Кабинка на побережье

Кабинка на побережье

Издалека это было похоже на детский рисунок корабля. Он моргнул раз, затем ещё: определённо, там были мачты и паруса. Труба, возможно, вторая. Если, разумеется, этот корабль вообще ему не привиделся. Он вернулся к пляжному коттеджу своего отца, поднялся по пяти деревянным ступеням, вытер ноги о кокосовый коврик.[2]

Лисси, всё ещё в постели, уже проснулась и как раз усаживалась. «Должно быть, скрип ступеней», — подумал он, а вслух произнёс:

— Хорошо спалось?

Он пересёк комнату и поцеловал её. Она потрепала его по щеке и заметила:

— Тебе не следует купаться без плавок, дорогой чудесный пловец. Как Тихий океан?

— Тих. Холоден. Для людей ещё рановато, к тому же здесь на милю вокруг никого нет.

— Тогда лезь в постель. А как насчёт рыб?

— Простыни станут липкими от солёной воды. А рыбы их и до этого видели.

Он прошёл в угол, где из стены торчала душевая головка. В пляжном коттедже (Лисси называла его кабинкой, на французский манер)[3] была проточная вода — периодически пропадающая и ржавая.

— Их могут откусить, знаешь ли. Акулы. Точнее, акулки.

— Кастраторша. — Душ, обдав его ледяными брызгами, кашлянул раз, другой.

— Ты, похоже, волнуешься.

— Нет.

— Это из-за твоего отца?

Он покачал головой, а затем сунул её под душ, расчёсывая пальцами свои тёмные вьющиеся волосы.

— Думаешь, он приедет сюда? Сегодня?

Он отступил, раздумывая.

— Если вернулся из Вашингтона и знает, что мы здесь.

— Но знать он этого не может, верно?

Он закрыл душ и взял полотенце, уже влажное и слегка в песке.

— Не представляю, откуда.

— Вот только он может догадаться. — Лисси больше не улыбалась. — Куда ещё мы могли уехать? Эй, что мы сделали с моим нижним бельём?

— К тебе. К твоим родителям. В любой мотель.

Оставив простыню лежать поперёк колен, она скинула с кровати длинные, золотистые ноги. Её груди, совершенство которых нарушали только нежные выпуклости розовых сосков, были почти идеальными полусферами. Он решил, что никогда не видел подобных им. Сев рядом с ней на кровать, он произнёс:

— Я очень тебя люблю. Ты ведь знаешь это?

Его слова заставили её вновь улыбнуться.

— Значит ли это, что ты возвращаешься в постель?

— Если хочешь, чтоб я вернулся.

— Я хочу урок плавания. Что люди скажут, если я расскажу, как приехала сюда и не поплавала?

В ответ он широко усмехнулся:

— Ответишь, что было «то самое» время месяца.

— Знаешь, кто ты такой? Ты похабник! — Она оттолкнула его. — Полный похабник! Я тебе уши откушу! — Запутавшись в простынях, они оба упали с кровати. — Вот они!

— «Вот» что?

— Мой лифчик и всё остальное. Мы, должно быть, запнули их под кровать. А где наши сумки?

— Всё ещё в багажнике. Я так и не занёс их внутрь.

— Не захватишь мою? Там мой купальник.

— Конечно, — ответил он.

— И надень хоть какие-нибудь штаны!

— Мои плавки тоже в сумке. — Он нашёл свои брюки и достал ключи от Триумфа.[4] Снаружи солнце поднялось выше, прохлада осеннего утра почти исчезла. Поискав взглядом корабль, он нашёл его. В следующий миг тот исчез, подобно звезде.

Этим вечером они жгли костёр из плавника и жарили огромные, жирные итальянские сосиски, которые он привёз из города, и, зажав их в багетах, делали гигантские хот-доги. Ещё он привёз из супермаркета красное вино, его они охлаждали в Тихом океане.

— В жизни столько не ела, — произнесла Лисси.

— Ты же ещё ничего не съела.

— Знаю, но не будь я так голодна, наелась бы, только взглянув на этот сэндвич. — Она откусила один конец. — Каф таф фа.

— Что?

— Кастраторша. Так ты меня назвал утром, Тим. Вот это называется кастраторша.

— Не разговаривай с набитым ртом.

— Ты говоришь, как моя мама. Давай-ка сюда вино, а то зажал его у себя.

Он передал ей бутылку.

— Довольно неплохое, если не возражаешь против полного отсутствия характера.

— Я ведь сплю с тобой, не так ли?

— У меня есть характер, просто он совершенно испорченный.

— Ты сказал, что хотел пожениться.

— Поехали. Можешь прикончить эту штуку в машине.

— Ты полбутылки выпил. Тебе нельзя за руль.

— Бухня!

Лисси хихикнула:

— Ты только что сказал «бухня»! Вот это, я понимаю, характер!

Он встал:

— Давай, поехали. До Рино всего пятьсот миль. Уже утром мы сможем пожениться.[5]

— Ты серьёзно, да?

— Если ты серьёзно.

— Сядь.

— Ты меня проверяла, — выдохнул он. — Это ведь нечестно, так?

— Ты целый день так волновался… Я хотела понять, не из-за меня ли это: не думал ли ты, что совершил ужасную ошибку.

— Мы совершили ошибку, — подчеркнул он. — Я пытался её исправить — только что.

— Думаешь, отец задаст тебе?..

— Нам.

— …нам взбучку, потому что это повредит ему на следующих выборах?

Он покачал головой.

— Не из-за этого. Ладно, может, отчасти из-за этого. Но он, вдобавок, действительно верит в то, что говорит. Ты его не понимаешь.

— У меня самой отец имеется.

— Не такой, как у меня. Райан был почти взрослым, когда покинул Ирландию. Воспитывался монашками и всё такое. Кроме того, у меня шестеро старших братьев и две сестры. Ты же — старший ребёнок. Райан, вероятно, как минимум лет на пятнадцать старше твоих родителей.

— Это его настоящее имя? Райан Нил?

— Его полное имя Тимоти Райан Нил, такое же, как и у меня. Я Тимоти-младший. Когда он пошёл в политику, то стал использовать Райан, поскольку в то время был ещё один Тим Нил, а меня всегда звали Тимом, чтобы не пользоваться «младшим».

— Я буду снова звать его Тимом, как, должно быть, звали его в юности монашки. Большим Тимом. А тебя Маленьким Тимом.

— Я не против. Не знаю, понравится ли Большому Тиму.

Казалось, что-то двигалось — там, где село солнце. Что-то, что на фоне тёмного горизонта казалось ещё более тёмным.

— Собственно, почему именно ты стал «младшим»? Обычно так называют старшего сына.

— Он не хотел, и матери этого сделать никогда бы не позволил. Но ей хотелось назвать меня именно так, а я родился как раз во время съезда Демократической партии в тот год.[6]

— Он, разумеется, должен был туда поехать.

— Да, он должен был туда поехать, Лисси. Если ты не понимаешь этого, то ты совсем не понимаешь политику. Они надеялись, что я не появлюсь на свет ещё несколько дней; и в конце-то концов: мама восьмерых родила без проблем. Как никак, он привык к подобному: сам был младшим из семи сыновей. Так что она смогла назвать меня так, как ей хотелось.

— Но потом она умерла. — На фоне грохочущего прибоя слова прозвучали тоненько и одиноко.

— Не из-за этого.

Лисси запрокинула бутылку вина; он увидел, как её горло трижды сократилось.

— Умру ли из-за этого я, Маленький Тим?

— Не думаю. — Он попытался придумать что-нибудь приятное и успокаивающее. — Если решим, что хотим детей, это риск, на который мне придётся пойти.

— Тебе придётся пойти? Бухня.

— На который придётся пойти нам обоим. Думаешь, Райану легко было воспитывать в одиночку девятерых детей?

— Ты его любишь, верно?

— Конечно, я люблю его. Он мой отец.

— И сейчас ты думаешь, что, возможно, подложил ему свинью. Ради меня.

— Лисси, я вовсе не из-за этого хочу, чтобы мы поженились.

Она неотрывно смотрела на языки пламени; он не был уверен, что она его даже услышала.

— Что ж, теперь мне ясно, почему на фотографиях он выглядит таким мрачным. Таким измождённым.

Он вновь поднялся.

— Если ты закончила есть…

— Хочешь вернуться к кабинке? Можешь оттрахать меня прямо здесь, на пляже — тут никого, кроме нас.

— Я не это имел в виду.

— Так зачем возвращаться туда и пялиться на стены? Здесь у нас есть огонь и океан. Луна должна взойти довольно скоро.

— Будет теплее.

— От одной лишь паршивой керосинки? Я лучше здесь посижу, у огня. Через минуту я отправлю тебя за дровами. Можешь сбегать до кабинки и, если хочешь, забрать оттуда ещё и рубашку.

— Мне нормально.

— Традиционные роли. Большой Тим, должно быть, всё тебе о них рассказал. Женщина рожает детей и хранит домашний очаг. Но ты-то ведь в его возрасте не будешь выглядеть как он, а, Маленький Тим?

— Думаю, что буду. Раньше он выглядел в точности как я.

— В самом деле?

Он кивнул:

— Он сфотографировался как раз после того, как занялся политикой. Он тогда участвовал в выборах в окружной комитет и заказал постер. Фото сохранилось до сих пор, и на ней он — вылитый я в забавной шляпе и с высоким воротничком.

— Она знала, верно? — произнесла Лисси. Мгновение он не мог понять, что она имеет в виду. — А теперь иди и принеси ещё дров. Только не загоняйся слишком сильно, потому что когда вернёшься, мы позаботимся о той мелочи, что тебя беспокоит, и проведём ночь на пляже.

К тому времени как он вернулся, она уже заснула, но он разбудил её, когда нёс к пляжному коттеджу.

Следующим утром он проснулся в одиночестве. Он встал, принял душ и побрился, предположив, что она поехала на машине в город, чтобы взять что-нибудь к завтраку. Он уже наполнил кофейник и поставил его на огонь, прежде чем выглянул в окно, выходящее на берег, и увидел Триумф, по-прежнему ждущий возле дороги.

Разумеется, не было никаких причин бить тревогу. Она проснулась раньше и отправилась искупаться. Он сам прошлым утром сделал то же самое. Клочки зелёной ткани, служившие ей купальником, висели на спинке шаткого стула, но они были ещё сырыми с прошлой ночи. Кому захочется надевать сырой, липкий купальник? Она, как и он, отправилась нагишом.

Желая увидеть, как она, ожидая его, плещется в прибое, он выглянул в другое окно. Корабль был там, ближе прежнего, перекатываясь на волнах, словно покинутый командой. Ни дымка́ не поднималось из неуклюжей трубы, и ни один парус не был выставлен, но с его такелажа свисали тёмные стяги. Затем корабля не стало, остались только чайки и пустой океан. Он выкрикнул её имя, но никто не отозвался.

Он надел плавки и куртку, и вышел наружу. Ветер разгладил песок, а начавшийся прилив уничтожил их костёр, вернув в океан собранный им плавник.

Два часа он бродил по пляжу взад и вперёд, выкрикивая её имя, повторяя себе, что ничего не случилось. Когда же он заставил себя не думать о мёртвой Лисси, думать он смог лишь о заголовках газет, о девяностосекундном сюжете в десятичасовом выпуске новостей, о том, как будет выглядеть Райан, о том, как Пэт… как все его братья будут смотреть на него. И когда он мысленно отвернулся от этого, Лисси вновь была мертва, прибой качал её, спутывал с водорослями её бледные волосы, а зелёные крабы обгладывали её руки.

Он сел в Триумф и поехал в город. В маленьком кирпичном участке он уселся перед столом толстого копа и рассказал свою историю.

Толстый коп произнёс:

— Парень, могу понять, почему ты хочешь, чтобы мы не поднимали шум.

Тим не сказал ничего. На столе стояло пресс-папье — бейсбольный мяч из белого стекла.

— Возможно, ты думаешь, что мы хотим прижать тебя, но это не так. Завтра мы дадим заявление о пропаже человека, но мы не обязаны указывать в нём что-либо о тебе или сенаторе. Мы и не будем.

— Завтра?

— Нам нужно подождать двадцать четыре часа, на случай, если она объявится. Таков закон. Но, парень… — толстый коп глянул в свои записи.

— Тим.

— Верно. Тим. Она не появится. Ты должен заставить себя свыкнуться с этим.

— Она может быть… — Не желая того, он позволил фразе повиснуть в воздухе.

— Где? Думаешь, она украдкой выбралась наружу и отправилась домой? Она могла выйти на дорогу и остановить попутку, но ты говоришь, её вещи по-прежнему на месте. Похищена? Никто не смог бы вытащить её из кровати, не разбудив тебя. Ты убил её?

— Нет! — Слёзы, которые он не мог сдержать, струились по его щекам.

— Верно. Я поговорил с тобой и не думаю, что ты сделал это. Но ты единственный, кто мог. Если её тело выбросит на берег, нам придётся рассмотреть эту версию.

Руки Тима вцепились в деревянные подлокотники кресла. Толстый коп подвинул через стол коробку салфеток.

— Однако, если тело не выбросит на берег, она просто пропавшая без вести, ясно? Но она мертва, парень, и тебе придётся свыкнуться с этим. Позволь рассказать тебе, что случилось. — Он прочистил горло.

— Она встала, пока ты ещё спал, возможно, когда начало светать. Сделала именно то, что ты и думал: отправилась освежиться, искупавшись, перед тем, как ты проснёшься. Заплыла слишком далеко и, возможно, у неё приключилась судорога. Океан сейчас чертовски холодный. Может, она кричала, но даже если и так, то была слишком далеко, и её заглушили волны. Люди думают, будто утопающие ревут как пожарные сирены, но это не так: у них не хватает воздуха. Иногда они вообще ни звука не издают.

Тим, не мигая, смотрел на мерцающее пресс-папье.

— Здешнее течение идёт вдоль линии побережья: ты, вероятно, знаешь это. Никто не должен купаться в одиночку, но иногда такое впечатление складывается, будто все именно так и делают. У нас ежегодно пропадает с дюжину или около того. В четырёх-пяти случаях мы находим же их. И всё.

Пляжный коттедж выглядел заброшенным, когда он вернулся. Припарковав Триумф и войдя внутрь, он обнаружил по-прежнему горевшую керосинку; кофе выкипел до смолообразного состояния. Он вынес кофейник наружу, вытряхнул кофе, почистил кофейник пляжным песком и сполоснул солёной водой. Стоя по пояс в воде, он заметил, что корабль стал почти отчётливо различим, тогда как прежде, через окно коттеджа, был невидим. Отбросив кофейник обратно к берегу, он проплыл некоторое расстояние, но когда выпрямился в воде, корабль уже пропал.

Вернувшись и зайдя внутрь, он сварил свежий кофе и упаковал в чемодан Лисси её вещи. Покончив с этим, он снова поехал в город. Райан по-прежнему был в Вашингтоне, но Тим сказал о том, где находится, его секретарше.

— Просто на случай, если меня объявят пропавшим без вести, — пояснил он.

Она рассмеялась:

— Для плавания, должно быть, довольно прохладно.

— Мне нравится, — признался он ей. — Я хочу сделать ещё как минимум один долгий заплыв.

— Ладно, Тим. Передам ему, когда он позвонит. Хорошо провести время.

— Пожелай мне удачи, — попросил он и повесил трубку.

Он взял гамбургер и ещё кофе в Jack-in-the-Box[7] и вернулся к коттеджу, и долго шёл вдоль берега.

Он намеревался поспать этой ночью, но так и не сделал этого. Время от времени он вставал и выглядывал в окно, высматривая корабль, порой видимый при свете луны, порой — лишь тёмный призрак на фоне низкого ночного неба. С первыми лучами рассвета он надел плавки и зашёл в воду.

С милю или больше, насколько он мог оценить дистанцию, увидеть корабль не получалось. Затем тот внезапно оказался рядом: длинные, похожие на ноги водяного паука вёсла; дымовая труба, изрыгающая искры на фоне по-прежнему сумеречного неба; искры, что, казалось, становились новыми звёздами.

Тогда он поплыл быстрее, понимая, что сможет развернуться и спастись, если корабль исчезнет; понимая также, что утонет, если тот всего лишь отступит перед ним — отступит навсегда. Судно скрылось за кобальтовой волной, появилось вновь. Он рванул уже изо всех сил и, наконец, ухватился за скользкое от морской воды веретено весла — ему показалось, будто он коснулся живого существа. Внезапно он уже стоял на палубе, совершенно не помня, как там оказался.

По доскам шлёпали босые ступни, но он не видел никого из экипажа. На корме хлопал, развеваясь, тёмный флаг с надписями из незнакомых букв, и смутное воспоминание об экскурсии на военное судно, совершённой вместе с отцом много лет назад, заставило его коснуться лба. Раздался звук, который мог быть как смехом, так и чем-то иным. «Капитанская каюта тоже должна быть на корме», — подумал он и направился туда, держа равновесие, несмотря на дикую качку, и обнаружил дверь.

Внутри что-то чёрное сидело, сгорбившись, на помосте.

— Я пришёл за Лисси, — объявил Тим.

Ответа не последовало, но в воздухе повис вопрос. Почти не собираясь этого делать, он ответил на него:

— Я Тимоти Райан Нил, и я пришёл за Лисси. Верни её мне.

Свет, казалось, растворил тьму. На помосте, скрестив ноги, сидел тощий мужчина в твидовом костюме и посасывал длинную глиняную трубку.

— Ирландец, что ль? — спросил он.

— Американец, — ответил Тим.

— С таким-то имечком? Я те не верю. Где твои перья?

— Я хочу вернуть её, — повторил Тим.

— А ежли ты её не получишь?

— Тогда разнесу этот корабль на части. Тебе придётся меня либо убить, либо тоже взять в плен.

— Глаголешь аки истый сын своей родины, — отметил мужчина в твиде. Он чиркнул кухонной спичкой о подмётку сапога и зажёг свою трубку. — Садись, что ль. Мне не шибко-то по душе глазеть на тя так, задравши голову. Шею ломит из-за этого. Садись, и мы, глядишь, сможем заключить соглашение.

— Это безумие, — заявил Тим. — Всё это сплошное безумие.

— Так и есть, — согласился мужчина в твиде. — А будет ещё, ещё больше. Так что лучше крепись, Тим, мой мальчик. А щас садись.

Позади Тима, на том месте, где была дверь, стоял крепкий деревянный стул. Он сел.

— Хочешь сказать мне, что ты лепрекон? Предупреждаю, я не поверю этому.

— Я?! Один из этих ленивых, вороватых мелких скряг-башмачников? Да я б застрелился. Мя звать Дэниэл О’Донохью, король Коннахта.[8] Этому ты веришь?

— Нет, — ответил Тим.

— Во что ж тогда поверишь?

— В то, что это, так или иначе, то, что называют тарелкой. В то, что ты и твоя команда — с планеты иного солнца.

Дэниэл рассмеялся:

— То есть щас с тобой происходит близкий контакт, так что ль?[9] Хошь, чтоб я обернулся зелёным человечком с рожками как у улитки? Я и эт могу.

— Не беспокойся.

— Ладно, не буду, хоть эт и неплохая форма. Можно принять её и быть чем хошь, одним из Народа Мира или немножко человеком с Марса. Я ей пользовался и для того и для другого, и ничо лучше просто нет.

— Ты забрал Лисси, — отчеканил Тим.

— И откудова ты эт мог узнать?

— Я думал, она утонула.

— А щас что думаешь?

— И что этот корабль, или чем бы он ни был, был просто зна́ком, предзнаменованием. Я разговаривал с полицейским, и он, по сути, сказал мне, что так и есть, но до прошлой ночи, когда я пытался заснуть, я не думал о сказанном им всерьёз.

— То бишь эт те снится? Думал когда-нить об том?

— Если это и сон, он всё равно реален, — произнёс Тим упрямо. — Да и вообще, твой корабль я видел вчера и позавчера, когда бодрствовал.

— Или те щас снится, что так и было́. Но продолжай.

— Он сказал, что Лисси не могли похитить, потому что я был в той же постели, и что она пошла утром искупаться и утонула. Но её могли похитить, если сперва она пошла искупаться. Если кто-то пришёл за ней с лодкой. И она бы не утонула, потому что для этого она слишком плохо плавала. Она боялась воды. Мы купались вчера, и даже со мной рядом она заходила в воду лишь по колено. Так что это были вы.

— Знаш, ты прав, — согласился Дэниэл. Он сложил пирамидку из пальцев. — Эт был мы.

Тим вспоминал сказки, которые читали ему в детстве.

— Фейри похищают младенцев, верно? И невест. Вы поэтому так делаете? Чтобы мы думали, будто вы — это они?

— Благослови тя, эт правда, — сказал ему Дэниэл. — Мы — волшебный народ. И пустынный джинн, и ездоки на тарелках (к которым ты гришь, склоняешься), и ещё восемьдесят десятков. Не хошь глянуть на мя в штанах из козлиной шкуры и со свирелью? — Он фыркнул. — Никогда не задавался вопросом, почему мы так похожи по всему миру? Или не задумывался, что мы не всегда знаем, какая форма наилучшая для местности, а потому наяды и дриады вполне могут быть ещё и леди из Дини ши? Знашь, как зовёт преисподнюю, что под ихним морем, народ Варварисского побережья?[10]

Тим покачал головой.

— Домдэниэл, во как.[11] Интересно, с чего б? Тим, ты гришь, что хошь эт девчонку.

— Верно.

— Ещё ты гришь, что у нас будут неприятности — целая куча, ежли ты не получишь её. Но позволь сказать те, что ежли ты не получишь её — с нашим благословением до кучи, то утопнешь… Придержи язык, лады, дальше — хуже… Ежли ты не получишь её с нашим благословением, то о том, чтоб ты утоп вот прям щас, позаботт-са. Понима́шь, что я имею в виду?

— Думаю, да. В общих чертах.

— О, эт хорошо, да. Итак, вот моё предложение. Помнишь, как всё было до того, как мы забрали её?

— Разумеется.

— Всё вновь вернётся на свои места, ежли ток ты сделаешь, что я те скажу. Эт ты, Тим Нил, будешь помнить, а она не вспомнит ничегошеньки. Да и, по-правде-то, нечего вспоминать будет, бо всё исчезнет, до последнего штришка. К примеру, тот полисмен, с которым ты грил. Вот те моё слово, что ты не станешь этого делать.

— Что от меня требуется? — спросил Тим.

— Служба. Служить нам. Делать всё, что б мы от тя не попросили. Мы б предпочли славную девчушку вроде твоей Лисси, чем здоровяка вроде тя, но, однак, мы б предпочли того, кто остался б по своей воле, поскок строптивых девчонок везде хватат, — ты и сам их наверняка видел. Сто лет, эт всё, что мы от тя просим. Эт довольно короткий срок, как у жены Дойла. Сделашь эт?

— И в конце всё будет так же, как было до того, как вы забрали Лисси?

— Не всё, я так не грил. Ты бушь помнить, не помнишь что ль, как я грил эт? Но для неё и всей страны вокруг, эт всё будет прежним.

— Хорошо, — смирился Тим. — Я сделаю это.

— Эт ты смелый парень. Щас я те скажу, что я сделаю. Я сказал сто лет, на что ты согласился…

Тим кивнул.

— …но я строптивых матросов у ся на борту не потерплю, также как и неблагодарных. Скощу до двадцати, как нащёт этва? Конечно, справедливей некуда, верно?

Фигура Дэниэла начала колыхаться и таять, образ тёмной массы, которую Тим видел вначале, повис над ней подобно облаку.

— Ляг на живот, бо я должен поставить свою ногу те на голову. Тогда сделка считается заключённой.

Океанская соль жгла его рот и глаза. Его лёгкие рвались от недостатка воздуха. Он вращался в синей бездне воды, он пытался плыть и, наконец, вырвался, задыхаясь, на поверхность.

Король сказал, что он будет помнить всё, но годы уже тускнели в его памяти. Как он вкалывал, танцевал, покупал, шпионил, вынюхивал, подстерегал и предавал, когда выходил в человеческий мир. Служа чему-то, чего он никогда полностью не понимал. Странствуя под парусом по туманным морям, что иногда были на этой земле. Плавая среди созвездий. Годы, удары и пинки тускнели, а с ними (и он был этому рад) дни, когда ему приходилось умолять.

Он поднял руку, пытаясь войти в свой прежний ритм взмахов, и обнаружил, что сильно устал. Возможно, за все эти годы он ни разу не отдохнул по-настоящему. Определённо, отдыха он не мог припомнить. Где же он был? Он равнодушно грёб, не зная, уплывает ли он прочь от земли или же находится посреди океана. Волна подняла его, долгий, медленный вал синевы под серым небом. Справа от него горело сияние: восходящее или, возможно, заходящее солнце. Он поплыл туда, завидев низкое побережье.

Он выполз на песок и какое-то время лежал там; брызги прибоя, подобные каплям дождя, били его по спине. Песок пляжа перед глазами казался почти чёрным. Там были кусочки угля, фрагменты полусожжённой древесины. Отталкивая прочь землю, он поднял голову и увидел пустую бутылку из зеленоватого стекла, почти погребённую под мокрым песком.

Когда он смог, наконец, встать на ноги, его конечности были окоченевшими и замёрзшими. Свет зари сменился дневным светом, но тепла в нём не было. Пляжный коттедж стоял всего в сотне ярдов, одно из окон — золотое от солнечного света, вошедшего с другой стороны; стены в тени. Красный Триумф поблёскивал у дороги.

На вершине маленькой дюны он обернулся и посмотрел назад, в море. Чёрное судно с красной и белой трубой виднелось в миле или двух, но это было обычное судно. На какой-то момент он почувствовал некоторое сожаление, тоскуя по той части своей жизни, которую ненавидел, но которая теперь исчезла навсегда. Я никогда не смогу рассказать ей о том, что случилось, подумал он. А затем: Нет, смогу, но только если позволю ей думать, будто выдумываю всё это. А затем: Неудивительно, что столько людей рассказывает столько историй. Можно попрощаться со всем этим.

Ступени скрипели под его весом, и он вытер песок на ногах о кокосовый коврик. Лисси была в постели. Она села, услышав, что открылась дверь, а затем натянула на себя простыню, чтобы прикрыть груди.

— Большой Тим, — выдохнула она. — Ты всё-таки приехал. Тим и я надеялись на это.

Когда он не ответил, она добавила:

— Думаю, он вышел поплавать. Должен вернуться через минуту.

И, когда он по-прежнему ничего не сказал:

— Мы — Тим и я… мы собираемся пожениться.