Как потерять друзей & заставить всех тебя ненавидеть

Пролог

Любому, кто оказался хотя бы в десяти кварталах от знаменитого в Западном Голливуде ресторана «Мортонс», было понятно, что этой ночью там происходит нечто из ряда вон выходящее. Обычно по понедельникам он привлекал лишь нескольких крупных воротил киноиндустрии, но в тот понедельник — 28 марта 1994 года — на углу Мэрлоуз и Робертсон, казалось, решили собраться все сливки общества от Голливуда. Оцепление полицейских едва удерживало толпу, приходящую в неистовство каждый раз, когда кинозвезды одна за другой устремлялись к входу в ресторан, причем некоторые из них сжимали в руках золотые статуэтки. Это был вечер 66-й ежегодной церемонии вручения Оскара, и «Вэнити фэр» впервые получил возможность устроить прием в честь этого события.

Я сверился с часами — 23.25. Через пять минут мне предстояло встретиться лицом к лицу с «нацисткой», вооруженной списком приглашенных и, словно Цербер, охраняющей вход в ресторан, чтобы уговорить ее пропустить меня внутрь. Пытаясь успокоиться и взять себя в руки, я принялся счищать со смокинга невидимые пылинки. Из всех устраиваемых сегодня приемов этот нельзя было пропустить ни в коем случае.

Раньше таким признанием пользовались лишь вечеринки Ирвинга Лазара, легендарного агента многих крупных кинозвезд, более известного как Шустряк, которые, как правило, проходили в ресторане «Спага». Только его скоропостижная смерть в декабре прошлого года положила конец этой традиции.

Бешеная популярность его приемов объяснялась их эксклюзивностью — попасть на них могло лишь ограниченное количество VIP-персон. А от тех, кого считали недостаточно важными, отделывались простым объяснением, что глава департамента по пожарной безопасности Лос-Анджелеса издал предписание, согласно которому число присутствующих на мероприятии не должно превышать 300 человек. Конечно, это уловка, но таким образом этой хитрый агент умудрялся контролировать количество приглашенных. Поэтому на приеме всегда парила на удивление теплая и дружеская атмосфера. Моему другу Алексу де Силва в 1992 году удалось проникнуть туда, и всего за десять минут он встретился с Шарон Стоун, Майклом Дугласом и Томом Крузом. Вернее, Том Круз сам подошел к нему представиться, полагая, что если Алекс допущен в святая святых, значит, он очень важная персона. На самом деле мой друг работал всего лишь внештатным репортером, единственной целью которого было попасть на оскаровские вечеринки.

Только благодаря этому непредвиденному стечению обстоятельств и чрезвычайно напряженной работе своих сотрудников, отвечающих за организацию подобного рода мероприятий, «Вэнити фэр» удалось превратить прием 1994 года в главное событие сезона. Смерть Шустряка на 86-м году жизни из-за отказа печени вызвала настоящий переполох среди желающих занять его место. Вольфганг Пак, владелец «Спаги», рассказывал, что тело Ирвинга Лазара еще не успело остыть, а ему уже принялись названивать желающие зарезервировать ресторан. В конце концов, Пак решил закрыть его на вечер вручения Оскара, отдавая тем самым дань уважения Шустряку и оставляя поле боя своему сопернику Питеру Мортонсу. Поэтому, как только редактору «Вэнити фэр» Грейдону Картеру удалось заполучить «Мортонс», его команда первоклассных специалистов по организации светских раутов немедленно взялась за дело. Джейн Саркин, главная в журнале по «укрощению» знаменитостей, целых три месяца провела в напряженных переговорах с агентами, менеджерами и пресс-агентами, добиваясь от них согласия их влиятельных клиентов появиться на приеме. Она знала, что достаточно собрать в паддоке несколько известных «скаковых лошадок», и вскоре к ним присоединятся остальные. Хороший «конюх» концентрирует усилия лишь на нескольких фаворитах, по опыту зная, что остальное за него сделает безотказный голливудский стадный инстинкт.

За неделю до приема я позвонил Бет Ксениак, полагая, что написанная мною когда-то для журнала статья послужит своего рода пропуском, но, оказалось, я здорово просчитался. «Для какого издательства вы собираетесь освещать прием?» — спросила она. По правде говоря, я вообще не собирался этого делать — я всего лишь сопровождал Алекса де Силву в его ежегодном паломничестве по светским вечеринкам. Однако после разговора с Ксениак я позвонил другу из «Дейли телеграф» и убедил его заказать мне статью. Но даже это не произвело на нее особого впечатления. «Я поговорю с Грейдоном, — сказала она, — но не могу ничего обещать».

Связавшись со мной в пятницу, она дала предварительное согласие при условии, что я появлюсь не ранее 23.30. Объяснила, что им пришлось составить жесткий график прибытия гостей в течение всего вечера, чтобы вместить всех. Первыми, в 17.30, были приглашены те, кто принадлежал к самым сливкам общества, чтобы они могли с комфортом и за изысканным ужином насладиться церемонией награждения по небольшим телевизорам, расположенным у их столиков. С 21.30, с получасовыми интервалами, должны были прибывать остальные гости. С уменьшением важности их приглашение отодвигалось на более позднее время. Таким образом, в 23.30, за полчаса до окончания приема, были приглашены наименее значимые персоны, в том числе я, поскольку, будучи представителем «иностранной прессы», находился в самом конце «пищевой цепочки» Голливуда. Но мне было плевать. Главное, я в списке.

Я торжествовал, причем вдвойне, потому что, несмотря на предложение Алекса написать заметку для «Дейли мейл», которая, как он особо подчеркнул Ксениак, имеет более высокий тираж, чем «Телеграф», ему так и не удалось получить приглашение. И хотя Ксениак не отрицала, что в последнюю минуту обстоятельства могут измениться, все же посоветовала ему не возлагать на это слишком большие надежды, поскольку «это очень и очень маловероятно». Стоит ли говорить, что все выходные я только и делал, что изводил его этим. На каждый телефонный звонок я говорил ему: «Тебе лучше ответить, это может быть Ксениак». Когда наступил понедельник, а она так и не позвонила, Алекс был готов лезть на стену из-за неопределенности.

Беда обрушилась на меня как гром среди ясного неба. Вернувшись в номер после затянувшегося обеда с Алексом, во время которого мы изрядно набрались, я заметил ехидно помигивающий огонек автоответчика. Пока меня не было, позвонила Ксениак и оставила сообщение: «Мне очень жаль, но я вынуждена сообщить, что сегодня вечером у нас нет возможности вас принять. К сожалению, ресторан не может вместить всех желающих. Глава департамента по пожарной безопасности Лос-Анджелеса объявил, что на приеме могут присутствовать не более 300 человек. Мне очень жаль».

Закипая от возмущения, я бросился к номеру Алекса, но увидел… скалящегося и пританцовывающего идиота. Ксениак позвонила и ему и сказала, что он может попасть на прием при условии, что прибудет к ресторану не ранее 23.30. Гаденыш занял мое место.

Я был раздавлен. До этой минуты я лишь намеренно преувеличивал заинтересованность в предстоящем мероприятии, чтобы подразнить Алекса. Он, как и большинство людей нашего круга, считал глупым волноваться от перспективы побыть в обществе знаменитостей. «Кому охота потратить столько сил ради того, чтобы пообщаться с Майклом Кейном?» — ворчал он, когда, казалось, уже нет надежды попасть на прием. Среди моих друзей и знакомых сказать, что тебе нравится кто-то из кинозвезд, равносильно признанию в симпатиях к королевской семье — просто не принято. В их глазах знаменитости были всего лишь послушными марионетками в руках всесильных медиамагнатов, поэтому не к лицу таким серьезным людям, как они, приходить от них в неописуемый восторг.

Но на самом деле Алекс так же стойко противостоял обаянию кинозвезд, как и 14-летняя школьница. Я знал, что пренебрежение, демонстрируемое друзьями, — показное. Они могли сколько угодно разоряться о том, что им плевать на известных людей, но окажись они с ними в одной комнате, словно покорные рабы будут готовы пасть к их ногам. Они, как и все, преклонялись перед известностью и славой, но стыдились в этом признаться. Потому я взял за правило разыгрывать перед друзьями излишне преувеличенную одержимость мегазвездами, чтобы показать, насколько неубедительным со стороны выглядит их притворство. Мне нравилось их шокировать, говоря, что, если Сильвестр Сталлоне почтит меня своим присутствием, я упаду перед ним на колени и попрошу разрешения сделать ему минет. Хотя не думаю, что звезда «Рэмбо» произведет на меня столь сногсшибательный эффект.

Но сейчас, когда меня вычеркнули из списка гостей, я начал потихоньку закипать. Отчасти это естественная реакция — я хотел то, чего не мог иметь, да еще это выхвачено прямо у меня из-под носа и отдано Алексу… Кроме того, сотрудники «Вэнити фэр» не зря получали свои деньги: прием стал главной интригой вечера, и атмосфера таинственности, которую они создали вокруг него, лишь сильнее подстегивала мое желание туда попасть. Если все вокруг так стремились оказаться в числе приглашенных, то кто я такой, чтобы добровольно от этого отказаться? А учитывая, сколько сил я на это потратил, перспектива пообщаться с Майклом Кейном теперь казалась мне весьма заманчивой. И на свете не было силы, которая смогла бы заставить меня отступить, особенно после того, как я был исключен из списка в самый последний момент.

Так или иначе я попаду на бал.

Ровно в 23.30, поправив в последний раз бабочку и придав себе как можно более уверенный вид, я начал пробираться сквозь полицейское оцепление, пока не оказался лицом к лицу с «железной леди». По обе стороны от нее возвышалась парочка здоровенных вышибал.

— Чем я могу вам помочь? — спросила она, окинув меня таким взглядом, словно я бездомный бродяга, только что выбравшийся из щели в тротуаре.

— Алекс де Силва из «Дейли мейл», — ответил я. — Мое имя есть в списке гостей.

Проигнорировав мою протянутую руку, она неохотно начала просматривать список. Даже не попыталась скрыть своего скептицизма на мой счет, считая невозможным, чтобы какой-то лысеющий англичанин-репортеришка во взятом напрокат смокинге мог быть допущен к небожителям Олимпа.

— Вас нет в моем списке, — объявила она. — Прошу отойти, чтобы не мешать остальным гостям.

Я услышал, как из толпы за моей спиной раздались смешки. Для зевак это было также частью сегодняшней развлекательной программы — стать свидетелями, как какого-нибудь нахального выскочку вроде меня поставят на место.

— Уверен, это ошибка, — пробормотал я. — Только сегодня днем мне позвонила Бет Ксениак и сказала, что я могу прийти.

— Послушайте, если бы Бет сказала, что вы можете прийти, ваше имя было бы в списке, но его там нет. Поэтому вы должны уйти.

Теперь из толпы в мой адрес стали раздаваться язвительные замечания и улюлюканья. Не секрет, что чем безграничнее благоговение перед звездами, тем враждебнее люди настроены по отношению к тем, кого считают выскочками и зеваками, стремящимися занять не принадлежащее им место. Я был простым смертным. Я не принадлежал к миру по ту сторону бархатного каната. Я принадлежал к среде толпы и должен был находиться вместе с ней по другую сторону полицейского оцепления.

Тем временем вышибалы начали подозрительно на меня посматривать.

— Пожалуйста, проверьте список еще раз, — взмолился я. — Уверен, вы найдете там мое имя.

Церберша в очередной раз пробежала взглядом список.

— Вашего имени нет, — хмыкнула она и, отметая возражения, чуть ли не пропела. — Пока-пока…

Я не мог понять, в чем дело. Неужели Ксениак забыла заменить мое имя на Алекса? Но даже если и так, я уже назвался Алексом де Силва и не мог попросить эту «нацистку» проверить, есть ли в списке имя Тоби Янга. Я переиграл самого себя.

Вдруг я почувствовал — за моей спиной что-то происходит. Обернувшись, я стал свидетелем прибытия Анны Николь Смит в сопровождении свиты из полудюжины прихлебателей. Это была ее «подтанцовка», неотъемлемый атрибут любой мало-мальской знаменитости. Толпа взорвалась восторженными криками, в то время как церберша, оттолкнув меня, приподняла бархатный канат, преграждающий путь в ресторан. Словно по мановению волшебной палочки свирепая привратница преобразилась в услужливого метрдотеля.

— Мисс Смит! Как приятно, что вы приехали!

— Я с друзьями, — заявила главная достопримечательность разворота «Плейбой», указывая на свою свиту. — С этим могут быть какие-то проблемы?

— О нет, что вы, — рассмеялась церберша, словно и не думала помешать кому-нибудь проникнуть внутрь. — Прошу вас, проходите.

Когда Анна Николь Смит и шестеро ее друзей один за другим проследовали мимо, «нацистка», повесив на место бархатный канат, вновь обратила внимание на меня. Посмотрела так, словно удивилась: «Как, ты все еще здесь?» Я решился на последнюю попытку.

— Вы не могли бы связаться с Бет, чтобы лично у нее спросить насчет меня? Алекс де Силва из «Дейли мейл».

— Хорошо, — вздохнула она, — но уверена, это ничего не изменит.

Охранница отстегнула от пояса портативную рацию и попросила соединить ее со своим непосредственным начальством. Ей никто не ответил. Я посмотрел на часы: 23.35.

Вдруг у меня за спиной раздался знакомый голос:

— Тоби? Это ты?

Алекс.

Кажется, он стоял за полицейским оцеплением, но я не мог сказать этого с уверенностью, потому что боялся оглянуться. Я умоляюще посмотрел на неподкупную привратницу, но все ее внимание было приковано к Алексу, который снова окликнул меня:

— Тоби, если это ты, попроси эту очаровательную леди сказать этому доблестному стражу порядка, что мое имя есть в списке гостей. Он отказывается пропускать кого-либо без приглашения.

— Вы знаете этого человека? — спросила церберша.

Я сделал вид, будто происходящее меня не касается.

— Простите, вы что-то спросили?

— Вы знаете этого человека?

Я бросил взгляд в сторону Алекса.

— Ах, его. Да, это хорошо известный любитель проникать незваным на такие мероприятия, как сегодняшний прием. На вашем месте я бы и близко не подпускал его к себе.

Однако теперь у Алекса не осталось ни капли сомнения в том, что это я.

— Тоби, идиот несчастный, почему ты делаешь вид, что не знаешь меня?

Церберша продолжала смотреть в его сторону. Тогда я решил ускорить события и умоляюще попросил:

— Послушайте, вы не могли бы попробовать еще раз связаться с Бет? Я говорю вам чистую правду. Она позвонила мне сегодня и сказала, что я могу прийти.

Не отрывая взгляда от Алекса, она еще раз вызвала свою начальницу по портативной рации. На сей раз та ответила:

— Это Бет. Слушаю вас.

— Вам что-нибудь известно о молодом человеке по имени Джек Сильвер из «Дэйтон мейл»?

— Алекс де Силва! — прокричал я, наклонившись к рации, чтобы Ксениак могла меня услышать. — Из «Дейли мейл». Сегодня днем вы оставили сообщение на моем автоответчике.

Прежде чем она смогла ответить, Алекс снова начал кричать:

— ОН ВЫДАЕТ СЕБЯ ЗА МЕНЯ! ЭТО Я АЛЕКС! А ЕГО ЗОВУТ ТОБИ ЯНГ! НЕ ПУСКАЙТЕ ЕГО!

Я не знал, услышала церберша или нет.

Но в это время рация вновь ожила.

— Да, я помню его. Хорошо, он может пройти.

Продолжая смотреть на Алекса, грозная стражница рассеянно подняла бархатный канат. Итак, вопреки всему мне это удалось.

— Хочу вас предостеречь, — обратился я к ней. — Подобные люди очень любят выдавать себя за кого-то другого. Не верьте ни единому его слову.

Очень скоро я понял, чего мне следует ожидать от вечера. Прежде чем оказаться на самом приеме, мне предстояло пройти по красной ковровой дорожке, отделенной по обеим сторонам бархатным канатом, под прицелом фото- и кинообъективов многочисленных телевизионщиков, журналистов и папарацци, вытягивающих шеи в попытке разглядеть, не важная ли вы птица. Даже Барри Норманн был здесь, крепко сжимая в руке микрофон. Стоило Анне Николь Смит ступить на ковер, как началось настоящее светопреставление. Люди из толпы стали выкрикивать ее имя, операторы залили ее светом своих прожекторов, на что она еще больше выпятила грудь и захлопала ресницами. Моя очередь пройти эту экзекуцию совпала как раз с тем моментом, когда последний из ее свиты незаметно проскользнул внутрь, из-за чего все переключили свое внимание на меня. Хотя я не пришел в восторг от подобной перспективы, но избежать этого было невозможно. Вздернув подбородок и расправив плечи, я решительно шагнул вперед.

Однако кто-то из зевак за моей спиной, видимо, решил отомстить мне за то, что не он, а я иду сейчас по ковровой дорожке.

— Кто это? — закричал он.

Я почувствовал, как несколько тысяч пар глаз начали пристально меня изучать.

— А, это никто, — закончил он. — Просто какой-то лысый парень.

Все вокруг мгновенно погрузилось в темноту, а меня едва не сбило с ног мощным порывом воздуха. На секунду я подумал, что всему виной маленькое торнадо. Но затем я понял истинную причину произошедшего. Узнав, что я никто, не только операторы выключили свои прожекторы, но и все папарацци одновременно опустили свои видео- и фотообъективы, вызвав тем самым штормовой порыв ветра. В результате я ввалился на прием словно пьяный матрос на борт североморского траулера.

Когда мои глаза привыкли к яркому свету, первое, что поразило меня, — невероятное количество кинозвезд. Куда бы я не бросил взгляд, всюду натыкался на ряды сверкающих белизной зубов, пшеничные поля уложенных в дорогих салонах причесок и акры сияющей загорелой плоти. Словно я оказался на страницах журнала «Хелло!». Не прошло и нескольких секунд, а я уже увидел Тома Круза, Николь Кидман, Леонардо Ди Каприо, Шарон Стоун, Ральфа Файнса, Алекс Кингстоун, Лиама Нисона и Наташу Ричардсон — причем добрался я только до бара. Позже обнаружил среди гостей также Дэвида Копперфильда, Клаудиу Шиффер, Курта Рассела, Голди Хоун, Принца, Анджелику Хьюстон, Габриэль Бирн, Ширли Макклейн, Керка Дугласа, Рози О'Доннелл, Гора Видала и Нэнси Рейган. Вряд ли будет преувеличением сказать, что количество знаменитостей на приеме превышало число простых смертных вдвое. Неудивительно, что мне было так сложно сюда попасть. Это чудо, что в такое маленькое пространство удалось втиснуть такое огромное количество раздутых «эго».

Я чувствовал себя не в своей тарелке из-за того, что я знал каждого, но меня не знал никто. Мне даже не с кем было просто поговорить. Я решил, что первым делом надо выпить. Протиснувшись к бару и получив при этом чувствительный тычок в ребра от Холли Хантер Оскаром, который она получила за роль в «Пианино», я заказал бармену «Черную метку» со льдом — замечательный коктейль из шотландского виски. Ожидая заказ, я заметил справа от меня весьма привлекательную молодую женщину чуть старше 20-ти, судя по всему, без кавалера. Это была Аманда де Кадане, бывшая ведущая шоу «Слово», одетая в нелепое платье с глубоким декольте. Ее груди практически выскакивали из него, словно две порции мороженого.

— На что вас номинировали? — Я попытался перекричать шум. — На лучшее подчеркивающее фигуру платье?

Она посмотрела на меня непонимающим взглядом.

— Я ни на что не номинировалась.

— Я знаю. Просто хотел сказать, что вы здорово выглядите.

— Простите, что?

Она повернула голову, и ее левое ухо оказалось совсем близко от моего рта.

— В этом платье вы выглядите великолепно!

— Спасибо. — Она отодвинулась. — Извините, но я должна вас покинуть. Я только что увидела своего знакомого.

Прежде чем я успел ответить, она уже была на другом конце ресторана. Мне явно не удалось произвести на нее впечатление. Впрочем, причина моей неудачи могла скрываться в том, что она малозначительная актрисулька. Да, чем мельче звезды, тем они надменнее, успокоил я себя.

Взяв выпивку, я принялся разглядывать толпу, выискивая в ней дичь покрупнее. И почти мгновенно наткнулся взглядом на Кеннета Брана. Его жена, актриса Эмма Томпсон, в этом году была номинирована по двум категориям — как «Лучшая актриса» и как «Лучшая актриса второго плана», — но на приеме ее не было видно. Насколько я мог судить, Кеннет ни с кем не разговаривал. Поэтому, глотнув немного виски, я направился в его сторону.

— Тоби Янг из «Дейли телеграф», — представился я, остановившись прямо перед ним.

Кивнув, он посмотрел на меня, словно спрашивая: «И что тебе от меня нужно?» Было очевидно, он совсем не расположен к вежливой беседе с представителем британской прессы. Я отчаянно пытался придумать какую-нибудь шутку, чтобы растопить между нами лед.

— Наверное, за этот вечер вам уже надоели безграмотные голливудские продюсеры с их излюбленной фразой: «Я просто без ума от вас в той шекспировской вещице». — Ее я постарался произнести с самым жутким американским акцентом.

Он склонил голову набок.

— Какой шекспировской вещице?

Я понял, что он не расслышал меня, и почувствовал, как начинаю паниковать. Я не мог вспомнить ни единой экранизации из той полудюжины, в которой он снимался. Поэтому брякнул наугад:

— Э… «Гамлет»?

— Его сыграл Мел Гибсон, а не я.

— О Боже, — хлопнул я себя полбу. — Я хотел сказать «Книги Просперо».

— Здесь играл Джон Гилгуд.

Я залпом проглотил виски.

— По-моему, наш разговор складывается не слишком удачно, не так ли?

— Согласен.

— Можем мы начать сначала?

— Только если назовете мою самую последнюю шекспировскую «вещицу».

Последнее слово он произнес так, словно выплюнул таблетку цианида. Я поднапряг свою память, но безрезультатно. Из всех его фильмов я видел только «Возвращение смерти». Когда стало ясно, что мне нечего ответить, он слегка пожал плечами, давая понять, что нам не о чем больше говорить. Я неохотно развернулся и, поджав хвост, ретировался к бару.

Заказав очередную порцию «Черной метки», я погрузился в невеселые раздумья. Вечер оказался не таким забавным, как я представлял. Я считал, что привычная пропасть, разделяющая знаменитостей и простых смертных, должна раствориться в неформальной атмосфере приема, к тому же обильно сдобренной бесплатной выпивкой. Разве Том Круз не представился Алексу на вечеринке Шустряка? Сейчас в это было трудно поверить, глядя, как он стоит в окружении льстецов, словно покоривший весь мир принц эпохи Возрождения. Неожиданно я понял, что Алекс наверняка соврал про тот случай. Потому что на приеме, как ни на каком другом, неофициальная иерархия Голливуда строго отвела каждому свое место. Я мог стоять всего в нескольких шагах от самых известных людей мира шоу-бизнеса, но дистанция, которая нас при этом разделяла, была бы непреодолимей любой пропасти.

Неожиданно краем глаза я заметил кого-то, кто, как и я, чувствовал себя здесь не в своей тарелке, — фигуристку Нэнси Керриган. Эта красивая 24-летняя девушка получила широкую известность в январе прошлого года, когда во время подготовки к Зимней Олимпиаде 1994 года подверглась нападению неизвестного злоумышленника, нанесшего ей удар по колену «выдвижным прутом» — как газеты назвали орудие преступления. А когда всплыла информация, что нападавший был связан с ее конкуренткой Тоней Хардинг, история стала настоящей золотой жилой для таблоидов.

— Впечатляющее общество, правда? — Я поспешил ослепить ее своей самой победной улыбкой.

— Это точно, — улыбнулась она в ответ. — У меня ощущение, словно я попала в кино или что-то в этом роде.

— У меня тоже. Я даже попросил у бармена поп-корн и кока-колу.

К моему изумлению, она рассмеялась. Наконец я нашел собеседника, способного оценить мой юмор!

— Тоби Янг, — представился я. — Пишу репортаж о приеме для британской газеты.

— Нэнси Керриган. — Она крепко пожала мне руку. — Рада нашему знакомству.

С каждым мгновением моя самооценка словно возвращала утерянные было позиции. Я представил, как вернусь в отель под руку с этим аппетитным кусочком «американского пирога» и, прежде чем отвести ее в свой номер, постучу в дверь Алекса и пожелаю ему спокойной ночи. Хотелось бы мне сфотографировать выражение его лица в тот момент!

Неожиданно кто-то довольно невежливо похлопал меня по плечу.

— Простите, сэр, могу я узнать ваше имя?

Вышибала!

— Неужели все повторяется? — протестующе простонал я. — Я уже прошел эту процедуру на входе.

Он опустил свою огромную лапищу мне на плечо.

— Если вы пройдете со мной, я уверен, мы решим эту проблему к всеобщему удовлетворению.

Я оглянулся на Нэнси. Она широко распахнула глаза и с тревогой следила за каждым моим движением, словно боялась, что в любой момент я выхвачу «выдвижной прут» и стану лупить им по ее колену.

— Пройдемте, — не унимался вышибала, усиливая хватку, — ПРЯМО СЕЙЧАС.

Интересно, каким образом им удалось меня рассекретить? Оглянувшись, я тут же заметил широкую ухмылку Алекса. Ему не только удалось уговорить цербершу на входе в ресторан пропустить его, но и получить у нее разрешение вышвырнуть меня. Гаденыш всегда отличался умением заговаривать зубы.

— Хорошо, хорошо, — забормотал я. — Пойду сам.

Через тридцать секунд я вновь стоял по ту сторону полицейского оцепления, ничем не отличаясь от остальных зевак. К счастью, никто из них не узнал меня.

Другой, окажись он на моем месте, поразмышляв о событиях прошедшего вечера, заявил бы, что этот новый мир не стоит того, чтобы быть завоеванным. И по правде говоря, это бы уберегло меня от множества проблем. Но обида из-за бесславного выдворения со светского раута продлилась недолго. Напротив, я был повергнут ниц в благоговейном восторге перед невероятным зрелищем, развернувшимся у меня на глазах. Образ всех этих известных людей, собравшихся под одной крышей и осаждаемых со всех сторон журналистами и фотографами, был настолько манящим и соблазнительным, что у меня не хватило духа ему сопротивляться. Даже простым зевакам в этом действе была отведена своя роль. Все это напоминало сцену из «Сладкой жизни» Феллини. Именно о таком я мечтал, сидя в своей квартире на Шепардс-Буш.

Почему этот мир так привлекал меня? Отчасти потому, что этого не должно было случиться. От людей моего круга — я был выходцем из того класса, который Кейнс называл «образованной буржуазией», — ждут, что мишура и фальшивый блеск шоу-бизнеса не сможет их ослепить. Мой отец является членом негласной организации «Великие и Достойные» и в 1977 году был пожалован в звание пожизненного пэра за заслуги перед лейбористским правительством, в том числе организацию «Открытого Университета». Моя мать получила литературную премию за свой роман и была редактором образовательного журнала. Для них прием, устроенный «Вэнити фэр» по случаю очередной церемонии вручения Оскара, был воплощением их представлений об аде.

В Оксфорде даже мои ровесники свысока относились к «голливудской бредятине», считая, что она не заслуживает их внимания. Поп-культура была четко разделена на вещи, увлечение которыми считалось допустимым — независимые фильмы, альтернативный рок и вообще все, что ассоциировалось с меньшинством, — и бессмысленную ерунду, выпускаемую американской индустрией развлечений. Чтобы нечто оказалось достойным нашего внимания, оно должно было «отражать реальность» и обладать «остротой». А массовая поп-культура была «пластиковой» и «приторной». И если чем-то из этого и увлекались, то лишь с позиции высокомерной снисходительности. Например, сериал «Спасатели» признавался «уморительным», потому что его считали великолепным в своем безобразии.

Но я не разделял подобных взглядов. Я перевернул эту иерархию ценностей вверх ногами, отвергая все, что хотя бы отдаленно воспринималось как подлинное произведение искусства, ради чистого, уводящего от жизненных проблем развлечения. Я любил фильмы, которые можно было смотреть, наслаждаясь попкорном, моими любимыми актерами были Чарлтон Хестон, Клинт Иствуд и Арнольд Шварценеггер. Из музыки я предпочитал диско, а не регги. Больше всего мне нравилась та самая попса, что транслировалась на FM-волнах по всей Америке. В отличие от моих ровесников вместо «Нью мьюзикл экспресс» и «Сайт энд саунд» я читал «Смэш хитс» и «Плейбой». Массовая поп-культура была моей религией, а Голливуд — Меккой.

С этой точки зрения, попасть на прием «Вэнити фэр» было равносильно тому, чтобы оказаться в кругу единомышленников. Впервые в жизни я очутился среди тех, кто, как и я, высоко ценил голливудские блокбастеры. (Среди победителей этого года были фильмы «Парк юрского периода», «Беглец» и «Миссис Даутфайер».) Конечно, смутно я понимал, что эти люди, говоря о любви к коммерческому крупнобюджетному кино, не пытались таким образом заявить о неприязни к либеральной интеллигенции, просто им на самом деле нравились эти фильмы. Но это почему-то не имело никакого значения.

И все же это лишь отчасти объясняло мой восторг. Близость к знаменитостям давала ощущение необъяснимого воодушевления. Один вид Тома Круза во плоти в каких-то десяти шагах подействовал на меня как наркотик. Я почувствовал себя как Алан Кларк, которому в 1986 году довелось встретиться с Маргарет Тэтчер: «В конце, когда она сказала о своей решимости продолжать и сверкнула глазами, я в полной мере испытал силу ее личности, нечто от Führer Kontakt.[1]

В прошлом я объяснял свой восторг голливудскими звездами желанием показать чванливым друзьям, что я думаю об их показном равнодушии. Я словно говорил, что в отличие от них не стыжусь признаться, что являюсь самым обыкновенным, заурядным фанатом. Но в глубине души был уверен: окажись я рядом с ними, это не произвело бы на меня особого впечатления. Что ж, на приеме «Вэнити фэр» я навсегда расстался с этими иллюзиями. Увидев Тома Круза, первое, что мне захотелось сделать, — преклонить перед ним колено. Таким образом, на поверку я оказался очередным пускающим слюни поклонником, зевакой, которому удалось проникнуть за полицейское оцепление.

Это мир был так далек от мирка моей квартирки на Шепардс-Буш. Даже по стандартам Западного Лондона, W12 — довольно жалкий район, а по сравнению с Западным Голливудом он выглядит как трущобы третьего мира. После этой ночи Британия показалась мне захудалой и второсортной. Какие наши знаменитости могли сравниться с Томом Крузом и Шарон Стоун? Рядом с ними актеры, играющие в знаменитом английском сериале «Улица коронации», выглядели участниками телешоу «Звезды о себе». Мы больше не законодатели ни в мировой поп-культуре, ни в международной политике. Потеряв Империю, британцы так и не нашли своего места в новом мире — они скорее более известны по ролям злодеев в голливудском кино. Вопреки надеждам Гарольда Макмиллана Британия так и не преуспела в том, чтобы стать Грецией для американского Рима, она скорее была тем, кем оказались древние британцы для римлян.

Сидя тон ночью в гостиничном номере, я принял решение попытать удачу в Новом мире. Многие британцы, которые предпочли покинуть старушку Англию, объясняли это тем, что на родине они чувствовали себя связанными скромным происхождением. В моем случае все было иначе. В Лондоне, несмотря на мое увлечение массовой поп-культурой, мне так и не удалось освободиться от железной хватки своих родителей. Меня не оставляло ощущение, что, незримые, они заглядывают через мое плечо и осуждающе качают головой. Возможно, в Америке, за 3000 миль от них, мне наконец удастся избавиться от чувства вины, связанного с тем, что я не занимаюсь чем-то достойным и заслуживающим уважения. Например, не работаю для гуманитарной организации «Оксфам» или не открываю приюты для бездомных. В моем представлении счастье заключалось в том, чтобы кувыркаться нагишом в огромной куче денег с Анной Николь Смит, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.

Естественно, я не признавался, что в Америку меня тянуло желание окунуться с головой в клоаку мира звезд и знаменитостей. Я убедил себя в том, что этот мир будет отличной темой для юмористического романа или сатирической пьесы и что как писатель я обязан запечатлеть его во всем его кричащем великолепии. Да, я хотел жить в Штатах, чтобы собрать необходимый материал.

Но, побывав на приеме, я понял, что для меня многое изменилось. Я целиком и полностью принял взгляды и убеждения, с которыми раньше любил просто заигрывать. Можно сказать, я стал американцем. Я не хотел быть одним из тех, кто лишь увековечивает для потомства выходки сильных мира сего — я хотел быть одним из них. У меня не было ни малейшего желания писать книгу, которая бы позволила зевакам хотя бы краем глаза заглянуть за ограждение бархатного каната, я хотел стать тем, перед кем они готовы были преклоняться. Мне не терпелось дождаться мгновения, когда я смогу важно прошествовать в смокинге от Армани, демонстрируя всему миру кричащие символы моего успеха.

Посмотрите на мой «Ролекс»! Обратите внимание на грудь моей подруги! Разве я не крут?

Итак, мое время пришло. Мне захотелось стать ИЗВЕСТНЫМ.