Как создают обман

Пропаганда и психология

В современных условиях государственно-монополистический капитализм внес существенные изменения в характер буржуазной пропаганды. «Государственно-монополистический капитализм соединяет силу монополий с силой государства в единый механизм в целях обогащения монополий, подавления рабочего движения и национально-освободительной борьбы, спасения капиталистического строя, развязывания агрессивных войн».

Приведенное положение Программы КПСС в настоящее время приобретает особое значение. Возросшая регулирующая роль государства в соединении с силой монополий позволила возвести пропаганду антикоммунизма в стратегическое направление империалистической пропаганды, подчинить ей монополистические объединения прессы и с помощью государственно-монополистического капитала создать единый аппарат психологической войны, бросив на эти цели миллиардные средства.

В Соединенных Штатах организационная перестройка пропагандистского аппарата выразилась в расширении специальных служб и создании правительственного центра психологической войны — Информационного агентства США (ЮСИА). Если в 1937 году в правительственных учреждениях непосредственно пропагандой занимались 270 человек, то в начале 1960 года —8150.

Объединение в 1953 году различных правительственных служб в Информационное агентство совпало по времени с дальнейшим усилением пропаганды антикоммунизма, гонки вооружений и подготовки к новой мировой войне. В Европе к тому времени сложился агрессивный блок НАТО, в Юго-Восточной Азии готовилось провозглашение его собрата — пакта СЕАТО.

В США на одном из совещаний по проблемам пропаганды в 1963 году поднимался вопрос о повышении роли ЮСИА, с тем чтобы «нейтрализовать успехи русских». Такие же мысли высказывались при обсуждении в конгрессе США десятилетнего опыта работы Информационного агентства. Председатель сенатского подкомитета по делам международных организаций Фэселл считал, что основная задача ЮСИА — «борьба за умы людей» путем распространения идей капитализма, которые «имеют такое же значение, как хлеб и пушки». При обсуждении прозвучали и тревожные нотки. Конгрессмены выражали беспокойство по поводу отсутствия позитивных, привлекательных идей в арсенале ЮСИА. И этот недостаток восполняется социальным камуфляжем об изменении якобы эксплуататорской природы капитализма, спекуляцией на таких политических мифах, как «свободный мир», «западная демократия» и т. д.

Любой отчет ЮСИА сопровождается торжественными призывами к свободе и равенству. Они уже порядком надоели, и им мало кто верит. Взамен утраченных грез ЮСИА не может предложить ничего, кроме фальшивых лозунгов. Откроем для примера 22-й отчет ЮСИА. Он торжественно призывает «содействовать конструктивной общности мирного сообщества, представлять США как сильное, демократическое государство, всеми средствами пропагандировать агрессивные устремления мирового коммунизма».

ЮСИА имеет 233 отделения в 112 странах. В 260 библиотеках собрано 13 тыс. наименований книг, в основном прославляющих США и «разоблачающих» коммунизм. Такие книги, как «Учебник по антикоммунизму», «Факты о Советском Союзе» и др., любое событие в жизни Советского Союза преломляют в кривом зеркале антикоммунизма.

Ежедневно по телетайпам агентства за границу передается информация объемом от 6 тыс. до 10 тыс. слов. Она публикуется в 20 газетах и 80 журналах ЮСИА, издающихся в различных странах. Среди них такие издания, как «Свободный мир», «Проблемы коммунизма» и др.

ЮСИА снабжает материалами, карикатурами около 2700 зарубежных газет, рассылает ежегодно около 600 документальных фильмов пропагандистского содержания.

Радиостанция ЮСИА «Голос Америки» проводит еженедельно 769 часов вещания на 36 языках мира.

Роль ЮСИА в аппарате психологической войны подтверждается постоянным ростом правительственных ассигнований. В 1948 году на заграничную информационную службу (без военного и разведывательного ведомств) было выделено 28 млн. долл. В 1955 году ЮСИА получило 77 млн. долл., в 1964 году — 164 млн., а в 1968 году — около 170 млн. долл.

Развитие капитализма, превращение его в монополистический капитализм оказывают влияние на характер буржуазной пропаганды. В работе «Империализм, как высшая стадия капитализма» В. И. Ленин приводит данные роста концентрации производства в Соединенных Штатах Америки, которая охватила все отрасли хозяйства. Ко второму году XX века в США статистика зарегистрировала 440 трестов с общим капиталом в 20 млрд. 379 млн. долл. «Монополия, — писал В. И. Ленин, — раз она сложилась и ворочает миллиардами, с абсолютной неизбежностью пронизывает все стороны общественной жизни…».

Кому принадлежит Америка, кто ею правит?

Ответ на этот вопрос найти нетрудно, если обратиться к некоторым фактам.

Примерно 500 корпораций контролируют экономику США. В них ведущее положение занимают 66 семей, которые ворочают сверхмиллионными капиталами. Только империя семьи Рокфеллеров обладает капиталом в 63 млрд. долл.

Представители монополий направляют своих людей в правительство. Бывший министр обороны Макнамара до занятия своего кресла в Пентагоне прошел службу в «Форд мотор компани» и в 1960 году был назначен президентом одной из ведущих корпораций. Его заместитель по военному ведомству Гилпатрик был юридическим представителем одного из гигантов военной промышленности — «Дженерал дайнэмикс». Военный министр Корт до 1962 года был президентом банка в Форт-Уэрте, где расположен один из основных заводов «Дженерал дайнэ-микс». И, видимо, не случайно «Дженерал дайнэмикс» занимает одно из ведущих мест в получении военных заказов Пентагона. Только в 1967 году корпорация получила от военного министерства заказы на сумму 1 млрд. 832 млн. долл.

Дух торгашества и наживы пронизывает всю государственную систему США. По конституции США формально каждый гражданин США может быть избран президентом и сенатором. Но для того чтобы добиться только выдвижения своей кандидатуры на пост президента, нужно располагать по меньшей мере 5 млн. долл., а место в сенате требует расходов в 1 млн. долл.

Даже искушенные в практике «американской демократии» буржуазные журналисты вынуждены признавать, что не законодатели, а лоббисты, за которыми стоят крупные монополии, определяют направление политики. Национальная ассоциация промышленников, куда входят председатели монополий, имеет в Вашингтоне специальное бюро. Его сотрудники устраивают выступления в комиссиях конгресса видных представителей делового мира, организуют их встречи с руководителями правительственных органов.

Когда дело касается насущных вопросов народа Америки, идет ли речь о защите прав негров, о запрещении продажи огнестрельного оружия, большинство законодателей охватывает дух демагогии. Они топят проекты в многочасовых прениях, дискуссиях на заседаниях различных комиссий. Но как только речь заходит об интересах монополий, начинается битва по всем законам «американской демократии». Американский журналист Дуглас Кейтер в своей книге «Власть в Вашингтоне» приводит пример подобной битвы.

После прихода к власти президента Кеннеди просочились слухи об ограничении закупок бомбардировщиков дальнего действия «Б-58», которые выпускались компанией «Дженерал дайнэмикс» на заводах «Конвэйр» в Форт-Уэрте. В бой ринулся конгрессмен Джеймс Райт (демократ от штата Техас, в избирательном округе которого находятся заводы «Дженерал дайнэмикс»). Ему удалось с помощью подрядчиков склонить палату представителей выделить 448 млн. долл. на покупку бомбардировщиков.

Инцидент был разрешен полюбовно. «Дженерал дайнэмикс» взамен «Б-58» получила контракт на поставку истребителя с изменяющейся геометрией крыла, который проходил испытания во Вьетнаме. «Летающие гробы», как окрестили их американские летчики, обошлись в солидную сумму. Но, несмотря на то что конкурирующая фирма «Боинг» предлагала более выгодные условия размещения заказа, представители «Дженерал дайнэмикс» на этот раз оказались сильнее. Недаром они подготовили своих людей в правительство. Да это и не столь важно. Сегодня победила одна группа монополий, завтра выйдет вперед другая и наверстает свои потери. В убытке останутся не монополии, а американский народ. Ему приходится оплачивать из своего кармана военные расходы, которые позволяют торговцам смерти наживать миллиарды.

Монополии вторгаются и в печать.

Концентрация средств пропаганды в настоящее время достигла огромных размеров. Если в 1917 году в США выходило 2514 ежедневных газет, то в 1964 году их было 1760. Уменьшение числа газет объясняется объединением и слиянием ряда изданий. Вместе с тем значительно возросло количество средств пропаганды в руках монополистических объединений. Из 109 газетных объединений наиболее сильные позиции принадлежат таким концернам, как концерны Скриппс-Говарда, Маккормика — Паттерсона и др. Им принадлежат не только газеты, но и радио и телестанции, книжные издательства, типографии, полиграфические предприятия. Один из таких монополистов, Рой Томсон, контролирует 180 газет Англии, США, Канады и других капиталистических стран, 172 журнала, 7 книжных издательств, II радиостанций и 19 телестанций, 4 бюро путешествий.

Девиз Томсона — делать деньги любыми средствами. Сегодня он поддерживает республиканцев, завтра — демократов. На каждый случай у него есть свои люди: в Англии — редакторы-консерваторы и лейбористы, в США — республиканцы и демократы. Но всегда он защищает интересы капитала. Поэтому-то его заинтересовала Африка. «Мы должны взять на себя дело преобразования в Африке, если на Западе хотят, чтобы она пошла за нами».

Вкладывая миллионные средства в газеты, радио, телевидение, как в доходные предприятия, монополисты получают право бесконтрольно развращать общественное мнение, обманывать трудящиеся массы.

Ежегодно на рекламу в газетах монополии расходуют около 4 млрд. долл. Реклама приносит приблизительно 60–70 % доходов владельцам газет, журналов, радио и телестанций. С помощью рекламы и объявлений буржуазия оказывает давление на неугодные газеты. Отказ от рекламы грозит прекращением выпуска газеты.

Реклама стала своеобразным инструментом насаждения призрачных идей, рассчитанных на эмоциональное возбуждение людей. В книге американского исследователя В. Паккарда «Невидимые искусители» содержится важное признание в том, что бизнесмены «продают не просто помаду, а обещание красоты. Женщинам продаются не туфли, а красивые ноги, люди покупают не апельсины, а жизнеспособность».

Реклама пропагандирует не просто товар, а определенные потребности, которыми он не обладает. Вот несколько таких образчиков:

— Дела идут лучше с кока-колой.

— Мы имеем человека с идеями на миллион долларов (реклама компании «Пан-Америкен»).

— Пользуясь нашими глазными каплями, вы сможете прочесть даже два зачеркнутых слова.

Темы другой рекламы: секс, развлечения, положение в обществе. Все они создают фальшивые идеалы. Реклама становится погоней за вещами, которые не обладают обещанными качествами, вырабатывают определенные стандарты потребления, активизируют эгоизм, унифицируют вкусы и наклонности.

Монополии устанавливают контроль и над информацией, превращая ее в пропагандистский товар, товар весьма дорогой, который доступен только крупным газетам. Служба информации в США находится в руках двух телеграфных агентств.

Первое — Юнайтед Пресс Интернейшнл (ЮПИ) — возникло в 1958 году в результате слияния агентств Юнайтед Пресс и Интернейшнл Сервис. Оно контролируется частным капиталом и имеет свои отделения в 111 странах, обслуживает 6500 газет, радио- и телестанций.

Второе — Ассошиэйтед Пресс (АП) — создано в 1848 году как кооперативное объединение издателей ведущих американских газет. Ныне оно имеет клиентов в 100 странах и поставляет информацию, фото- и киноматериалы для 7000 газет, радио- и телестанций внутри США и за рубежом.

За 40 последних лет ЮПИ и АП почти вдвое увеличили число своих отделений за рубежом и потеснили конкурентов — агентства Рейтер и Франс Пресс из районов Азии, Африки и Латинской Америки.

Агентства ЮПИ и АП внешне остаются частными организациями, но правительство осуществляет контроль над их деятельностью путем специальных совещаний, где сотрудники агентств и газет информируются членами правительства о политических, военных, экономических и идеологических мероприятиях правящих кругов США. Сюда следует отнести организацию различных пресс-конференций высокопоставленных лиц правительства, инструктажи-бриффинги, организацию нужных фактов и сообщений.

Среди американских журналистов подобные и другие приемы получили название «управление новостями». На «фабриках новостей» — в Белом доме, Пентагоне, конгрессе — отбираются и создаются такие факты, которые «были бы в ключе с целями лиц и партий, находящимися у власти». В частности, по просьбе законодателей отдельные выступления печати, документы включаются в бюллетень материалов конгресса. Тем самым порой незамеченное выступление местной газеты, злобное, антисоветское выступление становятся объектом внимания, и его вновь полностью или частично воспроизводят в материалах конгресса.

Власть монополий создает в стране климат противоречивых установок и прав. В школе ребенка учат говорить правду и одновременно ведут на экскурсии на Нью-Йоркскую биржу, где действует другой моральный кодекс.

Затем, если ребенок попадает в «бизнес скул», он окончательно утвердится во мнении, что все решают деньги. И взрослого человека на каждом шагу подстерегает обман.

Пропагандисты довольно часто утверждают, что монополии отдают часть своих доходов на благотворительность, помогая тем самым бескорыстно бедным и обездоленным.

Дочь Рокфеллера III, заполняя школьную анкету, в графе «специальность отца» написала «филантроп». Журналисты были менее скромными людьми. Рокфеллер-филантроп обладает самой лучшей коллекцией произведений искусств, он увенчан наградами многих стран.

Во имя чего такая реклама в печати?

Увлечение филантропа Рокфеллера благотворительной деятельностью, оказывается, перевешивает его коммерческие интересы.

Не столь наивные люди знают другие факты. С трудом, но они проникли в механику благотворительности. Обследования 522 так называемых благотворительных фондов показали, что чистые доходы в результате уклонения от уплаты налогов только за один 1960 год превысили 1 млрд. долл. Оказывается, благотворительность дает неплохой заработок.

Создается и другой обман — монополии содействуют росту и процветанию науки.

Распределяя фонды на научно-исследовательские работы университетов, монополии разом убивают двух зайцев. Они приобретают в собственность не только ученых и специалистов, но и насаждают свой моральный кодекс, приучают научно-техническую интеллигенцию к молчанию и продажности. Научно-исследовательские работы, по словам профессора Ганса Дж. Моргентау, находятся под контролем «корпоративной элиты», и поэтому большая часть интеллигенции «принуждена молчать или продаваться», а правительство поощряет «тех, кто не выражает открыто несогласия». По признанию Консультативной комиссии по вопросам просвещения и культуры, вторжение капитала в науку создает атмосферу, когда «совесть ученого так же покупается и продается, как какая-нибудь коробка со стиральным порошком в хозяйственной лавке».

Представители монополий, вкладывая средства в научные исследования по вопросам политики, заказывают свою музыку. Институт Хадсона в сентябре 1961 года получил заказ от «Мартин компани» на подготовку серии материалов. В результате этих исследований на книжном рынке появились такие работы, как «Мыслимое о немыслимом», «Эскалация». Привлекает внимание не автор книг Г. Кан — математик, физик, специалист по вопросам стратегии, а их содержание.

Разработка военно-стратегической доктрины США сопровождается пропагандой сценариев будущей войны, в которой каждый раз Советский Союз переходит в «хитро задуманное наступление» против Соединенных Штатов. Американский народ становится свидетелем игры СССР и США в «курицу». Пусть вас не удивляет жаргон. Он популярен у гангстеров и бандитов. Для остроты ощущения его вводят и в научные исследования:

— На белой линии, разделяющей дорогу, навстречу друг другу устанавливаются две машины.

По сигналу они бросаются навстречу друг другу. Шофер, у которого не выдерживают нервы, сворачивает в сторону. Он проиграл и становится «курицей».

В исследованиях и на практике создаются критические пункты, с тем чтобы «одна сторона оказала давление на другую» и «оппонент уступил дорогу или принял разумный компромисс».

Читателя пичкают сценариями: русские уничтожают 5 млн. американцев. Сметены с лица земли 5 американских городов. Ядерные удары следуют один за другим.

Раздувая ужасы ядерной катастрофы, подобные ученые рассчитывают приучить читателя хладнокровно воспринимать жестокость сценариев, безучастно смотреть на страдания миллионов людей, пропагандируя заповедь: убей как можно больше, чтобы выжить.

Одновременно подобные исследования направлены против тех буржуазных идеологов, которые выступают против безрассудных военных авантюр, критикуют агрессивный внешнеполитический курс правящих кругов США. Они изыскивают другие средства защиты американского капитализма, и их взгляды отражают сложные, неоднозначные процессы в буржуазной идеологии.

В 1967 году вышла книга профессора Пенсильванского университета В. Кинтнера «Мир и стратегия конфликта». Автор старается внушить одну главную мысль: наращивание ядерного вооружения, подготовка к новой войне — «главный вклад в стабильность мира». Те, кто выступает против гонки вооружений, обвиняются в пацифизме. Среди них фигурирует, в частности, профессор Мичиганского университета А. Раппопорт. В большой работе «Стратегия и совесть» он довольно критически определил сценарии ядерной войны, назвав их «психопатией, то есть мышлением, полностью лишенным морального чувства». И, тем не менее, роль монополий, связанных с военным производством, с Пентагоном, в формировании общественного мнения возрастает.

Вскоре после второй мировой войны можно было услышать рассуждения о том, что армия не только оказывает влияние на внешнюю политику США, но и несет «ответственность за психологическую безопасность. Военные должны иметь свои отделения в научных исследованиях, промышленности, оказывать влияние на взгляды людей, на все усилия человека». И самое главное — армия должна «иметь голос в формировании общественного мнения».

Власть Пентагона распространяется на все стороны общественной жизни Америки. Для того чтобы военный комплекс оказывал влияние на внешнюю политику и на обработку населения в духе милитаризации, Пентагон обладает могущественным пресс-бюро, которое ворочает многомиллионными средствами. Народ США почти не соприкасался непосредственно с войной. По подсчетам ученых, за все войны в этом столетии США потеряли 630 тыс. солдат, а от выстрелов из оружия, принадлежащего частным лицам, за это же время погибло около 800 тыс. человек. Люди не знали разрушенных войной городов, не видели дорог, забитых беженцами. И за сравнительно короткий срок США стали страной, которая занимает одно из первых мест по разгулу «психологии милитаризации». Для «нового порядка» нужны солдаты без моральных принципов. Их и создает атмосфера страха, обмана и лжи.

Разрушительное влияние монополий дополняет деятельность различных антикоммунистических организаций типа «Общества Джона Берча», «Христианского похода против коммунизма», «Крестового христианского похода» и др. Они возникли на волне антикоммунистической истерии. Довольно быстро эти общества приобрели свои газеты, журналы, радио- и телестанции, приняли участие в составлении учебников и учебных программ в ряде штатов США. Поразительную карьеру сделали руководители этих организаций. Рассказывают, что лидер «Христианского похода против коммунизма» Фред Шварц прибыл в США из Австралии, имея в кармане 10 долл. Спустя восемь лет его ежегодный доход достиг 1 млн. долл. Проповедуя, особенно среди молодежи, веру в военную силу, стопроцентный американизм, свободное предпринимательство, общества получают пожертвования от крупных компаний и корпораций. Компания «Дженерал моторз» в 1949 году пожертвовала 300 тыс. долл. на создание специального колледжа в Арканзасе, который действует по специальной программе. К 1961 году пожертвования достигли 6 млн. долл.

Воспитание стопроцентного американизма ведется в верности частному предпринимательству, шпионажу и наушничеству. В одном из документов «Общества Джона Берча» говорилось: «Коммунизм создает опасность либерализации американского образа жизни. Мы спасем страну от заговора, направленного на разоружение Америки под видом лозунга создания „государства благоденствия“. Мы должны разоблачать предателей в нашем сознании, среди наших соседей, в наших общинах, церквях, школах и даже в федеральном правительстве». Коммунисты видятся за каждым углом: в рассказах Джека Лондона, в повестях Хемингуэя, в выступлениях за разрядку международной напряженности, в походах бедноты на Вашингтон.

Буржуазная пропаганда и «наука о пропаганде» в США развивались в условиях общего кризиса капитализма, который начался в годы первой мировой войны, в период победы Великой Октябрьской социалистической революции, когда из системы империализма выпало мощное звено — Россия. Он усилился и расширился в ходе сильнейшего экономического потрясения капиталистического мира в 1929–1933 годах.

Кризис еще больше обострил капиталистические противоречия. В подготовительных материалах тезисов доклада на совещании левых социал-демократов и в плане речи на Циммервальдской конференции (сентябрь 1915 г.) В. И. Ленин предвосхитил основные направления политической линии буржуазной пропаганды в момент кризиса: буржуазия призывает пролетариат защищать капитализм, пытается отвлечь внимание пролетариата и ослабить его движение.

Чтобы подчинить себе трудящиеся массы, идеологи капитализма получили задание разработать приемы отвлечения внимания масс от осознания действительности. Не случайно конец XIX и начало XX века ознаменовались зарождением в США философии действия — прагматизма, ставшего национальной идеологией монополистического капитала.

Критика философских основ прагматизма дана в исследованиях представителей Коммунистической партии США, в работах советских ученых. Мы же остановимся на тех вопросах прагматизма, которые впоследствии станут основными теоретическими посылками «науки о пропаганде».

Неустойчивость буржуазного мира, постоянные потрясения проявляются и в буржуазной философии. К чему теория, к чему познание мира, поучают идеологи этой философии, когда все решает предприимчивый делец. Махинациями, ухищрениями, обманом, за счет разорения и нищеты других предприниматель наживает миллионы. Предприимчивый делец, быстро делающий деньги, — вот идеал действия.

Джон Астор на заре своей карьеры миллионера совершил небольшую сделку — продал участок земли на Уолл-стрите. Все были удивлены. Не остался ли Астор в накладе? Цены на земли Уолл-стрита росли и, по данным биржи, могли дать 50 % прибыли.

Но в накладе остался не Астор, а его конкуренты. На вырученные деньги спекулянт приобрел другой участок и спустя некоторое время положил в карман 1000 % прибыли.

Быстро делать деньги. Быстро схватывать конъюнктуру. Бизнес и еще раз бизнес становится законом действий капиталистов.

В философии, естественно, нельзя столь открыто пропагандировать идеи капитала, нужны маневры, камуфляж. И их изобрели. Наиболее видное место в этом занял один из основателей философии действия — Джон Дьюи.

Под видом критики прежних представлений философов и психологов, которые рассматривали человека изолированно от внешнего мира, Дьюи и его сторонники высказывали правильные взгляды о существовании реальной действительности, о том, что человек черпает свои идеи от отражения внешнего мира, что нельзя отрывать эмоции и практическую деятельность человека от процесса познания. На словах они вроде бы ратовали за познание мира, за изменение старой системы образования, воевали с религией и поэтому приобрели сторонников в Америке и за границей. За внешней оболочкой «неистовых критиков» некоторые не увидели истинного лица философии действия.

В книге «Как мы мыслим» (на русский язык она была переведена в 1922 году под названием «Психология и педагогика мышления») Дьюи изложил положения, которые позднее были взяты за основу буржуазных теорий пропаганды. Объективная действительность была поставлена в такое положение, что фактически не допускалось и мысли о познании человеком окружающего мира. Если представители эмпиризма абсолютизировали чувственное познание, превращали мышление в простой регистратор данных, которые приносят чувства, то прагматисты сводили мышление к действию, к рефлексии. Они делали оговорку: мышление «не является случаем самовозгорания», без опыта, без чувственных данных человек не может получить никаких сведений о внешнем мире. Однако оговорка выступала как маскировка. Внешний мир предстает как «блестящее и шумящее смятение». Человек в нем не может самостоятельно разобраться, его ощущения неполны, неточны, ошибочны.

Раз объективный мир выступает как хаотическое нагромождение объектов, вызывающих «шумящее смятение», то и у человека появляются неясные понятия. Он «неправильно понимает других людей, вещи и себя».

Каким же образом решается сумятица?

«Рефлективным мышлением», — отвечают прагматисты, то есть реакцией на запутанную ситуацию. Запутанная, неясная ситуация должна вызвать реакцию поисков каких-то новых фактов. Мышление предстает не как процесс познания, а как поиск фактов. Мы, если следовать этой логике, оказывается, «видим и ищем сопутствующие факты, которые должны послужить знаками, указаниями, признаками того, что мы должны признать». Получается, что мышление развивается не на основе ощущений и восприятий, а на абстрактных фактах, которые должны вызвать реакцию их опознания.

В этих положениях была заложена мысль о сведении сложного процесса познания к проявлению биологической реакции, когда условно-рефлекторная деятельность рассматривалась как автоматический процесс приобретения человеком определенных реакций, а стимул — как толчок к реакции, объективная же реальность исчерпывалась биологической схемой: стимул — реакция.

Русские ученые И. М. Сеченов, А. А. Ухтомский, В. М. Бехтерев, разрабатывая теорию условных рефлексов, подчеркивали рефлекторный характер деятельности нервной системы. И. М. Сеченов доказал рефлекторное происхождение психической деятельности человека. Принципы рефлекторной деятельности являются основой нейрофизиологии и психологии.

Как бы предвидя искажения принципов рефлекторной деятельности, И. М. Сеченов возражал против механического понимания рефлекторной деятельности. Реакция на те или иные стимулы зависит от целого ряда причин: от конструкции нервной системы, прошлого опыта организма, воспитания. По образному выражению И. М. Сеченова, сознание ребенка — «род канвы, на которой мало-помалу выводят узоры реальные встречи с внешним миром и воспитание».

Материалистические принципы рефлекторной теории И. П. Павлова опровергли теорию буржуазных ученых о сведении рефлекторной деятельности к простой схеме: стимул — реакция. Основной принцип рефлекторной теории — детерминизм, то есть принцип материальной причинности всех явлений. «Теория рефлекторной деятельности, — писал И. П. Павлов в статье „Ответ физиолога психологам“, — опирается на три основные принципа точного научного исследования: во-первых, принцип детерминизма, т. е. толчка, повода, причины для всякого данного действия, эффекта; во-вторых, принцип анализа и синтеза, т. е. первичного разложения целого на части, единицы и затем снова постепенного сложения целого из единиц, элементов; и, наконец, в-третьих, принцип структурности, т. е. расположения действий силы в пространстве, приурочение динамики к структуре».

Разъясняя отдельные положения теории рефлексов, И. П. Павлов замечал, что она «беспрерывно увеличивает число явлений в организме, связанных с определяющими их условиями, т. е. все более и более детерминирует целостную деятельность организма». Поэтому условный и безусловный рефлексы есть не пассивный, а активный ответ организма на внешний толчок, повод, причину.

По своему происхождению все психические явления рефлекторны. Внешний мир воздействует на органы чувств, через них — на мозг, порождает в нем психические явления не зеркально, не пассивно, а активно. Отражение объективной действительности у человека проявляется не только в различных рефлексах, но и с помощью языка, в понятиях, законах. Это свойственно только человеку. И в результате производства, общественно-исторической практики происходило развитие человеческого сознания, характерного только для человека отражения действительности в понятиях, законах, умозаключениях и языке как средстве выражения мысли и общения людей друг с другом. Это своеобразное воздействие окружающей действительности отразилось на развитии и совершенстве человеческой психики, в которой образование условных рефлексов сопрягается с участием слова.

Буржуазные философы подкрепляли свои положения о рефлексии прагматической трактовкой опыта. Прошлый опыт трактовался как опыт индивида, в отрыве от опыта и знания всех людей. Поэтому, ограничивая прошлый опыт как опыт отдельного Я, они ограничивали возможности человека, абстрагировали его от общественного опыта, от общественных процессов.

Такая трактовка прошлого опыта логически вытекала из рассмотрения человека как исключительно биологического существа, представляла его ощущения только как результат биологического развития. В этой схеме не было места рассмотрению человека как общественного существа.

Неясность окружающего мира вызывала неясность понятий и неясность идей. Таков процесс мышления философии действия. Единственное, что вносит более или менее ясную картину, — это, по мнению прагматистов, факты. Характерным проявлением мышления они считали не познание мира, а организацию фактов и условий, которые выступают как изолированные, отрывочные и несвязанные явления. Факты вызывают реакцию, которая позволяет без рассуждений предвидеть известные возможные последствия. Чтобы раскрыть это положение, следует обратиться к некоторым психологическим концепциям, которые восприняли представители философии действия.

В борьбе с феодализмом буржуазия использовала все средства воздействия. Она выдвинула принцип свободы личности. В буржуазной философии это нашло свое отражение в утверждении признания реальной действительности, в психологии — пристальное внимание к поведению людей, в плане приспособления человека к окружающей среде.

Было время, когда в борьбе с феодализмом буржуазная идеология больше, чем феодальная, соответствовала потребностям общественного развития. Но с развитием общества ее положение меняется. Она становится тормозом общественного развития, а ее идеологи встают на путь фальсификации общественного развития. Говоря об изменении характера буржуазной идеологии, К. Маркс писал: «Бескорыстное исследование уступает место сражениям наемных писак, беспристрастные научные изыскания заменяются предвзятой, угодливой апологетикой».

Монополизация производства ставила перед буржуазными психологами проблему подчинения миллионов людей интересам большого бизнеса. Это требовало отвлечения внимания людей от насущных вопросов общественного развития. На первое место выдвигаются частности психологического характера, так чтобы использовать все данные человеческой психики для установления контроля над ее поведением. Это нашло свое выражение в психологии бихевиоризма («behaviour» по-английски означает «поведение»).

Представители этого направления подходили к явлениям поведения как к проявлению реакций на различные раздражители. Они, как и философы, представляли ощущения «как одно сильное, блестящее и шумящее смятение». В философском и психологическом плане сложные вопросы мышления и поведения растворялись в функции приспособления человека к окружающей среде.

В схеме стимул — реакция была заложена еще одна идея, сыгравшая большую роль в развитии буржуазной «науки о пропаганде». Она открывала путь к стандартизации явлений общественной жизни, к их иллюзорному представлению. Реакция человека на те или иные стимулы объявлялась постоянным инстинктом. И на основе этих данных стимулов инстинкты действуют помимо человеческого сознания. Человек якобы имеет огромное количество импульсов, каждый из которых действует так же слепо, как самый низший инстинкт. Такие инстинкты, как «собственность», «собственный инстинкт», «инстинкт собирания», «импульс убивания», воспитанные капиталистическим обществом, провозглашались вечными и неизменными.

Прагматисты подходили к вопросу о стандартизации явлений по схеме стимул — реакция несколько в ином плане. Все определяет действие, то есть полезность, говорили они. Объективная действенность подчиняется опыту. Неразрывность природы и опыта настолько велика, что природу нельзя отличить от опыта. Природа, вещи, явления — все является предметом опыта. И человек не знает ничего, кроме реакции на мир и пользы, извлекаемой из этого.

Философия действия привела к призывам отрешиться от познания процессов общественного развития. Она замыкала людей в узкий круг их будничных дел.

В 1922 году на книжном рынке США появилось исследование молодого ученого и журналиста Уолтера Липпмана «Общественное мнение».

Сложна и противоречива роль Липпмана в американской политике и пропаганде. Пройден путь от начинающего журналиста и ученого до известного внешнеполитического обозревателя, автора ряда исследований по внешней политике Соединенных Штатов. Его журналистская карьера прерывалась службой в военном министерстве и военной разведке. После первой мировой войны Липпман выступает не только как теоретик, но и как организатор пропаганды. Он занимает крупное положение в газете «Нью-Йорк уорлд», становится одним из первых обозревателей Америки. Деятельность Липпмана как «журналиста номер один» получила положительную оценку Ф. Рузвельта, Дж. Кеннеди. С ним стремился завязать дружбу и Линдон Джонсон.

В пропаганде, как и во внешней политике, Липпман прошел длительный путь мучительной переоценки ценностей. Если в 1943 году он подходил к международным отношениям с позиции силы, предлагал создание военных блоков, то позднее он уже критически относился к своим прежним высказываниям.

Первоначально Липпман полагал, что борьба с коммунизмом, его идеологией — простое дело. Стоит только объявить коммунизм злом, запугать людей «угрозой коммунизма», и победа обеспечена. Теперь он понимает, что «коммунизм — не эпидемия». В своих статьях Липп-ман подводит к мысли о необходимости оживления и модернизации «духа американской нации», изобретения каких-то новых привлекательных идей для американского общества.

Иногда критические высказывания У. Липпмана вызывают удивление, почему правящие круги США терпят такие его высказывания: «Американский народ сбивают с толку и ставят в тупик постоянными и сознательными попытками запугать общественное мнение», «неискренность и обман американской дипломатии» и т. д.

Высказывания У. Липпмана пользуются популярностью в либерально настроенных кругах буржуазии. Их прельщает изящная манера изложения материала, независимая позиция автора, который открыто критикует даже своего президента. Они находят у Липпмана мысли, которые многие из них не позволят себе произнести открыто. Издатели, владельцы радио- и телестанций предоставляют ему страницы, экран и эфир, так как появление критического материала позволяет привлечь аудиторию и лишний раз доказать так называемую американскую демократию.

Правящие круги смотрят на критические высказывания Липпмана как на возможность проверить на них реакцию общественности, изучить возможности новых манипуляций. Липпман довольно часто выступает в острые для правительства США моменты. Например, особенно часто появлялись его статьи в 1967 году, в период нарастания агрессии правящих кругов США во Вьетнаме. Приближались выборы, и политическая элита в опытном порядке проверяла настроение избирателей, популярность того или иного призыва. Если политические аналогии возможны, то правомерно вспомнить, как в 1952 году основатель «газетной империи» Генри Люс посоветовал Эйзенхауэру во время выборов сыграть на лозунге «вернуть из Кореи американских парней домой». Призывы Липпмана «вернуть американских парней из Вьетнама» позволяли, видимо, проверить реакцию американских избирателей и на этот раз.

Но дело не только и не столько в проверке настроений избирателей. Выступления Липпмана, подача им острых политических вопросов всегда отличались очень тонкими приемами пропаганды. Не подрывая устоев американского общества, «журналист номер один» изыскивает новые формы защиты капиталистического мира. Они-то и привлекают, несмотря на свой критический характер, организаторов империалистической пропаганды. Определенные круги США понимают, что в настоящее время оголтелая пропаганда все чаще и чаще дает осечки. И они охотно предоставляют страницы критическим материалам. Внешней привлекательностью они вырабатывают у читателя стереотип доверия. Читатель привыкает искать в газете «колонку Липпмана». Он убаюкивается критикой, которая призвана расчистить путь к полному доверию и усвоению всего комплекса идей американского общества. Поглощая критику, читатель должен воспринять и незыблемость «духа американской нации», проникнуться гордостью за американское общество. Как ни парадоксально, но критика выступает в качестве приема обработки читателей, приема очень опасного, который применяется не только внутри Соединенных Штатов, но и в пропаганде на внешний мир.

Книга «Общественное мнение» открывается следующим примером.

1914 год. Небольшой остров в Океании. Его обитатели — англичане, французы и немцы — обходились без телеграфа. Раз в 60 дней почту доставлял английский корабль. И сообщение о начале первой мировой войны островитяне получили с запозданием на шесть недель.

«Мы видим, — писал автор, — что новости об окружении могут приходить то рано, то поздно. Однако то, чему мы верим, становится реальной картиной, и мы обращаемся с ней как будто это и есть само окружение, которое вырисовывается из новостей».

Нетрудно заметить, что речь идет о принижении возможности человека познать окружающую его действительность. В приведенном примере оценка и восприятие действительности ставятся в прямую зависимость от информации, которая поступает к человеку из газет. На основании опросов 1900–1920 годов в Нью-Йорке и Чикаго Липпман сделал вывод о росте интереса читателей к газетам, и особенно к разделам новостей. И вот этот-то факт и был положен в основу теоретических положений: информация занимала настолько огромное значение, что предавались забвению собственный опыт людей, их собственное отношение к действительности.

Подобный подход не случаен. В книге автор неоднократно высказывает тревогу по поводу морального кодекса, социальной философии Запада, говорит о необходимости защиты позиций, дабы «предохранить от всего сбивающего нас с толку».

Поиски новых средств защиты капитализма велись на пути абсолютизации и примитивизации сложного механизма воздействия пропаганды на человека, сведения его к психологическому инструменту подавления элементов сознания, притупления с помощью чувств эмоций классового сознания людей. Представляя человека как беспомощное существо, не вооруженное для познания «тонкого, многообразного, подвижного и сложного окружения», Липпман обращается к стереотипам как моделям, «определенным для человека культурой», которые «кажутся почти биологическим фактором». Только эмоционально окрашенные модели — стереотипы, воздействующие на воображение человека по простой схеме стимул — реакция, составляют «единообразие мира», «сердцевину традиций и защиту позиций в обществе».

На пути человека к действительности воздвигается воображаемый мир. Человек, писал Липпман, «подделывается под окружающий его мир путем воображения». Тем самым подрывается процесс познания мира. Вырывается и абсолютизируется один из этапов чувственного познания, превращая воображение в главный регулятор отношения человека к окружающему миру.

Человек «видит только одну фазу развития», свои мнения он выводит из частей, «которые стали известны от других» или «которые он сам себе представляет», и, наконец, люди вносят в описанное событие свое суждение, которое «оказывается плодом воображения» человека. Воображение настолько абсолютизируется, что реальный мир предстает как «огромная, цветущая, шумящая неразбериха». Кстати, здесь полное повторение взглядов Дьюи, которое автор «Общественного мнения» и не скрывает. Вслед за Дьюи Липпман повторяет: иностранные языки, которых мы не знаем, кажутся бормотанием. Примерами такого же порядка являются крестьянин в городской толчее, человек, не видевший моря, на корабле, невежда в спорте, впервые попавший на стадион.

Кто же распутывает темную и неясную ситуацию? Как человек получает и проверяет правильность отражения объективной действительности?

Правильный ответ на этот вопрос дают материалисты: практическая деятельность людей, с помощью которой человек доказывает объективную истинность своих знаний.

Прагматисты, как известно, в практику вкладывали другое понятие — истинно все, что удобно, полезно. Темная и неясная ситуация решается путем «введения определенности и четкости различия», «устойчивости или стабильности смысла». Сам человек не может разобраться в неразберихе. Поэтому он вначале должен определить что-то, а потом уже видеть это. И видит это человек в стереотипизированной форме. Только стереотипы, по мнению Липпмана, вносят порядок в «шумящую неразбериху».

В практике буржуазной пропаганды искажение фактов, изобретение разных приемов дезинформации — не новое средство идеологического воздействия. В работе Липпмана мы фактически имеем дело с попыткой придать основным положениям буржуазной пропаганды видимость науки.

Вернемся к примеру с островитянами. Собственный опыт человека, его восприятие заменены информацией, которую он черпает из газетных сообщений. В дальней-щем сообщение о событии предстает как продукт двух компонентов: кто знает и что известно. А факт как сердцевина сообщения поставлен в прямую зависимость от навыков восприятия, то есть человек вначале что-то определяет, а затем уже видит. Определение же события базируется на моделях-стереотипах, которые пробуждаются стимулами, воздействующими на чувства человека. Не реальность, не интересы человека, а иллюзорные стереотипы определяют, какие группы фактов должен видеть человек и в каком свете. Получается, что различия между оценками факта рабочим и капиталистом сводятся в основном к «различию восприятия», к «различию версий фактов».

Безусловно, восприятие фактов рабочего и капиталиста различно, но дело не в том, что они имеют «свою версию фактов», а в том, что бытие рабочего и капиталиста определяют и их сознание.

Признавая силу идей социализма, Липпман автоматически сводит идеологию к простейшим элементам социальной психологии — стереотипам. В дальнейшем речь идет о простых перестановках — марксизм предстает как сумма нелогичных представлений, не обладающих якобы никакой научной ценностью. И не случайно Липпман писал, что необходимо оперировать не идеями, а стереотипами, так как фактически идеи сведены, вернее заменены, «меняющимися воображениями, репликами, подражаниями, аналогиями, искажающимися в индивидуальном сознании». Поэтому, делает заключение автор, «нет необходимости в том, о чем писал Карл Маркс в „Капитале“». Простая перестановка и причины одинаковых «политических привычек» изыскиваются не в социально-экономических условиях, а в стереотипах. Последние же рассматриваются как средство защиты позиций американского капитализма в обществе. Буржуазные идеологи видели угрозу «моральному кодексу и философии Запада» в «обобществлении имущества», в классовых интересах рабочих. Поэтому-то Липпман и предлагал защищать с помощью американизма принцип свободы частного предпринимательства.

Особое внимание было уделено разработке различных стимулов, которые призваны защитить мир капитала, объединить вместе рабочих и капиталистов под знаменем эмоциональных стереотипов, создать на основании иллюзорных представлений «коалицию», которая направляла бы чувства не на критическое рассмотрение явлений общественной жизни.

Как мыслился этот механизм?

Предположим, отмечал Липпман, что один человек выступает против Лиги наций, другой ненавидит господина Вильсона, третий боится рабочих.

Как их объединить?

Необходимо найти «общий символ, который составлял бы антитезис тому, что все они ненавидят». В качестве подобного стимула предлагается американизм.

Для первого он должен означать предотвращение изоляционизма Америки; для второго — отказ от политики, которая противоречит его представлениям о том, каким должен быть американский президент; для третьего американизм будет означать сопротивление революции. Таким образом, американизм был призван стать «общей связью, общим чувством».

Буржуазные пропагандисты получили определенный рецепт. Провозглашайте американизм, прогрессивизм, закон, порядок, справедливость, человечность, обставляйте их эмоциональными призывами, дабы «соединить эмоции конфликтующих фракций». Стимул призван вызвать реакцию симпатии и не допустить обсуждения «специфических программ» конфликтующих партий.

Основные теоретические положения буржуазной науки о пропаганде — «путаница и смятение» человеческого мышления — отражали бессилие буржуазной идеологии в объяснении характера общественного процесса. Отказываясь от научного познания мира, империалистическая идеология обращается к идеализму, проповедует беспомощность человеческого разума. И в большинстве буржуазных исследований по вопросам пропаганды красной нитью проходит тезис о «путанице и смятении в мышлении современного человека», а буржуазные идеологи переносят внимание с содержания на методы пропагандистского воздействия.

Буржуазная идеология нуждается в различных средствах самоприукрашивания. Процесс установления контроля над поведением трудящихся предполагает маскировку конечных целей буржуазной идеологии, маскировку эксплуататорской сущности капитализма.

С другой стороны, не надеясь на привлекательность своих идей, буржуазные теоретики строят расчеты проникновения в сознание людей с помощью психологических приемов. Один из главных приемов состоит в том, чтобы, играя на человеческих эмоциях, разжигая их различными средствами воздействия, воспитать чувства страха перед идеями социального прогресса, абстрагировать индивид от окружающего мира психологической атакой.

В одном из первых определений пропаганды Института по исследованию пропаганды говорилось: «Пропаганда — это выражение взгляда или действий индивида или группы, обдуманно рассчитанных на оказание влияния на мнения или действия других индивидов или групп в соответствии с заранее определенными целями».

Цель пропаганды состоит в подчинении поведения людей заранее определенным целям. И во имя достижения целей, которые определялись монополиями, буржуазной пропаганде вменялось в обязанность меньше вдаваться в характер целей, их смысл, а больше обращать внимания на методы воздействия.

Профессор Принстонского университета Г. Чайлдс, профессор Йельского университета Л. Доуб в своих определениях подчеркивали именно эту задачу пропаганды. Чайлдс видит цель пропаганды в том, чтобы преднамеренно влиять на взгляды людей, Доуб считает необходимым влиять на индивид, направлять поступки людей на определенные цели, невзирая на то, что «общество рассматривает эти цели как ненаучные или сомнительные».

В книге У. Олбига, которая тоже называется «Общественное мнение», основная цель пропагандистского воздействия состоит в упрощении «представлений об общественных явлениях», в сведении сложных явлений общественной жизни к иллюзорным стереотипам. Во имя этого пропаганда призвана обращаться к эмоциям, идти на преувеличения и искажения, избегать аргументов во имя достижения намеченного результата.

Ставя перед пропагандой задачу стандартизации явлений общественной жизни, обращаясь к психологической обработке масс, буржуазные идеологи разоружают людей не только идеологически, но и психологически, эмоционально. К ним обращаются как к роботам, машинам, живущим только стандартами, воспитывают у них страх перед идеями прогресса и тем самым отрывают человека от передового, светлого, замыкают его в узкий круг личных переживаний, в мир страхов и грез, где нет места подлинному удовлетворению моральных запросов, воспитанию чувств прекрасного.

Итак, направлять поступки людей, их действия по определенному идеологическому и политическому руслу — одна из главнейших обязанностей буржуазной пропаганды.

У Дьюи и Липпмана, как мы видели, высказывалась мысль о том, что во имя «действия» необходимо снабжать людей фактами, которые способствовали бы движению людей по заранее определенному стандарту поведения и отношения к явлениям общественной жизни. Внушенные путем эмоционального воздействия факты призваны подсказать нужное поведение или отношение. По выражению Дьюи, необходимо снабжать человека «сопутствующими фактами, которые должны послужить знаками, указаниями, признаками того, что мы должны признать».

Путаница и смятение не разрешаются самим человеком, так как представления об окружающем мире «составляются самим человеком». Такие представления в «определенной степени являются плодом его воображения».

Получается, что люди не в состоянии представить себе внешний мир, а тем более познать его. На «помощь» ему приходит пропагандист. Он внушает человеку с помощью специально подобранных фактов нужные представления. Последние должны вызвать задуманную реакцию. Мышление ограничено, а сам человек не может правильно оценить действительность, и поэтому факт оценивается не по степени точности и полноты отражения реальной действительности, а по тому, содействует ли он установлению контроля пропагандиста над поведением индивида. Такие факты допускают умышленное отклонение от действительности.

Подобные мысли послужили основой для сведения пропаганды к информации. Американский специалист по пропаганде Г. Лассвелл в работе «Структура и действие связей в обществе» предложил такую формулу пропаганды: «Кто сказал, что сказал, по какому каналу, кому и с каким эффектом».

Первоначально он сводил пропаганду к информации, к распространению слухов. Позднее в определение пропаганды он ввел ее цель — «планомерное использование любого средства для воздействия с определенной целью», замечая при этом, что не цели, а методы определяют значение пропаганды.

В значительной степени такой поворот в определении пропаганды объясняется тем, что Лассвелл приходит к признанию обмана как средства пропагандистского воздействия. Он выбирает новый термин: «преднамеренное, одностороннее заявление, обращенное к массовой аудитории».

В схеме «кто сказал, что сказал, по какому каналу, кому и с каким эффектом» все определяется методом воздействия, невзирая на истинность или лживость сообщения.

Практика американской буржуазной печати, ее лживый характер приводят авторов некоторых исследований к отказу от логических и разумных доводов, к принятию приемов обмана и принуждения. Так, профессор Ф. Ламлей в книге «Угроза пропаганды» писал, что пропаганда «зарождает чувство и подозрения», «интеллектуальное рабство» превращает общество в огромное скопище призраков.

Оставляя за пропагандой одну функцию — обучение и информирование, Ламлей считал, что она призвана использовать различные приемы для маскировки. Читатель не должен знать источники пропаганды, во имя каких интересов она ведется, применяемые ею методы.

Буржуазные журналисты, в своей практической деятельности то и дело сталкиваясь с продажностью американской печати, постоянными искажениями, приходят к разделению понятий пропаганды и прессы, считая пропаганду главным злом. Если ее удалить из прессы, то печать якобы станет подлинно свободной и демократичной.

В «Стандартном толковом словаре», изданном в США, пропаганда определена как «усилия, систематически направленные на то, чтобы получить поддержку для определенного убеждения или линии действия». Данное определение ничем не отличается от других, направленных на установление прочного контроля над поведением эксплуатируемых в капиталистическом обществе. Пользуясь различными приемами манипуляций, такая пропаганда приводит к действиям, противоречащим интересам большинства нации. Не понимая классового содержания пропаганды, отдельные авторы абсолютизируют ее, видят опасность не в ее содержании, а в самом существовании пропаганды как категории, присущей только «большой прессе монополий». Получается, что стоит только освободить буржуазную печать от пропаганды, и она станет подлинно свободной и демократической.

Для борьбы с буржуазией еще недостаточно разоблачить связи монополий и прессы, необходимо, чтобы, передовые идеи овладели умами масс, были поняты и восприняты ими, чтобы передовые идеи одержали верх над идеями буржуазии. И в процессе сложной классовой борьбы рабочий класс, его партия, передовые силы нуждаются в распространении своей пропаганды, своей правды жизни, которая позволила бы освободить сознание и психологию людей от лжи и обмана буржуазной пропаганды. Удаление пропаганды монополий возможно только в борьбе, в непримиримом идеологическом противоборстве буржуазной пропаганде.

Вместе с тем определение пропаганды как метода стереотипизации приводит к попыткам доказать, что в пропаганде возможны искажения без злого умысла.

На кафедре психологии Вашингтонского университета была разыграна эффектная драка.

Четыре студента (двое юношей и две девушки) ворвались в класс. Один из студентов в руках держал банан, изображающий револьвер.

Защищаясь от «бандитов», профессор выстрелил из елочной хлопушки. Нападающий с криком: «Я убит!» рухнул на пол.

Испуганные студенты бросились на выручку к профессору.

Но тот остановил их:

— Теперь каждый из вас сядет и опишет в точности все, что случилось.

Из тридцати «сочинений» не было и двух одинаковых описаний. Двое увидели собаку. Пятеро слышали выстрел из револьвера. Восемь назвали имя студента, который не принимал участия в «драке». Шестеро не могли припомнить ничего, кроме первого момента вторжения артистов в комнату.

Какой же вывод следует из приведенного приема?

В указанной сцене действительность была заменена игрой и степень ее воздействия зависела от «актерского мастерства». Она вызвала психологическое воздействие на аудиторию. Степень потрясения зависела от психологического состояния каждого из собравшихся. На характер восприятия разыгранной драки, кроме того, влияли социальный опыт, индивидуальные особенности людей. Предшествующий опыт с учетом психологического возбуждения, индивидуальный опыт, характер установки каждого выразились в различном описании сцены. Вместе с тем способность воображения создала основу для возникновения неточных, превратных, извращенных представлений, которые не соответствуют полному характеру сцены.

Если перенести разыгранную сцену на передачу «правды» журналистом, то это значит свести восприятие действительности только к чувственному. Положение марксистско-ленинской философии о том, что чувства являются единственными каналами, через которые в мозг человека поступает информация об окружающем мире, не означает пассивного наблюдения и отражения природы, а говорит о тесной, непосредственной связи чувственного сознания с практикой, с трудом человека, с активным воздействием человека на природу.

Журналист может неточно воспроизвести действительность, его способность воображения может привести к возникновению неточных, превратных, извращенных представлений, и, наконец, он может получить факты из вторых рук уже в искаженном виде. Но значит ли, что этим заканчивается его восприятие действительности, что его чувства являются единственным критерием истинного отражения действительности?

Дать утвердительный ответ означало бы свести пропаганду только к психологическому воздействию и оправдать искажение действительности буржуазной пропагандой, совершаемой ежедневно с корыстью и злым умыслом, поставить под сомнение возможности человека постигнуть объективную истину.

Признавая болезненное состояние американского общества, ряд авторов фактически сводили пропаганду к приемам обмана, которые скрывали бы от читателя цели и задачи руководителей монополий прессы. И поэтому они логически оставляли в пропаганде только один фактор — воздействие словом, так как, по их мнению, слово — единственное средство лечения недуга американского общества.

Особенно ярко эта тенденция прослеживается в работах Г. Лассвелла. Его не интересовало, правильно или нет слово отражало интересы тех, к кому обращалась пропаганда. В нем преобладали только черты индивидуального, которое составляет символы всех понятий: семья, друзья, соседи, рабочие, человеческое общество как механическое соединение личных черт. Общество представлялось как некий механизм, соединяющий индивиды. И вот слово выступает в этой схеме как средство соединения индивидов. Пропаганда, оперируя словами-символами, и призвана создавать «общую лояльность», то есть соединять индивиды в общие группы.

Символ, складывающийся из отдельных слов и выражений, воздействует на индивидов несколькими путями. Они должны воздействовать так, чтобы активизировались стимулы, которые лучше всего подходят для вызова соответствующей реакции, и свести до минимума те стимулы, которые могут активизировать нежелательные ответные реакции. Здесь речь идет о воздействии словом, независимо от его содержания, от того, чьи интересы оно отражает, кому и в каких интересах оно сказано. Главное сводится к тому, чтобы словесное оформление пропаганды вызывало нужную реакцию, которая возникала бы автоматически по схеме стимул — реакция.

В политической пропаганде символ имеет свои грамматические конструкции, например «угроза коммунизма». Подобные конструкции объединяются в политические мифы. Они складываются из идей, «невзирая на то, истинны они или нет»; важно, чтобы они явились стимулом для вызова реакции страха и непринятия коммунизма.

В арсенале создателей политических мифов довольно ограниченный словарь. Такие мифы, как «угроза коммунизма», «вызов коммунизма», стары, как сам буржуазный мир. Они родились как реакция буржуазии на борьбу рабочего класса против сил эксплуатации.

Изменения в мире — рождение и укрепление мировой социалистической системы, крушение колониальной системы — заставили буржуазную науку о пропаганде пересматривать свои теоретические положения применительно к новым условиям, разрабатывать различные защитные средства.

У. Липпман в книге «Заметки по общественной философии» (1955 г.) вынужден был констатировать, что под влиянием событий 1917 года в России и последующего развития мира в «демократических обществах» произошла «непризнаваемая революция». Последующее изложение событий в мире проникнуто чувством страха перед возросшей активностью масс, «оказывающих давление на правительство».

Изыскивая пути к «восстановлению убеждения в общественные стандарты», Липпман предлагал начать пропаганду «общественной философии». Она предстает как стандарты поведения, закрепленные в Декларации независимости. Главное — чтобы сохранилась частная собственность как «система законных прав и обязанностей», буржуазная свобода слова как единственный метод «достижения моральной и политической правды».

В пропаганде «общественной философии» речь шла в основном о разжигании страха людей перед революцией, которая якобы «подавляет индивидуальное развитие», и призывах к проведению реформ — запрещению детского труда в промышленности, улучшению системы образования, расширению промышленности и т. д., то есть таких мер, которые «не вели бы к классовому обществу и насильственной революции».

В связи с многочисленными поражениями в битве идей некоторые буржуазные идеологи стараются отказаться от слова «пропаганда». Им приходится пожинать плоды собственной деятельности. Обрушиваясь с угрозами и нападками на прогрессивные элементы, гоняясь за «красной опасностью», они выработали у читателя страх перед словом «пропаганда». Теоретики изыскивают способы отказаться от применения этого страшного слова. Оно все чаще и чаще заменяется понятием «массовое общение», включая в него печать, радио, телевидение, кино, издание книг, личные контакты.

В теоретическом плане «массовое общение» рассматривается как средство «упрощения реальности», чтобы облегчить человеку возможность легче ее копировать, и, с другой стороны, как средство установления контроля над поведением людей путем распространения иллюзорных стереотипов. Общение представляется как передача стимулов для изменения поведения; цель этого процесса — соединение политических лидеров с избирателями, взглядов граждан с законодателями с помощью возбуждающих призывов. В сборнике «Народ, общество, массовое общение» при определении основной цели общения подчеркивается, что массовые средства общения должны стабилизировать социальные действия и оказывать влияние на поведение людей.

Замена термина «пропаганда» «массовым общением» не меняет существа проблемы. Речь, видимо, идет о выработке более ухищренного механизма воздействия на людей, на то, чтобы оградить человека от действительности искусственно созданными эмоциями. Известный американский теоретик в области пропаганды Г. Чайлдс разум и эмоции отнес к загадочному процессу. «Мысли и чувства, — писал он, — так таинственно сплетаются, что любая попытка разделить их» обречена на провал. Таинственный покров понадобился для того, чтобы заставить человека прийти к определенному, нужному выводу только под воздействием эмоций. Поэтому искусство пропаганды сводится к такому построению: подбираются соответствующие аргументы, которые призваны обострить эмоции человека, довести их до «высшей степени интенсивности», к созданию такого положения, когда эмоции мешают аналитическому процессу мышления. И уже неважно, правильны или нет аргументы, правдивы они или ложны, главное — «вызвать желаемый ответ» или нужную реакцию у аудитории.

Манипуляторские функции пропаганды приобретают настолько важное значение, что они ставятся выше всех средств воздействия. Задача состоит в том, откровенно признавал профессор социологии Дартмутского колледжа (США) М. Чоукас в книге «Пропаганда становится зрелой», чтобы «создать человека, совершенно лишенного всяких способностей разобраться в положении вещей, критически и разумно мыслить», когда он начнет «действовать под влиянием только искусственных возбудителей и направляющих сил».

На пути человека к тому или иному факту расставляются многочисленные ловушки: сознательная ложь рассматривается как мощное орудие воздействия на человека. Она позволяет искажать действительность, внушать нужные модели. Пропагандисту не рекомендуется раскрывать заблуждения и ошибки людей по тем или иным вопросам. Напротив, он должен использовать «резервуар ошибок» для манипуляторского воздействия, приспособить их для создания представлений, которые как бы зашторивали от человека представления, почерпнутые им из собственного опыта. Преувеличения и фабрикация фактов рассчитаны на то, чтобы «факты» содержали возможность преувеличения тех или иных свойств описываемых явлений.

Бой пропагандиста в сфере эмоций сводится к попыткам вмешаться в эмоциональное состояние человека, вызвать у него требуемое состояние. В целях раздувания ненависти и подозрения пропагандистам рекомендуется притуплять способность человека аналитически и критически мыслить и парализовать процесс мышления. Разжигание ненависти и страха предполагает изоляцию человека от информации, которая раскрывает истинную картину тех или иных важных событий, чтобы он не думал, а относился к ним, будучи в состоянии морального потрясения.

Уход от действительности, искажение истины, игра на эмоциях путем создания различных иллюзий — таков практический вывод для буржуазной пропаганды. В них, как никогда раньше, проявилась боязнь буржуазных идеологов поступательного развития современного общественного процесса. Они воздвигают на пути познания окружающей действительности психологические баррикады, мир иллюзий и грез, которые увели бы людей в сторону от современных проблем, от волнующих событий и тем. Мир наполняется неправдой, искаженными, иллюзорными представлениями.