Измены

2

Наблюдая, как мисс Прескотт управляла своей «БМВ», Лорис почувствовала усиливающееся чувство беспокойства, почти страха, портившее ее приподнятое настроение, какое у нее было весь долгожданный день после окончания школы.

Проверяя, удобно ли устроилась Лорис на своем сиденье, Прескотт почувствовала, словно что-то ударило ее. Сходство девочки со своей матерью было столь поразительно, что казалось, Анхела вернулась, чтобы преследовать ее.

Хотя волосы Лорис были коротко острижены, и их концы были ровными, словно кто-то просто их обрубил, в них была та же превосходная пышность, тот же иссиня-черный блеск, как у Анхелы. Ее губы с опущенными уголками, даже когда они улыбались, были такими же сладострастными и нежными, как у Анхелы. И была та же фигура, чувственные линии которой не портило даже строгое темно-синее платье в полоску.

Она была возрожденной Анхелой с ее длинными-предлинными ногами, ростом в пять футов восемь дюймов. Это была Анхела с исключительно изящными чертами лица, чья красота не искажалась ни единым недостатком.

Поворачивая ключ зажигания, она удивилась, почему настроение девочки так изменилось, когда она села в машину. Думала ли она о том водителе, что вез ее на похороны двенадцать лет назад? Или она вспомнила время, когда она везла их с матерью от Кинсли обратно в Нью-Йорк? Прескотт было интересно, что помнит Лорис из того рокового воскресенья.

— Такое впечатление, что, когда мы встречаемся, — сказала Прескотт, выезжая со стоянки около монастыря, — я всегда везу тебя куда-то.

Лорис повернула голову и посмотрела на нее светло-серыми глазами Картера, которые были даже более яркими в контрасте с ее густыми черными ресницами.

— В самом деле?

— Ты помнишь тот день, когда мы с тобой увиделись впервые? Я отвозила тебя и твою маму домой.

Лорис снова отвернулась.

— Я не очень хорошо помню свою мать.

В тот день, когда Лорис увидела мертвое тело Анхелы, у нее началась горячка. Три дня и три ночи в бреду, практически без сознания, она звала свою мать и постоянно плакала. Доктор, которого в конце концов пригласили сестры, сразу же забрал ее в больницу и сумел снять стрессовое состояние. После этого Лорис больше не вспоминала того, что случилось в то воскресенье, которое коренным образом навсегда изменило ее жизнь. Она знала, что ее мать умерла, и не захотела посещать кладбище. И никогда больше не плакала.

— Я помню, как вы везли меня сюда, в монастырь, — сказала она, подумав.

— Но это же было на следующий день.

— Да?

— Ты просто была очень маленькой.

Прескотт выдерживала легкий разговорный тон, когда вернулась к отправной точке.

— Мне все-таки кажется, что ты помнишь тот последний день, когда ты видела свою мать.

— У меня только осталось в памяти, как она накручивает на палец мои волосы. Я не знаю, куда мы ехали, но, видимо, в какое-то особенное место, потому что она была очень возбуждена и обрадована. Остальное только… на уровне ощущений.

Прескотт гладко перевела на второй вопрос.

— А ты совсем не помнишь своего отца?

— Совсем.

— Даже его имени?

— Как же, имя его я помню.

Словно захваченная неожиданной судорогой, Прескотт сжала руками руль. Она вновь успокоилась, когда Лорис прибавила с кривой улыбкой:

— Его звали Дэдди.

Ее улыбка стала жесткой.

— Интересная вещь, он иногда мне снится, и я вижу его очень четко, но когда я просыпаюсь, я никогда не могу вспомнить его лица.

Она порывисто потянулась к женщине.

— Я никому никогда не говорила, но после смерти мамы я много фантазировала о нем. Какие истории я только не придумывала! Мои собственные волшебные сказки, — рассмеялась она.

Оказалось, что Прескотт в первый раз видит, как Лорис смеется Осторожность, которой Лорис окружила себя, как защитной стеной, неожиданно спала. Ее глаза заблестели, а лицо ожило. Было ясно, что она была счастлива, только когда терялась в мире фантазий.

— Мой отец был королем в той мифической стране, которую я себе придумала, — говорила она. — Он влюбился в одну очень красивую деревенскую девушку, мою маму. Но его придворные втайне отравили мою маму, а меня заперли в монастыре. А мой папа пошел на поиски, убил дракона, перехитрил великанов-людоедов и злых волшебниц, пока не нашел меня. Моей любимой частью в сказке была та, в которой он объявляет всем в монастыре, что я — его дочь — настоящая принцесса. Он поднимает меня на своего белоснежного арабского скакуна, и мы несемся, как ветер, в его царство, чтобы жить счастливо как никогда.

Она опять рассмеялась, в этот раз непроизвольно, как смеются подростки своим юношеским мечтам. Затем свет в ее глазах погас, и она отвернулась.

— Естественно, когда я подросла, я поняла, что это мой отец, а не придворные, спрятал меня там, чтобы никто в мире не узнал, что у него есть незаконнорожденная дочь.

— О чем ты говоришь? — возразила Прескотт. — Твой папа погиб во Вьетнаме за два года до того, как ты приехала туда.

— Нет, он не погиб.

— Ты, очевидно, это тоже забыла. Тебе было всего лишь…

— Пожалуйста, не надо мне лгать, мисс Прескотт. Сестры могли поверить в это, но я всегда знала, что это неправда.

Лорис выпрямилась и напряглась.

— Он послал вас, чтобы вы увидели, что я закончила школу, не так ли? И вы поддерживали со мной отношения все эти годы, чтобы потом отчитываться перед ним.

Прескотт включила кондиционер.

— А как насчет поздравительных открыток? — настаивала Лорис.

На каждый день рождения и на Рождество Лорис получала поздравительную открытку с напоминанием, что подарок в пятьдесят долларов кладется на ее счет в банке. Каждый раз, когда она успешно заканчивала учебный год, к ее счету прибавлялась премия в сто долларов.

— Это ведь была его идея, да?

— Это было исключительно моей задумкой.

Взгляд и тон Прескотт были такими, что Лорис не смогла усомниться в ней.

— О, я всегда в это верила… — Она откинулась на спинку сиденья. — И он даже не знает, что вы здесь.

Прескотт сосредоточила все свое внимание на шеренге машин.

— А кстати, почему вы здесь, мисс Прескотт?

— Мне интересны твои планы после окончания школы.

Лорис задумчиво посмотрела на нее. Много лет назад она старалась узнать что-нибудь о Прескотт и своем отце. Наконец она сказала:

— В мои планы не входит беспокоить кого бы то ни было, если вас это волнует.

На какое-то время Прескотт растерялась от такой прямолинейности восемнадцатилетней девушки и обрадовалась, когда шеренга машин начала двигаться, и она смогла все свое внимание уделить дороге.

— Что меня расстроило, Лорис, это твое решение не поступать в колледж. Как я писала, твое обучение было бы оплачено.

— Спасибо, но не надо. Мне достаточно школы до конца жизни. Единственно, что мне необходимо, — это жить. Опыт, эксперимент — лучшее обучение для актрисы.

Удивление заставило обернуться Прескотт и посмотреть на Лорис.

— Ты собираешься стать актрисой? — Она вовремя затормозила, чтобы не врезаться в идущую впереди машину. — Как к тебе пришла эта мысль?

— Я с ума схожу по театру.

— Но ты же никогда не была в театре!

Лорис гордо выпрямилась.

— С первого класса я участвовала во всех представлениях, которые устраивались в школе.

После смерти матери Лорис полностью ушла в себя; даже Патси с трудом проникала в ее внутренний мир. В попытке вывести ее из депрессии сестра Сицилия придумала Лорис роль ангела в восточном пышном представлении.

В тот момент, когда Лорис вышла на сцену в своем летящем белом платье, с позолоченным нимбом над головой и легкими, паутинчатыми крыльями, прикрепленными к спине, все в ней перевернулось. Разноцветные огни трансформировали серый, однообразный мир вокруг нее, звуки музыки наполнили всю ее пустоту, а луч света преследовал ее любое движение и был теплей, чем солнечный. Непринужденный взрыв аплодисментов был тем знаком одобрения, изумления и любви, которого так жаждала Лорис.

— Мы читали практически все пьесы, которые были когда-то написаны, — восхищенно продолжала она. — Я знаю все мои любимые роли: Антигону, Хедду, Габлер, Бланше Дю Бои.

Ее лицо вновь ожило, расцветая изнутри и превращая ее в девушку, совершенно незнакомую Прескотт. Неожиданно она вспомнила тот имидж, который Картер легко, не прикладывая никаких усилий, создал себе и с которым выступал на политических митингах и собраниях, где публика была зачарована одним его присутствием. Ей стала интересна его реакция, когда он узнает, что незаконнорожденная дочь, чье существование его никогда не заботило, была на него похожа больше, чем все другие его дети.

— И каждую субботу, — продолжала Лорис, — мы с Патси — вы знакомы с ней — моей лучшей подругой — обычно разыгрывали небольшие пьесы, которые сами писали, играли и ставили. Патси собирается стать продюсером.

— Это та самая Патси, из чьей квартиры на Вест Сайд я тебя вытаскивала?

— Да, она окончила колледж в прошлом году, но мы переписывались каждую неделю. Я буду жить у нее, пока не найду себе квартиру.

— Ты напомнила мне, — Прескотт кивнула на отделение для перчаток. — У меня есть кое-что для тебя — подарок на окончание.

В конверте, который Лорис достала из отделения для перчаток, была банковская книжка, открытая Прескотт на ее имя после смерти Анхелы; в ней указывался баланс на сумму в тридцать четыре сотни долларов. Чек на пять тысяч долларов лежал отдельно.

— Это поможет тебе встать на ноги.

Лорис покачала головой.

— Я не могу этого принять. Чьи все-таки это деньги? Ваши или его?

— Это твои деньги, — успокоила ее Прескотт. — И не будь маленькой идиоткой. Возьми. Они тебе пригодятся.

Лорис пристально посмотрела на чек в надежде найти хоть что-нибудь, принадлежащее ее отцу. Чек был подписан Прескотт, но не был выписан на ее собственный счет.

— А что такое «Тор-Тэк»?

Прескотт пожала узкими плечами.

— Это компания, в которой я работаю. С точки зрения налогов проще выписать чек на счет конторы.

— А я и не знала, что с ублюдков снимаются налоги, — саркастически заметила Лорис, вновь чувствуя острую боль.

— Убери чек, — приказала Прескотт, — перед тем как натворить что-нибудь такое, о чем будешь потом жалеть.

— Он — единственный, кто пожалеет, — сказала Лорис негромко, словно только для себя. — В один прекрасный день, когда я стану знаменитой звездой, он пожалеет, что не признал меня своей дочерью.

Наконец «БМВ» доехала до конца дороги. Когда они проезжали через большие железные ворота, она сложила чек и положила его в банковскую счетовую книжку.

«И я обязательно стану звездой», — поклялась себе Лорис, глядя в зеркало на удаляющийся монастырь, пока он совсем не исчез из виду.

«Я обязательно стану звездой, даже если это убьет меня».

Сначала Лорис была шокирована, обнаружив, что жилище Патси находится в многоквартирном доме в самой нездоровой части Нью-Йорка. Однако в ее квартире присутствовал неизбитый богемный шарм артистической мансарды — по крайней мере, как это всегда представляла Лорис, — и она была очарована этим.

Квартира Пат, расположенная на третьем этаже, без лифта, состояла из небольшой гостиной с маленькой кухонькой, крошечной ванной и спального алькова, отделяемого раздвижными дверьми. Мебель совсем не сочеталась между собой, и с первого взгляда казалось, что она стояла как попало. По стенам были развешаны театральные афиши, которые скрывали в основном протечки и отвалившуюся штукатурку Пестрый ассортимент разбросанных разноцветных подушек служил для различных целей: расположенные по бокам и у спинки кровати, они создавали видимость дивана, а те, что валялись на полу, считались стульями.

Каждую субботнюю ночь в этой квартире Патси собирается компания молодых начинающих театральных деятелей, чтобы определить свой собственный репертуар. Ее гостиная могла с трудом вместить тридцать человек. Некоторые сидели по трое в кресле или плечо к плечу на кровати, остальные растянулись на полу или стояли, подпирая стены. Все это создавало интимную дружескую атмосферу, отличную от той, к чему привыкла Лорис в монастыре. Но за годы вынужденного молчания она ощущала себя слегка ошеломленной от окружающего ее шума.

Звуки от машин — нескончаемой какофонии клаксонов, скрежета покрышек и визга полицейских сирен — проникали сквозь два узких окна, выходивших на проезжую часть. Никто, кроме нее, казалось, даже не замечал всего этого, видимо, из-за того, что они все разговаривали так громко, в быстром темпе, который соответствовал ритму города. «Перебивать кого-то, в то время, когда тот говорит, уже стало общепринятой привычкой Нью-Йорка», — решила Лорис.

Сидя на полу, но отдельно от всех, ей стало интересно: неужели она когда-нибудь приспособится к этому новому миру, частью которого она так хотела стать? Другие присутствующие девочки были ненамного старше ее, но их манеры и поведение создавали видимость людей, искушенных в житейских делах.

Они все наносили макияж и делали модные прически, а их одежда была слишком откровенной. В основном все они были без бюстгальтера! На Лорис же было темно-синее бесформенное платье с длинными рукавами и высоким воротом, отделанное белыми манжетами и воротником. Она твердо знала, что была единственной девственницей в этой компании, и знала, что об этом все знают.

Лорис стала ощущать себя пришельцем с другой планеты. Не помогла даже смущенная улыбка, вызванная ее видом, у одного из молодых людей, потягивающего пиво в противоположном углу. В оправдание себе она возмутилась, какое он имел право так уставиться на нее, хотя его вид, казалось, тоже не очень-то соответствовал остальным парням.

Как почти у всех ребят, на нем были джинсы, широкий кожаный ремень с клепками на манер вестерна, небрежно сидевшая рубашка и ботинки стиля «вестерн». Но если другие носили джинсы модного покроя, то на нем были избитые классические джинсы фирмы «Левис», и если у тех на ботинках были вставки причудливых узоров из змеиной кожи, его же ровные коричневые ботинки были поцарапанными и пыльными. Если для других «вестерн» был последним писком моды, то для него, Лорис поняла, эта одежда была второй кожей.

У него были действительно жесткие черты лица и тяжелая, мускулистая фигура ковбоя. Чувственный, видимо, сладострастный разрез его рта поэтому был более удивительным. Очевидность присутствия крови американского индейца выражалась в его широких скулах, темных, густых бровях и прямых черных волосах. В нем была какая-то сила, одухотворенность, которая беспокоила и излишне интриговала Лорис.

Откинувшись, Лорис отглотнула свой «Коук» и поймала себя на том, что ей интересно: из-за скромности или высокомерия он не вступает в поднятую дискуссию о современном состоянии театра. Уголком глаза она смогла заметить, что, отвернувшись, он внимательно прислушивается к спору.

— До сих пор еще не сделано ничего оригинального, — заключил бородатый сценарист Боб. — Голливуд налегает на классику тридцатых и сороковых годов. А Бродвей…

— Бродвей не делает ничего, кроме старых постановок и британских вещей, — перебила его Пат, подходя к Лорис.

Недовольный Боб продолжил:

— Долгие годы Бродвей был коммерческим, а сегодняшний Бродвей, бастион авангарда, становится просто порочным. Благодаря нашему президенту, этому второразрядному актеришке, дотации на зрелищные мероприятия были урезаны до минимума.

— Расскажи мне об этом.

Выполнив свои обязанности хозяйки дома, Пат плюхнулась на подушку рядом с Лорис.

— Мои предложения отсылались назад столько раз, что я начала чувствовать себя, как Форд Пинто.

— Это не только вопрос денег, — поправил ее Боб. — Давай посмотрим с другой стороны. Нам, американским артистам-авангардистам, нечего сказать. Победил авторитет, истэблишмент. Нас полностью кастрировали.

— Дерьмо.

С таким коротким, решительным замечанием, смягченным легким деревенским акцентом Кэл Ремингтон наконец-то вступил в разговор.

— Осталось столько недосказанного, что необходимо донести до всех. Но, наверно, легче просто сидеть здесь и ныть и стонать о денежных проблемах, вместо того чтобы что-то делать.

Он с шумом поставил банку с пивом на пол.

— Я не знаю как вы, ребята, но мне больно слушать это интеллектуальное дерьмо каждую субботу.

Кэл поднялся во весь свой рост в шесть футов два дюйма.

— Я думал, что причиной наших собраний здесь у Пат является создание новой театральной труппы. И вместо того, чтобы просто разглагольствовать, почему бы нам всем не положить наши деньги туда, где пока присутствуют только наши языки.

Покопавшись в кармане своих потрепанных джинсов, он вытащил двадцатидолларовую бумажку, на которую предполагал прожить уик-энд. Он знал, что дома у него ни гроша, но все-таки хлопнул ее на рахитичный шаткий книжный шкаф, рядом с которым сидели Пат и Лорис.

— Если мы все будем откладывать по двадцать баксов в неделю, за шесть месяцев с небольшим у нас наберется достаточно денег поставить наш первый спектакль.

На момент воцарилась мертвая тишина и общая нерешительность. Затем Лорис порывисто порылась в кошельке, отсчитала двадцать монет из карманных денег, которые она сберегла за несколько лет учебы, и положила их на его двадцать. Было такое впечатление, будто каждый ждал этого первого порыва, так как сразу все пришло в движение. Как по взмаху волшебной палочки, ожили кошельки и бумажники; Пат вскочила на ноги и поспешила в альков, где хранила деньги на еду.

С кривой усмешкой Кэл опустился на только что освободившуюся от Пат подушку рядом с Лорис.

— Ты твердо уверена в том, что знаешь куда попала?

Лорис заметила, что его глаза, которые на расстоянии казались черными, на самом деле были синими — цвета темного полуночного неба.

— Что ты имеешь в виду? — пролепетала она, ощущая неведомое до сих пор волнение.

— Ты же побывала только на одном из наших собраний. Как ты можешь понять, что мы те люди, которые тебе подходят?

Прежде чем она успела ответить, он прибавил:

— Или ты всегда такая… — он посмотрел ей в глаза.

— А что это у тебя — порыв, благородство?

Кэл с удовлетворением заметил, что за ее скромной осторожностью было большое духовное начало; он был уверен в этом. Он безразлично — так ему хотелось, чтобы это выглядело, — пожал плечами:

— Полагаю, что это профессиональный азарт заводилы. Ты всегда пытаешься вычислить побуждения людей?

— Ты говоришь, словно сам рассчитываешь на дальнейшие побуждения.

Он совершенно не ожидал увидеть восприимчивый ум за такой прелестной мордашкой. Что-то предостерегало его от продолжения разговора; может, это было из-за явного тяготения, которое он почувствовал к этой девушке. Его личная жизнь была и так донельзя перекрученной.

— У нас у всех существуют неоспоримые причины, для чего мы говорим или делаем что-то, — настаивал он, совершенно не понимая, почему он оправдывается перед ней. — Обычно очень запутанные, скрытые причины.

Лорис поймала себя на том, что ей было интересно узнать, какова же причина его нежелания верить людям. Или его недоверие относится только к женщинам?

— Моя причина крайне проста, — сказала она ему.

Ей совсем не хотелось, чтобы он решил, что это связано с ним или с его нетерпимой речью, потому что это было действительно не так.

— Мы с Пат много лет подряд говорили о создании нашей собственной труппы.

— Ты подруга Пат?

— Ее лучшая подруга. Мы вместе выросли.

— Пат — настоящий человек, — недвусмысленно заявил он. — Лучший среди людей.

— Я всегда так думала.

Будто бы разговор о ней требовал ее обязательного присутствия, Пат ринулась из алькова, неся пустую банку из-под кофе, в которой она обычно копила деньги. Она обходила с ней всех, как со шляпой. Пока воодушевленные актеры бросали туда свои вклады, она записывала их имена в блокнот, делая пометки о тех, кто обещал, что принесет деньги на следующее собрание.

Кэл и Лорис, не сговариваясь, нежно и с любовью улыбнулись, глядя на организаторскую деятельность Пат; она была прирожденным продюсером. Их улыбки стали увядать, когда они почувствовали возрастающее ощущение близости и интимности, то сладострастное обещание, которым один озарял другого. Лорис сделала глоток своего «Коука». Кэл закурил сигарету и выпустил длинную струю дыма в потолок.

— Ты актриса?

Это было больше утверждение, чем вопрос. У него была манера во время разговора смотреть человеку прямо в глаза, и она стала нервничать.

— И ты давно не была в Нью-Йорке.

— Почему ты так решил?

Кривая усмешка в его глазах, когда он оглядывал ее немодное платье, было объяснением без слов.

— Ты давно сюда приехала?

— Который сейчас час? — весело отозвалась она.

Кэл посмотрел на часы:

— Почти десять.

— Почему? Я уже практически абориген. Я уже здесь целых два часа.

Он откинул голову назад и рассмеялся — таким раскатистым, радостным смехом, что это ее смутило, а других заставило обернуться. Лорис удивилась, почему нахмурилась Пат.

Бросив Роба на полуслове, Пат поспешила к ним.

— Записалось двадцать два человека. Похоже, мы наконец сможем выйти с нашим представлением.

— Благодаря твоей подруге, — уточнил Кэл, не сводя взгляда с Лорис.

— Это дело надо отметить, — сказала сияющая Пат. — Лорис, ты поможешь мне опрокинуть бутылочку винца?

— Конечно.

Кэл поднялся.

— Мне уже пора.

— Ой, ты не останешься на вечеринку? — не сдержавшись, выпалила Лорис.

Он затянулся сигаретой в последний раз и потушил ее в пепельнице.

— Уже поздно. Мне бы лучше вернуться домой.

Слово «домой» было сказано так, что Лорис почувствовала, что ему не очень хочется возвращаться туда; в его глазах снова появилась угрюмость.

— Я позвоню тебе, Пат. Очень приятно было познакомиться. — И он старомодно поклонился Лорис.

Лорис неожиданно для себя поняла, что даже не знает его имени. Она нетерпеливо повернулась к Пат:

— Кто он такой?

— Это Кэл Ремингтон. Он артистический директор.

— Действительно, похож…

— Держись от него подальше, Лорис, — предупредила Пат. — Он женат, и его старуха относится к той категории, которая просто так не отпустит, она вцепится ногтями ему в яйца.

Лорис почувствовала разочарование, и это вовсе удивило ее и даже передернуло.

— Я приехала в Нью-Йорк стать актрисой, а не искать мужчину, — сказала она вслух и как-то неприлично рассмеялась.

— А что удерживает тебя от совмещения приятного с полезным? По крайней мере, до тех пор, пока тебе это не мешает.

— Хей, Пат, — окликнул ее симпатичный молодой человек, подходя к ним. — Ну и где вечеринка, которую ты наобещала?

— Сейчас все будет нормально. Сделай мне приятное, Стив. Это Лорис, моя лучшая подруга. Она актриса, но здесь никого не знает. Постарайся сделать так, чтобы она почувствовала себя как дома, ладно?

Светло-голубые глаза Стива быстро пробежались по Лорис, оглядев ее с ног до головы.

— С удовольствием.

— А я подумала, что ты хотела, чтобы я тебе помогла… — начала было Лорис.

— Не надо, — тряхнула плечами Пат, поспешно удаляясь.

— По части вечеринок Пат — замечательная мастерица, — заверил Стив.

Его волосы песочного цвета волнами рассыпались по плечам. Лорис пыталась не таращиться на три золотых гвоздика, торчащих в одном проколотом ухе, и золотое кольцо, висевшее в другом. Но он рассматривал ее совершенно откровенно, не имея никаких угрызений совести.

— Итак, ты актриса, — сказал он, уставившись на ее бюст.

— Да, — пролепетала Лорис в полубессознательном состоянии. — А ты тоже актер?

— Музыкант. Джаз-тромбон.

— О, и где ты играешь?

— В «Гранд Централ».

— Это джаз-клуб? — спросила она, пытаясь не показать свою некомпетентность.

— Нет, это станция.

Даже Лорис была знакома с нью-йоркской знаменитой «Гранд Централ Стэйшн», основная конечная станция метро и отправная точка нескольких его линий, но она не представляла, что там есть и ночной клуб.

— На нижней платформе, — пояснил он. — Ты знаешь, «Флашинг лайн»?

— Ты имеешь в виду, что играешь в метро?

— Да, начиная со следующей недели. Я буду играть на углу Пятьдесят седьмой и Пятой.

Это звучало так гордо, будто он собирался дебютировать в Карнеги-Холл.

— Один знакомый парень, тенор-саксофон, подался в рыбаки и продал мне свое место за пять тысяч баксов.

— Ты заплатил пять тысяч долларов, чтобы играть на перекрестке?

— Хей, это один из перекрестков в городе, — слегка обидившись, выстрелил Стив. — Это расписание. Мне повезло, потому что в Джульярде мы были в том же классе.

— О, — сказала Лорис. Она совершенно растерялась и не знала, что еще сказать.

— Пойду-ка налью себе выпить.

Пат, следившая за ними, поставила графин с недорогим вином, взяла два уже наполненных пластмассовых стаканчика и подошла с ними к Лорис.

— Что случилось?

— Я не знаю. Я… думаю, что оскорбила его.

— А что ты ему сказала?

— Я не могла поверить, что он действительно заплатил ни мало ни много пять тысяч долларов, чтобы играть на джаз-тромбоне на юго-восточном углу Пятьдесят седьмой улицы.

Пат рассмеялась. Подавая Лорис один из стаканов, она подняла другой и провозгласила:

— Добро пожаловать в чудесный мир шоу-бизнеса.

Кэл помедлил, вставляя ключ зажигания. Окурок сигареты, свисавший из угла его рта, тлел, создавая красное освещение в машине, припаркованной прямо напротив дома Пат. Усевшись в нее, уставившись на окна ее гостиной, он снова глубоко затянулся.

Пребывая в приподнятом настроении, он уже давно не чувствовал себя таким бодрым: длинная сухая передышка между спектаклями наконец закончилась. В нем пульсировало возбуждение, он был готов вернуться наверх и принять участие в вечеринке. Следя за фигурами, передвигающимися в двух ярко освещенных пространствах, ограниченных прямоугольными рамами, он заметил фигурку новенькой девушки.

Джулия Энн ждет его дома, напомнил он себе. Выбросив сигарету в окно, он завел мотор и стал осторожно выруливать свой «джип» с переполненной стоянки. Он никогда не оставался на вечеринки после их субботних собраний. А теперь, как никогда, он был полон решимости завершить сделку. Он не мог рисковать тем, что считал своим последним шансом.

В свои двадцать восемь лет Кэл был самым старшим членом труппы и наиболее опытным, но он не ставил пьесы уже больше трех лет. Его работа в «Жертвах обязанностей» Ионеску в прошлом году не считалась, так как ему пришлось ее бросить через две недели репетиций. Заболела Джулия Энн и ее положили в больницу, и, кроме него, некому было смотреть за Брайаном: не смог доверить незнакомому человеку заботы о маленьком сынишке. Кэл не забывал, какими были его собственные ощущения.

Сворачивая на Восьмую авеню, Кэл в нерешительности потряс головой. Три года. Как, к черту, они быстро пролетели? Парадоксально, однако, но он не помнил, чтобы время для него так долго тянулось с тех пор, как он перестал быть заносчивым подростком в южной Юте.

Его семья жила в штате Бихив несколько поколений. Мать благочестивая, набожная мормонка, принадлежавшая к первым пионерам, сошедшим на землю Юта в крытых фургонах под руководством Брихама Янга. Предки его отца в это же время пришли на Запад, в поисках золота. Они так и не нашли его, но оставили в наследство нескончаемую энергию и любовь к приключениям. Его великий дед женился на чистокровной индианке из Навахо.

Отец Кэла, огромный, похожий на медведя, был рожден не в свое время; он был каким-то анахронизмом, что, впрочем, придавало ему шарм. Немногие могли возражать ему — даже те, кто был с ним близко знаком, — поэтому понятно, почему не смогла устоять юная, не от мира сего мормонка. Не прошло и месяца после их знакомства, как она с его отцом сбежала.

Придумывая грандиозные, но всегда нелепые идеи как разбогатеть, отец нанимался работником на ранчо, был ковбоем и каскадером в вестернах. Надеясь получить побольше работы в фильмах, он вместе с семьей перебрался в Канаб, прозванный «Маленьким Голливудом» из-за того, что в его окрестностях снималось огромное количество вестернов. Вскоре, когда Кэлу было всего четыре года, его отец сбежал с блондинистой восходящей звездой. Память о нем отравляла все детство Кэла.

Каждый раз, когда он совершал что-то плохое, мать обвиняла его, что он весь в отца. В страхе, что он так же «закончит жизнь безбожным пьяницей, картежником и блудником», она растила его в большой строгости. Чем сильнее она закручивала гайки, чтобы обуздать природную мальчишескую энергию, тем сильнее он сопротивлялся. Когда он поддавался жестким нотациям о морали, то чувствовал себя кастратом; когда же отвергал их, то ощущал свою порочность — был таким же жадным и безответственным, как его отец, которому так и не простил то, что он его бросил.

Несчастный дома, с «шилом в одном месте» и неиссякаемой энергией, каким только может быть подросток в маленьком городке, он окунулся в школьный мир театра. Вскоре он читал подряд все пьесы, которые попадались ему в руки, и прогуливал уроки, чтобы посмотреть новый кинофильм. Он поступил в колледж Южной Юты, но через два года бросил его. Несмотря на возражения матери, он устроился ассистентом режиссера в театральную труппу, которая давала ночные представления, разъезжая по всей стране.

К тому времени, как театр с постоянной труппой и подготовленным к сезону репертуаром достиг восточного побережья, Кэл получил бесценное театральное образование. Он мог делать и делал все — от разработки до постройки декораций, от уборки сцены до постановки трехактовых спектаклей. Он отслеживал свет и звук, иногда одновременно, знал все мужские роли и играл главные. Он даже написал дюжину одноактных пьес, которые обычно пускались на «бис». Продюсер труппы предложил удвоить его жалованье, с условием, что Кэл станет одним из актеров, играющих главные роли.

На сцене Кэл совмещал задумчивую чувствительность Джеймса Дина с сексуальным магнетизмом молодого Брандо, и все в зале, особенно молодые женщины, обожали его. Их реакция приводила Кэла в сильное замешательство и смущение. Он мечтал стать режиссером, поэтому, когда труппа отправилась в свое дальнейшее путешествие, Кэл остался, хотя очень переживал, что расстается с людьми, с которыми провел два счастливейших года.

Он снял квартиру без горячей воды в районе Нью-Йорка под названием «Чертова кухня». Он работал извозчиком на машине и поступил в экспериментальную театральную труппу на Бродвее. Его самая первая постановка получила отклики в газете «Вилидж Войс». Он начинал делать себе имя, когда встретился с Джулией Энн.

Ответственность за обеспечение жены и сына привела его карьеру к застою. Теперь он жил в Астории, по соседству с Кинсборо Бридж. Рента за жилье была в три раза больше, и поэтому он теперь целыми днями занимался извозом.

Но вот карьера снова поставлена на рельсы, заверил себя Кэл, входя в свою квартиру на первом этаже. Он остановился, замерев под аркообразным входом в гостиную. Он даже подумал, что перепутал квартиры.

Когда он уходил на работу в это утро, кипы старых газет и журналов валялись на грязном полу, несвежие вещи свисали со спинок и подлокотников кресел, игрушки были разбросаны, как капканы. Месячный слой пыли лежал на новом кофейном столике и другой мебели, за которую они даже еще не расплатились.

Он не понимал, почему у Джулии Энн постоянно не хватало времени на уборку дома с тех пор, как Брайан пошел в детский сад. Он не понимал, почему именно беспорядок стал неосознанным протестом его жены: никакая уборка не заставит ее гордиться этим местом.

А сейчас все блестело — практически ни единого пятнышка.

— Как все красиво, Джулия Энн, — похвалил Кэл, подходя к ней.

Она сидела на софе и смотрела «Династи».

— Я постаралась.

Каким-то пораженческим движением руки она указала на скромную комнату, где стояла новая мебель в стиле французской провинции, которая совершенно не гармонировала с хламом, оставшимся им в наследство от прежних жильцов.

— Ты проделала дьявольскую работу.

Кэл подошел к софе и снова опешил, внимательно присмотревшись к своей жене. Она нанесла макияж, надела новое платье и сделала прическу. Он знал, что годовщина их свадьбы была в прошлом месяце, а ее день рождения будет только в декабре.

— Что происходит? — осторожно спросил он.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты такая нарядная. Наверно, случилось какое-то событие, о котором я не знаю?

— Мне просто захотелось выглядеть красивой — для тебя.

Боль сделала ее глаза более темными, заставляя его почувствовать себя бесчестным олухом. Кэл с нежностью улыбнулся, как бы оправдываясь или извиняясь.

— Ты и так очень красивая.

Он не был уверен, что толстый слой макияжа или искусно сделанная прическа были дополнением к женской красоте, так как, с одной стороны, они подчеркивали ее достоинство, а с другой — лишали ее всякой индивидуальности. Однако он был ей очень благодарен: это доказывало, что она старается наладить их отношения.

— Ты выглядишь прекрасно, Джулия Энн.

Ее рука непроизвольно потянулась к волосам, которые были зачесаны наверх с локонами на висках и вокруг ее круглого лица.

— Ты действительно так думаешь?

Кэла всегда удивляло, что Джулия Энн не осознавала, насколько она была хороша собой с ее изящными, утонченными чертами лица, мягкими светло-каштановыми волосами и глазами газели.

— Я всегда так думал.

Ее губы, несколько тонкие и имеющие тенденцию опускаться в уголках, растянулись в благодарной улыбке. И снова Кэл был охвачен властью, которой обладал над ней. Это была сила, к которой он никогда не стремился, и, даже наоборот, с удовольствием отказался бы от нее. Он должен был следить за каждым своим словом.

— Тебе нравится мое новое платье? — спросила она, вскочив на ноги в своем нетерпении получить его одобрение.

Платье свободного покроя было розовым — ее любимого цвета, — сшито из легкой летней ткани. Двойной слой рюшек, окаймлявших глубокий вырез, открывал ее высокую изящную грудь.

— Мне очень нравится. — Его рука потянулась поправить мягкие складки: — Даже очень.

Она отступила, и материя выскользнула из его руки.

— Тебе не кажется, что оно меня толстит?

Она так и не сбросила те двадцать фунтов, которые набрала, пока вынашивала Брайана. Это, конечно, отразилось на ее фигуре при росте в пять футов пять дюймов, но ее вряд ли можно было назвать толстой.

— Ты прекрасно выглядишь, Джулия Энн.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку.

— Каролин помогла мне выбрать это платье, — сказала она. — Ты же знаешь, какой у нее замечательный вкус.

Так как Джулия Энн считала «неудобным» приглашать свою лучшую подругу в их квартиру, Кэл встречался с Каролин только однажды, на их свадьбе. Но у него было такое чувство, что он знал ее очень близко: редко проходила неделя, чтобы ее имя не упоминалось, обычно за обедом, и всегда с тоскующей завистью.

Благоразумная Каролин, муж которой преуспевающий биржевой маклер, купил пятикомнатную квартиру в Аппер Ист Сайд, была удачливее всех, кого знала Джулия Энн. Каролин получала настоящие бриллианты на день рождения и натуральные меха на Рождество.

Дошло до того, что Кэл просто не мог выносить упоминания имени этой женщины.

— Каролин взяла меня с собой в свой очередной вояж в «Блюми», — сказала Джулия Энн. — Я была потрясена тем количеством денег, которые она тратит на платья, и она говорит, что ее мужа не волнует их цена.

Ее охватила тоска.

— Они отбывают на три недели на французскую Ривьеру.

Хотя Кэл мог понять тягу жены к красивым вещам, но ему надоело постоянное напоминание того, что он не может ей дать их.

— Ты должна была выйти замуж за биржевого маклера, — огрызнулся он, прежде чем успел остановиться. — Тогда бы ты полетела на Ривьеру.

— Кэл, я не имела в виду…

Он отвернулся от нее.

— Пойду посмотрю Брайана.

— Мальчик спит.

Не обращая внимания на ее протест, он большими шагами вышел из комнаты и по узкому коридору, смягчая шаги, приблизился к открытой двери спальни сына. Брайан спал на боку, тихо дыша, с прижатой к груди новой игрушкой. Лягушка Кермит, его спутник во время сна, была отброшена в ноги.

За последнее время волосы сынишки потемнели, но приглушенный свет ночника высвечивал все еще светлые пряди. Он был четырехлетним крепким, полным жизни, озорным мальчишкой, но спящий он выглядел таким маленьким и беззащитным. Игрушка, которую он обнимал, была длинноногим роботом с жесткими металлическими углами. Наклонившись, Кэл осторожно попытался разжать пальчики Брайана, но его крошечная ручка еще крепче обняла робота. Он повернулся на спину и открыл глаза:

— Папа!

Он отпустил игрушку и вытянул руки вверх, перебирая пальчиками в воздухе в нетерпении поскорее обнять его. Когда отец наклонился, чтобы поцеловать, ребенок обхватил руками его шею и крепко прижал.

Кэла пронизывала всепоглощающая любовь, она поднималась непонятно из какой части тела. Эта любовь к сыну овладела им в тот момент, когда он впервые уставился на сверток со сморщенным красненьким личиком, врученный ему медсестрой. Он прокашлялся.

— Как дела, парнишка?

— О'кей.

Он откинул назад взъерошенную после сна голову и посмотрел в темно-синие глаза отца:

— Как дела, парнишка?

— У меня все в порядке, а ты должен спать.

Ручки Брайана неохотно соскользнули с шеи Кэла.

— Но я же уже проснулся.

— Тебе только так кажется.

Кэл помог мальчику опять улечься в постель.

— А теперь давай опять засыпай. Но сначала ты не хотел бы попить немного?

Брайан попытался захотеть, но не смог подавить зевок.

— Нет, спасибо.

— А в туалет не хочешь?

Он покачал головой, на этот раз зевая открыто, и схватил робота.

— Понимаешь, парнишка, я не думаю, что ты должен спать с роботом Робби.

Он поморгал немного, чтобы глаза не закрылись.

— А почему?

Приблизив губы к уху Брайана, словно желая сказать ему что-то по секрету, Кэл прошептал:

— Потому что ты обидишь Кермита. Он подумает, что ты его больше не любишь.

— Я его люблю.

В подтверждение этого он сразу же оттолкнул от себя Робби. Кэл, не церемонясь, бросил его под кроватку на другие игрушки.

— Я люблю тебя, Кермит, — заверил Брайан.

Пока Кэл укрывал его, Брайан, обнимая отвергнутую лягушку, повернулся с ней на бок.

— Спокойной ночи, — прошептал отец, целуя мальчика в волосы.

— Спокойной ночи, парнишка, — отозвался сын сонным голосом, когда Кэл выходил из комнаты.

Кэл улыбнулся. Его сын был для него той безусловной любовью, которую он когда-либо чувствовал. Идя на кухню, он подумал, почему любовь между мужчиной и женщиной так усложнена? Там всегда присутствует какая-то напряженность, силовые игры, разочарования и обиды.

Включив свет, он увидел, что кухня была такой же безукоризненно чистой, как и гостиная. Он должен вознаградить Джулию Энн за ее старания. Единственно, что он мог сделать, — это пойти ей навстречу. Невзирая на их ссоры, которые участились в последнее время, у них было много общего. Он был уверен, что им надо только постараться обоим, и они сохранят свой брак. Они должны были это сделать — хотя бы ради Брайана.

Он открыл холодильник, чтобы достать пива, и заметил полупустую бутылку «Розэ» — любимого вина Энн. В попытке помириться после своих резких ответов он налил ей ее лакомства. Его шаги теперь были более мягкими, когда он входил в гостиную. Он даже попытался вернуть себе свое прежнее приподнятое настроение.

— Все равно это повод, — сказал он, протягивая ей бокал «Розэ».

Джулия Энн оторвалась от «Династи» и взяла свое любимое вино с покровительственной улыбкой.

— О?

Он присел рядом с ней на софу.

— Сегодня на собрании труппа наконец-то решилась на действия.

Она поставила вино на кофейный столик и, взяв в руки пульт управления, выключила телевизор на самом интересном месте.

— Звонил Роберт.

— Опять?

— Он хочет знать, не передумал ли ты по поводу работы.

— Нет.

Она нахмурилась, почувствовав и боль и разочарование.

— Он говорит, единственное что тебе надо сделать, — поговорить с ним.

— Я уже все ему сказал по этому поводу, дважды. Сколько раз можно разговаривать об одном и том же?

— Но он не может понять, почему ты предпочитаешь возить людей, когда можешь быть управляющим производством.

Это был один из ее способов донести до него свои слова с помощью других людей, вместо того чтобы напрямую разговаривать с ним. Он посмотрел на нее.

— Твой брат не может понять это или ты?

Она отглотнула вина, ее платье сдвинулось, открывая грудь.

— У Роберта своя точка зрения. Человек с твоим интеллектом, умом и талантом не должен только ездить на машине — это ведь действительно так, Кэл.

— Мне нравится быть себе начальником, и я всегда в движении. Я не уверен, что смогу усидеть взаперти целый день в конторе.

Он натянуто улыбнулся, пытаясь снять снова появившееся напряжение.

— Кроме того, это временно, и это лучшая работа для студента, изучающего окружающую его человеческую природу. Каждый режиссер должен пройти через это.

— Но в качестве управляющего производством ты же будешь начальником, — упорствовала она. — Это же как раз для тебя: быть уверенным, что все четко выполняют свою задачу и все проходит гладко. Ты же любишь это.

— Я не хочу этим заниматься, Джулия Энн.

Его тон был предупреждением не продолжать эту тему.

— Но почему?

Кэл покопался в кармане рубашки в поисках сигарет. Он прикурил и сделал длинную успокаивающую затяжку. Больше всего ему не хотелось сейчас спорить.

— Подумай, ты же знаешь, что мне нравится. Если я устроюсь на работу, я должен буду отдаваться ей полностью. Это значит тратить всю свою энергию и все свое творческое начало на то, что я должен посылать к черту. Для моей работы как режиссера не останется ничего. Я потратил шесть месяцев, чтобы найти пьесу и подобрать труппу, и я не смогу сейчас это бросить.

— Но что если ты отвергнешь сейчас эту возможность, а спектакль потом провалится?

— Спасибо за поддержку, — саркастически усмехнулся Кэл. Он отхлебнул пива и стукнул банкой о стол громче, чем намеревался. — Все идет к тому, что не провалится. Но если это случится, я буду держаться до конца и сменю это только на постоянную работу. Ты тоже так поступишь — ты же согласилась на это.

— Да, но…

— Ты же согласилась, Джулия Энн!

— Это было раньше предложения Роберта. Будь рассудительным! Неужели ты искренне веришь, что получишь еще раз такое предложение, — с твоим непонятным происхождением?

Его рот перекосился.

— Все что ты сможешь сделать, это позвонить своему дорогому братцу и попросить его… — Он оборвал себя на полуслове, когда увидел ее испуганный и виноватый взгляд, прежде чем она успела опустить глаза. — О Боже! Неужели ты это уже сделала?

— Нет!

Он не поверил ей. Уже не в первый раз она вытворяла такое.

— Как ты могла это сделать, зная насколько важна для меня эта пьеса? И это после всех твоих обещаний?

— Но я не сделала этого, Кэл, клянусь!

Она потянулась к нему с мольбой в глазах, открытый вырез платья полностью открывал ее грудь. Кэл вдруг понял, почему она наконец позаботилась убрать квартиру и вырядилась как кукла. В нем стала подниматься холодная ярость.

— Ты должен мне поверить, — умоляла она. — Я говорю чистую правду.

Он торопливо глубоко затянулся и резко выдохнул.

— Дерьмо.

— Я не собиралась этого делать.

Она наклонилась еще ниже и грудью прижалась к его руке.

— Но даже если я и сделала, что ж тут такого ужасного, если жена старается помочь своему мужу только потому, что сильно любит его?

— Сделай мне одолжение — люби меньше, а уважай больше. Может, тогда ты не станешь врать мне или делать что-то за моей спиной.

— Роберт думает, что ты не можешь получить работу из-за того, что боишься ответственности.

— Роберт — дерьмо! — взорвался наконец Кэл. — Я никогда не бегал от ответственности! Ты должна знать это лучше других!

Она вскрикнула, словно он обжег ее. Кэл понял, что его слова — удар ниже пояса.

Он взял ее за руку.

— То, что я имел в виду…

— Я понимаю, что ты имел в виду!

Джулия Энн вырвала руку, ее глаза наполнились слезами.

— То что ты женился на мне, когда я забеременела!

Джулия Энн навсегда запомнила тот день, когда впервые увидела Кэла. Наивная двадцатилетняя девочка, она жила в Мидвесте и никогда не была в Нью-Йорке. Каролина, ее подруга, с которой они вместе снимали комнату, однажды вытащила ее в театральное кафе в Восточной деревне посмотреть там спектакль, считавшийся хитом андеграунда. Она очень удивилась, что он ее заметил. Как только они с Кэлом начали встречаться, Джулия Энн стала ощущать себя словно едет на велосипеде. В какой-то момент она поднималась на головокружительную гору счастья просто оттого, что познакомилась с таким необычайно красивым парнем, — парнем, который мог иметь практически любую женщину, стоило ему только подмигнуть. Но он выбрал ее. В первый раз в жизни у нее появилось такое чувство. Но в следующий момент она скатывалась в бездну разочарования. Она понимала, что не пара ему. Как она сможет удержать его? Как долго он продержится с ней, пока она ему не надоест, и он не бросит ее ради одной из красоток, которые так и кружились вокруг него?

Когда она заикнулась о свадьбе, он настоял, чтобы они подождали, пока он не станет авторитетным режиссером, зарабатывающим достаточно денег, чтобы обеспечить ее и ту семью, о которой они говорили. Но Джулия Энн знала, что на это могут уйти годы, а по роду своей работы Кэл будет ежедневно общаться с молоденькими женщинами, намного привлекательнее и сексуальнее ее.

Она поняла, что должна что-то сделать. Или она потеряет его. Сначала самым простым решением ей показалось забеременеть. Она никогда не чувствовала своей вины в том, что безопасной иглой она проделала дырочки в презервативе, потому что знала, что будет прекрасной женой Кэлу. Она мечтала разделить с ним квартиру с холодной водой, в которой он проживал. Но как можно ожидать в ней ребенка? Недавно она пожалела о том, что наделала, но поняла, что прошлого не вернешь.

Слезы потоком полились из глаз Энн.

— И теперь ты жалеешь, что женился на мне. Ты никогда мне не простишь, что я забеременела. Ты считаешь, что я это сделала нарочно, чтобы просто охомутать тебя и заставить бросить режиссуру.

— Я когда-нибудь говорил тебе такое?

Раньше у Кэла возникали такие мысли. Он не мог этого отрицать.

— А если это было не ради меня, — продолжала она в слезах, — то почему ты считаешь себя свободным и носишься… по диким вечеринкам и меняешь каждую ночь девочек?

Он покачал головой. Они женаты уже пять лет, а Джулия Энн все еще так и не поняла, что он за человек. Это правда, что в первые два года в Нью-Йорке у него было множество женщин. Случайные женщины и наркотики — все это было в порядке вещей, но скоро он устал от того и другого разом. Причиной того, что он влюбился в Джулию Энн, было то, что она не была похожа на других. Он столько раз повторял ей это. Теперь он устал от постоянной необходимости защищаться, если даже не сделал ничего предосудительного.

Она начала рыдать:

— Ты обвиняешь меня во всем.

— Нет, милая.

Вина и жалость, любовь и отвращение — все эти чувства перемешались в нем. Из этих крепко переплетенных эмоций и создавались их взаимоотношения.

— Пожалуйста, не надо.

Он сгреб ее руками. Она обхватила его с такой силой, словно тонула, а он был единственный, кто мог ее спасти. У Кэла был расстроенный вид.

— Я люблю тебя. Я просто хочу, чтобы мы…

Гладя ее рукой по волосам, он повернул ее лицо к себе. Ее глаза опухли от слез, нежная кожа вокруг них была черной от туши. Он вдруг почувствовал такую нежность к ней, какой уже давно не было. Его нежный успокаивающий поцелуй перешел в глубокий и страстный.

Она глубоко вздохнула, содрогнувшись, когда он наконец оторвал свой рот от ее губ.

— Если бы ты по-настоящему меня любил, ты бы принял предложение Роберта, — сказала она.

Кэл остолбенел. Он высвободился из ее объятий с прохладной неторопливостью. Внутри все кипело, но у него была способность, которой он научился в детстве, исключительно в целях самозащиты делать то, что было вразрез с его желанием. Он улыбнулся жене так, что ее передернуло.

— Тогда, полагаю, что я действительно не люблю тебя.

Она опять расплакалась, однако слезы на этот раз не возымели никакого эффекта.

— Все потому, что ты слишком жадный и эгоцентричный, чтобы любить еще кого-то!

Спрыгнув с дивана, она, рыдая, бросилась в спальню, оставив дверь открытой.

Он подождал, пока пружины не издали скрипа: она бросилась на кровать. Это был звук, с которым он слишком хорошо знаком. И он знал, что он пойдет за ней в спальню, чувствуя себя виноватым и растерянным. Она будет лежать на постели, рыдая. Он сядет рядом с ней. Сначала извинится за то, что расстроил ее. Затем он возьмет ее на руки и поцелует, чтобы заверить, что любит. Чтобы доказать свою любовь, он сдастся и даст ей все, что она хочет, — видеомагнитофон, новый цветной телевизор, все что угодно. Она все еще будет чувствовать себя глубоко обиженной, чтобы ответить ему, но очень быстро сдастся под его возбуждающими поцелуями, и они будут любить друг друга.

Чувствуя, что попадает в ловушку, оставшуюся после мыльной оперы прошлой ночи, Кэл подошел к спальне. Из двери понаблюдал, как Джулия Энн проигрывает свою сцену. Затем он закрыл дверь в спальню, чтобы рыдания не мешали его работе над сценарием. Он делал пометки до двух часов ночи. К этому времени глаза уже слипались, но ему не хотелось идти в спальню, и он заснул на кушетке.

— Это лучшее, что я могу сделать с тем, что у меня есть, — сказала Пат с притворной улыбкой, кладя губную помаду на японский поднос, забитый макияжными кисточками всех видов и размеров.

— Ты выглядишь потрясающе! — воскликнула Лорис.

Они были в спальне-алькове Пат. Пат сидела на треугольном столике, впихнутом в угол, а Лорис — в разбитом шатком кресле напротив нее. Низкий плоский деревянный туалетный столик Пат, купленный в магазине «Армии спасения», стоял в другом углу, совмещая обязанности ночного столика, так как кровать королевских размеров занимала всю остальную часть комнаты.

На протяжении получаса Лорис, изумленная, наблюдала, как Пат наносила себе макияж, как самый настоящий гример. Она еще не привыкла к тем изменениям, которые произошли с ее подругой с тех пор, как она вышла из монастыря. Пат была толстовата и, как гласил журнал недостатков сестры Терезы, откровенно незаботящаяся о своем внешнем виде. За последний год от размера 14 перешла к размеру 10, научилась одеваться по моде и с яркой индивидуальностью.

Лорис всегда знала, что Пат ужасно переживала из-за своего большого носа и широких скул; она причесывалась так, чтобы волосы постоянно прикрывали щеки, тем самым создавая видимость сужения лица. Теперь она носила свои каштановые волосы прилизанными назад, что трагически, почти вызывающе подчеркивало величину ее носа и скул. Большой, широкий рот блестел от помады медно-золотого цвета. Щеки, дымчато-золотого цвета, оттеняли ее замечательные глаза.

— Я даже не могу тебе выразить, как прекрасно ты выглядишь, Пат.

— Принимая в расчет, что я хорошо поработала, — согласилась она с самоуничтожающей улыбкой. — Я полагаю, потому Бог и создал хирургов-косметологов, что не можем же мы все быть от природы такими красивыми, как ты.

Как всегда, Лорис вздрогнула от комплимента.

— Как актриса, я бы все отдала, чтобы иметь твои строгие трагические черты лица.

— Как женщина, я бы все отдала, чтобы иметь твои груди, — парировала Пат.

Лорис рассмеялась.

— Я бы в момент обменялась с тобой на неистовую индивидуальность.

— Когда молочные железы девушки недостаточно развиты, — продолжала Пат, — она, ни к черту, не создает в себе индивидуальность. Вот посмотри на них.

Она расстроенно махнула рукой в сторону зеркала.

— Мои прыщи стали не намного больше, с тех пор как я выросла из подросткового возраста.

— Может, ты прекратишь? Нет ничего плохого в твоей груди.

— Ничего такого, что бы могла определить хирургия. Я действительно подумываю, что должна сделать силиконовую имплантацию. Я твердо знаю, что это в корне изменит мою жизнь.

Кончиками пальцев Пат приподняла халат на уровне сосков и оттянула материю.

— Уже лучше, — сказала она с ухмылкой, которая быстро погасла, когда она посмотрела в зеркало на свой профиль.

— И я изменю форму носа, когда попаду туда.

— Ты серьезно?

— А то нет. Ты слышала выражение «Красота не снаружи, а внутри»? Но я еще не встречала человека с глазами рентгеновского излучения. Боюсь, что милые мальчики интересуются только одним.

— Ты имеешь в виду… секс?

— Они помешаны на сексе, и что они действительно видят в женщине — это большие груди.

Лорис опять засмеялась.

— Ты на самом деле ненормальная.

Пат отвернулась от зеркала, чтобы посмотреть на Лорис.

— Я понимаю, что прожив большую часть жизни в монастыре, который придерживается порядков на уровне средних веков, ты полный невинный младенец, — сказала она. — Но даже ты должна была заметить, как большинство парней на вчерашней вечеринке смотрели на тебя. Может быть, тебе удалось заметить, куда конкретно они смотрели?

— Ну… да.

Соглашаясь с этим, Лорис почувствовала себя слишком неуютно и, поставленная в тупик, в замешательстве сказала:

— Некоторые из них.

— Некоторые? Парни просто не могли отвести от тебя глаз! В тебе присутствует все то, что они хотят…

— Парни? — перебила Лорис. — Кто они такие?

Пат подумала не развивать дальше свою мысль. Это все равно что объяснять устройство компьютера аборигенам, только что обнаруженным в джунглях Бразилии.

— Лорис, единственно, что ты должна была вчера сделать, — это поманить своим маленьким пальчиком, и любой из… — Она решила отбросить слово «здоровый», но забыла слово «бисексуальный». — И любой мужик в комнате подскочил бы к тебе, чтобы оказаться с тобой в постели.

— Но я ни словом, ни чем другим не дала понять…

— А тебе и не нужно, — перебила ее Пат, — потому что ты настолько великолепна и так красиво сложена. Это мое мнение. Ты только посмотри, что ты сделала с Кэлом Ремингтоном!

При упоминании его имени Лорис почувствовала странное урчание в желудке.

— Что я с ним сделала?

— Прекрасный пример, — Пат подвинула свой стул и теперь сидела напротив Лорис. — Хорошо. Это человек, который посещал все собрания и обычно, усевшись где-нибудь в углу, уходил в себя, редко кто мог вызвать его на разговор. Столько девиц буквально пожирали его глазами, но он никогда не обращал на них внимания. И вдруг прошлой ночью он вошел в такой тяжелый разговор с тобой.

— Но все, что он делал, — это разговаривал со мной и ни разу не посмотрел на мое… мое тело.

— Зная Кэла, я могу поверить в это, — согласилась Пат. — Но сигналы, которые он тебе посылал — сознательно или бессознательно, — были настолько мощными, что я чувствовала их через всю комнату.

Даже будучи совершенно наивной в этих делах, Лорис чисто инстинктивно поняла, что Пат была права.

Она пристально посмотрела в лицо своей подруги.

— Он тебе нравится, да?

— А кому, к черту, он не нравится? — согласилась Пат с характерной резкостью. — Но это все бесполезно.

— Ну, конечно, ведь он женат!

Пат скривилась в иронической усмешке. Она уже приготовилась сказать, что в Нью-Йорке женатые тоже не дураки погулять, так же как и холостые, но потом не решилась. Лорис это скоро сама поймет.

— Даже если бы он и не был женат. Ты думаешь, такой, как Кэл, взглянет на меня дважды?

— А почему бы и нет? Он считает тебя потрясающей. Он сам мне сказал об этом.

Пат в удивлении отпрянула.

— Меня?

Потом, взяв себя в руки, она повела плечом.

— Ну, и что же он сказал?

— Он сказал, что ты настоящий человек — лучший из многих.

— Правильно, это я, — бросила она саркастически. — Лучший двуногий друг человека. Когда парню требуется плечо, чтобы в него поплакаться или домашняя еда без напряга, тогда я девушка.

Лорис ошарашенно уставилась на свою подругу. Как можно за год так круто измениться?

— Ты же никогда никому не подчинялась, Пат. Ты всегда была такой независимой.

Пат посмотрела на ярко-красный лак на своих длинных красиво обработанных ногтях.

— Ты можешь быть независимой только сама с собой. Я знаю, что многие мужчины кричат, что предпочитают независимых женщин, но неужели ты в это веришь?

— Ты всегда гордилась тем, что ты феминистка Ты не помнишь все наши разговоры — как ты часто страдала от монахинь из-за своих мыслей?

— Женская свобода — это прошлый год, Лорис. Что бы мы ни делали и каких бы результатов ни достигали, мы все равно возвращаемся назад — в пятидесятые.

Она вскочила на ноги.

— Вот, посмотри на это.

Подойдя к кровати, она похвасталась платьем из батиста — цельнокроенной рубашкой с рукавами: по нежно-зеленому полю ткани были разбросаны белые цветы, словно весной на поляне.

— Феминистские стили вовсю возвращаются назад. Так же, как обувь. — Она указала на перепончатые белые сандалии, стоящие перед гардеробом. — А сексуальное белье?

Ее трусы висели тонкой полосочкой на талии и на бедрах были вырезаны очень глубоко, что делало ее длинные ноги еще длиннее.

— Я знаю женщин, — продолжала Пат, вылезая из робы и отбрасывая ее в сторону, — и поэтому я могу говорить о карьере женщины, такой, как я, которая наносит макияж, делает стильные прически и одевается по последней моде. Не имеет значения, насколько хорошо и четко женщина выполняет свою работу, если у нее потрясающая внешность.

Она быстро переоделась в платье.

— В следующие пять лет, если мы продолжим двигаться в этом направлении, женщина снова будет выходить замуж девственницей.

Застегивая платье, она рассмеялась тем смехом, который всегда потрясал Лорис.

— По крайней мере, я совершенно не хочу беспокоиться на этот счет.

Она покрутилась, чтобы получше рассмотреть себя в зеркало и неожиданно отрезвела, ее глаза потускнели, и в них появилось горькое чувство поражения, казалось, совершенно нехарактерное для нее.

— Я не знаю, что было не так. Но из собственного опыта я точно знаю, что мужчина чувствует угрозу со стороны женщины, которая пытается с ним соперничать. Если женщина борется за восьмичасовой рабочий день, у нее не остается сил бороться дома за свои права.

Она вставила серьгу в ухо.

— Таким образом, она сдается своему мужу и выполняет все, что он от нее требует.

— Но ты же была первой, которая никогда не выполняла, Пат, — напомнила ей Лорис. — Ты же была единственной в школе, у которой всегда было мужество перечить монахиням.

В действительности Пат всегда была противоречивой, когда дело касалось работы. Она работала помощником режиссера в небольшой фирме, специализирующейся на коммерческих программах ТВ, где не было ни одной женщины-режиссера. Она была первой женщиной — театральным режиссером во всей стране.

Но когда дело касалось мужчин, Пат была совершенно другим человеком. Казалось, что у нее было умение нравиться пробивающим себе дорогу артистам. За последний год у нее были дела с замкнувшимися в себе писателем и актером. Она была им матерью, нянчила их талант, пестовала их уверенность в себе, практически обеспечивая всем. Но как только они встали на ноги, оба начали принимать ее за безмозглую маленькую пустышку с красивым личиком.

— Вспомни то время, когда ты отказалась попросить прощения у сестры Терезы, и она заставила тебя выползать по-пластунски в холл.

Пат принужденно кивнула. Она помнила эту ночь в мельчайших подробностях.

— Не имеет значения, как страшно издевались над нами сестры, но они не сломили твой дух.

— Но они также не смогли сломить и твой дух, Лорис, — напомнила ей Пат, вставляя вторую серьгу.

— Только потому, что я не допускала их до себя. А ты их победила! — Ее глаза вспыхнули от восторга, когда она посмотрела на подругу. — Я бы все отдала, чтобы обладать твоим мужеством. Я всегда хотела быть похожей на тебя.

— На меня?

Пат никогда не думала, что Лорис может ей завидовать.

— И я так рада, что мы снова с тобой вместе. Я так по тебе соскучилась за этот год.

Вскочив на ноги, Лорис быстро и порывисто обняла ее.

— Если бы у меня была сестра, я бы не смогла ее любить сильнее, чем тебя.

На мгновение Пат растеряла все остроты — свою обычную защиту против всех проявлений эмоций.

— У тебя мужества намного больше, чем ты представляешь, Лорис, — просто и многозначительно сказала она.

На какой-то момент она испугалась за свою подругу и подумала: «Они съедят тебя в этом городе».

— Итак, какие наши первые шаги на поприще свободного путешествия по городу?

— Первое, что мы сделаем, — это вытащим тебя из этих монашеских нарядов. Даже у меня нет мужества появиться с тобой на публике в таком виде.

Она взяла кошелек с туалетного столика.

— Пошли, я возьму тебя в магазин.

— Но сегодня же воскресенье. Разве магазины не закрыты?

— Это «Биг Эппе», «Слиппинг бьюти». Там можно купить все, что ты хочешь и в любой день года. Хитрость знает верные места.

Для Лорис потребовалось немного времени, чтобы понять, что Пат знает все верные места, такие как необычайно маленькая лавка в Восточной деревне, где разработчики предлагали свои образцы за полцены. Был также огромный магазин, забитый сверху донизу спортивной одеждой и разрабатываемыми моделями джинсов по сниженным ценам.

Пат случайно знала знаменитого парикмахера Марио, работавшего в шикарном салоне на Ист Шестьдесят первой, стоимость стрижки и укладки была 50 долларов. Но так как он мечтал стать театральным парикмахером, то обслужил подругу актрисы за 25 долларов.

Марио пришел в ужас, увидев волосы Лорис.

— Что это у тебя?

Казалось, он не был так возмущен, даже если бы кто-нибудь осмелился пририсовать усы на портрете Моны Лизы.

— Что этот мясник делал? Наверно, ставил горшок на твою голову и обрезал вокруг?

Пат и Лорис, переглянувшись, рассмеялись.

— Я рад, что молодые леди находят это смешным, — просопел он, — потому что далее я не могу ничего с этим сделать.

— С твоей-то творческой гениальностью, — фыркнула Пат. — Конечно, сможешь.

И, естественно, Пат была права. Когда Марио закончил укладку, волосы Лорис короткими локонами обрамляли лицо — дерзкие прядки упали ей на лоб и сзади на шею, делая очень сексуальной. Затем Пат большими шагами прошла в этот абсолютно неправдоподобный центр макияжа, в котором обслуживаются только артисты и фотомодели. Умопомрачительный ассортимент театрального макияжа был расположен на всех четырех стенах от пола до потолка и на застекленных прилавках. Лорис дали бесплатную консультацию по макияжу и обычную двадцатипроцентную скидку, как для профессионала.

С помощью Пат, Лорис нашла квартиру за 356 долларов в месяц на Сорок шестой между Десятой и Одиннадцатой авеню. В квартире была крошечная ванная комната, крашеные деревянные полы и обитые пластиком стены. Лорис целую неделю красила стены, отмывала и натирала полы, обклеивала шкафы.

Она нашла мебель в «Инь и Янь Эмпориум», комбинации магазина и восточного базара, который специализировался на недорогой мебели из ротанга. Жалюзи на окнах, собранные из палочек бамбука, закрывали окна от любопытных глаз и пропускали солнечный свет. Шторы из деревянных шариков скрывали неопрятную кухню.

Лорис очень понравился Нью-Йорк. Как и многие приезжие, она чувствовала себя гномиком среди его массивных зданий с башнями. Когда она со страхом смотрела на них, единственно, о чем она думала, что невозможное становится возможным, а сны — явью, а упрямое человеческое сознание меняется. Она нашла веселыми шум толпы и огромный поток машин, те вещи вокруг Манхэттена, которые все ненавидят. Но что смутило ее больше всего в городе, — это удивительный, пугающий контраст. Неожиданно между двумя башнями из стекла и бетона она обнаружила мини-парк из посаженных в бочки деревьев, усеянный скамейками, на которых служащие могли выпить чашечку кофе или просто полюбоваться небом и позагорать на солнце. Такое необычайное соседство с трущобами приводило ее в тупик. Она не могла понять, почему матроны в норковых манто и с красивыми прическами не обращают внимания на нищих женщин, сидящих на газетах.

Лорис работала разносчицей коктейлей в дискотеке Ист Сайда. Все деньги, которые она получала, остающиеся после уплаты за квартиру, уходили на обучение. Три раза в неделю она брала уроки актерского мастерства, каждый день уроки танцев, которые были нечто среднее между бальными и современными танцами, уроки пения, чтобы поставить ее несколько глухой голос.

Первые пять месяцев в Нью-Йорке были головокружительными и потрясающими. Она бросилась в водоворот городской жизни, словно никогда не знала ничего другого. Но был единственный момент в ее жизни, с которым она, к своему большому беспокойству, никак не могла свыкнуться: секс. Переходный период от принятия ванн в одежде, так как считалось большим грехом видеть свое собственное обнаженное тело, до порнофильмов по кабельному телевидению Пат был очень сложным и болезненным.

— Это так на самом деле? — спросила она Пат, увидев в первый раз по телевизору работающие, как насос, тела мужчины и женщины.

— Это намного приятнее чувствовать, чем смотреть, — заверила ее Пат.

— Но это так… неромантично.

— Если ты хочешь искать романтику, Спящую красавицу, — ты просто попала не в то время и не в то место…

Лорис искала именно романтику. Она мечтала о любви на всю жизнь, поэтому она отказывалась прыгать в постель с каждым знакомым Пат, обратившим на нее внимание. Она жаждала любви, а не увлечений на одну ночь.

— Но что в этом-то не так? — требовала ответа Пат утром, после очередной выходки Лорис, закончившейся уже обычной упорной борьбой с парнем, который, уходя, обозвал ее курицей.

— То же самое, что и в других. Я с ним даже не знакома, но через пять минут, как мы остались одни, одна рука его оказалась на груди, другая ниже.

Пат посмотрела на Лорис своим понимающим взглядом.

— Это все из-за Кэла, да? Ты просто зависла на нем и не можешь видеть никого другого.

Застигнутая врасплох, Лорис не нашла, что ответить.

— Ты же понимаешь, Лорис, я даже не должна смотреть на календарь, чтобы вычислить, когда придет суббота, мне достаточно посмотреть на твое лицо.

— В конце концов Кэл единственный, кто говорит мне, что в моей голове есть мозги… если он вообще со мной разговаривает. И, по крайней мере, не стремится лечь со мной в постель.

Пат улыбнулась.

— Если бы я была на твоем месте, я бы не ставила жизнь, держа пари по этому поводу.

Одной рукой скользя по перилам, в другой сжимая сценарий, Лорис бегом спускалась вниз, едва касаясь ступенек. Ее внутренний восторг превращался в кинетическую энергию и заставлял ее нестись по лестнице. Вдруг она резко остановилась; ее сердце замерло при виде Кэла сквозь застекленную входную дверь.

Он стоял на пороге дома в необычной для него спокойной манере. Квадрат металлического навеса укрывал его от мелкого дождя. Свет от фонаря над дверью усиливал резкую линию его профиля. Уйдя в свои мысли, он смотрел на темную, мокрую от дождя улицу, медленно затягиваясь сигаретой.

«Интересно, о чем он так напряженно думает? — подумала она. — И что вообще он здесь делает?»

Кэл уехал от Пат минут пятнадцать назад. Заметив, как он нетерпеливо посмотрел на часы, Лорис решила, что он кого-то ждет. Его длинная затяжка подсказала ей, что в данный момент он пытается решить, уйти или нет.

Неожиданно он повернул голову и, прищурясь, посмотрел сквозь стекло на лестницу. И увидел ее. В его глазах появилось что-то странное. Прежде чем она смогла понять, что это было, он отвернулся.

Он открыл ей дверь и вежливо отошел в сторону, пропуская ее. Когда он снова посмотрел на нее, это была кривая усмешка.

— Любопытно видеть тебя здесь.

— Я, конечно, никогда не ожидала тебя здесь встретить, — нашлась она. Ее сердце бешено забилось. — Ты сюда часто ходишь?

Его усмешка стала глубже.

— Недостаточно часто.

Лорис пришла в смятение, видя неожиданное изменение настроения Кэла и его усмешку. Если он так думает, почему же тогда он первым покидает собрания театральной труппы? Она хотела спросить, но не сделала этого. Она уже знала ответ.

— Я думала, ты ушел, — сказала она, пытаясь заполнить возникшую паузу.

Его глаза встретились с ее.

— На самом деле?

— Я имею в виду, что мы все так думали, — смущенно пробормотала она. — Ты, наверное, кого-то ждешь?

Кэл в последний раз затянулся сигаретой и швырнул ее на улицу.

— Ждал, когда кончится дождь.

Он не мог ей сказать, что на самом деле ждет ее. Ведь он и себе не разрешал об этом думать, пока не увидел Лорис.

Сначала, когда он спустился вниз, у него было твердое намерение идти домой. Он объявил о премьере на собрании. Ему потребовалось пять долгих месяцев собрать вместе все разрозненные элементы, необходимые, чтобы вытянуть пьесу, и теперь он чувствовал восторг от того, что уже в понедельник они начнут репетиции, — то давно забытое чувство снова ожило — и в этом сейчас он чувствовал смысл своей жизни.

Ему хотелось удержать эти чувства подольше. Он просто подумал, что было неплохо, если бы рядом появился человек, который смог разделить с ним его волнение и радость. Он сказал себе, что выкурит сигарету и пойдет домой. Докуривая вторую сигарету, он понял, что ему совершенно не хочется идти домой.

Из окна третьего этажа, где жила Пат, доносились звуки вечеринки, и в какой-то момент Кэл собирался вернуться. Но сейчас ему было совсем не по душе оказаться среди толпы. Он и сам не знал, чего хотел. Но когда вдруг увидел Лорис, он наконец осознал, чего он ждал.

Он напомнил себе, что не имеет права на что-то относительно ее. Но она была здесь, сейчас, рядом, и ему было этого достаточно.

— Кажется, дождик прекращается, — сказала Лорис, убирая в сумку сценарий.

В тот момент, когда она поправляла ручку сумки на плече, взрыв хохота и громкая рок-музыка вырвались из окон Пат и привлекли их внимание.

— Такое впечатление, что там какая-то дьявольская вечеринка, — сказал Кэл.

— У них есть причина погулять сегодня.

Он посмотрел на нее своим пронзительным взглядом.

— А почему ты не осталась там?

Лорис опустила глаза в страхе, что он сможет прочитать в них ответ. Когда Кэл уходил, он забирал с собой вечеринку, по крайней мере, ту часть, что касалась лично ее. Но единственно, чего он никогда не мог отобрать у нее, — это любовь к актерскому искусству.

— Я никогда не ожидала получить главную роль в спектакле, — согласилась она. — Я была настолько счастлива стать частью Мишель, что я… наверно, это глупо, но мне захотелось побыть одной.

— Это совсем не глупо. Я точно знаю, что ты имеешь в виду. У нас у всех есть такое, что мы чувствуем настолько глубоко, что неохотно делимся этим с другими из боязни быть непонятыми, просто прослыть ненормальными.

Это было совсем не то, что она имела в виду. Может, он говорил это, исходя из собственного опыта?

— Мы счастливы и очень радуемся, если рядом оказывается человек, с которым можно поделиться своими ощущениями, — сказал он, посмотрев на свой сценарий.

По его тону Лорис поняла, что он не нашел такого человека.

— В любом случае, я не могла дождаться, когда пойду домой и начну работать над пьесой, — продолжала она торопливо. — Это такая огромная роль… и…

Она замолчала, прислушиваясь к зловещим звукам, когда поднялся сильный порыв ветра.

— Это гром?

— Это точно не шум поезда, — медленно произнес Кэл.

Откинув голову назад, он искоса посмотрел на огромные тучи, плачущие и расползающиеся по всему полуночному небу.

— Уверен, что приближается шторм.

Она засмеялась.

— Какой еще шторм?

Он указал на берег вдоль Нью-Джерси, с похожими на звезды сверкающими огнями, растянувшимися через Гудзон. Темные, почти черные, тучи плыли в том же направлении.

— Пошли. Нам бы лучше пойти до того, как он начнется.

Лорис выпрямилась от того тона, каким он произнес эти слова; это прозвучало, словно они были вместе.

— Увидимся в понедельник на репетиции, — сказала она, отважно вступая в темноту.

— Хей, постой, — позвал ее Кэл, пытаясь застегнуть молнию на куртке. — Моя машина припаркована на Десятой. Я тебя подвезу.

— Не волнуйся, — отозвалась она через плечо. — Я живу в нескольких кварталах отсюда.

Он сбежал вниз, перепрыгивая своими длинными ногами через две ступеньки, и быстро догнал ее.

— Тебе не надо ходить по ночам одной. Кроме того, ты промокла.

Он снова посмотрел на угрожающие грозовые тучи.

— Похоже, что дьявол собирается развязать себе руки.

— Ну и что, — бросила она. — Я люблю гулять в…

— Боже, я же говорил! — прорычал Кэл, когда в небе раздались раскаты грома. — Пошли!

Схватив за руку, он потащил ее за собой, и они побежали по Сорок восьмой. Дождь лил со всех крыш и из-за каждого угла. Свет молнии, неровно разрезавшей небо, осветил фасады многоквартирных домов, как бы на мгновение остановив представление, — эффект был почти сценический. И мир вокруг них снова окунулся в темноту.

— Это здесь, — прокричал Кэл под раскаты грома. — «Джип» вон там, на углу.

С ключами в руке он подбежал к машине, открыл дверцу и практически впихнул ее внутрь. Пока он обегал вокруг к водительскому месту, Лорис потянулась к переднему сиденью, чтобы нажать на кнопку замка. Кэл впрыгнул в машину, захлопнул дверцу и откинулся на сиденье. В какой-то момент они оба сидели, уставившись на дождь, потом повернулись друг к другу, насквозь промокшие и еле сдерживая свое дыхание. Они одновременно рассмеялись.

Лорис убрала с глаз мокрые пряди волос.

— Мне даже не верится.

— Что касается погоды, надо всегда доверять деревенскому парню, — сказал Кэл со своей кривой усмешкой.

«Похоже, он рад сам себе, — заметила она, — словно буря была частью его сцены и разразилась исключительно потому, что он приказал».

Его прямые мокрые волосы блестели, подчеркивая высокие скулы и густые брови, четкую линию подбородка; его рот сейчас казался более чувственным, даже нежным. Его улыбка смягчилась, когда он заметил, что она смотрит на него. Их взгляды сомкнулись — как электрический разряд, как отблеск молний в небе.

Лорис принялась суетливо копаться в своей сумке. Выпрямившись, Кэл достал из заднего кармана джинсов носовой платок и предложил ей. Она пробормотала «спасибо». Пока она вытирала большим белым полосатым квадратом лицо и шею, Кэл достал сценарий из куртки, осторожно проверил, не промок ли он, и бросил на заднее сиденье.

Она снова поблагодарила его, возвращая платок. Он быстро пробежался им по своему лицу, почувствовав запах духов. Неожиданно Лорис заметила, что свитер прилип к телу и обтягивает ее как кожа. Ее машинальная попытка оторвать от себя мокрую материю привлекла его внимание к ее груди.

— Ты, должно быть, замерзла, — заметил он, скидывая с себя кожаную куртку. — Вот. Надень.

— Нет, у меня все…

— Надень.

Он набросил ее резко на плечи Лорис. Нейлоновая полосатая подкладка все еще сохраняла тепло его тела.

Кэл сконцентрировался на прикуривании сигареты. Так он обычно поступал, чтобы успокоиться или переключить внимание. Пока разогревался двигатель, он занял себя осмотром печки, фар и «дворников».

Когда машина осторожно двинулась по скользкому асфальту, звук от работы «дворников» показался неестественным в мертвой тишине, нависшей над ними. Лорис пыталась найти тему для разговора, но побоялась, что ее голос опять разоблачит ее; она, как дура, пробормотала свой адрес.

Она никогда не врала себе, что внешне Кэл ей нравится, но теперь, после всего происшедшего, ее заинтересовало, была ли права Пат. Может, на самом деле Кэл ей больше чем нравится? С одной стороны, у нее всегда срабатывало рациональное чувство, но с другой — время от времени у нее появлялось страстное желание. Если он смог ввести ее в это совершенно абсурдное состояние тем, что просто подвезет до дома, то что будет, когда они начнут репетиции и будут видеться три раза в неделю?

Когда он подрулил к огнетушителю, единственному свободному месту у ее дома, она тихо спросила:

— Кэл, почему именно мне ты дал главную роль в спектакле?

Он пожал плечами, словно ответ был очевиден.

— Потому, что ты четко подходишь больше других.

— Я думала, что Леонор лучше сыграет Мишель. Я знаю, что все в труппе думают так же.

— Так случилось, что я постановщик, — сухо напомнил он ей, выпуская когти. — Мне лучше знать.

— Она так хорошо ее читала.

— Да, и что же? — Он откинулся на сиденье. — Чего ты добиваешься, Лорис?

Она резко проглотила.

— Я не могу играть эту роль, Кэл.

— Что?

— Мне очень жаль, но ты должен взять кого-то еще на…

— Одумайся. Только несколько минут назад ты говорила мне, как счастлива была получить ее. Что случилось, ты что, передумала?

— Мне очень нравится роль Мишель, — согласилась она.

Потом соврала:

— Просто я не думаю, что смогу вытянуть.

— Я бы никогда не дал тебе эту роль, если бы не был уверен, что ты сможешь вытянуть.

Он наклонился к ней.

— Я буду там, чтобы отработать с тобой каждую деталь.

Это было как раз то, чего она боялась.

— Тебе нужен кто-то с большим опытом, — настаивала она, снимая его кожаную куртку. — Вроде Леонор. Она очень талантливая актриса. Она будет потрясающей Мишелью.

— Нет, черт возьми! Я жил с этой пьесой почти шесть месяцев, и каждый раз, когда думал о ней, я видел тебя.

Лорис была поражена вырвавшимся у Кэла признанием. Но больше нее этому был удивлен сам Кэл. Он даже не сознавал, какой неотъемлемой частью его фантазий стала Лорис: в его голове она и ее роль были неразделимы.

Отвернувшись от нее, он выключил «дворники». Он сидел, уставясь на потоки дождя, и, казалось, готовый все снести и растаять под его напором.

— Лорис, пожалуйста, не отказывайся, — наконец сказал он еле слышно. — Ты просто не представляешь, что эта пьеса значит для меня.

— Кэл, я уверена, так будет лучше для всех…

— Нет! — он резко повернулся к ней снова, еще более эмоционально. — Ты не сможешь бросить. Я не позволю тебе.

«Но решение было мое, а не твое», — хотела сказать Лорис, но не смогла.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — продолжал он. — Это твоя первая большая роль, и ты боишься провала. А кто не боится? Ты думаешь, я не боюсь? Лорис, я жизнь свою с этой пьесой кладу на рельсы. Если я провалюсь, я никогда уже не буду ставить пьесы.

— Что ты имеешь в виду? Почему нет?

Кэл короткими резкими движениями провел пальцами по своим мокрым волосам.

— Не хочу вдаваться в подробности. Мое мнение, что я не провалюсь. Так же, как и ты. Я отшлифовал каждое слово в этой пьесе, и у меня появились некоторые действительно дикие идеи. Я не могу дождаться репетиций, чтобы попробовать их.

Он выпрямился, его лицо ожило на глазах.

— Ты представляешь гротесковые эпизоды? Я думаю использовать освещение такое, как в кино, когда постановщик использует снимки, чтобы сделать историю более наглядной, с сериями гротесковых сцен. Тогда… — он поспешно остановился. — Это имеет для тебя какой-то смысл?

— Ты имеешь в виду монтаж?

— Да, точно. Мы применим прожекторы, чтобы разбить реальность на «видения», где необходимы гротески.

Лорис наблюдала, завороженная, как Кэл своими длинными вытянутыми руками в воздухе описывал ей декорации. У нее было ощущение, что он вообще в первый раз рассказывает кому-то о пьесе. Она заметила, что отступает — соблазняется, такое слово больше подходит — творческими перспективами. И вдруг совершенно отчетливо она поняла, что должна будет быть частью этого, что бы ни произошло.

— Квартиры, наклоненные набок, двери, окна, — говорил он, — может, даже и мебель, я пока еще не уверен, но все линии будут несколько косыми, чтобы создать впечатление, что в один прекрасный момент это может разрушиться.

Дождь шел стеной, стер все вывески на домах, уничтожил звуки транспорта, смыл все ощущение времени. А Кэл все рассказывал.

Он понимал, что говорит слишком много и слишком эмоционально, но не мог остановиться, если только у него вообще возникло такое желание. Она слушала его так внимательно, почти не дыша, и он видел сквозь ее свитер линию набухших сосков. Он сказал себе, что это из-за мокрой шерсти, но ее губы словно утверждали совсем другое, а глаза были огромными от восхищения и сверкали. Прежде чем он понял, что делает, он быстро наклонился к ней — и вдруг раздался пронзительный писк, возвративший их к реальности.

— Что это было? — с трудом переводя дыхание, спросила Лорис.

Кэл отпрянул и достал коричневый бумажный пакет, который издал еще один протестующий звук.

— Это утка Донни.

Он совершенно забыл о резиновой утке, которую купил Брайану, взамен игрушки со сломанной пищалкой. Он молча проклинал себя. Он все, к черту, забыл! Не только про игрушку. Что случилось с ним? Неужели у него в семье было недостаточно проблем, чтобы прибавлять еще? Но он так хотел поцеловать ее и намеревался узнать, как она отреагирует, что почувствует и какие у него будут ощущения от ее губ. Открыв пакет, он достал ярко-желтого утенка и показал ей.

— Мой сын не будет купаться без утенка Донни.

— Твой сын? — удивленно повторила Лорис.

Пат никогда не упоминала, что у Кэла есть сын.

— Да, у меня дома есть маленький сынишка. — И его голос наполнился нежностью, что очень тронуло ее.

Она схватила свою сумку и нажала на ручку двери. Быстро пролепетав пожелание спокойной ночи, она выскочила из машины и побежала сквозь потоки дождя и ветра.

Когда Кэл приехал домой, его ждала Джулия Энн. Ее безумные вопросы почти не тронули его. Единственно, о ком он мог думать, — это о Лорис, а свет с улицы высвечивал ее лицо. У него появились новые идеи по поводу спектакля, все, что он хотел сделать, — поделиться с ней. Все бури Джулии Энн словно ушли для него под землю.

Лорис не надо было смотреть на часы, чтобы определить что сейчас очень поздно. Она сидела по-турецки на усыпанном гвоздями, опилками полу, окруженная рулонами холста, пустыми банками из-под краски, какими-то инструментами и кисточками. Другие артисты их компании ушли сразу после репетиции… она осталась, чтобы помочь.

В ожидании Грега с новой банкой краски она достала остатки обеда — холодный цыпленок и теплое пиво — и смотрела на большую сцену, где Кэл и техническая группа заканчивали последние штрихи на основном оборудовании.

Элегантные белые колонны под углом поднимались со своих фундаментов, угрожая вот-вот упасть, фамильные портреты в позолоченных рамах висели слегка набок. Скрытый среди асимметричных угрожающе напряженных лучей и голубых подсветок над большим особняком, мерцал призрачный огонь.

Видя, что идеи Кэла наконец-то реализованы, Лорис ощутила то же возбуждение, какое появилось у нее в машине той ночью, когда он рисовал ей в воздухе. Вдруг она почувствовала уверенность, что теперь все пойдет гладко. Ведь с самого начала их преследовали неприятности. Четыре месяца господствовал закон джунглей: все плохое, что могло случиться, — случилось.

В ту неделю, когда они решили начать репетиции, жена Кэла упала с кухонного табурета и сломала шейный позвонок. Репетиции были отложены на две недели. Только они приступили, как ушел Брэд, играющий главную роль, и им пришлось все начать сначала. Благодаря Рождественским каникулам и эпидемии гриппа, у них еще оставалось время.

Через две недели — премьера, назначенная на 15 марта. Они работали семь вечеров в неделю, а в уик-энд до трех-четырех утра. Все были утомлены, на грани полного истощения. В воздухе царило постоянное напряжение и почти осязаемая тревога. Но Лорис никогда в жизни не была так счастлива.

— Похоже, что ты в конце концов тронулась, — привел ее в чувство голос.

Она посмотрела вверх и увидела Пат, приближающуюся к ней.

— Кто? Я?

— Да, ты. Ты сидишь здесь, улыбаясь исключительно самой себе, — она подошла к ней с банкой краски в руке. — Лорис, что происходит?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь Грега, нового парня из технической группы?

Хлопнувшись на пол рядом с Лорис, она поставила банку с краской.

— Он попросил меня передать тебе это.

— Сегодня я не репетирую ни одной из своих сцен, — пояснила она, зубами отрывая цыплячье крыло. — Вот и решила помочь раскрашивать панели.

— Этот человек сказал: «Не можешь ты передать это жене Кэла?»

— Что?

Кинув куриную кость в картонную коробку, она вытерла руки о ее замазанные краской джинсы.

— Откуда он взял это?

— Ты никогда не пропускала репетиции — даже тогда, когда тебя не вызывали. Если ты раскрашиваешь панели, значит, ты делаешь декорации. А на это нанимается постановщик. И…

— Хей, Лорис, — позвал Кэл со сцены. — Где гвозди номер два?

— Я же их принесла, — спохватилась она, не обращая внимания на недоуменный взгляд своей подруги.

Пат подождала, пока Арти, управляющий сцены, забрал ящик с гвоздями и отошел достаточно далеко.

— И каждый вечер вы уходите вдвоем. Ты садишься в его машину и уезжаешь с ним. Почему бы Грегу не подумать, что ты его жена?

— А где, к черту, она? — защищаясь, вскричала Лорис. — Она не пришла ни на одну репетицию. Неужели ее не беспокоит его работа? Она же должна понимать, как тяжело ему найти людей себе в помощь. Если бы я была его женой, я была бы здесь каждый вечер, работая рядом с ним.

— В любом случае ты так и поступаешь, — плоско намекнула ей Пат. — Боже, Лорис, а ты случайно не влюбилась в него, а?

— Я просто стараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы пьеса прошла успешно. Что в этом плохого?

Взяв отвертку, она открыла крышку банки с краской.

— Мне нравится заниматься этим, Пат. Я никогда еще не была так счастлива!

— Понимаю, — озабоченно сказала она. — И Кэл такой же. Он переменился настолько, что стал не похож на самого себя. Вы занимаетесь этим после репетиции?

— Нет, конечно. Он просто отвозит меня домой.

— И все?

— Ну, мы сидим в машине и немного болтаем.

— Вы просто… разговариваете?

— Да! О том, как прошла репетиция, или о его новых идеях.

Тоненькой палочкой Лорис быстрыми движениями перемешала краску.

— Я имею в виду, почему мужчина и женщина не могут просто побыть вместе без всякого секса. Мы оба любим театр. У нас вот такие отношения. Что в этом ужасного?

Палка переломилась пополам, обрызгав их обеих краской.

— Господи, что я наделала!

Пат засмеялась.

— О'кей! Теперь мы обе грязные.

— Нет! В этом нет ничего хорошего! — закричала зло Лорис, и неожиданно ее глаза наполнились слезами. — Это совсем нехорошо.

Ошеломленная, Пат уставилась на нее.

— Боже, Лорис, да ты влюблена в него!

— Ой, Пат, что мне теперь делать? Я никогда в жизни не была так несчастна!

Но у ее подруги не было ответа.

В публике росло волнение, выражаемое частым покашливанием, а скрип металлических стульев был слышен даже за бархатными кулисами сцены.

— Что ты собираешься делать? — прошептал Арти Пат, которая подглядывала в щель занавеса.

— Мы ничего не сможем сделать сейчас, — огрызнулась она.

Она только что заметила Дэвида Файна, критика из «Вилидж Войс» — единственной газеты, которая нудно освещает авангард, — вскочившего со своего места. Пробормотав проклятия, она отвернулась от занавеса и увидела, что основной состав и техническая группа собрались вокруг нее.

— Почему мы ждем Кэла? — потребовала Леонор, будучи, как всегда, в центре внимания. — Он же не задействован в спектакле. Почему бы нам не начать без него?

Зная, насколько хрупки актерские эго на открытии сезона, Пат приказала себе держаться спокойно, что бы ни случилось.

— Потому что Кэл должен принести освещение.

— Но уже прошло сорок пять минут, а его нет, — настаивала Леонор, нетерпеливо вскинув голову — Тогда мы должны начать без освещения. В конце концов, что здесь такого?

Пат посчитала до десяти. Ей объяснили, что древняя школьная система освещения не может вытянуть сложного освещения, которое выдумал Кэл для шоу, и он сконструировал собственную коробку освещения, но она сама в это не очень поверила.

Леонор повернулась к Росс — актеру, играющему роль ее мужа и любовника Лорис.

— Что такое коробка освещения?

— Что я не могу понять, — сказал Росс, игнорируя Леонор уже не в первый раз, — так это почему Кэлу надо каждый вечер забирать ее домой?

Пат заскрипела зубами.

— Потому что ему потребовался месяц, чтобы сделать его, — ответила Лорис, летая, как на крыльях. — Оно незаменимо. Он не мог рисковать, если кто-то возьмет и сломает его.

— Ты дозвонилась до него? — спросила Пат.

— Нет. Телефон не отвечает.

— Значит, он в пути.

— Прекрасно, — кипела Леонор, — но если послушать публику, то мы уже давно должны были начать спектакль.

— Так мы никогда ее не завоюем, — поддержал Росс, и все остальные согласились с ним.

— Пат, тебе не кажется, что ты должна еще раз выступить перед публикой, чтобы… — начал Арти.

— Я бы хотела, чтобы сцена была пустой, — оборвала его Пат, чувствуя что ее спокойствию приходит конец. — Я хочу, чтобы актеры заняли свои места в своих уборных, занимаясь приготовлениями, а техническая группа была на своих местах. Сейчас же!

Арти огрызнулся.

— Ладно, все так все. Давайте очистим сцену.

После перебранки все в конечном итоге уступили и исполнили ее просьбу, за исключением Лорис. Она, обессиленная, стояла рядом с наклоненными колоннами, едва способная голосом выразить свой страх.

— Пат, может, нам позвонить в больницы. Может, с Кэлом что случилось?

Если у нее и возникали какие-то сомнения в том, насколько сильно она любит его, то нетерпение, которое она испытывала сейчас, уничтожили их.

— Не волнуйся, — заверила ее Пат — С Кэлом все в порядке.

— Но ты же знаешь, какой он пунктуальный! Он всегда первым бывает здесь. Наверное, что-то случилось.

Пат зло рассмеялась.

— Что-то случилось? Хорошо. Его чертова жена, наверно, упала с другой табуретки. И опять что-нибудь сломала.

Лорис отступила на шаг.

— Зачем она это сделала?

— Потому что это то, что она всегда делает! В этот раз она упала и сломала шею. До этого она попала в больницу с загадочной болью в животе.

— Ты считаешь, что она безжалостно старается сломать его карьеру режиссера?

— Я не знаю, сознательно она это делает или нет, — отозвалась Пат, — но результат один и тот же.

— Но почему Кэл…

Лорис так и не закончила своего вопроса, потому что Кэл проскользнул в боковую дверь, соединяющую аудиторию с задней стороной сцены.

— Господи, как я виноват, — сказал он, ставя коробку освещения на сцену. — Пропали ключи от моей чертовой машины.

Его голос дрожал.

Пат обменялась понимающим взглядом с Лорис.

— Ты не скажешь труппе, чтобы они были готовы через пять минут? — попросила она Лорис, когда Кэл поспешил к технической группе, чтобы подсоединить аппаратуру. — А я объявлю публике.

Ряды лиц, сидящих напротив Пат, когда она закончила свою речь, выглядели по-разному, но с выражением понимания. Единственное улыбающееся лицо было у… Джулии Энн Ремингтон.

Потертый бархатный занавес едва закрылся на пятом вызове, когда Лорис — в ее ушах еще звучали бурные овации — сбежала со сцены, чтобы отыскать Кэла, с нетерпением ожидающего ее за кулисами. Окрыленная успехом, в восторге, она, не задумываясь, бросилась в его объятия.

— Боже, ты была прекрасна!

Подняв ее за талию, он закружил ее, и они оба, задыхаясь рассмеялись. Их смех прервался, когда ее тело заскользило по его, и он поставил ее на ноги. В одно ослепительное мгновение они увидели в глазах друг друга все свои чувства. Их быстро окружили остальные участники спектакля. Все говорили одновременно, обнимались и целовались. Казалось, будто праздник Нового года и День независимости слились сейчас в один.

— Люди! — старалась перекричать Пат веселое столпотворение. — Чем быстрей вы снимете костюмы, тем быстрей мы сможем попасть на нашу вечеринку. Нам надо покинуть это помещение до полуночи.

Она направилась в фойе, чтобы проследить за поставщиком продуктов, которого они наняли для обеспечения буфета в обмен на три рекламы в программе, а артисты разбрелись по своим уборным.

Кэл схватил руку Лорис.

— Можно тебя на минутку? Я хочу поговорить с тобой. — И не ожидая ответа, потащил ее за кулисы.

Лорис не могла представить, что хотел сказать ей Кэл, но она очень хотела, чтобы они вдвоем отметили их праздник. Он создал эту пьесу специально для нее, и это был их общий успех.

— Я хочу поблагодарить тебя, — сказал он. — За все.

Он не хотел вдаваться в подробности. Все, чем они делились на протяжении четырех последних месяцев и что это значило для них, они понимали без слов, и сейчас это было в глазах у каждого.

— Я любила каждую минуту этого, Кэл, — вспыхнула Лорис. — Очень жаль, что все закончилось.

— Но еще ничего не закончилось, — настаивал он, его тон был требовательный. — Все только начинается.

— Что ты имеешь в виду?

— Кэл еще здесь?

Они оба замерли, потом повернулись в направлении голоса Пат.

— Ты не видел Кэла, Грэг?

— Он был здесь всего минуту назад, — отозвался Грэг из технической будки.

Кэл на мгновение разозлился и вышел из-за кулисы. Лорис последовала за ним.

— Да, Пат, что такое?

— Твоя жена тебя разыскивает.

— Я еще кое-что недоделал здесь. — Лицо и тон Кэла были совершенно ничего не выражающими. — В первую очередь мне надо позаботиться о коробке освещения.

— А я еще не переоделась, — громко напомнила о себе Лорис.

Пат подождала, пока Лорис скрылась через дверь, ведущую в уборные, и повернулась к Кэлу.

— Ты не думаешь, что теперь мы должны прятать коробку освещения во вспомогательной комнате?

— Ты что, ребенок? Половина детей в этой школе сидят на наркотиках. Они разломают ее, чтобы продать по частям.

— Мне кажется, что наши дела идут так, что она будет здесь в большей безопасности, чем у тебя дома.

Кэл задумался.

— Да, ты права.

— Я сказала твоей жене, что ты сейчас уже выходишь. Мы не хотим задерживать ее, — сказала она саркастически.

Пока Кэл и Грэг запирали звуковое и осветительное оборудование, Лорис переоделась в свитер и джинсы. Ее нервное состояние, связанное с открытием сезона и первым успехом на сцене, было ничто по сравнению с тем, что она ощущала в ожидании встречи с женой Кэла.

Джулия Энн была совсем не такой, какой, по описаниям Пат, ожидала увидеть Лорис. Не было жены, которая бы так внимательно относилась к работе своего мужа. За ближайшие десять минут она оглядела все костюмы и оборудование, с благодарностью раздавая комплименты Россу, Леонор и Лорис.

— И я так горжусь Кэлом, — сказала она им. — Спектакль был на самом деле потрясающим! Хотя должна заметить, что не поняла и половины.

Она засмеялась немного наигранно, когда поняла по взглядам, что сказала не совсем то, и быстро поправилась:

— Кэл настолько великолепен, что даже не знаю, что он нашел такого во мне.

Лорис никак не могла понять, почему Джулия Энн все время говорит о своем муже в третьем лице, ведь он стоял рядом g ней. Наверно, это было из-за того, что мнение Кэла исключалось, и она обращалась к другим. Чем больше его жена продолжала вести себя в такой неестественно бодрой и веселой манере, тем больше он становился расстроенным.

Его молчание только провоцировало Джулию Энн.

— Я бы очень хотела во всем быть ему помощником, но из-за моего несчастного случая…

Ее голова была неподвижной из-за корсета из пено-резины вокруг шеи. Все ее пальцы были забинтованы.

— Как же это произошло? — спросил Росс, все еще сияя от ее высказываний по поводу его игры.

Леонор застонала. Она бы пригласила свою мать на открытие, если бы хотела стоять и слушать профессиональную мученицу.

Вспомнив интерпретацию Пат об этих несчастных случаях, Лорис внимательно прислушивалась к объяснениям Джулии.

— Все произошло действительно так глупо, хотя, конечно, я могла разбиться, — она весело рассмеялась. — Мне не надо было залезать на неустойчивую табуретку, чтобы дотянуться до кухонного шкафа, но я так хотела подать вовремя обед Кэлу. Знай я, что он придет так поздно, потому что занят на собрании…

Зафиксировав вину своего несчастного случая, она создала впечатление, что не относится к ноющим людям, и даже одарила мужа всепрощающей улыбкой. Но он был слишком занят прикуриванием сигареты и не заметил этого.

Хотя Кэл казался спокойным, Лорис чувствовала, чего ему это стоило Напряжение подавленности, исходящее от него, было почти осязаемым. Росс и Леонор, почувствовав это, обменялись смущенными взглядами. Они совершенно не хотели вдаваться в подробности семейных дел Кэла. Только Джулия Энн, казалось, полностью забыла о чувствах собственного мужа.

— После вашего несчастного случая прошло уже четыре месяца, — сказала ей Лорис, не удержавшись. — И вы до сих пор носите корсет?

— О, я не всегда хожу в нем, — согласилась Джулия Энн. — Только когда дает о себе знать мой сломанный позвонок.

Из ее слов Лорис поняла, что она очень открытый человек.

Джулия Энн вздрогнула, показывая, что чувствует боль, даже когда вздыхает. Ее легкая отважная улыбка предполагала показать, что она проходит тяжелое испытание. Она положила свою любящую руку на руку мужа.

— Ничто не могло заставить меня пропустить премьеру Кэла.

Кэл вырвал руку. Он уже получил все что мог от ее представления в качестве жены года. Без слов он подошел большими шагами к импровизированному бару рядом с буфетом. Основная часть артистов и технического состава уже собралась там, ожидая получить кусок от героического, легендарного сандвича длиной в пять футов.

— Я бы что-нибудь поел, — тихо сказал Росс Леонор. — А ты?

На лицо Леонор нахлынуло выражение полной расслабленности.

— Я бы не против.

Они поспешили отойти, оставляя Лорис наедине с женой Кэла.

Несмотря на то, что больше всего на свете ей хотелось уйти, Лорис решила, что не может. Она подозревала, что Джулия Энн преувеличивает, видимо, даже выдумывает свое физическое бессилие, но боль, промелькнувшая в глазах, когда Кэл покинул ее, была слишком естественной.

— Кэл человек настроения.

Продолжительный взгляд Джулии Энн дал ясно понять, сколько она терпит от такого человека.

— Но я уверена, что вы не должны говорить ему этого. Я понимаю, что вы работали очень тесно с ним эти месяцы и сами знаете, как трудно с ним бывает порой.

Лорис не знала этого, но оставила свое мнение при себе. Ей было намного интересней услышать о Кэле мнение его жены.

— Когда он в репетиционном периоде, он просто невыносим. О, я не хочу, чтобы вы подумали, что я принижаю его, — поспешила она добавить. — Обычно Кэл прекрасный муж и отец. У нас потрясающие отношения. Но мне кажется, что театр вносит что-то негативное в них. Поэтому я так возражала против того, чтобы он вообще занимался режиссурой.

Лорис помолчала, ей ужасно захотелось сделать глоток вина.

— Не занимался? Но почему?

— Ему предложили потрясающую работу, — ограничилась Джулия Энн. — И очень ответственную. У него не останется времени на все остальное.

— Но у Кэла огромный талант, — возразила Лорис, с большей эмоциональностью, чем ей хотелось бы. — У него есть все, чтобы стать одним из ведущих режиссеров театра. Он не может это оставить.

Джулия Энн расстроенно махнула рукой.

— Режиссура в любом случае никогда не была больше чем хобби для него.

Лорис непонимающе уставилась на женщину, вспоминая часы, когда Кэл рассказывал ей о своих надеждах и мечтах. Было похоже, что они говорят о разных людях.

— Некоторые женатые мужчины заигрывают с другими женщинами, — самодовольно пояснила Джулия Энн, — а Кэл играет с ними в режиссера.

Та небольшая симпатия, которую она почувствовала к Джулии Энн, мгновенно улетучилась, как только Лорис поняла, что с самого начала была во всем права. Но неужели Кэл не сознает этого.

Во время их беседы Кэл отошел, чтобы налить себе любимого ликера У.О. Вечер, на который он возлагал такие надежды, был полностью испорчен. Небольшой радостью было то, что его жена не преуспела в том, чтобы сорвать ему представление; по воле случая этого не произошло. Алкоголь не помог ему успокоиться и контролировать злость, беспощадно кипевшую у него внутри. Он старался возродить, по крайней мере в своих мыслях, ту радость, что была раньше.

Он вспомнил овации публики, о том, что пять раз вызывали на «бис» и тот момент, когда Лорис бросилась в его объятия. Он воспроизвел звук ее смеха, возбужденное ощущение ее скользящего взгляда, полного любви.

Он налил себе двойную порцию Неожиданно перед ним плюхнулся пустой бокал.

— Я бы тоже хотела выпить.

Кэл обернулся и, к своему удивлению, увидел Пат. Она избегала его после разговора на задней площадке сцены.

— У.О., о'кей?

Она пожала плечом.

— У.О., алкоголь для растирания А что еще есть?

Кэл мог ей сказать, что она уже достаточно выпила и что она зря все еще злится на него. Он налил ей хлебной водки, невзирая на ее протесты, кинул туда несколько кусочков льда.

— А что ты здесь скучаешь в одиночестве? спросила она. — Я было подумала, что у тебя компания больше чем достаточная.

Она посмотрела через плечо на Лорис и Джулию Энн.

— Эта парочка так дополняет друг друга, как никто. Интересно, что у них может быть общего?

Позволив ей высказать это саркастическое, язвительное замечание, Кэл отпил У.О. Пат осушила залпом свой бокал.

— Твоей жене понравилось представление?

— Подумай, ты сейчас можешь говорить мне какие угодно слова. Самое главное, что спектакль прошел успешно, несмотря… ни на что.

Потянувшись мимо него, она взяла бутылку и налила себе чистого напитка.

— Этот поганый Дэвид Файн не заметил нашего успеха.

— Ты имеешь в виду, он не показал вида?

— О, все нормально, он показал. Ты единственный, кто не видел этого. По крайней мере, не успел, он ушел с отвращением.

У Кэла вырвались грубые проклятия, привлекая внимание окружающих.

— Мы добьемся того, что он еще вернется.

— Потребовался целый месяц ежедневных звонков, чтобы добиться того, чтобы он пришел к нам и потом написал о нас в прессе. Он настолько загружен, что ему пришлось отменить какие-то встречи, чтобы быть здесь, а затем смотрел на нас, как на кучку дилетантов-любителей, которые не могут даже начать спектакль вовремя! Нам же необходима его рецензия, Кэл!

— Ты не должна мне этого говорить!

Она все равно высказалась до конца.

— Хорошей заметкой в «Войсе» я бы смогла заполучить критиков из «Ньюс» и «Пост», может быть, и из «Таймс». А теперь, к черту, как я могу предположить, что найду людей, желающих поддержать нас и вложить деньги в такую коммерчески рискованную пьесу, как наша? Нам был необходим его чертов отчет!

Рука Кэла сжала бокал с такой силой, что Пат была уверена, что стекло лопнет. Она была в плену своей собственной злости и разочарования, поэтому не сознавала, какую причиняет боль. Она положила свою руку на его, пытаясь успокоить и дать ему понять, что, несмотря ни на что, она останется его другом.

— Я знаю, что это не мое дело, но ты имеешь врага в собственном доме.

Она выразила ту самую мысль, которая у него уже давно сформировалась в голове. Он медленно поставил бокал и хотел сказать что-то, но не стал. Пат почувствовала, что он испугался, что, если проронит хоть слово, полностью потеряет контроль над собой.

Джулия Энн просто не могла понять, почему ее муж отказывается разговаривать с ней всю дорогу домой, несмотря на все ее подстрекательства.

— Я не выйду из машины, пока ты мне не скажешь, что тебя так взволновало, Кэл, — сказала она, когда он припарковал машину на углу в нескольких шагах от их дома. — Это из-за того, что я сказала или сделала что-то предосудительное?

Он громко и язвительно рассмеялся.

— Предосудительное? Ты просто безжалостно спрятала ключи от машины, чтобы не дать мне приехать на премьеру.

Ее глаза расширились, изображая младенческую невинность. Но Кэл не собирался с ней спорить. Он знал, что это плохо кончится. Та ярость, которая угнетала его весь вечер, стала вновь подниматься в нем с такой силой, что грозила вырваться наружу.

— Выходи из машины, — предостерег он ее, — иначе, клянусь Богом, я не отвечаю за последствия.

Ему не надо было говорить это дважды. Джулия Энн вылезла из машины, хлопнула дверью и направилась к подъезду. Нажав на акселератор, он с такой скоростью сорвался с места, что завизжали покрышки. Рыдая, Джулия Энн наблюдала, как «джип» взмыл и исчез за поворотом.

У Кэла не было определенного маршрута; он только знал, что ему необходимо освободиться от злости и в движении получить свободу. Но вдруг обнаружил, что мчится по Северному бульвару, подъезжая к мосту Пятьдесят девятой. Только тогда он согласился с собой, что конечным пунктом его гонки был дом Лорис. Он ни разу не задумался, что он делает и какие могут быть последствия.

Как и Северный бульвар, Манхэттен в этот поздний час был забит машинами. После кромешной темноты Ист Ривера огни сверкающих небоскребов на мгновение ослепили его. Ночью это был совершенно другой город: он сверкал, вызывая разнообразные чувства.

К тому времени как Кэл проехал через весь город, было уже далеко за полночь, и он даже не подумал остановиться у зрительного зала. Зная Пат, он был уверен, что она перетащила вечеринку в свой дом, и чисто инстинктивные чувства заставили его поехать к Лорис.

Сорок шестая улица была пустынной. Окна Лорис на втором этаже были темными, бамбуковые шторы задернуты. Кэл так остро чувствовал ее присутствие, что его возбуждение все росло. Повнимательнее присмотревшись, он заметил слабый огонек, пробивающийся сквозь узенькие щели. Он поставил «джип» на первом попавшемся месте.

Тусклый свет, который смог заметить Кэл, шел от маленькой лампы на столе у кровати Лорис. Так как с внезапным уходом Кэла вечеринка потеряла всякий смысл для нее, она и не поехала со всеми на квартиру Пат.

Хотя Лорис была удивлена появлению Кэла, у нее не было необходимости спрашивать, зачем он здесь. Она только сказала:

— Тебе не надо было приезжать сюда, Кэл.

— Я уйду, если ты на самом деле хочешь этого.

В следующее мгновение они бросились в объятия с такой силой, что это больше походило на столкновение; их губы приветствовали друг друга во время поцелуя. Они так крепко обнимали друг друга, словно их в любой момент могли разъединить.

Испугавшись своей вспыхнувшей страсти, Лорис захотела вырваться, но Кэл не отпускал ее. Он готов был любить ее прямо здесь, у двери, но сдерживал себя.

Он оторвался от ее губ.

— Я совсем не хотел быть таким буйным… Но я чертовски тебя хочу.

— Я знаю, — сказала она не дыша, имея в виду, что и она чувствует то же самое.

От любви к нему у нее кружилась голова, ее моральные устои ушли в никуда, она едва удерживалась на ногах, когда он, отпустив ее, снимал второпях свою куртку. С тем же нетерпением он буквально сдирал с нее халат.

Кэл сгреб ее в свои объятия, и ее окутал жар его тела. Его рот нежно овладел ее затяжным томным поцелуем. Ее охватила жажда любви к нему с такой силой, что слезы брызнули у нее из глаз. Он почувствовал, что она растворяется рядом с ним, такая нежная и беззащитная, и уже не мог больше сдержать себя.

В своем страстном непреодолимом желании он разорвал ее ночную рубашку и вдруг замер при виде ее тела. Ее кожа, казалось, поглощала свет лампы, покрытой абажуром из рисовой бумаги, отражая теплый кремоватый свет.

— Ты такая красивая!

Его голос дрожал, его взгляд ласково скользил по ее телу. В первый раз в жизни Лорис почувствовала себя красивой. Она ожидала, что ее охватит стыд и ощущение греха, когда оказалась полностью обнаженной перед Кэлом, но все, что она почувствовала, — это стремление быть с ним. Она начала расстегивать пуговицы на рубашке, а он встал на колени перед ней и лицом уткнулся в ее грудь.

— Даже красивее, чем я представлял, — бормотал он, горячо дыша на ее кожу и гладя ее спину и бедра.

Она поразилась, получая такое удовольствие от его прикосновений и страстного желания, которое он в ней возбуждал. Когда он, нежно целуя, уткнулся лицом в ее грудь, она ухватилась за его плечи, чтобы не упасть. Его зубы схватили кончик груди, заставив ее вскрикнуть. С едва управляемым желанием он втянул сосок в невыносимую жару своего рта. Он застонал, когда с восторгом почувствовал вкус ее соска на языке, но так и не прекратил водоворота теплых ласк. Ее тело все целиком шло навстречу его ласкам. Она прижалась к нему, желая, чтобы только этому не было конца.

— Ты такая вкусная, что может случиться, что мы съедим тебя живьем, — сказал он, наконец-то оторвав от нее рот.

Его руки продолжали медленно, нежно двигаться по ней. Вдруг она оттолкнула его, сделав назад несколько шагов. Кэл замер.

— Что-то не так?

— Я тоже хочу почувствовать тебя, — пояснила Лорис, взмахом руки указывая, что он все еще в одежде.

— На самом деле? — спросил он с усмешкой: в ее голосе было что-то, что рассмешило его: — Думаю, это можно уладить.

Не успела она глазом моргнуть, как он уже был на ногах. Теми же длинными чувственными движениями, как делал это он, она ласкала его бока, спину и плечи. Лорис проводила длинные прямые линии на его груди, словно изучая различие его и своего тела. Ее ладони стали необычайно чувствительными, и она изумлялась, какое эротическое чувство поднималось в ней от прикосновений к его телу. Ей нравилась гладь его мускулов, как они вздрагивали от ее касаний, контраст между их твердостью и нежностью его кожи.

Теперь была очередь Кэла отпрянуть. Он хотел почувствовать ее руки всем своим телом, почувствовать ее всю на себе. Он расстегнул ремень и молнию джинсов и уже спустил их до колен, когда вспомнил о ботинках. Засмеявшись, он прихрамывая дошел до кровати и уселся на край. Пока он снимал правый ботинок и носок, она развязывала левый. Встав опять на ноги, он быстро снял джинсы и трусы.

У Лорис высохло во рту, и, глубоко вздохнув, она замерла, увидев гладкие бедра Кэла, тугие ягодицы и вожделенный предмет женской страсти. Она прежде никогда не видела члена в состоянии эрекции: он показался ей странным, немного пугающим, но красивым.

Очарованная, она подошла и потрогала его, пробежалась пальцами по его блестящему кончику.

— Он такой теплый… такой неправдоподобно нежный.

Ответом был только резкий вдох. Медленно она исследовала его обеими руками: внутри нее росло чувство восторга и восхищения, заставляя ее осторожные ласки превращаться в настойчивые.

Кэл потянул ее за собой на постель. Его кожа скользила по ее коже. Он прижимал ее тело, пока оно полностью, каждой точкой не слилось с его.

— Теперь ты чувствуешь меня?

— Да, — простонала она, прижимаясь к нему каждой своей частичкой.

— Отлично. Я хочу, чтобы ты почувствовала меня. Всего. Так же, как и я хочу почувствовать всю тебя.

Он проскользнул между ее бедрами, его рот проглотил стон, который вырвался у нее. Мучительно медленными движениями он принялся ее гладить. Жар поднимался под ее кожей, устремляясь куда-то глубоко внутрь. Она полностью отдалась ему: ее рот, ее тело, ее незнакомое «я». Ее страстная несдержанность довела его до крайнего возбуждения, и его движения убыстрились: он заполнил ее рот глубокими сильными движениями языка. Но ему не хватало этого. Он хотел большего.

Отзываясь на ее готовность, он вошел в нее. И удивился, когда Лорис вскрикнула, содрогнувшись от боли. Неспособный остановиться, он толкнулся еще глубже в нее и остановился у барьера. Он осознал с изумлением, что она была девственницей, хотя его предложения были приняты без промедления, чувственно и несдержанно. Он был поражен, что она отдавалась ему так легко, ничего не прося взамен.

Лорис снова вскрикнула, когда он выходил из нее, но на этот раз от того, что теряет его.

— Почему ты ушел? Я что-то делаю не так?

— Боже, нет! Ведь тебе больно.

— Немножко, но это было так прекрасно.

Ее лицо сияло, ослепляя его. Ее губы, все еще влажные от его и немного покусанные, оставались открытыми. Он почувствовал дикое содрогание ее тела, вызванное его неожиданным вторжением, но она, как и несколько минут назад, предлагала ему себя.

На Кэла накатила волна любви и необыкновенной нежности.

— Почему же ты не сказала мне?

— Это имело какое-то значение?

— Да я… нет. Нет!

Он понял, что теперь ничто не сможет оторвать его от нее, так же как знал, что однажды переступив порог, они не остановятся. Это было единственной причиной, по которой он старался держаться подальше от нее все эти месяцы.

— Но если бы я знал, я был бы поосторожней.

— Ой, не надо ничего менять, — ответила она, светясь улыбкой. — Я даже не мечтала, что это может быть так прекрасно.

Она прогнулась к нему, теребя пальцами его волосы и приближая его рот к своему легкими и нежными поцелуями. Его язык стал нежно изучать ее тело. Ласково, успокаивающе он приблизил свое лицо к округлости ее живота, его рот оставлял теплые влажные следы на ее коже, опускаясь вниз. Он поцеловал ее темные влажные завитки, раздвинул ее бедра, положил ее ноги себе на плечи. Он раскрыл ее своим языком.

Лорис вскрикнула, шокированная тем, что он собирается поцеловать ее туда… в самую сокровенную часть тела.

— Нет!

Он протянул под нее руки, приподнял бедра к своим губам, и его рот стал ее рабом.

Влажный огонь пробежал по ней, яростно обжигая; ласки стали более глубокими и быстрыми, пока она не стала дико выгибаться. Казалось, что все уже им исследовано внутри и снаружи в одно и то же время. Она дрожала от возбуждения и таяла. Она не знала, что ее тело способно получать еще больше удовольствия, пока не почувствовала, как он снова входит в нее, и его безжалостно медленные движения словно вытягивают из нее тот почти нестерпимый восторг, который вновь появился в ней. Кэлу потребовалась сила воли, чтобы двигаться медленно. Он умирал, полностью хороня себя в ней. Но когда он преодолел препятствие, полностью соединившись с ней, он уже не мог остановиться.

Лорис изогнула бедра и со всей силой толкнулась в Кэла. Она почувствовала острое ощущение разрыва. Его руки обвили ее, его тело искало место, где можно отдать заряд, полученный при их близости. Он принудил себя на время остановиться: словно жидкий огонь пробежал по его телу, заставляя его беспомощно вздрагивать, и он знал, что если сделает хоть одно движение внутри нее, то совсем потеряет контроль.

Чувства Лорис были так сильны, что она едва могла дышать. Она не могла приблизиться ближе к нему. Исступленно, она обвила руки и ноги вокруг него, втягивая его все глубже в свою нежность и тепло. Дрожь, сотрясшая его, отдалась внутри нее. Когда он поцеловал ее жарким поцелуем, она почувствовала на его языке вкус себя.

Мир перевернулся вокруг нее. Она не знала, кто начал, подвергая танталовым мукам, эти медленные движения, потому что они двигались как одно целое в ритме пульсации их крови. С каждым его толчком в глубь нее она чувствовала, что удаляется все дальше от себя самой, раздваиваясь и отдаваясь ему. Ее тело стало растворяться в его: теперь не существовало той точки, в которой был его конец и было ее начало. Они были едины, сгорающие в конвульсивном взрыве.

Потом, клочок к клочку, мир снова стал собираться вокруг них: шум машин, проникающий сквозь окна, свет лампы, создающей блики на потолке; кто-то в другой квартире слушал старые записи Гершвина. Реальность вернулась к ним, как нежные, плавные звуки песни любви.

Кэлу было пора возвращаться домой, к жене.

— Ты твердо уверена, что не хочешь провести каникулы со мной и моими в сверкающем «Нью-Рошеле»? — спросила Пат.

Сидя под благожелательным взглядом В.С.Филдс, Лорис покачала головой.

Они обедали в «Джо Аллен», популярной подачке для театральных артистов. Непокрытый дощатый пол, низкий потолок, деревянные стулья и красные с белым скатерти на столах; старинные светильники излучали успокаивающий тусклый свет. Длинная кирпичная стена сплошь была увешана портретами и фотографиями звезд Бродвея. Через кирпичные арки, у которых они сидели, был виден бар вдоль стены. Из центра каждой арки свешивались празднично украшенные горшки с цветами.

Лорис была уверена, что В.С.Филдс был просто непризнанным гением. Она никогда не верила, что его смерть на Рождество была случайностью; должно быть, он боялся праздников, как она.

— Моя семья — обе ее части — будут очень рады тебе, — настаивала Пат. — А ты отпразднуешь и Чанука и Рождество.

— Спасибо, Пат, но я сейчас на распутье.

— Ты не можешь быть на таком распутье, на котором нахожусь я.

Оба родителя Пат женились и вышли замуж вторично согласно их религиям; теперь каждый имел своего ребенка.

— В семье моего отца я полушикса, в семье матери — я полуеврейка. Было бы хорошо повстречать парня с таким смешением крови.

— Если они заставляют тебя страдать из-за этого, почему ты каждый год возвращаешься к ним? — спросила Лорис. — Почему ты не хочешь покончить с этим?

— А кто, к черту, знает? — Пат разболтала перец в мартини. — Наверно, по той же причине, что ты остаешься одна, пока Кэл проводит праздник со своей женой: я привыкла к этому дерьму.

Лорис не надо было напоминать, что ей было уготовано, но она совершенно не хотела говорить об этом. Отвернувшись, она посмотрела через арку в бар, набитый приезжими на Рождество. Двое мужчин сидели на табуретах у стойки, оба лет тридцати и симпатичные.

Она могла сказать с первого взгляда, что они здесь не были постоянными посетителями. Ультраконсервативная прическа и костюм говорили о том, что это бизнесмены; а потому, как они уставились на нее, сразу стало ясно, что они в поисках женщин.

Уже зная, что стоит ей посмотреть на мужчину более секунды, как это принимается за приглашение подойти к ней, Лорис быстро опустила глаза. Но они уже шли к их столу. Увидев смену выражения на лице Лорис, Пат мгновенно поняла, что произошло.

— Хм, меня зовут Боб, — сказал высокий мужчина с песочного цвета волосами, небрежно наклоняясь под сводами арки прямо против Лорис. — Я бы хотел купить…

— Мы не одни, — сказала Пат, подмигивая Гарбо.

— Хей, это великий обман, — сказал Боб. — Так это называется, верно?

— Верно, — ответила Пат, — до свидания.

— А меня зовут Дик, — пьяным голосом представился темноволосый мужчина, пониже ростом, с мальчишескими чертами лица. — Самое простое имя для запоминания. — Он вызывающе неприлично подмигнул.

Оба мужчины громко рассмеялись, проливая свое вино.

С тех пор как Лорис приехала в Нью-Йорк, у нее отрасли длинные волосы; она заправила за ухо длинную прядь.

— Это действительно легко запомнить, — согласилась Пат. — Имя Дик хорошо рифмуется со словами prick (половой член).

Дик растерянно нахмурился: неужели эта плоскогрудая шутит или хочет оскорбить, а та, с великолепными титьками, совершенно игнорирует его. Боб шлепнул его по спине.

— Она на самом деле не приняла твой номер. Тебе бы лучше заняться вон той. Она хорошенькая. — Он быстро залпом выпил свое виски. — Хей, послушайте, девочки, как насчет того, чтобы выпить с нами немного, чтобы отметить праздник?

— В другой раз, — сказала Пат.

— Но это наш последний день в Нью-Йорке, — настаивал Боб. — Завтра утром мы улетаем в Денвер.

— А мы уже давно взяли за правило, — сообщил Дик Лорис, — никогда не привозить назад деньги, предназначенные для путешествия. У нас осталась почти тысяча баксов.

Боб озарил Лорис спокойной обольщающей улыбкой.

— На эти деньги мы могли бы получить вас надолго.

— Подумай, если вы и так еле ползаете… — начала Пат, прежде чем Дик с презрением прервал ее.

— А мы с тобой и не разговариваем. Мы разговариваем с ней, — он повернулся к Лорис, наклонившись к ней в окошко арки. — Давай, что ты скажешь?

Лорис с каменной маской на лице посмотрела на обоих мужчин.

— Пошли, а! — надоедал Дик, пот струился над его верхней губой. Он уже представлял вкус ее титек. — Ну, что ты скажешь?

— Уматывайте, — сказала Пат, — или я позову администратора.

Дик возмущенно отпрянул.

— Ни у кого нет рождественского настроения, — промямлил он, когда Боб тащил его обратно в бар.

Пат резко рассмеялась.

— У нас уже и так достаточно ничтожеств в Нью-Йорке. Ты не думаешь, что они их импортируют из Денвера?

— Это из-за меня, — сказала Лорис. — Во мне что-то такое, что заставляет мужчин…

Она замолчала, но когда подняла свой бокал, ее рука дрожала.

— Лорис, ты не можешь винить себя из-за каких-то подонков в этом мире.

— Тогда почему это всегда случается со мной?

— С таким лицом и фигурой, как у тебя, какой мужчина не подойдет к тебе?

— Но как они подходят, Пат! Ты слышала этих парней сейчас? Они практически предлагали мне деньги. Такое случается уже не первый раз. Незнакомые постоянно подходят ко мне на улице. Ты даже не поверишь, если я тебе скажу, что они мне говорят.

В ее глазах появилась безнадежность.

— Я не знаю, может, они и правы. Может, они видят во мне то, чего я не знаю. Почему же еще они обращаются со мной, как с последней шлюхой?

— Потому что ты позволяешь. Я сколько раз говорила тебе, Лорис, что ты должна стоять за себя. Не будь такой пассивной — это только подбадривает их.

— Я так теряюсь и расстраиваюсь, — печально объяснила Лорис. — Когда они смотрят на меня или говорят мне такие вещи, все это заставляет меня думать, что я действительно шлюха.

— Тебе еще шагать и шагать до нее. — Пат позвала официанта, чтобы заказать еще напитки. — Одного любовника недостаточно: он не может превратить тебя в нее.

Лорис уставилась в свой пустой бокал.

— Даже с Кэлом теперь я… я не могу не удивляться, неужели все, что ему на самом деле от меня надо, — это только постель?

— Это то, что я тебе говорила. Это продолжается уже десять месяцев. По-моему, пора уломать его развестись.

— Я не смогу сделать этого, — она гордо выпрямилась. — Кэл сам должен принять это решение.

— А зачем ему? У него все есть. У него есть семья, и у него есть ты. Он ведет себя, как два разных человека, Лорис. Дома — он семьянин с достатком средней руки; с тобой — он одержимый любовник и артист авангарда. На этих днях он собирается решить, кто же он на самом деле.

— Это то, что он может решить только для себя.

— Я не думаю, что он может. Он совершенно не способен принимать решения. Это касается и тебя, и его работы.

— Это не так. Никто так не работал эти последние несколько месяцев, как Кэл, стараясь опять собрать труппу.

Как Пат и предсказывала на том несчастном открытии сезона в марте, без отчета «Вилидж Войс» она не смогла найти ангелов, которые захотели поддержать их спектакль. В течение следующих месяцев ей удалось вымолить, взять взаймы, достаточную сумму, чтобы арендовать полуподвальный этаж на Ловер Йст Сайд, который раньше был Цыганской чайной. Вся компания бросилась строить сцену по кругу, которую спроектировал Кэл, с осветительной системой вдоль нее. «Ловер Дептс», как Пат назвала кафе-театр, должно открыться сразу после праздников.

— Я говорила о моральной поддержке, — сказала Пат — Он использует тебя, Лорис, а ты позволяешь ему.

— Нет, он… Кэл не такой. Он любит меня.

— Его любовь или его видимость любви доведут тебя неизвестно до чего, — резко заключила Пат. — Если бы Кэл действительно тебя любил, то развелся.

— Это совсем не так просто для него, как ты думаешь, Пат, — Лорис встала на защиту своего любимого. — Ты же не знаешь, как страдал Кэл, когда был мальчиком, из-за того, что его отец бросил их. Как я могу просить Кэла причинить ту же боль его сыну?

— Ну, и как долго это будет продолжаться?

— Не знаю. Чем счастливее я с ним, тем более несчастна, когда он не со мной. Иногда мне кажется, когда я лежу в постели, после того как мы любили друг друга, и наблюдаю, как он одевается, чтобы идти домой, что не смогу сдержаться и закричу.

— Ты должна закричать Может, тогда он не уйдет домой. Ты должна бороться за то, что хочешь в этом мире, Лорис. Надави на Кэла, чтобы он сделал выбор между тобой и женой.

— Ой, нет, — вскрикнула Лорис, тем самым давая Пат понять, что не только гордость удерживает ее, но и страх: она никогда не оправится от отказа от нее ее отца, и если Кэл тоже отвергнет ее, это будет непоправимым ударом для ее уже ослабшего эго.

— Может, тебе просто уйти от него на время? — предложила Пат — Это даст тебе время обдумать все. Ты знаешь, Арти решил принять то предложение в местном театре в Питсбурге.

— Да, он и просил меня составить компанию.

— Это только на три месяца.

— Три месяца не видеть Кэла? Я не знаю, как я смогу прожить без него эту неделю.

— Почему? Он куда-нибудь уезжает на праздники?

— Нет, но приезжает его мать, и он хочет на неделю уйти с работы, поэтому у него не будет возможности… встречаться со мной.

Ее руки сжались в кулаки, длинные ногти впились в ладони.

— Ох, я иногда схожу с ума. Я поклялась себе, что никто никогда не заставит меня чувствовать… чувствовать себя нежеланным ублюдком, которого упрятали так, что могут думать, что я не существую.

— Давай проведем праздники вместе, — упорствовала Пат. — Ты не сможешь долго находиться в таком состоянии.

Лорис отрицательно покачала головой.

— Я там чужая. И я не могу находиться среди других людей, когда я такая.

Она сделала большой глоток вина.

— Кроме того, я смогу использовать это время на обдумывание, как ты мне сказала. Я не могу так жить больше. Мне надо что-то предпринять.

Не имея никого после смерти матери, Лорис редко разделяла с кем-то компанию в минуты, когда чувствовала себя несчастной. В ту нескончаемую неделю она решила, что несчастье — это что-то, чего надо стыдиться, что это только ее вина. Она так и не присутствовала на новогодней вечеринке, как обещала Пат. У всех есть какие-то даты — кто-то обменивается традиционными полуночными поцелуями — а Лорис не нуждалась в напоминании ей ее статуса одиночества.

Так случилось, что в этом году она не получила поздравительной открытки на Рождество от мисс Прескотт. Лорис написала ей, когда она только переехала, рассказав о новой квартире и театральной труппе. Ее письмо так и осталось без ответа. Последняя непрочная связь с ее отцом, как она поняла теперь, прервалась навсегда.

Мир своих собственных фантазий всегда был для Лорис единственной защитой от чувства нежеланного ребенка. Приехав в Нью-Йорк, она обнаружила уже готовый мир фантазий в фильмах — особенно в старых. Покупка видео была единственной прихотью, которую она позволила себе, и сейчас у нее было около сотни пленок.

Сегодня она решила: ничто так не выведет ее из состояния депрессии, как история, которая моментально захватывала ее. Ей необходимо было потеряться в другом времени и месте, в чужой прекрасной истории любви.

Фильм, который Лорис выбрала, был «Доктор Живаго». Она очень скоро поняла, что это был лучший выбор. Она сидела, откинувшись на подушки, потягивая свое новогоднее шампанское, которое сама себе купила. Ее так захватили исторические моменты, огромная сила и красота образов! Но когда развернулась трагическая любовь между Ларой и Живаго и достигла кульминации, как в зеркале отражая их безнадежные отношения с Кэлом, ее охватила боль, которая, как она считала, должна была исчезнуть.

Лорис так и не смогла досмотреть фильм до конца. Воображение, как Кэл с женой отмечает Новый год, обожгли ее. Вместо того чтобы стереть, шампанское сделало их еще острее. Из соседней квартиры слышались звуки музыки, неистовые крики и смех. За окнами взрывались хлопушки и петарды, провожая старый год и радуясь новому.

Слезы потекли по ее лицу. Лорис приняла единственное решение: в наступающем году порвать все отношения с Кэлом.

Она начала 1 января 1981 года, лелея свое первое похмелье. Со специальным актерским сценарием на коленях и с тетрадью, отложенной в сторону, она принялась учить новую роль. Ей надо было подготовить монолог Агги из первого акта пьесы «Кошка на раскаленной крыше». Она никак не могла сосредоточиться.

Ее мысли все время возвращались к Кэлу. Вместо того чтобы учить, она поймала себя на том, что репетирует, как и что она скажет ему, когда они встретятся. Словно разбивая сцену на части, она стала записывать причины, по которым они не могут быть вместе.

Ее так поглотила эта работа, что сначала не поняла, то ли она услышала, как ключ поворачивается в замке, то ли это просто ее воображение. Ручка замерла в воздухе, она оторвалась от тетради и увидела, как открывается дверь и входит Кэл. Он задыхался, пробежав по лестнице. Его волосы были растрепаны, лицо раскраснелось на морозе, и когда он посмотрел на нее, в его глазах вспыхнул восторг.

Лорис показалось, что в темной комнате кто-то неожиданно распахнул окно, впуская ослепительный солнечный свет. Она молча прокляла себя и его тоже. Но это было выше ее сил.

— Что ты здесь делаешь?

— Я должен был увидеть тебя.

Его голос был глухой, напряженный.

— Но я думала… ты сказал завтра.

— Я не мог дождаться. Я пытался всю неделю вырваться к тебе.

Он снял пальто и бросил на один из крючков вешалки. На нем был облегающий свитер рыболова, поношенные джинсы обтягивали его длинные ноги.

— Я только что проводил мать в аэропорт, — пояснил он, — предполагается, что я в пути, поэтому я не могу побыть с тобой дольше пятнадцати — двадцати минут.

Она уставилась на него, не способная скрыть удивление. Чтобы доехать от Квинс до Восточной части Манхэттена, требуется час езды в один конец, и то если на дороге не будет пробок.

Он криво усмехнулся.

— Я понимаю, в этом есть что-то ненормальное, но я должен был увидеть тебя — хоть на несколько минут.

— Беда всегда страшней, чем кажется, — сказала Лорис, глядя в тетрадь, где записывала причины, по которым она не может больше встречаться с ним.

Лорис позволила Кэлу поцеловать себя и даже ответила на его нежность, но часть ее, как бы со стороны наблюдала за ним, словно изучая игру актера, чью технику она практически боготворила. Чувствуя ее отчужденность, он крепко обнял ее. Его поцелуй становился все более настойчивым, возбужденным.

Она вырвалась из его рук.

— Кэл, я…

— Боже, но я умираю по тебе.

Перебирая волосы, он подтянул ее лицо к своему.

— Все это время мне так тебя не хватало. Ты такая прелестная.

Медленно он водил языком по ее губам.

— Я теперь могу пробовать тебя во сне, ты знаешь? Всю тебя.

Лорис боролась с собой, стараясь не принимать к сердцу слова любимого, но чувственные воспоминания, которые они пробуждали, отражались в ее глазах, и Кэл увидел это. Он хотел ее поцеловать еще раз.

— Нет, Кэл, не надо.

Она возмутилась, с какой легкостью он применил к ней силу.

— Это нечестно.

— Да, ты права, — медленно отпуская ее, сказал он. — Лучше я не стану начинать того, что не смогу закончить.

— Для тебя это не проблема. То что начнешь со мной, ты можешь закончить с женой.

Он отпрянул в удивлении.

— Это то, что ты думаешь обо мне… о нас?

— Твои двадцать минут истекли.

— Позволь мне беспокоиться о времени, о'кей? Ты только ответь мне на вопрос, Лорис. Ты действительно так думаешь?

— Да. И я… я не хочу больше видеть тебя, Кэл.

Он стал очень тихим, его лицо потемнело. Потом без слов он поднялся и пошел к вешалке. Сердце ее бешено забилось, она захотела взять свои слова обратно. Вместо того чтобы набросить на себя пальто и выскочить, как она ожидала, он потянулся к боковому карману и достал пачку сигарет и зажигалку. Стоя спиной к ней, он прикурил сигарету и несколько раз глубоко затянулся.

— Скажи мне что-нибудь, наконец, — сказал он, окутывая дымом свои слова. — Если это все, чего я дожидался, сидя дома, тогда что я здесь делаю?

Он бросил пачку сигарет и зажигалку на стол рядом с пепельницей, которую она держала исключительно для него.

— Если бы у меня было с ней то, что с тобой, зачем бы мне нужно было что-то еще?

— У тебя, очевидно, все еще есть что-то с ней.

— Да. У нас общий сын. Это единственная вещь — единственная, — которую она дала мне, и я всегда ей буду благодарен за это. Я не собираюсь оправдываться в этом. Но то, что я чувствую к тебе… у меня никогда не было такого с ней. Я клянусь Богом, Лорис! Я никогда не любил так женщину, как люблю тебя. Я никогда не знал, что могу так любить.

Это признание не было легким для Кэла.

— Ты не веришь этому?

— Я не знаю, во что теперь верить, ты поставил меня в тупик. — И Лорис заплакала.

— Лорис, ты лучшее, что когда-либо случалось со мной. Если бы я знал, я бы закрутил бы это, как всегда делал, я… я не знаю, что я должен делать.

Он тер лоб, стараясь снять напряжение над глазами.

— Я уже давно знал, что должен принять решение. Я много думал об этом. Но не имеет значения, что я сделаю: в любом случае я ударю того, кого люблю.

В тишине, последовавшей за словами-колебаниями Кэла, Лорис пыталась выпутаться из-под того воздействия, которое они произвели на нее.

— Я должна уйти, — сказала она. Голос ее становился все громче. — Чем дольше я тебя вижу или даже говорю с тобой, тем труднее мне будет порвать.

— Лорис, я…

— Мне предложили работу с местной компанией в Питсбурге. Я собираюсь принять его. Это единственный путь.

— О Боже, не делай этого! Пожалуйста, не делай!

Она была слишком ошеломлена болью в его голосе и слезами в его глазах, чтобы что-то ответить. Кэл взял ее за плечи и крепко прижал к себе.

— Я хочу, чтобы мы жили вместе… так же, как и ты. Только дай мне время. Я найду выход.

Слеза катилась по его щеке в уголок рта. Она попробовала ее, когда он на прощание поцеловал ее.

— Я обещаю, — сказал он.

Лорис выключила микроволновую печь. Кэл задерживался, а ей так не хотелось, чтобы курица, которую она зажарила на обед, остыла. Рис был тоже готов; салат давно уже ожидал в холодильнике. Она недоумевала, какие еще у него появились проблемы, и связаны ли они с их сегодняшней встречей.

Лорис услышала, как ключ поворачивается в замке. Не успел Кэл закрыть за собой дверь, как она бросилась ему на шею.

— Я уже не думала, что увижу тебя сегодня.

Он отпрянул.

— На улице моросит. Я весь мокрый.

— Мне все равно.

— Ты испортишь свое красивое платье. Вот.

Он протянул ей коричневый бумажный пакет.

— Я заехал за бутылочкой У.О.

— У меня немного осталось.

Она всегда держала под рукой бутылку его любимого напитка. Пакет оказался тяжелей, чем она ожидала. Она заглянула внутрь.

— Там что-нибудь еще?

— Я купил тебе две бутылки вина.

— О, спасибо.

Пока Кэл снимал куртку, Лорис прошла на кухню.

— Там еще не пошел снег?

— А что, ожидается снег?

Лорис засмеялась.

— Ты не слышал сводку погоды? Предупреждают о шторме. Они ожидают его силу в 10–12 баллов.

— Боже, это то, что мне просто необходимо.

Его мрачный тон насторожил ее, и она изучающе посмотрела на него. Она так обрадовалась, увидев его, что не заметила его напряженного и побледневшего лица.

— Что-то произошло, Кэл?

Он посмотрел на нее тяжелым взглядом.

— Лучше поставь бутылки.

— Что такое? Что случилось?

— Она все узнала о нас.

— Боже мой, но как…

— И это еще не все.

Его голос дрогнул, и он резко провел пальцами по волосам.

— Мне на самом деле надо выпить. Тебя не затруднит сделать мне?

— Нет… конечно, нет.

— Спасибо.

Он неожиданно повернулся и пошел в гостиную, ссутулив плечи, что было совсем не в его манере.

Голова Лорис лопалась от вопросов. Когда она делала его обычный напиток, — много У.О., смешанного с небольшим количеством воды — ее руки были непослушными, почти деревянными. Она сделала такой же и себе, хотя очень редко пила крепкие напитки. Она предчувствовала, что ей это сейчас не помешает.

Когда Лорис внесла бокалы, звук дождя, с силой разбивающегося об окна, заполнил тишину в квартире, по непонятной причине делая ее еще более тяжелой. Она ожидала увидеть его уютно сидящим на кровати, как обычно, подперев подушку и вытянув ноги. Вместо этого он сидел, напряженно выпрямившись на ручке кресла, уставившись в никуда невидящим взглядом.

Она сжалась от неожиданности, парализующей тревоги.

Такое чувство было слишком знакомо ей, она испытывала его раньше только при пробуждении. В детстве ее мучили ночные кошмары, которые были настолько реальными, что она часто недоумевала: неужели она до сих пор переживает забытую травму? Каждый раз, приходя в сознание, ее сердце учащенно билось, она обливалась потом, но ужасные видения растворялись раньше, чем она могла провести какую-либо связь, она всегда выходила из них с мучительным чувством потери и с тем ощущением, которое охватило ее сейчас, при виде Кэла, полностью отрешенного от нее. Казалось, ее не существует.

— Кэл, — позвала она резко, пытаясь прервать его состояние. — Твой ликер.

Лорис села на угол кровати напротив кресла. Звук дождя начинал действовать на нервы. Она залпом выпила виски, которое прожгло тропинку в ее сжатом горле. Она боялась задать вопрос, который крутился у нее в голове: что теперь будет с ними, если Джулия Энн узнала?

Это Джулия Энн. Она… Кэлу потребовалось сделать большой глоток виски перед тем, как продолжить.

— Она разбилась на машине.

Лорис вздрогнула, но ни звука не вышло из ее горла.

— Она не…

— Нет, но могла. Она ранена, хотя… и это только моя вина.

Слезы выступили на его глазах, и он потер веки большим и указательным пальцами, пытаясь сдержать их.

— Во всем виноват я.

Желая успокоить его, Лорис бросилась к нему. Он отодвинулся от нее.

— Не надо, все в порядке, — настоял он, заслоняя кулаком лицо, как боксер, делающий последнюю попытку защитить себя. — Все в порядке.

— Кэл, пожалуйста, — просила она, не понимая, почему ему надо скрывать свои чувства от нее. Он никогда не делал этого прежде.

— Пожалуйста, позволь мне…

— Нет. — Раскрытой ладонью он слепо провел в воздухе, прося ее вернуться назад. — Все в порядке. Действительно.

Лорис откинулась на постель. Она потягивала свое питье, ожидая, пока Кэл закурит сигарету. Перед тем как спросить, она дала ему сделать несколько глубоких успокаивающих затяжек.

— Почему в этом твоя вина?

Он резко выдохнул.

— Потому что мне надо было это предугадать заранее. Все последние три недели я предчувствовал, что что-то случится, — уже с того момента, когда мы начали репетицию новой пьесы.

— И я тоже, — согласилась Лорис.

— Но я совершенно не был готов к этому, — продолжил он, говоря словно с самим собой. — Каким надо быть глупцом? Она уже не в первый раз повторяет такое. Когда она сказала мне, я…

Эти слова повисли в воздухе, и он допил все, что осталось у него в бокале.

— Я не понимаю. Ты имеешь в виду нас? — Она наклонилась к нему. — Что она тебе сказала?

— Мне бы еще выпить, — он поднялся. Она на самом деле в этот раз переступила все рамки закона, — пояснил он по пути в кухню. — В воскресенье мы ругались практически всю ночь.

На ходу он взял бутылку У.О. с металлической стойки и принес ее с собой в гостиную.

— Я старался ей втолковать, что не могу быть таким, каким она хочет видеть меня. Я так же не могу дать ей всего того, в чем она нуждается. Я перестал делать такие попытки. А она на самом деле верит, что к нам могут вернуться те отношения, которые были между нами в первый год, когда родился Брайан.

Его взгляд и тон стали нежными, горестными.

— Это был самый счастливый год нашей совместной жизни.

Он сделал последнюю затяжку, потушил сигарету и налил себе еще.

— Это, конечно, все из-за меня. Все, что требуется, это бросить режиссуру. И тебя.

Прошло несколько минут, прежде чем Лорис смогла заговорить.

— И что она узнала о нас?

— Она заявляет, что звонила мне в театр в одну из пятниц, несколько месяцев назад. Кто-то подошел к телефону — наверно, Грэг — и сказал ей, что собрание закончилось пару часов назад. Она стала настаивать, что ей нужно срочно связаться со мной, естественно по поводу моего сына. И он дал ей твой номер телефона.

Он сделал попытку засмеяться, но закашлялся.

— Я так полагаю, что все знают о нас.

— Но она же никогда не звонила мне, Кэл.

— В этом не было необходимости.

— Я ничего не понимаю. Если она уже несколько месяцев знала о наших отношениях, почему дожидалась так долго, чтобы сказать тебе?

— Джулия Энн не очень сильна, чтобы противостоять этому. В сущности, я, наверно, мог отрицать все, и этим бы все кончилось. Теперь я знаю, что это то, что она на самом деле хотела услышать, но я не смог сделать этого. Я согласился, что люблю тебя… что мы любим друг друга. Я сказал ей, что не могу тебя бросить.

Когда Лорис услышала это, на нее нахлынула волна спокойствия, но потом она подумала, что его жена должна была чувствовать, и устыдилась своей радости. Она знала, какой бы она была подавленной и расстроенной, если бы Кэл сказал ей, что любит другую женщину.

— Она сказала, что никогда не даст мне развода, и пока я не прекращу видеться с тобой, она уедет от меня и заберет Брайана. Она поклялась, что сделает так, что я больше никогда его не увижу.

— Она не сможет этого сделать.

— К черту, не сможет! Она сделает это, если когда-нибудь дойдет до этого, но она знает, что я никогда не брошу своего сына.

Его губы немного дрожали.

— Она знает меня очень хорошо. Так или иначе, я… я озверел от ее слов. Я имею в виду, во мне будто что-то взорвалось. Я наговорил ей такие вещи, о которых никогда не должен был даже обмолвиться, но я чувствовал себя в такой адовой ловушке — словно меня сжигали заживо. В конце концов я не мог больше терпеть это. Я должен был выбраться оттуда. Как бы то ни было, я понимаю, что, если я не сделаю это сейчас, я уже не сделаю никогда. И я побросал в чемодан какие-то вещи и ушел.

Его глаза встретились с ее; его взгляд был напряженным и твердым.

— Я шел к тебе, — сказал он ей, словно для него сейчас имело большое значение, чтобы она знала об этом.

— Что случилось потом?

— Я как раз завел машину, когда Энн в слезах выскочила из дома, прижимая к себе Брайана. Она выхватила мальчика из кроватки и кричала ему, чтобы он сказал папе, чтобы он вернулся. Я вылез из машины, чтобы отнести Брайана назад. Было очень холодно, а он был в одной пижамке. На улице шел снег. Когда я его подхватил, она побежала от меня и впрыгнула на переднее сиденье машины. На улице был гололед, и в своем состоянии истерики она потеряла контроль над машиной и врезалась в дерево.

Он медленно вздохнул, затем с шумом выдохнул.

— У нее сломана рука и большой кровоподтек на одном глазу. Доктор думает, что у нее могут… что могут быть и другие нарушения.

Все то чувство вины, которое так долго мучило Лорис изнутри, теперь пронзило ее: она одна была виновата в этом. Ничего бы не произошло, если бы Кэл не встретил ее.

— Как долго она пробудет в госпитале?

— Они выпустят ее через день.

В удивлении она отпрянула.

— Через день! Тогда, значит, нет ничего…

— Доктор сказал, что она должна будет находиться в постели месяц, может быть, и больше. Она нуждается в уходе, поэтому…

Он откинулся в кресло с отрешенным взглядом.

— И вот почему ты не можешь оставить ее теперь, — заключила Лорис за него.

Кэл кивнул, смотря в никуда.

— Я бы так хотел. Но я не могу. И все это на глазах у мальчика! Авария… кровь, струящаяся по ее лицу. Он все время плакал и кричал, и я не мог его успокоить. Я говорил ему, что мамочка поправится, но…

Он зло покачал головой.

— Иисус Христос, что за беда!

На этот раз он не отстранился от нее, когда она бросилась к нему. Она обняла его и прижала крепко, стараясь поглотить его боль, разделить ее с ним. Его руки сомкнулись вокруг нее, и он спрятал лицо у нее на груди.

Все кончилось постелью.

Он любил ее неистово, с какой-то безумной отчаянностью, словно желая поставить отметину, которая не даст ей возможности забыть его. Это очень напугало ее. Она поняла, что он решил оставить ее. Она всем телом старалась сказать ему, что поняла его. Он не хотел слышать слов, как она его любит, как хорошо им вместе, как счастливы они были бы вдвоем.

Телом, руками, ртом и языком — всем своим существом она умоляла его остаться.

Но он быстро оделся, отвернувшись от нее.

— Мы больше не можем встречаться — ты сама понимаешь, не так ли? — сказал он, застегивая куртку. — Я должен разрубить этот гордиев узел.

Лорис не ответила; единственно, что она могла сделать, — это кивнуть. Она почувствовала, как внутри у нее что-то оборвалось.

— Я действительно очень тебя люблю, — печально добавил Кэл, уходя. Он подсунул ключи, которые она ему дала, под дверь.

— Что это, черная дыра Калькутты? — воскликнула Пат, когда Лорис с неохотой впустила ее в квартиру.

От яркого солнца были задернуты шторы и лишь мерцающее отражение ТВ высвечивалось из угла гостиной, создавая тусклое освещение.

— Свет режет мне глаза, — сказала Лорис, возвращаясь на кровать.

— Сегодня такой яркий день. Нью-Йорк готовится к фестивалю, все рекламы только об этом.

В своей типичной манере, не принимающей никаких возражений, Пат направилась к окну. Не обращая внимания на возражения Лорис, раздвинула шторы.

— Видишь? Солнышко светит. Небо такое голубое. И все приоконные ящики в цвету.

— Думаю, что я отказываюсь от участия в этом, — сказала Лорис.

Пат нахмурилась. Сарказм был чем-то новым в репертуаре ее подруги, она была ошарашена изменениями в Лорис, с тех пор как видела ее в последний раз. Она так хотела помочь своей подруге. Весь апрель и май Пат была в Канаде, работая помощником продюсера. Она звонила Лорис каждое воскресенье и все больше и больше расстраивалась, слыша ее голос. Прошло уже три месяца, как Кэл порвал все отношения с ней, и вместо того чтобы со временем проходить, депрессия Лорис все углублялась. Озабоченная этим, Пат связалась с ней сразу по возвращении в Нью-Йорк; последние пять дней Лорис постоянно находила причины, чтобы не видеться с ней.

Однако Патриция Х.Шварц была не из тех, от кого можно легко избавиться — особенно когда она видела, что ее подруга нуждается в помощи и поддержке. Поэтому в эту великолепную первую субботу июля она постучала в дверь Лорис без приглашения, с определенным желанием потрясти ее, накричать, если потребуется, чтобы вернуть ее в мир живущих.

— Боже, Лорис, ты выглядишь ужасно! — сказала она с характерной серьезностью и повысив голос, чтобы перекричать ТВ. — Ты похудела и необычайно бледна. Тебе можно играть Камиллу без грима.

Лежа на горе подушек, Лорис равнодушно пожала плечами и снова уставилась в видео.

— Тебе обязательно надо включать так громко? Ты, наверное, не слышишь собственных мыслей.

— В этом вся задумка.

— Я бы не сказала, что это блестящая идея.

Пат взяла пульт управления с кровати и выключила ТВ.

— Не надо, Пат, — попросила Лорис, держа ее за руку. — Отдай пульт.

Все эти дни она боялась тишины и даже спала с включенным телевизором, если вообще спала.

Пат положила пульт подальше от Лорис.

— Я думала, что мы сходим прогуляться по Деревне, прошвырнемся по антикварным лавкам, посмотрим на выставленные картины, а потом возьмем пиццу в «Эмилио».

Она воскликнула в сердцах:

— Я два месяца не ела пиццы. А глядя на тебя, похоже, что ты бы тоже не отказалась от нее.

Мысли о еде было достаточно, чтобы Лорис почувствовала тошноту.

— Я не голодна.

— У «Эмилио» должно быть уже открыто уличное кафе, — продолжала Пат. — Мы бы поели на открытом воздухе под деревьями и пожевали бы еще чего-нибудь вкусненького, как обычно. Давай?

Лорис безучастно покачала головой.

— Я не могу.

— Почему? У тебя какие-то более интересные планы? — Пат указала обвиняющим пальцем на телефон, стоящий на одеяле рядом с Лорис. — Так и проводишь ночи и все дни в ожидании телефонного звонка? Он не собирается звонить тебе, Лорис. Перестань ждать его.

— Нет, он позвонит, — сказала она нежным голосом, ее глаза потускнели. — Он будет с ней, только пока она поправится.

— Это он тебе сказал?

Лорис заправила за ухо длинную прядь волос.

— Не могут же они сейчас взять и снять гипсовую повязку.

— Он не вернется, Лорис!

— Нет, он вернется. Он вернется. Вот увидишь, — ответила она успокаивающе, словно Пат была тем, кого необходимо было убеждать. — Он был уже готов уйти от нее. Я говорила тебе. Из-за этого и произошел несчастный случай. Он собирался жить со мной.

Улыбка промелькнула на ее лице, на мгновение зажгла ее глаза.

— Он на самом деле любит меня. Он сказал мне об этом… в ту ночь.

Взгляд Лорис снова погас.

Пат почувствовала, как ее пронзила такая злость, что ей очень захотелось, чтобы Кэл оказался здесь. Она бы со всей силой ударила его ногой по яйцам. Она поняла, что больше не может скрывать правды от Лорис. Она обязана разрушить все ее иллюзии.

— Вчера вечером я видела Кэла. Он оставил работу в «Ловер Дэбтс», чтобы…

— Он спрашивал обо мне?

Нетерпение в ее голосе и страдание на лице были настолько сильными, что Пат едва не соврала.

— Нет, не спрашивал. И единственной причиной, почему он пришел, было увольнение из театра — навсегда.

— Ой, нет! — закричала Лорис. — Если Кэл сейчас перестанет заниматься этим, ему вдвойне будет труднее начать потом.

— Посмотри, человек сделал свой выбор, — напомнила ей Пат. — И ты должна забыть о нем и о его делах. Он поступил на ту работу, на которой была помешана его жена.

— Он же ненавидит эту работу. Он клялся, что никогда не примется за нее.

— У него нет выбора. Жена ждет ребенка.

Рот Лорис открылся.

— Он не сказал тебе об этом, так ведь? Джулия Энн была уже на втором месяце беременности, когда вы разошлись. Он, может, и был влюблен в тебя, как он заявляет, но по-видимому, все это время спал со своей женой. И если не ушел от нее раньше, то естественно, не собирается уходить от нее теперь. — Она опечалилась. — Извини, может, мне и не надо было тебе говорить этого, но…

— Нет, надо, — холодно оборвала ее Лорис. — Ты всегда говорила мне, что он играет со мной, как с дурочкой, и ты была права. Ты просто не могла дождаться того момента, когда наконец вдолбишь мне это, так?

— Господи, Лорис, я только хотела тебе помочь, — возразила Пат. — Я не могла тебе позволить и дальше обманываться по поводу Кэла. Какой бы болезненной правда ни была, сейчас это не имеет значения, по крайней мере, ты теперь все знаешь. Надо забыть и жить без него, не думая о нем.

— Исходя из твоего опыта взаимоотношений с мужчинами, ты последняя, кто может давать советы страдающей от безответной любви, — сказала Лорис со всей накопившейся в ней болью, злостью и обидой. — Если ты так чертовски очаровательна, почему же ты продолжаешь играть роль матери неудачников? Все знают, что они живут с тобой, исключительно чтобы выжить, пока ищут и накапливают в себе свои сомнительные таланты. И всегда бросают тебя, найдя больший комфорт или личико, поприятней твоего.

Пат была уже в дверях, а Лорис продолжала выговаривать ей эти несправедливые, обидные слова и не окликнула ее, чтобы вернуть. Все разом навалилось на нее. Она не плакала, истощающе рыдая, так горько, с тех пор как умерла ее мать. Лорис плакала очень долго и, выплакавшись, поклялась себе, что никогда, ни из-за кого больше не проронит ни слезинки.

Проснувшись на следующее утро, у Лорис появилось странное ощущение. Она почувствовала, что долго болела, и теперь ей стало лучше — словно она была при смерти, но не умерла. Она поняла, что никогда уже не станет прежней.

Пат, конечно, была права: она не могла больше жить в заблуждении в отношении Кэла. Рана была даже более болезненной, чем предвидела ее подруга, и теперь Лорис совсем не знала на что опереться в жизни. Одна. Нелюбимая. «Я прожила без любви большую часть своей жизни, — сказала она себе, — и ведь выжила. И это тоже переживу!»

Перемена, произошедшая с ней за эту ночь, заставила ее посмотреть на все вокруг другими глазами. Когда Лорис взглянула вокруг, она увидела только тщетные попытки приукрасить то, что на самом деле было обшарпанной квартирой с тараканами в многоквартирном доме. Она вспомнила, какой счастливой была, когда только въехала сюда, как приводила ее в порядок, создавала уют. Она не могла поверить сейчас, что была настолько наивной, чтобы поверить в свою красоту.

Пока Лорис одевалась, она думала о своей работе официанткой; она ненавидела ее даже больше, чем могла признаться в этом. Большая часть заработанных денег шла на оплату уроков или на помощь Пат держать труппу на плаву. И ей нечего было показать за все те потраченные деньги, время и колоссальную работу, какую она проделала в области авангарда. Со всеми теми успехами, что она добилась на сцене, ее карьера не продвинулась дальше ни на шаг от того, какой была по приезде ее в Нью-Йорк два года назад.

Вспоминая обет, данный себе в день окончания школы, Лорис поразилась, как далеко она отклонилась от намеченной цели.

— Хочу принести себя в жертву так называемому искусству, — сообщила она Пат, когда та позвонила вечером, чтобы справиться о здоровье Лорис. — Я решила уйти из труппы. Я была идеалистом-неудачником и теперь хочу успеха. И у меня он будет. А для этого необходимы подмостки коммерческого театра.

Пат молчала. Она было хотела посоветовать Лорис не бросать все, что с таким трудом было завоевано за эти два года, но остановила себя. Ей слишком хорошо была понятна настоящая причина ухода Лорис из труппы.

— Если это путь, который ты действительно хочешь выбрать, тогда тебе просто необходимо это сделать, — наконец сказала Пат.

Ее расстроило то, что в своей попытке забыть Кэла Лорис порывает отношения со всеми, кто мог бы напомнить ей о нем, включая и ее.

— Тебе всегда будут рады в нашей компании, помни об этом. И мы все же можем оставаться подругами.

— Конечно.

— Давай встретимся на этот уик-энд, о'кей?

— Я позвоню тебе, — сказала Лорис.

Но она так и не сделала этого. На той же самой неделе у Лорис сменился номер телефона, а нового в справочнике еще не было.