Как по книге

Глава 7

Я ПРИБЫЛА В КАМПУС РАНО утром в понедельник, надеясь поделать кое-какую писанину до начала рабочего дня. В офисе было тихо, и я с облегчением увидела, что Пэм, наш секретарь отдела, еще не приехала.

Пэм было за сорок, она работала в колледже с восемнадцати и собиралась отойти от дел в тот же день, когда выслуга составит тридцать лет и начнутся выплаты пенсии. У меня возникло ощущение, что ее работа, равно как и ее брак, стала рутинной и неинтересной, и она, казалось, получала удовольствие от того, чтобы следить за жизнью одиноких женщин в кампусе, которых было множество. Когда она видела меня, то пыталась вызнать: встречаюсь ли я с кем-нибудь новым? Была ли я на Match.com? Как насчет eHarmony или OkCupid (прим. ред.: сайты знакомств)? Знала ли я, что Сара с психологического была близка к помолвке?

Я старалась говорить как можно более неопределенно о своей личной жизни, потому что у меня всегда было неприятное чувство, что в ту же минуту, как я уйду, она позвонит одной из прочих секретарш и поделится последними сплетнями. Какая-то часть меня подозревала, что на территории всего кампуса есть букмекерская контора, где каждая одинокая женщина имеет определенные шансы выйти замуж, потрахаться или быть брошенной. Проходя мимо ее пустого стола, я поморщилась, глядя на коллекцию игрушек Бини Бэйбиз, корзинки с фальшивыми розами, календарь Анны Геддес с младенцами, одетыми, как феи и подсолнухи.

Я зашла в почтовое отделение, чтобы сделать несколько ксерокопий и проверить свой ящик. Вместе с несколькими рекламными объявлениями и журналами я нашла пакет от известного литературного издателя и с любопытством открыла его, гадая, не были ли это настольные копии книг, которые я заказала и забыла. Внутри лежала кремовая карточка с характерным оттиском издателя наверху. Там было написано:

С наилучшими пожеланиями от автора

Я вытащила три толстых тома в твердом переплете с угрюмыми черно-белыми суперобложками, изображающими городские пейзажи. Три романа Ричарда Чейзена.

Я благоговейно любовалась. Три книги! Я даже одну не могу опубликовать. На отвороте «Подземного города», украшенного золотым ярлыком, была надпись: «ЛАУРЕАТ БУКЕРОВСКОЙ ПРЕМИИ». На заднем клапане была авторская фотография Рика: его голова задумчиво покоилась на руке, волосы были зачесаны назад. Биография гласила: «Ричард Форбс Чейзен — всемирно известный журналист и автор бестселлеров. Он освещал основные новости в Ираке, Афганистане, Боснии и Сьерра-Леоне, сообщая о нарушениях прав человека, военных преступлениях и геноциде. Он живет в Нью-Йорке». Я закрыла книгу, взволнованная мыслью, что действительно знаю Рика — что он считает меня своим другом.

У меня зажужжал телефон. Сообщение от Ларри.

Убей меня сейчас же

Телефон снова издал звук сообщения.

Пожалуйста

Ой-ой… Прежде, чем я успела ответить, пришло третье сообщение.

Вот чёрт. Кажется, Ларри собирался «отЛорена Боббить» кого-то (прим. ред.: Лорена Боббит в ответ на домашнее насилие со стороны мужа отрезала ему ножом половой орган).

Я направилась по коридору в сторону его кабинета. Дверь была открыта, и я увидела Стива, сидящего в кресле и что-то бубнящего Ларри. С того места, где я стояла, его шея выглядела, как стейк слабой прожарки. Я откашлялась и подала условный сигнал.

— Извините, — сказала я. — Простите, что прерываю вас!

Стив медленно повернул голову.

— Мне нужно поговорить с Ларри. Речь идет о студенте.

Стив не двинулся с места, явно не поняв намека.

— Э-э, это проблема ФЕРПА, — я многозначительно понизила голос. ФЕРПА был законом «О правах семьи на образование и неприкосновенность частной жизни», и администрация всегда предупреждала нас, чтобы мы его не нарушали. Стив понятия не имел, что такое ФЕРПА, но аббревиатура звучала достаточно пугающе, чтобы заставить его встать со стула.

— О, — сказал Стив. — Тогда я должен оставить вас наедине. — Он неуклюже направился к двери, и я пропустила его.

— Есть новости о твоей книге? — спросил он на выходе.

— Пока нет, — ответила я, натянуто улыбаясь.

Ларри отчаянным жестом велел мне закрыть за Стивом дверь.

— Почему ты так долго добиралась сюда? — он застонал, как только дверь захлопнулась.

— Я пришла так быстро, как только могла!

— Он. Бы. Не. Перестал. Говорить. — Ларри рухнул в кресло. На стене позади него висела подборка плакатов в рамах под стеклом: фотография Оскара Уайльда с зеленой гвоздикой в петлице, картина Джона Сингера Сарджента с изображением Генри Джеймса, плакат Киану Ривза в «Скорости». Галерея личных богов Ларри.

— За прошедшие выходные у меня прибавилось плохих новостей о моей книге. Эшгейт обанкротился, и Пэлгрейв говорит, что они могут взглянуть на мою рукопись, если я просто перепишу все это так, чтобы это была другая книга.

— О, дорогая. — Ларри состроил такое выражение лица, будто я сказала ему, что у меня умер щенок. — Мне очень жаль.

— Уже почти октябрь. Если в ближайшее время не подпишу контракт, я вылетаю с пинком под зад. — Я почувствовала, что задыхаюсь.

Единственной причиной, по которой я вообще получила работу в Фэрфаксе, был Ларри. Мы подружились еще в аспирантуре, когда я недолго встречалась с его младшим братом, адвокатом и начинающим политиком по имени Кертис. В то время, как отношения с Кертисом не сложились — я бросила его после того, как он начал говорить, что у меня есть все атрибуты для идеальной жены политика — моя дружба с Ларри процветала. Ларри не давал мне сойти с ума, пока я перескакивала с одной временной преподавательской должности на другую, отчаявшись найти постоянную работу. Когда он позвонил мне и сказал, что в Фэрфаксе, где он только что начал работать, есть вакансия, я, помнится, громко закричала. Он был уверен, что я получу работу, хотя я была уверена, что комитет по поиску кандидатов сочтет меня залежалым товаром после стольких лет на рынке труда. Но, в конце концов, он оказался прав. Основной кандидат отказался от предложения и остался в своем местном учреждении. Второй кандидат отозвал резюме. Я была третьей.

Помню, в июле того же года я собрала свои пожитки и покинула восточное побережье, за две недели до прибытия в Южную Калифорнию пересекла всю страну. Съехав с шоссе 10 и проехав по тихим улицам Фэрфакса, я не могла поверить в свою удачу. Я проживу здесь, по меньшей мере, еще на три года дольше, если мне удастся продать свою книгу. Перспектива осесть тут надолго наполнила меня чем-то вроде радости.

Когда я впервые подъехала к дому Ларри, коттеджу с серой черепичной крышей, покрытому разросшейся жимолостью и пышными розовыми кустами, он сидел на крыльце, попивая джин с тоником, а на коленях у него сидела толстая полосатая кошка.

— Энни! — Он оглядел мое загорелое лицо и пыльный трейлер. — Боже, ты выглядишь, как Оки (прим. ред.: Прозвище с негативным значением, используемое уже в 1907 году в США в основном для обозначения жителей штата Оклахома. Является производным от названия штата. Применялось в 1930-х годах в Калифорнии по отношению к очень бедным переселенцам из Оклахомы и соседних штатов).

— Заткнись, Ларри, — сказала я. — Ты похож на маленькую Эди (прим. ред.: Эдит "Маленькая Эди" Бувье Бил была американской светской персоной, фотомоделью и исполнителем кабаре. Она была двоюродной сестрой Жаклин Онассис и Ли Бувье Радзивилла).

— Я скучал по тебе, — засмеялся он. — Добро пожаловать домой.

— Я не хочу уезжать, — сказала я Ларри, возвращаясь из воспоминаний и стараясь не заплакать. — Мне здесь очень нравится.

Ларри встал, чтобы обнять меня.

— Милая, нам суждено быть вместе. Это судьба. — Он выпрямил меня и взял за плечи.

— Теперь немного жестокости, но любя, — предупредил он. — Я НЕ ПОЗВОЛЯЮ ТЕБЕ СДАВАТЬСЯ. Я говорил, что двадцать издателей отвергли мою последнюю книгу? Обожаю отказы. Люблю страдания по отказам. Я провел половину своего третьего десятка в состоянии отчаяния. Но, как однажды сказал мне мой старый мудрый учитель в четвертом классе: «Ларри, победители никогда не сдаются, а неудачники никогда не выигрывают. Ты можешь жалеть себя ровно двадцать четыре часа, но потом тебе придется взять себя в руки и попробовать еще раз».

— Но, Ларри, — простонала я. — Я не могу принять все эти отказы! Я хочу заползти в нору и умереть.

— Ты должна держаться за свое оружие. Никаких оправданий! Помни: ЯСНЫЕ ГЛАЗА, ПОЛНЫЕ СЕРДЦА, НЕ МОГУТ ПРОИГРАТЬ! — Ларри развернул меня и вытолкнул за дверь. — А теперь иди и разошли еще несколько предложений! — крикнул он мне вслед.

Я ВЗЯЛА СВОЙ НОУТБУК в патио за пределами студенческого центра, сидя в тихом углу под деревьями. Я подумывала о том, чтобы заняться онлайн терапией — разве я не заслужила новую пару обуви? — но тут пришло сообщение от Ларри.

РУ ПИШЕТ??? (прим. ред.: Крошка Ру, герой Винни-Пуха)

Я вздохнула, надела наушники и начала редактировать свою заявку на издание книги, прерываясь только для того, чтобы снова налить кофе. Проработав около часа, я заметила столпотворение на другом конце двора. Я подняла глаза и увидела в отдалении Рика, пересекающего двор. Он шел вместе с телевизионным репортером, стайка операторов с камерами и микрофонами неотступно следовали за ними. Толпа студентов собралась поглазеть, словно он был каким-нибудь приезжим сановником или кинозвездой. Я наблюдала, как некоторые недотепы пытались влезть в кадр, показывая пальцами знак мира, а другие снимали на телефон. Интервью продолжалось еще минуту, после чего Рик пожал руку репортеру, и я увидела, как он пытается скрыться в студенческом центре, уходя, смущенно помахав рукой. Оказавшись внутри, он направился в патио, остановился, чтобы поздороваться с несколькими нашими коллегами за другим столом, затем поймал мой взгляд и двинулся в моем направлении.

— Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе? — спросил он, слегка запыхавшись.

— Вовсе нет. Пожалуйста, садись! — Я улыбнулась ему. Через внутренний дворик я видела, как мои коллеги поглядывают на нас и перешептываются.

— Большое спасибо за книги. Я получила их только сегодня утром и очень тронута.

— О, не стоит. — Рик лишь пожал плечами. — Мне жаль, что у меня не было возможности подписать их для тебя.

— Все в порядке. Ты выглядишь немного измотанным.

— Скажем так, это было интересно. Я получаю много запросов на интервью от местных СМИ. Как будто они никогда раньше не встречали писателя.

— Ты же знаменитость! Обычно никто не обращает внимания на то, что мы здесь делаем. — Это было правдой. В последний раз телевизионщики появлялись в кампусе, чтобы освещать вспышку вируса в одном из общежитий.

— Сейчас ты будешь в восторге — президент Мартинес прислал мне приветственную записку вместе с огромной подарочной корзиной, — сказал Рик. — Я уверен, что это доконало его.

— Он, наверное, надеется, что ты останешься в Фэрфаксе. Твое присутствие — отличная реклама для школы.

— Если он хочет предложить мне постоянную работу, я соглашусь.

Две хорошенькие студентки подошли к Рику, хихикая и краснея.

— О Боже мой! Это профессор Чейзен! — Они захихикали. — Можно с Вами сфотографироваться?

— Конечно, — сказал он. — Но, пожалуйста, зовите меня Рик. — Девочки прыгали вокруг него, как маленькие воробьи, когда он встал.

— Я могу сфотографировать, — предложила я, беря телефон и ожидая, пока они устроятся по обе стороны от Рика. Он терпеливо потакал им, даже согласился подписать экземпляр своей книги для одной из матерей девушки.

После того, как они ушли, я сказала:

— Ты был с ними так добр. Как ты выдерживаешь?

— Ничего страшного, — ответил он, легко рассмеявшись. — Кроме того, я сомневаюсь, что кто-то из них действительно читал мою чёртову книгу.

Время от времени мимо проходили студенты или коллеги, приветствовали его и поздравляли, и Рик каждый раз отвечал в своей теплой и непринужденной манере. Трудно было не поддаться очарованию.

— Мне очень жаль, что нас прервали, — сказал он с сожалением после ухода последнего доброжелателя. Он вытащил из кожаной сумки большую пачку бумаг и со вздохом положил ее на скамью рядом с собой.

— Что это такое? — спросила я.

— Мне нужно прочитать почти сотню пробных письменных работ, чтобы выбрать пятнадцать студентов, которые будут в моей творческой мастерской, — простонал он. — Это безумие! У меня никогда не было так много соискателей на мой курс!

— Я же сказала — ты знаменит!

Я слышала, как мои ученики сплетничали о Рике. Все они хотели попасть в его мастерскую. Он был, несомненно, выдающимся писателем, но, что более важно, его считали невероятно сексуальным и крутым. Он был одет в винтажные джинсы, ездил на мотоцикле и просил студентов называть его Рик, а не профессор Чейзен. Казалось, у него уже был постоянный шлейф поклонниц, следующих за ним по всему кампусу.

— Хотел бы я быть чуть менее знаменитым, — посетовал Рик. — А не читать чертовы ужасные студенческие сочинения часами напролет.

— Мне это знакомо, — засмеялась я. — Я все время читаю дурно написанные эссе.

— Это еще хуже, — проворчал Рик. — Это студенческая фантастика. Я бы скорее прочитал дерьмовое эссе о Вордсворте, чем дерьмовый рассказ.

— А в чем разница? Если писанина плоха, не важно, о чем она.

— Нет, это не так. Только не тогда, когда плохо пишут о сексе в общежитии, о том, что ты накурился или страдаешь анорексией.

— Но разве ты не должен писать то, что тебе знакомо? Это же первое правило курса творческого письма, разве нет? — Немного удивилась я.

— Если это так, то студенты должны жить более интересной жизнью, — вздохнул Рик. — Или, может быть, я веду себя, как старый козел. Наверное, я забыл, каково это — быть восемнадцатилетним. — Он сунул стопку бумаг обратно в сумку. — Заскочишь сегодня выпить?

— Конечно, — ответила я, стараясь не выдать своего нетерпения.

Он наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку, его губы были в дразнящей близости от моих. Я смотрела, как он уходит, небрежно перекинув сумку через плечо. И я была не единственной, кто провожал его взглядом. Несколько пар глаз следили за ним, когда он пересек патио и нырнул в боковой вход. Через несколько минут мотоцикл завелся и с ревом унесся прочь.

ВСЕ ГОВОРЯТ, ЧТО УЧИТЕЛЯ НЕ ДОЛЖНЫ выделять фаворитов среди своих учеников так же, как родители не должны выделять одного из своих детей, но у каждого учителя, которого я знала, были любимчики, и Эмили Янг определенно была моей. Она была высокой, атлетически сложенной теннисисткой, с длинными конечностями. Как она успевала ходить на тренировки и ездить на матчи, продолжая выполнять все свои домашние задания и получать только высшие баллы, я понятия не имела. Она никогда не просила о продлении срока сдачи, и никогда не просила о специальном жилье. С тех пор, как она перешла на английский на втором курсе, она посещала все мои занятия.

Она ждала меня у дверей кабинета, одетая в теннисную форму, а рядом с ней лежала огромная сумка с ракетками.

— Как у тебя дела? — спросила я, обнимая ее и впуская в свой кабинет.

— Я в порядке. — Она застенчиво улыбнулась мне. — Сегодня утром я подала заявку на участие в художественном семинаре Ричарда Чейзена.

— Как забавно — я только что столкнулась с ним в студенческом центре. Ты никогда не говорила мне, что пишешь фантастику!

— О, это просто то, что я делаю для удовольствия. — Она выглядела смущенной. — Я, наверное, все равно не попаду, но решила, что это возможность всей моей жизни, и я могла бы попробовать.

— Не говори так! Ты не должна себя недооценивать.

— Я знаю, — засмеялась Эмили. — Но есть люди, которые практически стоят лагерем перед его офисом, умоляя зачислить их. Я слышала, что одна девушка представила целый роман в качестве тестового задания!

Бедный Рик…

— Как дела в теннисе? — поинтересовалась я, когда Эмили поставила свою сумку в угол. — Кажется, недавно у тебя был большой турнир?

— Да, мы были в Сан-Диего на прошлой неделе и сегодня вечером уезжаем в Охай, — она слегка понизила голос. — Вы знали, что президент Мартинес иногда тренируется у нас?

— Неужели? — Я понятия не имела, что Адам вообще играет в теннис.

— Он довольно хорошо играет, практикуется с этой блондинкой. Кажется, она администратор. Это своего рода сумасшествие — увидеть президента в такой обстановке.

— Да, это безумие. — Я выдавила из себя слабую улыбку.

Вытащив из сумки папку, Эмили сказала:

— Итак, я подумываю о поступлении в аспирантуру…

— Не делай этого, — оборвала я ее. — Не губи свою жизнь.

— Что вы имеете в виду? — спросила она, открыв рот от удивления. Я видела, как она смотрит на дипломы в рамках на стене моего кабинета и на книжные шкафы, заполненные книгами.

— Ты не этого хочешь. Поверь мне. — Я сама удивилась тому, как яростно это прозвучало.

— Но это именно то, что я хочу сделать! — Запротестовала Эмили. — Я хотела бы читать и писать о книгах до конца своей жизни. Я не могу себе представить ничего лучше, честно.

Я невольно смягчилась. Я ничего не могла с собой поделать — Эмили так напоминала меня в этом возрасте.

— Учеба в аспирантуре — сплошное дерьмо, — сказала я Эмили, изо всех сил стараясь умерить ее оптимизм. — Ты будешь проводить все свое время в библиотеке.

— Я люблю библиотеку.

— И нет никакой гарантии трудоустройства. Например, я даже не уверена, буду ли работать в следующем году.

— Я готова рискнуть.

— И я не знаю, есть ли у тебя вторая половинка, но тебе придется подумать о будущем. Ты хочешь остепениться? Ты хочешь иметь детей?

— Слава богу, я ни с кем не встречаюсь.

Я замолчала, сбитая с толку. Как я могла объяснить ей, что это — этот кабинет, заполненный книгами, эта работа в Фэрфаксе, эта научная жизнь — стоила мне больше, чем я когда-либо ожидала? Я уже много лет ни с кем не встречалась, мой студенческий долг за обучение был размером с ипотечный кредит, и моя работа могла быть легко ликвидирована в любой момент.

Я вспомнила своего собственного консультанта, доктора Рассел, и как она пыталась предупредить меня о суровости профессии. Она никогда не интересовалась, откуда я родом, какие у меня внеклассные занятия, еду ли я домой на каникулы или работаю летом в магазине. Наши отношения были исключительно академическими. Каков был мой вклад в существующую критическую литературу? Когда я представляла свой следующий проект? Как я уточняла свою библиографию? Моя дипломная работа была о женщинах и ухаживании в романах девятнадцатого века, и мы никогда не говорили о женщинах или ухаживании, как они соотносились со мной. Вместо этого все сводилось к абстрактному анализу добродетели, скромности и регулированию женских желаний.

Так что я ощутила небольшой стыд, когда, наконец, призналась ей, что у меня есть парень, и я рассматриваю варианты аспирантуры, основанные на их географической близости к Сан-Франциско, где Адам решил взять работу в консалтинге, чтобы погасить свои студенческие кредиты. Даже сейчас я помню разочарование, которое поселилось в уголках ее рта.

— Сколько тебе лет, Энн? — спросила меня тогда Доктор Рассел.

— Двадцать один.

— Ах. Двадцать один. — Она оценивающе оглядела меня. — Когда мне исполнился двадцать один год, я была замужем и беременна. К двадцати трем годам я развелась и осталась одна с ребенком на руках. Тем не менее, мне удалось получить степень бакалавра в местном колледже, а затем поступить в аспирантуру в Йеле, где все мои одноклассники были одинокими мужчинами, у которых были горничные, убиравшие их комнаты и готовившие им еду, чтобы они могли сосредоточиться на учебе. Между тем, я работала на двух работах и заботилась о своем сыне, все еще умудряясь получать высшее образование.

— Должно быть, это было тяжело, — неуверенно сказала я.

— Ты даже не представляешь. Когда я думаю о преимуществах, которые имели женщины вашего поколения — возможности, привилегии — я не понимаю, почему вы все это отбросили. Чего ты хочешь, Энн? Ты хочешь выйти замуж и завести детей?

— Да-а-а, я так думаю.

— Ты так думаешь? С этим твоим парнем?

— Утвердительный ответ. Мы планируем пожениться. Это серьезно.

— Серьезно? Я вижу. Ты серьезно относишься к своей аспирантуре? Ты серьезно собираешься получить докторскую степень? Ты серьезно оцениваешь уровень жертв, которые это влечет за собой, долгие часы в библиотеке, поездки в архивы и конференции, отсутствие гарантий с трудоустройством, общие личные инвестиции, которые ты должна сделать, если это твое призвание?

— Да, я знаю. Мой парень — Адам, его так зовут — он меня очень поддерживает.

— Насколько он поддержит тебя, если твоя работа приведет тебя в разные отдаленные университетские городки? Или из-за сжатых сроков ты не сможешь готовить ужин? Или что, если появится ребенок? Ты бросишь свою стезю и будешь довольна ролью домохозяйки или воспитателем в детском саду?

То, как профессор Рассел произнесла «домохозяйка» и «воспитательница детского сада», ясно давало понять, насколько низко она оценивала эти позиции в своем личном рейтинге.

— Но ведь у Вас все получилось, — возразила я.

— У меня не было мужа, который бы нас обеспечивал. У меня был сын, у которого не было выбора, кроме как согласиться с тем, что я считала лучшим для него. Твой парень хочет, чтобы ты переехала туда, где будет удобно ему. Не потому, что это лучшее решение для вас, а потому, что это лучшее решение для него. Что ты будешь делать, если, не дай бог, он порвет с тобой? Ты застрянешь в аспирантуре, которая не подходит, ты потеряешь свое время и свое призвание, ты потеряешь и мое время и мои инвестиции в тебя.

— Это не… он не стал бы… Вы неправильно поняли.

— Этот парень… Ты веришь, что он любит тебя? — Профессор Рассел спросила напрямую.

— Да, конечно.

— Тогда он должен желать тебе только добра. Я твердо верю, что ты должна поступить в Йель — там училась я, там отличная учебная база, к тому же, тебя приняли — это немалое достижение. Если этот парень действительно любит, то должен позволить тебе реализовать свой интеллектуальный потенциал. Если он не хочет этого, это не твой человек. Калифорния — это не Марс. Есть самолеты, вообще-то. Вы сможете навещать друг друга.

Почему я следовала за Адамом? Боялась, что он мне изменит? Неужели я настолько слаба, что не способна позаботиться о себе? Мысль о том, что меня отделяют от него несколько тысяч миль, наполняла меня ужасом — но почему?

Позже, когда я рассказала Адаму о своем разговоре с профессором Рассел, он тихо спросил меня:

— Ты хочешь поступить в Йель?

— Там отличная программа, — бормотала я. — И пакет финансирования очень щедрый, и профессор Рассел считает, что это было бы идеально. Я не хочу ее разочаровывать. Но опять же, кого это волнует, верно? Это моя жизнь, и я хочу быть с тобой.

— Ты будешь со мной. Не беспокойся об этом. Но я не хочу, чтобы ты отказалась от прекрасной возможности только потому, что мы будем на расстоянии. Ты слишком умна и не должна зарывать свой талант в песок. Я согласен с профессором Рассел. Ты должна пойти в Йель, и мы справимся с этим.

Тогда я чуть не заплакала от облегчения. Мне не придется идти против воли профессора Рассел, и я не потеряю Адама. Я получала возможность иметь полноценную профессиональную жизнь и полноценную личную жизнь. Я могла бы иметь все это.

Теперь, глядя на Эмили, я не могла сказать ей, как сильно меня обманули. В глубине души доктор Рассел знала, что рано или поздно мне придется выбирать. Жизнь наукой требует отрицания других желаний.

— Не закончи, как я, — хотелось сказать Эмили. Не потому, что я не хотела, чтобы она стала профессором, а потому, что в итоге, это приведет к одиночеству.

В ТОТ ЖЕ ВЕЧЕР Я НАПРАВИЛАСЬ к дому Рика. Он жил на другой стороне кампуса, на тенистой, обсаженной эвкалиптами улице, где жили многие маститые профессора. Владелец дома, сотрудник философского факультета, в течение года находился в творческом отпуске и был так рад перспективе иметь в качестве арендатора писателя-лауреата премии, что сделал Рику скидку на аренду и даже предоставил в пользование свой автомобиль, темно-бордовый Субару Аутбэк.

Рик оставил боковую калитку незапертой для меня. Я вошла в нее, перешагнув через несколько замшелых кирпичей и большой куст гортензии.

— Я здесь! — Я пошла на голос. Дорожка вела к обособленному гостевому дому с французскими дверями, открытыми, чтобы впустить ветерок. Рик сидел на шезлонге снаружи, курил сигарету и пил пиво.

— Привет. Спасибо, что пришла, — поприветствовал он, оценивающе оглядывая меня с ног до головы. Я переоделась в летнее платье и сандалии и распустила волосы из своего обычного конского хвоста. — Ты хорошо выглядишь с распущенными волосами.

— Спасибо. — Я покраснела от неожиданного комплимента.

Он удалился в дом, чтобы принести мне выпить. Я оглядела его задний двор: он был пышным и зеленым, густо засаженным цветущими кустами, большое дерево джакаранда роняло пурпурные цветы на траву, в углу журчал небольшой деревянный фонтан, окруженный парой каменных лягушек и кроликом.

— Как Колодец желаний, правда? — спросил Рик, когда снова появился, поймав мой взгляд. — Где-то здесь есть гном. — Он протянул мне бутылку пива. — С тобой все в порядке?

— Все здорово, — ответила я. Было приятно выпить холодного пива теплым осенним вечером.

Рик вытянулся в кресле и провел рукой по густым волосам. На нем были выцветшие джинсы и старая футболка.

— Надеюсь, ты не возражаешь, если я закурю?

Я покачала головой.

— Я пытаюсь бросить, — признался Рик. — За все лето не выкурил ни одной сигареты, но потом увидел в местном винном погребке мою любимую марку. — Он указал на почти пустую пачку из-под сигарет рядом с пепельницей. — И сдался. Я прикинул, после той недели, что у меня была… — Он замолчал, а потом печально рассмеялся. — Послушай, как я пытаюсь оправдаться. Я даже сам себе не кажусь убедительным.

— Как продвигаются дела со студенческими работами? — Я решила сменить тему. — Ты уже определил, кого возьмешь?

— Господи, нет, — простонал он. — Каждый из них хуже предыдущего. Я думаю, что прочел примерно половину.

— Моя ученица Эмили Янг тоже хочет попасть к тебе. Ты уже добрался до ее работы?

— Эмили Янг, Эмили Янг… Честно говоря, я не помню. Но она тебе нравится? Она хорошо учится?

— Самая лучшая. Она отличный ребенок.

— Значит, она проходит! — сказал Рик, щелкнув пальцами. — Самое простое решение на свете. Спасибо, что помогла мне.

— Погоди, погоди, — засмеялась я. — Ты же не собираешься просто одобрить ее, не прочитав материала, не так ли?

— А почему бы и нет? Я доверяю твоему суждению. Если она тебе нравится, то должна быть великолепна. Дело закрыто.

— Обещай мне, что ты хотя бы прочитаешь ее тест.

— Если ты настаиваешь, — вздохнул Рик. — Ты действительно хочешь наказать меня, не так ли? Заставляешь меня читать все эти чертовы ужасные истории.

— Ну же, — поддразнила я его. — Они не могут быть настолько плохими. Приведи пример.

— Хорошо, было упражнение по творческому письму, которое представил какой-то парень, написанное с точки зрения девочки-подростка. Только он не мог перестать описывать свою грудь. На самом деле он называл их «буфера».

— Остановись. Ты шутишь?

— Ты думаешь, это самое плохое? Потом были разные истории о том, как кто-то — друг, родственник, домашнее животное, на твой выбор — умирает от какой-то болезни или попадает под машину. Один студент описал, как его дедушка умирал от «амонии». «А-М-О-Н-И-И».

Я покачала головой.

— Ты все это выдумываешь, — сказала я, смеясь.

— Хотел бы… А еще есть заурядные истории о связях в колледже. Парень встречает девушку на вечеринке. Они напиваются. Они получают кайф. Они трахаются. Они обманывают друг друга. У них грязный разрыв отношений. И так далее. Что за чушь!

Молча кивнув, я могла только вообразить, какую потрясающе плохую историю бы написала, если бы была студенткой группы креативного письма Рика. Зажав сигарету между пальцами, он выглядел совершенно непринужденно. Его густые светлые волосы падали на лоб, а брови были нахмуренными, когда он потчевал меня историями, начиная от встречи с Далай-Ламой («крошечный старичок, но с большим чувством юмора»), до его рассказа о посещении тюремной камеры Манделы на острове Роббен, и душераздирающих рассказов о том, как он однажды, будучи в Ираке под прикрытием, чуть не был схвачен и обезглавлен.

— Это поколение детей еще ничего не испытали, — говорил он. — Они избалованные тупицы. Как их там называют? Миллениалы?

В конце вечера Рик предложил проводить меня, и я согласилась. Он настоял на том, чтобы прогуляться по тротуару («Я старомоден в этом отношении»), и я почувствовала, что расслабляюсь, наслаждаясь любезностью Рика и легкой словесной пикировкой. Он положил руку мне на талию, когда мы поднимались по ступенькам моего крыльца, и я почувствовала трепет от его прикосновения.

— Мне очень понравилось, — робко признался он, остановившись на пороге. — Надеюсь, в следующий раз я смогу пригласить тебя на ужин. — Прежде чем я успела ответить, он наклонился и поцеловал меня. Я уловила слабый аромат табака и одеколона. Грудь сдавило, и внезапный прилив жара охватил меня. Его рука все еще была в моих волосах, и я не хотела, чтобы он убирал ее. Я не хотела, чтобы он уходил, не хотела проводить вечер в одиночестве в своей гулкой квартире. Я хотела, чтобы он снова поцеловал меня.

— Не хочешь войти? — Предложила я, толкая дверь.

— Я все думал, когда же ты спросишь?..