Измена. Осколки нашей любви

Глава 57

— У метро остановите, — прошу таксиста, наматывая шарф на шею.

Не хочу подъезжать к самому входу в клинику.

Мне нужно пройтись. Подышать свежим воздухом.

Я и без того мандражирую, стоит только подумать обо всём, что предстоит совершить, а тут ещё… вчерашнее.

Неосторожно провожу шарфом по губам, и тело словно током пронзает.

Схожу с ума, не иначе.

Потому что губы помнят его поцелуй, будто это случилось секунду назад.

Будто я не провела добрую половину ночи, ворочаясь в постели и пытаясь принять всё, что произошло.

Муратов-старший меня поцеловал. «Поцеловал» — бледное описание.

Он завладел моими губами, словно ненасытный захватчик, взымавший дань, требовавший подчинения. А я охотно ему подчинялась.

Выскочив из такси, я стремительно пошагала по заснеженной улице, радуясь ледяному зимнему ветру, обдувавшему горящие щёки.

После его поцелуя других в моей жизни словно и не было. Я их не помнила. Сейчас я даже сравнить не могла. Будто до него и нецелованная…

Как же теперь во всём разобраться? Как это всё в голове уместить? И поцелуй, и признания.

Все эти годы я знать не знала, что он…

Ворота, ведшие на территорию клиники, выпрыгнули на меня, словно из ниоткуда. Я буквально на них налетела, поглощённая своими переживаниями.

Резко затормозила, огляделась. Несколько раз вдохнула и выдохнула.

Потому что это сейчас совершенно недопустимо — окунаться в решение жизненно важной задачи с разбуженным ульем в голове.

Почти невозможным усилием воли я отодвинула от себя жаркие воспоминания вчерашнего вечера. Там, за стенами этой крепости меня ждал мой сын. Ничто другое значения иметь не могло.

И все прочие мысли неохотно уступили место обострившейся сосредоточенности. Я буквально впитывала в себя обстановку в клинике, по косвенным признакам пытаясь понять, изменила ли что-нибудь здесь моя недавняя дерзкая вылазка.

Но никто на меня подозрительно не косился, и я преспокойно добралась до отделения.

Лёшка встретил меня с радостным нетерпением, а я попыталась не тратить времени даром и всё объяснить ему так, чтобы не тревожить таинственностью, но ничего особенно не раскрывать раньше времени.

— Лёш, послушай. Завтра у нас важный день… Завтра мы с тобой отсюда… выписываемся.

Светлые глазёнки округлились от недоумения и недоверия.

— Что, прям завтра?..

Боялся поверить. Но вот стала бы я такими вещами шутить.

— Да. Утром. Ты, пожалуйста, приготовься, но никому не говори. Мне нужно, чтобы ты с вечера одежду свою приготовил. Но только так, чтобы медсёстры не видели. Сможешь, сынок?

— Мам?.. — в голос сына закралась тревога. — А почему… чтобы не видели?

Он был смышлён не по годам. Замечал много чего такого, чего дети в его возрасте не замечают, чему значения не придают. Так почему я должна относиться с неуважением к его умению слышать, видеть, замечать и понимать больше, чем остальные?

— Потому что я больше не доверяю Егору. Лёш, он нас почти на сто процентов обманывает, — я сглотнула. — Хотела бы я ошибаться, но уже есть подтверждения.

Лёшка слушал меня очень серьёзно и не спешил перебивать.

— И я хочу, чтобы мы уехали как можно скорее и без лишних проволочек.

— Домой?

Моё сердце невольно сжалось.

— Пока ещё нет, родной. Пока не домой. Покажемся ещё одному доктору.

Лёшка какое-то время молчал, а меня начинало дёргать от его сумрачного молчания. Но потом он поднял на меня очень по-взрослому сосредоточенный взгляд.

— Знаешь, мам… мне Егор Михайлович тоже не нравится.

От наплыва кошмарных подозрений у меня всё сжалось внутри.

— Не нравится… как? Почему? Ты что-нибудь слышал? Видел? Что-нибудь подозрительное?

Лёшка медленно покачал головой.

— Нет. Но я просто знаю, что он никогда не будет мне папой. Ты же за это на меня теперь не обидишься?

— Го-о-осподи, — выдохнула я и прижала сына к груди, изо всех сил стараясь не давать воли слезам. — Лёшк, миленький, ну что ты такое говоришь… никогда бы я на такое и ни за что не обиделась бы. Даже если бы…

…даже если бы он не оказался двуличной сволочью, пользовавшей свою наглую ассистентку у меня за спиной.

Я слегка отстранила от себя сына и заглянула ему в глаза:

— Лёш, никого важнее тебя у меня нет и быть не может. А Егор Михайлович… наши с ним пути расходятся. И почти наверняка — навсегда.

Наверное, я ожидала, что Лёшка бурно выразит свою радость по этому случаю. Но он вдруг бросил задумчивый взгляд в дальний угол палаты, где надёжно скрываемый тенью стоял громадный робот-подарок.

— Это, получается, мы и с Александром Михайловичем больше уже не увидимся?

Упоминание Муратова-старшего огнём прошлось по моим нервам.

Выходит, я ошибалась, когда думала, что связанные с ним ощущения легко притупились, стоило мне добраться до сына. Нет, всё с ним связанное по-прежнему чувствовалось сверхъестественно остро.

И это мы с Лёшкой ещё не говорили о другом важном вопросе — совершенно неожиданном визите Александра к племяннику, сразу после нашей с ним встречи в кабинете Егора.

— Почему не увидимся? Ещё как увидимся, — пробормотала я. — Видишь ли, Лёш, мы… я… может так получиться, что какое-то время мы поживём у него.

— У кого поживёте? — раздалось от двери.

Я обернулась и обомлела.

На пороге, сверля нас с Лёшкой тяжёлым взглядом, маячил Егор.