды заслужившего самую мучительную кончину!

— Здоровье принца Гуго — в руце Творца! — строго ответил Его Высокопреосвященство. — Как и судьба сей девы. Вряд ли напавшей на оного принца без причины.

— Да чего там причина! — лейтенант хотел сплюнуть. Удержался в последний миг. Всё-таки. Уже хорошо! — Женку законную принц наш поучить уму-разуму хотел. Забрюхатела от полюбовника, зараза! Ну какому мужику захочется байстрюка чужого в доме?! Вот и хотел, чтоб сбросила дурное семя. А девка эта, чтоб ее все змеи Темного… Вашщенство, будьте милостивцем! Выдайте девку поганую честным людям на суд! — Грязный жирный палец ткнул в столпившихся позади гуговцев. — Тварь ведь подколодная! Зачем она вам?! Полтора десятка загубила, сколько еще поранила. Да ее за это… Кто вообще придумал бабам железки давать? Вашщенство, вы бы их хоть на костер за такое, а?

— В Ауэнт захотел?! — возвысил голос кардинал. — Или к братьям-леонардитам — в допросную? За оскорбление герцогини Илладэн и за речи еретические? Пшел вон! Все вон! — рявкнул он на «честных людей», жаждущих «суда». Жерар и михаилиты на свой счет не примут. Не сошли с ума пока. В отличие от этих. — С вашим принцем разберется Высший Церковный Суд. За похищение чужой жены. А сейчас — чтоб герцогиня Александра была в моей карете немедленно! И если с ней случится хоть что-нибудь еще — от церкви отлучу всех, кто был в этом вертепе греха! Поголовно.

Убрались. Этот же лейтенант почуял твердую руку с правом повелевать — неважно, чью! И сейчас растрясает жир. Вперед своих людей спешит за невезучей виконтессой Тервилль.

Только бы еще не поздно!

Александр содрогнулся. Будь его воля — принца Гуго действительно предали бы суду. И прилюдно казнили на площади.

Но воли никто не даст — и мерзавец Амерзэн наверняка выйдет сухим из воды. Если выживет сейчас — будет еще много лет здравствовать. И творить новые подлости и преступления!

Гуговские шавки убрались. А самое трудное — еще впереди. Спасти жизнь неудавшейся убийце недобитого негодяя.

И прежде всего — забрать ее отсюда. Ибо, судя по глазам, — никуда идти в компании эвитанского церковника Элгэ не собирается.

Собирается — всадить клинок себе в сердце. И если еще не всадила — то лишь из опасения промахнуться. Свалиться раненой в гадючьем кубле!

— Элгэ Илладэн! — Впору себя возненавидеть — за столь официальный тон. Но Александр — всё еще кардинал Эвитана. Позади — его свита. А герцогиня Элгэ — по всем законам преступница, пока не доказано обратное. Свои же михаилиты не поймут. Даже они! — Я — кардинал Эвитанский Александр. Сейчас я забираю вас в один из монастырей Святого Михаила. Там вам не будет угрожать самосуд… солдат. Вы готовы следовать за мной?

— К чему эта комедия, святой отец? — Судя по горькому смеху, Элгэ уже восстановила дыхание. — Меня ждет «справедливый» суд и казнь на площади. Хотите быть милосердным — спасите мою ни в чём не повинную сестру. А меня предоставьте моей судьбе. — Девушка крепче стиснула клинок — аж пальцы руки побелели. — Поверьте: дочь Алехандро Илладэна не унизится до того, чтобы попасть в руки солдатни.

Усталое лицо, затравленно-высокомерный взгляд, колючие зеленые глаза. Гордо вскинут подбородок.

Илладийка, аристократка, герцогиня. Дочь воинов — в сотом поколении. И что с ней такой теперь делать?

— Не смей сдаваться! — рявкнул Александр, вспомнив былые времена далекой молодости. Неожиданно для самого себя. — Самоубийство допустимо — только если нет другого выхода.

И, несмотря на протестующие жесты сопровождающих, шагнул к девушке. Вплотную. На расстояние короткого взмаха любого из ее клинков. И не отводя взгляда от злых зеленых глаз.

— Элгэ Илладэн, — негромко добавил Александр, — именем Творца нашего, всепрощающего и милосердного — клянусь: ты не будешь казнена на площади. Если я не смогу добиться помилования — сам передам тебе яд. — Последнюю фразу точно слышала только она. Ну, может, еще стоящий ближе других Жерар. А остальным — незачем. Тем более, слово кардинал намерен сдержать. — Но я надеюсь добиться твоего помилования. Не стоит отказываться от шанса остаться в живых. Тебе ведь есть, ради кого жить.

Невозможно, чтобы не было. У Элгэ есть брат, сестра, приемная мать. И у девушки в семнадцать лет всегда есть возлюбленный. Или тот, о ком она мечтает.

Особенно — у южанки.

— Я не сдам оружие здесь… — качнула головой герцогиня.

Как хорошо, что она — илладийка. Пистолет — надежнее клинка. Но воительница в горячке боя не оставила пуль для себя.

Мидантийка приберегла бы две — на случай осечки. Нет, у уроженки страны отравителей нашелся бы при себе надежный яд. Мгновенного действия.

И медлительный кардинал опоздал бы.

— Оставь клинки при себе, — кивнул Его Высокопреосвященство. — Лицу духовному и не подобает принимать оружие.

Она чуть усмехнулась. Тоже хорошо.

— Отдашь в монастыре — капитану михаилитов. Ну, Элгэ, едем.

Бедная девочка! На примере невезучего Витольда успела убедиться, что верить нельзя и родному отцу, если тот — не из южных провинций.

А тут — совершенно незнакомый кардинал. Из уже вражеской страны.

Элгэ похожа сейчас на своего отца — его тезку. Как же похожа! На мать — меньше…

— Едем, Элгэ, — повторил Александр.

Илладийская герцогиня и эвитанская государственная преступница молча шагнула вперед, к нему. И михаилиты так же молча взяли ее в кольцо почетной стражи. Ирония судьбы — как рыцари и мужчины в этом вертепе ведут себя лишь монахи.

Кардинал услышал грохот громадной каменной горы. Только что свалившейся с его усталых плеч. А всё остальное кажется теперь вдвое, а то и втрое легче уже преодоленного.

Всё. Начиная от вновь застуженных ног и уже сейчас задергавшей правую щеку зубной боли. И заканчивая грядущим заседанием Регентского Совета.

— Вашщенство! — жирной крысой выщерился давешний лейтенант. На Элгэ. И откуда успел вылезти? — Вашщенство, мы женку Его Высочества в вашу карету отвели. Всё честь по чести.

Они знают слово «честь»? Еще бы выяснили, что оно означает!

— Творец вам этого не забудет! — буркнул кардинал.

Ибо благодарить от своего имени — это уже слишком. Подобную-то мразь.

А Творец точно не забудет. Все деяния каждого.

Кое-кто из гуговцев глухо заворчал — про себя. Но расступились все. Провожая процессию взглядами, полными у кого — затаенной, а у кого и откровенной злобы.

Да, это — пародия на верность. Но разжиревшие свиньи по-своему преданы сытно кормящему хозяину.

И ненавидят тоже вполне искренне. Старого кардинала. Мрачную, вооруженную до зубов девушку в мужском костюме. И кольцо бесстрастных михаилитов вокруг них. Всех, из-за кого чуть не лишились жирной и сладкой кормежки. И даже отомстить не смогли.

Еще одна гора свалилась с плеч у дверцы кареты. Теперь — отвезти девочек в монастырь. А самому — в особняк. Ноги — в тепло, отвар от зубной боли — в горло, нос — в бумаги.

Спать придется редко и мало. Опять.

Первый немаленький скандал будет завтра, гром грянет на Совете!

Глава восьмая

Леону и прежде доводилось выезжать из Лиара. Еще при короле Фредерике.

Отец часто брал наследника с собой. А сидеть дома Эдвард Таррент не любил.

Но даже тогда поездки ограничивались Лютеной. Ну, и поместьями друзей отца — в Лиаре и Ритэйне.

В Тенмаре юноша не был ни разу. Да и отца теперь рядом нет. И вспоминать о нем лишний раз не стоит. Если не хочешь совсем пасть духом.

Капитан Мэннор — старый верный служака. Командует лиарским гарнизоном уже пятнадцать лет. Но и он в последний раз был в Тенмаре в юности. Еще до рождения Леона.

В результате — они плутали и сбивались с дороги каждые два-три дня. А к концу второй недели умудрились заблудиться всерьез.

Пришлось заночевать под открытым небом. Под промозглой серой кашей из дождя и снега, бесконечно валящейся с серых туч.

Еще обиднее стало потом. Проселочный тракт, где всю ночь мокли лиарцы, оказался в дне пути от деревни. И в дне же — от другой. Кому — смешно, кому — не очень…

Леон назябся вдоволь. И решил пожертвовать безопасностью. Во-первых — разрешил солдатам спрашивать в селах и тавернах дорогу. А во-вторых — вернулся на центральный тракт.

Да, там могут быть королевские солдаты. Но еще неизвестно, что хуже: погоня или сутками мерзнуть. Тем более, за лиарцами никто пока не гонится.

И кто это назвал местную зиму «мягкой»?! Правда, в Лиаре в Месяц Заката Зимы можно и насмерть окочуриться. На северном тракте — холоднее, чем в матушкином монастыре. Но в вечно промозглом аббатстве держат подколодных змей, а не нормальных людей!

Когда наконец подъехали к первой деревне во владениях Ива Криделя — Леон вздохнул с облегчением. Впервые — за всё изматывающее путешествие.

Но ненадолго. Минут на десять чистой, незамутненной радости.

А потом со всей неотвратимостью встала новая проблема. Столько дней отгоняемая и откладываемая на «потом, когда доедем».

Что сказать дяде?

Переночевать лорд решил в таверне. И весьма об этом пожалел. Заснуть толком не удалось. Простыни — жесткие, одеяло — тяжелое, подушки — неудобные. Закроешь окно — душно, распахнешь — морозит.

Да и дядя… Зачем вообще к нему понесло? Леон материного брата даже толком не знает!

Развернуться и ехать обратно? Но появление их в Тенмаре не могло остаться незамеченным…

Да и где у Леона это «обратно»?!

Куда ехать, если твоя мать — змея, ненавидящая собственных детей? А отец — в могиле!

Не к Алаклам же. Эти сдадут сразу!

Да и жить в одном доме с омерзительным жирным хряком Стивеном… Он будет хлопать по плечу, звать «братцем Леоном». И рассказывать, чем баранина по-илладийски отличается от свинины по-мэндски. Изо дня в день…

А ведь есть еще и родственники «можно просто Стива»! Столь же жирные, наглые и неотесанные!

Раньше юноша всегда мог посоветоваться с отцом. Но папы больше нет среди живых!

А еще у Лео в далеком детстве почти не было секретов от Ирии. Вечной подруги всех игр…

У нынешнего Леона, одинокого лорда Таррента, горько защипало в носу. И только усилием воли удалось отбросить печальные мысли прочь. Сестру — не вернуть. И будь прокляты Ревинтеры, разрушившие их жизнь!

Злость отогнала тоску об Ири. Зато всплыло новое воспоминание — совсем другое. Из далекого детства. Лет десять назад…

Леон тогда проиграл поединок — на деревянных меча. Сыну отцовского друга.

Эжен Лотнэр был двумя годами старше, выше, крепче. Такой бой с самого начала — неравен. Но всё равно — как же обидно!

Леон убежал один — в глубины сада. Да, тогда было раннее лето. Вишни цвели…

Эйда — единственная! — разыскала брата, одиноко плачущего. Отец никогда раньше, да и потом не брал ее с собой. Но для той поездки почему-то сделал исключение…

Тогда Леон, забыв стыд, горько ревел на плече сестры. Уткнувшись лицом в рукав ее еще детского платья.

И знал, что она никогда никому-никому ничего не расскажет. Ведь это же Эйда. Она всегда хранит чужие тайны!

Эйда поймет. И, в отличие от Ирии, не потребует, чтобы брат «немедленно прекратил реветь как девчонка». Лучше бы пошел потренировался! И в следующий раз «как следует отделал» нынешнего победителя.

Эйда просто гладила брата по голове. А он думал: как же хорошо, когда у тебя есть любимая сестра-близнец! И надеялся, что она «никогда-никогда» не покинет замок. Потому что Леону не в последний раз так плохо…

Эйда не может уйти, не может выйти замуж. Ведь она так нужна ему самому!

Четыре месяца назад Эйда, глядя брату в глаза, тихим, невыразительным голосом назвала его трусом, предателем и убийцей отца. Эйда, что всегда жалела всех! Подбирала всю больную, покалеченную живность. А Ирия и отец, уперев руки в боки, отстаивали перед матерью право самой доброй из сестер оставить «всю эту безмозглую богадельню» в замке. И всегда одерживали верх.

Эйда всё детство возилась с подранками. И еще находила время для обиженных брата и сестры. Грубоватая Ирия плакать вовсе не умела — и вряд ли успела научиться. Но Леон и Иден…

Тогда Эйда понимала всё. Но после смерти отца с ней стало невозможно разговаривать. Материна кровь взяла верх. Сестра-близнец тоже разучилась понимать и жалеть. Леон и ее потерял…

Во имя справедливости, почему, почему мерзавец Бертольд Ревинтер всё еще жив?! Он погубил всю их семью! Именно из-за него Леон остался один! Без отца, без сестер…

А в любимой женщине начал сомневаться после ядовитых слов Карлотты. За что ему такая мать? Чем он заслужил еще и это?!

И как посмел усомниться в той, что верна ему?!

Кто дал Леону на это право? Получается, он сам сделал всё, чего добивалась Карлотта!

Полина по-прежнему любит его! Здесь точно тревожиться не о чем.

Но как быть с явившимися в Лиар солдатами? И с матерью, торгующей родным сыном — за возможность выйти на свободу?! И вновь плести чудовищные козни!

Монастыря с одним из самых строгих в Эвитане уставов оказалось мало, чтобы избавить, наконец, от Карлотты подлунный мир. И всех знакомых с ней нормальных людей!

Юноша в одной из таверн слышал об аббатстве, откуда еще никто не выходил… Но туда берут только невинных дев, а не жен, предавших мужей.

Жаль, он не знал об этом раньше. Впрочем, отцеубийцу в пристанище невинных голубиц не приняли бы никогда. Даже девственницу.

Да и была ли еще Ирия девицей? После ее рисунков — точно впору усомниться!

И у Леона всё равно нет власти перевести Карлотту — куда бы то ни было. Так что она — в полной безопасности. Карлотта, ненавидящая Полину! Если его схватят и начнут пытать — он не выдержит и всё расскажет… И враги убьют Полину!

Если к нему ворвутся — он должен застрелиться. Должен… Творец милосердный, защити и спаси раба твоего, ибо слаб он!

Когда под утро удалось ненадолго смежить веки — показалось, что сон длился не дольше мгновения. Увы, столь настойчивый стук в дверь не расслышать невозможно…

Нет, не померещилось!

Юноша в одной ночной рубашке затравленно шарахнулся к окну. Постоялый двор он вновь выбрал один из лучших. Напрочь забыл в Тенмаре о всякой осторожности, дурак!

Окно отразило заснеженный двор. Двух лошадей. И никаких солдат.

Но… может, они уже вошли? Даже если их всего двое — на Леона хватит!

— Ваша светлость. — Голос смутно знаком! — Я это, Жан, слуга тутошний. К вам гонец от дяди вашего, барона Ива Криделя.

— Здравствуй, Леон. — Что-то непонятное промелькнуло в дядиных глазах. Будто легкое удивление. Но уже прошло. — Ты очень похож на отца.

А на кого должен? На мать? Криделю не нравится, что племянник — не в его родню?

Всё-таки зря Леон приехал! Унылое старомодное поместье до боли напоминает родимый замок, где юный лорд так и не успел ничего переделать…

— Проходи, племянник. Добро пожаловать. Жюли сейчас покажет твою комнату, где ты сможешь отдохнуть. Предпочитаешь поужинать там или в общей зале?

У юноши отлегло от измученного сердца. Дядя Ив — воркующий старик. И в самом деле рад гостю.

В общей зале? Где три-четыре человека — по разные стороны огромного стола?

Конечно, там проще высмотреть хорошенькую служанку. Готовая на всё девчонка — как раз то, что сейчас нужно больше всего. Дядя вряд ли будет против.

Но есть еще Жюли, что «покажет комнату»… А вдруг она окажется страшной, как настоятельница аббатства Святой Амалии?

Или не окажется?

Нет, наилучший вариант — поужинать с дядей в кабинете. Заодно и выспросить новости.

Старик наверняка любит поболтать. Вот сам всё и расскажет. Пожилые люди — как дети.

А про служанку посмазливее можно и намекнуть… Так, между прочим. Дядя — стар, но был ведь и молодым. Неужели не поймет?

— Я представлю тебя за ужином моим супруге и воспитаннице. А потом сможем поговорить — у меня в кабинете, — предложил Ив Кридель. Явно видя колебания племянника.

— Конечно! — повеселел Леон.

Сегодня ждет беседа с дядей. И возможно — хорошие новости!

А потом лорд Таррент наконец-то выспится! Среди близких людей. Где не нужно вскидываться по ночам и дрожать от малейшего шороха! Дядя, похоже, — милейший человек. И хороший — что еще важнее.

Юноша вопросительно взглянул на брата — даже не верится! — Карлотты. Где уже эта обещанная Жюли?

Дядя, неверно угадав его мысли, кивнул:

— О твоих людях позаботятся.

Леон едва не покраснел. Об эскорте он забыл напрочь. Других проблем хватало!

А ведь лиарцы нужны как воздух. Лорду Тарренту еще обратно ехать! Не поселится же он у дяди.

Хотя… поселится — не поселится, а если Ив Кридель предложит погостить — почему бы и нет?

Не прошло и двух бесконечных месяцев — после задержки Ирии в Больших Дубах. И старик освободил провинившуюся «племянницу» от надоедливой толпы грумов.

Не исключено, конечно, что взамен приставил тайного шпиона. Но тут уж ничего не поделаешь. По части запутывания следов она… ну ладно, не совсем новичок. Но в сравнении со старым пауком — дилетантка.

Но в чём таком обвинит ее подозрительный старик? Даже если шпион существует?

Ну, видится Ирия с одним из людей дяди Ива. И что? Племяннице нельзя обмениваться посланиями с собственным дядей? Родным, между прочим!

И такой дядя — еще и гарантия безопасности. Учитывая его осведомленность о грязных делах старика. Даже если сам Ив Кридель о своей роли — ни сном, ни духом…

Ральф Тенмар посчитает и «дядиного посланца» хранителем тайн? Тем лучше. Избавляться от него для старого герцога смысла нет. Тогда уж в первую очередь — от Ива Криделя. А убивать баронов для опального вельможи — слишком…

Клод приехал сам. Что не слишком-то благоразумно. Не исключено, что имя возлюбленного Ирэн Ральфу Тенмару известно.

Мог бы послать Эжена… Нет, его одного не отпустят.

Тогда — Себастьена.

— Барон получил письмо, — в черных глазах Дарлена плещется тревога. У Анри почти такие же… Только оттенок — глубже. А в глазах Джека столько печали и мудрости, что хоть балладу пиши. — Из Лиара. Мать-настоятельница амалианского аббатства пишет, что Карлотта и Эйда Таррент увезены из монастыря отрядом королевских солдат. Командовал ими некий капитан Алан Эдингем. Он — на службе у Бертольда Ревинтера. Министра финансов и Регента…

Закопченный потолок деревенской таверны, голоса посетителей, бледное лицо Клода — всё плывет… В зашумевший в ушах Альварен!

«Луна видит тех, кто ее не боится. И помнит их…»

«— Древние боги прощают глупцов еще реже, чем предателей, Ирия…»

…Бесконечная ладья Ти-Наора плывет по подземной реке Тинеон…

…Летит сквозь снежную мглу черная птица. Сильные крылья со свистом рассекают ледяной воздух.

Белые хлопья оседают на агатовых перьях. И тают.

Ожерелье серебряных капель — вокруг тонкой шеи.

Птице не долететь никогда…

— …у них была бумага — с разрешением увезти Эйду Таррент. Бумага — за подписью лорда Леона Таррента.

Нельзя падать в обморок! Даже если рядом — друг, а не враг. В кои-то веки.

А если и не друг, то хоть союзник.

Но вокруг может вертеться сколько угодно шпионов. И ладно — если только герцогских. Не забудем о роющих ему яму бастардах. Раз уж он окружил себя подколодными змеями и змеятами. От великого ума.

Леон… Есть хоть одна подлость, на которую он точно не способен?! Что-нибудь, в чём не успела замараться эта мразь?!

Девушка резко тряхнула темными волосами — уже отросшими до плеч. Их придется красить всю оставшуюся жизнь. Почти ежедневно. По милости родного брата. И это еще — наименьшая из созданных им бед.

— Спасибо за известия, Клод. Вы знаете, что собирается предпринять барон Ив Кридель?

Барон Ив Кридель. Дядя. Странно звучит даже в мыслях. «Мать», «дядя» и «брат» — слова из прошлой жизни. Так обращаются лишь к тем, кому доверяют.

Дядя по закону мог объявить себя опекуном Эйды. Еще осенью. Так где Ив Кридель был до сих пор?

— Он собирается отправить в Лютену письмо — с просьбой вернуть ему Эйду.

«Вернуть»? У дяди Ива Эйду никто не забирал. Потому что ее у него не было.

Туман более-менее развеялся. Таверна вновь обрела краски, звуки, лица, запахи…

А шум Альварена и голоса отступили. Куда им положено. Подальше.

Уже хорошо! Кто бы тебя повез обратно, барышню кисейную? Клод Дарлен? Или герцогские и не герцогские шпионы? Вылезшие ради такого случая из углов?

Письмо, значит? Какое письмо — когда ехать надо! Сама бы с Ивом Криделем отправилась. Только ожившей покойнице в Лютене слишком уж удивятся. Настолько, что захотят вернуть в могилу.

— У вас есть на него влияние, Клод? — Вопрос — прям как клинок. Достоин Ирии Таррент.

— Не знаю… — честно ответил Дарлен. — Барон — умнейший человек. Выслушает-то всех, но сделает по-своему.

Особенно если вспомнить, что дядя считает Леона образцом благородства и братской любви. С кое-чьей подачи, между прочим.

Хотя, может, это и к лучшему? Ив Кридель вряд ли поверит, что такой Леон способен отдать сестру Ревинтеру. Значит — письмо поддельное.

Ага, а его собственное полетит прямо к Леону. Настоящему. Как к брату, которому ни в коем случае не плевать на сестер…

Интриганка змеева! Говорят же в таких случаях: «не умеешь — не берись».

И это всё имеет смысл, только если дяде самому не плевать на родню. Что вовсе не обязательно. Папа погиб и Ирия с Эйдой отправились в монастырь задолго до приезда к дяде лже-Леона. И Ив Кридель не сделал ничего, чтобы облегчить участь детей сестры!

Если и дальше не собирается — племянницу станет спасать спустя рукава. Для очистки совести.

Если вообще…

Холод Альварена прошиб до костей.

…если еще не поздно спасать.

Тетю Жанетту Леон смутно помнил с детства.

Добрая, сердечная женщина с теплыми руками не спускала племянника с уютных коленей. И всегда угощала сладостями…

Изменилась она не слишком. Разве что немного располнела.

А в остальном… Прежде тетушка тоже одевалась в старомодные платья. Так что молодой не казалась и тогда.

Гораздо интереснее дядина воспитанница — Мари Лано. Очень хорошенькая девушка. Только нервная немного.

Наверное, из-за гостя. Ничего удивительного. Сюда же обычно не заезжают лорды и графы.

Дядя Ив вряд ли часто принимает гостей. Да и те — кто? Столь же скучные провинциалы.

Для Леона это сейчас — только к лучшему. Но не для молодой девушки. Наверняка ведь мечтает о красивых, остроумных кавалерах.

Интересно, дочь она дяде или нет? И как тогда к ее присутствию относится тетя Жанетта?

Ив Кридель был абсолютно честен — когда сказал, что поужинают они в узком кругу. Он сам, гость, тетя Жанетта, Мари, священник отец Луи и семейный лекарь.

А еще обычно с ними трапезничает дядин личный секретарь. Но сегодня он в отъезде. Навещает больную матушку.

Вот и отлично. Только секретарей за господским столом и не хватало! Там и лекарь — лишний…

Но даже с ним ужин оказался восхитителен. А воспитанница дяди — хороша.

Да и Жюли — весьма привлекательная пышка лет двадцати. Подает блюда — а сама так и стреляет в гостя призывными взглядами!

Аж каждый раз в жар бросает…

— Приходи ночью… — перед ужином успел шепнуть прелестнице Леон. Когда придержал за локоток — в дверях столовой.

И удовлетворенно отметил согласный кивок…

Увы — баронские воспитанниц годятся не для всего. При всех их достоинствах.

Кое с чем прислуга справляется лучше. Да и жениться на незаконной дочери небогатого барона в планы Леона не входит. Даже если дядя официально ее признает.

Тем более, лорд Таррент точно знает, на ком женится. И кто перед ней Мари Лано?

Ужин закончился, когда от сытости и тепла уже слипалось в глазах. Сейчас бы к себе в комнату! Выпить вина перед сном, нырнуть под одеяло…

Жюли бы еще под бок…

А потом — спать, спать, спать!

Леон прикрыл сладкий зевок ладонью. Еще предстоит разговор с дядей! И придется что-то объяснять…

Хорошо бы — завтра. А не сейчас — с дороги! Когда устал как собака!

Да и вообще…

Смертельная опасность гнала через всю страну. Но из мирного и уютного поместья она кажется надуманной и никогда не существовавшей. С чего Леон вообще так встревожился?

Увы! Как бы то ни было — дяде внезапный визит объяснить придется. Темный бы побрал все эти правила приличия!

— Ты устал, Леон, — участливо произнес после десерта Ив Кридель. — Иди лучше выспись. Поговорим завтра.

Благодарно кивнув, юноша в сопровождении Жюли направился в отведенную ему комнату. Не такую роскошную, как новые покои в замке Таррент. Но достаточно большую и светлую. Не хуже той, где Леон жил до смерти отца.

Жюли так соблазнительно движется, разжигая в старом камине уютный огонь… И не только в камине…

Юноша с удовольствием уселся в мягкое кресло — старомодное, как всё в дядином замке. И потянулся к призывно золотящемуся графину. Белое! Ив Кридель как угадал…

Хотя, возможно, тоже ненавидит кислятину.

Проворная Жюли мигом оказалась рядом. Наполнила резной хрустальный бокал и изящно поднесла гостю. С всё той же зовущей, кокетливой улыбкой.

Даму такие манеры сделают непоправимо вульгарной. Но как же хороши они у смазливой служанки!

Леон ответно улыбнулся. И отпил первый — самый вкусный! — глоток. А потом — одним быстрым движением — свободной рукой притянул к себе Жюли.

Камин так и остался толком не разожженным. Да и кому он нужен? Без него жарко!

Глава девятая

Разговор с дядей пришлось отложить на вечер — Леон умудрился сладко проспать до обеда. А после обеда дела нашлись уже у Ива Криделя.

На этот раз за столом объявился тот самый секретарь, Клод Дарлен. Рослый, бледный парень. Явно слишком молодой — для столь серьезной должности. Ненамного старше хозяйского гостя.

И уж точно — чересчур высокомерный для слуги!

На месте дяди Леон вмиг заставил бы наглого секретаришку не холодно приветственно кивать, а самое малое — кланяться до пола! Да и за хозяйский стол недворянина лорд Таррент никогда бы не посадил. Слуги должны есть на кухне.

Но это — не его дом. Так что приходится терпеть и такое!

Вдобавок, наглец наверняка ухлестывает за хозяйскими служанками. Пока дядя не видит.

Они все такие. Все, кто лезет из грязи в князи! Посади такого за хозяйский стол — и наглец посчитает себя господином.

Если этот Клод посмеет заигрывать с Жюли!..

Краска бросилась в лицо. С кем была красотка-служанка до визита лорда Таррента и с кем будет после — ее дело. Но пока Леон здесь, она — его. И никаких секретарей он в качестве соперников не потерпит!

Юноша пристально пронаблюдал за возможным негодяем весь обед. Но так и не заметил ни малейшего интереса к подающей блюда прислуге.

Ах да, кто-то из соседей ведь говорил: гувернеры и секретари часто брезгуют простыми служанками. И хорошо! Может, этот — такой же?

Тогда, на месте дяди, Леон постерег бы воспитанницу. Уж на это ума даже у недалекого опекуна Мари должно хватить.

Юные девицы в отсутствие достойных кавалеров способны увлечься даже простолюдином. Если он образован и «ведет себя как настоящий дворянин».

Романы Артура Ленна — тому пример. Тоже кстати — простолюдина. Будь он благородным человеком — писал бы героические баллады.

Впрочем, во времена баллад никто бы не доверил сыну купца перо и бумагу. И правильно бы сделал.

Как гуся ни учи манерам — лебедем он не станет. Но юным дурочкам этого не понять. Они не могут без дешевой «романтики». Это Ирия вообще не была способна на нежные чувства. Не с ее черствым, стальным сердцем!

Но такие, как сестра, — исключение.

Будь это во власти лорда Таррента — запретил бы учить грамоте недворян. Тогда все окажутся на положенных им местах. И глупость простолюдинов уже не прикроется фальшивой «образованностью».

Впрочем, нет. Тогда лекарями, мелкими священниками, секретарями и негоциантами тоже придется стать благородным людям. А это оскорбляет достоинство любого нормального кавалера!

Проще не учить грамоте девиц. Тогда никакой выскочка Артур Ленн не внушит им романтических глупостей.

Впрочем, к концу трапезы Леон успокоился и на этот счет. Мари просидела весь обед тихо как мышка. И выскользнула из-за стола вместе с тетей.

Красивая девушка. Но наедине с ней не остаться. Так что с легким, ни к чему не обязывающим флиртом придется проститься. А жаль!

Жюли — всем хороша. Но даже читать не умеет. О чём говорить благородному дворянину с неграмотной крестьянкой?

А приемная дочь дяди — наверняка вполне сносно воспитана. И хоть немного образована.

И при этом столь провинциальна, что любой заезжий дворянин для нее — загадочный герой. Повидавший на свете абсолютно всё.

Так кому не захочется побыть таким героем? Какой кавалер не пожелает увидеть восхищение в прекрасных глазах?

А с кем здесь было общаться Мари? Не с дядиным же секретарем!

До ужина юноша бесцельно шатался по замку. Хотел даже позвать Жюли…

Но потом отложил плотские радости — до ночи. Конечно, служаночка — девушка жаркая и пылкая… Пожалуй, даже слишком пылкая — для благородного дворянина. Живой камин!

А лорд Таррент — не какой-нибудь конюх. Которому больше заняться нечем, кроме как работать, есть, спать да горничных и посудомоек под себя грести.

Кстати, почему бы не подышать свежим воздухом? Глядишь — и аппетит появится. А то от одного вида дядиного секретаря кусок в горло не лезет.

Увы, в поместье всего одна невысокая башенка. Куда ей до Западной в родном замке!

И вид открывается — на окрестные поля. И на уныло чернеющий на горизонте лес. Скука немыслимая!

А теперь еще спускаться с этой пародии на нормальную башню! По узкой лесенке.

Пожалуй, проще позвать Жюли сейчас и не звать вечером. Или всё-таки забрести в скудную дядину библиотеку? Почему бы и нет? Терять всё равно нечего. Вот эта дверь…

Ничего интересного Леон в тесной комнатушке не нашел. Да и найти не мог. Меньше хороших книг только дома. А писанина Артура Ленна — глупое бумагомарание для глупых девиц.

Но если нормальной литературы нет…

Ладно, «История любви благородного рыцаря Ронмарона Деко к прекрасной графине Клариссе, супруге королевского министра Орельена Марона» кажется приличнее других романов.

Юноша небрежно открыл книгу… И неожиданно зачитался до самого ужина. Аж чуть не опоздал!

И после красоты замка Деко дядино поместье — еще беднее. Остается только сожалеть, что родился не в прежние благородные, счастливые времена!

Если бы Леон встретил свою Клариссу! Юные девы — красивы. Но благовоспитанны и скучны, как дядина воспитанница.

Или глупы и сварливы. Пример тому — Ирия. Не говоря уже о сомнительных мышках-скромницах, вроде Иден.

Совсем другое дело — женщина, уже познавшая несчастливое замужество. Успевшая разочароваться в недалеком супруге!

Только такая сумеет оценить настоящего кавалера. Храброго и гордого! С острым умом и нежной, возвышенной душой!

Только откуда в наше время возьмутся столь благородные дамы? Подлинные жемчужины красоты и изящества!

Чистые, нежные и возвышенные цветы не растут в грязи. В несчастную эпоху, ставшую для Леона тюрьмой. Здесь остались лишь бесцветные породистые девицы и вульгарные пышнотелые служанки.

Полина — исключение, но как же она далеко! Да и пойдет ли любимая за Леона? Не вызовет ли подозрение брак мачехи с пасынком? После столь странной смерти ее мужа… и его отца?

Слава Творцу, за ужином секретаришки не оказалось. По словам дяди, милейший Дарлен взял в конюшне лошадь. (Наверняка смирную — такие, как он, только за столом хорохорятся!) И уехал в ближайшее селение.

Вот и хорошо. Только хозяйского коня Леон бы всякому встречному-поперечному не дал.

Ладно, лошадь — дядина. Значит, дело — тоже его. Хоть эта наглая, подчеркнуто вежливая рожа маячить перед глазами не будет!

Но стоит убрать подальше от тонкого и чувствительного человека одну неприятность — как он тут же заметит другую. Меньшую — и потому дотоле невидимую.

Теперь тревогу вызывает дядина воспитанница. Почему — непонятно…

Красивая. Правда — малоразговорчивая. Ирии бы такой быть!

Пожалуй — слишком застенчива. И похожа на кого-то…

Вчера Леон ее даже толком не разглядел. Спать хотел, о пышке Жюли думал. Да и в обед больше за секретарем следил. Чтобы тот опять же за Жюли ухлестывать не начал.

А теперь…

Да, похожа. На…

Ледяной пот прошиб насквозь. Даже прежде, чем обжигающая Вечным Пламенем Бездны мысль достигла неверящего рассудка.

Юная Мари — почти точная копия Ирии! Давно утонувшей в Альварене.

Почти? Да дядина воспитанница вполне может быть покойной девицей Таррент. Просто с другим цветом волос…

Мертвые возвращаются, чтобы найти убийц.

Но Леон же… Он же не…

Комната вздыбилась — и поплыла в туман безумия. Потолок рванулся навстречу…

Леон всё объяснит! Она же его сестра…

Но Ирия никогда не умела ни выслушать, ни понять.

— Ири!.. — в ужасе прошептал он. Пытаясь в ало-фиолетовом мареве поймать ее взгляд…

Туман сливается в сплошной черный мрак. Смазанным пятном мелькнуло дядино лицо. Непривычно бледное. Кажется — встревоженное.

И удивительно похожее сейчас на материнское…

Ну конечно! Дядя — материн брат. И его дочь, соответственно, — похожа на Ирию. Почему бы им и не унаследовать общие семейные черты?

И не так уж сходства и много. У Мари, в отличие от Ирии, такое хорошенькое личико…

Злоба вообще девицам не идет. В отличие от кротости и послушания.

И уж сестра точно не забежала бы навестить приезжего кузена. А вот Мари…

Так трогательно…

Да и вообще! У дядиной воспитанницы — смоляные, а не светлые волосы. И бархатно-карие, а не яростно-зеленые глаза.

Теперь стыдно и вспоминать о злой шутке судьбы. Ее сыграли многодневные тревога и опасность. Вкупе с обманом свечей.

При свете солнечного дня Леон не ошибся бы! Но фальшивая ложь горящего воска скрывает морщины стареющих кокоток и придает чужим лицам черты навек потерянных близких.

Свечи лгут. Свечи и луна!

Впрочем, даже это зло — на пользу. Теперь разговор с дядей откладывается на неопределенное время. Вместе с так и не придуманными объяснениями.

Только бесчувственный зверь станет мучить серьезными беседами еле живого!

Болеть Леон любил с раннего детства. Вокруг наследника сразу вертелась толпа заботливых слуг. Но оказывается — в гостях хворать еще приятнее!

Мари навестила гостя совсем недавно. И обещала заходить каждый день.

Жюли — и так почти всегда рядом.

А дядя и тетя так трогательно волнуются! Действительно — по-родственному. И в самом деле любят. А Леон-то сомневался…

Нет, правду им говорить нельзя. Но как же хорошо — когда есть любящая родня! Забоится — и при этом не пытается командовать, указывать, что тебе делать… В отличие от родителей.

Юноша сладко потянулся под одеялом. И почему раньше не догадался приехать к дяде? Ведь так устал от одиночества и забот о замке и семье! Новый лорд Таррент — слишком молод, чтобы быть один. Кто-то должен о нём заботиться… Хоть какое-то время, пока Леон не окрепнет!

А может, посоветоваться с дядей и насчет Полины? Про смерть отца — ни слова. Всё оставить, как есть. Но о любви-то рассказать можно…

Или нет? Ив Кридель сразу догадается обо всём?

А как нужен, просто необходим совет взрослого человека! Более опытного.

Дядя Ив уже двадцать пять лет живет в любви и согласии с тетей Жанеттой. Сам Леон никогда не влюбился бы в женщину с такой невзрачной внешностью, но Иву Криделю большее ведь и не светило. Он и в молодости не отличался красотой. Как и богатством.

Жить бы так же счастливо с Полиной! Тогда всё, что произошло, — случилось не зря. Всё встанет на свои места. Всё можно будет оправдать!

Тогда отец и Ирия умерли, а Эйда ушла в монастырь, чтобы по-настоящему достойные члены семьи обрели наконец счастье. Никто ведь не возмущается, когда в балладе гибнет половина менее важных и благородных персонажей? Раз без этого невозможно счастье главных героев?

И ведь — действительно. Лучшие годы отца остались позади. Даже Полина не смогла вернуть ему вкус к жизни! Последние полтора года Эдвард Таррент не жил, а мучился. А с ним страдала и ни в чём не повинная супруга! Она ведь так жестоко обманулась в муже! Приняла мрачного нелюдима за героя. Как сам Леон — Мари за Ирию.

Эйде уже никогда не светило достойное замужество. Разве только купить ей супруга. Но такое выставляет семью на посмешище еще сильнее, чем женщина, позволившая себя обесчестить.

Ирия струсила перед эшафотом. Эйда не пожелала заколоться кинжалом. За что Леону такая семья?

И какой ужас ощутила Полина! Когда осознала, в какое шакалье логово завела ее даже не любовь — иллюзия, прикинувшаяся ею. Единственным на всю жизнь чувством!

Немудрено, что теперь бедняжка колеблется. Кто угодно захочет разорвать родственные связи с подобным домом!

Ирия… Только безумный пожелает такую супругу! А если б ее не обвинили в убийстве? Ведь тогда в монастырь, где сестре хоть немного смирили бы нрав, ее пришлось бы тащить силком! Еще и платить какому-нибудь конюху, чтобы подтвердил, какая она дрянь. Потому что ее настоящего любовника не поймаешь. Когда нужно, Ирия могла быть змеей не хуже матери.

Леон содрогнулся, представив подобный позор… Высшие силы оказались справедливы и уберегли хоть от этого!

Всё-таки хорошо, что Мари уже ушла! Дядина незаконная дочь — очень хорошенькая. И похожа на Ирию не больше, чем положено кузине.

Но хорошо, что она ушла…

— Ты слишком злишься. — Ральф Тенмар неожиданно отступил — почти отпрыгнул! — в сторону. С удивительным для его лет проворством.

Но всё же — с недостаточным. Ирия — не какой-нибудь Стивен Алакл!

Герцог с силой отбил летящий ему в бок клинок. Как казалось — неотвратимо!

Отбил — и от души расхохотался. Громче доброго десятка зрителей не самого скучного бродячего цирка.

Герцогская ученица — тоже. Неожиданно для себя. Некоторым и проигрывать не обидно.

— Еще месяц назад ты пролетела бы мимо, даже не коснувшись, — похвалил Тенмарский Дракон. — Этак скоро сможешь выдержать бой целую четверть часа. Со старой развалиной, вроде меня.

— Вы — не развалина! — заспорила девушка.

Усмешка скользнула по тонким породистым чертам. Его лицо — всё еще красиво. И сейчас кажется моложе лет на двадцать.

Пожалуй, молодые женщины одаряли Ральфа вниманием не только из страха или корысти. Еще в период детства Ирии.

— Еще бы — ведь тогда придется признать, что тебе не по зубам и старая развалина. К бою!

Ах ты, Темный!

На сей раз увернуться не успела. И приняла на клинок всю тяжесть герцогского меча.

Враз немеет рука…

— Защищайся! — взревел старик. Взбешенным матерым волком.

Рука — тоже против хозяйки! Как ветер в лицо, как каменные плиты двора! О них вечно спотыкаешься. Когда на тебя летит яростный вихрь — Ральф Тенмар!

Ирия зло перекинула клинок в левую. Хорошо еще — оружие защищено.

Как же силен этот старик! Девушка отступила не слишком удачно. И едва не растянулась — на обледенелых камнях.

Старик? Только не в бою! Или это она — всё еще никуда не годится? Настолько?

Ничего подобного. Месяц назад Ирия пропустила бы половину ударов, что сейчас легко отобьет.

Ну, пусть не совсем легко. Ладно, признаем правду…

Зазевалась — и прошляпила очередную ловушку!

Клинки зазвенели. Онемение ласково заскользило по левой кисти. От запястья — к плечу.

Зато правая уже оклемалась… почти. Ирия резким движением вновь сменила руку.

— Когда-то я сделал из сыновей неплохих воинов, — сухо усмехнулся Ральф Тенмар. — И мне самому интересно: смогу ли превратить во что-то сносное дерзкую, вздорную девчонку? Кто тебя учил?

— Сначала — капитан нашего гарнизона. — Она в очередной раз едва не оступилась — об очередной змеев камешек! Торчащий из предательских замковых плит. И как они — обледенелый. — Потом — илладийский мастер. Его наняли для моего брата.

— Тебя учили вместе со старшим братом?

— Да. Леон лучше старался, если рядом — соперник-сверстник. А братьев у него нет.

А на простолюдинов спесивый с детства Леон не соглашался. Отродясь.

— Понятно, — хмыкнул непобедимый старик.

Темный, он еще и не начал уставать! И зачем вообще снял со стены тяжелые мечи прошлого века? Ими Ирии — девушке — фехтовать гораздо тяжелее!

Почему нельзя обойтись шпагами? Еще бы ржавый двуручник из замшелого сундука достал! Чтобы она свой даже поднять не смогла.

— И кто же из вас был лучше?

— Я, — честно ответила «племянница».

Не поверит — его дело!

— Всё понятно, — еще ехиднее усмехнулся Ральф Тенмар. — Тогда хорошо, что в мой замок попала именно ты. Твой брат — совсем безнадежен.

А Ирия — не «совсем»? Спасибо, утешил!

И что значит — «хорошо, что она»? Хорошо, что именно ее приговорили к эшафоту? За чужое преступление?

— Зачем ты учишься драться?

Хороший вопрос. Чуть опять удар не пропустила.

— Вам надоело меня учить? — «вздорная» усмехнулась не хуже старика. Кажется.

А дыхание — срывается…

— Не надоело. Но почему? Я помню, что приказал тебе. Но ты — невозможно дерзка и нарушаешь приказы с пеленок. Или с тех пор, как выучилась ходить. Я говорил, что не люблю твои поездки в Большие Дубы, — ты продолжаешь ездить. Я не люблю, когда ты часами сидишь с Катрин, — но ты продолжаешь сидеть. Если запрещу брать книги из библиотеки — будешь читать тайком по ночам? А если потребую, чтобы читала обязательно, — даже не откроешь?

— С Дубами — понятно, — еще на шаг отступила Ирия. Мучительно хватая ртом морозный воздух. Уже не отдышаться! Болит каждая мышца. А в горло будто колкий песок набился. — Но почему нельзя говорить с Катрин? Она же не против…

— Я — против! — рявкнул Ральф Тенмар. — Катрин живет в своих грезах и выдумках. Она верит, что вернется Анри. Верит в вашу бессмертную любовь и надеется увидеть свадьбу. Она уже внуков нянчить готовится! Ты, в отличие от нее, — твердо стоишь на земле. Если не считать твоего глупого возраста… но он быстро пройдет. Так зачем позволяешь Катрин верить в то, чего нет?

Так сам он — не верит? И давно?

Серо-облачное небо мягко поплыло в сторону. А холод прошил с затылка до пяток. Вежливо напомнил об альваренской лихорадке.

Древние камни многовекового двора шатнулись под ногами…

— Анри не вернется! — с горечью выговорил Дракон. — А ты жива лишь потому, что нашлись два глупых старика и спрятали тебя в своем замке. Ничего не изменится к лучшему. Никогда. Так зачем зря мечтать? Ты не дождешься моего сына. А он забудет тебя — если еще не забыл. — Ральф Тенмар тоже не верит в вечную любовь. Ни в чью. Что ж, объяснимо — ему давно не пятнадцать. — Я вижу, ты устала, да и я — тоже. Идем завтракать. Завтра возьмем двуручники.

Всё еще переживая облегчение от несостоявшегося разоблачения, Ирия едва не прослушала роковую фразу. Вот и накаркала сама себе!

— Никто в наше время не дерется на двуручниках, — рискнула возразить девушка. — Они применялись даже не сто, а триста лет назад.

— Ты не только не выполняешь мои приказы, но и отдаешь мне свои? — ровным голосом переспросил старый герцог.

— Мне двуручник даже не поднять!

— Поднимешь! Ты — женщина. И уже потому — слабее любого мужчины… почти любого. Твой брат — слабак и мальчишка, он — не в счет. Шпага уравнивает силы, но не все враги пользуются ею. Твои руки — слабы. Тяжелый меч сделает их сильнее, а тебя — выносливее.

— Поняла, — кивнула «племянница».

Отсюда, со двора, треугольник башен Северной, Западной и Восточной складывается в очертания хищной птицы. Или это уже чудится — после амалианской тюрьмы? Но если аббатство на Альваренском острове — коршун, то древний Тенмарский замок — благородный орел.

…Черная птица летит сквозь колючую снежную мглу. Ожерелье застывших льдинок вокруг раненой шеи — красно-серебряный лед.

«Ветер, кровь и серебро»…

— Ты не ответила, — ворвался в мысли голос Ральфа Тенмара.

Древний замок, древняя земля. Сны о древнем и давно минувшем. Древний старик, древние камни под ногами.

Слишком много прошлого. И всё требует ответа…

— На что не ответила? Кому?

— Грезишь наяву? — чуть усмехнулся герцог. — Почему учишься драться?

— Чтобы суметь себя защитить.

— Со слизняком, вроде Люсьена…

Ирия вздрогнула. Она всё еще не в силах не только говорить так о мертвых — даже врагах! — но и слышать.

— …ты бы справилась и без моих тренировок. Или с кем-нибудь вроде твоего братца. И вряд ли даже мне удастся обучить тебя так, чтобы ты встала вровень со Всеславом Словеонским…

Девушка поймала себя на недостойном злорадстве. Лицезрея выражение старческого лица — при этом имени. Всеслава недолюбливает не только она!

— …или с моим сыном. Для этого нужно родиться с клинком в руке. И в сердце. Если ты меня поняла…

Ага. Ирия так и представила пищащего младенца — родившегося со здоровенной железякой в руках. Желательно — с двуручником из фамильного сундука Тенмаров.

Бедная мать, которой это еще нужно как-то рожать. А если дву… Даже просто меч или шпага — в сердце? Тогда дитя родится мертвым. И даже пищать уже не будет…

— Ты прекрасно поняла, что я имею в виду, — заметил ее лезущую на лицо улыбку старик. — Кстати, в одиночку с отрядом солдат не справиться ни Анри, ни Словеонскому князю. Разве что с людьми нынешнего герцога Амерзэна.

Это Ирии известно слишком хорошо. По крайней мере — в отношении Анри.

— …Есть предел для одного воина. Любого. А явившиеся арестовывать солдаты поединка не дадут.

Это точно!

— Так зачем ты учишься драться?

— Чтобы дорого продать свою жизнь.

— А еще?

Ирия, шагающая теперь чуть впереди престарелого герцога, резко обернулась:

— Полтора года моей целью было убить Роджера Ревинтера!

— А теперь? — зло прищурился Дракон.

— Слишком много других, чья смерть важнее.

— Правильный ответ, — усмехнулся Ральф Тенмар. — Глупо гоняться не за врагом, а за его тенью. Я помню, что именно младший Ревинтер стрелял в моего сына. Но молодой Роджер — ничтожество. А вот его отец — хитрый шакал. Кстати, — тяжелая жилистая рука легла Ирии на плечо, — слишком метко стреляющий из-за чужих спин юноша сейчас в Квирине.

«Я знаю!» — едва успела прикусить язык!

— Там же — мой Анри и его воины. Мой сын найдет время и способ раздавить этого червяка. О младшем Ревинтере можно больше не беспокоиться, Ирэн…

— Ваша светлость! — навстречу из замка мчится солдат гарнизона.

Как же его… Пора бы запомнить всех — пригодится!

— Что случилось? — размеренно, слишком спокойно спросил старик.

И Ирия хорошо его понимает. Просто так в этом замке не бегают. А у Катрин — слабое сердце. Да и у герцога — пошаливает.

Подбежавший гонец покосился на девушку. Ему показалось, что незаметно.

— Говори при баронессе! — рявкнул старый герцог.

Даже ему изменила выдержка.

— Ваша светлость, только что пришло известие из Лютены. Гонец ждет в кабинете. Эвитан объявил войну Аравинту.

Люсьен не ошибался. Бедный Грегори Ильдани!

— Спасибо, Жак. Передай гонцу: я буду через четверть часа.

Тенмарский Дракон не трогался с места минуты три. Слушал удаляющиеся шаги воина и бесстрастно разглядывал серые камни мрачного двора.

А вместе с ним молчала «баронесса». Ее-то в отличие от Жака, никто не отпускал. Только ее взгляд устремлен не на неподвижные бездушные булыжники, а на побелевшие пальцы железного старика. Правая рука намертво сомкнута на древнем клинке. Левая — сжата в кулак.

Наконец, Ральф Тенмар обернулся:

— Иди к Катрин. А потом езжай в Большие Дубы. Там тебя уже ждет твой шпион или друг шпиона, которых ты зачем-то приставила следить за родным дядей. Твой Клод или Себастьен как раз сообщит тебе: лорд Леон Таррент сейчас гостит у барона Ива Криделя.

И, не давая ошеломленной «племяннице» выдавить ни слова, припечатал:

— И не вздумай, интриганка юная, лично убивать этого слизняка! Да еще и в доме Криделей. Если очень нужно — он и так не выберется из Тенмара живым. Решай!

И, не оглядываясь, направился в замок. Прямой, ничуть не сгорбленной походкой старого солдата.

Глава десятая

— Завтра опять будем красить твои волосы. — Катрин усадила девушку в уютное старинное кресло. И теперь внимательно перебирает мягкие пряди — у самых корней.

Сама Ирия не сомневалась: еще ничего не видно. Только вчера ведь красили.

Но лучше не рисковать. Маскарад — на то и маскарад, чтобы не разоблачил никто. Даже собственные служанки. Особенно они.

— Хорошо, что, несмотря на все беды, мы отпраздновали Воцарение, — вздохнула герцогиня. — В жизни каждой девушки должен быть бал. Хоть один. Надеюсь, у тебя их будет еще много. Но первый ты не забудешь никогда.

Это точно. Не забудет. Первый бал, первое Воцарение в замке Тенмар, первое убийство… Если все последующие праздники будут такими же — Ирия хорошо понимает деревенских затворников.

— Кстати, примерь.

Новое, почти дошитое платье легло на кровать. Алый шелк, темное золото, серебристый узор по кайме.

«Племянница» так и не отговорила «тетю» обновить ей гардероб. И теперь примерки сделались неотъемлемой частью жизни. Заняли законное место — среди фехтования, чтения, вышивки…

Катрин не в силах представить юную девушку не мечтающей о новых нарядах. И она права. Ирия мечтает, конечно… Почти как о новом кинжале — илладийской работы. Его недели три назад герцог обещал подарить кое-кому. Но так больше и не вспомнил. А всего пять дюймов отличной стали так удобно прятать за голенищем…

После новой свадьбы отца пришлось донашивать наряды Эйды. Из старого Ирия выросла. А Полина не считала нужным разоряться на обновки падчерицам. То ли дело — родной дочурке…

Платья старшей сестры шли средней как кошке клюв. Серебристый цвет Лиара к лицу сероглазой Эйде. И просто ужасно — на Ирии.

Тогда она часто мечтала, что в другой жизни — когда та наступит! — уйдет в прошлое и старое тряпье. Как осень сменяет весна.

А теперь судьба посмеялась — в очередной раз. Завалила бывшую графиню платьями, достойными королевы. Только их некуда надеть.

Разве что на тренировку со старым герцогом — для смеху. В них «племянница» станет падать еще чаще…

Да и привлекать лишнее внимание стоит упомянутым Катрин «девушкам». Но отнюдь не беглой преступнице.

К тому же… раньше Ирии хотелось быть красивой для… И об этом лучше не вспоминать. Чтобы самым позорным образом не разреветься!

Но теперь наряжаться точно не для кого. Кроме хрупкой немолодой женщины, навек лишившейся троих детей и разлученной с последним.

«Катрин живет в собственных грезах».

Ирия подавила горький комок в горле. И покорно позволила облачить себя в наряд, более подобающий прежнему титулу.

Чуть прикрыла глаза…

Юная графиня едет на бал… Всё могло быть так, но не будет.

Значит — глупо витать в прошлом. Не то лишишься и настоящего. Пусть чуткие пальцы столь же одинокого человека колдуют над твоей прической. Если это приносит радость хоть ему…

А теперь — вновь открыть глаза, сбрасывая наваждение.

Собственно, а что Ирия потеряла? Парочку охотников за приданым, готовых ради него жениться на вздорной, некрасивой девице?

«Увы, ты не родилась красивой…»

В общем-то, девушка давно особо не гляделась в зеркало. Так только — на скорую руку причесаться…

В детстве свыклась, что не красавица, но ведь и не уродина. Не хуже большинства провинциальных девиц. Просто рядом с матерью и старшей сестрой — нескладный дворовый щенок против дорогих породистых собак.

А в последние годы хватало и других бед, помимо непривлекательной внешности. Да и толку-то? Даже будь Ирия принцессой из сказки — Всеслав не бросит ради нее любимых жену и детей.

А в прочих несчастьях красота ничего не убавит и не прибавит. Кроме того… мама — красавица, Эйда — красива. Хоть одной это принесло счастье?

Но такое платье определенно заслуживает пристального взгляда. Неважно, что за драную кошку в него впихнули.

А раз так…

На миг показалось, что из старинной позолоченной рамы глянула юная Карлотта. Да, худощавая и уже в кости. Но вот черты лица с этой прической… вплоть до надменного выражения глаз.

И когда успело стать таким? Или тоже — из-за наряда? И своеобразно уложенных волос?

Нет, если всмотреться — в старинном зеркале именно Ирия. Не красавица Карлотта.

И всё-таки… Пожалуй, даже ничего. Вот что одежда и прическа делают!

— Ты — красива, — улыбнулась герцогиня.

— Не я, а платье, — честно ответила девушка.

Как она выглядела в серых Эйдиных платьях — тоже никуда не делось. А мама — всегда была хороша. Даже в монашеском балахоне.

И средняя дочь — вовсе не ее копия. Причеши волосы иначе — сходство исчезнет. Но нынешний ало-золотой силуэт в зеркальном омуте всё равно с трудом сочетается с Ирией Таррент.

— Ты будешь еще красивее, — покачала головой Катрин. Явно не слушая собеседницу.

Может, и не перебивать?

— Я никогда не была…

— Ирэн! — герцогиня вдруг рассмеялась, словно о чём-то догадавшись. — Ирэн, возраст сыграл с тобой шутку. Твоя мать — южанка. И Эйда, похоже, удалась в нее. Мы взрослеем раньше. А очень многие будущие красавицы в детстве и в ранней юности были дурнушками. Я и сама лет до двенадцати… Ты сейчас, как лебедь, проходишь период линьки, уж извини за сравнение. И этот период уже заканчивается.

А чего извиняться? Не с сорокой же сравнили и не с вороной…

— Тебе ведь сейчас шестнадцать?

— Будет в начале Месяца Рождения Весны. Через три недели.

Если доживем.

— К семнадцати ты расцветешь.

Это радует. Правда, шанс протянуть так долго — совсем мал.

— Меня больше удивляет, что мой сын заметил тебя в твои четырнадцать.

Потому что и не заметил. В рассказе Ирии никакой пылкой любви Анри не было и в помине. Катрин сама уверилась в собственной выдумке. Но сейчас — не тот случай, чтобы ее оспаривать.

А «тот» вряд ли настанет вообще.

— Впрочем, у Анри всегда был хороший вкус. Этим он пошел не в отца.

Ирия про себя вздохнула. Бедный Анри! Мало квиринской тюрьмы — теперь еще и фальшивая помолвка. С некрасивой девицей. О которой он — ставим алое платье против амалианского балахона! — даже не помнит.

А даже будь фантазии бедной матери правдой — с какой стати Анри аж два года хранить в памяти бывшую возлюбленную? Отец маму за три месяца забыл.

— К твоему дню рождения платье как раз дошьют, — улыбнулась герцогиня. — Ральф тоже готовит подарок. И таинственно молчит, какой.

Будем надеяться — не выдачу гостьи властям.

— Старик, а как ребенок! — искренне рассмеялась Катрин.

В Лиаре — злющие морозы со свирепыми метелями. Но и у тенмарской зимы недостатков хватает. Хлюпает на дорогах — особенно под копытами! — грязь. И противная смесь из снега и дождя решила повалить именно сейчас!

Впрочем, утром — во время тренировки — она была нужна ничуть не больше…

Снежинка недовольно фыркает — с первых же шагов по этому издевательству над дорогой. Особенно когда попадает копытом в размокшую хлябь, а это случается часто.

Ирия пустила лошадь в легкий галоп. И пригнулась к седельной луке. Хоть как-то защитить лицо — от мокрого снегодождя!

Черная птица летит сквозь заснеженную мглу. На израненной шее — ожерелье из льдинок…

Старый интриган сумел выбить «племянницу» из равновесия парой фраз. Но на то и старый, на то и прожженный…

Что мы имеем?

Война в Аравинте — раз.

Болтается в Тенмаре с неизвестными целями родимый братишка — два!

Девушка сжала кулаки, пытаясь сдержать ярость. Снежинка — не виновата.

Тенмарский волк раскусил если не всё, то многое, — три.

С войной ничего не поделать не только Ирии, но и волку. Значит — и думать об этом сейчас нечего.

Братик… Ну, раз он у дяди Ива — значит, тот уже прекрасно понял: в прошлый раз его навещал кто угодно, но не Леон. Два и два барон сложит. Вопрос: что сделает потом? И что скажет гостю?

Герцог… Заявляет, что Ирия следит за родным дядей «неизвестно зачем».

Значит — понятия не имеет, что настоящая Ирэн в поместье Кридель. И что фальшивая посещала его под видом Леона. Знает старый волчара и о ее встречах с Клодом. Знает, что Клод с некоторых пор служит у дяди Ива секретарем.

Откуда герцог пронюхал о приезде Леона? Тут и гадать нечего. Это «племянница» примчалась в Тенмар вдвоем с Ирэн. А братик, небось, человек пятьдесят приволок. И все — в фамильных цветах.

В герцогство изволил прибыть сам лорд Таррент. Просим любить и жаловать.

И что теперь делать? Всё с самого начала пошло не как задумывалось. Да и задумывалось — топорно.

Ни за какого «барона или баронского сына» Ральф Тенмар фальшивую племянницу выдавать не собирается. В то, что в Эвитан вернется Анри, — не верит. Чего хочет от Ирии — неясно. Ждет, что она и прочую его алчную родню перестреляет?

Вороны на дороге укоризненно закаркали. Искоса поглядывая круглыми желтыми глазами на нарушительницу спокойствия. Громко хохочущую одинокую всадницу на белой альталедке.

Посетителей в таверне — негусто. Несколько постояльцев. И просиживающий с утра до ночи дед Жан — неотъемлемая часть обстановки. Не налить кружечку старине Жану в Больших Дубах — дурной тон.

Деревенские обычно подтягиваются в «Горячую кружку» под вечер. А что еще делать зимой — когда так рано темнеет? Не спать же ложиться вместе с солнцем. Если герцогская племянница почтит своим присутствием таверну вечером — не так бросится в глаза, как днем.

Конечно, герцог уже знает если не всё, то многое. Но где гарантия, что следом не тащится еще чей-нибудь соглядатай?

Ирия приветливо кивнула уже веселому деду. И подсела за привычный угловой стол. Дожидаться Клода или Себастьена.

Причем ставим Снежинку против дряхлой клячи старины Жана — в Больших Дубах гостит самый веселый из липовых художников. Дарлену дважды на неделе со службы не отпроситься.

Поймав чей-то пристальный взгляд, Ирия резко обернулась… И едва подавила вздох облегчения.

Всего лишь счастливо улыбается дед Жан.

Фальшивая баронесса и не менее фальшивая герцогская племянница ответно растянула губы. Может, старик сразу переключится на выпивку — как всегда? Благо, очередная еще почти полная кружка как раз исходит паром у деда под носом. Кажется, его любимого горячего глинтвейна.

Но словоохотливый старик неожиданно встал. И уверенно (почти не шатаясь!) поплелся в угол Ирии. Где, кроме нее, других собеседников нет!

— Милостивая герцогиня, — склонился он в пародии светского поклона, — угостите пивом того, чей карман отощал.

А глинтвейна Жану Литару уже мало? Или решил смешать разные напитки? В лучших традициях более изысканных забулдыг? «Чтоб лучше шло».

На старого Жана сердиться невозможно. Рассмеявшись уже вполне искренне, девушка выудила монетку. Не самую мелкую. Деду хватит на весь вечер. А может, и на несколько.

— Я — баронесса. Но вы можете выпить за здоровье настоящего герцога. Моего дяди.

Раз ее здесь всё равно давно выследили — чего теперь скрываться, в самом деле?

Герцогская племянница до того отбилась от рук, что периодически просиживает вечера в трактире. И беседует то с художниками из Лютенской Академии, то с вечно пьяным дедом Жаном. Набралась на севере чего не надо, бывает…

Люди склонны пририсовывать всему чужому и далекому хвосты и рога. Очень колоритные. Север — Югу, Юг — Северу. И все не любят центральные провинции.

А уж что говорят о Мидантии и Квирине… Впрочем, что бы ни говорили — этому далеко до баек о Мэнде и Хеметис.

Старик ловко для его веселости упрятал в рукав монетку. И склонился в новом поклоне. А разогнувшись, неожиданно-тихо произнес:

— Это вопрос времени, госпожа фрейлина. Прошлого, госпожа графиня. Настоящего, госпожа баронесса. Будущего, госпожа герцогиня.

— Кто вы?! — враз пересохшие губы послушались с трудом.

— Я? — всё так же тихо переспросил дед. — Я — Жан Литар. Бедный старый Жан Литар, пропивший последние умные мысли в голове. Если они вообще там были. Остались только глупые, госпожа баронесса. Не слушайте старого Литара, госпожа графиня. Будущее — не неизменно, госпожа герцогиня…

— Ирэн! Баронесса!..

Черные глаза Себастьена. Тревожные блики бледных свечей и тревога в угольном взгляде.

Творец и все голуби Его! Ирия пропустила приход друга. Проспала?!

— Себастьен, где дед Жан?

— Ушел… Утром был, а сейчас я спустился — нету. А что? Он за нами шпионит?!

Шпионит не Жан. Кто угодно, но не он.

— Нет… Он… Неважно! — Ирия резко тряхнула отрастающими волосами.

Их опять ждет мучение краской. Будто шиньона с них мало!

А Себастьен сейчас примет ее за пьяную. Или того хуже — за сумасшедшую.

Ирии всё это приснилось! Умудрилась заснуть за столом — в таверне!

Если узнает герцог — в Большие Дубы не будет ходу до нового Явления Творца Всего Сущего!

Решительно — по ночам нужно не книги с дурацкими легендами читать, а сны смотреть. Нормальные! Без привидений в зеленом и Свитков Судьбы. Или Древних Башен, окруженных древними же армиями.

И уж тем более — без сумасшедших дедов. С бредовыми предсказаниями!

— Ирэн!

Реагируй нормально. А то у Себастьена уже глаза — в пол-лица. Два черных встревоженных провала — на враз побледневшем лице. Как в легенде.

— Клод добрался без затруднений?

Даже другу не признаться, что заснула. Никому незачем знать, что Ирия спит на ходу. И ее, оказывается, можно брать голыми руками.

— Я его еще не видел. Там такие новости, Ирэн! Главное, со стула не упадите. Сейчас расскажу, — фальшивый художник жестом подозвал подавальщицу.

Еще не успел сделать заказ — это радует. А то если бы сейчас выяснилось, что Ирия столько времени просидела в его присутствии, не шевелясь и ни на что не реагируя…

— Знаю: Леон в Тенмаре, — успела усмехнуться она. Прежде чем молодая подавальщица оказалась возле их стола.

Та самая, Ивонн, что и в первый визит. Как символично!

Еще не было знакомства ни с герцогом, ни с герцогиней. Как и лихорадки. И истории бессмертной любви Ирии Таррент и Анри Тенмара. Еще жили и дышали Люсьен Гамэль и Вихрь…

Себастьен аж рот разинул. Но ничего переспросить в присутствии пышнотелой служанки не смог. Быстро заказал вина «себе и другу».

И даже не заметил усмешки тертой подавальщицы. Дескать, знаем мы этих «друзей». Пусть хоть трижды мужчинами переодеваются.

Интересно, девица раскусила только Ирию? Или еще и Лауру?

— Новости летят быстрее меня, — вздохнул художник. — Клод к нему еще присмотрится. Узнает, что там этот северянин наплел и зачем явился. А то мне в поместье ходу нет. Я — не дворянин ни с одного боку…

Клод и Лаура — дети дворянки, выскочившей замуж за простолюдина. Это Ирии известно еще с Воцарения Зимы.

А Себастьен — сын священника. И действительно — студент Академии. На год оставил учебу — «по недостатку средств».

В самом деле, теплой компании не хватало только Ирии. Хоть и чистокровной дворянки, зато — дважды смертницы и государственной преступницы. Числившейся прежде в розыске, а ныне — в покойниках.

Таким никто из троицы не похвастается. Если ничего не скрывают, а скрывают они наверняка.

Даже запросто — врут почти всё. Ирия на их месте врала бы напропалую. Под пытками предают все. А значит — откровенничать нельзя ни с кем.

Так что, возможно, единственная правда — взаимные чувства Клода и Ирэн, Себастьена и Лауры…

А разве этого мало?

Пусть даже их история правдива не больше, чем байка о незаконной герцогской дочери. Кто усомнится, чья судьба хуже? Они — все вместе. А Ирия, что бы ни пыталась воображать, — одна.

— О его сестре Эйде не известно ничего?

Может, потому Леон и прибыл к дяде Иву? Очень может быть. Темный бы побрал Ревинтеров — всех! Прошлых, настоящих и будущих, чтоб их совсем не было! Больше никогда.

— Нет пока. Но, возможно, ваш кузен привез что-нибудь на хвосте.

Хорошо бы. Но Леон может привезти на хвосте лишь одно — что обычно к хвосту прилипает.

Любящий брат вполне способен приехать к дяде. Жаловаться. А вот в Лютену, — самому что-то сделать… Подлец и слабовольный слизняк! Слабовольный и самодовольный.

— Клода в поместье не было. Он узнал бы всё лучше, чем Мари. Но… — Себастьена прямо распирает от новостей.

Раз уж главную сообщили без него. Будто сладость у ребенка отняли!

Может, зря Ирия призналась?

Оказывается, лучший в подзвездном мире сын и брат действительно притащил в Тенмар полсотни нянек. То есть — эскорт. Ехал какими-то кружными дорогами. А под конец заблудился — возле самого села Большие Огнищи. В трех часах от тракта. И даже няньки в лиарских цветах не помогли.

Ладно, сам не догадался нанять проводника. Или денег пожалел. Но неужели и все пять десятков солдат набирал среди полных кретинов? Столько дураков в замке Таррент просто нет.

Если, конечно, новый лорд не успел переформировать гарнизон. В соответствии с собственным вкусом.

Или… или любимый и любящий братик ехал тайно? Такое «тайное» продвижение вызывает лишь смех. Больше внимания новый лорд Таррент привлек бы, только трубя в литавры. Но это же Леон!

Ладно, такую новость обдумаем ночью. Если брат едет тайком, значит…

И на худой конец — есть предложение герцога Тенмара. Еще бы знать, искреннее ли? Или проверка «племянницы» — Темный знает на что? Дракон всегда проверяет…

— Как, кстати, ваше последнее полотно? Со стариком, похожим на святого? — улыбнулась Ирия.

Лицо Себастьена враз оживилось. И даже будто осветилось неким внутренним светом. О нем еще так любят говорить и писать те, кто никогда его не видел.

О живописи Себастьен может говорить часами, днями и неделями. А уж о собственных замыслах…

Так что на остаток вечера ждут горячее вино и теплая беседа. И забвение назойливых тревог — хоть на несколько часов.

Черный замок на холме, древние башни, винтовые лестницы. Как давно Ирии Таррент здесь не было!

Точнее, она в этом мрачном логове старых драконов и забытых королей никогда и не появлялась. В отличие от Ирэн Вегрэ…

— Госпожа баронесса!

Как давно Мари ждет на холодной лестнице? Если приказал грозный герцог — то хоть весь вечер. Пока госпожа наслаждалась свежими новостями. И хорошей компанией…

Если приказал герцог…

Захолонуло сердце.

— Госпожа баронесса, ее светлость госпожа герцогиня просила зайти к ней сразу после ужина. А ужин я сейчас принесу. — Наконец-то дождавшаяся госпожу служанка унеслась прочь. С проблеском радости на вечно грустном личике.

Вечно… С Воцарения Зимы. Действительно — целую вечность.

Есть уже не хочется, а беседовать — того меньше. Но Катрин обижать незачем. Да и потом — лучше уж компания герцогини, чем герцога…

Но сначала — несколько минут побыть в комнате. Не расплескать сегодняшнее тепло. Сохранить.

Пусть греет хоть несколько вечеров. Исчезает как можно медленнее…

Стук в дверь.

Мари? Так быстро?

— Госпожа герцогиня вас ждет.

А то Ирия не помнит!

— Если можно, она просит поспешить, — виновато улыбнулась служанка.

Похоже — без всякой задней мысли.

А на сердце заскребся уже знакомый дракон. С очень когтистыми лапами. И острой чешуей.

— А что случилось? Какие-то неприятности?

И почему, во имя Творца и всех агнцев и голубей Его, «племянницу» ждет тогда для разговора Катрин, а не Ральф? Или грустно самой герцогине?

Это — эгоистично, но лучше ее печаль, чем новые неприятности! Ну пожалуйста, сегодня всё было так хорошо! Впервые за столько месяцев… лет.

— Пришло какое-то письмо. Госпожа Катрин хочет лично прочесть его вам. Оно ее расстроило.

Еще одно! Жабе понятно, что война с Аравинтом — новость уже устаревшая. Что еще? Анри?!

Только этого не хватало! Творец, ты же милосердный! Пожалуйста, ну хватит уже, а?! Катрин и так схоронила троих сыновей. И двое из них не воскресли!

— Госпожа баронесса, ваш ужин! — пискнула вслед верная служанка.

— Спасибо, Мари, я не голодна…

А вот вино хорошо бы прихватить. Но разговор — с герцогиней, а не с герцогом. Так что придется оставаться трезвой.

Ничего, не помрешь, баронесса липовая!

А замок Тенмар — всё-таки похож на родной. Перестуком каменных плит. Когда мчишься со всех ног…

Глава первая

До бесконечности притворяться больным нельзя. Но Леон всё равно тянул и тянул спасительное время. Каждый вечер обещая, что послезавтра обязательно поговорит с дядей. Вот только наберется сил!

Но не завтра же — это слишком рано!

«Послезавтра» тянулось и тянулось. Пока через две с половиной недели Ив Кридель не явился сам. Для серьезного разговора.

Еще при словах: «Как ты себя чувствуешь?» — юноша заволновался.

— Не слишком хорошо… — пробормотал он.

— Леон, прости, я берёг твое здоровье. Но дольше тянуть нельзя…

Разыграть обморок? Дядя — добрый человек. Он не выдаст страже тяжело больного!

А потом? Леон не сможет вечно скрываться по стране! Да еще и в одиночку! А эскорт в бега не возьмешь. Да и доверять им нельзя!

Деньги рано или поздно кончатся, и тогда…

Сейчас же не восстание. Сейчас никого нельзя казнить за несчастный случай!

А Леону — всего семнадцать. Он — слишком молод, чтобы умереть! О Творец милосердный и всепрощающий…

— Леон, ты не говорил об этом сам. Но я получил письмо…

О нет, нет, нет!

Юноша натянул бы одеяло на голову — если б помогло!

— Ты уже знаешь, что твои мать и сестра пропали?

Мать? Сестра?

Мысли мешаются в кучу…

Так значит — его не арестуют? Не запрут навеки в Ауэнте? Не казнят на центральной площади Лютены?!

Леону чуть действительно не поплохело. От внезапной, неудержимой волны чистой, пьянящей радости.

Пропали?! Да туда Карлотте и дорога!

— Я получил письмо от настоятельницы Альваренского аббатства святой Амалии. За несколько дней до твоего приезда.

И дядя молчал! Здоровье Леона он берег, как же!

Здоровущий червь тревоги вновь заскреб по сердцу — чешуйчатыми кольцами. Мать могла рассказать этой старухе! Или Ирия!

Гадюка сама угрожала… Может, врала? Пусть хоть в этом плевке Карлотты будет бессилие, а не яд! Ведь даже у самых опасных гадин он рано или поздно кончается!

О Творец, что тебе стоит? Ну пожалуйста!..

— Твою мать и Эйду в начале прошлого месяца увезли в Лютену солдаты личного гарнизона графа Бертольда Ревинтера.

Нет! О нет!! Ну, пожалуйста — нет!!!

— Узнав об этом, я немедленно послал гонца в Лютену. — Дядя успокаивающе положил руку на плечо племяннику. Значит, еще ничего. Значит — всё не так плохо! — А сегодня получил ответ. Твои родные пропали без вести по дороге. В Южном Лиаре. Держись, мой мальчик! — Ив Кридель крепко сжал ему руку. А рука у дяди — не слабая. И не скажешь, что вовсе не солдат. — Я буду настаивать на расследовании. Прости, что не сказал раньше. Я боялся за твое здоровье и считал тебя слишком юным для таких решений. Но, возможно, ты сумел бы сделать больше меня.

Тревога чуть ослабла — принеся взамен неожиданную слабость. Сейчас Леон и в самом деле ощутил себя больным. Самое страшное не случилось. Дядя ничего не знает! Если б лорда Таррента обвиняли в убийстве — Ив Кридель не утешал бы его сейчас, не сочувствовал и не обвинял себя. Разве только в том, что приютил государственного преступника.

А дядя продолжает говорить — всё так же мягко.

Кто-то подозревает в похищении разбойников. (Кошмар, если они завелись в Лиаре! Леон ведь ехал по тем же дорогам!). А кто-то — орден леонардитов. Чуть ли не в открытую. (Им-то зачем?)

Успела ли Карлотта что-нибудь рассказать людям Ревинтера? Если еще и он узнает… Для Леона этот мерзавец — жутчайший ночной кошмар. Лишь совсем недавно чуть поутихший. За появлением других — посвежее.

Граф Ревинтер когда-то чуть не погубил всю их семью. В один день!

А леонардиты… Как Леон сразу не понял? Если Карлотта у них… в сговоре! — она сможет исполнить все угрозы! Ведь сын не помог ей бежать из монастыря. И теперь она его погубит!

В прежние времена от заточённых злодеев избавлялись с помощью яда. Достаточно было лишь заплатить тюремщику. Жизнь преступника не стоила и меара!

Во что превратился мир — если ныне с тюремщиками сговариваются заключенные? И теперь…

Леон от ужаса разрыдался.

Дядя успокаивал его битый час. Уверяя, что сделает всё от него зависящее, чтобы спасти их родных. Что они — одна семья и будут держаться вместе. Что Леон ни в коем случае не одинок. У него есть старшие родственники. И о нём позаботятся.

Дядя Ив говорил. А племянник плакал, как в детстве. Не в силах остановиться…

В какой-то миг чуть не выложил родственнику всё. Тот ведь взрослый, умный, поможет!

Едва удержался. Дядя не поймет! Никто не сможет понять такое!

Если только отец… Но его больше нет!

А дядя… Разве он когда-нибудь любил такую женщину, как Полина?

Четыре стены. Забранное решеткой окно.

Пяльцы с вышиванием. Стопка книг с монастырскими хрониками и житиями святых угодников разных веков.

Любимым стало «Житие святого Михаила». Основателя ордена нынешних тюремщиков. Одного из самых приличных духовно-рыцарских орденов — надо отдать должное. И магистру, и его творению.

Чтение Элгэ всегда любила даже больше фехтования и скачки наперегонки с ветром. А кроме «Жития» больше здесь ничего нет. На ее вкус.

Никогда не интересовалась историями юных дев и отроков, погибших за веру. Можно найти и более достойную причину для героической смерти. Столь же достойную и глупую, как у Элгэ, например…

Немудрено, что святой Михаил стал для нее почти родным.

Узница уже не злилась. Благородный кардинал Александр ее спас — на время.

И запер в четырех монастырских стенах. Возможно — навсегда. Что еще не самый худший вариант.

Можно попросить еще несколько орденских талмудов в тяжелых переплетах. Среди них наверняка найдется пара-тройка приличных. Только это будет означать, что пленница хочет жить. Настолько, что интересуется новыми книгами.

Незачем давать врагам повод жаждать ее гибели сильнее нынешнего.

За три недели заключения герцогиню Илладэн не навестил никто. Кроме монахинь и матери-настоятельницы.

Святые сёстры приносили еду, воду. Нитки для вышивания и книги. Просили не падать духом. Обещали за нее молиться. Спрашивали, не нужно ли еще чего. И, получив в ответ кроткое «нет», уходили.

Аббатиса дважды в неделю вела долгие душеспасительные беседы. Но все попытки (в перерывах между молитвами за заблудшую душу Элгэ) выяснить, что происходит на воле, кончались ничем.

Будто нигде в подзвездном мире не осталось никого и ничего. Только эти стены, пленница и аббатиса с монахинями.

А еще — святой Михаил. Он тоже два года провел в плену — на Востоке. Так что мог рассказать о потере свободы немало. Если бы «Житие» писал сам, а не какой-то монах — лет сто спустя.

Внешний мир забыл о герцогине Илладэн. Вычеркнул из числа живых. Как когда-то — никому еще не известного рыбака Михаила…

А вот сны здесь — непривычно ярки. Наверное, из-за столь же непривычного заключения!

…Яркий летний луг. Танцуют по глади широкой реки лучи полуденного солнца.

Отец быстрыми саженками плывет на тот берег. Такое бывает часто — десятки раз подряд, на спор.

Мама полушутливо, полувстревоженно кричит ему, чтобы немедленно — сей же миг! — возвращался. Папа в ответ смеется — весело, солнечно и заразительно. Никто больше так не умеет, даже Алексис…

Мама хмурится, грозит маленьким кулачком. Его не боится даже Диего.

Когда отец окажется на берегу — с нее вмиг слетит весь гнев. Останется лишь радость. Мама вообще никогда не умела долго сердиться. Ни на кого.

Блики солнца играют на водяном шелке. Теплый летний ветер гонит невесомую рябь, папа хохочет…

Диего что-то строит на песке. Предусмотрительно выбравшись за линию шаловливых волн.

Элгэ и Алекса, накупавшись, бродят по мелководью. Средь золотых кувшинок.

Младшая сестра во всех детских состязаниях приплывает первой. Но втайне мечтает научиться лежать на воде не шевелясь. И при этом не идти ко дну.

У Александры получается всегда. А вот у Элгэ тонут ноги. Тонут — и всё…

Сияющие лучики невесомо пляшут на воде. На золотых кувшинках, на белых водяных лилиях…

Речные цветы можно замечательно воткнуть в локоны. И пусть с них стекает вода. Всё равно и Элгэ, и Алекса — уже до корней волос мокрые.

Еще можно поймать Диего. И натыкать лилий в его длинную спутанную гриву — вот будет смешно…

Или нагнуться и собирать раковины. В море есть настоящие — с драгоценным жемчугом. Если поднести к уху — в них шумят волны.

Но зато там нет кувшинок. Они не растут в соленой воде.

Лето, солнце, река…

И еще целых полгода до лютенской зимы, из которой не вернутся родители…

Когда это приснилось впервые — Элгэ не хотелось просыпаться. Если б могла — остановила бы время.

В Вальданэ тоже росли лилии. Только не было моря. Всё сразу получить нельзя. Либо шум волн, либо цветы. Свобода — или живые родители. И выбираешь — не ты.

Сны повторяются — каждую ночь, три недели подряд. А утром просыпаешься в слезах. И радуешься, что никто тебя не видит. Горькой, как сами слёзы, радостью.

Потому что больше не будет кувшинок. Они не растут зимой. А тем более — там, где столько горько-соленых слёз.

И моря — тоже нет. В конце не остается ничего.

Есть только ты. И никто не увидит тебя плачущей. В одиночном заключении — свои плюсы.

Всё сильнее сгущается мрак. Разгоняет его лишь одно — Алекса жива. По словам благородных тюремщиков. Это — единственное, что удалось у них узнать.

Сестра жива — и тоже в одном из михаилитских монастырей. Под покровительством последнего не ставшего скотиной эвитанца — кардинала.

А вот удастся ли сестренку еще хоть раз увидеть — ведомо лишь Творцу Милосердному. Может, святой Михаил его упросит? Больше-то уж надеяться не на кого.

Сдержит ли слово кардинал — насчет яда? Хоть не ради самой Элгэ. Зачем Диего знать, что его родную сестру казнят на Ауэнтской площади? С палачей станется привести брата смотреть на смерть сестры. И Его Высокопреосвященству это известно.

Капель за окном радостно извещает о первых днях весны. Это в Лиаре — всё еще стылые сугробы. А в Лютене — весенние дожди и весенняя грязь под ногами. И весеннее же солнце — в чьи-то счастливо жмурящиеся глаза.

Особняк Ревинтера — не какой-нибудь северный замок. И не родной дом Алана Эдингема. Здесь все окна застеклены лучшим аравинтским стеклом. А солнце — постоянный гость. И в комнате, где лежит на излечении проваливший задание капитан, — тоже.

А еще к его услугам — прекрасная комната, личный врач господина Регента, диетическая еда, дорогие лекарства. И ежедневно справляющийся о состоянии здоровья гостя хозяин дома.

Эдингем вовсе не того ждал, когда, шатаясь от слабости, поднялся в кабинет монсеньора, по-военному отдал честь. Четко выговорил:

— Я не смог выполнить ваш приказ. Готов идти под трибунал!

И рухнул к ногам Бертольда Ревинтера. На чёрно-золотой ковер. Его потом, наверняка, пришлось выбросить — кровь протекла сквозь повязки.

Ни под какой «трибунал» Алана не отдали. Напротив — ни словом не попрекнули. Холили и лелеяли.

И волноваться уже не о чем. Когда Ревинтер хочет убить — убивает сразу. Во всяком случае — в тот самый день.

Так что всё хорошо.

И отчаянно хочется застрелиться самому! Министр финансов не стал списывать со счетов «неплохого офицера». Вдруг еще пригодится?

И от этого — только хуже.

К концу третьей недели монсеньор вновь вызвал в кабинет. Синий.

Эдингем явился в теперь висящем на нём мундире. Похудевший, с ввалившимися щеками. Но уже не готовый свалиться без чувств. И даже — чисто выбритый. И более-менее твердой походкой.

— Садитесь, Алан! — Бертольд Ревинтер указал на стул. — Вижу, я поторопился вызвать вас. Вы еще нуждаетесь в отдыхе.

— Я готов к исполнению любого приказа, монсеньор! — старательно отчеканил юноша. Почти твердо.

— Будь по-вашему, — совсем по-человечески рассмеялся министр. — Алан, вы помните, как попали ко мне на службу?

— Конечно, монсеньор, — внутренне насторожился он.

— А теперь я хочу, чтобы вы точно так же перевербовали для меня другого офицера.

— Сделаю всё возможное, монсеньор! Могу я узнать, кто этот офицер?

— Риккардо Гарсия, капитан маршала Всеслава Словеонского.

— Ничего не выйдет, монсеньор! — вырвалось у Эдингема. Прежде, чем он схватил себя за торопливый язык.

— Не выйдет? — Ревинтер приподнял левую бровь. — Почему же?

Ну раз уже нарвался! Теперь — только вперед.

— Капитан Гарсия предан Всеславу Словеонскому. Да ему преданы все, кто у него служит! Так же, как и вам, монсеньор, — поспешно добавил Алан.

И возможно — по тем же мотивам.

Эдингем и раньше-то не любил всеславовцев. А теперь — и вовсе не переваривал. За исключением того самого Гарсии.

— Я плачу своим людям больше, — возразил министр финансов. — Вы долго не выходили в город, Алан. И у вас — устаревшие сведения, — уже совсем другим тоном добавил он. — Капитан Гарсия после лиарской истории не вылезает из кабаков и таверн. Пьет пока не вчерную, но многовато для хорошего офицера.

— Пьет в компании капитана Мировского? — уточнил Эдингем.

— Один. А капитан Мировский получил повышение. Он теперь подполковник. Это — темная история, Алан. А в темной воде хорошо ловится рыба. И ее я хочу поймать. С вашей помощью, Алан.

Глава вторая

«Сказание о короле Адальстейне» третий день валяется у кровати. Третий день Ирия не читает. Сразу после тренировки уходит в свою комнату. С трудом заставляет себя появляться в столовой — к обеду и к ужину. И взяла из библиотеки эту книгу — зная, что даже не раскроет.

Юная баронесса не прячется от людей. Она каждый день выходит в общую залу. На семейные трапезы. А редко покидает комнату — потому что не на шутку увлеклась чтением. По самые уши.

Юная баронесса ведет себя, как всегда. Как все три месяца — в замке любимого дяди.

Сегодня Ирия впервые не вышла к ужину. Не помогла даже мысль, что тогда еду принесет Мари. А видеть людей не хочется. Совсем. И бывшую подружку Гамэля — особенно. Попросить, что ли, в служанки Ортанс?

Впрочем, за последними новостями предыдущие беды уже не так болят. Что значит убийство Люсьена — в сравнении с тем, что Ирия не уберегла Эйду?!

Тоскливый шум дождя за окном, вечные гобелены на стене. Алеют в камине угольки. Последними отблесками тепла — в черной золе.

Багряные листья замерзают на студеном мраке осенней земли. Полоска заката гаснет на небосводе. Перед бесконечной, непроглядной зимней ночью…

Ауэнт был концом всего, а Ирия еще надеялась что-то исправить. А их всех убили там — в солнечный день! Они умерли — и не поняли этого.

Догорает обреченная надежда. Огонь погаснет, неумолчный дождь смоет золу. А потом всё завалит зимним снегом. Ничего не останется…

Черная птица упрямо летит — сквозь угольно-непроглядную мглу. Серебристое ожерелье из льдинок на израненной шее. Кровь застывает серо-алыми кристаллами. Кровь и лед. И пепел…

Птица никогда не долетит…

Пора взглянуть правде в безжалостные глаза — Ирия проиграла вчистую.

Можно врать другим, но себе? Эйды больше нет. Ревинтер от нее, наконец, избавился. С разрешения Леона? Может, и нет. Какая теперь разница, и какой во всём этом смысл? Самая страшная месть не вернет живую сестру…

Эйда. Мягкие золотистые косы. Внимательные серые глаза. В последние два года в них застыли отчаяние и ужас. Но прежде светились тепло и доброта.

Почему всё это вспоминается лишь теперь? Что за чудовище Ирия — если столько времени сестра казалась лишь предметом необходимой заботы?! Вдобавок — опостылевшей.

Помнились кошмары Эйды и бессонные ночи. А какой любящей и доброй — самой доброй в их семье! — была сестренка прежде, напрочь стерлось из неблагодарной памяти.

Полный замок раненых птичек-зверьков. Опять где-то подобранных.

Вечные пяльцы или книга в хрупких руках. И мягкое понимание — в бездонных серых глазах. Всегда — что бы грубоватая (или просто и откровенно — грубая) младшая сестра ни пыталась коряво рассказать. Из тех сбивчивых исповедей Эйда никогда и никому не выболтала ни слова…

Разве мог кто тогда предположить, что вскоре для человека, понимавшего и сочувствовавшего всем, ни у кого не найдется ни понимания, ни сочувствия? А привычной мыслью Ирии станет: «Как же надоели слёзы старшей сестры!»

После письма герцогского шпиона «Ирэн» еще на что-то надеялась. Но три дня назад прибыл Клод.

Эйду не довезли до Лютены. Разбойники? Леонардиты? А выдумать что поинтереснее у Ревинтера фантазии не хватило?

Леон сам отдал сестру — в руки смертельного врага! И не ее первую. Только Эйда — не Ирия. На долю сестренки своего Джека не нашлось…

Впрочем, кто здесь взялся обвинять? Ирия сама — не меньшая дрянь. Ничем не лучше матери или Леона. В Лиарском замке Эйда была близко, совсем рядом. А младшая сестра упивалась жалостью к себе! О Всеславе вздыхала!

Глупая, бессердечная, эгоистичная дура, влюбленная в мираж, — вот кем была Ирия. Пока мир не перевернулся в очередной раз.

Угли в камине. Вечные догорающие угли зимнего костра. Пепелище…

Полгода назад у Ирии были отец и сестра. А теперь? Озлобленный старик, чьих мотивов и намерений не понять никогда?

И есть ли у нее хоть он?

А не надоело думать только о себе и себя же жалеть?

Стук в дверь. Громкий и настойчивый. Очень!

Уйдите уже все! Ирия — эгоистичная дрянь. Но даже эгоистичной дряни иногда нужно забиться в самый глухой угол! И никого не видеть.

— Ирэн, открой!

Легок на помине.

— Открывай!

Да уж — хозяину дома в просьбах не отказывают. Девушка, вздохнув, поплелась к двери.

Ого! Вот это да! Старик заявился в парадном мундире. С наградными лентами через плечо.

Он что — пьян? Или со здоровущего родового клена под окном свалился?

— И что же ты здесь делаешь?! — рявкнул Ральф Тенмар.

Будто это не он вломился без приглашения, а наоборот.

— Читаю… — безучастно ответила «племянница», опускаясь в кресло у камина.

Угли притягивают взгляд.

Для старика есть второе кресло. Захочет — сядет.

А ей уже всё равно. И свой графин (на туалетном столике, больше негде) у Ирии тоже есть. В кои-то веки — почти полный…

Сегодня можно посидеть и в ее комнате — для разнообразия. Мрачно помолчать вместе. Всегда хорошо получалось.

Или герцог поворчит. А помолчит — Ирия. Пожалуй, это — лучше одиночества. Вот общества Катрин сейчас точно не выдержать. Не говоря уже о слугах.

— Не ври — не умеешь!

Три дня назад — рассмеялась бы.

— Читаешь… — старик бесцеремонно выхватил книгу. Встряхнул. Прошелся по комнате — враз ставшей маленькой. — Закладка на пятнадцатой странице. Читаешь в день по пять страниц, Ирэн?

— Чего вы хотите? — устало повернулась к нему девушка.

— Что с тобой случилось?! — прорычал герцог. Три размашистых шага — и он вновь возле племянницы. Уже привычная жесткая, костистая лапа стиснула плечо. На сей раз — правое. — Я же сказал тебе — твой брат умрет, если ты этого хочешь!

— Я не знаю, хочу ли его смерти, — равнодушно проговорила Ирия. — Это мало что изменит.

— Кроме того, что слизняк, убивший собственного отца, больше не будет отравлять подзвездный мир своим смрадным дыханием! — прошипел Ральф Тенмар. — Я знаю про твою сестру.

И что? С его-то мнением: «оступившегося — затопчи»? Леон запер Эйду в монастырь. Ральф Тенмар — застрелил бы. Причем еще два года назад.

— Дерись, Темный тебя побери! — он рывком развернул Ирию к себе. Когтистая лапа оставила в покое плечо — чтобы мертвой хваткой вцепиться в подбородок. Заставляет высоко вскинуть голову. А жесткий, колючий прищур удержит взгляд любого — похлеще когтей дракона. Даже тенмарского! — Любому из моих сыновей я сказал бы — будь мужиком! А что сказать тебе? Будь бабой? — Так не рычит даже разъяренный медведь-шатун. Выгнанный охотниками из уютной берлоги. На студеный мороз! — Не смей реветь! Ты — лингардская аристократка!

— Какая?

— Или ты невнимательно читала книги из моей библиотеки?

Что-то забрезжило во тьме. Прогоняет даже застарелую тоску и уже привычное унылое равнодушие.

Что-то — пока таинственно-неуловимое, но будоражащее. И очень важное…

Старик сам читал эти книги. И отлично помнит сюжет. Значит — или читал недавно, или перечитывал.

Причем второе — вероятнее. Но зачем? К чему тенмарскому герцогу история древнего Лингарда? Волею победителей превращенного в Лиар.

И к чему это теперь Ирии?

— Какая разница? Моя сестра погибла. А вам прекрасно известно, что я — не невеста вашего сына. — Вот и сказала. И давно пора. — Я никогда и не утверждала, что он собирался на мне жениться.

И что теперь? Отдаст ее властям? Позволит застрелиться самой?

Жить — не хочется. Но о казни на площади на потеху Ревинтеру Ирия сгоряча не подумала!

— Ну и дурак, если не собирался! — рявкнул Ральф Тенмар. — Я обещал тебе помощь, Ирэн. И помогу. — Он уже взял себя в руки. Даже странно — с учетом его обычной несдержанности. — Ты не думала, что Ревинтер — последний, кому выгодно убивать твою сестру?

— А как же насчет скрыть преступление сына? — Ирия слишком поздно вспомнила о деяниях самого герцога. В более молодые годы.

Но в любом случае — носиться с его прошлым незачем. Она же живет со своим. Умел нагрешить — умей и смотреть в глаза собственным подлостям. Хотя вряд ли Ральф хоть в чём-то раскаивается. Такие сожалеют лишь о поражениях.

— А ты помнишь, что его сына никто не осудил и судить не собирается? — Старик нечаянного намека даже не заметил. Во всяком случае, и ухом не повел. — Зато Эйда для Ревинтера — прямая дорога к титулу лорда Лиара.

— Николс — в ловушке! — бросила девушка. При звуке имени смертельного врага вернулись и ярость, и жажда мести. Всё-таки пример действует заразительно! Особенно пример столь сильного и жестокого человека, как Ральф Тенмар. — Вряд ли сынок Ревинтера вернется в Эвитан — из плена. Если его там держат вместе с людьми Анри.

— Будь на месте Анри я… или ты — я бы не сомневался. Но Анри нахватался от Арно Ильдани многовато лишнего, — задумчиво проговорил старик.

Ирия опомнилась. Ее уже сравнивала с собой Карлотта. С гордостью.

Только сделаться Ральфом Тенмаром в женском обличье для полного счастья и не хватает! И тогда точно впору застрелиться.

— Подумай, Ирэн. Ревинтер не может в открытую держать в своем доме чужую дочь и сестру. Но вот разыграть похищение по дороге… И тогда можно спрятать девушку. Как козырную карту в рукаве. Твоя сестра — жива, Ирэн. И где она — знает именно Бертольд Ревинтер.

— И никогда не скажет.

А старик — прав! Да и кто из них — лучший интриган? И соответственно — яснее представляет действия другого паука?

— Скажет — в двух случаях. Если его сын вернется из Квирины, или…

— Или? — невольно повторила Ирия, против воли заинтересовавшись.

Живой Ревинтер-младший, вернувшийся в Эвитан (отделавшись легким испугом), — ничуть не нужнее его живого отца на посту министра финансов.

— Или если Ревинтер окажется в Ауэнте. А мы — теми, кто станет его допрашивать. — Ральф Тенмар потянулся к графину. Надо же, достал. А еще на негнущиеся кости жалуется! — За Анри! И за смерть Ревинтера!

— За Анри! За его возвращение!

За смерть — даже Роджера Ревинтера! — сегодня пить желания нет. Он сделал всё, чтобы разрушить их жизнь. Постарался на славу.

Но всё, что после, — даже исчезновение Эйды! — случилось уже без его участия. Львиную долю бед семьи Таррент они создали сами — без помощи посторонних.

Если уж сегодня смотреть правде в глаза — то до конца.

Льется в два бокала терпкое вино. Цвета рябины — в Месяце Сердца Осени. Почему-то в присутствии старого герцога всё обретает особый вкус. Более горький, острый… и живой.

Каким был Ральф Тенмар лет тридцать назад? Точно сказать сложно. Да и не с опытом Ирии. Но тогда… остановило бы его и ее присутствие Катрин?

И точно ли ему требовалось принуждать хоть одну женщину?

Нет, остановило бы. Если не Катрин — то судьба Карлотты. Сколько в рассказе матери правды — не узнать никогда. Но даже сомнение способно встать непреодолимой стеной.

— Я никогда не выйду замуж за мужчину, если он взял против воли хоть одну женщину! — заявляла тринадцатилетняя Ири.

— Тогда в наш век войн ты останешься старой девой, дорогая! — холодно рассмеялась мать. — Или забудешь свои глупые слова…

Кто из них оказался прав? Если Всеслав для Ирии был героем, но она никогда не задумывалась о его прошлом?

— Сюда едет чиновник из казначейства, — перевел разговор Ральф Тенмар. — То есть говоря проще — верный холуй Бертольда Ревинтера. — Опять Ревинтеры! — Якобы для проверки сбора налогов.

— А на самом деле?

Страха — нет. Или потом появится? А сейчас уже вино действует?

— Вряд ли он что-то заподозрил насчет тебя. А у Ива Криделя ему без моего разрешения делать нечего.

Вот и думай, какую именно недоговоренность старый волк имеет в виду. Что знает про настоящую Ирэн? Или что дядя Ив может проболтаться?

Ральфу Тенмару известно о визите Ирии в поместье Кридель? Или это — намек на шпионаж? Или, что дядя Ив мог ее раскусить?

Про шпионаж можно уже говорить в открытую. Но душа Ральфа Тенмара — даже не потемки, а непроглядная мгла.

— Мне нужна умная, красивая родственница, чтобы обвести этого чиновника вокруг изящного пальца. Так что ты поступаешь в распоряжение Катрин. Женские уловки ей знакомы лучше, чем мне… да и тебе. Моему сыну наверняка нравилась твоя искренность. — Герцог уже забыл ее признание пятиминутной давности? — Но сейчас для нее — не время.

Да уж. Когда это «время» вообще наступит? И наступит ли? Ирия скоро вообще забудет, что такое искренность.

И забудет. Если это необходимо, чтобы спасти Эйду. И уничтожить Бертольда Ревинтера. Раз уж первое — невозможно без второго.

— Что от меня требуется?

— Я уже сказал. Обвести вокруг пальца ревинтеровскую шавку. Ты сумеешь. Ты — молода. Ты — красива. Ты — умна.

— А если он бывал в Лиаре?

— Я это выясню. Тогда моя племянница заболеет и к обеду не выйдет.

— Что включает «обвести вокруг пальца»? — допила последний глоток Ирия.

Налить еще? Или подождать, чтобы не портить послевкусие?

И неужели это ее голос стал за последние месяцы столь холодным и жестким?

— Я сказал «родственница», а не «шлюха»! — Льда в голосе старого герцога всё равно — не в пример больше. — Ты должна будешь говорить с ним. Улыбаться. Обмахиваться веером. Лгать. И не более того. Заметь, я тебя даже к этому не принуждаю. Ты согласна?

— Тогда — да.

— И не говори Катрин о нашем разговоре. Пусть она и дальше считает тебя невестой Анри. Слабые нуждаются в утешении, но сильных жалость унижает. Потому я и не жалею тебя, Ирэн.

Шум и гам пьяных голосов, полумрак таверны. Радушный хозяин самолично ринулся к выгодному гостю. Разглядел капитанский мундир. И наверняка успел оценить навскидку стоимость оружия. Простого с виду.

Не обращая на трактирщика внимания, Алан окинул цепким взглядом полутемный зал. Всеславовец в чёрно-серебряном мундире здесь всего один. И в самом деле — Риккардо Гарсия.

Ревинтер не ошибся — он вообще не ошибается. Окажись здесь с илладэнцем бешеный Ярослав Мировский — и не только о вербовке можно забыть. Дело вообще закончится дракой. А Эдингем — еще не в том состоянии…

— Эль и жаркое из свинины! — отрывисто приказал он хозяину. Наконец соизволив его заметить.

И направился в сторону всеславовского капитана.

Что с южанином не всё ладно — ясно с порога. Конечно, три пустые бутылки еще ничего не значат, но…

Кстати, почему их не убирают? Хотя у илладэнца такой злобно-мрачный вид, что ни одна подавальщица не подойдет. По доброй воле.

— Капитан Гарсия! — окликнул сидящего к нему боком Алан. Южанин не повернул головы, но вряд ли оглох. Да и не настолько еще пьян. — Разрешите составить компанию?

— Есть свободные столы, — не слишком любезно махнул рукой Риккардо. По-прежнему не трудясь повернуться.

В другое время ответом стал бы вызов. Да и по силам они сейчас примерно равны. Гарсия раньше встал на ноги, но ранение получил примерно такое же — в том самом лиарском лесу. И в тот же день.

— Есть разговор — и он вас заинтересует. — Эдингем сел без приглашения.

Что-то почти неуловимое на миг сверкнуло в зеленых глазах Риккардо. Странный для южанина цвет.

И тут же погасло. Будто Гарсия тоже подумал: а не вызвать ли наглого ревинтеровца? И тоже решил: а какой теперь смысл? Вот раньше бы…

И как ни странно — после этой тени вспышки легче говорить.

— Я вас слушаю, капитан Эдингем. — Южанин двинул к непрошенному собеседнику новую бутылку.

Алан с облегчением сделал изрядный глоток. Выпивохой не был никогда, но совместная попойка часто облегчает беседу.

— Я пришел узнать: что столь хороший офицер делает здесь? И я пришел узнать, почему вы — всё еще капитан, в то время как посредственность носит подполковничьи нашивки? Вместо того, чтобы пойти под трибунал.

— Одно следует из другого, — Гарсия не дал задать следующий вопрос. — Посредственность получила подполковничьи нашивки. И поэтому я здесь.

— Всеслав Словеонский — идиот, если повысил в звании Мировского, а не вас, — вполне искренне заметил Алан.

А у вина — хороший букет. Насколько Эдингем вообще в этом разбирается.

Риккардо усмехнулся:

— Он, может, и идиот, но повышение предложил нам обоим. Я не взял награду за проваленное задание. А вот Мировский…

— Взял, — закончил Алан.

Гарсия горько и зло рассмеялся:

— Взял. Только он-то ничего и не проваливал.

Всё-таки — пьян. Настолько, что сейчас скажет куда больше, чем в нормальном состоянии. Его таким и вербовать?

— Всеслав Словеонский отдал нам разные приказы. Разные, понятно?! — Южанин грохнул кулаком по дубовому столу. Изрезанному целыми поколениями ножей.

Эй, осторожно! У Гарсии рука — вдвое уже Алановой. Еще кости переломает. Себе.

Нет, это Эдингем — уже пьян, кажется. Таверна еще не качается, а бутылка уже пуста…

— Вина! — рявкнул Риккардо.

Вместо подавальщицы спешит сам хозяин. С гроздью из трех-четырех слезно-прозрачных бутылок — в каждой руке. Золотящихся вином — такое Алан за свой счет никогда бы не заказал. Наверное, самое дорогое из всего, что нашлось.

— А был еще третий приказ, — усмехнулся Гарсия. Едва трактирщик с нижайшим поклоном отошел. — Убить любого из нас — или обоих. Если вздумаем повести себя не так. А самое худшее — Всеславу настолько плевать на мнение подчиненных, что он… — Злой неестественный смех. Риккардо бы сейчас выть на луну. Зимним одиноким волком, отбившимся от стаи. Или бросившим ее, не поладив с самодуром-вожаком. — Князь Всеслав Словеонский не постеснялся самолично в этом признаться. Темный и все змеи Его! Я просто отказался от подполковничьих нашивок, а надо было швырнуть их ему в лицо!

Хорошо, Эдингем не попал служить к Всеславу Словеонскому. Вот уж действительно: «Темный и все змеи Его!»

Бертольд Ревинтер наверняка держит в каждом отряде по человеку с тайным приказом. А то и не по одному. Но никогда в этом не признается!

Можно не доверять. Но не говорить же о таком в лицо, а потом надеяться на верную службу!

И всё же… Южанин оскорблен до глубины души — это видно. Но… только ли этим? Что еще сказал северный князь?

Или причина такой боли — разорванная дружба с Мировским? Только ли друзьями они были?

Хочется надеяться. Мало ли, что болтают всеславовские солдаты. Каков маршал — таковы и подчиненные!

Потому что умные люди, к коим Эдингем относит себя, при наличии выбора идут служить к умным министрам. Например, к Бертольду Ревинтеру.

Ну а Риккардо — разве дурак? Нет, он просто заблуждался. И за это надо выпить!

— Капитан Гарсия! — четко проговорил Алан Эдингем. Насколько позволило бродящее в голове вино. — Я предлагаю вам оставить службу у этого дурака Всеслава Слове… онского. Раз он не ценит хороших офицеров. Лучше переходите служить к монсеньору Бертольду Ревинтеру. Он давно и честно стоит на страже интересов грозу… государства!

Южанин, резко повернувшись, жестким колючим взглядом прожег душу Алана. Едва не протрезвив в единый миг!

— А что? — Не улыбка — оскал. Усмешка приговоренного — на краю пропасти. — Почему бы и нет?

Глава третья

В ночь перед очередным Советом Бертольд Ревинтер даже не ложился. Вопреки привычкам.

Короленышу Карлу Третьему нравится быть царствующим монархом. Сразу по двум причинам.

Во-первых — у короля есть корона. Она — красивая, и недомерок в ней выше ростом.

Во-вторых — король может безнаказанно наорать на кого захочет. Даже на министров. И на маршалов. И ничего ему не будет.

Правда, ором все и ограничится. Ибо король до совершеннолетия царствует, но не правит.

Так что царствуй на здоровье — у себя во дворце. А кому править — без тебя найдется.

Анатоль Первый был тираном и деспотом. Ревинтер отнюдь не желал бы жить в то время. Головы министров летели тогда с плеч ежегодно. Когда царственный самодур изволил испустить дух — вся страна вздохнула с облегчением. Ну, кроме палачей и гробовщиков.

Да и скопытился старик от болезни, не упоминаемой в приличном обществе.

Но за одно Ревинтер вспоминал «реформатора» с благодарностью: король не может управлять страной до достижения двадцати пяти лет. Очевидно, в редкие минуты просветления тиран испугался за бессмертную душу и решил искупить грехи. Подумал о потомках, что запросто столкнутся с проблемой вроде Карла Третьего.

Разумно. При наличии честных (в пределах возможного) Регентов. Особенно если на престоле — слабоумное ничтожество.

Бертольд искренне веселился, представляя бешенство Карла. Ему же о нынешнем положении каждый день хоть мелочь да напомнит.

Вот только Ревинтер — не Всеслав, чтобы не считать крысу опасным противником. Даже если сейчас она — застрявший в развитии крысеныш.

Потому что Карл станет совершеннолетним. И не так уж нескоро. Пять лет пролетят незаметно. Будет ли еще тогда шанс избавиться от коронованного уродца?

Гаденыша нужно женить — вот это несомненно. Стране необходим законный наследник — достаточно здоровый, чтобы выжить. И не слабоумный идиот. А чтобы в этом убедиться — принцу должно исполниться хотя бы года три ко дню смерти папаши.

Значит — откладывать уже некуда. Первой может родиться и девочка…

Так, это решено. Почему-то наиболее важные решения принимаются непосредственно перед лицезрением омерзительной крысиной мордочки будущего повелителя нынешних Регентов. Неплохой стимул разрабатывать планы избавления от огрызка некогда великой династии…

Что дальше? Королева проживет еще меньше короля. Прожженная, хладнокровная стерва в качестве нового Регента не нужна. Как и наивная дурочка, коей будет вертеть первый попавшийся фаворит.

Конечно, заманчиво вертеть самому… Но ни один из сыновей на эту роль не подойдет. А сам Бертольд — определенно староват. Да и в молодости не слишком годился в сердцееды — что есть, то есть.

Поневоле позавидуешь Ральфу Тенмару. С его якобы драконьей кровью в жилах.

Или не позавидуешь. Связь с королевой ничем хорошим для герцога не кончилась. Как и для королевы.

Причем — ирония судьбы. Папаша путался с Анной Ларнуа, сынок — с ее доченькой. У Тенмаров просто наследственная тяга — к дамам из одних и тех же семей. В бывших любовницах старика числится ведь и Карлотта Гарвиак…

Но раз Ревинтеры никогда не были ни красавцами, ни дамскими угодниками — любого из них обставит первый попавшийся светский хлыщ. Чья единственная заслуга — смазливая мордашка, что западет в чувствительное сердчишко коронованной девчонке. А для нее после Карла любой кавалер — рыцарь на белоснежном единороге.

Нет уж!

Значит — никаких дочерей правителей. А также — внучек и племянниц. Стране, возглавляемой малолетним монархом, не хватает только проблем с соседним королем сильной державы. Возмущенным внезапной кончиной любимой родственницы. Неважно — от родов или от почечной колики.

Да и предки любой породистой принцессы десять поколений роднились исключительно с двоюродными-троюродными. И сама она запросто окажется бесплодной.

Или подарит подлунному миру пару чахлых отпрысков. А те не доживут и до года.

И к чему тогда все хлопоты?

Значит, — эвитанская дворянка. И значит — вдова. Уже родившая хоть раз — в доказательство плодовитости.

И значит — гостья, посещающая особняк Ревинтера с черного входа, скоро вновь появится в синем кабинете.

Действительно — почему бы и нет? Мать может править за слишком юного сына. Но вот жена за мужа — никогда. Полина не станет правительницей — пока Карл не правитель. А до его «королевского совершеннолетия» не доживут оба.

Решено!

Урожденная Лигуа — умна. Но ее подведут собственные честолюбивые амбиции. Всё выше и выше! Баронесса, графиня, королева…

Ей бы найти свободного герцога и на том успокоиться. Счастливые герцогини еще попадаются — изредка. А вот о счастливых королевах Бертольд Ревинтер не слышал. Если с такой высоты падают — то лишь очень низко. Ярдов на пять-шесть — под землю.

И найдется сколько угодно желающих тебя туда отправить.

Смертный полумрак, подземные коридоры. Храм Великой Змеи.

Чёрно-эбеновый алтарь — багровый в свете уймы факелов. Он сейчас — совершенно чист. Но тень есть у всего. У калек болят давно потерянные руки или ноги. А древний камень отражает пролитую кровь всех своих жертв.

Аспидный алтарь давно не пил ничьей жизни. Много месяцев в Подземелья не доставляли жертв. Но в эту ночь эбеновая плаха получит сразу пятерых.

Не вырваться! Никому!

И никого не спасти. Крепкие веревки режут руки в кровь. Но не рвутся! Ни у Алессандро, ни у остальных…

Прекрасная молодая женщина — в сознании. Как и ее четверо детей. Старшему — тринадцать с половиной, младшей — три.

Все четверо — поразительно похожи на темноволосого мужчину, в молитвенной позе застывшего у алтаря.

Черный камень, тусклый блеск жертвенного ножа, холодно-сожалеющие глаза будущего убийцы…

— Прости… — почти бесстрастно прошептал он. Неотвратимо ступая к связанной жертве.

Взял ее на руки, поднес к алтарю. Уложил на черный камень. Совсем рядом с кривым орудием неотвратимой гибели.

Темные волосы рассыпались вокруг изящной шеи. Скрыли от взглядов глубокую чёрно-багровую борозду на алтаре. Сток для крови…

Показалось или нет, что под ногами дрогнул пол? Земное воплощение Великой Змеи пробуждается от многолетнего сна…

Или Змея? Кто интересовался полом громадного чудовища, пожирающего на своем пути всё?!..

— Во имя Матери-Земли, хватит! Я не могу этого больше видеть, пожалуйста!..

Время — неумолимо. И сон — лишь повторение прошлого, где близкий и родной человек на глазах превратится в безжалостного монстра. Хуже Змеи! Ибо что взять с безмозглой чешуйчатой твари-переростка?

Палач успеет убить и женщину, и троих детей. Медленно — в полном соответствии с ритуалом.

Одного за другим. Начиная с младшей.

И этого времени как раз хватит старшему, чтобы распутать, разорвать, перетереть крепкую пеньку на руках и ногах! Он успеет метнуться в ближайший сумрачный коридор. За миг до того, как туда же ринется выскользнувшая из черных глубин громадная — толщиной в человека — стремительная змея. Чёрно-багровая — всё тот же проклятый цвет!

Он успеет. Потому что умерли остальные.

Успеет спасти собственную жизнь. И больше ничью.

Он открыл глаза, зная, что сегодня больше не уснет. Несколько минут лежал, не шевелясь. Изо всех сил пытался успокоиться.

И боролся с нестерпимым желанием зажечь свечи. Они не помогут. Там было полно факелов, но чудовище не боялось света…

Шрамы на руках всегда ноют после подобных снов. Шрамы от тех веревок. Они так и не сошли…

Последний раз прошлое являлось почти полгода назад. Почему же сегодня?

А с учетом того, где он сейчас находится, — почему проснулся один?

Едва не выругавшись, Рунос поспешно вскочил с постели. Широченной — с четыре нормальных.

Совет!

Это вполне в духе Жанны — забыть его разбудить.

Конечно, две тайны — лучше, чем одна. Отправиться через «ход королевы Анны» заниматься запрещенным шпионажем — гораздо интереснее, если в постели остался еще и запрещенный любовник. Его потом можно разбудить нежным поцелуем. И еще нежнее прошептать, откуда только что вернулась. Будучи уверенной, что на нее ну совершенно не за что сердиться.

В прошлый раз Рунос точно так же пропустил половину заседания Регентского Совета. Тогда ему чрезвычайно остро захотелось убить Жанну. Прямо на месте. Учитывая, что она даже не поняла, что натворила.

«Там пока какую-то убийцу приговаривали — всё равно неинтересно. А когда судили Джерри — я тебя честно разбудила».

«Джерри» Ревинтер — друг ее детских лет. И принцесса искренне обиделась — когда Рунос не стал вмешиваться.

На моральные убеждения она его отказ не списала. Решила — любовник просто мстит за пропущенный процесс Ирии Таррент. Пропущенный смертный приговор — для невиновной…

Отодвинута картина, распахнут зев узкого коридора. Путь Жаннетты — ясен, как светлый день.

Потайной ход соединяет спальню умершей почти сто лет назад вдовствующей королевы Анны Аравинтской с ее же тайным будуаром. Там Ее Величество принимала фаворитов. Предусмотрены и запасные выходы — в разные коридоры дворца. На случай, если удостоенным королевского внимания красавцам придется срочно спасаться бегством. Очевидно, от ревнивых других красавцев. Супруг Анны на тот момент уже отправился к праотцам.

Жанна обнаружила новую игрушку года три назад. И с тех пор регулярно ею пользовалась. Сначала — чтобы шпионить за отцом, потом — за Регентским Советом.

Никакие принцессины любовники до сих пор этим ходом не удирали. Во-первых — расположение дворцовых покоев изменилось. Выходов осталось лишь два — в спальню Жанны и в кабинет короля.

А во-вторых — других любовников, кроме Руноса, у принцессы попросту нет. Пока.

Целитель торопливо потянулся за одеждой. Отучить рожденную в пурпуре любовницу от вранья может один пропущенный сеанс лечения Его Величества. Уж тогда-то личный королевский врач не проспит заседание Совета. А Регенты получат брызжущего слюной и топающего ногами монарха. Коего хочешь — не хочешь, а терпеть в Совете надо.

Рунос усмехнулся. Клятва Аристида. И Матери-Земле. Нельзя не помочь тому, чьи страдания взялся облегчать. С какими бы целями ни взялся.

Ну что ж. Значит, у Жанны есть тайна от Руноса? А у него сейчас будет — от нее. Очередная.

Пусть принцесса считает, что он проспал совет. Так даже лучше.

А теперь — в транс…

Глава четвертая

Его слабоумное Величество изволит опаздывать. Как всегда.

Не удивительно. Решающий монарший голос нужен — только если остальные разделятся поровну. Но королевский Совет нельзя провести без короля, достигшего шестнадцати лет. Вот Карл и наслаждается призраком власти.

Впрочем, если не наделать ошибок — у страны скоро будет монарх много моложе шестнадцати. Круглый сирота в короне и мантии…

Шаркают в коридоре тяжелые шаги. Ни один ковер не приглушит.

Когда-то на таком же Совете Ревинтер одержал победу над Всеславом. Дорого она потом обошлась.

Тогда не понадобился даже королевский голос. Князя поддержали лишь трое из восьми. Он сам да Эрик с кардиналом.

Впрочем, дай волю королишке — мигом поднимет обе хилые лапки. Крысеныш не скрывает ненависти к надменному маршалу — и хорошо. Хуже — если бы помнил, кому обязан троном.

Ало-золотая дверь, наконец, распахнулась, Регенты привычно склоняются перед марионеткой. Все, кроме кардинала.

Марионетка довольно ухмыляется. С пародией на достоинство плюхается на трон. Тяжелеющим седалищем.

А ведь еще два года назад был тощ и тонконог. Вечно пьяный Гуго упрочивает влияние как может. Хорошо еще, сам — глуп как пробка.

Чем руководствовался покойный Фредерик, утверждая нынешний состав Регентов? Изрядной дозой восточного порошка?

Один церковник. Два маршала (в том числе — королевский бастард). Четверо министров-интриганов — из двух враждующих коалиций, тянущих одеяло каждый на себя.

А на закуску — совершенно бесполезный сорока-с-лишним-летний принц. Будь он дамой — назвали бы «стареющей, спивающейся шлюхой».

Ах да — еще у нас есть король. Ограниченнее любого солдафона и глупее принца Гуго.

Впрочем, Фредерик Второй передумал — за месяц до смерти. Чем ее и ускорил.

Вместо Совета покойный король собирался назначить лишь одного Регента. Младшего из братьев, Арно Ильдани.

Наверное, ненадолго протрезвел. Себе на беду.

Тогда зима так же бушевала метелями. Ветер глухо, но яростно выл за наглухо забранным ставнями окном…

А если и не выл — какая разница? Это был единственный раз, когда Ревинтер и Герингэ стали союзниками Мальзери и Ганна.

Сидели за столом — в кабинете Ревинтера. Красном, а не синем!

И разговаривали.

Эрик пил — бутылку за бутылкой. И не пьянел.

А в углу сидел Гуго. Этот явился уже нетрезвым. И периодически пьяно орал, что никогда не пустит Арно в Регенты. Потому как первое, что сделает младший брат, — это прикончит сначала юного короля, а потом — Гуго. И будет править сам…

Мальзери и Ганн тогда показались дураками чистой воды, — раз посвятили в заговор пьяную свинью. Никогда не умевшую держать язык за зубами.

Показались. Но не были.

Если бы кретин Гуго ничего не знал — Бертольд еще мог отступить. Что его ждало при Регентстве Ильдани? В самом худшем случае?

Отставка. Зато ни в измене, ни в казнокрадстве замешан не был. Зато власть в стране держалась бы не на одних армиях Всеслава, Эрика и Лойварэ. А в ближайшем будущем трону не грозил идиот с замашками садиста. И Роджер был бы дома!

Если бы пьяная свинья орала в тот вечер не в кабинете Ревинтера! А он сам так не держался за власть…

Пьяная свинья. Из-за которой они сегодня собрались.

Поздно. И для сожалений, и для слабости. Смотри на дело рук своих. И пытайся исправить — хоть что-то. Пока не рухнул в пропасть. Вместе со страной. А то и впереди — если на тебя король Карл прогневается раньше.

А чтобы развязать руки — нужно лишить влияния Мальзери и Ганна. Любым способом. И любой ценой.

А от невесть как оклемавшейся жирной свиньи избавимся позже. Когда сделаем на одного короля меньше.

Ибо свинья в свете последних событий — злейший враг Мальзери. Вон как злобно зыркает — в его сторону!

— Итак! — важно изрекла мартышка на троне. — Какое дело мы выслушаем первым?

Маленькие обезьяньи глазки — в темных ободках от нехватки сна. Неужели прекрасная Полина распахнула двери спальни — еще до свадьбы? Если так, значит, графиня все-таки дура — при всей ее хитрости.

Или во дворце сейчас ревмя ревет очередная смазливая служанка?

— Ваше Величество! — Ганн вновь почтительно склонился перед говорящей куклой. — Первое дело касается герцогинь Илладэн, воспитанниц изгнанной герцогини Кармэн Зордес-Вальданэ. Ныне девушки — в Эвитане и…

— Я хочу… Нам угодно их видеть! — капризно оттопырил толстую губу короленыш.

Да мало ли что тебе угодно! Хотя Бертольд сейчас прекрасно понимает опешившего Ганна.

Взбалмошный короленок будет править — рано или поздно. И не очень-то этично напоминать ему, что обычно без крысиного мнения с легкостью обходятся.

— Девушки сейчас — в михаилитских монастырях. Под покровительством Его Высокопреосвященства кардинала Александра, — выкрутился союзник. Ловко переводя огонь на ненавистного всем церковника.

Что ж — молодец. Отказать неправящему королю кардинал вправе. А Его неугомонному Высокопреосвященству — за семьдесят. И за следующие пять лет он скорее умрет, чем нет.

Хотя надо отдать ему должное. Сидящий у всего Совета в печенках церковник и в молодости не слишком кого боялся.

Король повернулся к кардиналу. Тряся жирными боками. И таким же вторым подбородком.

Ревинтер счел за благо вмешаться. Сейчас крысиное Величество насмерть обозлится и…

Отравители найдутся и в окружении неправящего короля. Не один же принц Гуго возле него вертится. Есть еще и смазливые, не до конца тупоголовые фавориты. С вовсе не тупоголовыми слугами.

А уж тем более — долго ли довести старика до сердечного приступа? А Александр — нужен. Кто будет Всеслава урезонивать — когда ему очередная шлея под хвост попадет? Нет уж!

— Ваше Величество, герцогини Илладэн не могут быть сейчас доставлены во дворец, — как можно мягче заявил министр финансов. — Старшая, Александра, повредилась рассудком. А младшая, Элгэ, под следствием. Она может быть опасна.

Ревинтер и не подумал опускать глаза. Под злобненьким прищуром недокороля. И под всё еще стальным взглядом кардинала.

Да-да, помню, что убил твоего благородного Арно. А сейчас — спасаю тебя. Так уж вышло.

— Элгэ? — поморщился король. — Что за странное имя?

— Она же илладийка, — примирительно влез Ганн.

Осмелел!

Не всем илладийкам дают имена языческих богинь Мудрости и Памяти. Но королишка — слишком глуп, чтобы знать литературу всех провинций.

— И что нужно делать? — и без того не слишком приятная рожа капризно скривилась.

Заскучал. Дело оказалось вовсе не интересным.

Еще бы! Надеялся-то поближе познакомиться с двумя знатными красотками. Из Илладэна, известного пылким нравом. Да еще и из «цветника» Кармэн!

А, оказывается, одна — сумасшедшая, а вторая — преступница. И сиди теперь со скучными пыльными министрами. Решай судьбу уже надоевших девиц…

Как же крысеныш жалеет сейчас о своем ценном времени. Его ведь можно с пользой потратить на вино и смазливых служанок!

— Пусть сидят в монастыре и дальше! — великодушно разрешил Его Величество. Будто его мнения кто-то спрашивал. — Или им нужно назначить опекуна?

Ага! Сумасшедшей и несостоявшейся убийце.

Да что сегодня такое с королишкой? Обычно на заседаниях с трудом зевоту подавляет. Или не подавляет. Что естественно — не стыдно.

А тут — снова оживился…

— Нет — вид казни, Ваше Величество! — лопнуло терпение у Ги Герингэ. — По крайней мере — для Элгэ Илладэн. А ее сестру Александру выдать замуж…

А вот это ты — зря, вечный союзничек! В гробу Ревинтер видел принца Гуго, получившего Илладэн. Хуже только Эрик Ормхеймский, хапнувший Тенмар.

— Возможно, удастся обойтись без казни, Ваше Величество, — это Ганн.

Что хуже для Мальзери? С одной стороны, недоубийца Элгэ — его племянница. С другой — лишняя претендентка на Илладэн.

Но Мальзери пока молчит. А Ганн мог так же промахнуться с намерениями союзника, как только что Герингэ…

— Не говоря уже о том, что Александра Илладэн — замужем. И ее супруг — жив! — возвысил голос кардинал.

Всё-таки что-то в слишком честном церковнике есть. Собиравшийся сцепиться с Ганном Герингэ резко осекся. Захлопнул уже открытый рот.

Вообще — все разом притихли. Кроме короля. Этому море по жиреющее колено.

— Достаточно! — визгливо пролаял Карл. И ухмыльнулся дядюшке.

А Ревинтер-то гадал, чего злобная свинья до сих пор молчит? Потому что с короленышем уже договорилась. Еще с вечера — за третьей бутылью неразбавленного. Или за четвертой.

— Пусть дело изложит министр юстиции граф Ги Герингэ.

Невиданный прогресс. Крысенок за два года наконец выучил, какой министр к какому ведомству относится.

— Такова моя королевская воля! — еще раз осклабился Его крысиное Величество.

И самодовольно откинулся на золоченую спинку трона. Если короленыш доживет до лет «дядюшки Гуго» — сиденье такую тушу не выдержит, но Карл не доживет.

— Ваше Величество! — кажется, сами тонкие губы Герингэ недовольны поведением Ганна и кардинала. — Дело Элгэ Илладэн просто, как… как любое дело подобного рода. Известно, что покойный герцог Алехандро Илладэн был другом вашего также покойного дяди, принца Арно Ильдани…

Да, лучше уточнить. А то записать Алехандро Илладэна в друзья в Гуго…

Узкие, не хуже, чем у Ги, крысиные губы Карла скривились. Больше, чем кардинала, он не любил только дядю Арно.

Ревинтер — тоже. К несчастью для себя и Эвитана!

— И после смерти герцога Илладэна его дочери оказались под опекой принца Арно. Он определил их на воспитание к своей племяннице Кармэн Зордес-Вальданэ…

— Вместо того, чтобы передать вместе с братом под опеку ближайшего родственника — графа Валериана Мальзери, — снова влез Ганн.

Какую игру они с Мальзери ведут? Если вечный соперник хочет погубить племянницу — она будет жить. Бертольд Ревинтер об этом позаботится.

— Юного герцога Илладэнского действительно принял на воспитание его дядя, граф Мальзери! — Герингэ уничтожающе вызверился на Ганна.

— Александра Илладэн… — Его Ничтожество картинно задумался. Будто ему есть чем думать.

Еще более картинным жестом приказал Ги помолчать. И вдруг небрежно махнул рукой:

— Я помню Александру Илладэн. На балу, два-три года назад… О Творец! — Карл пренебрежительно усмехнулся.

Будто сам унаследовал фамильную красоту Тенмаров. Или князей Словеонских.

— Да, с внешностью невесты принца Гуго природа и впрямь сделала не всё от нее зависящее… — начал Герингэ.

Но короленок опять оборвал его:

— Давайте сюда ваш лист! — Потянулся за пером.

Какой лист? Они не только не голосовали — Бертольд вообще еще не решил, чью сторону занять. Куда эта крыса лезет вперед старших? И что хочет написать? «Повелеваю Александре Илладэн к завтрашнему рассвету стать красоткой хлеще Кармэн Вальданэ»?

— Но, Ваше Величество, каково Ваше решение? — переспросил Герингэ.

Ревинтер с трудом подавил желание если не расхохотаться, то усмехнуться. По отношению к идиоту нужно соблюдать регламент. И все соблюдают!

— Некрасивая женщина — ошибка природы! — хихикнул королишка. Радостным смехом ребенка, рвущего пойманным мухам лапки. — Вид казни вы уже выбрали?

— Ваше Величество, мы судим не ту сестру! — вновь сунулся Ганн. Да что ему Александра — незаконная дочь, что ли? По внешности — почему бы и нет? Или тайная любовница? — Не Александру!

— Александра, Элгэ — какая разница? — отмахнулся их будущий господин и повелитель. — Которая преступница — ту и казним.

Выродка давно следовало выпороть как следует. Еще когда впервые поймали с задушенным котенком.

Тогда еще могло помочь! И то, наверное, вряд ли…

— Осмелюсь напомнить, мой венценосный брат, — надавил на последнее слово Эрик, — состав преступления вы еще не выслушали.

— Мы так мало от них хотим! — король капризно сморщил прыщавый нос. В гримасе всех испорченных мальчишек. Вдобавок, в детстве не любимых мамами. Но у других охламонов с такими наклонностями нет на тупых башках корон. А в хилых ручонках — права казнить и миловать. — Всего лишь, чтобы они были смазливы и послушны! Что, этого много?

Ага! Особенно если учесть, что Элгэ — признанная красавица.

И куда тебе «смазливых», рожа твоя крысиная? В зеркало давно в последний раз смотрел? Или ты в него поверх стекла засунул портрет более приличного предка и любуешься им вместо себя?

— В любом случае, она заслужила смерть за попытку убийства! — на правах министра юстиции припечатал Герингэ. Подсовывая королю лист.

Но коронованный крысеныш вдруг ухмыльнулся:

— А ну-ка поподробнее!

А то ему еще «поподробнее» любимый дядюшка не рассказал? Или как раз это и пропустил? И короленыш понял?

Тогда он — не так глуп, как кажется. И избавляться от крыски в мантии придется побыстрее. На троне неплохо посидит и годовалый принц.

Судьба Элгэ Илладэн для Карла уже решена. Но Его Надоедливость вдруг возжелал дополнительных деталей.

И ведь куда денешься? Придется рассказать. Кто же вздумает без особой причины заявить королю: «Не ваше дело»?

— После измены принца Арно Ильдани и герцога Алексиса Зордеса-Вальданэ…

Как удобно. Если изменник сам — обвини в этом противную сторону. Удобно и хорошо.

— …а также их казни…

Чего?

— …Кармэн Вальданэ бежала в Аравинт. Незаконно забрав с собой обеих герцогинь Илладэн…

Ага! На веревке уволокла.

— …Александра Илладэн была помолвлена с принцем Гуго Амерзэном, но…

Ого! Что ни день, то новости. Как это Ревинтер сам не заявил, что Роджер давно помолвлен с Эйдой Таррент? С момента ее рождения. А то и с рождения Роджера. Какая первая дочка у Таррентов родится — на той было решено и женить.

Стареешь, Бертольд. Но какого змея Герингэ вздумал играть за принца Гуго?

— Герцогиня Зордес-Вальданэ посмела разорвать законную помолвку. И выдала девушку замуж за своего бывшего любовника. С целью захвата земель герцогства Илладэн…

Ага! И управлять ими прямо из Аравинта.

— …их Александра унаследует, если ее брат умрет, не оставив потомства…

— Вы забываетесь, герцог!

Надо же — Мальзери. Вспомнил, что не статуя, и решил подать голос.

Ну еще бы? Прямой намек. То ли, что юный Диего — вовсе не в безопасности в доме родного дяди, как раз наследующего после него и сестер! То ли — что любимого племянника любящего дяди может убрать с пути и кто другой. Чтобы эти сёстры могли наследовать.

И так, и этак — плохо. Понимай, как знаешь.

Мальзери смерил студеным взглядом не только Ги, но и Бертольда. Министр финансов позволил себе усмехнуться. Да вы что? Герингэ — не в сговоре с постоянным союзником. Он ведет собственную игру.

А самое забавное — это правда.

И Ревинтер всё еще не решил, как голосовать. Потому что не понял, чего хочет жадный дядя трех столь знатных и богатых племянников. Он ведь тоже мог не сговариваться с Ганном. Учитывая, что последний принца Гуго по личным причинам ненавидит. Бертольду это доподлинно известно…

— Нет, излагаю факты, уважаемый граф, — тонко усмехнулся Ги. — К счастью, Аравинт был отлучен от церкви. И подобный, с позволения сказать, брак объявлен недействительным. А Александра Илладэн — девицей.

Королишка, не сдерживаясь, захихикал. Ревинтер краем глаза отметил, как скривился Гуго, усмехнулся Эрик.

Бертольд и себе позволил усмешку. Легкую.

А бесстрастные лица Всеслава и кардинала нервируют всё сильнее.

Маршал-словеонец и раньше был немногословен. И скорее всего — половину сказанного вообще пропустил мимо ушей. Наверняка еще у себя в особняке решил, как голосовать. А на мнение остальных плевал — как всегда.

Ревинтер тоже наплевал бы — стань он вдруг правителем громадной провинции. С правом отделиться от Эвитана. В любой удобный день.

Словеон никто никогда не завоевывал. Предок крысеныша Карла просто женился на последней наследнице трона. А потом подарил Словеон их второму сыну…

Клубится змеюшник Совета. Каждый строит собственные козни. А вот что сейчас устроит Его Высокопреосвященство…

— Девица Александра Илладэн и дальше продолжала бы жить во грехе с любовником… — Ги заливается соловьем. Очень суровым. — …Но, к счастью, его отец, граф Адор, человек религиозный…

И дорого купленный Амерзэном.

Не забыть бы при случае шею свернуть. Даже звери защищают детенышей. Продающих сыновей отцов Бертольд презирал не меньше, чем братьев-предателей. Вроде Гуго Амерзэна, например.

— …вызвал сына в Эвитан. И появилась возможность вернуть герцогиню Илладэн ее истинному жениху…

«Истинный» принц Гуго оживился, мерзко облизываясь. Очевидно — воочию представил илладийские земли.

Король тоже оживился. Очевидно — вспомнил, зачем он здесь. И о чём они с любимым дядюшкой сговорились — еще с вечера. За целой армией бутылок.

— …который, конечно же, великодушно простил ей измену. Тем более, в этой грязной истории больше всех виновна герцогиня Вальданэ, отлученная от церкви преступница… — хладнокровно объявил Ги. В присутствии двух единокровных братьев Прекрасной Кармэн.

Те, разумеется, и бровью не повели.

— …и сверх того, не выждав положенного срока вдовства, вступила в преступную связь с мятежником Анри Тенмаром, чьи преступления против короля, государства и…

— Государство — это я! — пискнул возмущенный король.

Герингэ поспешно умолк.

Кто вступил в преступную связь с сыном Тенмарского Дракона, Ревинтер прослушал. Александра, Кармэн или обе? Или кто-то третий?

— Продолжай! — махнул лапкой короленыш. У него же отняли спектакль — с кучей интересных подробностей.

— …чьи омерзительные деяния давно превысили меру…

И чьи же? Ревинтер уже запутался.

— …сочетавшись в домовой церкви законным браком с Александрой Илладэн…

Судя по лицу кардинала — священнику, посмевшему послушаться жирной свиньи, лучше скончаться самому. Кто именно сочетался с Александрой — догадаться уже можно. Анри Тенмар — не женат.

— …герцог Гуго Амерзэн стал опекуном ее сестры Элгэ…

Вперед ее дяди! Но Мальзери — крепок. Не вмешался. Марионетка приказала молчать — и все дружно молчат. Наслаждаются представлением, не перебивая.

— Увы! Не делай добра — не получишь зла! — патетически взвыл Герингэ, в котором умер бездарный актер. И слава Творцу! Это спасет чью-нибудь труппу от разорения. — Четыре недели назад Элгэ Илладэн покусилась на жизнь своего благодетеля!

Что же пообещали союзничку за эту комедию? И главное — у кого нашлись такие возможности?

У Гуго — запросто. Но неужели еще и он — умнее, чем кажется? Быть такого не может! Раньше Эрик Ормхеймский уйдет в монастырь. А Карл затмит славой Сезара Первого — Основателя.

Впрочем, на что бы ни рассчитывал Ги — Бертольд заплатил бы ему куда меньше. За переигрывание.

Хотя для Его ослиного Величества — годится. И чтобы поддеть Мальзери и Ганна.

— Темной ночью Элгэ Илладэн… — трагически понизил голос юрист-комедиант.

И тут один из молчащих всё же нарушил приказ куклы на троне. Несчастная жертва природной кровожадности илладиек. Принц Гуго Амерзэн собственной персоной.

— Я разговаривал со своей женой, а эта!.. — брызгая слюной, взревел жирный потаскун.

— Разговаривал — на словах? — съязвил Эрик.

Молодец, Ги! Может, тебя на самом деле Мальзери с Ганном купили? Или кардинал? Такими речами ты сейчас сторонников в соседний лагерь навербуешь!

— Каких словах?! — раненым кабаном рычит Гуго. — Слов эта — простите, Ваше Величество! — гулящая девка не понимает!..

— Герцога Амерзэна можно понять, — извиняюще объяснил Герингэ. — Кому понравится брать в жёны падшую женщину? С нагулянным бастардом.

Фразой раньше Ревинтер поймал откровенно скучающий взгляд Всеслава. Сейчас же скука исчезла — вмиг. Стерлась из свинцово-стальных глаз.

Сейчас королевский голос «им» и вовсе не понадобится. Или «нам». Министр финансов еще не решил.

— Полегче о бастардах! — ледяным тоном оборвал законника Эрик. Носящий всем известное прозвище — Ормхеймский Бастард.

— …я и решил, что отпрыски должны быть только мои! А чужих мне не надо! И тут эта тварь вламывается! И с ножом — на меня!..

— Мы все прекрасно понимаем: старший сын герцога Амерзэна наследует титул. Из чего следует: этот ребенок не должен рождаться. Кроме того, муж имеет полное право проучить жену за неповиновение. А уж если она еще и виновна в супружеской измене!.. — Ги вновь возвысил голос. — Но за преступления Александры Илладэн ее заслуженно покарает супруг — едва она будет ему возвращена. Сейчас мы говорим о ее сестре — куда более преступной. Элгэ Илладэн виновна в нападении на опекуна. За это уже положен пожизненный монастырь. Но она еще и покушалась на жизнь члена королевской семьи Эвитана. За такое по закону полагается смертная казнь. Кроме того, герцогиня Илладэн оказала вооруженное сопротивление аресту. А то, что девица прибыла из отлученного от церкви государства, доказывает: она — еретичка. С учетом вышеуказанных обстоятельств выношу на общее рассмотрение многоступенчатую казнь.

— Элгэ Илладэн — дворянка, — подал голос Эрик. — Дворянин не может унизить себя криком боли на площади. К многоступенчатой казни не приговаривали уже полтора века. Даже мятежников, ошивающихся в Квирине, осудили только к плахе. Четвертование и прочее — для черни.

— Все знают, что женщины — слабые создания, — возразил министр юстиции. — И заслуживают нашего снисхождения. Поэтому им разрешено кричать — сколько пожелают. Их это не унизит. Так что препятствий к многоступенчатой казни для герцогини Элгэ Илладэн нет. Кроме того, это станет наглядным примером. Всего четыре месяца назад мы уже рассматривали вопиющее дело — об отцеубийстве! И что же? Вместо положенной за подобный чудовищный грех многоступенчатой казни — простая плаха! И вдобавок — преступница вообще избегла казни на площади!

А если бы Ирию Таррент ждал другой вид экзекуции — девчонка бы ее не избегла?

— Если мы оставим и этот случай без воздаяния — завтра все начнут убивать отцов, братьев, опекунов! Так что — стандартная многоступенчатая казнь. И никакого снисхождения! Во всяком случае — четвертование обязательно.

Король мечтательно улыбался чему-то своему, но вдруг помрачнел:

— А разве еретиков не сжигают?

Сжигали. Лет семьдесят назад в последний раз, истинно верующий ты наш!

— Давайте лист, я — за казнь, — повернулся к Герингэ Карл.

— Вы голосуете последним, Ваше Величество, — соизволил подать ледяную реплику Всеслав. — Если ваш голос вообще понадобится.

При всей ненависти к словеонцу, Ревинтер восхитился. Хотя — что князю терять в ближайшие пять лет? Из Регентов изгонят? Уже изгоняли. Квирина напала — и пришлось вернуть.

А вот короленыш опешил. Аж глазками заморгал — заплывающими жирком. Глазками беззубого щенка болонки, безумно желающего загрызть матерого волкодава.

— Герингэ, давайте жребий, — полуобернул словеонский князь красивую белокурую голову. — И покончим, наконец, с делом о девчонке, вздувшей как следует одного… принца. Как-то раз решившего избить и изнасиловать чужую беременную жену.

На золоченом глянце стола выросла золотая ваза. С восемью совершенно одинаковыми костями. Разнятся только цифры.

Странно — простая черная краска определяет очередность решения человеческих судеб. Прежде Ревинтер о таком не задумывался…

Мальзери вытащил сразу.

— Один, — бесстрастно проронил он. Равнодушно кладя жребий на стол.

Не подчеркнуто, а будто ему действительно всё равно.

При всей ненависти к сопернику, Ревинтер не смог не восхититься. Будто это не Мальзери предстоит первым открыть карты врагам.

Ганн мешал кости долго.

— Три, — наконец, выговорил он.

Явно хотел другой номер.

Бертольд оказался пятым. Не так уж и плохо. А точнее — очень хорошо. После Мальзери и Ганна.

— Невиновна, — всё с тем же холодным равнодушием изрек Мальзери.

Министр финансов усмехнулся. Увы, Элгэ Илладэн. Значит, Ревинтер проголосует за твою смерть.

— Виновна! — прорычал Гуго. Такой союзник распугает всех сторонников. — Виновна, чтоб ей!..

— Невиновна. — У Ганна наконец перестали трястись руки.

Да что с ним?

— Виновна, — возразил Герингэ.

— Виновна, — бросил Бертольд, не удержавшись от усмешки в сторону старого врага.

Трое из пяти! Еще один сторонник казни — и враг проиграл. Потому что понадобится королевский голос. А король — на «нашей» стороне. Он любит кровавые зрелища.

— Невиновна, — Всеслав хмур и зол.

Явно желает кого-нибудь убить. Если надумает Карла или Гуго — разом избавит Ревинтера от кучи проблем. А заодно — от одного наглого словеонского князя.

Интересно, вспоминает ли железный Всеслав приговор Ирии Таррент? И что вспоминает Мальзери, вдруг кинувшийся спасать столько лет не виденную племянницу?

Может, всплыл в памяти бывший друг Алексис Зордес? С кем они когда-то вместе удирали из Мидантии. И кого Мальзери так выгодно продал — два года назад. Выгодно и вовремя.

Неужели у милейшего Валериана есть совесть? Интересно. И может пригодиться.

— Невиновна, — вернул равновесие кардинал. И едва заметно переглянулся с Всеславом. Ревинтер это точно заметил — ошибиться не мог!

Четыре на три. Но это — еще не победа. Голос Эрика еще может погубить девчонку. В мгновение ока. Должен — раз Мальзери хочет, чтобы она жила!

— Невиновна! — ухмыльнулся Ормхеймский Бастард. Откровенно-издевательски пялясь на Гуго и королишку сразу.

А у Бертольда чуть вновь не поднялось настроение — при виде едва не взвывшего от досады коронованного крысеныша. Ведь вот же уже — в руках была игрушка. И отняли!

— Итак, — величественно поднимается Герингэ. Актер он плохой, но сейчас разочарования не выдает. — Решением Регентского Совета Эвитана девица Элгэ Илладэн признаётся невиновной в приписываемых ей злодеяниях. И передается под опеку ее дяде, графу Валериану Мальзери. Что касается ее сестры, супруги принца Гуго Амерзэна…

— Что касается ее сестры, герцогини Александры Илладэн, — кардинал вскочил с места с почти юношеской стремительностью. И говорит сейчас не допускающим возражений тоном истинного Князя Церкви, — то девушка остается под защитой Ордена Святого Михаила. Пока ее будущее не решит Святой Патриарший Престол. Или навсегда — если герцогиня пожелает отречься от всего мирского. Такова воля Эвитанской Церкви.

Будь Бертольд на месте несчастной Александры — точно отрекся бы. Навеки отрешившись от воли земных владык. У михаилиток — не такой уж строгий устав. Да и потом — всё лучше, чем рассвирепевшая свинья в качестве супруга!

— И без сомнения, — добил Его Высокопреосвященство, — у герцога Амерзэна, конечно, найдутся объяснения, по какому праву он вступил в брак с женщиной против воли не только ее, но и ее опекунов. Раз уж герцогиня отныне вновь является девицей.

Лицо Мальзери — в кои-то веки человеческое. И «волю опекунов» выражает весьма красноречиво. Получит принц Гуго Александру Илладэн — когда хромая улитка молодого оленя обгонит.

Глава пятая

Только сам кардинал знает, чего ему стоили последние недели. Но теперь можно слегка перевести дух. Самое неотложное — сделано. Никто не посмеет оспорить право церкви взять под защиту потерявшую рассудок Александру Илладэн.

Его Высокопреосвященство предпочел бы и Элгэ оставить пока в монастыре. Но здесь у кардинала уже нет никаких прав. Выпущенная из-под следствия девушка немедленно попадает под опеку родственников.

А Ганн в какой-то миг испугался. При всей ненависти к Гуго Амерзэну — канцлер его боится. И знает, что тот непременно отомстит.

Что ж, Его Высокопреосвященство сдержит слово. Ганн получит церковное разрешение на брак с племянницей. А уж как будет уговаривать прекрасную Изабель — его забота.

Мальзери ничем не выдал торжества. А ведь понимает — не может не понимать, что едва не проиграл. Всё-таки в мидантийце оказалось немало человеческого. Элгэ он защищал по собственному почину. В отличие от Гийома Джеймса Ганна.

Только бы ненадежное здоровье не подвело! Самое срочное — позади. Но главное еще не сделано.

Аравинт! Где Кармэн и ее дети. Родные и приемные. И Грегори.

Александр не сумел спасти Арно. Творец не допустит не уберечь и его единственного сына!

— Следующее дело, — объявил Герингэ.

Ему за столь топорное ведение процесса пришлось отсыпать немало золота — из кардинальских закромов. Объявить Элгэ невиновной враг Мальзери не согласился ни за какую сумму. Но законник — на то и законник, чтобы и деньги (а то и деньжищи) получить, и союзников не потерять.

Наверняка получил золота еще и от Амерзэна. И с присущей ему ловкостью выкрутился. Сослужил службу обоим нанимателям. Проголосовал, как приказал принц, а на деле убедил всех, кого можно, в полном абсурде обвинения.

Чего стоила одна душещипательная речь! Хорошо, что из присутствующих лишь кардинал слышал вздымающий волосы дыбом бред — из грязных уст жирного гуговского лейтенанта. И хорошо, что у кардинала пока еще не стариковская память.

— Речь пойдет о признании барона Кристиана Триэнна незаконнорожденным и лишении его титула и владений.

А это еще откуда всплыло? Ах да, конечно! Горластая родня Триэннов — по мужской линии. Как же не вовремя!

Герингэ монотонно зачитал показания свидетелей. Тех самых — претендующих на титул. Промотавшихся и нищих как церковные крысы.

Основные доказательства — банджаронское происхождение супруги барона и незаконность брака. Произведенного под принуждением. При последних словах кардинал заметил, с какой усмешкой покосился на мерзавца Гуго Всеслав Словеонский.

Также упоминалось отсутствие верности и «понятия супружеской чести» у банджарон. И внешность юных Триэннов — Кристиана и Эстелы. Ничуть не похожих на «предполагаемого» знатного отца, «зато абсолютно копирующих любого банджарон из табора, где прежде жила их мать».

В качестве противника Герингэ неожиданно выступил Всеслав. Весьма язвительно поинтересовавшись, как дети могут копировать сразу целый табор. И не означает ли это, что для свидетелей все банджарон — на одно лицо? А юные дворяне (князь подчеркнул это) попросту пошли в мать? Что вполне допустимо — учитывая, что сам министр юстиции тоже лишь весьма отдаленно и спорно похож на покойного графа, своего отца. Но его почему-то никто не объявляет бастардом.

Сдержанные и не очень усмешки — у всех. Включая начинающего скучать и клевать красным носом Его Величество.

Герингэ побагровел. И с полминуты, наверное, размышлял: не вызвать ли обидчика на дуэль. Но, очевидно, решил, что оскорбление не стоит самоубийства. А потому предпочел проглотить обиду и поспешно объявил о начале голосования.

Золотая ваза вновь пошла по рукам. Холеным и не слишком.

Гуго никто никогда не учил стричь и чистить ногти? А руки мыть?

— Бастард, — объявил Мальзери.

Что ему сделал юный Кристиан? Хотя, если учесть родовую спесь бывшего мидантийского патрикия, банджаронское происхождение — уже непрощаемая вина.

— Законный наследник, — тут же объявил Бертольд Ревинтер.

Этому плевать и на Триэннов, и на ненавидящую их родню. Но если Мальзери скажет: «Небо синее», Ревинтер немедленно возразит: «Зеленое».

— Бастард, — поддержал союзника Ганн. На сей раз ему не грозит тяжба ни с какими озверевшими принцами.

— Законный наследник, — Александр искренне надеялся, что слово пастыря церкви хоть что-то значит для еще не голосовавших.

Слабая надежда. Учитывая, что двое из четверых — взбалмошные принцы королевского дома.

— Законный наследник.

Спасибо, Всеслав.

Ревинтер удивленно приподнимает бровь. И зря.

Словеонскому князю глубоко плевать на мнение остальных. И плевать, кто с ним на одной стороне, — если сам он считает себя правым. Иногда это плохо, к сожалению. Но не в данном случае.

— Бастард, — прищурился Эрик.

Всё-таки отомстил! Брату за сестру. А заодно и красивой сестре.

— Бастард, — с готовностью согласился Гуго. По-детски радуясь: можно сделать кому-нибудь безнаказанную гадость! А уж изгнанному в Квирину мятежнику…

— Законный наследник, — возразил Герингэ.

Будто и не он только что обвинял Кристиана и Эстелу в сходстве со всем банджаронским табором.

Александр чуть прикрыл разом заболевшие глаза. Бессонные ночи и многолетняя усталость навалились неподъемной горой… вот-вот раздавят. Провал. Четыре на четыре при таком короле — это поражение. Разве что Творец справедливый и Милосердный ниспошлет чудо. Вот только он, наверное, слишком занят, защищая свои творения от Тьмы, чтобы спасать их еще и друг от друга. Кто ж знал, что люди будут такими… несовершенными?

Почти не слышно голоса Герингэ:

— Ваше Величество, Совет просит высказать Вашу королевскую волю.

— А? — полуспросонья захлопал ресницами Его Величество.

Что это с Карлом? Даже для него такое — слишком. Хотя — какая уже разница?

— Законный наследник, конечно! — надменно выпятил губу король.

Сердце Александра упало, подскочило и затанцевало на месте. Перед глазами радостно пляшут цветные круги.

Вот оно — чудо! А он-то усомнился, несчастный…

Рунос в изнеможении откинулся на железную спинку кресла, выходя из транса. Вряд ли вторично за один Совет выйдет подобное. И вряд ли сегодня выйдет воздействовать хоть на кого-то еще. Даже если понадобится позарез.

Ладно, хватит думать, правильно ли израсходовал силы. Дело сделано. Мальчишка сохранил титул, его сестра — тоже. И не сохранил бы — если б Элгэ Илладэн не оправдали без королевского голоса. Потому что спасать сегодня Рунос собирался ее. Пристрастность — не самая достойная черта служителя Матери-Земли. Но жизнь — дороже титула.

Остается надеяться, что на конец Совета не оставлено ничего важного. Но в любом случае — лучше помочь одному, чем никому.

Дожидаясь в приемной монсеньора, Алан с удовольствием перекинулся бы с Риккардо хоть словом. Но тот как воды в рот набрал. И понятно, почему.

В общем-то, Эдингема удивил выбор Ревинтера. Взять в сопровождающие офицера, еще на прошлой неделе служившего у Всеслава Словеонского… Но монсеньору — виднее.

А вот Гарсия — мрачен. Будто не к умнейшему человеку Лютены на службу взяли, а… чуть ли не к «дядюшке Гуго».

Немного поразмыслив, Алан решил, что илладиец просто всё еще злится на Всеслава. Вынужден ведь опять на него любоваться. И пока без шансов отомстить.

Не о службе же у этого дурака Риккардо жалеет! Для такого Гарсия — слишком умен.

И как же хорошо, что Эдингем к напыщенному словеонскому болвану не попал! А ведь когда два года назад прибыл в Лютену — была такая мысль…

Только бы илладэнец с Мировским не сцепился! Но нет, двое словеонцев — капитан и подполковник — вполне правдоподобно любуются оленями на знаменитой «Охоте Фредерика Первого». Разумеется, подполковничьими нашивками сверкает упустивший Карлотту дурак.

Бедный Риккардо! Но здесь уже ничего не поделаешь. У Ревинтера — гарнизон, а не армия. Выше капитана не прыгнешь. А это звание монсеньор за илладэнцем и так оставил…

Ну, наконец-то Регенты! А то Алан уже хотел перекинуться словечком с гуговцами — знакомыми еще по прежней службе. Те давно знаками подзывают.

С ними можно просто поболтать ни о чём. А рядом с сухо молчащим южанином слишком лезут в голову воспоминания, что так жаждешь забыть!

Ну-ка — волевым усилием изгнать из памяти золотистые косы, глубокие озёра печальных серых глаз, тонкие черты нежного лица… И шагнуть навстречу монсеньору — на ходу отдавая честь. Не так красиво, как у родившегося солдатом Риккардо, но какие наши годы? К тридцати летам Алан давно догонит его и перегонит. И по воинским навыкам, и по умению кривить губы. И бросать краткие циничные реплики.

Впрочем, Ревинтер всё равно больше доверяет Эдингему. Что показывает хотя бы то, что сразу по возвращении из дворца он вызвал юношу в синий кабинет.

— Алан, у меня для вас очень серьезное поручение. Вы уже достаточно оправились от раны? — В умных голубых глазах Ревинтера — искреннее участие.

И окончательно отлегло от сердца. Да, Эдингем провалил приказ. Но не по своей вине. Министр это понимает. И по-прежнему ценит офицера для особых поручений!

— Я совершенно здоров, монсеньор!

— Я рад. Тогда вас ждет дальняя поездка. Скажите, Алан, вы когда-нибудь бывали в Тенмаре?

Глава шестая

Шестнадцатый день рождения Ирии отпраздновали в узком кругу. Она сама, старик Тенмар и Катрин.

После ужина уставшая герцогиня отправилась спать. А герцог, только что преподнесший племяннице обещанный кинжал, вручил еще один подарок.

Тёмно-червонный блеск, кроваво-алый камень. Древнее золото, очень древнее.

— Благодарю вас, — вежливо склонила голову Ирия. — Но не могу принять в подарок столь ценную вещь.

Клинок тоже стоит немало, но оружие — это оружие. А драгоценности не дарят чужим людям. Тем более — кольца из фамильной шкатулки.

— Она — действительно ценная! — хохотнул старик. — И не только так, как ты думаешь. Поверни кольцо. Сильнее.

Тайную полость делал тот же мастер или нет? Не определить. Уже не узнать, родилась ли красота смертельным оружием или превращена в него потом.

Белеет порошок. Цвет савана. Или снега на погосте. Маленькие кристаллики смерти.

— Достойное кольцо для достойной женщины, — усмехнулся герцог.

Издевается?

— Оно красиво и опасно — как ты. Конечно, для полного сходства следует подарить изумруд. Под цвет твоих глаз. Но у меня нет таких перстней с изумрудами. Иногда нет шанса воспользоваться кинжалом, Ирэн, а вот яд… Носи это кольцо — везде. Колечко, колечко, возьми человечка… — ухмыльнулся Ральф Тенмар.

А Ирия задрожала. Будто они и не у пышущего жаром камина.

«Убей человечка, получишь колечко…»

«Бойся старика, замышляющего зло…»

— Ты хочешь что-то спросить, Ирэн?

— Да. — Да не трясись так. «Дядя» сейчас примет или за сумасшедшую, или за трусливую овцу. С первой не станет иметь дела, а вторых презирает. — Сколько яда нужно для одной смерти?

— Три или четыре кристалла — зависит от здоровья жертвы. Или пять — если она пьет противоядия. Для тебя — тоже пять.

Ясно. Остается гадать, во что старый интриган подсыпает мельчайшие порции яда — в еду или в вино? Скорее — первое. Трапезничают они втроем. А себя с Катрин он наверняка тоже противоядием кормит.

А еще Тенмарский Дракон мог бы, кладя дозу побольше, абсолютно незаметно убить непрошенную гостью. Медленно и постепенно.

Ну и что? Фальшивая Ирэн Вегрэ уже могла умереть бесчисленное число раз. А Ральфу Тенмару она зачем-то нужна. Так что пока не тронет. Если правильно себя вести. И до сих пор было правильно — так что менять пока ничего не нужно.

— Что ты сейчас читаешь, Ирэн?

А это ему зачем?

— «Сказание о прекрасной Инвэльд из Лингарда», — Ирия медленно натянула кольцо на безымянный палец.

Прохладное. Узкое — его и прежде носили женщины. Как завораживающе переливается древнее червонное золото — в отблесках багрового пламени! Цвета листьев в Месяце Сердца Осени. Или погребальный костер…

— И что тебе больше нравится? — Привычно плещется в двух высоких бокалах темное вино. Всё-таки, наверное, тоже ядовитое. — «Сказание об Инвэльд из Лингарда» или «Об Иниэльде из Лиара»?

Ого. Тоже читал и сравнивал. Хотя — чему удивляться?

— Оба. Я пытаюсь понять, где правда.

Старик протянул Ирии доверху наполненный бокал. Сегодня сам ухаживает за гостьей. Наверное, в честь дня ее рождения.

Алое с золотом, червонное с багрянцем — везде. Закатный огонь камина и золотистые блики свечей.

Смертельно опасное кольцо с рубином то ли холодит, то ли жжет. Пенится в бокалах вино.

Цвета осени. Неистовой жизни и всеразрушающей смерти. Только в преддверии гибели так остро ощущается жизнь! Безумно хочется жить. Очень долго… всегда!

А рыцарь на гобелене — по-прежнему на коленях у ног дамы. Они — несчастны и счастливы. И бессмертны — благодаря неведомым вышивальщикам, чьи имена стерло время. В отличие от тех, кого они запечатлели.

А на другом гобелене — свадьба. И вряд ли в последующие годы влюбленные будут счастливее. Рутина разрушает счастье и навевает тоску. Может, где-то и у кого-то было иначе. Но Ирия такого не видела.

— А ты не догадалась? Конечно, правдива история Инвэльд. А «Предание об Иниэльде» — поздняя переделка. Ее создали после превращения Лингарда в Лиар и принятия веры в Единого Творца.

— И что же — в Лингарде младшая сестра могла править вперед старших братьев?

— Только сестра и могла. В древнем Лингарде, как и в древнем Тенмаре, существовало то, что утеряно ныне. Сила.

— Магия?

Старик — пьян? Или сошел с ума — еще больше, чем обычно? Легенды легендами, и красивые сказки — красивыми сказками. Но нельзя же воспринимать их всерьез и считать реальностью!

«Они все ждут. Боги, герои, люди. Ждут и хотят вернуться!»

«Боги прощают глупцов еще реже, чем предателей!..»

…Древняя башня. Черная змея кольцом огибает крепость. И она сама, Изольда Лингардская, застыла на вершине Южной Башни.

Злой ветер развевает волосы…

Что?! Девушка ошалело встряхнула совсем одуревшей головой.

Это еще откуда?! Нет, вовсе не Ральф Тенмар — пьян. Он кого угодно перепьет! Это Ирия набралась — до состоянии бреда. Или они со стариком спятили вдвоем.

Начиталась легенд! Изольда… Ты — Изольда?! А почему тогда не Сезар Первый — Основатель?

— Я — стар. И слишком поздно прочел древние книги… — донесся в этом времени и в этой реальности голос Ральфа Тенмара. — Но одно я понял. В Лингарде сила передавалась по женской линии, в Тенмаре — по мужской.

— Но… это означает, что в Лиаре давно нет ни одной колдуньи. Зато по белу свету расхаживает уйма северных ведьм, — улыбнулась Ирия.

— Не всё так просто. Сила просыпается лишь у рожденных на своей земле. В противном случае магия спит в крови. Пока одна из потомков не родится в Лиаре.

— Значит, Сила потеряна. Потому что отследить женскую линию Лиара спустя столько веков — невозможно… Стоп. Но ведь в Тенмаре преемственность не нарушалась? Куда в таком случае девалась Сила?

Которой никогда не было. Выдумка одинокого старика. Ему ведь нужно во что-то верить. Не только Катрин необходимы сказки. Просто они — у каждого свои.

— Скорее всего, мы ее утратили после принятия веры в Единого Творца, — с горечью выговорил Ральф Тенмар. — Боги не помогают предателям.

Он с Джеком, случайно, не знаком? Спросить как-нибудь? Не стоит. Когда старик протрезвеет — точно запишет Ирию в умалишенные. Хозяину дома можно напиться и временно спятить, гостье — нет.

«Король Лиара выдал свою дочь Изольду замуж за короля Адальстэйна, чем навеки погубил Лиар….»

— Перечитай еще раз древние легенды, — нарушил багряно-золотую тишину герцог. — Возможно, найдешь там то, чего не нашел я… Я получил вести из Ланцуа, — совершенно неожиданно вернулся в реальность старик, вновь становясь прежним Ральфом Тенмаром. — Чиновник Ревинтера уже в пути. Будет здесь ровно через шесть дней. Я научу тебя, что говорить, Ирэн…

В Тенмар едет личный чиновник министра финансов Бертольда Ревинтера! С целью проверки налоговых выплат. Эту новость лорд Таррент узнал за сытным обедом — от дяди Ива.

Возмущенный вздох «Только этого не хватало!» — тетушки Жаннетты. Испуганное личико дядиной воспитанницы. Усмешка раздражения на холодном лице секретаря… Всё закружилось — бешеной пляской листьев на осеннем ветру…

Если настоящая цель чиновника — арестовать Леона, барон Кридель может об этом и не знать. Запросто!

Предстоит решиться! Сказать дяде или просто сбежать? Не дожидаться же, пока в цепях выведут из поместья!

Может, лучше подождать до завтра? Один день ничего не изменит…

Да, но если дядя захочет помочь племяннику — у него будет на целый день меньше! А если вздумает предать — солдаты будут еще ближе…

И Леону всё равно не уснуть. Только не с занесенным над головой мечом!

Тревога погнала в кабинет Ива Криделя в тот же вечер.

— Я ездил в монастырь к матери. — Словно в бездонный омут! Сразу после неизменного вопроса о здоровье племянника.

Близорукие, но такие сейчас… проницательные? пронзительные? схожие с материнскими! — дядины глаза сверлят в упор. Ожидают продолжения. И оно последует. Деваться-то уже куда?

— Моя мать требовала освобождения. Говорила: если не добьюсь для нее свободы — заявит, что я помогал Ирии убивать нашего отца… Это — неправда! — горячо воскликнул юноша.

Ведь действительно — неправда! Он бы никогда не поднял на папу руку. Это был несчастный случай!

А Ирия и в самом деле шла, чтобы отомстить отцу. Все знали, как она его ненавидит! Злобная девчонка просто опоздала…

Судьба и Творец Всевидящий знали это. И рассудили так, чтобы кару понес настоящий преступник. Но теперь из-за ядовитых козней ядовитой гюрзы Карлотты… И насквозь пропитанного ядом Бертольда Ревинтера!

— Но если неправда — зачем тогда волноваться? — едва заметно пожал плечами дядя.

Потому что Ирию осудили — хоть она и не убивала! В Эвитане любого осудят за медный лу!

— Вину в убийстве еще нужно доказать, — продолжал вещать тот, кого никогда не обвиняли ни в чём подобном.

Он не был в Ауэнте. И ему не подписывали смертный приговор — за чужой мятеж!

— Это я ничего не смогу доказать, — беспомощно проговорил Леон. — В Лютене все ненавидят мою семью. И будут рады избавиться от последнего лорда Таррента, чтобы… — юноша хотел произнести имя негодяя Ревинтера. Обоих негодяев!

Но со слишком поздним прозрением вспомнил, что он сам — не последний. Есть еще Чарли! Возможный будущий лорд Чарльз Таррент. И Ревинтерам придется избавляться и от него.

А еще…

Что страшнее? Что подлый финансист не остановится и перед смертью маленького сына Полины — если тот станет последним препятствием между Роджером Николсом и титулом лорда?

Или… что Полине самой куда выгоднее видеть лордом собственного сына, а не пасынка? И для нее он тоже может быть лишним препятствием…

И, наверное, подозрение подспудно зрело слишком долго. Потому что теперь шокирует куда меньше, чем из ядовитого плевка Карлотты.

— Леон! — непривычно властный голос Ива Криделя вырвал юношу из охватившей его паники.

Он невольно поднял глаза. И чуть не отшатнулся. Построжевшие дядины черты сейчас вновь до боли напоминают Карлотту. И почему-то — Ирию…

Наверное, потому что глаза Ива Криделя — зелёно-карие. С отчетливо проступившей сейчас прозеленью.

Почему Леон раньше этого не замечал? Почему он ничего вокруг не замечает? Пока носом не ткнут!

Дядя — вовсе не слабак и не добрый старик. Он — старший брат Карлотты. И Ирия унаследовала цвет глаз именно от него! Женщину с зелеными очами зовут ведьмой, а как — мужчину?

— Леон, никогда не говори «все» о кучке негодяев! Пока на свете есть хоть один честный человек — подзвездный мир еще чего-то стоит.

— Мы живем не в сказке… — уныло пробормотал юноша.

— Не в сказке. И потому лишь от нас самих зависит, какую жизнь мы проживем, Леон. Мы не вольны над поступками других, но неужели и над собственными — тоже?

— «Один честный человек» не спасет от клеветы десятка! А если против — собственная мать…

— И еще… Подумай, Леон. Подумай очень хорошо. Я знаю сестру. Она редко блефует. Карлотта говорит правду — даже когда врет.

— Как это? — пробормотал растерянный юноша. Скорее, чтобы просто выиграть время.

— Она врет в мелочах, Леон. Но не в главном. Если Карлотта играет — значит, у нее есть козырь в рукаве. То есть, мальчик мой, либо твоя сестра перед смертью и в самом деле не побоялась погубить душу и на исповеди оклеветала тебя, либо… Леон, ответь честно: кто на самом деле убил лорда Эдварда?! — суровые глаза сверкнули темной зеленью хвойных лесов. Тех самых — по бесконечной дороге из Лиара.

А еще сосновый лапник кладут на свежую могилу…

— Его никто не убивал… — пробормотал племянник. — Это был несчастный случай!..

Пока он рассказывал, дядины глаза ни на миг не изменили выражения. Бесстрастные как… как гладь Альварена — перед штормом.

— И что вы теперь сделаете? — нарушил тяжело повисшую тишину Леон.

Вот после этого — точно нужно бежать! И падать на колени перед дядей — умоляя не выдавать. А потом — всё равно в бега…

— А что тут можно сделать? — сурово вопросил Ив Кридель. — Вы с Полиной не были убийцами. По крайней мере — ты…

— Но я не докажу, что невиновен… — от сердца отлегло резко — до боли.

— Не перебивай! — лишь чуть повысил голос дядя. И у юноши вмиг отнялся язык. — Ты понимаешь, Леон, что ты — убийца сейчас?! Даже если не признаёшься в этом и самому себе? Ты не убивал отца, но убил Ирию! И это — правда.

— Но…

— Знаешь, что тебя за это ждет? Ауэнт! Может быть, не казнь, но Ауэнт — точно. И монастырь для твоей сообщницы.

— Полина же просто испугалась! Дядя Ив! Лучше уж сразу умереть!..

— Помолчи! Я не собираюсь на тебя доносить. Ты можешь поехать в Лютену и признаться во всём сам.

— Кому?! — Нужно бежать, обмануть Ива Криделя и бежать, но как тут сдержаться?! — Регентам?! Королю?! Кто они такие, чтобы меня судить?! Мои враги! Да они же стая шакалов! Ревинтеру я должен признаться?!..

— Его Высокопреосвященству кардиналу Александру. Он — справедливый человек.

— Нет! Я им не верю!..

— Может, и правильно. Кардинал один, и он — стар…

Может, дядю всё же удастся убедить?!

— Но… сюда едет ревинтеровский чиновник! И Ревинтер увез мою мать! Если он знает…

— Если он знает точно. И если у него есть доказательства. Но в одном твоя мать права: Полине не верь.

— Я люблю ее!

— Это я уже понял. Но она любит лишь себя. И возможно — своих детей. Последнее для тебя даже хуже. Ты готов умереть, чтобы освободить ее сыну путь к титулу? Она не может донести на тебя, раз ты — ее алиби. Но вот уничтожить…

— Мне придется бежать?!

— Думай сам. Тенмар граничит с Аравинтом.

— Но там скоро начнется война…

— Не начнется — если кардинал Александр добьется возвращения Аравинта в лоно Патриаршей Церкви. В любом случае, за Аравинтом еще Мидантия и Мэнд, а за Мидантией — Идалия. И Элевтерис… Но в пираты ты, уж извини, не годишься. Конечно, еще можно бежать на восток, но вряд ли тебя тепло встретят в Квирине. Ты — даже не военнопленный. Не говоря уже о том, что оттуда могут выдать в Эвитан.

— А из Аравинта?

— Кармэн Вальданэ еще никого не выдала. И лучше поспешить. Чиновник из Лютены будет здесь, самое позднее, через неделю. Возможно, с полномочиями тебя арестовать. Возможно, с тайным приказом убить. Он знает, что ты здесь. Ты же не делал из визита тайны.

Разве?!

— Еще возможно, ты беспрепятственно вернешься в Лиар. И мирно доживешь до старости. Но я не знаю, что известно Ревинтеру и на что готова твоя мать. Я даже не знаю, где она сейчас. Одно запомни точно: не ошибись. Жизнь второго шанса не дает!

— Его Высокопреосвященство болен и никого не принимает!

Голос кардинальского секретаря — холоднее опостылевшего северного ветра. А глаза уж точно не выражают радости от созерцания надоедливой девицы. Из-за которой у оного Высокопреосвященства добавилось столько проблем.

Голос — ледяной. Да и вся крепко сбитая фигура Жерара — Элгэ хорошо запомнила имя — с успехом заменит ничем не пробиваемую стену.

— Тогда не будете ли вы любезны сказать, когда можно ожидать выздоровления Его Высокопреосвященства? — как можно более ровно уточнила девушка.

Нельзя выдать страх! Только не рядом с тремя офицерами дяди! Они не должны понять, что кардинал Александр был ее последней надеждой. Валериан Мальзери не должен этого понять!

— Может, через несколько месяцев, — равнодушно ответил Жерар.

И Элгэ слишком хорошо его понимает — опять! На взгляд преданного секретаря, Его Высокопреосвященство и так сделал для прилипчивой девицы достаточно. Она и этого-то недостойна — будучи илладийкой и воспитанницей Веселого Двора Кармэн Вальданэ!

И от Элгэ теперь требуется такая малость. Всего лишь навсегда исчезнуть с глаз долой. Так почему она этого не делает?

— Приходите в будущем году, сударыня, — предложил отец Жерар. — Может, Его Высокопреосвященство и сможет вас принять.

И неожиданно мягче добавил:

— Он действительно очень болен.

Наверное, решил, что даже закоренелые грешницы заслуживают ничтожной доли сочувствия.

— И ваши спутники прекрасно знают, почему. Будьте здоровы. И да благословит вас Творец милосердный и всепрощающий.

Девушка не меньше минуты простояла на широком крыльце кардинальского особняка. Перед закрытой дверью.

А потом с неба повалил снег — будто его здесь еще недостаточно! Он ведь и так везде — на земле, на высокой ограде, на железных воротах. И совсем недавно белый, но уже затоптанный ковер — на расчищенной дорожке…

А теперь новые — белее чистейшего листа — снежинки оседают на сероватый камень стен, на выстывшее мертвое дерево дверей, на живые деревья кардинальского сада…

Как же кленам и вязам, наверное, холодно! И как много снега в Лютене! Здесь слишком долго не кончается зима. Никто и ничто не успевает согреться. Деревья, стены, земля, людские сердца…

Капитан выжидающе смотрит на Элгэ. А оба молодых лейтенанта изображают статуи. Мидантийские. С абсолютно северными чертами лица.

Странно. Мальзери — южанин. А гарнизон себе как на подбор вербовал в Ритэйне…

Ждут. И правильно. Какой смысл стоять на ветру и любоваться, как змеев снег заметает единственную надежду?

— Едем, — произнесла илладийка. Тоном Кармэн Вальданэ — на приветствие встретившего их в Аравинте эскорта. Не слишком улыбчивого. После Вальданэ аравинтцы показались изгнанникам холодными и сдержанными.

Кармэн просто слишком долго не общалась с северянами. И ее «птенцы» — тоже.

— Да, ваша светлость, — чуть склонил голову капитан, подавая руку. Заученно галантно.

Требуется-то крайне редко.

Интересно, что случится — вздумай упрямая герцогиня эту северную лапу не принять? Да ничего. Куда убежишь на своих двоих от конного отряда, терпеливо ожидающего за воротами?

Элгэ приняла поддержку, величественно кивнула капитану. Будто они и в самом деле — почетный эскорт, а не конвой.

— Благодарю.

Ее мать была мидантийкой. Должно же это хоть что-то значить? Правда, Ирина Илладэн, урожденная Армидес, всегда оставалась милой и доброй женщиной. Но зато в ее предках наверняка затерялось немало отпетых интриганов. Страна обязывает! В конце концов, Алексис Зордес тоже ничуть не походил на своих родных. А вот его сын Виктор…

Кардинал — болен. А больше у Элгэ в Лютене никого нет. Кроме отосланного в загородное имение Диего — с ним сестра так и не повидалась. Кроме Александры — в михаилитском монастыре. И кроме целой кучи врагов, жаждущих крови!

Витольд жив — одно это и радует. Других поводов для радости нет.

Элгэ — пленница в доме родного дяди. Над Аравинтом занесен эвитанский меч. Что с братом и сестрой — неизвестно…

Что еще держит на краю отчаяния? Только стремление не уронить себя перед лицом врагов.

Еще Элгэ могла бы молиться. Если б хоть во что-то верила.

Глава седьмая

Путешествие неожиданно действительно отвлекло от Лиара. Даже ежеминутно терзавший память образ Эйды перестал вызывать никак не проходящую тоску. И неизбывное чувство вины.

На третий день пути Алан и вовсе развеселился. Увидел, с кем в придорожном трактире свела шутница-судьба. За соседним столом — не кто иной, как Юстиниан Мальзери, виконт Эрдэн. Старший сын и наследник заклятого врага Ревинтеров.

Что ж, эта поездка — абсолютно легальна. И ссориться с молодым Мальзери — не приказано.

Виконт холодно раскланялся. Эти Мальзери рождаются со льдом в крови. Куда там всеславовцам!

Алан вежливо скопировал приветствие, и обмен любезностями завершился.

Куда едет сынок Валериана, не догадается лишь самый тупой гуговец. Счастливый жених спешит на собственную свадьбу. По вызову папеньки.

Предвкушение семейной жизни в целом и медового месяца в частности и делает лицо Эрдэна столь хмурым. И Эдингем хорошо его понимает. Элгэ Илладэн — еще та бешеная кошка. Судя по тому, что говорят, — она отцеубийце Ирии Таррент еще фору даст! И приличную.

Чуть не впервые в жизни радует отсутствие родовитых предков. Потому как громкий титул неминуемо тянет за собой и унылый брак. По политическим мотивам. А в жёны полагается скучная курица или крикливая мегера — как повезет.

А уж от девицы, распускающей кулаки, а тем более — хватающейся за оружие, и вовсе лучше держаться на расстоянии провинции! Или двух.

«Дядюшка Гуго» — еще та свинья. Но даму, устроившую резню в доме, Эдингем в жены и врагу не пожелает. Даже Ярославу Мировскому.

И всё-таки хорошо, что Элгэ Илладэн не приговорили к казни. Кого бы другого прирезала — стоило бы. Но с принца Гуго надо иногда спесь сбивать!

Интересно, Ревинтер голосовал «за» или «против»? Если осуждают — имена осудивших известны. А вот когда приговор оправдательный — думай-гадай…

После встречи с Юстинианом Эрденом настроение поднялось окончательно. На весь оставшийся путь.

Неприятности начались уже у ворот Драконьего замка. Когда старый герцог сослался на нездоровье. И отказался принять Алана в ближайшую неделю.

Пришлось сначала объехать всех герцогских родственников. Не терять же время зря.

Барон Гамэль — зануден, надоедлив и скучен, как целое аббатство монахинь. Его жена — занудна, надоедлива и невыносима, как дождливая погода в дороге.

Супруги Гамэль проявили поистине родственное расположение. И юноша от души пожалел тех несчастных, что действительно их близкая и не очень родня. И раз сто похвалил себя, что отклонил предложение остановиться у них в поместье.

Нет уж! В Тенмаре предостаточно хороших постоялых дворов. А если и нет — любая крестьянская изба сгодится больше.

К концу дня Эдингем изрядно устал от трескотни Гамэлей. И завуалированных сплетен — в адрес герцога Тенмара. И уже с трудом подавил тяжкий вздох — когда любезный хозяин вывалил на стол еще более тяжелую книгу. Полную учетов и расписок.

Чтобы в этом разобраться — нужно быть настоящим чиновником, а не просто уныло и скрупулезно листать страницы. Добросовестно делая вид, что действительно всматриваешься в мелкие или, наоборот — размашистые почерка. Увы — одинаково неразборчивые.

Услужливые улыбки гостеприимных Гамэлей уже с час как вызывают желание убить их. Издеваются, что ли?

Стрелки часов ползли невыносимо медленно, и глаза Алана болели всё ощутимее, когда в комнату вплыло небесное создание. Красивая, светловолосая, голубоглазая. В нежно-голубом платье — под цвет очей…

А самое главное — сулящая спасение от ужасной книги! В которой он за истекшие час с хвостиком одолел хорошо если десятую часть!

Эдингем поспешно отложил жуткого монстра в кожаном переплете. Не может же галантный кавалер читать в присутствии юной прелестной дамы!

Он поспешно встал навстречу, на ходу отвешивая вежливый поклон. Девушка оказалась чуть ниже Алана, что пролило на сердце очередной бальзам.

— Моя старшая дочь Тереза, — представил деву старый барон.

Хотя если он «стар», то его отец — древен, что ли? А, неважно…

— Алан Эдингем, капитан на службе графа Ревинтера, министра финансов и члена Регентского Совета, — юноша поднес к губам хрупкую ручку красавицы.

Как у столь омерзительных родителей выросло подобное чудо?

Папаша напоминает коршуна, выросшего в клетке и так и не ставшего хищником. Мамаша смахивает на облезающую крысу. А вот Тереза больше всего похожа на…

Алан смотрел в светло-голубые глаза, мучительно пытаясь подобрать подходящее сравнение.

— Ах, военная служба — это так интересно! Вы ведь живете столь насыщенной жизнью. Вы обязательно должны мне об этом рассказать…

Эдингем слегка опешил.

— …Вы совсем как герой «Повести о витязе Кларенсе, преданно и благородно служившем своему сюзерену»!

Да. Благородно. Предавая, обманывая, бросая на произвол судьбы, перевербовывая.

Алан, наконец, понял, на кого похожа Тереза.

На куклу. Красивую, светскую. Умеющую в меру восхищенно улыбаться. И в меру восторженно закатывать очаровательные глазки…

Алан всегда любил сладости. А также — хорошее вино и общество красивых женщин. Но уже к вечеру люто завидовал постящимся круглый год монахам-отшельникам.

Ну сколько можно подносить несчастному офицеру десерт за десертом? И предлагать такую прорву тостов?

Да еще и заставлять любоваться на прелестницу Терезу! И на ее не менее красивую сестричку. Ее имя Эдингем запамятовал миг спустя, как их представили.

И сколько можно нашептывать «между делом», «в ходе беседы» доносы на герцога и других бастардов? Тем более, всё это (или почти всё) — полный бред.

Ральф Тенмар — чернокнижник? Да хоть колдун в тридцатом поколении или чистокровный демон! Герцог посещает по ночам спальню двоюродной племянницы? Силен старик — всем бы так в его возрасте. Но какое Ревинтеру до этого дело? На здоровье! Дал застрелиться проворовавшемуся внуку? Туда ему и дорога — раз крадет у родного деда.

Вот если бы достопочтенный барон Гамэль заявил, что старик тайно пересылается с квиринской или мидантийской разведкой!

Точнее, заявить-то — заявит. Особенно, если подсказать. Но доказательств у гостеприимного барона — ноль. И перед Регентским Советом этот трус испугается и вмиг от всего отречется.

— А вчера я видел, как у старика всю ночь свет в кабинете горел. Я его окно-то в замке хорошо запомнил… — Барон давно уже склонился бы к самому уху собеседника. Если б тот каждый раз вовремя не отодвигался — якобы за прибором.

И «дорогому гостю», конечно, в очередной раз наполняли тарелку и кубок… Но даже это — лучше, чем баронское дыхание на лице!

— И чем же может заниматься старик глубокой ночью в своем кабинете, а, уважаемый капитан Эдингем?

Да чем угодно! Читать. Писать мемуары или письма. А еще у дряхлого герцога могут суставы болеть так, что глаз не сомкнешь.

— Вот-вот, чернокнижник он!

Лицо Гамэля в очередной раз угрожающе придвинулось.

Алан поспешно отклонился — якобы за тазиком для мытья рук. Уж в него-то точно ничего не нальют и не наложат!

— А еще у него неделю назад дым ночью из трубы шел!

Камины, небось, топили. Потому что у старого Ральфа Тенмара болят от сырости его не менее старые кости.

Творец милосердный, ну как отвязаться от не в меру услужливого дурака, коему герцогский титул последние мозги застил?!

Можно выйти из-за стола. Под предлогом дальнейшего изучения расчетной книги.

Но ведь не прогонишь из кабинета его хозяев. Полномочия чиновника в отношении дворян, к сожалению, не безграничны. А в их присутствии книгу просто пролистать — не выйдет. Придется мучиться неизученными девятью десятыми чудовища в тяжелющем переплете. И бессильно проклинать изобретателя письменности. А уж делопроизводства и бухгалтерии…

И если б еще понимать хоть половину! Ну ладно — четверть…

Но не заявлять же, что всё равно не отличишь честную бумагу от нечестной! Да и приехал вовсе не за этим.

Окно наконец-то можно нормально открывать. И в него ворвался свежий морозный воздух. Ночной.

А еще — можно молча сидеть при свечах. Любоваться полной луной и ожерельями созвездий. И особенно сегодня яркой Звездой Заката. Алой — под цвет рубина на подаренном кольце.

Что знает дядя Ив и знает ли вообще — пусть волнуется Ральф Тенмар. В конце концов, они — в одной лодке. Вздумай герцог выдать «племянницу» теперь — и угодит в соучастники. Значит, если что — старый интриган будет с пеной у рта доказывать, что это у него в замке — настоящая Ирэн. А в доме Ива Криделя — самозванка.

И все же хорошо, что посланец Ревинтера не стал заезжать в поместье Кридель. Лежащее почти на его пути.

На обратном пути — тоже не заедет. Уж Ральф Тенмар-то позаботится, чтобы не вовремя явившийся чиновник продажного министра и дорогу туда позабыл.

Но потом с проблемой «дядя Ив» придется что-то делать. И так — дотянула.

Может, самое простое — и есть самое разумное?

Барон уже знает, что четыре с лишним месяца назад к нему приезжал не Леон. И что в замке Ральфа Тенмара появилась самозваная племянница. Признанная самим «дядей».

Два и два Ив Кридель сложил уже наверняка. Значит, едва Леон уберется — придет время откровенности. И Ирия приедет сама.

А если… дядя Ив уже всё рассказал Леону? Допустим, герцог подтвердит, что обвиняемая в самозванстве дама — его племянница. Что она приходится кузиной покойной Ирии Таррент. И в силу этого столь с ней схожа. Но кто видел Ирию в лицо — не обманется.

Правда, они не видели Ирэн Вегрэ.

Смогут ли доводы герцога их обмануть? Очень убедительные доводы. Запросто — если дядя Ив не решит предъявить настоящую баронессу.

И тогда самый разумный выход — снова бежать. Куда? Да куда угодно! Мир большой. Не побоялась же Ирия надвигающейся зимы. А сейчас — середина Месяца Рождения Весны. Скоро будет совсем тепло! А уж если удирать в южную сторону…

Или… согласиться на предложение герцога? Неизвестно, что рассказал дядя Ив Леону. Но гаденыш братец и без того заслужил смерть. За убийство отца и пожизненное заточение в монастырь двух сестер. И это еще не считая смертного приговора для средней!

Разве не так рассуждала Ирия в душной и холодной камере амалианского аббатства? И что мешает сейчас? Убийство чужими руками?

Вздор. Можно поехать с людьми герцога. Они возьмут на себя лиарский эскорт. А Ирия спокойно вызовет Леона на поединок. И заколет лично.

Пугает, что он — ее брат? Вздор — гаденыш сам давно переступил через любое родство.

Убила же она Люсьена. А он сделал ей куда меньше бывшего брата — несравнимо! И вдобавок — не связан с ней кровными узами. Не обязан защищать — по праву родства.

Неужели — вновь в бега? Лишиться шанса выяснить судьбу Эйды? Только потому, что на предавшую их обеих мразь рука не поднимается?!

Обманываешь сама себя, Ирия. Если дядя Ив всё рассказал Леону — значит, и сам не намерен молчать. А его убийство в твои планы не входит. При любом раскладе.

И тогда смерть Леона — бесполезна. Это будет просто месть. Мальчишке, с которым играли всё детство. И кто, повзрослев, предал сестру и обрек на смерть. Убив перед этим отца!

Темное облако скрыло луну. Ирия досадливо поморщилась. Неужели нельзя лишить жизни негодяя, мерзавца, предателя и убийцу лишь потому, что негодяй, мерзавец, предатель и подлец — твой брат?!

Дядю Ива она не тронула бы вне зависимости от уз родства. Потому что этого заслуживает его порядочность. Так почему к брату другой подход? Если Ирия не научится переступать через это — погибнет сама в окружении леонов, карлотт, ревинтеров и полин. Но стать совсем такой, как они, — нет уж, спасибо, лучше застрелиться!

Отец захотел бы мести или предпочел бы видеть живыми всех детей?

А еще — убить придется и защищающих Леона солдат.

Они все поверили в вину Ирии — без колебаний. Даже не засомневались, что послушный сын не мог убить отца. А вот вздорная дочь, посмевшая защищать «гулящую девку»…

Они лично прикончили бы ее. Если бы не верили, что королевское правосудие справится лучше. Но они не убивали Эдварда Таррента. И у них почти у всех — семьи.

Иссиня-чернильное небо молчит. Как и ночная мгла. Лишь безмолвно пляшут на ночном ветру слабые огоньки бледных свечей.

Золотистая луна вновь величественно выкатилась — из-за низких ночных туч. Бессильных ее задержать.

Выкатилась — и поплыла по агатовому небу, разгоняя мрак. Луна, что помнит тех, кто ее не боится.

Она тоже не даст ответа. Но от одного лишь золотого сияния — легче на душе…

Глава восьмая

Средний бастард герцога похож не на коршуна, воспитанного наседками, а… наверное, на борзую. Принял любезно, но не навязчиво.

Никакие девицы с веерами к обеду не вышли. Супруга уважаемого кавалера Гастона Лерона — в гостях у родни. А трапеза — всего из нескольких блюд. И никто добавки навязать не пытается.

В скромном, но не старомодном кабинете хозяин дома предложил Эдингему расчетную книгу. За бутылкой не самого дорогого, но вполне приличного вина.

«Ревинтеровский чиновник» хотел уже вежливо отказаться. Но кавалер Лерон сумел объяснить суть основных сделок столь понятно и доступно… И вдобавок — кратко.

Пожалуй, следующая книга уже так сильно не испугает.

Средний бастард беседовал об охоте и собаках. О поэзии и небольших успехах сына на этом поприще. О столичной моде и ее копировании в провинции — доходящем до смешного.

Встреча с этим герцогским сыном — настоящий глоток свежего воздуха. Никаких доносов. В чернокнижники Гастон Лерон никого из родни не записал. А если и утаивает налоги — Эдингему этого всё равно не понять. Да и не за тем его послали.

А младший из бастардов дома отсутствует. Вместе с женой и дочерьми гостит у тестя. В Илладэне.

Осталось либо возвращаться в Лютену — с бредовыми доносами Гамэля в охапку, либо дожидаться выздоровления герцога. Ибо формально он во встрече не отказал.

Так и хочется сказать — «в аудиенции».

По зрелом размышлении Алан решил остаться. Один проваленный приказ Ревинтер еще простил, но уж два…

На четвертый день бесцельного пребывания в Больших Дубах пришло письмо — на гербовой бумаге. С просьбой посетить замок старого паука… то есть Его Светлости герцога Тенмарского.

Эдингем валял дурака в таверне уже три дня. Вдоволь наслушался разговоров сельчан — об их господине. И понял, что у барона Гамэля еще с фантазией бедно.

Подумаешь, чернокнижник. Если принимать на веру рассказы большедубовцев — Ральф Тенмар по ночам ездит на черной пантере, превращается в волка и воет на полную луну. А еще периодически похищает и совращает прекрасных юных дев. Очевидно, прекрасной юной племянницы старому греховоднику мало.

Да, еще пьет кровь одиноких путников.

Все эти байки сопровождались восхищенным:

— Во какой у нас герцог!

Если отбросить всевозможную легендарную чушь — то, что действительно может быть правдой, заставляет проникнуться уважением. Пожил дед в свое удовольствие! Долгую красивую жизнь. Всем бы так!

Ну, в конце не повезло. Так не может же всю жизнь везти. Всегда за всё платить приходится. Рано или поздно. Тем более что рискуют немногие, а платят — точно все.

Да и в чём не повезло? Что сынок пошел не в папашу? Бла-ародный слишком — ввязался в безнадежную игру с восстанием. И себе с братьями проблемы, и отцу — горе.

Зачем вообще младших ко двору Ильдани сманил? Не было бы сейчас старику беды. А у Бертольда Ревинтера — лишнего врага. Эдингем бы в «Горячей Кружке» штаны не просиживал. У Гамэля разносолами не давился…

Въезжая на мост, Алан про себя поежился. Реальных врагов он не боялся. Ну, почти…

Но в этом сумрачно-черном тысячелетнем чудовище есть что-то… потустороннее, что ли? Будто давно дремлющая сила. Как в том богатыре из легенды, что спал-спал, а потом ка-ак встал…

Что за глупости, Эдингем? Чего ты вдруг — как старая бабка?

Он, не оглядываясь, пересек мост. Кто вырос в таких памятниках былому — может, и лучше их переносят. А у нормальных людей голова кружится.

Теперь осталось отдать вдруг заволновавшегося (нашел время!) коня подоспевшему герцогскому слуге. Оставить эскорт во дворе. В сопровождении солдат в чёрно-багряных цветах пересечь каменные плиты двора. И ступить на первую из древних винтовых лестниц…

Мебель в темных тонах, дорогие восточные ковры. В серебряной раме зеркало — во весь рост.

Сплошное сочетание роскоши и простоты. Всё — почти как дома, в Илладэне.

Почти. Внешне.

Выгляни в огромное окно — там жалостливо чернеют стволы и ветки сада. А за высоченной оградой сдержанно шумит улица Лютены.

Очень сдержанно. Как и положено в приличном районе. Хоть во свою ширь окно распахни — толком ничего не расслышишь. Как и тебя. Ори — хоть заорись.

А выйдешь из комнаты — наткнешься на очередную бесстрастную рожу дядиного холуя.

Вот только — не выйти. Комнату герцогини Илладэн отпирают лишь к завтракам-обедам-ужинам, появлению служанок или прогулкам в навевающем тоску саду. Всё еще заснеженном.

И всегда рядом — десятка полтора вооруженных блеклолицых статуй. За дверью комнаты или у соседних деревьев.

Только это. И память.

Воспоминания, воспоминания, воспоминания… Неужели отныне они — всё, что осталось? Только закрывать глаза и представлять лица Кармэн, Виктора, Грегори, Арабеллы… Изо дня в день. Чтобы не помешаться — с тоски и отчаяния.

Неужели ничего хорошего уже не будет? Никогда?

Перетопчутся! Элгэ выжила в лапах Гуго — и здесь не пропадет!

Герцогиня Илладэн резко поднялась с резного кресла мидантийской работы. Надоевшего не меньше прочей обстановки.

В сторону — прихваченную еще из монастыря книгу о боевых искусствах Востока. Всё равно не читается.

Настанет день — и они заплатят сполна. Все! Его Величество, Регенты (кроме кардинала!) и в первую очередь — дядюшка Валериан…

…Траурный кортеж, два закрытых гроба. Четыре дня подряд рыдает Алекса. Из последних сил кусает губы Диего. Его увезут через неделю.

Бледнее обычного — лицо дяди Валериана. Впрочем, прежде Элгэ видела его всего раз.

А безупречно красивый и безупречно отталкивающий граф Хосе Вега — за его спиной.

— Элгэ, это был несчастный случай. Крепись! Ты должна позаботиться о сестре. Ты ведь понимаешь это, Элгэ?..

Конечно, понимает. Не Александра же обо всех позаботится.

С Элгэ говорили как со старшей, а ей было девять лет. Целых девять. На три с половиной года старше Диего.

Она задавила в себе горе, и оно застыло внутри. Оно сделает ее холодной и сдержанной. Помешает ответить на любовь и участие Кармэн. И не даст времени и сил уловить фальшь в голосе дяди Валериана. Если она там была.

Слишком много воды утекло с тех пор, как маленькая девочка слушала сочувственную ложь малознакомого родственника. И знала, что нельзя плакать. Она ведь уже почти взрослая.

Время стерло из памяти выражения глаз и лиц. Во имя Творца (с которым Элгэ еще не разобралась — верить или нет), причастен ли граф Валериан Мальзери к смерти ее родителей?! И насколько?

Почему она не пыталась разобраться в этом прежде? Почему тянула столько лет? Ведь были шансы отомстить!

Почему Элгэ так боялась довериться новой семье? Так страшилась, что любое неосторожное слово погубит Диего? Он-то ведь остался у дяди. И если Валериан Мальзери — действительно убийца, то что его остановит перед…

Неужели Кармэн не помогла бы? Алексис бы не помог? Змеи побери, он — единственный мужчина в жизни Элгэ (не считая родного отца и кардинала), кто столько сделал для нее бескорыстно!

Если б не смерть родителей — их дочери никогда не оказались бы здесь. Алекса не пережила бы такого кошмара!

Нет, дядя Валериан умрет вторым. Первым — Гуго Амерзэн! Долги родных платят прежде своих.

Пленница медленно подошла к серому окну, любуясь голыми деревьями. Так сиротливо мерзнут в лютенских сугробах, бедняги.

Ничего, унылый снег растает! И даже раньше, чем в окрестностях подлого замка Адор.

Замечательно. Сразу вспомнилось, кто отправится в Бездну Вечного Льда и Пламени третьим!

Итак, что мы имеем?

Тяжело, если не смертельно больного кардинала. Вот его действительно жаль. Даже если бы его возможная смерть не губила Элгэ.

Что еще?

Обученная армия Эрика Ормхеймского вовсю истосковалась по привычным грабежам. И вот-вот рванет в новый поход. На отлученный от церкви Аравинт.

Диего увезен в ланцийское поместье Мальзери. На грани безумия — Алекса. И на грани брака со свинопринцем. От него отделяет лишь хрупкая преграда. Либо жизнь кардинала, либо бездействие Патриаршего Престола. Смотря, что кончится раньше.

А Элгэ волею дяди и опекуна объявлена невестой кузена Юстиниана. С поспешной свадьбой — через две недели. Об этом Валериан Мальзери не преминул объявить еще три дня назад.

Вечером опять явится с угрозами. Вчера грозил леонардитским монастырем, сегодня что придумает?

Илладийка вернулась в кресло. И усилием воли заставила себя погрузиться в текст. Мир боевых искусств — однозначно лучше окружающей реальности. Чище и порядочнее.

Решение бороться до конца — принято. А сейчас надо успокоиться и обдумать всё еще раз. На холодную голову.

Книга неожиданно увлекла. И только раздавшийся в дверь властный, уверенный — как все манеры дяди — стук заставил бросить взгляд на часы.

Валериан Мальзери заявился перед ужином. Чтобы в случае отказа оставить пленницу без оного.

Ничего, поститься уже приходилось — в гостеприимном поместье Гуго Амерзэна. Здесь хоть за дверью не ревет пьяный скот, жаждущий пустить тебя по кругу и вздернуть на суку. За ноги.

Дверь открылась. Стук — это бутафория. Ключ — не у узницы.

Здравствуй, дядя. Век бы тебя не видеть!

Ладно, начинай. Всё равно читать не дашь.

Итак, Юстиниан прибывает послезавтра. И от Элгэ требуется вести себя смирно. В противном случае…

Монастырь имени Сумасшедшего Палача Леонарда сегодня дядю почему-то уже не устроил. На сей раз Мальзери заявил, что запрет строптивую племянницу в ритэйнское аббатство святой Агарии.

Илладийка откровенно расхохоталась. Представила, как в ближайшие дни ей перечислят все монастыри бескрайнего Эвитана.

Смех получился, что надо. Не зря так долго тренировалась — перед зеркалом…

— Я не спрашиваю твоего мнения, Элгэ. Ты покорно примешь мое решение и станешь примерной женой Юстиниану. В противном случае ты хорошо узнаешь, что значит гнев Валериана Мальзери, — зловеще-ледяным тоном пригрозил он. Патетически понизив голос.

А до сих пор она имела дело исключительно с агнцами и голубями Творца Милосердного и Всепрощающего?

— Я скажу «нет!» в церкви. И закричу об этом так громко, что услышат все, — отсмеявшись, поделилась планами девушка.

— Я — твой опекун. Кричи, сколько хочешь. Или… ты предпочитаешь, чтобы причиной брака стали твои внебрачные отношения с женихом? — остро глянул на нее дядя.

Он не шутит. Творец Всемилостивейший, дай ей сегодня успокоиться! Этот мидантийско-эвитанский мерзавец еще и не шутит!

Утихомирить смех не удалось. Заливистое ржание услышало всё мрачное поместье.

— Прикажешь сыночку обесчестить меня? С этим ты опоздал. Я — не девственница.

— Бесстыжая девка! — прошипел Мальзери. На миг даже утратив невозмутимость. Или на целых два мига. — Ты лжешь!

— Вызови лекаря и проверь! — нагло ухмыльнулась Элгэ. — И желательно — подбери врачишку посмазливее.

Дядя открыл рот. Но не выдавил ни звука. Дара речи лишился.

Жаль — не навсегда. И даже не надолго.

— Кстати, даже если я забеременею от твоего сыночка четырьмя близнецами — я за него не выйду.

— Кто?! — прорычал Мальзери.

Вот-вот лопнет. Невзирая на всю мидантийскую выдержку.

— Виктор Вальданэ, Лоренцо Винсетти, — девушка с удовольствием сделала паузу. — Мне продолжать?

Жаль, с Лоренцо не стало правдой. Так далеко зайти не успели.

Ничего, зайдут. Как только Элгэ выберется из лютенской ловушки.

— Винсетти?! Да ему под шестьдесят, ты, неразборчивая потаскуха!..

— Напротив, дядя. Очень даже разборчивая. Это ты к шестидесяти превратишься в рухлядь для свалки, а Лоренцо Винсетти — гений. Кстати, кузен Юстиниан тоже быстро станет рухлядью. Потому меня и не привлекает…

— Тебя никто и спрашивать не станет!

— Ты это уже говорил. Так зачем тогда явился? Тащи меня к алтарю силком — и увидишь, что получится. Я уже не в одного мерзавца всадила дюймов пять отличной идалийской стали!

— Ты на это не пойдешь! — дядя вдруг взял себя в руки. Прежняя ледяная скотина. И с чего вдруг так презрительно улыбается? — На сей раз тебя не спасет даже кардинал. А жить ты хочешь.

— Попробуй рискни. Жизнью сына! — резко бросила Элгэ.

— А знаешь — рискну, — Валериан Мальзери произнес это так спокойно, что она оледенела в теплой комнате.

Будь всё проклято, он вырос в Мидантии! А Элгэ — при безопасном дворе Алексиса и Кармэн. И дядя старше противницы на проклятых тридцать лет интриг. Это тебе не граф Адор. И не пьяный дурак — принц Гуго…

— Твой отец мог бы убить сгоряча, но ты пошла в деда. В мидантийского.

Что он несет?! Как смеет?..

— Ты пыталась убить принца Гуго — потому что защищала Александру. Твоя сестра тебе дороже жизни. А кто спасет ее — когда ты отправишься на плаху за смерть Юстиниана? — усмехнулся Валериан Мальзери.

Он прав! Элгэ никогда не обменяет свою жизнь на жизнь Юстиниана. Потому что не имеет права.

— И кто спасет Диего? — Столько сладости в голосе не бывает.

В сердце вонзилась ледяная игла. Ядовитая.

— Диего?!

— Конечно, Диего. — В глазах проклятого мидантийца — каменная уверенность победителя. — Не забывай: я наследую после вас. Я, а затем — мои сыновья. Ты ведь всё понимаешь, Элгэ?

«Элгэ, это был несчастный случай. Крепись. Ты должна позаботиться о сестре. Ты ведь понимаешь это, Элгэ?..»

Даже больше, чем он думает. После Диего наследуют она и Алекса. Но сестренка — благодаря эвитанским мерзавцам! — безумна. Да и будут ли у нее еще дети?

Едва Элгэ станет женой Юстиниана — за жизнь Диего никто не даст и ломаного лу. Будь проклят Валериан Мальзери — многажды предатель! А заодно и Эвитан — за то, что приютил эту скотину! И будь проклята Мидантия — это она его породила.

Ничего! Всего три шага. Или один прыжок. Дядя — тренирован, но немолод. За дверью — его люди, но они не успеют…

— Как думаешь, что будет с Диего — когда он увидит казнь сестры? Когда я думаю об этом, мне даже жаль, что он ее не увидит. Если сейчас твоя попытка увенчается успехом — Диего не доживет до приезда в Лютену. Ты мне веришь, Элгэ?

Да, мразь! Да, мерзавец. Элгэ верит даже, что именно ты приложил руку к убийству ее родителей. Уже не сомневается.

А даже если и нет — умрешь за всё остальное!

— Где мой брат? — голос толком не слушается, хрипит.

Взять себя в руки, живо!

— Там, где ты его не найдешь. Кусайся, илладийская змея, — у тебя вырвано жало. Готовься к свадьбе. И помни, что кроме тебя у Диего и Александры нет никого. Не Кармэн же. Она далеко, и ее дни сочтены.

Мальзери ушел. Больше без угроз лишением ужина, монастырями и предбрачным изнасилованием. Зачем? Теперь и так есть безотказный поводок дергать пленницу, куда захочется.

С чего Алан решил, что расчетная книга Гамэля — велика? Да она — просто лист бумаги. Рядом с толстенным чудовищем, что взгромоздил на стол слуга герцога Тенмара!

А пока ошеломленный «столичный чиновник» хватал ртом куда-то исчезнувший из комнаты воздух — убийца в ливрее вывалил рядом с первым еще три талмуда. Таких же. Или чуть поувесистей.

Несчастный Эдингем поднял на старого герцога решительный взгляд. Собираясь вежливо сообщить, что просмотрит эти без сомнения интересные книги в следующий раз.

И осекся. Узрел, что хозяин дома как раз кивком величественной головы указывает злодею-лакею на следующий могучий шкаф. Где наверняка хранятся еще несколько бумажных монстров!

А всего шкафов в кабинете старика четыре. Причем первый — еще и самый узкий…

Алан с трудом подавив малодушное желание спастись поспешным бегством. Просто рванул воротник камзола. Старик что — вообще не открывает ставни?! Никогда?

— Вам плохо? — слегка встревожился Тенмар. — Может, вина?

Эдингем благодарно кивнул. Может, вино подадут не в этот кабинет?

— Уже время ужина. Пройдемте в столовую! — Почтенный старик величественно поднялся с такого же древнего и почтенного кресла. Предоставляя «заболевшему» гостю следовать за ним.

Или не следовать — как пожелает.

Уже в дверях столовой герцог обернулся к юноше и покровительственно улыбнулся:

— Моей супруге, к сожалению, нездоровится.

Алан с облегчением вздохнул. Похоже, со стариком они сейчас побеседуют за бутылкой вина не хуже, чем с его средним незаконным отпрыском.

— Я представлю вам мою племянницу.

Глава девятая

Счетные книги герцога — не в пример толще и зануднее баронских. Значит, и его племянница просто обязана быть невыносимее дочки барона.

Алан от души надеялся, что ошибается. Но возникшее на пороге Гербовой Залы нежное видение в голубом вмиг развеяло иллюзии. Сиреневый веер, коим дева томно обмахивалась, лишил последней надежды. А окончательно добила играющая на смазливом личике жеманная улыбка.

Эдингем поспешно оглянулся на дверь. Увы — доступ в библиотеку закрыт до окончания ужина.

Впрочем, нет худа без добра. Уловив аппетитный аромат вносимых в столовую блюд, Алан осознал, что успел проголодаться. А при виде мяса по-илладийски — почти примирился с судьбой.

Вытерпел же общество «прелестной Терэ»! Готов и герцогскую племянницу потерпеть — раз уж деваться некуда. Вкусно покушать Эдингем любил всегда. А кошмарный обед у Гамэлей спустя столько дней кажется уже не таким и… чрезмерным.

Решимости у Алана поубавилось уже через несколько минут. Едва воздушное создание в небесно-голубом примостилось слева. Мало того, что с герцогом теперь придется говорить, поневоле глядя на нее, — так у милой красотки еще и рот не закрывается.

Сейчас она щебечет о героине последнего сентиментального романа Пьера Базиля. «Кроткую и трепетную» Клариче несчастный Эдингем представил абсолютной копией «прелестной Ирэн». Ну почему Творец в его безграничной, по словам церковников, мудрости не создал женщин немыми?!

Насколько нежной и ранимой была Эйда Таррент! Искренняя печаль в ней соседствовала с внутренним благородством.

И сколь фальшивы всевозможные Терезы и Ирэн! Вместе с их показной слезливой чувствительностью.

Как герцог терпит эту дуру? Ведь вся ее ценность — в смазливости.

Хотя он-то найдет способ заткнуть болтливой девице рот. А в его возрасте особо выбирать не приходится.

Теперь понятно, почему молодых красивых дурочек отдают за стариков. Те неприхотливы — чем «очаровательней» дурища, тем лучше. А большего от нее и не требуется.

— Ах, расскажите о вашей работе! — дева вспомнила-таки о собеседнике. На пару минут — слава Творцу! — забыв о Клариче. И о «нежной Изабелле» и «галантном Франциске». Из другой, не менее романтичной истории.

— Да, я выполняю ответственное поручение… — промямлил Эдингем.

Чем бы помешать «прелестной Ирэн» вновь переключиться на ее любимые… с позволения сказать, книги.

— О, оно ведь такое интересное?

— Да, очень. Налоги — самая интересная вещь в подзвездном мире… — Алан поспешно кивнул слуге. Гостю нужна еще порция гуся по-бьёрнландски.

Этот разговор нужно заесть — и немедленно!

— Ах, вы такой умный! — тут же восторженно захлопала длиннющими ресницами «прелестная Ирэн».

Конечно, умный — рядом с ней любой таковым покажется.

— Это ведь ваше первое столь серьезное задание? Вы еще так молоды… — очаровательно обмахивается веером сентиментальная дева.

Чувствуется приличный опыт. Конечно, если всю жизнь только и делать, что читать всякую чушь и восторгаться… Не зря Эдингем никогда не хотел родиться женщиной!

— Ну что вы! Я совсем недавно вернулся из Лиара… — у Алана чуть аппетит не пропал. При виде того, сколько девица скушала за всё время обеда. Не больше зяблика.

Крылышко перепелки на ее тарелке так и осталось недоеденным. То-то такая худощавая! «Прелестная Ирэн» сложена как… северянка.

Причем — не словеонка, а ритэйнийка или лиаранка. Этакая головка цветка на тонком стебле, но цветы не нужно обнимать.

Пожалуй, если болтливую девицу немного откормить — можно забыть про ее неугомонный язык. Личико-то у Ирэн вполне смазливое.

Не только герцог Тенмар умеет закрывать очаровательные ротики поцелуями. Вот только за столом этого не сделаешь…

Да, не будь девушка незамужней баронессой и герцогской племянницей — ночи три-четыре Эдингем в ее обществе провел бы. Даже при ее нынешней худоватой фигуре. Но дольше такой характер просто не выдержать!

— Из Лиара? Как интересно! Вы просто обязаны мне об этом рассказать. Или я умру от любопытства. И моя смерть будет на вашей совести! — Помрет такая — дождешься! — Вы видели лиарского лорда?

Алан похолодел. Для Регентов — не секрет, что он ездил в Лиар. Но всё же первой попавшейся дуре о таком не говорят.

Хотя — на то и дура, чтобы ни слова не запомнить. Ревинтер как-то обронил, что большинство людей запоминает лишь последнюю часть разговора. Вот напоследок они и обсудят какой-нибудь шедевр — очередного мастера пера и чернильницы…

— Видел… — не слишком галантно процедил Эдингем сквозь зубы.

Надо будет ввернуть в конце разговора еще и парочку сонетов — побездарнее. Пусть их тоже запомнит. «Прелестной Ирэн» они наверняка покажутся верхом гениальности.

— А он правда красивый?

Отлегло от сердца. Она не просто дура — дурища из дурищ.

— Конечно, — соврал Алан. — Лорд Леон Таррент — настоящий аристократ без страха и упрека.

— Это хорошо! — заулыбалась девица. — Дядя обещал выдать меня за него — когда Леону исполнится восемнадцать. А я не видела кузена ни разу в жизни…

Кузена? Ах да, Ирэн Вегрэ ведь племянница (родная, двоюродная или троюродная — не вспомнить) Карлотты Таррент.

Так Леону и надо — получит в жёны круглую дуру. Да еще и прямиком из постели ее двоюродного дядюшки. Вот счастье-то лиарскому щенку привалит!

— Вы успокоили меня. А то я слышала, мои кузины — некрасивы. И решила, что Леон — тоже… — Змеев веер чудом не задел лицо собеседника! А несчастное недогрызенное крылышко на ее тарелке совсем остыло. И выглядит еще унылее. — Говорят, особенно не повезло старшей…

— Эйда Таррент — не некрасива! — не выдержал Эдингем. Его участие в лиарской истории уже не скрыть. А позволять напыщенной, насквозь фальшивой курице оскорблять благородную Эйду он не намерен! — К тому же, вы намереваетесь войти в эту семью. Эйда Таррент станет вашей родственницей.

Не перегнул ли он палку? Девица аж дар речи потеряла.

Алан даже успел подцепить и отправить в рот кусочек остывающего мяса, когда сиреневый веер вновь неотвратимо взметнулся. Перед самым его носом.

— Ах, оставьте! Ведь кузина Эйда в монастыре. Она решила удалиться от мира и посвятить себя Творцу! Я об этом слышала.

— Эйда Таррент — не в монастыре! Когда вашу кузину найдут — у вас будет возможность познакомиться!.. — Юноша схватил себя за язык — несколько запоздало. Ну и змеи с ним!

И с трудом заставил губы растянуться в улыбке.

А глупые глаза Ирэн загорелись восторженным огнем:

— Найдут? О, как романтично! — Веер едва не угодил кавалеру в глаз. — Кузина Эйда убежала из монастыря?!

Старик не рассказал ей вообще ничего. И правильно сделал. А неправильно — что посадил красотку рядом с гостем.

— Она отправилась в Лютену к жениху. По дороге пропала. Но я буду не я, если не найду ее! — Эдингем едва не грохнул по столу кулаком.

И вдруг опомнился. Он же выпил не больше трех бокалов! Да уж, с такой собеседницей не пить — невозможно.

— О, вы так преданы вашему хозяину! — захлопала невозможно длинными ресницами дева. Не понявшая, к счастью, ни змея.

«Хозяин» неприятно резанул, но Алан промолчал. С дурами не спорят и дур не поправляют.

— А как вы думаете, Леопольдо любил Клариче? Или сразу собирался ее обмануть? — девице надоела прежняя тема.

И хорошо! Вот только в сентиментальных романах Эдингем не силен. Как и в светской болтовне с законченными курицами.

— Ну, помните, как в сюжете про нежную Жюстин и этого негодяя и обольстителя?! — В глазах Ирэн — неприкрытый восторг. Такие, как она, любят, когда их обольщают негодяи! — Графа Бертрана Кальвина!

Ну зачем, зачем кто-то изобрел письменность?! Как бы хорошо всем без нее жилось! Ни глупых романов, ни сонетов, ни чудовищных счетных книг…

Алан молил Творца и всех агнцев и голубей Его о скорейшем завершении ужина. И взывал к Темному и змеям — с той же просьбой.

Но и высшие, и низшие силы о несчастном капитане позабыли.

До окончания трапезы он успел узнать подробный сюжет еще полутора десятков самых модных и слезливых романов. Их события и герои могут смело кочевать из одного шедевра в другой. Схожи как близнецы.

И всё это перемежалось восторженными вздохами Ирэн…

Когда герцог, наконец, соизволил встать, Эдингем в полном восторге поднес к губам хрупкую ручку девушки. Собираясь откланяться немедленно.

«Прелестная Ирэн» украдкой многозначительно сжала ему запястье. Слегка — как и положено хрупкой даме.

— Приходите завтра! — шепнула она. — Старика не будет…

ЧТО?!!!..

— Я бы с преогромным удовольствием… — пробормотал еле живой от ужаса Алан. — Но дела… срочные неотложные дела требуют моего скорейшего присутствия в Лютене!

Что за манера у северян вешать осточертевшие гобелены по всем четырем осточертевшим стенам? Будто мало осточертевших сугробов! За осточертевшим окном опостылевшей Лютены.

Единственная книга кончилась — как всё хорошее. Спустя три часа после разговора по душам с дядей.

А служанка, очевидно, над пленницей издевается. Потому что на требование принести книг приволокла «Роман о прекрасной Розе», «Сентиментальную историю о нежной Фиалке» и сборник сонетов.

Первый из них начинается: «Нежная роза розу ласкала, сирень сладострастно сирень обнимала»…

Лишь привитое с детства уважение к книгам не позволило отшвырнуть всю цветочную литературу в угол. А то и в камин — толком не дающий тепла. Авось наконец запылает жарче!

Утратив остатки хладнокровия, илладийка бешеной пантерой заметалась по чёрно-фиолетовой комнате. Когда Элгэ вырвется отсюда — в ее новом жилище никогда не будет таких тонов! Какие угодно другие — хоть оранжевый и серый. Но не черный. И не всевозможные оттенки синего!

И к змею книги! Всё равно в них — ни капли правды.

Лучше бы Элгэ осталась в поместье Гуго Амерзэна. Там была оружейная и сколько угодно холодной стали. И даже порох… во всяком случае, больше, чем здесь.

И в руках свинопринца не было Диего! А убивать Алексу Гуго не с руки.

Если б кардинал не спас Элгэ — она сейчас была бы в светлом Ирии, в Бездне Вечного Льда и Пламени… или нигде! Но только не там, где смертельно опасна родному брату!

Прихватила бы с собой на тот свет десятков несколько гуговцев и пустила себе пулю в сердце…

Ну и дура! Неблагодарная идиотка. Не появись там вовремя Его Высокопреосвященство — гуговские свиньи в клочья разорвали бы Алексу. Этого ты хочешь? Сестру вместо брата?

Стыд заставил опомниться. И прекратить метаться — пойманным волком в клетке! Еще лапы себе грызть начни!

Здесь хоть можно выжить. Пока жива — всё еще можешь что-то сделать для родных. Мечтать о смерти из-за бессилия — трусость. Глупее только обесчещенные девы из легенд, накладывающие на себя изнеженные лапки!

Мальзери не для того выдает Элгэ за своего сына, чтобы сразу после свадьбы прикончить. Значит, пленница будет жить — хотя бы до рождения законного наследника. И вряд ли дольше — учитывая отношение к ней дяди. Но год у Элгэ есть. Если старому змею Мальзери нужен Илладэн, а не тяжба за земли с другим негодяем — Гуго Амерзэном.

Год, чтобы спасти себя, Диего и Александру. Это — лучше, чем три дня.

Девушка откинулась на твердую спинку кресла, чуть прикрыла глаза. Так учила Кармэн…

Что у нас есть?

Не так! Что еще можно спасти?

Аравинт? Скорее всего, нет.

И не смей реветь, дура истеричная! Паникер теряет даже то, что еще в силах сохранить.

Аравинт спасет кардинал Александр — если выживет. Кстати, сам ли он заболел? Или розово-голубой хряк помог? Один или вместе с Мальзери?

Что еще можно спасти? Себя? Это Элгэ сделает — едва за ней перестанут следить.

А они перестанут. Любой тюремщик рано или поздно ослабляет бдительность. Если у него нет причин для личной ненависти. А вот узник ни на миг не забудет, что в тюрьме. Может лишь пасть духом и на всё махнуть рукой. Но у нас — не тот случай.

Значит — нужно лишь выбрать день и час. И не промахнуться. Второго шанса может не представиться. Точнее — не хватить на него времени.

А хоть один за целый год появится точно. У Мальзери есть враги — не может не быть. А враг твоего врага — поневоле твой союзник. Добраться бы только до него…

Но есть еще кое-что. Как Элгэ перенесет беременность? Герцогиня Илладэн лично видела, как с виду крепкие дамы, неплохие наездницы и фехтовальщицы, сваливались в лежку чуть не на все девять месяцев. А раз так…

Годами тянуть нельзя — примут за бесплодную. Но несколько месяцев — почему бы и нет? У Элгэ отобрали оружие, но оставили мази, притирания, травы для настоев… И среди средств для лица-волос-тела-блеска губ затерялось еще одно. Личный рецепт Кармэн.

А илладийка-то еще смеялась. Любовников на севере собралась заводить?

Вот и пригодится.

Дальше. Муж…

Элгэ передернуло. Никогда не думала, что так противна одна мысль о сближении с мужчиной — если выбираешь его не сама. Как это выносят северянки? Или они — совсем бессловесные овцы?

Девушка стиснула кулаки. Придется! Это — сущая мелочь по сравнению со всем прочим. Разве не так Элгэ рассуждала, изучая философию?

И пока об этом лучше вообще не думать. Такие мысли можно позволить лишь за пять минут до… А потом уже станет неважно.

«Мужчины думают, что правят они. Но на самом деле правим мы, а они пусть и дальше заблуждаются».

Кармэн — умница. Но в ее жизни тоже не было такого.

И всё же… Неглупая женщина, даже запертая на бабьей половине, засунутая в гарем восточного султана, — всё равно сможет действовать. Здесь Кармэн права.

Действовать через мужчину, за которого загнали замуж…

И значит — мстить за всё сразу будем потом. А сейчас придется не слишком выбирать средства.

Кузен Юстиниан… Ему сейчас двадцать три. Чуть старше Виктора и Грегори. Но никогда не воевавшие офицеры, проводящие жизнь в развлечениях, надолго застревают в возрасте, когда вышли в свет. В подростковом.

В детстве Элгэ играла с обоими двоюродными братьями. Нескладный подросток Юстиниан как-то всерьез разозлился. И попытался стряхнуть ее с клена, куда она забралась, стащив его любимую шпагу с позолоченным эфесом.

А Октавиан был верным пажом красивой кузины. И изо всех детских сил раз за разом бросался с кулаками на старшего брата. Защищал дерево с Элгэ.

Неужели прошло почти десять лет?

Октавиана илладийка уже видела в коридоре — мимолетно. Он проводил ее взглядом. Хорошим таким.

Здесь тоже не ошибиться бы. Юноша в пятнадцать лет — не мальчишка в шесть. Но Элгэ попросила бы у ненаглядного дяди его младшего сына, а не старшего. Если бы не понимала, что бывший мидантийский патрикий откажет наверняка. Даже не видя насквозь ее мотивов.

Не станет давать младшему шанс получить герцогский титул — в обход старшего.

Ключик к юному Октавиану Элгэ подобрала бы быстро. А вот его взрослый братец — пока темная лошадка.

И хуже всего, что сейчас нельзя даже бежать из Лютены. На кого, в отсутствие кардинала, оставить Диего и Алексу?

Стук в окно прервал невеселые размышления не слишком умелой илладийской интриганки. Мерещится? Птица?

Почему?..

Элгэ стремительно обернулась. И едва не рассмеялась от облегчения. По ту сторону стекла — улыбающееся лицо Октавиана.

Верный рыцарь прибыл к даме. Что ж — дама распахнет окно. Во всю ширь! Пусть северяне сами боятся своих холодов!

Юноша стремительной белкой перемахнул подоконник. Миг — и «рыцарь» рядом с «дамой».

Он ее уже перерос. Выглядит старше своих лет. И всё равно — мальчишка!

Октавиан явно готовился что-то сказать — видно по чуть дрогнувшим губам. Но сейчас стоит неподвижной статуей. Просто молча смотрит. Во все глубокие черные глаза.

И что такого увидел, чего не рассмотрел в коридоре?

Ах да! Там же Элгэ была в мужском костюме. А теперь, по требованию дяди, переоделась в платье. Одно из праздничных. Только что из своего сундука.

И вдобавок — сделала высокую прическу с гребнем. Всё равно в заточении заняться нечем.

Так что Октавиан сейчас любуется на илладийскую танцовщицу. О них он до сей поры только чужие рассказы слышал. И предания о роковой и жестокой любви чернокудрых красавиц и тореадоров. И о крови, льющейся на равнодушный песок арены. Будто имеет значение, куда именно она хлещет!

Знал бы самоуверенный Валериан Мальзери, где сейчас его младший сын!

— Садись! — Элгэ рассмеялась. Достаточно мелодично и непринужденно. А когда-то корчила в зеркале рожи — на уроках Лауры Тусси. Знать бы заранее, что понадобится, а что — нет. — Вина?

Октавиан, явно скрывая решительностью неловкость, непринужденно уселся на широкий подоконник.

— Вина не надо, — после совсем легкого колебания отказался юноша. — А то свалюсь потом с карниза…

Элгэ вновь усмехнулась, присаживаясь на подлокотник кресла. Для дамы — нонсенс, для танцовщицы — в самый раз.

— Чем обязана твоему визиту в мое узилище? — девушка отпила крохотный глоток, внимательно глядя на Октавиана.

Он смотрит — хороший мальчик! — на лицо. Молодец.

— Ты в опасности, Элгэ.

Это ей известно и без него.

— Как только у тебя и Юстиниана родится сын — отец избавится от Диего.

Так влюблен, что выдает планы отца? Просто жалеет Диего? И то, и другое? Или подослан Мальзери-старшим? А взгляды делу не мешают — даже способствуют. Отвлекают внимание, усыпляют бдительность…

— Он сам об этом говорил?

Лучше поймать Октавиана глупым вопросом, чем пойти в ловушку. Как еще более глупая курица.

И потащить за собой брата и сестру!

— Я догадался. Я знаю отца. И он тогда знал, что твоих родителей убьют. И не помешал.

Глаза в глаза — в упор. В каком возрасте мидантийцы учатся столь уверенно врать в лицо? И она сама, и Виктор — лишь полукровки, так что пример — неудачен. Впрочем, и у Октавиана мать — эвитанка…

Красивый черноглазый мальчик, ты — искренен или нет?

Если Октавиан сам дошел до только что высказанных подозрений, он — отнюдь не наивен. Если не сам — за всем этим стоит Валериан Мальзери.

— Чего он хочет от Диего?

— Не знаю.

Что ж — ничего нового кузен не сообщил. И сообщил. Если двое, не сговариваясь, думают об одном и том же, то либо они — влюбленные, либо…

Таверна в Ритэйне, снегопад за окном, встревоженное лицо Витольда. Они еще свободны, ребенок Алексы еще жив…

А если Октавиана подослал Мальзери-старший, значит… Значит — перед Элгэ сейчас — признание дяди в собственных планах.

— Это еще не всё. Он недавно говорил с канцлером Ганном…

А ты подслушал. Молодец — если действительно сделал это. Когда вырвем побольше свободы — надо выяснить, из какого уголка особняка Мальзери прослушивается его кабинет…

— Он собирается забрать из монастыря Александру.

А вот это — уже почти конец, Темный и все змеи его! Переиграть мерзавца может не хватить времени.

Какой терпкий у вина вкус! А еще Элгэ, сама того не заметив, только что осушила бокал залпом… Держи себя в руках!

Пойманной птицей бьется какая-то мысль, пытаясь превратиться в догадку. «Ищи того, кому выгодно…»

Выгодно — Гуго, но что жирный пень понимает в ядах? А уж в том, чтобы подсылать к осторожному кардиналу отравителей… Где он возьмет исполнителей, способных обмануть михаилитов и далеко не глупого Жерара?

— У твоего отца на службе есть отравители?

Если знает, но не захочет признаться, — выдаст взгляд. В пятнадцать лет невозможно быть столь прожженным лицемером. Если, конечно, не вырос в Пляшущем Дворе.

— Да, — не опустил угольных глаз Октавиан.

Два плюс два равно четырем. А Валериан Мальзери не заслужил легкой смерти. Но Элгэ ему ее подарит. Как родственнику. Пусть радуется — Гуго умрет иначе.

— Спасибо, что рассказал, — вздохнула девушка. — Но мне это мало поможет. Я заперта здесь. И вряд ли смогу помешать твоему отцу.

— Я не заперт! — чёрным огнем юношеской решимости сверкнули глаза Октавиана. — И могу помочь тебе!

Элгэ, якобы смущенная, чуть опустила изумрудные очи. Чтобы не выдать радости победы.

«Никогда и ни о чём не проси, — говорила Кармэн. — Сами предложат и сами всё сделают.»

И это оказалось гораздо проще, чем думала Элгэ.

Так о чём прекрасной даме попросить верного рыцаря — если он верный? Ладно, допустим, Октавиан — действительно рыцарь, а не шпион своего отца. Готов-то он на многое. Но луна и звёзды Элгэ без надобности. А чтобы вылечить кардинала — нужна не решительность, а врачебное искусство.

Ну, конечно!

— Октавиан, ты можешь узнать, каким ядом твой отец отравил кардинала? — Резко вскинутый на него взгляд, вопрос в лоб должны ошеломить.

Судя по изумленным глазам — да, ошеломили. Не слишком ли?

Не угодишь тебе, Элгэ. То слишком хорошо кузен владеет собой, то слишком плохо.

Хотя, может, решил, что прекрасная дама сейчас попросит его того же ядку подсыпать папеньке в вино? Или что там уважаемый Мальзери пьет чаще всего?

— Нужно противоядие, — объяснила мысль девушка.

Интересно, подавленный собеседником вздох облегчения уже мерещится, или глаза и уши не врут?

— Я выясню, — пообещал Октавиан.

— Время дорого. — Теперь ее очередь вздыхать. Вполне искренне. — Кардинал тяжело болен! И еще… — Тревогу в голосе не нужно даже изображать — что хорошо. Некоторые люди чувствуют фальшь инстинктивно. Вдруг Октавиан — из таких? Если он действительно так легко читает намерения папеньки — очень даже может быть. — Ты знаешь, где твой отец держит Диего?

— Нет… Но узнаю!

Вот так. Не больше и не меньше.

И возможно — еще ничего не потеряно. Если Диего будет с Элгэ — ей не составит труда выкрасть коней и бежать. В Аравинт, в Мэнд… Может, даже кардинал подскажет куда — если будет здоров…

Александру легче освободить, самим находясь на свободе. Если Мальзери к тому времени успеет окольцевать Элгэ — ему же хуже. Когда она вернет себе имя и перестанет скрываться — вот тогда и займется разводом. Систематические измены жены — достаточная причина? Если нет — будет сынок-бастард от любовника.

Главное — вырваться вместе с братом из Лютены. Когда они окажутся на свободе — никто не посмеет тронуть и Алексу. Толку-то ее убивать — если жив законный наследник? А в руках у убийц больше нет никого?

Александра станет предметом торга, а не покушений. Это даст Элгэ время, чтобы вырвать из Эвитана и ее.

— Почему? — Этот вопрос нужно прояснить. Если Октавиану нужна… благосклонность Элгэ — он ее получит. Потом. Лучше так, чем покорной овцой по воле дяди. Да и долги нужно платить. — Почему ты мне помогаешь?

— Я уважаю кардинала Александра. И люблю Диего как брата. Он ведь и мой брат. Двоюродный. И я… — он лишь чуть запнулся. — Ты знаешь.

А что ты сам знаешь — об Элгэ? Она сама-то себя не знала. Пока не оказалась здесь…

— Я буду ждать, — твердо ответила девушка. Не опуская глаз — еще не хватало.

Если подослан дядей и лжет — умрет вместе с Валерианом. Если говорит правду и окажется в опасности — Элгэ возьмет верного рыцаря с собой. Хладнокровно использовать пытающихся помочь людей она, оказывается, не способна. Значит — нечего и пробовать.

— Беги! — девушка протянула ему руку.

Юноша поспешно поднес ее к губам.

Руки он целовать умеет, насчет остального — посмотрим. Может быть.

А теперь — закроем раму.

Во всяком случае, если захочется изменить мужу — уже есть с кем.

Глава десятая

На размышления оказалось всего несколько дней. Так что ж удивляться, что Леон так ничего и не придумал?

Ночи он проводил с пылкой Жюли. И в кои-то веки уже служанка выбивалась из сил первой. Каждая такая ночь казалась последней…

Но что-то предпринять — выше его сил. Какими-то приготовлениями к отъезду занимался дядя. А у самого Леона опустились руки. Днем он либо бесцельно шатался по дому, либо в сопровождении эскорта бродил в окрестностях имения. А иногда просто лежал у себя в комнате. Часами глядел в ровный, белый потолок.

Юноша пытался врать самому себе, что просто набирается сил. Перед дальней дорогой…

Но настал день, когда он в это не поверил. Какая дорога?! Куда бежать?! Леон проехал через всю страну, мерз на дорогах, дрожал на постоялых дворах. Сходил с ума от страха — при виде любого человека в мундире! А в тех, кто в штатском, подозревал переодетых шпионов.

А теперь — новый побег, в никуда?! У Леона больше нет сил. У любого рано или поздно наступает предел.

В чём бы он ни был виновен — это уже слишком! Ему — всего семнадцать. И Леон вовсе не желал отцу смерти. Если б тот остался жив — сын жил бы сейчас дома и ни о чём не беспокоился.

Как же он был счастлив прежде! И как это не ценил…

Между отчаянием и надеждой Леон прометался пять дней. Порой начинало казаться, что всю опасность он выдумал. И что зря, поддавшись панике, выложил тайну дяде. А теперь нужно спешить в Лютену — всё рассказать Полине, предупредить! Ведь и она — в опасности из-за Леонова длинного языка. О ней-то он не подумал!

Но ведь ему не приснились аж два разных отряда — на подъездах к Лиару, угрозы матери, ее бегство из монастыря! Значит, опасность — не только в его воображении! И не разоблаченным Леону ходить ровно столько дней, сколько нужно Карлотте, чтобы добраться до Ревинтера или Всеслава Словеонского.

А потом — арест, Ауэнт… плаха!

Нет, только не смерть! Нельзя казнить в семнадцать лет! Ведь Леон лишь совсем недавно стал совершеннолетним!

Может, все-таки помилуют? Должны! Дядя Ив заступится, он — взрослый и умный. Он не бросит племянника в беде!

Но дядя — всего лишь барон. Много ли у него влияния?

А даже если не казнят… Пожизненное заключение. Сырые, осклизлые стены. Вечный, пробирающий до костей холод — ни на миг не согреться! — зимой. Невыносимая жара и духота — летом.

Черствый хлеб, тухлая вода, безвкусная похлебка. Четыре серых выщербленных стены и окно в ржавую решетку.

И крысы! Огромные, голодные, злые! Говорят, буйных узников связывают — и крысы обгрызают им носы и уши…

Юный лорд в паническом ужасе сжимал руками виски. Зажмуривал глаза, чтобы прогнать леденящие кровь видения.

Но порой не помогало ничего. Даже вино.

Ни один человек в подлунном мире не заслуживает подобного! Даже будь Леон настоящим преступником… но он — всего лишь мальчишка! Не будь Леон сиротой, за которого некому заступиться, — кто бы тогда обрек его на тюрьму, хуже которой только бывшая монастырская камера Карлотты?!

Вино… До смерти отца Леон никогда не пил крепкого вина. А если за ним придут, а он будет пьян и ничего не сможет сделать?!

Леон мгновенно трезвел — от нового ужаса. И возвращались все страхи, лишь на миг заснувшие под действием хмеля.

А если… если в комнате прячутся потайные двери? Вот под этими старомодными гобеленами? И неумолимые враги явятся, пока Леон спит?!

Может, мать еще и не выдаст? Мало ли чем угрожала… Она же — его мама! Карлотта его родила — даже звери не бросают своих детенышей. Так неужели хоть одна из них продаст родного сына?

Продаст! Почему, почему именно у него такая мать?!

А когда Леона схватят — он и вовсе ничего не сможет сделать. Обвиняемых в таком преступлении судят без их участия.

Кто такое придумал?! Почему человек не может сам себя защищать?! Кто решил, что судьбу Леона определят восемь или девять совсем не знающих его людей? А если они заявят, что это — не несчастный случай? Что он убил отца преднамеренно? Большинству из них это выгодно…

А Леон не сможет доказать, что невиновен! Его там даже не будет.

Что же делать?!

Стук в дверь раздался на шестой день после разговора с дядей. На шестой вечер. Около десяти часов.

И с головы до ног прошиб ледяной пот. Жюли стучит не так. Ив Кридель — тем более.

И окно, как назло, выходит на реку. Не на двор или дорогу к воротам!

Юноша не слышал, чтобы кто-то приезжал. Но он не выходил из комнаты уже часа четыре. Тут могла прибыть хоть рота королевских солдат!

Творец милосердный, проверял ли Леон сегодня пистолеты?!

Неужели — прямо сейчас?! Лучше в сердце или в висок? В сердце, а то будешь валяться с пробитым черепом…

Неужели действительно умирать — сегодня?! Этого не может быть! Творец милосердный и всепрощающий, еще хоть один день!..

— Кто там?!

— Клод Дарлен.

Действительно его голос!

— Не беспокойтесь, сударь. Я один.

Сердце едва не зашлось от облегчения.

Но какого змея ему здесь надо? Для чего притащился? Чтобы Леон пережил столько ужаса?!

Мерзавец не обманул. И в самом деле — один!

И уже при виде холодно усмехающейся рожи юноша сообразил, что должен оскорбиться. Что значит «не беспокойтесь»? Что этот простолюдин себе позволяет?!

Леон покрепче сжал кулаки. И не сразу понял, на чём таком холодном и неудобном пытаются сомкнуться пальцы. Неудобном и непривычном…

— Оружие — не игрушка, — всё так же насмешливо проронил секретаришка. Словно подслушал мысли! — Положите-ка куда-нибудь. А то еще ненароком пальнете. Как будете объяснять стрельбу в доме дяди? А если вызовут солдат? Вам ведь не нужны в доме королевские гвардейцы, а, ваша светлость?

Так оскорбительно обратиться к лицу графского достоинства! Леон пристрелил бы Дарлена на месте, если б…

Если б не подумал: а с чего негодяй вообще сюда явился? И не просто переступил порог, а еще и посмел оскорблять лорда?

— Что вам угодно? — Леон попытался скопировать ледяную вежливость собеседника.

А с кого еще брать пример наглости? С дядей Ивом никто не смеет и заикнуться в подобном тоне, хотя он — всего лишь барон.

А Анри Тенмар наверняка никогда и не общался с таким отребьем!

— Мне угодно, чтобы вы меня впустили, ваша светлость. То, что я имею вам сказать, — нагло ухмыльнулся Дарлен, — не для ушей слуг в коридоре.

Никаких слуг юноша не заметил. Да и сам секретаришка — кто, если не слуга? Да что он о себе возомнил?!

Но змеев простолюдин в кои-то веки прав. Лучше не вести таких разговоров на пороге. То, что прислуга не ошивается рядом сейчас, — не значит, что не явится и через минуту-другую.

Что делать?! Разговаривать с нахалом наедине? Закрывшись в комнате? Конечно, вряд ли даже Дарлен решится убить лорда. Да еще и в доме своего нанимателя.

Но вдруг… вдруг дядя с негодяем заодно?!

Ухмылка секретаришки стала еще шире. Этот мерзавец что — точно мысли читает?

Лорд Таррент с удовольствием захлопнул бы перед непрошенным визитером дверь. Но крестьянский сын — сильнее. И пистолета не испугается. Знает, что Леон не выстрелит.

— Вы предпочитаете именно в коридоре говорить о вашем отце?

Вот теперь — земля уходит из-под ног! Дарлен подслушал?! Или у Ива Криделя нет тайн от секретаря?

Всё пропало!

Юноша настолько ошалел, что позволил наглецу войти. Тот немедленно захлопнул дверь, лениво прошелся по ставшей вдруг тесной комнате. И с удобством развалился в кресле Леона. А тому небрежно махнул рукой на соседнее, гостевое.

Юный лорд в полном шоке послушно сел. Продолжая обеими руками сжимать бесполезный пистолет. Лежащий теперь на коленях.

И только тут опомнился:

— Говорите, что вам нужно — и убирайтесь!.. — Леон чуть не прибавил «лакей». Но в последний миг — осекся. Почему-то.

— Я бы на вашем месте так не выражался, ваша светлость. Особенно, если учесть…

— Да что вы себе позволяете?!

— …что вы — убийца родного отца и любовник собственной мачехи. А свое кровавое преступление — гнуснейшее, надо сказать! — перевалили на родную сестру. Вы — редкостная мразь, Леон Таррент. А ну — сядь и руки опусти! — Дарлен лишь чуть повысил голос. А вскинувшегося юношу как к месту пришибло. Он вдруг понял, что секретарь очень опасен. Очень. — Дадите пощечину — получите сдачи, господин Граф-Твоя-Светлость. Можете, конечно, вызвать на дуэль. Но, во-первых — я не дворянин, а во-вторых — фехтую и стреляю лучше вас. И намного.

Чехарда мыслей наконец оформилась в одну: Дарлена нужно убить. Немедленно! Потом можно сказать, что он напал первым. Это — лучше, чем позволить ему болтать…

— Ну неужели вы думаете, об этом знаю я один? — рассмеялся наглый секретарь. — Давайте, убейте меня — если не промахнетесь, конечно. И считайте, что через несколько дней о подробностях ваших подвигов будут досконально осведомлены граф Бертольд Ревинтер и князь Всеслав Словеонский и Старградский. Как думаете, кто предпримет меры первым? — издевательски рассмеялся Дарлен. — Или ради вас они объединятся?

— Чего вы хотите?! Денег?

— Благодарю, я — не беден, — сухо ответил секретаришка. — И, в отличие от вас, смогу заработать еще — если потеряю нынешнее. Я хочу, чтобы вы отсюда убрались. Завтра же, с утра. Ваш дядя — достойный человек. Чиновник Ревинтера — уже в Тенмаре. Через несколько дней он будет здесь. Я не хочу, чтобы вас арестовали в доме барона Ива Криделя. Он не заслуживает подобного позора.

А Леон заслуживает смерти?!

— Я ясно выразился?

Что сказал этот секретаришка? Чиновник в Тенмаре?!

— Кто на меня донесет? Вы?!

— Вы не поняли, ваша светлость? — расхохотался Дарлен. — На вас уже донесли. В настоящий момент ваша почтенная маменька обретается в загородном доме некоего Бертольда Ревинтера — знаете такого? И за бокалом вина торгуется с ним по поводу своей свободы. Ну и всяких мелочей — вроде возвращения к светской жизни. Вы же не думаете, надеюсь, что она действительно пропала? Очень скоро Карлотта Гарвиак «найдется», не беспокойтесь. Едва Ревинтер с ней договорится. Или появятся другие свидетели. Те, о ком я вам говорил, например. Кстати, за любовницу — я сейчас не о милейшей Жюли — тоже можете не волноваться. Она обязательно выйдет сухой из воды. Полина Лигуа, нир Кито, нир Таррент с некоторых пор помолвлена с Его Величеством Карлом Третьим. Не исключено, что свадьбу приурочат к вашей казни, лорд. Вы любите братишку? Как думаете, ему пойдет ваш титул?

— Замолчите!..

— Убирайтесь, Леон. И не вздумайте просить помощи у Ива Криделя. Если замараете его имя — у ваших преступлений добавится свидетелей. Это я обещаю.

— Кто вы?! Вы и ваши… знакомые?! С чего вы взяли, что я вам поверю?

— Я тот, кто знает, что по вам плачет плаха, ваша светлость. Этого довольно. Прощайте, лорд.

Дарлен легким полувоенным движением поднялся с кресла. Кем он был — прежде, чем стать дядиным секретарем?!

Всё так же лениво секретарь продефилировал мимо Леона. И без дальнейших слов покинул комнату. Не забыв захлопнуть дверь. Резко, но без малейшего лишнего шума.

Даже свадьба на стене сегодня веселее. А жених вообще будто подмигивает с гобелена. Не иначе — первую брачную ночь предвкушает.

Ирия усмехнулась. Вот что бывает с мрачным кабинетом — если добавить свечей. И гобелен приветливее, и камин — ярче и жарче.

А на большом блюде сочится золотистым жиром горячий гусь в румяных яблоках. И уж он-то поднимет настроение любому. Не хуже, чем жениху на гобелене…

— Надо было перекусить перед ужином, — усмехнулся старик. Любуясь, как «племянница» радостно впилась зубами в гусиную ногу.

А сам с явным удовольствием принялся за другую.

— Это вы могли перекусить! — фыркнула девушка. — А меня ваши мегеры в корсет запихнули. С раннего утра. Поешь в нём, как же!

— Бедный наш гость! — вдруг совершенно искренне и совсем молодо рассмеялся Ральф Тенмар. Отпивая приличный глоток вина. — Ты ему своим птичьим аппетитом всё удовольствие испортила.

— Ага! — Сейчас, когда визит незваного гостя позади, вспоминать его лицо — удивительно весело. — Только мне-то как удовольствие портилось. Там на столе столько всего вкусного было… Кстати, теперь знаю, откуда у дам берется упомянутый вами «птичий аппетит».

— И откуда же? — ухмыльнулся герцог.

— А вот напяльте корсет — и сами узнаете! — Ирия едва удержалась, чтобы по-девчоночьи не показать язык. Совсем не подобающим аристократке образом.

Старик сегодня — непривычно весел и прост в общении. И «племянница» с удовольствием ему подыграла.

Но увы — разговор отлагательств не терпит. Всё, что выболтал Алан, пора передать названому дяде. И по возможности — подробно.

— И что ты из этого поняла? — поинтересовался герцог. Подливая вина ей и себе.

— Эйда не у Ревинтера. Она ему нужна, и он ее ищет.

Лицо старика осталось бесстрастным. Бледным и спокойным. Как на большинстве его портретов.

— Если ее выкрал не Ревинтер, то кто?

— Кто угодно, — старый дракон явно ответил, не раздумывая.

Готовился сказать именно это? Осведомлен больше, чем говорит?

— Возможно, там, где ты скоро окажешься, будет больше возможностей узнать это.

— И где же? — безмятежно улыбнулась Ирия. Гадая, не вернулись ли они к началу отношений? И успеет ли она дотянуться до ножа? Вдруг понадобится?

— Я умираю, Ирэн.

Вот те раз…

— И до сегодняшнего дня я полагал, что у меня больше времени. Мой врач говорит, приступа можно ожидать в любой день или ночь. В прошлом году я едва не умер, Ирэн. В этом — умру. И не спорь. К моменту моей смерти тебя здесь быть не должно.

Вновь полнятся бокалы. Темный рубин пенится в прозрачной хрустальной тюрьме.

Руки Ральфа Тенмара не дрожат. Ничуть. Этот крепкий как дуб старик — смертельно болен? Знает ли Катрин?..

— Знает, — словно прочел мысли Ирии герцог. — И ей будет очень тяжело остаться одной. Но я по вполне понятным причинам не прошу тебя скрасить ее старость. Разве что потом — если наступят лучшие времена. И если ты сама захочешь… А сейчас — выслушай меня! — оборвал он сам себя. — Не знаю, что на самом деле связывало тебя с Анри и связывает ли еще. Катрин считает — да, ты утверждаешь — нет. А истина, возможно, посредине. Время течет как река, Ирэн. Ничто не остается неизменным. Я сам хотел бы видеть тебя женой Анри и герцогиней Тенмар — в будущем. Но это решать тебе и ему — если переживете всё, что выпадет на вашу долю. И если захотите связать судьбу друг с другом. Собственно, я бы отдал тебя за любого из моих законных сыновей, Ирэн. Но ни одного из них рядом со мной нет. Поэтому тебе предстоит самой выбрать дальнейшую жизнь. За то время, что мне осталось, я могу устроить тебе брак с любым из холостых баронских сыновей — моих вассалов. Ни одного неженатого барона — достаточно молодого, чтобы ты могла им управлять, — в моём герцогстве нет, Ирэн, ты уж прости. Или я могу отправить тебя в Лютену. В качестве придворной дамы Алисы Ормхеймской, урожденной Марэ. Тоже, как помнишь, моей племянницы. Алиса почти не бывает в королевском дворце и не устраивает приемов. Тебе не придется видеться с Бертольдом Ревинтером. И всё же эта дорога — опаснее. Выбирай, Ирэн.

Как странно играют в его глазах золотые блики… Стирают старость. Свечи обманчивы — показывают то, чего давно нет.

Светлое золото — цвет янтаря. Если заглянуть в янтарный камень — в нем отразятся страны, давно стертые с карты неумолимым временем.

Жаль, что ты умираешь, Ральф Тенмар.

Никогда Ирия не думала, что станет о нем жалеть, но вот теперь… И хорошо, что она не попала в этот замок на поколение раньше. Нет риска совершить по отношению к Катрин чудовищную подлость. И даже не из любви, а… от одиночества. И из стремления забыть Всеслава.

Пожалуй, сейчас понятно, откуда взялись легенды о драконах, похищающих прекрасных юных дев. Стоит только вспомнить герб Тенмаров…

Обман свечей на краткий миг заставляет забыть о времени. Как красив был когда-то старый герцог — судя по портретам…

Странно, что когда Ирия встретила в Лиаре Анри — измученного многодневной скачкой, измотанного каждодневными боями, толком не спавшего много недель, с ног до головы в своей и чужой крови, — вообще не разглядела в нем красоты. Пока не увидела портрет в замке…

Почему Ирия не влюбилась в Анри? В героя, что пришел ее спасти? В действительно благородного человека?

Почему — Всеслав?

— Сколько у меня времени?

— Пока не кончится это вино и не догорят угли в камине. На выбор должно быть время — ибо плата за любое решение высока. Выбирай.

Свитки Судьбы. Есть выбор — и нет. Можно ступить лишь на одну из заранее определенных дорог. Но в твоей власти шагнуть туда самой, а не ждать, пока поволокут.

Баронский сын? В тени отца. Кто помешает тому после смерти сеньора отдать невестку властям?

И кто помешает бастарду герцога — тому, кто хапнет титул, — найти ее и разоблачить? Особенно барону Гамэлю. Этот вдобавок к корысти жаждет еще и мести.

Но и первого мотива для большинства довольно, чтобы предать даже близкого родственника — не то что постороннего. А «Ирэн Вегрэ» удачливому герцогскому бастарду и искать не придется. Она останется в его владениях.

Герцог — дурак? Нет, очень умен. Значит — не предложил бы выбор, где один из путей заведомо ведет в никуда.

Ирия залпом выпила бокал. Горько. Ничего — сладко уже будет вряд ли. Вся сладость осталась за восстанием и Ауэнтом. Не говоря уже о монастыре!

Пора осознать это. Повзрослеть. И не ждать от жизни больше, чем она может дать.

Учись принимать горечь — и находить в ней свою прелесть. Пить полынное вино… Как учит Ральф Тенмар. Которому зачем-то нужно, чтобы одна глупая девчонка выжила.

— Ваше рекомендательное письмо к герцогине Алисе Ормхеймской уже ведь готово? — Ирия пристально взглянула на старого дракона поверх пустого бокала.

Ральф Тенмар так же залпом осушил свой:

— Разумеется.

Все-таки дядя — благородный человек. Узнав об окончательном решении племянника, тут же снабдил его рекомендательным письмом к илладэнскому виконту Игнасио Веге.

Никогда прежде Леон его не встречал. Впрочем, со многими ли он знаком? В его-то возрасте!

А теперь именно Вега должен помочь беглецу миновать границу Аравинта.

Услышав «Илладэн», лорд Таррент едва не пал духом. Представил еще три-четыре недели пути — теперь уже на юго-запад!

Но дядя успокоил:

— Виконт сейчас гостит у друга — баронета Мишеля Витэ. Это в Южном Тенмаре, — уточнил Ив Кридель.

Ибо прочел на лице племянника его знание географии Эвитана вообще и Тенмара в частности.

У себя в Лиаре лорд Таррент найдет любое имение! А для чего было изучать Юг? Разве Леон заранее знал, что Ревинтеры разрушат его жизнь?!

— Ему можно доверять?! — вырвалось у юноши.

Насколько же не по себе — под строгим, сдержанным взглядом! Может, дядя и не осуждает племянника. Но в глазах читается… что сам барон никогда ничего подобного не совершит.

Или это уже мерещится? Ив Кридель оказался умнее, чем Леон думал. Значит — должен понимать, что в беду может попасть любой!

— Игнасио Веге? Не во всём. Твоя история ему без надобности. Впрочем, не мне учить тебя врать, — грустно усмехнулся дядя. — Этим ремеслом ты владеешь лучше меня. Главное — не нарывайся с ним на ссору. Он — прекрасный фехтовальщик. Много лучше тебя уж точно, не обижайся, Леон.

Так уже было! Проклятый секретаришка тоже похвалялся дуэльными талантами. Выставляя Леона на улицу!

— Еще младший Вега — известный в Илладэне дуэлянт. Для него это — любимое развлечение, после… дам. К тому же, он — по-илладийски вспыльчив. Не поддавайся на его подначки. Впрочем, ты… сдержаннее твоей покойной сестры. Отшучивайся, но не позволяй себя оскорблять. Вега презирает трусов. В этом он — в отца.

Леон молча закусил губу. Он бы тоже много кого презирал — будь у него живой папа! И никаких солдат, спешащих по его душу.

— Не говори с ним о деле в присутствии кого бы то ни было. Хоть собственного камердинера. Впрочем, он с тобой не поедет…

— Как?! Что это значит?..

— То, что ты возьмешь с собой трех человек. Отбери самых проверенных. Я бы посоветовал Джека Майера, Френсиса Скотта и, пожалуй — Гарри Джонса. Впрочем — решай сам. Это — твои люди и твоя дорога. А ты — теперь взрослый. Но согласись — будет странно, если к Мишелю Витэ вдруг неожиданно в открытую приедет без приглашения лорд Леон Таррент — доселе с ним не знакомый. Потом он из поместья бесследно исчезнет, а эскорт уже без лорда отправится обратно в Лиар. Ты же не собираешься тащить в Аравинт пятьдесят человек. Тем более, у многих в Лиаре остались семьи.

Дядя сказал это мягко и лишь слегка укоризненно. Но сделалось окончательно не по себе.

Хоть и непонятно, почему. Они — люди лорда и обязаны его сопровождать, присягали ведь. Как же их долг своему господину?

Впрочем, здесь дядя Ив прав. Какой верности ждать от невежественной черни? Особенно если она узнает причину изгнания сеньора!..

Последняя ночь с Жюли — и потому особенно жаркая. Прощание с дядей — тот крепко пожал Леону руку. А утирающая слезы тетя расцеловала.

Воспитанница Криделей не вышла — и хорошо. А уж наглой рожи секретаря изгнанник бы точно сейчас не выдержал!

Неужели он теперь совсем один — навсегда?! И его путь лежит в никуда?!

Людей он, конечно, отобрал не тех, кого назвал дядя. Барон Кридель, как оказалось, совсем не глуп. Но откуда ему знать лиарцев? Уж старого вояку Гарри Джонса и вовсе брать нельзя. Он еще отца учил владеть оружием! Если Джонс узнает правду…

А камердинера действительно пришлось оставить.

В полудне пути от поместья дяди отряд разделился. Эскорт по приказу лорда поскакал назад в Лиар. А сам лорд с тремя верными людьми — в южный Тенмар. В поместье незнакомого доселе баронета Мишеля Витэ. На встречу с таинственным Игнасио Вегой. Который — исходя из дядиного описания — Леону уже заранее не нравится.

Глава первая

— Ваша светлость, — лекарь не лебезит, не низкопоклонствует. Четко, по-военному докладывает. Чем и нравится Ревинтеру. — Я сделал всё, что зависело от моих знаний и усилий. Если кто теперь и может помочь Его Высокопреосвященству — так это Творец Всевидящий и Милосердный.

Выслушав врача, министр финансов, член Регентского Совета и отец застрявшего в Квирине сына отослал собеседника и глубоко задумался.

Вся Лютена судачит, что кардинала Александра отравил его злейший враг — подлый и коварный граф Бертольд Ревинтер. И лишь сам подлый и коварный знает, что это — неправда.

Строго говоря, кандидатов на неприглядную роль всего двое. Или трое — если считать короленка. Изрядно раздраженного недавней несостоявшейся казнью.

Но Его Ничтожество сам за ядом не побежит. Так что опять остаются двое. И из них Гуго — для подобной интриги слишком глуп.

То есть додуматься-то до отравления мог. А вот провернуть, чтобы комар носу не подточил…

Ну что ж — Бертольд сам не раз и не два использовал других. А затем убирал с дороги. Так что Мальзери расплатится не за подлость. Для убийств по подобным мотивам у нас Анри Тенмар есть.

Граф Валериан умрет за то, что оставил Ревинтера без кардинала — в столь решающий миг. Потому что Александра Илладэн пришла в себя. А значит — она больше не под опекой церкви. И вопрос о девушке будет поднят в Королевском Совете не позже лета. А то и гораздо раньше.

Кто станет опекуном? Граф Мальзери — ее дядя? Или принц Гуго — якобы супруг?

Ревинтера передернуло. Усиление и того, и другого сейчас (и вообще) нужно, как коню жабры.

Послать бы невезучей девице шкатулку — с отравленным шипом. Выскакивающим в нужный момент.

Только попробуй проникни к михаилитам. Да еще и в женское аббатство.

Кардинал настоял бы на дальнейшем пребывании Александры в монастыре. А теперь остальные Регенты проголосуют против чуть ли не единогласно. Чтобы уже потом тянуть Илладэн каждый на себя.

Хоть с Всеславом заключай альянс, честное слово! Интересно, пойдет ли князюшка на то, чтобы подбросить Александре порошка Черной Горечи? И чем самооправдается? Желанием избавить девушку от грязных (что совершенно точно!) лап принца Гуго? Или честно признает это необходимой политикой?

Словеонскому князю попасть в резиденцию михаилитского Ордена проще. Дружен с кардиналом. Может, ему и в убежище Александры доступ есть?

Да, Бертольд, определенно стареешь. Раньше не был склонен к бесплодным фантазиям. Потому как вода смешается с маслом определенно раньше союза со словеонским князем.

А слухи по Лютене ползут быстро. Завтра полгорода будет знать, что министр финансов посылал к кардиналу личного врача.

Ясно, для чего. Довершить злое дело! А михаилиты пропустили? Значит — в сговоре. И значит, их неподкупность — враньё.

Всегда есть более умелые, искусные, лучше всех разбирающиеся именно в этой хвори. А толку? На поиск уйдет время. Гуго или Мальзери уже получит Илладэн, армия Эрика завоюет Аравинт. И зачем? Для чего Эвитану расширять открытую границу с Мидантией? Мало Квирины?

Как это — зачем? Чтобы уничтожить Грегори Ильдани — скажет любой.

И на кой змей? Кто вообще еще помнит о сыне Арно? И уж тем более — всерьез собирается сажать на престол?

Ну, кроме кучки витающих в легендах друзей и соратников его отца. Принц Ильдани — да, это был герой и полководец. Достойный уважения враг.

А Грегори без него — всего лишь очередной изгнанник. А по части воинских талантов — обычный лейтенант. Никогда не воевавший. За исключением восстания.

И даже у Карла, при всём его ничтожестве, прав на престол больше.

Кто еще в Аравинте опасен? Виктор Зордес-Вальданэ? Еще смешнее, чем Грегори. Сын бастарда — да еще и по женской линии.

Даже у Эрика Ормхеймского шансов больше. Но никому в здравом уме и твердой памяти не придет в голову сажать его на трон.

При том, что у Эрика — армия. А у Виктора — только амбиции его неугомонной маменьки. Той мало скакать по чужим альковам. Еще и великим политиком себя возомнила.

Кому вообще первому пришло в дурную башку, что Аравинт представляет угрозу? С каких это пор там реально набрать армию, чтобы всерьез угрожать Эвитану?

И именно сейчас, когда можно, просто припугнув Аравинт, вертеть им как угодно! Тем же Виктором держать в руках Мидантию…

А потом, подписав с ней договор, окончательно подчинить Квирину. И наконец забрать у нее всех мятежников! А заодно и угодивших в рабство эвитанцев. Они там наверняка есть. Посильнее нажми на Квирину — вмиг отыщутся. Можно заодно вытребовать и бьёрнландских офицеров. Глядишь — и на севере мир будет.

Так нет же! Горстке идиотов понадобилось превратить Аравинт в еще одну провинцию… И в дальнейшем держать на южной границе впятеро больше войск. Потому что Мидантия при случае обязательно захочет заграбастать эти земли себе. Раз уж они всё равно лишились независимости.

Да и как заманчиво оставить в живых Виктора Вальданэ… Как претендента на мидантийский престол.

Даром сопляк никому не нужен в этой роли. Но пусть гелиополийский дворец не спит спокойно!

Кстати, это Бертольд сумеет даже без помощи кардинала. Если удастся уговорить Всеслава. Если тот назло не проголосует за казнь.

Так можно ли смешать масло и воду?

Негромкий, но решительный стук в дверь мысль вовсе не оборвал. Просто перенаправил в другое русло.

— Входи, Поль.

Фрэнк был расторопнее. Что ж, Мальзери ответит и за это. Или Ральф Тенмар. Как только министр финансов выяснит точно…

— Ваша светлость, только что прибыл капитан Алан Эдингем. Пропустить немедленно?

— Зачем же? Пусть отдохнет с дороги. Подкрепится, приведет себя в порядок.

И поволнуется. Правдивее доложит. Алан — верен, и его хитрости видны как на ладони. Но проверять необходимо всех. «Все» об этом прекрасно осведомлены и обычно не обижаются. Во-первых — Ревинтер хорошо платит. А во-вторых, он — не Всеслав, чтобы о недоверии открыто говорить в лицо.

А еще твердят, что горькая правда — лучше красивой лжи. Кто так сказал — просто не умел правильно врать. Людям свойственно цепляться за иллюзии и делать вид, что верят чужому лицемерию. Ведь оно не оскорбляет.

В Илладэне, Вальданэ, Аравинте прислуга искренне любила хозяев. В доме злейшего врага Мальзери, графа Бертольда Ревинтера, — слуг-предателей, по слухам, топят в Риале. И Элгэ почему-то склонна в это верить.

Остается гадать, какие методы применяет к прислуге Мальзери — если из приставленной к пленнице горничной слова не вытянешь. А младшая герцогиня Илладийская — в этом искусстве не то чтобы совсем новичок.

Впрочем, бывший мидантиец (хотя бывают ли «бывшие» ядовитые гюрзы — вот вопрос!) наверняка из всего дома выбрал к племяннице (она же невеста старшего сына) в служанки самую твердокаменную и непробиваемую. Ничего, сделав герцогиню Илладэн женой Юстиниана, он обязан будет ослабить контроль. И вожжи.

А даже если и нет — Элгэ найдет способ. Один из молодых офицеров явно старается бывать под ее окнами чаще, чем требуют обязанности. И в брошенных украдкой взглядах — никак не долг стража или интерес шпиона.

Надо будет лишний раз выглянуть в окно и по-быстрому присмотреться. Добавив в красивые зеленые очи побольше печали. И непролившихся слёз.

Может, и… Не на одного же Октавиана надеяться.

Злодей-министр — он же коварный родственник-интриган — плетет козни. Беззащитная прекрасная дева томится в узилище. Ей грозит насильственная свадьба — с немилым-нелюбимым.

Даже офицеры Мальзери когда-то были мальчишками. И читали баллады. Мечтали о подвигах и спасении принцесс — от каких-нибудь страшилищ.

Вот вам ожившая сказка, спасайте!

Окно выходит в сад. Холодный, с иззябшими деревьями. По ним когда-нибудь можно выбраться вниз.

И отсюда не виден чисто выметенный двор. Зато видны злорадные огоньки — в тусклых глазках дотоле равнодушной как столб бледно-блондинистой горничной. И слышны отрывистые фразы солдат — за дверью.

Так что можно догадаться: прибыл счастливый жених.

Значит, сейчас добрый дядя Валериан попытается объяснить старшему сыночку: по политическим причинам придется взять в законные жёны подержанный товар. Не новая, но дорогая вещь — лучше нетронутой, но дешевой. А к конкретно этой прилагается целый Илладэн — если повезет.

И еще нужно понимать: южане — безмозглые дикари и варвары. Поэтому не запирают женщин на «дамской половине». И не распихивают по монастырям. Так получилось, сынок. Придется брать, какая есть. Другой поймать не удалось. И за ней дадут не столь жирный кусок.

Элгэ стиснула зубы. И за этот предполагаемый разговор, что обязательно состоится — если еще не состоялся! — Валериан Мальзери тоже заплатит сполна! За то, что ее — свободную, по-илладийски образованную южанку — схватили, заперли, везли в цепях. Оскорбляли, едва не изнасиловали и не убили.

И за то, что сделали с Витом и Алексой! И что посмели угрожать Диего!

Будь проклят Эвитан! Жаль, у него нет ни одного по-настоящему сильного врага. Чтоб пошел войной на эту змееву страну!

Объявись таковой — и уж Элгэ устроит, чтобы у него нашелся повод! Она сделает всё, чтобы открыть ему ворота Лютены. И уничтожить армию, неотвратимо идущую на ее Аравинт!

Будь проклят Север!

Как они посмели украсть ее жизнь?! И жизнь ее родных!

На лицо королишки возвращается краска, а вот Мальзери — бел от злости. Так ему и надо — по большому счёту. Но Бертольд Ревинтер слишком зол сам. Остается надеяться, что хоть выглядит хладнокровнее вечного соперника.

Его Ничтожество расстроен сегодняшним числом Регентов. Еще бы — лишился призрачного права голоса.

Зато обрадовался — когда любимый дядюшка получил новую игрушку. А с ней в будущем — солидный кусок земли. Если Диего Илладэн вовремя умрет.

Дядюшка ведь снабжает коронованного племянника запретными удовольствиями. Не первый год. И его за это нужно вознаградить! По-королевски. Сторицей.

Мальзери всё-таки дурак. И его расчет, что Александру отдадут ему, — дурацкий.

А сам Бертольд может злиться сколько угодно. Их трое — против четверых. Ревинтер, Герингэ и Всеслав на одной стороне — нарочно не придумаешь. Остальные дружно вырывали старшую илладэнскую герцогиню из монастыря. Чтобы затем рвать уже друг у друга.

Жаль девчонку. Но если выбирать из Гуго и Мальзери, выгоднее — первый. Тот хоть дурак круглый и в политику не лезет.

А отдать всех трех наследников Илладэна милейшему Валериану может додуматься только Всеслав. И Ганн — потому что союзник. Мальзери.

Сейчас слуги принесут ужин. Все подкрепятся и с новыми силами приговорят Аравинт. Король уже хилой лапкой махнул…

Последнее решение вызвало непривычный приступ гадливости. Больно уж омерзителен Гуго!

И напрочь исчез аппетит. Министр финансов чуть прикрыл усталые глаза. Это не мешает исподволь наблюдать за остальными.

Всеслав — равнодушная заснеженная гора. Вот-вот взорвется раскаленной вулканической лавой, выжигающей всё на своем пути.

Мальзери — бледен, как снег на свежей могиле.

Эти есть тоже не будут. Оба.

Ганн расстроен только за компанию. Он вообще в последнее время что-то подозрительно доволен. А Герингэ и для вида не грустит.

Эрику на всё плевать. Он вообще сегодня не особо трезв, что с ним бывает часто.

А Амерзэн и Его Ничтожество вот-вот пустятся в пляс. Эти двое сожрут всё. И всех — если позволить.

Торжественно распахивается дверь. И в кабинет почти величественно вплывает первая служанка.

Проснулся Ревинтер мигом. В чём тут же усомнился. Едва не ущипнул себя — побольнее.

Потому что сейчас он — определенно во дворце. А не там, где подобным вещам — самое место.

Восточная танцовщица — в очень скудном (почти прозрачном) шелку. Умудряется одновременно нести тяжелое блюдо с уткой в каких-то фруктах и изгибаться в танце. И не потерять ни одной из болтающихся на бедрах и груди тряпочек!

За первой полуголой девицей шествуют еще штук пять — и все с блюдами. А может, и больше — всех сразу не видно.

Бертольд никогда не считал себя ханжой. Но здесь вообще-то — государственный совет. Спасаясь от королевских вкусов, из развратного дворца разбежались все слуги-мужчины? Или в связи с болезнью кардинала дом крысеныша Карла успел превратиться в бордель?

Кстати о разврате. Алан забавно доложил о Ральфе Тенмаре.

В общем-то всё, как министр и думал. Старый герцог — мало ему служанок! — успел соблазнить двоюродную племянницу. После чего объявил ее невестой сына. Благо — тот в изгнании не обидится. Претензий из Квирины не пришлет.

А девица — глупа как пробка. Но не прочь завести молодого любовника.

Интересно, старик действительно ничего не заметил? Или просто сквозь пальцы смотрит на ее шашни? Прежний бы Ральф Тенмар не стерпел… но нынешний?

От внука наверняка избавился сам, но это — не доказать. Да и незачем. Для соперничества с Эриком хватит и оставшихся. Да и на дряхлого герцога теперь есть чем при случае надавить.

Может, его еще и совесть замучает — со стариками бывает. Даже с такими. Хоть с Ральфом Тенмаром на подобную удачу рассчитывать и не стоит.

А вот что лорд Таррент у Ива Криделя гостил и уехал — это уже интереснее. Зачем племянничек ездил к дядюшке? Советоваться?

Ничего, объявится в Лиаре. Там и потребуем ответа — о матери и сестре. А потом сдадим Всеславу. Хватит, мальчик, побегал — и хватит. Убил папу — пора платить. И если уж убил — так не попадайся. А Северному Волку хватит и намека. И суд тебе, Леон, не понадобится.

Сопляка пришлось бы убивать в любом случае. Когда вернется Роджер. Или когда…

Или! Но если это сделает кто другой — тем лучше.

Ну, наконец-то можно отодвинуть тарелку! И наконец-то убрали полуголых баб. Всех, кроме той, кого Гуго Амерзэн захапал себе на жирные колени.

Спорить с королевским дядей никто не станет. Не тот повод.

Значит, девка там и останется. Можно заседать дальше.

Глава вторая

Ну, вот и всё. Последний взгляд на ставшую почти родной комнату. Чуть ли не пленницей чувствовала себя здесь порой. Игрушкой прихотей вздорного старика.

А сейчас кажется — век бы с замком не расставаться. Как и со стариком. Не говоря уже о Катрин!

Торопливо смахнуть глупую слезу! Ральф Тенмар первый же и посмеется над расчувствовавшейся дочерью Карлотты Таррент!

Ирия развернулась и направилась вниз. Вслед за уносящими сундук слугами. Да, в Тенмар прибыла верхом и налегке. А в Лютену едем с сундуком и в карете. Герцогская племянница, титул обязывает. Дядин.

Да и платьев нашили… Не иначе — предполагается, что фальшивая баронесса с балов вылезать не будет. Ибо носить такие в Ауэнте вряд ли уместно.

Если б не подлость Регентского Совета — графиню Таррент вывезли бы в свет еще прошлым летом. Вывез бы отец. Живой, не женатый на Полине. И не сломленный провалившимся восстанием.

Минуя Ральфа Тенмара, лихо вздыбившего вороного коня — бедный Вихрь! — Ирия с вызовом усмехнулась нарисованному герцогу. Коему «великий Готта» щедрой кистью убавил лет двадцать.

Ирия вернет себе имя — что бы ни говорил дядя Ив о «дымах и огнях»! Она — дочь своего отца и от него не отрекалась. Ирия Таррент не останется на всю жизнь Ирэн Вегрэ!

Катрин крепко обняла «племянницу». Девушка лишь на миг ткнулась лицом герцогине в затылок — прямо в седые косы… Сердце защемило.

Мать Анри стала первой, кто по-доброму встретил здесь отверженную изгнанницу четыре месяца назад. Тогда заснеженный Тенмар казался зимней норой смертельно опасного зверя. Теперь — крестьянские детишки все ручьи и лужи завалили корабликами, сооруженными из чего попало. От деревяшек до старых башмаков.

Как здесь, наверное, красиво летом! Когда Ирии в замке уже не будет… Доживет ли до лета старый герцог Тенмар?

Он точно не доживет до возвращения Анри!

Боль перехватила горло, не дав выговорить ни слова. Анри больше никогда не увидит отца, а старый герцог — единственного выжившего сына. К Темному бастардов — раз Тенмарский Дракон их терпеть не может, а они его ненавидят!

Какие бы грехи ни были у Ральфа Тенмара — такого он не заслужил. А Анри, у которого грехов нет и никогда не было, — не заслужил тем более.

И, можно подумать, папа заслужил смерть от рук жены и сына!

Успокаивающее прикосновение жестких теплых рук. Герцог.

— Будет, будет… — Ральф Тенмар непривычно мягко отстранил жену. И в свою крепко очередь сжал в объятиях племянницу. — Тебя найдут… — совсем тихо прошептал он. — С тобой встретятся. Всё еще изменится. Жаль, ты — не моя дочь!

Ирия не удержалась от последнего, прощального взгляда. Из окна кареты, уносящей юную авантюристку прочь. В дожди и ветры ранней весны.

Они так и стоят у ворот старинной громады замка. Хрупкая, давно немолодая женщина в темной меховой накидке, седые косы отливают бледным серебром. И высокий, несгибаемый старик, чье гордое лицо еще хранит черты былой чеканной красоты.

— Госпожа Ирэн, я никогда не была в Лютене! — Мари — не обрадована, а испугана. — Говорят, там много злых людей…

— Злых и добрых людей полно везде, — вздохнула Ирия. — В Лютене ли, в провинции…

— Но там есть Пляшущий Двор…

— Есть.

— А почему его так назвали? — осмелела служанка. В отсутствие Ортанс и Ральфа Тенмара. — Там все танцуют?

— Нет. Это в честь пляски висельника на веревке… — «баронесса» осеклась, но поздно.

Не следовало говорить о смерти — в присутствии столь близко соприкоснувшейся с ней Мари. Как и брать бедняжку с собой.

Но и оставить в Тенмаре одну — нельзя тем более. Старый герцог заслуживает доверия. Но не в отношении Мари. Он пощадил ее ради племянницы. Но если вдруг бывшая любовница Люсьена Гамэля останется в замке одна… Трудно ли потом заявить, что она сбежала с каким-нибудь наемником?

А собственная привычка столь зло шутить — помогает. Прогнать страх. И не сойти с ума от всего, что творится вокруг.

Помогает, но больно бьет по окружающим.

Ирия должна Мари. Хоть, будем надеяться, та никогда об этом не узнает. И нельзя позволять себе забыть, что сама «Ирэн Вегрэ» не переживала свалившегося на бедняжку. Ее-то собственный ненаглядный жив-здоров. Небось, новые смертные приговоры подписывает. Другим влюбленным в него дурам.

Две недели… или три — путь на север, в Лютену — они проведут вдвоем с Мари.

На север… Как быстро привыкаешь. Из Лиарского замка Лютена казалась югом.

Прошлое опять исчезает в дымке. А судьба заново расставляет фигуры.

«Тебя найдут. Всё еще изменится», — сказал Ральф Тенмар.

Кто найдет? Что изменится? Почему он ничего не сообщил заранее — желательно поподробнее? Опять не сообщил.

В какие еще тайны старик забыл посвятить «племянницу»? И какие приоткроет в ближайшее время? И почему не лично?

Птицы в этом саду не боятся людей. Пернатые насмешники только вчера или позавчера прилетели из Мидантии или Квирины. И теперь — издеваются над Леоном. Как и притворно огорченный слуга. Со скорбной миной сообщивший приезжему «юному господину», что «господин баронет Витэ вместе с господином виконтом Вегой» уж три дня как отбыли в Илладэн. В поместье оного господина Веги.

Если у господина лорда Таррента что-то срочное — он может оставить письмо здесь. Или отослать в Илладэн. Или самому нанести туда визит.

За безупречной вежливостью доверенного холуя так и сквозит насмешка. И Леон его прекрасно понимает. Кто уважает лорда, разъезжающего по чужим землям с эскортом из трех человек? Конечно, любому лакею хватит наглости предложить такому «господину» «оставить письмо». Может, и дойдет через полгода. Если виконт Витэ соизволит прочесть.

А можно ведь и просто послать подобного лорда подальше. В поместье Веги в Илладэн, например!

Зачем Леон вообще послушался дядю?! Какой смысл ехать тайно — если, чтобы добиться даже столь ничтожных сведений, пришлось назвать имя? Кто вообще станет говорить с «путешествующим инкогнито»?

А теперь лакей еще и донесет! Запросто. Возможно, за голову Леона уже назначена награда! И немаленькая.

Что делать? Куда ехать? В Лиар, домой, — нельзя.

Назад, к дяде Иву? Тем более.

Куда?!

В Лютену — сдаваться? Авось не казнят, а только засадят в Ауэнт — до конца дней?!

Или в Илладэн? Искать загадочного буяна и дуэлянта Игнасио Вегу? Вот обрадуется-то незваному гостю виконт! Он, судя по описанию дяди, как раз еще тот мерзавец. И свихнувшийся на дуэлях садист.

Некуда ехать, негде прятаться! Травят как загнанного зайца.

Может… Да, возможно, наилучший выход — застрелиться!

Если бы вернуть всё назад! Леон не пришел бы тем вечером к Полине. Ведь можно было подождать, пока Ирия действительно наломает дров! Там и ждать-то оставалось недолго — у сестры был бешеный нрав… Но судьба вновь сыграла против Леона Таррента! За что его так невзлюбили даже высшие силы, за что?

Неужели он нигде не найдет места преклонить свою несчастную голову?

Юноша в полной панике стоял в чужом саду у чужого особняка посреди чужого герцогства. Прижимаясь к одинокому стволу всё еще по-зимнему голой яблони. Неужели здесь всё и кончится? Будущее, надежды, сама жизнь?!

Горький комок неотвратимо подкатил к горлу, в глазах защипало. Больше всего на свете хочется зарыдать — горько и надолго! Пока кто-нибудь — Творец или Темный — не сжалится, не придет и не поможет!..

— Ваша светлость! — Генри, товарищ детских игр, почти сверстник, тронул Леона за плечо. — Поедемте на постоялый двор какой-нибудь. Отдохнете, согреетесь. Поедите, опять же… Холодно здесь.

Таррент с благодарностью взглянул на него. С тех пор как Леон в полной мере осознал себя будущим лордом и наследником титула — прекратил дружбу с Генри. И не заговаривал с ним иначе, как с целью отдать приказ. Лет восемь. Хорошо хоть имя не забыл, как у других…

— Спасибо! — пробормотал Леон.

— Чего уж там, — Генри подвел лорду коня.

Потом с легкостью прирожденного наездника сам взвился в седло. Он добровольно вызвался в эскорт. И в Лиаре, и в Криделе…

— Ты знаешь, где здесь постоялый двор? — повернулся к бывшему другу Леон.

Вряд ли, но хорошо бы! Действительно — холод собачий. Хоть и весна, и юг!

Ветер… А еще холоднее — при мысли, что ближайшая таверна и горячая еда неизвестно где!

— Я приметил — в последнем селе, где мы проезжали.

Невыносимая тяжесть и отчаяние чуть отпустили. Так лесной клещ ослабляет хватку — под пламенем свечи…

Четверть часа пути — не больше! До отдыха, тепла, жизни!..

— Едем!

Можно подумать, если приговорить за вечер полкувшина крепкого вина — память станет чиста, как душа Эйды Таррент.

Вокруг на все лады гомонит таверна. Появляются и убираются посетители. А Алан всё сидит на прежнем месте. И впервые за два с лишним года требует в качестве добавки вина, а не еды.

Хозяин не узнаёт «дорогого гостя». И ценителя «пятнадцати способов приготовления мяса — по числу стран подлунного мира».

Не узнаёт, но пока не лезет с вопросами. Уже хорошо.

Не следовало заезжать к барону Криделю! Эдингем бежал от памяти. А она догнала его — в неприметном, старомодном поместье.

Ну почему, почему столько знатных родов Эвитана в родстве друг с другом? Почему скучнейший, консервативнейший барон не всегда хранил верность жене? Почему его «воспитанница» так похожа на Эйду Таррент? Черты лица, улыбка, печаль в глазах…

Или дело не только и не столько в родстве? Просто все хорошие и невезучие девушки чем-то схожи друг с другом?

Нет. Ирэн Вегрэ — девица совсем иного сорта, а сходства между ними не меньше.

Ирэн, Мари… В скольких еще женщинах Алан будет ловить знакомый овал лица, поворот головы, тихий мелодичный голос? И напрасно искать бездонную глубину глаз-озер в кукольных очах манерных девиц, «получивших приличное воспитание»…

Надо же, кувшин опустел!

Эдингем вскинул внезапно отяжелевшую голову. Собираясь громогласно позвать хозяина. Спит он там, что ли? Тут у гостя выпивка кончилась!

И на миг заколебался. Встретился взглядом с насмешливыми глазами Риккардо. Как раз направляющегося к соседнему столу.

— Капитан Гарсия, идите сюда! — Алан неуклюже махнул рукой. Едва не сбил на пол пустой кувшин.

Ну и пес с ним — всё равно вино кончилось!

— Белого вальданского! — бросил южанин спешащему к ним хозяину. — И кемета.

— Вы — любитель кемета? — довольно связно поинтересовался Эдингем. Вскидывая руку, чтобы привлечь внимание трактирщика. — Красного илладий…

Узкая рука в черной с серебром перчатке стремительно пришпилила запястье Алана к потертому столу.

— Вы будете пить кемет, — холодно произнес Гарсия.

— Что?..

— Ничего. Вы — безобразно пьяны, капитан Эдингем.

— Ну и что? — нахмурился Алан. — Вы всяко пьете чаще меня.

— Возможно. Но меня вы в подобном состоянии пока не видели.

Эдингем опомнился. Не хватало поссориться еще и со своим.

Да и в самом деле — хватит пить! Завтра на службу… И так придется брать тавернского извозчика. Не опираясь же на Риккардо в особняк Ревинтера идти.

Надо было заявиться не в «Славу Лютены», а в «Серебряную шпагу», например. Туда часто ходят всеславовцы — можно нарваться на драку. Или еще лучше — на дуэль!

Конечно, Гарсия навещает «Шпагу» постоянно. Как раз с этой целью. И отступника еще ни разу не задели. Иначе Алана среди прочих неприятных новостей встретило бы известие о недавней дуэли.

Хотя Гарсия для словеонцев — пусть и бывший, но «свой». А уж Эдингем-то драку найдет!

— И что же с вами произошло? — илладиец придвинул к собеседнику кемет. А сам отхлебнул вальданского.

Вот забавно. Алан раньше думал, что сладкое предпочитают только дамы. Ошибся. В очередной раз. В который по счёту? С тех пор, как принял Эйду за… ту, кем она никогда не была.

— Я — действительно завсегдатай кабаков. Особенно в последнее время. Но вы-то, Эдингем… Безупречный служака!

Издевается или делает комплимент? Алан не понял. И решил не заострять внимание.

А рассказывать… О чём? Об Эйде? Он еще не настолько пьян.

Да и что может понимать в любви наемник чуть не на десять лет старше Эдингема? Красавец, коему вряд ли откажет хоть одна женщина?

— А что тут говорить? — бросил Алан.

Вот привязался! И ведь Эдингем сам позвал его за стол. На свою дурную голову!

А обжигающую горькую дрянь лучше хлебнуть залпом — вот так! Действительно — в голове начало яснеть. Ну и хорошо.

— А все-таки?

— Одно задание монсеньора Ревинтера я провалил. В Тенмар тоже съездил не блестяще…. — Монсеньор Эдингема даже принял не сразу, но об этом упоминать незачем. — А вернувшись в Лютену, узнал, что здесь все веселятся. Послезавтра — двойная свадьба.

А это-то к чему приплел? Грандиозная подлость, что вот-вот свершится на их глазах, — всего лишь последняя капля перед сегодняшней пьянкой. Алан в глаза не видел илладэнских герцогинь. Так с какой стати должен о них беспокоиться?

И всё же, когда уезжал — Александре Илладэн ничего не угрожало. А сейчас — запросто.

Она похожа на Эйду. Кроткая, мечтательная, печальная…

Изумрудные глаза Риккардо странно сверкнули. И Эдингем впервые подумал, что тому-то как раз, возможно, небезразлична судьба дочерей покойного герцога Алехандро. Гарсия ведь вырос в Илладэне…

— Да! — брякнул Алан. — «Дядюшку» Гуго за это пристрелить мало!

Сейчас какой-нибудь шпион за соседним столом побежит с доносом. О крамольных речах — против эвитанского принца.

Сколько за это полагается — пожизненное заключение в Ауэнте? Плевать!

— Почему же — мало? — прищурился Гарсия. — По-моему — в самый раз.

Ритэйнец вскинул на него враз протрезвевший взгляд. И никакого кемета не нужно!

— Вы имеете в виду?..

— Именно то, что сказал, — зеленые глаза больше не смеются. — Вы со мной, Эдингем?

То ли в пропасть, то ли в Ауэнт. А то и прямиком на плаху!

— Да.

— Вашу руку, Алан.

Глава третья

Если верить лекарю — старый герцог Тенмар должен прекратить пить вино. Тогда протянет еще лет несколько.

Не пить вина и кемета. Не есть жирного, жареного, острого, сладкого, кислого, соленого… Еще — вовремя ложиться спать.

А может, вообще сразу застрелиться?

Ральф Тенмар наполнил очередной бокал. И поудобнее устроился в любимом кресле. Сегодня пришлось придвинуть его ближе к камину. Можно было позвать слуг… или вообще звать их по каждому поводу? Чтобы вино, к примеру, не наливать самому. Раз уж теперь опять приходится.

Проклятье, раньше он эту дубовую рухлядь поднял бы одной рукой! Хоть правой, хоть левой. Еще лет двадцать назад… даже пятнадцать!

Обитая синим сукном скамейка у ног — пуста. Можно усадить на нее любую из приученных к покорности служанок. Можно — собственную жену. Или жену любого из бастардов. Ни один не посмеет отказать…

Только — зачем? Ни в одной из этих женщин нет такой бешеной гордости и дерзкого упрямства, острой язвительности и дикой горечи.

В юности Ральфу Тенмару нравилось полынное вино. Терпкое и горькое. Такое тянет пробовать вновь и вновь. Тех, кто разбирается в винах. Большинство предпочтет дешевую сладость.

«Жаль, ты — не моя дочь».

Его дочь и не могла вырасти такой. Пока он был в силе. Анабель была тихой и покорной — как и ее мать. Ральф знал, какого поведения ждет от женщин своего дома. Но сам любил совершенно иных. Таких, как Карлотта Гарвиак и Ирия Таррент. Никогда не умевших покоряться. И не знающих, что такое смирение.

Старый герцог горько рассмеялся. Да, пожалуй, действительно жаль, что Ирия — не его дочь. Тогда было бы легче. Даже он не посмел бы так думать о собственной крови.

Зато теперь сколько бессонных ночей Ральф провел в бесплодных сожалениях, что не в силах стать моложе лет на двадцать… или хоть на пятнадцать! Когда еще укладывал в постель молодых красавиц. И неважно, что их туда влекло — остатки его красоты, репутация Тенмарского Дракона или его титул.

Герцог ближе придвинул перо и бумагу. Трудно изложить жизнь на нескольких листах. Но Анри заслуживает об отце правды. И будем надеяться — узнает.

Скажи кто-нибудь лет пятьдесят назад молодому Ральфу Тенмару, что доживать век он станет побежденной старой развалиной, — герцог рассмеялся бы шутнику в лицо. А может, еще плеснул бы туда вином. И вызвал забавного наглеца на дуэль.

Это же надо такое сказануть! Ведь всем известно, как следует жить. Взять от жизни всё и умереть в хорошей драке. Зачем тянуть до сорока и дальше — когда силы пойдут на закат?

Он так и жил. Дрался до последнего, не прощал предателей и убивал врагов. Любой ценой добивался понравившихся женщин и избавлялся от соперников. В двадцать лет Ральф Тенмар был молодым и яростным волком, уже полюбившим вкус добычи. Завзятым дуэлянтом и отчаянным игроком с судьбой. И неукротимым и беспощадным противником — для любого, посмевшего встать на его пути. Будь то хоть сам король!

В тридцать лет слава герцога Тенмара как лучшего фехтовальщика и стрелка Эвитана (а также развратника, сердцееда и опаснейшего врага) гремела по всей стране.

А вот сороковой рубеж он встретил в отставке. Фредерик не посмел казнить блестящего полководца и героя, боготворимого всей Лютеной. Не посмел — даже застав в спальне королевы. Что ж — Анна Аравинтская того стоила. Немудрено, что Анри не смог пройти мимо ее дочери. Красотка Кармэн, по слухам, во многом превзошла мать. Даже ее!

Прекрасной Анны тоже уже нет — как быстро пролетела жизнь…

В сорок Ральф Тенмар — отставной вояка, гроза и непререкаемый авторитет всех вассалов и отец множества бастардов, коих давно перестал считать, — нашел отличный способ отомстить королю. В тот год Фредерик положил глаз на Катрин Дианэ — сироту и богатую наследницу. Впрочем, последнее сластолюбивого короля не интересовало. Он прочил девушку себе в фаворитки, а не в жены. В отличие от Ральфа Тенмара.

Герцог и сам был далеко не беден, но — деньги к деньгам. Да и пора обзавестись законными сыновьями. Это приструнит бастардов. А также их матерей, отчимов и прочую родню.

Похитить Катрин на полдороге к ее имению — проще простого. Немногочисленный эскорт девушки, услышав имя герцога Тенмара, даже не пытался сопротивляться. А сама она, готовая на всё, чтобы избежать роли королевской любовницы, только обрадовалась нежданному спасителю.

Как же король был уязвлен! Но против законного брака пойти не посмел. Даже Арно Ильдани с его помешательством на справедливости решал такие вопросы при помощи не судов, а свадеб.

Тогда Ральфу казалось, что он не ошибается ни в чём…

А теперь, много лет спустя, даже не узнать, какая из ошибок стала роковой. Их ведь допущено так много…

Нужно было удержать Анри! Тогда — еще шестнадцатилетнего мальчишку. Ведь причина ссоры и тогда была и теперь кажется пустяком. А сын ушел…

Втайне Ральф им даже гордился. Сам таким был! Волчонку тесно в одном логове со старым волком.

Ничего. Вернется. Другим. Когда найдет собственное место в жизни. И поймет, что семья — это всё. А пока — пусть ищет себя. Отращивает клыки и точит когти.

Двор принца Ильдани — не так уж плох. Еще лучше — королевский. Но что там делать сыну того самого маршала Тенмара?

К тому же, вечный рогоносец Фредерик проводит дни и ночи в кутежах. Пока его младший брат обороняет рубежи Эвитана. Дело мужчины — война. Анри на месте именно там.

Ральф не возражал, когда на следующий год к брату уехал Мишель. На седьмом десятке — самое время гордиться не своими деяниями, а сыновними. И думать о будущих внуках.

Но Анри не возвращался. И не приезжал. Ни разу.

И Ральф сорвался. Когда родительский дом покинул и Сезар — старый герцог совершил вторую роковую ошибку. Не только официально признал сразу трех бастардов, но и позволил им поселиться в окрестностях замка.

Дерзкий мальчишка испугается угрозы лишения наследства… должен испугаться! Сам приползет!

Потом… потом оставалось только скрипеть зубами. Старость не только убавляет силы телу, но и притупляет ум. Герцог Тенмар забыл, что сам бы не приполз ни к кому и никогда.

Но ненужные незаконные сыновья торчали теперь под боком. А Анри… Анри назло отцу писал длинные теплые письма «дорогой матушке». С короткими — раз в сезон — «пожеланиями здоровья батюшке».

Ну сколько, сколько можно выдерживать гордость?! Неужели наглец ждет, что отец сам к нему приползет, размышлял тяжелыми бессонными ночами герцог Тенмар. Катрин ездила к сыну, сам Ральф — никогда. Но каждый такой визит одинокий старик глушил неразбавленным вином.

Анри даже братьев перетащил на свою сторону. Ральф сам на его месте вел бы себя так же. Оскорблений он и в юности не прощал — ни отцу, ни матери.

Но, Темный и все змеи его, — лучше бы Анри хоть что-то взял от Катрин! Иногда покорные сыновья — это тоже неплохо.

Прохлопавший ушами измену двух жен Фредерик был мерзавцем — что простительно. И дураком — что хуже всего. У него хватило ума или глупости перед смертью изменить завещание. Назначить в Регенты к сопливому недоумку-сыночку самого толкового из своих братьев. Арно Ильдани.

Этим старый рогоносец благополучно обрек брата на смерть. И ладно бы только его! Подыхающий то ли от болезни, то ли от яда коронованный болван и сам не знал, что, подписывая тот клятый клочок бумаги, сполна мстит герцогу Тенмару!

«Лучше, если Вы узнаете это от меня. Корнет Сезар Тенмар погиб вместе с сюзереном, принцем Арно Ильдани.

С глубоким сочувствием Вашему горю, генерал Александр Коэн.»

В ту неделю Катрин поседела — разом. А сам Ральф, стиснув зубы, поднялся после удара лишь потому, что знал — это еще не конец. Если можно спасти хоть что-то — он спасет.

Регенты потребовали присяги — присягнул. Им понадобилась в заложницы племянница — отдал. Если дураки-узурпаторы с какого-то перепугу решили, что Ральф Тенмар дорожит племянницами, — пусть забирают. Он может еще и бастардов до кучи подарить — хоть всех сразу. Вместе с семействами!

С племянницей, как выяснилось, Ральф тоже промахнулся. Причем серьезно. Ее собрались не убивать, а связать брачными узами с «принцем» (видали мы таких принцев — сами одного едва не породили) Эриком Ормхеймским. С целью сделать его наследником титула Тенмар.

Ничего! Все их планы полетят к змеям — когда старый герцог добьется помилования для сыновей. Но для этого нужно сохранить жизнь и свободу. Хороший игрок отдаст почти все фигуры — если оставшимися загонит врага в «кардинальский триумф».

Ничего! — сцепил старый волк зубы, узнав о смерти Мишеля…

Лишь когда сообщили о гибели Анри — непобедимый герцог понял, что проиграл.

Хотелось выть! Пронзительным воем дряхлого загнанного зверя, на чьих глазах гиены загрызли волчат. А сточенные старостью зубы уже давно бессильны!

Сегодня полынное вино горчит особенно. Как всегда, когда пьешь его в одиночестве.

Нет, того, кто рассказал бы молодому Ральфу Тенмару его будущее, он даже, возможно, оставил бы в живых. Больно уж смешно!

Увы, судьба тоже смеется над чужой гордыней. И в ее смехе нет ничего человеческого.

Как любой здравомыслящий, уверенный в своих силах человек, герцог Тенмар никогда не верил в магию. Пока был силен. А утопающий схватится и за соломинку.

Что ему оставалось, кроме туманных легенд? На что еще надеяться опальному, осиротевшему старику, чьей смерти с нетерпением ждут сразу трое им же самим сдуру признанных бастардов и один брат короля?

В юности Ральф Тенмар читал о битвах и победах. На вершине зрелости — об интригах. Теперь пришло время магии и древних колдунов.

К концу первого года случилось то, чего старик не ждал и сам, — он поверил. Это было на самом деле. Магия существовала. Пусть давным-давно, но она — реальность, а не легенды. Сила древних королей Тенмара на протяжении веков раз за разом отбрасывала врагов от границ. И бесследно исчезла сразу после принятия дураками-предками веры в Единого Творца Всего Сущего.

Король Адальстэйн был умным политиком, навсегда обезоружившим сильнейшего врага — древний Лингард. Ральф Тенмар сам поступил бы на месте далекого предка так же. Уничтожить на корню силу врага дорогого стоит.

Но при этом великий король лишил последнего потомка единственной надежды. Лингард давно стал Лиаром. А сын Адальстейна с потрохами продался эвитанской церкви — чем погубил еще и силу Тенмара.

Тем не менее, крохи надежды оставались. Точнее — могли б оставаться, если бы…

Королевская, а затем герцогская династия Тенмара не прерывалась ни разу. Ральф — прямой потомок то ли героя, то ли глупца Адальстейна. И рожден определенно в Тенмаре. В границах древнего государства. Это имеет огромное значение.

Ральфу попадалось упоминание об одном тенмарском принце, появившемся на свет на Севере. Сам бедолага так и не смог пробудить в себе Силу. Но вот его сын, рожденный уже в родовом замке…

Следовательно, пропущенное поколение ничего не значит. Одно. А сколько миновало за четыреста лет? И… значит, где-то, неизвестно где, тлеет и Сила Лингарда. Дожидается возвращения на родину.

К сожалению, во-первых — старый герцог так и не смог понять, как просыпается магия древних. Никто из современников не соизволил описать то, что тогда было естественнее дыхания. Им ведь и в страшном сне не приснилось бы, что придет день — и потомки забудут всё.

Впрочем, одна догадка — была. Правда, это легенда не Тенмара, а Мэнда, но… Но зато совпадает по времени — герцог тщательно сверил детали. В древности было так много схожих историй у разных народов, что запросто верна и эта.

Да и терять уже нечего. По легенде в качестве воздаяния грозит то ли утрата души, то ли жуткое посмертие. Очередные сказки для трусливых дураков. Ничего прижизненного и по-настоящему страшного.

Душа (если она есть) исчезнуть не может — без нее невозможно жить. Тогда способ пробуждения магии становится бессмысленным. Получить Силу и умереть — так, что ли?

А по части посмертия… Светлый Ирий Ральфу и так не грозит — грехов многовато.

Увы, и во-вторых — в Древнем Тенмаре правило немало славных королей. Но среди них Ральф не нашел ни одного, в ком Сила проснулась после семидесяти. «Ранние годы», «первая охота», «первые объятия юной красавицы» — всё, что угодно. Кроме того, что необходимо позарез!

А значит — для него самого уже слишком поздно. Безнадежно поздно. Сыновей у него больше нет. А еще одного он воспитать не успеет. Даже если найдет сговорчивую служанку, готовую безропотно отдать родное дитя уже бесплодной герцогине.

И именно тогда появилась зеленоглазая лиарская девчонка.

Ральф Тенмар всё понял сразу. Слишком долго искал и сверял. Будь он когда-то умен хоть вполовину нынешнего — заметил бы след Силы еще в Карлотте. Именно след — бледную тень.

Бедняжка Карлотта — достойный противник, коего так и не удалось сломить. Именно такой могла быть Исольда Лингардская. Какой удар получила бы Каро — узнай она, что могла стать почти всесильной. И утратила всё — лишь потому, что родилась на Юге! Вот от такого она не оправилась бы никогда.

В любом случае, Карлотта проиграла. А сам Ральф, возможно, выиграл. Этот «смертник» дойдет до одиннадцатой линии. И станет сильнейшей фигурой.

Прямая наследница Силы Древнего Лингарда! Не подозревающая, кем может стать, загнанная в угол… И всё равно готовая грызть врагов до конца. Ей следовало родиться его дочерью, а не слабовольного сопляка Эдварда Таррента!

И вот для нее еще точно не поздно!

Дело за малым — точнее, за главным. Герцог Тенмар по-прежнему не знал, как пробуждается Сила. Пока он думал о собственной жизни, риск казался естественным. Но рисковать единственной наследницей Силы — незачем. Эту карту нужно разыграть грамотно и с умом.

Определенные стадии посвящения выяснить удалось. Вода, Огонь, Смерть.

Наверняка, были и другие. Например, тут так и напрашиваются Воздух с Землей. Но о них Ральф ничего не нашел. Да и с упомянутыми стихиями не всё ясно. «Смерть» — чья-то гибель от руки посвящаемого? Или за него может убить, к примеру, близкий родич?

Еще вопрос — кого именно лишать жизни? Ясно, что не первого встречного. Тоже родственника? И нужно ли для этого особое место, или сойдет любой темный угол замка? Опять — ноль сведений.

Все прочие стадии, кроме Смерти, могли сопровождаться «родственным» жертвоприношением, а могли и обойтись. От этого тоже зависит что-то важное, но герцог так и не нашел, что. Как не разобрался и в их очередности.

Во всяком случае, гибель Люсьена не помогла. Ну и Темный с ним. От щенка всё равно пора было избавляться. Его папашу Ральф оставил для второй попытки. Спустя полгода — чтобы не вызвать подозрений.

Но теперь не хватит времени… С этим пусть разбирается Анри. Или Ирия. У них будет для экспериментов целых три семейства. С лихвой хватит. На худой конец — есть еще девчонкин братец-слизняк.

Герцог Тенмар тяжело вздохнул. Теперь осталось всё это записать. Ему самому — жить недолго, но Ирия… Она найдет способ отомстить вместо старого герцога!

И Анри — жив. Нечаянный подарок судьбы. Увы, сыну — тоже далеко не семнадцать. Но, возможно, для него еще не поздно.

А если и так — научит собственного сына. Больше Тенмар Силу не утратит!

В другой ситуации Анри пришлось бы долго всё объяснять. Он не поймет. Ральф сам бы в его возрасте не захотел понимать. Да и уговаривать — некому. Старому герцогу не протянуть еще несколько лет.

Ральф опять проиграл. Он не увидит мести за Мишеля и Сезара.

И выиграл. Есть кому продолжить его дело…

Убедить Анри — действительно трудно. Но к счастью — слова не понадобятся.

Его Величество король Мэнда Мигель Первый выказал себя «добрым братом и верным союзником». По крайней мере — на бумаге. А значит — выбора не осталось. Грегори едет в Мэнд. И туда же Кармэн отправила бы Виктора с Арабеллой, если бы… Если б королю Мигелю можно было доверять.

Говорят, он не похож на своего сумасшедшего отца. Говорят, уничтожил кровавый зловещий культ, коему с восторгом поклонялся покойный Симеон Третий. Возможно.

Но Мэнду по-прежнему никто не доверяет. В качестве послов туда отправляют исключительно бессемейных. А торговать ездят лишь самые отчаянные головы.

И ни тех, ни других сундуками золота не выманишь просто погулять по столице. Даже с охраной. Даже с личной — привезенной из родной страны. И даже при свете солнца. И уж лет тридцать не находится столь ненормальных, чтобы отправиться в Мэнд попутешествовать. Такой дурной славой не пользуется даже Элевтерис.

А Кармэн отсылает в это змеиное кубло Грегори. Кузена и сына не просто дяди — лучшего друга!

Потому что здесь для парня — еще опаснее. Дядя Георг собирает армию, но что толку? Эвитан сомнет их в мгновение ока. Эвитан, из которого Кармэн не смогла вырвать Элгэ и Александру! Верные люди, отправленные на выручку девушек, сгинули бесследно — ни единой вести. Пропали на полдороге.

И лучше уж Грегори угодить в обросший зловещими легендами Мэнд, чем в Лютену — в цепях. От старых преданий никто еще не умер. А вот от лап королевских палачей…

А еще — завтра дорога предстоит не только Грегори. И как ни опасен путь сына Арно — еще труднее дорога Его Высокопреосвященства.

Кармэн стиснула зубы. Его Святейшество Патриарх не ответил на письменное прошение главы Аравинтской церкви. Отвергнет ли и мольбу, высказанную лично? Откажется ли видеть кардинала Евгения?

А того не удалось отговорить. И как же хочется верить хоть во что-то! Схватиться за соломинку. Живую.

Только ее запросто сломает вихрь грязной игры под названием «политика».

Неужели — всё?! Ауэнт либо Мэнд? Или смерть для Кармэн и детей? Или еще хуже — только для детей?!

Почему ее не зарезали гуговские подонки — двадцать с лишним лет назад? Зачем она спряталась на том чердаке?

Тогда ее убили бы не сразу. Но лучше умирать несколько часов, чем хоронить рожденных тобой! Или знать, что они переживут тебя лишь на час.

Будь всё проклято!

Отбросив на край дядиного стола письмо короля Мигеля, «несгибаемая» Кармэн разрыдалась. Столь громко, что не сразу расслышала с силой дернувшуюся дверь. На которую затем обрушились нетерпеливые удары кулаком. И почти сразу — ногой в сапоге.

— Мама! — Конечно, Арабелла, кто же еще?

— Мама, открой, это Виктор! — К увесистым ударам хрупкой дочкиной ножки добавились просто оглушительные — сына.

И напоследок — раньше, чем Кармэн успела взять себя в руки, чтобы подойти спасать дверь или хоть связно заговорить:

— Кузина, откройте! — Среди обрушившегося на бедное дерево беспощадного града ровный, уверенный стук Грегори выделился сразу.

О Творец, сколько их там? И кого привели еще? Полцветника «роз» и «фиалок», коим просто пока не прорваться мимо этой троицы? Или еще и дядиных чопорных придворных?

Герцогиня поспешно поднялась. Торопливо, но осторожно утерла слёзы. Быстрый взгляд в зеркало, гордо расправленные плечи. В улыбке — само спокойствие и доброжелательность. Кто плакал? Где? Уж точно не здесь!

Их всё-таки трое. И, судя по тому, как гурьбой кинулись обнимать, — никого матери и кузине обмануть не удалось. Слишком давно ее знают.

— Мамочка! — Арабелла если и хотела что сказать — от перехвативших горло чувств лишилась дара речи не хуже бедняжки Александры.

Здесь все не скоро забудут, как застенчивая Алекса когда-то чуть в обморок не рухнула, впервые увидев виконта Витольда Тервилля. Совсем как романическая дама…

Кармэн, ругая себя — дурищу стареющую! — вспомнив это, едва не разревелась вторично.

Удержалась. Потому что детей в коридоре — всё же не трое, а четверо. За спиной Виктора обнаружилась незаметная сначала Элен Контэ. Не менее встревоженная, чем остальные. Но уж точно — далекая от них по части решимости.

Вон как робко жмется к стене. Для полного смеха — к сапогу какого-то охотника прошлого века. То ли Энрике Завоеватель, то ли Диего Освободитель во всей красе браво крутит со стены лихой ус. И небрежно опирается на копьё — высоко над головой Элен.

Истребитель лесного зверья чем-то похож на Виктора — как и положено предку. У одной ноги валяется убитая лань, ко второй прильнула вполне живая Эленита…

— Идем в кабинет! — Кармэн невольно улыбнулась, обнимая Арабеллу и Виктора.

Какой он всё-таки высокий!

На ходу кивнула Элен — не отставай. Девочка — точно не шпионка. И раз уж ее привели с собой…

— Матушка! — Виктор упал на одно колено. Не дожидаясь, пока Грегори закроет мученицу-дверь.

— Матушка! — рухнула с другой стороны Арабелла. И, смутившись, тут же поправилась:

— Мамочка!..

— Матушка, я прошу вас!..

— Мы просим!..

Будь они в Вальданэ, Кармэн решила бы, что троица репетирует для нового спектакля. Так уже бывало…

— Мама, я прошу разрешения отправиться в Мэнд вместе с Грегори!

— И я!..

Элен молчит. Очевидно, набирается храбрости тоже просить разрешения поехать в Мэнд с Грегори. Не в Мидантию же — с Его Высокопреосвященством.

— Интересно, и откуда вы узнали про Мэнд? — притворно-строго поинтересовалась мать и кузина.

— От дедушки Георга! — хором ответствовали двое ее великовозрастных.

— Ну раз от дедушки… — Жаль, Кармэн — не многорукая богиня Дангом. Из языческих верований Ганги. Но и так умудрилась притянуть к себе всех четырех. — Вы поедете в Мэнд. Но не сейчас. Когда эвитанская армия войдет в Аравинт.

И у них не останется выбора. Потому что действительно — лучше Мэнд с его змеиными культами, чем лютенские застенки. Или мидантийские — для Виктора.

Но до тех пор Кармэн не отправит Грегори в змеиную пасть. Возможно, еще есть время. Возможно, Его Высокопреосвященство успеет. Найдет доводы, убедительные для Патриарха. И, возможно, эвитанский кардинал Александр вспомнит о былой дружбе и потянет время.

— Ура! — хором завопили в два голоса дети.

К счастью, забыв спросить: а что, когда Эвитан вторгнется в Аравинт, собирается делать их мать?

Глава четвертая

Ехать в Илладэн без эскорта — безумие. А еще безумнее — возвращаться за ним, пытаясь нагнать.

Самое худшее, что лиарцы — даже эти трое! — скоро начнут задавать вопросы. С чего вдруг их лорд поехал в Южный Тенмар? Зачем теперь без приглашения тащится в Илладэн? Зачем навязывается какому-то виконту? Почему позволяет так говорить с собой чужим слугам?

А убийство родного отца не поймет даже Генри!

Мили пролетали одна за другой. А Леон не мог заставить себя даже собраться с мыслями — не то что придумать выход.

Он устал, он больше так не может! Подобные игры — для взрослых, опытных интриганов. А Леон — мальчишка! Неужели во всём подлунном мире больше нет никого, готового ему помочь?!

Что же — Леон хуже всех рожденных под солнцем и луной? Даже у разбойников с большой дороги есть верные друзья. Хотя бы среди подельников по шайке!

У того же отпетого мерзавца Роджера Ревинтера-Николса есть не менее подлый папочка, что вытащит сынка из любых неприятностей! Почему же судьба так — именно с Леоном? Ведь достаточно было просто не пойти в тот вечер к Полине. Вся жизнь сложилась бы иначе! Ничего бы не случилось!

Юноша смахнул выступившие на ветру слёзы. Плачь — не плачь, серому небу с низко нависшими тучами — Темный побери тенмарскую погоду! — плевать! Как и надоедливому мелкому дождю, и серой, расхлябанной дороге. На Леона теперь плевать всем!

Нет, хуже. Слёзы примут за проявление слабости. А лорд не имеет на нее права…

— Монсеньор!

Юноша не сразу понял, что послышалось в голосе Френсиса. Тревога!

Эти вооруженные люди в зловещих, черных масках выскочили из лесу, чтобы разубедить Леона?! «Всем наплевать…» Почему, темный побери, не всем?! Сколько их тут?! Десятка два?

Нет — человек десять-одиннадцать… Но это — уже неважно. Против четверых — с лихвой хватит.

Четверых? Двое явно заколебались — едва живое черное кольцо неотвратимо сомкнулось вокруг обреченных путников.

Змея, змея — человеческая змея! Не зря церковь проклинает этих ползучих гадов!

Юноша окончательно пал духом. Только бы быстро…

Нет! Творец Милосердный, спаси еще раз! Честное слово — последний!

Генри отчаянным прыжком вперед заслонил Леона. Сильные руки ощерились воронеными стволами. Бывший друг лорда Таррента стреляет лишь с правой. Но разбойникам об этом не известно.

Двое жалких трусов приободрились — тоже схватились за оружие. Надо оставить их без половины жалования за последний месяц. Едва не бросили своего лорда! Рождает же подзвездный мир трусливых слизняков, готовых чуть что — нарушить присягу!

Мысли приободрившегося юноши оборвал голос одного из разбойников:

— Я бы предпочел обойтись без лишнего кровопролития, господа. Умрет лишь один из вас.

Ледяной пот заструился по спине. Где же Леон уже слышал этот холодно-вежливый баритон?

— Подумайте хорошо, стоит ли вам драться за отцеубийцу?

Лорд Таррент рухнул в бездонную пропасть. В провалы черной маски холодным презрением глянули черные глаза Клода Дарлена. И всё встало на свои места.

— Да, господа, сей юноша собственноручно всадил нож в грудь покойного лорда Эдварда Таррента — своего отца. Чтобы заполучить его титул и его женщину. А затем перевалил преступление на свою невинную сестру. Так достоин ли он жить, господа?

— Это — ложь! — язык прилип к гортани, слова продираются вороньим хрипом.

Всё не может закончиться вот так и здесь! Не нужно было уезжать от дяди. Теперь Леон попал в ловушку подлого мерзавца-секретаря!

Сейчас эти трусы отрекутся! Двое уже готовы, а сейчас и Генри…

— У дворян — своя честь, у меня — своя! — рявкнул тот. — Я присягал лорду Леону Тарренту. И я — не предатель. Прочь с дороги!

— Очень жаль. — Да кого жаль этому отребью?! — Но я обещал, что Леон Таррент не выберется живым из Тенмара.

Обещал?! Кому он мог такое обещать?! Неужели… дядя с ним заодно? Зачем? Ради наследства? Ив Кридель тоже метит на Лиар?

А Леон-то подозревал Полину, дурак! Из-за него теперь и она — в опасности! А он умрет здесь. И уже не сможет ни предупредить любимую, ни спасти.

Ее тоже ждет засада на дороге. И подлые негодяи в масках. Их не остановит, что она — женщина! Хрупкая, беззащитная… Подобным мерзавцам на всё плевать!

— Убейте их. — Как буднично! Даже без ненависти.

Сразу пять выстрелов грохнули по ушам. Юноша ошалело завертел головой. Откуда взялся дикий вопль, перекрывший даже этот чудовищный грохот?!

Леон понял, что кричит сам. И не может остановиться…

Всё-таки Генри успел раньше этих гадов! И как ни странно — попал с обеих рук! Впервые в жизни…

Двое разбойников рухнули наповал. Жаль — всего двое!

А в Леона — промазали! Он не ранен… кажется. Неведомо как успел пригнуться.

Стреляй же, стреляй, дурак! Иначе умрешь!

Юноша торопливо прицелился — из-за плеча Генри. И разом вспотевшей рукой нажал курок.

Кажется, попал кому-то в плечо. Жаль — не Дарлену…

Выстрелить вторично Леон не успел — кто-то оттуда пальнул в ответ. Когда враг перезарядил оружие? Или было запасное?

Таррент успел нырнуть назад. А Генри осел в весеннюю слякоть. На его груди расцветает огромная ярко-красная роза. С рваными краями…

Полине отец подарил алые розы в день свадьбы. А больше возлюбленная Леона их никогда в руки не брала. Предпочитала более скромные цветы. В отличие от Карлотты. Карлотты и Ирии. Сестра любила всё яркое…

Юноша успел рвануть шпагу из ножен. И горячая боль прожгла живот. Глубоко-глубоко… насквозь.

Серое небо качнулось — застиранной простыней на ветру. Предательская земля ударила в спину. В лицо рванулись грязно-пепельные тучи. Готовые пролиться целым морем погребальных слёз…

— Добей его, — донеслось откуда-то сверху. Голосом негодяя и предателя, чье имя сейчас не вспомнить…

— Зачем? — Красная пелена осеннего заката заволокла небо. Сквозь нее голос Клода (а вот этого зовут Клод!) почти не слышен. — Он не заслужил легкой смерти. Уходим.

— Вы разве нас не отпустите? — Какой жалобный, умоляющий голос…

— И куда же вы пойдете — предатели, нарушившие присягу? Нет, вас мы берем с собой.

— Но вы обещали…

— Жизнь, а не свободу, — Клод сухо, неприятно засмеялся. Совсем тихо…

Его почти не слышно — и хорошо. Леон не собирается слушать этого секретаришку… Лорд Таррент сейчас немного отдохнет и…

Юноша попытался встать… нет — пошевелиться. И на миг небо вдруг стало совершенно алым. Ярким, как былые платья Карлотты.

Вино из разбитого графина…

А потом исчезло всё.

Небосвод горит закатными красками. Неповторимой сине-алой хрупкой гранью весеннего вечера и ночи.

Небо — невозможно красиво, а тревога сжимает сердце. Где опять беда? С кем? Эйда?! Иден? Катрин? Старый герцог?

В последний раз такое было в зимний вечер у камина, рядом с герцогиней Тенмар. Под вой озверевшей вьюги за окном.

Кому было плохо тогда? А теперь? Не узнать. А значит — не стоит и разворачивать карету.

— Госпожа Ирэн! — Мари, шурша бледно-желтеющей прошлогодней травой, замерла чуть позади. Ирия отступила на полшага влево. Не ко всем стоит поворачиваться спиной. — Госпожа, мне страшно!

— Почему? — «Ирэн Вегрэ» обернулась к перепуганной служанке.

— Пойдемте лучше в дом. На такое небо нельзя смотреть!

Ну и не смотри.

— Это — просто закат. Очень красивый.

И зловещий, как… Ральф Тенмар.

— Когда такой закат — кто-то умирает! — Мари судорожно схватилась за свой диск.

Хорошо хоть не за фигурку — на другом шнурке. Надо будет на подъездах к Лютене снять с горничной все амулеты. Старик Тенмар разрешает двоеверие в своем герцогстве. А в Лютене — ну как леонардиты увидят?

И еще стоит объяснить наивной Мари: цвет неба, символизирующий неотвратимую смерть, — сказки старых бабок. Иначе небеса всегда оставались бы оттенка алого бархата. В подзвездном мире — миллионы людей. Кто-то да умирает — каждый час… даже минуту.

Потом Ирия обязательно всё это скажет. Но не сейчас. Для объяснений — слишком тоскливо на сердце. У обеих.

Папа погиб ночью — неба сквозь наглухо задвинутые ставни видно не было. И «баронесса» уж точно не напомнит служанке, что в ночь смерти Люсьена ни змеи с облаков не сыпалось. И оно было вовсе не алым. Просто черный холст, расцвеченный серебристой луной.

Все суеверия — глупости. Через три дня Ирия и Мари будут в Лютене. Там хватит и реальных опасностей. Совсем незачем добавлять к ним еще и придуманные.

— Джерри, Джерри, проснись! — Серж отчаянно пытался растолкать друга.

А тот мечется то ли в кошмаре, то ли уже в бреду. И никак не просыпается. А рука его — слишком горяча!

Кридель встревоженно приложил ладонь ко лбу Роджера. И чуть не отдернул. При всём отсутствии у Сержа лекарских познаний, ясно как светлый день — лихорадка.

Ничего не поделаешь — придется будить Анри. Хоть бывший корнет и предпочел бы не трогать сегодня командира лишний раз.

…Вчера, когда гладиаторов несли на опостылевших носилках под вой опостылевшей толпы плебеев, к ним сквозь людское болото пробилась старуха. Чисто одетая, с убранными под платок волосами. В руках — цветы. Пунцовые розы.

Только потому стража и пропустила, иначе бы… Серж слышал, какие ругательства изрыгал потом центурион — тот самый.

Потому что старая мегера вместо того, чтобы увенчать героев дня розами, с яростью швырнула злополучный букет в лицо Тенмару. Оглашая площадь воплем:

— Проклятый убийца!

Тот привычным движением фехтовальщика увернулся. Лишь один цветок задел по виску — мгновенно выступила кровь…

Сидевший рядом Кридель успел это заметить — прежде чем несчастная роза отлетела уже в него. И намертво вцепилась в край позолоченного плаща. Растерянно отдирая ее, Серж с непонятной обидой ощутил боль сразу нескольких уколов. Не цветок — зверь! Под стать хозяйке.

Старуху уже волокут прочь крепкие руки стражников. Под ее отчаянные вопли:

— Мерзавец! Подонок! Ты убил моего сына, ты! Будь проклят, умри сотню раз! Пусть тебя предадут все! Пусть тебя зарежет твоя шлюха — если она у тебя есть! Пусть ты увидишь смерть своего отродья! Пусть гиены, что породили тебя, умр…

Молодой страж замахнулся на сумасшедшую копьем. И только тут белый как смерть Анри рявкнул:

— Отпустите ее!

— Господин гладиатор, она пыталась вас убить, — неуверенно возразил тот. — И потом, проклятие…

— Чем убить — цветами? — Тенмар, соскочил с помоста. Перешагнул через жалкий ковер умирающих роз. — А в проклятия я не верю. Отпустите ее!

Старуху аж затрясло:

— Мною от грехов откупаешься?! Не выйдет! — Едва выскользнув из солдатских рук, она отступила к толпе на три шатающихся шага. — Не выйдет!

Миг — и выхватила из-под ворота белоснежной туники кинжал. И — себе в грудь. По самую рукоять.

Анри опоздал на долю мгновения. И теперь старуха оседает ему на руки, пятная их кровью:

— Будь проклят!.. — кровь пузырится и на губах… — Пусть и твоя мать… не дождется тебя. Пусть тебя убьет… та, кого ты полюбишь, а ты — ее!..

— Анри не виноват! — Серж наконец понял, в чём дело. И справился с собственным пересохшим горлом. — Иначе бы твой сын умирал много доль…

Ледяной взгляд центуриона заставил прикусить язык. Змеи! Здесь же могут быть шпионы мерзкого генерала — того, что вынудил Анри!..

— Ее есть, кому похоронить?

Кридель, вздрогнув, резко вскинул голову. Подполковник Тенмар с мертвой женщиной на руках в упор смотрит на центуриона. И лица Анри — не видно.

— Похоронят рядом с сыном — если вы этого хотите, полковник, — склонил голову квиринский офицер.

Какой страшной казалась она, когда выкрикивала проклятия. И какая маленькая и хрупкая сейчас…

— Даже не прошу — настаиваю. — Тенмар осторожно передал ношу одному из солдат. И туника того тоже окрасилась тёмно-багровым.

Внезапно закружилась голова. Один из полузнакомых товарищей по помосту — кажется, Сэмюэль — едва успел поддержать. Теплые руки подхватили… прежде чем накрыла спасительная мгла.

Потом Сержу рассказали, что Анри вернулся обратно на помост. И носилки вновь тронулись к амфитеатру. Под те же ликующие вопли. Будто ничего и не случилось. Будто не было ни старухи, ни криков, ни роз, ни проклятий…

В себя юноша пришел по дороге. От криков толпы мутило. А ей — всё равно. Чем больше крови — тем лучше!

Но Серж не сможет сегодня взять в руки оружие. Не сможет! Как он сейчас понимает Роджера…

Сильная, загорелая рука сжала его запястье. Окровавленная рука.

— Ты — в паре со мной, — ободрил подполковник. — Отменить твой бой я не могу. Так что тебе придется взять в руку меч. И выйти на арену. Я помогу. Главное — держись.

Юноша вымученно кивнул.

Когда вдали показались старые стены амфитеатра, возведенного в прошлом веке одним из самых любимых в народе императоров, — Кридель уже более-менее пришел в себя.

— Господин гладиатор! — один из служителей мигом подскочил к Тенмару. С ведром воды и куском светлой ткани — уже мокрой.

— Ах да! — кривая усмешка заиграла на лице Анри. Волчья. И Сержу очень не хотелось, чтобы подполковник когда-нибудь так же взглянул на него. ОЧЕНЬ. — Гладиатор должен быть в крови ПОСЛЕ арены, а не ДО.

Служитель едва не запнулся о ведро. Слишком резко отступил назад.

— Делай свою работу, — вздохнул Тенмар.

Слуга с опаской покосился на него. Зачем-то вновь окунул в ведро несчастную тряпицу. Робко коснулся ею плеча пленного офицера…

У Сержа сработала истерика — едва не расхохотался.

— Отойди! — Тенмар забрал у слуги ведро и насквозь мокрый лоскут. — Я уж как-нибудь сам…

Глава пятая

Те розы отправились на могилы старухи и ее сына. И наверняка станут первыми и последними — на двух сухих холмиках жертв сантэйской жажды крови. Если друзья или родственники несчастных — такие же бедняки — и принесут цветы, то уж точно не столь дорогие.

Где мать невезучего мальчишки их взяла? Купила на последние деньги? Возможно, откладывала себе на похороны. А после смерти единственного сына (называй «убийства», Тенмар, — не лги себе!) осиротевшей женщине стало всё равно, где и как бросят ее прах.

Анри и самому было бы всё равно…

А принесла она их — потому что они кровавого цвета.

Вряд ли Тенмар еще когда-нибудь подарит розы — хоть одной женщине. Даже банджаронкам, что так их любят…

Что дальше? Зачем они все понадобились генералу Кровавому Псу? Ведь не по доброте же душевной и заботе о ближних он не отдал их Эвитану.

Поппей Август воздвиг на восточной границе курган из отрубленных голов. Они принадлежали сдавшимся в плен вражеским воинам, поверившим на слово Кровавому Псу. Так какое, к змеям, благородство с его стороны? И Тенмару ли говорить теперь о благородстве?

Чернильная мгла неба Сантэи озарилась яркой кометой. И Анри изумленно вскинул взгляд в вышину.

Крылатая огненная тень мчится по небу, описывает стремительные круги. Сначала гигантские — чуть ли не у линии горизонта. Но с каждым оборотом — всё меньше и меньше, уже и уже…

Пока не замерла в центре. Можно решить, что прямо над головой. Только то же видит сейчас и вся Сантэя. Все, кто в этот час не спит.

А сердце всё равно колотится, как после бешеной скачки…

Колесница! Вот на что похожа огненная гостья.

Яростно ржут пламенные скакуны. Взвиваются на дыбы.

Крутится обод колеса.

Выпрямившись во весь рост, колесницей правит всадник-гигант. Развеваются одежды, надвое рубит небо пылающий меч.

Алое на черном. Огненные капли сорвались с раскаленного клинка — как чья-то кровь. Рухнули вниз, рассеялись в душном воздухе…

Небо громыхнуло диким сполохом. Резко озарило темные деревья, желтым песком сверкнула дорожка. И высветился силуэт Сержа — на полпути к фонтану…

Мальчишка-то что здесь делает — в такую ночь? Жить надоело?! Тут с неба огонь льется…

Первая капля дождя — самого обычного, прохладного и освежающего — мягко коснулась лица. Всего лишь гроза…

Анри вновь взглянул на небо. Колесница пляшет, кони рвут поводья. А огненный бог, демон или кто он там — потрясает алым клинком. Грозит неведомо кому.

Рвутся с острия молнии — цвета вин Марэ. Или крови…

— Серж, в казарму! — заорал опомнившийся Тенмар. — Немедленно!

Он — далек от мысли, что колесница прибыла за ним. До главного грешника Сантэи ему слишком далеко. Других претендентов хватает.

Но вот Криделю среди пораженных молнией делать точно нечего. А казарма — всё-таки из камня…

Серж застыл на месте — не хуже статуи. Как… тот, на арене!

Анри, ругнувшись, кинулся к мальчишке. Сравняться бы в скорости с лошадью! А еще лучше — с молнией!

— Серж, в казарму! Живо!

Не шелохнулся. Не слышит?!

Крыши Сантэи содрогнулись — от очередного раската гнева Творца. Или кого еще — с силами несоизмеримо выше человеческих.

Новые сполохи ожившего огня обрушились вниз. Уже в раскаленном воздухе свиваясь в гибкие, багрово-золотые тела…

Кто придумал, что враг Творца и хозяин змей — Темный? Он — огненный. И создания его — из чистого пламени!

Червонно-золотые драконы явились «выжечь скверну». А заодно — всех, кто попадется под руку!

Очередная жгучая вспышка… Золотисто-белый огонь — у самого лица.

А Серж — так далеко… почти на другом конце сада!

Только бы не его! Такого воздаяния быть не может… Мальчишка Тенмару — никто.

Или — может?!

Ослепительно-белый росчерк — в паре дюймов от лица юноши! Алые отблески с взъярившихся небес — на здании казармы, на золотисто-сером песке дорожки.

Алая кровь на арене. На белых одеждах потерявшей единственного сына матери. На всём пути их отступления из Эвитана…

Сколько крови впитала тогда жадная земля? Алого не видно на черном, но земля — не небо.

— Серж, в дом!

До мальчишки — пять шагов, не больше. Не успеть! Ради всего святого — только не его!..

— Анри! — Слава Творцу, пришел в себя! — Анри, сзади!..

— В дом, тебе говорят! — обернуться Тенмар успел вовремя.

Фигура с колесницы — уже позади. И мечом успела замахнуться.

Багрово-алые глаза. Они видят. Это нечто — живое!

Но почему-то нет желания зажмуриться. Не так уж трудно выдержать чужой взгляд. И не так уж ослепителен огонь…

— Серж, уходи.

Обернуться — нельзя. Вот уж спиной к этому поворачиваться точно не стоит. Как бы мало ни годился Анри на бой с ожившим пламенем.

Огненная рука с клинком медленно поднялась указующим жестом. Неумолимо — в сторону Сержа.

— Беги, чтоб тебя!

Анри успел краем глаза заметить, как Кридель закричал. Дошло, наконец!

Закричал — и сорвался с места. Только не в казарму, а к ним. Дурак!

Еще Тенмар успел заслонить мальчишку. Успел подставить под алый жар себя.

И огненная змея вспышкой раскаленного добела солнца прожгла грудь. Там, где прежняя рана…

— Анри! Анри, очнись! Ты что — умер?! Анри!..

Тенмар открыл глаза.

Светлеет небо. Полузаслоненное лицом Сержа. Бледным, перекошенным от ужаса и горя. С потеками слёз на щеках.

Живой! Жив мальчишка, жив! Если они, конечно, еще на этом свете. Но и Светлый Ирий, и Бездна Вечного Льда и Пламени должны выглядеть иначе. По учению Церкви.

Хотя пылающие колесницы в Священных Свитках тоже не учтены. Разве что в День Второго Пришествия Творца.

— Как видишь — нет, — Тенмар честно попытался улыбнуться.

Чтобы еще сильнее порадовать Сержеву физиономию. На глазах расцветающую майской розой.

Попытался. Не получилось.

Осторожно отодвинув друга, Анри сел. Грудь не болит. И никаких демонов — ни в небесах, ни на земле. А вот судя по количеству росы на кустах и влажному песку дорожки — дождь ночью всё-таки шел.

— Давно здесь валяюсь? — поинтересовался Тенмар. Уже предчувствуя ответ.

— Не знаю… — Так и есть. — Когда этот демон… и молния…. я упал. Прости, дальше ничего не помню. Пришел в себя несколько минут назад.

Что ж — значит, они провалялись здесь до рассвета. Почему не вымокли — вопрос сложнее. Молнией подсушило?

Что никто из стражи до сих пор не вышел в сад — тоже вполне объяснимо. Кому охота в грозу лишний раз судьбу испытывать? Господа гладиаторы вздумали — их дело. А нормальные люди жить предпочитают. До старости.

Хорошо еще, свои предупреждены: когда командир хочет побыть один — не беспокоить. Хотя если б проснулся Рауль — пошел бы искать, плюнув на приказ…

— Серж, зачем ты сунулся в сад? — Анри поднялся на ноги, протирая лицо росой с ближайшего куста. — Не видел, что творится?

— Тебя искал…

Еще не легче. Вот так отдаешь приказы, отдаешь…

— Зачем?

— Роджеру плохо… Было плохо! — ужаснулся тот, сообразив, сколько прошло времени. — Как я…

— Ты не виноват. Угодить под молнию может каждый. Идем к твоему Роджеру…

…Ночь — по-прежнему черна. Среди тяжело нависших туч — ни звезд, ни луны. Всё так же темен сад. Вдали журчит фонтан, во мгле угадывается казарма.

А если пройти вглубь сада — увидишь столь же темную стену. На ней — силуэты стражей. А сам Анри — по-прежнему один на дорожке.

Где? Один?

— Серж! — позвал Тенмар, чувствуя себя последним дураком.

Тишина, конечно. А что еще — если сам просил себя не беспокоить?

И всё же лучше немедленно проверить, где юный Кридель. Может, и приснилось… но не мог же Анри заснуть стоя и не свалиться. Не лошадь.

Казарма встретила привычным шелестом десятков чуть слышных дыханий из спален.

— Анри! — Серж обнаружился прямо в коридоре. — Анри, как хорошо! Я уже собирался идти тебя искать!

— Ты не выходил в сад? Сегодня ночью? — Лучше выглядеть дураком, чем быть им.

— Нет… — мальчишка явно ничего не понял, но заранее встревожился.

— И не выходи, — велел Тенмар. Что бы это ни было, но если в бредовом видении Сержа едва не убило — лучше не рисковать. Хотя бы потому, что покушался пылающий демон именно на него. И как раз мальчишка сейчас не спит. Да еще и собирался в ночной сад! — Зачем ты меня искал?

Если потому, что встревожился, то Анри — всё-таки дурак. Пора бы привыкнуть, что кое-кто приказы не выполняет. И начать с этим что-то делать. Хоть что-то.

— С Роджером беда… У него лихорадка!

Лихорадка — это понятно. И просто. Нужно разбудить Шарля. Утром поспит подольше.

Лихорадка — это не огненные демоны с алыми мечами. Рассекающие небо на колесницах.

Так, оказывается, будить никого не нужно. Рауль, Шарль и еще трое офицеров уже проснулись самостоятельно. Пока Серж ходил искать Анри. К счастью — в пределах казармы.

И Ревинтер бредит уже вполне разборчиво.

— Холодно… — бормочет еле слышно. Дрожащим голосом. Под перестук зубов. И плечи под одеялом ходят ходуном. — Холодно…

Простудился?

— Шарль, будь добр — осмотри, — пришлось напомнить капитану о врачебном долге.

Потому что тот застыл каменным столбом. Явно не собираясь оказывать помощь столь неприятному больному.

В бытность Эрвэ ребенком мидантийская армия прошла через владения его отца. Родовой замок был разрушен, родители Шарля погибли.

Тех, кто убивает мирных жителей, он ненавидит до сих пор. Потому и обернулся с молчаливой яростью в глазах: о чём просишь?!

— Капитан Эрвэ! — Тенмар возненавидел себя за такой тон. Но Шарль здесь — единственный врач. — Вы давали Священную Клятву Целителя. Прошу вас выполнить свой долг.

Тот едва заметно стиснул зубы — простит за такое нескоро!

Шагнул к Николсу. Как если бы попросили вылечить больную паршой уличную собаку. Вдобавок — готовую укусить.

Впрочем, нет. Шарль — слишком хороший врач. Собаке бы помог без дополнительных приказов.

А Серж уже стиснул кулаки. Намертво.

Только этого не хватало!

— Господа, для лечения капитана Николса достаточно одного капитана Эрвэ, — обернулся подполковник к прочим бодрствующим. — Завтра, как всегда — трудный день. Так что предлагаю лечь спать всем, кроме меня, корнета Криделя и, разумеется, врача. Серж, выйдем пока, чтобы не мешать. Если понадобимся — будем в тренировочном зале.

Анри положил жаждущему остаться возле друга мальчишке руку на плечо. И, не дав вставить ни слова, вывел в коридор.

— Анри, они его ненавидят! И всегда будут, да?

— «Всегда» — это слишком долго. Как и «никогда», — Тенмар присел на фигурную скамью.

Как раз под темную сень статуи. То ли языческого бога в императорских регалиях, то ли императора, похожего на бога.

Серж примостился рядом:

— Но ты ведь его уже не ненавидишь?

— Со мной сложнее, — вздохнул Анри. Непонятная тень пробежала по его лицу. Или просто луну за окном затягивает облако? — Видишь ли, Серж, Роджер Николс — действительно тебе друг. И он — не полная мразь, это правда. Но всё это не делает его ни моим другом, ни другом остальных. Пойми это и смирись.

— Но… ты же велел Шарлю… капитану Эрвэ помочь ему!

Такое в голове не укладывается. Сам Кридель никогда не стал бы защищать врага. Ну, например, того мерзавца — имперского генерала! Да и Всеслава Словеонского — если уж на то пошло.

— Я ведь уже сказал: Николс — твой друг. И кроме того — мой подчиненный. Раз уж я волей-неволей принял его под свое командование, — вновь невесело вздохнул Тенмар. — Получается, я за него отвечаю. Но если мы когда-нибудь вернемся в Эвитан — вновь окажемся по разные стороны поля боя, не сомневайся.

— А мы вернемся?

— Кто знает? Жизнь может оборваться в любой миг, а может стать очень долгой.

— А где… где бы я оказался? И с кем?

— Тебе решать. Потом. Когда придет час, — Анри на миг замолк и вновь усмехнулся. — Если придет. Я как по-писаному заговорил, да?

— А как ты думаешь, — бывший корнет и сам не знал, почему это так важно, — на чьей стороне я окажусь?

— Возможно, на той, которую посчитаешь справедливой. Но скорее всего… ни на чьей, Серж, — усмехнулся Тенмар. Иначе, чем прежде. Веселее. — Вернешься домой, к родителям. Женишься, заведешь детей. А о приключениях в Квирине будешь рассказывать внукам.

Кридель вздохнул. С одной стороны — обидно, что тогда не поучаствовать в столь важных событиях. А с другой — как же хочется домой!

Размечтался! Вернись сначала…

Статуи вдоль стен в пустом, а оттого еще более огромном зале насмешливо улыбаются в косых отблесках полной луны. Будто слышат мысли. Куда ты денешься, мальчишка, мечтавший о воинской славе?

— Давно это у твоего друга?

Серж вздрогнул и смущенно затряс головой. Замечтался и пропустил вопрос!

Когда убегал от дикарей Всеслава (хотя куда им до плебса Сантэи!) — думал, что отныне навеки стал изгоем. А оказалось — и у изгнанников есть свои. И товарищи по несчастью. И командир, который если что — вытащит и присмотрит.

— Анри, прости, что?

— Да ты спишь на ходу! — негромко рассмеялся тот. — Кошмары, Серж. Давно у Ревинтера-младшего кошмары?

— Не знаю… он не говорил. Я спрошу… Наверное, в Квирине начались.

— Выясни.

— А что? Ты думаешь… это у него — не просто сны, да? Он чем-то болен?

— Если болен, Шарль это выяснит. Ладно, пошли назад.

Разумеется, никто из бодрствовавших не заснул. А Рауль и не ложился. И в глазах столь явный вопрос: «Ну что — вправил мальчишке мозги?», что вот-вот и Серж прочтет. При всей его наивности.

Шарль с хмурым видом смешивает в ступке травы. Рядом, на скамье — открытая фляга с вином.

— Через четверть часа настоится, — голосом под стать выражению лица буркнул Эрвэ. — Но ему больше не врач, а священник нужен…

— Что вы име…

— Да не соборовать, а грехи отпустить! — усмехнувшись, оборвал Сержа на полуслове Шарль. — В наше время такие священники бывают — еще не то отпустят.

— У принца Гуго же есть свой исповедник, — хмуро бросил Рауль. — Был, во всяком случае. Если еще спьяну не пристрелили. Не сам, так шакалы…

— Он, наверное, глухой, — съязвил проснувшийся Конрад. Тут же оглядываясь в поисках привычных улыбок. И явно остался доволен — даже у Сержа уголки губ к ушам поползли.

Впрочем, корнет тут же опомнился:

— Капитан Эрвэ, Роджер… капитан Николс выздоровеет?!

— Куда он денется? Жар я сбил. Сейчас растолкаю и настоем черноголова напою.

Увы, недолгое пребывание в казарме Эстелы ситуацию Конрад-Серж ухудшило на порядок. Анри всерьез подозревал, что теперь к обиде на длинный язык Эверрата и его подначки в адрес Ревинтера добавилась еще и ревность. Эста ничем не дала повода. Но когда он требовался — для первой-то любви?

Эстела теперь — в Ремесленном квартале. Не вернулась бы в табор — пользуясь выздоровлением баро. С девочки станется. Вожак банджарон-то здоров, а вот отравителя так и не нашли…

— Колесница… — вдруг вполне разборчиво пробормотал Николс.

— Что? — Кридель шагнул ближе, едва не оттолкнув Эрвэ.

— Огонь… Всадник на небе… Колесница… молнии… смерть…

За окном громыхнул здоровенный раскат грома. А перед самым оконным стеклом вспыхнул бледный зигзаг молнии. Известил о подступившей грозе…

Тенмар похолодел. Какие бы силы ни избрали младшего Ревинтера своей игрушкой — как же хорошо, что сейчас никого нет в саду! И что Серж не пошел туда искать командира.

Глава шестая

Вроде бы предусмотрели всё.

Разве что свадебный кортеж вдруг поедет другой улицей. В последнюю минуту. Но плотным кольцом разряженных гвардейцев оцепили именно эту.

И всё равно — уйма народу толпится по обе стороны дороги. Орут, веселятся. Этим только повод дай!

Придумать приличный план за столь короткий срок было, прямо скажем, сложно.

Сколько цветочных букетов… А с цветочками-то, может, охрана и пропустила бы. Девушек хорошеньких. «Дядюшка Гуго» таких любит.

Вот только Эдингем — не красотка, а ревинтеровский капитан. И его к кортежу на пушечный выстрел не подпустят. А тем более — на пистолетный. Даже с цветами.

Не говоря уже о том, что Алан рассчитывал еще и успеть удрать, а отнюдь не красиво и героически погибнуть. Менять собственную родную шкурку (как-то привык к ней за почти двадцать два года) на жизнь мрази — нет уж, спасибо. Он — не Анри Тенмар и не Арно Ильдани. Даже если и делает сейчас то, что с удовольствием совершил бы любой из них.

Интересно, план они готовили бы так же тщательно? У Анри Тенмара репутация лихого рубаки и стрелка. А нрав якобы горячий — любого илладэнца переплюнет. Риккардо-то уж точно.

Но, по словам того же Гарсии, когда прижало — сын Дракона рванул не мстить и глупо погибать, а договариваться с Всеславом. И сумел ведь — хоть и рубака, и нрав у него…

Так неужели прагматичный циник Алан — глупее? Да еще и вместе с Риккардо…

Но сложностей оказалось выше крыши.

«Вы слышали, слышали?! Принц и графский наследник женятся в один день! На двух сестрах-герцогинях!»

Подберешься тут поближе — как же! А наслышанные о грядущей двойной свадьбе горожане платили втридорога за окна, чердаки и даже крыши домов. В такой толкучке пытаться устроить то, о чём они с Гарсией сговорились в «Славе Лютены», — даже не просто самоубийство, а еще и бесполезное. Заметят и разоружат раньше времени.

И ни одного свободного окна!

Значит — дом на соседней улице. Садовая совершенно оправдывает название — утопает в яблонях и грушах. И будь дело летом — вопроса бы не возникло, где прятаться.

Увы, «дядюшке Гуго» шило попало в самую жирную часть его тела: жениться именно в первый день Месяца Сердца Весны. Не мог перенести хоть на месяц! Глядишь — и приличия бы какие-то соблюлись. Или хоть их тень…

Ах да — кардинал Александр ведь может выздороветь! И королевскому дядюшке нужно срочно обрюхатить супругу. Чтобы у Церкви стало меньше возможностей объявить скороспелый брак при живом муже недействительным.

Впрочем, о смерти Витольда Тервилля официально растрезвонено на всех углах и перекрестках. Граф Адор (интересно, за сколь кругленькую сумму?) даже похоронил в семейной усыпальнице чье-то изуродованное тело. Последний бедняк в Лютене не поверит в его подлинность.

Или Эдингем переоценивает ум, а главное — неподкупность бедняков? Вон как веселятся. Еще бы — столько подачек сразу. Сам Гуго вовек бы не додумался. Но Мальзери, в отличие от нынешнего союзничка (и уже почти родственничка!) — не дурак. К большому сожалению.

Садовая подходит идеально. Хотя бы тем, что по ней кортеж ползет аж до середины. Как раз до поворота на улицу Святой Бригитты, а уж та ведет прямо к храму. Леонардитов. Как же без любимого ордена Королевской семьи?

Строения, дорогу вдоль которых осчастливит почти королевская процессия, — давно скуплены. Вплоть до мест под деревьями и на оных. Но вот так ли уж кому нужны дома дальше скрещения Садовой и святой Бригитты? Оттуда ведь видно лишь самых первых всадников. Ну и потом — проплывающий бок колонны. Так издали же…

Оказалось — нужны. Все дома, лачуги и сараи на расстоянии пары сотен шагов — тоже арендованы.

А вот с хозяином дома чуть подальше сговориться удалось. Разрешил двоим нерасторопным «горожанам» воспользоваться чердаком. За кругленькую сумму. С условием, что залезут они туда по приставной лестнице.

Сам милейший мэтр Лукэ собрался любоваться незабываемым зрелищем из дома приятеля и собутыльника — в начале Садовой. О чём и не преминул похвастаться своим съемщикам. Дескать — вот я какой. Не то что вы, бестолковые.

В доме, правда, остается устрашающих размеров собака. Не слишком дружелюбного нрава. Но она помешает лезущим в дом ворам, а никак не государственным преступникам, покушающимся на жизнь принца…

Ловкий как кошка Гарсия вскарабкался на чердак первым. И нетерпеливо оглянулся — давай!

Алан с утра смолотил двойную порцию завтрака. Но от волнения вновь ощутил сосущий голод. И пообещал себе: если останется жив и свободен — часа через три вознаградится «пятнадцатью способами приготовления мяса по числу стран подлунного мира». Особенно — «жарким по-мидантийски с грибами».

И некстати вспомнил, что впервые попробовал сие божественное блюдо, когда именно десяток Эдингема принц Гуго взял в кабак…

— Не попади, главное, в мальчишку, — мрачно поддел сообщника илладэнец, проверяя пистолеты. — Он хоть и Мальзери, а пока ни в чём не замечен.

— Если и попаду — так в его папашу, — так же хмуро ответил ритэйнец. С детства видел не слишком хорошо. Обычно это не мешает. Стрелок он неплохой. Целиться издали требуется лишь на военных кампаниях, а Алан не был ни на одной. Прежде это не казалось недостатком. Даже в Лиаре… дурак! — Он-то точно много в чём замешан.

— Папаша едет сзади. В него попасть еще труднее, — без улыбки ответил Гарсия.

Мегера и десяток ее куриц явились будить Элгэ на полчаса раньше, чем велено. Их ждало разочарование. Илладийка встретила всю камарилью уже в домашнем платье и вполне причесанной.

Грымза — старшая горничная — вот-вот растопырит руки в боки…

— Раздевайтесь.

Судя по тону, граф Мальзери предупредил не церемониться с его будущей невесткой. Иначе с чего бы холуйка так задрала нос и хвост?

Элгэ смерила ледяным запоминающим взглядом и саму злобную ведьму, и ее приспешниц. Таким запоминающим, что девушки поспешно отступили назад. Да и мегере стало не по себе. Что бы там ни говорил господин граф, а у пленной девчонки уже через пару часов появится право ими командовать.

Насладившись произведенным эффектом, илладийка высокомерно обронила:

— А вы здесь тогда для чего? Раздевайте, облачайте! — И жестом избалованной принцессы величественно воздела руки. — Я жду…

Корсет грымза постаралась затянуть потуже. Но Элгэ не была бы собой — если б не знала «сто и одну хитрость, как не дать перетянуть себя до предела». Из той же области, что и не позволить туго связать…

— Жаль, здесь нет моей горничной! — вздохнула капризная илладийка. Когда госпожа Жавотта закончила возиться со шнуровкой. — Вот она действительно умелая! Впрочем, хорошая прислуга встречается так редко…

Старшая горничная аж набрала воздуха в тощую грудь. Высказать дерзкой нахалке что-нибудь… хоть что-то угрожающее!

Но нахалка носит герцогский титул. И оскорбление простолюдинке пришлось проглотить.

Впрочем, одна из девушек, не удержавшись, хихикнула. Госпожа Жавотта вмиг устремила уничтожающий взгляд уже на бедняжку. Явно собираясь в коридоре отыграться за всё именно на ней.

Элгэ даже взглянула на испуганную хохотушку чуть благосклоннее. И совсем по-другому запоминающе. Всегда пригодится служанка, не любящая старшую горничную. И достаточно дерзкая, чтобы это показать. Способ заставить супруга сделать новобрачной такой подарок найдем.

Супруга… Элгэ видела его вчера. Увы — ничего от прежнего мальчика Юстиниана в заносчивом кавалере не осталось. Жаль.

— Вы готовы, сударыня?

К алтарю, конечно, поведет родной дядя. Он же — отец жениха.

— Готова, — царственно изронила илладийка, любуясь собой в огромное золоченое зеркало.

Хрупкое видение в белом… Впору от умиления сдохнуть, чтоб вам!

Белая рионка под алой попоной. Могли бы и на дамарца расщедриться. Учитывая, что Элгэ как наездница — на голову превосходит жениха. Не говоря уж о его папаше.

Или боятся, что на дамарце невеста ускачет во весь опор? Только ее и видели?

Усмехнувшись, девушка птицей взлетела в дамское седло. «Не заметив» руки «посажёного отца» — чтоб ему с его собственного каракового рионца свалиться! Желательно, под копыта чьему-нибудь дамарцу. Жениховскому хотя бы. Еще лучше — необъезженному «дикарю»-илладийцу, но ни одного илладийца в процессию не взяли.

Юстиниан, слегка горяча коня, подъехал к ним.

Октавиан мигом послал своего вороного дамарца вслед за братом. Ну всем здесь достались приличные лошади, кроме Элгэ!

Осадил младший сын Валериана чуть впереди старшего. И галантно поднес к губам руку невесты:

— Вы прекрасны, кузина!

Девушка не удержалась от легкой улыбки. Позлить врагов — сердцу радость. Раз уж вырваны зубы. И всерьез кусаться не можешь — пока новые не отрастишь.

Папаша явно нахмурился. Но мальчишка уже вернулся на место. Жених занял положенное ему. Похоронная… то есть свадебная процессия тронулась.

Что не всё в порядке — точнее, еще хуже, чем Элгэ думала, — до нее дошло не сразу. Лишь когда «траурный кортеж» вместо улицы святой Бригитты (где Главный Храм Лютены и второй век венчаются все знатные семейства Эвитана) — зачем-то повернул на улицу Великого Гуго. Названную в честь угадайте кого.

Что происходит? Здесь вряд ли найдется хоть самая захудалая церквушка. Одни особняки желающих подольститься к свинопринцу. Да и не согласился бы граф Мальзери на захудалую…

— Мы едем за город? Венчаться у сельского священника на лоне девственной природы? — негромко съязвила илладийка почти в самое ухо жениху. — Как романтично…

Будь на месте Юстиниана Виктор — мигом прошелся бы насчет того, что должно же найтись во всей процессии хоть что-то девственное. Кроме платья невесты. Свадьба как-никак… А Элгэ весело отшутилась бы в ответ.

— Мы едем за принцем Гуго! — злобно прошипел будущей супруге Юстиниан. Не забывая сохранять на лице вежливо-бесстрастное выражение. Кармэн его называла «лед, блестящий на солнце». — Не может же принц заезжать за виконтом. Так не принято.

Конечно — где уж илладийской дикарке знать, что принято, а что нет? Но, Творец милосердный, — если ты действительно такой! — сделай так, чтобы Элгэ сейчас ошибалась! Сделай — и она точно в тебя уверует.

— Зачем заезжать за этой свиньей? Без его личного благословления нас не обвенчают?

Лучше выглядеть дурой, чем быть ею. Да и ответят дуре скорее.

— Я женюсь на тебе, принц Гуго — на твоей сестре. И замолчи, наконец!

— Замолчу, когда захочу! — огрызнулась девушка. — Ты мне пока еще даже не муж. А не нравится — не женись.

Нравься она ему хоть немного — можно бы повести себя иначе.

Ага, еще скажи: «Будь он илладийцем». Или хоть южанином.

Нет, не поможет. Мальзери-старшего никак не отнесешь к уроженцам севера.

Но на юге всё — намного проще. А здесь даже невесту, прилюдно обнявшую жениха, посчитают чуть ли не публичной девкой!

Теперь вопрос: кем считают Элгэ? И сильно ли будут шокированы, если она сейчас обнимет Октавиана?

Или лучше сразу дядю? Есть ли у него стилет? Эта семейка просто обязана ходить, обвешавшись стилетами. Мидантийцы как-никак.

А народу-то, народу! Нашли цирк. То ли еще будет, когда к теплой компании свинопринц присоединится!

У Элгэ уже и без него голова гудит — от приветственно-ликующих воплей. Это у нее-то — с детства привыкшей к шумным илладийским праздникам. С народными гуляньями и общими танцами на площади. Когда в вихре веселья смешиваются знать и простолюдины…

Октавиан! Творец милосердный, срочно нужен Октавиан! Помоги, пожалуйста…

Что сделать? Уронить перчатку? Для этого нужно, чтобы младший сын мидантийской змеи подъехал ближе…

Три девчушки лет по четырнадцать пробираются сквозь толпу. С букетами.

Шли бы вы подальше. Здесь сейчас будет принц Гуго. А вы — в его любимом возрасте!

— Какие прелестные цветы! — вслух восхитилась Элгэ, непосредственно рассмеявшись.

Ничего — невесте в день свадьбы можно. Или на Севере — нет?

Девушка весело обернулась к будущему супругу:

— Любимый, хочу эти цветы в самый счастливый день моей жизни!

Если этот — самый счастливый, то рождаться не следовало вовсе.

В ответ на радостнейшую улыбку невесты Юстиниан капризно нахмурился. Что от него и ожидалось.

Теперь главное — удержаться от истерики. Не заржать в подражание лошадям. Чистокровным дамарцам!

Элгэ, смеясь, повернула прелестную головку уже к Октавиану:

— Кузен, купите букеты у этих бедных девочек. Пока их совсем не затоптали.

Юноша уверенно направил коня к цветочницам. В отличие от брата, он лошадей понапрасну не горячит.

Расступившиеся всадники пропустили увешанного букетами брата жениха. С честью выполнившего каприз невесты.

— Октавиан, какая прелесть! — Элгэ сама двинула рионку навстречу.

— Слово моей новой сестры — закон, — улыбнулся он.

— Передай мне какое-нибудь оружие, — шепнула девушка. — Большое вам спасибо, кузен! — вслух рассмеялась она. — Твой отец собирается отдать право первой ночи со мной принцу Гуго. А тот хочет взять реванш и сполна мне отомстить…

Шепот скороговоркой, отчаяние в глазах, в меру дрожат губы. Да еще так, чтобы никто другой не заметил!

Элгэ не зря играла в домашнем театре Кармэн почти все главные роли!

А вот Октавиан побелел по-настоящему. Хорошо еще — от природы бледен.

— Тебя тогда убьют!.. Прошу принять эти цветы, кузина. — Хоть голос не дрожит. — От добрых жителей Лютены. — Радостный вой «добрых жителей» перекрыл его слова напрочь. А галантная улыбка примерзла сама. — И от вашего брата. От меня.

— Я лишь пригрожу ему. — Какой холодный букет! На этом севере не осталось ничего теплого. — Гуго — трус!.. Благодарю добрых жителей Лютены!.. — Лучезарнейшая из улыбок — аж губы болят. — И потом — лучше смерть, чем позор. Я всё равно убью себя потом, если он… Цветы — прелестны!

Супруг хмурится — и змеи с ним!

— Они — лишь бледная тень вашей красоты! — Еще два букета легли ей в руки.

В одном — ледяная сталь стилета. Творец, благослови мидантийские обычаи!

Под приветственные вопли народа Элгэ и Октавиан вернулись каждый на свое место.

Юстиниан скривил губы — будто прожевал целый лимон. Причем — недозрелый. И круто посоленный и приперченный.

Валериан Мальзери тронул своего недоконя на корпус вперед.

— Ты играешь с огнем! — голос шипит, узкие губы кривятся. На пределе сдерживаемой злобы.

— С огнем? — дерзко рассмеялась Элгэ. — Твой младший сын — столь горяч? Тогда почему выдаешь меня за старшего? Он — пресен, как овсяный кисель.

— Если посмеешь изменять Юстиниану, ты, идалийская гюрза!..

— Не идалийская, а илладийская. Когда вы все запомните? — еще веселее фыркнула Элгэ. — Даже если и посмею — что с того? Они оба — твои сыновья. Значит — во внуке всё равно будет течь кровь Мальзери.

— Южная шлюха!

— Совершенно верно! — подтвердила обреченно-бесшабашным смехом пока еще герцогиня Илладэн. — И любая южная шлюха сама выбирает себе мужчин. Зачем же ты нашел в жёны своему добропорядочному, — ехидно надавила Элгэ на последнее слово, — сыну шлюху-южанку?

«Добропорядочный» Юстиниан вовсю развлекается с куртизанками, но это — сейчас неважно.

— Я отправлю Октавиана в Ланцуа! Ты не сможешь наставлять рога супругу в моём доме!

Отправит Октавиана? Это было плохо вчера. А теперь — всё равно. Элгэ не переживет сегодняшнего дня. И больше не увидит даже луны и звезд — не то что завтрашнего рассвета!

Прости, Диего. Но немедленная опасность грозит не тебе. И потому тебя спасет кардинал — если выздоровеет.

Плохо, что Элгэ его обманет. Он — хороший человек. И уж точно не виноват, что его отравили.

Но по своей или чужой вине — Его Высокопреосвященство тоже обманул спасенную илладийку. Алексе никто не передал в монастырь яд. Она выйдет за принца Гуго.

А значит, всё, что осталось Элгэ, — заколоть его прямо в церкви. На сей раз — насмерть! И вторым ударом — себя. Один стилет — и замыслы сразу двух титулованных мерзавцев разлетятся в прах.

А сырая или, напротив, пересохшая от жажды земля Эвитана наконец получит бренное тело младшей дочери Алехандро Илладэна. Давно ведь уже жаждет!

Если, конечно, северяне не бросят труп собакам.

Вот и улица Великого Гуго. Здравствуй, дорога к плахе!

Навстречу — разряженный в пух и прах эскорт. Розово-голубенький — как и подобает. Стража у помоста…

Перекормыши королевского дяди застыли почетным караулом. Его свинячье Высочество запаздывает. Не протрезвело или еще не вылезло из постели очередной невезучей служанки? Тьфу!

Эскорт-то у него — трезвый? Лучше бы — тоже пьяный…

А еще — среди них наверняка отыщутся старые знакомцы Элгэ. Но приглядываться настроения нет.

Интересно, часто ли жертва ждет палача? Впрочем, так думать еще забавнее — учитывая, что будет наоборот.

И всё равно ожидание стрелы на тетиве — невыносимо. Безумно хочется сделать невесть что! Выпить крепкого вина, пустить коня — даже этого! — вскачь во весь опор. Крикнуть что-нибудь безумно-гордое толпе. Попросить передать Виктору Вальданэ, что Элгэ всегда его любила.

Не любила и не всегда, но это — сейчас неважно. Должна была любить. Погибающей героине положено иметь единственную и неповторимую любовь всей жизни. У любого балладиста спросите…

Илладийка еще раз окинула взглядом буйно веселящуюся, уже полупьяную толпу «добрых жителей Лютены». Глотнула свежего, всё еще холодного воздуха. Зло усмехнулась и промолчала.

Глава седьмая

Знакомая улица Святого Михаила. Монастырь — так похожий на тот, где Элгэ провела взаперти месяц. А обряженную в подвенечное платье Александру уже выводят во двор рыцари-михаилиты. Сами.

Полупрозрачная вуаль скрывает лицо. Но можно не сомневаться: под проклятыми кружевами сестренка — белее мела. И собственного платья.

Элгэ про себя обругала монахов предателями. От души.

Кардинал — при смерти. Михаилиты не могли не подчиниться решению Регентского Совета. Епископ Ордена и так отказался проводить венчание — вместо Его Высокопреосвященства.

И всё равно — предатели. Северяне!

Равнодушно переставляющую ноги Александру подвели к процессии. Младшая сестра попыталась высмотреть под ненавистной вуалью следы слёз. Но то ли кружево их затенило, то ли Алекса не плакала. Вот бледна как смерть — это да. Здесь Элгэ угадала.

Ничего, сестренка. Скоро всё для тебя кончится! Во всяком случае — самое страшное.

О древних богах не осталось ничего, кроме легенд. А они считали оскорблением белый наряд невесты, уже утратившей девственность. И, судя по тем же легендам, за ложь карали прилично.

Сейчас в это верят разве что крестьяне. Вот смерть жениха и будет хорошим подтверждением языческого суеверия. А то облачили в цвета добродетели… двух южных шлюх!

Спокойно, для истерического смеха нет причин. На том свете поржем боевой кобылицей… На руках у папы — если церковники не врут!

Сколько шума, о Творец! И сколько людей. Все окна Садовой облеплены любопытными лицами. И на каждом дереве — гроздь мальчишек… А где — и особо ловких девчонок.

Почему все так кричат? И сколько может лететь цветов — под конские копыта? Только расцвели — и вот… Это свинопринцы Гуго должны умирать на свадьбах, а вовсе не розы.

Страшно представить, сколько же их тогда швыряют летом или осенью. Наверное, все дороги устланы ковром из нежных лепестков. А сейчас — как раз хватит завалить могилу некой илладийки. И курган насыпать…

Ага, мечтай! Скажи спасибо, если вообще после такого похоронят. А не в выгребную яму сбросят.

Ну, в яму… Элгэ будет уже всё равно.

Зачем так ярко светит солнце? Почти как в Илладэне… Издевается?

Улица святой Бригитты… Сердце колотится раненой птицей. Отчаянно цепляющейся за жизнь.

Чувствует, что биться осталось недолго.

Последние шаги — к героической гибели. И на сей раз никакой кардинал не придет. Нет, эшафот — это не особняк свина Гуго. Эшафот — церковь впереди.

А вообще, храм — это хорошо. Будет где отпеть.

Впрочем, если Творец справедлив — за убийство такой мрази положен светлый Ирий. Однозначно.

А если несправедлив или его нет — так какая разница?

Только бы всё получилось!

Жаль, сейчас между Элгэ и Гуго — Юстиниан и Алекса. Поменяли бы пары местами — и до церкви б ехать не пришлось. Чего уж теперь время тянуть…

Сердце пропустило перестук. Придурок Гуго, горяча собственного рионца, выехал на полкорпуса вперед. Ну, еще немного…

Грохот двух выстрелов слился с диким воплем зарезанной свиньи! Очень басовитой…

Элгэ инстинктивно пригнулась, бешено завертела головой. Рионка взвилась на дыбы, отчаянно пытаясь сбросить всадницу.

Не на такую напала, трусиха перекормленная!

Заполошно ржут лошади. Орет, визжит, стенает десяток (или два?) перепуганных мужиков. Ни одна баба не заголосит так громко!

Что за…

Еще два громовых раската резанули по ушам! Один за другим.

Элгэ натянула поводья — пытаясь успокоить ополоумевшую дуру о четырех копытах. С чего-то вообразившую себя боевой кобылицей.

«Дикаря»-илладийца бы сюда! Самое время — Александру в седло и драпать к Темному и змеям его!

Чтоб им всем! Алексу же в таком состоянии сбросит и рионка!

Где сестра?!

Кони, люди, визг, вопли… Прекратите метаться, придурки! Из-за вас сестру не видно!

Откуда стреляли — Темный знает. Да и неважно уже…

Главное — все вдруг заткнулись. Гробовая тишина!

А это еще что за…

Элгэ дико расхохоталась — во всё горло. Рвется на волю лошадь свинопринца. Четверо розово-голубых кретинов судорожно вцепились в уздцы. Еще бы — перекормлены хуже рионки!

А сам Гуго висит в стременах, на спине расцвели две рваных розы. Опять — цветы. Красное на розовом и голубом… Розы ведь и должны быть алыми, правда?

Ничего не слышно. Кроме собственного смеха. Все до сих пор молчат, что ли? Гуговцы, лошади, толпа «добрых жителей Лютены»?

Эскорт пытается поднять сюзерена. Молча разевают рты, смешно кривляются.

Прекратить бы хохотать, чтобы вежливо объяснить: бесполезно! Раны — сквозные, сердце однозначно пробито. Слышите, северные придурки?

А все вокруг пялятся — на Элгэ и принца. И ни одному идиоту не придет в дурную башку добить свина! А заодно влепить пощечину впавшей в истерику бабе.

Звуки вернулись резко и сразу. Гамом, воплями, проклятиями. Через шестнадцать или семнадцать ударов взбесившегося сердца. Оно еще не поняло, что казнь отменяется.

И ясно, почему к Элгэ никто не рванул. Тут истерика у половины собравшихся! Столпившихся.

С Гуго покончено — мешок сала сдохнет в ближайшие сутки. Две пули в сердце — это вам не…

Две?! Выстрелов было ЧЕТЫРЕ! Кто еще?!

Смех резко застрял в груди, больно сдавил. Дурная голова вертится по сторонам. Руки стискивают повод.

Рионка, радуясь свободе, рванула вперед. Расталкивает истериков, освобождает обзор…

Александра оседает на луку седла. Алое пятно — на левой руке. Слава Творцу — не голова и не туловище!

И — ни звука, ни стона. Что ж ты так, сестричка?!

Опередивший Элгэ на корпус Октавиан успел подхватить Алексу. Нашел встревоженными глазами ее сестру:

— Элгэ, жива?!

Бледен. Девушка проследила за его взглядом.

Алые капли у нее на груди — прямо на белой меховой накидке. Не заметила собственного ранения?

Ну и Темный с ним! Хуже, что, уставившись на Гуго, прошляпила беду с Александрой, истеричка змеева!

И столько крови от пулевой раны не бывает, так что… Соленый вкус во рту. Всё верно — прокусила губу, когда стреляли.

Блондинистый гуговец тоже зажимает рану на плече. Кажется, ехал рядом с принцем.

— Держись, сестренка! — Элгэ взялась разрезать рукав Алексиной накидки. Протянутым Октавианом кинжалом.

Иначе пришлось бы стилет доставать. Вот удивились бы свиньи, павлины и змеи вокруг!

А сестра не шевелится. Только дыхание и подтверждает: жива! Опоили, что ли?

Часть отряда Мальзери уже мчится в сторону стрелков. При всех его мерзостях — хладнокровия и выдержки графу не занимать.

Гуговцы, опомнившись, тоже послали вслед десяток. Эти если что и поймают — то только дурную болезнь. А кого или что еще — вряд ли.

— Вон! — Элгэ локтем отпихнула сунувшегося к Александре какого-то розово-голубого. Рожи разбирать недосуг.

Другого гуговца — нашли место толпиться, придурки пьяные! — оттолкнул с дороги личный лекарь Мальзери:

— Пустите, я — врач!

— Сначала — принца! — заявил жирный лейтенант. Вот этот хорошо запомнился Элгэ еще с тех пор.

Ну кто мешал не просыхающим придуркам взять с собой личного гуговского лекаря? Спесь или невыветрившиеся пары очередной пьянки? Вчерашней?

Врач со вздохом обернулся к Элгэ с виноватым видом. Кажется, он один здесь сохраняет хладнокровие. И деваться ему некуда. Королевский дядя — несравнимо ценнее пленницы из Аравинта. Для свиней.

— Я осмотрю принца. Герцогиней сейчас займется мой помощник.

Худощавый светловолосый молодой человек проталкивается сквозь поросячье-голубую толпу.

— Помощник тоже понадобится принцу! — безапелляционно заявил жирный лакей с лейтенантскими нашивками.

— В… твоего принца! — выругалась, потеряв последнюю выдержку, младшая герцогиня Илладэн.

— Элгэ! — осадил ее вынырнувший откуда-то Юстиниан. Точнее — попытался.

Нашелся, женишок!

— Заткнись!

Они в шоке — и замечательно!

— Если я сказал: помощник осмотрит герцогиню — он ее осмотрит. — Лекарь подал юноше знак. Тот, ловко обогнув пятерых гуговцев, оказался рядом.

— Да ты… — ошалел лейтенант. — Да я тебе…

Элгэ тронула коня вперед. И от души зазвездила кулаком в жирную морду. Не по щеке, а в челюсть.

Будущий муженек — явно не на стороне любимой супруги. Но рядом уже Октавиан. Успевший передать Алексу помощнику врача.

— Если из-за тебя, свинья, умрет герцогиня Илладэн!.. — срываясь на крик, прорычал он. Прямо в опешившую раскормленную харю.

— Тебя твой собственный принц пристрелит! — добила Элгэ. И даже попадет. Попытки с десятой — в упор. Если остальные подержат. — Потому что потеряет жирный кусок земель!

Лейтенант, ругаясь сквозь зубы, отъехал в сторону. С умными ответами у него глухо. А упоминание матерей собеседников здесь не поможет. Это даже до его свинячьих мозгов уже дошло.

Лекарю пришлось взяться за принца — коему, как от души надеялась Элгэ, помочь уже невозможно. Сколько ж этой свинье должно везти?!

Юный подмастерье осматривает Алексину руку.

Раненого гуговца кое-как перевязывают свои. Ладно, на кошках, говорят, заживает быстро. Может, и на свиньях — тоже? Кроме ран в сердце. Ну, Творец милосердный и всепрощающий, ну пожалуйста!

А эвитанская земля не так уж нуждается в илладийском прахе. Раз судьба еще раз — в который по счёту? — отвела удар. Разрешила многократно приговоренной Элгэ вновь ускользнуть.

И что на судьбу нашло? Пока наелась досыта и решила сделать запасы?

Немилосердно чадят свечи. Пузатый как гуговцы священник что-то занудливо бормочет — на древнеквиринском. И его голос раздражает до головной боли…

Толпа лишилась половины зрелища. Впрочем, возможно, замена пришлась ей по вкусу. Кто ж их знает, вкусы северной черни?

Так или иначе, а дома им придется рассказывать о прерванной свадебной процессии. И о схлопотавшем две пули принце.

Элгэ в глубине души надеялась, что и ее венчание перенесется на неопределенный срок. Вслед за Алексиным.

Ага, а о втором пришествии Творца Всего Сущего не мечталось?

Избавиться удалось лишь от Храма Святой Бригитты. Но отнюдь не от будущего супруга.

Вместо епископа-леонардита Элгэ и Юстиниана венчает домашний капеллан. В скромной часовне особняка Мальзери.

— Как романтично! — вздыхали служанки. Наспех готовя домовую церквушку к торжеству.

Слышавшая глупых сорок илладийка лишь усмехнулась. Романтики здесь — не больше, чем в Храме святой Бригитты. Больше — уныния и духоты. И меньше света.

Зато теперь ясно, что болтушек в доме Мальзери хватает. Как и везде. Это Элгэ в служанки досталась преданная хозяину молчунья. И с его стороны странно выбрать другую.

Корону над головой невесты доверили держать какой-то седьмой воде на киселе рода Мальзери. Оказавшейся на голову ниже Элгэ. Этак оное украшение вот-вот нахлобучится. Тогда-то невеста точно вновь расхохочется. Совсем как днем — на площади…

Ладно хоть Александру волею дяди (он же свекор) отвезли назад в михаилитский монастырь. Элгэ не сомневалась — Валериан Мальзери предпочел бы забрать и Алексу в особняк. А оттуда — в собственные «отдаленные владения». Просто хорошо понимает, что это — открытый вызов Регентскому Совету.

В итоге сестренка получила отсрочку. А там — Творец даст! — кардинал выздоровеет или Гуго умрет. А в идеале — оба варианта.

— Согласен ли ты, Юстиниан Мальзери…

Комедия отрепетирована, актеры сыграют без сучка и задоринки. Хозяин театра… то есть глава семьи будет доволен. Это уже даже не противно, а просто скучно.

— Да, — высокомерно изрек виконт Эрдэн.

— Согласна ли ты, Элгэ Илладэн…

— Да кто меня спрашивает? — усмехнулась счастливая невеста.

Священник слегка оторопел. Как же — шнурок порвался, кукла не пляшет!

Но продолжил:

— Согласна ли ты, Элгэ Илладэн, взять в мужья…

— Не согласна, — отрезала она.

Капеллан (кажется, его зовут отец Жан) едва не лишился дара речи. Умоляюще уставился на строптивую девицу.

Она, очевидно, сейчас обязана почувствовать себя последней свиньей. Издевается над старым, больным человеком.

— Согласна ли ты…

— Вы меня не расслышали? Мой ответ — нет!

Священник растерянно моргнул. Бросил беспомощный взгляд на Юстиниана — тот ответил непроницаемой рожей.

Несчастный капеллан прокашлялся и едва слышно проговорил:

— Согласна ли ты… — Пауза. — Элгэ Илладэн? — Всё еще испуганный взгляд близоруких глаз. — Взять в мужья Юстиниана Мальзери? И хранить ему верность? Пока смерть не разлучит вас?

— Согласна, — вздохнула илладийка.

— Если здесь есть тот, кто знает причины, способные помешать соединить навеки этого мужчину и эту женщину узами брака, пусть скажет сейчас или молчит вечно.

Ага! Щас! Примчится рыцарь в светлых-светлых, искрящихся на солнце доспехах. Подхватит ее в седло и умчит в Аравинт. Куда вовсе не отправилась вчера армия Эрика Ормхеймского.

Светлый, солнечный Аравинт…. Там рыцарь поднимет забрало шлема и окажется Виктором Вальданэ. А на их свадьбе будут Кармэн, Грегори, Арабелла, Элен…

Кто мешал выйти за Виктора — когда он предлагал? Не случилось бы этого кошмарного фарса! Когда Элгэ отказала младшему Вальданэ, Аравинт еще не был отлучен…

— Властью, данною мне Творцом, объявляю вас мужем и женой. Пока смерть не разлучит вас.

Побег разлучит! И очень скоро.

Ну вот и всё. Можно выходить на воздух. Свежий, вечерний!

Учись ценить маленькие радости, Элгэ. Больших в ближайшее время не предвидится. А может — и не только в ближайшее. Если не прекратишь творить столько глупостей! И громоздить промах на промах.

Под ноги сыплют крупу… Это еще зачем? Забыла…

Для семейного богатства? В смысле, чтобы Мальзери никогда не разорились? Валериану это не грозит, а жаль!

Нет, зерно — для плодородия… Самое время вспомнить!

Голова кружится. Выпить бы побольше за столом. Пусть закружится еще сильнее.

Илладийка бросила взгляд на кисло-надменные черты жениха… Нет — уже мужа.

Бесполезно — столько вина в себя не влить.

Бледное-бледное лицо Октавиана — в толпе других гостей. Чего ты от него-то ждешь? Что убьет отца и брата, перекупит гарнизон Мальзери и устроит тебе побег до границы? Много хочешь!

Воздух кончился. Начался особняк. Лестницы, коридоры, люди. Как же здесь много людей! Никогда раньше Элгэ не утомляли праздники. До самой Лютены.

Стол… Сейчас вся свора северных дикарей обязана вдоволь налопаться и напиться. И только потом проводить молодоженов до спальни — солеными шутками. Терпи.

Нет. Ошибка! Это — не пирушка в доме свинопринца Гуго. Валериан Мальзери вырос в культурной Мидантии. В его особняке гости чинно кладут себе по две ложки каждого блюда. Аккуратненько накалывают на вилку маслины и обгладывают крылышки всевозможных мелких пернатых. Запивают маленькими глоточками вина. Изображают то ли агнцев Творца (так те весьма упитаны, судя по гравюрам), то ли призраков. Но определенно — нечто, не имеющее бренной (и голодной!) плоти.

Интересно, нормально эти «пообедавшие» где едят? В комнатах, при закрытых дверях?

Застолье продлилось недолго. Наверное, потому, что оголодавшие гости поголовно стремились в свои запирающиеся изнутри комнаты. Пока не озверели — от соблюдения правил приличия.

Без соленых шуток обошлось тоже. Мрачнолицая ближняя и дальняя родня Валериана Мальзери усиленно изображала пресловутый «лед на зимнем солнце». Так что все тосты ограничились пожеланиями здоровья молодоженам. И гостеприимному хозяину дома — век бы еще им всем его не видеть!

Увы, легче от всего этого Элгэ Илладэн… то есть уже Мальзери — не стало.

Судя по привычно кислому лицу жениха — того предстоящее завершение торжества тоже вдохновляет не особо. Может, удастся полюбовно договориться оставить брак на бумаге? Попробовать стоит…

— Кузен Юстиниан… — Тьфу ты, змеи! Он же теперь ее супруг «перед Творцом и людьми». — Юстиниан, у меня сегодня болит голова, — совсем тихо произнесла Элгэ. — Может, у тебя — тоже?

Виктор раньше часто ехидничал, что вообще-то «подобные забавы — лучшее средство от мигреней».

— У вас, сударыня, сможет сколько угодно болеть голова. После того, как мой отец получит внука, — прошипел Юстиниан. — Но не до тех пор. Поверьте, вы мне тоже симпатии не внушаете.

Внука твой отец получит — когда дельфины в пустыне заквакают! Если, конечно, Октавиан раньше не женится.

Но дело — совсем плохо. Темный и змеи, вчера рассуждать об этом было легче! Кажется, Элгэ окончательно поняла всех наложивших на себя руки подневольных невест. Над которыми когда-то смеялась. Вместе с Виктором…

Аравинт, легкий полумрак золотистых свечей. Танец двух теней — на лепнине потолка. Переливчатый смех дамы, гортанный — кавалера…

Еще счастливы Алекса и Вит. Еще нет ни холода, ни плена, ни свиного рыла Гуго, ни водянистых глаз Мальзери…

— Я думаю, молодые устали, — вежливо сообщил гостям дядя и свекор.

Элгэ устала? Да она готова сутки, не слезая с седла, гнать коня! В сторону Аравинта.

И опять — ни единой шутки. Гробовое молчание, кладбищенская тишина. И платье у невесты — как раз под цвет савана.

Хлебнуть напоследок полграфина крепкого вина? И пусть потом вся унылая камарилья возмущается в своих комнатах?

А будет легче?

Особняк Мальзери изнутри отделан в сплошь серых тонах. И, наверное, должен напоминать древнее благородное серебро. А кажется северным аббатством. Где не живут, а медленно умирают. Сегодня эти стены будто стали еще серее…

Здесь всё удивительно… старинное. Не «старое», а «под старину». Древняя Мидантия с поправкой на эвитанские обычаи Севера. Благородная простота и никаких изюминок, чтоб им всем тут пусто было!

Мышино-серые стены, серый пол, серебристый потолок. Ни гобелена, ни фрески. И молчаливый, вышколенный слуга — в того же цвета ливрее. Гордо несет впереди молодоженов тускло чадящую свечку.

Здесь даже свечи нормально не горят! Мрачный замок из романов Ленна… Они тоже когда-то вызывали у Элгэ смех. И романы, и замки.

Если есть где-то легендарный Подземный Ужас — он выглядит именно так. Никакой там не вечный огонь. Просто серая пустота…

И слуги-то все прочие попрятались… Наверняка откуда-нибудь подглядывают. Если бы не солдаты во дворе — самое время бежать!

Илладийка вздохнула поглубже — когда проводник распахнул перед юной четой двери супружеской опочивальни. Здравствуй, легендарное Нуридабово ложе. Элгэ здесь голову отчихвостят или ноги?

По-прежнему опираясь на руку свежеиспеченного супруга, девушка вошла в царство таких же чадящих свечей, чудовищно огромной кровати с балдахином и гигантской — во всю стену! — фрески с батальной сценой. Вот уж что здесь уместнее некуда!

Довершают картину скромных размеров камин, высоченное зеркало в резной золоченой раме — копия того, что в бывшей комнате Элгэ, и туалетный столик со всевозможными дамскими принадлежностями. Скромно притулившийся у изголовья патриарха всех кроватей подзвездного мира.

Илладийка перевела взгляд на окно. Увы — наглухо скрытое ставнями.

А рядом — еще один стол. В хрустальной вазе золотятся осенней спелостью яблоки. Из Мидантии, что ли, прибыли?

Фиолетово мерцает виноград. В прозрачном графине багровеет вино.

Не так всё плохо. Даже война на стене — на месте. Сердечки, голубки и полуголые детишки напомнили бы о Гуго. И точно довели бы до истерики.

Всё на месте. Только мужчина рядом — не тот.

— Я приду через час. Будьте готовы, — церемонно поклонился Юстиниан.

Развернулся, прошагал к двери и прикрыл ее за собой.

Целует женщин он с такой же рожей? Или без поцелуев обходится вовсе? Как и подобает добропорядочному дворянину.

И интересно — через час придет одетым или в нижнем белье?

Дикий истеричный смех рванулся наружу — сдержать стоило немалого труда.

Юстиниан Мальзери — в нижней рубахе и подштанниках — деревянным шагом дефилирует через коридор. В спальню к молодой супруге! С выражением лица — будто три лимона сжевал.

А потом подойдет к зеркалу… Элгэ попыталась сдержать неотвратимо ползущую на лицо то ли усмешку, то ли идиотскую улыбку помешанной. И осторожно взглянула в полумрак зазеркального мира.

Тусклое мерцание пародии на свечи отразило в темной глубине белоснежное платье. Точно — саван смотрится лучше!

Кружево откинутой вуали, темно-зеленые огни глаз. Нет, не безумных.

Смоль волос, загнанных в высокую прическу. На две дюжины алмазных шпилек.

Это же не илладийские гребни. Кузен-супруг на что рассчитывал? Что молодая жена распустит всю пирамиду сама?

Или муженек расщедрится и пришлет к супруге служанку? Не надейся, Элгэ. Похоже, в дамских нарядах он понимает лишь одно: в спальне они куда-то сами собой исчезают.

Девушка устало опустилась в кресло. Глядя на двух героев (или героя и злодея), дерущихся на заляпанных кровью мечах прошлого века. Или позапрошлого. Они тогда не слишком отличались. Или это с высоты нынешнего времени так кажется?

Весь бесконечный день навалился неподъемной горой! Хотя если сейчас кто-нибудь выделит коня — Элгэ в Аравинт всё равно рванет. Готова даже в подвенечном платье. И со шпильками в уставших не меньше ее самой волосах!

И в другое время она бы с удовольствием полюбовалась фреской. Ими особняк не разбалован. А эту явно рисовал настоящий мастер! Напряжение поз и детальная прорисовка мышц выдают квиринско-мидантийскую школу. Когда-то Элгэ мечтала поступить в Мидантийскую Академию Искусств…

А судя по стойке бойцов — художник еще и в фехтовании что-то понимал. По крайней мере — отличал шпагу от меча. А может, даже мечи разных веков.

Вопрос — зачем всё это в супружеской спальне? А кто сказал, что здесь с самого начала она и располагалась? Срочно понадобилось никому не нужное помещение. Не стирать же из-за этого такую красивую фреску.

Илладийка неторопливо прошлась по комнате. Что тут у нас на столике? Инкрустированный черепаховый гребень. Изящное зеркальце в золотой оправе. Восточная розовая вода… В особняке Мальзери всё это уместно как дорогая куртизанка в ритэйнском монастыре.

И скупили эту красоту никак не в одной лавке. Такие вещи обычно высматриваются не один день. Подыскиваются поштучно, подбираются… с любовью. Или Элгэ — не дама сердца Виктора Вальданэ и мечта половины кавалеров Двора Прекрасной Кармэн, а добродетельная северная курица.

А значит — покупалось всё это не для нее.

Снять бы тяжелющее платье! Расстегнуть опостылевший корсет, вырвать шпильки из волос! Пусть любимая Виктором грива свободно вьется по плечам.

Как же всё это надоело! Элгэ не нужны чужие тайны. Она просто хочет домой!

Илладийка прижалась щекой к холодному стеклу предназначенного не для нее зеркальца, бездумно вертя в руках черепаховый гребень…

Стук в дверь заставил содрогнуться. И тут же разозлиться на себя. Как кисейная северянка, право слово! Кого испугалась, дурища?

— Кто это? — ледяной, высокомерный голос не дрожит. Он — умнее хозяйки. Помнит, что принадлежит илладийской аристократке. Даже если сама она успела превратиться в трясущуюся монашку!

Юстиниан — всего лишь капризный мальчишка! Каким был — таким и остался. Она справится!

Не то. Дело не в Юстиниане. Плевать — он это или другой эвитанец! Элгэ возненавидела бы любого. Любого, кто посчитает ее вещью, которой можно распорядиться против ее воли!

Молчание. Кого это «илладийская аристократка» спугнула?

— Кто это? — Уже понятно, что не муженек, так что тон можно и смягчить.

— Это я, Мэлли. Ваша служанка.

Проклятье! Супруг всё-таки позаботился. Или распорядился сам хозяин дома?

— Заходи!

Не по-крестьянски худенькая, светловолосая. И одета как все здесь — в серое платье и мышиный чепец. Да, что-то пышущих здоровьем слуг Элгэ в особняке Мальзери не замечала. Они тоже вынуждены притворяться бесплотными тенями и питаться соответственно?

Хотя девчонке можно позавидовать. Она — не родственница графа Валериана Мальзери. Так что может удрать в любой день и час — когда захочет.

Хватит сетовать на судьбу! Не она виновата, что Элгэ понесло в Эвитан! Кто сюда насильно тащил?

Ты так и не поняла: одна ошибка — и конец. Поздно жаловаться и обвинять кого-то, кроме себя. Волк, застрявший в капкане, тоже может сколь угодно выть, что лишь одна его лапа зажата в железных тисках, а погибать придется целиком!

Сам виноват. Не попадайся!

— Госпожа, я должна помочь вам… — девчонка не знает, как к такой «госпоже» подступиться.

И уж прислуга-то точно ни в чём не виновата.

А лицо — расстроенное. Может, рассчитывала попасть в личные горничные? А как узрела надменную стерву воочию…

Девушку Элгэ видела впервые. И завтра в любом случае собирается потребовать ту, уже выбранную. Но сейчас — лучше эта, чем давешняя мегера.

Илладийка опустилась на стул у зеркала. Глядя в золоченую раму — на собственное бледное лицо. Прямо в лихорадочно горящие изумрудные глаза.

Может, так удастся успокоиться? И унять клокочущую в душе бессильную ярость.

Элгэ никогда не была разнеженной барышней. И всё же слишком ждала совсем другой опасности. И только потому расслабилась — под осторожно разбирающими волосы умелыми пальцами Мэлли…

Тревога кольнула сердце шипом дикой розы. И обожгла здоровенным пуком крапивы!

Тело тоже — умнее головы. Сама Элгэ опомнилась — лишь узрев совсем не крестьянское лицо горничной перекошенным от ужаса. И от боли.

Конечно, ничего приятного — когда рука вывернута назад.

Извини, горе-убийца. Элгэ не настолько хочет умереть!

Правой, свободной рукой аккуратно вынуть из ослабевших пальцев острейшую алмазную шпильку. Едва не вонзившуюся в горло. Кое-кому — витающему в облаках.

А теперь — легкое движение левой. И не смеющая заорать девчонка плавно опускается на тощие колени.

— Кто тебя подослал? — глядя сверху вниз на несостоявшуюся убийцу, как можно равнодушнее поинтересовалась Элгэ Илладэн. То есть простите — Мальзери, чтоб этому титулу!

Мэлли — или как там ее зовут? — молчит. Сжала зубы, чтобы не заорать. Побелевшее лицо искажено болью, чепец сбился, глаза — полны страха. Пополам со злостью.

Девчонке — конец. И она — полная дура, если этого не понимает. А наниматель — не Валериан Мальзери. Иначе полный дурак — уже он.

Но даже в этом случае Мэлли — покойница. Ни неудавшихся исполнителей, ни слишком много знающих свидетелей в живых не оставляют.

— Принц Гуго Амерзэн?

Молчит. А сюда в любой миг может кто-нибудь войти. Еще один покушающийся, например. Или муж — за супружескими правами.

— Говори — если хочешь жить!

В глубине глаз — таких светлых, что кажутся белыми — что-то плеснулось. Кажется, надежда. Но всего на миг.

— Я дам тебе еще подышать воздухом и полюбоваться солнцем и звездами — если скажешь правду. Это в моей власти. Ну! — Элгэ слегка встряхнула пленницу. Едва не выдернув ей руку из сустава. — Считаю до трех. Один, два, три…

— Я сама! — слабо пискнула Мэлли.

— Что?

— Я сама! Я люблю господина Юстиниана! Он… он иногда приходит ко мне. Приходил…

Врет? Или нет? Илладийка едва сдержала вновь рвущийся из горла дикий хохот. Неужели всё — столь просто?

— Ты — совсем дура? Убьешь меня — будет другая. Еще одна знатная корова, которую выдадут за «господина Юстиниана». Ты всех собралась резать?

— Господин Юстиниан хотел меня отослать…

Так. Любовь, да еще и месть.

— Когда к тебе, говоришь, господин Юстиниан приходил в последний раз?

— Когда приезжал в отпуск. В Месяце Сердца Зимы…

Зимой. Всё-таки — дура…

— Меня решили отправить в деревню… А кому я там нужна? Порченый товар… — А слёзы, похоже, настоящие. — Дядька выдаст за старого вдовца или за пьяницу!..

То ли горе-убийца выдумала эту историю, чтобы разжалобить именно Элгэ, то ли не врет.

Тебе не хотелось чужих тайн? Получай чужую грязь — свеженькую! Хотя нет — залежалую аж с зимы.

— А теперь слушай меня. Я сохраню твою тайну. А ты станешь одной из моих служанок. Будешь выполнять все мои приказы. И только попробуй удрать или повторить попытку! В следующий раз я не стану тебя покрывать. Кстати, за покушение на виконтессу (и урожденную герцогиню) тебя ждет даже не плаха — виселица. А за удавшееся убийство — четвертование, если ты еще не знала.

— Вы… — Нет, столько радости во всего двух глазах вмещаться просто не должно. — Вы оставите меня при себе?! Меня не отправят к дяде?!..

Дай Элгэ волю — никого бы не отправили ни к какому дяде! Как и к любому подневольному жениху.

А всё остальное дуреха пропустила мимо ушей. Конечно. Подумаешь — какое-то четвертование, когда впереди самое страшное — дядя… И брак с немилым.

Да ладно, Элгэ. Давно ли сама поняла, что самое страшное — это всё-таки смерть? Потому что лишь она — неисправима и окончательна. И не оставляет надежды — ни на отмщение, ни на счастье.

Супруга Юстиниана Мальзери подавила не слишком веселую улыбку. А волосы отныне будем укладывать и расплетать сами. Просто обойдемся без сложных причесок. До самого Аравинта.

Впредь — никаких горничных в опасной близости от горла. Даже радостных, раскаявшихся и по гроб жизни обязанных.

— Ладно, иди. Понадобишься — вызову.

И выполнишь всё за милую душу. Если жить хочешь.

— Да… если мой супруг стоит в коридоре — попроси его подождать еще. Я пока не готова.

Вот это Мэлли сообщит «супругу» с удовольствием. А с еще большим передала бы, что «госпожа» вообще не желает его сегодня видеть. И никогда впредь.

И с не меньшей радостью отдала бы такой приказ сама Элгэ. Но здесь уж ничего не поделаешь…

Едва за влюбленной служанкой закрылась дверь — илладийка сама, без всякой помощи, расшнуровала платье. И аккуратно, через голову, стянула. Мэлли — всё-таки дура. Следовало подождать для убийства именно этой минуты. И — кинжал в спину.

Белый шелк невесомой тенью лег на спинку кресла. Отныне платье — мертво. Никто, кроме дочери жениха и невесты, не вправе надеть его. А дочерей от Юстиниана у Элгэ не будет точно.

И древние боги Илладэна — мертвы. Потому что не разгневались.

Впрочем, они молчат много веков. То ли с какой-то королевской фаворитки, то ли еще раньше.

После принятия веры в Творца алое платье невесты стало позором. А его стараются скрыть. Разве что дядька Мэлли не станет церемониться с племянницей… И будущий муж — старик или пьяница — не обязан даже изображать уважение к шлюхе.

Древние боги никого не клеймили. Всего лишь требовали правды. Хотя на кой она им сдалась, собственно? Тем более, сегодня они вполне без нее обошлись. В очередной раз.

Тяжело вздохнув, илладийка влезла в выуженную из-под подушки нежно-розового шёлка сорочку. Странно, что не серую. Или не алую — в тон батальной сцене на фреске.

А теперь накинем на плечи обнаруженный под балдахином пеньюар. Тоже — бледно-розовый.

Та, для кого всё это предназначалось, была блондинкой. Потому что больше, чем розовое, Элгэ не идет только бледно-желтое.

Тем лучше: ее внешность испортить сложно. Но всё, что можно для этого сделать, — сделано без малейших усилий невесты.

Идеальным был бы наряд илладийской танцовщицы. Можно тот самый. Но сундук Элгэ в это королевство кричаще-красных фресок и коварных бывших мужниных любовниц еще не прибыл.

Стук в дверь. Вот теперь — точно супруг. Потому как больше уже некому. Косорукие стрелки и служанки-убийцы на сегодня кончились.

И сердце-то уже не дрогнуло. И чувств никаких не осталось, кроме усталости. Что ж ты так? А где же трепет… если не счастливой новобрачной, то хоть покорной северной супруги?

«В мире ведь женщин большинство не любят мужа своего…» — некстати (или наоборот!) полезла в память шуточная песенка. Из постановки бродячих актеров — еще в Вальданэ.

Невесомые башенки, водяное кружево фонтанов. Смех, танцы, жизнь…

— Сударыня, вы готовы?

Готова-готова. Готовее уже не будет.

— Входите, сударь, — вздохнула счастливая супруга. Присаживаясь обратно к зеркалу.

В него удобнее наблюдать за комнатой. И за поединщиками. Они ведут себя идеально. Мирно торчат на фреске, молчат как сычи. А главное — не домогаются ничьего тела.

Юстиниан явился в длинной рубахе. И похоже — без нижних порток. Без штанов-то уж точно. А выражение лица даже не говорит, а кричит об одном — столько лимонов есть нельзя!

Первое, что сделал явившийся исполнить супружеский долг новобрачный, — направился к иконе в углу. И принялся читать благочестивую молитву. Истово уверяя Творца, что всё, что здесь сейчас произойдет, — не для наслаждения грешной плоти, а лишь во имя рождения потомства.

Бедный Творец — если его ежедневно (еженощно!) во всём подзвездном мире отрывают от дел подобной ерундой! А Элгэ еще считала несчастной себя…

— Сударь, я вряд ли смогу сегодня зачать, так что оставьте Творца Всего Сущего в покое! — ядовито изрекла илладийка, оборачиваясь к Юстиниану. Его постная рожа ее добила! — Я слышала, вы пользуетесь успехом у многих куртизанок Лютены! — Элгэ по-кошачьи соскользнула с кресла. И походкой пантеры Месяца Рождения Весны не спеша направилась к мужу. — Это странно — если допустить, что вы и при них читаете молитвы…

Если только у бедняжек весьма странные вкусы. А что? Один кавалер в Вальданэ просто обожал дам, переодетых в монахинь…

Юстиниан чуть отступил. На шаг. Спиной к воинственной фреске.

— То куртизанки… — пробормотал он. — Как вы смеете говорить о таких вещах?! — Ого, глазки засверкали праведным гневом! — Вы, благородная дама!..

— О каких вещах?! — илладийка, больше не сдерживаясь, расхохоталась. На всю спальню, на весь замок, а если получится — на весь Север, будь он проклят! А вот теперь — шаг вперед! И — еще один… Как в фехтовании. Или в танце. — Так о каких? Ах, о куртизанках? Так я не особо от них отличаюсь. Разве что титулом.

Это — просто забавно. Но она наступает — шаг за шагом, а муж… отступает.

Элгэ швырнула пеньюар на пол. С размаху. Как и подобает южной куртизанке. По мнению северных кавалеров.

Супруг, чтобы не смотреть на нее, отвернулся в сторону. Ошибка — там видно зеркало, а в зеркале — полуголую южанку! А ее и розовый шелк не то чтобы слишком портит. Он ведь почти прозрачный…

Юстиниан шарахнулся от золотой рамы, как нечисть от солнечного диска.

— Сейчас договоримся, кто режет руку. Чтобы завтра сунуть под нос твоим теткам-бабкам простыню. А потом отправимся в постель! — Элгэ хохотала, запрокинув голову назад и не в силах остановиться. Взбесившейся кликушей с рыночной площади. Как там, у Храма Святой Бригитты…

Или ржала табуном диких коней — кому как больше нравится.

Юстиниану дальше отступать некуда — уперся спиной в стену. Прямо в алый сапог героя-победителя. А любящая жена остановилась в двух шагах напротив. В весьма соблазнительной позе. Называется: «Строгая госпожа приметила смазливого раба». Они как-то с Виктором разыгрывали… чуть не уржались сначала…

— Ну, бери же меня, бери, ну! — илладийка рванула сорочку. Тонкий шелк затрещал сразу. Заструился паутинками по покрытому мурашками телу. Оседает на босых ногах, на сером ковре… Вот что в этой комнате правильного цвета! — Бери — тебе досталась лучшая куртизанка Илладэна! Причем — бесплатно…

Что-то мелькнуло в светлых глазах супруга. Отчаянно пытаясь не смотреть на Элгэ, он опрометью кинулся к двери. Сопровождаемый ведьминским смехом красавицы-жены.

И когда за спасшимся бегством мужем захлопнулась дверь — Элгэ поняла, что победила.

Глава восьмая

Заседание Регентского Совета наконец завершилось. Ничем — как и следовало ожидать. И Бертольд Ревинтер успел уже облегченно вздохнуть.

Принцу Гуго точно пора к праотцам! Уже хотя бы за то, что из-за его ранения министр финансов любовался сегодня на рожи других Регентов куда дольше, чем когда бы то ни было! А особенно — на светлый лик давно сидящего в печенках Его… Величества.

Зато всего через час ждет золотой кабинет. И золотистое же марэйское вино…

— Останьтесь, Ревинтер! — повелительным голосом капризного ребенка изрек будущий владыка Эвитана. — И ты, Эрик! — остановил короленок уже преодолевшего полпути до двери брата.

У Ормхеймского Бастарда — длинные и быстрые ноги. Но где им успеть за языком куклы в короне?

Бертольд в очередной раз подавил тяжкий вздох. Теперь уже обреченный. Терпение и еще раз терпение. Бывало ведь и похуже… Если б в один из таких дней Ревинтер принял другое решение — Роджер не мучился бы сейчас в Квирине. А трон занимал бы не Карл.

Эрик поморщился, никого не стесняясь. То ли пользуется рангом королевского брата, то ли с утра хватил лишнего. Эрик — не Гуго, по нему не всегда поймешь.

А как замечательно начинался совет! Никаких полуголых шлюх под видом подавальщиц, никакого пьяного Амерзэна… И светит такой хороший шанс, что розово-голубая свинья здесь больше вообще не появится. Ни здесь и нигде.

Ало-золотая дверь похоронно захлопнулась. Счастливцы, что скоро смогут пить вино, покинули обреченных на приватную беседу.

— Итак, господа, подойдите ко мне ближе! — состроил бровки домиком Карл.

Ясно. Хочет, чтобы перед ним стояли. Желательно — навытяжку. А следующий король будет очень умилительно улыбаться «дядям Регентам». И играть в солдатиков. Лет еще пять-семь — точно. А потом засадим за ратников. Прежде чем придет черед куртизанок и придворных баб. Коих подберем сами. Без намека на всяких Гуго.

Ормхеймский Бастард размашисто шагнул вперед. И почти навис над недомерком-братцем.

Министр финансов остановился на полшага позади. Карл — еще жив. Не стоит дразнить коронованную крыску. Зубы у нее ядовитые. Всё еще.

— Итак, Эрик… и вы, Бертольд, — Его Величество небрежно взмахнул белой королевской лапкой. Чересчур пухлой для мужчины. И даже для мальчишки.

А алый наряд делает ее еще белее и изнеженнее. А самого короля — еще более жалким. Особенно рядом с крупным, мускулистым Эриком.

— Мы слушаем вас, брат! — прорычал Бастард. За себя и за Ревинтера.

Не потому, что зол. У Эрика при любом настроении рык еще тот.

Интересно — чувствует ли себя королевский братец обделенным? Вынужден ведь кланяться облаченному в пурпур ничтожеству. Эрик в королях — это из области комедии. Хватит с нас покойного Фредерика. Но сам герцог Ормхейм может считать иначе…

— Мы желаем знать, — капризно выпятил полную губу королишка, — как продвигается расследование наглого покушения на Нашего дядю, принца Гуго Амерзэна?

Никак. Продвигалось бы — будь хоть малейший шанс подставить Мальзери. Но последнему болвану, вроде горе-короленка, ясно, что Валериан не станет подсылать убийц с риском попасть в собственного сына. Мальзери-старший — как раз не болван. Иначе был бы уже не костью в горле Ревинтера, а трупом в фамильной усыпальнице.

Будущий «дядя Регент» мастерски изобразил вежливую улыбку:

— Расследованием занимается граф Ги Герингэ.

Которому, как министру юстиции, и положено этим заниматься. А никак не главе министерства финансов. И не полководцу Эрику. Последний, если б не это покушение, вообще с утра уже вел бы армию на Аравинт.

— Осмелюсь высказать свои соображения, брат мой! — рявкнул Ормхеймец. И, не дожидаясь разрешения «брата своего», продолжил:

— Скорее всего, убийц подослали аравинтцы…

Тоже нам — открыл Острова Запада. Конечно, аравинтцы. Аравинтее некуда. В частности, весьма любопытно, где ныне пребывает первый муженек герцогини Александры?

Стоп… Что сейчас сказал Ормхеймский Дуболом коронованному братику?

— …всем известно, что принц Гуго Амерзэн собирался вместе со своим гарнизоном сопровождать меня в Аравинт…

«Всем» — это кому? Гуго собирался в Аравинт? Во главе своих розово-голубых? Дело плохо — если министр финансов теперь узнаёт новости последним.

— …Скорее всего, его застрелили враги Эвитана, сочувствующие Аравинту…

«Враги Эвитана, сочувствующие Аравинту» стреляли бы в самого Эрика. Он — настолько дурак или просто издевается над Карлом? Хотя… в случае смерти Ормхеймского Бастарда войска на Аравинт повел бы Всеслав.

Что-то в этом есть…

— Я думаю, маршал Эрик Ормхейм прав, — с серьезным видом заявил Ревинтер. — Всем известно… — Тем же «всем», что и о грядущей увеселительной прогулке в Аравинт Амерзэна, — …что принц Гуго более строг к побежденным, чем другие полководцы…

Пожалуй, это — уже чересчур. Эрик сейчас, судя по лицу, со смеху грохнет.

А король важно кивает. Вот ему всё объяснили правильно.

Гуго действительно — «более строг». Армия Ормхеймского Бастарда просто и честно грабит и убивает. До таких извратов, как свадьба с чужой женой при живом муже, в целом Эвитане один Амерзэн додумался.

Впрочем, по части грабежей розово-голубой принц тоже от Эрика не отстанет. Он и в молодые-то годы на любую войну успевал ровненько к дележу добычи. И грабил впереди всех.

— Мы поручаем вам найти преступника, посмевшего покуситься на Нашего дядю, — важно кивнул король.

Ну где Всеслав, когда он так нужен? Где хоть кто-нибудь, у кого хватит наглости поставить крысеныша на положенное ему место?

Ничего, зато Всеслав для другого пригодится…

— Прошу прощения, брат, — Эрик низко склонился в поклоне. Не иначе — продемонстрировать отличную (в сравнении с Карлом) гибкость. Шапка желтых волос едва не задела мордочку Его Величества. — Но мой долг — вести войска на Аравинт. Иначе покушавшиеся на нашего дядю добьются своей подлой цели!

— Да, конечно, — вспомнил Его ничтожное Величество. — Тогда вам, Ревинтер. Помогите графу Герингэ найти…

Конечно, поможет. Раз уж так.

Бертольд про себя усмехнулся. Лично он уже нашел «убийцу». Осталось время потянуть да ушки притянуть. Будет вам «дело» — не «дело», а загляденье!

— Найти… найти… — короленыш шипит охрипшим хорьком. Наливаясь багровой яростью.

Ревинтер стремительно отступил — на три шага назад. Будь здесь не Эрик, а, к примеру, Ги Герингэ — другое дело. Но раз Бастард присутствует — пусть сам и расхлебывает. Королевскому братцу можно то, что воспрещается министру. Не говоря уже о том, что братец — сильнее.

Крепко сложенный Эрик не оплошал. Едва Его Величество с нечленораздельным воплем ринулся на обоих Регентов — белокурый богатырь перехватил брата еще у подножия чёрно-золотого креслотрона…

И всё же Бертольд успел вздрогнуть! И теперь, глядя в сузившиеся зрачки барахтающегося в железной хватке короленка, — хорошо ли сдерживает ненависть?

Надо держать себя в руках! Хоть это ничтожество и не помнит приступов. А вдруг врет и всё же что-то припоминает?

Да и потом — могут увидеть другие. Не безумные.

— Лекаря! — Ормхеймский Бастард орет на полдворца. — Лекаря!..

Врач действительно вбежал. Мэтр Груар — седой старичок в алой мантии с коричневым саквояжем.

При виде его Эрик взрычал втрое громче:

— Это еще что за обезьяна?! Где Рунос?!

Почтенный мэтр, лечивший еще Филиппа Второго, отшатнулся к спасительной двери. Да и Ревинтеру, о коем в суматохе забыли, вдруг показалось, что Эрик сейчас подскочит к дряхлому лекарю. И, держа короленка на весу одной рукой, второй попросту свернет тощую старческую шею. Или кулачищем пришибет.

А заодно и некоего министра. Как слишком много сегодня увидевшего.

Бертольд усмехнулся собственным мыслям. Можно подумать — в первый раз крысенка в таком виде лицезреет. Буйные гены пресловутого Филиппа Второго неумолимо наследовались почти всеми потомками. Одними — больше, другими — меньше.

Так что сейчас в комнате не один безумец, а двое. И две возможных жертвы.

— Р-Рунос л-лечит в-вашу сестру… — пробормотал несчастный старик.

Его благополучие рассыпалось пеплом — едва при дворе появился мидантийский выскочка. И пока выскочка жив — жизнь самого мэтра Груара не стоит и ломаного лу. Бедолага это понимает. Потому и старается поскорее убраться подальше от разгневанного принца.

По морщинистому лбу каплями стекает пот. Дрожащая рука пытается нашарить за спиной золоченую дверную ручку…

Ревинтер едва подавил смех. Нельзя! Раз уж он всё равно здесь — лучше узнать побольше. Не привлекая к себе внимания. По возможности.

— Вытащи его из постели этой шлю… — Эрик осекся. Неужели даже он сообразил, что сестру и законнорожденную принцессу так не называют? — Проговоришься кому-нибудь — убью! — рявкнул Его самозваное Высочество несчастному лекарю. Уже едва живому от ужаса.

От трона до двери у здоровяка уйдет шага три. Если выпустит на свободу бьющегося в припадке братца…

Министр на всякий случай осторожно отступил еще на два шага. Не стоит лишать себя лишнего шанса. Вдруг Эрик успеет опомниться?

— Кл-лянусь… я и н-не м-м-мыслил… Я — м-могила…

Заикается или просто напуган чуть не до потери сознания?

— Делай, что можешь! Дай ему снадобье — пусть уснет!

Лекарь покорно склонился над королем. Насильно уложенным прямо на розово-голубой ковер. Недавний подарок почти покойного Гуго.

Лицезреть подобные приступы Бертольду уже приходилось. Но вот сам процесс лечения — нет. Такие тайны — смертельны для случайно посвященных. Но министр финансов нужен даже Эрику. Будем надеяться. Поэтому вышеозначенный министр может вдосталь удовлетворить любопытство. И насладиться зрелищем.

Странной формы зеленоватая склянка. Трясущийся врач дрожащими руками пытается влить содержимое в монаршее горло. Только дорогу преграждают зубы. Вот-вот сомкнутся — на сухих старческих пальцах…

— Ревинтер, не стойте столбом! — медведем рычит Бастард. Не оборачиваясь.

Бертольд, не торопясь, но и не медля, приблизился к распростертому на ковре короленку. Бьющемуся в припадке.

Избегая мутного взгляда выпученных глаз, разжал крысенышу челюсти. Стараясь не порезаться о края зубов. Кто его знает, как это бешенство передается? Может — через укус?

Мэтр Груар торопливо вылил в королевскую пасть сразу полсклянки. Быстро поднялся с колен и немедленно отступил подальше. Пот уже ручьями льет по желтоватому пергаментному лбу…

— Если с Его Величеством хоть что-нибудь случится — убью! — рявкнул стандартную угрозу Эрик.

Бедолага врач едва не выронил не только склянку с остатками зелья, но и саквояж.

Королевский брат потянул за колокольчик на стене. Едва не вырвав шнур с мясом. Вспомнил-таки, что слуг зовут не с помощью громогласной глотки. В королевском дворце, по крайней мере.

— Ревинтер! — лапища Его незаконного Высочества опустилась на обтянутое сине-белым сукном плечо Бертольда. — За это надо выпить! Идем!

— Благодарю Вас, Ваше Высочество. — Не будем забывать, как Эрик падок на лесть. А покойный Фредерик открыто называл отпрыска сыном и принцем. В присутствии придворных. И иностранных послов. — Но я слишком устал. А с утра должен приступить к выполнению приказа Его Величества.

Отравлений за Эриком покамест не водилось. Но после сегодняшнего есть и пить в королевском дворце Бертольд воздержится. Да и общество на вечер предпочтет другое. Хорошенького понемногу.

— Жаль… — поскучнел Ормхеймский Бастард. — В этом дворце без Гуго и выпить-то не с кем. Ну ладно — удачно тебе поймать того кретина, что дядю едва не пристрелил.

Воистину — кретина. Четыре выстрела — и ни одного смертельного. Сам Ревинтер такого горе-стрелка никогда бы не нанял.

Точнее — стрелков. Судя по тому, что стреляли одновременно, — их было не меньше двух.

По пути к карете Бертольда никто не остановил. А оказавшись в родном сине-белом экипаже, министр невольно почувствовал облегчение.

«Едва не пристрелил», хм. А может, все-таки повезет? Может, не «едва»?

Жанна золотым комочком скорчилась на алом покрывале кровати. Напрочь сбитом. Хрупкие пальчики нервно комкают изящные кисточки мягкой бахромы.

Принцесса кажется сейчас такой маленькой, хрупкой и… жалкой. В облаке кружев ходят ходуном нагие плечи. Бледно-золотистый шелк подушки потемнел от слёз…

— Это — конец, Рунос! Кардинал умрет — они говорят об этом, как о чём-то решенном! Они уже его схоронили! Ненавижу, ненавижу, ненавижу!.. — маленькие кулачки бессильно колотят мокрую подушку.

Последние полчаса королевский целитель неотступно сидел рядом с Жанной. То привлекал ее к себе, то просто гладил по чёрным кудрям, в беспорядке рассыпанным по золотистым плечам. Ее кожа еще хранит остатки летнего загара…

Принцессу очень жаль. И было бы еще жальче — тревожься она о больном кардинале, а не о себе.

— Рунос, это — конец! — девушка в очередной раз рывком села на развороченной постели. В отчаянии глядя на любовника. Во все свои бездонно-полубезумные черные очи. Отцовские. В угольных глазах покойного Филиппа тонули сотни дам. И служанок. — Если кардинал Александр умрет — меня отправят замуж куда-нибудь на Восток! А там мой муж… — Жанна истерически расхохоталась, — наутро прикажет зашить меня в мешок с камнями! И сбросить с Башни Блудниц! В Южное Море.

А вот это уже — явный упрек в адрес фаворита. Ты подвел — ты теперь и помогай выкрутиться!

Да он давно бы уже помог — догадайся Жанна раньше, сколь ее собственная жизнь зависит от жизни кардинала.

— Они все следят за каждым моим шагом! Все меня ненавидят, все! Свора шакалов!..

Ну всё, хватит.

— Жанна! — Рунос осторожно коснулся ее вздрагивающего плеча.

— Они думают, у меня есть влияние на брата! На этого кретина!..

И на кретина можно иметь влияние. И принцесса его даже имеет. Более того — оно им сейчас пригодится.

— Жанна, — повторил целитель, — если хотите, чтобы я попытался спасти Его Высокопреосвященство кардинала Александра — нам лучше поторопиться.

— Жанна?! — она лихорадочно вскинулась. В черных глазах блеснуло оживление — принцесса приходит в себя. Отлично. — Для тебя я — Ваше Высочество!

Это было бы даже забавно — будь у любовника высокомерной капризницы больше времени.

— Ваше Высочество, — терпеливо повторил Рунос, — нам лучше поспешить.

Потому что Жанна — переменчивее морских ветров. И порой напоминает леопарда на сворке. Он, конечно, почти ручной. Но порой вспоминает, что вообще-то — дикий…

— Ты это сделаешь?! — в черных очах-омутах вновь заблестели слёзы. — Рунос, проси тогда, что хочешь!..

Просить он должен, конечно, страстный поцелуй? То есть — то, что и так получит не позже этой или следующей ночи. Если их сегодня не перехватят — по пути к кардинальскому особняку.

Подыграть и в самом деле попросить? А зачем, собственно? Его… Величество Карл с трона, безумие из Карловой головы и Жанна из постели Руноса в ближайшие месяцы и так никуда не денутся.

А никаких иных просьб принцесса не выполняет. Отделывается обещаниями. Напоминаний о них не любит. А неприятные дела предпочитает откладывать лет так на пять-десять…

«Никогда и ни о чём не проси коронованных особ. Просто дождись, пока они сами тебе это предложат. И начнут уговаривать принять».

Рунос про себя усмехнулся. Старый учитель не знал, насколько лучше его самого разбирается в этом юный ученик. Мать, сёстры и брат никого не просили о смерти. И уж подавно — о такой.

— Ваше Высочество, о чём может просить столь смиренный подданный? Разве что осмелиться поцеловать вашу прекрасную руку?

— Какое еще Высочество? Жанетт! Сколько раз повторять — Жанетт! — принцесса игриво потянулась к любовнику.

Сокрушительный удар в дверь, явно нанесенный рукой того, кому сила заменяет ум, оборвал девушку на полупоцелуе.

— Я помогу кардиналу, — быстро проговорил Рунос. Пока они еще одни. — Если попаду к нему.

— Я это устрою… — принцесса бросилась ему на шею.

Алая, как большинство ее товарок во дворце, дверь жалобно затрещала под повторной атакой. А громовое «Жанна, открывай, так тебя, разэтак!» подтвердило догадку о личности визитера.

— Да подожди ты! — крикнула брату девушка.

Рунос попытался быстро и осторожно отцепить от себя слишком разошедшуюся с поцелуями принцессу. И во-первых — был неправильно понят, то есть обнят еще крепче, а во-вторых — всё равно бы не успел.

Ормхеймский Бастард вовсе не собирался ничего и никого «ждать». Третий богатырский удар превратил несчастную дверь в красно-желтый кусок дерева и настил для ходьбы. Вновь обреченно затрещавший — теперь уже под ногами Эрика. Ножищами.

Еще при Фредерике кто-то из придворных пустил слух, что бедные двери покраснели от того, что за ними творится. Смельчака королевские советники пытаются угадать до сих пор. Причем не исключено, что один из «угадчиков» — и есть сочинитель…

— Вы бы хоть двери запирали! — рявкнул Эрик. Мигом узрев и растрепанную, раскрасневшуюся сестру, и королевского целителя в расстегнутой на груди рубахе. Расстегнутой умелыми пальчиками незамужней принцессы.

Рунос и ухом не повел. Этот брат Жанны знает обо всём не первый месяц. И Ормхеймского Бастарда такое забавляет, а не злит.

— Дверь была заперта, ваша светлость, — равнодушно изрек целитель.

Пока принцесса не изрекла что-нибудь гораздо менее вежливое. Только ругани брата с сестрой здесь и не хватало. Слуг за спиной Эрика пока не видно. Но это еще не значит, что не подслушивают и из ближайших комнат — из-за дверей. Тоже красных, полуприкрытых и пока еще целых.

Даже наверняка — подслушивают.

Ормхеймский Бастард сначала вперился бешеным взглядом в спокойные глаза Руноса, затем — уставился на его руки, неспешно застегивающие ворот. И наконец вспомнил о сестре.

— Ваше Высочество, а не светлость, когда запомнишь? Крепче надо было запирать! — проворчал он.

— Тогда уж дверь другую ставить, — усмехнулся целитель. — Что случилось, ваша светлость?

— Высочество! — привычно поправил Эрик. — Его Глупичество случилось! Приступ! А ты в это время мнешь юбку моей сестры!..

— Идем, — вздохнул королевский врач и обернулся к Жанне. — Прошу прощения, моя принцесса.

Эрик фыркнул: обычное придворное обращение прозвучало как двусмысленность. На то и был расчет. Бастарду тоже успокоиться надо. Лицезрение приступов Его… привяжется теперь словечко! — зрелище не из приятных. Рунос помнил, что целитель всегда должен сочувствовать пациенту. Но болящие, что для успокоения нервов травят собаками пойманных бродяг, жалости почему-то не вызывают. Упорно.

— Этот старый олух влил ему в глотку какую-то дрянь — из своих запасов.

— Мэтр Груар — не «старый олух», а достойный и умный человек, — привычно возразил Рунос. Без особого труда поспевая за широко шагающим Эриком.

Тот вновь фыркнул:

— Если с Его Глупичеством что-нибудь случится — нам всем конец, — герцог Ормхеймский сам распахнул дверь в Золотой Зал. И захлопнул за Руносом. — Титулованные олухи не примут на престоле ни меня, ни Жанну.

В зале они одни. Не считая статуй первых королей династии. Но Эрик всё равно беспокойно огляделся.

— Если их спросить, — равнодушно молвил любовник его сестры.

— Что?! — принц-бастард на ходу развернулся к собеседнику. Грозно нависая над ним. Эрик — всего на полголовы выше Руноса, но массивнее вдвое. — Ты ведь понимаешь, что твои речи — измена?

Целитель, не мигая, смотрел в разъяренные глаза принца. Пока тот первым не отвел взгляд. И не разжал руки на вороте рубахи королевского лекаря.

Возгордиться, что ли, оказанной честью? Две августейших особы в один день вцепляются в его одежду…

— Никакой измены, — холодно ответил он в висок Эрику. — Его Величество жив. Проживет еще долго. Возможно, обзаведется наследниками. Но если бы при восхождении монарха на престол спрашивали мнение подданных — у нас и сейчас был бы другой король.

— Ты ходишь по грани… — помолчав, изрек брат Жанны. И от души хлопнул собеседника по плечу. — За то и люблю! И как с ног не валишься? Все валятся, а ты — нет. Железный, что ли? — Ормхеймский Бастард крепко стиснул правую руку целителя.

Рунос шевельнул левым плечом — второе занято рукопожатием.

— И где у тебя сила помещается? Вот у меня — да, сила! Выпить хочешь?

— Нет, мне еще Его Величество возвращать в сознание — после снадобий мэтра Груара.

Эрик рассмеялся — так, что статуи затряслись:

— Да пусть бы хоть до утра валялся, Величество хреново! Мне выпить не с кем! Не с солдатами же. Я — еще не в походе, а поход перенесли из-за приступа Его… А глаза у тебя, лекарь, змеиные. Откуда?

— Змея одна поделилась. Ладно, пойдемте, ваша светлость. — Рунос задержал взгляд на точеном профиле Сезара Первого — Основателя. Предка всех нынешних монархов Севера, Запада и Юга.

Великий король загадочно молчит, опираясь на копьё. Салютует мечом всем проходящим через Золотой Зал. Рубины на рукояти старинного клинка при любом освещении блестят зловеще…

— Змея-то большая была? — забывший поправить титул Бастард проследил за взглядом целителя.

— Большая. Пошли. Вы же еще не передумали потом выпить?

— Ну тогда идем… А ты на него похож.

— На вашего брата или на мэтра Груара? — Рунос первым зашагал к выходу из прибежища давно умерших королей.

— Упал, что ли?! На нашего предка! — Эрик, обернувшись, указал взглядом то ли на Сезара Основателя, то ли на его сына Андре Первого. Удавшегося в материнскую породу. И схожего с отцом разве что формой носа.

Целитель промолчал.

— Слушай, Рунос, всё хотел спросить: откуда у тебя шрамы? Каторжник бывший, что ли?

— А вы как думаете?

— Да не должно бы. У них, знаешь, какие мозоли? — фыркнул Эрик. — Вот и интересно.

— Не каторжник. — На сей раз придворный врач успел распахнуть дверь сам — в коридор, на воздух. Подальше от Сезара и его родственников! — Прошу, ваша светлость.

Рунос давно не любил ночь. Ночь — это непроглядный мрак зловещей пещеры, болотные огни факелов, земляные стены. И пасть омерзительного чудовища, выползающего из широкого зева подземелья…

Ночь — непобедимое царство призрачных теней. И черных жрецов полузабытых демонов, чье имя древнее самого зла.

Рунос, Служитель Белой Матери, усмехнулся. Все в детстве боятся страшных сказок — не все попадают в них. Не потому ли он так и не изжил свой страх, что тогда проиграл? И не смог бы победить и теперь.

— Если нас поймают — нам конец! — прошептала принцесса.

Обязательно. Попасть на целый день под домашний арест — это, без сомнения, самое ужасное в подзвездном мире.

Что Жанна ночью выезжала из дворца с черного хода — не скрыть. Что брала с собой королевского врача — тоже. Правящее семейство живет на виду. Не поможет ни эскорт в темных плащах без родовых знаков, ни карета без герба.

И всё равно ночью сестра короля привлечет меньше внимания, чем днем. Ночью за каретой не увяжется толпа зевак…

В разрезе темного капюшона смуглое личико девушки кажется застывшим. Словно она решилась на нечто запредельное.

Жанна — принцесса правящей династии. Капризное, избалованное дитя. Гордая красавица, что действительно недолго проживет на суровом Востоке…

— Едем! — тот, кого давно уже называют Руносом, увлек ее в карету.

— Рунос… — шепот Жанны в полумраке почти нежен. Прохладная ручка накрыла запястье любовника. — Рунос, скажи: ты любишь меня?

— Ваше Высочество, вы обещали не задавать таких вопросов.

— Рунос, ответь… — стук колес не в силах заглушить ее тихих слов.

— Разве может подданный не любить свою принцессу?

— Ладно… — голосок девушки дрожит. Можно поклясться, сейчас она наморщит нос. Всегда так делает, когда обижается. — Я так просто спросила… Я и сама никого не люблю. Ты же знаешь: я — холодна, цинична… Я — принцесса! — ее голос окреп.

Королевский целитель не солгал. К счастью для него самого — Жанну он не любит. А если б любил — никогда бы ей об этом не сказал. Люди определенного склада очень быстро устают от своих игрушек. Слишком быстро. Принцесса — именно такова.

Неприметная (по возможности) карета остановилась. Рослый солдат эскорта распахнул дверцу.

Рунос легко соскочил на вымощенную камнем мостовую, галантно протянул руку Жанне. Та, полностью неузнаваемая в широком плаще с низко надвинутым капюшоном, вновь на миг сжала руку сообщника. Какие ледяные у нее пальцы! А его руки перестали мерзнуть еще в Храме…

Эскорт остался позади. К чернеющей изгороди кардинальского особняка принцесса и врач подошли вдвоем. Рука об руку.

— Звезд нет… — прошептала Жанна. Бросив опасливый взгляд на выстланное агатовым бархатом небо. Непроглядное, как балахон змеежреца.

Луны тоже нет. Но это — даже не хорошо, а отлично. Бледно-желтое сумрачное светило не спасает от ночных тварей. Зато с головой выдает врагам с горячей кровью.

— Тучи, — объяснил отсутствие королевы теней и призраков Рунос.

— Нет… — поежилась принцесса. — Их часто нет в этом году. А позавчера небо горело, помнишь? Так бывает, когда кто-то умирает.

— Тогда оно горело бы всё время.

— Кто-то, в ком есть Сила… — поймав недоверчивый взгляд собеседника, продолжила Жанна быстрым шепотом. — Я много об этом читала. Когда умирали древние короли — их сила уходила в небеса. И ее получал наследник. Тот, кого высшие силы сочтут достойным.

— Ну, если где-то умер король — мы об этом скоро услышим. — Рунос и хотел бы надеяться, что горящее небо символизирует смерть принца Гуго. И знал, что это — не так.

Во-первых — Сезарингов так легко не убить. Во-вторых — чего-чего, а какой бы то ни было Силы в Амерзэне не водилось отродясь.

— Рунос… Когда умер дядя Арно — небо тоже пылало…

— Мы пришли, Ваше Высочество, — оборвал опасные излияния принцессы целитель.

Ее следует расспросить насчет «дяди Арно» (а заодно и кто еще умер в ту ночь), но — потом. Не у особняка главы Эвитанской Церкви.

Страж-михаилит безмолвно распахнул ворота. Жанна перевела дыхание, Рунос — нет. Оставлять гостей за вратами запрещает Устав михаилитов. Исключение — лишь для врагов.

А вот в особняк их не пропустить могут запросто. Кардинал не подчиняется светской власти.

Вьется, манит, уводит вперед бледно-золотистая дорожка — среди чернеющих, мертвых сейчас клумб. И таких же мертвых деревьев.

Песок.

А в конце пути — отец Жерар. Застыл на пороге двери. Закрытой.

— Прошу прощения, но Его Высокопреосвященство никого не принимает. Никого, Ваше Высочество.

— В таком случае, Ее Высочество хочет переговорить с вами, отец Жерар, — вылез вперед Жанны Рунос. И, пока принцесса и священник приходили в себя от подобной наглости, добил:

— Втроем, святой отец. Ее Высочество, вы и я.

— Проходите, — ледяным тоном промолвил Жерар. Пропуская незваных гостей в особняк.

Орден Святого Михаила славится простотой и строгостью. Без навязчивой аскетичности леонардитов, столь же навязчивой роскоши Патриаршего Двора и показной нищеты квентиньянцев.

Пожалуй, понятно, почему михаилиты столь любимы народом. Они остаются людьми, а не безликими фанатиками высшей силы. Остаются больше, чем любой другой Орден. Кроме разве что последователей святого Арсения. Но они в Эвитане непопулярны.

Анжелика восхищалась учением арсениитов… Где-то она сейчас? Кузина призналась Руносу в любви, когда ей было одиннадцать, а ему — двенадцать с половиной. И он тогда не понял, любит ли ее. С ней было интересно взахлеб обсуждать книги. И слушать ее серебристый смех.

«Я напомню об этом через год», — мелодично рассмеялась Анж. Тряхнув непокорной гривой черных кудрей.

Через год в Храме Белой Матери Учитель втолковывал простейшие истины безымянному мальчишке, недавно найденному на пороге учительского дома. Истекающим кровью…

Кардинальский особняк напоминает жилище небогатого, но знатного дворянина. Простота и благородство. Ничего вычурного или слишком мрачного. Теплые, чистые тона. Пожалуй, Рунос не удивился бы — выйди в таком доме навстречу гостям супруга и дети хозяина. Но, увы — здесь живут только рыцари-монахи Ордена Святого Михаила.

Несколько встреченных по пути воинов Церкви — безукоризненно вежливы, но не любопытны. А ведь им наверняка хочется узнать, зачем здесь эти гости. Вряд ли принцесса осталась неузнанной для всех.

Мягкий оттенок стен — каменные, но кажутся такими теплыми. Безмолвные рыцари вокруг, прямая спина угрюмого Жерара — впереди…

Кардинал Александр всегда пользовался любовью и уважением в Ордене. И не только в нем. А когда речь идет о спасении близкого человека — надежда видится во всём. И в случайных гостях — тоже. Особенно — гостье такого ранга.

Кабинет отца Жерара ничем не выделяется среди прочих, уже виденных помещений. Разве что картину на военную тематику Рунос не ожидал обнаружить. Но с другой стороны михаилиты — Орден воинов.

— Садитесь, — кивнул гостям на обитые тёмно-бордовым сукном кресла верный секретарь кардинала.

Сам сел последним.

— Я со всем почтением слушаю Вас, Ваше Высочество, — Жерар смотрит испытующе. Но не на принцессу, а на Руноса.

Ждет, что тот опять заговорит вместо нее?

— Я бы не решилась потревожить покой Его Высокопреосвященства, если б не хотела ему помочь. — Жанна, когда хочет, умеет говорить с достоинством. Принцесса. — Со мной врач. Он…

— Вы же понимаете, Ваше Высочество, — бесцеремонно перебил ее Жерар, и глазом не поведя на изумленно взметнувшиеся соболиные бровки девушки, — что я ни в коем случае не могу доверить здоровье Его Высокопреосвященства члену правящей семьи Эвитана. Такое абсолютно невозможно.

— Я здесь тайком от брата! — на длинных ресницах жемчужинами затрепетали слёзы. Самые настоящие, искренние. На тех, кто еще не знает принцессу, до сих пор действовало безотказно. — Я хочу, чтобы Его Высокопреосвященство выздоровел! Очень хочу! Если у нас ничего не получится — вы же всегда сможете раскрыть, что я была здесь!..

А вот это она — зря. Рунос не обещал, что обязательно получится. И вовсе в этом не уверен. Смотря что именно с Его Высокопреосвященством…

— Если вас прислал сам Его Величество — что толку в моих обвинениях? — с горечью проговорил Жерар.

Принцесса замолкла, бросив беспомощный взгляд на любовника. Ей очень не хочется на Восток! А еще меньше — в море с Башни Блудниц.

Рунос уже открыл рот. Намереваясь произнести первую из семи фраз — после которых Жерар беспрекословно проведет гостей, куда прикажут. Но вот что потом он об этом забудет — гарантировать не сможет никто. А тем более — что памяти лишится Жанна.

— Я готов рискнуть, — вздохнул михаилит. — Идем, целитель.

Принцесса тоже дернулась встать, ее остановил приказ церковника:

— А Вы подождите здесь, Ваше Высочество. Вам принесут вина и фруктов. Вряд ли целителю необходимо Ваше присутствие. А под защитой Ордена михаилитов Вы — в полнейшей безопасности.

Покидая не слишком гостеприимный кабинет, Рунос успел ободряюще улыбнуться Жанне. И поймал в ее глазах абсолютно детскую обиду…

Свечи в позолоченных светильниках создают в покоях Его Высокопреосвященства мягкий полумрак.

Исхудавшее лицо кардинала. Синие тени вокруг сомкнутых век.

Дело плохо. Почти безнадежно. Почти.

Рунос обернулся к Жерару:

— Будьте добры, оставьте меня с Его Высокопреосвященством наедине.

Священник явно заколебался.

— Прошу вас довериться мне. И позаботьтесь, чтобы нас никто не беспокоил.