Как три мушкетера

Глава I. МОРЕ, БЕРЕГ, ИХТИОЛОГИ

Пейзаж не был ни унылым, ни живописным. Просто-напросто протянувшаяся на пару километров широкая полоса беловатого песка, с одной стороны уходившая за горизонт, с другой – ограниченная первыми домиками Дагомыса. И море, конечно – спокойное, лениво набегавшее на пляж стеклянно-прозрачными языками – и снова, и снова, как во времена трилобитов. Вдалеке виднелся корабль, шедший явно из Новороссийска на юг, судя по окраске – не туристический, а грузовой.

– Интересно, дядя Сандро, сколько там контрабанды? – лениво поинтересовался бородатый ихтиолог, как раз доевший свою жареную барабульку, по уверениям дяди Сандро, еще утром беззаботно плававшую в море.

Дядя Сандро с неподражаемым видом пожал плечами, собрав морщины в некое подобие улыбки:

– Кто знает, Константин… Контрабанда – такая вещь, что всегда была. Может, и дальше будет. Может, потому, что она – смесь вредного с полезным. А такую смесь не искоренишь. Вот ты, ученый человек, скажи: наркотики – это плохо?

– Плохо, конечно, – убежденно сказал ихтиолог.

– Кто же спорит, – кивнул дядя Сандро. – Человек себя теряет и выпадает из жизни, словно пьяный с девятого этажа. А вот скажи: турецкие сигареты – это плохо?

– Не сказал бы.

– Вот видишь, – и он покосился на пачку турецких сигарет, лежавшую под локтем ихтиолога. – Контрабанда – плохо, сигареты – хорошо. Я тебе говорю: смесь. И много такой смеси, которая, с одной стороны, плохая, а с другой как бы и нет, потому что людям нравится. Возьмем, скажем… – Он покосился на Веру и деликатно примолк. – Нет, это мы брать не будем, коли приличная женщина за столом. Но мою мысль ты понял?

– Понял, дядя Сандро, – сказал ихтиолог. – И все ты сказал, и ничего не сказал, философ ты наш морской…

– Так на то и философия, Константин, – ответил дядя Сандро. Она – обо всем и ни о чем, мне один ученый человек, вроде тебя, объяснял. Покушали? За такую рыбку стоит выпить. Шашлыки скоро будут…

– Он покосился в сторону мангала, где проворный смуглый юноша, связанный с дядей Сандро какими-то запутанными родственными отношениями, русскому человеку не вполне и понятными, трудился изо всех сил: обмахивал исходившие вкусным дымком шампуры листом картона, поливал их то из одной, то из другой бутылки с одному ему ведомой последовательностью. Там же стоял небольшой деревянный домик с вывеской «Отдых путника».

Прочно вкопанных в песчаную землю столов имелось с дюжину, но заняты были только три. За одним сосредоточенно уплетал шашлык приехавший раньше компании толстяк, хозяин припаркованных у автострады сверкающих «Жигулей» какой-то новой модели, еще не вошедшей в широкое употребление. За другим, соседним с компанией, в полном одиночестве старик с солидной колодкой орденских планок на белом пиджаке чертовски старомодного фасона, в белом картузе, какой был модным среди руководящих работников лет тридцать назад, сосредоточенно управлялся с жареной рыбкой, и вместо как нельзя более уместного в таком случае вина перед ним стоял стакан чаю в мельхиоровом подстаканнике.

За третьим и расположилась компания: два ихтиолога с бородками, третий не только в бороде, но еще и в очках, темноволосая красавица Вера в пестром купальнике и ее белобрысый муж Вадик, инженеры откуда-то с Урала. Ну, и дядя Сандро, по старинной привычке хозяина заведения, считавший необходимой светскую беседу с гостями (сделавшими к тому же щедрый заказ).

Была еще одна компания, но вот ее-то дядя Сандро упорно игнорировал как бесполезную для своего заведения. Метрах в тридцати стояли две маленьких палатки (над одной на длинном шесте развевался черный флаг с черепом и скрещенными костями), стояли «Запорожец» и «Москвич», дымился свой мангал, позвякивала гитара, и две молодых пары выглядели вполне довольными жизнью и без «Приюта путника».

Выпили. Вино и в самом деле оказалось неплохим. Вода у самого о берега была прозрачной на большую глубину и чистой, одно удовольствие было бы поплавать здесь с аквалангом, но ничего не поделаешь – пограничная зона, лишние сложности.

– Дядя Сандро, а почему так банально? – поинтересовался бородатый ихтиолог, известный среди узкого крута лиц по прозвищу Лаврик. – «Отдых путника»… Нет бы, как в старые времена: «Уважай себя – посети нас» или «Шашлык – как при султанском дворе»?

– Горсовет не разрешил, – грустно поведал дядя Сандро. – Говорят, аполитично. Я и так с превеликим трудом добился, как ветеран и пенсионер районного значения. И чует моя душа: скоро и это кончится…

Они посмотрели в ту же сторону, что и хозяин. Там, по другую сторону автострады, примерно в полукилометре, стройка кипела вовсю – подъезжали бетономешалки, взад-вперед водили стрелами голенастые подъемные краны. Судя по уже возведенной там и сям паре-тройке этажей, закладывалось сразу несколько многоэтажных зданий – пансионаты, конечно, их в последние годы здесь начали строить, благо места было много. Берег на значительном протяжении, если не считать нескольких городков, оставался необитаемым, и ездили сюда разве что «дикари» вроде этих, с пиратской черепушкой на флаге.

– Когда построят, снесут меня, как пить дать, – печально сказал дядя Сандро. – Будет большущий пляж, будут государственные шашлычные, а значит – директор, замдиректора, бухгалтер, делопроизводитель, куча другого канцелярского народа. А вот станут ли от этого шашлыки вкуснее – не знаю. В шашлыки надо душу вкладывать…

Старик со стаканом чая вроде бы не видел и не слышал ничего вокруг, но, как оказалось, слышал абсолютно все.

– Аполитично рассуждаешь, Сандро Леонтьевич, – сказал он громко и довольно сварливо. – Интересы своего частного сектора ставишь выше государственных. А еще ветеран Великой Отечественной и пенсионер районного значения… Партия поставила задачу к пятидесятилетию Великого Октября превратить эти места во всесоюзную здравницу, это понимать надо! Жаль, времена не те, уклон для тебя походящий не подберешь…

– Ну извини, извини, Георгий Багратович, – проникновенно сказал дядя Сандро, прижимая руки к груди. – Сболтнул, не подумавши… Вот только ты сам первый жалобную книгу здесь требовать будешь, когда тебя неизвестно чем накормят…

Георгий Багратович, отхлебнув чайку, отчеканил:

– Если меня здесь чем-то плохим накормят, я их, как член комиссии народного контроля, к ногтю возьму, уж не сомневайся. И тебя бы давно взял…

Дядя Сандро смиренно помалкивал, но на лице у него читалось продолжение фразы: «…да только поймать не на чем, уважаемый!» И все ее прекрасно прочитали. Вера тихонько прыснула, прикрывая я рот ладошкой.

– Вадик, окунемся пока? – предложила она мужу. – Успеем, дядя Сандро?

– Конечно, успеете, Верочка, – обнадежил тот. – Пойду, присмотрю, за шашлыком в самом конце особенный присмотр нужен…

И он удалился к домику.

– А вы, ребята? – смешливо предложила Вера. – До камня – и обратно.

Метрах в двухстах от берега торчала из моря бурая скала с плоской верхушкой, на которой вполне могли уместиться человек несколько. Лаврик мотнул головой:

– Нет, спасибо, накупались уже сегодня, вода из ушей течет. Вот завтра, как договорились…

Супруги пошли к морю. Склочный старикан покончил с рыбой и теперь куриными глотками прихлебывал чай.

– А все-таки нормальные соседи достались, – сказав Лаврик. – Общаться приятно.

– Кто бы спорил, – лениво согласился бородатый и очкастый ихтиолог по фамилии Мазур.

Бородатый ихтиолог по прозвищу Морской Змей согласно кивнул. Собственно, это была его идея: коли уж начальство расщедрилось и предоставило отпуск для поправки чуточку расстроенных нервов (а такую щедрость оно проявляет не всегда) – не соваться в ведомственный дом отдыха. Огромный, с некоторой роскошью, со своим огороженным пляжем – но все же всякий дом отдыха военному человеку напоминает казарму. А в данной ситуации от всего, хотя бы отдаленно напоминавшего казарму, хотелось держаться подальше. После недолгого обсуждения решили махнуть на восточное побережье Черного моря дикарями. Ну, не стопроцентно классическими, наподобие героев кинокомедии «Три плюс два», но все же «неорганизованными». Изучили карту, выбрали подходящее место – с минимумом цивилизации и максимумом дикой природы – а потом Лаврик, у которого, такое впечатление, были знакомцы чуть ли не во всяком приморском городе, нашел им и здесь неплохое местечко, как выяснилось – с неплохими соседями, чьи вкусы и интересы во многом совпадали с их собственными.

А вот насчет купания… Им не особенно и хотелось лезть в воду – разве что для предстоящей охоты за теми морскими обитателями, что отменно вкусны в жареном или вареном виде. Всех троих можно понять – они совсем недавно столько наплавались далеко отсюда, возле Ахатинских островов, как-то и не тянуло. Первый раз нырнув здесь уже с маской, Мазур вдруг поймал себя на том, что не столько дичь высматривает, сколько классически озирается в поисках чужих боевых пловцов. Никому об этом говорить не стал: собственно, ничего уникального или тревожного, с очень многими случается сразу после возвращения с задания, так что беспокоить доктора Лымаря нет нужды. В подавляющем большинстве случаев это очень быстро проходит само по себе, а тяжелые случаи настолько редки, что становятся легендой засекреченной медицины и профессионального фольклора. Лымарь, кстати, тоже обещал вырваться при первой возможности, а потому они с самого начала исправно платили хозяйке за четвертую пустующую койку.

Вот разве что с Анечкой сохранялась полная неопределенность, и это радовать не могло. Зато радовало другое: наградные листы на всю их команду, по точным данным, уже преодолели значительную часть длинного пути, и уже было совершенно точно известно, что кому полагается. Конечно, трудились не за это, но и награда в жизни офицера играет довольно серьезную роль… Ох, не зря человечество, начиная со времен Античности, выдумало столько регалий, почетных званий, научных титулов и прочих знаков отличия, и не любят их только те, которым в жизни такого не получить…

Плохо только, что в этой старинной системе как случались, так и случаются эпизоды, когда достойная регалия порхает на грудь человеку, вовсе ее недостойному. По точным данным Лаврика (а они у него всегда точные), не кто иной, как товарищ Панкратов, получит за Ахатинскую операцию орден Октябрьской революции. Но тут уж ничего не поделаешь: это было, есть и будет…

– Что смолкнул веселия глас? – осведомился Лаврик, разливая по стаканам темно-розовое вино. – Вообще, мы преступно тратим время, можно подумать, у нас впереди вечность…

– Это ты к чему? – лениво спросил Мазур.

– На танцы пора, – сказал Лаврик. – Пора выходить на дистанцию абордажного боя с женским полом. Тем более что очень многие представительницы данного пола только и ждут абордажа…

– А вот завтра вечерком и сходим, – сказал Морской Змей. – Днем на пикничок, как договаривались, дядя Сандро показал хорошее место, куда даже луфари порой заходят, а вечерком и на танцы можно. Ну, выпьем за… – он протянул свой стакан к сидевшему напротив Мазуру.

– Стоп, стоп! – воскликнул Лаврик. – Тост ведь получается третий…

– Да, действительно… – чуть смутился Морской Змей, торопливо убирая руку.

Выпили без тоста. Лаврик взял прислоненную к добротно сколоченной, хорошо струганой скамейке гитару, прошелся по струнам:

Так пусть же Красная

сжимает властно

свой штык мозолистой рукой!

С отрядом флотским

товарищ Троцкий

нас подведет в последний бой…[1]

За соседним столиком словно произошел беззвучный взрыв. Миг – и старикан в белом пиджаке и старомодной картузе уже стоял перед Лавриком, грозно уставя в него ручку трости и кричал севшим тенорком:

– Ты что поешь, диссидент патлатый? Пораспустили вас, волю дали!.. Зажрались, лиха не хлебали! Солженицына поначитались? Голосов наслушались?

Лаврик, включив самую обаятельную из своих улыбок, отставив гитару, с печальным видом разводил руками:

– Ну, извините, не подумали как-то…

– Не подумали они! – бушевал старичок. – А думать надо! О чем надо думать, а не с чужих голосов петь! Одни такие допелись! Да я тебя в войну своими руками! Написать бы на вас как следует, распустились!

Он старался быть грозным и величественным, но не получалось, голосок садился, в груди хрипело, взмах руки с тростью не казался величественным. Положение было самое дурацкое, но Лаврик на то и Лаврик, чтобы выкручиваться из самых безнадежных ситуаций. Он вновь взял гитару. В задушевных аккордах Мазур уловил что-то знакомое. В следующий миг Лаврик проникновенно запел:

Там, вдали, за рекой догорали огни,

В небе ясном заря догорала,

Сотня юных бойцов из буденновских войск

На разведку в поля поскакала…

Старичок чем-то неуловимо напомнил подсеченного на всем скаку коня. Замолчал и стоял, как вкопанный, а Лаврик старался со всей задушевностью:

Они ехали долго в ночной тишине

По широкой украинской степи,

Вдруг вдали у реки засверкали штыки –

Это белогвардейские цепи…

Морской Змей одним неуловимым движением оказался рядом со стариком, приобнял его за плечи и столь же душевно сказал:

– Ну извини, отец, извини, молодой парнишка, неопытный, ветер в голове… Выпьем стаканчик за непобедимую и легендарную?

И как-то так ловко у него получилось, что старик уже через пару секунд сидел за столом со стаканом в руке, а дядя Сандро, уже было собравшийся идти к их столику, отвернулся и занялся шашлыками. Лаврик из кожи вон лез:

Он упал возле ног вороного коня

и закрыл свои карие очи.

Ты, конек молодой, передай, дорогой,

что я честно погиб за рабочих…

Мазур видел, что ситуация понемногу налаживается. Мелкими глотками одолев половину стакана, старикан размяк лицом, слушая едва ли не завороженно. Когда отзвучали последние аккорды, сказал:

– Ну, вот это другое дело. А то завел неизвестно что, политически насквозь вредное… (Морской Змей налил ему еще стакан слабенького винца, и старик принял это благосклонно.) Ребята вы, я смотрю, хорошие, только вот эти загибы бросьте, а то черт знает до чего докатитесь. С песенок начинается, а кончается иногда таким…

– Обязательно учтем, отец, – сказал Лаврик серьезно. – Это я так, дурь нашла. Слышал там от одного…

– А все почему? Жизнь у вас, ребята, больно сытая. Мы за вас и отвоевали, и вообще… Вам бы в окоп, да с винтовочкой с двумя обоймами, да без соседей справа и слева, и чтобы ни шагу назад… Вот тогда поняли бы, то к чему, и дурацких песен не пели…

Вот тут уж ему вообще нечего было ответить – и не только из соображений секретности. Мазур прекрасно видел ленточки – колодки окопника. Два боевых Красных, три Отваги, Отечка второй степени, с полдюжины медалей «за взятие» и «за освобождение», четыре польских ленточки – ну, и юбилейки, конечно, как же без этого. Желтая нашивка и две красных. У тыловых крыс такого подбора не могло быть даже теоретически.

Лаврик, закрепляя успех, ударил по струнам:

Посмотри на моих бойцов.

Целый свет помнит их в лицо.

Хоть им нет двадцати шести,

страшный бой им пришлось пройти.

Это те, кто в штыки поднимался, как один,

те, кто брал Берлин…

И все пошло гладко. К великому облегчению Мазура, старик, одолев пару стаканов, не пустился в воспоминания. Мазур безмерно уважал таких людей – вот только они, подвыпив, в воспоминаниях становились многословны и слезливы, повторяли по три раза одно и то же, порой ругали нынешнее поколение бессвязно, путано и часто несправедливо, но что ты им скажешь? Спорить с тем прошлым, что висело у них на груди, не находилось духу и нельзя было отключить совесть. По большому счету, даже знай старик всю правдочку, мог и глянуть с нескрываемым превосходством: мол, что ваши нырянья в теплой водичке против Донского фронта или Сталинграда? И в чем-то был бы прав. Просто войны стали другими – и не все понимают, что у каждого поколения своя война. А убивают, между прочим, на всех…

Расставались вполне дружески. Старик даже нацарапал свой адрес в блокноте Морского Змея и настойчиво приглашал заходить, попить своего вина и попеть песни – настоящие. Когда он двинулся прочь, за ним следили с некоторой тревогой – но он вполне браво шагал к городку, ни разу не пошатнувшись. На полдороге его, хотя он и не голосовал, подобрал синий «Москвич», явно из местных.

Дядя Сандро, подошедший с ворохом шампуров (следом поспешал молодой с таким же ворохом), сказал философски:

– Вообще-то Георгий Багратович – человек хороший. Воевал честно. Только очень уж он иногда правильный. Всем людям надо быть правильными – но не чересчур… Как думаете?

– Золотые слова, дядя Сандро, – сказал Лаврик, державшийся чуточку виновато – как ни крути, а всю сцену он спровоцировал. Могло кончиться и печальнее – такой вот чересчур правильный старикан мог в два счета и заехать клюшкой по шее, и что ты ему сделаешь?

Подошли Вера и Олег, покрытые прозрачными капельками воды.

На столе рядком с наполовину опустевшими винными бутылками появился коньяк, шашлык был мягкий, сочный и духовитый, так что жизнь понемногу возвращалась в прежнюю колею. Мазур подумал, что и без вечернего возлияния не обойтись – не хозяйка свое вино выставит, так Боцман обязательно придет в гости – любит вечерком за бутылкой с ними потолковать за жизнь. С одной стороны, моряками они, по легенде, не были, с другой – ходили в разные экзотические уголки глобуса, где Матвеичу, пусть и побороздившему иностранные моря-океаны, побывать не довелось. Так что в некотором роде и свои.

Ну, а что делать? Отдых есть отдых – и в самом деле чуточку не полноценный без поминавшихся Лавриком абордажных боев.

Лаврик первым поднял коньячную рюмку:

– Ну, дамы и господа, за завтрашнюю охоту!

Выпили, закусили. Светило солнце, жизнь была покойна и где-то даже прекрасна.

– Жаль только, что с аквалангами здесь не положено, – сказала Вера…

– А вы умеете? – чуточку изумился Лаврик.

– Умею. Вадик научил, – она снизу вверх глянула на мужа смеющимися глазами. – Я сначала боялась, тонула, а потом привыкла. Десять погружений, – добавила она с ноткой хвастовства.

– Завидую, – сказал Лаврик. – Мы-то, хотя как бы и числимся по морскому ведомству, аквалангам не обучены. С маской разве что. А это совсем не те ощущения.

– Да уж, – сказал Вадим. – Ну, что поделать, мы хоть маски прихватили. И ружья, – он приобнял жену за плечи. – У русалки мечта – подстрелить луфаря. У Мелвилла был Белый Кит, а у нее – Белый Луфарь. Ладно, ладно, сам знаю, что он не белый, а серый. В общем, третий год сюда ездим, третий год Боцман хорошие места показывает – и ничего.

– Надежда умирает последней, – вздернула подбородок красавица Вера, – зато я в последний раз крабов больше добыла, чем ты.

– Это во второй раз, а в первый? Одних паучьих гарпунила. Понимаете, ребята, крабов тут водится три вида. Камяхи и травяхи во всех видах хороши, особенно под пиво, а паучьи решительно несъедобны, вот она их и надергала.

Они шутливо переругивались – но при этом обменивались такими взглядами, что Мазуру невольно стало завидно – у него самого на этом фронте царила полнейшая неопределенность. Тем более за неделю письмо от Анечки пришло только одно в ответ на его два – довольно суховатое. Обязательно пойду на танцы, подумал он не без некоторой мстительности. Сниму какую-нибудь покрасивее. Курорт есть курорт, судя по наблюдениям, многие красотки здесь хотят отдохнуть по полной…

Он недовольно повернул голову, услышав вопли пущенного на полную громкость магнитофона. Магнитофон орал из окна белой «Волги», к сожалению, не проехавшей мимо, а свернувшей прямиком к «духану». Сидевшая там четверка явно намеревалась бросить тут якорь – распахнулись все дверцы, оттуда вылезли типичные местные пижоны, каких они за неделю уже насмотрелись: мускулистые, загорелые, при золотых цепочках, перстнях и импортных часах, сами сплошь упакованные в импортное шмотье. Эту их повадку Мазур тоже уже знал: держаться вроде бы скромно, матом не разговаривать, но производить впечатление грозных типов, готовых в любой миг вынуть из туфли автомат и лупануть от пуза веером. Ну, видали-с. И бивали, кстати…

Магнитофон, впрочем, они выключили вместе с движком – когда подошедший дядя Сандро сказал что-то, обводя рукой окрестности. Что-то ему коротко ответили и прошли к соседнему столу, расселись, задымили, бесцеремонно разглядывая соседей – причем их взгляды, как Мазур тут же отметил, скрещивались на Вере. Ну да, Вадик тоже это заметил, недовольно поджал губы.

Пару бутылок вина и пару тарелок с закуской им принес молодой – должно быть, дядя Сандро таким способом мягко и ненавязчиво показывал, что почтенными гостями эту четверку не считает. Стаканы наполнили все, в том числе и водитель. Мазур подметил еще, что новыми шашлыками не озаботились ни сам дядя Сандро, ни его молодой помощник – значит, эта четверка их и не заказывала. Пошляки все же – остановиться возле отличной шашлычной, хватануть пару стаканов и ехать дальше. Все равно что в парк под кустик свернуть.

Все вроде бы обстояло спокойно – и все же он рабочей интуицией почувствовал некоторую напряженность. Слишком уж откровенно пялились на Веру четверо, все, как один, усевшиеся лицами к ним, все неприязненнее становилось лицо Вадика, и дядя Сандро что-то очень часто поглядывал со своего стульчика под навесом. А особенно Мазуру не нравился предмет, заткнутый за пояс под безрукавкой у того, что сидел крайним левым: очень уж он походил на пистолет. Предметов таких у мелкой шпаны не встретишь, у нас не Чикаго. Он был не два года по третьему, с изнанкой жизни чуточку знаком – и с изнанкой жизни портовых городов тоже…

– Семен, тебе какие купальники больше нравятся? – спросил крайний левый сидевшего рядом так, словно кроме них двоих на берегу больше никого и не было. – Такие вот закрытые, как на красавице, или типа с бикини?

– Типа бикини, ясен пень, – ответил Сема. – Чего под глухими такую фигурку прятать?

– Брюнеточки вообще-то для минета хороши, – сообщил его сосед. – В любом купальнике, а лучше вообще без. А уж если волосы длинные – так вообще ручка управления.

Мазур видел, как вспыхнула Вера. И под столом крепко сжал запястья Вадима, легонько тряхнул. Как ни печально, он, что греха таить, в юности прошедший неплохую школу драк на танцплощадках и просто в переулках, когда сходились кипевшие адреналином молодежные компании, пока что не видел поводов для кутерьмы. Формальных поводов. Старый пример, прекрасно известный: не обращаясь прямо к намеченной дичи, намеками и околичностями доводить такую до белого каления, чтобы кинулась первой. Тогда получится как бы и законная самозащита. «Гражданин начальник, он первый начал…» Оставалось надеяться, что Вадик тоже вырос не в теплице (а судя по некоторым признакам, так и обстоит), и на нехитрый крючок не поймается…

Лаврик с непроницаемым видом проложил на колени гитару и взял аккорд:

Мы с тобой народная милиция,

беспорядки в пух мы разнесем,

грудью до победы будем биться мы

с пьянством, с хулиганством, с бардаком.

Будем беспощадны мы и бдительны, страх не будет вовсе нам знаком, и пора кончать незамедлительно с пьянством, с хулиганством, с бардаком…

И улыбнулся четверым своей самой ангельской улыбкой, просветленной и задушевной – вот только Мазур видел пару раз, как после такой улыбки разлетались в разные стороны всевозможные антиобщественные элементы, еще не успев понять, что с ними произошло…

Они его поняли. Прекрасно поняли. Положительно, это была не мелкая шпана: «Волга», пистолет – игрушка в Советском Союзе крайне экзотическая для тех, кому она не положена в качестве непременной принадлежности к погонам… Заводила – тот, что с пушкой, это тоже уже ясно.

Значит, что? Значит, ждем дальнейшего развития событий…

А они последовали быстро.

– Идейная песня, Жора? – спросил Сема того, что с пистолетом.

По старой привычке прокачивать все версии Мазур подумал: вообще-то еще не факт, что пистолет – настоящий. Не раз сталкивались в тех самых танцевально-переулочных университетах и с детскими игрушками, и с макетами. Первые впечатления ни о чем еще не говорят – это может оказаться и имитация «стр-р-рашно делового мэна». К тому же такова уж специфика работы: Мазур прекрасно разбирался во всевозможных разновидностях уголовного элемента на парочке соседних континентов, но вот ориентироваться в отечественном его никогда не учили…

– Идейней некуда, – сказал Жора. – Правильная такая, к новым свершениям зовет по указанию партии и правительства, и все такое… – он первый раз посмотрел Вере в глаза. – Девушка, вы в кино не снимаетесь?

– Нет, – отрезала Вера, как отмахнулась. Она сидела выпрямившись, с красными пятнами на щеках, но ни особенного страха, ни паники Мазур в ней не увидел. И похвалил мысленно: девочка с характером.

– А вот это вы зря, – серьезно сказал Жора. – Знаете, как вам повезло? Нет, вы не знаете, как вам-таки повезло. Перед вами – известный режиссер Буйнов-Червинский, если вы не знали.

– Первый раз слышу, – так же сухо отрезала Вера.

– Ничего удивительного, – сказал Жора, такое впечатление, с грустью. – Зритель у нас ломится на поделки массового искусства, а мои ленты сложные, я бы даже сказал, интеллектуальные, Мы с Андрюшей Тарковским на вечность работаем, не на рядового потребителя… В общем, хотите сняться в кино? Киногруппа в полном составе: оператор, осветитель, помощник (он поочередно указывал пальцем на соседей, те ухмылялись, а «оператор», самый из них простой, так и закатился). Нет, серьезно. Киноаппарат у нас недалеко, четверть часа езды, площадка оборудована. Главную роль гарантирую.

– Неужели в «Короле Лире»? – саркастически бросила Вера.

– Ну, не совсем, – сказал духовный собрат «Андрюши» Тарковского. – Я авангардист, работаю в жанре полной и совершенной раскованности…

– Это как? – спросила Вера с ноткой любопытства.

– Главная моя тема – отношения меж мужчиной и женщиной, – охотно разъяснил Жора. – Молодыми, красивыми, не обремененными моралью и предрассудками, и даже, страшно сказать, моральным кодексом строителя коммунизма. Слияние молодых тел под классическую музыку, полное пренебрежение условностями… Понятно, красавица? Фильмы у меня короткие, на полчасика, но гонорары неплохие…

Он встал, спокойно подошел к их столу и достал из кармана опоясанную банковскими бандеролями пачку сиреневых двадцатипятирублевок. Помаячил ею перед собой:

– Неплохо за полчаса съемок, девушка? А то и премию добавить можно, если не побоитесь… творческих изысков. Что скажете?

Вадим с побелевшими скулами (явно удерживавший себя из последних сил) сказал жестяным голосом, сквозь зубы:

– У девушки, между прочим, муж есть…

– Да кому ж это мешает? – с ухмылочкой спросил Жора, обмахиваясь пачкой денег, как веером. – Мы же не похищать собрались вашу очаровательную супружницу, как ту кавказскую пленницу, про которую Леня Гайдай неподалеку отсюда снимал. Просто на съемки приглашаем. Отвезем, привезем через часок, куда скажете. И вот никаких хлопот, одни радости, достаток в дом. Будете муж кинозвезды. Почетно, а? Будь я мужем кинозвезды, от гордости бы пыжился, на стены лез…

Лаврик задумчиво произнес, баюкая гитару:

– А кто сказал, что гитара – не ударный инструмент?

– Да кто же спорит? – ухмылялся Жора. – Только не для всякого интеллигента… – он оглядел их с явным пренебрежением, задержав взгляд на очках Мазура в простенькой оправе. – Интеллигенту тихим и скромным быть положено, функция у него в жизни такая… – он словно невзначай согнул руку, демонстрируя впечатляющий бицепс. – Ну как, красавица, договоримся? Может, пересядете за наш столик, условия съемки обсудим? А муж пока коньячку попьет за новаторские тенденции в советском кинематографе и свое косвенное в них участие… Ну? – он согнул руку колесом. – Прошу к нашему шалашу, краса ненаглядная!

Мазур на миг расслабил пальцы – и Вадим вырвал руку, выпрямился во весь рост и рявкнул:

– Шел бы ты отсюда, режиссер…

И добавил крайне обидное для любого мужика прилагательное. Будет дело, подумал Мазур и привычно наметил и ближайшую цель, и метод атаки. Драться им никто не запрещал. «В конце концов, курорт есть курорт, – сказал, провожая их, кап-два Каротин. – Всякое бывает. Вы, ребятки, запомните одно: если дойдет до драки, ничего специального не применять, ни-ни. Работайте исключительно в рамках того, чем может владеть простой светский человек: боевое самбо, что-нибудь из арсенала ВДВ или морской пехоты – мало ли где вы могли срочную служить? Вообще, больше уклоняйтесь – уж вам ли не уметь? Короче, не злодействуйте. Ничего сугубо нашего, уяснили?»

Они, конечно же, уяснили, и приказ нарушать не собирались. В конце концов, даже работая в «рамках», можно было добиться многого, так что «киногруппа» проиграла заранее. А если пистолет у «режиссера» настоящий, то он успеет лишь его выхватить, а больше ровным счетом ничего не успеет… Ага, Лаврик отставил гитару, и Морской Змей все понимает, по лицу видно, что готов к неожиданностям…

– Неправильно себя ведешь, Жора, – раздался рядом (и когда успел бесшумно подойти?) голос дяди Сандро. – Что подумают о моем заведении? Никогда о нем люди плохого слова не сказали, а теперь из-за тебя могут. Сидят наши гости, приехали хорошего шашлыка поесть, хорошего вина попить, хорошего коньяка отведать. Одним словом, культурно время провести. Что они потом будут говорить о шашлычной дяди Сандро? Что там им культурно покушать не дают и к замужним женщинам пристают на глазах у мужа? Нехорошо, Жора, неправильно…

Физиономия у Жоры была примечательная. Он по-прежнему готов был разодрать Вадима – а заодно и всех остальных – на сто пятнадцать частей, но в то же время выглядел человеком, оказавшимся перед солидной кирпичной стеной, которую только законченный дебил кинется прошибать лбом. Словно конь, который грызет удила, он выговорил:

– Дядя Сандро, ты слышал, что этот фраер мне сказал?

– А ты ему что сначала сказал? – спокойно спросил дядя Сандро. – Приличным женщинам такое не говорят при мужьях… да и без мужей тоже. Жора, я тебя душевно прошу: поезжай, куда ехал. Городок у нас маленький, люди в мире жить должны… Ты слово скажешь – я слово скажу, сам понимаешь. Старших уважать надо и жить правильно… Садись уж, раз за стол присел, допивай свое вино и поезжай по этой новой красивой дороге…

– Да не буду я ничего допивать! – огрызнулся Жора. – Сколько я тебе должен?

– Ни копейки, Жора, – мягко сказал дядя Сандро. – Вот если я тебя никогда больше здесь не увижу, тогда и будем в расчете…

Напряженное молчание стояло еще пару секунд, потом Жора, зло сплюнув под ноги, круто развернулся и быстро направился к машине, небрежно махнув рукой своим. Те повскакали и кинулись следом. «Волга» газанула на второй скорости, взметнув песок, выскочила на дорогу и умчалась в сторону городка.

Дядя Сандро приложил ладонь к груди:

– Извините уж за эту невоспитанную молодежь. Есть и у нас такая, где же без нее… Я вас очень прошу: кушайте и пейте, забудьте побыстрее этих невоспитанных юнцов. Второй раз они здесь не появятся, слово даю…

– И кто же они такие? – небрежно спросил Лаврик.

– Молодежь глупая, – дипломатично ответил дядя Сандро. – Сейчас и такие появились: купил красивую машину на деньги от мандаринов, надел японские часы – и думает, что он теперь настоящий князь, как в старину. Только какой из него князь? С людьми правильно жить не умеет, культуры не понимает… Если объяснить вовремя, может, и поймет… Одно вам скажу: больше его здесь и близко не будет, – его лицо стало не на шутку озабоченным. – Вы ведь не будете обходить шашлычную дяди Сандро десятой дорогой из-за одного невоспитанного юнца?

– Не будем, дядя Сандро, – ответил за всех Лаврик. – Хорошо тут у вас, уютно…

Расправив в улыбке твердые морщины, дядя Сандро кивнул и пошел к домику. Глядя ему вслед, Лаврик переглянулся с Мазуром. Мазур его прекрасно понял: интересный человек дядя Сандро. Как все трактирщики на большой дороге, о каких бы временах ни шла речь. Каждый советский человек знает: в Советском Союзе организованной преступности не существует, таковая – продукт исключительно разлагающегося буржуазного общества. Однако, как ни крути, есть некая система. Система отношений.

Особенно в таких местах, где не так уж и далеко обитают кавказские народы, у которых эта система развита до пределов совершенства. Дядя Сандро, конечно, не сицилийский замаскированный дон Алессандро, но в любом случае – человек непростой. Смог ведь организовать здесь совершенно частную лавочку. Ничего такого за ним наверняка нет. Здесь все по-другому: говоря обтекаемо, он всех знает, и все его знают. В этих исторических условиях и такой тип, как Жора (уж наверняка с каким-то криминалом связанный) вынужден пасовать перед простым духанщиком (впрочем, сам дядя Сандро слово «духан» категорически не любит, потому что оно грузинское, а у абхазов с грузинами, как Мазур успел узнать, не самые лучшие отношения, деликатно говоря. Не будем употреблять формулировок, не принятых в Советском Союзе и откровенно противоречащих тезису о дружбе народов, просто скажем – отношения не самые лучшие…).

Лаврик сказал, как ни в чем не бывало, наполняя рюмки коньяком:

– Ну что, ребята, наплевали и забыли? Не будет же нам всякая шпана портить настроение на весь день? Здесь еще столько вкуснятины на тарелках и в бутылках…

Все последовали его примеру, последним – Вадим, все еще, сразу видно, не остывший толком и полный несбыточных мечтаний: например, догнать «Волгу» на бреющем полете, как Бэтмен, и перевернуть ее вверх колесами.

– Не испугались, Верочка? – поинтересовался Лаврик.

– Этих? – она надменно вздернула красивый подбородок. – И не такие приставали. Мы здесь как-никак третий год подряд, иногда выползет такое чудо болотное… Вадик, помнишь в прошлом году того типа, на набережной?

– Помню, – сказал все еще мрачноватый Вадим, осушив свою рюмку. – Зря ты не дала ему по роже настучать…

– А за что? – пожала она красивыми обнаженными плечами. – Только за то, что комик? Представляете, ребята, это уже второй кинорежиссер на мою голову. Только тот был гораздо импозантнее. Вадик стоял в очереди за мороженым, тут он и появился. Седина красивая, шейный платок изящно завязан. И начал клеиться со всей галантностью. Пачкой денег не размахивал, о порнографии и речи ни шло. Наоборот, фильм должен быть высокоинтеллектуальным, элитарным… – она фыркнула. – Как у «Андрюши» Тарковского. И без моего одухотворенного личика весь замысел сорвется. Столько киношных известных фамилий на меня высыпал…

– Ага, – сказал Лаврик. – Говорил он, что знаком с самим Феллини, а по роже и не скажешь, что знаком…

– Да нет, – энергично возразила Вера. – По его физиономии как раз можно сказать, что знаком с Феллини. Тоньше работал. Никого из корифеев уменьшительными именами не называл. Но все по Хлестакову – и с Пушкиным на дружеской ноге. И, конечно, очень быстро зашла речь о прослушивании в гостинице. Тут подошел Вадик и повел себя без всякого уважения к кинематографу…

– Надо было все же в морду, – мечтательно сказал Вадим.

– Ты уже в позапрошлом году раз давал в морду, – фыркнула Вера. – И что? Два часа в милиции проторчали…

– Все равно, – упрямо сказал Вадим. – Тому-то грех было не дать. Классический образ: вольный сын Кавказа, кепка-аэродром, золотые зубы в три ряда. «Красавыца, тэбэ сколко дэнэг дат, чтоби ти со мной ужинать поехала до утра?»

– Тогда – да, – сказал Лаврик. – Тогда – святое дело… По рюмке? Чую, не из опилок сей коньяк гнали…

– В общем, тяжелое это дело, ребята, быть мужем красивой женщины, – сказал Вадим, почти стряхнувший злость. – Особенно на курорте.

– Нас зовите, если что, – сказал Лаврик. – Вы на Кирилловы очки не смотрите, он у нас КМС по самбо, и скоро, чует моя душа, мастером будет. А мы с Колей в «крылатой пехоте» служили.

– Да я как-то сам справляться привык, – сказал Вадим с той самой пресловутой мужской гордостью.

«Вот только если их будет четверо, и как минимум один с пистолетом, можешь и не справиться, – подумал Мазур. – А впрочем… Каротин говорил, что, в общем и целом, обстановка здесь насчет этого относительно спокойная. С невезучими дурехами случается всякое – как с ними обстоит под любыми широтами, – но вот особой наглости в отношении туристок как-то не отмечено. Да и эти клоуны, полное впечатление, больше рисовались. На чем он себе «Волгу» сделал, говорил дядя Сандро? На мандаринах… А это уже иной психологический тип личности, как небо от земли отличающийся от мрачного уголовника «в законе»…»

Дядя Сандро принес еще бутылку коньяку. Никаких сомнений – жизнь возвращалась в прежнюю колею веселья и спокойствия.