Калифорния на Амуре

Глава четвертая. Соблазнительное предложение

Первым делом Загорский осведомился, не боится ли господин президент остаться наедине с двумя незнакомцами, которых полчаса назад вели сюда под прицелом винчестеров?

– Нет, не боюсь, – улыбнулся Карл Иванович. – Во-первых, у меня ваши револьверы. Во-вторых, я – президент здешних мест, а значит, немного разбираюсь в людях. Человек, который с риском для жизни защитил женщину от разъяренной толпы, может быть опасен только для мерзавцев и негодяев. Для меня такой человек неопасен совершенно, как и для любого мирного желтугинца. Я верно рассуждаю?

Загорский засмеялся и сказал, что логика Фассе ему очень нравится, не говоря уже о том, что звучит она чрезвычайно лестно для него самого и его помощника.

– В таком случае, чем могу быть полезен? – и гостеприимный хозяин первым отпил из большой чашки огнедышащего чаю, как бы приглашая к чаепитию и своих гостей. – Кто вы, господа, и зачем сюда явились?

Надворный советник несколько секунд смотрел на Карла Ивановича, словно удивляясь такой простодушной прямоте, потом улыбнулся.

– Только что вы продемонстрировали склонность к дедукции, – сказал он несколько уклончиво. – Про Ганцзалина вы уже знаете довольно: он мой помощник, сын Поднебесной, рано покинул родину, и по замашкам больше русский, чем китаец. А что бы вы сказали обо мне?

Фассе окинул Нестора Васильевича быстрым взглядом и в некоторой задумчивости потер переносицу.

– На чиновника вы не похожи. Если судить по выправке, вы офицер. Однако производите впечатление человека интеллигентного и при этом достаточно обеспеченного. Очевидно, дворянин. Признаюсь, я в некоторой растерянности: что нужно здесь такому человеку, как вы?

Загорский кивнул: господин президент показал отличную наблюдательность. Да, он в самом деле дворянин. По роду занятий кавалерийский офицер, ротмистр, однако закончил в свое время Московский университет – отсюда и некоторая интеллигентность в повадках. Что же касается обеспеченности, то она давно в прошлом.

– Как сказали бы мои однокашники, это безусловный плюсквамперфект[4], – заметил Загорский. – Когда-то у меня водились деньги, но злая судьба и несчастный характер совершенно разорили меня…

– Бросьте, – небрежно сказал Фассе, – в злую судьбу я еще могу поверить, но в несчастный характер? Характер у вас – дай Бог каждому. У вас во всем лице написана воля и целеустремленность.

Нестор Васильевич грустно покачал головой: все так, но до поры до времени. Когда он садится играть в карты, азарт захлестывает его с головы до ног, и он уже не хозяин себе – Ганцзалин тому свидетель. Услышав покаянную речь хозяина, китаец скорчил скорбную физиономию и даже покивал головой, ясно давая понять, что дело обстоит из рук вон плохо, даже, может быть, еще хуже, чем говорит Загорский.

– Профукал имение, – сказал он горестно. – Все профукал.

– Поначалу я еще держал себя в руках, но с каждым годом болезнь моя все усугублялась, – продолжал Нестор Васильевич, бросив недовольный взгляд на помощника. – Наконец, дело дошло до крайности – я не смог выплатить долг чести. Я даже подумывал застрелиться, но тут прочитал в газете про Амурскую Калифорнию и понял, что, как говорят англичане, судьба мне дает последний шанс. Я вышел в отставку, взял с собой единственное, что у меня осталось – своего слугу и помощника Ганцзалина – и вот я здесь.

Фассе ненадолго задумался. Значит, господин Загорский – игрок? Это печально. Дело в том, что у них тут тоже есть игорный дом, называется он «Чита». И ставки в нем такие, какие и не снились полку, где служил господин ротмистр.

Нестор Васильевич покачал головой. Теперь его это не волнует, он дал твердый зарок не играть больше.

– Твердый зарок, – хмыкнул господин президент. – Вы, похоже, просто не понимаете, где вы оказались.

Нестор Васильевич улыбнулся: так, может быть, господин Фассе им и расскажет, что это за место такое и чем оно отличается от прочих золотых приисков?

Фассе задумался на миг, как бы что-то прикидывая. Что ж, у него как раз есть немного свободного времени, а господин ротмистр со своим помощником, похоже как раз те люди, на которых это время можно потратить с толком. Единственное, прежде он бы хотел посмотреть их документы.

– А мы что же, похожи на беглых каторжников? – пошутил Загорский, вытаскивая свой вид на жительство и отдавая его президенту вместе с документами Ганцзалина.

– Нет, не похожи, – коротко отвечал Фассе, – да, собственно, не это меня интересует. У нас тут встречаются и беглые, и политические, и просто бандиты и убийцы. Мы никого не преследуем, если только человек соблюдает законы нашей республики. Но до рядового каторжанина мне нет никакого дела, а на ваш счет я имею кое-какие соображения, и прежде, чем их высказать, хотел бы кое в чем удостовериться.

Предъявленные удостоверения совершенно удовлетворили Фассе, и он принялся за рассказ о Желтуге.

Весной 1883 года здешнее месторождение открыл орочон Ванька, когда хоронил тут свою мать-старуху. Ванька рассказал о своем открытии золотопромышленнику Середкину, тот послал экспедицию на разведку. Выяснилось, что месторождение большое и очень богатое. Золотоносный пласт содержит в себе гнездовое золото, иной раз попадаются весьма значительные самородки. Так, одна из артелей обнаружила самородок весом в пять фунтов[5]…

– Это была Семейская артель, – перебил сам себя Карл Иванович. – Некоторым попадались самородки и больше, но те были поумнее и о находках своих предпочитали не распространяться. Как у нас тут говорят, меньше болтаешь, дольше живешь.

– А как вообще организуются ваши старатели? – поинтересовался надворный советник.

Оказалось, что в Желтуге, как и на некоторых других российских приисках, есть несколько видов добычи золота. Первая, самая простая – индивидуальный труд. Старатель подает заявку на участок, сам, в одиночку, его разрабатывает – и тогда все, что он найдет, принадлежит только ему. Однако такой вариант – дело нелегкое и рискованное. Во-первых, одному трудиться тяжело и опасно: человека может завалить землей, на него могут напасть разбойники. Во-вторых, можно потратить кучу времени и сил, прежде, чем поймешь, что участок у тебя пустой.

Именно поэтому многие предпочитают артели. Собираются несколько человек – чаще всего, не больше десяти – и всей бригадой разрабатывают участок. Эта форма куда более прогрессивная и безопасная, правда, найденное золото делить тоже приходится на всех членов артели.

И, наконец, третий вариант – подрядиться работать в одну из золотодобывающих компаний, например, Зейскую или Верхне-Амурскую. Все золото ты сдаешь десятнику, однако компания платит тебе определенное жалованье, которое не зависит от того, сколько золота ты выработал. Этот путь предпочитают те, кому нужен гарантированный кусок хлеба.

– И сколько платят компании старателям? – внезапно спросил Ганцзалин.

– Пять рублей в день, – отвечал президент.

Нестор Васильевич покачал головой. Недурно, это в несколько раз больше, чем зарплата фабричных рабочих в том же Санкт-Петербурге.

– Да, но и условия здесь не в пример тяжелее, – возразил Фассе. – Не говоря уже про местную дороговизну. Фунт хлеба у нас тут сорок копеек против десяти в Благовещенске, пуд сухарей – шестнадцать рублей. Лопата, без которой на прииске не обойтись, десять целковых. Вот и считайте, много это или мало.

– Но если повезет с участком, сколько можно намывать золота, ну, скажем, в день? – спросил надворный советник.

– Если повезет, – отвечал Карл Иванович, – у нас тут можно намывать в день и сто, и сто пятьдесят, и даже двести рублей. Но, сами понимаете, так везет далеко не каждому. Кстати, слово «золото» тут не употребляют, чтобы не сглазить и не отпугнуть удачу. Говорят обычно бус, крупка, пшеничка… Впрочем, мы отвлеклись. Надо сказать, что к нам сюда привозят российские газеты, хоть и с некоторым запозданием. Так вот, могу заметить, что фантазий в статьях господ газетчиков больше, чем правды. Так, в «Петербургских ведомостях» я прочитал, что даже при самой примитивной и невыгодной промывке сто пудов золотоносной породы дают здесь средним числом семь фунтов чистого золота. Переводя на европейскую систему мер, это равно почти двум килограммам золота с тонны промытого песка.

– А на самом деле это не так? – Загорский глядел на президента очень внимательно.

Фассе покачал головой: цифры, конечно, ураганные, но это единичные случаи. Обычно в ста пудах породы или, как ее здесь зовут, гравия содержится что-то около фунта золота. Вообще же месторождение гнездовое, так что где густо, а где и пусто, как повезет. Первые артели вроде Германовской и Нелюбинской действительно купались в золоте, сейчас же порода в значительной степени выработана.

– И все равно богаче, чем на других приисках? – полуутвердительно заметил Загорский.

– Пожалуй, – не стал спорить Карл Иванович.

Узнав о новом месторождении, на Желтугу бесконечным потоком хлынули старатели, которых здесь зовут приискателями. Самым близким населенным пунктом к Желтуге оказалась станица Игнашина, она и приняла на себя первый удар золотой лихорадки. Впрочем, были в этом и свои выгоды: благодаря близости к Желтуге игнашинцы начали очень быстро богатеть.

Была тут, правда, одна досадная загвоздка – месторождение располагалось на правом берегу Амура, который принадлежал Китайской империи. Таким образом, ни один крупный русский золотопромышленник и ни одна золотодобывающая компания не могли застолбить за собой всю территорию нового прииска. Впрочем, для частных охотников за золотом – их тут зовут хищниками – это было даже и хорошо. Нашел участок, подал заявку – валяй, разрабатывай.

– Ну, конечно, на деле не все так просто, – улыбнулся Фассе, – но порядки здесь и правда были немудрящие, и никакого почти управления.

Именно это и сыграло с прииском злую шутку. Публика среди приискателей оказалась самая разная: торговцы, служащие, офицеры, горнорабочие, казаки и даже расстриги из духовного сословия. Особую касту составили беглые каторжники и другая разбойная шваль.

С первых же дней работы прииска в Желтуге начались кражи, грабежи, а позже – и убийства. Убить приискателя и забрать его золото было гораздо проще, чем вырабатывать это самое золото, стоя по колено в воде в сырых холодных ямах-шурфах. Это быстро поняли и варнаки-каторжане, работавшие тут же, на прииске, и окрестные жители.

– Окрестные жители – это русские казаки? – уточнил Нестор Васильевич.

Фассе покачал головой. Казаки давно уже обжили левый, русский берег Амура, и предпочитали получать свой барыш, поставляя на прииск еду и прочие товары. А вот разбойничали в первую очередь китайские бандиты-хунхузы и полудикие жители тайги гиляки и гольды.

– Любопытно, – сказал надворный советник. – Я полагал, что эти дети природы отличаются незлобивым и кротким нравом…

Фассе пожал плечами. Возможно, когда-то так оно и было. Однако близкое знакомство с цивилизацией способно испортить любое, самое кроткое дитя. К тому же, как гласит пословица, в семье не без урода. А если семья большая, то и уродов в ней может случиться некоторое количество. Вот именно эти-то выродки из мягкосердечных таежных племен взялись разбойничать на лесных тропинках вокруг Желтуги и подстерегать возвращающихся с приисков старателей.

– Впрочем, вы в каком-то смысле правы, – перебил сам себя Карл Иванович. – У жителей тайги гуманности оказалось побольше, чем у природных русаков и, тем более, хунхузов-китайцев.

Обнаружив старателя, они не сразу убивали его, как русские каторжане или хунхузы, а долго следили, чтобы убедиться, что тот и в самом деле имеет при себе золото. Но и после этого гольд или гиляк тоже не убивал жертву. Опередив путника, охотник расстилал у него на дороге платок или тряпочку, по четырем концам которой лежали камни. Это был знак, что таежный житель следит за приискателем и требует своей части добычи, своего рода выкупа за жизнь. Если старатель отсыпал немного добытого золота на платок, он мог совершенно спокойно идти дальше. Если же у него не хватало ума понять намек или он был слишком жаден, его настигала пуля охотника.

Но это были лесные разбойники, и это был неизбежный риск. Гораздо хуже дело обстояло на самом прииске. Здесь никто благородства не проявлял, и люди бесследно исчезали каждый день. Бандиты убивали их, забирали добытое золото, а трупы бросали в лесах, оставляя на съедение диким зверям, или просто сжигали. До поры до времени приисковый народ терпел такие безобразия – уж слишком кружила людям голову быстрая нажива, и было не до того, чтобы искать и карать преступников.

Но как-то ночью случилось преступление, потрясшее весь прииск. В одной артели убили повара: у него было припрятано пятьдесят золотников благородного металла, на них-то и позарились убийцы.

– А почем у вас идет золотник? – полюбопытствовал Нестор Васильевич.

– Русские скупщики дают от двух до четырех рублей, китайцы – чуть больше, – отвечал Фассе.

– То есть эти пятьдесят золотников стоили бы в худшем случае сто рублей, в лучшем – двести? Не слишком большие деньги за жизнь человека, – покачал головой надворный советник.

Президент отвечал, что по желтугинской дороговизне деньги просто ничтожные. Случается, что в местном игорном доме проигрывают приискатели за вечер по нескольку тысяч, а уж сто или двести рублей – это по здешним меркам просто плюнуть и растереть. Но дело даже не в том, что жизнь человеческая была так дешево оценена, здесь она и в лучшие времена не очень ценилась. Больше всего народ поразила жестокость, с которой убили несчастного повара.

Убийца использовал молоток и ударил им повара прямо по голове. Однако этого ему показалось мало, и он продолжил избивать жертву. По прикидкам одного старателя, который раньше был судебным приставом, негодяй нанес несчастному около сорока ударов. Череп его оказался вдавлен внутрь, из проломов сочился мозг.

Загорский только головой покачал и обменялся с Ганцзалином быстрым взглядом.

– Люди были потрясены, – продолжал Карл Иванович. – Разумеется, к тому времени в Желтуге уже установились некоторые формы самоуправления. Были, например, старосты, которым и полагалось следить за порядком. Однако, во-первых, у них не было средств влияния на здешнюю вольницу, во-вторых, у самих старост рыльце оказалось в пушку. Когда убили повара, старостами были поселенец Шадрин и отставной солдат Федоров. Их уличили в лихоимстве, и те не нашли ничего лучше, как сбежать с прииска – подальше от народного гнева.

На прииске воцарилась полная анархия. Тело убитого лежало непогребенным почти неделю, возникали стихийные сходки: одни требовали прекратить все работы, пока не найдут убийцу, другие – изгнать с прииска китайских и корейских старателей, потому что, дескать, православный человек не мог с такой жестокостью погубить живую душу, а нехристи – запросто. Наконец посредством долгих споров и криков пришли к общему решению: кроме старост, выбрать одного руководителя всего прииска и наделить его самыми широкими полномочиями, чтобы он взял себе помощников и навел-таки порядок.

– Ага, – сказал Нестор Васильевич, улыбнувшись, – я, кажется, догадываюсь, кого избрали этим самым руководителем.

Карл Иванович засмеялся: если кто-то думает, что его должность – чистая синекура[6], он глубоко заблуждается. Это тяжелый крест, хотя и недурно оплачиваемый. Президент получает четыреста рублей в месяц.

– Это выходит пять тысяч в год, – заметил Загорский, – любой генерал позавидует. И кто же платит вам жалованье – неужели сами приискатели?

– Нет, конечно, – отвечал Фассе, – все выборные должности оплачивают купцы, ведущие дела в Желтуге.

На общем сходе решили разделить Желтугу на пять участков. Участки эти, по предложению Фассе, получили название штатов. Всего таких штатов оказалось пять, один из них – полностью китайский. Русские штаты именовались следующим образом: «Первая Вершина», «Орлово Поле», «Ключ» и «Нижний участок». Сам прииск отныне должен был называться Желтугинская республика или, иначе, Амурская Калифорния.

– Ну, это уж точно иностранцы постарались, – засмеялся Нестор Васильевич. – Американцы какие-нибудь или кто-то еще, наши вряд ли бы до такого додумались.

Карл Иванович мягко попенял Загорскому, что тот недооценивает творческих потенций русского народа. А, впрочем, он прав, иностранцев здесь хватает, и все почти – ужасно хитрые бестии, которые вертят русскими и китайскими приискателями, как хотят. До тех пор, правда, пока у тех не кончается терпение, и они не решают, что пора задать трепку обнаглевшим чужеземцам.

– Впрочем, я и сам в некотором роде иностранец, так что стараюсь до тяжелых ссор не доводить и решать все спорные вопросы миром, – продолжал Фассе.

Надворный советник заметил, что господин президент говорит по-русски очень чисто и никак нельзя понять, откуда, собственно, он родом, из какой страны?

– На этот счет разные ходят слухи, – лукаво улыбнулся Карл Иванович. – Одни думают, что я немец, другие – что итальянец, третьи – что словак…

– Ну, а вы-то сами какой версии держитесь? – спросил Загорский.

Президент отвечал, что он пока еще не решил: пусть с этим вопросом определяются грядущие историки.

Таким образом была создана Желтугинская республика, главой которой сделался Фассе. Ему помогали выборные старосты – по два на каждый штат. Первые принципы, которые установил общий сход на Орловом поле, звучали примерно так: выборность органов самоуправления, товарищество артелей и суровые наказания за нарушение общественного порядка.

– Между прочим, все приискатели тогда принесли присягу и подписали документ, согласно которому они официально признают над собой власть избранных руководителей и верховенство учрежденных законов.

Документ этот, по словам Фассе, не имел формального характера и был в своем роде весьма оригинальным. В основе его стояло так называемое доброе слово.

– Но не любое и всякое, – заметил президент, – а совершенно конкретное, заповеданное, как гласит документ, «нашим великим учителем Сыном Божиим и Господом Богом: «Люби ближняго своего, как самого себя».

Он чуть наморщил лоб, вспоминая и начал зачитывать по памяти вслух.

– «Следуя христианскому учению, оставленному нам в святом Евангелии, ведущем нас к миру и благостям жизни земной, спасению и вечности в Царствии небесном, дерзаем помощью Всевышнего неотступно трудиться на пользу ближнего нашего, дабы совратившихся наставить на путь истинный и устранить этим самым неугодные Богу дела, совершаемые многими из среды нашей, заблудившимися во мраке прегрешений и забывшими слова заповедей: «не убий» и «не укради». Обратившись с теплою молитвою к Господу нашему о неоставлении нас слабых на трудном пути, предначертанном нам, мы беспрекословно верим и отдаемся в руки не как властолюбивым начальникам, а как достойнейшим из среды нашей и помнящим слово Божие, учившее нас правде и справедливости, нашим выбранным, что мы подписями и мысленно присягой подтвердили».

Президент закончил говорить и посмотрел на Загорского, как бы желая понять, какое впечатление произвело на него услышанное. Надворный советник не стал скрывать своего восхищения.

– Документ поистине замечательный, – заявил он, – уверен, что войдет в анналы. Однако при всем том это – всего лишь декларация. Как же вам удалось победить преступность практически?

– Ну, тут уж пришлось мне развернуться и предлагать самые суровые законы, – заметил Фассе. – Собственно, первоначально ведь именно беззаконие стало причиной создания республики.

– Да, я слышал, что законы у вас были введены чрезвычайно суровые, – кивнул Нестор Васильевич, – вплоть до битья розгами и публичных казней.

Президент развел руками: увы, иначе никак было невозможно. Речь шла буквально о жизни и смерти, и не отдельного человека, а огромного сообщества.

– Кстати, сколько в вашей республике народу? – спросил Загорский. – А то цифры называют самые разные: кто пять тысяч, кто десять, кто пятнадцать, а то и до двадцати доходит. Кто же прав?

Фассе отвечал, что, как это обычно бывает, правы все и никто. Населенность Желтуги сильно колеблется, поскольку зависит от обстоятельств, в первую очередь – от сезона. А лучший сезон тут, как ни странно, это зима.

– Зима? – удивился Нестор Васильевич.

Президент кивнул – именно. Все дело в том, что в Желтуге почти никто не работает открытыми разрезами: золото добывают либо шурфами, либо ортами, расположенными по берегам речки.

– Это что такое – шурфы? – вдруг спросил Ганцзалин, который почти всю беседу промолчал.

– Шурфы – это ямы, в которых работают приискатели, глубина их обычно около двух саженей, – объяснил президент. А орты – это целые векторы, можно сказать, галереи в земле. Ну, словом, проще это увидеть, чем объяснять. Но суть дела в том, что у нас тут много воды, а откачивать ее очень трудно. Так что самое лучшее время для добычи – это, как уже было сказано, зима, и именно зимой народу в Желтуге больше всего. Хотя, конечно, и зимой есть свои сложности в работе – нужно жечь костры, оттаивать землю, в промерзшей много не накопаешь.

Загорский заметил, что зима уже наступила, а народу не видно, чтобы очень было много.

– Народ-то есть, – вздохнул Фассе, – вот только непонятно, сколько еще стоять Желтуге. Боюсь, остались нам считанные недели.

– А это еще почему? – заинтересовался Нестор Васильевич.

– Китайцы собираются нас выселять…

Загорский и Ганцзалин снова переглянулись.

– Что значит – выселять?

– Гнать в три шеи, – невесело объяснил Фассе. – Собственно, они уже делали попытки. Первая была неудачной, а вот второй раз китайцы пошли на нас так решительно, что Амурская Калифорния просто разбежалась во все стороны. Случилось всё этим летом, а нас, желтугинцев, было совсем немного, так что достойного сопротивления оказать мы не смогли. Впрочем, даже если бы было нас пятнадцать тысяч – и то непонятно, куда бы все развернулось. Одним словом, китайцы прислали войска и погнали нас отсюда. Но русский человек прилипчив, ему если где понравилось, он оттуда не уйдет. Нас погнали – мы вернулись. Боюсь, однако, что в ближайшее время вся история повторится, и вот тогда уже нам точно костей не собрать.

Надворный советник нахмурился. Известие поистине печальное. Это значит, что ему с Ганцзалином надо поскорее браться за дело. Как начать мыть золото в Желтуге, что для этого нужно?

– Для начала решить, как вы будете работать: в одиночку, в артели, или найметесь в компании, – отвечал Фассе.

– А вы с высоты вашего опыта что порекомендуете? – полюбопытствовал Нестор Васильевич.

Фассе несколько секунд смотрел на него молча, потом сказал:

– Ничего. Я бы на вашем месте вообще не брался за кайло. Работа очень тяжелая и нездоровая, можно обзавестись серьезными болезнями или даже вовсе отдать Богу душу.

Нестор Васильевич развел руками: ему деваться некуда, назад дороги нет. Фассе отвечал, что деваться всегда есть куда. Но прежде он хотел бы спросить у господина ротмистра, доводилось ли ему принимать участие в военных действиях?

Загорский кивнул: доводилось, когда он служил в Туркестане.

– Прекрасно! – Фассе просиял от удовольствия. – У нас в Желтуге есть бывшие военные, но это либо люди, не нюхавшие пороху, либо нижние чины, не имеющие стратегического мышления и не способные командовать большими массами людей.

Надворный советник поднял брови: ему предстоит командовать массами?