Как вернувшийся Данте

логосы Максима Исповедника

и их участие в Творении мира,

изложенное в современной научной терминологии.»

Р.Б.Галина (Руссо) – вот так человек на мосту стал ещё более человечен: перекинулся в заживо мумифицированного сына царя!

Вопрос действительно (до полной безответности) прост. Да и отчего бы ему из одной мёртвой амбиции не перекинуться в чуть более живую надежду? Ведь собирался же он перебежать из Санкт-Ленинграда в Москву, за карьерой; так вольно’ ему, а мы посмотрим за ним и за Россией.

Причём (глупец) – за карьерой, прежде с ним (как древнеримский гений – крыла за плечами героя) никогда не бывавшей; но – оная карьера (вестимо) во Первонепристойной столице всякого хитреца-простеца прямо-таки изначально готова возне’сть сразу с места в карьер (даже если это карьера кармически предполагает занятия чужого места в готическом своде – чем не символ убийства).

Предъявляя претензию миру – всяк стремится на мир наложить свою меру: все мы словно бы душегубы серийные, всем нам надобно с места в карьер.

Но (ведь вот что особенно чудесно): именно ему (потенциально – виртуальному серийному душегубу, версификатору душ) сей момент и в самом деле невиданно повезёт: его место займет душа, действительно дерзнувшая на переустройство (пусть тогдашнего – ветхого) мироздания.

Итак – псевдо-Илия прошёл мимо псевдо-демиурга: если псевдо-первый (Адам) и псевдо-пророк – решал вопрос собственной целостности (посредством единения с Первоженщиной), то второй (потенциально) – мог возжелать (посредством кармических манипуляций) воскресить невидимое Божье Царство «погибшего» СССР.

И то, и другое – дело безнадёжное: нельзя спасти то, что и так спасено и целостно; но – вольно’ (им обоим)! Пусть стараются: очень наглядная иллюстрация (даже индивидуальной) многомерности бытия.

Потом – нам ведь уже известно: совсем не для этого ещё одной реинкарнации Первочеловека предстояло сегодня же банально умереть (почти как профану: это же надо уметь – «умирать»). Пора бы отучаться от этой привычки. И в плане личном, и в плане всего мира.

Перестать – умирать (предавать – изменять); причём – именно здесь (на свету и во тьме), на Чёртовом этом мосту (суворовском) – между адом вверху и адом внизу (хорошо понимая, что «все» преисподние – всего лишь псев-до); здесь – следует расставить все точки в бесконечном многоточии (пресловутые точки над i): описываемые мной события свое-временны с другими свое-временными событиями.

Например – Илье (псевдо-Илии Вечного Возвращения I) в скором свое-времени предстояло встретить камлания совсем другого рода: начиная от самых без-обидных (подростки на гоп-стоп попросят закурить) или даже предъ-явленых (бандиты, ученики адепта не-зла, пригласят на разминку в спортзале – где его «опять и опять» пометят его личной «отсроченной» смертью).

Которая «личная» смерть – столь частична, что становится звеном бесконечной кармы. И нельзя сказать, что пророк Илья этого не понимал; но – он стремился к целостности мира – идя к не ведающей ни зла, ни добра, ни смерти Первоженщине; он – добром и злом уязвлённый насмерть.

Поэтому – (только) он! По прежнему! Не обращал себя – (воспалённой губой) на тот факт (из реки по имени Лета), как пьяный версификатор (ещё до небес не превознесенный и в преисподние не сброшенный) тщится оправдать своё будущее.

А (меж тем) – и от пьяного версификатора зависят судьбы мира. Всего мира. Тогда как Илья ищет – своего (ку)мира; согласитесь, что может быть незначительней пьяного поэта на мосту? Только его (или – ещё какого-никакого «артиста») убийца.

И вот – Илья-пророк уже перешёл мост, а человек и поэт – остался на мосту между мирами. А на том берегу – Илью встретило (персонифицированное) здание будущего универмага, в те годы (о которых сейчас свое-временная речь) представлявшее из себя почти что руины после знатного пожара, весьма прокопченные и огромные.

Меж тем – реальность уже начала (или уже продолжала) стремительно изменяться и сдвигаться в области сна: на мосту между мирами поэт – исчез, зато – остался сын царя.

Илья-пророк (на некоторое время я перестану называть его псевдо-Илией – ведь ему действительно придётся сказать своё «Бог жив»») – продолжал погружаться в мир шеола; впрочем – при-видение руин универмага Илью ничуть не смутило (хотя – чем не символ останков Божьего Царства).

Илья-пророк проследовал дальше и дальше (мимо руин) – то есть свернув по набережной и от берега Леты (Обводного канала) далеко не отходя; Илья-пророк претендовал на роль взятого живым на небо (стремился стать целостным воплощением Адама – не «псевдо» а того, до евина яблока); тем самым – пред-отказываясь от кармы (само)убийцы.

Поэт (и серийный убийца смыслов – «очертив» словесно один, отказываешься от прочих) не смотрел ему в след – он был занят совсем другим делом: в нём обустраивался Пентавер (этим «именем без имени» я и самого поэта буду именовать в дальнейшем); если бы события происходили в августе девяносто первого, я бы счёл, что древний египетский отцеубийца явился в мой мир, чтобы до-бавлением своей сути в мир (за-ранее) предотвратить беловежскую подлость (тем самым – не воскресить СССР, а за-ранее уничтожить его смерть).

Но! Пожалуй, сейчас была осень девяносто третьего (не удивлюсь, если конец сентября); а если даже и не была сей-час та самая осень – кто сказал, что только весна повсеместна?

Итак – Илья-пророк пошёл к «своей» Первоженщине (не мог не пойти к началу: ведь этим он тоже говорит своё «Бог жив»); поэт и серийный душегуб (я уже говорил, что человек на мосту полагал себя версификатором смыслов – игрался буквицами, составляя их в речь) не смотрел ему в след (когда должен бы был душой – след в след – полагаться на его перво-свет); боги – тоже не последовали за Ильёю, зачем?

Нано-боги были (бы) на стороне древнего египтянина (убившего в себе Отца) – если бы он хоть что-то мог в новых реалиях; но – «новому» Пентаверу предстояло последовать за своим новым телом – поехать в столицу для некоей нынешней (тамошней) карьеры; что он мог?

А ничего (кроме воскрешения своего Египта – согласитесь, с православным и мусульманским, иудейским и буддийским СССР дело другое); хотя – не хотел поминать мумию Ульянова, дремлющую то ли в вавилонском зиккурате, то ли почти точной копии самой древней (из сохранившихся до наших дней) пирамиды.

Повторю: что он мог? И опять отвечу: а ничего сверх того, что мы и так можем.

Именно поэтому поездка версификатора-Пентавера в охваченную локальной гражданской войной столицу великой империи – это действо весьма значимое: кто знает, каким невидимыми силами определяются судьбы мира?

А что касаемо душегуба Цыбина (подстерегающего свою жертву на улице Казанской) – напомню: он таится во дворе дома – тоже перед входом в некий полуподвал (расположенную в цоколе квартиру-мастерскую некоего артиста); чем не аналогия с полуподвалом бандитской «Атлантиды» из первой части истории?

Что артист на улице Казанской – сам-один, а бандитов в «Атлантиде» (на Вознесенском проспекте) – много, роли никакой не играет: мы ведь говорим о мире логосов, о переплетении мертвечины бытия и живой Силы Творения – с этих позиций артист в своей мастерской значительно более «вооружен» (чем кто бы то ни был – из убийц тела).

Что псевдо-Илия (которого ещё можно считать псевдо-Адамом) выбрал для поисков женщины себе дорогу – среди убийц; так он (коли он – всё ещё человек) – и сам сыщет на себя вполне человеческую управу (среду своего воскресения).

Точнее – эту среду он (в первой части) уже отыскал.

И тогда же (тысячелетием раньше или столетием позже) – вспомнилось пседо-Илии, как пахли травы на поле Куликовом.

Только там (показалось ему) – не оставалось в людях ни толики подлости; показалось – (на мгновение – и не более) мир можно спасти.

Показалось – вот только что была в миру смерть; и сразу стало – никому и никогда (именно здесь и везде) не было и не будет никакой смерти.

Показалось – повсюду тишина и покой иного мира (завершённого – когда мир становится миром); показалось – и в душе, и во вселенной (ибо вселенная – вселить, пусть даже в ад) не осталось никакой гордости (зато – осталась пригодность), ибо – больше не было в ней ни гор, ни впадин.

Поле Куликово – как на нём победили?

А только так: Словом и Делом; где Дело – твоё хрупкое тело, а Слово – Второе Лицо Пресвятой Троицы. То Слово, чрез Которое все «начало быть», и без Которого «ничего не начало быть, что начало быть» (Ин.1:3) – это Божественная Ипостась, это Сам Бог, Его откровение в мир (Григорий Богослов).

«Тварный мир существует вне Бога, («не по месту, но по природе» – И.Д.), но логосами «засеяно» все пространство тварного мира. Таким образом, Бог сразу и «вне» и «внутри». Мир творится согласно логосам, но не сами логосы становятся тварными существами.

Нам незнаком такой тип взаимоотношений, аналогов ему в мире сем не существует. Блаж. Феофилакт Болгарский так выразил эту парадоксальность: «Слово, оставаясь тем, чем Оно было, стало тем, чем Оно не было».»

Божественные энергии Григория Паламы,

логосы Максима Исповедника

и их участие в Творении мира,

изложенное в современной научной терминологии.

Р.Б.Галина (Руссо)

Итак – в человеке слышна тишина. И вина – искупления вины. Оставались человеку в миру одни я-годины (самому себе по-годки) – на виноградной кисти вселенной. Причём – какую ни сорви, брызнет твоею виной.

И цена этому – спасение мира; но – пока что мир «поэту на мосту меж миров» представлялся смертельно больным; причём – даже «нынешний» Пентавер понимал – мир надо воскрешать; как именно?

Очевидно – только лишь именами; но – что он мог здесь, если ничего не смог – там? Быть – здесь «поэтом на мосту меж миров», сам не имея имени; зато – называя вещи по имени?

Что он мог – здесь, если ничего не смог – там?

А Илья ушёл от него – волной, возмущающей зацветшую гладь пруда. Казалось бы – всё это уже было – тогда; и снова будет – теперь. Казалось бы – до тех пор, пока он не распахнет напрочь запертую дверь потаённого спортклуба Атлантида.

Где именно ему (пусть даже и псевдо-Первочеловеку – который и сам псевдо-мера всему) предъявят очередную малую меру тварного мира.

Эта мера его не измерит, зато – отчасти измерит. Покажет, в чём именно тот (очередной) «прошлый» псевдо-Илия изменил себе, причём – в каждой корпускуле своего статус кво (и чем он отличался от другого любовника Яны, статичного истерика и убийцы Стаса – ничем).

Оставим пока «нынешнего» Пентавера – на его пути в Москву, за «нынешней» карьерой; рассмотрим Илью-пророка – увидим, как (в свете новых вводных) его желанное и невозможное единение с единственной женщиной соотнесётся с реалиями мировой катастрофы.

Рассмотрим – посредством какого поля Куликова предстоит русским людям спасти даже нынешний ад – от более «низкого» ада. Того самого – в котором мы уже не будем страдать; ибо – нечему (и некому) будет со-страдать самим себе: мы сами станем атомами ада.

Возможно ли противостоять этому – противостоя лишь своими (пусть даже невидимыми) Силами?

Рас-смотрим – а Илья (меж тем_) опять свернул в переулок (пере-сёк ирреальность и окончательно – на сегодня – рас-сёк свой зрачок на корпускулы видений).

Два-смотрим – там-то и встретились ему долго-жданные (вчера-жданные, сегодня-жданные и завтра-жданные) указательные «камни-вместо-хлеба» на дороге (направо-налево-прямо пойдёшь, ничего не найдёшь, но всё потеряешь), причём – облеченные во плоть стайки малолетнего местного хулиганья.

Три-смотрим – он знал! Не заранее, а просто так. Что именно сейчас начнётся «исключительно его» (но – ещё раз для нас пересказываемое) прошлое.

В котором прошлом они (то есть камни-подростки) обязательно вот-вот обратятся к нему (ибо – тоже чему-то обязаны) с непременной просьбой о сигарете, в коей им (разумеется даже разумом) будет беспощадно отказан.

Напомню, что роста Илья был немного выше среднего, телосложением сух и железен; причём – в движениях своих опережал само зарождение своих же движений. Отчасти поэтому – на сей раз он не стал дожидаться, когда местные «гавроши» его окружат и начнут свой гоп-стоп-приседания.

Он легко оставил им на расправу (и себе на забаву) одну свою видимость. В то самое время как другая его видимость (уже – в прошлой реальности – всё-всё у подростков повыспросив) как раз и отправилась к помянутой Атлантиде.

Короткое время спустя его «оставленная» видимость нагнала «ушедшую» – и (всё равно – повторить не вредно) передала ей слова «гаврошей» о дороге к помянутой (где-то, когда-то, в каком-то из прошлых будущих) Атлантиде:

– Туда-то и туда-то; такие дела, брат! Такие тела! Они суть почти не совместны. И совсем бы тебе не след вдребезги разрывать свою целую часть вселенской ткани событий своим их (событий) «опережением»; тебе (именно целому тебе) – след бы отнестись к ним, аки к неокрепшим детенышам своим, – занудливо высказала ему его прошлая видимость.

– Немного высокопарно, не находишь? – отозвался Илья.

Но! И сам тотчас вспомнив о настоящей высокопарности (о Лилит и Адаме); поэтому – произнес следующее:

– Ведь я, как все, витаю и парю от счастья, что нельзя мне в душу плюнуть. (стихи Юнны Мориц), – после чего его «ушедшая» видимость смирилась с «оставленной»:

– Рассказывай, – извиняясь перед прошлым собой, попросил он: все они (прошлые друг другу) шли сейчас след в след!

– Я спросил их о спортклубе. Они указали Атлантиду, – сказал ему (тем самым оправдывая само существование встреченного им юного хулиганья) «прошлый» он.

– Хорошо, – сказал ему «прошлому» кто-то «ещё более прошлый».

– Что? – мог бы спросить (но не спросил) кто-то ещё «из него».

– Определение себя (одного). И её (не одной; но – Единственной).

С этим они все (всем миром — собором настоящих, прошлых и будущих миров) согласились; тем более – в другой (почти синхронной этой) ипостаси происходящего были детально рассмотрены персонификации не только людей одушевлённых и неодушевлённых, но даже корпускул миропорядка.

Потому – следуя персонификациям указаний, очень скоро он (из гласных альфы и омеги выйдя; но – ставший согласным меж них) эту самую Атлантиду нашёл: вот она, порассыпанная меж капель повсеместной Леты. Итак – мир есть (оставленный Отцом) ад – да, конечно; но!

Так и вышло, что персонифицированная претензия «быть Первочеловеком» – опустилась в ад, а претензия «стать нано-богом» и царём (речь о Пентавере) – из ада вышла; но – тоже вопрос: насколько «вышла» (не частью ли себя) – да и вышла ли, если собирается за карьерой в Москву?

Впрочем, все эти затопленные миры – прекрасная иллюстрация мироформирования (версификации нашего настоящего).

Итак! Неоновая надпись, чьи стеклянные буквицы были вылеплены искуснейшим каллиграфом, гласила именно это: Атлантида; но – здесь Илья на миг задержался (причём – совершенно не обратил внимания ни на бронированную дверь учреждения, ни на скопление перед ней драгоценнейших иномарочных автомобилей), ибо – его сердце пробовало почувствовать в этом аду нечто живое.

Напротив (его функциональный «соратник») Цыбин перед дверью на улице Казанской знал, что за дверью – «нечто» живое (персонифицированная претензия на право «быть живым», быть может – не обоснованная); итак – Илья попробовал услышать живые души в «Атлантиде; но – не вышло (причём – не только у него) выйти за свои пределы.

Более того, «какой-то» серийный убийца Цыбин – дрогнул сердцем перед железною дверью в полуподвал; более того, Цыбин вдруг понял – он принял на себя роль меры, предъявленной миру (носитель «раньшего» – советского образования, он умел сопоставлять якобы не сопоставимое).

Казалось – всё происходит одновременно; но!

Казалось – дальнейшее (впрочем, как и некоторое предшествующее) можно было бы пропустить, поскольку всё это уже было описано в рукописи Вечное Возвращение I.

А если что и будет переписано наново, так разве что в большем объеме внутренних про-странствий и со-деяний.

Поэтому – всё, что уже произошло, произойдёт ещё не раз (и не два – а на самом-то деле не менее о-странено и от-страненно, нежели в самый первые разы); но – ткань про-странства такова: сущее существует, не-сущее всё равно несёт на себе сущее, поэтому – из большего внутреннего объема повествование переходит не в ещё больший внешний объём; но – во всё тот же.

Что вверху, то и внизу. Далее – видимые изгибы тонкого мира станут ещё более просты и чисты; поэтому – я (автор и этой, и всех прочих здешних историй) временно прекращаю указывать на них графическим выделением.

Разве что – сохранив за собой лишь право некоей престидижитации, то есть – право на тело-и-слово движение буквиц и их шрифтов.

Что это значит? А только то, что и судьбы России (а через них – человечества: кто ещё будет спасать оное, если не русские?), и судьбы совершенно не представимых пространств и времён сейчас будут зависит лишь от того, не кто именно – а как именно умрут или не умрут несколько бессмертных и смертных сущностей.

Которые – здесь и сейчас «надумали» реализовать свои частные претензии к непостижимому (и неделимому) миропорядку.

Возникает вопрос: а существует ли такая небыль, как частная претензия? Претензия на рай, которая – заключена в очертания тела (которое тело – может восходить из ада, может опускаться в ад, то есть – там всегда быть); такое существование (и спасение из него) было совершенно невозможно.

Поэтому – Цыбин направился к двери жилища артиста, его мастерской. До этого – он на скамье сидел в дворовом скверике. Потом – встал и отправился в левый угол двора (это если смотреть со скамьи в сторону Казанской улицы); потому (где-то на Московском проспекте) – Илья (тоже) перестал искать жизнь за бронированной дверью «Атлантиды».

Поэтому – всё, что уже произошло (сделав своё происхождение простым и наглядным), произошло чуть иначе: немного другими стали смерть и бессмертие – каждая корпускула (смерти и бессмертия – персональных и персонифицированных) сама стала мускулом своего бытия (и своего забытья) – выхода отсюда не было.

Но! Он и не был нужен. Ни линейные, ни плоские, ни объёмные или даже без-мерные решения просто не существовали. Следовало – другое: всему предстояло стать всем; «это» тоже – уже было, а теперь – наступало в гораздо в большем масштабе; то есть – ещё раз (но – так и не сделав (не) это своё происхождение ещё более простым и наглядным: даже и у совершенной личности есть пределы её личного несовершенства).