Как мы сужали брюки

Неудобная поза, в которой я сидел, со стороны, по-видимому, казалась смешной. Халат моего научного руководителя оказался мне коротким, и белые ноги, выделяясь на пурпурном фоне канапе, являли собой картину, далекую от эстетичности. Я всегда поражался тому, как отдельные граждане живут в обстановке кричащих цветов и как им хватает нервов находиться в окружении огненно-красных, оранжевых или ярко-зеленых красок. Впрочем, это отдельный вопрос. Итак, я, весь сжавшись, сидел на канапе и нервно шевелил пальцами ног. На ногах у меня были вельветовые тапочки, которые также принадлежали моему научному руководителю.

— Диана, — сказал я ей однажды.

Диана — жена моего научного руководителя. В тот момент она как раз критически осматривала штанины моих брюк.

— Диана, — сказал я ей однажды, впрочем, это было вчера. — Возьму-ка я куплю себе швейную машинку, ты знаешь, я обошел всех портных в городе, но все хотят только шить, и никто не берется обузить. А я похудел, смотри — брюки болтаются, это как-то не вяжется с представлением о будущем научном работнике.

— Все это глупости, — сказал ее супруг, присутствовавший при разговоре. — По этой логике тебе придется потом купить и машину для ремонта подметок, туфли у тебя, как я погляжу, давно просятся в починку. А потом и паровую установку для восстановления формы шляп, судя по тому, что ты носишь на голове.

Он не уточнил, на что похожа моя шляпа, не стал унижать. Выглядела она действительно не очень — я просидел на ней в поезде всю дорогу от Бургаса до Софии.

— Завтра зайдешь со своими брюками к нам, и Диана их сузит. И кончай с этими глупостями — машинку он собрался покупать! — сказал раздраженным тоном мой научный руководитель, из чего любому станет ясно, что отношения у нас с ним самые дружеские.

Как я не раз убеждался, дружеские отношения с руководителем всегда чреваты осложнениями.

— И обужу, запросто, — ответила Диана, поворачиваясь так, чтобы через плечо увидеть в стеклянной двери свою талию, и помахала нам рукой. -Ну, я пошла, ребята!

Красивая жена у моего научного руководителя.

— Брюки твои, — заметила Диана после критичного осмотра, — весьма интересны с точки зрения науки. (По профессии Диана была искусствоведом), — Человек, скроивший их, руководствовался принципом Кубертена — важно участие. Поэтому он создал предмет одежды, в котором заметен энтузиазм и искренняя радость любителя.

Она читала много, даже слишком много.

— Диана, — сказал я.

В это время кто-то позвонил в дверь.

— О! — с фальшивым восторгом воскликнула Диана, открыв дверь. — Какой сюрприз!

Сюрприз бодро проследовал в гостиную, а я попытался убедить себя, что моих русо-косматых ног не существует. Пришелицей была Тенева — музыкальный критик, энергичная личность.

— Господи! — с неподдельной искренностью вскричала она, заметив меня на канапе. — Это вы!

Опровергнуть ее у меня не было никакой возможности, поэтому я ответил:

— Да, это я, с головы до ног я!

Критикесса посмотрела на мои ноги. Изящные ноги в вельветовых тапочках.

— А вам не холодно? — спросила она заботливым тоном. — Сегодня паровое отопление работает неважно.

Диана предложила гостье кофе. А я стал разглядывать потолок. На нем было серое пятно — соседи сверху, видимо, забыли закрыть кран.

— Вы, наверное, не только пишете о музыке, -полюбопытствовала Тенева, — но и играете на пианино? Я обратила внимание, как легко и ритмично вы постукиваете пальцами по подлокотнику.

— Нет, — сухо ответил я, переставая барабанить. — Когда-то играл на трубе, но теперь бросил.

Разговор не клеился. Присутствие энергичных людей всегда несколько стесняло меня. Тем более, когда у меня голые ноги.

— Я понимаю, — предприняла изящную попытку сгладить неловкое положение Тенева, — что, случайно оказавшись в доме, где уже есть гость…

— Простите, — перебил я ее, — но в данном случае…

— Разумеется, — мягко продолжила критикесса, -молодой музыковед всегда найдет общую тему…

— Мои брюки… — попытался вставить я.

— О! — изящно развела руками Тенева и заговорила еще более доверительным тоном. -Времена давно изменились, молодой человек. А вместе с ними и нравы. Так что уже никто не смущается…

— Никто уже не смущается, — сказал я, — но Диана может…

— Ах, вы! — кокетливо засмеялась Тенева и погрозила мне пальцем. — Давайте-ка сменим тему!

Вошла Диана. Домашний халат она сменила на брюки и свитер.

— О! — воскликнула критикесса. — Не стоило! Не стоило из-за меня переодеваться, дорогая. Ты так хорошо смотрелась в халате…

— Все же перед посторонними… Тенева всплеснула руками.

— Да кто ж здесь посторонний! Может — я? Или молодой человек, который…

— Брюки у него… — попыталась объяснить Диана.

Тенева мило склонила головку.

— А у него скоро защита и как-то неудобно…

— Дорогая, — сказала Тенева. — Ну как же здесь не похудеть. Да и что в этом плохого. Ха-ха-ха… Я, конечно, заглянула немножко не вовремя…

Не будь я в халате, я бы не усидел на месте.

Отвратительная история!

Гадкая!

Гнусная!

Хотелось вскочить, влепить ей пару пощечин, чтобы эта улыбочка исчезла с ее лица. Заломить ей руки; Вытолкать за дверь! Человек не может позволить себе сузить брюки у жены своего научного руководителя! Не может никого попросить ни о какой услуге! Впрочем, я и не просил ни о какой услуге, се муж сам заставил меня явиться сюда…

Ах, если б я не был в халате!

— Что в этом плохого… ха-ха-ха!

Я вдруг вспомнил, как в школьные годы, с приближением контрольной по математике, мне по ночам снились кошмары. Крутая, в зеленых лужах улица, по которой я шел в не по размеру больших, стоптанных башмаках, поминутно поскальзываясь и с трудом удерживаясь на ногах, хватаясь за сломанный забор, покрытый осклизлым лишайником. А надо мной — кривой фонарь, рассыпающий серо-лиловые лучи, и смеющийся оскал уродливого женского лица.

Ха— ха-ха…

Ха— ха…

Ха…

Кошмар кончается. Тенева ушла. Все остальное по-старому. На ногах у меня тапочки шефа. Его жена терпеливо работает иглой над моими брюками. На потолке серое пятно. Кофейные чашки покрыты таинственными рисунками. В шесть часов.

Шагая по улице, я чувствую, как брюки плотно обтягивают бедра. Умелая жена у моего научного руководителя. Она и искусствовед хороший. А как люди они с мужем просто прекрасны. Мы дружим много лет — я даже жил у них несколько месяцев. Тогда я был на распутье, бросил учебу, расстался с любимой девушкой, чуть не уехал в Родопы добывать руду, белый свет мне был не мил, горизонт был затянут облаками, жизнь казалась беспросветной. Они приютили меня, я полюбил их, а потом поклялся, что не поеду добывать руду, а снова возьмусь за музыку. Явился на экзамены, победил на одном конкурсе, теперь вот скоро у меня защита.

— Молодец! — похвалил меня на другой день доцент Бонев. — Я был в восторге, когда узнал!

И, улыбаясь, прошел мимо. С такой же улыбкой прошел мимо меня один тип с соседней кафедры -он подмигнул мне и поднял вверх большой палец, мол, ну ты даешь!

Две очкастые ассистентки вдруг стали очень милы со мной. Одна пригласила меня на концерт для флейты и фортепиано. Другая одарила долгим взглядом, потом вздохнула и помахала мне рукой. При следующей нашей встрече в коридоре она тоже подмигнула мне и засмеялась. Рассмеялся и преподаватель немецкого. Расплылся в улыбке настройщик роялей. Подхватив меня под руку, внештатный доцент по скрипке затащил меня в кафе. Там меня встретили возгласами: «Эй, где ты пропадаешь?»

Все смеялись, глядя на меня чуть ли не любовно.

— Молодец! — сказал мне на другой день ассистент Генов. — Я был в восторге, когда мне рассказали!

И с улыбкой прошел мимо. С улыбкой прошел мимо и тот тип с верхнего этажа, имени которого я никогда не знал, при этом он подмигнул мне и поднял вверх большой палец, мол, ну ты даешь!

Двое усатых ассистентов — и те стали держаться со мной, словно были мне лучшими друзьями. Один из них пригласил меня в воскресенье кататься на лыжах.

— Что случилось? — спросил меня через несколько дней мой друг и научный руководитель. — Ты чего это повесил нос? Ходишь, как… Кстати, как с твоими историческими брюками?

— Никак, — крикнул я. — Никак и все! И больше никаких брюк! И вообще ничего!

Мой кулак опустился на его письменный стол. Он посмотрел на меня ошеломленно. Помолчав, тихо проронил: «Ты чокнутый».

Хлопнув дверью, я выскочил в коридор.

Меня перехватила преподавательница по фамилии Герова.

— Значит, это у вас давно, а я и не знала, — беря меня под руку, сказала она. — А говорили, что вы с Андреевым неразлучные друзья. Что ты у них жил, что они тебя чуть ли не кормили. А я говорю — кто это сейчас будет кого-то кормить за здорово живешь? Нынче люди расчетливые пошли, никто ничего за так не делает. Только ради дружбы. Глупости все это! К тому же, как выяснилось, что и дружбы-то никакой нет…

— Извините, -холодно сказал я, — но мне некогда. Спешу на встречу.

— И я спешу на встречу! — воскликнула Герова. — Еду к Теневой. Хочу разузнать об этих Андреевых, как говорится, информация из первых рук прямо у нее…

— Всего доброго! — вежливо простился я.

Два этажа я пролетел, словно вихрь. В канцелярии, куда я ворвался, чуть было не сбив с ног секретаршу, я схватил телефонный указатель. Тенева… Тенева… так, улица… третий этаж…

На такси я добрался туда за несколько минут. Бегом взлетел на третий этаж, позвонил. «Ах, это вы», — пробормотала Тенева.

Я вошел, невнятно объясняя свой визит, но Тенева, бросив: «О, молодой человек, нравы изменились…» — отправилась ставить кофе.

Квартира была обставлена со вкусом. Приглушенный свет, пастельные тона. На стене картина Сироты Скитальца. Книг немного. Пианино «Зайлер» с канделябрами. На канапе клетчатое родопское одеяло.

— Кофе, — донесся голос Теневой.

Раздался звонок.

— О! — воскликнула Герова, появившаяся в гостиной через минуту. — О!

Больше она не сказала ни слова. Я сидел напротив нее на канапе, небрежно вытянув голые ноги, белизна которых выделялась на фоне квадратного одеяла. Брюки мои валялись на полу.

— О! — в последний раз вымолвила Герова, пятясь к двери. — Извините, извините…

И выскочила из квартиры.

— Вы… вы… — постепенно приходя в себя, забормотала Тенева. — Вы негодяй…

— Послушайте, милая, — сказал я, натягивая брюки. — Вы же сами убеждали меня, что нравы изменились. Очень изменились. И, пожалуйста, разлейте, наконец, кофе, потому что он скоро остынет.