Калки

1

Если бы мне не было так плохо, я испытала бы удовольствие от старомодного мелодраматического чувства, которым обладал доктор Лоуэлл. Как говорится, он не упустил своего случая. Во-первых, меня опоили наркотиком, точно героиню авантюрного романа. Во-вторых, я лежала в кровати, которая стояла посреди современной спальни, оформленной в скандинавском стиле. В-третьих (и это самое зловещее), на мне была черная шелковая ночная рубашка, о которых никто и не слыхивал с сороковых годов — того времени, когда в докторе Лоуэлле только просыпалась мужественность. Была ли я изнасилована? Возможно. В промежности саднило. Один бог знал, в какие развратные игры играл со мной доктор Лоуэлл. Меня тошнило. Я ощущала жар.

До меня, как сквозь слой ваты, донесся женский голос:

— Как вы себя чувствуете, миссис Оттингер?

— Хуже некуда, — ответила я, повернулась и увидела женщину приятной наружности в обличье профессиональной сиделки.

— Я доложу доктору Лоуэллу. — Она вышла из комнаты. Я закрыла глаза. Хотелось только одного: спать. Снова потерять сознание. Избавиться от боли, озноба, лихорадки.

Очнувшись в очередной раз, я увидела сидевшего рядом доктора Лоуэлла. Он щупал мой пульс. Казалось, его искренне волновало мое состояние.

— Меня опоили наркотиками? — с трудом спросила я. В глазах двоилось.

— Да. Увы, мне пришлось сделать это. Но к тому времени вы уже были больны. Поверьте мне. Разновидность гриппа. Не знаю, какая именно. Должно быть, вы подхватили ее в Непале.

— От «легионера»? — Мне показалось, что я удачно пошутила.

Но доктор Лоуэлл явно не принял шутки. Он проверял мои реакции, зрение, слух. Похоже, все было более-менее в норме.

— Вы правы, — сказал он. — Слава богу. Я испугался до смерти.

— Зачем меня одурманили?

— Мне нужно было увезти вас из Нового Орлеана. Подальше от Макклауда.

— Из Нового Орлеана? — Его слова доходили до меня с трудом.

— Да. Мы в Вашингтоне, округ Колумбия. В номере «люкс» гостиницы «Джефферсон Армс», принадлежащей «Калки Энтерпрайсиз».

— А «Сан» знает об этом?

— Там знают, что вы заболели. — Доктор Лоуэлл достал шприц. Я позволила сделать себе подкожный укол. — Через несколько минут вам станет легче.

Так и случилось. Я догадывалась, что он ввел мне что-то стимулирующее.

— А что с Макклаудом?

— Он собирался убить вас. Это террорист, работающий на китайцев.

Я пропустила эту чушь мимо ушей. Тут он откинулся на спинку стула и одарил меня улыбкой, которую, несомненно, считал любезной.

— Вы — Совершенный Мастер, миссис Оттингер. И я тоже. — Доктор Лоуэлл смотрел на меня желтыми глазами доктора Ашока. Я закрыла глаза. Хотя сейчас в них не двоилось, но чувство двойственности оставалось.

— Калки говорил, что в Новом Орлеане я должна встретиться с одним из Совершенных Мастеров. Но не сказал, что меня будут опаивать, похищать… и насиловать? — Я брала пресловутого быка за его знаменитые рога. Книгу мисс Браунмиллер о мужчинах и изнасилованиях я знала наизусть.

— Нет. Вы не были изнасилованы. Хотя и очень красивы. Можно мне называть вас Тедди?

— Называйте как хотите. А как мне называть вас? Доктор Лоуэлл или доктор Ашок?

— Моя маска оказалась прозрачной! — Доктор Лоуэлл ничуть не огорчился. — Ну что ж… В Непале мне пришлось быть доктором Ашоком, потому что в этой таинственной стране доктор Лоуэлл — персона нон грата. Следовательно, мне пришлось путешествовать под чужим именем. Кроме того, я агент ЦРУ, хоть и внештатный. Они не идентифицируют меня с доктором Лоуэллом.

— Поставляющим наркотики на Запад.

Лоуэлл проигнорировал вызов.

— Калки с самого начала хотел, чтобы мы познакомились. Вот почему я оказался на борту самолета, летевшего в Нью-Дели. Он хотел, чтобы я понаблюдал за вами. Я так и сделал. И сказал ему, что считаю вас Совершенным Мастером.

— Как, — спросила я, — неиндуистка — более того, атеистка — может быть Совершенным Мастером?

— Все мы индуисты, знаем мы об этом или нет. Это такой же факт, как сотворение мира. И как то, что один бог имеет три ипостаси и что Калки является последней инкарнацией одной из этих ипостасей. Дорогая Тедди, не хмурьтесь! Я знаю, к этой мысли надо привыкнуть. Когда Джимми сказал мне, что он Калки… это было во время его последнего визита в Штаты, в семидесятом… я решил, что он рехнулся.

— Я могу делать заметки? — Несмотря на слабость, я все еще пыталась соблюдать свои обязательства перед Морганом.

— Нет. Говорю это как ваш врач. Перед концом света у вас будет достаточно времени. — Лоуэлл посчитал эту мысль настолько забавной, что зашелся смехом. — Как и вы, я сказал Джимми: «Я не индуист». Кроме того, я сказал Калки, что он тоже не индуист. Разве что выкрест. Он ответил, что это бессмысленно. Мы есть то, что мы есть, и пребудем такими во веки веков. Иногда мы знаем это, иногда нет. Мы нуждаемся в просветлении. Именно это слово имел в виду Будда — тот самый, которого тоже кто-то «просветлил».

— Значит, вы… мы все Будды?

— Стоящие на пороге. Конечно, кроме самого Калки. Он — бог. — Лоуэлл сказал это с такой спокойной убежденностью, что Мишель Фуко[23] непременно счел бы нас выжившими из ума.

Мне ужасно захотелось посмотреть на себя в зеркало.

— Был ли он Калки уже в Тьюлейне? — Неужели у меня действительно такая сухая кожа, как показалось? Я пыталась заглянуть в зеркальце лежавшего на тумбочке стетоскопа, но тщетно.

— Был. Однако не знал этого. По крайней мере, он так говорит. Но я этого не подозревал. За пределами лаборатории он был вполне обычным.

— Он занимался балетом.

— Ненавижу балет. И пантомиму. Если для меня приготовлено местечко в аду, то я провел бы вечность, следя по очереди то за балетом Большого театра, то за Марселем Марсо. — Лоуэлл выражался более решительно, чем я. Тем не менее в наших вкусах было много общего.

— Вы виделись с Калки до семидесятого года?

— Нет, но часто разговаривали. Кроме того, мне о нем много рассказывала Эстелла. Славная девочка. Я жалею ее. И Калки жалеет тоже. Эстелла не виновата, что она не Лакшми.

— Калки мог сказать обо всем раньше. Женщины обычно быстро понимают намеки.

— Что он мог ей сказать, если и сам не знал? Когда он осознал себя Калки, вечной супругой которого является Лакшми, то сообщил об этом. Кроме того, он попросил меня подыскать ей работу, и я с удовольствием сделал это. Когда я говорю, что после открытия магазина мы с Эстеллой стали очень близки, речь идет не об интимной близости.

— Женщинам, — от души сказала я, — паршиво живется в этом мире.

— Тогда радуйтесь, что ему приходит конец.

— Вы могли бы по крайней мере жениться на Эстелле.

— Слишком поздно. Конец…

— Ну да, ну да. Но почему вы не сделали этого десять лет назад? Она была бы рада. — Я продолжала битву за женскую солидарность.

Лоуэлл потерял свою обычную учтивость.

— Эстелла — католичка. Я — нет. Кроме того, я подвергся вазэктомии[24] и не могу иметь детей. Какой в этом смысл?

— Если вы этого не видите, объяснять без толку. Все мужчины — дерьмо. Дайте мне зеркало.

Лоуэлл протянул мне ручное зеркало. Зрелище было душераздирающее.

— Я выгляжу, как смерть. Где здесь ближайший салон Элизабет Арден[25]?

— Вы были при смерти, Тедди. Не будь вы Совершенным Мастером, вас уже не было на свете.

— Если бы вы не опоили меня наркотиком, я бы не заболела.

— Я клянусь, что это никак не связано между собой. — Лоуэлл очень хотел, чтобы я ему поверила, но я не позволила себя обмануть. Меня заразили с какой-то неясной целью.

По столь же неясной причине меня воскресили. Внезапно я ощутила не то прилив бодрости, не то прилив крови. Введенное им снадобье действовало с умопомрачительной быстротой. Вскоре я почувствовала, что полна сил.

— Я все еще не понимаю, каким образом оказалась Совершенным Мастером.

Теперь Лоуэлл пожал плечами, сделав это типично по-вейсиански. Обостренное мелодраматическое чувство помогало доктору Джайлсу Лоуэллу чувствовать себя в стране Г. В. Вейса своим человеком.

— Я тоже не понимаю. Калки догадался об этом, читая вашу книгу, чего я, увы, до сих пор сделать не удосужился. Впрочем, теперь я точно знаю, что вы — одна из пяти Совершенных Мастеров. Не спрашивайте откуда. Просто знаю, и все. Ваше путешествие в Новый Орлеан доказало, что Калки был прав. Выходит, мы с вами и Джеральдина были выбраны с самого начала, чтобы руководить Концом Света. Так что выбора у нас нет. Как ни странно, изо всех нас свободой действий обладает только Калки. Конечно, он бог, но у него тоже есть свои обязанности. Нравится ему или нет, он должен разорвать этот бесконечный цикл рождения, смерти и возрождения. Как Вишну, он является творцом Вселенной. Будучи Калки, он является Вишну, временно заключенным в человеческом теле. Легенда об Иисусе — всего лишь вариант легенды о Калки.

Я замахала руками, пытаясь усилить кровообращение и прийти в себя. При этом левый рукав черной шелковой ночной рубашки спустился к плечу и обнажил черно-багровый синяк на локтевом сгибе.

— Что это?

— Один из многих уколов. Первый я сделал вам в самолете, когда вы начали приходить в себя. Помните?

Я пришла в ужас.

— В каком самолете?

— В том, который доставил вас из Нового Орлеана в Вашингтон. Частном самолете, принадлежащем «Калки Энтерпрайсиз». К тому времени вы были серьезно больны. Температура повысилась до сорока. И дыхание затруднилось…

Я снова ощутила нереальность происходящего.

— Сколько времени я пробыла здесь?

— Шесть дней.

— О боже! Мне надо встать! Я должна поговорить с Морганом Дэвисом!

— Всему свое время. В данный момент вам предстоит разговор с куда более важным человеком, чем мистер Дэвис. Я договорился, что завтра утром вы завтракаете с сенатором Джонсоном Уайтом в ресторане гостиницы «Мэйфлауэр». Я уже разговаривал с мистером Дэвисом. Когда я сказал ему, что вы собираетесь взять интервью у Уайта, он просто затрясся. Потому что все это связано с Калки и вашими статьями для «Сан».

— Вы слишком много берете на себя, Лоуэлл.

— Джайлс.

— Джайлс. Где мой багаж?

— Все здесь. — Лоуэлл поднялся на ноги. — Если вам что-то понадобится, дайте мне знать. Или скажите сиделке…

Даже сейчас, сидя в кабинете Белого дома, я все еще с трудом складываю кусочки головоломки.

Цитата из Жюля Ренара: «Когда я замечаю что-то смешное, то даю себе в этом отчет намного позже. Я не наблюдаю за настоящим моментом. Лишь позже я осмысливаю каждую деталь своей жизни». Именно это я и делаю сейчас. Запечатлеваю прошлую жизнь. Но должна признаться: многое из того, что я видела в Вашингтоне, а позже в Нью-Йорке, казалось мне сюрреалистическим. Впрочем, так и должно было быть. «Нама Шивайя». Переведу позже.

2

Когда на следующее утро я шла по Висконсин-авеню, мне и в голову не приходило, что через год я буду работать в Белом доме и… Но нет. Это как раз тот намек на будущие события, которых меня просили всячески избегать. Буду излагать только факты и придерживаться случившегося. Моим образцом для подражания станет Жюль Ренар — человек, не признававший ни метафор, ни вейсианизма. «Романтик, — писал Ренар, — смотрит в большое зеркало и верит, что перед ним море. Реалист смотрит на море и верит, что перед ним зеркало. И лишь человек прямой и честный, стоя перед зеркалом, говорит: „Это зеркало!“, а стоя на берегу моря, заявляет: „Это море!“»

В Вашингтоне я столкнулась с сенатором Соединенных Штатов, который хотел стать следующим кандидатом в президенты от республиканской партии. Вот это прямо и честно.

Дабы не отклоняться от этой линии, скажу сразу, что я всегда терпеть не могла политиков. Они тратят слишком много времени на ток-шоу, избегая важных тем и говоря о том, что имеет значение лишь в уютных стенах клуба какого-нибудь заштатного городка. Я стала известной потому, что действительно сделала кое-что полезное. Я была летчицей, ставила рекорды, рисковала жизнью, испытывая самолеты. Но ни один политик, начиная с президента, за всю свою жизнь не сделал ничего реального. «Это паразиты», — думала я про себя, видя, как они натужно улыбаются перед камерой.

Сенатор Уайт уже сидел в отдельном кабинете ресторана гостиницы «Мэйфлауэр». Он был один. Позже мне сообщили, что я удостоилась большой чести. Обычно сенаторы (а тем более те, кто метит в президенты) бывали окружены не только людьми, которые чего-то хотели от правительства, но и членами собственного штаба, всеми правдами и неправдами стремившимися к тому, чтобы имя их босса непременно попало в газеты или прозвучало с экрана телевизора. Учитывая, что ни один сенатор никогда не сделал ничего стоящего, все это смахивает на сплошное мошенничество. Как бы там ни было, а соревнование между примерно сотней сенаторов шло отчаянное. Чтобы выжить, каждый государственный муж был обязан по крайней мере раз в год на тридцать-сорок секунд показаться в первом, шестичасовом выпуске вечерних новостей, сидя лицом к лицу (а еще лучше бок о бок) с Уолтером Кронкайтом, самым уважаемым человеком в стране, потому что тот пять вечеров в неделю лично читал семиминутную сводку новостей.

Уайт был толстеньким коротышкой с маленькими руками и ногами и очень большой головой. Ему было около пятидесяти. Когда я подошла, он изобразил стандартную улыбку политика, обнажив зубы с коронками. Они были слишком белыми, слишком блестящими, слишком правильными и нисколько не напоминали те искусные подделки настоящих зубов, которые давно распространились в Калифорнии. Уайт красил волосы и делал это совершенно напрасно. Но в то время американские политики стремились походить на второразрядных теледикторов со стандартной внешностью, напрочь лишенной индивидуальных черт. Контактные линзы делали глаза Уайта более крупными и блестящими, чем было предусмотрено Матерью-Природой. «О, какое чудо природы человек!» — написал один великий муж.

Я никогда не могла понять, почему американцы приняли в штыки короткое замечание Индиры Ганди. В конце концов, кому какое дело до того, что говорят на экране? Президенту Индии можно было похлопать только за то, что она нарушила привычную мучительную скуку нашего телевидения. Думаю, Сент-Экзюпери был прав. Мы, летчики, не демократы. С высоты в десять тысяч метров мир кажется муравейником. Из космоса Земля выглядит куском зелено-голубого мрамора. Думаю, это хорошо, что за исключением Чарльза Линдберга (да и тот поддался соблазну лишь ненадолго) летчики оставались вдали от политики. Ну да, Амелия ходила по жалким лачугам, помогая бедным. Но она была святой, спустившейся с неба в трудные времена.

Я представилась сенатору Уайту. Он слегка приподнялся со стула, блеснул тремя десятками белых зубов и заговорил приветливым по политическим стандартам голосом (то есть низко и слегка монотонно). Я заметила… нет, это Арлен указала мне на тот весьма любопытный факт, что политики всегда копируют самого известного из них в данный момент. Я помню те времена, когда даже сенаторы-калифорнийцы подражали бостонскому акценту Дж. Ф. Кеннеди. Когда в Белом доме сидел дважды рожденный красношеий тип с Юга, все сенаторы, метившие в президенты, усиленно имитировали южное произношение. Сенатор Джонсон Уайт от штата Мичиган, окончивший юридический факультет Гарварда, строил из себя такую деревенщину, что у меня кровь застыла в жилах.

— Рубленая солонина здесь отличная, — сказал он, безбожно глотая гласные. Я содрогнулась. И заказала кофе.

Кода мы выпили кофе и как следует присмотрелись друг к другу, он прозрачно дал понять (с помощью языка тела), что я могу стать любовницей если не президента, то кандидата в президенты. Я отодвинула ногу как можно дальше, а потом включила диктофон и лучезарно улыбнулась. Если бы я была мужчиной, женщина с диктофоном никогда не смогла бы вызвать у меня желание.

— Я слышал, будто вы только что прибыли из Нового Орлеана. — Это было сказано сухо и довольно откровенно. Но потом Уайт вспомнил, что он человек из народа и претендует на президентский пост. — Шикарный город, — проквакал он, — где люди относятся к тебе по-доброму.

— В самом деле? — Я изо всех сил показывала, что не отношусь к числу его потенциальных сторонников.

Уайт принялся за жареные грибы.

— Я — горячий поклонник Моргана Дэвиса. — Это было сказано тепло и искренне; впрочем, таким было каждое сказанное им слово. — Я думаю, его… это… периодическое издание сделало большое дело. Я регулярно читаю «Сан». На мой вкус, она чересчур далека от политики. Он слишком цацкается с этими мошенниками от экологии, но решительно настроен против наркотиков. Как и я. Я думаю, он сделал прекрасный выбор, когда направил вас расследовать это дело с наркотическим рэкетом.

— Наркотики тут ни при чем, сенатор, — мягко сказала я. В кабинете напротив сидела компания профессиональных избирателей. С полдюжины человек пялилось на нас во все глаза. Они узнали Уайта и завидовали мне. — Моя цель заключалась в том, чтобы написать статью о Калки и конце света.

Уайт одарил меня улыбкой заговорщика.

— Конечно, конечно. Я читал ваши статьи, Тедди. — Политики всегда называют собеседника по имени. — Тедди, вы знаете, — тут он принял мрачный и унылый вид, с которым все президенты обязаны говорить о своих противниках в Кремле, — что этому Калки и концу света в воскресной передаче Си-би-эс «60 минут» будет посвящено целых одиннадцать с половиной минут? — Уайт готов был кусать себе локти.

— Калки — хороший актер, — хладнокровно ответила я. — А тема представляет определенный интерес.

Впрочем, мои намеки не подействовали. Преуменьшения на политиков не действуют.

— Эти афиши! — вскричал уязвленный Уайт. — Вы знаете, сколько стоит увешать всю страну двадцатью тысячами собственных многокрасочных портретов? Даже Дик Никсон в семьдесят шестом году не потратил столько!

— Мне говорили, что вы считаете Калки и доктора Лоуэлла участниками торговли наркотиками. — Я достала шариковую ручку и блокнот.

— Я думал, — ответил Уайт, — что главной целью вашего разоблачения в «Сан» является сообщение о том, что за фасадом «Новоорлеанской компании тропических птиц и рыб» скрывается один из крупнейших наркосиндикатов мира. Кроме того, я думал, что мой друг Морган уже сказал вам о нашем желании подождать с разоблачениями до того времени, когда пройдут первые слушания моей комиссии в Нью-Йорке. Это случится через две недели, и Келли, называющий себя Калки, будет вызван на них в качестве свидетеля.

Ссылка на Моргана меня обеспокоила. Неужели Уайт о чем-то договорился с Морганом за моей спиной? Если дело обстояло именно так, это объясняло, почему я не могла связаться непосредственно с Морганом со дня своего вылета из Лос-Анджелеса. Все сообщения передавались через кокаиниста Сейперстина, который едва ли заслуживал доверия.

— Об этих слушаниях мне говорил Джейсон Макклауд.

— Преданный слуга общества. — В голосе Уайта прозвучала металлическая нотка. — Он — единственный чернокожий, которому удалось проникнуть в гонконгскую ветвь «Чао Чоу». Без него мы ни за что не получили бы данных на Келли и Лоуэлла.

— Зачем?

Этот простой вопрос поставил будущего президента в тупик.

— Что «зачем»? — Уайт повернулся и недоуменно посмотрел на меня.

— Зачем успешно орудующему наркосиндикату наживать себе лишнюю головную боль, основывая религиозное движение?

— Потому, Тедди, — с упором произнес кандидат в президенты, — что религиозная деятельность не облагается налогами.

— А-а… — Не знаю, почему автоматически считается, что кандидат в президенты непременно глуп как пробка. Мне никогда не приходило в голову, что Джонсон Уайт может придумать то, на что не способна я сама. Но он придумал. И это действительно имело смысл. — Если Калки сумел додуматься до такого, то он гений.

— Или Лоуэлл. Мы считаем, что настоящим мозгом новоорлеанского синдиката является Лоуэлл, а Калки — всего лишь исполнитель. И, конечно, участник телешоу. Одиннадцать с половиной минут! — При мысли о том, что Калки обладает драгоценными минутами «прайм-тайм», а он нет, на глазах Уайта проступили слезы. Он вздохнул. А потом заговорил снова: — Они отмывают деньги через свои американские ашрамы. Делают вид, что это поступления от зарубежных вкладчиков. Потому, что каждая добропорядочная религия в Соединенных Штатах свободна от налогов, у них развязаны руки. И они вовсю пользуются этим. В прошлом году они купили большие земельные участки и несколько компаний на западе Северной Дакоты. Тедди, эта штука — настоящий спрут. И поэтому вы должны помочь. Помочь своей стране. И этим несчастным детям, которых приучают к «бурому сахару», а то и к чему-то пострашнее.

Хотя туристы из кабинета напротив не могли слышать, о чем идет речь, они безошибочно уловили в голосе Уайта патриотический подъем, столь же неприкрытый и столь же заразительный, как первые такты Боевого Гимна Республики. Я видела, что они готовы захлопать.

Я закрыла блокнот.

— Сенатор, я не могу сказать вам, что собирается делать «Сан». Договаривайтесь об этом с мистером Дэвисом. Я могу только одно: собирать материал. Публикуют его они.

— Вы можете оказать мне большую помощь, Тедди. — Он снова заговорил с акцентом красношеего. Слово «помощь» прозвучало у него как «пом…щь». — Вы очень симпатичная девочка. Даже чересчур. — В воздухе снова завитала мысль о связи на одну ночь. Точнее, на одно утро. Американские сенаторы пользовались репутацией людей сексуально ненасытных, но импотентов. Несколько лет назад у Арлен был роман с одним сенатором от штата Аризона. Она рассказала мне все.

— Сенатор, вы мнете мне платье.

Крошечная ножка Уайта отодвинулась.

— Что, — спросил он, — вы делали последние несколько дней с Джайлсом Лоуэллом? И как и когда вы прибыли в Вашингтон?

— Сенатор, мое дело знать, а ваше — догадываться.

— В таком случае вы будете вызваны повесткой в сенатскую комиссию по контролю и борьбе с наркотиками и обязаны будете дать показания под присягой.

— Первая поправка к конституции. Я имею право не называть свои источники информации. — Я воспользовалась избитым журналистским приемом, хоть и сделала это в несколько шаржированной форме.

— Решение Верховного суда по этому вопросу еще не отменено, — отбарабанил Уайт столь же избитый ответ. — Вас можно обвинить в неуважении к конгрессу. — Затем он одарил меня умильной улыбкой в стиле красношеего. На его глазах выступили две слезы, вызванные любовью ко мне и всему человечеству. — Тедди, но я не хочу, чтобы мы с вами оказались в двусмысленной ситуации, потому что безмерно восхищаюсь вами как летчицей и Американкой с большой буквы.

— Спасибо. — Я добавила в его бочку меда ложку дегтя. — Я не могу сообщить о докторе Лоуэлле ничего интересного. Я прилетела с ним в Вашингтон в частном самолете и оставалась с ним в отеле «Джефферсон Армс», номер 437. Это не приглашение. Последние несколько дней я болела гриппом, и доктор Лоуэлл действовал как мой врач. Я согласна с вашими общими выводами относительно «Калки Энтерпрайсиз». Я тоже убеждена, что они имеют дело с наркотиками. Теперь я понимаю, что они основали новую религию, чтобы отмыть деньги. Все абсолютно ясно, кроме одного. При чем тут конец мира?

— Просто приманка. Все в стране только и говорят, что об этих плакатах. Каждый комик на телевидении отпускает шутки насчет «Конца». Калки ведет себя, как барон Мюнхгаузен, который заявил, что в такой-то день полетит верхом на ядре. Такое заявление автоматически взвинчивает цену на входные билеты. А тут еще лотерея «Лотос»! Все попадаются на этот крючок. На прошлой неделе я сам чуть не выиграл пять тысяч долларов. Не совпала всего одна цифра.

— Сенатор, но что будет, если конец света не состоится?

— А ничего. Этот малый хорошо поживет на ваши денежки. — Уайт видел во всем этом только одну сторону, а именно рекламу. Еще бы… Самореклама для политика — важнейшая вещь на свете.

— Да нет, я думаю, что Калки относится к этому всерьез. Думаю, он искренне верит в наступление конца света. Нам не хватает ни энергии, ни еды. Слишком много людей, необратимое загрязнение окружающей среды…

Меня должно было насторожить недавнее упоминание Уайта о «мошенниках от экологии». Извержение вулкана началось немедленно.

— Да знаю, знаю! Римский клуб, экология, перенаселение, нефтяные пятна! Весь Мичиган отравлен ядохимикатами, содержащимися в молоке! В Средиземном море нет рыбы, а повсюду в мире рыба содержит повышенное количество ртути и кадмия. Женщина, соблюдающая диету, умирает от того, что ест слишком много меч-рыбы. Благодаря интенсивному сельскому хозяйству все водоемы стран Первого Мира отравлены ДДТ. Падение интеллекта у жителей Третьего Мира в результате роста окиси углерода, приводящего к постоянным изменениям климата и началу нового ледникового периода. Тем временем озоновый слой атмосферы выжигается выхлопами реактивных самолетов вроде сверхзвукового «Конкорда»… Тедди, все это старые уловки коммунистов, и меня удивляет, что такая хорошая американка, украшение штата Калифорния, могла клюнуть на эту удочку. Разве вы не понимаете, что таким образом «комми» хотят нанести нам поражение? Они пытаются встревожить нас. Хотят остановить экспансию нашей промышленности, величайшей промышленности, которую когда-либо видел мир, выступая против уничтожения всяких гадов, мошек, бесполезных птиц и рыб. Тедди, но мы сами окажемся на грани вымирания, если сейчас отступим и проиграем битву за контроль над мировым рынком. Выбор прост. Между гадами, мошками, никому не нужными птицами и рыбами с одной стороны и обществом, которое дает тебе все благодаря использованию электричества, в котором телевещание занимает больше часов, чем где бы то ни было, которое обладает самой большой военной мощью, не говоря об уровне жизни, вызывающем зависть у каждого «комми» и приводящем в отчаяние каждого жителя Третьего Мира. Тедди, неужели вы готовы продать Америку за миску овсянки?

Сенатор Уайт выражался, как настоящий президент. Видел мир соответственно. Плюс к тому имел безупречно работающие мозги, как выразился бы Г. В. Вейс. К несчастью, он не понял, что именно я имела в виду.

— Ваше красноречие почти убедило меня, — сказала я. — Это очень большой комплимент, потому что я отношусь к числу ненавистных вам «мошенников от экологии». Но когда я говорила, что до конца света подать рукой, то имела в виду вовсе не то, что известно всем и каждому. Я думаю, даже до американского конгресса наконец дошло, что мы находимся в состоянии отрицательной энтропии и что все катится под откос. Нет, я имею в виду нечто куда более простое. Настоящий конец мира, который несет с собой Калки.

Тут Уайт начал просвещать меня.

— Бред сивой кобылы, — сказал он. — Если вы думаете, что эта задница Калки способен уничтожить человеческую расу, то вы сильно ошибаетесь. Потому что, — теперь его голос ничем не напоминал голос «дважды рожденного», но был голосом президента Уайта, говорящего со своим народом, — быстро покончить с человечеством невозможно. Тому порукой неизмеримая американская ядерная мощь, сдерживающая орды международных коммунистов. Будь я президентом и главнокомандующим, я прибег бы к помощи этого оружия, если бы от этого зависела судьба мира. Правда, сделал бы это крайне неохотно. — Туристы за соседним столиком негромко зааплодировали. Уайт понизил голос. — Келли не может покончить с миром. Это технически невозможно. Даже если бы он обладал дюжиной нейтронных бомб модели Б, все равно не смог бы. Я знаю. Я наводил справки в Пентагоне. Но вопрос чисто теоретический, потому что у Калки нет даже одной такой бомбы. Не спрашивайте, откуда я это знаю. Просто знаю, и все.

Слова «модель Б» заставили меня навострить уши. Я выступала против разработки нейтронной бомбы. Даже если такая бомба могла довольно успешно и безболезненно убивать персонал (эвфемизм понятия «народ») и оставлять целыми здания, радиоактивные следы подобного взрыва сохранялись бы в атмосфере добрую тысячу лет.

— Новая модель? Вы не могли бы рассказать, в чем заключаются ее особенности?

— Тедди, ни о какой новой модели я не говорил, — не моргнув глазом соврал он. — То ли я что-то не так сказал, то ли вы чего-то не поняли. Но дело не в этом. Не следует думать, что безопасность всего свободного мира зависит от какой-то маленькой нейтронной бомбы, которая может научить любого агрессора уважать частную собственность. По-другому думают лишь коммунисты и их колесящие по всему миру подпевалы из «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс». — Сенатор Уайт предпочитал называть знакомые ему, но в данном случае не имевшие никакого отношения к делу издания. — Люди, равнодушные к отечественной промышленности, почему-то видят в огромном «Конкорде» угрозу для окружающей среды, в то время как куда более опасные аэрозольные баллончики считаются безобидными, как сельский домик… Значит, номер 437 в «Джефферсон Арме»? — с неожиданной страстью пробормотал он.

— Я улетаю в Нью-Йорк, — с ослепительной улыбкой ответила я и тоже пробормотала: — Как-нибудь в другой раз. — Я предпочитала не ссориться с ним. Вызов на комиссию мне не требовался. Как и сенаторский пенис. Я широким жестом оплатила счет. Джайлс заранее предупредил меня, что сенаторы никогда ни за что не платят. Уайт поблагодарил меня.

Когда мы выходили, Уайт нарочно сделал так, чтобы пройти мимо столика напротив. Болельщики затрепетали.

— Мы за вас, сенатор, — сказал один. — Вы будете президентом, — сказал второй. — Задайте им жару, Тедди! — сказал третий.

Лицо Уайта потемнело. Я решила, что он расстроился из-за того, что узнали и меня.

— Выходит, и у меня еще есть поклонники, — бросила я.

— Вы тут ни при чем, — типично по-вейсиански огрызнулся Уайт. — Тот малый решил, что я — Тедди Кеннеди. Не народ, — буркнул он себе под нос, — а куча траханых придурков…

У дверей гостиницы Уайт взял мою руку и долго не выпускал ее.

— Не теряйте со мной связи, Тедди. — Швейцар, несколько прохожих и я выслушали заключительную арию в стиле красношеего. — И как следует п…думайте над тем, что я ск…зал. Потому что, Тедди, с вашей пом…щью я сделаю эту страну такой доброй, открытой и сердечной, как вы и я. Такой, какой эта великая страна может стать и непременно станет, если вы, я и весь народ вновь сделают ее величайшим государством в мировой истории.

Конечно, его слова были всего лишь сотрясением воздуха. Однако в прошлом марте так изъяснялся не только наиболее реальный кандидат в президенты от республиканской партии, но и почти все остальные политики. Отрицательная энтропия приводит к бессмысленной трате энергии. Она влияет и на язык. Слова становятся всего лишь заклинаниями. Это означает, что до конца рукой подать. Наступает тепловая смерть.

3

По прибытии в Нью-Йорк выяснилось, что я снова требуюсь телевидению. Мои добрые слова в адрес Индиры Ганди были прощены, если не забыты. Все хотели получить интервью у человека, который интервьюировал Калки. Его афиши произвели фурор. Мне дали четыре минуты в «Сегодняшнем шоу» и шесть в «Доброе утро, Америка». Кроме того, Морган Дэвис пригласил меня на ленч в симпатичный Дубовый зал ресторана гостиницы «Плаза», отделанный резными деревянными панелями. Эта мода до Лос-Анджелеса еще не дошла.

Морган набрал вес. Еще никогда он не был таким тучным.

— Отклик потрясающий. Калки-«Конец»! — Он засмеялся старой и порядком надоевшей общенациональной шутке. Я сообщила ему последние новости. Он остался доволен.

— Надо будет опубликовать портрет миссис Келли. — Морган что-то черкнул на листке бумаги. — И то, что Калки бывший танцовщик, тоже по делу. Думаю, в его старой балетной школе остались кое-какие фотографии. — Он сделал еще одну запись. — Он педик?

— Нет, Морган.

Во время ленча несколько раз подходил метрдотель и шепотом сообщал Моргану, что тому звонят. Морган брал трубку поставленного рядом телефона и обсуждал, избавится ли президент от вице-президента еще до следующего съезда. Это была единственная тема, которая в прошлом году интересовала «делателей королей». Калки пока оставался в стороне.

— Кандидатом от республиканцев будет Джонсон Уайт, — сказал Дэвис, кладя трубку после того, как звонивший сообщил ему, что президент наконец решил утопить вице-президента. — Но только в том случае, если слушания действительно состоятся.

— А они состоятся?

— Это зависит от тебя. От Калки. От ФБР, ЦРУ, Бюро по борьбе с наркотиками, Внутренней финансовой инспекции. Все делают за Уайта его работу. Но даже если он будет выдвинут, я не думаю, что он победит нынешнего президента, если только… — Морган любезно сообщил мне результаты своего анализа великой американской политической интриги. Несмотря на свою принадлежность к активной части большинства электората, которое не остается равнодушным к выборам, но никогда не ходит голосовать, потому что это бессмысленно, я вежливо слушала. Итоги выборов действительно волновали Моргана. Но ему не хватало воображения.

Когда Морган закончил, я спросила его о деле с наркотиками.

— Уайт сказал мне, что ты согласился придержать эту информацию до слушаний.

— В самом деле? — Морган захихикал. Вернее сказать, эти звуки не были похожи на хихиканье. «Кхе-кхе-кхе» — это неудачное звукоподражание междометию, с помощью которого английские крестьяне скликали цыплят в семнадцатом веке. Я только что узнала это из личного словаря президента, хранящегося в Овальном зале.

— Сенатору Уайту это не понравится.

— Плевать на сенатора Уайта. — Глаза Моргана были как у кобры, наблюдающей за мангустом. — Тедди, не могу выразить, как я восхищаюсь твоей работой. — Он был искренен. Он сказал мне, что из этого выйдет отличная книга. Он уже обо всем договорился с «Даблдей». Они ждут только меня, чтобы подписать договор. То, что я пилот Калки, говорило само за себя и заранее обеспечивало книге успех. Как он выразился, «место во главе списка бестселлеров ей забронировано». Я поблагодарила его. Он посоветовал мне связаться с доктором Лоуэллом, который тоже сейчас в Нью-Йорке.

— Он в главном ашраме. Это на Пятьдесят третьей улице, возле Первой авеню. Кстати, мы склоняемся к мысли, что настоящим боссом является именно Лоуэлл.

— Сенатор Уайт думает так же.

— Джонни, — Морган называл знаменитостей только их уменьшительными именами, — не всегда ошибается, знаешь ли. — Он засмеялся, а затем тяжело задышал (описать этот звук можно было бы лишь с помощью неологизма, но неологист из меня никудышный). — Однако не вздумай ему доверять. Похоже, он на крючке у торговцев наркотиками.

— Все продажны. — Я не слишком удивилась. Просто приуныла.

— Ну, пока это только слух. Но мы его проверяем. Есть мнение, что кампания Уайта финансируется бандой «Чао Чоу» из Гонконга. Они хотят уничтожить «Калки Энтерпрайсиз». Поэтому платят Джонни, натравливая его на соперника. Джонни получит свое паблисити, Калки и Лоуэлл сядут в тюрьму, Джонни станет президентом, а «Чао Чоу» восстановит контроль над мировым наркобизнесом. Таков сценарий. Конечно, если это правда. Как бы там ни было, мы поручили это дело частному сыщику, и он доведет его до конца. Честно говоря, нас волнует только одно: как бы Калки не убили до сборища в «Мэдисон сквер-гардене».

— Можно мне написать некролог? — О, мы вели игру по всем правилам.

Морган довольно хрюкнул (да, пожалуй, это самое подходящее слово).

— Нет. Некролог напишет Брюс. Но мы опубликуем твое фото в полный рост. Ты будешь печальной и безутешной. На тебе будут черная кожаная летная куртка и высокие шнурованные ботинки. Осиротевший личный пилот…

На этой высокой ноте ленч закончился. Я заметила, что вокруг губ Моргана появилась характерная синева, и мне стало ясно, что вскоре «Сан» понадобится новый издатель.

Я шла к ашраму пешком. Благодаря телевидению меня многие узнавали. Кое-кто подходил, чтобы поговорить со мной о Калки. Как бы там ни было, он захватил (если не воспламенил) воображение ко всему привычных ньюйоркцев. Я одолела дюжину кварталов только через час.

Ашрам представлял собой три узких здания, тесно прижавшихся друг к другу. Вестибюль был выкрашен бежевым. Напротив входной двери висела цветная фотография Калки в полный рост; он выглядел настоящим красавчиком. Нет, я не хотела, чтобы его убили.

Афиши рекламировали предстоящее мероприятие: «Калки! „Мэдисон сквер-гарден“, 15 марта. Конец света». Длинный стол был завален благоухавшими краской брошюрами. «Кто такой Калки?», «После Конца», «До Конца». В центре вестибюля сидел человек, раздававший лотосы. Над его головой висел перечень счастливых номеров, выигравших на прошлой неделе. Судя по нему, лотерея «Лотос» выплатила победителям больше миллиона. Следовательно, мальчикам и девочкам Калки беспокоиться было не о чем. Их послали на улицы. Каждому хотелось получить счастливый лотос.

Повсюду стояли мужчины и женщины с дежурными сайентологическими улыбками и пустыми глазами. Они управляли потоком. Люди входили и выходили, брали брошюры, спрашивали, как записаться на курсы, покупали билеты на встречу в «Мэдисон сквер-гардене», собирали лотосы. По «Мьюзеку» громко звучал битловский «Сержант Пеппер».

Я представилась тучному молодому человеку с бородой и порчеными передними зубами. Он знал меня. Он сиял. Или лучился.

— Тедди Оттингер! Пранам! Пранам! Какая честь! Какое счастье! Я только что видел вас в «Утреннем шоу». — Он был полон религиозного экстаза. — Я сейчас проведу вас. Только что прибыл доктор Лоуэлл. А теперь и вы здесь! Два Совершенных Мастера! Какая радость! Я не могу дождаться Конца! — Да, именно так он и сказал. Мне захотелось взять у него интервью не сходя с места. Говоря о Конце, видел ли он себя мертвым? Или видел, как раскрывается небо и к нему спускается лестница? Или думал, что третье апреля (эта дата все еще оставалась тайной для мира) будет для всего человечества изменением к лучшему? Жалею, что я так и не успела проанализировать глубину (или мелкоту) представлений типичного прошлогоднего калкита.

Меня вели через кабинеты, оснащенные самыми современными средствами связи. Телетайпы изрыгали груды закодированных лент. Компьютеры складывали и вычитали. Около машин сидели серьезные мужчины и женщины. Это производило сильное впечатление. Гид оставил меня у двери, на которой красовалась медная табличка с надписью «Совершенный Мастер».

Я постучала и вошла. На диване лежал Джайлс, вытянувшись в полный рост, и разговаривал по телефону. Увидев меня, он сказал в трубку:

— Только что в комнату вошла Тедди Оттингер, Совершенный Мастер. — Наступила пауза; потом он повернулся ко мне. — Лакшми передает вам горячий привет. — Закончив говорить с Катманду, Джайлс поднялся; он был энергичен и возбужден. Лоуэлл показал мне эскиз последнего постера, рекламирующего митинг Калки в «Мэдисон сквер-гардене». — Впечатляет?

— Очень, — от всего сердца ответила я. Наверху значилось «Калки» и «Конец». Далее следовали названия четырех рок-групп. Я не поклонница рока. Но Джайлс придерживался другого мнения.

— Это просто сенсация! Невиданное зрелище! У них в сумме восемь «золотых дисков»! Мы будем продавать их пластинки вместе с записью нового калкианского рэпа «Конец света» в сопровождении флейты и ситара.

Я оказалась счастливой свидетельницей еще одной метаморфозы Джайлса. Теперь он был мистером «Шоу-бизнес». Он расхаживал по комнате. Говорил о контрамарках в ложи. О торговле пластинками. О рекламе по телевидению. Мне чуть (но «чуть-чуть» не считается) не захотелось, чтобы он снова стал доктором Ашоком. Тем временем приходили и уходили помощники, показывали ему какие-то бумаги.

— Одобряете, Совершенный Мастер?

Наконец Джайлс велел секретарше, сидевшей в приемной, не соединять его ни с кем, кроме Катманду.

— Как прошел ваш ленч с сенатором Уайтом?

— Он собирается вызвать Калки повесткой. Собирается прижать к ногтю вас обоих как торговцев наркотиками.

— Бедный Джонни. Готов на все ради паблисити. Когда он собирается провести слушания?

— На следующей неделе, сразу после митинга.

Джайлс нахмурился. Он больше не был мистером «Шоу-бизнес».

— Надо будет как-то задержать его.

— До третьего апреля?

Джайлс кивнул.

— Что ж, придется пораскинуть мозгами. О боже, Тедди, да вы красавица! — Пришлось спасаться от него бегством. К счастью, гоняться за мной его заставлял адреналин, а не сердце. Вскоре он прекратил погоню и рухнул на диван.

Я чинно уселась в кресло с прямой спинкой. После дня, проведенного в салоне Элизабет Арден, я снова выглядела самой собой. Ни сухой кожи, ни ломких волос. Ныне я была Тедди Оттингер, пленительной звездой телеэкрана.

— Сенатор Уайт убежден, что это религиозное движение является всего лишь фасадом, за которым скрывается наркосиндикат.

Джайлс рассмеялся бы, не будь он так утомлен преследованием.

— Переверните фразу задом наперед, и вы будете ближе к истине.

— Наркотики являются прикрытием для Калки?

Но Джайлс тут же стал уклоняться от ответа, как случалось всегда, когда речь заходила о теме номер один. Я неохотно перешла к теме номер два.

— Джайлс, я пытаюсь понять смысл происходящего. — Я говорила чрезвычайно искренне. Этому фокусу я научилась у Арлен, следя за тем, как она играет в рекламных клипах. — Если третьего апреля будет конец света, зачем вам вся эта возня с продажей билетов, пластинками и выручкой?

Пальцы Джайлса расчесали остатки седых волос.

— Нам — а значит, и вам тоже — поручена божественная миссия. Мы были посланы на Землю именно в это время, чтобы очистить людей, помочь им достичь мира и безмятежности, чтобы они в начале нового цикла могли возродиться браминами и впоследствии восстановить первоначальный Золотой Век. — Эта чепуха лилась из него гладко и естественно, как мед.

— Я слышу ваши слова, Джайлс. — Я заговорила еще искреннее. Так любитель виндсерфинга из Малибу разговаривает сам с собой, пытаясь достичь нужного психического состояния. — Но по-прежнему не вижу в них никакого смысла.

— Тедди, ничто не будет иметь смысла до тех пор, пока вы не признаете, что наши души рождаются и возрождаются в вечности. Вот почему мы суетимся, продаем билеты, пластинки…

— Похоже, это занятие приносит кучу денег. — Моя искренность сменилась резкостью.

Джайлс воспринял это как шутку.

— Куча денег? Видели бы вы наши расходные книги! Мы по уши в долгах. Кроме того, благодаря Джонни Уайту у нас появилась еще одна проблема.

Джайлс открыл дверь рядом с письменным столом. В следующей комнате за длинным столом сидела дюжина усталых людей, просматривавших бухгалтерские книги и что-то считавших на ручных калькуляторах. Они посмотрели на нас без всякого удовольствия.

— Аудиторы, — сказал Лоуэлл. — Из Внутренней финансовой инспекции. Как дела, мистер Прейджер?

Мистер Прейджер был маленьким и бурым, как сверчок. Он сидел во главе стола.

— Мы добились большого прогресса, доктор Лоуэлл. Так что не беспокойтесь. — Голос у него был недружелюбный.

— Надеюсь, вы не слишком запутались, мистер Прейджер?

— Совсем наоборот, доктор Лоуэлл.

Джайлс закрыл дверь.

— Прейджер — главный федеральный аудитор. Бедный ублюдок. На этот раз он встретил равного себе. Вы не будете возражать, если мы приставим к вам охрану?

Мне понадобилось некоторое время, чтобы осмыслить эту типично ашоковскую смену темы.

— Телохранителей?

Джайлс кивнул.

— Они не станут вам мешать. Но будут работать двадцать четыре часа в сутки. Именно поэтому мы забронировали вам номер в гостинице «Американа». Там вам гарантирована полная безопасность.

— Зачем?

— Макклауд в городе. Дорогая Тедди, лучше перестраховаться, чем…

— Вы так и не дали убедительного объяснения, зачем я нужна Макклауду. — Я не стала добавлять, что Джайлс Лоуэлл должен дать убедительное объяснение и всему остальному. Этот человек лгал так же непринужденно, как поют птицы.

— Ему нужны все мы. — Лицо Джайлса снова стало непроницаемым. В воздухе опять запахло темой номер один.

— Он знает, что вы доктор Ашок?

— Откуда? — Джайлс снова влез в шкуру Ашока. — Я — мастер маскировки. Помните, дорогая мадам Оттингер? Этот нарк понятия не имеет, что дружелюбный коллега по работе в Непале, доктор Ашок из ЦРУ, одновременно является доктором Лоуэллом, его главным осведомителем в Новом Орлеане.

— Следовательно, — сказала я, — Макклауд намного тупее, чем кажется.

— Такое бывает. Тем не менее остерегайтесь его. А теперь хорошая новость. Завтра прилетает Джеральдина. — Я обрадовалась. Мне не хватало ее. Несколько раз я мечтала о ней. О Калки я не мечтала ни разу. «Что это значит? — думала я. — Ничего или что-то? С мечты начинается… что угодно».

Джайлс выделил мне кабинет в ашраме. На его двери тоже висела табличка «Совершенный Мастер». Меня представляли разным мандали. Я чувствовала себя самозванкой. Все они относились ко мне со священным трепетом.

— Возможность разговаривать с Совершенным Мастером — это благословение, — сказала одна ясноглазая девушка.

Я сбежала из ашрама, зашла в редакцию «Сан» и нанесла визит Брюсу Сейперстину. По крайней мере, здесь никто не говорил, что знакомство со мной — это благословение свыше. Скорее проклятие.

— Тедди, меня выворачивает наизнанку при мысли о том, что я просиживал задницу над этими статьями, а вся слава досталась тебе. — Брюс сердито шмыгал носом. Потом он передал мне письма от поклонников. Большинство их принадлежало христианским фундаменталистам, которые молились за меня, одновременно шили ку-клукс-клановские капюшоны, жгли кресты и планировали погромы.

Но одно письмо доставило мне величайшее удовлетворение. «Не могу не сказать: „Молодчина, Тедди!“ Твои фразы входят в голову, точно гвозди раз и навсегда. Ты пишешь именно так, как я мечтал. Всегда твой — Герман Виктор Вейс».