К вопросу о расхождении в морфологических формах средневековых церковнославянских текстов, восходящих к общему протографу

П. С. Кузнецов (Москва)

Различные древние тексты, как канонического, так и неканонического содержания, неоднократно подвергались редактированию в различных направлениях, вследствие чего, при необычайной близости и порой прямо тождественности многих списков одного текста, что объясняется пиететом нашего древнего книжника к письменному слову, почти любой древний текст содержит характерные варианты (разночтения), представленные в различных списках его и их различных группах. Такие разночтения представляют собой результат сознательной редакторской работы. Они могут быть определенным образом сгруппированы и мотивированы в отношении вызвавших их причин. Этому вопросу посвящена обширная литература, на которой я останавливаться не буду, а в настоящей заметке хочу коснуться лишь одного морфологического расхождения между некоторыми церковнославянскими памятниками, содержащими один и тот же библейский текст, по существу в одной и той же, по-видимому, редакции, и писанными в близкое друг другу, можно сказать, даже в одно и то же время.

Как известно, чрезвычайно близки друг к другу различные русские памятники XV—XVI вв., содержащие текст пророков с толкованиями и восходящие к не дошедшей до нас рукописи попа Упыря Лихого 1047 г. (некоторые из них воспроизводят и его запись, но единство текста несомненно и для тех, где эта запись отсутствует). Эта близость видна уже на основании издания Н. Л. Туницкого, к сожалению, прерванного на первом выпуске[1]. Н. Л. Туницким были в подстрочных примечаниях даны разночтения, но лишь по немногим рукописям[2]. Чрезвычайно близок к тексту, восходящему к рукописи Упыря, за исключением некоторой части, и текст пророков в составе Геннадиевской библии 1499 г., несмотря на редакционную переработку (выброшено было большинство толкований, самый же текст пророков дан в иной последовательности: так называемые великие пророки предшествуют малым, что сохранено и в современном каноническом тексте). Следует, кстати, сказать, что название труда Туницкого (12 малых пророков) ввело в заблуждение некоторых ученых, не видавших ни одного из памятников, восходящих к рукописи Упыря, и определявших вследствие этого эту рукопись как 12 малых пророков, тогда как в действительности она содержит тексты всех 16 пророков[3].

Большой интерес для сличения с ним указанных текстов толковых пророков представляет сборник библейских книг («Собрание некоторых библейских книг, частью с толкованиями») Щукинского собрания №507 (хранится в Государственном Историческом музее в Москве), по-видимому, по происхождению из Молдавии, как мне сообщила М. В. Щепкина, обратившая мое внимание на этот памятник. Общая характеристика этого сборника дана и состав его определен в свое время акад. М. Н. Сперанским в его неопубликованном дополнении к описанию Щукинского собрания: «Рукописи собрания П. И. Щукина №489—1184, не вошедшие в печатное описание А. М. Яцимирского. Составлено М. Н. Сперанским» (хранится в Отделе рукописей Государственного Исторического музея). По определению же М. Н. Сперанского, памятник писан болгарско-молдавским полууставом. Памятник датированный, причем несколько более ранний, чем древнейшая из датированных русских рукописей, восходящих к рукописи Упыря, — 1488 г., библиотеки Троицкой лавры №90 (хранится в Государственной библиотеке им. В. И. Ленина), — а именно 1475 г. Дата определяется записью в конце книги: В лѣⷮ ҂ѕцп҃г. гєрвасїе і̇єромѡнаⷯ и҆спи́са сїѧ̀ кні́ги мцⷭ҇а ѡⷦ҇ К︮Ѕ︯: (л. 297 об.).

Текст пророков, частью с толкованиями, занимает около двух третей памятника, причем совпадает (в той части, в которой представлен) с текстом Упыря, на что указывает в названном выше описании акад. М. Н. Сперанский. Ветхозаветные тексты, не относящиеся к пророкам, охватывают л. 199—297 об. Здесь представлены притчи Соломона, наказание Соломона к Езекии, Песнь песней, книга премудрости Иисуса сына Сирахова и книга Иова. Из пророков же (с начала до л. 199) даны (привожу в порядке их следования) выборка из пророчества Иеремии, Плачи Иеремии, Варух, писание пущено к мидянам Иеремией пророком, Сказание пророчества Иеремии, Иоиль, Амос, Авдий, Иона, Михей, Наум, Аввакум, Иезекииль, Исайя (без начала и конца), Захария (только несколько стихов), кроме того, еп. Епифания Кипрского об именах пророческих (л. 194 об. — 198 об.).

Для доказательства близости текста приведу отрывок из Иеремии (XXVIII, 15—17) параллельно по Чудовскому сп. №184 и по Щукинскому сборнику №507: И҆ рече и҆е҆ремїа а́нанїи, нѣсть тебе поу́стилъ. г︮ь︯. ты же сътворилъ е̑си лю́демъ симъ оу҆повати непра́вдою̀, того дѣлѧ си́це ре́че г҃ь. се азъ ѿпꙋщю тѧ ѡ⁷ лица землѝ. семь лѣ́тѣ ꙋ́мь ‖ реши, и҆ оумрѣтъ въ мⷭ҇ць седⸯмъѝ (Чуд. 184, л. 355 об.—356) — И҆ реⷱ҇ і҆єре̑мїа а҆нанїи. нѣⷭ҇ тебѐ поустиль гь҃. ты́ же сътвориль є҆си люⷣмь си́мь оуповати непра́вдоѧ. того́ дѣлѣ си́це рече г҃ь. се̏ а҆́зъ ѿпоу́щѫ тѧ ѿ ли́ца землѝ, се́мь лѣ́тѣ оу҆мре́ши. и҆ ꙋмрⷮѣ́ въ мⷭ҇цъ. з҃. (Щук. 507, л. 4).

При полном совпадении текста уже в этом отрывке выступают различия, состоящие в отражении среднеболгарских черт в правописании Щукинского сборника: наиболее яркая из них — смешение юсов (тв. п. ед. ч. непра́вдоѧ), кроме того, ь вместо ъ на конце слова, ѣ вместо ꙗ (того́ дѣлѣ) — в данном конкретном примере могла бы идти речь об описке, но ср. ѿ въсѣ́коѫ злы̏ ве́щи (Щук. 507, л. 269).

Помимо различий чисто орфографического характера выступает вполне определенно одно отличие морфологического порядка, на котором я и хотел фиксировать внимание в настоящей заметке. Речь идет о действительном причастии будущего времени глагола существования и вспомогательного, возможно, являющемся единственным обломком старой простой формы будущего времени, засвидетельствованной лишь некоторыми древнерусскими церковнославянскими памятниками, восходящими к южнославянским оригиналам[4]. Соответствующие формы особенно обильно представлены в различных списках Толковых пророков, восходящих к рукописи Упыря Лихого. Это причастие соответствует различным формам греческого действительного причастия будущего времени ἐσόμενος. Принимая во внимание разночтения греческого текста Ветхого завета, восходящего к переводу LXX, трудно сказать, во всех ли случаях различные формы основы бышѧщ‑ славянорусских текстов соответствуют греческим формам указанного причастия. В позднейшем каноническом тексте греческой библии мы находим в соответствии с этой основой и другие формы. Так, Амос, V, 5: и ветиль бѫдеть не бышѧщи (Чуд. 184) — в греческом же каноническом тексте причастие настоящего времени от глагола ὑπάρχω, который, впрочем, может иметь и значение, соответствующее εἰμί: καὶ Βαιθὴλ ἔσται ὡς οὑχ ὑπάρχουσα. И точно такая же форма представлена уже в греческой полууставной рукописи Толковых пророков XIII в. Синодальной библиотеки[5]. №208: καὶ Βαιθὴλ ἔσται οὐχ ὑπάρχουσα (л. 50 об.). В исправленном каноническом тексте церковнославянской библии — и҆ Веѳи́ль бꙋ́детъ а҆́ки не бы́въ, — т. е. употреблено действительное причастие прошедшего времени. Впрочем, в исправленном церковнославянском тексте причастие будущего времени подверглось замене повсюду, т. е. и там, где оно сохранено в греческом каноническом тексте (и где его дают тексты, восходящие к Упырю). Ср.: ἰδοὺ ἐγὼ γνωρίζω σοι τὰ ἐσόμενα ἐπ’ ἐσχάτων τῆς ὀργῆς (Дан. VIII, 19) — Форма мн. ч. ср. р. в субстантивированном употреблении, — се а҆зъ възвѣстꙋю тебѣ бы́шѧ<щ><а>ꙗ̀ послѣди, гнѣвⸯнаꙗ̀ сно҃мъ людїи твоиⷯ (Чуд. 184, л. 417 об.) — Сѐ а҆́зъ возвѣща́ю тебѣ̀ бꙋ̑дꙋщаѧ на послѣ́докъ гнѣ́ва (сынѡ́мъ люде́й твои́хъ) (Бі́блїа, М. 1879). Здесь употреблено причастие от основы буд‑, употребляющееся в современном русском языке как прилагательное; основа эта по происхождению представляет собой настоящее время с инфиксом ингрессивного значения.

О сложности и порой даже невозможности определения греческого текста, к которому восходит первоначальный славянский перевод, применительно к евангельскому тексту говорит К. Горалек[6], применительно же к ветхозаветному — И. Евсеев в указанной выше рецензии на труд Н. Л. Туницкого[7]. Вопрос о греческом оригинале я оставляю в настоящее время в стороне, а обращаюсь к указанному Щукинскому сборнику №507. И. Евсеевым, привлекшим в своей рецензии лишь глаголические тексты, притом лишь по Осии и Иоилю, и указавшим ряд разночтений, не учтенных Н. Туницким, этот сборник не упоминается. Также ничего не говорит он об интересующем нас причастии, и в приводимых разночтениях формы этой нет.

Между тем сопоставление восходящего в рукописи Упыря и сохранившего, как уже сказано, его запись текста Чуд. 184 с текстом, при всей близости того и другого, Щук. 507 показывает последовательную замену причастия от основы бышѧщ‑ другими причастными формами от глагола существования. Речь идет, конечно, лишь о таких случаях, когда в Щук. 507, значительно менее полном, чем Чуд. 184 (в части пророков и толкований к ним), отрезок текста, содержащего рассматриваемое причастие, наличествует. Ср.: ѡ҆ винаⷯ бы́шѧщииⷯ г︮л︯еть (Чуд. 184, л. 20 об.) — О҆ во҆инѣхъ бываѫщіихь г︮л︯еть (Щук. 507, л. 42), Иоиль, толк.; г︮ь︯ бо и҆ наричеть тьмьнъ, и́мъ гла́дъ. печальѝ дѣлѧ бы́шѧщїиⷯ вънь жидомъ (Чуд. 184, л. 21 об.) — съ бо и҆ наре́четь тъмныимь глаⷣ. печа́ли и҆ дѣла бываѫщїиⷯ въ́нь жидомъ (Щук. 507, л. 42 об.), Иоиль, толк.; Клѧтвꙋ бж҃їю ра́зѫмѣи. и҆стин︮н︯ое къ пророкоⷨ ꙗвленїе. ѡ҆ бы́шѧщииⷯ мѫкаⷯ на лю́деⷯ (Чуд. 184, л. 31 об.) — Клѧ́твѫ б︮ж︯їѧ разоу́мѣи. и҆́стинное къ прⷪ҇ркѡⷨ ꙗвленїе. бы́ваѫщїиⷯ мѫка́ⷯ на лю́деⷯ (Щук. 507, л. 50 об.), Амос, толк.; и҆ ветиль бꙋдеть не бы́шѧщи (Чуд. 184, л. 32 об.). — и҆ веѳи́ль бѫ́деть не бы́ваѫ́щи (Щук. 507, л. 51), Амос, V, 5; Сего ради, правьдивъи сѫди. а́вⸯдию чюⷣна́аго ‖ и҆сплъ́нивъ прⷪ҇рчьскы бл҃годѣти проповѣдаеⷮ бышѧщаѧ зла̏. и҆дꙋмѣѡ. (Чуд. 184, л. 40—40 об.). — Се́го ради пра́вдивъй̀ сѫдїи а̑вдїа чюⷣнаа́го и҆сплънивь прⷪ҇рчьскы блгⷣати проповѣ́даеть бы́ваѫщаа зла і҆доуме́ѡнъ (Щук. 507, л. 57 об.), Авдия, толк.; Прⷣѣидеть сло́во прѣⷣдѣлы. и҆ прорицаꙗ бы́шѧщїа потомъ приводиⷮ дѣлеса (Чуд. 184, л. 68) — Прѣⷣ и҆́деть сло́во прѣⷣдѣ́лы, и прори́цаѧ бы́вшаа, потомь приво́диⷮ дѣлеса… (Щук. 507, л. 79), Наум, толк.

Много примеров интересующего нас причастия дает книга пророка Иезекииля, полный текст которой с толкованиями, по существу совпадающий с текстом памятников, восходящих к рукописи Упыря, содержит Щукинский сборник. И здесь формы от основы бышѧщ‑ регулярно заменены формами от основы бываѫщ‑. Ср.: не вѣстѣ бо̀ бы́шащаго всего (Чуд. 184, л. 219) — не вѣ́стъ бо̑ бы́ваѫщааго въсего (Щук., л. 86 об.), Иез. II, толк. — ꙗ҆ко и҆ видѣ бъ҃ и́ сы҆и тоу бы́шащеѐ на і҆ерⷭ҇лмъ (Чуд. 184, л. 223 об.) — ꙗ҆ко и҆ ви́дѧ б︎︮ъ︯, и҆ сїи̏ тоу̑ бы́ваѫщаа на і҆є҆рлⷭ҇мъ (Щук. 507, л. 90), Иез. IV, толк.; въсемь бо̀ сказаеть людемъ бы́шащии. ѡ҆бра́зъ въ і҆︮е҆︯рлимѣ (Чуд. 184, л. 224 об.) — и҆ въсе́мⸯ бо сказа́еть лю́деⷨ быва́ѫщїи глаⷣ҇ (ѕіс!) въ і҆є҆рⷭ҇лмѣ (Щук. 507, л. 91), Иез. IV, толк.; да преже ꙗ̇҆вить ви́ны бышѧщїа недоста́тъкы (Чуд. 184, л. 225) — да прѣжеⷣ ꙗ҆вить вои́ны бываѫщѫѫ̏ недостаткы (Щук. 507, л. 91), там же; ѡ҆гнеⷨ же велить ство́рити. пещи хлѣбы сїа. мотылы ч︮л︯вчи да ꙗ҆ви бы́шащаꙗ҆ жидомъ въ странаⷯ ѡ҆скверненїа (Чуд. 184, л. 225) — ѡ҆́гнъ же велиⷮ пе́щи хлѣ́бы сїѧ̀ мотылы чл︮ч︯и. да ꙗвиⷮ бы́ваѫщаа жидомъ, въ страⷯ ѡ҆сквръне́нїа. (Щук. 507, л. 91), там же; мечь же ратьныхъ пришествїе ꙗ́влѧе҆ть и бы́шащии ѿ нѣхъ, сѣча и҆ расыпанїе и҆ плѣненїе (Чуд. 184, л. 226) — ме́чем же ра́тныиⷯ прише́ствїе ꙗ́влѣ́еть, бываѫ́щїи ѡⷭ҇ ни́хь сѣ́чь и҆ расыпанїе и҆ плѣне́нїе (Щук. 507, л. 92), Иез. V, толк. и т. д.

Таким образом, при тождественности текста как в самом пророчестве, так и в толкованиях, за исключением очень небольших отступлений и поправки на среднеболгарское правописание в Щук. 507, последовательное расхождение наблюдается лишь в формах рассматриваемых причастий, причем обычно в последнем они образованы от основы бываѭщ‑ (т. е. итеративная основа настоящего времени), в одном случае из приведенных от основы бывъш‑ (т. е. прошедшего времени).

Поскольку форма рассматриваемого причастия, наличная в тексте Упыря Лихого, свидетельствует о ее южнославянском (и именно болгарском или македонском) происхождении, поскольку форма эта по самому характеру своему является скорее обломком глубокой древности, а не позднейшим новообразованием и поскольку в то же время тексты, восходящие к новгородской рукописи 1047 г. и Щукинского сборника в отрезках, представленных и там и здесь, обнаруживают чрезвычайную близость, если не сказать тождественность, что указывает на общий протограф, — можно думать, что именно соответствующие формы Щукинского сборника представляют результат последовательно проведенной редакторской замены чуждой языку переписчика формы, представленной в его оригинале, одной из форм, для него более обычных.