Изумрудная скрижаль

Глава третья. Потомок Кровавого Влада

Максимов не верит. – Кипяток, маковые зерна, роза с шипами и много чего еще. – Сцена в комнате китайца. – Анита предлагает новый план. – «Многоуважаемый Александр Осипович!» – Путешествие под сиденьем. – Два удара колуном. – Допрос трактирщика. – Чернокожий утопленник. – Прелести обнаженной наяды. – Ответственное поручение вкупе с пятью золотыми монетами. – Анита производит разведку – Старинная крипта. – Предки графа Ингераса. – Пропавший найден. – Под крышкой саркофага. – Поединок вслепую. – Поговорим начистоту!

Сколько-то времени спустя, позабыв об оставленном на вышке манто, Анита кое-как доковыляла до своей комнаты и упала в объятия Максимова. Выслушав ее сбивчивый рассказ, он поначалу выразил сомнение в его достоверности.

– Граф Ингерас – вампир? Пьет человеческую кровь? Брось, Нелли, ты что, веришь во все эти байки про вурдалаков?

– В байки не верю, – ответила Анита, понемногу обретая спокойствие, – но в то, что видела своими глазами, – да.

– Это все от расстроенных нервов. Во время болезни ты бредила, у тебя были галлюцинации, вот и сейчас какие-то остаточные явления. В кабинете, ты сама говоришь, было темно, тебе и привиделось…

– Привиделось? – взвилась Анита, заговорила горячо и яростно: – Он стоял от меня в пяти шагах! Я держала в руках бутылку и бокал, я видела пятна на них… я знаю, что это такое!

– Может быть, вино?

– Нет! Именно в эту бутылку граф переливал кровь из миски… кровь О’Рейли… Куда он пошел сейчас? Ты знаешь?

– Нет.

– А я догадываюсь! Он пошел за новой порцией. К кому-нибудь из тех, кто живет в замке…

– Я видела! – ввернула побелевшая Вероника. – Он шел по коридору, с миской, с тряпицами – все как вы обсказали… А из глаз чуть не искры пыхали!

– Не ври! – осадил ее Максимов, но она запротестовала:

– Вот вам крест, Лексей Петрович! Он к китайцу пошел, сами можете поглядеть.

– И погляжу! – Максимов, уверенный, что над ним подшучивают, встал со стула.

– Не ходи туда, Алекс! – взмолилась Анита.

Он упрямо вскинул голову:

– Пойду! И если все это выдумки…

Не досказав, он вышел в коридор. Анита с Вероникой остались одни, вздрагивали от любого звука.

– Мне мамка рассказывала, – начала Вероника жарким шепотом, поглядывая то на дверь, то на окна. – У них в деревне был один такой. Сперва помер, а после из могилы вылез и ходил ночами кровушку сосать. Жену свою до капли выпил, потом детишек, а там уже и за прочую родню принялся…

– И что, всю деревню извел?

– Не успел. Мужики на сходке порешили облаву на него устроить. Изловили, отрубили голову, сунули ему в рот камень, сердце из груди вырезали и в пепел обратили. Потом заколотили его в осиновый гроб, через крышку пулей серебряной прострелили, а когда закопали в землю, воткнули сверху кол и могилу кипятком облили, чтоб не смел больше вылезать…

– Надо же, какие сложности!

– С ними… с упырями то есть… иначе нельзя. Старики в деревне умные были, научили, что да как делать. Ему надо еще жилы под коленками перерезать, а на гробовую крышку маковых зерен насыпать… побольше…

– А это зачем?

– Чтоб он их по ночам считал. Поверье есть: покуда он все маковые зерна не сочтет, из могилы ему не встать.

Пустомелье Вероники произвело на Аниту благотворное действие. Страх мало-помалу стал уходить, она даже застыдилась того, что смогла поверить во все эти басни.

Вероника подметила полуулыбку, появившуюся на устах барыни. Нахохлилась.

– Зря вы, Анна Сергевна. Я истинную правду говорю!

– Так ты считаешь, что граф Ингерас тоже умер, а потом воскрес?

– А то как! Вы разве сами не подмечали, какой он? В чащобе живет, слуги у него – сплошная нечисть. Свету солнечного лякается, рожа белая, что твоя известка. И чесноку в рот не берет! Я у кухарки… у страхолюдины этой… спрашивала третьего дня: отчего это в замке ни разу чеснока к столу не подавали. Она промычала чегой-то, прикинулась, будто не понимает.

– Может, и правда не поняла?

– Я уж ей и на пальцах показала… Нет! Она и знать не знает, что это такое. Не держат здесь чеснок. А это, чтоб вы знали, от вампиров вернейшее средство. Еще боярышник можно у дверей положить, розу дикую с шипами или чертополоха пучок… да где их возьмешь среди зимы-то?

Вероника еще долго развивала бы тему защиты от кровопийцы, но тут возвратился Максимов. Он был серьезен и хмур.

– Ну как? – подступила к нему Анита. – Что видел?

– Видел графа, – ответил он без энтузиазма. – В самом деле у китайца. Нацедил у того крови в миску да прямо через край и выпил…

– Всю?! – ахнула Вероника.

– Всю. И знаете… он как пьяница был, который без водки на стенку лезет, а когда шкалик опорожнит, сразу доволен и счастлив.

– Что я говорила! – торжествующе воскликнула Вероника. – Упырь, он и есть упырь. Ему без чужой крови нипочем не прожить.

– А что китаец? – допытывалась Анита.

– Ничего. Сидел, трубку курил. Такое впечатление, что для него это дело привычное.

– Мне кажется, что все жители замка делятся с графом своей кровью. Это их своеобразная плата за то, что он приютил их у себя и содержит.

– Теперь понятно, зачем мы ему понадобились, – не желала угомониться Вероника. – Этими он уже накушался, на свежатину потянуло. Обождет немного и за нас примется. Помяните мое слово, высосет до капельки!

Анита схватила с кровати подушку и швырнула ею в горничную.

– Вероника, перестань!

Но Максимов возмущения супруги не разделял. Убедившись, что граф действительно не прочь отведать крови, он перестал быть скептиком и принялся отстаивать совсем другие позиции:

– А если она права? Зачем еще мы могли бы ему понадобиться?

– Алекс, и ты туда же? Вспомни: граф ни разу не обращался к нам ни с чем подобным. И у него довольно людей, чтобы не испытывать недостатка в этом… гм… деликатесе.

– Значит, по-твоему, мы должны сидеть спокойно? Лично я после сегодняшнего бежал бы отсюда куда глаза глядят…

– С каких это пор ты стал таким пугливым?

– Я не пугливый. Просто я всю жизнь имел дело с людьми, а не со сверхъестественными силами.

– Я уверена, что ничего сверхъестественного в графе нет. Всему должно быть земное объяснение.

– И ты хочешь его найти?

– Непременно. Я уже все решила.

Традиционно в таких случаях Максимов прикусывал язык и шел на попятный. Но только не сегодня и не здесь, в вампирском чертоге. Он со всей твердостью сказал, что на сей раз ни в каких расследованиях Аниты принимать участия не будет, а займется поиском способа, с помощью которого можно покинуть это чертово гнездо. Вероника с тревогой следила за развернувшейся полемикой.

Кончилось тем, что Анита предложила компромисс:

– Я составлю для Йонуца список того, что мне необходимо. Подозрений это не вызовет. Попрошу привезти поскорее. Значит, завтра-послезавтра Йонуц отправится за покупками. Ты поедешь с ним и выведаешь дорогу из замка.

– Так он и взял меня с собой!

– Он ни о чем не будет знать. Ни он, ни граф.

– Это как же?

– В замке, насколько я поняла, две повозки: графская карета и телега, на которой Йонуц ездит за продуктами. Но завтра у него нет резона брать телегу: поклажи будет немного, а карета куда более легкая и ходкая. Скорее всего, именно на ней он и поедет.

– И что?

– Я знаю этот тип карет. Там под сиденьями есть пустое пространство. По сути, ларь, и он просторный. Ты залезешь туда заранее, еще до того, как Йонуц выкатит карету во двор.

План был сопряжен с известным риском, но Максимов согласился. Он готов был на что угодно, лишь бы не сидеть сложа руки.

В тот вечер не спали допоздна, проговаривали детали предстоящей авантюры. Анита предложила написать письмо на имя генерал-лейтенанта Дюгамеля, комиссара России в Валахии и Молдове, фактического правителя этого края. Максимов нашел предложение разумным и немедля набросал текст:

«Многоуважаемый Александр Осипович! Трое подданных Российской империи находятся в замке графа Ингераса на территории Трансильвании. Обстоятельства нашего пребывания здесь заставляют предположить, что мы не столько гости графа, сколько его узники, однако нет оснований утверждать это с полной ответственностью. Просим ваше превосходительство изыскать возможность связаться с нами через какое-либо официальное лицо». Ниже следовали подписи Аниты и Максимова с указанием титулов и точного адреса в России.

Максимов заклеил послание в конверт и надписал имя получателя в двух вариантах: кириллицей и латиницей. Готовое письмо положил в карман своего пиджака.

– Постараюсь передать это с кем-нибудь из местных. Надеюсь, польстятся на деньги…

Ближе к утру Аниту охватило волнение. План, казавшийся таким простым, вдруг стал вызывать у нее сомнения. Это все потому, что она очень беспокоилась за Алекса.

– А вдруг этому Квазимодо вздумается поднять сиденье и он тебя обнаружит?

– Тогда я его застрелю, – сказал Максимов и показал заполненный патронами «Патерсон».

Лишнего он с собой не брал: только оружие, кошелек с деньгами, письмо, ломоть хлеба и фляжку с вином, изрядно разведенным водой. Последнее было сделано по инициативе Аниты. Объяснила она так: «Пьяным не будешь, от жажды не умрешь, но и от скуки тоже».

Перед тем как рассвело, Максимов прокрался к сараю, пристроенному с южной стороны замка, отпер ворота хитрым ключом, залез в карету и спрятался под скамейку. Он тоже знал этот тип карет и не сомневался, что места под сиденьями хватит для одного человека. Правда, внутри этого вместилища, рассчитанного, конечно же, не на пассажиров, скопилось немалое количество пыли, и самой сложной задачей оказалось – не расчихаться и не раскашляться.

Максимов пролежал так два или три часа, прежде чем наконец изволил явиться горбун. В карету он не заглянул, но Максимов почувствовал, как пол плавно качнулся, а вскоре послышался цокот копыт. Карету поводило туда-сюда – это Йонуц впрягал в нее лошадей, и вот она тронулась в путь по присыпанной снегом тропе.

Максимов сгорал от нетерпения. Он положил себе выждать не менее часа, но уже минут через пять после отъезда его терпение лопнуло. Он приподнял сиденье над собой, осмотрелся. В карете не было никого, Йонуц сидел на козлах, и его можно было не опасаться. Максимов выбрался из своего убежища и прильнул к оконцу.

К его вящему разочарованию, зрелище было однообразное. Заснеженные деревья, над ними хмурое бессолнечное небо – и все. В довершение ко всему началась пурга, видимость оказалась ниже средней, весь обзор застилала мельтешащая белесая пелена. Карета петляла меж елей, берез и дубов, то скатывалась в низины, то взбиралась на пригорки. Максимов тщетно выискивал глазами какие-нибудь ориентиры, которые позволили бы запомнить местность, – их не было. И когда карета после трехчасового пути подъехала к жилым домам, он вынужден был признаться самому себе, что без помощи Йонуца обратной дороги не найдет. Это означало, что придется снова залезать в ларь. Но прежде требовалось осмотреться.

Когда карета остановилась, Максимов поднял сиденье, готовый в любой момент прыгнуть в свой коробок, как дрессированный заяц в цилиндр иллюзиониста. Однако Йонуцу не пришло в голову открыть дверцу (да и зачем бы он стал это делать?). Повозка мягко колыхнулась – это горбун спрыгнул с козел. Затем послышалось поскрипывание снега под ногами, и все стихло. Максимов беззвучно опустил сиденье, выглянул в окно и испытал еще одно разочарование. Они приехали в ту самую деревушку, где минувшей осенью встретились с графом Ингерасом. А Максимов рассчитывал, что мудреные заказы Аниты заставят Йонуца отправиться в город…

Что ж, полагалось довольствоваться тем, что есть. Он, не теряя времени, вышел из кареты и бегло огляделся. Рядом находилась низенькая постройка с вывеской, говорившей о том, что здесь располагается мелочная лавка. Максимов хмыкнул. Если Йонуц полагает, что в этом убогом магазинчике можно купить настоящие французские духи и бельгийскую пудру, то он сильно заблуждается.

Йонуца, кстати, видно не было – очевидно, он вошел в лавку и толковал с продавцом. Максимов прикинул: разговор займет не более четверти часа. Других лавок в деревне нет, то есть велика вероятность, что горбун, выйдя отсюда, сразу уедет. Домой или в другой населенный пункт – большой вопрос. Так или иначе, нельзя исключать, что иной возможности передать письмо для Дюгамеля не представится. Отсюда вывод: зевать некогда, времени в обрез.

Улица была пустынна – захолустная деревенька и так не отличалась многолюдьем, а тут еще метельная погода загнала людей в дома. Всюду топились печи, над крышами ветер трепал охвостья дыма, пахло жженым деревом. Максимов увидел возле ближайшего двора запорошенную поленницу, а подле нее – тяжелый колун. В голову пришла блестящая идея. Подхватив колун, он подошел к карете сзади и с силой саданул по колесной оси. Раз, другой… Третьего удара не понадобилось – ось треснула, и карета просела. За воем метели никто ничего не услышал, даже лошади стояли смирно, лишь чуть прядали ушами.

Теперь Йонуц застрянет в деревне не на один час. Пока найдет мастера, пока тот починит ось… За это время можно успеть сделать все дела.

Вернув колун на место и подняв ворот, чтобы крупные хлопья снега не залепляли уши, Максимов пошел по улочке к знакомому трактиру.

Жуликоватый румын (так с недавних пор стали гордо именовать себя и валахи, и молдаване, и прочие жители дунайских княжеств) изумился, увидев перед собой русского, который съехал от него с полумертвой женой в конце прошлого года. Еще большее изумление вызвало у него известие о том, что и жена выжила, и обитает супружеская пара не так далеко отсюда – в замке графа Ингераса.

– А что ты варежку раззявил? – спросил Максимов. – Ты же видел, как мы уезжали с графом. Он пригласил нас в гости.

– Гашпадин ражве не жнай, что гошти графа Рэу никогда не приехай обратно? – выпалил румын и умолк, испугавшись, не сболтнул ли лишнего.

– Как это «не приехай обратно»? Они что, все остаются в замке?

– Мой не жнай… Гашпадин не должен больше шпрашивай…

Максимов вынул из кармана револьвер, приставил дуло ко лбу трактирщика и положил палец на спусковой крючок.

– А ну-ка, милейший, давай поподробнее! И смотри у меня, я шутить не люблю.

Это подействовало, румын разговорился. Он рассказал, что замок в глубине леса был возведен много веков назад по заказу тогдашних господарей Валахии. То были люди из знаменитого рода Дракулешти, которые, в особенности Влад Цепеш, как гласят легенды, не гнушались отведать человеческой крови. Надо ли говорить, что местные обыватели обходили замок за десятки верст, а лес, в коем он стоял, приобрел дурную славу. Постепенно все селения вокруг опустели, и лес разросся.

Шли годы, менялись правители. Род Дракулешти уже два столетия как сошел с политической арены, его представители рассеялись по свету. Сооружение, получившее в народе название «замок Кровавого Влада», долгое время стояло заброшенным. Но в позапрошлом году откуда-то прибыл человек, назвавшийся графом Ингерасом. Он объявил себя потомком древнего рода и законным владельцем замка. Ему никто не перечил – по словам трактирщика, не нашлось еще такого дурня, который посягнул бы на проклятый замок. Граф поселился там, кое-что обновил и с тех пор живет, изредка выезжая за пределы своих владений.

Уж лучше бы не выезжал! За ним тянется шлейф самых диких сплетен. Будто собрал он у себя под крышей чудищ непотребных и чинит с ними деяния богомерзкие. Будто сотворяет в своем вертепе обряды колдовские и чает призвать на землю приспешников диавольских, дабы все племя людское обречь на вечные муки…

– Постой, постой! – прервал Максимов разошедшегося румына. – А на деле что-нибудь дурное за графом замечали?

– Э! – Трактирщик с укоризной поцокал языком. – Жря гашпадин не верит… Прошлым летом Мирча ш Николой в леш ходити дров набрать. Жаплутали мало, к болоту вышли. А там иж торфа рука торчит. Лето палкое было, шушь, болото вышохло. Копнули, а там – мурин…

– Кто это – мурин?

– Арап по-вашему. Шерный-шерный, как шмола! И голый шовшем! А крови в нем – ни капли! Граф Рэу выпил…

– Погоди, – вторично остановил собеседника Максимов. – Что ты имеешь в виду?

– Вешь шухой, ни кровинки… Штригой выпил. Вырколак.

– Вурдалак?

– Так! Вурдалак… Теперь гашпадин верит?

– А откуда ты знаешь, что это граф виноват?

– Кто ж еще? Других штригоев у наш нет. Шо времен Цепеша не шлыхать было. А как граф объявишься, так и началошь…

– И что же сделали эти твои Мирча с Николой? В полицию донесли?

– Шпугалишь. Полиция – где она? До нее далеко, а граф – он тут, ближко. Ешли прожнает, худо будет. Вшю деревню вышошет, никого не пожалеет…

Больше ничего от румына добиться не удалось. Конкретных фактов, подтверждающих преступления Ингераса, не было, все сводилось к домыслам и пересудам. Даже относительно мертвого арапа возникали серьезные сомнения. Откуда в трансильванских болотах взяться чернокожему? Максимов считал, что двое мужиков перебрали сливянки и история с обескровленным трупом им попросту померещилась.

Часы в трактире пробили три. Максимов решил, что пора сворачивать разговор. Йонуц может оказаться сноровистым и исправить повреждения быстро. А отстать от кареты – значит, отрезать себе путь назад, в замок.

Правда, трактирщик сказал, что в деревне остался один старик, который когда-то промышлял ловом лисиц и зайцев. Он в своих походах раза четыре натыкался на замок Кровавого Влада и утверждает, что помнит к нему дорогу. Но старик уже полгода как не встает с лежанки, да и зарекся после одного происшествия заглядывать в те места.

Происшествие заключалось в следующем. В начале осени старик по обыкновению отправился браконьерствовать и набрел в очередной раз на замок. Тянуло его туда по той простой причине, что в окрестностях замка водилось много непуганой дичи. Старик не был подвержен народным суевериям, над россказнями о стригоях и вырколаках только посмеивался. Ни разу поблизости от замка он не видел ничего пугающего. Но в тот раз очам его предстала поразительная картина. Из замка вышла необыкновенной красоты девушка – белокурая, с густыми шелковистыми волосами, спускавшимися ниже пояса. Она подошла к пруду неподалеку от замка, скинула одежды и, совершенно обнаженная, принялась плескаться в воде. При этом пела что-то веселое и вместе с тем обворожительное. Слова песни для старика были полной тарабарщиной, разобрал лишь что-то похожее на русское «три», а также на «блинд» (что бы оно ни означало) и «фермерз», что было сродни слову «фермер», слышанному им от проезжих иноземцев.

Старик не вытерпел, высунулся из кустов, девушка его заметила, но не испугалась и не рассердилась – погрозила ему шутливо пальцем, рассмеялась звонким смехом и продолжала купаться.

Старик не помнил, как добрался до дому. Об охоте он больше не помышлял. Видение прекрасной наяды так подействовало на него, что он три ночи не спал, нес какую-то околесицу, а после уже не вставал. К нему приглашали знахарку, та пошептала заговоры, всучила болящему побрякушку-оберег, но предупредила: наведенная на него порча настолько сильна, что никакие заклинания и талисманы уже не помогут. Старик не стал возражать и теперь покорно ждет смерти.

Максимову надоело слушать сказки. Он велел румыну заткнуться и показал ему запечатанный конверт:

– Это письмо надо доставить в Бухарест и передать русскому комиссару. Сможешь?

Трактирщик сразу скис.

– Это шложно, гашпадин. До Бухарешта ехай долго, дорога плохой, конь уштавай шибко…

Максимов присовокупил к конверту пять золотых монет.

– А если так?

Выражение лица трактирщика переменилось.

– Ешли гашпадин добавит еще три…

– Вот тебе. – Максимов поднес к носу вымогателя туго свернутый кукиш. – Если выполнишь все как надо, тот, кому передашь письмо, заплатит еще. Если обманешь, пеняй на себя! Я здесь, поблизости. Вернусь и спалю твою харчевню так, что головешек не останется.

Трактирщик и без того чувствовал себя неуютно в компании человека, который признался, что уже два месяца живет под кровом графа Ингераса-Рэу. Для жителей деревеньки возвращение из замка было сродни визиту с того света, и как знать – не оживший ли мертвец перед тобой? А если вдобавок ему покровительствует сам граф (который, может, для того и выпустил его из своих застенков, чтобы сеять зло), то уж точно жди беды. Посему румын подобострастно закивал, спрятал письмо и деньги в полотняную торбочку с застежкой.

– Гляди, не мешкай! – предупредил Максимов. – Станешь волынку тянуть, себе же хуже сделаешь.

– Я тороплюшь, гашпадин! – прошамкал трактирщик, напяливая на себя длинный, до щиколоток, овчинный кожух и пристраивая торбочку под полой. – Вше будет шделано!