К началу. История Российской Империи

Екатерина II умерла неожиданно 5 ноября 1796 г. - было ей 66 лет с половиной. Поскольку никаких формальных указаний о лишении наследника великого князя Павла Петровича трона не было, ночью 7 ноября был составлен манифест о кончине императрицы Екатерины и вступлении на престол императора Павла I. Новому императору полтора месяца назад исполнилось 42 года.

Происхождение Павла I было неясным. Одно было, как будто, известно: император Петр III не мог быть его отцом. В своих «Записках» Екатерина рассказывает, что императрица Елизавета, недовольная долгим отсутствием детей у Петра, объявила великой княгине: «…представляю вам выбрать между Сергеем Салтыковым и Львом Нарышкиным. Если не ошибаюсь, то избранник ваш последний». На это я воскликнула: «Нет, нет, отнюдь нет». Тогда она мне сказала: «Ну, если это не он, так другой наверно»1. Казалось бы, Екатерина должна знать отца своего ребенка, но сомнения оставались. Прежде всего, Павел никак не походил на красавцев Салтыкова и Нарышкина, зато вызывающая курносость делала наследника похожим на Петра III. Ссылки современников на дядю Салтыкова, который был курнос, не убеждали. Рассказывают, что, вступив на престол, Павел I вызвал любовника матери и спросил: ты мой отец? Салтыков ответил смущенно: нас у матушки было много… Ходили слухи, что первый ребенок Екатерины умер при родах и его подменили чухонцем, что тоже могло объяснять внешний облик будущего императора.

Павел твердо верил в то, что его отцом был Петр III и тяжело пережил убийство императора - ему было тогда семь лет. Когда Павел родился, Елизавета забрала мальчика к себе, лишив его матери, которая, впрочем, сыном не интересовалась и не любила его.

В 1760 г., когда Павлу не было еще шести лет, обер-гофмейстером при нем, т.е. главным воспитателем, был назначен Никита Панин, который, начиная с 1763 г., почти два десятилетия руководил российской внешней политикой. В 1773 г. Екатерина освободила графа Панина от обязанностей воспитателя наследника, «во избежание дальнейшего политического влияния». Никита Панин был высокообразованным человеком и составил для наследника обширный курс наук для изучения: история, география, математика, русский язык, немецкий, французский, немного латыни. В числе его учителей были Семен Порошин, один из просвещеннейших людей эпохи, автор известных записок о детстве Павла, академик-физик Франц Эпинус, архимандрит, впоследствии митрополит Платон. Павел много читал - русских поэтов Сумарокова, Ломоносова, Державина, западных писателей Расина, Корне-ля, Мольера, Вольтера, Сервантеса, который был впервые переведен на русский язык в 1769 г. (Павел, видимо, читал «Дон Кихота» по-французски).

Современный биограф Павла I резюмирует наблюдения Семена Порошина: «Павлу одиннадцать лет, а нрав и ум определены явственно резкими чертами… Многие из обстоятельств последующей жизни предугаданы - в дальнейшем они будут только уточняться - не более. Непомерное самолюбие. Обидчивость. Скорый гнев. Быстрая отходчивость. Подозрительность. Доверчивость к доносчикам. Порывы милостивости. Порывы истерик. Ум острый, но не сосредоточенный. Торопливость. Неспособность привязаться к кому-либо на долгое время. Потребность в конфиденте, доверенном лице. Страсть к военным играм… Сознание своего государственного значения. Потребность во внимании и любви… Игра в мальтийское рыцарство. Любопытство к тайнам масонства. Мечта соревновать великому прадеду - Петру I»2.

В сентябре 1772 г., когда наследнику исполнилось 18 лет, Екатерина решила его женить. Немецкие княжества были неисчерпаемым источником невест: три принцессы Дармштадские, три Вюртембургские, три - Кобургские, две - Баден-Баденские и т.д. Для Павла императрица выбрала Вильгельмину Гессен-Дармштадскую, нареченную после принятия православия Натальей Алексеевной. Павел любил свою жену, которая умерла в 1776 г. После чего он узнал, что великая княгиня изменяла ему с ближайшим другом графом Разумовским. Екатерина показала сыну письма любовников, оказавшиеся в ее руках. Таким образом, она хотела утешить Павла, облегчить его горе. Траур не был объявлен. Павел на погребении не присутствовал. Через пять месяцев императрица подобрала наследнику новую жену - принцессу Вюртембургскую Софию-Доротею, нареченную Марией Федоровной.

Начинается ожидание трона. Под именем графа и графини Северных Павел с супругой путешествуют по Европе: Австрия, Италия, Франция. В Париже гостей принимают Людовик XVI и Мария-Антуанетта. Русский наследник произвел всюду, где он побывал, очень хорошее впечатление, хотя отмечалась некоторая его меланхолия. Моцарт, находившийся в Вене, когда ее посетил Павел, рассказал в письме отцу анекдот: в честь гостя хотели дать на сцене трагедию Шекспира «Гамлет», но актер, который исполнял эту роль, объявил, что считает неуместным играть ее в присутствии русского Гамлета. «Иосиф II подарил за то актеру 50 червонцев»3.

Фридрих II. познакомившийся с Павлом в Берлине, куда наследник приехал встретиться с принцессой Вюртембургской, писал о сыне Екатерины: «Он показался гордым, высокомерным и резким, что заставило тех, которые знают Россию, опасаться, чтобы ему не было трудно удержаться на престоле, на котором, будучи призван управлять народом грубым и свирепым, избалованным к тому же мягким управлением нескольких императриц, он может подвергнуться участи, одинаковой с участью его несчастного отца»4. Нельзя отказать прусскому королю в проницательности.

В своих поместьях - Каменный остров. Павловское, Гатчина - Павел создает свой двор и свою военную команду из солдат и офицеров караульной службы. Федор Ростопчин, которому Павел очень доверял, писал русскому послу в Лондон Семену Воронцову: «Великий князь находится в Павловске постоянно не в духе, с головой, наполненной призраками, и окруженный людьми, из которых наиболее честный заслуживает быть колесованным без суда». В числе самых необходимых людей в военной команде наследника был 23-летний поручик артиллерии Алексей Аракчеев (1769-1834). Приехав в Гатчину для проведения учебных артиллерийских стрельб, Аракчеев так понравился Павлу, что был оставлен в гатчинском гарнизоне. «Во всякое дело, - вспоминал современник, - он вносил строгий метод и порядок, которые он старался поддерживать строгостью, доходившей до тиранства… По наружности Аракчеев походил на большую обезьяну в мундире… глаза у него были впалые, серые и вся физиономия его представляла страшную смесь ума и злости»5. Основная деятельность Аракчеева приходится на царствование Александра I. Тогда он впишет свое имя в русскую историю, обозначив период аракчеевщины. Имя любимца Павла I и Александра I приобрело такую одиозность, что Сталин, критикуя ошибки в советском языкознании, объяснял их «аракчеевским режимом», созданным в этой отрасли науки6.

При малом дворе Павла Аракчеев был организатором прусской системы. В 1784 г. князь Потемкин одел русскую армию в новую, удобную форму: солдат остригли в кружок, как можно ниже, вместо долгополых мундиров ввели куртки. Павловская команда была в это же время одета в форму прусской армии. Это было сделано не только в пику Потемкину. Павел, по примеру своего отца Петра III, горячо любил Пруссию. В то время, когда Россия готовилась к войне с Пруссией, Павел писал Фридриху-Вильгельму II: «Неизменная моя привязанность к системе, связывающей меня с прусским королем и… я от всего сердца буду согласовываться с его намерениями»7.

Наследник имел собственные взгляды. Он очень интересовался масонством, масонами были его любимцы - князь Александр Куракин и Сергей Плещеев, сопровождавшие Павла в его путешествии по Европе. Нет достоверных сведений о посвящении Павла, о принадлежности его к Братству вольных каменщиков, но имеется множество свидетельств о его популярности среди масонов.

Услышанная Павлом в 12-летнем возрасте «История ордена Мальтийских рыцарей», прочитанная Семеном Порошиным, вызвала у него интерес к ордену Иоанна Иерусалимского, сохранившийся до конца жизни.

Наследник интересовался не только отвлеченными идеями. В 1788 г., достигнув 34-летнего возраста, Павел, готовясь ехать на войну с турками, составил проект государственного устройства. Он начинался декларацией, совершенно в духе просвещенного абсолютизма: «Предмет каждого общества - блаженство каждого и всех. Общество не может существовать, если воля каждого не будет направлена к общей цели». Проект говорил, что «нет лучшего образа, как самодержавный», объясняя: «ибо он соединяет в себе силу законов и скорость власти одного». Прусская государственная система представляется наследнику русского престола идеалом гармонии. Павел до восшествия на престол высказывался против расширения пределов России, считая, что необходимо прежде всего привести в порядок имеющиеся территории. В частности, он был против разделов Польши.

Франц Эпинус, немецкий ученый, знаток магнетизма и электричества, один из учителей Павла, сказал о своем воспитаннике: «Голова у него умная, но в ней есть какая-то машинка, которая держится на ниточке. Порвется эта ниточка, машинка завернется, тут конец и уму и рассудку». Профессор Эпинус выехал из Петербурга в 1798 г., успев увидеть коронование своего бывшего ученика и убедиться, что наблюдения, сделанные в детстве императора, оказались верными.

В ночь на 7 ноября 1796 г. императрица Екатерина II скончалась и гвардейские полки присягнули законному - впервые за долгие годы - императору Павлу I. Немедленно новый государь развернул бурную деятельность. Мудрые перемены, справедливые кары, заслуженные милости, - записывает свидетель, - возвещались каждый час, каждый момент. 7 ноября был освобожден из Шлиссельбургской крепости Николай Новиков, ссыльным мартинистам было разрешено въезжать в столицы. 19 ноября был освобожден Костюшко, а затем все другие поляки, участвовавшие в восстании против России в 1794 г. Павел посетил князя Игнация Потоцкого и объяснил ему: «Я был всегда против разделов Польши, это был шаг постыдный и неполитический. Но - факт свершился. Разве Австрия и Пруссия согласятся восстановить Польшу? А я не могу отдать свою часть - их усилить, а себя ослабить. Не воевать же с ними? Наше государство вело столько войн, что время передохнуть. Поэтому примиритесь с неизбежным и живите спокойно». Чтобы успокоить свою совесть, Павел подарил Костюшке и Потоцкому по тысяче душ. Когда Костюшко сообщил, что предпочитает деньги, ему были выданы вексели на английский банк - 1 тыс. душ стоила 60 тыс. рублей8.

23 ноября император подписал указ об освобождении из Илимского острога Радищева.

Для современников было очевидно: первые действия нового императора диктовались прежде всего желанием переделать то, что было сделано матерью. Это касалось не только освобождения узников Екатерины. Петр III был убит, не успев короноваться. Павел приказал вынуть из могилы тело отца (уцелели только шляпа, перчатки, ботфорты), возложил корону на череп. Гроб Петра III стоял несколько дней в Зимнем дворце рядом с гробом Екатерины. Был издан указ о ношении только русского платья - французское было запрещено. Вся армия была одета в прусскую форму. Гатчинская команда, насчитывавшая в 1796 г. 128 офицеров и 2399 солдат, стала гвардейским полком. Комендантом Петербурга был назначен Аракчеев, произведенный в генералы. Его обязанность - установить новый порядок.

За 1586 дней правления - с 7 ноября 1796 г. по 11 марта 1801 г. - император Павел издал 2179 манифестов, указов, приказов и других законодательных актов. Екатерина издала вдвое больше, но за 34 года9.

Пытаясь найти общий знаменатель деятельности Павла I, Василий Ключевский называет императора «первым противодворянским царем», считая «чувство порядка, дисциплины и равенства» руководящим побуждением его деятельности, борьбу с сословными привилегиями - главной задачей10.

Равенство - по Павлу I - было равенством рабов. Все сословия в его империи были равны, ибо ни одно не имело никаких привилегий. В числе самых знаменитых высказываний в русской истории объяснение Павла I, данное шведскому посланнику: «В России велик только тот, с кем я говорю и пока я с ним говорю».

Павел действительно резко ограничил дворянские привилегии, в частности ввел телесные наказания для дворян, которые были освобождены от них законом Екатерины, ограничил дворянское самоуправление. Одновременно, нанося новый удар по дворянству, приостановил усиление крепостного права, сделав несколько шагов в сторону его ослабления. Дворянам рекомендовалось ограничить барщину тремя днями. Запрещено было продавать дворовых людей и крестьян без земли с молотка (как вещь). Крестьяне были приведены к присяге императору, чего ранее никогда не делалось. Одновременно при вступлении на трон Павел раздал любимцам 100 тыс. душ. Павел вступил на престол, одержимый одной мыслью: исправить все, что натворила его мать. Империя нуждалась, как всегда, в реформах. Любимый внук Екатерины II, будущий император Александр 1, писал своему другу в мае 1795 г.: «В наших делах господствует неимоверный беспорядок; грабят со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя, несмотря на то, стремится лишь к расширению своих пределов»11. Александр, напуганный трудностями управления и зная, что бабушка намеревается посадить его на трон, отстранив отца, рассказывал другу, что хочет «отречься от трудного поприща… поселиться с женой на берегах Рейна» и жить счастливо в обществе друзей, изучая природу.

Павел I не боялся трудностей. Он немедленно приступил к исправлению дел в империи. Он был беспощаден, если узнавал о злоупотреблениях власти. Для того чтобы все знать, он приказал повесить на воротах дворца специальный ящик, в который каждый мог опустить прошение на имя императора. Было даже разрешено крепостным подавать жалобы на помещиков. Ежедневно в 7 утра он отправлялся собирать письма и читал их. Как заметил один из мемуаристов, страх внушал чиновникам человеколюбие. Император лично составил бюджет и приказал сжечь перед дворцом бумажных денег на 5316655 рублей, желая поднять их курс.

Василий Ключевский называет деятельность Павла не столько политической, сколько патологической12. Под влиянием чувств, разумных импульсов, страха, который не покидал Павла I, он молниеносно менял свои решения, издавал взаимоисключающие приказы, впадал в гнев, совершенно теряя голову. Толстая книга анекдотов, составленная в 1901 г., передает атмосферу царствования Павла, когда все было возможно. Юрий Тынянов в рассказе «Подпоручик Киже» использовал два анекдота, которые, по всей вероятности, были фактами. Первый - о том, как ошибка писаря превращает неправильно написанное имя в живого человека. Замеченное императором имя делает молниеносную карьеру. Когда Павел желает познакомиться с офицером, которого он уже произвел в генералы, ему сообщают, что генерал Киже умер. Император грустно прокомментировал: у меня умирают лучшие люди. Второй анекдот рассказывает об ошибочном занесении живого офицера в список умерших. На прошении «умершего» восстановить его в списках император наложил резолюцию: «Бывшему поручику Синюхаеву, выключенному из списка за смертью, отказать по той же причине».

Император Павел I мог все: считать несуществующего живым, считать живого несуществующим. Павел I был тираном. Русские самодержавные государи в XVIII в. обладали огромной властью. Но она всегда была ограничена - законами, обычаями, нравами, теми силами, на которые самодержец опирался. Павел I не был ограничен ничем.

Современный историк, отыскивая «рациональное зерно» в деятельности сына Екатерины, пишет, что Павел I «стремился к «консервативной утопии»; хотел вернуться к формам и методам Петра I век спустя»13. Современник Павла, Николай Карамзин, считал, что император «хотел быть Иоанном IV». Историк XIX в. называет годы правления Павла I «царствованием ужаса». Идеолог и певец монархического принципа, Карамзин упрекает Павла в том, что он нанес ущерб идее самодержавия: «заставил ненавидеть злоупотребления оного». И сравнивает императора российского с якобинцами, которые своими злоупотреблениями опорочили республиканский принцип14.

«Злоупотребления» Павла I трудно сравнить с жестокостями Ивана IV. Капризы сына Петра III задевали узкий круг придворной знати: гвардейских офицеров - на солдат они распространялись гораздо реже. Дворянство переживало сыпавшиеся на него молнии императорского гнева особенно тяжело, ибо успело привыкнуть к привилегиям Екатерининской эпохи. То, что могла себе позволить императрица, вызывало острое недовольство, если Павел хотел повторить то же самое. Екатерина готовилась лишить своего сына престола в пользу внука и, если бы не смерть, не встретила бы возражений. Павел вскоре после вступления на престол специальным актом установил порядок наследования престола, который носил неизвестную в России форму: он представлял собой договор с наследником престола и его супругой. Но поставив на договоре резолюции: «Верно. Павел», император немедленно начал говорить о своих планах возведения на престол юного принца Евгения Вюртембургского, племянника царицы Марии Федоровны.

В числе самых неприемлемых действий Павла, вызывавших особое негодование в дворянских кругах, было введение прусской формы и многих прусских обычаев, а также благожелательные жесты по отношению к католической церкви.

После запрещения ордена папой иезуиты нашли пристанище в прусской Польше и в России, куда их пригласила Екатерина. Павел считал себя, самодержца, выше соборов и епископов и принял титул Главы церкви, дав себе сам во время коронации причастие. При Екатерине завязались отношения с Мальтийским орденом. Павел идет значительно дальше, он возлагает на себя корону и регалии великого магистра Мальтийского ордена в 1798 г., не считаясь с тем, что рыцари Иоанна Иерусалимского признавали главой церкви папу. Борьба с французской революцией побуждает Павла, обуреваемого рыцарскими чувствами, оказывать помощь католикам, которым объявили войну якобинцы. Император одобряет создание католического прихода в Петербурге, иезуитам разрешается открыть семинарию в Вильно. Гавриил Грубер (1740-1805) приехал в Россию вместе с другими иезуитами, когда Екатерина дала им убежище. При Павле он поселяется в Петербурге и становится доверенным лицом императора: только патер Грубер имел право входить к императору без доклада. Утром 11 марта 1801 г. он принес проект объединения церквей в последней редакции, которую Павел должен был утвердить. Занятый другими делами, император отложил свидание с иезуитом. В эту ночь Павел I был убит.

Увлечение католицизмом при дворе продолжается при сыне убитого императора Александре I. Но молодой либеральный монарх может себе позволить то, что не разрешалось тирану, антидворянскому царю.

Новые рубежи

Екатерина II оставила сыну империю, собравшую практически все земли, на которые предъявляла исторические претензии, дошедшую до исторических границ. Греческий и индийский проекты свидетельствовали, что Россия не думала задерживаться на достигнутом. Павлу I предстояло продемонстрировать новые возможности российской империи, появившиеся в результате перемен в международной политике. «Достижения XVIII в., - писал в 1992 г. советский историк, - вывели внешнюю политику России на новые рубежи. Перед Российской империей открылись перспективы укрепления влияния в Центральной Европе, утверждения на Ближнем Востоке и развития экспансии в Азии»15. Россия, констатирует историк, заняла место среди претендентов на европейскую гегемонию.

1 октября 1800 г. руководитель российской внешней политики граф Ростопчин представил Павлу I проект новой политики. Он начинался утверждением: «Россия как положением своим, так равно и неистощимою силой есть и должна быть первая держава в мире». Федор Ростопчин представил ситуацию в Европе: «Пруссия ласкает нас», т.е. заискивает, желает получить поддержку России, «Австрия ползает перед нами» (она только что была разбита Наполеоном под Маренго. - М.Г.), «Англии тоже необходим мир». Граф Ростопчин констатирует далее: «Бонапарт старается всячески снискать наше благорасположение». На полях возле этой фразы Павел пишет: «И может успеть». Исходя из обрисованной ситуации, руководитель российской внешней политики предложил: заключить союз с Францией, Пруссией и Австрией, установить политику вооруженного нейтралитета против Англии, разделить Турцию, забрать у нее Константинополь, Болгарию, Молдавию и Румынию - для России, а Боснию, Сербию и Валахию отдать Австрии; образовать Греческую республику под протекторатом союзных держав, но при расчете перехода греков под российский скипетр. В этом месте император заметил на полях: «А можно и подвести». Пруссия, - великодушно заключал граф Ростопчин, - пусть берет себе Ганновер, Мюнстер и Падерборн, Франция - Египет. Резолюция Павла I была одобрительной: «Апробуя план Ваш, желаю, чтобы вы приступили к исполнению оного. Дай Бог, чтобы по сему было»16.

Павлу оставалось жить менее полугода, но одобренный им план российской внешнеполитической деятельности будет реализовываться наследниками. С одной стороны, план Ростопчина продолжал линию, начатую Екатериной, с другой - намечал новые задачи, определял новые рубежи. Экспансия, выходившая за пределы «естественных границ», требовала аргументов, оправдания. Василий Ключевский пишет, что «новая религиозно-племенная задача… была найдена Россией, так сказать, на дороге нечаянно…»

Нечаянное открытие новой внешнеполитической задачи произошло «на дороге» войн с Оттоманской империей. Славянские народы, в большинстве своем православные, порабощенные турками, нуждались в освобождении. Россия взяла на себя эту миссию. В России хорошо знали, что такое - свобода, и остро ощущали ее нехватку в других странах. Поэт петровского времени Карион Истомин разоблачал «вольнохищную Америку… где глупость скверн и грех дает»17. Полвека спустя Екатерина II в 1769 г. обратилась с письмом к «Храбрым корсиканцам, защитникам родины и свободы и, в особенности, генералу Паоли». Российская императрица писала: «Господа! Восставать против угнетения, защищать и спасать родину от несправедливого захвата, сражаться за свободу, вот чему вы учите всю Европу в продолжение многих лет». Екатерина написала письмо корсиканцам собственноручно подписавшись. «Ваши искренние друзья, обитатели северного полюса»18.

Русская дипломатия, в случае необходимости поддерживаемая военной силой, выступала во второй половине XVIII в. за права православных в Польше, за свободу шведских феодалов, боровшихся с королем, пытавшимся ограничить их права. Ослабление Оттоманской империи поставило на повестку дня русской дипломатии национальное освобождение славянских и православных народов. Не имело значения, что во время разделов Польши часть славян попала под власть Австрии и Пруссии. Проект Ростопчина также предусматривал передачу славянских земель - Сербии и Боснии - Австрии. Освобождение славян стало важнейшим инструментом русской внешней политики, одной из ее главнейших задач. Истоки этого внешнеполитического направления можно обнаружить в XVI в., обратившись к проекту Юрия Крижанича. Вторая задача была совсем новой: Екатерина II, пораженная и до глубины души возмущенная революцией во Франции, много говорила о необходимости борьбы с ней, но ограничилась раскрытием российских границ для французских эмигрантов - роялистов - и призывами европейских монархий на борьбу с республикой. Павел I приступил к активной реализации второй задачи, которую можно назвать идеологической, отправив войска на борьбу с революционной Францией.

Две задачи, две цели - «религиозно-племенная», как выражается Ключевский, имевшая в виду свободу славянских народов, и идеологическая, антиреволюционная и антиреспубликанская - давали российской дипломатии широкие возможности для маневрирования и выбора союзников, необходимых в каждый данный момент.

Капризы, тиранство Павла I, пугавшие и возмущавшие петербургскую знать, давшие богатейший материал для анекдотов, страшных и смешных историй, не касались основных задач внешней политики. Историки отмечают ее резкие повороты по мановению руки императора. Но в каждом из этих поворотов была логика, диктуемая имперскими целями.

Георгий Вернадский называет внешнюю политику императора Павла «крупным явлением в истории русской дипломатии». Историк-евразиец, сторонник союза между Россией и мусульманскими странами высоко оценивает попытку «установления влияния России в восточной части Средиземного моря путем не войны с Турцией, а сближения с ней»19. Труднее было хвалить внешнюю политику Павла советскому историку Евгению Тарле: с одной стороны, император способствовал расширению пределов России, что было явлением прогрессивным, поскольку Россия впоследствии стала советской, с другой - Павел был «паладином монархического принципа» и установил «традицию европейского жандарма», роль которого так долго играл после него русский царизм при Александре I и Николае I20. Советский историк находит хитроумный выход: осуждая Павла I за его приверженность монархическому принципу, он восхваляет героизм и военное мастерство фельдмаршала Суворова и адмирала Ушакова, которые во главе русских чудо-богатырей били французов на суше и на море.

Россия при Екатерине вела две тяжелые и долгие войны с Турцией. Русские воевали с турками и раньше. Поэтому показался совершенно неожиданным союз с Оттоманской империей, заключенный по инициативе Павла летом 1798 г. Его целью были «совместные действия против зловредных намерений Франции». Прямым толчком к сближению с Турцией был захват французами Мальты, любимого острова российского императора. Капитул ордена эмигрировал в Россию: 30 августа Павел объявил себя гроссмейстером Мальтийского Ордена рыцарей св. Иоанна Иерусалимского и протектором острова.

Россия и Турция присоединились к коалиции Англии, Австрии и Неаполитанского королевства.

Султан Селим III и его советники, напуганные высадкой Наполеона в Александрии (конец июля 1798 г.), соглашаются пропустить через Босфор русский флот, продолжая держать его закрытым для флотов других государств. Русско-турецкий флот под командованием адмирала Ушакова вошел в Адриатическое море. Французы были изгнаны с Ионических островов, где была основана республика под формальным покровительством Турции, но фактически под верховенством России. В 1799 г. Черногория просила о принятии ее в русское подданство. Георгий Вернадский подводит итог: «Таким образом, политика Павла привела к установлению прочной русской базы на Адриатическом море; теперь мог быть осуществлен и фактический контроль над положением всего православного и славянского населения Балкан»21. Историк-евразиец как бы выводит за скобки тот факт, что союз с Оттоманской империей не позволял России добиваться освобождения славянских народов от турецкого ига.

Успехи на море, как бы блистательны они не были, значительно уступали победам, одержанным фельдмаршалом Суворовым. Австрийский император Франц, обращаясь к Павлу с просьбой помочь в борьбе с французами, захватившими Северную Италию, особенно просил, чтобы русскую армию возглавил Суворов, бывший в то время в отставке. В апреле 1799 г. начинается шествие русских солдат по Италии: 10 апреля они берут штурмом крепость Брешиа, 16 апреля вступают в Милан, 27 мая - в Турин. 19 августа Суворов одерживает победу на правом берегу Треббии, 19 августа выигрывает сражение при Нови. 30 сентября (все даты по русскому стилю) русские войска вступили в Рим. Население с восторгом встречало армию-победительницу: «Виват Павле Примо! Виват московито!», - кричали римляне. Так описывал вступление в Рим командир отряда лейтенант Балабин в донесении адмиралу Ушакову22.

Северная Италия была очищена от французов, но русские победы начали сильно мешать Австрии и Англии. Начались серьезные нелады между австрийскими генералами и Суворовым. Русский корпус был направлен в Швейцарию, вписал в свой послужной список знаменитый переход через Альпы, но, оставленный союзниками, едва не был разбит. Император сделал Александра Суворова генералиссимусом, но полководец не был доволен: «Я бил французов, но не добил, - писал он, жалуясь на коварство австрийцев. - Париж - мой пункт».

В Париж придет следующий русский император. Павел I резко, по своему обыкновению, меняет фронт. Это было вызвано, с одной стороны, раздражением против союзников, обеспокоенных русскими победами в Италии и на Средиземном море, с другой - переменами, происходившими во Франции. Переворот 18 брюмера VIII года Республики (9 ноября 1799 г.), принятие Бонапартом титула первого консула, были для Павла знаком, возвещавшим конец революции. Император комментировал событие чрезвычайно одобрительно: «Во Франции перемена, которой оборота терпеливо и не изнуряя себя ожидать должно… Я проникнут уважением к первому консулу и его военным талантам… Он делает дела, и с ним можно иметь дело»23. Трудно себе представить, чтобы Маргарет Тэтчер, заявившая после первой встречи с Михаилом Горбачевым, что «с ним можно делать дела», цитировала Павла I. Скорее, следует говорить о совпадении.

Начинается сближение с Францией. Главного врага Павел видит в Англии. Лорд Уитворд, английский посланник в Петербурге, пишет в марте 1800 г. в Лондон: «Мы должны быть приготовлены ко всему, чтобы ни случилось. Но факт… что император буквально не в своем уме… С тех пор как он вступил на престол, его умопомешательство постепенно усиливалось… Император не руководится в своих поступках никакими определенными правилами или принципами. Все его действия суть последствия каприза или расстроенной фантазии…» Депеша лорда Уитворда была перехвачена и прочитана. Английскому посланнику предписано покинуть Петербург. Захват англичанами Мальты в 1800 г. ускоряет процесс сближения Павла с Бонапартом. Одновременно антианглийские настроения императора принимают реальную форму. В октябре налагается секвестр на все английские торговые суда в российских портах, все английские шкиперы и моряки (1043 человека) подвергаются аресту и отсылаются в губернские и уездные города (по 10 человек). В конце декабря Павел получает письмо от первого консула Франции с предложением заключить союз. Павел немедленно (2 января 1801 г.) отвечает согласием. В доказательство искренности новых профранцузских чувств все французские эмигранты, в том числе будущий Людовик XVIII, высылаются из России.

Наращивая темпы подготовки войны с Англией, Павел I приказывает атаману войска Донского «идти и завоевать Индию». 27 февраля 1801 г. казаки отправились в поход. Казаки Платова шли нанести Англии удар там, где его не ожидали. Против английского флота должны были действовать объединенные флоты России, Швеции, Дании и Пруссии, заключившие союз против «коварного Альбиона».

Но дни Павла были сочтены.

Цареубийство

XVIII век закончился в России 11 марта 1801 г. убийством императора Павла I. В этот же день начался XIX век восхождением на престол законного наследника Александра. Династического кризиса не было - закон о престолонаследии, подписанный покойным государем, сработал.

Мадам де Сталь, определившая систему правления в России формулой, которой суждено остаться в истории, была права. Недовольство антидворянской политикой Павла росло с каждым днем. Николай Карамзин отмечает «черту, любопытную для наблюдателя»: в «сие царствование ужаса россияне… говорили и смело!… Какой-то дух искреннего братства господствовал в столицах: общее бедствие сближало сердца, и великодушное остервенение против злоупотреблений власти заглушало голос личной осторожности»24. Почти дословно повторяет наблюдение Карамзина князь Адам Чарторыйский: «Еще в 1797 г. до моего отъезда из Петербурга среди придворной молодежи считалось признаком хорошего тона критиковать и высмеивать действия Павла, составлять на его счет эпиграммы, вообще допускать такие вольности, которые при этом говорились почти во всеуслышание. Это была государственная тайна, которая доверялась всем, даже женщинам и юным щеголям общества, и между тем никто не проговорился, никто эту тайну не выдал»25.

Против Павла было общество «в столицах», как выражается Карамзин, «придворная молодежь», по словам Чарторыйского. Наследник Александр становится, «отчасти сознавая это, а отчасти независимо от своей воли, центром притяжения антипавловских сил»26. В кружке «молодых друзей», образовавшемся вокруг Александра, в который входили князь Чарторыйский, граф Николай Новосильцев и граф Павел Строганов, обсуждались различные проекты, имевшие в виду «даровать стране свободы», ввести конституцию. Канцлер Александр Безбородко, в свое время секретарь Екатерины, составил записку «О потребностях империи Российской». В конце 1798-1799 гг. записка нелегально была передана Александру. В ней излагался принцип просвещенного абсолютизма, самодержавного регулярного государства, близкий Екатерине, отвергнутый Павлом. «Малейшее ослабление самодержавия, - говорилось в записке, - повлекло бы за собой отторжение многих провинций, ослабление государства и бесчисленные народные бедствия. Но государь самодержавный, если он одарен качествами, сана его достойными, чувствовать должен, что власть дана ему беспредельная не для того, чтобы управлять делами по прихоти… Изрекши закон свой, он… сам первый его чтит и ему повинуется…»27.

Никаких возможностей отстранить от власти «не одаренного достойными его сана качествами» не было. Кроме одной. Алексей Орлов, брат Григория, главного фаворита Екатерины, герой Чесмы, удивлялся в разговоре с влиятельной при дворе Натальей Загряжской, «как такого урода терпят». «А что же с ним делать? - спросила Загряжская. - Не задушить же его?» «А почему же нет, матушка?» - с искренним недоумением ответил Алексей Григорьевич. Недоумение графа Орлова было совершенно искренним: 36 лет назад он задушил Петра III. Разговор Загряжской и Орлова имел место на третьем году царствования Павла I. Мысль о лишении его престола принимала все более конкретные формы. Граф Никита Панин (1770-1837), вице-канцлер, один из руководителей внешней политики, составил тайный проект введения регентства в связи с душевной болезнью императора. Роль регента предназначалась наследнику великому князю Александру. Панин ссылался на два актуальных аналогичных случая: в Англии во время болезни Георга III управление делами неоднократно поручалось принцу Уэльскому, в Дании при больном Христиане VII с 1784 г. регентом был будущий король Фридрих VI.

Все, кто знал Павла, были убеждены, что он от престола не откажется. Была мысль получить согласие сената на реализацию плана Панина. «Но большинство сенаторов, - вспоминал граф Пален, - болваны, без души, без воодушевления»28. Оставался единственный путь. Организацию заговора взял в свои руки граф фон дер Пален (1745-1826), уроженец Курляндии, сделавший карьеру в русской армии, человек решительный и беспощадный.

Заговор 1801 г., о котором много и подробно рассказали участники и свидетели, может считаться моделью переворота. Захват власти Екатериной II был путчем импровизированным, удача была случайной. Она потребовала личного участия будущей императрицы и безумного поведения Петра III. Захват власти Александром I был организован и тщательно продуман Паленом. В обоих случаях исполнителями были гвардейцы, в обоих случаях преемник был готов. С тем, что Александр личного участия в атаке на дворец не принимал, но дал на него согласие. Свергнуть Павла - теоретически - было труднее, ибо он правил не 6 месяцев, как его отец, а 4 года и гвардейские солдаты, в отличие от офицеров, были ему преданы. Пален рассказал об удивительном разговоре, который он имел с Павлом 7 марта 1801 г. Глава заговора был в этот момент губернатором Петербурга, главой тайной полиции и, назначенный на место Ростопчина, разгневавшего императора, руководил внешней политикой и почтовым ведомством. Явившись к императору, Пален услышал: «Вы были здесь в 1762 г.?». «Да, - ответил он, - но я был только свидетелем, а не участником переворота». «Почему вы об этом вспомнили?» - спросил Пален и услышал в ответ: «Потому, что хотят возобновить 1762 г.».

Глава заговора, проявив недюжинное хладнокровие, подтвердил: «Да, государь, это хотят сделать. Я это знаю, я сам принадлежу к заговору… Я держу все нити заговора в своих руках».

Пален убедительно объяснил императору, почему никакой опасности нет: «Ваш отец был иностранец; вы русский. Он ненавидел русских, открыто выражал презрение к ним и возбудил против себя народ. Вы же, наоборот, любите русских, уважаете и цените их… Он не был коронован, вы же коронованы. Он преследовал духовенство, вы же почитаете его. Он до крайности раздражил против себя гвардейские полки; вам же эти полки совершенно преданы…». Павел был успокоен, но предупредил петербургского губернатора: «Все это так, но не надо дремать»29.

Пален имел план, имел исполнителей - гвардейских офицеров, имел согласие Александра, которого он заверил, что Павел будет пощажен, от него получат лишь согласие на отказ от трона. Имел власть, которая позволила ему не допустить в Петербург Аракчеева, высланного по капризу императора в провинцию, а затем призванного обратно. Не хватало только решительного человека, который мог бы руководить реализацией плана. Пален нашел его в лице графа Леонтия Беннигсена (1745-1826). Уроженец Ганновера, подполковник королевско-ганноверской армии, с 1773 г. на русской службе, в 1794 г. - генерал-майор, начальник штаба армии, отправленной под командованием Валерьяна Зубова завоевывать Персию. Наемник, профессиональный солдат, твердо выполнявший приказы. Наполеон вспомнит его на Святой Елене: «Генерал Беннигсен был тем, кто нанес последний удар: он наступил на труп». Наполеон помнил генерала Беннигсена и потому, что граф Леонтий командовал русскими войсками под Фридляндом, где они были разгромлены французами, но за полгода до этого русские под командованием Беннигсена устояли под Эйлау.

Нет сведении, подтверждающих впечатление Наполеона. Генерал Беннигсен на труп императора Павла I не наступал. Но он вел ночью И марта заговорщиков в Михайловский дворец, а затем в спальню Павла. Имеется около 40 рассказов о том, что произошло в ночь с 11 на 12 марта. Но все - записанные со слов участников или даже третьими лицами. Имеется только два исключения, записки одного из офицеров, Константина Полторацкого (не полностью опубликованные) и воспоминания Беннигсена. Тем не менее, как был убит император Павел, неясно: имеется несколько версий. Чаще всего говорят, что он был задушен, иногда рассказывают, что Николай Зубов (он был в спальне вместе со своим братом Платоном, последним фаворитом Екатерины), человек громадного роста и необыкновенной, силы ударил Павла в висок золотой табакеркой.

«Кто-то из офицеров сказал мне: «С ним покончили». Так рассказал генерал Беннигсен своему другу французскому эмигранту на русской службе генералу Александру Ланжерону.

Генерал Пален, по мнению современников, не пошел с заговорщиками, он ждал. Если бы Павел спасся, что могло случиться, губернатор Петербурга пришел бы ему на помощь. Узнав о смерти Павла I, о том, что гвардейцы, выстроенные командирами, участниками заговора, колеблются, а Александр предается отчаянию, Пален является к наследнику, «грубо хватает его за руку и говорит. «Будет ребячиться! Идите царствовать, покажитесь гвардии»30.

Заговор удался. Законный наследник вступил на престол.