К горизонту

Глава 1

Когда-то давно, в минувшем, но сохранившемся в душе детстве…

Летние каникулы в деревне у бабушки… Больше-то и говорить ничего не нужно, просто потому, что уже стало хорошо и светло, радостно.

Нина бесконечно любила эту беззаботную пору. Было в те теплые, очень иногда дождливые и холодные дни такое количество настоящей свободы, что кругом могла пойти голова. Но Нина не задумывалась, а просто гуляла на свежем воздухе и играла с соседской ребятней. Некогда ей было в девять лет нагружать себя думами житейской философии. Пусть этим занимается младший брат Сашка. Он больше времени проводит с бабушкой, чем Нина, более тих и спокоен, более домашний, так что житейская философия в детском восприятии это как раз занятие для него.

У Нины же дела были более простые и понятные. Настоящие дела, которые видно, до которых можно коснуться рукой и даже погладить.

И вот с этого момента нужно поподробнее развернуть историю. Нужно постараться как можно более правдиво, натурально, как было на самом деле всё рассказать. И не забыть уделить внимание прелестной природе лета.

День выдался жарким. Солнце, не смотря на большое количество томных облаков на небе, всё время светило ярко. Кажется, у него были невидимые ножки, или оно так ловко, словно небо было масляным, перекатывалось между облаков, умудряясь всё время сиять и разогревать землю еще сильнее. Ветра не было. Только иногда проносилась по вершинам деревьев, случайно задевая краешком травы и кустарники, волна горячего воздуха. И тогда можно было только испытать надежду, что вот-вот к тебе прикоснется блаженная прохлада. Но надежда плавилась на солнце, когда ветерок, потрепав верхушки деревьев, убегал куда-то или же, когда тела касалась неприятная горячая душная струя перегретого воздуха.

Возникало искреннее удивление, когда на глаза попадалась бабочка, как ни в чем не бывало порхающая в воздухе. Ей что, совсем не было жарко что ли? Ведь даже пчелы все куда-то подевались, не собирали нектар и не жужжали в воздухе.

– И чего будем делать? – изнемогая больше от скуки, чем от жары, вздыхая, протянул Гриша.

Кучка ребят из трех мальчиков и четырех девочек сидела в аккуратном неглубоком овражке под тенью широко и пушисто,раскинувшегомолодые свои поросли, тальника. Позапрошлым летом благодаря инициативе дяди Вани,побоявшегося, что тальник может упасть прямо на электрические провода и оборвать их,высокое старое деревоспилили. Правда сказать, односельчане и без дяди Вани поглядывали на дерево с опаской. Но раз уж нашелся доброволец, то и помощь ему была предоставлена в виде рабочих рук. Спилить массивное высокое дерево дело не из простых.

По овражку даже в самую сильную жару тянуло сыростью, такой со специфическим запахом прелой травы свежестью. Естественный сквознячок.Потому овражек и был зеленым магнитом для детей. И взрослым даже не стоило озадачивать себя вопросом – где сын или дочка. Все знали, если жара, то дети в овражке.

– Купаться к вечеру только пойдем, – вдохнула Нина.

Она сидела на мягкой травке, что устилала почти всю поверхность овражка. Пальцы на руках и ногах сделались прохладными, но менять свое положение очень не хотелось.

– Может в карты, – робко предложила Дина.

– Ну!.. – отмахнулся Дима, – надоело!.. Мне они уже сниться начали, – невзначай пожаловался он и, сорвав с низкой ветки дерева листок, стал теребить его в руках.

– Мне и самой уже сняться, – призналась нехотя Дина.

– Может, – Нина прищурилась, задумалась и… – а!.. – махнула она рукой.

– Ни «а»!.. а «б»! – обрадовался Сережа, – большие прятки! Мы сто лет в них не играли. Сейчас самое замечательное время.

– Считаем до ста, – голосом деловой женщины, проговорила не в меру серьезная Оля.

Сережа вскочил с пенька, что служил лавочкой – по кругу стояло несколько пеньков, случайно оставленных, а потом облюбованных детьми, которые посчитали пеньки уже своими и упросили взрослых их не убирать – и его взгляд был наполнен живейшим энтузиазмом. И все тут же засуетились, заворочались, загорелись новой на сей момент, но пропитанной настольгической дымкой идеей.

Большие прятки – для Нины и ее компании это означало только одно – прячься, где хочешь, вся деревня в твоем распоряжении. Настоящий азарт, детское чуть озорное стремление спрятаться лучше всех, а уж если досталось быть водой, то найти товарищей быстро, ловко и желательно со смехом.

Водящего выбрали считалкой. Нина, сдерживая себя, хитро заулыбалась. Ура! Она будет прятаться и не будет искать!

Погода под солнцем и в овражке значительно отличалась. В укромном местечке, о котором все, кроме солнышка знали, не было такого изнуряющего зноя. Вот так бывает – несколько шагов и ты под палящим солнцем, а не в приятной, пропитанной свежестью, тени.

…семьдесят три, семьдесят четыре…

Нина, когда только закончилась считалка, уже со сладким предвкушением знала, куда побежит прятаться. И часть пути, несмотря на томную жару, ей пришлось и вправду бежать. Самое главное, вертелось в голове у девочки, это чтобы никто из взрослых не заметил, куда она идет. Иначе будет совсем не до пряток, иначе случиться такой серьезный разговор с мамой, что не поздоровится даже Саше, который сейчас сидит дома и которому, если Нину будут ругать, будет жалко сестру.

…восемьдесят девять, девяносто…

Но Нина не слышала счета и только знала, что нужно поторапливаться. Краешком глаза она заметила Дину, которая юркнула в достаточно узкий проход между домом Гороховых и их же сараем.

«Ага! Значит, решила спрятаться в кустах сирени!» – подметила Нина.

Дина, находясь в ужасной спешке, Нину не заметила вовсе.

…сто!

Но Нина была еще в пути. И только, если бы дети договорились считать до двухсот, Нина едва ли успела бы уложиться в счет.

Высокие заросли злой крапивы, репейник выше человеческого роста, своим размером напоминающий, что когда-то по земле бродили динозавры и кучка начинающих желтеть золотых шаров. Бабушка говорила Нине, что в этих зарослях водятся ужи и змеи.

Нина стояла на тропинке и оглядывала заросли, за которыми едва ли виднелась крыша старинного и старого домика, несколько иным взглядом. По ее представлениям бурьян должен быть определенно ниже и не таким густым, а домик, где когда-то жила старушка, кажется ее звали бабка Феклуня, наоборот повыше, пошире и не такой уж старый. Слишком старым, готовым рухнуть в любую минуту показался дом Нине. И уже сама идея пролезть через бурьян и спрятаться в заброшенном доме перестала излучать неописуемый восторг и великолепно-волшебное чувство.

Но Нина же была достаточно, не только умной, но и самонадеянной, упертой девочкой. Она заставила себя не думать и просто пойти напролом. На середине обжигающего кожу рук и ног, и лица тоже пути Нина замерла. Всё горело. Казалось даже, что и живот со спиной, которые были закрыты футболкой ошпарилисьжгучей крапивой. И кругом, куда не посмотри, даже вверх – везде только и были пышные и злые ветки крапивы. А жалобное «мяу» где-то совсем рядом показалось Нине просто слившимся с ее сердитым и недовольным ворчанием неясным звуком. И не повторись мяуканье чуть позже, Нина еще бы долго колебалась в нерешительности, ожесточенно раздирая ногтями крапивные ожоги.

Она уж и сама не знала, о чем думала в эти минуты. И стоит же отметить, что даже позабыла, какой беспокойный, но наивнейший интерес рождался у нее в душе, стоило ей с бабушкой или еще с кем-нибудь пройти мимо этоговетхогодомишки. Что же там такое есть всеми позабытое? Какая там кроется неизвестная, спрятанная от Нины тайна? Ведь просто не могло быть иначе, без тайны и чего-то нового. И Нина всегда тянулась к этому домику, даже как-то попросила маму, чтобы та разрешила ей зайти вовнутрь. Такой сильной была тяга девочки встретиться лицом к лицу с тем таинственным инесомненно нужным и важным для нее. Но в меру добрая мама (в меру, потому как любила показать порою свой характер, который в минуты демонстрации не мог быть у нее не пропитан нотами неясной злости и льющейся наружу самоуверенности) отвечала следующее:

– Нина нельзя лазить по чужим домам, даже если они заброшены. Тем более этот домик может рухнуть в любую минуту. Ты же сама видишь, что он еле стоит.

Выросшая в этом же селе Ирина (мама Нины) несколько пренебрежительно в минувшем разговоре отозвалась о домике бабки Феклуньи. И сама того не заметила. А если бы и заметила, то только бы пропитанное древностью морщинистое лицо ФеклыАртемьевны, словно воплотившееся в Иринину совесть, на несколько секунд встало бы перед ее глазами. И… словно туман рассеялось бы.

И так же улетучилось у Нины из головы мамино лицо. Она позабыла, что сюда нельзя. А в освобожденной от Нининого ворчания и треска под ногами спрессованной годами сухой крапиве тишине достаточно четко послышался жалобный голосок котенка.

И тут уж позабылось, что и не вспоминалось. Нина безрезультатно увертываясь и защищаясь от крапивы добралась до темной, покрытой мхом, особенно снизу от земли двери и осторожно заглянула вовнутрь.

Никого, только земляной влажный пол, до которого сквозь щели в стене и еще одну стену из бурьяна, сумели добраться жаркие солнечные лучи. Нина с любопытством коснулась их рукой. Удивительно! Эти лучи несли в себе горячее душное тепло, не растеряли его среди густой крапивы. И от тепла ошпаренной коже сделалось еще неприятнее. Все руки были в квасных волдырях и, Нине сделалось страшновато за свои руки, сердце ее забилось в паническом волнении. И она спрятала руки за спину, но с боязливым любопытством продолжала бросать косые взгляды за спину и вниз на ноги.

– Мяу!.. Мяу!.. – настолько жалобно и близко, что Нине сделалось заранее жалко то маленькое существо, что таилось где-то совсем рядом.

А котенок, верно учуяв, что больше он здесь не один, раскапризничался со всей силы. И, в конце концов, его жалобно-беззащитное мяуканье стало походить на несчастный писк неясно какого животного вообще.

Нина осторожно отворила тяжеловатую дверь в дом, не заметив, что та была чуть приоткрыта и ступила ногами в сандалиях, от коих остались позади следы на влажной земле в такой долгожданный и неизведанный мир.

Когда сбываются желания именно так, как и хотелось, то всегда происходит восторг. И неважно у ребенка что-то сбылось или у взрослого. Когда же вместе с исполнением приходит и некийсовсем неожиданный и неизвестный подарокнаступает минута сосредоточения и обостренного внимания, порою даже испуга. Что же еще?.. А вдруг…

Посередине комнаты, на неровных по отношению друг к другу досках сидел маленький серенький котенок. Когда Нина представляла себе в фантазии, что входит в дом, то вот конечно же котенка она ни в коем разе и не могла там представить. Он был тем самым подарком, бонусом к исполненномужеланию, который смог – стоило только взглянуть на Нину, чтобы всё понять – затмить своим существом самоисполненное желание.

Уже больше машинально почесываясь то тут, то там Нина сделала пару шажочков вперед, а затем остановилась. Котенок менее жалобно пару раз промяукал и стал всем своим пушистым телом пятиться назад. Круглые его глазки искрились испугом и блестели, словно потемневшая к вечеру вода в пруду в лучах заходящего солнца. Котенок был полностью серым, без единого пятнышка.

Нина со всей своей осторожностью приступила к робкому, но неизбежному знакомству. Котенок выглядел запуганным и, пытаясь себя защитить шипел, выказывая маленькие белые зубки, прищуривая, но,не закрывая глаза.

Что только Нина не пыталась сделать: и осторожно приманивала, и присев на корточки медленно протягивала руку, и уж совсем делала вид, будто ее здесь нет. Вдруг бы получилось обмануть котенка. И тогда бы он взял подумал-подумал и сам из искреннего любопытства и перестав-таки бояться подошел к Нине, понюхал ее и успокоился.

Но пушистый зверек, чьи длинные волоски шерсти переливались всеми цветами радуги в лучах солнца, которое пучком падало ему на левый бок, забился под старый низенький табурет и, не теряя бдительности,обосновался там.

С правой стороны табурета, что была у стены и спрятана от окна, через которое и светило солнце, свисала наспех, и верно давно, кем-то брошенная однотонная горчичного цвета тряпка. Она была вся в пыли и в паутине. В складках ткани были целые залежи и того и другого. Стоит же и отметить, что и табурет был обвешан пыльной паутиной, словно гирляндой для мышиного темного праздника, и весь домик пестрил хаосом и заброшенностью. И не смотря же на весь беспорядок и запыленность в домишке не чувствовалась опустошенность и некая запоздалая тоска по прошлой жизни. Это было от того, что и Нина и котенок были еще совсем малы и не смогли уловить свойственные более старшему возрасту чувства.

Лишь вскользь упомянуть стоит, что большие прятки остались забытыми. Нина была в игре, но этого уже не помнила.

Ей тогда удалось чудом – удивительным образом, потому как ее и из ребят никто не заметил и бабушка с мамой не заметили – добежать до бабушкиного дома, напиться воды, чуть поругаться с Сашкой и показать ему язык, налить в эмалированную с ярким оранжевым цветком кружку молока и не расплескав его донести до заброшенного домишки. Правда заросли крапивы все же забрали чуть ли не полкружки молока, но Нина все равно пребывала в некоем восторге и явном довольстве собою. А еще она предчувствовала всей душою зарождающуюся дружбу и от того откуда-то изнутри ей делалось тепло и меньше ощущалось, что вокруг невыносимо жарко и душно.

Только под вечер Нина выбралась из домишки и счастливая направилась к бабушкиному дому.

После большого счастья ее ждали слезы и разочарование.

Оказывается, игра в прятки (Нина об ней уже и не вспоминала вовсе) давно закончилась. И Нину стали искать не только друзья-товарищи, но и мама с бабушкой. Те жутко перепугались за Нину, тут же вспомнив про старый заброшенный колодец, про цыган, что наездами бывали в прошлом году в селе, про злую собаку дяди Семена и его не менее злую, маленького роста, жену Зою и даже, Нинина бабушка неожиданно вспомнила про змей, про гадюк, от которых остались только легенды и которые водились в селе в далеком начале двадцатого века.

– Вон она, Ниночка! – всплеснула руками соседка тетя Лиза.

– Нашлась, – тяжело, со свершившемся наконец томительным ожиданием благополучного исхода в голосе, выдохнул Лизин отец. Крепкого телосложения, достаточно бодрый мужчина, пару лет назад вышедший на пенсию.

Ниночка весело шла по тропинке к дому, ужасно голодная и счастливая, мотая рукой с кружкой из стороны в сторону. И случилась гроза… Не на небе, на земле.

Только Сашка, которого заметили уже после всех криков и разбирательств, тихо сидел в кустах сирени, сонно свесив голову. Сначала, когда только все началось, он тихонько, немножко плакал дома. Когда все ушли искать Нину, а он напридумывал себе страхов и сидел жалел всех – и пропавшую Нину, и родителей, и бабушку, и даже бабушкину козу Машку, потому что кто тогда, если не Ниночка будет ее гладить. А потом не выдержав духоты пустых стен выбежал на улицу и укрылся в сирени. С важным видом куры рядом расшвыривали землю и невольно составили Сашке компанию. А вскоре же и Ниночка нашлась. Сашка слышал, с каким усердием и уже неконтролируемыми эмоциями мама высказывала все Ниночке, ругала ее, выпытывала, где та была. А потом вдруг сама заплакала (правда достаточно быстро взяла себя в руки). А Сашка слышал всё и плакал теперь уже и сам не зная от чего. Он был непомерно счастлив, что Ниночка нашлась, очень расстроен, что мама ругалась, и безумно жалел Нину, бабушку и маму, что те плакали. Бабушка то не плакала, а все только что-то причитала себе под нос. Но Саше казалось, что плакали все и он в силу своей детской впечатлительности не мог не отставать. Он, бедняжка, просто разрывался от переполняющих его чувств.

– Ах, ты мой хорошенький, – не громко, чтобы не потревожить навалившейся сон – на самом деле необходимое забытие, для восстановления сил, как можно тише проговорила Ирина.

Она взяла Сашу на руки и отнесла в дом, уложила на кровать и прилегла рядом. На щеках ребенка были высохшие, с пылью смешанные ручьи слез. Припухшие веки, закрывали глаза.

Да уж и задала Нина всем нервов! Можно сказать чуть ли не все село наигралось на всю жизнь в большие прятки. По крайней мере Ниночке точно хватило. И до конца лета никто больше не зарекался про прятки. Все насытились ими неожиданно и надолго.

Но ходить в домишко бабки Феклуньи Нина не бросила. Она,полудикий пушистый комочек, превратила власкового котенка-подроста, который стал каждый день ждать Нину и с нетерпением выбегал ей навстречу. Нина кормила его, гладила и играла с ним. И все подбирала подходящий момент и нужные слова, чтобы всё, почти всё, рассказать маме. Но бывает, как не готовься, а правда сама найдет для себя лазеечку, маленькую щелочку и покажется на белый свет. Сама, когда ей надо. И тогда только не отставай от нее.

Нина подходила к бабушкиному дому и только у самой калитки услышала знакомое «мяу» позади. И тут как раз и родители с грибов шли и бабушка вышла на крыльцо и Нина, наперед защищаясь ото всех, схватила Серку на руки и решительно встав на месте, с вызовом стала бросать взгляды на маму, потом на папу, потом на бабушку и так далее, по кругу.

И только Ирина хотела было что-то сказать, как Нина, переменившись в лице, заулыбавшись такой доброй, светлой и даже наивнейшей улыбкой выдала следующее:

– Это мой Серка! Я с ним уже давно дружу. Мамочка!.. – Ниночка всегда знала, что самое главное, в любом деле же, уговорить маму, вызвать улыбку согласия на ее лице и тогда ситуация выиграна, и тогда Нина обязательно получит то, что хотела, – мамочка, ты только посмотри, какой он хорошенький! Ты посмотри, как он ласково на тебя смотрит. Он тебе уже доверяет, он хороший.

Ирина заколебалась. И теперь сама стала смотреть на всех, с пропитанной бесполезностью надеждой.

– Да уж пусть остается, если такой хороший, – бабушка подошла к Нине и повнимательнее посмотрела на серенького котенка.

Ирина только вздохнула и улыбнулась беспомощной улыбкой.

Конечно, потом всплыло и то, откуда появился вдруг этот Серка. По селу уже начали ходить слухи, что в крайний домик бабки Феклуньи кто-то ходит, промята сквозь бурьян тропа. Еще кто-то сказал, что Нина стала редко ходит играть с ребятами. Вообщем, всё открылось так неспешно, можно сказать осторожно, по-тихому, что не только у Нининого папы и бабушки, но и у Ирины не возникло желания отругать, нравоучить дочь. Хорошо было уже и то, что без происшествий вышло. Только Нинин папа в переживаниях за дочьвсе же сделал ей небольшое замечание:

– Нин, не ходи больше по заброшенным домам. Ты же могла там самое просто, встать на ржавый гвоздь…

Нина, не ожидая такого от себя, сильно впечатлилась сказанным. Она еще не знала все возможные последствия, к каким мог принести ржавый гвоздь, но ужаснулась достаточно, чтобы больше не делать сего проступка – не лезть в чужой заброшенный дом.

Стоит заметить, что вся нафантазированная сказочность и весь ареал таинственности и желания дотронутся до чего-то неизвестного у Нины сам собою, совершенно незаметно исчез. Она стала абсолютно равнодушна не только к домишке бабки Феклуньи, но и ко всем другим пустующим домам.

И всё-то было хорошо. Серка стал жить у Нининой бабушки, как ни странно не сильно конфликтуя со старой, но еще довольно шустрой кошкой. Пофыркав пару дней на нового жильца кошка перестала на Серку обращать внимания и игнорировала того при попытках поиграться с ней.

Но близилось первое сентября. И конфликт интересов был неизбежен. Родителям еле удалось уговорить Нину не привязываться больше к ним с идеей забрать котенка в город. Потому как никто не будет за Серкой следить и убирать за ним все его безобразия тем более не кому. Хоть его и приручила Нина, сделал его ласковым и достаточно одомашненным, но к лотку и не лазанью по столам практически взрослое животное приучить в принципе было невозможно.

Нина с трудом согласилась оставить Серку на попечительство бабушки. С нетерпением ждала выходных, привозила повзрослевшему молодому коту, который стал необычайно красив и симпатичен своею усатой мордашкой, всякие вкусности – колбасу, сосиски, печенье и все, что только не попадалось вкусного под руку.

И признаться честно, у Нининых родителей возникала порою соблазнительно-непутевая мысль забрать кота в город. И все чаще-то она посещала Нининого папу, нежели маму. Но это был лишь легкий соблазн, который при столкновении с реальностью вмиг рассыпался и все умиление от воображаемых картинок тут же гасло. Нет! В их городской квартире котам не место.

А потом случилось следующее: родители и не знали, как это Нине рассказать – Серка пропал. Вообщем, приехала Нина к бабушке в гости, а Серки нет. Она, да и что тут привирать, все ждали возвращения кота, думали, что ушел гулять и вот-вот, совсем скоро вернется. Но Серка не вернулся. То ли его затянула дикая жизнь, то ли погиб несчастным образом, то ли кто-то украл, раззовидовавшись на чужое добро.

Нина же долго хранила в себе обиду на родителей. Она слишком сильно привязалась к коту. Часто вспоминала, особенно тоскливо это получалось по вечерам перед сном, как ходила кормить его в домишко к бабке Феклуньи, как он радостно, волнительно подергивая хвостиком встречал ее у бабушки… такой уже взрослый, красивый…

Вот если бы родители только тогда разрешили взять Серку с собой, и если бы кот стал жить вместе с Ниной, то он бы не пропал, он бы!.. Где же вот он сейчас?..

***

Кот Серка остался светлым, и как никакие другие воспоминания, пропитанным печальной грустью. Не простой даже светлой грустью, а с оттенками сожаления и более глубокого содержания в себе всего – лета, детства, наивной и искренней детской привязанности и заботы, острого чувства безвозвратной потери. Столько всего вмешалось в обычную историю, которую-то и не заметишь и не запомнишь вовсе в общем потоке житейской информации. Ведь ничем особенно страшным, трагичным или знаменательным она не отличалась. Для всех не отличалась. У Нины же, тонким слоем отложилась вся эмоциональная составляющая истории. И не то чтобы так сильно, кардинально что-то изменив в дальнейшей жизни, но все минувшие события определенно повлияли на Нину, ее характер и мировосприятие. Илегкая коррекция взгляда на некоторые вещи и события, и даже принятие некоторых решений все же произошла. Да по-другому и не могло произойти!

Глава 2

Ветер с некоторой злостью и некоторой же нечаянностью бросил еще не совсем сухой, подобранный с земли лист березы в окно. Лист тут же ухватился за стекло, прилип к его еще влажной поверхности и весь желтый так и остался на окне пережидать холодную, разбушевавшуюся непогодой ночь.

Несмотря на мороз, прошел дождь. Чуть позже небо прояснилось, открылось земле холодным блеском своих удивительно ярких звезд.

Нина в самой обычной задумчивости стояла и смотрела в окно. Лист четким пятном вырисовался на стекле. Он прилип сбоку к стеклу и не мешал смотреть на улицу, где уже давно стемнело.Тот же факт, что сегодня была ясная погода, не помог короткому ноябрьскому дню задержаться настолько дольше, как многим хотелось бы. Было довольно ветрено и морозно, до большой неприятности свежо. Такая резкая смены погоды из слякоти и плюсовый температуры в практически зимнюю, не хватало только снега, произвела на Нину довольно неприятное ощущение.

– Резкий холод! Вот только в пальто можно было спокойно ходить… Придется завтра пуховик одевать и зимние сапоги, – удивленно проговорила Нина, когда на кухню вошла ее мама.

– Нет, а ты что хотела? Уже давно не лето, и даже не сентябрь. И уж если тебя так пуховик не устраивает, то могла бы уже себе и шубу давно купить. Тем более зарплата тебе позволяет, – как такое часто бывает, Ирина Сергеевна приняла слова дочери слишком всерьез и вместо того, чтобы ответить что-нибудь в таком же роде легкое и непринужденное, начала озадачивать дочь.

– Мама!.. – на одном дыхании выговорила Нина, – ну что ты опять… начинаешь!

– Ниночка, я не начинаю. Тебе очень пойдет шуба. Я вот так и представляю тебя в шубе. Красавица! – восторженно закончила Ирина свою мысль.

– Мам, я же тебе говорила, что мне удобнее ездить на работу в пуховике, так как на метро в шубе глупо кататься!.. И вообще, я не являюсь поклонником шуб.

– Ну и ходи в своей мешковине!..

… Это был разговор почти недельной давности. Но почему-то именно сейчас он всплыл в Нинином сознании и так отчетливо, что Нина, поежилась. Руки у нее были скрещены на груди и, ей не хотелось менять своего положения. Она как-будто пристыла к месту. Но так было хорошо стоять и просто смотреть в окно, в темноту. И только на небе сверкали яркие, очень яркие, таких нет в городе, звезды и на правом бездонном просторе черного космоса светился ослепительно яркий месяц. Его бледная яркость настолько была насыщенной, что Нине вдруг на какие секунды показалось, что месяц может осветить все вокруг точно солнце и вновь сделать день. Нине не хотелось, чтобы день наступил так быстро.

Ей очень понравилась та атмосфера, в которой она сейчас оказалась – старенький домик, такой таинственный мрак ночи, несмолкающий ветер, усиленно хлеставший по крыше при каждом новом порыве, острый холод за деревянной дверью и огонь в подтопке.

Вот она здесь и практически пуста вся округа, а если кто и есть, то сидят, закрывшись, по домам. И даже что-то диковатое, вроде бы как экстремальное образовалось у Нины на душе. Такое немного первобытное, но очень понравившееся Нине чувство. Было в нем нечто новое. И если брать в расчет, что Нина успела побывать во многих уголках мира и страны, то это чувство вышло для нее настоящим подарком. Навряд ли в далеком Лондоне можно было так ясно и живо ощутить, как тяжело и благодарно дышат древесные стены, как остро чувствуются разогретые квадратные метры дома и стоит лишь отворить дверь в сени, как волшебство воссозданного Ниниными руками уюта беззащитно встретится с холодной стихией поздней осени и, если сию секунду не закрыть дверь, то Нина обязательно проиграет ей.И весь день, что она со старанием отогревала простывший и холодный дом, ушел бы тогда впустую.

Уют и тепло – оно здесь, его так мало и его, как может, защищает старенький дом, а холода и осени много и совершенно ясно, кто победит в этой схватке.

И так как была уже поздняя осень, то соседние дома стояли без хозяев, только через участок (самый ближний жилой дом) жила Ираида Семеновна со своим мужем и никуда не собиралась уезжать.

Мысль о том, что Нина одна в доме в полупустом селе в непогоду, а город где-то там по-детски заводило ее сознание. Да… Прямо как в детстве, такое восторженное состояние. И, кажется, что вот-вот произойдет что-то такое, от чего побегут мурашки по телу и станет еще интереснее и веселее, что непременно откроется некая чудесная тайна. И пусть Нина знала, что никакой тайны нет, но все равно ей было хорошо от самих ощущений.

Нина живо почувствовала, что вот прямо сейчас она отдыхает. Что вся суета и напряженность прошедшей недели – нет, не недели, а прошедшего времени – сходят с нее тяжелой волной. Наступает сонное, но не от того, что хочется спать, томно-сладкое состояние. И можно предположить, включив легкое воображение, что весь негатив съедает огонь в подтопке, и благодаря этому, на освобожденное место, выходит нечто благоприятное из укромных уголков души и заполняет всё сознание и весь разум своей созидательной сущностью.

Странно, как это ей вообще пришла в голову мысль поехать в начале ноября на дачу? И, ясное дело, что Ирина Сергеевна была уверена, что причина такого, как она сказала безрассудного и детского поведения в том, что Нина элементарно не знает, чем себя занять. Ей наскучило быть в городе, наскучило ездить по санаториям и заграницам, вот она и потянулась за новыми впечатлениями. Бесспорно, словно истина – все от того, что Нина одна!

Она, переехав от родителей, живет одна. Одна же она и среди своих подруг, укоторых уже есть или мужья и (или) дети. Нина одна ходит в магазин за продуктами, одна ужинает и одна в квартире. Ей даже некому улыбнуться на ночь и только по телефону она может пожелать кому-нибудь спокойной ночи. И еще, Нина никогда не спешит пораньше уйти с работы. А все почему не спешить? Да потому что ОДНА!

Это были вкратце и не вдаваясь в подробные разглагольствования мысли Ирины Сергеевны.

Только же Нинина мама забыла, что Нина постоянно ходит к ним, то есть в свой дом к своим родителям в гости, навещает брата и бесконечно любит своих племянников, много времени проводит в компании своих старых, в смысле, что знакомых достаточно давно, подруг и в отпуск, на отдых, ездит всегда либо с компанией, либо со своей школьной подругой Олей.

И вывод здесь должен быть только один – Нину непременно все устраивает. А свободного времени, чтобы тихонечко погрустить или же медленно-медленно, в удовольствие подумать, у Нины было несколько в дефиците. Да и не отличалась Нина способностью зацикливаться над некоторой житейской мелочью, над которой другие личности будут трястись до нервного тика или пока сама жизнь не отвлечет их безутешное внимание на другие события и вещи.Но, опять же, Ирина Сергеевна считала, что такое поведение несколько легкомысленно, тем более при Нининой профессии (юриста), а изобилие развлечений – следствие беззаботной, ничем не обремененной жизни и, что серьезно подумать Нине не помешало бы.

Нина поежилась и как-то очень пристально и внимательно, даже прищурившись, посмотрела на яркую звезду, что светила прямо ей в лицо.

Нина улыбнулась. Почему-то ей вспомнилась соседка тетя Маша из сейчас пустующего дома, что без устали наводила порядок и постоянно, по любому поводу, теребила своего мужа – хлюпенького худого мужичка. Она не давала ему покоя. Тот порою нехотя, но куда ему было деваться, слушался жену и, если уж она велела что-нибудь сделать, то он обязательно делал, если говорила, что он неправ, или кто-то там еще, по ее мнению, неправ, то спорить он и не пытался. Интересная парочка!..

Нина вновь поежилась, расцепила руки и энергично потерла себя по предплечьям. Теперь, это были уже не воспоминания, а элементарный холод. Нина продрогла, ей сделалось зябко и неуютно. От окна, у которого она стояла уже, наверное, больше, чем полчаса, постоянно дуло. Рама была стараяи без всякой проблемы пропускала холодный воздух внутрь дома. Наверное, мне ровесница, как-то пошутила Нина. Ладно еще, что ветер был чуть в другую сторону, не прямо в окно, но все равно сквозило так, что под теплым растянутом свитером и футболкой Нина ощутила холод. Пальцы на руках замерзли, а засунув ладонь под одежду Нина поняла, что холодным стал еще и живот.

– Ну и холодина!.. – эмоционально выговорила Нина, растревожив тишину, и сдвинувшись с места, направилась к подтопку.

Дачный поселок, в котором Нинины родители давно, еще, когда сама Нина училась в школе в десятом классе, купили дом, был лишь частично газифицированный. А домик, что стало особенно заметно в последние годы, еще и старый, нуждавшийся в ремонте. Дядя Дима, Нинин отец уже давно собирался благоустраивать эту сараюшку, как любя и в тоже время со странным пренебрежением отзывался он о доме. Но Ирина Сергеевна, Нинина мама, всякий раз его отговаривала, аргументируя свою точку зрения так:

– Не вижу смысла наводить здесь ремонт и красоту. Мы все равно приезжаем сюда только летом, по теплу. А зимой, что так он простоит, что ты отремонтирую его. Никакой разницы!

И только нынешней осенью, когда Ирина Сергеевна была с мужем на даче и, погода резко испортилась, стало холодно, и совсем неуютно, она вдруг пришла к следующему выводу:

– Дим, – греясь у подтопка, потирая ладони и все еще съежившись, не распрямившись, с неким недовольством в голосе начала Ирина, – весной нужно обязательно сделать ремонт! Здесь все такое старенькое, из окон дует, полы в сенях скрипят и, кстати, там несколько досок с боку к стене шатаются. Скоро проваливаться будем!

«Ремонт бы не помешал…» – медленно подумалось у Нины, медленно, но слишком отрешенно, где-то далеко, так, что она и вовсе не заметила эту свою мысль.

Только подойдя к подтопку, дрова в котором уже превратились в пылающие, ярко-оранжевые головешки и с радостью подставив себя жару, шедшему из подтопка, Нина поняла, что замерзла. По ее телу побежали волнами мурашки и захотелось, очень захотелось согреться. Присев на корточки она взялась забрасывать наколотые поленья в топку. Пусть горят, пусть согревают комнату! Нужно приложить усилия, чтобы отвоевать кусочек тепла, не дать холодной осени запустить свои колючие сырые лапы в дом. Хотя бы на выходные, но отстоять территорию уюта.

И раз уж Нина решила провести здесь практически все часы выходных дней, то хорошенько протопить дом не помешало бы. Пробыть же сутки снебольшим в холоде и сырости, было мало приятного.

Только и всего – мало приятного. Никакого страха у Нины не зародилось в душе. Да, одна в доме, но вся буря и темнота на улице, а значит, боязно только выйти сейчас в сени, дальше на крыльцо и на улицу, а все остальное не так уж и страшно. Дом создал Нине чувство защищенности, а она взамен дарила ему тепло на пару дней. Вот такой интересный обмен.

Жар живого тепла заставил Нину отодвинуться от подтопка и она, взяв небольшой табурет, пристроилась в паре метров от огненного его рта. Что-то теплое и уютное неожиданно окружило Нину и пробралось к ней вовнутрь, в душу. Вдруг стало совсем хорошо и слишком уж спокойно.

Ей захотелось просто вот так сидеть и смотреть, как языки пламени окутывают паленья, как те медленно, но верно начинают охватываться огнем, разгораться, слышать, как потрескивает смола, несколько сосновых поленьев было среди принесенных Ниной охапки дров. И что-то такое магическое, неспешно завораживающее было в таком незатейливом, даже старом, древнем занятии. Но оно искренне понравилось Нине.

«Хорошо!..» – подумала Нина.

«…очень хорошо…» – отозвался ей дом, шумя железом на крыше, распрямляясь и отогреваясь, поскрипывая расшатавшимися досками на полу, стукая стеклом о раму, краска с которой уже облупилась и только кое-где еще оставались ее небольшие кусочки, а еще скрипом дверей, да именно дверей, потому что, сколько не смазывай дверные петли, а протяжное оханье, когда отворяешь или закрываешь дверь непременно каждый раз вырывалось наружу.

Нина улыбнулась, просто так, не зная чему.

Все же странно, как ей пришла в голову мысль поехать в ноябре на дачу.

Дрова в подтопке тем времен разгорелись и тепла в небольшое пространство дома хлынуло еще больше. Здорово, вот так сидеть и смотреть на огонь, еще бы только снег повалил и была бы на улице настоящая метель. Снаружи метель и холод, а внутри огонь и тепло. И что-то верно притягивало Нину в такой контрастной композиции. Страха не было, а было притяжение, что чуть-чуть приоткрывало двери, за которыми прятался некий новый смысл и что-то позабытое Ниной. Но сейчас, сидя у подтопка, Нина даже и не предполагала ни о чем новом и ни о чем старом.

Ей было просто хорошо. Она погрузилась в дремоту, разомлела от живого тепла и чуть было не уснула совсем. Но резко вздрогнула. Потому что, во-первых, спать сидя на стуле было не удобно, во-вторых, у нее же тут подтопок! За ним нужно следить, подкидывать дрова, мешать в нем угли, что уже покрылись темной корочкой золы и из-под нее тихонечко мерцали, закрывать вовремя задвижку, чтобы тепло не вышло из дома через трубу. Нина все это умела делать. Вот только мама все равно с опаской отпустила дочь на дачу. Взрослую дочь на старую дачу поздней холодной осенью.

– Ну, вот скажи мне, зачем ты туда едешь? Сейчас же не лето. Мерзнуть только будешь, – в который раз повторяла Ирина Сергеевна.

– Мам, – устало отзывалась Нина, – отдай мне ключи и ни о чем не переживай.

– Ну, ну… Ниночка… – выбиваясь из сил, вдруг закапризничала Ирина Сергеевна, – ты меня пугаешь. Ну вот скажи мне, для чего эта поездка? Сейчас же самый холод начинается. Сходила бы лучше куда-нибудь с подругами.

– Мама! – нервно вскрикнула Нина и требовательно уставилась на мать.

Ирина Сергеевна мялась в прихожей и ни в какую не хотела отдавать ключи. Что еще за глупые мысли забрели к ее дочери в голову? Что еще за прихоть такая устраивать дачный сезон в ноябре?

Но Нина была настроена решительно и не собиралась уступать матери.

– Если будешь замерзать, иди к Ираиде Семеновне или такси вызови… Понятно?

Ирина Сергеевна была недовольна. Нина поморщила нос, выходя из квартиры. Небольшая размолвка с мамой не прибавляла радости к настроению.Но Нина привыкла, что ее матери постоянно что-нибудь да не так и потому, когда она вышла из подъезда, в голове у нее остались только мысли о предстоящей поездке.

Но нечто странное начало витать в воздухе, возле Нины, когда она свернула с тротуара на тропку, утоптанную до состояния асфальта, схваченную заморозками, чтобы сократить дорогу до остановки. А перед самой остановкой из этого нечто вдруг вылетела немыслимая фраза – легкомысленная праздность бытия. Нина ужаснулась, невидящими глазами посмотрела на ту сторону дороги, ничего там не разглядела и осторожно, с неясной опаской, подошла к остановке. Откуда взялись эти три сложных, пугающих своим смыслом, слова? Они странным образом смогли принести с собой куски сомнения и смуту. Но в чем нужно было сомневаться и, что разбирать? Нина с силой заставила себя всмотреться в рюкзак школьника, что висел на плечах подростка, стоящего рядом с ней.

«Он серый с черными полосками. Вот вышит большой паук. В портфеле учебники…» – проговаривала Нина про себя.

Под ногами засуетил городской ничего и никого не боявшийся воробей и Нину будто бы отпустило. Но неприятное впечатление еще чуть ли не два часа тянулось за ней. Неведомая зараза, хворь подсознания, предчувствие чего-то… В общем, на Нину напало то, что человеческому разуму при всем желании самого человека, никак не поддается.

Нина помешала кочергой потемневшие угли. Волна жара ударила ей в лицо, пришлось отвернуться. Свет был выключен. Но Нина не припоминала, когда она его успела выключить.

Будучи еще совсем юной(можно сказать с самих детских лет)Нина подверглась нечаянному влиянию своего дяди Кости, папиного брата. Он то даже и не думал оказывать пусть бы какое-никакое, а влияние на племянницу. Все воздействие на девочку получалось совершенно не нарочно, сам по себе происходил этот процесс заворожительного гипнозадетского ума. Дядя Костя ничем не старался особо порадовать или удивить Нину. Редкий раз приносил он им с Сашей по шоколадке, ну и какой-нибудь подарок на день рождения. Он не отличался щедростью, в общении с людьми иной раз ему не хватало эмоций, несколько суховатым человеком он был.

Костя работал нотариусом и всегда ходил с несколько приподнятой головой, как бы посматривал на все и всех вокруг через невидимые очки. Порою мог сказатьчто-нибудь излишне умное, что не особо одобрял Нинин отец и что, в некоторой степени нравилось Ирине. Но не смотря на то, что Ирина была не прочь услышать что-нибудь новое и интересное из практики нотариуса, она много раз говорила Диме, что его брату следовало бы не путать работу с домом и как-то более проще разговаривать с родственниками.

Нина же, глядя на дядю Костю, испытывала настоящий восторг. Дядя Костя казался девочке каким-то особенным человеком, работающим на некой важной-приважной и жутко интересной работе. От того он так мало смеялся и был более серьезным, чем Нинин отец или сосед Филиновых – дядя Гриша. Нине всегда, после визитов к ним дяди Кости, сил нет, как хотелось посмотреть на его работу, хотя бы краешком глаза, но взглянуть, каким-нибудь чудесным образом, но вдохнуть запах, которым дышал дядя, схватить за хвост ту атмосфера, которая так зачаровывала ее. Нина не могла остановить свою фантазию, представляя, как дядя Костя у себя в кабинете перекладывает бумаги с важным видом из одного места в другое, как порою зависает на одной бумажкой, слегка прищурясь, а потом и ее кладет в общую кипку. Все Нинины фантазии были подпитаны разговорами родителей, самого дяди Кости с родителями, сдобрены детской наивностью и еще своеобразностью, тоже детской, представления мира.

Но понемногу, так же незаметно, как все и началось, восхищение дяди Костиной работой у Нины прошло. Школьная жизнь перетянула на себя все ее силы. А когда Нина пошла в третий класс дядя Костя, к тому времени пребывавший уже несколько лет в разводе с женой, уехал заниматься практикой в столицу, и Нина практически перестала его видеть. Раз в год он наведывался к пожилой матери в деревню, там же встречался определенно случайно с Диминой семьей. Вот так, по-тихому, дядя Костя ушел на задворки Нининой памяти.

В школе у Нины дела шли хорошо. Она всегда с ответственностью относилась к урокам и порученным ей заданиям. Ей нравилось учиться и узнавать что-то новое. Но, сказать, что она была занудой, зубрилкой, всегда только что-то учила и читала и создавала типичный образ отличницы, значить соврать. Нагло соврать! Да, Нину уважали учителя за ее способности и старания, но в то же время относились с осторожностью к этой умной девочке.

Эта шустрая, веселая девочка с хвостом на макушке была дружна с той частью класса, что отвечала за беспорядок и шум. И если намечалось что-нибудь интересное, какая-то шалость или случайно образовывалась такая ситуация, что можно было ее обыграть в интересную историю или смешную шутку, Нина не упускала такой возможности. И за ее порою уж слишком озорное и даже вызывающее поведение не раз вызывались в школу родители. Дядя Дима всегда относился к встречам с Нининым классным руководителем довольно просто, а лучше сказать философски. Он никогда не ругал свою дочь за ее проказы и максимум, что Нина могла от него услышать, так это небольшую речь, сказанную спокойным и дружелюбным голосом и следующего содержания:

– Нинуньлк, вот ты умная у меня девочка, – за этим следовалазначительна пауза, во время которой дядя Дима мог успеть налить себе в кружку чая или сделать бутерброд или присесть в кресло и взять в руки газету (разумеется, всё делалось не спеша), – конечно, в твоем возрасте можно и я сказал бы нужно не сидеть на месте и развлекаться с друзьями и ты молодец, что не зацикливаешься на одной учебе, но Нин, запомни: всегда думай головой, прежде чем что-то сделать. Ты должна понимать, чувствовать, что есть вещи, до которых нельзя опускаться. Но… ты же умный человек, ты понимаешь, о чем я тебе говорю…

– Конечно, она понимает! – с раздражением и укором в голосе, отвечала за Нину ее мать.

Ирина Сергеевна вошла в комнату, как показалось Нине, в самый что на есть неподходящий момент. Ведь если бы она зашла, когда папа уже закончил говорить, то было бы намного лучше. Тогда Ирина Сергеевна лишь недовольно взглянула бы на дочь, а та незаметно, потихонечку смогла бы улизнуть из комнаты, избежав ссоры и нравоучений. Но не тут-то было! Ирина Сергеевна, обычно не так строго и шумно реагировавшая на шалости дочери, сегодня была явно не в восторге от случившегося.

– Ну, ты же все-таки девочка! Как?.. Вот ты мне скажи как, можно было догадаться разбить стекло в туалете и убежать с физкультуры? Вот как?.. – Ирина Сергеевна присела на диван и, скрестив руки на груди, внимательно, с ожиданием разумного оправдательного ответа, которое было сродни чуду, посмотрела на свою дочь.

– Мам, ты же знаешь, что не я одна убежала. И Катька, и Машка, Петька с Сашкой и Влад тоже убежали. Нине тогда было двенадцать лет, она училась в пятом классе.

– Ну, да! Это тебя оправдывает… Вот ты мне скажи, почему ты всегда попадаешь в какие-то истории? Нет, мы, конечно, отдадим свою часть денег на новое окно, но дело тут не в нем. Ты это понимаешь?..

У Ирины Сергеевны вдруг закончились аргументы. Она не знала, что еще можно сказать дочери, какими такими словами призвать ее к порядку и дисциплине.

А еще этот Нинин невинный, но очень четкий и глубокий взгляд. В нем мама читала всё, буквально всё. Она видела, что дочь понимает, что по сути-то поступила нехорошо, но в тоже время давала понять, что если бы она осталась на уроке вместе с послушными «правильными» детишками, то, наверное бы, расплакалась от скуки и явного влечения быть там, с покинувшими школу одноклассниками. Там была свобода, целых сорок пять минут, которые можно было потратить на все что угодно! А еще, что всех больше привлекало Нину в идеи сбежать с урока, так это новые волнительные ощущения, которыми непременно сопровождалось сие мероприятие. Ну и адреналин, конечно же.

– Ну, ма-ам… – жалобно протягивала Нина в надежде, что мама перестанет ее ругать.

– Иди уже уроки делай! – раздраженно отмахивалась Ирина Сергеевна, – и запомни, ты на месяц наказана. Никаких игр с друзьями! – в который раз повторила Ирина, заслуженное Ниной наказание.

Было печально, что Нина на месяц осталась без друзей, но она все равностояла и тихонечко улыбалась. Наказание ее расстраивало, но не настолько, чтобы бежать в свою комнату и плакать.Тем более, что уроки у нее были уже сделаны и можно было заняться чем-нибудь интересным. Вот, например, обыграть в карты, в дурака, младшего брата Сашку, который был почти на четыре года младше Нины.

Игра в карты – это было особенное детское развлечение. А уж если выходило так, что вместе с Ниной и Сашкой к игре подключались еще и соседские дети, то получались вообще захватывающие поединки. Кто кого обыграет и перехитрит, кому больше повезет?

Играли в основном впростого и подкидного дурака. Все остальное многообразие карточных игр не приживалось у ребят, а дурак тем временем становился своего рода классикой.

Нина сладко потянулась на стуле, потерла глаза. Ей хотелось спать. Было такое разомлевшее, расслабленное состояние, что думать хоть бы о самой незамысловатой и посторонней ерунде категорически не хотелось, прямо-таки губительными оказались бы сейчас любые даже самые маленькие думки или мысли.

Нина включила свет изаглянула в подтопок, там от горячих оранжевых углей осталась только одна зола. Но на всякий случай Нина взяла кочергу и прошвырнула ею в подтопке – точно одна зола. Нина встала на пенек, что горизонтально лежал около стены и закрыла задвижку.

Всё! Сейчас она пойдет спать!..

С ленью и неохотой она переоделась в теплую пижаму, выключила свет и нырнула в заранее приготовленную постель, которую, как и пижаму, нужно было еще нагреть собой. Нина вытянулась, повернулась сначала на один бок, потом на другой. Постель быстро нагрелась и стала комфортной. Хорошо-то как!.. Уютно!..

И Нина, продолжая пребывать в блаженном отдыхе от мыслей и пропитанной суетой повседневной жизни, уснула.

Что-то приятное витало в ее легких неназойливых и незатейливых снах, которые наутро совсем и позабудутся. Но в том-то может быть и была прелесть таких снов, потому как вспомни их Нина хоть утром, сразу же после пробуждения, хоть ближе уже к обеду, то только бы все этим испортила. Атмосфера была бы уже не та, а в переводе на слова сон выглядел всего лишь так – Нина гуляла по тропинке, вдоль которой рос какой-то необычный кустарник, а чуть поодаль в ручейке плескались мелкие рыбешки – достаточно повседневно и определенно же скучновато и совершенно никакой атмосферности, сухие факты. А если не помнить всего этого, то сохранялось какое-то время чувство чего-то теплого и даже сказочного, а толика желания вспомнить дивный сон еще больше дарила эффект прошедшего там, во сне, волшебства.

А утром же Нину чуть было совсем не лишили чувства неопределенного волшебства, не нарочно, конечно, даже любя.Ни свет, ни зоря зазвонил телефон. Нина не открывая глаз, нащупала его на стуле, что стоял рядом с кроватью и, на котором лежала ее одежда и, не посмотрев, кто бы это мог быть, приняла вызов. Она нисколечко не удивилась, что звонила мама. Не удивилась, но и не была в восторге. Кто будет рад, если его разбудят в выходной день в полседьмого утра.

– Доченька, ты как там? Не замерзла? – голос у Ирины Сергеевны был бодрый и довольно громкий. Значит, она уже встала и успела проснуться.

– Ма-ам!.. – перевернувшись на спину, протянула Нина.

– Ты что, еще спишь?! Ой! Разбудила тебя! Извини, пожалуйста, – и полсекунды спустя, – я же ведь переживаю. Как ты там? Как с подтопком справилась? Во сколько спасть легла?

– Мам, – уже более твердым голосом начала Нина, – я не замерзла. С подтопком справилась. Все у меня хорошо.

– Ну, хорошо, хорошо. Ты спи, Ниночка, спи! Отдыхай. А ты точно не замерзла? – опять забеспокоилась Ирина Сергеевна.

– Нет, – отчеканила Нина, которой спать уже практически расхотелось.

– Ну, ладно. Пока. Сама мне тогда позвони. Все давай!..

И Ирина Сергеевна отключилась. Нина закрыла глаза и тяжело вздохнула.Она еще немного полежала в кровати, рассматривая потолок, в углу и вдоль матки тянулась шикарная паутина. Ну и пусть тянется! Сон же, как рукой сняло. Да и стоило же себе признаться, что под одеялом сделалось неуютно. Утренний холод пропитал промозглой свежестью одеяло и наполнил собою весь воздух комнаты. Нос замерз, вдыхая сию, пробравшуюся с улицы, морозность.

«Но зато приснилось что-то хорошее» – с приятной улыбкой на лице, слегка прищуриваясь, подумала Нина.

И чтобы не промерзать дальше, онаскинула с себя одело и тут же стала одеваться. Но свитер пропитался какой-то сыростью, стал будто бы немного влажноватым, неприятным. Нина, ежась, подошла к градуснику, что висел на стене и что показывал неправильную температуру. И для того, чтобы хотя бы приблизительно правильно, близко к настоящему значению, определить, сколько градусов есть на данный момент, нужно было к температуре, что показывала красная тонюсенькая полоска прибавить цифру четыре, как утверждала мама, или пять, в чем неоспоримо точно был уверен папа.

Фактически полоска остановилась на значении одиннадцать, то есть тепла в комнате было всего градусов пятнадцать, а максимум шестнадцать. Но Нине показалось, что все-таки именно одиннадцать правильное значение.

Ох уж этот старый дом! Ветром и сквозняком все тепло за ночь выдуло. И раз уж Нина встала, то решила одеться, сходить за дровами и затопить подтопок. Было еще только раннее утро –воскресенье – а автобус на город будет только в четыре часа вечера. А тепла требовалось сейчас и, чем быстрее, тем лучше. Вызвать такси и сиюминутно собираться в город у Нины, почему-то, и мысли не возникло.

Нацепив куртку, которая висела здесь все лето и одевалась только в тех случаях, когда вдруг нежданно-негаданно приходили в теплое время года холода, Нина вышла на крыльцо.

Не радостно… Погода продолжала бушевать, что, в принципе,было слышно, и не выходя из дома. Ветер за ночь не утих, а его порывы сделались еще только холоднее. И от его резких завихрений становилось очень некомфортно, пробирало так, что даже изнутри становилось холодно. Будто этот самый ветер пытался пробраться прямо в душу и там все захолодить.

Нина сгруппировалась, съежилась, втянула голову в короткий воротник куртки, засунула руки в карманы и быстро, целенаправленно зашагала за дом к сараюшке, рядом с которой лежала небольшая поленница дров. Нина так шустро и энергично набрала в руки охапку двор, что даже не успела заметить, что на улице еще не совсем рассвело. Вбежав в дом и скинув дрова к подтопку, она шлепнула пальцами по выключателю и включила свет, только сейчас заметив царивший в комнате полумрак.

– О-ой! Ну и холодина! Понесло же меня!.. – и Нина не договорив мысльв безмолвное пространство дома, притихла и молча повесила куртку на древнюю с железными завитушками вешалку.

Ну вот… Всё веселое настроение, как рукой сняло, будто его и не было. От чего так произошло, однозначно сказать было невозможно. То ли так повлияла на Нину погода, то ли холодные поленья, что разбросались у подтопка и насыпали коры и мусора на дощатый пол, то ли просто весь дом, вся эта старая дача, а может и какая-нибудь неловкая мысль, что уже и улетела неизвестно куда и была неизвестно про что, но приподнятый дух успела опуститьсамым удивительным образом.

И к упавшему настроению тут же прилипло следующее рядовое воспоминание трехмесячной давности. Будто между ними вообще могла быть какая-то связь.

Воспоминание не придало приятных красок настроению, а лишь еще заглушило его на пару тонов по шкале яркости. И вот же оно, про было:

– Ой, Ниночка, и когда это ты себе кого-нибудь найдешь? Все работаешь, карьера… А семья? – начала Ирина Сергеевна.

– Ма-ам, ну вы же моя семья, – отвечала Нина, весело с искренней наивностью на лице улыбаясь, – ты, папа и Сашка. А работа у меня интересная и, кстати, на пятницу на эту я беру отгул и, вместе с Олькой, я ее все-таки уговорила, и Владом поеду на выходные в «Сказку».

– С каким еще Владом? – тут же оживилась Ирина Сергеевна, но что-то в ее голове зашевелилось, что-то она, кажется, начала припоминать то ли про какого-то Влада, толи про то, что неким образом начинало всплывать у нее в голове, следуя совершенно непонятной логической цепочке, в которой упоминание о Владе, дало первоначальный толчок к дальнейшему возникновению и развитию мысли.

– Мам, – отхлебнув из чашки чаю, и сделав вид, что не заметила импульсивный живой интерес мамы, продолжила Нина свой рассказ про «Сказку», – Влад – айтишник у меня на работе. Я же тебе уже про него как-то говорила. Он буквально напросился с нами ехать. Я в обед с Олей договорилась встретиться в кафешке, ну, там недалеко, – отмахнулась Нина, от дальнейших пояснений, – а он там сидел. Прилип к нам, а Ольга взяла и сказала про «Сказку». Шуткой его пригласила, а он!.. – Нина закатила глаза и опять махнула рукой…

Нина силой воли отогнала всю, как ей показалось несусветную ерунду воспоминаний. Совсем неинтересный разговор, совершенно недостойный того, чтобы про него вспоминать.

Нина, продолжая ежиться, прошла в маленькую кухонку поставить чайник. Еще вчера сразу же по своему приезду она сходила с пятилитровой канистрой за водой к источнику. Сейчас же, сию секунду, ей подумалось, что сегодня сходить за водой стоило бы ей огромных усилий. Сейчас, утром, эта, в принципе не сложная задача почему-то представлялась практически невозможной, требующей каких-то запредельных усилий. И всё это была не лень, а холод. Нина не сняла с себя куртку и продолжала в нее кутаться. Согреться хотелось, а больше и ничего.

Нина, поставив чайник, вернулась к подтопку и с жадностью прильнула к огню. В голову – это началось после пробуждения, после маминого звонка –продолжали лезть навязчивым, но в то же время как бы и незаметным, будто нечаянно, потоком незамысловатые, про будничное движение, воспоминания.Они казались какими-то пустоватыми и от них появлялась некая рассеянность. И постепенно рассеянное состояние начинало раздражать Нину. А пока, еще до раздражения, дожидаясь чая ипримостившись у подтопка, Нина просматривала еще одинминувший эпизод из своей жизни. В события чуть больше пятилетней давности унеслась она. Удивительно четкой перед ней прояснилась ворвавшаяся из прошлого картина.

Это был вечер. Нина стояла у окна, за которым уже стало совсем темно, и весенняя сырая ночь окончательно опустилась на город.Нине тогда было двадцать пять лет, и она уже работала, в той фирме, где сейчас возглавляла юридический отдел. Но тогда она занимала должность рядового юриста, еще набиралась опыта, была чуть более юной, но такой же оптимисткой с серьезным же и увлеченным отношением к работе, в общем была практически такой же, как и сейчас.

Виною тому, что Нина не в хорошем настроении смотрела на ночной город, была ссора, что мгновенно перебила все радостное настроение, так весело напевавшее Нине что-то приятное и незатейливое за ужином. Слово за слово и ИринаСергеевна, несколько разгорячившись, вновь начала поучать дочь.

Ей никак не нравилось такое слишком коммерческоеНинино отношение к жизни. Поработал, заработал на отдых, отдохнул. И так по кругу. Очень похоже на перекупил, продал, получил прибыль.

– Никаких забот и проблем, – вздыхала Ирина Сергеевна, протирая тарелки и устанавливая их в сушилку. Дима, наливавший себе в кружку воды, сделал вид, что вообще не услышал ее. Пусть у него и было в некоторой степени желание возразить жене, но разума и сдержанности было гораздо больше, чтобы промолчать. Он, в отличие от Ирины, никогда бы так не сказал. Он искренне желал Нине счастья, так же как и Ирина впрочем, но старался избегать острых и провоцирующих судьбу фраз. Он вообще был более суеверен и обращал на повседневные мелочи куда больше внимания, чем Ирина. А еще был мягок в общении, что, естественно, чувствовали Саша с Ниной.

Ирина же Сергеевна, сама того не видя, но порою давала Нине прочувствовать, что та недостаточно еще взрослая. С легкой иронической улыбкой делались такие тонкие намеки, не в обиду Нине, но без них Ирина Сергеевна, в силу своего характера никак не могла.

И Нина не без тени разочарования, но решила для себя, что в ближайшее время снимет квартиру, успокоив тем самым себе нервы и убедив мать в своей взрослости и самостоятельности. Нина так решила, но не сдвинулась с места. Она все смотрела в окно, отблески светофора и фар машин играли всполохами на окнах дома напротив. Нина не могла перестать думать, что было и понятно. Ее переполняли мысли, которые незаметно смешались с везде сующей себя фантазией, о предстоящей новой суете, И то, что происходило за окном,окончательно потерялось для восприятия, вдруг стало фоном ее размышлений о ближайшем будущем.

А смотреть в окно Нина любила не только, когда ей было грустно или она о чем-то задумывалась, а даже просто так. Это было своего рода ее увлечением, маленькой слабостью. Сидя на работе или на занятиях, когда еще были студенческие годы, Нина могла на несколько минут пристально уставиться в окно и просто смотреть. И пусть там, на улице в этот момент совсем ничего и не происходила и была даже не цветущая весна, а серая и унылая осень, Нина все равно смотрела через прозрачную холодную преграду, что защищала комнату от холодного ветра, но пропускала через себя свет и делала помещение более просторным. Наверное, было что-то такое неуловимо-прекрасное в этом бесцельном глядении. А еще, было за маленький, но очень приятный и милый подарок, когда на улице летел снег или шел дождь или желтые осенние листья летели в подхватившем их вихре.

Нина прищурила глаза, встала с корточек и бесцельно огляделась вокруг. Нужно было идти завтракать, пить чай и прогонять от себя изо всей силы всю рассеянность. Как-то неправильно подействовал на Нину старый дом, позадевал такие невидимые нити в ее душе, о существовании которых она даже и не подозревала. Больше того, она и не догадывалась, что чего-то у нее там заделось. Она просто в определенной степени была раздраженанеясно чем, и ловила себя на мысли, что уже начинает понемногу ждать, когда придет время собираться домой, в город. От вчерашних же густых красок сонного, сладостного настроения не осталось и следа. Вчера было только вчера, но там же насовсем и осталось.

Глава 3

Нина вышла с работы раньше обычного. Не успела за ней захлопнуться дверь, как все рабочие моменты тут же остались позади. Нина с некоторым разочарованием и грустью взглянула на однотонное серое небо и шумно вздохнула. Мужчина в одном пиджаке, естественно, без головного убора, так как не будешь же одевать шапку к пиджаку, без плаща или куртки, суетливо пробегал по тротуару. Но на Нинин вздох он оглянулся и почему-то состроил Нине, Нина ясно поняла, что это было адресовано ей, сочувствующую гримасу. Вот были у мужчины свои заботы, а тут еще случайно встретилась грустная, не улыбающаяся девушка. Вот ему, на уровне близком к подсознанию, и захотелось ей чуть посочувствовать, а заодно и показать таким образом свою загруженность работой и вечную спешку. Невзначай пожаловаться и почувствовать, что не он один живет в таком круговороте дел, и может испытать от того, пусть и на очень короткое время, облегчение.

А Нина чувствовала, что начинает заболевать, старалась мысленно себя уговорить, что всё обойдется. Но подкравшийся незаметно озноб разбивал напрочь все ее надежды. И Нина, будто ей было всего десять лет, беспомощно злилась и все ж таки продолжала на что-то надеяться.

Всю свою работу – начальника юридического отдела в крупной, занимающейсяскупкой и дальнейшей перепродажей черного металла, фирме – много ли, мало ли ее не было, она оставила на потом. Несколько не характерный для Нины поступок, который, впрочем, Нина могла себе позволить.

Олег Валентинович – зам гендиректора фирмы – не стал возражать, что Нина уйдет на несколько часов раньше. Он лишь несколько взволновался, внимательно посмотрел через очки на Нину и выдал следующее:

– А что случилось?

– Нехорошо себя чувствую, – растерянно улыбнувшись, что было на нее не похоже, ответила Нина.

– Ты заболела? – не из-за того, что пытался вытащить из Нины побольше информации для удовлетворения любопытства, спросил Олег Валентинович. А он по-настоящему обеспокоился за Нину, увидев ее такой: немного потерянной, уставшей, с явным нежеланием что-либо кому бы то не было сейчас объяснять.

– Не знаю… То есть, кажется, начинаю заболевать, – пояснила Нина, оставшись не в восторге от самой себя.

– Нина, конечно, иди домой! Отдохни! Что я тут собственно за допрос устроил. Если нужно будет отлежаться или какие вопросы, то обязательно звони, – нашелся-таки Олег Валентинович.

– Спасибо, – коротко, но искренне ответила Нина, чуть приподняв уголки губ в легкой улыбке, – до свидания!

– До свидания, Нина! – ей вслед громко ответил Олег Валентинович.

Слабость во всем теле и начинающаяся боль в горле, появившиеся перед обедом, неприятно удивили Нину. Она прекрасно понимала, что начинает заболевать, но старалась скрыть от себя сей, прям-таки скверный, факт.

Нет! Этого просто не может быть! Заболела… Вот ведь, заболела…

Мысль о том, что она ездила в выходные на дачу, чтобы там, где-нибудь на сквозняках простудиться, раздражала и нервно тикала в голове. Нужно было срочно, прямо сию секунду начинать лечение. И не только для того, чтобы не разболеться дальше, Нина была уверена, что как минимум легкий насморк, она уже приобрела точно, а для того, чтобы Ирина Сергеевна ничего не заподозрила. Чтобы она даже и не догадывалась, что Нина заболела. Становилось почему-то как-то скверно и неуютно на душе, только от мысли, что Нинина мама застанет Нину, когда та сморкается в платочек или морщась, без аппетита, потому что в горле дерет, проглатывает еду, или во время телефонного разговора заподозрит, что с голосом у Нины что-то не так. Скорее всего, Нина подсознательно боялась маминой фразы:

– Вот, я же тебе говорила! Нечего было никуда ездить! Как будто чуяла и не хотела тебя никуда отпускать!

А Нина в это время будет выслушивать ее от безысходности и не чаять уже, когда спокойно можно будет закапать душистые эвкалиптовые капли в нос.

Нина выросла, а внутренний трепет перед маминой строгостью остался. Он стал меньше и не так часто проявлялся, но все же был. Навсегда от него нельзя было избавиться.

Но еще был недоказанный факт, что Нина простыла на даче. На работе, в офисе, слонялись личности с бумажными платочками в руках. Может от них и была Нинина проблема?..

Было непомерное, практически детское разочарование,когда Нина подошла к аптеке, что была спрятана за углом большого здания от ее офиса и обнаружила, что та закрыта. Она развернулась и совершенно бессловесно была возмущена.

Но неожиданно вспомнив, что неподалеку есть еще одна аптека, тут же позабыла про закрытые двери с приклеенным листком, гласившим «Осторожно, ступенька!», и целеустремленно направилась к ней.

Нина свернула за угол, туда, где к улице, на которой находилась Нинина работа, примыкала небольшая улочка. Эта улочка была короткой и выходила на набережную – прекрасную набережную города. Улочка была старая и на ней, вот уже который век располагались дома купцов, теперь уже правда служивших памятниками архитектуры, а так же кафешками, парикмахерскими и прочими конторами, что оказывали платные услуги населению, и порою привлекающих к себе своим красивым старинным видом любопытных туристов. Местами правда, со стен здания начинала осыпаться побелка, но это обстоятельство никак не портило праздного, величественно вида, с каким дома молча смотрели на прохожих.

После холодных выходных пришло прогнозируемое синоптиками и ожидаемое многими гражданами потепление. Ветер стих, полнейшее безветрие. Сырость, что наполняла воздух, вдыхая который можно было немножечко почувствовать себя рыбой в воде, ощущалось непомерно. От нее становилось еще противнее глотать, будто она только добавляла болевые ощущения в горле и мучила Нину.

И вот еще совсем чуть-чуть, еще несколько минуточек и в воздухе засуетиться мелькая водяная пыль, которая моментально станет впитываться одеждой, делая ее влажной и некомфортной для носки, неуютной. Ив общем состояние станет еще более противней. Тепло, безветренно, но сыро и противно.

Голые деревья темными ветвями упирались в небо, которое под натиском плотных серых туч готово было вот-вот упасть на землю. И тогда уж точно случиться настоящая непогода! Ничего не будет видно вокруг и фонари уже не помогут.

Но в это время Нина будет уже дома усиленно лечиться и пить крепкий, горячий чай с чабрецом, что прислала мамина сестра тетя Наташа и лимоном, и обмотавшись одеялом, словно банным широким полотенцем полулежать в кресле и смотреть по телевизору что-нибудь не совсем раздражающее, а лучше затягивающее, чтобы о насморке и больном горле даже и не вспоминалось.

Нина задумчиво повела плечом, ей совершенно не хотелось, чтобы сейчас на улице был туман, а он, как нарочно, так отчетливо, будто успел дотронуться до нее своей мокрой рукой, представился ей.

От дверей аптеки до набережной было рукой подать. Вот, в двадцати метрах виднелась недавно установленная скамейка, на которой можно долго сидеть и не сводить глаз с открывающегося потрясающего вида. На Нину резко накатила усталость и ноги сами понесли ее к скамейке, будто она и заключала Нинину цель, будто в ней сейчас и было решение всех проблем, даже тех, что еще не успели случиться.

Нина осторожно присела на краешек деревянной, покрытой темным коричневым лаком, скамейки. Она устало повела глазами на дальние необъятные просторы и решила, что не смотря на противную боль в горле посидит здесь пару минут и поедет домой.

Безрадостная погода, безрадостное настроение, но тем не менее вид был чудесный, такой большой, объемный и до мурашек на теле настоящий. Внизу река, правее продолжение города и совсем вдалеке начинающиеся и уходящие вдаль дачные поселки, левее темный лес и дугой темно-серое небо, которое медленно поглощало в себя землю от горизонта и все подбиралось и подбиралось к городу. Серо и красиво, спокойно и совсем не радужно…

– Не помешаю? – голос раздался совсем близко. Нина неспешно повернула голову вбок и немного вверх.

– Нет… конечно… присаживайтесь, – выговорила она.

Пару минут, что она выделила себе для отдыха закончились, Нина это ощутила довольно остро. Ей даже показалось, что она тут засиделась. Но на деле прошла всего одна минута.

Женщина в осеннем грязно-морковного цвета пальто, в аккуратной серого цвета шляпе и широким оранжевыми цветами шарфом на шее осторожно присела на противоположенный краешек скамейки. Она поставила свой, чем-то плотно набитый пакет и серую сумочку на середину скамейки и против своей воли, она же ведь прекрасно знала, что неприлично сидеть и разглядывать человека, словно картину в музее, продолжала бросать заинтересованные, достаточно долгие взгляды на Нину.

Нина резко встала со скамейки, от чего ей сделалось нехорошо: волна скользкой слабости и чуть помутнение в глазах, заставили ее застыть на месте, зажмурить глаза на несколько секунд, чтобы прийти в себя.

– Вам плохо? – как-то по-доброму и участливо поинтересовалась женщина в шляпе.

– Нет. Все нормально. Все хорошо.

Нина сделала глубокий вздох, неожиданно чихнула, потерла нос, который начал изводиться попытками заставить Нину опять чихнуть и, зачем-то посмотрела на женщину.

– Кажется, Вы простудились, а сидите на сквозняке у воды.

Женщина говорила мягким, приятным, немного певучим голосом. Нина, бросив теребить нос, который продолжал мелко зудеть где-то там внутри, почему-то опять взглянула на женщину.

– Что вы хотите? – раздраженно и совсем не дружелюбно спросила она и уже со своей стороны ощутила некую неловкость.

– Я?.. – теперь голос женщины показался Нине грубоватым, но в нем продолжала присутствовать некая мелодичность, плавность звучания, словно переливали жидкий янтарный мед. Женщина растерялась, но Нина этого не заметила.

– Извините, – бросила Нина и отвернулась.

– Идите домой, выпейте лекарства и поспите. И извините меня, что полезла со своими советами.

Строгая женщина – это было видно невооруженным глазом, была еще и доброй. Именно ее доброта и помогла завязаться разговору.

Нина же обычно, по своей и общегородский привычке, никогда не заговаривала с незнакомыми людьми на улице просто так. Если кому подсказать, где и что находиться или же самой что уточнить – это другое дело. А вот чтобы просто так о своем здоровье… К тому же, Нина чувствовала, что диалог прямо сейчас не оборвется. И никто иной, как она сама, его и продолжит.

– А что, так заметно, что я заболела? – Нина не спешила вновь присесть на скамейку. Она стояла в паре метрах от нее, но и уходить тоже не торопилась.

– У тебя очень усталый вид, поникший взгляд.

Нина заметила, что женщина, державшая удивительно ровно спину и при этом сидя в пол оборота, вдруг стала с ней разговаривать совсем по-простому, будто они были знакомы давно и к тому же, были хорошими знакомыми, что давало им полное праве порою высказать друг другу, кто как выглядит и поинтересоваться друг у друга, без тени сомнения и неловких ужимок, более глубокими подробностями их жизни.

Услышав краткое описание своего внешнего вида, Нина только подтвердила свои убеждения, что к родителям лучше сегодня не ходит. Пусть она и обещала. Но лучше отзвониться и сказать, что ничего не получиться. А по телефону даже легче будет сымитировать здоровый вид.

И еще, большая досада, на этой неделе она уже не сможет навестить своих любимых племянников. А они такие милые детишки, такие интересные и порою забавные… Ну, ничего страшного. Не нужно расстраиваться.

Но настроение портилось буквально на глазах, будто выпала возможность наблюдать в ускоренном процессе скисания молока. Вот только оно источало кисловатый запах, как уже осекнулось и сырой, не отжатый творог лежит на дне банки, а мутная желтоватая сыворотка укрывает его.

Нинино состояние в раз приблизилось не к творогу, от которого, таково крупитчатого и нежного, была польза и поднималось настроение, а к сыворотке – бесполезной и по своей сущности ненужной жидкости.

– Да, я простудилась, – замялась Нина.

– Марта Андреевна, – произнесла женщина.

Нина чуточку призадумалась, не сразу поняла, что обозначают эти слова – «Марта Андреевна».

– Нина. Я – Нина. А Вы… вы почему домой не идете?

– А я живу здесь неподалеку, на Мартовской улице. Вот в магазин ходила, – показала женщина рукой на сумку, – хочу пирогов напечь. Вечером обещал племянник с дочкой и женой прийти. А сейчас прогуляться, подышать воздухом захотела.

Нина понимающе, еле заметно замотала головой. А Марта Андреевна с Мартовской улицы продолжила говорить дальше.

– Отсюда, даже в пасмурную погоду, – она сделала таковой голос, что стало понятно, она сей интонацией показывает соответствие погоды с только что сказанными словами, – такой красивый, захватывающий вид. Никогда не надоедает им любоваться.

– Да, здесь хорошо, – согласилась Нина.

Некоторое время обе молчали, просто смотря вдаль. В воздухе начала суетиться мелкая водяная пыль, но через ее сырое покрывало еще просматривалась заречная часть города и широкое, всегда оживленное шоссе, пыталось пробить светом фар неумолимо наваливающуюся на город и его окрестности серость промозглого вечера.

– Нина! – будто чего-то не успевая, вскрикнула Марта Андреевна.

Нина внутренне содрогнулась. Мыслями она уже была дома в теплой постели.

– Нина, что же я тебя задерживаю! Иди же, иди домой. Я не хочу, чтобы из-за меня ты простыла еще больше!

Нина посмотрела на Марту Андреевну и попыталась улыбнуться.

– До свидания.

– Выздоравливай поскорее! – сердечно, от чего слова сделались такими емкими и даже тяжелыми от переизбытка чувств, произнесла ей вслед Марта Андреевна.

Нина направилась в сторону своего дома. Такое домашнее и простое общение с неизвестной женщиной не осталось без внимания. Оно наивно и легко проникло к Нине внутрь и расположилось там ярко-розовым пятном, которое тихо светилось и заставляло чуть-чуть изогнуть губы в теплой тихой несколько задумчивой улыбке. И вся эта странная ситуация была чем-то похожа на светлые детские воспоминания. Но в том не было никакой логики. Да и всполохами в сознании проблескивала мысль:

«Так не бывает. Не может быть такого, чтобы с тобой на улице человек заговаривал просто так. В том обязательно должен быть какой-то подвох, какая-то цель.»

Но Марта Андреевна сумела поднять уНины в душе что-то такое давно позабытое, но то, без чего сегодняшний день, да и завтрашний тоже, не был бы таким, как есть, да и не смог бы быть таким, каким будет. Это было то, жизнеутверждающее, что было вложено в Нину очень давно, в детстве. Но спустя годы, насыщенный событиями пласт времени, спрятал яркость и живость тех лет, тех дней и мгновений, когда Нина – шустрая малая девчонка – гостила в деревне у своей добродушной и любимой бабушки. Вот! Вот же что притаилось ярко-розовым комочком в глубинах Нининой души и теперь пробилось наружу. Марта Андреевна напомнила Нине ее бабушку. Хотя на первый внешний взгляд у Нининой бабушки с Мартой Андреевной не было совершенно ничего общего. Это были два полностью разныхчеловека из абсолютно не похожих друг на друга жизней. А жар подтопка, у которого Нина совсем недавно сидела,напомнилей бабушкину печку и тот неповторимый уют и аромат беззаботного детства. И теперь все смешавшись, вдруг встало на свои места. Нина точно поняла, что встреча с Мартой Андреевной упорядочила ее изнутри, что-то пододвинула в ней на более видноеи правильное место. Нине вдруг захотелось посмотреть старые фотографии, вытащить из шкафа бабушкину шаль и связанные ее, для Ниночки, детские шапку, шарф и варежки. Ей захотелось прикоснуться к тем вещам, что создались руками бабушки и еще хранили ее тепло и заботу. Нина даже почувствовала особый запах и трепет, с которым она вновь прикоснется к этим вещам. И дух детства завладел Ниной. Позабылась надоедливая боль в горле, мысли разомлели в сладких воспоминаниях и загадочно-довольное, но отрешенное от сего мира выражение лица сохранилось на несколько минут.

Но разочарование пришло так же быстро, как и приступ счастья. Фотографии и другие вещи детства, до которых захотелось дотронутся, посмотреть на них сиюминутно же, были не у Нины на съемной квартире, а у родителей. Так что понастольгироватьсегодня никак не получалось. А Марта Андреевна не была, по крайней мере для Нины, бабушкой. Она была совершенно посторонним человеком. И на даче Нина была одна, уже не маленькая и ничего похожего на бабушкин дом и ту старинную, не передаваемую словами атмосферу не было. Легкий намек, что с жаром подтопка нахлынул, и чуть только повеяло холодом, улетучился, развеялся как маленькое облачко далеко-далеко на горизонте.

И разочарование заполнило Нинину душу. Улыбка спала с ее лица, вернулись озноб и боль в горле, погода показалась вдруг на удивление неприятной, дарящей холодную сырость и такое же холодное смятение мыслей.

«Кругом одни сплошные намеки и подобия чего-то. Кругом воображаемые миры. Все их создают, по большей степени бессознательно. Единицы только признаются себе в этом. И единицы, только другие, живут в настоящем, без оглядки на прошлое, не выстраивая вокруг себя туманные иллюзии прошлого и не наполняя ими жизнь… Наверное, у меня все-таки температура…» – подумала Нина, оборвав свои безмолвные рассуждения, – «Надо лечиться. Иначе так недолго и с ума сойти. Бред больного человека. Что может быть хуже?..»

Глава 4

Нина, только что получила на руки документы по новому предприятию, с которым их фирма возможно будет в ближайшем будущем сотрудничать, и собралась их изучить, как у нее зазвонил телефон. Ирина Сергеевна, зная увлеченность дочери работой, никогда не отвлекала ее по пустякам. Звонила она в основном только в двух случаях: узнать, как у Нины дела, если та приболела, или же чтобы сообщить о внезапно сменившихся планах, будь то неожиданная поездка на дачу, в целях, чтобы Нина могла перепланировать свой вечер. Сейчас же была уже зима, всё было хорошо, и Нина с недоумением посмотрела на звонящий телефон.

– Да, мам.

– Нина! – голос Ирины Сергеевны был громкий и очень взволнованный, – Нина! У нас на даче… мне только что позвонила Ираида Семеновна…

– Мам! – перебила ее Нина и тут же бросила взгляд на Влада, что сидел у нее в кабинете.

Влад в данный момент занимался Нининым рабочим ноутбуком. Он будто почувствовал на себе тяжелый взгляд и, оставив монитор ноутбука, внимательно посмотрел на Нину. Но встретившись с ее излишне суровым взором, стал лишь бросать на нее нечаянные мимолетные взгляды, дабы отвернуться и совсем не смотреть на нее у него не получалось. Он видел, что определенно что-то случилось, и не мог оставаться в стороне.

– Нин! У нас на даче труп какого-то бомжа нашли! – наконец-то выговорила Ирина Сергеевна. Ей плохо становилось от одного только легкого представления, не успевшего перерасти в мысль, а тут приходилось вслух говорить таким странным сочетанием слов, что Ирину Сергеевну буквально нервно передергивало на месте.

Как это так могло произойти! У них на даче, на их старенькой даче и творилось нечто не поддающиеся никакой логики! Как там кого-то могли найти!? Как там кто-то мог оказаться!?

– Кого нашли? Мам ты уверена? – Нина облокотилась плечом о стену у окна, и уставилась на облетевшую липу. Но дерево она не замечала, так как даже и не заметила, каким образом очутилась у окна. Ей сейчас было крайне важно понять, чего до нее хочет донести ее мама.

– Абсолютно уверена! Сашка сейчас отпросился с работы и мы с ним поедем на дачу. Нина! – вдруг еще громче вскрикнула Ирина Сергеевна. У Нины от ее вскрика, что есть силы заколотилось сердце.

– Нина! Ты дверь за собой закрывала!? – словно малого ребенка отчитывала Ирина Сергеевна, – может ты забыла закрыть дверь, и туда и ввалился этот бомж?

– Мама! – и опять оглянулась на Влада, а тот тут же перевел взгляд на монитор ноутбука, – мама, я закрывала дом. Я что, по-твоему, совсем что ли?

– Ой!.. Доча извини! Эта я все на нервной почве. Ой!.. Кажется, Саша приехал. Ну все, мы сейчас на дачу. Давай, Ниночка, пока!

Ирина Сергеевна отключилась. Возникшая тишина поставили Нину в легкое недоумение. Она так и осталась стоять у окна, чуть отстранив от уха руку с телефоном, словно пытаясь кому-то невидимому передать свой телефон.

– Что случилось? – Влад приподнялся с места, но подойти к Нине так и не решился.

– Ой!.. – отмерла Нина и, усевшись на стул, что стоял у окна, кинула телефон на подоконник, на небольшую кипку бумаг, лежавшись там, – сама толком не пойму! Мама звонила, вся переполошенная, кричит, говорит, что у нас на даче труп какого-то бомжа нашли.

– Чего? – оживился Влад и, облокотившись на руки всем телом, практически оказался за пределами стола, повис над полом, норовя чудом очутиться рядом с Ниной. Он и так сегодня не очень-то был настроен на работу, какая-то неведомая лень захватила его изнутри, а тут еще у Нины что-то случилось, точнее у нее на даче.

– Слушай, я не знаю. Мама сказала, что Ираида Семеновна, ну наша соседка, через дом, по даче, позвонила и сказала, что у нас в доме… Боже, да что за ерунда!

Нина вскочила с места, Влад наоборот плюхнулся обратно в кресло. Нина посмотрела на правый уголочек монитора. Рабочее послеобеденное время было в полном разгаре. Но захотелось тут же, не теряя не секунды оказаться на даче. Даже, чтобы еще Саша с матерью не успели там оказаться. Саша с мамой… А папа?.. Или Нина, не поняла свою мать и с ними поедет еще и папа. Отец Нины был сегодня на работе и максимум, так же как и Нина, мог добраться до дачи только поздно вечером. Но тут такой случай… Такое происшествие.

Нина схватила сподоконника телефон, взяла сумочку, что лежала у нее на принтере и стала быстро собираться.

– Нин? – не спуская глаз с девушки, забеспокоился Влад.

– Я сейчас сама поеду на дачу и все узнаю.

– Но там же труп.

– И что? Там моя дача и моя семья. Я к ним еду, а не к трупу.

– Нин?

– Ну что еще? – уже расправляя беретку, раздраженно бросила Нина. Порою ей совсем не нравилась в людях навязчивость, а сегодня так особенно. Влад, что, совсем ничего не понимает?..

– Может тебя подвести, – предложил Влад, отчаянно пытаясь как-то задержать Нину. Правда, не понятно зачем задержать?

– Ты же на работе? – искренне удивилась Нина и, не дожидаясь ответа, выбежала из кабинета.

Она отправилась прямо к Олегу Валентиновичу, поставив небольшим обязательным пунктом оповестить его, прежде чем убежать с работы. В мыслях у нее было именно оповестит, а не отпроситься. И сей нюанс, что был в отношениях с начальником, Нина совершенно не замечала. Не заметила она так же, что Влад, моментально собравшись, уже быстро шел за ней следом. И как только она вошла в кабинет к Олегу Валентиновичу, тут же прильнул ухом к двери, не обратив внимания на полную, в возрасте и с короткой стрижкой седоватых, густых волос, секретаршу. Той стало интересно, что за суетливое движение образовалось вокруг кабинета зам. начальника и она сама была готова приподняться с места и тоже начать подслушивания.

Влад не простояв и двадцати секунд под дверью, вломился в кабинет более бесцеремонно, чем это сделала Нина секундами ранее. Секретарша успела лишь приподняться с места, но в силу своей медлительной натуры, удивительно даже как она справлялась со своими рабочими обязанностями, не успела проронить ни слова. Зато кое-какие предположения зародились у нее в седоволосой голове.

– Олег Валентинович, мне нужно к маме, успокоить ее. Вы просто не понимаете…

Дверь отворилась, Нина замолкла лишь на половине сказанной мысли, и в кабинет влетел Влад. Нина чуть слышно с долей отчаяния вздохнула.

– Олег Валентинович, разрешите мне отвести Нину на дачу.

Олег Валентинович молчал. Он сидел с безразличным лицом, Владу такое отношение к Нине и сложившейся у нее чрезвычайной ситуации, искренне не понравилось. Влад был в возбужденном состоянии, ему не хотелось сегодня работать, и возможная поездка за город представлялась ему вполне себе альтернативой работе. О причине поездке, то есть о неизвестном трупе, Владу почему-то совершенно не думалось. Как-то вообще странновато ему всё думалось. Будто он впал в некоторое пограничное состояние, что находилосьмежду его красочных мечтаний и совсем рядом обитавшей реальностью. Это было похоже на легкий бред.

– Давайте сейчас все поедем на дачу и будем там трупы искать! – недовольно произнес Олег.

– Олег Валентинович, я, что, так часто по своим делам отпрашиваюсь? – Нина не ожидала, что возникнуть такие сложности и никак не могла собраться, чтобы дать достойный ответ.

– Вот посмотрел бы я на вас, если у вас на даче… – начал Влад.

– У меня нет дачи, – с таким же напором в голосе, что чувствовался у Влада, продолжил Олег Валентинович. Он неприятно удивился настойчивости Влада, который, без какой-либо тени сомнения, более чем уверенно, продолжил дальше.

– Если бы у вас в квартире, прямо посреди вашего любимого ковра с вашей любимой кружкой в руках обнаружился труп. И вы бы его первым и нашли, – и Влад довел своюмерзковатую мысль до конца.

Олег же Валентинович с самого начала разговора уже знал, что обязательно отпустит Нину с работы, даст ей разобраться во всем. Нина была ему симпатична, очень даже симпатична и он никак не мог обделить ее и оставить без своего нудного разговора, с совершенно бестолковыми и занимающими Нинино время вопросами. А тут на пороге кабинета показался Влад. Одного его присутствия хватило, чтобы враз испортить Олегу настроение, а уж когда тот начал живописно и с не скрываемым ехидным наслаждением описывать ужасные картины… Олег не выдержал. Мало того, что этот Влад позволял себе разговаривать с Олегом,совершенно никак со своим начальником, а как с ровесником, которого не особо-то и уважал, так еще и через чур живописно представился окровавленный мертвый человек на любимом светло-бежевом, кстати очень дорогом, ковре. Почему человек был в белой, залитой кровью рубашке Олег не знал. А еще, и это вводила в состояние отвратительного тихого ужаса, Олегова кружка, вся в кровяных подтеках, из рук мертвеца укатилась под диван. Никогда Олег не страдал избытком такой красочной фантазии, а тут словно бы его накрыло, словно бы ему показали короткое видео с места преступления, а не на словах что-то сказали, а он лишь в голове у себя все представил. Олег поморщился и с трудом выправив выражение лица на более дружелюбное, заговорил.

– Нина Дмитриевна, идите! Не нужно мне тут ничего объяснять. И вы, Влад, – обдав его взглядом, полным неприязни и даже отвращения, рекомендовал, – отвезите Нину, куда там она попросит. Ну все, идите, идите. У меня ужасно много работы, – засуетился и наврал, защищаясь от всего мира, Олег.

Как только захлопнулась дверь кабинета, он достал из нижнего ящика стола бокал для вина и початую бутылку коньяка. Вот так, за пару минут, настроение из веселого, что с легкостью выстраивало планы на вечер, превратилось в мерзкое и какое сырое что ли, будто Олег навзничь упал в осенью грязную лужу и против своей воли продолжал там лежать.

Олегу было пятьдесят пять лет. Выглядел он примерно на свой возраст, был заурядной внешности и всю свою жизнь, чуть ли не с рождения носил очки. У него была семья – жена, моложе его на десять лет, взрослый сын и совсем недавно родившейся внук. В Нине же его привлекало, он сам не знал, что конкретно его в ней привлекало. Может она выглядела такой независимой, уверенной и самостоятельной, что эти сильные качества характера и притягивали Олега. Это было точно неясно даже для самого Олега. В общем, вывод здесь образовывался только один – Нина была Олегу симпатична и, ему доставляло удовольствие находиться вместе в одном кабинете, что-то ей говорить и обязательно слушать ее. Но его симпатия была больше похожа на ту, когда человеку просто нравится другой человек, именно как человек, а не как может нравиться симпатичная девушка мужчине.

Нина в свою очередь с уважением относилась к Олегу. Их рабочие, деловые отношения за годы совместной работы стали, можно даже сказать, комфортными. Олег Валентинович и Нина разговаривали на одном языке, что не только не усложняло работу, но и делало настроение обоих более позитивным и легким. Замечательно сработались, как говорят в таких случаях.

И, конечно же, их дружеские отношения скреплял их общий знакомый – Константин Филинов. Олег с Костей много лет проработали вместе и были друг у друга на хорошем счету. Так что при встрече, если таковая вдруг случиться, им будет, что вспомнить.

– Я все-таки не понимаю, зачем тебе-то ехать на дачу? – смотря на дорогу, спросил Влад.

Вместе с тем, что ему удалось улизнуть с работы и поддаться неожиданной лени, ему все больше представлялся нелогичным Нинин поступок. Влад все более четко начал осознавать, что ничего хорошего, а уж тем более авантюрного в посещении дачи нет. Банальная и холодная, неприятная реальность прояснялась все ярче и ярче. Мечтания с реальностью начали расходиться и Влад, словно бы взглянул на всю ситуацию по-новому, более здравомысляще и по-взрослому. Но,не смотря на случившееся прояснения, свои поступки он не удосужил посчитать неправильными. Влад только удивлялся «внезапной безрассудности»деловой и умной девушки – как в мыслях окрестил ондействия Нины, но на всякий случай не сказал сие словосочетание вслух.

– Что за глупые вопросы? – возмутилась Нина.

Для нее же все было очевидно и ясно. Только понимание реальности у Нины произошло под другим углом восприятия, под ее углом, единственно возможным для нее. И прямые линии мыслей Влада и Нины, что исходили из их, совершенно разных, углов понимания, не спешили пересекаться и шли пусть и на встречу друг другу, но явно параллельно.

Во-первых, Нина переживала, что переживала мама. А по-другому и быть не могло. Случилось нечто неординарное, из ряда вон выходящее. Одно дело слышать что-то подобное где-то и от какого-то. А здесь, и это, во-вторых, Нина из разговора с мамой так толком ничего и не поняла. Какие-то обрывки информации, которые только пугали. Ясно было, что произошло что-то очень нехорошее, но случившаяся ситуация еще была покрыта кучей темных пятен, которые напоминали тряпки, коими укрывали ворох собранного урожая на поле. Что там было укрыто от солнца и ночных заморозков – картофель, свекла или может быть тыква с кабачками?

И, в-третьих, в ней проснулась давно позабытая, с самых школьных времен, тяга к приключениям. Сбежать с урока, с азартом перекидываться записками под носом у учительницы и с замиранием сердца ждать, когда безобразники будут выявлены по подчерку на конфискованной записке, если случался провал секретной переписки, играть в коридоре с мальчишками в карты… Как же было весело и волнительно! Такое упоительно-восторженное чувство. Делаешь то, что тебе хочется, но с оглядкой. Вдруг поймают? И, азартный адреналин, что получался в конечном итоге и был тем, чего хотелось ребятам. Нисколько игра в карты или сообщение какой-либо важной информации в записках, какая уж там информация!.. сколько был важен сам процесс, сами ощущения.

За азартный адреналин Нине было совестно перед самой собой. Умом она ясно понимала, что ситуация не приемлет никакого развлечения и глупого детского интереса. Но до определенного времени это волнительное чувство никак не оставляло Нину в покое. Не оставляло и явственно раздражало, злило.

– Ты подумай. Разве Сашка не сможет, если понадобиться успокоить твою маму? Ты не смотри что он младше тебя, он уже давно взрослый человек. Да и тетя Ира женщина не из слабого ряда. Все равно от тебя там толку будет ровно ноль.

Нину привело в еще большее раздражение, когда она услышала от Влада «тетя Ира». С каких это пор ее мама для Влада стала тетей Ирой? А за утвердительно сказанное «толку…ноль» захотелось ни много ни мало, выгнать Влада из машины. И не важно, что это была его машины.

– Вот что ты заладил! – вслух завелась Нина и не захотела себя останавливать, – Ты-то на себя посмотри! Сорвался с работы!.. Давай я тебя отвезу! У Олега развел… как тебе в голову пришло сказать такую гадость? – не то что хотела, сказала Нина.

– А! – будто припоминая что-то давно позабывшее, бросил Влад, – это ты про труп на ковре.

– Что ты улыбаешься? Как ты можешь улыбаться? Это… это просто… противно… – Нина отвернулась от Влада и уставилась в окно.Но волнительное чувство, что так насаждало, исчезло и, это было хорошо. Но зато Нина разозлилась. А злая Нина, все же она была не только папина, но и мамина дочка, это былонехорошее явление.

Машина остановилась на светофоре и еще целых двадцать одна, двадцать, девятнадцать… секунд предстояло стоять в неизбежном ожидании. У Нины от так натурально наигранного легкомысленного пренебрежения к вещам, что изобразил Влад, внутри поселился хаотичный противненький червячок. Будто мало ей было еще не совсем отступившего стыда за свой неуместный азарт.

А в стоящем рядом в ожидании синем Опеле, на который упал Нинин взор, вертелась в детском кресле девочка лет пяти-шести. Нина невольно ей улыбнулась, а она, завидев улыбающуюся странную тетеньку озорно показала ей язык и засмеялась. Женщина, лет тридцати на вид, что сидела за рулем и ждала зеленого света, заметила проказы девочки и, обернувшись со строгим лицом, стала что-то говорить дочке.

…три, два, один… и старенький дачный домик с печальным происшествием становился все ближе и реальнее.

Два дня, как на улице установилась холодная, но ясная и сухая погода. Вид яркости и солнечности был мил и отраден. Но стоило показать свой нос на улицу, как он тут же начинал мерзнуть и всей своей теплолюбивой сущностью тянул своего хозяина домой в тепло.

Такая хрустальная, всё захватившая ледяным, сохранившим в себе сырость осени, пледом погода. И либо ты одеваешься, как можно теплее, либо холодный, пропитанный яркой колючастью плед, не щадя обернет тебя в себя. И всё! Спеши скорее согреться!

Старенькому, с абсолютно седой, но густой и довольно длинной бородой деду было уже все равно. Спешить было некуда, а главное уже и некому. Извечным оставался лишь один вопрос – виноват ли в том, что случилось ледяной плед, или же, виноватых не было и вовсе.

Нина с Владом первыми подъехали к дачному домику. Неприятный, пробирающийся сквозь одежду к телу ветер, прокатился по Нининым щекам и ледяными струйками залился, словно он был жидким, под шарф и коснулся шеи. Нина поежилась, и взгляд на секунду остановился на отворенной калитке и пристыл к распахнутой настежь двери в дом.

Дверь, как и положено, была открыта вовнутрь, в маленькие сени. Но неестественность ее положения, то, как она висела на петлях, бросилось в глаза, но не сразу было понято разумом так, как было на самом деле.

Да и понимать времени совершенно не было. Нина не успела понять откуда, как где-то совсем рядом с ней раздался знакомый, но громче, чем обычно на несколько децибел, голос. Голос, с характерной, присутствующей в каждом произнесенном слове, хрипотой.

– Вот и хозяйская дочка! Здравствуй, Ниночка! – Ираида Семеновна, запахивая старую потрепанную куртку, быстро шла к Нине.

Следом за ней, в полицейской форме, с достаточно омраченным или работой, или погодой, или же еще чем, лицом следовал совсем еще молоденький участковый. Он был белокур, с раскрасневшимися, то ли от волнения, то ли от того, что у Ираиды Семеновны в доме было жарко, плотными щеками и светло-голубыми глазами. Такие нечеткие черты лица. Будь у дома еще несколько незнакомых человек и это новое лицо совсем потерялось бы.

– Здравствуйте. Я участковый уполномоченный по поселку Ливнево. Сергей Иванович Ляшин меня зовут, – добавил под конец своей короткой вступительной речи молодой человек. Его голос был ровным и довольно мягких, речь не отличалась четкостью. И поэтому приходилось порою додумывать, что товарищ в форме сказал и, что под его словами имелось в виду.

«Очень неприятно» – хотела ответить Нина, но бросив взгляд на Влада и нахмурившись, сдержалась.

Полицейский произвел на нее удручающее впечатление. Холодный осенний день, облетевшие деревья и сухая трава, освещаемые солнцем и человек в форме отождествляли собой картину, нарисованную старыми засохшими красками акварели. Краски пытались смочить сырой кисточкой, но они испортились до такой степени, что нельзя было ими нарисовать ничего хорошего. Сколько ни смачивай, все равно полноценные настоящие цвета не получатся. И не получится, следовательно, никакой хорошей картины.

И что еще стоить отметить, участковый не вызвал у Нины доверия, каким-то ненастоящим он ей показался что ли.

– Здрасти, – все-таки нехотя произнесла Нина.

Влад предпочел вместо слов, чуть заметно мотнуть головой. Ему до конца вся ситуация увиделась в новом, неприятном свете. И не то чтобы, лучше он остался на работе, такого ему не подумалось. Просто слишком много обыденности вокруг себя он увидел. Хотя ничего обычного, что подразумевается под словами «как всегда», вокруг и не было. Было на самом деле неуютно и жутковато. А еще Влад подумал, что на улице слишком уж холодно.

– Ниночка, а где Ирина, Дима? – чуть растерянно и как-будто невпопад, спросила Ираида Семеновна.

– А… – только открыла рот Нина, – а вон мама с Сашей едут. Мне мама позвонила, и я с работы отпросилась.

Про то, что рядом стоит полицейский, все как-то враз позабыли. Только Влад бросал на него рваные моментальные взгляды и машинально ежился и тыкался носом в приподнятый ворот куртки, для относительного комфорта ему не хватало шапки.

– Да, Ниночка! Иду я сегодня к роднику, у Вити спину прихватило, – между прочим, пояснила Ираида Семеновна о здоровье своего мужа, – смотрю, а у вас дверь нараспашку…

Тут остановилась Сашина машина, и незамедлительно Ирина Сергеевна, а за ней и Саша вышли к собравшемуся минуту назад народу. Нина еще подумала, как это она так не заметила, что мама ехали за ними следом. И вот же следом за Сашиным новым Фордом подъехали и тем самым перегородили всю дорогу полицейский Рено и газель «Скорой помощи». Как же здесь оказался участковый, никто и не озадачился. Был и был, а на чем и когда приехал, совершенно не важно.

– Нина, что ты тут делаешь? – это было первое, что произнесла Ирина Сергеевна, выйдя из машины. Но сей вопрос не требовал ответа и был тут же позабыт.

– Здравствуй, Влад, – поздоровалась Нинина мама. Влад поздоровался в ответ, он начинал медленно, но верно отставать от происходящего вокруг него движения.

Нина неприятно удивилась, почему это ее мама, которая второй раз в жизни видела Влада, вдруг решила с ним – отдельно – поздороваться. И если бы Нина сейчас не продолжала злиться на Влада, то непременно догадалась бы о маминых ненужных и совершенно неуместных мыслишках.

С Ираидой Семеновной Ирина Сергеевна сегодня разговаривала по телефону, следовательно, они уже поздоровались друг с другом. А вот молодого участкового она не удостоила своим вниманием. Действительно, вроде бы как его тут и не было вовсе. А лучше бы и правда не было и того трупа в доме тоже не было. Вот тогда бы точно, было бы всем лучше!..

***

Алексей, с уже успевшей превратиться в плохую привычку, неохотой и легким раздражением, держал руки на руле рабочей газели. Сегодня, у него был маршрут, как он его для себя называл – маршрут выходного дня – продукты нужно было доставить только в три магазина, вместо семи или десяти, как обычно. И далеко по области кататься не нужно было – места назначения были в относительно близком расположении друг от друга и от склада продукции.

Надвинув капюшон, поверх шапки, Алексей с пакетом продуктов отправился домой. Яркость осеннего холодного дня всегда дарила толику счастья. Солнечная погода нравилась ему больше, чем пасмурная. Пусть порою и бывало холоднее, и мороз прогонял людей с улиц в теплые помещения, но зато светило солнце. И было всегда чуточку, но радостнее с солнцем. А серость, пасмурность даже и теплых дней не так радовали Алексея. И если уж получалось так, что погода была не только хмурой и однотонной, но еще и холодной или сырой, то перевес в настроении переходил через отметку ноль и шел вперед со знаком минус.

«У природы нет плохой погоды, каждая погода благодать…» – очень замечательные слова одной прекрасной песни. Алексей знал эти слова и понимал их, но ничего не мог с собой поделать. Не мог заставить себя, жить в соответствии со смыслом этих слов.

Светит солнце и ему радостнее, пасмурная погода – и на душе как-то тоже пасмурно и однотонно. Он старался исправить свое внутреннее состояние, но у него ничегошеньки не получалось. Все попытки разбивались о тяжелый камень, что состоял из ежедневных нескончаемых проблем, не радужной реальности и иногда приходящими воспоминаниями о прошлой светлой жизни. Этот, пропитанный негативом камень, Алексею приходилось всегда носить с собой. Конечно, он был бы рад избавиться от него, выбросить, оставить где-нибудь по дороге, когда ехал с очередного рейса домой, но не мог. Он и всё, что находилось в этом камне, было плотно переплетены друг с другом, можно сказать являлись одним единым целым микромиром.

Если бы он вдруг потерял память, позабыл все, вот только тогда бы началась его новая жизнь.

И вот так незаметно и не совсем ясно как, получилась своеобразная привязка погоды к внутреннему состоянию, настроению Алексея. Глупо и безрассудно. Но так уже сложилось, и отучиться от таковой вредной привычки у него никак не получалось.

Поднимаясь по ступенькам на третий этаж, Леша в голове разбирал дела, которые ему предстояло сегодня сделать. Во-первых, накормить деда и наготовить еды на завтра, во-вторых, сделать влажную уборку в комнате – помыть полы – Алексей не помнил, когда последний раз основательно убирался в комнате, и, в-третьих, запустив вещи в стиральную машинку, немного отдохнуть самому.

Адекватный, незаурядный план, что моментально испарился, когда Леша вошел в комнату. И солнечная погода была ему сегодня уже не в помощь.

– Дед… – выдохнул Леша, отворив дверь в комнату.

Постель была пуста, одеяло узкой скомканной полосой прижато к стене, стакан с водой, что стоял на табуретке, опрокинут и чудом не упал на пол, а пролившаяся вода впиталась в темно коричневую дорожку.

Но сам встать и уйти дед никак не мог. Он уже второй год тяжело болел и практически не вставал с постели. Иной раз, Леше не удавалось довести его до туалета – у деда просто не было сил. А тут кровать была пуста, и деда нигде не было.

Леша, они жили в общежитской квартире, ринулся к соседке, что в это время дня практически всегда была дома. Эта была девчонка-студентка. Она проживала здесь у своей тетки и во второй половине дня всегда была дома. Студенткой она была неважной, Леша только знал, что училась она в каком-то техникуме по экономическому направлению и, что на учебу ей было по большей степени все равно. Так же как и все равно было ее тетке, что девочке все равно. Каждый из них жил своей жизнью, иногда пересекаясь на общих квадратных метрах. Вечером тетка приходила с работы, а девочка уходила гулять. Вот так они и сосуществовали, вроде бы вместе, а на самом деле глубоко порознь.

– Рит, можно? – Леша постучался в надежде, что она не спит и сможет с ним более или менее адекватно поговорить.

– Че надо? – послышался пренебрежительный, чуть писклявый голос.

Леша открыл дверь.

– Рит, – произнес Леша.

В нос ему тут же врезался приторно-сладкий, насыщенный, едкий запах. В нем были намешаны явные следы энергетика, банка из-под которого валялась прямо у входа в комнату и на которую чуть не встал Леша, табачного дыма, ладно еще, что не марихуаны, впрочем, одно другого не лучше, чего-то витало в воздухе от фруктовой жвачки и слишком много было вылито в пространство сладких духов.Вообщем, как говорят, топор можно было вешать прямо посередине комнаты, точно бы не упал.

– Ну! Я долго буду ждать? – в нетерпении произнесла девочка, на вид она выглядела очень юной, коей, впрочем, и была, но манера ее поведения, да и внешний вид, враз портили все впечатление.

– Рит, ты не знаешь, к моему деду никто не приходил?

– Ф!.. – фыркнула девочка и выпустила в воздух, то есть в то, что от него осталось, еще одно густое облако дыма, – Я что, за твоей комнатой следить нанималась?

– Рит, дед пропал! – не обращая внимания, на ее раздражительную интонацию и на ужасную атмосферу в комнате, настойчиво произнес Леша.

За годы проживания в общежитии он научился разговаривать с различным народным контингентом – от уже давно переехавших в нормальную квартиру профессора института с женой, многодетных мамочек с вечно чего-то хотящими и кричащими детьми, до замкнутых в себе, немного со странностями гражданами и малолетками наркоманами. Про свою же семью он никогда бы не отозвался плохо, то были его родные люди. Но здравый смысл подсказывал ему, что со стороны зрелище было еще то.

– Он же больной! – искренне удивилась девочка, тряхнув головой и заправив неопределенного цвета волосы, то ли они все-таки были с вишневым оттенком, то ли отдавали синевой, понять было сложно, в капюшон толстовки.

– Рит! Кто приходил или нет? – все больше нервничал Леша и, отволнами вскипающего сознания бегал глазами по накрашенному лицу девочки. Это было нехорошо, но он ничего не мог с собой поделать.

– Я никого не видела. Мамантвоя уже тысячу лет не появляется. И, – убрав окурок в пустую, что удивительно, пепельницу, добавила девочка, – разве бы ты не заметил, что она приходила?

– Ладно! Спасибо.

Девочка успела поверхностно заинтересоваться разговором, но Алексей уже захлопнул дверь и поспешил вниз, на второй этаж. Там жила Маргарита Аркадьевна, женщина недавно вышедшая не пенсию, и вполне добродушная к окружающим ее людям.

Леша столкнулся с Маргаритой Аркадьевной на лестничной площадке.

– Маргарита Аркадьевна, здравствуйте! Вы деда не видели?

– Лешенька, а что случилось?

– Дед пропал.

– Так разве он не пришел?

– А куда он уходил? То есть он сейчас вообще не ходит.

– Как же так Лешенька? Он… – Маргарита Аркадьевна замерла, что-то усиленно вспоминая, – он правда показался мне странным. Сказал, что ты ему обещал его скоро на родину свозить.

Леша буквально опешил и невольно отшатнувшись назад, врезался спиной о периллы лестницы. Он широко раскрыл глаза и, пытаясь собраться, и что-нибудь понять, внимательно уставился на Маргариту Аркадьевну.

– Маргарита Аркадьевна, когда… когда все это было? Что он вам сказал?

– Леш, да сегодня утром. Ты на работу ушел, а он, буквально через двадцать минут, следом за тобой спустился. Я, правда, еще подумала, что он болеет. Но я так давно к вам не заходила, вот и подумала, что ему лучше стало. Мало ли чего бывает…

Леша пытался что-нибудь соображать и прийти к какому-нибудь логическому выводу. Он же ведь должен знать, что ему сейчас делать! Он же ведь обязательно найдет выход! Но ничего у Леши не получалось.

– А… куда он пошел? Маргарита Аркадьевна, он не сказал, куда пошел?

– Да, нет! Я же тебе говорю, только сказал, что ты обещал…

– Извините… я побежал.

Алексей сорвался с места. Он за мгновения поднялся на свой этаж, словно ветер, залетел в комнату, нацепил на себя куртку, вытащил из кошелка деньги и, наскоро их свернув, засунул в карман. Всё, теперь нужно торопиться, очень торопиться.

Леша боялся. Пока еще сам толком не знал чего, но боялся. Все его страхи витали в нем душным, серых облаком, словно приплывшим к нему из пасмурного дня. И ужасно было вытаскивать из облака сырые ниточки, потому как, эти самые ниточки были страшными, преобразованными в слова, мыслями.

– Ритка! – зло бросил Леша, когда врезалсяс девчонкой, выбегая из своей комнаты.

Отстранив ее, словно вещь-преграду на своем пути, он побежал дальше.

– Псих!.. – растерянно моргая, выкрикнула ему вслед Рита, и нащупав ручку, не поворачиваясь к двери лицом, плавно занырнула в свою «благовонную» комнату.

Сначала Алексей позвонил на работу, узнать, свободна ли его газель. Он очень рассчитывал, что узнать таковую вещь чистая формальность. Но его напарник уже успел отогнать газель в ремонт, что стало для Леши практически шоком. Пусть и ремонт капитальный требовался уже давно, но…

Леша набрал номер, сначала Сани, своего старого друга, потом Макса, но…

Он добежал до ближайшей остановки и стал дотошно и нервно выпрашивать у граждан, каким самым быстрым способом можно добраться до Ливнева. Граждане, в особенности молодые девчонки, инстинктивно делали несколько шагов в сторону, дабы оказаться подальше от неуравновешенного и слишком прилипчивого типа.

Странно, но Леше, и в голову не пришло, что можно просмотреть все маршруты, хоть бы даже от Лос-Анджелеса до Лондона и, наоборот, в интернете. Не сообразил, не додумался! Отчаянный дурак, так окрестил себя он часом позже.

Добравшись на маршрутке до окраины города, Леша пешком, быстро-быстро передвигая ногами, поспешил по заброшенной, именно для него, дороге.

Машины ехали туда-сюда, пролетая рядом, а Леша старался не отставать от них. Но куда было ему их догнать… Беги, но все равно не догонишь.

«Надо было вызвать такси…» – злясь на себя, подумал он, – «Почему я не вызвал такси? Как я ужасно соображаю! Такси…»

Леша пробовал голосовать, прекрасно понимания ничтожность своих шансов. Кто остановиться и посадит в машину незнакомого человека? Так же он знал, что пешком дойдет до Ливнева только через два с лишним часа.

***

Нина осторожно, словно боясь споткнуться, вышла на крыльцо. Она, как только могла, отказывалась от настойчивого предложения Ираиды Семеновны, зайти к ней и немного согреться, выпить чашечку горячего чая. После всего, что произошло, Нине единственно, чего хотелось, так это поскорее приехать домой и, укутавшись в большое, тяжелое одеяло, уснуть. Она хотела оказаться именно в родительской квартире, а не у себя на съемной.Такое, возникшее острым порывом в душе желание.

Но ее мама, да и брат с Владом, неожиданно для Нины согласились зайти к Ираиде Семеновне. А Нина, только когда в ее руках оказал чашка с горячим ароматным чаем, поняла, что сама лишь из вежливости отказывалась от такого теплого предложения.

Ей стало неприятно, нехорошо от самой себя. Она умудрилась отделиться от всех, от общего мнения и стоять отнекиваться. А в это же самое время специальные люди грузили в машину тело старика.

Нина словно бы увидела себя со стороны.Ей это ничуть не понравилось.Несколько капризной она себе показалась. Хотя ничего особенного и не было в ее желании поскорее приехать домой. Да и самокопанием, что порою только больше вредит людям, чем помогает, Нина не увлекалась. И даже от маминых советов, подумать о чем-нибудь серьезном, тихонечко и незаметно уклонялась.

– Ираида Семеновна, спасибо! Мы лучше домой поедем… Что Вы, не надо ничего… Ираида Семеновна…

– Ниночка, ты как хочешь, а я зайду. Я замерзла и к тому же, еще поговорить нужно, – твердо заявила Ирина Сергеевна. Но чувствовалась некая скованность, медлительность в ее голосе, да и движениях тоже, приобретенные то ли от холода, то ли от пережитой страшной картины. Мертвый человек, и именно в виду того, что он был таковым, незаметно для самой Ирины Сергеевны нанес ей психологический ущерб, изрядно вымотав и утомив ее. Хотя, очень неприятно впечатлиться можно было в особенности Нине. Ей достаточно было только вспомнить, что совсем недавно на этом же самом диване спала она. Но вернее сказать Нина помнила, что чуть больше недели назад ночевала в доме, и никаких леденящих душу мыслей или картинок у нее от того не возникло. Нина, как-то пропустила сей момент, свойственный все-таки больше впечатлительно-чувствительным натурам.

Нина посмотрела на Влада, как на последнюю спасительную инстанцию. Но тот в свою очередь смотрел на Ираиду Семеновну. И по его взгляду Нина поняла, что Влад ждет, когда все пойдут в дом. Таким усталым и замерзшим он ей показался. Стало даже его немножечко жаль.