Воссоздать портрет мистера Дж. А. Линдона чрезвычайно сложно. Слишком необычный персонаж Джеймс Альберт Линдон на литературной сцене, на которой ему довелось сыграть лишь эпизодические роли в немногочисленных спектаклях. Между тем, как это часто бывает, свойства таланта актера могут оказаться таковы, что именно эпизод удается ему лучше всего, и в этом его качестве он необычайно ярок и поистине уникален. Его роли не по силам ни одному именитому дарованию.
В 1956 году «Спектейтор» присуждает Линдону, среди прочих участников некоего поэтического состязания, аристократичную (в отличие от «демократичного» фунта) гинею, солидный «Экономист» в 1965 году лаконичен, но, безусловно, более щедр и столь же аристократичен: «Первый приз (10 гиней) Дж. А. Линдон, 106, Нью Хоу Роуд, Эдлстоун, Уэйбридж».
«На протяжении многих лет Дж. А. Линдон писал, пожалуй, самые замечательные юмористические стихи на английском языке. Трудно себе представить, но большая часть написана им на конкурсы, проводимые еженедельными газетами, в которых Линдон нередко возглавлял списки победителей, но крайне редко его стихи находили себе путь в антологии», — пишет американский математик, писатель, популяризатор науки Мартин Гарднер в книге «Аннотированный Кейси»[1].
Скупые сведения о жизни Дж. А. Линдона укладываются в пару страниц из книг его друзей и публикаторов: Мартина Гарднера и Говарда Бергерсона, выдающегося палиндромиста, родоначальника палиндромной поэзии, математика и музыканта-самоучки.
Мистер Линдон родился 12 декабря 1914 года, учился в Кембридже, жил в городке Эдлстоун недалеко от Лондона, где «с сестрой управлял, как он сам называл, убогой сувенирной лавчонкой»[2]. 16 декабря 1979 года мистер Линдон умер «почти нищим, полуослепшим, в полной безвестности»[3].
Друзья называли его Джал.
Эпитеты, даруемые Линдону, неизменно восторженны. Джон Чиарди на страницах «Сатердей ревью» в 1974 году называет Линдона «высочайшим мастером палиндромии». «Дж. А. Линдон проложил столь головокружительный и непроторенный путь сквозь запутанные палиндромные возможности нашего языка, что он едва ли может надеяться избежать славы главной музы английского палиндрома», — пишет Говард Бергерсон в книге «Палиндромы и анаграммы»[4], предваряя, вероятно, самую внушительную из когда-либо публиковавшихся подборку избранных палиндромов Линдона.
Этой славы Линдон не избежал. Его палиндромы стали классическими. Похоже, ни одна публикация о палиндромном творчестве не обходится без упоминания Линдона. И на проторенном Линдоном пути появились дорожные знаки.
Линдон преуспел в составлении не только буквенных палиндромов, но и словесных, когда фраза прочитывается слово в слово одинаково от начала к концу и от конца к началу, а также «строковых» палиндромов, когда все стихотворение построчно можно прочитать с последней строчки до первой — так же как с первой до последней. Линдону удавалось составить множество стихотворений, в которых строчки являлись либо буквенными, либо словесными палиндромами. Лучшим же из палиндромов Линдона Гарднер считает сцену совращения Евы Адамом и приводит ее в книге «От мозаик Пенроуза к надежным шифрам»[5]. При всей очевидной сложности их конструирования палиндромы Линдона еще и не лишены остроумия. Всего два примера. Буквенный палиндром: «Cigar? Toss it in a can, it is so tragic». Ипалиндром словесный: «Girl bathing on Bikini, eyeing boy, finds boy eyeing bikini on bathing girl». Юлий Данилов в книге М. Гарднера «Есть идея!» (1982) перевел его так: «Девушка, купающаяся на острове Бикини и украдкой поглядывающая на молодого человека, видит молодого человека, не отрывающего глаз от бикини на купающейся девушке». Попробуем и мы, приняв словесную игру Линдона, переложить этот палиндром на русский язык: «Девушке, купающейся на Бикини, отчетливо видно: юноше видно отчетливо бикини на купающейся девушке».
Мартин Гарднер горько сожалеет о том, что для работ Линдона, «мастера игры слов», «не нашлось места в печати (единственное исключение составляет „Журнал дрессировщика червей“[6]), большинство его стихотворений были написаны и отправлены друзьям, которым, я верю, хватило здравого смысла сохранить их… Его юмористические стихи могли бы составить замечательную книгу, будь они собраны его друзьями и корреспондентами, — но кто возьмется ее издать?»[7]. Издатель для такой книги так и не нашелся. Остается довольствоваться тем, что значительный корпус работ Линдона сохранился в упомянутом Гарднером журнале и, добавим, в журнале занимательной лингвистики «Word Ways» («Пути слов»), издававшемся Университетом Батлера, Иллинойс.
В архиве Гарднера, хранящемся в Стэнфордском университете, Линдону отведена не одна единица хранения. В популяризации творчества Линдона заслуга Мартина Гарднера огромна. Если бы не Гарднер, мы вряд ли имели бы возможность познакомиться с работами Линдона.
В своде своих научно-популярных книг по математике, состоящем из 15-ти томов, в основу которых положены материалы его многолетней колонки «Математические игры» в «Сайентифик Америкен», Гарднер цитирует Линдона почти в каждом томе. Клерихью — комические четверостишия с произвольной длиной строки, получившие свое название по имени Эдмунда Клерихью Бентли, британского журналиста, поэта и автора детективов, — и лимерики Линдона появляются в качестве эпиграфов к главам, палиндромы демонстрируют читателю явление симметрии, стихи Линдона популярно и ярко иллюстрируют рассматриваемые Гарднером глубокие научные идеи. Замечательным примером такой иллюстрации служит стихотворение «Все не так!» из главы, посвященной миру с обратным течением времени, в третьем издании книги Гарднера «Новый правый левый мир».
В сборнике статей и рецензий Гарднера «Наука хорошая, плохая и фальшивая», посвященном критике паранауки, находится место, можно сказать, философскому стихотворению Линдона «Видеть и смотреть». В «Мозаиках Пенроуза» Гарднер публикует «Парадоксальные лимерики» Линдона. Парадоксальность заключается в редуцировании классического английского лимерика, состоящего из пяти строк, до 1–2–3–4 строчек, и в сбое ритма, и в потере рифмы, и в пропуске строки, но при этом все отступления от канона оправданы содержанием самого квазилимерика. Приведем некоторые из его парадоксальных лимериков:
Факт, достойный — увы! — сожаленья.
У него строчку пять
Надо первой читать.
Вспять писал он все стихотворенья.
Очень странный поэт де ла Пенья!
Жил трехстрочноцентричный поэт,
Каждый лимерик (верь или нет!)
У него превращался в терцет.
Торопливая дама Патришия
Каждый лим’рик броса’ на двустишии.
Джон писал только пятую строчку… и точка.
Стихи Линдона появляются и в аннотированных изданиях Гарднера. В «Аннотированном Снарке» Гарднер публикует интерлюдию, вставную главу в знаменитую поэму Кэрролла, «дописанную» Линдоном и получившую номер «седьмой-с-половиной». Гарднер, оговорившись ранее, что любые попытки имитировать, пародировать Кэрролла невозможны, признает тем не менее эту главу единственным удачным подражанием, единственной удачной пародией на кэрролловскую поэму.
Редкие стихи Линдона, нашедшие себе путь в антологии, — это, как правило, пародии. Имитация стиля Линдону всегда удается. В антологиях появляются пародия на «Стихи в октябре» Дилана Томаса, пародия на Э. Э. Каммингса, на мало известного нам Т. Э. Брауна и прекрасно известного Киплинга. Но чаще всего объектом пародии (или, если угодно, образцом стиля) Линдон избирает Т. С. Элиота, неизменно предваряя пародию своими извинениями мэтру.
Публикуемый ниже «Двойной лимерик, или климерикью» — несомненная дань родоначальникам жанра, чьим изобретением Линдон столь плодотворно пользовался.
А «Заповедь лондонского воробья» — образец блестящей пародии Линдона на «Заповедь» Киплинга. Написана она на кокни. А как иначе должен изъясняться лондонский воробей? Любопытно, что это стихотворение было положено на музыку австрийским композитором Вольфгангом Габриелем и вошло в цикл «Четыре лондонские песни».
«Образцы стиля» мастеров англо-американской словесности оказываются востребованы Линдоном и на посвященных в основном жизни беспозвоночных страницах «Журнала дрессировщика червей».
Версификационный, поэтический репертуар (вновь театральное слово!) Линдона чрезвычайно обширен. Высокие образцы его поэтической эквилибристики хорошо представлены на страницах журнала «Путь слов». Помимо палиндромов и палиндромной поэзии, в нем звучат акростихи, пародии, звукоподражательные и омофонические стихи. «Если мои опусы по большей части нонсенс, — скромно замечает Линдон в статье, посвященной омофонам, — то они, по крайней мере, могут стимулировать более талантливых читателей на получение действительно удачных результатов в этой области».
В другой статье среди прочих экспериментов с вымышленными языками Линдон предлагает вниманию читателей знаменитый монолог Гамлета «Быть или не быть», переложенный на новояз оруэлловского романа «1984».
В майском номере журнала «Пути слов» за 1973 год Гарднер и Линдон публикуют совместно написанную заметку «Рассыпанные стихи». Стихи авторы «рассыпают» почти буквально. Берется некое известное стихотворение и из его слов составляется новое, если такая процедура удается. Авторы успешно «рассыпали» четверостишие Хайама, строфы Китса, Лонгфелло и Джерарда Мэнли Хопкинса, сопровождая свои упражнения краткими рассуждениями о современной и классической поэзии. В заключении соавторы предлагают читателям угадать авторов исходных текстов пяти «рассыпанных» стихотворений.
Может показаться странным, что Линдон нашел себя в таких разных журналах, как «Путь слов» и «Журнал дрессировщика червей». Но, взглянув более пристально, понимаешь, что все его произведения так или иначе инспирированы. Линдон всегда в предлагаемых обстоятельствах, он охотно откликается на любую словесную игру, на любой поэтический вызов, сохраняя, видимо, свой соревновательный задор со времен участия в газетных конкурсах. Он как бы всегда решает предложенную ему задачу, и его решения всегда виртуозны. Получаются вещи удивительные, редкие, коллекционные. Стоит добавить, что в решении математических задач Линдон также преуспел. Он — неизменный корреспондент «Журнала занимательной математики», на страницах которого появляются не только составленные им антимагические квадраты[8] (Линдон — маг антимагических квадратов!), но и, например, «Математический клерихью-алфавит».
Джеймс Альберт Линдон у нас почти не известен. Исключение составляют только самые популярные его палиндромы, которым удалось проникнуть даже в филологические диссертации. И в книги Гарднера, переведенные на русский язык в большинстве своем благодаря стараниям Юлия Данилова. Для «Мозаик Пенроуза» лимерики Линдона переведены не были.
Переводить стихи Линдона трудно, разыскивать их еще труднее. Сборник его стихотворений, несмотря на робкий призыв Гарднера, в Англии так и не был издан. Подобно словам в затеянной Линдоном и Гарднером игре с «рассыпанными стихами», стихи Линдона, в несколько ином, конечно, смысле, рассыпаны по газетам, журналам и редким антологиям. Но тем увлекательнее поиск, тем интереснее собрать воедино наследие этого поэта, тем любопытнее его переводить.
Я дверь, ту, что выдумал доктор Р. Стэннард,
Открыл, выбрав правильный ориентир,
И, мысленно преодолев между стен ярд,
Я в фаустианский отправился мир!
Я видел, как Крэнклэнк на велосипеде
По городу едет спиною вперед
От дома, мечтая о вкусном обеде,
Который в прошедшем давно его ждет.
На Эдди взглянул я, который наружу
Выжевывал ловко бекон перед сном;
Супруга бекон, приготовленный мужу,
Разжарит и в лавку отправит потом.
Учтиво кивнул я столетней мисс Смолетт,
Почившей полгода назад. Нелегко
Представить себе, что она через сто лет
Начнет материнское пить молоко.
О вспять отбывавшем в тюрьме заключенье
Грабителе Билле узнал я. Когда
Он срок отсидит, совершит преступленье,
Но после, конечно, решенья суда.
Подглядывал я, поступив некрасиво,
За юной Лулу, принимающей душ!
Воронкой вода выползала из слива
И струями в душ собиралась из луж.
На антибомбежку смотрел я — вставали
Дома из руин у меня на глазах,
И бомбы назад к самолетам взмывали,
Вбирая в себя разлетевшийся прах.
Еще я об анти- узнал саботаже:
В винты превращался вновь металлолом.
В дверь Стэннарда — вспять! — я вернулся туда же,
Где стрелки часов шли обычным путем.
Сложил я прекрасное повествованье,
Где все описал от и до, но — увы! —
Я начал с конца и, дойдя до названья,
Забыл все и знаю не больше, чем вы.
Хотя я с физикой знаком, пускай и не на пять,
Одна проблема не дает мне ночью мирно спать.
Всю ночь ворочаюсь, не сплю, не ведая того,
Что видно в зеркале, когда нет в спальне никого?
Оно не может отразить владельца, если тот
Куда-то вышел, но должно же отразить комод,
И стол, и кресла, и портрет, висящий на стене,
И канделябры, и цветы, и штору на окне.
Ведь если есть какой-то свет и это все не сон,
То каждый должен быть предмет в стекле отображен;
Их отражения дрожат, подвижны и резвы,
Но, кажется, исчезнут вмиг, едва уйдете вы.
Наш взгляд зависит от того, откуда кто глядел,
А в книгах есть на этот счет существенный пробел,
Прочь — «что предполагаем мы», «как видим мы» — долой!
Что в зеркале, когда оно наедине с собой?
Вот зеркало передо мной, и лампа перед ним
Отражена так четко, что сей факт неоспорим.
Но тем загадочней вопрос мне кажется теперь,
Как все здесь выглядит, когда я закрываю дверь.
Из книги «Практическое червеведение» (С извинениями Т. С. Элиоту)[10]
Червя окрестить — это боль головная
Для всех. Например, для меня и для вас;
Ведь, право, назвать не могу червяка я
Ни Милдред, ни Дженни, ни Викхэм, ни Гас!
Нельзя и назвать просто Червь Пресноводный
И даже — Планария-Рек-И-Озер,
Получится червь ни к чему не пригодный,
А для червяка — это сущий позор.
Я должен сказать вам теперь в назиданье —
Любой будет, думаю я, удивлен,
Что мелкое, плоское это созданье
Нуждается ровно в трех группах имен.
Вот первая группа: особого рода —
Фамильные, сложные, как лабиринт,
В ней все имена, например, Трематода
Триклад, урожденная Платигельминт,
Dugesia и Phagocata Gracilis.
Такие нужны нам (казалось бы — бред!),
Чтоб мы с вами сразу же определились,
Является Плоским червяк или нет.
А если забыли вы точное имя,
Есть группа вторая, в ней куча имен.
Вы можете впредь именами такими
Червя звать, к примеру, Петляющий Рон,
А также Повеса, и Мисс-Джем-О’Сколлет,
И Дженни-Вертлява-Скользка-И-Плоска…
Подобное имя вам вспомнить позволит
Повадки и облик того червяка.
И третья есть группа имен (непременно
Я должен сказать не без трепета вам),
Не слишком пристойных, каких джентльмены
Не могут позволить в присутствии дам,
Которыми в гневе служитель науки
Всегда называет безмозглых червей,
С ленцой вытворяющих разные штуки,
Но не исполняющих роли своей!
Теперь, если с грустно-косыми глазами
Вам встретится лысый от стресса червяк,
То вы без труда догадаетесь сами,
Кем только что был он обозван и как.
Он был наречен
Не Фанни, не Джон,
А той эксцентричной, не слишком приличной,
Идиоматичной
И эпитетичной
Третьей группой имен!
Владей собой среди толпы мальчишек
С рогатками и грудами камней,
Свой корм ищи без сна, без передышек
И на отбросах вырасти сумей!
Умей гнездо свить в лондонской канаве,
Умей спастись от лондонских котов,
Будь неприметна, зная, что не в праве
Носить наряд изысканных цветов.
И, избежав напастей всех и бедствий,
Лети ко мне, подруга, не робей!
Когда у нас появится птенец свой,
Он будет настоящий Воробей!
Вот лимерик — выдумка Лира,
А клерихью выдумал Бентли;
Как знать, от сего ль они мира!
Как знать, не от мира легенд ли!
Но и этот, и тот
Так смешили народ,
Что сейчас несомненно
Вряд ли кто-то рискнет
Смотреть слишком строго на Лира
И нос задирать перед Бентли.
Что за скульптор чудной Генри Мур!
Что за странный художник Пикассо!
Груда каменных карикатур?
И зачем два лица и гримаса
У зеленой девицы?
Разве чтоб сохраниться
Непорочной? А как
Вам на вкус футов тридцать
Женской плоти? О! Нет, мистер Мур!
Всего доброго, Пабло Пикассо!