Анализ семантики славянской метеорологической терминологии показывает, в частности, что сфера понятий, относящихся к пасмурной, дождливой погоде, облакам, тесно соприкасается со сферой понятий, связанных с процессами скисания молока, брожения пива, кваса, теста и т. д.
На это указывают, например, значения продолжений праслав. *kys‑, kvas‑: смол. ква́ситься ‛становиться пасмурным, покрываться облаками (о небе, погоде)’ (Филин 13, 159), псков. квас ‛слякоть’{1}, смол. ки́слиться ‛портиться (о погоде)’ (Филин 13, 230), арханг. ки́сель ‛мокрый снег, моросящий дождь’{2}, с.‑хорв. kísjeti ‛тихо идти (о дожде)’ (RJA V, sv. 18, 9), ки̏се̄л ‛дождливое время’{3}, киша ‛дождь’, о̀кишати се ‛стать дождливой (о погоде)’, окишило се ‛наступила дождливая погода’ (Толстой³, 336); словен. vréme se danes kȋsa ‛сегодня серый день’ при kísati ‛заправлять уксусом; приходить в кислое брожение’ (Хостник, 69) и т. д. В польских говорах облака имеют также название kwaśne mleko и siadłe mleko{4}.
Здесь нужно сказать также об интересном значении слова kvas в верхнелужицком и нижнелужицком языках — о значении ‛свадьба’ (кроме значения ‛кислое тесто’ — Muka I, 760, Pfuhl, 306; у Муки помета: Wohl a. d. Os. entl.) Р. Брандт предполагал, что здесь «переход значений, вероятно, такой „хмельной напиток“ > „попойка, пирушка“ > „свадьба“»{5}. Здесь, впрочем, не совсем ясно, как трактовать значение слова кислый ‛одно из лиц народного свадебного обряда со стороны жениха’ (Филин 13, 235); Даль определяет значение так: «Свадебный чин, затычка, кто при поезде хозяина везет хмельное для потчевания поезжан и встречных» (Там же), а также влад. кисни́ца — ‛одно из лиц народного свадебного обряда — женщина, сопровождающая невесту в церковь’, она же — ки́слая (Филин 13, 237). Не может ли здесь идти речь о закваске как начало оплодотворения? Так, в псковских говорах записано шуточное свататься (о похлебке) в значении ‛кваситься, киснуть’ (Даль³ IV, 52). Ср. также записанное Далем выражение: квашня притворена, о всходу нет — ‛о бездетном замужестве’ (Даль³ I, 616).
Интересно, что дождевое облако воспринималось как плодоносящее: ср. словен. róden ‛о дождевом облаке’{6}, а также лат. gravidae nubes ‛дождевые тучи’ при grăvĭdus ‛оплодотворенный’; gravida ‛беременная’.
В русском языке обширна также группа наименований с корнем *meld‑, среди которых: арханг., орл. за́молодь ‛дождевые облака, носящиеся по небу’ (Филин 10, 253), моложи́ть псков., твер. ‛о погоде, замолаживать, пасмурнеть’, мо́ложная погода ‛пасмурная, туманная, серенькая’ (Даль³ II, 891); яросл. замолодить ‛покрыться тучами, облаками (о небе)’ (Филин 10, 253), олон. замолоде́ть ‛покрыться тучами, облаками (о солнце)’ (Там же), замолаживать курск., костр. ‛начинать бродить (о квасе, пиве и т. д.)’, ворон. ‛бурлить (о молодом квасе)’, яросл. ‛загнивать’, повсем. безл. ‛заволакиваться тучами, облаками (о небе)’; ‛клониться к ненастью’, ворон. ‛синеть (о небе)’, арханг., калуж., курск. ‛свежеть, холоднеть, подмораживать’; арханг., сарат., черномор. ‛наносить туман’, новгор., костр. ‛клонить ко сну’; пенз. ‛хмелеть, чувствовать опьянение’ (Филин 10, 252), твер., новгор., сарат. молоде́ть ‛заволакиваться тучами, делаться пасмурным (о небе)’ (Филин 18, 222), новгор. молодо́вина ‛простокваша’{7}, ср. также укр. помолоди́тися ‛покрыться тонкими белыми облачками (о небе)’ (Гринченко III, 299), польск. диал. młodzie ‛дрожжи’{8}, pomłodziny ‛облака’{9}, н.‑луж. rozmłoźeńe ‛моложение’, ‛заквашивание’, ‛квашеное тесто, ква́ша’, rozmłoda ‛закваска’ (Muka II, 335) и т. д.
Приведенные выше примеры также демонстрируют сочетание значений ‛становиться пасмурным (о погоде, небе)’ и ‛бродить (о квасе, пиве и т. д.)’. О связи польск. młodzi sę ‛пасмурнеть (о небе)’ с польск. młodzie ‛дрожжи’ писал уже В. Купишевский (вслед за Зволинским){10}.
В кашубско-словинском языке есть прилаг. pobʹegłi ‛пасмурный’: Pobʹegłe nebo. Ср. pobʹegnǫc ‛стать пасмурным’ (Sychta IV, 94). В рязанских говорах русского языка записано близкое семантически побре́сть ‛о пасмурной, хмурой погоде’ «На́ нʼьба пъбрʼало́, скарʼей фсʼаво́ паγо́да бу́дʼитʼ, па́мъръшна… на́ нʼьба … тʼомна» (Деулинский словарь, 409).
Возможно, что здесь имеется в виду движение туч. Ср. также нем. beláufen ‛обегать, обе́гать, обежать’, ‛заволакивать’; ‛заволакиваться, покрываться налетом, тускнеть’. Возможно также, что здесь аналогия (метафора?) с процессами скисания, брожения, например, молочных продуктов. Так, в белорусских говорах збе́гчыся значит ‛ссесться, створожиться (про молоко)’: «забяліла булён, дък малако зьбеглася, мусіць, кіслая было»{11}, нижнелужицкое zběžaś se имеет, в частности, значение ‛скисать’ (Muka I, 32).
Мотивы движения, беспокойства лежат в основе названий, например, дрожжей, кислого молока и т. д. Так, в тверских говорах записано название дрожжей ходун (Даль³ IV, 1206), ср. тамб. уходи́ть ‛закиснуть, окрепнуть’ (Опыт, 242), также бродить ‛закисать (о пищевых продуктах)’; псков., твер. толну́ться ‛говоря о кушанье, начать киснуть от долгого стояния’ — «щи-то толнулись» (Даль³ IV, 781); арханг. дро́гнуть ‛о молоке: получать окисание’: «Молоко дрогнуло»; о морской воде: ‛начать убывать’ «Вода дрогнула» (Опыт, 50). Интересны такие названия простокваши как ворон. ерза́лка (Даль³ I, 1299), клин. дрягачкое молоко{12}, кислого молока — кашуб.-словин. natřasłė mlėko ‛молоко, начинающее скисать’ (Sychta III, 196). Моск. тро́нуться значит ‛начать скисать (о молоке)’{13}.
Само слово дрожжи считают родственным греч. θρασσω, ταράσσω ‛беспокою, смущаю’, ταραχή ‛беспокойство, смятение’ (Фасмер I, 540).
Интересная изоглосса (при обозначении пасмурного, облачного неба) наблюдается в словенском и кашубско-словинском языке: так, в кашубско-словинском kv́itnǫc значит ‛собираться (о дожде)’: «Dešč kv́itne, bo są bʹaranki rʹozχoʒǫ». «Xmurë kvitnǫ, mʒe dešč.» (Sychta II, 316). В словенском языке — nebọ̑ cveté — ‛небо покрыто барашками’ (Хостник, 140). Возможно, здесь значение ‛покрываться облаками (о небе)’ развилось из значения ‛покрываться плесенью’, ср. рус. цвесть ‛покрываться плесенью, плеснеть, зеленеть гнилью’ (Даль⁴ IV, 572), но ср. также др.-рус. цвьсти ‛бродить (о вине)’ (Срезневский III, 1436—1437).
Мотивы стягивания, сгущения также лежат в основе названий, связанных с пасмурным, облачным небом. Известно, что слово туча родственно лит. tánkus ‛густой’, ирл. técht ‛загустевший, свернувшийся’, др.-инд. tanákti ‛стягивает, заставляет сгуститься, свернуться’ (Фасмер IV, 129). Записанное в архангельских говорах натягивать значит: ‛о небе: мрачиться’. Воздух натягивает, т. е. собирается ненастье (Опыт, 125); новосиб. натянуть хмару значит ‛покрыться тучами’ (Новосиб. словарь, 326). Ср. лат. intendo, tendi, tentum, ĕre ‛натягивать, напрягать’, nubes se intendunt caelo ‛тучи заволакивают небо’, denseo ‛сгущать; уплотнять; учащать’; caelum densetur ‛небо становится пасмурным’.
В противовес облачному (натянутому) небу, ливень — это прорыв, разлом облака. Здесь мы имеем любопытную западно-южнославянскую семантическую изоглоссу. Так, в сербохорватском языке про̏вала облака — ‛ливень’ при про̏вала ‛взлом; пролом; прорыв, разрыв’, провалио се облак — ‛прошел ливень’ при провалить ‛пробить, проломить, взломать’ (Толстой³, 470), пролом облака — ‛сильный ливень’; небо се проломило од грома и силног пљуска ‛небо разверзлось от грома и страшного ливня’ (Толстой³, 476). Ср. кашуб.-словин. obervańe χmurë ‛проливной, очень сильный дождь’ (Sychta VII, 197), н.‑луж. pśeryśe hobłokow ‛ливень’ при pśeryśe ‛прокапывание, прорытие’ (Muka II, 230), hobryśe hobłokow ‛ливень’ при hobryśe ‛окапывание, обрывание’ (Muka I, 378); mroke se proje ‛облака разламываются, рвутся’ при projś se ‛пороться, распускаться, распуститься’ (Muka II, 187). Ср. также нем. Wolkenbruch ‛ливень’ — буквально, пролом облака, в облаке.
Среди русских названий плохой погоды есть слово тварь, записанное во владимирских говорах русского языка в значениях ‛непогода, буря с громом и грозой; густой мокрый снег; метель, вьюга’ (Даль³ IV, 733). Возможно, что здесь подразумевалось ‛божье творение’, ср. новгор. во́ля божья ‛ненастная погода (снег, дождь с сильным ветром)’ (Филин 6, 88), нижегор. божья воля ‛молния’, ‛непогода, метель’ «От твари, от божьей воли загорелось»; иркут. ‛дожди’ (Филин 3, 63); арханг., самар., сев.-двин. бо́жья благодать ‛гроза’; ‛дождь после засухи’, арханг. ‛хорошая летняя погода’ (Филин 3, 63); бо́жья милость волог., арханг., олон., КАССР, сев.-двин., тихв., новгор., перм., оренб., сиб. ‛гроза’, перм. ‛молния’; олон. ‛плохая погода, метель, слякоть, попутный ветер’ (Филин 3, 63). В верхнелужицком языке слов twor значит ‛physische Erscheinungswelt’. В кашубско-словинском языке Сыхтой записано существительное tvėra ‛кратковременный дождь или снег’ и глагол tvėrovac tvėrëje ‛о кратковременном, повторяющемся дожде или снеге: падать’ (Sychta V, 415). Возможно, что кашубско-словинские лексемы родственны тварь, twor и имеют ступень чередования е? Ср. блр. твэ́рыць ‛дурить, проказничать’{14}. Не исключено также, что первоначальным значением рус. тварь и кашуб.-словин. tvėra было значение ‛что-то разжиженное, растворенное’; ср. псков. тво́рево ‛что растворено, разжижено; квашня’ (Даль⁴ IV, 305); творить ‛растворять или разводить в жиже, распускать, месить или замешивать’ (Там же, 304).
Сфера понятий, относящихся к замерзанию воды, также тесно соприкасается со сферой понятий, связанных со скисанием молока, например. На это указывают продолжения праслав. *tęti, *tьnǫ ‛стягивать’: укр. карпатское стинаєся ‛садится (о молоке, когда его заправили закваской)’{15}, блр. диал. брест. стін ‛очень тонкая ледяная корочка на воде’ «Зашэрха́е вуда і робыця стін — то́нэйкы літ, такый тонэйкый, шо ку́рыцю ны здэржыть, як будэ йты по сцё́нове»{16}.
В архангельских говорах русского языка Далем записано слово вы́стега в значении ‛молодой тонкий синий лед в пору ледостава’ (Филин 6, 31). Возможно, оно восходит к глаголу стягивать? Ср. с.‑хорв. сте́гнути ‛стянуть, затянуть; сжать, сдавить’. Стегао је мраз ‛ударил мороз’; стегло је време ‛похолодало’ (Толстой³, 569).
Архангельское во́розь в значении ‛мелкая снежная пыль, искра, блестка’ дается В. И. Далем с вопросом и этимологической пометой (мо́рось?) (Даль³ I, 596). Не исключая этой возможности (ср. ро́мно ‛ровно’ — Донск. словарь III, 96; вно́го ‛много’ — Говоры Прибалтики, 47, где мена м/в), можно предположить, что ворозь следует отнести как продолжение к праслав. *verzti ‛связывать’ (др.-рус. верзати ‛вязать’ — Срезневский I, 244), т. е. то, что связалось, скрепилось, замерзло.
В этой связи получает объяснение и челяб. зако́вержать ‛замерзнуть, окоченеть’ (Филин 10, 138), которое можно реконструировать как *ko-vьržati и также отнести к праслав. *verzti ‛связывать’. Сюда же болг. диал. родоп. варзу́лʼка ‛узел в пряже или тканье в домашнем стане’{17}, ва́рзел ‛узел’, варзу́лʼ то же{18}.
Интересно, что в тех же архангельских говорах записано слово во́рза в значении ‛снег, давший осадку, наст’ (Даль³ I, 596). Даль дает это слово с вопросом к форме. Кроме архангельских говоров это слово записано в мещовских (калужских говорах) в 1916 г. без значения (Филин 5, 99). Мы относим его также к во́розь, *verzti. Ср. в семантическом отношении псков. твер. осташ. обвя́знуть ‛осесть’. «Сено обвязло» (Дополнение к Опыту, 148).
В рамках семантики продолжений праслав. *verzti ‛связывать’ фиксируются значения, связанные с быстрым движением, наряду со значением ‛быть неподвижным’. Ср. варзно́, варзнюка (< *vъrzьno) ‛полуругательное, насмешливое прозвище вялых неповоротливых людей’ (Миртов, 36), а с другой стороны — с.‑хорв. вр́зати се ‛бродить, слоняться; ерзать, вертеться’ (Толстой³, 58), укр. ворозький ‛шаловливый, быстрый, горячий’ (Гринченко I, 255), рус. волог. во́рзать ‛проказить, вредить, бедокурить’ (Филин 5, 99), псков. во́роз ‛кто причиняет неприятности’ (Псков. словарь IV, 155), болг. върѕикалу ‛беспокойный ребенок’, върѕѝкъм ‛проявляю беспокойство, не сижу смирно’{17}, рус. твер. су́вережка ‛беспокойство’ (Дополнение к Опыту, 258). Известен семантический переход
‛быстро двигаться’ → ‛блестеть’
|-------→ ‛мерещиться’.
Ср. рус. диал. псков., арханг. ве́рзиться ‛сниться, грезиться, мерещиться’ (Филин 4, 146), ве́ржиться, ‛казаться, мерещиться, сниться’ (Мордов. словарь I, 66), брян. верзти́сь ‛рябить (об ощущении пестроты, множества разноцветных точек в глазах)’ (Брянск. словарь 2, 45), печор. вёржиться ‛сниться’{18}, блр. вярзе́цца ‛мерещиться’ (Гарэцкі, 35).
Может быть, и во́розь ‛снежная пыль, искра, блестка’ имело первоначально значение ‛быстро движущаяся, блестящая частица’?
В архангельских говорах записано также слово ворожинка ‛сырое место’{19}, которое можно, вероятно, отнести сюда же. Ср., может быть, блр. диал. па́вороз ‛потёк (пота, росы на окнах и прочем)’. «Пот течет паворозом»{20}.
В. И. Даль приводит в своем Словаре арханг. во́дровь с вопросом к форме, в значении ‛иней, опока, кухта, особенно до падения снега’ (Даль³ I, 548). Слово достаточно трудное, еще не привлекавшее внимания этимологов. В качестве осторожной гипотезы можно высказать предположение, что во́дровь, данное со знаком вопроса к форме, — диалектное преобразование арханг. ба́дровь, которое значит ‛закваска, дрожжи; причина, начало дела’ (Даль³ I, 93). О. Н. Трубачев признает слово неясным, допуская возможность родства праслав. *bъdrъ («если ба́дровь содержит вторичный перенос ударения вместо *бодро́вь») (ЭССЯ 3, 112).
В архангельских и других говорах русского языка есть случаи мены б/в. Ср., например, вечева́ вместо бечева в мезенских (архангельских) говорах (Филин 4, 210), вере́менность вместо беременность в пермских говорах (Филин 4, 130), вырь наряду с бырь ‛водоворот’ в кашинских говорах (Фасмер I, 370); бёдро вместо вёдро (Псков. словарь I, 145).
Видимо, во́дровь, при условии утраты этимологических связей могло быть преобразовано из *бодро́вь (с передвижкой ударения) еще и под влиянием образований с префиксом во‑, многочисленных в русских говорах, таких, как во́кисло и т. д.
Сочетание значений ‛иней’ и ‛закваска; дрожжи’ мы встречаем у продолжений праслав. *srěš(ž)ь. Так, ст.-слав. срѣшь значит ‛дрожжи, закваска, faex’ (Miklosich 879), словенское же srẹ̑ž значит ‛иней; первый лед; винный камень’ (Pleteršnik II, 563); болг. диал. севлиев. скреш — ‛замерзшая роса на деревьях{21}, родоп. скреш — ‛снег на ветвях деревьев’{22}, родоп. стрешел ‛мокрая земля, разбухшая от мороза’{23}, велеш. скреш — ‛одеревенелое сжатое состояние частей тела, особенно ног и рук’{24}; болг. диал. скрежи́нки — ‛отдельные кристаллы инея’{25} и т. д.
П. Скок предполагал, что значение ‛закваска’ — метафора по отношению к значению ‛иней’ (Skok III, 320—321).
Вернемся к ба́дровь, которое, по мнению О. Н. Трубачева, родственно прилаг. *bъdrъjь. Значения прилагательного бодрый в русских говорах, в частности, следующие: калуж., псков., твер., арханг. ‛мужественный, крепкий, здоровый’, арханг. олон. ‛крепок (об одежде)’. Возможно, что значение ‛крепкий’ легло в основу (в)ба́(о)дро́вь ‛закваска’, ‛иней’. Ср. рус. диал. сиб. закре́пнуть ‛стать прочным, покрыться толстой ледяной коркой (о снеге)’{26}, блр. диал. крапу́н (кряпу́н) ‛сильный мороз’ (Янкоўскі II, 115). Ср. также utŕdniti (< *utvьrdnǫti) ‛затвердеть’, utŕdniti se — ‛скиснуть’ (Pleteršnik III, 740).
Нельзя, однако, исключить возможность другой этимологии арханг. во́дровь ‛иней’: расчленения слова на префикс во́‑ и дровь. Ср., например, сиб. иркут. во́-речье ‛заговор, заговаривание, нашептывание знахаря’ (Филин 5, 99), перм. солик. во-тру́бка ‛трубка’ (Там же, 161). Неясным остается ‑дровь. Не связано ли ‑дровь с праслав. *drъvo ‛дерево’, т. е. первоначально имелся в виду иней, появляющийся на деревьях, ср. тульск. о́скор ‛древесная губка’, которое М. Фасмер этимологизирует как о‑ и скора́, кора́, т. е. то, что на коре (растет) (Фасмер III, 160). Или же здесь имеются в виду древовидные кристаллы инея? В английской метеорологической научной терминологии есть термин dendritic crystal frost — ‛древовидный кристаллический иней’{27}.
Носителями славянских языков различались кристаллы инея по форме. Ср. такую украинскую примету, данную в переводе на русский язык: «Если иней нарастает на деревьях в виде остюков (игл), то будет урожай ячменя; если нарастает шишками, к урожаю гречихи; если нарастает цветами — к урожаю плодов»{28}.