Подойдя к Книге Откровения на фоне всего остального Нового Завета, вы чувствуете себя так, словно вступаете в иную страну. Вместо повествований и писем, содержащих ясные утверждения фактов и повеления, вы приходите к книге, полной ангелов, труб, землетрясений, зверей, драконов и бездонных пропастей.
Герменевтические проблемы — свойственны. Книга находится в каноне; таким образом, для нас это Слово Божие, вдохновленное Святым Духом. И все же когда мы приходим к ней, чтобы услышать это Слово, большинство из нас в современной церкви не знают, что с ним делать. Автор иногда говорит прямолинейно: "Я Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби и в царствовании и в терпении Иисуса Христа, был на острове, называемым Патмос, за слово Божие за свидетельство Иисуса Христа." (1,9). Он пишет семи известным церквям в семи известных городах с отличительными условиями первого века.
В то же время, однако, есть здесь и богатый разнообразный символизм, некоторый понятен (суд в форме землетрясения; 6,12–17), а некоторый неясен (два свидетеля; 11,1-10). Большинство проблем появляются с будущими событиями, и в то же время они в узнаваемом контексте первого века.
Мы не претендуем на решение всех трудностей, и не воображаем, что все наши читатели будут счастливы от того, что мы говорим. Необходимо в самом начале сказать, что никому не следует подходить к Откровению без соответствующей степени смирения! Слишком много уже книг вроде "Откровение и как его легко понять". Но оно не так уж легко понятно. Как и со сложными отрывками в Посланиях (см. выше), здесь следует быть как можно менее догматичным, особенно если учесть существование по меньшей мере пяти школ толкования, не говоря уже о значительных вариациях внутри каждой школы.
Но мы также достаточно смело полагаем, что у нас есть нечто более, чем просто отдаленное представление о том, что хотел Иоанн. Поэтому мы дадим вам несколько герменевтических представлений, которые имеют смысл для нас. Но сначала идет экзегеза, и в этом случае экзегеза чрезвычайно необходима. Поскольку это — книга, по поводу которой было написано множество популярных книг и буклетов. Почти в каждом случае эти популярные книги вовсе не занимаются экзегезой. Они сразу же переходят к герменевтике, которая обычно принимает формы причудливых гипотез, которые сам Иоанн возможно никогда не имел в виду и не подразумевал.
Как и с большинством других библейских жанров первым ключом к экзегезе Откровения является изучение того, каким видом литературы оно является. В этом случае, однако, мы встречаемся с другой проблемой, поскольку Откровение — это уникальное, тонкое соединение и письмо. Более того, основной тип, апокалипсис — это литературная форма, не существующая в наши дни. В предыдущих случаях, даже если наши собственные примеры некоторым образом отличаются от библейских, мы, тем не менее, имели основное понимание, что такое послание, или повествование, или псалом, или притча. Но такого у нас просто ничего нет. Поэтому особенно важно в этом случае иметь четкую картину литературного типа, с которым мы имеем дело.
Откровение как апокалипсис
Откровение — в основе своей апокалипсис. Оно — единственное (хотя и очень специфичное) из десятков апокалипсов, хорошо известных евреям и христианам примерно с 200 г. до н. э. до 200 г. н. э. Эти другие апокалипсисы, которые, конечно, не каноничны, были разных типов, и все же они все, включая, Откровение, имеют некоторые общие черты. Их всего пять:
1. Основа апокалиптической литературы — это литература пророков Ветхого Завета, особенно в Иезекииле, Данииле, Захарии и части Исаии. Как и пророки, апокалипсис говорит о грядущем суде и спасении. Но апокалипсисы рождались либо во времена преследований, либо во времена притеснений. Следовательно, их внимание не было более приковано к деятельности Бога в истории. Их авторы смотрели исключительно вперед, в те времена, когда Бог принесет жестокий, радикальный конец истории, конец, означающий торжество праведности и последний суд зла.
2. В отличие от большинства книг пророков, апокалиптические книги — это с самого начала литературные труды. Пророки были, в основном, представителями и ораторами Яхве, чьи устные предсказания были позже записаны и собраны в книгу. Но апокалипсис — это форма литературы, он имеет особую письменную структуру и форму. Иоанну, например, было сказано "напиши, что ты видел" (1,19), в то время как пророкам было сказано говорить о том, что они услышали или увидели.
3. Наиболее часто апокалиптические "материалы" представлены в форме видений или слов, и язык их — загадочен (имея скрытые значения) и символичен. Следовательно, большинство предсказаний содержали в себе литературные приемы, предназначенные для того, чтобы придать книге смысл древних веков. Наиболее важным из этих приемов была псевдонимность, т. е., они выглядели как будто написанными древними знаменитостями (Енохом, Варухом и пр.), которым было сказано "запечатать" их до более позднего времени, а это "позднее время" и есть, конечно, тот век, когда книга и была по сути написана.
4. Образы апокалипсиса — это часто скорее формы фантазии, нежели реальности. В отличие от них не апокалиптические пророки и Иисус часто использовали язык символов, но еще чаще это были реальные образы, например, соль (Мф. 5,13), орлы и трупы (Лк. 17,37), глупые голуби (Ос. 7, 11), неповороченный хлеб (Ос. 7, 8) и т. д. Но большинство образов апокалипсиса принадлежат к миру фантазии, например, зверь с семью головами и десятью рогами (Отк. 13,1), жена, облеченная в солнце (Отк. 12,1), саранча с хвостами как у скорпионов и человеческими головами (Отк. 9,10) и т. д. Фантазия может необязательно проявляться в самих вещах (мы понимаем зверей и головы и рога), но в их неземном сочетании.
5. Будучи литературными, большинство апокалиптических книг были очень формально стилизованы. Существовала сильная тенденция разделять время и события в аккуратные группы. А также огромная любовь к символическому использованию чисел. В результате конечный "продукт" обычно представляет собой видения с тщательно расположенными и обычно подсчитанными образами. Обычно эти образы, взятые вместе, выражают нечто (напр., суд), но необязательно каждая последующая картина связана с предыдущей.
Откровение Иоанна подходит по всем характеристикам апокалипсиса, кроме одной. И это отличие так важно, что некоторым образом становится своим собственным миром. Откровение написано не под псевдонимом. Иоанн не видел нужды следовать здесь обычной формуле. Он представился своим читателям и через семь писем (гл. 2–3) говорил с известными церквями Асии, которые были его современниками и "соучастниками в скорби". Более того, ему было сказано не "запечатывать" слов пророчества книги сей: ибо время близко (22,10).
Откровение как предсказание
Основная причина того, что апокалипсис Иоанна написан не под псевдонимом, возможно, связана с его собственным чувством конца как "уже/еще нет" (см. выше). Он не просто, как его еврейские предшественники, ожидает конца. Он знает, что конец уже начался с пришествием Иисуса. Весьма важным для этого понимания является излияние Духа. Другие авторы апокалиптических книг писали от имени бывших пророков, потому что жили во время "подавленного Духа", ожидая, исполнения пророческих обещаний, что в новом веке Дух изольется. Иоанн же принадлежит к новому веку. Он был "в Духе", когда ему было сказано написать то, что видел (1,10–11). Он называет свою книгу "этим пророчеством" (1,3; 22,18–19) и говорит, что "свидетельство Иисуса", за которое страдали он и церкви (1,9; 20,4), "есть дух пророчества" (19,10). Возможно, это означает, что послание Иисуса, подтвержденное Им и которому свидетельствуют Иоанн и церкви, — это явный признак того, что пророческий Дух пришел.
Что отличает апокалипсис Иоанна, так, во-первых, именно это сочетание апокалиптических и пророческих элементов. С одной стороны, книга брошена в апокалиптическую почву и имеет большинство литературных черт апокалипсиса. Она рождена в гонениях и предназначена для того, чтобы сообщить в конце и о победе Христа и Его церкви, и она является тщательно скомпонованным литературным произведением, использующим загадочный язык и богатый символизм фантазии и цифр.
С другой стороны, Иоанн явно предназначает этот апокалипсис в качестве предсказания для церкви. Его книга не была запечатана на будущее. Это было Слово Божие для данной ситуации. Вы помните из главы 10, что "пророчествовать" не означает в первую очередь предсказывать будущее, но скорее нести Слово Божие в настоящем суде и спасении. В Откровении даже семь писем несут этот пророческий отпечаток. Итак, здесь пророческое Слово Божие к церквям конца первого века, которые подвергаются гонениям снаружи и раздорам внутри.
Откровение как Послание
Наконец нужно отметить, что это сочетание апокалиптических и пророческих элементов было вставлено в форму письма. Например, прочитайте 1,4–7 и 22,21; вы отметите, что здесь присутствуют все характерные черты письма. Более того, Иоанн обращается к своим читателям в первом/втором лицах (я……… вы). В своей окончательной форме Откровение послано Иоанном как письмо семи церквям в Асии.
Значение этого в том, что, как и во всех посланиях, в Откровении присутствует окказиональный аспект (см. выше). Оно было предназначено, по крайней мере частично, для нужд тех церквей, которым было адресовано. Следовательно, чтобы толковать его, мы должны попытаться понять его изначальный исторический контекст.
Может показаться странным, что после двенадцати глав книги мы все еще говорим о необходимости экзегезы. Но именно недостаток здоровых экзегетических принципов привел к появлению таких плохих, гипотетических толкований Откровения. И мы только хотим здесь повторить, держа в уме Откровение, те несколько экзегетических принципов, которые мы уже определили, начиная с третьей главы:
1. Первая задача экзегезы Откровения — искать авторское и вместе с тем Святого Духа изначальное намерение. Как и с Посланиями, основным значением Откровения является то, что под ним подразумевал Иоанн, а это, в свою очередь, должно было быть тем, что могли понять его читатели. Их огромным преимуществом было то, что они были знакомы с апокалиптическими формами и образами.
2. Поскольку Откровение предназначено быть пророческим, нужно быть открытыми к восприятию вторичного значения, вдохновленного Святым Духом, но не полностью увиденного автором и его читателями. Однако, такое второе значение лежит за пределами экзегезы здесь — понять, что намеревался Иоанн донести до своих читателей, что они должны были услышать и понять.
3. Нужно быть особенно осторожным, чтобы не использовать чрезмерно концепцию "аналогии Писания" в экзегезе Откровения.
Аналогия Писания означает, что Писание должно быть истолковано в свете другого Писания. Мы расцениваем это как само собой разумеющееся, базирующееся на установке, что все Писание — это Слово Божие и Бог — единственный его источник. Однако, толкование Писания Писанием не должно принять такой наклон, чтобы обязательно определять другие места Писания герменевтическими ключами к Откровению.
Следовательно, это одно — сознать новое использование Иоанном образов, взятых у Даниила или Иезекииля, или увидеть аналогию в апокалиптических образах других текстов. Но нельзя признавать, как это делают некоторые школы толкования, что читатели Иоанна должны были прочитать Евангелие от Матфея или 1и 2 Послание Фессалоникийцам, и что они уже знали из этих текстов определенные ключи к пониманию, что написал Иоанн. Любые ключи к толкованию Откровения должны быть присущи тексту самого Откровения или хотя бы доступны читателям из собственного исторического контекста.
4. Из-за апокалиптической/пророческой природы книги на экзегетическом уровне существуют дополнительные трудности, особенно с образностью. Вот несколько предложений относительно этого:
а. Нужно чувствовать то богатство идей, которые вошли в создание Откровения. Главный источник этих идей и образов — это Ветхий Завет, но кроме этого Иоанн позаимствовал образы из апокалиптических книг и даже из древней мифологии. Но эти образы, хотя и заимствованные из разных источников, не обязательно обозначают то, что обозначали раньше. Они были изломаны и трансформированы под влиянием вдохновения и этим слились вместе в это "новое пророчество".
б. Апокалиптическая образность состоит из нескольких видов. В некоторых случаях образы, такие как слон и осел в американских политических карикатурах, постоянны. Зверь выходящий из моря, например, кажется стандартным образом мировой империи, а не индивидуального правителя. Другие же образы изменчивы. "Лев" от колена Иудина оказывается "Агнцем" (Отк. 5,5–6) — единственный лев в Откровении. Женщина в главе 12 — явно положительный образ, а женщина в гл. 7 — зло.
Точно так же некоторые образы соотносятся со специфическими вещами. Семь светильников в 1,12–20 уподобляются семи церквям, а дракон в гл. 12 — сатане. С другой стороны, многие образы, вероятно, обобщенные. Например, четыре всадника в гл. 6, возможно, и не представляют некое специфическое выражение завоевания, войны, голода и смерти, а скорее представляют общее падение человека как источник страданий церкви (6.9-11), что в свою очередь, будет причиной Суда Божьего (6,12–17).
Все это — к тому, что образы — наиболее трудная часть экзегетической задачи. Поэтому два следующих пункта особенно важны.
в. Когда сам Иоанн толкует свои образы, эти образы должны держаться в голове и служить отправной точкой для понимания других. Таких истолкованных образов шесть: Сын Человеческий (1,17–18) — Христос, который один "был мертв… и жив во веки веков!". Золотые светильники (1,20) — семь церквей. Семь звезд (1,20) — семь ангелов, или посланцев церквей (к несчастью, это все еще не ясно из-за использования слова "ангел", которые само по себе может быть и другим образом). Великий дракон (12.9) — сатана. Семь голов (17,9) — это семь гор, на которых сидит жена (так же как и семь царей, это изменяющийся образ). Блудница (17,18) — это великий город, явно обозначающий Рим.
г. Нужно видеть образы как единое целое, а не придавать аллегорическое значение всем деталям. В этом отношении образы подобны притчам. Весь образ пытается сказать нечто; детали же либо:
(1) для драматического эффекта (6,12–14);
(2) для дополнения картины, так чтобы читатели не ошиблись в ссылках (9,7-11).
Такие детали, как солнце, становящееся черным как власяница, или как звезды, падающие как смоквы, возможно, не "означают" ничего. Они просто делают видение землетрясения более впечатляющим. Однако, в 9,7-11 саранча с золотыми венцами, человеческими лицами и длинными женскими волосами помогает дополнить картину таким образом, что первые читатели вряд ли могли ошибиться, что имелось в виду: орды варваров на окраинах Римской Империи.
5. Последнее примечание: Апокалипсисы вообще и Откровение в частности, редко намерены дать детальный, в хронологическом порядке отчет о будущем. Их главная мысль выходит за пределы только этого. Интерес Иоанна в том, чтобы показать, что несмотря на настоящее, Бог контролирует историю и церковь. И даже если церковь будет испытывать страдания и смерть, она восторжествует во Христе, который осудит Своих врагов и спасет Свой народ. Все образы нужно видеть в свете этого интереса.
Как и с другими жанрами, начинать экзегезу Откровения следует с воссоздания ситуации, в которой оно было написано. Чтобы сделать это хорошо, нужно сделать то же самое, что и раньше, — попытаться прочитать его за один раз, чтобы получить представление. Не пытайтесь ничего выделить. Пусть образы катятся мимо вас как волны по берегу, один за другим, пока у вас не появится чувство книги и ее послания.
Опять-таки, в процессе следующего чтения делайте в уме или письменно краткие заметки об авторе и его читателях. Затем вернитесь назад еще раз и специально выберите все, что касается читателей Иоанна как "соучастников в скорби" (1,9). Это — основные исторические показатели.
Например, в семи письмах отметьте 2,3.8–9.13; 3,10 и повторение "тому, кто переносит". Пятая печать (6,9-11), которая следует за опустошением, принесенным четырьмя всадниками, открывает христианских мучеников, убитых за "слово" и "свидетельство" (так же причина, почему Иоанн в плену в 1,9). В 7.14 великое множество, которые никогда больше не будут страдать (7,16), "пришли от великой скорби". Страдание и смерть вновь связаны со "свидетельством Иисуса" в 12,11 и 17. И в главах 13–20 страдание и смерть связаны со "зверем" (13,7; 14,9-13; 16,5–6; 18,20.24; 19,2).
Этот мотив — ключ к пониманию исторического контекста и он полностью объясняет повод и цель книги. Иоанн сам побывал в пленении за свою веру. Другие тоже испытывали страдания — один даже умер (2,13) за "свидетельство Иисуса". Когда Иоанн был "в Духе", он осознал, что эти страдания в настоящем — только начало страданий для тех, кто откажется "поклоняться зверю". И в то же время он не был совершенно уверен, что вся церковь была готова к тому, что им предстояло. И он написал это "пророчество".
Основные темы предельно ясны: церковь и государство противостоят друг другу, и начальная победа будет принадлежать государству. Поэтому он предупреждает церковь, что впереди — страдания и смерть, и все будет гораздо хуже, до того, как станет лучше (6,9-11). Он сильно озабочен, чтобы они не сдались во времена физического насилия (14,11–12; 21,7–8). Но это пророчество является также и воодушевлением, поскольку Бог управляет всем. Христос держит ключи к истории, и Он держит церкви в Своих руках (1,17–20). Поэтому Церковь восторжествует даже через смерть (12,11). Бог, наконец, прольет Свой гнев на тех, кто был причиной этих страданий и смертей и даст вечный покой тем, кто останется верен. В этом контексте Рим, конечно, был врагом, на которого придет суд.
Здесь следует отметить, что одним из ключей к толкованию Откровения является то различие, которое Иоанн делает между словами "скорбь" и "гнев". Смешать эти два важных слова или мысли и отнести их к одному и тому же — значит, безнадежно запутаться относительно сказанного.
Скорбь (страдание и смерть) это явно часть того, что испытывает и будет испытывать церковь. Божий гнев — с другой стороны, — это Его суд, который Он направит на тех, кто приводит в отчаяние Его народ. Из любого контекста Откровения ясно, что Божьи люди не будут страдать от ужасного Божьего гнева, когда он изольется на их врагов, но столь же ясно, что они будут страдать от рук этих врагов. Это различие, следует отметить, находится в полном соответствии с остальной частью Нового Завета. Рассмотрите, например 2 Фесс. 1, 3-10, где Павел "хвалится" о "гонениях и скорбях" фессалоникийцев (то же греческое слово, что и "скорбь", но и отмечает, что Бог, в конце концов, осудит тех, "кто оскорблял вас".
Вам следует также отметить, что снятие пятой и шестой печатей (6,9-17) поднимает в книге два очень важных вопроса. В пятой печати христианские мученики кричат: "Доколе, Владыка, святый и истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу". Ответ двойственен:
(1) они должны подождать еще "малое время", потому что будет еще больше мучеников;
(2) суд, тем не менее, абсолютно неизбежен, как обозначает шестая печать.
В шестой печати, когда приходит Божий суд, судимые кричат: "Кто может устоять?" Ответ дан в гл. 7: те, кого запечатлел Бог, кто "омыл одежды свои кровию Агнца".
Чтобы понять любое из специфических видений Откровения, чрезвычайно важно не только серьезно заняться с основной и значением образов (вопрос содержания), но и спросить, как это конкретное видение действует в книге как в целом. В этом отношении Откровение более похоже на Послания, нежели на Пророков. Последнее — это собрание индивидуальных пророчеств, не всегда с ясной функциональной целью в связи одного с другим. В Посланиях, если вы помните, нужно "мыслить абзацами", поскольку каждый абзац является основополагающим камнем для всего аргумента. Так и с Откровением. Книга — это единое целое, и каждое видение — составная часть этого целого.
Поскольку Откровение — единственное в своем роде в Новом Завете, мы попытаемся провести вас через его, а не только предложить пару моделей. Конечно, следует отметить, что основная структура ясна и не подлежит сомнению; трудности появляются в том, как толкуется структура.
Книга раскрывается как драма, в которой первые сцены дают декорации и список действующих лиц, а последние сцены нуждаются в предыдущих, чтобы мы могли следовать за сюжетом.
Главы 1–3 устанавливают декорации и представляют нам большинство значительных "действующих лиц".
Во-первых, это сам Иоанн (1,1-11), который будет рассказчиком. Он был изгнан за свою веру в Христа, и у него было пророческое видение, что все, что он испытывает, это только начало того, что будет дальше.
Во-вторых, это — Христос (1,12–20), которого Иоанн описывает в величественных образах, заимствованных частично у Даниила 10 как Господа истории и Господа церкви. Бог не потерял контроль, несмотря на настоящие гонения, ибо один Христос держит ключи смерти и преисподней.
В-третьих, церковь (2,1–3,22). В письмах к семи настоящим, но только лишь представляющим всех, церквям Иоанн вдохновляет и предупреждает церковь. Гонения уже есть, церкви обещано больше. Но есть и много внутренних беспорядков, которые тоже угрожают ее благосостоянию. Тем, кто преодолеет, обещана вечная слава.
Главы 4–5 тоже помогают представить декорации. Захватывающими дух видениями церкви говорится, что Бог правит в высшем величии (гл. 4). Для верующих, возможно сомневающихся, действительно ли Бог есть и действует для них, Иоанн напоминает им, что Божий "Лев" это "Агнец", который Сам искупил человечество страданием (гл. 5).
Главы 6–7 начинают разворачивать саму драму. Три раза во всей книге видения представлены в четко структурированном виде с числом семь (главы 6–7, 8-11, 15–16). В каждом случае первые четыре предмета идут вместе, чтобы сформировать картину; в 6–7 и 8-10 главах следующие два момента тоже идут вместе, чтобы представить две стороны другой реальности. Затем они прерываются двумя видениями перед тем, как раскрывается седьмой предмет. В гл. 15–16 последние три группируются вместе без всяческого введения. Посмотрите, как это происходит в гл. 6–7:
1. Белый всадник = Завоевание (Победа)
2. Красный всадник = Война
3. Черный всадник = Голод
4. Бледный всадник = Смерть
5. Вопрос мучеников = "Доколе?"
6. Землетрясение (Божий суд): "Кто может устоять?"
а. 144 000 запечатленных
б. Великое множество
7. Гнев Божий: семь труб гл. 8-11.
Главы 8-11 открывают содержание Божьего суда. Первые четыре трубы обозначают, что начало суда повлечет за собой великие разрушения в природе, пятая и шестая трубы обозначают, что суд еще придет и от орд варваров и большой войны. После перерыва, который выражает возвышение Самим Богом Своих "свидетелей", даже если они и умирают, седьмая труба возвещает заключение: "Царство мира соделалось Царством Господа нашего и Христа Его".
Итак, нас провели через страдания церкви и Божий суд над врагами церкви к конечному торжеству Бога. Но видения не закончились. В гл. 8-11 нам дали большую картину; гл. 12–22 предлагают детали этого суда и торжества. То, что случилось, похоже на что-то вроде взгляда на Сикстинскую капеллу Микеланджело; во-первых, мы просто поражены благоговением при виде всей капеллы, и только позже начинаем исследовать то великолепие, которое проникло в каждую деталь.
Гл. 12 — это теологический ключ к книге. В двух видениях нам рассказывают о попытке сатаны уничтожить Христа и о его собственном поражении вместо этого. Таким образом внутри Нового Завета — "уже/еще нет" — сатана раскрывается как побежденное горе (уже), чей последний конец еще не наступил. Следовательно, существует радость, потому что "спасение пришло", но есть еще и горе церкви, потому что сатана знает, что время его ограничено, и он мстит Божьим людям.
Гл. 13–14 показывают, как для церкви Иоанна эта месть приняла форму Римской империи с ее императорами, требующими религиозной преданности. Но и империя и императоры обречены (гл. 15–16). Книга заканчивается как "история двух городов" (гл. 17–22). Город земной (Рим) осужден за участие в гонениях на Божий народ. За этим следует город Божий, где Его народ живет вечно.
Внутри этой общей структуры несколько видений представляют значительные трудности, и что касается значения их содержания и что касается их действия в контексте. Чтобы ответить на эти вопросы, вам наверняка захочется обратиться к одному из лучших комментариев (напр., Beasley-Murray или Mounce).
Герменевтические трудности с Откровением такие же, как и с книгами Пророков (см. глава 10). Как и со всеми другими жанрами, Слово Божие для нас нужно находить, прежде всего, в Его Слове для них. Но в отличие от других жанров, Пророки и Откровение часто говорят о вещах, которые для них еще только должны были произойти.
Часто то, что должно было произойти, было всего лишь временным отдалением от них, и с нашей исторически выгодной точки зрения уже имело место. Иудея попала в плен, и они были возвращены как пророчествовал Иеремия; и Римская империя на самом деле попала под суд, частично через орды варваров, как и предвидел Иоанн.
Для таких реальностей герменевтические проблемы не слишком велики. Мы все еще слышим в Божьем Слове причины для суда. Как мы можем принять, что Бог всегда осудит тех, кто отнимает у нуждающегося пару сандалий, так же мы примем и то, что Суд Божий свершится над Советской Россией за убийства христиан, как это было с Римом.
Более того, мы все еще можем слышать в Слове Божьем — а точнее, должны — что ученичество идет путем Христа, что Бог не обещал нам свободу от страданий и смерти, но триумф по прохождению через них. Как правильно говорил об этом Лютер: "Принц тьмы безжалостен, но мы дрожим не из-за него… Тело они могут убить, но Божья истина все же остается неизменной — Царствие Его вечно".
Откровение — это Божье Слово утешения и воодушевления христианам, страдающим будь то в России, Красном Китае, Камбодже, Уганде или где бы то ни было. Бог видит все. Он видел муки Своего Сына, и Он будет удовлетворен.
Все это — Слово, которое должно вновь и вновь быть услышанным в церкви — в любом краю и в любое время. И пропустить это Слово — значит пропустить всю книгу.
Но наши герменевтические трудности лежат не в восприятии этого Слова, слова предупреждения и утешения, которое является смыслом этой книги. Наши трудности лежат в другом феномене пророчества, а именно, что это "временное" слово так часто связано с последними эсхатологическими реалиями. Эта истина особенно видна в Откровении. Падение Рима в гл. 18 кажется первой главой в конечном действии, и многие картины "временного" суда переплетаются со словами или мыслями, также рисующими последний конец как часть картины. Кажется, нет смысла отрицать реальность этого. Вопрос в том, что нам с этим делать? Мы уже говорили об этом вопросе в главе 10. Здесь же предлагаем несколько вещей.
1. Нужно понять, что картины будущего так и есть — картины. Картины выражают реальность, но их нельзя смешивать с самой реальностью, как и не обязательно, что детали каждой картины должны быть "выполнены" каким-то особым образом. Поэтому когда первые четыре трубы провозгласят стихийные бедствия как часть Божьего суда, не нужно обязательно ожидать буквального исполнения этих картин.
2. Некоторые из этих картин, в первую очередь предназначенные для выражения уверенности в Божьем суде, не должны также толковаться так, чтобы означать "вскорости", по крайней мере "вскорости" с точки зрения нашей ограниченной перспективы. Когда сатана разгромлен смертью и воскрешением Христа и "сброшен на землю", чтобы сеять смуту в церкви, он знает, что время его "коротко". Но "коротко" не обязательно означает "очень скоро", а скорее "ограничено". И действительно, придет время, когда он будет "скован" навсегда, но об этом дне и часе никто не знает.
3. Картины, где "временное" тесно связано с "эсхатологическим", не следует рассматривать как исполняющиеся одновременно, даже если первые читатели сами могли понимать их именно так. "Эсхатологическое" измерение суда и спасения должно предупреждать нас о возможности "нет еще" — измерения во многих картинах. С другой стороны, кажется, нет фиксированных правил относительно того, как нам нужно выделять или понимать этот элемент будущего. Что мы во всяком случае не должны делать, так это не проводить слишком много времени в размышлениях и гипотезах относительно того, какие из современных нам событий могут подойти к картинам Откровения. Книга не была предназначена для предсказания существования Красного Китая, например, или для детального описания завершения истории.
4. Хотя, возможно, и есть много примеров, где в картинах имеется второе измерение, короткое, которое еще должно исполниться, нам не было дано никаких ключей относительно этого. В этом смысле Новый Завет сам по себе представляет определенную двусмысленность. Фигура антихриста, например, особенно сложна. В письмах Павла (2 Фесс. 2, 3–4) он определенная фигура; в Откровении 13–14 он появляется в образе римского императора. В обоих случаях его появление кажется эсхатологическим. Однако в 1 Иоанна все это перетолковывается в общем виде и соотносится с так называемыми гностиками, завоевывающими церковь. Как же тогда мы должны понимать эту фигуру относительно нашего собственного будущего?
Исторически церковь видела (и в некотором смысле верно) многообразие правителей мира как выражение антихриста. Гитлер прекрасно подходит под эту картину, как и Иди Амин для поколения народа Уганды. В этом смысле многие антихристы продолжают появляться (1 Иоан. 2,18). А как же особая мировая фигура, которая будет сопровождать последние события конца? Говорит ли нам Откровение 13–14 о ней? Наш собственный ответ — не обязательно; однако можно считать его возможным. Именно эта двойственность текстов Нового Завета ведет нас к осторожности и недостатку догматической уверенности.
5. Картины, предназначенные быть целиком и полностью эсхатологическими, нужно так и рассматривать. Таким образом картины 11,15–19 и 19,1-22,21 целиком эсхатологичны в своем представлении. И это нам следует расценивать как Слово Божие, которое еще должно исполниться.
Как начало Писания говорит о Боге и создании мира, так и заключительные слова говорят о Боге и завершении. Если для нас и существуют какие-то двусмысленности относительно деталей, то совершенно ясно, что Бог "выработает" их Сам — в Свое время и по Своему. Такая уверенность должна служить нам, как служила и им, предупреждением и воодушевлением.
Пока Он не придет, мы претворяем в жизнь будущее в настоящем, и делаем мы так, слушая и следуя Его Слову. Но придет день, когда такие книги как эта, больше не будут нужны, потому что "уже не будут учить друг друга… ибо все сами будут знать Меня" (Иер. 31, 34). И вместе с Иоанном и Духом и невестой мы говорим "Ей, гряди, Господи Иисусе".