Камбоджа Живой дневник

День второй, Бангкок – Пномпень

– Нравится? – таксист кивает на гигантское здание аэропорта, собранное из стальных штанг. Между штангами натянута парусина, как в шапито. Для здешнего климата идеальное решение, дешево и эффектно.

– Это построил мэр Бангкока. – Таксист театрально вздыхает. -

Недавно его посадили, воровал, очень.

Я вспоминаю, что Бангкок один из самых коррумпированных городов мира. Отвечаю:

– Наш тоже.

– Посадили? – Он оживляется.

– В смысле, тоже ворует.

Мы едем дальше.

То, что Пномпень большой город, ясно уже в аэропорту – накопитель забит под завязку. Лететь час, но “Тайские авиалинии” держат марку, успевают подать ужин. Роняя подносы, собирают посуду на посадке.

– Русский? – спрашивает сосед.

– Откуда знаешь?

– Шрифт. – Кивает на книгу.

Камбоджиец из провинции, вторые сутки летит из Европы. Первый раз в тех краях. “Хотя вообще-то я много путешествую…”. Я понимаю, что

Европа для него такой же бессмысленный звук, как для меня Малайзия или Суматра. Филиппины.

То, что Пномпень крупный город, ясно, когда попадаешь в аэропорт. По сравнению с лаосским во Вьентьяне он вдвое больше, современнее. Визу дают на прилете, но чтобы не стоять в очереди, можно оформить

e-visa по интернету, дома. Заполняешь на сайте их МИДа анкету, прикрепляешь фото, счет карты – и получаешь файл в течение трех суток.

“Килинфил?” – предлагает шофер.

На дворе ночь, я смотрю из такси на улицу. Тротуар завален мусором, нищие и калеки спят вповалку. “Килинфил” – это killing fields, места массовых казней, и могильники недалеко от Пномпеня. Видимо, первая позиция среди достопримечательностей.

– Нет, не хочу.

В узком, как пенал, лобби пахнет благовониями, полумрак. Я прохожу между скульптурами Будды. Пусто, никого. Неожиданно меня окликают, над столом голова, из-под кепки торчат уши. Консьерж серьезен, несмотря на юный возраст.

– В девять утра будет шум, много шума. – Он берет чемодан, лицо становится скорбным. – Ремонт в соседнем здании, мы ничего не можем поделать.

Мой номер на самом верху, в мансарде. За окном в темноте угадывается стройка, за стройкой чернеет Меконг, по которому плавают иллюминированные кораблики. Конфигурация жилья хитрая, между комнатой и туалетом уместился внутренний дворик, private garden.

Два кресла, сверху крыша из циновки.

– Интернет? – спрашиваю.

– Пять долларов в сутки. – Консьерж, как фокусник, достает из кармана провод. Подключаемся, не работает. Он смотрит так, словно это я сломал связь. Качает кепкой, молчит. Наконец, вздохнув, достает новый кабель. Все в порядке, страница загружается.

Ночь душная и влажная, пот ручьями. Сна нет. Из кондиционера хлещет влажный теплый воздух. Я перебираюсь с компьютером в “садик”. Тут вентилятор, и прохладно – хотя все больше мошек, невидимого гнуса.

Левая стена в “садике” завешена бамбуком. Машинально отодвигаю пару плашек. Там еще одна стена, прозрачная – из пластика. И точно такой же “садик”. Когда глаза привыкают к полумраку, я вижу низкий топчан в углу. На нем лежит голый мужик, белый. Рядом с ним девушка, крошечная, как десятилетний ребенок. Она встает, быстро одевается.

Тот вяло протягивает руку. Я тихо смыкаю бамбуковые плашки.

“Дорога из тюрьмы в свободный мир очень длинная и очень прямая и кончается в общественном саду, где цветут гибискусы и орхидеи. Как медитирующему человеку не заметить в этом некую замену оси сознания?” Джон Бердетт.