К барьеру!_N 10 28 ИЮЛЯ 2009 г.

НИЧТО НЕ ВООДУШЕВЛЯЛО ЭТУ МАССУ ЛЮДЕЙ ПРИЧИНЫ РАЗЛОЖЕНИЯ СТАРОЙ РУССКОЙ АРМИИ ВО ВРЕМЯ ЕВРОПЕЙСКОЙ ВОЙНЫ

На наших глазах разложилась, проиграла войну и прекратила свое существование одна из величайших армий мира. Созданная Петром Великим в тяжелую годину Северной войны, войны за существование России, эта армия вписала много подвигов и побед в свою историю и вдруг так бесславно погибла при испытании значительно менее серьезном, чем то, которое было ей предъявлено при ее зарождении.

Нам приходилось слышать, да и теперь часто это передается из уст в уста, что фронт разложили большевики, и не будь их — мы бы не дошли до позорного Брестского мира. Я отнюдь не стану говорить, что партия большевиков не стремилась ликвидировать старую армию… но эта гибель была предрешена уже только потому, что старая армия сама умирала. А умирала она вот почему.

Если мы возьмем военную историю, то увидим, что после первого расцвета, после первых ста лет своего существования обособленная от народа армия быстро стала увядать. Сначала еще действовала хорошая подготовка начальников, близкая связь офицера и солдата и долгий срок службы последнего, а с общей воинской повинностью и кратким сроком службы дело пошло из рук вон плохо, и старая армия быстро стала клониться к упадку, проигрывая или бесславно кончая одну войну за другой.

Армия… является олицетворением государственного строя, а война является экзаменом государственного строя и армии. Если эти оба фактора не соответствуют настроению и нуждам народных масс, то они на экзамене провалятся.

Безответственное правительство выдвигало на главнейшие посты военного ведомства лиц не по способностям, не тех или иных убеждений, а лиц ему удобных и угодных, в большинстве случаев совершенно без всяких убеждений и заботящихся только о том, чтобы им было хорошо. Можно спорить или соглашаться со взглядами или убеждениями отдельного лица или отдельной правящей партии, можно ее критиковать или одобрять, но о лицах безличных и заботящихся только о своем благе спорить не приходится и остается сказать, что они в лучшем случае бесполезны, а почти всегда вредны. Такое положение в русской армии тянулось десятки лет. Маленькая встряска и улучшение были во времена Милютина, но в последующие годы отношение к подготовке армии резко ухудшилось.

К Японской войне дремавшая и работавшая по старой привычке армия оказалась совершенно неподготовленной ни в низах, ни в высшем комсоставе. До Японской войны мне служить не пришлось, но, происходя из военной семьи, я наблюдал, как спустя рукава велись занятия и как все сводилось к отбыванию номера. Высший командный состав в особенности оказался не на высоте своего призвания, и войска, превосходившие японцев числом, терпели от них поражение за поражением.

Японская война и произошедшая после нее революция немного встряхнули армию. Поражение вызвало в армии усиленную работу, но главным образом в низах. Требовали с низов, а верхи бездействовали. Во всяком случае лучшее отношение низшего комсостава к занятиям, большее приближение офицеров к солдатам сильно подняли боеспособность армии.

В это время я был только что произведенным офицером и пришлось констатировать полное несоответствие большинства высшего комсостава занимаемым должностям. Работы было видно мало и то только отдельных лиц, большинство же старших начальников часто вместо доверия и уважения у подчиненных возбуждали улыбку, и их действия служили темой для анекдотов, непоучительных рассказов. Стоявшие у кормила правления лица, заботясь только о себе, совершенно не умели поставить правильную подготовку и выбор высшего комсостава. Безответственные и удобные люди выбирали себе таких же безответственных и удобных подчиненных. А о том, что когда-нибудь может настать экзамен государству и армии, никто из них не задумывался. Даже система аттестации была поставлена фактически на несоответственных началах, и разврат в этом вопросе доходил до таких размеров, что начальник давал отличную аттестацию заведомо никуда негодному подчиненному, только чтобы он скорее от него ушел, получив другое назначение, часто с повышением. Для лиц, особенно приятных верхам по своему ли “удобству” или по родству, устраивали сокращенные и фиктивные командования, если это командование обязательно требовалось для выдвижения существовавшим цензом. Спрашивается, могли ли таким образом выплывшие наверх начальники заслужить уважение своих подчиненных и тем создать необходимую в войсках спайку, которой уделял столько внимания Петр? Конечно, нет.

Младшее, особенно пехотное, офицерство было обеспечено нищенским жалованьем почти без просвета впереди в виде мало-мальской пенсии. Такое положение создало страшный отлив из армии молодых, лучших сил. Правительство боролось не с причинами этого отлива, а чисто механически, именно: были установлены сроки обязательной службы за полученное образование, программы корпусов были урезаны так, чтобы сделать кадету невозможным поступление в высшие гражданские заведения без специальной, уже их личной, отдельной подготовки. Воспитатели корпусов, из отделений которых много кадетов уходило на сторону, получали за это выговор. Все сводилось к тому, чтобы закабалить молодые силы. Спрашивается, не носила ли в себе такая армия все данные для смерти при малейшем серьезном испытании?

Но все же эта армия была еще сильна. Ее низший комсостав, будучи аполитичен, происходил из народа и близко стоял к солдату. Несмотря на удручающе тяжелую жизнь большинства этого состава, эти сыны народа в золотых погонах ревностно относились к делу и их стараниями армия все же была обучена. Внутри частей была сплоченность и жили традиции. Тут произошло характерное явление: и на маневрах, и в Японскую войну, и в последнюю Европейскую роты и батальоны и иногда полки действовали великолепно. Действие же полков уже начинало иногда прихрамывать. А чем выше было войсковое соединение, тем дело шло хуже и хуже. Высший комсостав в большинстве своем не умел управлять своими частями и для занимаемых должностей не годился. Результатом этого явления были Сальдау, Восточная Пруссия, Варшава (1914 г.), Лодзь, когда наши силы превосходили силы врага иногда почти вдвое. В результате этих поражений мы проиграли кампанию. С германским комсоставом наш комсостав бороться не мог — тогда как роты и батальоны боролись с успехом. Исключение в этой картине поражений составляла борьба с австрийской армией, состоявшей из самых разнородных и враждебных друг другу элементов и, как показывает военная история, наспециализировавшейся на поражениях.

Дело снабжения армии шло еще хуже, чем подготовка. Безответственная дворцовая правящая группа выдвинула такого военного министра, как Сухомлинов, громкую историю которого невозможно было замять даже тогда. Армия держалась только на кадровом рядовом офицерстве и на воспитанных им кадрах солдат.

Первые же шаги на войне повлекли поражение на Восточно-Прусском и Варшавском фронтах и победы с такою большой кровью на Австрийском фронте, что кадровый состав на 3/4 выбыл из строя. Прибывало комплектование из забывших уже свою службу людей, совершенно несколоченных, и из ратников ополчения, совершенно необученных. Ведь в мирное время через войска проходило только 48 % ежегодного призыва, остальные зачислялись в ратники ополчения и не получали фактически никакого обучения. Армия превратилась в армию нового состава, комплектованную народом, с которым она связи не имела и интересы которого не представляла.

Говорится: “Имейте хорошую голову, а хвосты всегда можно будет приделать”, но эти-то головы, т. е. кадры, были уничтожены неумело веденными боями начала войны. На сцене появилась масса резервных частей, наскоро сформированных с объявлением мобилизации, командирами полков которых благодаря указанной выше системе аттестаций часто оказывались лица, совершенно непригодные к этой должности (были и такие, которые с трудом читали карты).

Еще хуже обстояло дело в запасных частях, которые должны были подготовить бойцов для фронта. Каждый батальон распух до 8000 человек. Мест не хватало, спали вповалку, заниматься было негде и занятия велись спустя рукава, к тому же не хватало вооружения. Офицеров в запасных частях не было: на 100 солдат едва приходился один действительно несущий службу и не лечившийся после ранения кадровый офицер. Вся работа лежала на вновь произведенных прапорщиках, прошедших 4-месячный курс обучения, которые сами ничего не знали и часто даже не умели командовать, так что вместо уважения вызывали у солдат презрительную улыбку. Спрашивается: что вы можете ожидать от армии без хорошего комсостава, без духа и необученной? Не умирала ли она? По-моему, безусловно.

Ряд поражений создал полную деморализацию русских войск перед германцами к 1915 году. Сначала не хватало амуниции — в войсках прямо говорили, что все разворовано Сухомлиновым. Из-за этого и из-за поражений всякое уважение и доверие к высшему комсоставу, в большинстве не баловавшему войска своими посещениями, особенно в бою, было утеряно. Кадровых офицеров было мало, и то худшего качества, в большинстве из тех, кто в начале войны засиделся в тылу — все места заполнили прапорщики. Кто же руководил этими войсками, превращавшимися в толпу? Люди неумелые, люди, не внушавшие по своим знаниям и опыту доверия массам. Армия умирала, т. е. разлагалась.

В начале 1915 года я командовал ротой лейб-гвардейского Финляндского полка, т. е. ротой, на которую обращается в полку наибольшее внимание. Вернувшись после ранения, я застал в ней 171 ратника, 7 кадровых солдат и 1 прапорщика, т. е. даже комсостав роты пришлось назначать из совершенно необученных ратников. Во всем полку оставалось 7 кадровых офицеров, и это было не исключение, а скорее правило в начале 1915 года, т. е. до летнего германского наступления, когда русская армия фактически перестала существовать и превратилась в совершенно новое ополчение со старыми названиями.

Итак, в 1915 году старая армия окончательно превратилась в ополчение без опытного комсостава, без способных вождей и без духа. Ничто не воодушевляло эту массу людей, и только привычка повиноваться заставляла ее кое-как нести боевую службу. С боевым довольствием было плохо, потому что союзники, несмотря на обещания, почти ничего не доставляли. Наше безответственное правительство ничего не умело сделать, и те, и другие смотрели на армию, как на пушечное мясо, которое авось как-нибудь своим количеством раздавит противника. Попытка наступления 1916 года, несмотря на огромный перевес сил, решительного успеха не дала, и первоначальный успех Брусилова был быстро остановлен немцами благодаря неумению остальных верхов нашей армии использовать его.

В конце лета 1916 г. Финляндский полк получал 30-ю тысячу комплектования — сколько же раз менялся состав трудовых бойцов! — а комсостав все дополнялся и дополнялся необученными лицами, не бывшими в состоянии обучить и руководить в бою своими подчиненными.

Настала Февральская революция. Запасные части восстали против существовавшего строя и свергли его — фронт присоединился. Выдвинулось Временное правительство, провозгласившее себя борцом за народные интересы. Желая привлечь на свою сторону народные массы, призванные в армию, оно опубликовало знаменитый приказ № 1. Увидав картину развала, вызванного этим приказом, оно спохватилось, но было уже поздно.

Временное правительство мобилизовало все силы социал-революционеров, чтобы привлечь на свою сторону армию и убедить ее в необходимости продолжать войну совместно с союзниками. И действительно, первые месяцы после революции настроение главной массы армии теоретически склонялось к необходимости продолжать войну. Но все это было чисто теоретически. На войсковых митингах выносились красивые резолюции, но когда дело доходило до проведения их в жизнь, не имевшая ни духа, ни веры в своих начальников, ни самой элементарной дисциплины армия бороться была не в силах. Временное правительство — надо отдать ему полную справедливость — напрягло все силы для доставки военного снаряжения, и войска были перегружены орудиями и снарядами. Но что могли сделать поздние дары союзников, что могла сделать техника без духа? Русская армия представляла собой мертвое, разлагающееся тело, которое почему-то только еще не распалось. Этого ждать пришлось недолго. Особенно тяжело в это время было положение офицерства, которое, исполняя приказ Временного правительства, подготовляло солдат к бою и “уговаривало” идти в необходимую для Временного правительства атаку. И вот, после неудачного наступления Керенского, в глазах масс виновниками оказались не стоящие далеко и недоступные для них члены Временного правительства, а стоящие тут же офицеры. Рознь усилилась. Армия оказалась даже без младшего комсостава, потому что нельзя же считать комсоставом лиц, не пользующихся никакой властью и никаким влиянием на своих подчиненных. Армии не существовало, а была толпа. То, что было дальше, когда она сдавала Двину, когда она валила большими и малыми группами с фронта, — это был лишь фактический распад, смерть же наступила уже летом 1917 года.

Генерал А.Я. СЛАЩЕВ-КРЫМСКИЙ

«Военно-исторический архив», 1922 год

(Повторная публикация — «Солдат удачи», № 12, 1996)

ОБЩЕСТВЕННОЕ БЕДСТВИЕ

Чувство это испытывает любое живое существо, независимо от степени его развития. И хотя по своей значимости оно стоит на третьем месте после дыхания и жажды, влияние на поведение живого организма оказывает очень значительное. Это чувство — голод. Очень верно сказал о значении голода ещё в средине XIX в. великий русский поэт Н.А. Некрасов в поэме "Железная дорога": "…В мире есть царь: этот царь беспощаден, голод названье ему. Водит он армии; в море судами правит; в артели сгоняет людей, ходит за плугом, стоит за плечами каменотесцев, ткачей". Голод (в обширном его понимании) часто использовался, да и сейчас используется сильными мира сего для достижения и удовлетворения своих бредовых идей, одна из которых (завоевание жизненного пространства) в числе прочих причин привела к кровопролитной Мировой войне против Советского Союза, а в недалеком прошлом угроза голода способствовала и развалу великой страны. Краткое изложение истории голода приведено в "Энциклопедическом словаре Ф.А. Брокгауза и И.А. Евфрона" и, несмотря на отдаленность времени написания, вызывает определенный интерес. В предисловии к статье И. Тарханов дает краткое физиологическое определение голода: "Голод обнаруживается сперва в виде усиления потребности в пище, после удовлетворения которой является состояние насыщения. При неудовлетворении потребности в пище наступает волчий голод, который, продолжаясь некоторое время, ведет к истощению организма. Г. в начале локализируется в нижнежелудочной области, под ложечкой, затем в виде ощущения пустоты, стягивания, скручивания обнимает всю область живота и распространяется в виде особого чувства недомогания и неловкости на грудь и глотку. В дальнейшем течении присоединяются головокружение и боли в голове и изнеможение, как умственное, так и физическое; является затем бред голодных, когда уже вполне мыслимы ужасы каннибализма…Пустота желудка во всяком случае не есть причина Г., так как набивание желудка глиной не уничтожает Г. и только временно ослабляет его…". Ниже с некоторыми сокращениями приведена статья о голоде. Н. Вельга

Голод (как общественное бедствие), голодовка — наступает тогда, когда высокие цены на предметы первой необходимости, и прежде всего на хлеб, делают их труднодоступными или недоступными для недостаточных классов населения, причем круг этих последних… все расширяется по мере того, как дороговизна продолжается и уносит сбережения предыдущих лет. Цены на хлеб зависят от предложения, так как спрос на хлеб остается в стране из года в год неизменным (в своем минимуме), повышаясь только по мере роста населения. При недостаточном развитии торговли и отсутствии хороших и дешевых путей сообщения размер предложения хлеба определяется местным урожаем. В каждой местности неурожаи, обусловленные стихийными силами (засуха, излишек влаги, опустошения, производимые вредными животными и насекомыми, болезни растений), повторяются с известной правильностью. Поэтому в прежнее время в Зап. Европе голодовки были явлением обычным и сильно озабочивали правительства. Уже в государствах классического мира (Афины, Спарта) вопрос о народном продовольствии имел первостепенное значение, а Рим находился в такой зависимости от подвоза хлеба из Сицилии и Египта, что одна лишь задержка на пути судов уже порождала голод. Меры для обеспечения народного продовольствия состояли в поощрении ввоза хлеба частными лицами и в запрещении вывоза, в непосредственном вмешательстве государства, которое продавало хлеб по низким ценам, прибегало и к даровой его раздаче. Отсюда возникла необходимость в содержании государством запасных хлебных магазинов. Все эти меры перешли и в христианскую Европу, где в начале средних веков голодные годы бывали часто как вследствие неурожаев, так и вследствие социальных неустройств… Особенно тяжелы были 1030–1032 гг. во Франции, 1280–1282 гг. в Богемии. Голод 1125 г. уменьшил население Германии наполовину. Спутниками Г. были болезни, мор, грабежи, убийства и самоубийства; дело доходило до открытого пожирания детей родителями (1505 в Венгрии). Обычной и даже узаконенной мерою было изгнание бедных за городскую черту, где они обрекались на голодную смерть; во Франции эта мера практиковалась еще в XVII ст. В общем в Средние века на каждые 8-10 л. выпадал один голодный год с высокою смертностью. Еще в XVII в. Г. был в Зап. Европе весьма обычным явлением; не редкостью был он и в XVIII-м. В 1772 г. в курфюршестве саксонском 150 тыс. человек умерли от недостатка хлеба. Виновниками Г. считали хлеботорговцев, булочников, пекарей и проч., их обвиняли в злостных заговорах против народа… Мелочная регламентация хлебной торговли, доходившая во Франции до запрещения вывоза хлеба из одной провинции в другую, оказывалась не в состоянии понизить цены. В Неаполитанском королевстве и в Папской области с XVI в. правительство само определяло цены, по которым сельские хозяева обязаны были представлять весь свой излишек хлеба в государственные магазины. Казенные запасные магазины были заведены и в Пруссии, и Фридрих Великий считал их учреждением, незаменимым для обеспечения народного продовольствия… Еще в 1817 г. во многих местностях Германии свирепствовал Г.; в меньшей степени это можно сказать и про 1847 г. 1847 — 1852 г. были весьма неблагоприятны в сельскохозяйственном отношении для Германии. Когда к недороду картофеля присоединился неурожай хлебов, сельское население на Ю.З. Германии оказалось не в состоянии бороться с этими неблагоприятными условиями и вконец обнищало. Причину зла правительства усматривали в чрезмерном раздроблении крестьянской собственности (выделено. — Н.В.), которая недостаточно обеспечивала мелких владельцев. Обнищавшим поселянам оказано было пособие для эмигрирования в Америку; земли их переведены в казну и распроданы более крупными участками. Аналогичные явления имели место в Ирландии, где обширные пространства сосредоточены в руках крупных землевладельцев, проживающих вне Ирландии и сдающих свои земли в аренду оптовым съемщикам. Последние, заинтересованные лишь в возможно большем извлечении дохода, раздавали эти земли землевладельцам весьма мелкими участками. Сильный спрос на такие участки, обусловленный чрезмерною густотою сельского населения, возвысил до невозможности арендную плату, и землевладельцы-арендаторы вынуждены были ограничиться разведением картофеля, как растения, дающего наибольшие сборы. Когда в 1840-х гг. в Европу проникла болезнь картофеля, над сельским населением Ирландии, и до того едва пропитывавшимся, разразился голод, который достиг своего апогея в 1847 г., унесшем свыше 1 млн. жертв. Английское правительство вынуждено было прибегнуть к массовому переселению ирландских поселян в Америку и приняло меры к увеличению размеров арендных участков (А у нас предперестроечный лозунг — "…фермер нас накормит!" — Н.В.). С половины текущего столетия Зап. Европе нечего опасаться голода. Неурожаи повторяются, но они не имеют прежних последствий. Явилось это результатом развития всемирной торговли, к участию в которой привлечены новые страны (Россия, Америка, Индия)… Благодаря современному развитию путей сообщения и дешевизне перевозки, особенно морской, громадные количества хлеба быстро могут быть передвинуты с одного конца земного шара в другой. Хлеб сделался предметом обыкновенной торговли; козни хлеботорговцев перестали быть пугалом правительств и народов. На всемирном рынке хлеб предлагается в таком количестве, что никакая стачка не в силах вызвать искусственное повышение цен. Цены на хлеб не находятся в прежней зависимости от урожая в стране: обильные местные урожаи их почти не понижают, неурожаи — не повышают. Это наблюдалось в Германии в урожайные 1872-75 гг. и в неурожайные 1879-81 гг. Значение хороших путей сообщения в широкой хлебной торговле выясняется еще больше примером Индии. В Индии, особенно в местностях, где преобладает разведение риса, каждые 10–12 лет наступает неурожай от засухи. В 1866 г. в Ост-Индии погибло от Г. около 7 1/2 млн. чел. В 1876 г. Г. разразился над южн. провинциями Индии с населением в 23 млн. чел. Правительству уже незачем было принимать непосредственное участие в хлебной торговле; оно могло предоставить ее частной инициативе и ограничилось лишь организацией общественных работ и раздачей пособий. С тех пор в бюджет Индии ежегодно вносится 1 500 000 ф. стерл. на случай Г. (Famine relief and insurance). Если фонд этот не употреблен для непосредственной борьбы с Г., то он обращается на меры предупреждения этого бедствия в будущем (улучшение путей сообщения, орошение и проч.). Другие страны Азии, стоящие вдали от всемирной торговли, по-прежнему не обеспечены от Г. В Персии повсеместный Г. повторяется, по приблизительному расчету, каждые 30 лет; в 1870-72 гг. здесь погибло от недостатка пищи не менее 1 1/2 млн. чел., т. е. 25 % всего населения. В Китае Г. разразился в 1877 г. над северными провинциями с населением в 56 млн.; число жертв определяют в 4–6 млн.

История России представляет длинный ряд голодных годов. Первое известие о Г. встречаем под 1024 г., когда жители Суздальской земли отправились вниз по Волге и "привезоша хлеб из Болгар". Проф. Лешков насчитал, что с начала XI до конца XVI в. на каждое столетие приходилось по 8 неурожаев, которые повторялись через каждые 13 лет, вызывая иногда жестокий Г. (особенно в 1024, 10 70, 1092, 1128, 1215, 1230-31, 1279, 1309, 1332, 1422, 1442, 1512, 1553, 1557 и 1570 г.). Причины их были те же, как и в новейшее время: засуха, избыток дождей, ранние морозы, «прузи» (саранча) и т. под. XVII ст. открылось страшным Г. при Борисе Годунове в 1601 и 1602 гг. Вновь разразился Г. в 1608, 1630 и 1636 гг. Из множества неурожаев, постигших Россию в царствование Алексея Михайловича, неурожай 1650 г. вызвал бунт во Пскове… В общем число неурожаев и голодовок в течение XVII, XVIII и XIX ст. увеличивается. В XVIII ст. было 34 неурожая, а в течение текущего столетия лишь до 1854 г. их было 35. В 1842 г. правительством было констатировано, что неурожаи повторяются через каждые 6–7 лет, продолжаясь по два года сряду. За вторую половину текущего столетия особою жестокостью отличались Г., порожденные неурожаями 1873, 1880 и 1883 г. В 1891-92 гг. Г. были постигнуты 16 губ. Европейской России (и губ. Тобольская) с населением в 35 млн.; особенно пострадали губ. Воронежская, Нижегородская, Казанская, Самарская, Тамбовская. В менее обширном районе, но не с меньшей интенсивностью бедствия Г. повторились и в 1892-93 гг. Уже в отдаленные времена народ прибегал в неурожайные годы к употреблению суррогатов. В 1121 г. в Новгороде "ядяху люди лист липов, кору березовую, а инии мох, конину"; также и в 1214-15 гг., а в 1230-31 г. "инии простая чадь резаху люди живые и ядяху, а инии мертвые мяса и трупие обрезаече ядяху, а другие конину, псину, кошки". Особенно распространено было употребление суррогатов в злосчастный 1601-02 гг., когда ели солому, сено, собак, кошек, мышей, всякую падаль, такую мерзость, что, как говорит летописец, писать недостойно; в Москве человеческое мясо продавалось на рынках в пирогах. Во время Г. в Нижегородской губ. в 1734-35 гг. крестьяне питались гнилою дубовой корою, ели дубовые желуди и т. п. В 1822 г. в Повенецком у. Олонецкой губ, во всеобщем употреблении у крестьян была сосновая кора вместо муки; в 1833 г. хлеб заменялся желудями и древесной корою, а муку смешивали с глиной. То же делали и в 1891 г., когда в некоторых местностях, раньше чем поспела правительственная помощь, и лебеда считалась роскошью. Само министерство внутренних дел прописывало иногда рецепты для приготовления разных суррогатов: в 1843 г. учило, как делать хлеб из винной барды или из картофеля с примесью ржаной муки, а в 1840 г. преподавало способы приготовления муки с примесью свекловицы. Неизменный результат всякого рода суррогатов — болезни и усиленная смертность. Никогда, однако, Г. не поражает одновременно всю Россию. Еще в 1819 г. комитет министров писал, что в России "по обширности ее и по разнообразию климатов и почвы земли, повсеместного голода никогда не было и быть не может, каков бы ни был недород, в некоторых районах от потребления должны оставаться в остатке десятки миллионов четвертей", а потому "при свободной торговле хлебом, при удобстве сообщений и при благоразумной предусмотрительности не только голода, но даже и недостатка в хлебе нигде быть не должно". Справедливость этих указаний подтверждается историей даже для таких времен, когда территория русская не была еще столь обширна. В 1230 — 31 "бысть глад по всей области Русьстей, кроме Кыева единаго"; в 1219 г. "глад бысть в Руси и в ляхах и в ятвягах", но на Волыни был такой урожай, что Владимир посылал голодавшим большие запасы жита. Аналогичное явление наблюдалось и в 1421 г.; даже в 1601 — 1602 г. в некоторых местностях (Северская земля) не было недостатка в хлебе. В 1821 г., столь бедственном для многих губерний, что помещики заявляли правительству о своей несостоятельности прокормить крестьян, в Пермской губ. не знали, куда девать хлеб. В 1830 г. в Волынской губ., напр., четверть ржи стоила 25 р., а в Екатеринославской — 2 р. 50 коп.; в 1835 г. в Саратове цена была 4 р., в Томске — ниже 3 руб., а во Пскове — 30 руб. В 1836 г. понижение цен на хлеб сильно озабочивало правительство — и в то же время многие губернии получали продовольственные ссуды, а Олонецкой губ. грозил Г. Когда в 1873 г. страдала от Г. левая сторона Поволжья — самарско-оренбургская, на правой стороне — саратовской — был редкий урожай и хлеб не находил сбыта даже по низким ценам. То же самое наблюдалось в 1884 г. в Казанской губ., когда казанские мужики питались всяческими суррогатами, а на волжско-камских пристанях той же Казанской губ. гнили 1 720 000 чет. хлеба. Наконец, и в злосчастном 1891 г., когда весь восток Европ. России объят был неурожаем, урожай хлебов в губ. малороссийских, новороссийских, юго-западных, прибалтийских и на севере Кавказа был таков, что в общем в России уродилось на каждую душу несравненно больше тех 14 пудов, которые признаны были тогда достаточными для продовольствия души в течение года. Но покупательная сила нашей массы по отсутствию сбережений столь ничтожна, что всякий неурожай вызывает необходимость правительственной помощи и частной благотворительности как для продовольствия, так и для обсеменения, предотвращения падежа рабочего скота и т. п… Ср. Рошер "О хлебной торговле и мерах против дороговизны" (перевод Корсака, Каз., 1857); О. Н. У. "Голодовки во Франции при Людовике XIV" (СПб., 1893); Ламанский «Индия» (СПб., 1892); Исаев "Неурожай и голод" (СПб., 1892); ст. Весина и Леонтовича (в "Северном вестнике" 1892 г.). Остальная литература по истории голода в России указана в статье Романовича-Славитинского в "Киевских университетских известиях" (1892 г., № 1). А.Я.

ТАК БЫЛО

Поехали мы как-то летом на рыбалку на Северский Донец, что в Ростовской области. Ближе к ночи забросили донки, спешить некуда, сидим у костерка уже «тёпленькие», за жизнь гутарим. А какая ночь! Небо звёздное, ни ветерка. Лепота!

Но тут случилось самое страшное и, как всегда, неожиданное: водка кончилась. Как всегда, не рассчитали. До ближайшего населённого пункта, где можно разжиться самогонкой, километров 25–30. Хочешь — не хочешь, а ехать надо. С песнями и прибаутками запрыгнули мы все трое на свой «Урал» — мотоцикл такой мощный с коляской — и вперёд.

Но беда не приходит одна. Где-то на полпути бензин кончился. Не догадались в спешке в бак заглянуть. Бензин-то в запасе был, но он остался в канистре на берегу. Встретить какой-нибудь транспорт среди ночи на полузаброшенной степной дороге, по которой-то и днём, может быть, всего раз в неделю проезжают такие же ненормальные, как и мы, нереально. Долго толкать тяжёлую махину по так называемой дороге у нас не получилось. Тем более толкать надо километров 10–15 — что вперёд, что назад. Степь-то она степь, но холмистая. Под уклон наш «Урал» сам катится, а на бугор его толкать, хоть нас, мордоворотов, и трое, не очень получается. Загрустили. Перспектива незавидная.

И вдруг далеко на горизонте замелькали огоньки машины. И вроде приближаются в нашу сторону. Через некоторое время подъезжает жигулёнок. Открывается дверца и выходит чудесное создание женского пола лет двадцати.

— Что у вас случилось, ребята? — спрашивает.

— Родненькая, говорим, продай нам бензинчику, если не жалко, литра 3 — нам бы до дому доехать, за ценой не постоим.

— Всего-то? Я думала, у вас что-то серьёзное, авария там или ещё что. А бензин — ради бога. В багажнике, по-моему шланг был. Берите и сосите сами, я эту бензиновую вонь не переношу.

Отсосали мы с полведра, стали уговаривать её взять деньги — так и не взяла.

— А вдруг, говорит, вам на самогонку не хватит, ещё помрёте.

Посмеялись, попрощались, пожелали друг другу счастливого пути и разъехались.

Что в этой истории необычного? Да ничего!

Кроме того, что это было в Советском Союзе лет тридцать назад. Тогда люди ещё не боялись друг друга. Одинокая, беззащитная девчушка ночью, в глухой степи, увидев на дороге троих незнакомых амбалов, не рванула в страхе от них. А трое пьяных, грязных и небритых мужиков ночью в глухой степи не ограбили, не изнасиловали и не убили девчонку и не угнали её машину на запчасти.

Учитесь, демократы!

М. ЖАЛНИН