Первый порыв чисто интуитивный — расплакаться и прижаться к этому огромному гаду, и просто дать ему возможность как раньше решить все мои проблемы.
Но дело в том, что теперь мой бывший муж решает проблемы для другой.
И ее проблема сейчас — я!
— Что у вас тут? — холодно спрашивает Костя, не отрывая от меня взгляда.
— Эта овца сбила меня с ног и катетер вырвала! Представляешь?! — вопит сука, очевидно ставшая новой женой моему мужу. — Я требую компенсации! Пусть на коленях теперь извиняется, тварь! А она свалить собралась. Прикинь?!
Костя вдруг отпускает одно мое плечо и проводит костяшкой пальца по моей щеке, стирая слезу:
— Не плачь. Я все решу, — говорит вдруг он.
От неожиданности я шумно всхлипываю и опускаю взгляд, потому что слезы градом сыплются. А я не хочу, чтобы он видел.
Я так устала за этот чертов бесконечный день. А тут еще он…
Меньше всего на свете я хотела еще когда-нибудь в жизни с ним встретится. Еще и в столь унизительной для себя обстановке. Чтобы он как раньше выручал меня.
И как назло плакать перестать не могу.
Я устала. Я просто чертовский устала! И моя нервная система не справляется!
Но ей придется! Потому что мне не на кого больше полагаться кроме самой себя! Так что могу я или нет, но мне придется взять себя в руки!
— Н-не нужно за меня ничего р-решать, — всхлипывая и содрогаясь всем телом говорю я. Категорически не желаю принимать помощь от предателя даже в такой ситуации. Поднимаю глаза и уверенно встречаю стальной взгляд: — Я сама в состоянии о себе поз-заботиться! Да и тут решать нечего! Это была случайность! Я принесла свои извинения и предложила помощь! Она отказалась. Мне больше нечего ей предложить.
— Ты меня едва не убила! — продолжает вопить сука. — Считаешь простых извинений достаточно? На колени!
— Док, отведите уже свою пациентку в палату и поправьте ей катетер. А-то чувствую ее жизнь сейчас реально под угрозой, — перебив свою истеричную женушку требует Костя, а затем возвращает внимание ко мне: — Ты тоже можешь идти, Надь, — вдруг говорит он, слегка сжимая мое плечо. — Дальше мы сами разберемся.
Я хочу спорить с ним.
Хочу показать, что имею свое мнение и не нуждаюсь в покровительстве от предателей!
Хочу грызться до смерти!
Но осознаю, что и без того уже достаточно унижена. Поэтому проглатываю всю свою покореженную гордость, как горькую пилюлю и запиваю ее собственными слезами.
Проводив гневным взглядом суку шагающую в подоспевший лифт поднимаю глаза на бывшего и коротко киваю:
— Спасибо, — цежу, задирая подбородок. — Но именно это я и собиралась сделать. Если бы вы не встали у меня на пути!
Он так крепко сжимает мое плечо, что кажется не отпустит. И взгляда своего от меня не отрывает. Скользит им по моим губам и ухмыляется:
— Я уж было решил, что ты совсем не изменилась, — тихо говорит он, когда мы останемся у лифта наедине. — Плачешь как раньше. Все так же красиво.
— Рада была в очередной раз порадовать тебя своими слезами. На этом и закончим!
— Но судя по тому, как ты при этом держишься, — продолжает он, полностью игнорируя мои попытки уйти, — моя малышка выросла.
У меня совершенно нежелательные мурашки от его слов. Хочется помыться от этого раздражающе-согревающего ощущения. А еще чтобы в здании больницы было холодно, чтобы самой себе объяснить дурацкую реакцию организма на свое прозвище из прошлого.
Но тут душно. Настолько, что дышать тяжело.
— Не смей меня так называть! — рявкаю я, пытаясь защититься от его неуместных подкатов. — Я никакая больше не малышка! И уж тем более не твоя, — дергаюсь, выдирая свое плечо из захвата огромных пальцев: — Всего вам доброго, Константин Георгиевич. Вам и вашей истеричке!
Обхожу наконец бывшего мужа стороной и спешу свалить подальше из этой гребанной больницы напичканной предателями и их чокнутыми бабами.
Однако быстро идти нет сил — ноги подкашиваются, потому что я знаю, что Костя провожает меня взглядом. Затылком чувствую. И у меня от одного этого ничем необоснованного предположения каждый волосок на теле поднимается.
От страха.
Что в этот раз он все же захочет меня остановить. Чего он не сделал четыре года назад.
Когда я узнала о его изменах, он великодушно позволил мне уйти. Я отказалась от всякого раздела имущества и прочего, ведь все это мне не принадлежало.
Я же забрала только самое ценное. Нашего малыша, о котором он так и не узнал.
И никогда не узнает.