К востоку от Арбата

Вступление Мариуша Щигела Как Ханна Кралль путала следы

Осуществилась моя мечта: через сорок два года после первого издания и тридцать один год после последнего вновь выходит в свет «К востоку от Арбата»[1].

Эта книга напоминает, что Ханна Кралль промышляла контрабандой. И что контрабанду она доставляла из Советского Союза!

Ибо ее репортажи иначе, чем контрабандой, не назовешь.

Итак, мы попадаем в эпоху, когда лучший друг Польской Народной Республики — Союз Советских Социалистических Республик. О нем можно писать только хорошо — или ничего. Образ союзника в польских средствах массовой информации, в литературе и кинофильмах под контролем, подлежит цензуре и строго дозирован. За этим следят две организации: Центральный комитет Польской объединенной рабочей партии и Главное управление по контролю за прессой, публикациями и зрелищами (как говорили, без разрешения цензуры нельзя было изготовить даже метку для трусов).

Представим себе, как в 1960 году после выхода двух первых томов «Словаря польского языка» его автор, один из выдающихся польских гуманистов профессор Витольд Дорошевский вместе со своими сотрудниками предстает перед Комиссией по делам культуры ЦК ПОРП по обвинению в клерикализме и антисоветчине. Клерикализм проявился, в частности, в статье «бог», ибо там приведена пословица «кто рано встает, тому Бог подает», а также в статье «дать» («не дай Бог»). Антисоветчина же обнаружилась в статье «гость». Авторы словаря упомянули выражение «Незваный гость хуже татарина» — на это (как им было сказано) может обидеться Татарская Автономная Советская Социалистическая республика…

В статье «чудо»[2] были найдены и клерикализм, и антисоветчина. Чиновники потребовали убрать цитату: «О, Матерь Божия, ты в Ченстохове с нами, / Твой чудотворный лик сияет в Острой Браме / И Новогрудок свой ты бережешь от бедствий, / И чудом жизнь мою ты сохранила в детстве…»[3] — поскольку «получается, чудо произошло на территории СССР, а это недопустимо».

Витольду Дорошевскому, автору «Основ польской грамматики», университетскому профессору с тридцатилетним стажем, пришлось на полном серьезе опровергать обвинения партийных функционеров. У обычно превосходно владевшего собой профессора дрожал голос. В наказание запланированный тираж словаря — двадцать тысяч экземпляров — был уменьшен до четырнадцати тысяч.

Пришедшее из-за восточной границы слово «ленинизм» имело личного охранника — помощника первого секретаря ЦК ПОРП Владислава Гомулку, который проследил, чтобы статьи «ленинизм» и «ленинский» в словаре содержали не меньше строк, чем «лемур» и «ленник». (Строк изначально было девятнадцать, после 1989 года — уже только шесть.)

С таким вот обостренным вниманием властей ко всему, связанному с Советским Союзом, вынуждена была справляться тридцатилетняя тогда Ханна Кралль, взявшаяся освещать жизнь Страны Советов. В то время репортеру, писавшему об СССР, грозила опасность двоякого рода. Рассказывая правду, он мог навлечь на себя гнев властей, а текст все равно не был бы напечатан. Пишущего же неправду подняли бы на смех, а то и перестали читать или даже «удостоили звания» прислужника Москвы.

А вот загадка для молодых читателей.

У Ханны Кралль есть фраза о том, как можно доехать до сибирской деревни Вершина: «Автобус ходит ежедневно за исключением тех дней, когда идет дождь, когда снегопад, когда весенняя и осенняя распутица или когда по дороге не проехать — из-за дождя, грязи и снежных заносов».

Критики отмечали эту фразу как образец мастерства автора и гениально сконструированную информацию. Что же в ней такого необычного?

Репортер сообщает, что автобус в Вершину ходит ежедневно, но вместе с тем дает понять, что доехать до сибирской деревни нельзя почти никогда. Впрямую Кралль этого не говорит: ведь Советский Союз должен быть образцом счастливой жизни, когда все обречено на успех.

Это и называется «путать следы».

Ханна Кралль приехала в СССР в 1966 году вместе с мужем — журналистом Ежи Шперковичем; в Москве они проработали три года: он — корреспондентом газеты «Жице Варшавы», она — общественно-политического еженедельника «Политика». <…>

«К востоку от Арбата» сегодня интересна не как книга о Советском Союзе — это книга о том, как о Советском Союзе надо писать. Появлявшаяся в более поздние годы литература об истинной природе советской империи уже не была скована цензурой. «Арбат» же (так часто сокращают название) написан особым, новым для своего времени способом. Этот способ позволял цензору (зачастую умному и понимающему, что́ на самом деле хотел сказать автор) пропускать текст в печать, читателю — чувствовать, что его не обманывают, а автору — обходиться без навязываемых стандартов.

Итак, запутывать следы — что в 70 и 80-е годы отличало многих репортеров (особенно женщин) — первой, еще в конце 60-х, начала в своих «советских репортажах» Ханна Кралль.

Как писал публицист Веслав Кот в 2000 году, «Кралль уклоняется от исчерпывающих диагнозов, она подкидывает читателю мелкие бытовые зарисовки, предлагая догадаться, что основание для диагноза — незначительные, пустяшные на первый взгляд события. А вот еще один элемент игры с польским читателем: где только возможно автор предоставляет слово своим зарубежным собеседникам, которых цитирует якобы с лучшими намерениями, а на самом деле — ради эффекта саморазоблачения». <…>

Читая «Арбат», следует помнить, что в этой книге нет случайных слов.

В репортаже «Физики», где представлен социологический портрет элитарной в то время профессиональной группы сорокалетних физиков из Дубны, звучит, например, слово «осмотрительные».

«Они помнят войну, послевоенный голод, годы сталинизма, значение ХХ съезда… Они взрослые. Они осмотрительные. Понимают, что их работа не только позволяет заглянуть в тайну атомного ядра, но и надежна, стабильна, нужна. И будет нужна всегда. Известно, какова роль физики в сегодняшнем мире. То есть их роль. Мыслят они серьезно. Эффектных жестов избегают. И вообще на патетику — особенно бессмысленную — их не купишь».

«Осмотрительные»… В 1967 году это слово означало несколько больше, чем для нас в 2014 году. Осмотрительность для советских граждан была политической и жизненной стратегией. Человек осмотрительный, понимающий, что делает, не навлечет на себя гнев властей с неизбежно вытекающими отсюда репрессиями. «Осмотрительность нужна была для того, — говорит сегодня Кралль, — чтобы делать свое дело, не лезть на рожон, не замараться, выйти сухим из воды, продержаться на плаву. — И добавляет: — Сейчас такие слова значат гораздо меньше, их надо понимать буквально. Слова вообще всё меньше значат».

Итак, в «Арбате» есть слова, от которых в 70-е годы читатель ожидал большего, чем мы сейчас. Читая эту книгу, стоит их вылавливать.

Судя по прессе тех лет, «Арбат», составленный автором из лучших ее репортажей, был молниеносно раскуплен — десятитысячного тиража в 1972 году оказалось недостаточно. Не будем забывать, что интерес к СССР был невелик, большая часть общества относилась ко всему советскому неприязненно, да и не станем обманываться: никто не рассчитывал увидеть правду в официальном издании. Объяснение популярности сборника можно найти в тогдашних рецензиях. Например, такое: «Превосходная книга… Ханна Кралль владеет сложным искусством задавать вопросы, тогда как другие начинают с ответов». <…> А еще рецензенты подчеркивали, что автор полагается на сообразительность польских читателей: «Она оставляет читателям зазор для додумывания, для самостоятельных выводов, не ведет за руку к главной мысли. И в результате говорит больше, чем можно выразить словами. Приятно, что к нам относятся серьезно, тем паче когда вокруг засилье беззастенчивой публицистики, обстреливающей нас из идеологических орудий оттуда, где следовало бы просто поставить точку».

Конечно, рецензии тоже подвергались цензуре, и разъяснить, что именно кроется за словом «больше», критик не мог.

— Похоже, никто не рассчитывал получить честную книгу об СССР, — говорю я Ханне, — а тут такой сюрприз.

— Честная… не слишком ли сильно сказано? — отвечает она. — Честность в данном случае — понятие относительное. Единственный текст, где мне удалось протащить контрабандой упоминание событий тридцать седьмого года, это «Кусок хлеба» о поляках из польской деревни Вершина.

Речь идет об истреблении поляков в СССР в 1937 году. По распоряжению Сталина, по приказу тогдашнего главы НКВД Николая Ежова, прозванного из-за маленького роста Кровавым Карликом, выстрелом в затылок были убиты сто одиннадцать тысяч поляков — намного больше, чем в 1940 году в Катыни. <…>

В нынешнее издание «Арбата» Ханна Кралль добавила один, более поздний, репортаж. Он называется «Мужчина и женщина», написан в начале 90-х, спустя двадцать лет после выхода первого издания сборника, когда у нас в Польше уже произошла смена строя. Что автор хотела этим сказать?

— Репортаж писался другим почерком, — поясняет Ханна. — Так должен был быть написан «Арбат» — если бы тогда я могла и умела так писать. И если б уже появились слова, которые раньше появиться не могли. Да и вообще всего этого текста раньше быть не могло.

Вот так новое издание «К востоку от Арбата» свидетельствует, что авторский стиль зависит не только от развития писательского мастерства — его формируют и обстоятельства.

Мариуш Щигел