Как зовут собаку Павлова?

Валерий Роньшин Как зовут собаку Павлова?

Петербург — прекрасный город… для прогулок. Но жить здесь нельзя. Здесь можно только умереть. Умирать сюда приезжают со всех концов света.

Но это так, к слову…

Я же приехал в Питер не жить и не умирать. Да сейчас и не вспомню зачем… Кажется, ни за чем… Впрочем, нет, мне хотелось разыскать памятник собаке Павлова.

Было начало весны (вторая половина марта, если уж совсем точно). Под ногами хлюпала жижа.

Я решил позвонить своей бывшей жене. Теперь она была замужем за миллионером.

Трубку взял миллионер.

— Здравствуйте, — сказал я.

— Кати нет, — ответил он.

— Я слушаю, — сказала Катя.

— Поехали автостопом до Мурманска, — предложил я.

— Записывай, — сказала она, — у меня: три автомашины, восьмикомнатная квартира в центре, коттедж за городом, я нигде не работаю и не собираюсь, а на следующей неделе мы с мужем отправляемся в Париж. Зачем мне твой автостоп до Мурманска?

— Даже если ты побываешь в Париже, — крикнул я в трубку, — ты все равно там не будешь!

— Не злись, — спокойно ответила Катя. — Я ведь, в сущности, тебе ни к чему. Тебе вообще женщина не нужна. Тебе надо с у щ е с т в о, похожее на женщину.

— Ты обуржуазилась, — сказал я.

— Да, — с удовольствием подтвердила она, — я обуржуазилась. А ты не злись. Лучше спроси у меня что-нибудь эротическое.

— Какие на тебе трусики? — спросил я.

— Ладно, девчонки, — снова возник в трубке миллионер, — хватит трепаться.

Связь оборвалась. День только-только начинался. Я пошел искать собаку Павлова.

По дороге я зашел в кафе. Сел за столик и стал есть сосиски с капустой. Напротив меня сидела маленькая девочка. Она ела мороженое. Через некоторое время к нам подсел старик. И тоже заказал мороженое.

— Один мой хороший знакомый, — принялся рассказывать старик, — страдал очень редкими заболеваниями. Из-за одной болезни ему нельзя было есть много — умрешь, а из-за другой — мало, тоже умрешь. Сейчас он, конечно, на кладбище.

— А у меня была любимая девушка, — вспомнил я Катю.

— Тоже на кладбище? — сочувственно покачал головой старик.

— Пока еще нет, — сказал я.

Девочка резко взмахнула рукой. Старик от неожиданности вздрогнул.

— Муху поймала! — радостно сообщила она, гордо показав сжатый кулак.

— А ты ее проглоти, — в шутку предложил я. — Куплю еще мороженого.

Девочка тут же кинула муху в рот и проглотила. Муха, надо полагать, даже ахнуть не успела. Пришлось заказать девочке мороженое.

— Нет, вы только представьте, — с возмущением сказала официантка, принеся заказ. — Подходит ко мне вчера какой-то тип и говорит: давай потрахаемся. Я чуть не упала от такого предложения.

— Вы споткнулись? — поинтересовалась девочка.

— Как же после этого жить?! — продолжала официантка, обращаясь почему-то исключительно ко мне. — Жить-то как?!

— Не знаю, — пожал я плечами.

— Я знаю! — сказала девочка. — Живите как слоны в Индии. Только палкой об рельс ударят, они тотчас бросают бревна и бегут обедать.

— Откуда ты это взяла? — удивилась официантка.

— По телеку показывали.

— А я во время войны был боевым генералом, — приосанившись, сказал старик.

— Генералом? — повторил я.

— Да! Боевым!

— Всю жизнь мечтал познакомиться с боевым генералом.

— Считайте, что ваша мечта осуществилась.

— Это ж с какого вы года? — заинтересовалась официантка, присаживаясь на свободный стул.

— С девятисотого.

— У меня прабабушка с девятисотого, — вспомнил я.

— Вот видите, — сказал старик, — я мог бы быть вашей прабабушкой.

Официантка снова посмотрела на меня.

— У вас жена есть? — с обезоруживающей прямотой спросила она.

— Да, есть, — кивнул я.

— Красивая?

Я задумался.

— Скорее уродливая, чем красивая.

— И вы ее любите?

— Люблю. Правда, как-то раз завтракали, и вдруг такая дикая мысль — а не ткнуть ли мне ее вилкой в глаз. Верите, еле себя сдержал.

— Вот что я вам скажу, — по-взрослому серьезно произнесла девочка. — Не любите вы свою жену тою любовью.

— Какою? — не понял я.

— Ну… тою.

— А где она работает? — продолжала выспрашивать официантка.

— В порту, — ответил я. — Грузчиком.

Официантка засмеялась. У нее громко щелкнула челюсть.

— Простите, — смутилась она. — Вам, наверное, это противно.

— Что? — спросил я.

Она провела ладонью по моим волосам.

— И почему мужчины лысеют, — меланхолично вздохнула. — А вот якуты не лысеют. Был у меня один якут. На мотоцикле разбился. Насмерть. Я недавно иду по Невскому, а он навстречу. Я чуть не рехнулась. А он мимо прошел, даже не поздоровался.

— И все-таки, — убежденно сказал старик, до этого слегка задремавший, — хороших людей на земле больше, чем плохих.

— А у моей мамы глаза разного цвета, — вдруг заявила девочка. — Но я ее за это не осуждаю. Она же дура.

— Как это?! — поразилась официантка.

— Да так. Не знает, что такое: зимой и летом — одним цветом.

— Я тоже не знаю, — признался я.

— Значит, и вы дурак, — сделала вывод девочка.

Официантка принялась протирать тряпкой и без того чистый столик.

— А ведь вы не женаты, — прищурилась она.

— Не женат.

— Ну, так женитесь на мне. У меня двое прелестных ребятишек.

— Спасибо, — поблагодарил я.

— Зря отказываетесь, — разочарованно сказала официантка. — Истинный мудрец не брезгует ничем.

Я промолчал.

— Женитесь тогда на моей маме, — сказала девочка. — Конечно, у нее некрасивые ноги, но зато прекрасная душа.

— Мне не нужна женщина, — объяснил я девочке и опять вспомнил Катю. — Мне надо с у щ е с т в о, похожее на женщину.

— Тяжелый случай, — покачал головой старик. — Вот что значит, среда создает человека.

— А почему не пятница?! — быстро спросила девочка и, вытаращив глаза, закричала: — Тара мана дута!

— Чего, чего?.. — опешила официантка.

— Фута бута мута! — продолжала выкрикивать девочка, хитро блестя глазами.

Старик тяжело вздохнул.

— Старость приходит внезапно, — медленно сказал он. — В один прекрасный день просыпаешься и понимаешь, что ты уже старик…

Блеск в глазах девочки исчез. Скорчив кислую физиономию, она принялась за мороженое.

У меня вдруг возникло странное ощущение, что все это уже когда-то было… И кафе, и старик генерал, и маленькая девочка, и официантка. Я подумал… нет, почувствовал, что прошлое, настоящее и будущее существуют во мне как бы одновременно. И сейчас официантка спросит, чем я занимаюсь в жизни?.. А девочка скажет: о чем?

— Чем вы занимаетесь в жизни? — спросила официантка.

— Рассказики пишу, — ответил я.

— Хорошие?

— Разные.

— О чем? — это уже сказала девочка.

— О том, что при всей трагичности жизни каждый наш день — это же праздник!

Старик снова вздохнул. Тяжелее прежнего.

— Знаю, что придется умирать, — глухо произнес он. — А умирать не хочется.

— Ой! — всполошилась девочка, выскакивая из-за стола. — Мне пора! Пора! Я уезжаю в Амстердам!.. Подержите медузу, — деловито протянула она мне пустые руки.

Я взял у нее «медузу» и держал, пока девочка надевала плащик. Затем она забрала ее обратно.

— Все! — всплеснула руками. — Медуза улетела. Как птичка.

— Надолго в Амстердам? — спросил я.

— Ну-у… — прикинула девочка, — по земным меркам — нет. Что же касается небесных… В общем, обо мне можете не беспокоиться.

— Не буду, — пообещал я.

— Пока, — помахала она от дверей.

— Тара мана дута! — крикнул я ей на прощание.

Девочка засияла.

— Фута бута мута! — с восторгом завопила она. И, открыв стеклянную дверь, исчезла. Растворилась под дождем.

А рядом со мной осталась сидеть официантка. Звали ее Вероника. Было ей уже сорок три года. И перед ней стоял стакан, отнюдь не с апельсиновым соком.

— Знаете, — говорила она, — есть такая сказочка. Жила-была противная, склизкая и зеленая жаба. И вот ее однажды спросили: почему ты такая противная, зеленая и склизкая?.. А жаба ответила: это я просто болею; на самом деле я беленькая и пушистенькая… Вот и я, когда тут, — она показала на сердце, — становится тяжко, смотрюсь в зеркало и говорю себе: на самом деле я беленькая и пушистенькая…

За окнами лил нескончаемый дождь.

Старый генерал мирно посапывал, прижав к морщинистой щеке ладошку, как ребенок.

Официантка нетвердой походкой направилась к стойке. Не оборачиваясь, она вдруг прищелкнула пальцами и подпрыгнула:

— Оп-ля!

Дверь в кафе отворилась, и вошла молодая женщина с разноцветными глазами.

— Вы случайно не видели здесь маленькую девочку? — спросила она.

— Маленькая девочка уехала в Амстердам, — ответил я.

— В прошлую пятницу она уезжала в Эль-Риад, — сказала молодая женщина и села рядом со мной.

— Вы не подскажете, где находится собака Павлова? — в свою очередь спросил я.

— Знать, легка судьба твоя, — усмехнулась молодая женщина, — ведь собака эта — я… Вернее, — поправилась она, — я была ею в прошлой жизни. И звали меня тогда — Рекс! — Она закурила. — Вы мне, конечно, не верите.

— Да нет, — сказал я. — Верю.

— Что же касается памятника — то вон он стоит, — показала она дымящейся сигаретой в окно.

Я посмотрел. За окнами был парк. А в парке, на постаменте, сидел бронзовый пес.

Дождь перестал. Мы вышли на улицу. И, задрав головы, смотрели на собаку Павлова. Чуть выше ее морды проплывали облака.

— Это души умерших людей, — объяснила молодая женщина.

К нам подошла официантка.

— Знаете, почему к вам бабы пристают? — спросила она у меня.

— Нет, — сказал я. — А почему?

— У вас лицо порядочного человека. Вы не обидите. — Официантка помолчала. — В сущности, ведь женщине секс не нужен, женщине нужна любовь.

— Это точно, — кивнула молодая женщина.

К нам вприпрыжку приближалась девочка. Она что есть силы размахивала руками.

— Я птица! — кричала девочка. — Я должна все время махать крыльями! Иначе я упаду и разобьюсь!

Я взял официантку за руку. Рука была как лед.

— Какие у вас руки холодные, — сказал я. — Вы на меня не обижайтесь. Хорошо?.. Я вам тоже сказку расскажу. Жила-была принцесса. И вот однажды пришел к ней старичок и попросил яблоко. А принцесса ему вместо яблока дала перец. И старичок сделал так, что чтобы принцесса ни попробовала — все перец!.. Вот и я, что ни попробую — все перец!

Официантка ничего не ответила.

— Ладно, — произнес я, ни к кому конкретно не обращаясь. — Пора, кажется, ехать.

— И куда? — спросила молодая женщина. — Если не секрет.

— Какой там секрет. В Эль-Риад.

— А-а, — наморщила нос девочка. — Была я в этой дыре в прошлую пятницу. Ни-ч хорошего!.. Давайте провожу вас до поезда, — предложила она. — Уж мне ли не знать, что такое одной-одинешенькой бродить по шумному и неуютному вокзалу.

— Не надо, — отказался я. — Пострадать хочется.

— Тогда идите, — сказала девочка. — Идите и ни в коем случае не оборачивайтесь. А то умрете.

И я пошел. Не оборачиваясь.

А позади остались три женщины. Мал мала меньше. И еще собака Павлова. Они молча смотрели мне вслед. Я чувствовал их пристальный взгляды. В особенности взгляд собаки Павлова.