Изменить будущее

Глава седьмая

— Мне покуй, майор кто, где, кого, когда… Ты мне скажи, «как»? Как эти мальчишки вас уделали?

О ЧП дошло до самого верха и во Владивосток прибыл начальник ГРУ Советского Союза генерал армии Пётр Иванович Ивашутин.

— Ты понимаешь, майор, что мы сейчас все в том дерьме, что полезло из вашего гальюна. Все, млять! По вот… — Генерал показал ребром ладони на брови.

— На себе не показывайте, Пётр Иванович, — сказал Ломакин.

— Вы хоть, Виктор Павлович, не подбёбывыйте.

— Это почему? — Вроде, как серьёзно, спросил Первый секретарь крайкома КПСС.

Ивашутин улыбнулся.

— Да ну вас, Виктор Павлович.

— Вы мужики, бёбнулись, что ли? — Спросил Ломакин. — Вы всерьёз обсуждаете, как мальчишки захватили спецназ?

Он посмотрел на грушников.

— Ну, поддались спецы пацанам… Ну дали им поиграть в шпионов… И что в этом страшного?

Ломакин снова оглядел всех троих и отхлебнул из чашки.

Начальник ГРУ Приморья шмыгнул носом и сказал:

— Самое хреновое в этом то, товарищ первый, что никто не поддавался.

— А кто об этом знает? — Спросил Ломакин.

Ивашутин прищурился и вздохнул.

— Прав Виктор Павлович. Так и пишем в рапортах. Отчёт мне на стол сегодня, раздолбаи!

— Есть, товарищ генерал армии!

— И пацана этого, чтоб пальцем… Слышь майор?!

Слово «майор» пророкотало длинно.

— Да он то и не виноват, — сказал полковник. — Это командир «три» решил «усилить эффект», кинув в сортир две пачки дрожжей. По пять кг, паразиты… Это же донести надо было!

— Да-а-а… Героические ребятки у тебя растут, Виктор Павлович. Героические…. Да-а-а… А у нас Афганистан, как тот сортир скоро… Того…

— Так хреново? — Спросил первый секретарь, — озабочено.

— Не то слово… Не то слово… Туда американцы столько дрожжей набросали…

— Главное, чтобы мы в то дерьмо… — Тихо сказал Ломакин.

— Кому-то надо, Виктор… Иначе через границу то дерьмо полезет. Кому-то придётся прыгать в тот колодец с дерьмом, как в анекдоте… Слышал?

— Расскажите.

Ивашутин усмехнулся. Посмотрел на подчинённых.

— Ну ладно… Подходят к колодцу, наполненному канализацией, готовой перелиться на улицу, два сантехника: мастер и ученик. Надо перекрыть вентиль на дне колодца. Мастер ныряет, выныривает и говорит: «Ключ на 42». Ученик находит — подаёт. Мастер ныряет, выныривает. «Нет, говорит. На 46». Ученик находит — подаёт. Мастер ныряет, выныривает. Дерьмо течь перестаёт. Сидят они курят. Мастер говорит: «Учись, а то так и будешь ключи подавать».

Виктор Павлович хмыкнул. Никто не рассмеялся.

— Образно у вас получилось, Пётр Иванович. Неужто так серьёзно?

Начальник ГРУ махнул рукой.

— Год два и… Надо нырять. И ты думаешь, кому придётся нырять? Правильно… Спецам. Вот этим спецам, мать их так.

Ивашутин, помолчав, добавил.

— Пацана этого… — Он пощёлкал пальцами, вспоминая.

— Шелеста.

— Да, Шелеста. А он не родственник нашему?

— Нет. Проверяли.

— Ну и хорошо. Не хотелось бы… Так вот… Пацана завтра ко мне.

— Может сюда? — Спросил Ломакин.

— Не… В кубик его… В подвал… В мою любимую…

Я знал этот подвал, поэтому не пытался имитировать испуг. Я боялся по-настоящему. Само спускание по длинным лестницам под землю подавляло психику. Однако, я знал это здание уже с «историей», сейчас же оно ещё пахло краской и это несколько ослабляло «тот» эффект.

В том крыле, куда меня повёл сопровождающий офицер, я никогда не был и удивился, когда мы вошли в довольно большой зал со множеством кресел с откидными сиденьями, разделёнными параллельным экрану проходом на два сектора, как в кинотеатре. В общем-то это и был, то ли кинозал, то ли какой другой актовый зал. Свет горел, но на экране, висящем над невысокой сценой, шли кадры кинохроники. Без звука.

На одном из кресел в центре зала в проходе сидел человек в костюме. Он поднялся и шагнул на встречу. Мы с ним никогда не встречались, но фотографию его я помнил: крупное лицо, со слегка перекошенным влево лицом. Вероятно — последствие инсульта, потому что я помнил и его нормальные фотографии.

— Знаешь меня? — Спросил он, пожимая мне руку.

Я пожал плечами. В то время фотографии начальников ГРУ не гуляли по средствам массовой информации. И даже в Большой Советской Энциклопедии на слово «ГРУ» была фамилия какого-то бельгийского живописца Шарля.

— А должен?

— Не прилично отвечать вопросом на вопрос.

— Не знаю. Начальник КГБ, наверное. По тому случаю вызвали…

— Ты думаешь, что начальник Комитета Государственной Безопасности озабочен армейскими делами? Ты не знаком со структурой комитета?

— Ну… Как бы… Нет… На факультативе не давали. Про ГРУ немножко рассказывали. Начальник Ивашутин. С шестьдесят третьего года. Вероятно после разоблачения в том же году шпиона Пеньковского. Сменили руководство. Говорят, что из КГБ.

Ивашутин смотрел на меня не мигая. Лицо у него было очень недобрым.

— Голос Америки слушаешь?

— Иногда натыкаюсь. Когда музыку ищу в приёмнике. Нельзя?

Ивашутин вздохнул.

— Да не то чтобы нельзя…

Он потёр подбородок.

— Сложно не попасть под влияние…

— Тлетворное влияние запада? — Спросил я, вспомнив фразу из «Брильянтовой руки».

— Оно, проклятое. Сначала музыка, потом штаны всякие, хиппи, стиляги, эта… жвачка. Вон рубашка у тебя чья?

— Моя, — удивился я.

— Не… Чья страна?

— Самопал… Я сам шил… И ткань красил сам. Была зелёная, стала синяя.

Ивашутин протянул руку и с моего одобрения потрогал двойную оранжевую строчку.

— И нитки сам красил.

— Обалдеть, — сказал генерал. — Так это ты форму шил? Мне показывали.

— Я, — я опустил голову. — вы только не наказывайте ателье. — Это я их… Поставил перед фактом, когда принёс им сорок пять штук. Я виноват. Наказывайте.

— Вот же ж… И сколько они тебе заплатили?

— По три рубля. Ну и за ткань ещё… нитки…

— А сами продали за пятнадцать… Молодцы…

Рука генерала потянулась к трубке телефона, потом его суровый взгляд уставился на меня и он замер.

— Фу ты ну ты, — сказал он, кладя трубку. — Да и ладно, не будем омрачать хорошее дело.

Он посмотрел на меня уже мягче.

— Я начальник ГРУ. Ивашутин моя фамилия. Слышал, наверное… Ах, ну да…

— Ничего себе, — сказал я.

— Присаживайся, — сказал генерал. — Я отдыхаю тут немного, когда приезжаю во Владивосток. Я же, действительно из этой системы пришёл, — он развёл руки, — в военную… э-э-э… службу.

— Кино смотрите? — Спросил я.

— Кино… Да-а-а… Про то, как Пеньковского брали. Я его постоянно смотрю.

— Других нет? — Спросил я между прочим.

Ивашутин напрягся.

— Фильмов про шпионов?

— Почему про шпионов? Просто фильмов, — я усмехнулся. — Думаю, про шпионов у вас достаточно.

— Ты думаешь у нас много предателей?! — Взвился генерал.

— Почему предателей? Просто шпионов, американских или английских. Думаю, их валом.

Ивашутин откинул на бок голову и сказал:

— Ты как-то странно ставишь вопрос. Он получается у тебя двойной. Вроде как с намёком на то что ты что-то знаешь.

— Что может знать семнадцатилетний школьник, живущий в провинции о шпионах в ГРУ? — Удивился я.

— И вот опять… Ты, наверное, хочешь стать разведчиком?

Я выдержал почти «мхатовскую» паузу.

— Я люблю спорт. Самбо. У меня, правда, не очень получается, но мне нравится.

Я засмеялся.

— Хочу стать тренером. Думаю, это получится у меня лучше.

— Не всегда из хороших спортсменов получаются хорошие тренера. Отличные спортсмены — индивидуалисты и привыкли к соперничеству и редко делятся опытом. Так что, может быть, ты на верном пути. У тебя неплохие организаторские способности?

— Вы меня спрашиваете? Откуда же я знаю. Это другим решать.

— Ты неплохо спланировал рейд. Кто помогал?

— Военрук. Папа. Он наш лес хорошо знает. Грибник. Он и показал тропы мимо запретных зон.

Ивашутин покачал головой.

— Да-а-а… Остальное всё сам?

— Да, чё там? Посидели с пацанами, прикинули… палец к носу, нарисовали план…

— Значит в разведчики не хочешь? — Улыбнувшись спросил генерал.

— Не… Призовут, пойду, побегаю…

— Разведка разной бывает… Есть экономическая, например, агентурная…

— Агентурная, это как Штирлиц? Не, я не потяну… Много знать надо и нервы железные. Вон он как в подвале гестапо держался… Я так не смогу…

— Так, Миша, никто не сможет, — задумчиво сказал генерал, но опомнившись добавил, — кроме таких, как Штирлиц. Но этому можно научиться, если задатки есть: патриотизм, смелость, ум, честь и совесть. У тебя есть такие качества?

— Да ну, Пётр Иванович, скажете тоже! — Махнул я рукой. — Без патриотизма как жить? Это да… А другое… Как это… Да, ну…

— Чай хочешь?

— Можно бы.

— А будешь?

— Если нальют…

— Ха-ха-ха, — рассмеялся Ивашутин. — С тобой весело. Ни одной ошибки… Ни одной… Так не бывает. Ни мимикой, ни жестом, ни словом… Словно у себя дома.

«Так я и есть у себя дома», — подумал я. — «Я даже смогу вскрыть, наверное, некоторые сейфы и кабинетные двери. Бородки своего ключа я хоть сейчас нарисую. Вот бы они удивились».

— Ты что задумался? — Сахару сколько будешь?

— Пару кусочков.

— Ну так клади.

Я положил, размешал, отпил.

— Бублик бери. Так что ты знаешь про шпионов?

— Про предателей? — Спросил я.

Ивашутин быстро-быстро закачал головой из стороны в сторону и поднял в удивлении брови.

— Давай про предателей, — махнул он рукой.

Я хлебнул чай, прожевал и проглотил бублик.

— Предатели были есть и будут. Продать и предать — одно и тоже. Они продают сведения, значит их надо лишить сведений и возможности передать сведения.

— Как у тебя всё просто… Как же их лишишь, когда мы не знаем, кто предатель. Кого лишать-то? Всех? А работать кто будет?

Ну… Хотя бы тех, кто знает агентов. Зачем их выпускать заграницу? Ну зачем выпускать за границу того, кого уже когда-то пытались вербовать и он работает секретарём парткома и знает всех сотрудников внешней разведки, потому что они все члены КПСС? Зачем его выпускать за кордон.

— Это ты о ком?

— Это я, как пример.

— Ни хрена себе пример, — аж подпрыгнул генерал. — Ты откуда это взял?

— Вы меня удивляете, товарищ генерал. Ваши сотрудники члены партии?

Ивашутин мотнул головой.

— Партийный учёт никто не отменял. Обезличено взносы платить… сложно. Может быть… но нет. Вряд ли… То есть парторга никак нельзя выпускать туда, — я показал большим пальцем за спину.

— И кто кого выпустил?

Я пожал плечами.

— Вы же готовите в Краснознамённом Институте кадры? А там у вас много проходит…

— Ты и про институт слышал? Снова Голос?

— А где ещё? — Пожал плечами я. — Как-то сказали: «Институт шпионов в Балашихе», а я вспомнил, как мама рассказывала про их секретаря парткома, которые потеряла карточки с данными и фотографиями… Вернее, случайно выкинула их на помойку… Вот я и подумал: «Кто-нибудь может выкинуть карточки наших разведчиков».

— Когда это было?

— Давно… Лет пять назад.

— Тебе лет-то сколько было?

— Э-э-э… Двенадцать, наверное… Не помню я.

— И ты думал о разведчиках?

— А кто о них не думал?

Сейчас я думал, не перегнул ли я палку? Не переиграл ли себя? Ивашутин в НКВД с 1940-го года и хитрецов перевидал всяких. Молодых в том числе. Таких, как я, он щёлкал, как орехи. В военные годы он раскусил бы меня уже через пять минут, щипчиками. Но сейчас, слава богу, школьников пытать запрещено.

Разговор скомкался. И допивал чай. Ивашутин сидел задумавшись и смотрел на экран. Потом генерал вышел из раздумий и спросил:

— А у тебя отец кем служил?

— Радистом, — медленно сказал я. — Но он не шпион. Он сварщик…

— Сварщик, который ходит за грибами вокруг секретных объектов.

Я нахмурился.

— Там все ходят. Знаете, сколько мы там грибников встречали раньше? Там старые военные дороги мы по ним на мотоцикле ездили.

— Да ладно, не волнуйся, это я так… Папа твой хороший и правильный мужик. Спасибо тебе, что зашёл, нашёл время.

Он поднялся из кресла. Встал и я.

— Удачи тебе на тренерском поприще.

Ивашутин протянул мне руку ладонью вверх.

— Спасибо. Буду стараться. Хотя… Мне ещё история нравится… И химия пошла… Тоже интересно.

Генерал фыркнул.

— Да! У нас для тех, кто не лениться, открыты все пути. Так может и к нам на службу поступишь… Время для определиться ещё есть. Сюда обычно после окончания вузов попадают, причём любых, а к нам только после военных.

— Понятно… До свидания, Петр Иванович. Спасибо, что пригласили сюда. Очень познавательно.

— Телефон у офицера возьми и звони если что. Скажешь от Петра Ивановича Иванова.

— Спасибо, — сказал я и ушёл, а Ивашутин остался сидеть, задумчиво уставившись в экран.