Странный шорох будит меня, словно ветер гуляет по комнате, шуршит разбросанными листками недописанных стихов, катает пустые бутылки, а потом ещё – звук, похожий на топот маленьких ножек… кот? Но у меня нет никакого кота.
Я пытаюсь открыть глаза, они тяжёлые, не разлепляются… в голове как будто война: сотни микровзрывов, пульсирующая боль просыпается при попытке пошевелиться и оторвать от подушки безвольное, будто свинцом налитое тело…
У меня уже галлюцинации?
– Допился, – бормочу я пересохшими губами, каким-то чудом сползая со сбитого дивана. Перемещаюсь вниз и сажусь на пол, опираясь о диван спиной, пытаюсь проснуться, восстановить связь с реальностью. Мне хочется увидеть, что всё в порядке: в комнате тихо и мне ничего не мерещится. Противный страх безумия (а он у меня был всегда) заползает своими липкими щупальцами в сознание.
– Нет, только не это.
«Всё хорошо», – успокаиваю я себя мысленно, – просто плохой период и не так уж много я пью, другие пьют и побольше. В конце концов, у меня есть причина, так что это не навсегда. А что за причина? Ах, да, от меня ушла девушка. Девушка? А на кой мне сдалась эта девушка, чтобы так гробить себя из-за этого?
И тут же резким потоком пробуждается в области сердца другая, нефизическая, сильная, тупая и какая-то безграничная боль, расширяется дырой во все стороны и заполняет меня и весь мой мир: эта страшная яма одиночества, открывшаяся там в пубертатный период, психологи говорят, от какой-то детской недолюбленности, но мне всё равно. Я никогда не согласился бы, чтобы какой-то незнакомый и чужой мне человек ковырялся в моих детских страданиях и грязном белье.
Нет, я всегда предпочитал продолжать жить с этой дырой, иногда заполняя её чем-то или кем-то, но я даже не ожидал после расставания с Наташей, что она не только, оказывается, целиком влезла в неё, но и умудрилась за время, проведённое со мной, расширить эту ямину до размеров квартиры. Да что там: всего моего мира, восприятия. Всё, что я видел вокруг себя, каждый день, просыпаясь, и далее выходя на улицу, даже в рабочее время: там, где на столе стояла её фотка в рамочке: сколько было нежных или наоборот яростных переписок с ней в свободные моменты, сколько эмоций: любви, нежности, заботы, ревности, гнева, страха – пережил я во всех местах, где проходила моя жизнь. Наташа была моей жизнью, и я не понимаю, почему она ушла.
Так зачем же сегодня этот странный ветер (или кот) или моя галлюцинация пробудил меня к этой боли, которую я пытаюсь залить алкоголем и заглушить болью физической, уничтожая своё тело, здоровье и сливая время жизни – такое пустое, холодное, колючее без неё…
Я с трудом разлепляю глаза, так что вижу все будто в дымке. Мне кажется, будто кто-то маленький пробегает мимо стола, запрыгивает в коробку от пиццы и там начинает жадно и с урчанием, как животное, хрустеть засохшими остатками.
Либо ко мне действительно забрался кот, либо это…
Боже мой, надо завязывать с пьянством.
Резким усилием я поднимаюсь и иду в сторону звуков. Всегда нужно идти в свои страхи, к тому же мне любопытно, что я там увижу: до какой грани безумия я уже дошёл?
Кто-то крошечный будто охает, коробка из-под пиццы летит мне под ноги, крошки рассыпаются по зелёному ковру, который и без того уже весь грязный… я запинаюсь за бутылку и едва остаюсь на ногах. С громким звуком бутылка катится по полу к стене, заглушая топот маленьких ножек, который я всё же отчётливо слышу, но теперь не понимаю, в каком направлении они удаляются. В окружающем меня хаосе разбросанных вещей невозможно найти кого-то размером с кота, пытающегося спрятаться. Откуда-то доносится шорох листков, исписанных стихами о боли разлуки, и всё стихает.
Кажется, моё безумие покинуло меня.
Без него опять становится слишком тихо и одиноко, и уже не уверен в том, что хотел бы прекратить этот странный трип.
В этом необычном пробуждении есть что-то особенное: ощущение затягивающей игры, как в детстве, когда ты засыпаешь не для того, чтобы забыться, а потому, что просто устал, и каждое новое утро – как выход к свету из тьмы, восстановление всех временно приостановленных функций, эмоций и ожиданий, радостное предвкушение чего-то чудесного: продолжения игры, которой нет конца…
Я не помню, когда это закончилось. В какой именно момент детская игра превратилась во взрослое существование, а радостное предвкушение нового приключения – в мрачную пытку под названием «новый день», который нужно прожить по правилам, не оступиться, выдержать испытание, чтобы к ночи забыться очередным кошмаром, сжавшись внутри в комок неприятия, страха и тревог, в ожидании нового дня мучений.
Сегодня я знаю точно, что не хочу так больше жить.
С какой-то удивительной радостью и лёгкостью я встречаю своё безумие, и даже головная боль, кажется, почти прошла. Я продолжаю преследовать маленькое непонятное существо, затерявшееся в хаосе моей реальности.
В какой-то момент я осознаю, что заплутал в стенах собственной квартиры, а тишина стала оглушительной и болезненной, она ранит меня. Я начинаю понимать, что ничего этого нет, а вся утренняя суматоха – плод моей опьянённой фантазии, сдобренной литрами некачественного алкоголя.
Перед глазами возникает Наташа: такая нежная, милая, ускользающая, с улыбкой на лице. Её образ тает в белёсой дымке, она не просто уходит от меня: её уже попросту давно нет в моей жизни. Она покинула мою реальность со звонким весёлым смехом, а я даже забыл, когда именно это случилось: неделю назад? Месяц? Год?
Я вдруг с ужасом понимаю, что выпал из объективного мира, перестал быть человеком, что время для меня исчезло, остановилось…
«А жив ли я до сих пор?»
Пульсация в висках – вот ответ на вопрос. Не очень приятный, но всё же утешительный. Потому что, как бы ни было тяжело, покуда мы в этом теле – хотя бы можем воображать, что контролируем реальность. Мы что-то знаем об этой жизни – всегда недостаточно, но довольно, чтобы не слетать с катушек и продолжать существование. Потому что за пределами тела – неизвестность. Там все человеческие правила будут разрушены, и всё, возможно, превратится в хаос – а это действительно страшно.
Пока мой разум пытается ухватить нити ускользающей реальности, моё тело садится в прихожей у дверей и начинает рыдать. Бог его знает, почему… быть может, потому, что в детстве ему не разрешали плакать.
«Ты же мальчик, ты должен быть сильным. Это девочки плачут, а тебе нельзя».
Почему нельзя… девочки – люди, а мы – нет?
Странный, приглушённый смех раздаётся из глубины моей квартиры, но я продолжаю воспринимать его как нечто исходящее из моего нарождающегося безумия, которому я рад… Однако странный озноб касается тела, продолжая с внешней стороны реальности возвращать меня к жизни…
Лёгкое дуновение ветра… мурашки по коже. Я поднимаю взгляд к приоткрытой входной двери и размышляю уже более приземлённо:
«Когда это я выходил из дома и почему не закрыл за собой дверь?»
Вот это уже странно. Я всегда крайне аккуратно отношусь к подобным вещам и даже в состоянии сильной запущенности и алкогольного опьянения не позволяю себе оставить дверь открытой, к тому же у меня не бывает амнезии, и я прекрасно помню, как выходил пару дней назад за вином, купил сразу много, а затем тщательно запирал за доставщиком пиццы… вчера… или позавчера.. время неважно, важен сам факт.
Взгляд мой непроизвольно обращается к замочной скважине. Она странно искорёжена и помята, более того, напоминает бесформенную дыру, удивительным образом похожую на то отверстие, которое представляется мне внутри моей грудной клетки… Кто мог сотворить такое с моим замком, да ещё и так, что я этого не услышал?
Теперь уже более звонкий смех раздаётся откуда-то с кухни, а затем вновь – лёгкий топоток крохотных ножек, маленькая тень мечется в проходе, но в этот момент я вдруг слышу чей-то хриплый болезненный кашель из-за двери.
Моя алкогольная мигрень мало-помалу проходит, и я всё больше начинаю перемещаться из полусонного состояния к привычным ощущениям человеческого существования, и чем больше я к ним возвращаюсь, тем страшнее мне становится: потому что помутнение проходит, а странные галлюцинации – наоборот, как будто становятся ярче, врываются в реальность и сбивают с толку. Так что я, в самом деле сошёл с ума? Есть ли ещё возможность проснуться?
Из-за двери дует сильнее, от потока воздуха она открывается шире с лёгким шорохом, и я как будто различаю негромкие шаги и чьё-то кряхтенье.
Сосед? Ну да, конечно, ничего удивительного: старичок в соседней квартире: ходячий полутруп. Бог знает, сколько ему: такое чувство, что он уже давно должен лежать в могиле, вид у него, мягко говоря, не очень: сгорбленный, болезненный, синюшного цвета кожа, тощий, как скелет, кости будто вылезают наружу, да и вижу я его крайне редко: он никуда не выходит, только порой посыльные приносят ему сумки и коробки: продукты, наверно. Я не знаю наверняка, что там, помню только раз, какие-то ящики оставили у двери, и от них пахло будто конским навозом – да, именно чем-то таким, я ещё подумал тогда: может, он дома выращивает что-то, и ему нужны удобрения?