Когда все ребята бросились врассыпную, я, сам не помню как, очутился на высоченной разлапистой ели, где не только что коровам, но и самому быку меня не достать, а мне оттуда всё видно и интересно.
Старик ловко стрельнул кнутом и закричал на ленивых коров, чтобы они шли быстрее, а голоса наших ребят уже слышались где-то совсем далеко.
Наконец и коровы и старик ушли с нашей поляны, и я только хотел слезть вниз, но тут из-за ёлок вылез мальчишка, немного побольше меня.
Под мышкой у него тоже торчал кнут, и верёвка длинной змеёй тянулась по траве.
В руках он держал открытую коробку, а в ней было что-то чёрное, какой-то аппаратик. Он внимательно рассматривал его, осторожно трогая пальцем.
Я сразу догадался: наш клад! Как ужаленный, скатился я с ели, расцарапав себе руки и лицо, и бросился к мальчишке:
— А ну отдай! — заорал я. — Отдавай лучше!
Мальчишка сначала оторопел от неожиданности, но потом, оглядев меня с головы до ног, спокойно сказал: — А это хочешь? — и показал мне шиш.
Тут я налетел на мальчишку, вышиб коробку у него из рук, и мы покатились в траву.
Мальчишка был всё-таки порядочно больше меня, и потому он меня здорово вздул. Но заревел я вовсе не от боли, а от злости…
Мальчишка подбирал аппаратик в коробку, а я кричал:
— Ну и бери! Вор! Ворюга несчастный! Это наш клад, это для малышей наши лагерные нарочно запрятали, а не для тебя вовсе, ворюга ты!
— Лагерные ваши, говоришь? — поднял голову мальчишка. — А зачем запрятали?
— Чтобы интересней было, чтобы по правде клад был. А теперь… никакой игры… не выйдет, — продолжал я реветь.
— Да перестань, распустил нюни, — с досадой сказал мальчишка. — Говори толком! Какой такой клад?.
Я перестал реветь и кое-как рассказал про нашу игру, про сороку и Буратино и как мы искали клад по знакам. Наконец до мальчишки дошло.
— Ну, шут с вами, — улыбнулся он, — играйте. Давай снова запрячем. А ты знаешь, что это за штуковина?
Я посмотрел в коробку. Там лежал новенький фильмоскоп с проводами и несколько коробочек с фильмами. Миша давно обещал привезти нам фильмоскоп.
— Ух ты! — сказал я. — Здорово! Это такое кино маленькое, вроде настоящего — картинки на стене показывать, только руками крутить надо. Я умею! (на самом деле я немножко прихвастнул — я только стоял рядом с Валерой Никитиным, когда он у нас на сборе показывал «Синдбада-Морехода», а крутить он мне не дал). Знаешь, ты приходи к нам в лагерь смотреть картины, придёшь?
— Приду, — ответил мальчишка. — А как тебя звать?
— Саша, а тебя?
— Алексеем, Лёшкой значит.
Тут как раз издали донёсся голос деда — Лёшка-а-а-а!
— Кличет. Надо бежать, — сказал Лёшка. С другой стороны уже слышались голоса наших ребят.
Мы наскоро сунули фильмоскоп под куст, распрощались с Лёшкой, и я успел ещё уложить стрелу из сосновых веток, пока не высыпали на поляну ребята.
Меня так и подмывало заорать, что я нашёл клад, но всё-таки я удержался. Во-первых, это было бы нечестно: клад нашёл не я, а Лёшка.
А потом — пусть уж малыши разыщут, чего уж им портить игру, я-то ведь большой!
Не прошло и минуты, как Зоя Шишкина — девчонка с огромным бантом — завизжала:
— Нашла! Нашла! Коробка!
Все бросились к ней.
Тут уж и я не мог больше удержаться — закричал:
— А я знаю, что там! А я знаю! Знаю!
Ко мне подскочил Борька:
— Чего ты врёшь? Что ты знаешь?
— А вот и знаю! А вот и знаю!
— Ну, что? что?
— Фильмоскоп! Вот что!
Мы с Борькой протискались в середину, там ребята уже сняли крышку с коробки, и объектив новенького фильмоскопа поблёскивал на солнце.
— Ага, вру?! Это тебе не пиявка!
Борька смотрел на меня с недоумением и удивлением.
— Ишь ты! — сказал он. — Здорово! А ты как отгадал?
— Так! — гордо ответил я и прошёлся колесом под самым Борькиным носом.