Как солдат стал солдатом

Было это в те дни, когда призвали меня в армию. Ехали мы, призывники, в поезде в далёкие края, на восток, а сопровождали нас сержант и старший лейтенант. Куда именно, в какую часть, в какие войска нас везут, — они помалкивали, не распространялись. Секрет, мол, военная тайна. А нам, конечно, любопытно было узнать, где мы будем служить.

— Я бы лично, — говорит один призывник, — не прочь попасть к танкистам. С детства ещё мечтал танк водить. Товарищ сержант, мы не в танковые войска едем?

— Может, и в танковые, — уклончиво отвечает сержант.

— А я, например, — говорит другой призывник, — хотел бы в артиллерию. Потому что мой отец во время войны был артиллеристом. Товарищ сержант, смогу я попасть в артиллерию, как вы думаете?

— А почему бы и нет, вполне возможно, — соглашается сержант.

— А по мне, — говорит третий призывник, — так нет лучше войск, чем ракетчики. Признайтесь, товарищ сержант, вы не к ракетчикам нас везёте? Угадал я, а?

— Может, и угадали, — смеётся сержант.

А нам от этих его загадок ещё любопытнее становится. Разве может быть такое, чтобы мы сразу и к танкистам, и к артиллеристам, и к ракетчикам направлялись?..

Наконец прибыли мы в свою часть.

Прошли через ворота с красными звёздами, мимо контрольно-пропускного пункта, мимо казарм, мимо штаба. Оглядываемся по сторонам, прислушиваемся, присматриваемся — нет, нигде ни танков, ни ракет, ни пушек не видать, и рёва моторов не слышно, только тут и там поднимаются вверх, к небу, антенны да возле штаба большой плакат красуется:

«ТОВАРИЩИ СВЯЗИСТЫ,

ПОВЫШАЙТЕ СВОЕ МАСТЕРСТВО!»

Вот так раз! Что же это получается? Выходит, мы к связистам попали? Выходит, обманывал нас сержант?

Честно говоря, многие из нас приуныли. Одно дело грозный танк водить или из пушки стрелять, а совсем другое — с телефонной трубкой у аппарата сидеть… Мужская ли это работа?

Тем временем привёл нас сержант в большое просторное помещение.

— Располагайтесь пока, — говорит, — здесь, будем ждать дальнейших распоряжений. — Потом посмотрел на нас повнимательнее и спрашивает: — Что это у вас такие кислые лица, а?

А самый храбрый из нас, тот, что мечтал стать танкистом, говорит:

— Зачем же вы нам, товарищ сержант, неправду говорили? Мы-то думали, и верно, к танкистам едем, а оказывается…

— А вы не торопитесь, — отвечает сержант, — не торопитесь. Связист, да будет вам известно, — это такая профессия, без которой ни один род войск не обходится — ни танкисты, ни артиллеристы, ни ракетчики. Если нет связи, и танки в атаку не пойдут, и самолёты с земли не взлетят. Понятно? Я сейчас вам один случай расскажу. Было это на больших учениях. «Южные» наступали, а тут «северные» — раз! — и нанесли им сильный контрудар. Что делать? Командующий «южными» принимает решение ввести в бой воздушно-десантную дивизию. Не беда, что дивизия эта в тот момент находилась за сотни километров от «фронта». Поднимаются десантники по тревоге, садятся в свои самолёты — и вот уже обрушились на головы «противника»… Здорово?

— Здорово! — соглашаемся мы.

— А теперь ответьте мне на один вопрос, — говорит сержант, — как узнали десантники, что пришла их очередь вступать в бой? Кто в считанные секунды передал им приказ командующего? Кто принял этот приказ? А? Радисты — вот кто! Вот и получается, что связист — это правая рука командира. Ясно? Послужите у нас, я вам ещё не одну историю про связистов расскажу…

Хотел он ещё что-то добавить, но тут в комнату заглянул солдат с красной повязкой дневального на рукаве:

— Товарищ сержант, вас к телефону!

Вышел сержант в коридор. Слышно нам, как отвечает он кому-то по телефону: «Сержант Петров слушает. Так точно… хорошо… понятно! Всё ясно!» Через минуту вернулся сержант, улыбается:

— Приглашают нас на обед. Видите, и здесь не обошлось дело без связистов, без связи!..

Какие бывают радиостанции

Распределили нас по разным ротам, приступили мы к занятиям.

И вот как-то возле клуба встретились два солдата, которые вместе в поезде ехали.

Теперь, в солдатской форме, не сразу друг друга и узнали.

— Тебя на кого учат? — спрашивает один.

— На радиста.

— И меня на радиста.

— Мы уже радиостанцию изучаем, — говорит второй солдат.

— И мы тоже, — говорит первый. — Говорят, скоро учения будут. Поднимут нас по тревоге, радиостанцию за спину — и пошёл!

— Ха-ха! — говорит второй солдат. — Хотел бы я на тебя посмотреть — как это ты радиостанцию за спину наденешь!

— А что?

— А то, — смеётся второй. — Сочиняешь ты всё. Чем сочинять, пошли-ка лучше со мной!

Отправились они вместе, прошли мимо учебных классов, вышли на широкий плац, а там четыре крытых автомобиля стоят, высоченные антенны к небу тянутся.

— Вот, — говорит второй солдат. — Это и есть наша радиостанция. Попробуй-ка её за спину надеть!

— Ах так! — говорит первый солдат. — По-твоему, я всё выдумывал? Пошли-ка теперь со мной!

Пришли они в учебный класс, а там на столе стоит металлический зелёный ящик, чуть побольше ранца. Взял его солдат, поднял, приспособил к себе за спину.

— Ну что? — спрашивает. — Убедился? Вот это и есть наша радиостанция. С ней — хоть в бой, хоть в разведку, в тыл противника — не подведёт!

Посмотрели оба солдата друг на друга и засмеялись. Выходит, оба они были правы.

История первая, рассказанная сержантом Петровым в перерыве между занятиями

— Вы небось думаете, — сказал однажды сержант Петров, когда в перерыве между занятиями мы собрались возле него в летней беседке, около казармы, — что среди связистов и героев нет? Такая, мол, не геройская это профессия. Признавайтесь, думаете так?

Мы молчали, потому что сержант Петров и правда угадал наши мысли.

— А такую фамилию — Новиков — вы когда-нибудь слышали? — спросил сержант Петров. — Нет? Ну так послушайте, я расскажу сейчас историю про связиста Новикова.

Случилось это в 1941 году, когда фашисты наступали на Москву. Во что бы то ни стало стремились гитлеровцы прорваться к советской столице. Много дней подряд вели наши войска тяжёлые бои с врагом. Часть, в которой служил сержант Новиков, одну за другой отражала непрерывные атаки фашистов.

Но однажды вражеским автоматчикам удалось проникнуть в наш тыл. Надо было срочно сообщить об этом командирам соседних частей. Но телефон молчал. Сколько ни крутил Новиков ручку аппарата, сколько ни кричал в трубку позывные, ничего не получалось. Связи не было. А как нужна сейчас связь! Командир молча взглянул на Новикова, и Новиков без слов понял всё.

От воронки к воронке пробирался он вдоль линии связи. Ага, вот наконец и обрыв! Привычным движением Новиков подтянул оборванные концы провода; ещё минута — и связь будет восстановлена. И тут он увидел фашистских автоматчиков.

Они ползли прямо к нему.

Что делать? Попытаться скрыться? А связь?

Отстреливаться? Но руки Новикова были заняты проводом.

Времени на размышление уже не оставалось. Фашисты были совсем близко.

И тогда Новиков решился.

Зубами зажал он оголённые концы провода. А правой рукой быстро передёрнул затвор винтовки и прицелился…

Ожил телефон на командном пункте. Одно за другим отдавал командир короткие приказания.

И бойцы, узнав, что их командир жив, что он опять руководит боем, с новыми силами бросились на врага…

Когда бой был окончен, наши солдаты отыскали Новикова. Он лежал мёртвый, крепко-накрепко зажав зубами оборванные концы провода. Связь работала. Даже убитый, он продолжал делать своё дело.

За свой подвиг Новиков был награждён посмертно орденом Боевого Красного Знамени…

Сержант Петров замолчал, и мы тоже долго молчали, думая о храбром связисте Новикове и о его последнем бое с врагом…

Спа-сии-тее!

Как-то я был дневальным по учебному корпусу.

В учебном корпусе связисты — каждый своей специальностью овладевают. Одни схему радиостанции изучают, другие учатся работать на буквопечатающих аппаратах, стучат совсем как машинистки по клавишам пишущих машинок, третьим объясняет преподаватель, как правильно передавать радиограммы…

И пока в классах шли занятия, я прохаживался по пустынному коридору, посматривал, не завелась ли где в углах или на подоконниках пыль, да следил за стрелкой часов — не пора ли объявлять перерыв.

Тихо в учебном корпусе, все своим делом заняты.

И вдруг слышу: из-за одной двери так отчётливо, так ясно доносится:

— Спа-сии-тее!

«Что такое? Уж не почудилось ли мне?» — думаю.

Подошёл ближе к двери, прислушался.

И опять:

— Спа-сии-тее!

Вот так штука! Что бы это значило?

А из-за двери снова:

— Спа-сии-тее!

Негромко так, протяжно, вроде бы нараспев.

Не выдержал я, осторожно приоткрыл дверь, заглянул в класс. Может, и правда, там кого спасать надо?

А в классе, вижу, стоит у доски лейтенант, командир взвода; на доске мелом точки, тире нарисованы — одним словом, азбука Морзе. Перед командиром за столами солдаты сидят, у каждого кисть правой руки на радиотелеграфном ключе лежит — том самом, которым радисты морзянку выстукивают. И лейтенант как ни в чём не бывало говорит солдатам:

— Понятно? Тогда пошли дальше.

Тут, видно, услышал он, как скрипнула дверь, повернулся ко мне, взглянул вопросительно: что, мол, случилось?

Я побыстрее дверь захлопнул.

«Наверно, — думаю, — мне всё почудилось».

Походил ещё по коридору, походил, приблизился снова к дверям класса, а оттуда вдруг:

— Я на горку шла… я на горку шла…

Ну и ну! В несколько голосов поют! И всё одну строчку:

— Я на горку шла… я на горку шла…

Или опять мне мерещится?

Кончились занятия, вышел лейтенант из класса, подошёл ко мне, спрашивает:

— Вы зачем в класс заглядывали? Сказать что-то хотели?

Я замялся сначала, а потом — делать нечего — объяснил, в чём дело. Тут лейтенант засмеялся и говорит:

— Нет, ничего вам не померещилось. Просто в каждом деле свои маленькие хитрости есть. В азбуке Морзе, это вы, конечно, знаете, каждая буква с помощью точек и тире обозначается: точка звучит коротко — ти, а тире — протяжно, длинно — та-а. Вот и получается — у каждой буквы своё звучание, как бы своя мелодия есть. Если радист будет каждый раз соображать да в уме подсчитывать: «Ага, одна точка плюс два тире — что же это за буква?» — он с черепашьей скоростью будет работать, ни одной радиограммы не примет. Нет, радист каждую букву сразу на слух узнавать должен. Например, буква «в» — это точка, тире, тире: ти — таа — таа, один короткий звук, два протяжных. Выстукиваешь эту букву — и вроде бы человек зовёт: «Спа-сии-тее! Спа-сии-тее!» А цифру «два» начнёшь выстукивать — словно строчку из песни напеваешь: «Я на горку шла, я на горку шла…» Так-то и запомнить азбуку легче. Вот и все наши секреты. Понятно?

— Понятно, — говорю, а самому неловко: ведь из-за этих «секретов» чуть панику не поднял!

История вторая, рассказанная сержантом Петровым в казарме перед отбоем

— Человек, о котором я хочу рассказать вам сегодня, — так начал свой рассказ сержант Петров, — был радистом, радиолюбителем, большим мастером своего дела. Каждый вечер он проводил возле радиостанции, которую сделал своими руками, и разговаривал с друзьями-радиолюбителями из самых разных стран мира. Не было для него занятия увлекательнее, чем это.

Но вот на нашу страну напали фашисты, и с этим человеком случилась беда: в одном из тяжёлых сражений он был ранен и попал в плен. Три долгих года провёл он в плену. И истязания надсмотрщиков, и пытки, и голод — чего только не пришлось вынести ему!

1945 год, последний год войны, застал его в одном из фашистских концлагерей в Германии. Фашисты прознали про его умелые руки и заставили работать в мастерской — ремонтировать радиоаппаратуру.

Здесь по заданию подпольного комитета, который действовал в лагере, он тайно собирал радиоприёмник. Это было смертельно опасное дело. Но он знал, как нужен приёмник подпольщикам. Чтобы услышать правду о том, что происходит в мире, как советские войска и войска союзников бьют фашистов. Ведь фашисты в лагере всячески старались скрыть от заключённых правду.

Советский радист придумывал разные хитрые способы, чтобы утаить нужные радиодетали. К счастью, надсмотрщики мало разбирались в радиоделе. И прятал он радиоприёмник тоже хитро — в ведре с сапожной мазью. Конвоирам и в голову не приходило, что у этого ведра двойное дно и под слоем вонючей мази спрятан радиоприёмник. Когда приёмник был собран, радист передал его подпольному комитету.

А между тем фронт подошёл уже совсем близко к концлагерю, где томились тысячи пленных — и русских, и поляков, и французов… Считанные дни оставались до освобождения. Но тут страшный слух пронёсся среди заключённых: фашисты готовятся уничтожить узников! Всех до одного человека!

Теперь надежда оставалась лишь на наступающие советские войска — только они могли избавить от гибели тысячи людей.

Но как сообщить советским командирам об угрозе, нависшей над узниками? Как? Вот над чем ломали головы члены подпольного комитета.

И они опять обратились к советскому радисту. Собрать радиопередатчик и попытаться установить связь с наступающими — это была последняя надежда, последний шанс на спасение. Иного выхода не было.

И радист принялся за работу.

Каждую минуту он рисковал жизнью. Он торопился изо всех сил — любой день мог стать последним для заключённых. Шло невидимое отчаянное состязание: что произойдёт раньше — он соберёт передатчик или фашисты уничтожат лагерь?

Он выиграл этот поединок, он успел. И подпольный комитет послал в эфир призыв о помощи.

Штабные радиостанции Советской Армии приняли эту необычную радиограмму. И советские войска ворвались в лагерь на день раньше, чем предполагали фашисты.

Узники были спасены. И многие из них так и не узнали, что жизнью своей обязаны советскому радисту, его мужеству, его хладнокровию, его умелым рукам…

Как радиостанция со мной разговаривала

Признаюсь честно: когда первый раз увидел я радиостанцию, которую мне предстояло изучить, на которой мне и моим товарищам предстояло работать, я растерялся.

Радиостанция занимала целую автомашину. А сколько здесь было разных приборов, переключателей, сигнальных лампочек! Разве все запомнишь! Разве разберёшься в них! И это только снаружи, на виду! А если заглянуть внутрь?

Нет, никогда раньше не приходилось мне видеть столько различных радиодеталей — и конденсаторов, и сопротивлений, и ламп, и трансформаторов!

Одни детали были большие, другие — совсем крошечные, едва разглядишь. А между ними тянулись тоненькие проводники.

Настоящий лабиринт!

Как тут было не растеряться!

Хорошо, если будет радиостанция работать нормально, как положено, без осечек.

А если — неисправность? Если откажет, сломается, перегорит — тогда что? Как отыщешь, как угадаешь среди сотен деталей одну-единственную — неисправную?

Нет, видно, пока не поздно, надо попросить, чтобы перевели меня в другую роту.

А сержант Петров посмотрел на моё расстроенное лицо и говорит:

— Да вы не волнуйтесь, не теряйтесь. Радиостанция вам всегда сама поможет, сама подскажет, что делать.

— То есть как это подскажет?

— А очень просто. Вот смотрите.

Повернул он один за другим переключатели, включил радиостанцию.

Ожили, качнулись стрелки приборов.

— Видите, — говорит сержант Петров, — загорелись зелёные сигнальные лампочки? Это радиостанция вам докладывает: «Всё в порядке, могу приступать к работе!»

На одном из приборов беспокойно закачалась стрелка, остановилась у самой красной черты.

— А это, — говорит сержант, — радиостанция просит вас: «Сбавьте, пожалуйста, напряжение…» Понятно?

Повернул он ручку под прибором — и правда, сразу успокоилась стрелка, отодвинулась от красной черты.

И тут вдруг вспыхнула справа, на панели радиоприёмника, красная лампочка.

Засветилась тревожным светом.

— Ага, — говорит сержант, — вижу, вижу. Это она вам сигналит: «Перегорел предохранитель! На помощь, на помощь! Прошу сменить предохранитель!»

Выключил сержант радиостанцию, быстро отыскал среди запасных деталей предохранитель, заменил им перегоревший. И когда снова повернул главный переключатель, опять засветились на панелях радиостанции зелёные глазки сигнальных лампочек.

Всё в порядке!

— Умница! — говорит сержант Петров. — Вот видите, главное — это общий язык с радиостанцией найти, научиться понимать язык, на котором она с вами разговаривает… И тогда не подведёт она вас.

Прав он оказался.

Потом не раз вспоминал я эти слова сержанта. И благодарил его за этот урок.

История третья, рассказанная сержантом Петровым на привале

Было это в суровых краях, на далёком Севере. Несли там свою нелёгкую службу воины противовоздушной обороны. И вместе с ними служил солдат-радист по фамилии Пенкин.

Как-то дежурил Пенкин на радиоприёмном центре. На улице стояла полярная ночь, бушевала пурга, свистел ветер. А здесь, в радиоприёмном центре, было тепло и тихо.

Только раскрыл Пенкин журнал дежурства, собрался записать, что всё спокойно, никаких, мол, происшествий не случилось, как вдруг распахнулась дверь — и в комнату вошли командир роты и фельдшер. Оба в снегу, у обоих и ресницы и брови обросли инеем.

Вскочил Пенкин, чтобы, как положено, отдать рапорт, но командир роты остановил его жестом.

— Случилась, Пенкин, беда, — сказал командир. — И теперь вся надежда на тебя, Пенкин.

Оказывается, только что из соседнего рыбацкого посёлка привезли в санчасть больную девочку. С каждой минутой девочке становилось всё хуже. Она задыхалась, бредила.

— Пробовали вызвать вертолёт, да сам видишь, что делается, — буран, не пробиться! Остаётся один выход: связаться по радио с госпиталем.

Командир ещё не кончил рассказывать, а Пенкин уже говорил в микрофон:

— Волна, я — Парус, Волна, я — Парус…

И трёх минут не прошло, а в штабе, за сотни километров отсюда, в большом городе, уже знали о больной девочке.

— Не волнуйтесь, — сказал дежурный по штабу, — попытаемся помочь.

Вызвал он из госпиталя самого лучшего врача. Приехал врач в штаб, сел к рации, взял в руки микрофон, надел наушники.

— Я вас слушаю, — говорит, — расскажите подробно, что с девочкой.

Через сотни километров сквозь треск разрядов донёсся его голос до маленького посёлка, где возле радиостанции в тревожном ожидании томились командир роты, фельдшер и радист Пенкин.

Выслушал врач всё, что рассказал ему фельдшер, задумался.

Тишина наступила в наушниках.

Подумал, подумал врач, потом посоветовал, какой укол надо срочно сделать и какие таблетки дать больной…

— Я буду дежурить здесь, у рации, — говорит, — а вы мне каждый час сообщайте о состоянии больной…

Как медленно тянулось время! Девочке то становилось лучше, то она снова теряла сознание.

Почти целые сутки дежурил радист Пенкин на радиостанции, потому что он знал: ни одного человека радиостанция не слушается так хорошо, как его.

Внимательно следил он за стрелками приборов, за сигнальными лампочками, настраивал приёмник так, чтобы помехи — треск от электрических разрядов и всякий посторонний шум в наушниках — не заглушали голос врача. Каждый час врач расспрашивал фельдшера и давал советы.

Когда сутки были уже на исходе, девочке наконец стало лучше. А ещё через несколько часов буран начал затихать, и тогда в посёлок сразу прилетел вертолёт и увёз девочку в госпиталь, в большой город.

Скоро девочка поправилась. И когда вернулась она в родной посёлок, то первым делом вместе с родителями пришла в солдатскую казарму — сказать спасибо радисту Пенкину.

Вас понял!

Были в нашем взводе два солдата, которые очень не любили друг друга. А началось всё с пустяка: не поделили как-то сапожную щётку. Оба торопились почистить сапоги, а щётка была одна, вот и поссорились. Дальше — больше.

Уже и о причине ссоры забыли, а один на другого всё равно косо смотрят.

Как ни старались солдаты, товарищи по взводу, помирить их, ничего не получалось.

— Помириться с Великановым? — возмущался один. — Да никогда в жизни! Я же на него даже смотреть не могу!

— С Чашкиным пойти на мировую? — изумлялся другой. — Да вы что? Мне голос его и то противен, слышать его не могу!

Ну что тут поделаешь? Видно, так и суждено было им расстаться недругами. Потому что уже подходил к концу срок нашего обучения — наступала пора разъехаться по разным частям и подразделениям.

Но прежде чем распрощаться с родным взводом и отправиться в путь, предстояло нам принять участие в больших учениях, показать, как освоил каждый из нас свою профессию.

И вот начались эти учения.

Разбили наш взвод на экипажи, каждый экипаж закрепили за радиостанцией.

— Вот повезло, — говорит Великанов, — что мы с Чашкиным в разных экипажах! Наконец-то я от его голоса противного отдохну!

— Вот хорошо-то, — говорит Чашкин, — что Великанова в другой экипаж назначили! Хоть на день да избавлюсь от него!

Тем временем поставил командир перед нашим экипажем задачу: выйти в заданный район, развернуть радиостанцию, ровно в 9.00 установить связь.

Погрузились мы в машину, поехали. Это только на словах легко говорится: «выйти в заданный район». А на деле…

Сколько раз застревала наша машина на разбитой лесной дороге! И толкали мы её, и ветки под колёса подбрасывали, и лопатами работали… А тут ещё дождь пошёл, совсем дорогу развезло, сапоги наши в грязи, гимнастёрки промокли — ну да ничего, лишь бы вовремя уложиться!

И потом, пока разворачивали радиостанцию, пока антенну поднимали, устанавливали, стальные тросы-растяжки натягивали, только об одном думали: лишь бы успеть! Лишь бы не опозориться!

Стрелки часов показывали без четверти девять, когда Великанов включил радиостанцию. Надел наушники. Стараясь не спешить, взял микрофон. Нет для связиста минуты торжественнее и важнее, чем эта — когда входит он в связь! Когда посылает в эфир свои позывные и ждёт ответа.

— Утёс, я — Дубрава, Утёс, я — Дубрава, как слышно? Приём.

Но в ответ — тишина, только тихое потрескивание раздаётся в наушниках и динамике.

— Утёс, я — Дубрава, Утёс, я — Дубрава…

И опять — молчание.

Старается Великанов, каждые тридцать секунд повторяет свои позывные:

— Утёс, я — Дубрава…

Тишина. Нет связи.

Да что же это такое? Зря, выходит, мы надрывались? Машину едва ли не на руках волокли? Мокли? И всё — зря?

Хоть кричи, хоть надрывайся — нет связи!

— Утёс, я — Дубрава! Утёс, я — Дубрава!

Тикают часы, к девяти часам приближаются стрелки.

Нет для связиста ничего постыднее, чем не суметь вовремя войти в связь.

— Утёс, я — Дубрава, Утёс, я — Дубрава!

Хоть бы слово в ответ!

— Утёс, я — Дубрава…

Тикают часы.

И вдруг словно слабый щелчок раздался в наушниках и в динамике. А вслед за ним тонкий пронзительный голос произнёс:

— Дубрава, я — Утёс! Дубрава, я — Утёс! Как слышно? Приём.

Мы все сразу узнали этот голос. И разом взглянули на Великанова. А Великанов склонился к микрофону и радостно закричал:

— Утёс, я — Дубрава! Слышу хорошо! Как понял? Приём.

И тот же голос, голос Чашкина, ответил:

— Дубрава, я — Утёс, вас понял! Вас понял!

Великанов откинулся на спинку стула и сказал, обращаясь уже к нам:

— И чего это мне его голос таким противным казался? Нормальный голос. Голос как голос, очень даже приятный голос, правда?

Связисты везде нужны

А скоро мы прощались друг с другом — разъезжались по разным частям и подразделениям, чтобы продолжить там свою службу.

И вот встретил я снова своих товарищей, с кем вместе ехал в армию.

— Ну как, — спрашиваю того, кто мечтал стать танкистом, — ты куда едешь?

— В танковые войска!

— А ты? — спрашиваю другого — тогда, в поезде, он говорил, что не прочь бы попасть к артиллеристам.

— В артиллерию!

— К ракетчикам! — говорит третий.

Услышал наш разговор сержант Петров, засмеялся:

— Ну что, прав я, выходит, был? Такая уж наша работа — связисты везде нужны, никто без связистов не обойдётся!..

Отдаёт ли командир приказ о наступлении, поднимаются ли самолеты в воздух, идут ли танки в атаку, — повсюду необходима связь, нигде не обойтись без связи.

Кто передаст приказ кораблям, вышедшим в море?

Связисты.

Кто примет донесения от разведчиков?

Связисты.

Кто передаст лётчику команду с земли?

Связисты.

Нет такого рода войск, где не были бы нужны, где не были бы необходимы связисты.