Как поймать длиннозавра

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— А это, — сказал Олег Медведев, нажав на сенсор голопроектора, — так называемый тарбозавр. Что переводится, как «ящер-разбойник». Длина зубов — двадцать сантиметров.

В воздухе соткалась огромная серо-зеленая туша, стоящая на растопыренных ногах, похожих на куриные. Необъятное брюхо, на мокрой чешуе которого играли отблески мезозойского солнца, как-то незаметно переходило в перепачканный взрыхленной землей хвост, на который это чудище опиралось. Несколько портили впечатление крохотные, ни на что не годные ручки, бессильно висевшие на груди. Выше была шея, за морщинистыми складками которой скрывался пищевод, способный пропустить сквозь себя бегемота в неразжеванном виде.

А на самом верху была Пасть.

Она начиналась сразу от затылка. Когда этот ящер распахивал Пасть, он, собственно говоря, распахивал всю свою башку. Череп тарбозавра состоял, в основном, из челюстей. Лишь где-то ближе к макушке все же угнездились злющие маленькие глазки.

Тарбозавр был запечатлен на слайде с открытой Пастью. Поэтому, хотя в классе было тепло, все ощутили какой-то зябкий сквознячок.

— Ударом своей массивной головы тарбозавр может сломать позвоночник любому, даже самому крупному ящеру, — сообщил Олег, довольный произведенным впечатлением. — Лет пятнадцать назад, когда освоение мезозойской эры только-только начиналось, одна такая зверюга расколола купол исследовательского танка. Между прочим, танк этот раньше работал на Плутоне, и его купол выдерживал прямые попадания крупных метеоритов.

— Ух ты! — коротко вздохнула Тася Новгородцева, не сводя глаз с голографической картинки. — А что было с экипажем?

— В последнее мгновение водитель успел перебросить танк на двести лет вперед. Однако трое все же получили серьезные ранения. Но вопросы потом. Это, — снова легонько клацнул сенсор, — «рамфоринх сордес», что в переводе с латыни означает «нечисть волосатая»…

У Олега есть двоюродный дядя. У дяди имя будто позаимствовано из какой-то оперы, и совершенно не поддающаяся запоминанию сложносоставная фамилия. Зато по профессии он — исследователь темпоральных континуумов. Правда, звучит это как-то слишком скучно. Разведчик времени — по-моему, название более подходящее. Сразу представляешь себе человека, продирающегося сквозь папоротниковые джунгли, где кишмя кишат панцирные, чешуйчатые и перепончатые завры, заврики и заврища. И если б я не был ДОЛЖЕН стать космонавтом, я бы стал разведчиком времени.

— А это, — продолжал объяснять Олег, — снимок животного, науке еще почти совсем не известного. Только один раз исследователи столкнулись с ним. Ракурс съемки был неудачным. К тому же объект стремительно двигался. В общем, это все, что удалось запечатлеть…

Запечатлеть удалось немного. Часть бронированной лапы с растопыренными желтыми когтями и довольно грязный хвост.

— По свидетельству исследователей, натолкнувшихся на этого ящера, он в полтора раза превышает размерами самые крупные из известных нам видов. А самое интересное…

Частичка голографического изображения оконтурилась рамочкой и выросла в размерах. На увеличенном фрагменте мы видели только часть усеянной роговыми наростами лапы. И на лапе этой выделялась какая-то полоска. Присмотревшись, я увидел, что полоска эта кольцом охватывает щиколотку пресмыкающегося. Совсем как повязка. То есть это и была повязка, с легкомысленным бантиком сбоку.

— Так вот, — значительным тоном произнес Олег. — Существует несколько гипотез…

Но я его уже не слышал.

— Итак, путешествие в мезозой на поиски разумного динозавра, — резюмировал Женька. — Теперь нужно взвесить все «за» и «против». Сначала «против». Полной уверенности в том, что ящер наделен интеллектом, безусловно, нет. Это раз. До четырнадцати лет нам расти еще полтора года. Стало быть, к Институту Времени нас и близко не подпустят. Это два. И третье — мы, если даже и попадем в мезозой, рискуем никогда оттуда не вернуться.

— А теперь «за», — попросил я.

— Тут только одно «за». Тебе очень хочется совершить научный подвиг и войти в историю прикладной палеозоологии. Точнее, до невозможности захотелось прокатиться в мезозой и своими глазами увидеть живых динозавров.

— И тебе тоже.

— Кто б от такого отказался? — согласился Женька.

На этом мы закончили военный совет и приступили к подготовке экспедиции. Прежде всего, нужно было обзавестись машиной времени, каким-нибудь, пусть даже плохоньким, времеатроном. Только, по-моему, получить в личное пользование межпланетный рейдер на ионной тяге — и то задача не такая трудная.

— Остается одно, — сказал Женька. — Нужно сконструировать времеатрон самим.

Мы сидели в креслах из мягкого пласидианского мельхиора. Сколько я себя помню, эти кресла всегда стояли в моей комнате. И лет этак восемь назад я сдвигал их в кучку, накрывал верблюжьим пледом, долго и торжественно прощался с самим собой, потом нырял под плед, командовал «Ключ на старт!», приглушенно вопил, изображая рев ядерного пламени в дюзах, и возносился к Фомальгауту, а иногда и к Мирфаку.

Обо всем этом я поведал Женьке и посоветовал безотлагательно приступить к созданию времеатрона из уже опробованных материалов.

Женька мою шуточку не оценил. Без тени улыбки он направился к полке, где хранились фильмокниги. Быстренько перерыл все диски и с презрением в голосе изрек:

— Ну конечно! У тебя здесь ни одного труда по кибернетике. Ни одного диска по теории темпонавтики. Квантовая физика — в популярном переложении для дошкольников. Я думаю, твоя инженерная мысль не способна объять что-либо масштабнее раскладушки.

— Сам больно умный! — возмутился я.

— Ах, это я больно умный? — переспросил Женька. — А мне показалось, что это другой титан интеллекта сначала предложил поохотиться на динозавров, а потом стал шуточки шутить, когда другие уже взялись за дело.

— Извиняюсь, — сказал я. (Одна из моих самых привлекательных черт — умение признавать свои ошибки.) — Не будем ссориться. Что ты предлагаешь?

— Самый простой путь — проштудировать «Основы темпонавтики», «Единую Теорию Поля», «Аксиомы киберсинергетики» и еще десять-пятнадцать фундаментальных работ. Чувствуешь ли ты в себе достаточно мужества, чтобы пойти этой дорогой?

— Нет. (Я честен, это тоже моя привлекательная черта.) — Может, все-таки попробуем как-нибудь пробраться в Институт Времени? Выдадим себя за четырнадцатилетних, сядем в хронокапсулу — и вперед, за этим самым длинным завром.

— Длиннозавром?

— А что, подходящее название. Надеюсь, он травоядный.

— Ты сегодня какой-то не такой, — сказал Женька. — Ты меня сегодня раздражаешь. Говори прямо, будешь дело делать или шутки шутить?

Я ответил, что постараюсь его больше не раздражать своим природным остроумием, и Женька набрал на видеофоне код городского хранилища фильмокниг. На экранчике появилась фильмотекарша.

— Центральное хранилище на связи, — сказала она. — Будете делать заказ?

До начала каникул оставалась неделя. Женька все еще пытался вместить в своей голове роты, батальоны и полки формул, выстроившихся в образцовом порядке и отражающих все атаки. А у меня начинало гудеть в ушах только при упоминании какого-нибудь хроноинвертора обратного хода или субпространственного поляризатора. Вместо того, чтобы вникать в киберсинергетику, я обдумывал способы похищения времеатрона со списанной хронокапсулы, планы ночного проникновения в Институт Времени и осваивал пожилой четырнадцатилетний голос. Но первым сорвался не я, а Женька. Скрипнув зубами, он аккуратно извлек из проектора диск фильмокниги, поставил аппарат на полку и сказал:

— Это бесполезно. Кое в чем разобраться можно, но главное — это инвертор. Без него — никак. А до меня не доходит принцип его работы. И никогда не дойдет! Я тут тебе недавно что-то говорил насчет раскладушки? Беру свои слова обратно. Я не достоин произносить вслух название этого почтенного инженерного сооружения.

И пошло-поехало. Женька сообщил мне, что коэффициент интеллекта у него — на уровне автомата газводы (который, как известно, был изобретен Героном Александрйским в первом веке до нашей эры). Дальше — больше. Видно, злости на себя у него за это время порядочно накопилось. Я едва успевал вставлять «Ну что ты, что ты», «Да дался нам этот длиннозавр с этим инвертором». Нас прервал сигнал вызова на видеофоне. Экран вспыхнул, и появилась Тася Новгородцева.

— Привет, старики! — сказала она. — По какому поводу шум?

Женька взял себя в руки и вежливо ответил, что мы обсуждаем деликатные вопросы глубоко личного характера.

— Но с широким общественным резонансом, — добавил я.

— Ну ладно, не буду мешать, — сказала Тася. — Я только хотела спросить, не найдется ли у вас взаймы парочки синергорезисторов и одного модулятора темпорального поля?

— Зачем? — быстро вскинул голову Женька.

— Да так… Есть одна задумка. Только, наверное, ничего не выйдет. Никак не могу разобраться в теории дельта-перехода.

— Да тут и разбираться нечего! — завопил Женька и устремился к видеофону. Некоторое время они с Тасей обстреливали друг друга устрашающими научными терминами, спорили, дразнились и высовывали языки, а потом экран погас, и Женька отпал от видеофона в подставленное мной кресло.

— Уф! — сказал он. — Все-таки мы везучие люди. Новгородцева тоже собралась в мезозой за длиннозавром. Хроноинвертор у нее почти готов. Только вот дельта-переход осилить не могла… В общем, готовься в дальнюю дорогу.

Это был первый день летних каникул. Под хронокапсулу мы приспособили обыкновенный дорожный мобиль, подсоединили к блоку управления времеатрон и установили на шкале отметку «81 266 454» — столько лет назад и был обнаружен разведчиками времени гигантский ящер с забинтованной ногой.

Путешествие во времени длится недолго. Все равно — на год ли ты возвращается в прошлое или на миллионы лет, минуты три-четыре слышится высокий свистящий звук, а если взглянуть в окно, там нет ничего, кроме белесой мути. Потом появляется странное ощущение: с места ты вроде бы не двигался, а начинает клонить вперед, как по инерции.

Когда началось торможение, Женька включил сферокомпас и нацелил наш мобиль на тот географический район, где через восемьдесят миллионов лет раскинется пустыня Гоби.

И вот — полная остановка. Мы качнулись в креслах, потом откинулись на спинки, совсем как в допотопном грузовике. Только ухабов не было — а интересно, встречаются в межвременье ухабы?

Потолок мобиля отъехал и впустил в салон душный запах нагретого болота.

— Приехали! — едва сдерживая ликование, крикнула Новгородцева и первая выскочила наружу. Следом вылез я, последним выкарабкался Женька, придерживая у бедра кобуру лаузера. Это было его именное оружие. Сувенир на память о космическом рейсе звездолета «Гамаюн» к планете Челюсть и о сражении с агрессивной империей Верховного Генералиссимуса. У меня, вообще-то, был такой же лаузер, только мама его сразу после нашего возвращения отобрала и теперь хранила за семью силовыми барьерами.

В лицо пахнул горячий ветер. Над головой шелестели и похрустывали кроны могучих древовидных папоротников. На гигантских плаунах сидели, задрав хвосты и отчаянно дребезжа крыльями, чтоб не сдуло, двухметровые стрекозы. И что самое удивительное, — под ногами не было травы. Росли только какие-то водянистые пучки по щиколотку высотой, а пространство между ними было рыжим от сырой, прилипающей к подошвам глины.

— Не озирайся, Новгородцева, — тоном знатока посоветовал я. — Цветочков на здешних лужайках не бывает. Покрытосеменные появятся через пятьдесят миллионов лет, не раньше.

Тася пробурчала что-то вроде «Без тебя знаю», присела на корточки и принялась ковыряться в земле отломленным прутиком — иголкой мезозойского хвоща. Не знаю, что она там хотела найти, но нашла серое насекомое с котенка величиной, похожее одновременно на рака и на мокрицу.

— Ой!

Ракомокрица заскрежетала членистым хитиновым панцирем, выставила перед собой остренькие клешни и застыла в оборонительной позе. Женька невольно потянулся за лаузером, но потом махнул рукой. Слишком маленькая была тварь, чтобы тратить на нее заряд антивещества. Кроме того, у космических первопроходцев и у разведчиков времени есть золотое правило: оружие пускать в ход только в крайних случаях.

Итак, мы добрались до места и до времени, где обитает длиннозавр. А что же делать дальше, куда идти, где искать разумного ящера? Этот вопрос мы заранее не продумали. И поэтому стояли на полянке слегка растерянные. Ветер гнал рыжую пылевую поземку, трещали стрекозы, угрожающе скрежетало откопанное Тасей насекомое. Было жарко. И как-то не по себе.

Вдруг откуда-то донесся свирепый рык, от которого задрожали кроны папоротников. В окрестностях бродило чудовище вроде тех, что мы видели на слайдах. Теперь оно могло раздвинуть плауны и появиться во всей своей плотоядной красе.

— Может, вернемся в мобиль? — предложил я. — Все-таки безопаснее путешествовать, когда знакомишься с местными достопримечательностями через обзорные окна.

— Так ведь мобиль — не танк, здесь мы быстренько застрянем, — возразила Тася. — давайте лучше пешком двинем, а? Или боитесь?

— Мы не боимся, а взвешиваем все «за» и «против», — объяснил я. — И в данный момент лучше действительно пройтись пешочком. Только вот куда?

— Хо-хо! — беззаботно воскликнула Новгородцева. — Все равно неизвестно, где этот длиннозавр водится. Пойдем, куда глаза глядят.

Наши глаза глядели в сторону пригорка, на котором пышно развесили свои чешуйки сигиллярии, предки будущих деревьев. Под ногами похлюпывало, хвощи царапались, но что самое ужасное, откуда-то появились тучи комаров. Их мы меньше всего ожидали встретить в далеком прошлом планеты.

Когда добрались до вершины пригорка, вид у нас был довольно жалкий.

— Это вам не с челюстианцами воевать, — сказала Тася, развязывая свой рюкзак. Она вручила нам по баллончику «Антикомарина», мы обрызгались аэрозолью, счистили в ботинок грязь, потом решили съесть по бутерброду — в общем, сам собой получился привал. На пригорке нашлось много сухого валежника, и вскоре к небу поднялась струйка дыма.

— Можно сюда на выходные приезжать, — начал строить планы Женька.

— Только речки здесь нет, — вздохнула Тася. — Старики, искупаться бы сейчас, а?

— А в снежки поиграть не хочешь? — поинтересовался я. — Или на бронтозавре покататься верхом?

— Хо-хо! Смотрите, дельтаплан летит!

— Какой тут может быть дельтаплан, ты чего?

— Да вон же, вон! Наверное, разведчики времени развлекаются. А вдруг они нас увидят? Надо погасить костер.

Но вместо того, чтобы последовать совету Новгородцевой, Женька вскочил, схватил огромную охапку хвороста и бросил в огонь. Пламя взвилось и заплясало, распугивая оставшихся комаров.

Дельтаплан, до этого спокойно паривший высоко в небе, вдруг резко пошел вниз, прямо на нас. Через несколько мгновений раздался свист рассекаемого воздуха. Я ничего еще не успел сообразить, как Женька уже выхватил из костра и поднял над головой пылающую ветку. Потом дневной свет померк, весь мир наполнился визгом и клекотом, а я вдруг обнаружил, что лежу в кустах. Рот полон земли, из носа — кровь, перед глазами хороводы звездочек. Кое-как приподнялся, встал на четвереньки. У костра в такой же позе — Маковкин. Таси нигде не видно. Огромный птеродактиль, летающий ящер, прыгает, волоча обожженное крыло, и верещит, задрав к небу крокодилью пасть.

Все так же, на четвереньках, я подобрался к своему рюкзаку, вытащил маленький пистолет с обоймой усыпляющих капсул и, держа рукоятку обеими руками, прицелился в «дельтаплан». Щелкнул боек. Птеродактиль пару раз каркнул, совсем как ворона, глаза его затянулись пленкой, и он опрокинулся на землю.

— Старики! — послышался откуда-то свистящий шепот. — Где я?

Новгородцеву мы нашли в глубокой рытвине неподалеку. Когда мы ее оттуда вытаскивали, пошел дождь — горячий, насыщенный какими-то солями. Душные испарения земли, плесени и папоротников смешались с запахом химикалиев. Потом началась гроза. Тысячи сверкающих молний рвали в лоскутья багрово-серое небо. Удары грома слились в непрерывный грохот. Уже непонятно было, где мы бредем — по земле, по ручью или по озеру. Потоки воды уносили сломанные ветви, мелких ящериц, дохлых стрекоз. Из хлопьев пены показывались на мгновение тупые мордочки земноводных, хватали свою добычу и снова исчезали. Вода доходила до колен. И вот когда мы вконец обессилели, появился длиннозавр.

Он был большой. Я сам себе показался размером со спичку, когда в струях дождя высоко над мокрыми сигилляриями выросла его спина. Ящер, похоже, принимал теплый мезозойский душ. Он наслаждался, выгибая туловище и подставляя дождю то один бок, то другой. От его тела поднимался пар и сливался в вышине с грозовыми тучами.

Мы были так измучены, что сразу и не поняли, как нам повезло. Разумный ящер, двуногая сенсация, живой свидетель трагедий и драм мезозойского леса!

Мы подобрались поближе.

Длиннозавр держал в маленьких передних лапах кусок мыла величиной с наш мобиль, и намыливал себе подмышку. Повязки на его ноге уже не было.

— Внимание! — охрипшим голосом скомандовал Женька и поднял свой пистолет.

— А мощности нашего времеатрона на него хватит? — Я сделал попытку пошутить. — Не придется его по частям транспортировать?

И тут Тася Новгородцева вдруг прислонилась спиной к стволу плауна и жалобным, дрожащим голосом сказала:

— Мальчики, ну пожалуйста! Не надо его усыплять! А если вас кто-нибудь так? Представьте: стоите под душем, жизни радуетесь, а тут — ампулой в спину… Мальчики, а? Пойдем назад?

— Давно ли мы у тебя «мальчики», а не «старики»? — рассердился я. — Уж от кого, от кого, а от тебя я этого не ожидал. Стыдись. Возьми себя в руки.

— Может, это и не очень вежливо, — объяснил Женька, — только другого выхода я не вижу. Когда переправим его в наше время, тогда и извинимся. Он нас поймет. Еще спасибо скажет.

Длиннозавру потребовалось пять ампул. После первой он вздрогнул, обернулся и увидел нас. Глаза его выразили живейший интерес. Он шагнул в нашу сторону, — и еще две ампулы впились ему в грудь. Следующий шаг был вялым. Глаза длиннозавра стали скучными. Еще два выстрела — и он шумно вздохнул и улегся, подломив под себя два или три ствола.

— Новгородцева! — позвал Женька.

Тася не отзывалась. Она брела назад, к мобилю. Мы двинулись вдогонку. Но из тумана, из дождевой дымки вдруг надвинулась исполинская тень. Земля содрогнулась от тяжких шагов. Я в страхе схватился за пистолет.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Вверху, в переплетении крон, раздался треск. С водопадом дождевых брызг посыпались грязные чешуйки и размокшие хвощевые иголки полуметровой длины. Ладонью прикрывая от мусора глаза, я посмотрел на небо.

Сумрачная громада, заслоняя дневной свет, распростерлась над нами. Вздувалась и опадала жабья складка под нижней челюстью. Гнулась и кривилась безгубая костяная кромка пасти.

Тарбозавра я до этого видел только на голослайдах. В удачных ракурсах. Теперь был — вид снизу. В натуре. Над головой колыхались тысячи килограммов чудовищной плоти, бугристой и зловонной.

Может, император этих джунглей решил воспользоваться беспомощностью своего соперника, сила и размеры которого вынуждали и его вспоминать об осторожности. Может, тарбозавры не брезговали ролью мезозойских стервятников… Над землей вознеслась громадная лапа с растопыренными по-птичьи когтями, пролетела надо мной и обрушилась вниз. Еще два-три таких шага — и таранный удар тупой многотонной морды перешибет позвоночник спящего длиннозавра. И на этом нашу экспедицию можно будет считать позорно провалившейся.

Мелькнула мысль: пистолет! Стрелять! И тут же другая: бесполезно. Тарбозавр успеет убить своего соперника, просто рухнув на него по инерции. Обидно…

И в этот момент я испытал самое странное ощущение из всех, какие мне доводилось испытывать. Мир терял привычную геометрию трехмерности. Каждое деревце, и сама полянка, и небо над ней разворачивались в десятках и сотнях немыслимых проекций, как в бредовых видениях температурящего математика. Перед глазами громоздились невиданные геометрические фигуры неслыханных расцветок, они шевелились и перетекали друг в друга. Лежащий длиннозавр предстал было в виде нанизанных на искривленный конус многолучевых звезд, мелких шариков, каких-то дергающихся отростков… Через секунду на месте этой умопомрачающей конструкции уже распростерлась гигантская чаша с шевелящейся бахромой по краям… Каждый предмет я видел как бы со всех сторон одновременно и, кажется, даже изнутри.

Так же внезапно вся эта фантасмагория вдруг развеялась, уступив место привычной реальности.

Я пришел в себя. Шевельнул рукой, которая только что была чем-то вроде пихтовой ветки, удачно прикидывающейся гроздью крабьих клешней. Все еще не веря происходящему, перенес взгляд с капелек дождя, застывших в воздухе, на фигуру тарбозавра, устремленную к своей жертве — и неподвижную. Впаянную в сгусток остановившегося времени.

Время остановилось. А я мог двигаться. Никогда не слыхал, что подобное возможно. На мгновение показалось, что произошло чудо, что мне просто очень-очень захотелось — и вот самого страшного не случилось, можно еще принять спасительные меры, переделать сделанное, переиграть… Честное слово, в такие чудеса иногда искренне верят не только дошколята.

— Остановись, мгновение, раздался у самого уха деланно жизнерадостный голос Маковкина. — Ты прекрасно.

Он был еще способен остроумно цитировать классиков.

— Обыкновенный реверс-эффект при интерференции темпоральных волн, — сказал он. — Теория это допускает. Но по теории это возможно лишь однажды за период времени, в пятьдесят миллионов раз большей, чем возраст Вселенной.

Женька помолчал, а потом добавил:

— А вообще-то по этой же теории сейчас в нашей Галактике должен произойти коллапс массы.

— Коллапс? — автоматически переспросил я. — Значит, Солнце… И вся Галактика… превратятся в черную дыру? Прямо сейчас?

— Прямо сейчас… То есть через восемьдесят миллионов лет, как раз в тот момент времени, когда мы создали темпоральное возмущение, отправившись в наше путешествие.

Не очень-то воодушевляющая ситуация: кругом мезозой, тарбозавр застыл в немыслимой позе на одной лапе, Новгородцева куда-то смылась… Да еще эта теория. Сколько у меня в голове тогда разного пронеслось — теперь и вспоминать тошно. Не пожелал бы вам когда-нибудь вдруг осознать, что из-за желания совершить палеонтологическое открытие вы превратили всю Галактику, окрестный космос, Землю, свой дом, и ребят во дворе, и рыбок в аквариуме на своем подоконнике в черную дыру. В крупинку вещества исчезающее малого размера и бесконечно огромной массы. Такой огромной, что даже время возле нее останавливает свой бег.

— Ничего. — Я пытался выдержать бодрый тон. — Это, наверное, Новгородцева добралась до мобиля и какую-нибудь рукоятку на времеатроне — раз! Чтоб мы длиннозавра окончательно не погубили. Вот время и остановилось. Пошли, включим его обратно.

— Обратно! — передразнил Женька. Он вдруг смертельно побледнел. — Это тебе не свет в комнате включить.

Перевел дух, засунул дрожащие руки в карманы и добавил:

— Хотелось бы, чтоб ты оказался прав. Ну что? Назад, к мобилю?

Отскакивая от наших лиц, висевшие в воздухе дождинки разлетались во все стороны, постепенно замедляя движение и вновь замирая, когда иссякала инерция. Ломкие ветви подлеска, сквозь который мы продирались, легко крошились, а щепки повисали в воздухе, не долетев до земли.

Знакомая поляна. Посреди — наш мобиль.

— Новгородцева! — заорал я и бегом припустил с пригорка. — Ты где? Отзовись!

Молчание. Я откинул дверцу и обнаружил, что Тася неподвижно сидит в кресле, уставившись в одну точку. Кольнул страх: а вдруг и она теперь скована внезапной остановкой времени? Но вот в мобиль залетел крупный комар и с победным писком спикировал Новгородцевой на щеку.

— Чего орешь? — ровным голосом произнесла Тася, прихлопнув кровососа.

— А ты не понимаешь? — съязвил я. — Это ведь все твоя работа.

— Моя?

— Не прикидывайся. Ты зачем время остановила?

— Чушь, — коротко отозвалась Новгородцева и снова отвернулась, чтобы уставиться в прежнюю точку.

Значит, не она. Значит…

Но я не успел по-настоящему испугаться. Я вспомнил комара. Ведь сюда только что влетел комар, и она его прихлопнула!

Едва уразумев это, я почувствовал на лице дождевые капли. Услышал скрип и шум древовидных сигиллярий — их раскачивал оживший ветер. Время снова начало свое бесконечное движение, и никто никогда еще так не радовался этому будничному обстоятельству, как я.

— Ф-фу! — с облегчением выдохнул Маковкин. — Кажется, пронесло. Не отправиться ли нам обратно, к длиннозавру? Или что там от него осталось…

При этих словах, трезво оценивающих положение вещей, Новгородцева скрипнула зубами и уткнула лицо в колени.

— Злись — не злись, теперь уже ничего не поделаешь, — попытался я ее подбодрить. — В любом деле бывают издержки. На этот раз нам просто не повезло. Теперь нужно хотя бы усыпить ящера-разбойника и попытаться спасти для науки как можно больше мышечных тканей и частей скелета длиннозавра. Может быть, генетики смогут на основе сохранившегося материала воссоздать новую особь…

И вот тут-то Новгородцева не выдержала.

— Самих вас усыпить! — закричала она. — Лет на сорок, пока не поумнеете. Кому нужна ваша новая особь, когда он был единственный! Хоть это-то вы понимаете? Он был единственным и неповторимым разумным чело… То-есть… И он погиб из-за вас… из-за нас! Да где вам понять…

— Не кипятись, — посоветовал я. — Сделанного не переделаешь. Надо хоть образцы мышечной ткани… Да не подпрыгивай ты! Неужели не понимаешь, что часть — это, конечно, хуже, чем целое, но лучше, чем совсем ничего. Вылезай. Пойдешь с нами.

— Конечно, куда я теперь денусь…

Тася прекратила истерику, вытерла слезы и выбралась из мобиля.

— Никогда не прощу, так и знайте, — все еще шмыгая носом, пообещала она. — Ни себе, ни вам.

…Нет, что бы там ни было, а расстраиваться и долго переживать я просто не мог. Ведь вокруг расстилался мезозойский лес! Горячий ветер, подувший с юга, вмиг высушил дождевую влагу. Пронзительно кричали рамфоринхи и птеранодоны, кружащиеся в небе. Дикая, неизведанная планета. Наша Земля за восемьдесят миллионов лет до появления первобытного хомо сапиенс.

Мы вышли на знакомое место и замерли.

Длиннозавр по-прежнему лежал на груде обломанных при падении стволов.

Но и тарбозавр все в той же балетной позе на одной лапе простирал свою желто-зеленую тушу над поляной, неподвижный, как монумент остановившемуся времени.

Это было невероятно. Настоящее чудо, совершенно не имеющее никакого теоретического объяснения.

— Невозможно, — прошептал Женька. — Ненаучно. Чур меня, чур!

— Э-э, ерунда. — Я не был намерен впадать в оцепенение. — Нечего страдать: «научно», «ненаучно». Все сложилось самым превосходным образом. И время для нас по-прежнему движется, и длиннозавр целехонек. Радоваться надо. И приниматься за дело.

(Сказать по правде, во мне шевельнулось подозрение: что-то уж слишком превосходно все складывается. Может, мы под колпаком у отряда разведчиков времени, и они сейчас смеются над нами, сидя где-нибудь в кустарнике? Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. Ведь никто не посмеет оспаривать нашу заслугу: именно мы обнаружили уникальное разумное пресмыкающееся, именно мы его… как это?.. обездвижили… подготовили к транспортировке.)

— «Приниматься за дело»? Ну, уж нет! — Тася даже затрясла кулачками и ногой топнула. — Вы уже натворили дел!

— Да успокоишься ты когда-нибудь? Никакой трагедии, между прочим, не произошло. И не произойдет! Поверь моему опыту.

— Опыту? Ха-ха!

— А что? Кое-какие навыки действий в экстремальных условиях у нас с Маковкиным имеются, как ты знаешь.

— Я-то думала, вы чему-нибудь научились в космосе. Что надо сначала думать, а потом пальбу открывать.

— Будешь долго думать — самого подстрелят. Или вон… — я кивнул на тарбозавра, — сожрут. Так что не терзай свою измученную совесть. Если долго сомневаться, то можно вообще ничего не совершить.

— Это у нас девиз такой, — пояснил Маковкин.

— Понимаешь, Новгородцева… — Я решил действовать методом убеждения. — Я не мгу тебе это объяснить с научной точки зрения, но когда начинается приключение… Тебя просто подхватывает и несет поток событий. И все твои необдуманные решения и случайные поступки, как будто по волшебному мановению, в конце концов, оказываются единственно правильными и полезными. Это — как вдохновение. В отличие от обычной жизни у приключения своя логика, свои законы. Поэтому в самой опасной обстановке нужно выплывать на стремнину, а не барахтаться у бережка на мелководье. Поток вынесет! И потом, Новгородцева, это же ни с чем не сравнимое ощущение — действовать на пределе возможностей, за гранью благоразумия, в самом пекле опасности и знать, что от принятых тобой решений обстановка должна круто измениться… В особых обстоятельствах нельзя примериваться да рассусоливать. Смысл приключения — в действии! Не то, что у нас в школе, все с ног до головы в общественных поручениях, повсюду кипучая деятельность… А настоящую работу делают другие. Те, кто умеет рисковать.

— У тебя, погляжу, целая теория, — язвительно отреагировала Тася. — А вот как вы собираетесь транспортировать длиннозавра в наше время? Ведь мощности самодельного времеатрона для такой массы явно не хватит. Только не говорите, что будете пересылать его по частям, как слона в лифте на семнадцатый этаж. Я таких шуток не понимаю.

Пришлось вопросительно взглянуть на Маковкина. Нестандартные решения — это по его чести.

— Пожалуй, переброску действительно будем производить по частям… Стой, Тася, ты не поняла! Наш времеатрон вполне осилит пересылку длиннозавра на пять миллионов лет вперед. Затем мы его догоняем на нашем мобиле и снова засылаем вперед. И так, шаг за шагом, возвратимся вместе с добычей…

— Если ты еще хоть раз произнесешь это слово, — ядовито-ласково пообещала Новгородцева, — я выведу из строя наш времеатрон, долбану тебе по загривку и вызову патруль разведчиков времени. «Добыча»! Не угнетайте меня своей неандертальской лексикой.

— Как же его прикажешь называть? Все равно он не человек.

— Твой любимый Загарульна, между прочим, тоже не человек. Но только для челюстианских тунеядцев-вояк он был «добычей».

Я отключился от ворчания Новгородцевой и вместе с Маковкиным пошел устанавливать выносные колонки времеатрона. Мембранные присоски помогли прикрепить их к голове (сердце невольно содрогнулось, когда я коснулся мощного бронированного лба) и на конце хвоста длиннозавра. Колонки создавали барьер, отъединяющий пересылаемый объект от внешней среды. Потом мы поспешили к мобилю, потому что гигантский ящер уже начал подавать признаки жизни.

Сев в кресло, Маковкин положил руки на клавиатуру времеатрона.

— Итак, бросок на пять миллионов лет!

Раздалось легкое жужжанье.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Ящер унесся в будущее.

Следом отправились мы.

Вибрация. Мелькание за окнами. Торможение.

В окна хлынуло голубое сияние. И тут же мобиль тряхнуло, как на испытательном стенде. Спинки кресел опрокинулись назад, нас вдавило в мягкую обшивку.

По окнам сползала белая пена. При прыжке через время мы оказались под поверхностью океана, разлившегося на месте прежней суши. И теперь, как пробка, выскочили наружу. Мобиль плясал на волнах, вызванных нашим приводнением.

— Н-да, — Маковкин возвратил кресло в прежнее положение. — Где же нам теперь его искать? На дне?

— Авантюристы, — зловещим шепотом приговорила Новгородцева. — Приключенцы-теоретики. Он же спит. Он же беспомощный. Он же захлебнется.

— Заладила: «он же», «он же», — разозлился я. — Посмотри в окно, берег близко. Может, он уже где-нибудь выбирается на мелководье.

Тася мгновенно схватила рукоять управления, из водометных сопел мобиля ударили две пенящиеся струи, и машина, глиссируя, понеслась к суше.

Мы домчались бы до цели минуты за три, но пришлось срочно затормозить. Впереди по курсу вдруг ударил фонтан, разлетелись тысячи брызг и на поверхности, блеснув на солнце синевато-дымчатой спиной, появился какой-то ящер. Солнце било в глаза, невозможно было сразу определить, кто именно встретился нам на пути. Тася сбавила скорость, мобиль медленно приближался к обитателю здешнего мелководья.

— Мозазавр, — определил Женька. — Нечто вроде большого крокодила… Э, да он не один!.. Второй похож на дельфина, только без гребня на спине… Это ихтиозавр… Они дерутся!

Снова ударил фонтан, полетели брызги. Ихтиозавр, схваченный зубастой пастью своего соперника за плавник, забился, как рыба на сковородке, совершенно не жалея свою ластообразную конечность. Она тут же превратилась в истерзанную кровавую культяпку. Вот в пасти у мозазавра остался только лоскут кожи. Зато рыбоподобный ящер освободился. Он тут же изловчился и острой мордой ударил противника в подбрюшье. Бритвенно острые зубы вонзились во внутренности врага. Какой рев поднялся! Мозазавр явно проигрывал схватку. Вода вокруг, и без того уже взбаламученная, окрасилась синевато-пурпурными разводами. Издыхающий ящер запрокинул пасть, в последний раз щелкнули желтые клыки-кинжалы, и вот на поверхности уже ничего нет, кроме мутных пузырей. Победитель предпочел продолжить пиршество на дне.

— На длиннозавра тоже могут напасть, — напомнила Тася. Может, пойдем в подводном положении? Вдруг он где-нибудь на дне?

— Мы забыли про колонки. — Женька хлопнул себя по лбу. — Они непрерывно подают сигналы, которые регистрируются времеатроном. А где колонки — там и длиннозавр. Ян, попробуй засечь всплески вот на этом экранчике.

— Выудим, искусственное дыхание сделаем, — подбодрил я Тасю, вращая верньеры приборов. — И снова зашлем его на пять миллионов лет вперед. Надеюсь, на месте нынешнего океана не окажется кратер действующего вулкана… Ага! Кажется, нашел. Двадцать градусов левее. Расстояние — полкилометра. Это почти у самого берега. Давай, Тася, жми, а я буду корректировать.

Через минуту мы были у цели. Длиннозавр покоился на мелководье, гигантская голова его даже не скрывалась под водой. Толстые чешуйчатые веки содрогались. Ящер явно собирался просыпаться. Поэтому, не медля ни минуты, мы перебросили его еще на пять миллионов лет, а затем прыгнули сами.

В момент торможения я невольно зажмурился. Мало ли где мы окажемся на этот раз… Но никаких неожиданностей не произошло. Мы по-прежнему находились у берега, по-прежнему в океане царил полный штиль. А ведь пяти миллионов лет как не бывало!

Еще один бросок. Прыжок вослед.

Бросок. Прыжок.

Голая равнина. Тучи пыли, рев урагана. Мелкая галька с треском лупит в окна. Ну вот и приключение, а то уже скучно стало.

— Он поднимается! — прокричала Тася, стараясь перекрыть вой и грохот. — Посмотрите! Он проснулся!

Перед мобилем плясали черные смерчи. Солнечный свет почти не пробивался в этот исхлестанный ураганом, вздыбленный мир. Мы с трудом могли видеть, как что-то невнятно-темное, гороподобное зашевелилось перед носом нашего мобиля, стало расти и вздыматься. Маковкин врубил на полную мощность прожектор. Это почти не помогло.

— Если он сейчас уйдет, — сквозь зубы процедил Женька, — никто из нас не посмеет высунуться наружу, чтобы выстрелить усыпляющей ампулой. А ведь надо еще и колонки устанавливать.

— Вспомнил тоже, — огрызнулся я. — Их давным-давно ветром унесло, не отыщешь. Что будем делать, специалист по нестандартным решениям?

Не говоря ни слова, Женька осторожно взял из ладоней Новгородцевой рукоять управления мобилем и медленно двинул машину вперед. Мы подобрались к длиннозавру вплотную. Он уже стоял во весь свой немыслимый рост, туловище его терялось в темных пыльных вихрях где-то высоко вверху. Мы смутно различали, как отрывались одна за другой его лапы от земли: пресмыкающееся удалялось прочь. Пришлось медленно двигаться следом. Машину стало ощутимо покачивать. Ураган усиливался, чувствовалось, что даже длиннозавр теперь с трудом движется вперед.

Я взглянул на Тасю. Она что-то кричала.

— Что?! — Я не услышал собственного голоса.

Тася ухватила меня за ухо и раздельно выкрикнула слово за словом:

— Наезжаем!!! Впритык!!! Времеатрон!!! На форсаж!!! Переброска!!! Хоть на сто!!! Тысяч!!!

Я кивнул: мол, уловил и, убрав с рукояти пальцы Маковкина, взял управление мобилем на себя.

Скорость немного возросла. Мы стали догонять длиннозавра. И вот — особенно сильный толчок, от которого машина чуть не перевернулась. Мы просто-напросто наехали на ящера. В то мгновение, когда мобиль и длиннозавр были в контакте и, следовательно, воспринимались времеатроном как одно целое, Тася выкрутила верньеру хроноинвертора до упора и ткнула в кнопку «Старт».

Мы прыгнули вперед, как показал хронометр, всего на две тысячи лет. На большее наш самодельный времеатрон при такой нагрузке способен не был. Впрочем, две тысячи лет — это вполне приличный срок для тех, кто хочет переждать ураган. На этом и основывался расчет Новгородцевой.

Но ураган продолжался.

Я зарычал от злости, выпустил рукоять управления и обеими руками ударил по сиденью. Совершенно ясно: еще два-три таких форсажных рывка окончательно опустошат наши энергетические батареи. Рисковать нельзя. Остается надеяться… На что? На чудо? А почему бы и нет! Ведь у приключения — свои законы… Мы уже были свидетелями необъяснимого эффекта локальной остановки времени.

Но чудо почему-то не происходило.

— Знаете, что! — прокричала Тася. — У нас в запасе еще один вариант! Мы бросаем здесь длиннозавра, засекаем точные темпоральные координаты и возвращаемся в нашу эпоху за помощью. Слышите?

— Лучше бы не слышать! — проорал я ей прямо в ухо.

— Почему?

— Я!!! Уважать!!! Себя!!! Перестану!!!

— Но ведь мы и себя, и его погубим!..

Пауза. Вой ветра. Мобиль заходил ходуном, переваливаясь с одного бока на другой. Мне ужасно хотелось домой. Или в какую-нибудь другую эпоху, все равно какую, только поспокойней. Но я знал, в самый трудный момент отступать ни в коем случае нельзя. Потом придется расплачиваться за слабость. Иногда расплата приходит через пять минут, иногда — в конце жизни. Но обязательно наступит минута, когда будешь отчаянно жалеть, что в свое время не собрался с силами и не потерпел еще хотя бы чуть-чуть.

Ведь если перетерпеть этот самый трудный момент, потом обязательно станет легче. Конечно, в будущем встретятся минуты и потруднее. Но с высоты, которую уже покорил, и высочайшие вершины выглядят не такими уж неприступными великанами… Извините, конечно, за красивость.

Я снова сжал пальцами рукоять управления, решив еще раз, а если понадобится, и два, повторить рывок на форсаже. Но вдруг пальцы мои сорвались с рифленой поверхности. Мощный поток воздуха ворвался в мобиль. Вихрь стащил меня с кресла, как я ни цеплялся за обшивку сиденья.

Пробоина?

Пыль забила глаза. Я ослеп и оглох. Плотно закрыв лицо ладонями, я начал усиленно моргать. Это мне немного помогло. Потом чуть-чуть раздвинул пальцы, чтобы видеть сквозь тонкую щелку: пыли попадало все-таки меньше.

Это была не пробоина. Маковкин сам открыл дверцу мобиля. Держась одной рукой за поручень и обхватив коленями порожек, он высунул в свищущую раскаленной пылью щель лаузер и давил на гашетку.

В зенит уносились ослепительные тонкие полосы. Потом вверху вдруг что-то просияло, и это сияние пробилось сквозь ураган к нам, к поверхности земли. Маковкин оттолкнулся от порожка и в падении изо всех сил потянул дверцу на себя. Дверца захлопнулась. Можно было снова усаживаться в кресла, выбивать из себя пыль, проверять работу приборов. Прежде всего я взглянул на Тасю — как она?

Гм… Если и я в таком же виде, то, наверное, мне не следует тыкать в нее пальцем и хохотать. Волосы у Новгородцевой сбились в грязный колтун. По лицу, покрытому пылью, проточили путь две светлые полоски — слезы. У меня глаза тоже слезились. Со страхом взглянул на Маковкина. Лица у него в привычном понимании слова не было. Глаза закрыты, или их просто не видно под коричневой спекшейся коркой.

Он показал нам руки. Тася, закусив губу, потянулась к аптечке. Появился баллончик с регенерантом. Она обильно обрызгала вздувшиеся и посинелые клешни Маковкина, походившие на проржавевшие манипуляторы робота.

Свечение в небе распространялось. А ураган стал утихать. Маковкин выпустил в верхние слои атмосферы весь заряд антивещества из своего лаузера. Колоссальное количество энергии сконденсировалось в эпицентре тысячелетнего циклона, и область сверхвысокого давления поставила барьер круговерти ветров и вихрей. Квадратный километр вполне приличных метеоусловий — это было то, что требовалось.

Наконец-то мы смогли осмотреть местность. На равнине не было ни деревца, ни былинки. Только рытвины, галечные дюны, песчаные свеи. Но рептилии, владыки мезозоя, жили и здесь!

Приземистое, сплюснутое сверху существо, укрытое мощным панцирем, довольно резво бежало к мобилю, видимо, заинтересовавшись, нельзя ли нас сожрать. Мы не стали дожидаться, когда оно сломает зубы о броню. Я снова взялся за рукоять управления, и мобиль отправился вдогонку за длиннозавром.

Мы настигли его, неторопливо трусящего по взрыхленной земле.

— Что теперь? — спросила Тася. — Опять будете стрелять?

— Можно попробовать взять его в фокус темпорального трансивера, — предложил я. — Может, знаешь: разведчики времени используют его для отправки посылок. Чтоб самим каждый раз не прорываться сквозь толщи миллионолетий.

— Ничего себе посылочка весом в сто тонн, — Тася ухмыльнулась.

— Дело не в массе, — поспешил объяснить я, — а в точности прицела. И чтоб объект был поближе к времеатрону. Образуется темпоральная воронка, которая засасывает «посылочку».

Тася кивнула, перебралась с заднего сиденья на переднее, и привела в действие сонар. Звуковой луч сноровисто обежал окрестности, и на экранчике приборной панели появился светящийся контур ящера. Тася включила трансивер, но тут же перевела его на нейтралку.

— Расстояние великовато, — сообщила она. — Надежнее всего — метров с десяти. И веди машину поаккуратнее, сбиваешь настройку.

Мне пришлось увеличить скорость, в то же время тщательно избегая сотрясений на неровностях почвы. Задача почти невыполнимая, если учесть, что мобиль я должен был вести строго по прямой. Но, наконец, Тася улучила момент, и ее палец лег на кнопку «Старт».

И сейчас же под колесо попала колдобина. Машину сильно тряхнуло. Я успел заметить, как над гребнем ближайшей дюны поднялась обомшелая драконья морда, изумленно вытаращилась на нас, и тут же исчезла. Зверюгу без остатка всосала отклонившаяся от избранной цели темпоральная воронка.

— Кошмар, — прошептал я. — Новгородцева, мы не в того попали.

Длиннозавр продолжал свой неторопливый бег.

Маковкин, укрытый пледом, спал на заднем сиденье.

А местность вокруг постепенно теряла свой блеклый пустынный вид, складки ложбинок и холмиков начинали отсвечивать нежной зеленью. Казалось, растительность только и ждала передышки, временного прекращения жестокой бури, чтобы, не теряя ни минуты, выпустить из-под обугленной земли свежие язычки ростков. Ростки торопились тянуться к солнечному небу, набирая рост даже быстрее, чем известный рекордсмен бамбук.

И вот наш мобиль движется по ковру зелени. Растения преобразили вид пустыни, обитатели которой с жадностью набросились на сочные побеги. Должно быть, ураган, показавшийся нам вечным, все же время от времени утихомиривался, и природа тут же брала свое, торопясь наверстать упущенное, радуясь краткому миру расцвета. А потом снова начинали дуть свирепые ветра и загоняли жизнь в глубину, под спекшуюся корку земли и песка, где она, затаившись, опять ждала своего часа.

Длиннозавр, не проявляя никакого интереса к обилию пищи, трусил по свежей зелени.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Помещение хроновокзала на цокольном этаже Института Времени своей белизной и яркой освещенностью напоминало операционную. За стерильным столом-пультом дежурил старший научный сотрудник Кончак Баскунчакович Половцев-Печенежский. Шурша накрахмаленными рукавами белого халата и напевая себе под нос «Хочешь, возьми коня любого!», он листал стереоальбом «Несохранившиеся фрески Феофана Грека».

Со стороны хронотрансивера донесся предупредительный звонок, и над боксом № 714 вспыхнула красная лампа: прибыла посылка.

За чуть нагревшейся во время хронопередачи дверцей бокса обнаружилась одна-единственная микрокассета, которую Кончак Баскунчакович тут же опустил в прорезь настольного фонора. Из динамиков зазвучала запись руководителя группы № 714:

— Внимание, внеочередной рапорт! Докладывает Федор Шереметев. Только что наши приборы засекли мощный телепатический всплеск. Просто буря какая-то! Если б мы находились не в мезозое, я бы подумал, что где-то поблизости проходит конгресс экстрасенсов. И что самое удивительное, всплеск произошел как раз в том районе, где мы ведем поиски гигантского динозавра. Ну, вы помните, конечно… Ученые назвали его «гигантозаурус сапиентиссимус».

— Еще бы не помнить! — воскликнул Кончак Баскунчакович, позабыв, что руководитель группы № 714 не может его услышать. Над проблемой связи сквозь временные толщи ученые только-только начинали работать. Из прошлого в настоящее и обратно приходилось пересылать кассеты с записями.

— Нам наконец-то удалось вывести на орбиту спутник, теперь поиски пойдут быстрее. Доклады буду пересылать каждый час… Эх, дежурный! — в голосе Федора Шереметева прорезались ликующие нотки. — Не зря мы все-таки этого сапиентиссимуса ищем. Если кто-то и сомневался раньше в его разумности, то теперь… Оказалось, зарегистрированная буря в психосфере вызвана мощной телепатемой ящера. Расшифровать ее на месте не имеем технической возможности. Запись пересылаю вам. До связи!

Динамики умолкли, но Кончак Баскунчакович тут же взялся за верньеру тонкой настройки. Переведенные в доступный человеку звуковой диапазон телепатические импульсы ящера воспринимались, как гулкое чавканье. Будто в акустически совершенном концертном зале октет усердных киберповаров месил тонну сдобного теста.

На мониторе побежали строчки: компьютер делал первую попытку перевода. Мелькали математические формулы, пульсировали волны мелодических фрагментов, сыпались обрывки цепочек химических соединений, возникали и пропадали значки-символы телепатических образов. Но чаще всего на экран выбрасывало короткое НРЗБ — электронный мозг признавался в своем бессилии распознать смысл предложенной ему записи.

Наконец, он выстрелил строчкой «Требуется более быстродействующая модель» и затих в ожидании. Но Кончак Баскунчакович, откинувшись в кресле и свесив голову на плечо, тих посапывал. Ему снился шелест ветра в высоких кронах гингковых деревьев, лазурное небо, в котором чертили изломанные линии полета едва видимые крестики-птеродактили. От нагретой солнцем земли поднимались потоки воздуха и приятно согревали кожу. Царапина на ноге уже зажила, и теперь место вокруг рубца слегка чесалось. Кончак Баскунчакович усилием воли заблокировал желание нагнуться и почесать. Все свои чувства он нацелил на получение удовольствия — от этого мирного пейзажа, от теплых солнечных лучей, небесной голубизны… Ведь так редко выпадает возможность отдохнуть, расслабиться, позабыть про все заботы и ощутить себя настоящим курортником… Слиться с природой…

Кончак Баскунчакович сорвал с верхушки сигиллярии молодой сочный побег и принялся жевать его, подрагивая от наслаждения хвостом. Но что это? Он смутно ощутил какую-то опасность. Почти рефлекторно сознание начало собирать складками пространственную метрику, приоткрывая вход в межвременной туннель. Еще одно маленькое усилие — и он исчезнет из этого мира, как бы растворится в его воздухе.

Но каждая клеточка тела завопила: нет! Только не это! Ведь здесь так хорошо, так тихо и тепло, и радиационный фон просто идеальный, и слабые потоки гамма-лучей приятно щекочут нервные окончания… Кончак Баскунчакович слегка мотнул головой, отгоняя беспричинные страхи, и снова разнежился.

— Подъем!!!

Половцев-Печенежский вздрогнул, открыл глаза.

— Дежурный! Вы получили мой рапорт?

На стартовом столе стояла хронокапсула с № 714 на боку. Человек в перепачканном комбинезоне, пахнущем озоном вольного мезозойского ветра, тряс его за плечо.

— А-а… Кхгм-м… — Кончак прочистил горло, провел ладонью по глазам, прогоняя остатки сна, и виновато взглянул на Федора Шереметева.

— Извините… Рапорт? Да, получил… А что случилось, почему вы здесь?

Вместо ответа Шереметев выдвинул из пульта голопроектор и всунул в него черный квадратик. Строчки недорасшифрованной телепатемы исчезли с монитора, а вместо них появилось темно-зеленое пятно, кое-где прорезанное белыми и голубыми завитками.

— Снимок со спутника, — прокомментировал Шереметев. Сейчас уменьшу масштаб… Вот. Видите?

— Ну, — Половцев-Печенежский, еще не окончательно пришедший в себя, уставился на изображение сомкнутых зеленых крон лесного полога, на фоне которого почти терялась маленькая проплешинка полянки. — И что?

— Внимание сюда, — палец Шереметева уперся в дымное пятнышко на экране. — Костер. Здесь кто-то развел огонь

— Ну, может, это самовозгорание, — промямлил Кончак. — или молния ударила.

— Какая молния, грозовой фронт сюда еще не приблизился. А самое главное…

Картинка на мониторе метнулась вправо — и на новом участке снимка возникла точечка, которая после увеличения превратилась во внедорожный мобиль класса «сафари» с откинутым верхом и распахнутыми дверцами.

— Никогда не понимал туристов, — сквозь зубы процедил Шереметев. — Все эти походы, ночевки, палатки — просто ностальгия по пещерным кочевым временам. Терпеть лишения по собственной воле, создавать себе искусственные трудности — до этого только от чрезмерного комфорта можно додуматься. Я с ребятами в этих чащобах мыкаюсь ради дела, все удобства к минимуму сведены. Об ионном душе только мечтать приходится… А эти… Рома-а-антику ищут, видите ли.

— Представляю, как им от вас досталось, — Половцев-Печенежский ухмыльнулся.

— Еще нет, но достанется обязательно. — Руководитель группы № 714 ткнул указательным пальцем в нужную кнопку, голопроектор выплюнул черный квадратик микрокассеты, а сам медленно погрузился обратно в пульт. — Они уже смылись из контролируемого нами участка времени.

— Хоть динозавра-то вы обнаружили?

— В том-то и дело, что нет. Похоже, эти туристы встретили его раньше нас. И увели из-под носа. Только вот куда? В какую эпоху? Эх, развели самодеятельность. Кто хочет, тот по времени и шастает. Вы телепатему расшифровали?

Кончак Баскунчакович покраснел.

— Ясное дело… Баиньки на рабочем месте. Проверьте ангары с хронокапсулами. Наверняка один из времеатронов — тю-тю.

Пока красный, как вареный трилобит, Половцев-Печенежский вызывал на экран своего пульта изображения ангаров и осматривал хронокапсулы, Шереметев успел сгонять на лифте на седьмой этаж, где располагался машинный зал компьютеров высшего быстродействия. А потом вышел на связь с Кончаком Баскунчаковичем через видеопульт отдела дешифровки египетских иероглифов и вавилонской клинописи (одиннадцатый этаж).

— Ну, как? — поинтересовался он.

— Все на своих местах, — буркнул расстроенный Половцев-Печенежский. — Ни один времеатрон никуда не «тю-тю». А у вас что?

— Дешифровка началась. Лингвисты говорят, что дело можно ускорить. Нужен человек, легко поддающийся гипнотическому воздействию. У вас нет знакомых сомнамбул на примете?

— Нет, — обиженно ответил Половцев-Печенежский. — Впрочем, разве что…

Он вспомнил свой недавний сон и происшедшее в этом сне его превращение в ящера. Сопоставил это с тем фактом, что сонливость на него напала, когда фонор считывал запись телепатемы гигантозауруса…

— Разве что я сам мог бы попробовать.

— Ну, вы даете, дежурный, — хохотнул Шереметев. — А кто за вас поиски «туристов» организует?

— Вы, — твердо ответил Кончак Баскунчакович, окончательно освобождаясь от подчинившей было его волю всепроникающей энергичности разведчика времени. — Как дежурный по хроновокзалу я имею право вам приказывать. Так что слушайте приказ: оповестить о ЧП все находящиеся в прошлом группы. Привести в действие все хронозонды и выяснить маршрут движения «туристов». Узнать, кому принадлежит мобиль класса «сафари», обнаруженный спутником. Все. И прошу вас, не обижайтесь. Я чувствую, что есть прямая связь между появлением в вашей эпохе незваных гостей и внезапной мощной телепатемой ящера. Чем скорее ее расшифруем, тем скорее и нарушителей обнаружим.

— Слушаю и повинуюсь, — Шереметев насмешливо осклабился и исчез с экрана.

Дальнейшие события развивались с необыкновенной быстротой.

В отделе дешифровки на одиннадцатом этаже на голову Кончаку Баскунчаковичу Половцеву-Печенежскому водрузили шлем, внутренняя поверхность которого была усеяна датчиками. Будто сотни мягких лапок обхватили виски, затылок, макушку. Сознание стало меркнуть, с него просачивались смутные обрывки каких-то видений, гулкие чавкающие звуки…

Когда глаза его закрылись, трое лингвистов-дешифраторов прильнули к мониторам, соединенным с быстродействующим компьютером.

— Предварительная фаза. Символ удовольствия, — отрывисто бросил лингвист — обладатель шапки курчавых волос. — Дальше!

— Интуитивное ощущение угрозы. Ага, уже интереснее, — подхватил его коллега с седыми висками.

— Пошли формулы. Что-то напоминающее теорию нуль-пространственного перехода, — заинтересовался широкоплечий усач. — Но выпущены целые звенья… Эх, математика бы сюда!

Немедленно из отдела математического обеспечения (двадцать седьмой этаж) был вызван математик, который занял место у четвертого дисплея.

— Ну-с, что у вас тут? — поддергивая рукава пиджака, спросил он. — Нуль-пространственный? Да, эту формулу можно использовать и для нуль-перехода. Но звено сигма-преобразований здесь очень удачно заменено на цикл дельта-перехода. Кто автор этой формулы? Я должен пожать ему руку.

— Потом, — отреагировал усач, — мы предоставим вам эту возможность. Если не передумаете.

— Не передумаю! — уверенно провозгласил математик и снова жадно впился в монитор. Тут выражение научного торжества на его лице несколько прокисло. — Позвольте, но это совсем уж ни к селу, ни к городу. Уверены, что ошибки нет? Сия картинка ну совершенно из другой оперы.

Седоватый лингвист пригладил свои дыбом вставшие виски.

— Не из оперы, а из симфонии, скорее, — упавшим голосом заметил он. — Похоже на дирижерскую партитуру. За плечами у меня только детская музыкальная школа, но рискну заметить, что подобных гармоний, размеров и темпов история земной музыки еще не знала. Какой-то немыслимый авангард. Тут без хорошего музыковеда не обойтись.

Но в небоскребе Института Времени не было этажа, где водились бы музыковеды. Шереметев немедленно связался с консерваторией.

— Алё! — ответила консерватория. Федор узрел на экранчике видеофона диковинного робота, зачем-то напялившего на лицевой одорецептор антикварные очки, и обвязавшего голову ситцевыми платочком с изображением начальных тактов симфонии «Юпитер» Вольфганга Амадея Моцарта.

— Это консерватория? — недоверчиво спросил разведчик времени.

— А тебе, милок, зачем? — старушечьим басом поинтересовался робот, опуская на металлопластиковые колени недовязанный шерстяной носок. — На скрипке хочешь научиться играть или на альпенхорне? Опоздал ты, милок. Нонче у нас каникулы. Все профессора разлетелись, куды кто. Осенью звони, научат. На виоле да гамба или, к примеру, на марсианской двухрядной ободрыньде.

Если б на экранчик видеофона взглянули Женька Маковкин или Тася Новгородцева, то они сразу признали б в необыкновенном роботе свою старую знакомую Капитолину. Роботу-вахтеру летом в школе делать нечего, поэтому Капитолина в каникулярное время подрабатывала в консерватории: принимала заявки абитуриентов, составляла гастрольные графики и на досуге писала монографию «Влияние вибрации колец Сатурна на развитие сонатной формы».

Энергичному Федору Шереметеву, впрочем, не составило большого труда выудить у словоохотливой Капитолины необходимую информацию. Ближайшим к Институту Времени музыковедом в данный момент можно было считать Екатерину Баталину, она читала лекции о разнице между какофонией и додекафонией для младшей группы марсианского детсада имени Эдгара Райса Берроуза. Причем улетела она туда не ранее, как вчера. Во вчерашний день немедленно была отправлена хронокапсула, Екатерину перехватили на космодроме, на трапе каботажного космопарусника и доставили на одиннадцатый институтский этаж.

Баталина мельком взглянула на партитуру, слегка засоренную математикой, и вынесла вердикт: со времен палеолита и до периода постминимализма музыки подобного характера никто не сочинял.

— Я бы даже не рискнула назвать это музыкой в привычном смысле слова, — объяснила Баталина. — И странность ее заключается не в гармониях или размерах, а именно в темпах. Не советую исполнять это произведение перед неподготовленной аудиторией. Дело в том, что симфония меняет субъективное восприятие времени. Слушателю покажется, что он находится одновременно в разных кульминационных пунктах. Вот здесь, в анданте, время несется скачками, а скерцо будто накрепко замораживает каждое мгновение, и оно длится вечность… Пока не утыкается в реакцию замещения атомарной ртути на фтористый нейтрид в трициклогидровелофотогеназе. Но тут вам потребуется специалист другой квалификации… Кстати, а кто автор? Мне бы хотелось взглянуть ему в глаза.

— Если не передумаете, — снова пришлось повторить усатому лингвисту.

Химик в институте нашелся (минус третий этаж, подземный). Он возжелал похлопать по плечу тот талантище, который разработал сложномолекулярные соединения, превращающие селезенку в аналог хроноэмиттера и заставляющие поджелудочную железу работать в режиме темпоральной локации.

— Я всегда говорил, что будущее за биотехнологиями, — провозгласил химик. — Зачем громоздить конструкции из плазмокристаллов, оптоволокна и ядерных нанореакторов, если наш собственный организм можно научить играть роль машины времени или антигравитатора. Да хоть карманного фонарика, если понадобится.

Затем математик, музыковед и химик объединились, совместными усилиями еще раз проанализировали предоставленную им запись и пришли к ошеломляющему выводу. Необычное сочетание научных и художественных дисциплин создают новую философскую картину мироздания. В этом мире можно не только прокалывать пространство для мгновенной нуль-транспортировки, причем без помощи каких-либо технических средств, но и вообще творить с пространством-временем все, что угодно. В складки собирать. Вытягивать. Сворачивать. Ускорять, тормозить или вообще останавливать течение времени. А главное, в наших руках оказались ключи к технологии, открывающей двери в другие измерения Вселенной, в параллельные миры!

— Я не достоин пожать руку математическому гению всех времен и народов, — удрученно признался пришелец с двадцать седьмого этажа. — Жаль, что Нобелевский комитет не присуждает премии по математике.

— Зато в номинации «химия» нобелевка ему обеспечена, — уверенно высказался обитатель институтского подземелья. — Странно, я не знаю ни одного из своих коллег, который готов был совершить столь впечатляющий прорыв в нейролептонике и иммуногенетике. Должно быть, это какой-нибудь академик-затворник, всю жизнь отдавший науке. Поостерегусь хлопать по плечу столетнего старца.

— Не уверена, есть ли у него глаза, — загрустила музыковедша. — А если есть, то фасеточные. По восемнадцать штук на кончике каждой из псевдоподий. Почему-то мне кажется, что этот гений — инопланетянин.

Все трое замолчали и уставились на Федора Шереметева, ожидая от него подтверждения своих гипотез или еще более ошеломляющих выводов.

— На основании вышеизлож-ж… — голос у Федора сел. Он хлебнул «Славяновской» минералки прямо из бутылочного горлышка. Прокашлявшись, разведчик времени по-шаляпински расправил грудь и звучным голосом, в котором не трепетало ни тени сомнения, объявил:

— Теперь нам всем окончательно стало ясно, что гигантозаурус сапиентиссимус, этакое мезозойское страшилище, способен на вещи, которые земной науке пока не по зубам. И это может означать только одно. Что он — пришелец из параллельного мира. Из соседнего измерения. Да! Там динозавры не вымерли, как у нас. Они стали разумными. Создали собственную цивилизацию, которая намного древнее нашей. И вот теперь один из представителей этой цивилизации совершил прорыв в наш мир! К сожалению, сделал это наудачу и попал не в наше время, а в мезозой…

— Какой еще гигантозаурус? — поморщился математик.

— При чем тут мезозой? — разгневалась музыковедша.

А химик ничего не сказал, потому что уже успел улизнуть к себе на минус третий этаж, где его ждали любимые пробирки, родной запах хлористого кальция и недописанная докторская диссертация «XXII век: возрождение алхимии?».

Федор Шереметев твердым шагом подошел к Половцеву-Печенежскому и стащил с его головы гипношлем.

— Кончак Баскунчакович, агусеньки! Просыпайтесь скорее. Надо срочно разыскивать нашего гениального ящера!

Пифия Андреевна с сомнением изучала фигуру человека, стоящего в открытых дверях. Комбинезон в комьях сырой земли. В складках застряли кусочки мха и хвощей, будто этот молодой человек в поисках голографического снимка, который держал теперь в руке, ползал по-пластунски на болоте.

— Да, это наш мобиль, — спокойно произнесла на. — Школьники моего класса стали победителями лингвистической олимпиады, и «сафари» — их приз.

— Где теперь этот приз, знаете? — Федор Шереметев шагнул было вперед.

— Ноги! — воскликнула Пифия Андреевна. — Вот коврик.

Разведчик времени с остервенением начал вытирать подошвы.

— Где сейчас мобиль, я вам сказать не могу. Должно быть, в школьном ангаре. Но сейчас каникулы. А у меня отпуск. Я улетаю в Минводы…

— Нет его в ангаре, нет! Я уже узнавал. Кто из ваших ребят мог его взять?

— Вот щетка, почиститесь. А взять его мог кто угодно. Мобиль принадлежит ребятам, и сторожей к машине я приставлять не собираюсь.

Шереметев взял щетку, несколько раз провел ею по комбинезону и вдруг простонал:

— Умоляю! Хотите, на колени встану?

— Что вам нужно, в конце концов?

Федор, не говоря ни слова, проскочил мимо Пифии Андреевны и бросился к видеофону в гостиной.

— Нужно выйти на связь с каждым из ваших учеников. И выяснить, кто где находится. Пожалуйста.

Пифия Андреевна, поджав губы, села за пульт, раскрыла классный журнал и начала с буквы «А». Шереметев постанывал за ее спиной, скрипел башмаками, колотил по подоконнику костяшками пальцев.

Через двадцать минут обстановка прояснилась. Семнадцать ребят сами ответили на вызов. Еще пятерых удалось разыскать в экспедиции, разыскивающей клад Ермака на скалистом берегу Чусовой. Двое находились на борту пассажирского лайнера «Канопус — Земля — Гамма Лебедя». Но вот родители Женьки Маковкина, Яна Демьянова и Таси Новгородцевой ничего определенного о местонахождении своих детей сказать не могли. «Куда-то ушли, к вечеру обещали вернуться… Рюкзаки взяли, термосы. Однодневная вылазка на природу, должно быть».

— Все ясно, — трагическим тоном объявил Шереметев. — Благодарю вас. Мне пора. До свиданья.

И бросился к выходу.

— Погодите! — Пифия Андреевна устремилась следом. — Вы же мне ничего не объяснили. Что с детьми? Им угрожает опасность?

— Угрожает! — кричал Шереметев, прыгая по лестнице через четыре ступеньки. — Я им уши оборву, вот что им угрожает!

Пифия Андреевна, по-прежнему сжимая в руках классный журнал, бросилась за своим странным гостем.

Перебегая улицу к остановке кибертакси, она вдруг взвизгнула и остановилась. Шереметев обернулся и увидел: невесть откуда взявшееся чудовище размером с бульдозер, осыпая песок и гальку с чешуйчатого панциря, в немом вопле разевает пасть и осоловело таращит глаза-тарелки.

«Стиракозавр, — мгновенно определил разведчик времени. — Откуда?».

— Что это? — кричала Пифия Андреевна. — Кто это? Оно сейчас бросится!

Чудовище присело на задние лапы и опустило голову, отчего шипастый «воротник», прикрывавший его шею, вздыбился и выглядел довольно устрашающе.

— Он травоядный! — Федор подскочил к Пифии Андреевне и схватил ее за локоть. — Это все фокусы ваших детишек, я уверен. Бегите к такси, там есть видео. Выходите на связь с дежурным Института Времени. А я сейчас…

Он вытащил из кобуры пистолет-парализатор.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Это было просто редкостное везение: один на миллион. Нам удалось-таки поймать длиннозавра в темпоральный прицел.

Очередной толчок. Приехали. За окнами — роща гингковых деревьев. С ветвей вспархивают пестроперые археоптериксы. Рядом журчит река. Из воды высунул шею бронтозавр, и поток с плеском обтекает ее, как опору моста.

Но самого длиннозавра в окрестностях не видно. Значит, успел куда-то смыться. Может, в реку нырнул? Я поделился своим предположением с Новгородцевой.

— Давай действительно поищем в реке, — согласилась она. — Хоть умыться можно будет. А то… хе-хе… Ха-ха-ха!

Она некультурно показала на меня пальцем и зашлась от смеха. Будто сама выглядела лучше!

Мобиль сполз с пологого берега в реку. Бронтозавр испуганно зажмурил птичьи глазки и спрятал голову под водой. Выведя машину на середину потока, я дал команду на погружение. Вода сомкнулась над нами.

Видимо, находились мы неподалеку от устья, вода по своему составу почти не отличалась от морской. Поэтому здесь жили довольно крупные океанические аммониты. Их спиральные раковины-крепости скрывали десяток мускулистых осьминожьих щупалец. Даже те из них, кто обладал «домиком» до двух метров диаметром, не казались увальнями. Передвигались они шустро, на ходу хватая мелких рачков и рыб и уклоняясь от колоннообразных ног уже знакомого нам бронтозавра, который брел поперек течения реки.

Тася успела набрать в пластиковый пакет немного воды и теперь осторожно, стараясь не разбудить Маковкина, обмывала ему лицо.

Я развернул машину, и мы пошли по дню против течения. Промчалась, как стайка ракет, компания белемнитов, близких родственников наших реактивных кальмаров. Сновали рыбы с такими мощными челюстями, что казалось, они привыкли питаться исключительно консервами, только консервный ключ из-за полной ненужности решили не изобретать. А вот и крокодил. Самый обыкновенный крокодил, какие и сейчас во множестве встречаются в заповедниках на Кубе. Эта рептилия, совершенно не изменившись, благополучно дожила до двадцать второго века. Честное слово, увидев «знакомое лицо», я испытал что-то вроде ностальгии.

— А знаешь, — вдруг сообщила мне Новгородцева, — мне начинает нравиться ваша теория. Действительно, если всегда совершать только правильные поступки и осторожничать на каждом шагу, то никогда в жизни не испытаешь настоящее приключение. А о нашей экспедиции я буду вспоминать, наверное, и в старости.

Я даже растрогался.

— Но ты не очень-то радуйся, — тут же добавила она. — Потому что и раскаиваться придется тоже до старости.

— О-о! Опять все та же волынка.

— А ты как думал? Это только нам хорошо, для нас эта экспедиция — приключение. Но для длиннозавра-то…

— Если ты такая совестливая, то почему принимаешь участие в недостойном деле? — поинтересовался я. — Да оно тебе еще и нравится.

— В том-то и весь ужас ситуации, — скорбно призналась Новгородцева. — И не хочу радоваться, а мне само радуется. Ведь здорово же! Погоня! Археоптериксы! Аммониты-белемниты!

Вглядываясь через лобовое стекло в мутноватую картинку речного мира, и стараясь обнаружить знакомые очертания нашего ящера, я одновременно стал приводить в порядок свои мысли. Перебирал варианты объяснений странного эффекта выборочной остановки времени, коснувшейся только тарбозавра. Может, это был результат какой-то деятельности разведчиков времени? А может, в события вмешались инопланетяне? Ведь жива же до сих пор теория так называемого палеоконтакта. Согласно ей, нашу Землю в доисторические времена посещали представители высокоразвитой цивилизации. Разумной жизни не обнаружили. И вполне могли позволить себе диковинные эксперименты, превратив нашу нецивилизованную планету в испытательный полигон.

Может, мы как раз и находимся в том времени, когда палеоконтакт происходит?

Маковкин застонал, но глаза не открыл. Тася достала из аптечки шприц-тюбик с лекарством, снимающим стрессовые перегрузки.

«А что сейчас чувствует длиннозавр? — забрела мне в голову мысль. — Может, и ему сейчас оказался бы кстати такой укол?».

В мутной взвеси песка и ила обрисовались знакомые очертания. Длиннозавр, вытянувшись, как веретено, чтобы легче было преодолевать течение, поднимал своими мощными лапами медленно истаивающие клубы придонной грязи.

Отличная мишень!

Я увеличил скорость. Тася прильнула к приборной панели.

«Осталось одиннадцать бросков, — подсчитал я. — Довольно безжалостная охота. Жертву ловят, выпускают на свободу и снова ловят. И так много-много раз. А не лучше ли, как советовала Тася, оставить ящера в покое? Чтобы без угрызений встретить скучную и блеклую старость».

Впрочем, я тут же прогнал вредную мысль. Наверное, просто наступил очередной ТРУДНЫЙ МОМЕНТ. Только не для мускулов и ума трудный. Но его, наверно, тоже нужно было пережить, перетерпеть.

— Объект в фокусе, — Новгородцева постаралась, чтобы ее голос прозвучал бесстрастно.

…На этот раз мы оказались в архипелаге мелких островов. Ласково шелестели волны в лагунах, сиял на солнце белый коралловый песок. И до самого горизонта, чередуясь, тянулись островки и проливчики, вода и суша. Прогретое мелководье, обилие солнца и тепла — курорт для холоднокровных рептилий, да и только!

Всплыв на поверхность, нежился на волнах плезиозавр. От его пухлого тюленьего тела тянулась тоненькая шея, увенчанная маленькой безмозглой головкой. В свое время ученые считали, что чудище Лох-Несс — это плезиозавр, доживший до наших дней. А теперь предок знаменитой Несси совершенно безмятежно демонстрировал нам свою персону. Врагов в этом раю у него, по-видимому, не было.

— Смотри! — Тася протянула руку.

Длиннозавр находился на одном из островков. Он тоже заметил нас и теперь нерешительно топтался на месте. На островке ему спрятаться негде. Бросаться в воду? Там мы его тоже настигнем, далеко не уплывет. Да и куда плыть — на соседний островок?

И тогда длиннозавр повернулся к нам спиной, огромная фигура его грузно осела, голова понуро опустилась. Весь его облик выражал бесконечную усталость и безнадежность.

— У нас есть запасные колонки, — все тем же бесстрастным голосом произнесла Тася. — Пойду, установлю барьер.

— Пистолет возьми, — посоветовал я.

Пистолет она не взяла. С колонками в руках выбралась из мобиля и по хрустящей коралловой крошке направилась к неподвижному ящеру. Он ни головой не тряхнул, ни хвостом не дернул. Только бока тяжело вздымались и опадали. Будто длиннозавр печально вздыхал.

Наша экспедиция близилась к победному завершению. Героический Маковкин мирно посапывал на заднем сиденье. Правильно, сон — лучшее лекарство.

Значит, все обошлось. И мы совершили научный подвиг, поймали разумного динозавра. Значит, можно радоваться.

Но радости я почему-то не ощутил. Или просто не успел ощутить.

Раздался низкий свистящий звук. Вихрем взметнулась коралловая крошка. Рядом с мобилем возникал какой-то пульсирующий сгусток.

— Тася! — закричал я. — Что это? Посмотри!

Она обернулась. Сгусток приобретал очертания продолговатого предмета величиной… Величиной с хронокапсулу!

Из машины выбирались люди. Появился белый халат двоюродного дяди Олега Медведева, человека с оперным именем и неподвластной запоминанию фамилией. Следом показался парень в испачканном комбинезоне — разведчик времени, должно быть. А потом появилась Пифия Андреевна! Она размахивала классным журналом и что-то кричала.

Они бежали к нам, увязая в песке. Вид у них был самый решительный. По коже у меня побежали холодные мурашки. Такие не бегали, даже когда надо мной пронеслась когтистая лапа тарбозавра.

Вдруг оперный дядя, бежавший первым, остановился, как вкопанный. А вслед за ним и остальные. Они смотрели куда-то мимо меня. Я проследил направление их взглядов и увидел…

Край нашего островка вздыбился и стал сворачиваться рулетом. Выгнулся и морской горизонт, как будто стремился дотянуться до зенита. Картинка окружающего мира растекалась и оплывала, как в отражении кривого зеркала. А потом начались знакомые уже превращения. Все предметы как бы повернулись к нам новыми, видимыми только из другого измерения гранями. Длиннозавр стал похож на гигантскую гантель с тонкой извивающейся перемычкой. Рядом с ним я увидел маленький кубик, сквозь который прорастала шестигранная пирамидка. Тася?

Вновь происходило то же самое, что и на полянке, где ящер-разбойник пытался напасть на спящего длиннозавра. И, как в прошлый раз, продолжалось все это недолго.

Мир обрел прежние черты. Снова зашумели волны, накатываясь белыми барашками на островок. Небо ослепило голубизной.

Только длиннозавра уже не было. Он исчез. Скрылся в каком-то ином, существующем параллельно нашему, но недоступном для нас мире.

— Где Женя? — спрашивала меня Пифия Андреевна, заглядывая в глаза. — Он жив? Ян, отвечай, почему ты молчишь?

— Зачем стиракозавра к нам перекинули? — допытывался парень в испачканном комбинезоне.

— Я же говорил! — восторженно кричал дядя в белом халате. — Путь в параллельный мир! Переворот в научном мышлении!

Тася, бросив колонки, брела к мобилю.

— Торжественной встречи двух цивилизаций не получилось, — сказал я.

— Какой контакт обходился без первоначальных трудностей? — восторженный дядя не унывал. — Ничего, он еще вернется, и мы законтачим. «Аль сети порвались, аль ястребы не злы!..» — довольно-таки гнусаво пропел он, потирая руки. — Мы просто обязаны получить те огромные знания, которыми обладают наши соседи в иномире.

— Он не вернется, — сказала подошедшая Тася.

— Э-э, девочка, ты еще слишком мала! Разум всегда тянется к разуму, какие бы преграды непохожести, несовместимости между ними ни стояли.

— Не вернется он, — упрямо повторила Тася. — «И сеть крепка, и ястребы надежны, да соколу в неволе не живется». Ему одного раза хватило, будьте уверены.

Так закончилась наша экспедиция.

Специалисты из Института Времени на основе информации, запечатленной в телепатеме длиннозавра, пытаются создать теорию прорыва в параллельные миры. На островке, где мы в последний раз видели разумного ящера, находится станция наблюдения, готовая в любой момент встретить посланцев из иномира. Повсеместно в моду вошли брелки и медальоны с изображением мезозойских пресмыкающихся.

Ученые больше не называют удивительного ящера «гигантозаурусом сапиентиссимусом». Даже «Почта России» выпустила марку, где так и написано, как мы с Женькой когда-то придумали: «ДЛИННОЗАВР». На марке ящер вовсе не грустный и измученный, а бодрый и доброжелательный.

Все мы ждем.

И надеемся.

Я бы на его месте обязательно вернулся.