Кафедра

1. Вадим

Не знаю, замечали ли вы, но первая любовь, как правило, оказывает на женщин самое пагубное воздействие. Вы возводите объект обожания на пьедестал, надеваете ему на голову корону и, счастливая, порхаете рядом. И вдруг – бац!

Вариантов дальнейшего развития событий может быть множество.

Ваш избранник может оказаться вовсе не похожим на принца из сказки, и вы разочаруетесь в нём раньше, чем успеете наделать серьезных глупостей.

Или он женится на вас, и вы оба скоро поймете, что с браком поспешили, и от былой любви не останется даже приятных воспоминаний.

Или вы окажетесь слишком робкой, и он так никогда и не узнает, что он значил для вас, и, уже женатый на другой, будет являться вам только в снах. И когда ваш нынешний парень будет делать что-то не так, вы закроете глаза и будете думать о том, что тот, бывший, так никогда бы не поступил. Хотя откуда вам знать, как бы он поступил на самом деле? Глупо, правда?

Вадим Кирсанов женился восемь лет назад. Пять лет назад я перестала с ним общаться (интересно, заметил ли он это тогда?) и вплоть до этого дождливого августовского утра была уверена, что даже голос его забыла.

На часах – половина одиннадцатого. Я еще нежусь в кровати и на телефонный звонок реагирую не сразу. Беру трубку после пятой трели.

– Алиса, привет! Это Вадим Кирсанов. Не разбудил?

Он мог бы и не называть себя. Сон испаряется мгновенно.

Я бормочу что-то в трубку и чувствую, что краснею. Хорошо, что мы общаемся всего лишь по телефону.

– Рад слышать твой голос. И очень хочу тебя увидеть. Саша сказал, ты сейчас без работы. У меня есть деловое предложение. Может быть, пообедаем вместе? Ты по-прежнему любишь пиццу? Встретимся в «Чили»?

Словно мы расстались только вчера.

Я знаю, что должна сделать. Я должна сказать «нет»!

***

Он появился в моей жизни морозным февральским днем. Вернее, это снаружи было морозно, а в огромной аудитории, куда нас согнали на собрание, было жарко и душно. Встреча со студсоветом универа – вот как это называлось.

Их – студсоветовцев – было трое. Два юноши и девушка. Девушка – невысокая, рыжеволосая – собрание начала. Она рассказала, как важно современному студенту быть активистом. А на экране мелькали слайды презентации с перечнем тех интереснейших университетских кружков и клубов, куда нас так настойчиво зазывали. Ха – нашли дурачков!

Тощий паренек – тоже невысокий – дудел в ту же дуду. Гражданская позиция, патриотическое воспитание и бла, бла, бла. Может быть, его речь и могла кого-то тронуть, но только не студентов-первокурсников.

Я уже вовсю зевала и посматривала на часы, когда на сцену поднялся он – председатель студенческого совета университета Вадим Кирсанов. Высокий, красивый, в меру атлетичный. Но дело было даже не в красоте. Он потрясающе умел говорить! Живо, красочно, не шаблонно.

После его десятиминутного выступления я поняла, что хочу быть членом студсовета! Я бы и в армию записалась – если бы он позвал.

– Интересно, как он целуется? – прошептала мне на ухо одногруппница Маринка. – Смотри, какие у него губы чувственные!

В мужской чувственности я разбиралась плохо, но почему-то поверила ей на слово.

А он, то ли услышав слова Маринки, то ли просто так, но посмотрел в нашу сторону. Маринка ахнула, а я почувствовала, что краснею.

– Так мы договорились, правда? – спросил он, улыбнувшись. – Встречаемся в следующие выходные на «Лыжне России»!

Зал восхищенно загудел. Кирсанов обращался ко всем, а мне показалось, что ко мне лично. Впрочем, Маринке тоже так показалось. И она, до того всеми правдами и неправдами увиливавшая от занятий по физкультуре, вдруг заявила, что хочет научиться кататься на лыжах.

Народу на «Лыжне» собралось столько, что моя надежда переброситься с Кирсановым хоть парой слов, растаяла без следа. Маринкино настроение тоже заметно упало, и она, попозировав перед университетским фотографом, лыжи быстро сняла.

Я добежала до финиша, почти не запыхавшись – двигаться быстро в такой толпе было почти невозможно.

– Молодец! – похвалил возникший вдруг рядом со мной Вадим и крепко пожал мне руку.

Этот кадр потом попал на первую полосу университетской газеты. Широко улыбающийся Кирсанов и я – растерянная, с открытым ртом.

Зато потом я ликовала. Как же! Сам председатель студсовета внимание обратил.

И даже Маринка на следующий день почти не смогла испортить мне настроение, когда заявила:

– А я вчера с ним целовалась!

– С кем? – опешила я.

– Ну, как же? – засмеялась Маринка. – С Кирсановым, конечно.

– Врёшь! – вырвалось у меня.

Где это могло произойти? На улице? В мороз?

Она, кажется, подумала о том же, потому что уточнила:

– Мы лыжи в спортзал относили. Я его первая поцеловала, а он не оттолкнул.

Я всё равно не поверила – Маринка врала на каждом шагу. Ее и отчислили потом из универа за подделку подписи преподавателя в зачетной книжке.

Тогда я еще не знала, что такое ревность. Да и не имела никакого права ревновать. Кто была я, и кто он? Вчерашняя школьница, не умевшая даже целоваться, и звезда универа. В него была влюблена добрая половина всех девчонок нашего экономического факультета.

Мы иногда встречались в коридорах – я здоровалась, он кивал в ответ и бежал дальше – у его всегда была куча дел. И в этих делах мы почти не пересекались. Я входила в студсовет нашего факультета, а он – в большой студсовет универа в целом. Уровни мероприятий, в которых мы участвовали, были разными.

Постоянной девушки у него не было – во всяком случае, никто в универе про таковую не знал. Он тусовался на вечеринках то с одной, то с другой. Спал ли он с каждой из них, я не знала. Да и не хотела знать. Для меня он был недостижимой мечтой.

Может быть, наши отношения и остались бы на таком уровне – наивная влюбленность с моей стороны и полное равнодушие – с его, – если бы в то лето студсовет не надумал провести сплав на плотах по реке. Свежий воздух, природа, песни под гитару у костра – что может быть романтичнее?

Я не была уверена, что Кирсанов тоже окажется в походе, но надеялась на это.

Он подошел ко мне, когда мы грузились в поезд – загорелый, в костюме цвета хаки.

– Привет! Тебя, кажется, Алисой зовут? Рад, что ты тоже едешь.

А я готова была плясать от восторга. Он знал мое имя!

Конечно, это было глупо – придумывать себе невесть что. И я пыталась сдерживать свои фантазии, но всякий раз, когда замечала его взгляд, брошенный в мою сторону, снова сходила с ума. Мне казалось, я нравилась ему. Может быть, просто как товарищ, но и это было немаловажно.

То, что мои мечты имели под собой некоторое основание, я поняла на пятую ночь нашего похода. Мы все спали в одной палатке, вперемешку, без деления по половому признаку. В ту ночь Вадим спал рядом – только руку протяни. И он протянул.

Я еще не успела уснуть и сразу почувствовала, как его рука коснулась моего плеча. Я вздрогнула. Нет, не отстранилась – отстраняться было некуда – я спала у брезентовой стены.

А он придвинулся вплотную, ткнулся губами мне в ухо. Поцеловал?

На улице даже ночью было жарко, и я спала в топике и коротких шортах.

В палатке было темно, и даже если бы я развернулась, я не увидела бы выражения его лица. Я могла что-то сказать, могла оттолкнуть его. Но я не делала ничего, просто лежала, боясь пошевелиться. Ощущения были новыми и непонятными.

Сейчас, вспоминая об этом эпизоде, я понимаю, что это могло вообще ничего не значить. Ну, шевельнул неловко рукой. Ну, придвинулся во сне слишком близко.

Но тогда мне важно было думать, что наши спальные места не случайно оказались рядом.

***

– Алло, ты меня слышишь? – голос Вадима в телефоне вырывает меня из воспоминаний. – Если не хочешь в пиццерию, можешь предложить другой вариант.

Всё-таки странный народ эти мужчины. Кирсанов думает, что спустя столько лет ему достаточно просто позвонить, и я побегу к нему, виляя хвостиком. Размечтался!

А, впрочем, почему бы и нет? Почему я не могу пообщаться с ним как разумная взрослая женщина? Я съем кусочек пиццы, выслушаю его предложение и вежливо, но твердо скажу «нет».

– Хорошо, в «Чили» в пять часов.

Я появляюсь в пиццерии в своем лучшем деловом костюме в сине-белую полоску. Конечно, в шикарном открытом платье я смотрелась бы еще лучше, но надеть такое платье в дождливый и не очень теплый день было бы верхом идиотизма. Да и не стоит он того!

Кирсанов уже сидит за столиком. Я присаживаюсь рядом, отвечаю на приветствие и одаряю его сдержанной улыбкой. Ничего восторженного или романтичного в этой улыбке нет. Обычная дружеская улыбка.

Мы делаем заказ, и я интересуюсь:

– О чём ты хочешь поговорить?

Он отвечает мгновенно (собственно, утром, по телефону он уже на это намекнул):

– Я хочу предложить тебе работу.

На этот случай я уже подготовила достойную фразу – дескать, работу я вовсе не ищу, и вообще у меня сколько угодно предложений.

Но он не дает мне сказать ни слова.

– К нам на кафедру требуется преподаватель.

– Это Сашка попросил тебя подыскать мне работу? – мрачно осведомляюсь я.

Сашка Давыдов – наш общий друг. В отличие от меня, он в Кирсанова никогда влюблен не был, а потому продолжал с ним общаться и после его женитьбы.

– Нет, конечно. Он всего лишь сказал, что ты ищешь работу, и я подумал, что было бы хорошо, если бы ты поработала у нас на кафедре. Зарплаты у нас, правда, небольшие, но зато не нужно сидеть на рабочем месте с девяти до пяти. Провел занятие и можешь идти домой. А если ты хочешь защитить диссертацию, то лучше работы в университете ничего и придумать нельзя.

Давно мы с ним не виделись – он успел стать профессором и заведующим кафедрой экономических дисциплин в Университете современного бизнеса. Всё это я знаю от того же Давыдова.

Но если при слове «профессор» вам видится седобородый старец или хилый субъект, заплесневевший от сидения в библиотеке, вы сильно заблуждаетесь.

Увидев его голливудскую улыбку и подтянутую фигуру, вы наверняка определите его в категорию артистов или спортсменов, в крайнем случае, журналистов, но уж никак не научных деятелей.

– Кстати, ты прелестно выглядишь!

Он делает мне комплимент, и я начинаю нервничать. И чего я разоделась так, словно пошла на прием к Президенту России?

– Спасибо, – лепечу я и сразу возвращаюсь к делу. – Но, боюсь, Саша забыл тебе сказать, что мы с женихом собираемся в Америку.

Вот так вот – пусть знает! Как я мастерски это ввернула! И жених, и Америка – в одной фразе!

Вадим кивает.

– Нет, он сказал. Кажется, твой жених – физик? Когда вы едете?

На этот вопрос я ответить пока не могу.

– Не знаю. Сейчас он заканчивает проект в Москве. Но уже подписал контракт с Нью-Йоркским университетом. Он должен поехать в США весной.

– Отлично! – радуется Кирсанов. – Он поедет туда весной. Но ему потребуется время, чтобы обустроиться на новом месте, снять квартиру, решить другие бытовые проблемы. А тебе нужно будет получить визу.

– К чему ты клонишь? – строго спрашиваю я.

– К тому, что ты можешь поработать у нас в университете до конца учебного года. Попробуешь себя в роли педагога, защитишь диссертацию, а потом поедешь за своим суженым в заморские страны.

Он склоняется над куском пиццы, и я замечаю, что его некогда роскошная шевелюра заметно поредела. Я хихикаю.

– Я сказал что-то не то? – удивляется он.

– Нет-нет, – уверяю я.

А сама едва сдерживаю смех. Всё-таки здорово, что я сюда пришла. Увидеть своего принца в несколько потрепанном виде и понять, что он – тоже обыкновенный человек, – это многого стоит!

И зря говорят, что первая любовь не проходит. Вот он – некогда обожаемый мною мужчина. А я, вместо того, чтобы придти в ужас или хотя бы расстроиться от его намечающейся лысины, просто хихикаю.

Нет, в принципе против мужских лысин я ничего не имею. У моего жениха Андрея лысина – не предполагаемое явление, а уже свершившийся факт (он полагает, что это – признак большого ума, и я его в этом не разубеждаю). Но обнаружить лысину у Вадима!

И даже в таком виде Кирсанов всё еще очень хорош и интересен. Для кого-то интересен – не для меня. Эта позитивная мысль приводит меня в превосходное состояние, и я оказываюсь способной обсудить его предложение.

– Не представляю себя педагогом, – честно заявляю я. – Для этого нужно какое-то призвание. Разве не так?

– Глупости! – улыбается он. – Чтобы быть преподавателем экономических дисциплин, нужно обладать некоторыми знаниями в области экономики. И всё. Уверен, у тебя получится. И это очень интересно! Ты каждый день общаешься с самыми разными людьми, узнаешь что-то новое. И, как я уже говорил, график работы очень удобный. А коллектив у нас на кафедре замечательный! Почти все девчонки твоего возраста. Не сомневаюсь, вы подружитесь.

Он говорит, как опытный продавец, пытающийся втюхать совсем ненужный мне товар. И, как ни странно, почти втюхивает.

– Ты можешь подумать пару дней, – великодушно разрешает он. – Хотя, по-моему, думать тут не о чем. Насколько я понимаю, ты пробовала работать менеджером, и тебе не понравилось?

– Ну почему же? – возражаю я. – Мне нравилась работа.

– Да? – удивляется он. – Тогда почему же ты уволилась?

Я делаю большой глоток апельсинового сока и выпаливаю:

– Потому что сунула нос не в свое дело.

– Да ну? – хмыкает Вадим. – За любопытство теперь увольняют?

– Там почти детективная история произошла, – я давно уже хотела хоть с кем-то об этом поговорить и теперь радуюсь, что нашла свободные уши. – Со склада компании украли несколько коробок дорогого немецкого кафеля. Для предприятия это, конечно, мелочь, но мы все оказались под подозрением. А это, согласись, не приятно. Полиция сразу сказала – бесполезно искать. А я покумекала немного и сообразила, кто виноват. Представляешь – директор нашего филиала! Он на пенсию собирался, вот и решил напоследок воспользоваться служебным положением.

– Ну и ну, – Вадим откидывается на спинку стула. – И что было дальше? Его посадили?

Я качаю головой.

– Нет. Никто так и не узнал, что вор – именно он. Я не сказала никому – жалко его стало. До этой истории я очень хорошо к нему относилась – считала его порядочным человеком. Но работать с ним и дальше я тоже не могла. Пришлось придумать убедительную причину для увольнения.

Вадим крякает.

– Ну, ты даешь! Сашка говорил, тебя в школе Шерлоком Холмсом называли. Судя по всему, не зря.

– Нет, зря, – вздыхаю я. – Дедуктивными способностями я тогда не блистала.

– Ну, не скажи, – возражает он. – Не знаю, как в школе (я тогда тебя еще не знал), но в университете ты мне однажды очень помогла. Помнишь?

Я помню. Но дело было настолько простым, что даже доктор Ватсон разобрался бы с ним за пять минут.

Тогда пропали деньги из кассы студсовета универа. А я заметила, что девушка, которая была казначеем, очень нервничала. Вадим потом говорил, что, по его мнению, она и должна была нервничать – у нее же деньги украли! Но я думала по-другому. Деньги были не ее – это раз. И хранила она их, как обычно, в запертом ящике своего стола. С нашей стороны к ней вообще никаких претензий не было – это два (не виновата же она была, что у нас не было сейфа, и что замок в столе был совсем простеньким, и что комната Студсовета была как проходной двор). Скорее, тут Вадим был виноват, что так беспечно относился к вверенному нам имуществу. А она почему-то нервничала. И нервничала очень сильно. Но ее я тоже пожалела. Поговорила с ней и дала возможность вернуть деньги тайно. И никто, кроме меня, Вадима и Сашки, так и не узнал, кто оказался вором.

С этой самой комнатой студсовета связано у меня и гораздо более важное, личное воспоминание.

***

Продолжения нашего с Кирсановым романа в походе так и не случилось. Зарядили дожди, похолодало, и было решено, что женская часть отряда должна вернуться в Питер досрочно.

Мальчишки проводили нас до автобуса, и уже через окно я увидела пристальный и полный тоски взгляд Кирсанова. Остаток каникул мы провели раздельно.

В сентябре начался новый учебный год, и я погрузилась в занятия с головой. Несколько новых предметов были настолько трудны, что времени на развлечения не оставалось. Одна эконометрика чего стоила!

С Вадимом мы по-прежнему встречались только в коридорах универа – здоровались, улыбались друг другу и бежали дальше по своим делам. Мне даже стало казаться, что та ночь в палатке мне просто приснилась.

Новый этап наших отношений начался при подготовке Хэллоуина. Намечалась костюмированная дискотека, и работы у студсовета было выше крыши.

– Поможешь сделать макет пригласительных билетов? – спросил Кирсанов опять-таки в коридоре.

Я кивнула. Почему бы и нет?

За компьютер мы засели как раз в том кабинете, который занимал студсовет. Дизайнеров поначалу было много. Мы определили общий концепт, цветовую гамму, выбрали подходящую картинку. Постепенно народ рассасывался – кто-то убегал на занятия, кто-то – домой. К тому моменту, когда приглашение было готово, в кабинете остались только мы с Вадимом.

– Красиво получилось, – признал он. – Завтра отнесу в типографию. А у тебя сейчас занятий нет?

Вообще-то занятия у меня были – как раз по эконометрике.

Но я решительно покачала головой – нет!

– Я скучал по тебе, – сказал он и поцеловал меня.

Вот так вот запросто – как будто между нами что-то было. Как будто он имел право предъявить на меня права после одного случайного прикосновения в темноте палатке.

Я понимала, что должна как минимум возмутиться. Но почему-то не сделала этого.

И мы еще раз поцеловались. И поцелуй был долгим и нежным. И мы совсем забыли о том, что находимся в универе, и что в кабинет в любой момент мог кто-то войти.

Вадим опомнился первым.

– Прогуляемся? – предложил он.

Мы гуляли до самого вечера. Прошлись по Невскому, посидели в «Шоколаднице». Он интересно рассказывал о каждом здании, которое мы проходили. Он не был коренным петербуржцем, но город любил.

– Может, ко мне зайдем? – предложил он. – Я тут неподалеку комнату снимаю.

Квартира оказалась коммунальной – шумной, многоголосой, с запахом щей с кухни.

Вадим не предложил послушать музыку или выпить чаю. Как только мы переступили порог его комнаты, он стал целовать меня так жадно и настойчиво, что я поняла – я останусь у него ночевать, потому что внизу живота уже собрался такой сгусток энергии, не выплеснуть который было невозможно. Мое тело хотело как раз того, что Кирсанов ему предлагал.

Уже через пять минут мы были без одежды. Кровать была до ужаса скрипучей, но мне было всё равно. Вадим действовал уверенно, по-хозяйски. Я тогда еще подумала, что, должно быть, до меня у него было немало женщин. Было чуточку обидно, что он не сказал ни слова о любви. Но требовать от него этого не было ни сил, ни желания.

Никакого удовольствия я в тот раз не получила. Были стыд и разочарование. Вадим – потный, горячий – чуть отодвинулся от меня.

– Ты прелесть, детка!

Эти слова он мог сказать и проститутке.

– Возьми мой халат, – предложил он, когда я собралась в душ.

Хорошо, что по пути туда никто из его соседей мне не попался – иначе со мной случилась бы истерика. Я долго стояла под прохладными струями и пыталась свыкнуться с мыслью, что стала женщиной.

Когда я вернулась в комнату, Вадим уже спал. Я тихонько оделась и ушла.

Следующие две недели мы не встречались даже в универе. Я не звонила ему – зачем? Он мне – тоже.

Я не хотела идти на костюмированную дискотеку, подружки уговорили. Но именно там – в темном зале, битком набитом не очень трезвыми студентами, под грохочущую музыку Кирсанов подошел ко мне и сказал:

– Кажется, я люблю тебя, малыш!

***

Мы доедаем пиццу.

– Даю день на размышление, – строго говорит Кирсанов. – Подумай, посоветуйся с женихом. И еще – чуть не забыл сказать – Давыдов тоже будет работать у нас на кафедре. По совместительству, конечно.

– Не может быть!

Вадим довольно улыбается.

– А почему нет? Будет читать у нас лекции по антикризисному управлению в свободное от основной работы время. Так что не сомневайся – коллектив у нас мировой!

2. День знаний

В разукрашенном разноцветными шариками актовом зале яблоку некуда упасть – взволнованные первокурсники и их не менее взволнованные родители сидят вперемешку с давно уже привыкшими к этой праздничной суете степенными преподавателями и старшекурсниками.

Университет современного бизнеса принимает новичков – сотни вчерашних школьников и школьниц.

– Уважаемые первокурсники! – голос ректора громок и торжественен соответственно случаю. – Позвольте поздравить вас с замечательным праздником, одинаково важным и для нас, и для вас – с Днем знаний! Сегодня вы присоединились к многомиллионному отряду российского студенчества, а значит, выбрали путь, который должен привести вас к новым открытиям и сделать вас достойными гражданами нашей великой страны.

Ребята откровенно скучают – для них эти пафосные слова ничего не значат. Они чувствуют себя взрослыми и не хотят слушать поучений. Им хочется поскорей получить студенческие билеты и отправиться на набережную или в ближайшее кафе. Им хочется новых ощущений.

Новые ощущения и у меня самой. Это мой первый рабочий день на новом месте. И я испытывают такие разные чувства – и детский восторг, и сильное беспокойство. Я с ужасом думаю, что никогда не запомню имена и отчества преподавателей и сотрудников, с которыми утром меня знакомил Вадим. Я чувствую себя неопытным укротителем, которому впервые предстоит войти в клетку с тиграми. И тигров в этой клетке не два, не три и даже не пять, а не меньше двух десятков.

Я мысленно успокаиваю себя – у каждого работающего человека был когда-то первый рабочий день. И ничего, за первым днем наступает второй, третий. Не успеешь оглянуться, и ты – уже ас, и уже смотришь на новичков снисходительно и строго.

Рядом со мной сидит девочка лет восемнадцати. Обычная, ничем не примечательная девочка. Но на ногах у нее потрясающие туфельки. В руках – стильная, в тон туфлям брендовая сумочка из натуральной кожи.

Я сокрушенно вздыхаю – мне в восемнадцать лет такие вещи и не снились! Ну, ничего, зато у девчонки ноги тонкие и кривые. Такие ноги никакие туфли красивыми сделать не в состоянии.

Одергиваю себя – нельзя думать о таких глупостях! Я уже не студентка и даже не аспирантка. Я – преподаватель! Преподаватель кафедры экономических дисциплин.

После завершения торжественной части мы продолжаем празднование на кафедре – пьем чай с тортом и конфетами.

Вадим еще раз представляет меня коллективу, и я еще раз смущаюсь и краснею. Единственный человек в этой компании, которого я знаю и знаю давно, это он сам – заведующий кафедрой Вадим Александрович Кирсанов. Он подмигивает мне со своего конца стола, и я вяло улыбаюсь в ответ.

– Где вы преподавали раньше? – спрашивает меня сидящая рядом тоненькая, как тростинка, молодая женщина с короной золотистых волос.

– Я? – зачем-то переспрашиваю я. И признаюсь: – Нигде. Я только в этом году окончила аспирантуру.

Она скептически меня оглядывает.

– Ах, так вы – кандидат наук?

Я уверена, она знает ответ и сама. Зачем она спросила меня об этом? Чтобы сразу показать мне мое скромное место?

– Нет, я не кандидат наук, – лепечу я. – Но диссертация уже почти готова.

Она снисходительно улыбается.

– Ах, от готовой диссертации до ее успешной защиты – целая пропасть!

Я чувствую себя униженной и несчастной. Нечего сказать, тепло встречают меня в новом коллективе. И аппетит пропадает напрочь. Должно быть, такие же ощущения испытывает человек, отважившийся съесть кусочек торта в змеином питомнике.

– Аллочка, перестань запугивать Алису Афанасьевну, – вмешивается Кирсанов. – А то она, чего доброго, тебе поверит.

Блондинка вскидывает голову и спрашивает:

– А разве я сказала неправду?

Вадим миролюбиво улыбается.

– Признайся, ты преувеличила.

Я украдкой смотрю на кафедральный стенд. Алла Сергеевна Прудникова – так зовут мою собеседницу. Заместитель заведующего кафедрой, кандидат экономических наук. Разговаривать с ней и дальше мне совсем не хочется, и я поворачиваюсь в другую сторону.

– Хотите еще кусочек торта? – тут же предлагает мне другая моя соседка – тоже, кстати, блондинка. – А то вы совсем ничего не кушаете. И конфеты очень вкусные – с орехами.

Она улыбается, и мне становится чуточку веселей. Хоть кто-то из коллег рад моему появлению.

Светловолосых женщин – высоких и не очень, с длинными косами и с короткими стрижками, худеньких и фигуристых – за столом гораздо больше, чем брюнеток или шатенок. Я и раньше знала, что Кирсанов предпочитает блондинок, но не думала, что по цвету волос он будет подбирать сотрудниц на кафедру!

Напротив меня сидит худенький молодой человек, за все время застолья не сказавший и нескольких слов. Это – Сергей Назаров, аспирант, которому в этом учебном году впервые доверили вести занятия у первокурсников. Он, как и я, чувствует себя на кафедре чужим, и из-за одного только этого я проникаюсь к нему симпатией. Я ободряюще ему улыбаюсь, и он отвечает мне благодарной улыбкой.

К четырем часам кафедра пустеет. В кабинете – только я и Кирсанов.

Я тоже начинаю собираться – складываю взятые в библиотеке учебники в пакет и надеваю плащ.

– Алиса, подожди!

Я останавливаюсь возле дверей, оборачиваюсь.

– Я просто хотел сказать, что очень рад, что ты согласилась у меня работать.

Я вежливо улыбаюсь в ответ. Я хочу держаться от него на расстоянии – пусть и более близком, чем последние пять лет.

Я берусь за ручку двери, но что-то во взгляде Кирсанова заставляет меня спросить:

– Ты чем-то расстроен?

Я всегда понимала его слишком хорошо.

Он кивает.

– Да, вроде, ничего особенного, но… Понимаешь, кто-то открывал МОЮ докторскую диссертацию на МОЕМ компьютере. А возможно, не только открывал, но и копировал.

– И что? – я пожимаю плечами.

– Как ты не понимаешь? – горячится он. – У нас вообще-то не принято шарить по чужим компьютерам. И заходить в мой кабинет без крайней необходимости – тоже.

Я фыркаю – у него не кабинет, а одно название. Небольшой закуток, в который попадаешь, пройдя через помещение кафедры. Но дверь там есть – это правда.

– Ну, мало ли, всякое бывает. Может быть, кому-то срочно потребовался документ, который есть только на твоем компьютере. А тебя просто решили не беспокоить.

– Да у меня доступ запаролен! – выдыхает он и тут же признается: – Хотя пароль, честно сказать, шутевый.

– Неужели, дата рождения?

– Нет, номер автомобиля. Так что при желании догадаться можно. Хотя я никогда бы не подумал, что кто-то будет этот пароль подбирать.

– Смени пароль и успокойся, – советую я.

Мое мнение о новых коллегах отнюдь не становится лучше.

– Да не в пароле дело! – срывается он. – У кого-то оказался полный текст моей диссертации! Да, это пока еще черновой вариант, но если он утечет куда-то, то мне придется начинать с нуля! Ты понимаешь, что если его выложат где-то в сети под чужим именем, то свое авторство мне будет не доказать? А если это выяснится уже после защиты? Ты представляешь? Меня лишат ученой степени. А какой это будет скандал!

– Так выложи ее сам, под своим именем. Опубликуй.

Он обиженно сопит:

– Она требует доработки.

– Ты уже рассказал кому-нибудь об этом? – строго спрашиваю я.

Он краснеет и начинает оправдываться:

– Понимаешь, когда я вчера понял, что в моем компьютере кто-то шарил, я, наверно, изменился в лице, потому что Никита, – он соображает, что я понятия не имею, кто такой Никита, и поясняет, – наш преподаватель Никита Аркадьевич Квасцов спросил, в чём дело. Я объяснил – только ему одному. Но на кафедре были и другие преподаватели – они могли слышать.

– Понятно, – тоном опытного детектива говорю я и сажусь на первый подвернувшийся стул. – Ну, по крайней мере, они знают, что чье-то любопытство не осталось незамеченным. Может быть, этого будет достаточно, чтобы они не совали нос куда не следует.

Вадим, как страус, предпочитает сунуть голову в песок.

– Ты права! – воодушевляется он. – Возможно, это досадная случайность, не более. Я уже жалею, что рассказал об этом Квасцову.

Я снова берусь за пакет, а Вадим снова меня останавливает.

– Послушай, Алиса, ты в субботу занята? Если нет, приходи в гости. Даша будет рада.

Я сильно в этом сомневаюсь, но вежливо обещаю подумать.

– Нет, правда! – на его лице появляется усталая улыбка. – Мы с тобой столько лет толком не разговаривали. А Дарья любит принимать гостей. И как раз вчера она спрашивала, почему мы вдруг перестали общаться, – в голосе его звучит упрек.

Я выхожу из кабинета, искренне не понимая, как мужчины могут быть такими забывчивыми. Или бесчувственными?

3. Даша

Суббота, три часа дня, и я, как послушная девочка, иду к Кирсановым. В их новой, приобретенной по ипотеке квартире, я ни разу еще не была.

Дверь открывает Даша. Ее я не видела лет пять, а потому первые несколько секунд мы молча изучаем друг друга, и я успеваю отметить, что она ничуть не постарела, а словно еще больше расцвела.

– Алиса! – она сверкает голливудской улыбкой.

Я тоже дежурно улыбаюсь, изо всех сил стараясь показать, как рада встрече.

Одета она просто – в белую блузку, желтый вязаный жилет и темные брючки. На лице – тот минимум косметики, который позволяет подчеркнуть и без того недурные природные данные, но не дает повода подумать о плохом вкусе.

Впрочем, как быстро выясняется, простота эта – лишь внешняя, и сама же Даша указывает мне на мою ошибку.

– Нравится жилетик? – улыбаясь, спрашивает она. – Между прочим, брендовая вещь!

Она называет громкую фамилию, смотрит на меня торжествующе, и я догадываюсь, что речь идет о знаменитом модельере.

– Недавно ездила в Москву в командировку. Выделила один вечер для похода по магазинам. И, представь, в ЦУМе нарвалась на распродажу прошлогодней коллекции. Миленькая вещица, правда?

О том, что миленькая вещица выглядит как обычный жилет, связанный руками домохозяйки, я предпочитаю умолчать. Честно сказать, за высокой модой я не слежу и к раскрученным брендам равнодушна.

Даша разочарованно вздыхает – она хотела меня поразить.

Через десять минут мы уже сидим за столом, на котором такое изобилие, какое найдешь не в каждом приличном кафе. Даша умеет принимать гостей. Она намазывает маслом ломтики булки, кладет на них толстые куски нежнейшей семги и пододвигает ко мне хрустальную пиалу с красной икрой.

– Вадим немного задержится, извини. Он звонил полчаса назад. Кстати, ты из спиртного что предпочитаешь? Мартини? Шампанское?

– У вас что, какой-то праздник сегодня? – спрашиваю я.

Даша смеется:

– Да нет, так, держим на всякий случай. А то неудобно бывает – зайдет кто-нибудь в гости, а попотчевать нечем. Да ты ешь, ешь, я сейчас кофе сварю, будем пробовать твой торт. Жалко, Кирилл сегодня у бабушки – он любит сладенькое.

В квартире Кирсановых стильно всё – и кухонный гарнитур из натурального дерева, и жалюзи на окне, и столовый сервиз, и, конечно, сама Даша.

– Не понимаю, почему мы не общались столько лет? Вы раньше с Вадимом так дружили!

Она с упоением играет роль радушной хозяйки. Но спрашивать, почему мы не общались столько лет, с ее стороны бестактно – как будто бы пять лет назад не она сама, приняв от меня в прихожей подарок по случаю рождения Кирилла, даже не предложила мне снять пальто.

Я пробую и семгу, и икру, и канапе с какими-то мясными вкусностями. Я вовсе не голодна, но процесс пережевывания пищи позволяет хоть как-то оправдать мое молчание. А я совершенно не знаю, о чём с ней говорить.

– А Саша Давыдов иногда заходит к нам, – сообщает она. – Он – молодец. Его, кажется, собираются повысить до начальника отдела. А в их компании это много значит – у них простой вахтер не меньше сотки получает.

Давыдов – мой лучший друг. Мы вместе с ним учились и в школе, и в университете. Десять лет назад к нашему дуэту как-то быстро и незаметно примазался Вадим и ухитрился при этом не стать третьим лишним.

– Да, молодец! – соглашаюсь я.

Даша ждет продолжения, но я лишь активнее принимаюсь жевать.

– Не понимаю, как Вадим сумел уговорить его читать студентам лекции по субботам? В университете так мало платят!

Я проглатываю очередной кусок бутерброда и предполагаю:

– Может быть, Саше это интересно? Новая сфера деятельности, новый круг общения.

Но Даша в этом не уверена.

– Скорее, он не захотел обижать Вадима отказом. Как, наверно, и ты сама.

Она бросает на меня пытливый взгляд.

– Ты хочешь знать, почему я пошла работать к нему на кафедру? – уточняю я. – Во-первых, потому, что, работая в университете, проще защитить диссертацию. А, во-вторых, я всё равно сидела без работы.

– Да? – удивляется Даша. – А Саша говорил, ты работаешь в какой-то крупной торговой фирме.

Говорить об этом мне совсем не хочется. Но нужно же о чём-то говорить. И лучше уж о работе.

– Работала, – хмурясь, поправляю я. – Я стала там работать на полставки, еще когда училась в аспирантуре. Но отношения с начальством не сложились.

Тут она спохватывается, что так и не напоила меня кофе, и идет к плите. Через пять минут кухня наполняется удивительным ароматом.

– Потрясающий запах, да? Нам этот кофе знакомые из Бразилии привезли. Настоящий, такого в магазине не купишь.

Я решаю, что она заслуживает-таки некоторого поощрения, и заявляю:

– Да, аромат сказочный!

– Кстати, об ароматах! – спохватывается она. – Я в Москве восхитительные духи приобрела. Сейчас принесу!

Она на минуту скрывается в комнате и возвращается оттуда с небольшим изящным флакончиком.

– «Агент провокатор»! – торжествует она. – Я, как понюхала, сразу влюбилась!

Она касается горлышком открытого флакона моей ладони, и я подношу руку к носу. Да, пахнет недурно.

– Нравится? – требовательно спрашивает она.

– Очень! – признаю я.

– Через некоторое время аромат станет другим. Сейчас чувствуется шафран, потом проявятся кориандр, магнолия, жасмин и, наконец, – мускус.

Она говорит со знанием дела, и я немного ей завидую. Шикарная женщина с шикарными привычками. Мечта любого мужчины!

– А ты, я слышала, замуж собираешься? – любопытствует она.

Я киваю.

– И жених твой, кажется, ученый?

– Да, он физик, – подтверждаю я.

– Ах, Алиса, – сердится она, – ну, что ты, как плохой студент? Слова из тебя не вытянешь! Саша сказал, твоего жениха пригласили работать в американский университет, и вы собираетесь ехать в США.

«Язык бы прищемить этому Саше!» – сердито думаю я. Хотя он ничуть не соврал.

Даша ждет, что я с радостью стану делиться с ней своими секретами, но и тут я ее разочаровываю – я молчу.

– Как я тебе завидую! – признается она. – Жить в Америке – это счастье!

Мне кажется странным слышать это именно от нее. Насколько я помню, в США живет дядя Вадима. И я даже видела однажды этого дядю – он приезжал на свадьбу единственного племянника.

– Но у Вадима в Америке дядя! – осторожно (мало ли, что за эти годы могло случиться!) говорю я. – И дядя, вроде бы, не бедный.

Даша машет рукой.

– Я раньше тоже так думала. Что нужно только захотеть, и вот она – Америка на блюдечке. Была почти уверена, что мне удастся уговорить Вадима туда перебраться. Но он всё медлил, сомневался, хотя Питер готов был нас принять. Ах, да что вспоминать! В прошлом году Питер женился, а весной у него родились близнецы – Джордж и Стивен. И если раньше он интересовался делами Вадима, то теперь ему на племянника наплевать. Он звонит нам иногда, из вежливости. К тому же, Вадим его разочаровал – оказался никудышным бизнесменом.

Она говорит об этом почти с обидой. Идея сделать из Вадима коммерсанта целиком и полностью принадлежала именно ей.

***

Мы встречались с Вадимом почти два года – немаленький срок для студентов. Отношения у нас были серьезные, но о свадьбе мы не говорили – оба хотели сначала получить образование, начать карьеру.

Мы понимали друг друга с полуслова – во всяком случае, мне так казалось. Я помогала ему писать выпускную работу, готовиться к поступлению в аспирантуру по экономике. Он параллельно получал диплом бакалавра журналистики, и я гордилась тем, что он такой разносторонний. Журналистика была его мечтой. Он писал, в основном, для интернет-изданий. А когда его статьи появлялись в центральных газетах и журналах, он был счастлив, как ребенок. Он и диссертацию хотел защитить, чтобы было больше шансов устроиться в солидное финансовое издание. Он хотел стать профессиональным журналистом.

Закончились наши отношения внезапно и до банального просто – я встретила его с другой на Набережной канала Грибоедова. Он стоял на мостике с незнакомой мне блондинкой, и в его взгляде был такой щенячий восторг, что у меня защемило сердце. Всё было понятно без слов.

Я к ним не подошла, не закатила скандал. Но вечером спросила, глядя ему в глаза:

– У тебя появилась другая?

Он не стал отрицать. Он предложил остаться друзьями. Как ни странно, но я согласилась. Мне невыносима была сама мысль о том, что он совсем перестанет во мне нуждаться.

Даша и тогда была ослепительно красива. И так же амбициозна.

Восемь лет назад она уговорила мужа бросить и экономическую аспирантуру, и журналистику и заняться бизнесом, хотя любому здравомыслящему человеку было ясно, что характер у него для этого совсем не подходящий. В авантюре принял участие и американский дядюшка Вадима – он легко отстегнул племяннику несколько тысяч долларов, необходимых для раскрутки фирмы по продаже торгового оборудования. «КасПи», или «Кассы Питера» – так называлось их ООО.

***

Даша достает из буфета пачку сигарет, предлагает мне закурить, а когда я отказываюсь, закуривает сама.

– Как видишь, вернулась к вредной привычке. При муже и сыне не курю, а в одиночку – бывает. А помнишь, как всё начиналось? Мы пили шампанское за успех и надеялись, что прибыль потечет рекой.

Сигарета дрожит в ее тонкой холеной руке. Кажется, она вот-вот заплачет. Но нет, она умеет держаться.

Фирма «КасПи» прекратила свое существование спустя полтора года после появления. Вадим вернулся в науку – защитил диссертацию, стал преподавать.

Мне казалось, история с его походом в бизнес давно забыта. Обычная ошибка, какие иногда совершаем все мы. Но, судя по всему, Даша еще полна негодования.

Я еще многого не понимаю, я думаю, она обижена не на Вадима, а за Вадима – за то, что у него – такого талантливого и умного, – не слишком успешно шли тогда дела. Но она быстро дает понять, что я заблуждаюсь.

– Боюсь, заведующий кафедрой из него такой же плохой, как и директор торговой фирмы. Нет, он старается, я не спорю. Но одного старания мало. Получай гранты, проводи исследования, рекламируй себя! А они сидят в своем болоте и не хотят поработать мозгами – и Кирсанов, и его кафедра. Они там все, как на подбор!

Я буравлю взглядом тарелку с бутербродами.

– Ты не удивляйся, что я так говорю – накипело. Когда родился Кирилл, мы с Кирсановым решили, что я должна сидеть дома и заниматься его воспитанием – по крайней мере, до тех пор, пока он не пойдет в школу. Согласись, это разумно. И к чему мы пришли? Я каждый рабочий день с девяти до шести просиживаю в своей библиотеке, получая крохотную зарплату. Мне даже говорить об этом неприятно! Ты, конечно, можешь сказать, что я могла бы быть поэкономнее. Но я люблю хорошие духи, красную икру и привыкла раз в неделю бывать в сауне и в салоне красоты. Почему я должна от этого отказываться? В конце концов, Кирсанов, когда предлагал мне выйти за него замуж, прекрасно знал, что я не из тех женщин, которые довольствуются полуфабрикатами из дешевых магазинов и отпуском в захолустной деревне. Да я и не прошу у него денег на сауну и красную икру – на это мне и своей заплаты, хоть и с трудом, но хватает. Но вот то, что мы вынуждены были отказаться от хорошей детской школы только потому, что она – платная, и эту плату Кирсанов не смог потянуть, – это уже не только моя проблема.

В голосе ее – уже не только обида, но и злость.

– Но он старается! – пытаюсь я его оправдать. – Он работает над докторской!

Она презрительно кривит губы.

– И что? Он работает над ней уже несколько лет. Пока у него это плохо получается. Как говорит его научный консультант, в его работе нет свежей мысли.

Она снова подходит к плите и ставит на огонь турку.

– Может, еще по чашечке? Я, когда нервничаю, курю и пью кофе.

Я пытаюсь заговорить на нейтральную тему – о погоде, но Даша меня не поддерживает.

– Сегодня суббота, и как ты думаешь, где Вадим? Опять сидит на кафедре и занимается ерундой, – они с Квасцовым отправляют тезисы на какую-то конференцию. Неужели Квасцов не может это сделать сам? А может, это он мне сказал, что встречается с Квасцовым. А на самом деле…

Я напрягаюсь:

– Что «на самом деле»?

– Да что ты как маленькая, Алиса? Как будто сама не понимаешь… У него на кафедре такой цветник. Или правильнее сказать – гарем?

Я краснею. Теперь я тоже работаю у него на кафедре.

Даша, кажется, понимает, что допустила бестактность.

– Ты не сердись. Я не про тебя говорю. Я про других, которые на эти грабли еще не наступали.

Мелькает мысль, что на одни и те же грабли можно наступать неоднократно, но я быстро отбрасываю ее.

– Ты думаешь, когда он женился, то перестал быть бабником? – интересуется Даша. – Как бы не так! На кобелиную натуру штамп в паспорте никакого влияния не оказывает. Я не знаю, с кем из них он спит, но то, что он мне изменяет, знаю точно. Ты уже познакомилась с Аллой Прудниковой? Блондинка со взглядом Снежной королевы. Она в позапрошлом году кандидатскую защитила, и Кирсанов ей в этом немало посодействовал. Думаешь, просто так, бескорыстно?

Даша кривится, будто положила в рот большой кусок лимона, и ее хорошенькая мордочка в одно мгновение дурнеет.

– Не понимаю, как я могла так ошибиться! Чувствовала, что ничего путного из него не получится, и всё равно поддалась на уговоры. Надо признать, ты оказалась умнее, – тут она замечает, что я удивлена, и поясняет. – Ну, когда бросила его.

Я чувствую, как румянец проступает на щеках, и подозрительно смотрю на Кирсанову. Нет, похоже, она не издевается, а говорит совершенно серьезно. Может быть, забыла за давностью лет, как всё было на самом деле.

Звонок Андрея на мобильный телефон оказывается как нельзя более кстати.

– Извини, – говорю я Кирсановой, пообщавшись с ним пару минут, – я должна идти. Передай Вадиму, мне очень жаль, что он задержался на работе.

– Думаю, ему тоже будет жаль. Ничего, сам виноват. Знаешь, – Даша вздыхает, – раньше я считала его талантливым человеком. Похоже, что зря.

Она говорит что-то еще, горячится. Но я уже не слышу – слова пролетают мимо ушей.

Восемь лет назад Вадим выиграл всероссийский конкурс в области журналистики и был приглашен работать в крупнейшую российскую газету. Мечта любого молодого журналиста!

Но в Москву он не поехал. Невеста не захотела довольствоваться скромной зарплатой, которая предлагалась на первых порах, – ей хотелось быть женой бизнесмена.

Понимала ли она, чем он пожертвовал тогда ради нее? Своим призванием, своей мечтой – ни больше, ни меньше. Наверно, понимала – кем-кем, а дурой Даша никогда не была.

Я смотрю на ее красивое лицо, на длинные черные ресницы, на вьющиеся светлые волосы. На то, чему я когда-то ужасно завидовала. Смотрю и радуюсь, что я – не она.

Первая лекция

Моя первая лекция в университете. И сразу – на заочном отделении. Я нервничаю, пытаюсь себя успокоить, но от этого только еще больше нервничаю.

Я вхожу в аудиторию, сжимая в руках журнал со спрятанным конспектом. Тридцать пар глаз смотрят на меня пытливо и недоверчиво. Кто я для них? Очередной педагог, каких десятки уже они видели в университете, и имена-отчества которых быстро забылись после успешно сданных экзаменов? Девчонка, сама еще похожая на студентку, которая вдруг взялась их чему-то учить?

Я нервно кашляю и срывающимся голосом называю себя и дисциплину, которую намерена им читать. Я пытаюсь отыскать среди этих лиц хоть одно, которое готово меня поддержать – не словом, взглядом.

Вот рыженькая девушка на «камчатке». Она улыбается мне. И улыбается не иронично. Уже хорошо.

А вот молодой человек с копной взъерошенных волос – явно из породы рыцарей. Он тоже, кажется, настроен позитивно.

Я диктую название темы и предлагаю записать вопросы, которые мы должны изучить. Студенты послушно склоняются над тетрадками.

Я понемногу успокаиваюсь. Кажется, они вполне нормальные люди. Теперь, главное, не показать им, что это – моя первая лекция. Трудно представить, как они отреагируют на то, что в качестве преподавателя им досталась вчерашняя аспирантка. Они – заочники; они пришли не только за дипломом, но и за знаниями. Сумею ли я их чему-то научить?

Я диктую быстро, и они едва успевают записывать. Я понимаю, что нужно притормозить, но боюсь. Боюсь, что во время первой же паузы они зададут мне вопрос, на который я не смогу ответить.

И я диктую, диктую, диктую. Шуршат листы тетрадок, скрипят гелевые ручки.

И всё-таки они не роботы, и через полчаса диктовки большая часть студентов смотрит на меня не то, что без особой симпатии, а даже с ненавистью. Они уже записали определение ценной бумаги, ее функции, виды, признаки. Они хотят услышать комментарии и примеры.

Готовясь к лекции, я перелистала кучу учебников и журналов и выписала на листочек несколько интереснейших фактов, которые как раз сейчас было бы уместно огласить. Вот он, этот листочек. Я мну его в руках.

Но, согласитесь, глупо зачитывать интересную информацию по бумажке. Ее нужно рассказывать! А рассказывать я боюсь. Малейшая ошибка в названии ценной бумаги или акционерного общества, которому она принадлежит, и всем станет ясно, что я – полный лох в этом деле.

И всё-таки я делаю паузу – совсем маленькую – только, чтобы перевести дыхание. Но и этого оказывается достаточно – солидный мужчина в хорошем костюме (по виду – минимум заместитель директора не самого маленького предприятия) тут же спрашивает:

– Скажите, пожалуйста, а варрант – это производная ценная бумага?

– Да, – машинально отвечаю я, даже не успев понять вопрос.

Через секунду я осознаю, что ответила неправильно, и эта мысль терзает меня до самого звонка на перемену. Я искренне надеюсь, что никто не заметил моей ошибки, но легче от этого не становится.

За перемену я едва успеваю пробежать взглядом по оставшимся страницам текста лекции и снова возвращаюсь к студентам.

– Скажите, а правда, что играть на бирже можно, не выходя из дома? – спрашивает всё тот же солидный мужчина.

В глазах его – заметный интерес. Интерес к ценным бумагам, разумеется.

Я рассеянно киваю и содрогаюсь, подумав, что сейчас он попросит об этом рассказать. И, чтобы отвлечь его от этой скользкой темы, я начинаю диктовать следующий вопрос – «Акции».

Мы рассматриваем виды акций, разбираемся с понятием дивиденда, определяем, как можно акции оценить. До конца пары остается больше получаса, а на странице с еще не продиктованным им текстом – всего пять небольших абзацев. Готовясь к лекции, я думала, что четырех печатных страниц окажется достаточно для четырех часов занятий. Но я ошиблась. Для опытного преподавателя такая ситуация – пустячное дело. Он может начать рассказывать следующую тему или обсудить начитанный материал со студентами. Но меня пугал и тот, и другой вариант. Текст следующей лекции я еще не напечатала, а дискутировать в области ценных бумаг – значило признать свою полную несостоятельность.

Отпустить студентов на полчаса раньше звонка в первый же рабочий день было бы неправильным, и я начинаю диктовать чуть медленнее. А еще – начинаю повторять то, что уже диктовала, только выражаю это другими словами. Авось, студенты не поймут. Думать им некогда – они едва успевают записывать то, что я говорю.

И всё-таки одна дотошная студентка в этой группе отыскивается.

– А вам не кажется, что что-то похожее мы уже писали пять минут назад?

Она сидит за первой партой – симпатичная брюнетка в очках. Строгий взгляд, сурово сведенные над переносицей брови.

Она права – я веду себя глупо. Я еще больше смущаюсь и отпускаю студентов домой. Большая часть из них этому рада. Только не тот дотошный студент, что интересовался игрой на бирже.

– Скажите, а от чего зависит тип биржевой стратегии?

Нет, он делает это не специально – ему, похоже, действительно, интересен рынок ценных бумаг. А где еще он может получить интересующую информацию, как не в университете, в котором учится?

Если бы я чуть лучше разбиралась в ценных бумагах, я бы с радостью ответила на его вопросы. А так…

Я лепечу в ответ:

– Биржевые стратегии – тема следующего занятия.

Он разочарованно вздыхает и, аккуратно сложив исписанные мелким почерком листки бумаги в кожаный портфель, выходит из кабинета.

В аудитории остаемся только я и «рыцарь» с копной волос. Уж от него-то я подвоха не ожидаю. И когда он подходит ко мне, смущенно улыбаясь, я приготавливаюсь услышать что-то вроде: «Спасибо за интересную лекцию». И хотя это была бы ложь, но ложь благородная – рыцарям полагается поддерживать прекрасных дам в трудную минуту.

Но говорит он совсем другое:

– Алиса Афанасьевна, вы во время лекции назвали федеральный закон от двадцатого декабря.

Кажется, в перечне нормативных документов, который я им диктовала, в самом деле, был такой закон. Но я еще не понимаю, к чему клонит этот улыбчивый рыцарь.

– Я подумал, что должен вас предупредить – этот закон уже не действует. Но отменили его совсем недавно, так что не удивительно, что вы еще этого не знаете. Если хотите, я могу распечатать вам действующий документ.

Должно быть, у меня что-то меняется в лице, потому что он начинает меня успокаивать:

– Да вы не расстраивайтесь, за нашим законодательством очень трудно уследить.

Я заставляю себя выдавить «спасибо» и тащусь на кафедру – зализывать раны.

Всё-таки хорошо, что я отпустила студентов раньше звонка – иначе на кафедре были бы другие преподаватели, и начались бы расспросы: «Ну, как?», «Понравились ли вам студенты?» и всё такое прочее. Я надеваю плащ и пулей вылетаю из университета.

По дороге домой захожу в магазин и покупаю полукилограммовый лоток мороженого. Можно бы, конечно, вина купить или даже водки, но пить почему-то совсем не хочется.

Я сажусь в кресло перед телевизором и начинаю прыгать с канала на канал. Почти по всем программам показывают «мыльные оперы». Героини страдают от неразделенной любви, но не решаются признаться в своих чувствах. О работе они не думают. Да, похоже, у них никакой работы вовсе нет. Им не до мелочей!

Я реву, уткнувшись в подушку. Дура, дура, дура! Кем я себя вообразила? Макаренко в юбке? Ушинским? Сорокиным?

Мне хочется, чтобы кто-нибудь погладил меня по голове и сказал: «Да всё в порядке! Чего ты расстраиваешься из-за ерунды? Ну, подумаешь, неудачная лекция! Забудь! И свет клином на университете не сошелся – в Питере полным-полно другой работы».

Но Андрей далеко – в Москве. У него там – проект, над которым он работает уже несколько лет, и который должен завершить до отъезда в Америку. Можно, конечно, ему позвонить, но я обижена на всех на свете – в том числе и на него – уехал, бросил в трудную минуту.

Нет, зря я всё-таки не купила вина – сейчас бы напилась в стельку и плевать мне было бы и на лекцию, и на студентов, и на университет.

Первый телефонный звонок раздается в половине восьмого.

– Алиса, привет! – голос Андрея бодрый до тошноты. – Как прошла лекция?

Я снова не могу удержаться от слёз. Рассказываю и плачу. Рассказываю сбивчиво, перескакиваю с одного на другое. Но он, кажется, понимает.

– Алисочка, не стоит волноваться! Да, день получился неудачным. Но ничего страшного не произошло. К тому же, этого следовало ожидать. Разве я не говорил, что тебе нельзя работать в университете? Чтобы общаться со студентами нужно иметь железный характер и, извини, быть немножечко стервой. Как видишь, я оказался прав.

Андрей относится к той удивительной категории людей, которые всегда и во всём оказываются правы – касается ли дело вложения средств в дорогую недвижимость или покупки дешевого стирального порошка.

– Ну, не плачь, дорогая!

А я реву – не могу остановиться.

– Не пойду больше в университет! – я сжимаю кулачки и топаю ногой. – Передам заявление в отдел кадров через Вадима и его же попрошу забрать мои документы. Правильно?

– Конечно, – одобряет он. – Я вообще считаю, что ты можешь пока посидеть без работы. Мы должны уехать в Нью-Йорк в апреле. А до этого необходимо официально оформить наши отношения – будет лучше, если мы поедем в Америку не как жених и невеста, а как муж и жена. А пока всерьез займись диссертацией. И походи на курсы английского языка.

– Я и так знаю английский гораздо лучше, чем ты, – напоминаю я, всё еще всхлипывая.

– Да, – соглашается он, – но совершенству нет предела. А сейчас выпей чего-нибудь успокоительного – валерьянки или пустырника, – и постарайся хоть немного поспать. А об университете не думай – он того не стоит. Надеюсь, теперь-то ты понимаешь, что эта работа – не для тебя?

Я шмыгаю носом и говорю: «Да». Довольный Андрей мурлычет: «Спокойной ночи, дорогая».

Не успеваю я положить трубку, как телефон снова звонит. На экране высвечивается Сашкино имя, и я засовываю телефон под подушку. Я не могу с ним сейчас говорить. Я слишком расстроена. Я не хочу снова услышать про свою слабохарактерность. И рассказывать об этой кошмарной лекции тоже не хочу.

Через пять минут – еще звонок. Телефон по-прежнему лежит под подушкой, и я пытаюсь убедить себя, что мне совсем неинтересно, кто звонит. Я ем мороженое. Когда звучание мелодии прекращается, я всё-таки беру телефон в руки. Уже не Сашка и не Андрей. Кирсанов! Этого мне только не хватало! Нет, я поговорю с ним завтра – на свежую голову. И оправдываться перед ним не стану. Просто скажу, что поняла – это не мое призвание. И буду стоять на своем.

Я решаю последовать совету Андрея, выпиваю воду с валерьянкой и выключаю телевизор. Чтобы не отвлекаться на звонки, отключаю звук телефона. Вот так!

Целых полчаса я лежу в кровати, как послушная девочка. Но сна как не было, так и нет. А в холодильнике еще осталось немного мороженого.

Я встаю и плетусь на кухню. Уже темно, но свет я не включаю. Снова вооружившись лотком и чайной ложкой, возвращаюсь в комнату. Рука сама тянется к телефону.

Так и есть – семь пропущенных вызовов – дважды звонил Кирсанов и пять раз – Сашка. Желания перезвонить им у меня нет. Может, вообще отключить телефон? Так я и делаю.

Минут двадцать сижу в полной тишине. И из-за этой тишины звонок в дверь звучит оглушительно громко. Я вздрагиваю, но с места не двигаюсь.

Кто это может быть? Ходить по гостям в такое время не принято. Может, соседке что-то понадобилось? Ничего, подождет до утра.

Но кто-то настойчиво снова и снова нажимает на кнопку звонка. Ну, ничего – я тоже могу быть упрямой.

Раньше я не замечала, какой резкий и даже неприятный звук у звонка на моих дверях. И неужели кому-то хочется слушать его такое немыслимое количество раз?

– Алиса, открой дверь! Я знаю, что ты дома!

Сашка! Не дозвонился по телефону и приехал сам. Зачем? Я машинально приглаживаю руками растрепавшиеся волосы, но с кресла не встаю. Не хватало еще, чтобы он увидел меня в таком состоянии. Покрасневшие глаза, разводы от туши на щеках, домашний халат. Конечно, он знает меня слишком давно, чтобы придти от этого в ужас, но испытывать его нервную систему я не хочу.

И он не может знать, что я дома – я сижу без света. Может, я у подруги ночую. Или у тетки. А что? Я делаю так время от времени.

– Алиса, перестань дурить! Я устал на работе и хочу есть. А если ты не откроешь, мне придется сесть на коврик у твоей двери и просидеть тут до утра.

Как же, станет он сидеть на коврике!

– Алиса, ну ты же еще не спишь! Я только взгляну на тебя, убедюсь, что всё в порядке, и поеду домой с чувством выполненного долга. Кстати, а как правильно – убедюсь или убежусь? Или как-то еще?

Я слышу каждое слово, но к дверям не спешу. И тогда Сашка выдает самый убедительный аргумент.

– Алиска, да знаю я всё! Я разговаривал с Андреем.

Я вскакиваю с кресла, несусь в прихожую и распахиваю дверь.

– Ты что? Ты разговаривал с Андреем? Да как вы смели обсуждать что-то за моей спиной?

Кажется, я кричу довольно громко, и Сашка прикладывает ладонь к моим губам и переступает через порог.

– А что еще мне оставалось делать? Ты не отвечала на звонки, и я испугался, не случилось ли чего.

Мои глаза наполняются слезами. Андрей не должен был ничего никому рассказывать!

– Не хнычь! – строго говорит Сашка и, бесцеремонно отодвинув меня от дверей, проходит в гостиную.

Щелкает выключатель, и комнату заливает яркий свет.

– Ого, мороженое! – радуется Сашка. – Хотя не мешало бы съесть что-нибудь посущественнее. Сообрази, а?

На него невозможно обижаться. Долговязый, нескладный, немного смешной – мой самый хороший друг.

– Хорошо, – киваю я, – я приготовлю ужин. Но только о работе ни слова! Понятно?

Он согласен на всё, и я иду на кухню и жарю яичницу с колбасой. Оказывается, я и сама хочу есть.

– Вкусно! – заявляет Сашка, облизывая вилку и улыбаясь. – Хотя оригинальным это блюдо не назовешь. А раз ты хочешь переквалифицироваться в домашние хозяйки, нужно расширять кулинарные познания. Если ты уволишься из университета, то сможешь пойти не только на курсы английского, но и на кулинарные курсы (интересно, есть ли такие?) или на курсы кройки и шитья.

Я мрачнею и собираюсь выставить его за дверь.

– Ты обещал – ни слова о работе!

– А разве я о работе? – удивляется он. – Я радуюсь тому, что теперь ты целиком и полностью сможешь посвятить себя искусству ведения домашнего хозяйства – это очень пригодится тебе, когда ты станешь женой ученого. Ты растворишься в его делах и заботах – потому что своих дел у тебя не будет. Ты будешь печь ему пирожки, гладить носки и слушать его жалобы на идиотов-коллег.

Он издевается, но нарисованная им картина настолько чудовищна и, как ни странно, правдоподобна, что меня прошибает пот.

– Андрей не требует от меня ничего подобного! Он только считает, что педагог из меня не получится. И тут он совершенно прав! Я слабохарактерная!

– Ты слабохарактерная? – изумляется Сашка и откладывает в сторону блюдце с остатками мороженого. – Ну, знаешь ли, это – полная чушь! Да, ты чуткая и тактичная. Но я не думаю, что это – плохо. Преподаватели должны быть разными. И стервозность тут совершенно не при чём. А поступать, как страус, Алиска, – проще всего.

Я упрямо молчу, но я хочу, чтобы он продолжал говорить.

– «Рынок ценных бумаг» – дисциплина для начинающего преподавателя слишком сложная. Но это уже прокол заведующего кафедрой. Да и опыт – дело наживное.

Я цежу сквозь зубы:

– Я всё равно к ним больше не пойду. И не уговаривай.

Он с деланным равнодушием отвечает:

– А я и не уговариваю. Поступай, как знаешь. Только сначала подумай хорошенько. Утро вечера мудренее. Когда у тебя следующая лекция в этой группе?

Я заглядываю в ежедневник.

– Через неделю.

– Ну, вот! – радуется он. – Целая неделя на то, чтобы серьезно подготовиться к занятиям! Ты разве не хочешь доказать им, что чего-то стоишь? И, по-моему, ты делаешь из мухи слона. Ах, скажите, пожалуйста, на вопросы ответить не смогла! Да даже педагоги с опытом порой с ответами затрудняются. Помнишь, когда мы в институте учились, как Кузаков на трудные вопросы отвечал? «Это выходит за рамки учебной программы». А он, между прочим, профессор!

Мне впервые за сегодняшний день хочется улыбнуться.

Но больше, чем напоминание о профессоре Кузакове, мне греют душу Сашкины слова о том, что за неделю можно подготовиться к любой лекции. Даже по рынку ценных бумаг. И мне, в самом деле, хочется доказать им, что педагог из меня может получиться! Доказать и тому солидному мужчине с кожаным портфелем, и серьезной женщине в очках, и лохматому рыцарю. И, конечно, Андрею!

– Давай договоримся так, – предлагает Давыдов, – ты проведешь еще одну лекцию, и если ситуация не станет лучше, то поступишь так, как советует Андрей. Хорошо?

Я киваю.

– Вот и славненько! – он потирает руки.

Снова звонит телефон – теперь уже у Сашки.

– Да! – весело кричит он в трубку. – Да, я как раз у нее. Хорошо, приезжай.

Я делаю страшное лицо и машу руками. Он ухмыляется и нажимает на «отбой».

– Кирсанов. Говорит, что тоже не мог до тебя дозвониться. Ужасно хочет поговорить с нами обоими. И именно сегодня.

Я кручу пальцем у виска.

– Вы оба ненормальные. Вы хоть знаете, который час?

Давыдов смотрит на часы и признает:

– Да, поздновато. Но у него голос странный. Может, что-то случилось?

– Студенты уже нажаловались! – предполагаю я, и уже отступившее было плохое настроение вмиг отвоевывает оставленные позиции.

Но Сашка качает головой.

– Нет, вряд ли. Из-за такого пустяка он бы не помчался сюда, на ночь глядя. К жалобам студентов он давно привык. Скорее, с Дашей поссорился. Хотя, тоже маловероятно. Такой новостью он бы делиться не захотел.

Мы гадаем минут пятнадцать – до тех пор, пока не приезжает Кирсанов. Он появляется на пороге, одетый в мешковатый свитер и изрядно потертые джинсы (похоже, Даша так и не привила ему любовь к чему-то более приличному). В руках – свернутые в рулон листки бумаги.

– Привет! – уголки его губ чуть приподнимаются – он изображает улыбку. – Кофе напоишь?

Я киваю:

– Конечно, – и предупреждаю: – Только кофе у меня – растворимый.

Ему, похоже, всё равно.

Мы идем на кухню и долго пьем кофе. Вадим спрашивает, как у меня прошел первый рабочий день, и я почти спокойно отвечаю: «Всё в порядке». Он бормочет: «Хорошо» и переключается на тему дождливой погоды. Похоже, мои педагогические успехи и неудачи его не волнуют. Кажется, Сашка прав – Кирсанов думает о своём.

Меня уже тошнит от кофе, когда Вадим, наконец, решается задать тот самый вопрос, ради которого пришел.

– Алиса, помнишь тот день, когда мы с Дарьей вернулись из свадебного путешествия? Ну, мы еще читали поздравительные открытки. А ты снимала электронную почту. Помнишь?

– Ну, да, – не очень уверенно отвечаю я.

Честно говоря, тот давний эпизод почти стерся из моей памяти.

– Там было одно письмо, которое тебе показалось странным, – быстро, глотая слоги и слова, лопочет Вадим. – От девочки, которая хотела мне отомстить. Вспомнила?

Я виновато улыбаюсь – забыла!

– Ну, как же? – горячится он. – От Светлячка! Я дам сейчас тебе кое-что прочитать. Только не ругай меня, пожалуйста, ладно? Просто прочитай. И вспомни!

Что-то всплывает из глубин моей памяти – что-то еще не вполне ясное. Всё-таки восемь лет прошло.

В тот день я пришла в гости к вернувшимся из свадебного путешествия Кирсановым и застала Вадима одного.

Возможно, я была дурой, но я продолжала с ним общаться – так, как будто между нами никогда ничего не было. И я была у них на свадьбе. И вручая подарок, даже поцеловала Дашу в напудренную щеку.

Перемены в его семейном положении бросались в глаза прямо с порога. Квартира, прежде встречавшая гостей веселым беспорядком, сияла чистотой, а ее владелец был похож на бродячего пса, который, наконец, нашел хозяина; которого обогрели, отмыли и накормили, и который от всей этой сытости и теплоты еще не вполне пришел в себя. Это была уже отдельная квартира – ее Вадим стал снимать, как только познакомился с Дашей – в отличие от меня, она категорически отвергла секс в коммуналке.

Кабинет Вадима тоже почувствовал нежную женскую руку – на письменном столе стояли открытки, свадебные фотографии и снятые с праздничного торта статуэтки жениха и невесты, а на книжных полках рядом с любимыми Кирсановым книгами Хейли и Пикуля приткнулись томики Джейн Остин и Дарьи Донцовой.

Вадим взахлеб рассказывал о Париже – как они гуляли по Елисейским полям, поднимались на Эйфелеву башню, лакомились вкуснейшим мороженым.

Потом он вспомнил, что со дня свадьбы не проверял электронную почту, и попросил меня включить компьютер. Я включила, открыла Outlook Express и стала читать сообщения вслух. Там были послания от его тетушки, дядюшки, бывших однокурсников, еще каких-то друзей. Обычные поздравления и пожелания любви и счастья. Вадим слушал, развалившись в кресле. Он улыбался.

Всё изменилось, когда я стала читать письмо от девушки по имени Светлячок. Не помню точно, что говорилось в том письме. Что-то вроде: «Никогда Вас не прощу! Такое нельзя прощать. Я Вас ненавижу! Не знаю, сколько лет пройдет, и кем станем и Вы, и я, но я найду Вас, и тогда Вы пожалеете, что посмеялись над наивной девочкой, которая поверила в сказку».

Я еще тогда спросила Вадима: «Это что, шутка?»

Он облизал губы и натужно улыбнулся: «Конечно, шутка, Алиса».

Признаться, тогда я не придала значения угрозам девочки с ласковым именем Светлячок. Заметила только, что Вадим был огорчен, но не стала ни о чём его расспрашивать. В конце концов, всякое бывает.

– Ну, вспомнила? – нервничает Кирсанов.

Я киваю. Ну, да, Светлячок! Я еще тогда подумала – запудрил мозги еще одной девчонке и бросил. Обычное дело.

– Помнишь, она обещала меня разыскать? – голос его становится тихим и жутким – как в фильмах ужаса. – Так вот – она разыскала.