Как ты там?

Неоконченное путешествие

В самом конце девяносто второго я чуть не загремел в армию, успешно пройдя комиссию в военкомате, но всё-таки получил от частной клиники маминых знакомых направление в психдиспансер, а оттуда – в Кащенскую больницу.

Провёл я там всего десять дней и меня даже отпустили домой на выходные. В конце декабря для самых нормальных посетителей психбольницы устроили концерт в старом здании клуба, переделанного из бывшей церкви, где пациенты исполняли номера с песнями, танцами и комедийными монологами, а потом мы водили хоровод вокруг пахнущей лесом ёлки.

Вернулся я в подавленном состоянии, встретил новый год со случайными знакомыми, а девушка, в которую – как мне тогда казалось – я был влюблён, встреч со мной избегала.

В январе Илюша окончательно расстался со своей петербургской подругой и приехал в Москву. То, что произошло тогда в Питере, мы не обсуждали. Оба мы были опустошены, но в тоже время не собирались сидеть, сложа руки. Илюша рассказал мне о том, как он участвовал в организации техно-пати в большой выселенной квартире и принялся искать сквот для подобного места в Москве.

В то время у нас уже прошли первые вечеринки в клубе «Джамп» и «Эрмитаж», многие поняли, что пришло время новой музыки, но продвигалась она с трудом. Бандиты тогда ещё не ели кислоту и не слушали хаус, поэтому могли запросто подойти к диджею во время сета и, приставив к его виску пистолет, попросить поставить что-нибудь «более танцевальное». Да и клубов самих практически не было, так, два-три места на весь большой город, в рестораны тогда ходили только бандиты, а обычные люди выпивали в гостях друг у друга.

Мы по-прежнему продавали книги в депрессивной кишке продуваемого всеми ветрами перехода на Китай-городе, а вечерами, закончив работу, обходили плохо освещённые районы в пределах Садового Кольца и искали выселенные дома.

В некоторые из них мы легко проникали, обнаруживая печальные следы остатков чужой жизнедеятельности и вандализма, а один раз нам даже пришлось спасаться бегством, застав приготовление ритуала какой-то мрачной сатанинской секты.

Центр Москвы тогда казался нам поселением, возникшем на месте крушения целого флота кораблей, где уцелевшие в катастрофе люди принялись обустраиваться, используя все остатки былого великолепия, выброшенные штормом на берег.

– Надо просто найти хороший сквот, врезать на дверь свой замок, а потом уже идти договариваться в ЖЭК, написав бумагу, что мы хотим там открыть свой дом творчества, – говорил мне Илюша, – Надо как у Петлюры всё провернуть.

Петлюру тогда уважали, у него во дворе собирались молодые снобы в обносках из секонд-хэндов, но в то время это выглядело стильно. К нам эти люди относились снисходительно, как к детям, поэтому Илюше важно было устроить собственное место.

Квартиру в доме на Ордынке мы нашли в марте.

Илюша быстро зарегистрировал её как некоммерческое творческое объединение – кажется, так это тогда называлось.

Сначала мы позвали туда наших друзей, чтобы разгрести и выкинуть огромное количество мусора, но всё это вылилось в неконтролируемую пьянку с какими-то случайными людьми, знакомыми чужих знакомых – их потом пришлось реально выставлять за шиворот из этого тёплого места.

Поэтому потом мы всё делали сами, а помогать нам приходили только самые ответственные подруги. Так, днём мы продавали книги, а вечером красили двери и клеили обои, часто оставаясь там ночевать. Два хмурых алкаша из местного ЖЭКа исправили нам канализацию, а за электричество мы заплатили на пол года вперёд. Работники жилищной конторы поначалу отнеслись к нам с подозрением и три раза к нам неожиданно приходила одна суровая тётка – чисто посмотреть, что происходит, но увидев плоды нашего труда, прониклась к нам уважением.

Параллельно Илюша готовился к поступлению в РГГУ, а я собирался подавать документы в Литературный, где главным было хорошо написать литературный этюд и не срезаться на русском языке. По поводу экзамена по истории я не волновался, а что касается немецкого языка, который я был вынужден изучать в школе вместо более престижного английского, то, пролистав как-то на ночь учебник за последний класс, понял, что его я не сдам, и спасти меня могут только высокие баллы по другим предметам. Илюша же, делал над собой серьёзные усилия – ему предстояли суровые экзамены. Все эти толпы зубрил-абитуриентов, над которыми мы смеялись в МГУ и которые легко обошли нас по баллам – видимо они стояли у него перед глазами и он готовился к реальному сражению с ними.

– Я всегда не любил этих задорных комсомольских лидеров, которые у нас в школе на собраниях выступали, но с ними можно конкурировать, они не всегда умны и просто прут, как молодые бычки. А вот если на моё место возьмут какого-нибудь очкастого задрота, потому только, что он больше меня чах над книгами из-за отсутствия личной жизни – это будет хреново… – сказал он однажды.

Как-то в апреле, в тот день, когда маятник природы качнулся, наконец, в сторону тепла и над городом появилось долгожданное солнце, мы разбирались в последней, самой маленькой комнате, которую определили под склад и хозяйственное помещение. Мы открыли единственное окно и в наши лица ударили брызги капели, тесное пространство вокруг наполнилось свежестью и зазвучало взбудораженным пением птиц. Выбросив мусор, мы подмели пол и принялись подбивать гвоздями плинтуса в углу комнаты, где они слишком сильно отошли от стены, обнажив рваную рану несущей конструкции здания. Там Илюша и обнаружил небольшой тайник, вытащив из щели над полом завёрнутый в тряпку плоский предмет, оказавшийся общей тетрадью в прозрачной обложке и со страницами, разбухшими от сырости и тепла.

Это оказался удивительный артефакт, который мы ещё долго потом вспоминали. В тетради был расписан подробный план чьей-то жизни на ближайшие десять лет, с девяностого года по двухтысячный.

В этих подробностях сквозило нечто скурпулёзно-маниакальное, такие записи мог вести либо очень в себе уверенный человек, либо очень больной. Чего только стоили такие планы, как:

«Заработать первый миллион к декабрю 1991».

«В апреле 1992 года сбрить бороду, а в августе заработать второй миллион».

«В январе 1993 жениться, свадьбу отпраздновать в Париже, а в декабре 1994 развестись».

«Купить яхту к открытию навигации 1995».

Ну и ещё много другого бреда, который мы в последствии разнесли на цитаты.

В тот первый день настоящей весны 1993 года уже было понятно, что человеку, строившего свои наполеоновские планы из глубины 1990 года ничего из этого не удалось. Ведь даже тот, кто считает, что у него всё под контролем не застрахован от контрольного выстрела в голову или, в лучшем случае, потери всего своего состояния.

А в этом дневнике про прекрасное будущее читалось что-то неуловимо детское, наивное, как фантазии подростка, не подкреплённые его поступками. Нам даже показалось, что это писал наш ровесник.

– Надо это обязательно оставить на память, – сказал Илюша, когда мы, наконец, закончили долгое изучение этой тетради, – Чтобы перед глазами всегда был пример, как сгорают чужие мечты.

Открытие состоялось в середине мая, и его успех превзошёл все наши ожидания. Тогда мы решили устроить какой-нибудь литературный праздник и, в результате, придумали «День памяти Гумберта Гумберта». Сейчас бы это, разумеется, сочли безнравственной педофильской акцией, но на самом же деле это была обычная поэтическая клоунада с элементами эротики и чёрного юмора. У нас ведь никогда не было карнавалов, и мы надеялись, что сможем воссоздать их своими силами.

С того дня нас и началось удивительное сумасшедшее лето, оно просто вступило в силу, как вырвавшаяся из тесной коробочки спиральная часовая пружина.

Мы быстро поняли, что пускать людей сюда стоит не чаще, чем дня три в неделю и, желательно, эти дни должны идти подряд, поэтому самым удобным оказалось работать по выходным, а всё остальное время заниматься подготовкой мероприятий. У нас появились такие заботы, как закупка алкоголя по оптовым ценам и выслушивание многочисленных предложений знакомых наших знакомых, которые собирались что-то у нас устроить.

В то время уже существовало современное искусство, ведь Осмоловский ещё пару лет назад выложил телами добровольцев знаменитое слово из трёх букв на Красной Площади и какие-то непонятные люди, которые называли себя «художниками» хотели использовать наше место под свою площадку. Разные музыканты так же хотели у нас играть и чтобы им за это платили хорошие деньги, а так как мы собирались устраивать вечеринки в стиле эйсид-джаз, то за диджеями подтянулись их знакомые драгдилеры – всю эту публику приходилось отсеивать.

К тому же ещё до нашего открытия я влюбился в Веру, и любовь моя была безответной – это стало понятно через два месяца.

Мы познакомились в Ленинской библиотеке, то есть это я к ней пошёл и познакомился, мне понравилось, как она внимательно читала, время от времени заправляя за ухо спадавшие на страницы книги длинные волосы. Я тогда подумал, что это уж точно умная девушка и не ошибся. Она училась на искусствоведа, где, уже и не помню, и она была такой стильной, но «домашней» девушкой, поэтому, когда я первый раз привёл её к нам в субботу вечером, это немного её шокировало.

– Слушай, ну что это за люди,– сказала она мне потом, имея ввиду публику, – Это же какие-то анархисты!

Встречались мы не часто, иногда Вера ссылалась на занятость в институте, но тогда я просто не понимал, что она не рассматривает меня в качестве кандидатуры на роль своего молодого человека.

Когда я рассказал про неё Илюше, он ответил: «А ты познакомь меня с ней и я тебе помогу». Я это сделал, решив впоследствии, что именно это стало моей ошибкой, мне тогда в голову не могло прийти, что ей просто нравятся другие мальчики.

Сначала мы хотели назвать наше место «Корабль дураков», в честь картины Босха, но потом подумали, что это может отпугнуть кого-то из публики. Другой вариант был «Капитан Немо» как бы намекая на глубоководное погружение. Вообще, в перебираемых нами названиях было много морской тематики, мы скучали по морю, мечтали о плаваниях по открытым водам, и даже в найденной нами тетради один из последних планов её автора звучал так: «К 2000 году завершить морское кругосветное путешествие».

Поэтому мы, в результате, назвали наш клуб «Кругосветное Путешествие».

К июню наш режим уже устоялся. Мы принимали посетителей в субботу, воскресение и понедельник. Понедельники, кстати, пользовались успехом, потому что многие скучали после выходных, страдая «синдромом продолжения праздника». Остальное время мы подготавливали всё необходимое для следующего уикэнда, готовились к экзаменам и просто отдыхали. То есть отдыхал в основном я, потому что Илюша был всегда чем-то занят.

С Верой Илюшу я познакомил в первый понедельник июля, когда в Москве ещё длятся короткие светлые ночи. В летней Москве в те времена совершенно нечего было делать, все, кто имел возможность, к этому времени уже покинули город и гостей к нам тогда пришло очень мало. В тот день мы устраивали просмотр фильма Тима Бартона «Эдвард руки-ножницы», а в полночь заперли входную дверь и пошли втроём гулять по Москве.

Посреди ночи мы стояли у лавочек ночного Гоголевского бульвара, пили шампанское и говорили о поэзии, когда к нам вдруг подошёл странный, очень высокий человек и со смехом начал что-то говорить.

– Извините, а вы хоть спросили у нас, хотим ли мы с вами общаться? – строго сказала ему Вера.

Тогда он достал из внутреннего кармана куртки открытую бутылку дешёвого портвейна и протянул её Вере.

– Да угощайся!

– Спасибо, я не хочу, – ответила она.

– А, девчонка,– засмеялся человек, – Я люблю девчонкам носы ломать.

Возникла мрачная пауза.

– То, что вы сказали, это неприятно для меня, – ответила Вера после недолгого молчания, – У нас тут свой разговор и, может быть, вы уйдёте?

И тогда этот человек усмехнулся и ударил Веру по лицу.

Следующая секунда длилась для меня очень долго. Я понял, что сейчас произошло событие, на которое нужно как можно более быстро отреагировать.

В эти микросекунды Вера только отшатывалась от удара, а Илья открывал от изумления рот – я понимал, что в драку он не полезет, да и сам я тоже не умел драться, но выбрал единственное, правильное на этот момент решение. Я вскочил на лавку, рядом с которой мы находились. Дело в том, что я маленького роста, поэтому, в качестве компенсации, всегда старался держать себя в спортивной форме, отжимался, подтягивался, хотя в то время это было совсем не модно.

Так вот, встав на эту лавочку, я оказался на такой высоте, что мог достать до лица этого придурка и, как учил меня мой покойный одноклассник Лёша Монастыршин, нанёс ему не один удар, а целую серию. Я бил его по морде до тех пор, пока он не отшатнулся.

Потом он взревел, как доисторическое чудовище и, пошатываясь, двинулся в сторону дороги. Вера и Илюша всё это время находились в состоянии ступора. Спрыгнув с лавки, я подошёл к Вере.

– Куда он тебя ударил?

Вера дотронулась пальцами до брови.

– Здесь. Сейчас будет опухать, надо холодное что-то приложить.

– Ох, какой урод, – произнёс Илюша, только начиная приходить в себя.

Я обернулся и увидел, что высокое чудовище бродит в этот момент по проезжей части, с инфернальной ловкостью уворачиваясь от редких, проезжающих мимо машин.

– Так, а где мы возьмём что-нибудь холодное… где тут ближайший ночной магазин? На Арбатской? – от волнения я очень плохо соображал, а Вера просто испытывала состояние культурного шока от того, что какой-то непонятный человек может просто так взять и ударить её по лицу.

– Федя, он возвращается! – стиснув зубы, пробормотал Илюша.

И действительно, существо, закончив шляться по пустой дороге, где оно не нашло своей погибели, теперь уже уверенно брело в нашу сторону. Видимо для того, чтобы закончить эту историю.

Вера ахнула.

– Ну что, Илюша, дальше так же ссать будешь или мне поможешь? – поинтересовался я.

Он только отрицательно помотал головой.

– Убейте его, ребята, – неожиданно сказала вдруг Вера.

И это сработало. Как-то не сговариваясь мы шагнули на встречу к подходившему монстру и высокий Илья взял на себя его верхнюю часть тела, а маленький Федя – нижнюю. Нам как-то очень быстро удалось повалить его на асфальт перед памятником Гоголю – именно тем местом, где мы, собственно и познакомились, не испугавшись два года назад толпы гопоты. Потом мы некоторое время били его ногами, а Вера, в своих новых ботинках «Доктор Мартинс», прыгала на его туловище, как на куске поролона.

Понятно, что убивать мы его не собирались, нам просто хотелось усмирить это существо, чтобы оно потом, как в фильме ужасов, не встало и не пошло вслед за нами.

Продолжалось это недолго – мы не были кровожадны, но сильный выброс адреналина заставил нас ещё долго гулять по переулкам, вглядываясь в светлое и пронзительно синее июльское небо. Наверно, именно таким оно было в сорок первом году или на пороге любых катастроф и революций.

Мы пили вино в каких-то дворах, похожих на обветшалые усадьбы деревенских помещиков – тогда такие ещё оставались – а потом расстались, пройдя по ступенькам подземной станции. Мы вошли в утреннее метро, Вера поцеловала каждого из нас в щёку и уехала к себе на Проспект Вернадского. Бровь у неё к этому времени уже сильно опухала.

На следующий день я позвонил Вере, и она сказала, что у неё появился фингал и теперь она должна будет несколько дней провести дома.

И я только спустя месяц узнал, что в тот день к ней приехал Илюша. А потом и на следующий день, а потом и вовсе остался у неё ночевать.

Как раз в это время, в августе, у меня начинались экзамены в Литературный Институт, которые я с треском провалил, прославившись тем, что пришёл пьяный на апелляцию из-за тройки по истории.

В то время я находился в состоянии такого эмоционального раздрая, что мог легко пройти по перилам моста и очень любил кататься сзади на троллейбусах, там, где наверху у них – лесенка, а внизу – очень удобные подножки для ног. И только ангел, который нежно целует в затылок всех, кто болен от несчастливой любви, спас меня от несчастного случая.

Сам же Илюша успешно поступил в РГГУ и после зачисления стал всюду теперь бывать вместе с Верой. Отношений мы не выясняли. Я просто перестал приходить в «Кругосветное путешествие».

Полтора года мы не общались, а тридцать первого декабря 1994 года я позвонил ему по телефону и поздравил с наступающим новым годом.

… Мы встретились после праздников, в самом начале 1995 года и меня сразу поразила перемена, которая за это время с ним произошла. Теперь это был не робкий юноша, а студент престижного университета и деловой человек, имеющий свой бизнес. Да, наше место к этому времени стало настоящим клубом, со своими официантами, поваром и билетёром-вышибалой на входе. Поговорив с ним чуть более часа, я понял, что он стал более цинично относиться к происходящему вокруг, но сохранил идеализированные взгляды на искусство и роль автора в обществе. Впрочем, тогда мы ещё верили в то, что русская культура, опыт её прошлого и развитие в настоящем, может как-то изменить и спасти эту страну. Про Веру он только обмолвился, что она совершила по отношению к нему акт предательства, а я не стал уточнять подробности. Мне он сразу предложил работать у него тем, кого называют сейчас арт-директором. Предупредил, что много платить мне не сможет, но рассчитывает на мой вкус и отношению к делу. Не знаю, были ли мы те пол года друзьями, но наши отношения всё же не строились по форме «начальник-подчинённый». Скорее всего, это было деловое сотрудничество с совместным пьянством и времяпровождением.

Летом я второй раз поступал во ВГИК – к тому времени я ещё нигде не учился, а у Ильи ещё весной появились проблемы сначала с бандитами, а когда он решил их с помощью сосватанной ему одной женщиной крыши, состоящей из сотрудников МВД, то потом проблемы начались уже с ними. Деньгами он с ними поделился, но этого им оказалось мало, и они захотели стать совладельцами. Илюша прекрасно понимал, что если так произойдёт, то это место быстро превратится в обычный бандитский кабак – работники МВД не слишком от них отличались.

Теперь Илюша думал, как ему от них отвязаться, потому что искать какую-нибудь другую, например, чеченскую крышу, было бы совсем опрометчиво.

Илья собирался сначала поменять статус этого места, представив его как кафе при арт-галерее, но всё равно четырёхкомнатная квартира в центре Москвы оставалась слишком лакомым куском и официально она ему не принадлежала. Он только платил за её аренду той самой суровой тётке из ЖЭКа, которая сильно поднялась за это время, ездила пусть на старом, но мерседесе, и имела сотовый телефон.

Илюша очень не хотел покидать место, которому за два года отдал столько сил, но понимал, что выиграть сражение с этими прожженными монстрами ему может помочь только счастливый случай. Поэтому он решил потянуть время до осени и постараться успеть заработать побольше денег.

Для этого мы устроили во дворе дома фестиваль, на который пригласили всех, кого смогли. Он прошёл в последние три дня августа, когда жители большого города уже вернулись из отпусков и готовятся к встречи осени.

Первый день был отдан под выступление поэтов и акустику. Во второй играли группы, исполняющие реггей и экспериментальную электронную музыку, а в третий, последний вечер, должна была состояться танцевальная вечеринка, посвящённая прощанию с летом. Дом наш был ещё заброшен в ожидании ремонта, жили там только какие-то тихие нелегалы, которых пускала за деньги тётка на мерседесе, поэтому с музыкой никаких проблем у нас не было.

Людей пришло очень много. Мы с Илюшей в те дни очень мало спали, постоянно разруливали какие-то дела и старались, чтобы всем было хорошо, прекрасно понимая, что это последнее такого рода событие, но, разумеется, не догадывались, что это так же и последние дни самого «Кругосветного путешествия».

Что же касается меня, то ещё в июле я поступил на сценарный факультет ВГИК к Александру Кайдановскому, и в сентябре готовился войти в новую для меня среду Института Кинематографии, поэтому первое число я тоже ждал с нетерпением, а закончить вечер 31 августа мы собирались салютом, накупив большое количество китайских фейерверков.

Ранним вечером, когда танцы уже начались, я зашёл в квартиру, чтобы вынести во двор пиротехнику, и заметил в пустом баре одиноко сидящего человека лет сорока пяти. Выглядел он любопытно – в грубой косой куртке и дорогих очках в тонкой оправе.

– Молодой человек, – обратился он ко мне, когда увидел, что я открываю нашу комнату-склад и что-то забираю оттуда, – Могу ли я увидеть владельца этого места?

– Извините, он сейчас занят, – ответил я и не соврал, потому что мы действительно были тогда в диких запарах.

– А вы не могли бы ему передать, что я хочу в течение оставшихся двух часов купить у него это место.

Я закрыл комнату и с удивлением на него посмотрел.

Человек в косухе тем временем вытащил из кармана антикварные часы на цепочке, небрежно откинул крышку и посмотрел в циферблат.

– Сейчас девять часов и одиннадцать минут, – сказал он, – Если до полуночи наша сделка не состоится, то это заведение превратится в тыкву, а ваш друг – в Золушку.

Я ошарашено застыл с пачками фейерверка в руках.

Во дворе играла музыка.

И хотя лицо мое не выражало никаких видимых эмоций, но в сознании уже вспыхнула, замигав, яркая оранжевая лампа и раздался сигнал тревоги. Его прерывистый неприятный звук перекрывал даже играющую во дворе музыку.

– Конечно, я передам… только как мне сказать, кто вы?

– Представьте ему меня как волшебника. Доброго волшебника, который через три часа может стать очень злым.

– Хорошо.

Пытаясь сохранять невозмутимый вид, я покинул клуб и вышел во двор. Предполагая, что человек наблюдает за мной из окна, я спокойным шагом дошёл до точки запуска фейерверка, а когда смешался с толпой танцующих людей, то за несколько мгновений достиг импровизированной сцены. За ней располагалась закрытая зона, условно огороженная висящими на верёвках простынями. Там я нашёл Илюшу, который в этот момент разруливал споры двух диджеев о том, кому из них последнему играть на закрытии. В качестве компромисса он уговаривал их устроить совместный сет, но оба были не согласны, так как имели разное видение материала, который должен был звучать непосредственно во время салюта.

Я попытался дождаться, пока они придут к какому-то соглашению, но спор затягивался. Тогда я посоветовал просто подбросить им монетку, чтобы их разрешил случай, отвёл своего друга в сторону и кратко рассказал о человеке с антикварными часами. Илюша на мгновение задумался, а потом положил руку мне на плечо.

– Всё, Федя, «Кругосветное путешествие» кончилось. Через два часа это место перестанет быть нашим.

– И ты даже не пойдёшь с ним поговорить?

– Ты не понимаешь. Если я возьму у него деньги, то он потом повёрнёт всё так, что я буду ему должен. Причём гораздо больше. Ты просто дел с такими людьми не имел. Надо всё заканчивать и разбегаться! Устроить прощальный салют, а потом бросить всё и уйти!

– И ты готов с этим смириться? – удивился я.

– Знаешь, у меня было время, чтобы просчитать риски, и я понял, что они не оправданы. Бороться есть смысл только в том случае, если ты имеешь хоть один шанс на победу, а ей здесь и не пахнет при любом раскладе, понимаешь?

В ответ я молча кивнул. Собственно, к этому всё и шло, теперь оставалось лишь с достоинством принять своё поражение.

Но покинуть наш тонущий кругосветный корабль оказалось не так просто, как мы предполагали. Когда я принялся готовить к запуску салют, то стал замечать одиноко стоящих людей в кожаных куртках и чёрных, до блеска начищенных туфлях. Они сильно выделялись из колыхавшейся волнами толпы, и я знал, что так выглядят опера. Теперь никаких сомнений, что нас пасут, больше не оставалось.

Я предупредил Илюшу, у которого к этому времени уже было столько денег, полученных за вход на концерт и выпивку, что он носил их в свёрнутом целлофановом пакете. Другой пакет, гораздо большего размера, лежал у нас в кладовке, в той самой комнате, где два года назад мы нашли за плинтусом дневник мечтательного неудачника. Его надо было как-то достать, но там, рядом, в пустом баре, скорее всего, терпеливо сидел и ждал человек с часами.

– Федя, ты должен сходить туда ещё раз.

– Илюша, ты меня подставляешь!

– А кого мне ещё об этом просить?

Конечно, мне не хотелось туда возвращаться и вступать в диалог с опасным человеком, но никому кроме меня Илюша не мог доверить вынести оттуда деньги, а заодно и журнальчик с нашей бухгалтерией, который, попав в чужие руки, станет предметом шантажа или поводом для заведения уголовного дела за неуплату налогов.

– Ладно. Только я светиться и выносить их не буду. Следи за окном и подходи, когда я его открою – я всё вниз тебе сброшу.

– Договорились.

Поднявшись в квартиру, я прошёл мимо бара и да, этот опасный мужик оставался там, но что-то неуловимо изменилось в атмосфере комнаты, и произошло это оттого, что он был теперь не один.

Напротив него за столом сидела девушка, каких раньше я никогда не встречал.

Это была длинноволосая блондинка в коротком синем платье, и, не смотря на конец лета, её кожа выглядела настолько молочно-белой, что, казалось, светилась в августовских сумерках, контрастируя с жёлтым светом свисающих с потолка ламп. Она была явно «не отсюда» и под этими словами я имею в виду не социальную среду или географическое местоположения, а нечто большее.

Не смотря на то, что бар на эти дни переехал во двор, перед ними стояла какая-то бутылка зелёного стекла и два пластиковых стаканчика, на треть наполненных жидкостью жёлтого цвета. Я на мгновение застыл, разглядывая её, а потом быстро проскочил мимо, но мужик в косухе даже не обратил на меня внимания, его взгляд был прикован к девушке, впрочем, это было совсем не удивительно, да и меня такая ситуация вполне устраивала. Я открыл комнату, запер за собой дверь, нашёл сумку покрепче и переложил туда деньги, а так же большую тетрадь в твёрдой обложке, где и велась вся наша бухгалтерия.

Пробежал глазами по складу и понял, что кое-какие вещи хоть и представляют некоторую ценность, но они нужны только здесь, на территории «Кругосветного путешествия», в другом месте им просто может не найтись применения. Так, уезжая жить на север, мы не берём с собой сандалии и шорты, а улетая на юг, постараемся не отягощать свой багаж зимней одеждой.

От многолетнего действия сырости и солнца, деревянные оконные рамы высохли и склеились между собой, мне пришлось забраться на подоконник и несколько раз пнуть их ногой, чтобы открыть.

Я глянул вниз и увидел Илюшу, который конспиративно стоял у стены, делая вид, что просто слушает музыку. Я уже собирался как-то привлечь его внимание, но тут взгляд мой упал на висевший у окна костюм повара – белый халат и шапочку. Надеясь, что Илюша поймёт ход моих мыслей, я снял его с крючка, запихнул в сумку и благополучно скинул её в руки Илюши.

Закрыв комнату, я собрался, было, так же тихо свалить, но любопытство и желание получше рассмотреть эту странную девушку заставило меня остановиться в дверях.

На этот раз и белая девушка и человек с часами повернули лица в мою сторону.

– Ну и где мои ключи от квартиры? – спросил мужчина в косухе.

– Я передал ваше сообщение.

– Значит, он не придёт, судя по всему?

– Я не знаю.

– А я знаю. И уже тут осваиваюсь.

После этих слов я собирался уйти, но тут девушка достала откуда-то ещё один стаканчик и поставила его на стол.

– Выпей с нами абсент, – предложила она, и я понял, что не могу отказаться.

Подошёл к их столу и сел на свободный табурет, а она налила мне сразу половину стакана. Бросив взгляд на этикетку, я обнаружил, что содержание спирта в этом напитке составляет 74 процента, но меня это не напугало, а скорее даже обрадовало – в подобной ситуации просто необходимо было принять хорошую дозу чего-нибудь крепкого.

– Спасибо. Никогда не пил абсент. А где вы его достали? В Москве же не продаётся.

– Это из Праги, – ответила она, – Я прожила там некоторое время.

– На улице Алхимиков? – почему-то спросил я.

Девушка улыбнулась. Глаза её были изумрудного цвета, они напоминали бездонный колодец, и я понял, что не такая уж она молодая, просто хорошо выглядит, а лет ей может быть сколько угодно.

– На улице Метахимиков, – ответил за неё опасный мужик, потянулся за бутылкой, налил ей и себе по четверти стакана и продолжил, – Предлагаю выпить за то, что Вишнёвый Сад теперь мой!

После этого он покосился в мою сторону, пытаясь оценить, какое впечатление произвёл на меня своей фразой, но я только поднял свой стакан и сказал:

– За тонущий корабль пью не чокаясь.

И, не спеша, но не отрываясь, выпил свою порцию. В горле стало горячо, но мне как-то уже доводилось делать глоток чистого спирта, и тогда ощущения были похуже, поэтому сейчас я стойко принял алкоголь и даже не скривился. Хотя, честно говоря, на вкус этот легендарный напиток оказался на редкость мерзостным пойлом, от которого у меня сразу покраснело лицо и повысилось слюновыделение.

А те двое чокнулись, с улыбками глядя в глаза друг другу, и медленно пили маленькими глотками. Только улыбка мужчины была торжествующей ухмылкой победителя, а улыбка девушки имела сразу несколько эмоциональных и смысловых уровней, а на последнем, самом глубинном из них читалось: «Я самодостаточна и опасна. В любую секунду я могу исчезнуть, а потом так же неожиданно появиться и ударить».

И мне стало ясно, что она вовсе не с ним, а ведёт какую-то собственную игру по правилам, известным лишь ей одной. И она тоже ждёт Илюшу, но особо на это не рассчитывает, и теперь они сидят здесь, как два демона на перекуре после обеденного перерыва. Только человек с антикварными часами не считывает этого, не догадывается кто перед ним, потому что она воспринимает его, как потенциального противника и выставила перед ним щит, а мне почему-то позволяет смотреть на настоящую себя.

– Если он не собирается приходить, так пусть хоть через кого-то передаст мне ключи, – мужик отвлёкся, наконец, от созерцания женской красоты и перевёл своё внимание на меня, – Ты не думай, мои ребята любую дверь могут открыть, просто это такой символический жест.

В это мгновение я и почувствовал действие абсента. Он высвободил и расправил сжатую пружину моих нервов, я даже услышал, как она вздрогнула, раскрываясь внутри моего черепа. Эта вибрация расслабила меня и наполнила разум спокойствием.

– Наполеон тоже ждал, когда ему ключи от города принесут, – ответил я.

– Считаешь меня захватчиком? – мужчина оставался невозмутим, – Но ведь уже пришла пора прикрыть вашу лавочку. И заметь, я даже не спрашиваю, как тебя зовут, ты мне не интересен.

В ответ я лишь равнодушно пожал плечами и собрался, было, уходить, но тут белая девушка произнесла фразу, над которой я ещё долго потом размышлял.

– Зато я знаю, кто ты, – сказала она, – Мальчик, который укротит Камень.

– Чего? – удивился я, поворачиваясь в её сторону.

– Но это будет нескоро. Поэтому трать пока свою юность, начинай взрослеть и закалять твёрдость духа, это тебе пригодиться. Поверь мне, будущее совсем не такое, как ты себе представляешь.

Теперь я был совершенно сбит с толку, а человек в косухе тем временем достал из внутреннего кармана увесистый мобильный телефон с антенной, набрал какой-то короткий номер и без приветствия произнёс: «Когда всё закончится, начинайте».

И, не смотря на прохладу стен старого дома, мне стало жарко.

Я понимал, что пора уходить, тем более, что в этот момент во дворе, гораздо раньше запланированного нами времени, грянул фейерверк – это говорило о том, что обстановка внизу уже сильно накалилась.

А когда сидящий с нами человек отвернулся, чтобы посмотреть на россыпи салюта в окне, произошло что-то тихое, но совершенно дикое. На всей молочно-белой коже девушки за исключением её лица, вдруг выступили чёрные татуировки. Цвета тьмы в тёмной комнате. Сложные, узорчатые переплетения. Я видел их совсем не долго, возможно, не более двух секунд и успел только заметить, что они не имели острых углов и при этом непрерывно двигались, плавно перетекали по ней, словно сотни маленьких змеек.

От неожиданности я моргнул, и её кожа вновь стала чистой. Она смотрела на меня и улыбалась.

– Ты уже понял? Я ведь тоже жду твоего друга.

Мужик в косухе опять повернулся к нам. Удивление на его лице быстро сменилось холодным напряжением. Глаза его прищурились, он явно собирался что-то сказать, но осёкся, когда она на него посмотрела.

– Но, в отличие от этого господина, – продолжала девушка, – Я изначально не ставлю никаких ультиматумов. Не важно, придёт он ко мне сейчас, завтра или летом через три года – у нас с ним впереди есть ещё время. Так и передай ему: Алла тебя подождёт.

Я кивнул и быстро встал из-за стола, чувствуя, что оставаться здесь больше нельзя.

– Приятно было с вами познакомиться, – только и смог произнести я, обращаясь исключительно к ней, – До свидания.

– Ну, с тобой-то мы вряд ли ещё увидимся, – процедил сквозь зубы мужик.

А она поцеловала кончики своих длинных пальцев, после чего приложила их к моему лбу над переносицей, а человек с часами, скривив губы, молча наблюдал за происходящим.

Через мгновение я уже бежал вниз по лестнице, держа в голове лишь одну мысль: «А вдруг она меня заколдовала?!» А когда выскочил, спрыгнув, как резиновый мячик, по ступенькам подъезда, то сразу понял – что-то не так.

В чаше двора стремительно потемнело, музыка смолкла. В безветренном воздухе покачивался дым от фейерверков, его пронизывал свет трёх небольших прожекторов. А воины сумерек, те, что стоят «между собакой и волком», а попросту говоря, являются шакалами, теперь размахивали своими мусорскими удостоверениями и выгоняли со двора одних людей, грубо обыскивали других, а на одном парне с растафарианскими дредами уже застёгивали наручники.

Трое самых мрачных оперов, с фактурными рожами подмосковного быдла, разворовывали остатки из дворового бара, открывали бутылки и пили прямо из горла, громко ржали и выкрикивали оскорбления проходящим мимо девушкам. Они выражали готовность в любой момент вступить в драку с посетителями концерта, достаточно было лишь одного неосторожно брошенного слова, одной искры догорающего фейерверка.

Мимо меня быстро прошёл какой-то толстый повар в халате и белом колпаке, в каждой его руке болтался пакет с мусором, откуда торчали горла пустых бутылок.

– Быстро уходи! – процедил повар сквозь сжатые зубы и только тогда я опознал в нём Илюшу, который удачно воспользовался предложенным мной камуфляжем, а пакет с выручкой замаскировал под пивное пузо.