Каменный леопард

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Сухой комментарий был сделан заместителем министра иностранных дел Великобритании неофициально. Представитель американского Госдепартамента выразился более мрачно. «После Жискара пришел более жестокий де Голль — де Голль, усиленный в десять раз». Они, конечно, имели в виду нового президента Французской Республики всего за несколько часов до первой попытки убить его.

Именно его антиамериканский взрыв в Дижоне спровоцировал эти два описания самого влиятельного политического лидера в Западной Европе. Понятно, что в определенных вашингтонских кругах известие о покушении на жизнь президента Флориана по-настоящему огорчило то, что оно не удалось. Но в тот зимний декабрьский вечер, когда Флориан вышел из Елисейского дворца, чтобы пройти несколько десятков метров до Министерства внутренних дел на площади Бово, он был на грани смерти.

Приход к власти Ги Огюста Флориана, сменившего Жискара д» Эстена на посту президента Французской Республики, был впечатляющим и неожиданным — настолько неожиданным, что это вывело из равновесия почти все правительства мира. Высокий, стройный и подвижный, Флориан в свои пятьдесят два года выглядел на десять лет моложе; исключительно сообразительный, он не выносил ума, который двигался медленнее, чем его собственный. И было что-то от де Голля в его властной внешности, в том, как он господствовал над всеми вокруг себя одной только силой личности. В восемь часов вечера в среду, 8 декабря, он был в крайнем нетерпении, когда Марк Грелль, префект полиции Парижа, предостерег его от прогулок по улицам.

«Ждет машина. Он может довезти вас до министерства, господин президент…

— Думаешь, я простудлюсь? — спросил Флориан. «Может быть, вы хотели бы, чтобы доктор сопровождал меня в течение двух минут, которые потребуются, чтобы добраться туда?»

«По крайней мере, он сможет остановить кровотечение, если тебя настигнет пуля…»

Марк Грелль был одним из немногих мужчин во Франции, которые осмелились ответить Флориану той же сардонической монетой. Ему было сорок два года, он был на несколько дюймов ниже президента ростом шесть футов один дюйм. Он был стройным и спортивным человеком, не любившим формальностей, отутюженные брюки и свитер с воротником-поло, которые он все еще носил. Возможно, именно непринужденность, непринужденность манер делали префекта, овдовевшего годом ранее, когда его жена погибла в автокатастрофе, привлекательным для женщин. Его появление, возможно, помогло; у него были аккуратные темные усы, которые гармонировали с его копной черных волос, у него, как и у президента, был хороший костяк, и, хотя обычно у него было бесстрастное лицо, в уголках его твердого рта был намек на юмор. Он пожал плечами, когда Флориан, надевая пальто, собирался покинуть свой кабинет на первом этаже Елисейского дворца.

— Тогда я пойду с вами, — сказал префект полиции. — Но вы идете на глупый риск…

Он вышел из кабинета вслед за Флорианом и спустился по лестнице в большой холл, который ведет к парадному входу и огороженному двору за ним, натягивая на ходу кожаный плащ. Он намеренно оставил пальто расстегнутым; это дало более легкий доступ к. 38 усилителей Смита; Револьвер Вессон он всегда носил с собой. Для префекта ненормально быть вооруженным, но Марк Грелль не был нормальным префектом; поскольку одной из его основных обязанностей была защита президента в пределах Парижа, он взял на себя ответственность лично. В устланном ковром вестибюле швейцар в униформе и украшенный медалью открыл высокую стеклянную дверь, и Флориан, намного опередив префекта, сбежал по семи ступеням в мощеный двор. Все еще внутри, Грелль поспешил догнать его.

Чтобы добраться до Министерства внутренних дел, которое находится всего в трех минутах ходьбы от Елисейского дворца, президент должен был выйти из двора, пересечь улицу Фобур-Сент-Оноре, пройти несколько десятков метров до площади Бово, где он должен был свернуть на вход в министерство. Он уже начал переходить улицу, когда Грелль, коротко отсалютовав часовым, вышел со двора. Префект быстро взглянул налево и направо. В восемь вечера, всего за две недели до Рождества, которое в Париже не отмечают с большим энтузиазмом, было темно и тихо. Движения вокруг было очень мало, и на лице Грелля чувствовались пятна влаги. Ради всего святого, снова собирался дождь — дождь шел непрерывно в течение нескольких недель, и почти половина Франции оказалась под водой.

Улица была почти пуста, но не совсем; Подойдя к входу в Елисейский дворец со стороны Мадлен, пара остановилась под лампой, пока мужчина закурил сигарету. Грелль догадался, что это британские туристы: мужчина без шапки был одет в британскую теплую одежду; женщина была одета в нарядное серое пальто. Через дорогу был кто-то еще, женщина, стоявшая в одиночестве возле мехового магазина. Мгновением раньше она смотрела в окно. Теперь, полуобернувшись к улице, она рылась в сумочке, предположительно, в поисках носового платка или расчески.

Довольно привлекательная женщина — насколько мог видеть Грелль, ей чуть за тридцать, — на ней была красная шляпка и облегающее коричневое пальто. Когда он направлялся к площади Бово, пересекая улицу по диагонали, Флориан проходил мимо нее под углом. Никогда мужчина не мог не заметить привлекательную женщину, президент взглянул на нее, а затем пошел дальше. Все это Грелль осознал, когда достиг тротуара, все еще в нескольких метрах позади своего нетерпеливого президента.

Никакие детективы не были назначены, чтобы сопровождать Флориана, когда он уходил: он прямо запретил то, что он назвал «вторжением в мою личную жизнь». Обычно он ездил на одном из черных «ситроенов DS-23», всегда припаркованных во дворе, но у него выработалась утомительная привычка каждый раз, когда он хотел увидеть министра внутренних дел, идти пешком на площадь Бово. И об этой привычке стало известно, о ней даже сообщили в прессе.

«Это опасно», — запротестовал Грелль. — Вы даже выходите в одно и то же время — в восемь вечера. Подождать тебя не составит труда…

«Вы думаете, что американцы пришлют боевика?» — сардонически спросил Флориан.

«Всегда есть чудаки…»

Грелль сошел с тротуара, все еще догоняя Флориана, его глаза метались по сторонам, когда что-то заставило президента оглянуться. Он был не более чем в метре, когда женщина достала из сумочки пистолет. Совершенно хладнокровно, не выказывая признаков паники, с твердой рукой она прицелилась в упор. Флориан, скрючившись, застыл в изумлении всего на несколько секунд. В другую секунду он бы уже бежал, пригибался, что-то делал. Звук двух выстрелов, прозвучавших в быстрой последовательности, эхом разнесся по улице, как барабанная дробь большого автомобиля.

Тело лежало в канаве, совершенно неподвижное, совершенно мертвое. Полное отсутствие движения всегда беспокоит больше всего. Грелль склонился над ней. 38 усилителей Смита; Вессон все еще в руке. Он был потрясен. Это был первый раз, когда он убил женщину. Когда сотрудники Института судебной экспертизы позже осмотрели труп, они обнаружили одну из пуль Грелля в ее сердце, вторую — на один сантиметр правее. Мгновением ранее префект втолкнул президента обратно во двор, крепко схватил его за руку, не обращая внимания на то, что он сказал, и ввел его обратно в Елисейский дворец, как преступника. Теперь на улицу хлынула охрана с автоматами. Слишком поздно.

Сам Грелль снял автомат с руки убитой, осторожно приподняв его за ствол, чтобы не осталось отпечатков пальцев. Это был укороченный пулемет Bayard калибра 9 мм, изготовленный бельгийским оружейным заводом Hertal. Достаточно маленький, чтобы поместиться в дамской сумочке, он ни в коем случае не был дамским пистолетом. Грелль не сомневался, что выстрел был бы смертельным, поскольку он должен был выстрелить в упор. Через несколько минут его заместитель, генеральный директор судебной полиции Андре Буассо, прибыл на оцепленную улицу на полицейской машине с включенной сиреной.

«Боже мой, это правда?»

— Да, это правда, — отрезал Грелль. «Его потенциального убийцу, женщину, как раз несут в машину скорой помощи. Флориан цел и невредим в Елисейском дворце. Отныне все будет иначе. Мы будем охранять его двадцать четыре часа в сутки. Его нужно охранять, куда бы он ни пошел, я увижусь с ним утром, чтобы получить его одобрение.

«Если он не согласен?»

«Он получит мою немедленную отставку…

Прибыла пресса, репортеры пытались прорваться сквозь бурлящую толпу жандармов, и один из них окликнул префекта. — Гиены уже здесь, — пробормотал Грелль себе под нос, но важно было немедленно их привести в порядок. У них еще было время подать свои истории для завтрашних заголовков. Он приказал их пропустить, и они столпились вокруг худощавого атлетичного человека, который был самым спокойным из присутствующих. Вопрос, разумеется, задал репортер из «Юманите» — «эта коммунистическая газетенка», как называл газету префект. — Вы говорите, что убийцей была женщина? Знал ли ее президент?

Подтекст был грубым и ясным, учитывая слухи о натянутых отношениях Флориана с женой, о его отношениях с другими женщинами. L» Humanite учуял пикантный скандал международного масштаба. Грелль, который ненавидел политиков, разбирался в политике. Он сделал паузу, чтобы привлечь всеобщее внимание, чтобы создать напряжение, которое он мог разрядить.

«Президент не знал эту женщину. Он никогда не видел ее в своей жизни. Он сказал мне это, когда я толкал его обратно в Елисейский дворец…

«Тогда он ясно видел ее?» — настаивал репортер.

«Он смотрел прямо на нее, когда она направила на него оружие…

Вскоре после этого обмена он заткнул их, велел отослать дальше по улице за оцепление, зная, что вскоре им придется бежать звонить в свои офисы. Скорая помощь уже уехала. Полицейские фотографы снимали участок тротуара, где это произошло. Поручив суперинтенданту завершить формальности, Грелль сел в машину Буассо, и его заместитель отвез их обратно в префектуру на Иль-де-ла-Сите.

По дороге префект осмотрел сумочку покойной, которую он сунул в карман плаща. Обычный набор: губная помада, пудра, связка ключей, расческа, сто пятьдесят семь франков банкнотами и монетами и удостоверение личности. Женщиной, пытавшейся убить президента Франции, была Люси Дево. В то время Грелль не видел значения имени. Он также не видел никакого значения в том факте, что она родилась в департаменте Лозер.

В определенные моменты истории один-единственный случай запускает целую серию событий, в результате которых на нескольких континентах начинают вращаться колеса, колеса, которые движутся все быстрее и быстрее. Попытка Люси Дево убить Гая Флориана была как раз таким инцидентом. Это произошло в критический момент в истории Европы.

Мир выходил из катастрофического спада, начавшегося в 1974 году. Повсюду снова появились надежда и оптимизм. Авиалинии перевозили все большее количество туристов в далекие и экзотические места; мировые фондовые рынки быстро росли — индекс Доу-Джонса преодолел отметку в 1500 пунктов, — и ужасы инфляции остались теперь только в памяти. И, как и предсказывал Американский институт Гудзона, Франция лидировала в мире благодаря мощному экономическому подъему. По разным причинам Франция стала самой могущественной державой Западной Европы, обогнав даже Западную Германию; так, президент Французской республики Ги Флориан был самым могущественным государственным деятелем между Москвой и Вашингтоном. На политическом фронте картина была менее обнадеживающей.

Во время экономической метели Советская Россия добилась огромных успехов. Португалия теперь была коммунистическим государством, где коммунистическая партия захватила власть, сфальсифицировав выборы. В Греции в результате коммунистического государственного переворота власть пришла к власти. А Испания, после длительного периода хаоса, теперь оказалась во власти коалиционного правительства, в котором доминировали коммунисты. Советские военные корабли находились в гавани Пирей в Афинах, стояли на якоре у Барселоны и использовали объекты Лиссабона в качестве военно-морской базы. Средиземное море стало почти русским озером. Вдобавок к этому последние американские войска покинули Европу, поскольку американский Конгресс все больше и больше отступал в изоляцию.

Все это — плюс ее растущая экономическая мощь — сделали Францию ключевым государством в Западной Европе. В союзе с Западной Германией она стала ключевым элементом, препятствовавшим дальнейшему продвижению Советского Союза. Именно в такой ситуации мир облетела новость о попытке Люси Дево убить президента Гая Флориана. Француженка не смогла нажать на спусковой крючок своего 9-мм автомата, но случайно нажала на спусковой крючок другого типа.

Вскоре ее смерть повлияла на жизнь Алана Леннокса, англичанина, проживающего в Лондоне; Дэвида Нэша, американца, живущего в Нью-Йорке; Петера Ланца, немца из Баварии; полковника Рене Лассаля, бывшего помощника начальника армейской контрразведки, ныне живущего в изгнании в Германии; и некоторых других людей, в настоящее время проживающих в Чехословакии. Первая реакция исходила от полковника Рене Ласалля, который сделал еще одну подстрекательскую передачу по радиостанции Europe Number One, которая ведет передачи из земли Саар в Германии.

«Кем была эта загадочная женщина, Люси Дево?» — спросил он в своем вечернем эфире 8 декабря. «В чем был ее секрет? И в чем секрет прошлого ведущего парижского политика, который нельзя раскрыть ни в коем случае? И почему Марк Грелль подавляет сеть безопасности, которая в одночасье превращает мою страну в полицейское государство? Есть ли заговор?..

Отрывки из передачи повторялись в сводках телевизионных новостей всего мира. Радиопередача Ласалля — самая ядовитая — содержала в себе все элементы, чтобы вызвать бурю спекуляций. «Секрет в прошлом одного из ведущих парижских политиков…» Фразу подхватили иностранные корреспонденты. Они предполагали, что где-то в Париже ключевая фигура — пусть даже член кабинета министров — тайно работала против президента Флориана? Если да, то кем была эта призрачная фигура? Распространялись самые дикие слухи — даже о том, что за покушением стоит правая группа заговорщиков во главе с неизвестным министром, что они пытались убить Флориана перед его историческим визитом в Советскую Россию 23 декабря.

В квартире на восьмом этаже по адресу 84-я Ист-стрит в Нью-Йорке Дэвид Нэш назвал слухи о заговоре чепухой. Сорокапятилетний Нэш, невысокий и хорошо сложенный мужчина с проницательными серыми глазами и редеющими волосами, работал в особом отделе Государственного департамента, в который еще не проник ни один комитет Конгресса и поэтому сделал его бесполезным. Официально он занимался политикой — «самое расплывчатое слово в словаре», как он однажды заметил; на самом деле он был связан с контрразведкой на самом высоком уровне. А поскольку он старался редко появляться в столице, пресс-корпус почти не знал о его существовании. Днем на следующий день после выступления Лассаля над номером один в Европе он сидел в своей квартире и изучал стенограмму передачи.

Рядом с ним за столом сидели двое мужчин, только что прилетевших из Вашингтона.

«Судя по тому, как обстоят дела, — прокомментировал Нэш, — у меня мурашки по коже бегут по коже, как близко Флориан был близок к смерти. Если бы Франция погрузилась в хаос именно в этот момент, Бог знает, как Россия могла бы попытаться воспользоваться ситуацией. Мы должны выяснить, кто стоял за этой попыткой…

Эндрю Маклиш, номинальный начальник Нэша, худощавый и строгий пятидесятилетний мужчина, раздраженно вмешался. Он ненавидел Нью-Йорк и считал каждую минуту, проведенную там, временем своей жизни. — Думаешь, этот псих, Ласаль, хоть понимает, о чем говорит? На мои деньги он воткнул свой нож во Флориана и просто любит крутить его наугад. По моим подсчетам, это его десятая антифлорианская передача за шесть месяцев…

— Десятый, — согласился Нэш. — Между прочим, я принял его приглашение встретиться с ним.

«Какое приглашение?» — спросил Маклиш. «Я впервые слышу, что у вас был какой-либо контакт с этим психопатом…

«Даже психопаты иногда знают кое-что, — заметил Нэш. — Полковник Ласаль связался со мной через посольство в Брюсселе сегодня поздно утром, по нашему времени. Он говорит, что у него есть важная информация о том, что на самом деле происходит в Париже, но он будет говорить только с представителем из Вашингтона с глазу на глаз. И об этом надо молчать…

«Я не думаю, что нам следует связываться с изгнанниками-психопатами, — повторил Маклиш. Он выглянул в окно, откуда сквозь скелетный каркас нового высотного здания был виден лишь участок моста Трайборо. Они спорили об этом больше часа, но в конце концов Нэш их утомил. По мнению Нэша, именно Вашингтон становился психопатом; с военными и большей частью администрации против вывода войск из Европы, к которому их навязал Конгресс, становилось еще важнее знать, что на самом деле происходит в Европе, чтобы предупредить своих бывших союзников о любом опасном развитии событий, которое они могли обнаружить.

На следующий день Нэш вылетел в Европу, чтобы встретиться с человеком, которого разорил Гай Флориан.

Полковник Рене Батист Ласаль, бывший помощник начальника французской военной контрразведки, недавно был назван Ги Флорианом «потухшим вулканом», но для человека, чья карьера внезапно оборвалась, когда казалось почти несомненным, что он вскоре получит повышение до Возвышенный генеральский чин, вулкан оставался удивительно активным. Конечно, рокот Коль Ласалля был достаточно отчетливо слышен в Париже.

За шесть месяцев до того, как Люси Дево попыталась застрелить Ги Флориана в предместье Сент-Оноре, Ласаль сильно поссорился с президентом и был вынужден в одночасье бежать из Франции; ходили слухи, что его вот-вот арестуют за заговор против президента. Управляя собственной машиной, Ласаль в четыре часа утра пробил пограничный контрольно-пропускной пункт к востоку от Меца и укрылся в Западной Германии. С момента своего прибытия в Федеративную Республику он приступил к организации кампании слухов, чтобы дискредитировать человека, погубившего его. В качестве инструмента он выбрал номер один в Европе, независимую радиостанцию с передатчиками в Сааре.

В то время, когда Дэвид Нэш прилетел из Нью-Йорка, чтобы тайно встретиться с ним, полковнику Лассалю было пятьдесят пять лет. Небольшой, компактный и худощавый, теперь он пробирался по жизни только с одной рукой: его левая рука была начисто оторвана от плеча фугасом в Алжире в 1962 году. В то время капитан армейской контрразведки Ласаль показал себя самым блестящим офицером французской армии, когда дело дошло до искоренения лидеров арабского подполья. Через сутки после того, как у него отобрали руку, забрали и его семью: террорист бросил бомбу в гостиную его виллы, убив жену и семилетнего сына. Лежа в больнице, его реакция была типичной, когда он услышал эту новость.

«Поскольку с моей личной жизнью покончено, я посвящу остаток своего времени Франции, чтобы помочь сохранить ее образ жизни. Это единственное, что мне осталось…

Сразу после выздоровления он вернулся из Марселя в Северную Африку. Выздоровление само по себе было замечательным. Обнаружив, что его чувство равновесия ошибочно, Ласаль начал ходить в горах Эшторила с палкой, перепрыгивая через глубокие ущелья, чтобы найти новый баланс. «Когда на карту поставлено выживание, — сказал он позже, — тело чудесным образом приспосабливается…» Он вернулся в Алжир как раз вовремя, чтобы обнаружить и сорвать самую решительную попытку убить генерала де Голля. Затем, спустя годы, произошло столкновение с Флорианом.

Теперь, сосланный в Саар, живущий на ферме недалеко от Саарбрюкена, а также недалеко от французской границы, Ласаль регулярно вещает в Европе номер один, радиостанцию на немецкой земле, которую слушают миллионы во Франции. А потеря одной руки, казалось, увеличила электрическую энергию этого маленького человека, который хвастался, что ни дня в своей жизни не сидел без дела. Мишенью его яростной радиокампании был Гай Флориан.

«Почему он собирается посетить Советскую Россию 23 декабря? Какова истинная причина этого визита? Зачем он едет именно туда в то время, когда Европе как никогда угрожает надвигающаяся тень Красной Армии. Кто тот кабинетный министр, о котором шепчутся в Париже?..

Ни разу Ласаль не назвал Флориана по имени. Он всегда говорил «он», «этот человек», пока постепенно до Парижа не дошло, что Ласаль был не только опытным офицером контрразведки; теперь он стал мастером ядовитой политической пропаганды, которая угрожала подорвать основы режима Флориана. Это был человек, который незаметно дал понять американцам, что хочет поговорить с заслуживающим доверия сотрудником разведки.

В ночь на четверг, 9 декабря, в тот самый день, когда в Нью-Йорке Дэвид Нэш сообщил Маклишу, что летит в Европу, чтобы взять интервью у полковника Рене Лассаля, в предместье Сент-Оноре прибыл невысокий седовласый мужчина в поношенной одежде, занял позицию напротив Елисейского дворца. Он стоял на том самом месте на обочине, где двадцать четыре часа назад Люси Дево упала в канаву, когда пули Марка Грелля попали ей в грудь. Никто не обращал на него никакого внимания, и если дежуривший у Елисейского дворца республиканский гвардеец в униформе хоть на мгновение задумался о нем, он, должно быть, решил, что это просто еще один вуайерист, один из тех жутких людей, которым доставляет удовольствие таращить глаза на место происшествия, покушение на преступление.

Потрепанно одетый мужчина прибыл в 19:30, когда было темно.

Ему было около шестидесяти, с морщинистым и измученным лицом, с клочьями седых усов, он все еще стоял там в 8.30 вечера, когда, словно в оцепенении, вдруг не глядя вышел на улицу. Машина, мчавшаяся на скорости всего в нескольких метрах, не успела остановиться; мужчина, должно быть, вырисовался перед ветровым стеклом водителя без предупреждения. Транспортное средство нанесло пешеходу страшный удар, проехало над ним и разогналось по улице, исчезнув в направлении Мадлен. Через пятнадцать минут машина скорой помощи с воем сирены доставила его в отель-Дье на Иль-де-ла-Сите. По прибытии врач осмотрел больного и сказал, что ему повезет, что он продержится ночь.

В четверг, 1 декабря, избавившись от своих гостей из Вашингтона, Дэвид Нэш сверился с дорожной картой Западной Европы, сверил расстояния и незамедлительно решил перелететь через Атлантику той же ночью. Если он успеет на рейс 92 Pan Am, вылетающий из Нью-Йорка в 17:45, он может оказаться в Брюсселе рано утром на следующий день, что даст ему время поехать в Люксембург, где он договорился встретиться с Лассалем, и обратно, чтобы успеть на другой ночной рейс из Нью-Йорка. Брюссель в Нью-Йорк. Он сел на рейс 92 чуть ли не с зубами, а затем расслабился в своем кресле первого класса, пока «Боинг-707» неуклонно поднимался на высоту тридцати тысяч футов над побережьем Лонг-Айленда.

Нэшу предстоял плотный график. Он собирался не только встретиться с Лассалем на нейтральной территории Люксембурга; он также договорился о встрече со своим немецким коллегой Петером Ланцем, с которым поддерживал близкие и теплые отношения. В конце концов, французский беглый полковник проживал в Германии, и одной из самых деликатных обязанностей Ланца было следить за своим электрическим посетителем, бежавшим с территории ближайшего союзника Германии.

Немецкие власти весьма неоднозначно отнеслись к прибытию в их среду полковника Лассаля. Ему дали убежище — Париж никогда не выдвигал против него конкретных обвинений, — а начальнику местной полиции в Саарбрюкене было приказано вести дистанционное наблюдение за беглецом. Сам Ласаль, опасаясь попытки его похитить, попросил защиты у полиции, и это было предоставлено при том понимании, что об этом никогда не говорилось публично. Со временем — Ласаль уже шесть месяцев находился в Германии — слежка ослабла.

Петер Ланц несколько раз посещал Ласалля, прося его смягчить свои передачи, и Ласаль всегда вежливо принимал немца и говорил, что рассмотрит просьбу. Затем он садился в машину, ехал на радиостанцию и снова обрушивал на Флориана серию новых намеков. Поскольку он не нарушал закона, Ланц пожимал плечами, а затем садился и внимательно читал стенограмму последней вспышки гнева.

Тридцатидвухлетний Ланц был исключительно молод, чтобы занимать пост вице-президента Bundesnachrichtendienst, Федеральной разведывательной службы Западной Германии. Своим быстрым продвижением по службе он был обязан своим способностям и тому факту, что большое количество пожилых людей было внезапно изгнано из организации, когда новый канцлер Франц Хаузер был избран через три месяца после прихода к власти Гая Флориана. «Мне не нужны интриганы, — отрезал Хаузер, — мне нужны молодые и энергичные люди, способные выполнять чертову работу…

Этот очень молодой заместитель командира БНД был человеком среднего роста, худощавого телосложения и с редеющими каштановыми волосами. «На этой работе я буду лысым в сорок лет», — любил говорить он. «Правда ли, что женщины сходят с ума по лысым мужчинам?» Обычно у него было серьезное лицо, но у него было одно общее с Гаем Флорианом качество: когда он улыбался, он мог очаровать почти любого, заставив с ним согласиться. Его работа заключалась в том, чтобы попытаться предвидеть любую потенциально взрывоопасную ситуацию, которая могла бы нанести политический ущерб Федеративной Республике, — предвидеть и обезвредить заранее. Прибытие Lasalle на немецкую землю было классическим случаем. «Это не один из моих выдающихся успехов, — признался он однажды, — но ведь мы не знаем, к чему это приведет, не так ли? Ласаль что-то знает — может быть, однажды он расскажет мне, что знает…

Нэш встретил Ланца в Льеже в Бельгии. Ранее утром, приземлившись в Брюсселе в 8.30 утра, американец нанял в аэропорту машину на имя Чарльза Уэйда, под которым он путешествовал. Прибыв в Льеж, Нэш провел с Ланцем полчаса в анонимной обстановке привокзального ресторана, затем поехал на юг, в Клерво в Арденнах. Тайная встреча с полковником Лассалем была выбрана тщательно — Клерво не находится ни в Германии, ни в Бельгии. Этот малоизвестный город расположен высоко на холмах северного Люксембурга.

Секретность, окружающая визит Нэша, была необходима для выживания Ласалля как заслуживающего доверия общественного деятеля; как только Пэрис смог доказать, что поддерживает связь с американцами, его можно было так легко дискредитировать как орудие Вашингтона. В тихом отеле «Клараваллис» в Клерво, в номере, забронированном на имя Чарльза Уэйда, Нэш и Ласалль беседовали в абсолютной тайне в течение двух часов. После этого Ласаль немедленно уехал и вернулся в Германию. Нэш быстро пообедал в отеле, а затем поехал обратно в Бельгию, где доложил Питеру Ланцу, который ждал его в Льеже. Через полчаса Нэш уже возвращался в Брюссель, где сел на ночной самолет до Нью-Йорка. Во время молниеносного броска в Европу под псевдонимом Нэш и близко не подошел к американскому посольству в Брюсселе. Он ужинал в самолете, пока рисовал картинки с животными, а потом стирал их. Фотографии головы леопарда.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Дэвид Нэш был где-то на дороге между Брюсселем и Льежем, направляясь на свою первую встречу с Питером Ланцем, когда Марк Грелль в Париже получил телефонный звонок, который, казалось, был обычным. Большой кабинет префекта полиции находится на втором этаже префектуры; его стены обшиты панелями, окна выходят на бульвар Пале; а для обеспечения уединения окна закрыты сетчатыми шторами. Как обычно, Грелль был одет в брюки и свитер с воротником-поло, когда он сидел за своим столом, просматривая утренние документы, которые ему не нравились.

Грелль, родившийся в городе Меце, был жителем Лотарингии. Во Франции лотарингцы известны как наименее французские из французов. Крепкие физически, совсем не возбудимые, они имеют репутацию уравновешенных и надежных в чрезвычайной ситуации. Грелль проделал долгий путь, чтобы добраться до Парижа из Меца. Во время избрания Флориана президентом восемнадцатью месяцами ранее Марк Грелль был префектом полиции Марселя и был бы вполне доволен завершением своей карьеры в этом развратном морском порту. «Посмотрите, куда вас заводят амбиции», — говорил он. «Посмотрите на любого министра. Они принимают таблетки, чтобы уснуть, принимают стимуляторы, чтобы не уснуть на заседаниях кабинета по средам. Они женятся на богатых женах, чтобы удовлетворить свои амбиции, а затем тратят деньги своих жен на любовниц, чтобы оставаться в здравом уме. Какой во всем этом смысл?

Только с величайшей неохотой Грелль принял настойчивую просьбу Флориана о его приезде в Париж. «Мне нужен один честный человек рядом со мной», — настаивал Флориан. Его лицо скривилось в знаменитой улыбке. «Если вы не согласитесь, мне придется оставить этот пост вакантным». Итак, Грелль приехал в Париж. Вздохнув, он поставил подпись на бумаге и уже просматривал другой документ, когда зазвонил телефон. Звонок был от Андре Буассо, его заместителя.

— Я в Отель-Дье, шеф, прямо за углом. Я думаю, тебе следует немедленно отправиться сюда. Человек умирает, и в нем есть что-то очень странное…

«Умирает?»

«Его вчера вечером сбил наездник в предместье Сент-Оноре напротив Елисейского дворца на том самом месте, где умерла Люси Дево…

Буассо не хотел больше говорить по телефону, поэтому, надев свой кожаный плащ, Грелль вышел из здания и прошел небольшое расстояние до большой больницы, выходящей на правый берег Сены. Шел проливной дождь, но он ненавидел ездить на короткие расстояния: «Скоро дети будут рождаться с колесами вместо ног», — было одно из его любимых высказываний. Буассо ждал его на первом этаже мрачного здания. — Извините, что намочил вас, шеф, но он ни с кем не разговаривает, кроме префекта полиции. Мужчину зовут Гастон Мартин. Он только что вернулся из Гвианы — впервые за тридцать лет, ради бога…

Позже Грелль собрал воедино эту причудливую историю. Гвиана — единственный заморский департамент в Южной Америке, который до сих пор принадлежит Франции. Когда-то известный широкой публике главным образом потому, что именно здесь располагалось пресловутое исправительное поселение Остров Дьявола, он долгие годы оставался вне мировых заголовков, являясь одним из самых сонных районов обширного латиноамериканского континента.

Гастон Мартин, мужчина под шестьдесят, провел всю свою жизнь после Второй мировой войны в этом диковинном месте. Затем, впервые за более чем тридцать лет, он вернулся домой на борту грузового судна, которое пришвартовалось в Гавре 9 декабря, менее чем через сутки после покушения на Гая Флориана. Путешествуя поездом в Париж, он бросил свою маленькую сумку в захудалой гостинице «Сесиль» на левом берегу и вышел прогуляться. В конце концов он оказался возле Елисейского дворца, где ровно в 20.30 его сбила машина, когда он сошел с тротуара. Грелль ничего об этом не знал, когда последовал за Буассо в палату, занятую только одним пациентом. Нос префекта сморщился, когда он почувствовал запах антисептика. Здоровый мужчина, он ненавидел больничные запахи.

Гастон Мартин лежал на односпальной кровати в сопровождении медсестры и врача, который покачал головой, когда Грелль спросил, как пациент. — Даю ему один час, — прошептал он. «Может, меньше. Машина проехала прямо над ним… легкие пробита. Нет, не имеет значения, если вы спросите его, но он может и не ответить. Я оставлю вас на несколько минут… — Он нахмурился, когда Буассо высказал свою просьбу. — Медсестра тоже? «Как хочешь…»

«Почему так много палат, похожих на камеры смертников», — подумал Грелль, подходя к кровати. У Мартина с головой, покрытой редкими седыми волосами, были висячие усы под выступающим крючковатым носом. Больше характера, чем мозгов, оценил Грелль, пододвигая стул рядом с кроватью. Буассо начал разговор. — Это префект полиции Парижа Марк Грелль. Вы просили увидеть его…

— Я видел, как он… входил в Елисейский дворец, — дрожащим голосом произнес Мартин.

«Кого видел?» — тихо спросил Грелль. Человек из Гвианы протянул руку и взял префекта за руку, что вызвало у Грелля странное чувство, ощущение беспомощности. — Кого видел? — повторил он.

«Леопард…»

Что-то перевернулось внутри Грелля, потом он вспомнил что-то еще и почувствовал себя лучше. За несколько секунд до того, как он ответил, его память вертелась в памяти Бог знает, сколько файлов он прочитал, пытаясь вспомнить точные детали. Он сразу понял, кого этот человек имел в виду, а когда вспомнил вторую деталь, то понял, что Мартин, должно быть, в бреду.

«Я не знаю, кого вы имеете в виду?» — осторожно сказал Грелль.

«Лидер коммунистического сопротивления… Лозер». Крепко сжимая руку префекта, Мартин изо всех сил пытался подняться на подушке, его лицо было мокрым от пота, Буассо пытался остановить его, но Грелль сказал оставить его в покое. Он понял отчаянную реакцию: Мартин пытался остаться в живых еще немного, чувствуя, что он может сделать это, только выйдя из лежачего положения.

— Лидер коммунистов военного времени… — повторил Мартин. «… самый молодой… в Сопротивлении…»

— Ты не мог видеть, как он вошел в Елисейский дворец, — мягко сказал ему Грелль. «На воротах стража, часовые…

«Они приветствовали его…

Грелль ощутил шок внизу живота. Несмотря на предпринятое им усилие, по его руке прошла легкая дрожь, и Мартин это почувствовал. Его слезящиеся глаза широко раскрылись. — Ты мне веришь, — выдохнул он. «Вы должны мне поверить…»

Грелль повернулся к Буассо, шепча приказ. — Сюда нельзя пускать никого, даже доктора. Войдя, я увидел у входа жандарма — идите за ним, поставьте его за этой дверью, а потом возвращайтесь сами.

Он был с умирающим Мартином в течение двадцати минут, зная, что его расспросы ускорят смерть несчастного, но также зная, что Мартин не возражает. Он просто хотел поговорить, передать свое предсмертное послание. Через несколько минут Буассо вернулся в комнату, оставив снаружи дежурного жандарма. В какой-то момент священник попытался ворваться в комнату, но Мартин указал, что он агностик, и настолько разволновался, что священник удалился.

Для Грелля это было тяжелым испытанием: заставить человека говорить связно, смотреть, как его кожа становится серее под пленкой пота, чувствовать руку Мартина, сжимающую его руку, чтобы поддерживать контакт с живыми, с самой жизнью. По прошествии двадцати минут Грелль извлек в основном бессвязный лепет, набор бессвязных фраз, но в этом лихорадочном бормотании прослеживалась определенная нить. Потом Мартин умер. Рука Грелля обмякла, покоилась спокойно, как рука спящего ребенка. Человек, который не видел Париж более тридцати лет, вернулся туда, чтобы умереть через сорок восемь часов после приземления во Франции.

Вернувшись с Буассо в свой кабинет в префектуре, Грелль запер дверь, сказал секретарю по телефону, что пока не может больше отвечать на звонки, а затем подошел к окну и посмотрел на залитую дождем улицу. Сначала он поклялся своему заместителю хранить абсолютную тайну. «На случай, если со мной что-нибудь случится, — объяснил он, — должен быть кто-то еще, кто знает об этом, кто мог бы продолжить расследование. Хотя я все еще молюсь, чтобы Мартин ошибся, что он не знал, о чем говорил…

— О чем говорил Мартин? — спросил дипломатичный Буассо.

— Ты знаешь не хуже меня, — грубо ответил Грелль. — Он говорил, что кто-то, кто вчера вечером посетил Елисейский дворец, кто-то достаточно важный, чтобы его приветствовали — значит, он должен быть членом кабинета министров — является высокопоставленным коммунистическим агентом…

По указанию Грелля Буассо отправил срочную телеграмму начальнику полиции в Кайенне, Гвиана, с запросом всей информации о Гастоне Мартине, а затем между ними они разобрались в отрывочной, часто бессвязной истории, которую рассказал им Мартин.

Он простоял около Елисейского дворца около часа, скажем, между 19.30 и 20.30, иногда останавливаясь на краю тротуара, где была застрелена Люси Дево; иногда блуждая в сторону площади Бово, а затем обратно. По крайней мере, они были уверены в 8.30, времени, когда его сбила машина, потому что это было свидетелем одного из елисейских часовых. — То есть частично засвидетельствовано, — пояснил Буассо. — Я звонил инспектору, ведущему дело, пока вы ехали в больницу, а дурак часовой даже не уверен в марке машины, которая сбила Мартина…

И в какой-то момент в течение этого примерно часа Мартин поклялся, что видел, как человек, которого он когда-то знал как Леопарда, вошел во двор Елисейского дворца, и часовые приветствовали его. Именно это краткое заявление так обеспокоило Грелля. «Они приветствовали его. Описание этого человека Мартином было расплывчатым; к тому времени, когда Грелль дошел до того, чтобы задать этот вопрос, умирающий уже быстро ускользал. И часто он уходил в другом направлении, забывая вопрос, который задавал ему Грелль.

«Но, по словам Мартина, этот человек был очень высоким — более шести футов», — подчеркнул префект. — Он сказал это трижды — немного о своем большом росте.

«Это восходит к Сопротивлению военного времени более тридцати лет назад, — возразил Буассо. — То есть, если вообще верить Мартину. Как он мог узнать человека, которого не видел все это время? Люди меняются как черти…

«Он очень настаивал на том, что видел леопарда. Сказал, что он не сильно изменился, что первое, что он заметил, была походка этого человека, а потом я не смог заставить его описать походку.

«Это звучит маловероятно… Буассо уже был без галстука, в рубашке без рукавов. Им принесли кофе, и комната была полна дыма, поскольку Грелль выкуривал сигарету за сигаретой. Дождь все еще хлестал по окнам.

«Это не так, — согласился Грелль, — но я был тем, кто слышал каждое его слово, и он напугал меня. Думаю, я могу судить, когда человек говорит правду…

«Тогда этот Леопард — вы думаете, что он действительно говорил правду об этом?» Буассо, маленький и плотный, с миндалевидными глазами и густыми бровями, не пытался скрыть скептицизм в своем голосе. — Лично я никогда о нем не слышал…

— Но ты моложе меня. Префект закурил еще одну сигарету. «Леопард» в деле, уже очень старом и пыльном. И да, я действительно думаю, что Гастон Мартин говорил правду — как он и думал.

«Что может быть совсем другим…»

«Совершенно верно. Видите ли, есть кое-что, чего вы не знаете. Лидер коммунистического Сопротивления, известный во время войны как Леопард, мертв.

В субботу утром, 11 декабря, Дэвид Нэш, только что вернувшийся из Европы ночным рейсом из Брюсселя, вылетел из Нью-Йорка в Вашингтон на экстренную встречу с Эндрю Маклишом в Государственном департаменте. Двое мужчин заперлись в маленькой комнате на втором этаже, и Маклиш слушал, не говоря ни слова, пятнадцать минут; Одной из его сильных сторон было то, что он мог без перерыва впитывать устный отчет, впитывая информацию, как губка.

«И Ласаль никак не указал личность этого предполагаемого члена кабинета, который мог быть тайным коммунистическим агентом?» — наконец спросил он. — Этого человека он называет вторым Леопардом — потому что он взял псевдоним погибшего во время войны лидера коммунистического сопротивления?

«Совсем ничего», — быстро ответил Нэш. «Он играл все это очень близко к груди. Что он действительно сказал мне, так это то, что, по его мнению, он был на грани раскрытия агента, когда у него была титаническая ссора с Флорианом, которая закончилась его бегством из Франции. С тех пор он не может продолжать свое расследование и очень обеспокоен тем, что во время предстоящего визита Флориана в Москву запланирован государственный переворот. Он подозревает, что русские пригласили президента в Россию, чтобы вывезти его из Парижа в самый ответственный момент. Покушение на убийство решил Ласаль — выйти на связь со мной. Он совершенно уверен, что, если бы это удалось, государственный переворот под предводительством второго «Леопарда» произошел бы немедленно.

«Значит, он хочет, чтобы мы завершили расследование, которое он начал…

«У него есть этот список трех свидетелей, которые тесно сотрудничали с первоначальным «Леопардом» во время войны…

— Список, который он вам не дал, — отрезал Маклиш.

«Я не уверен, что виню его за это», возразил Нэш. «Он очень заботится о безопасности, и мне это нравится. Он только передаст список агенту, которого мы предоставим, чтобы отправиться во Францию, чтобы встретиться с этими людьми…

«Что, черт возьми, могут рассказать нам эти три так называемых свидетеля?» — раздраженно спросил Маклиш. «Если оригинальный Леопард мертв, я не вижу связи…

«Ласаль считает, что кто-то, кто был в группе Сопротивления Леопарда во время войны, ловко взял его имя в качестве кодового имени, под которым его знали русские. Так что, чтобы найти этого высокопоставленного коммунистического агента, мы должны копаться в прошлом, чтобы найти подходящего человека. Узнай, кем он был в 1944 году, и мы узнаем, кто он сегодня».

Маклиш, другой сильной стороной которого была способность быстро принимать решения, барабанил толстыми пальцами по столу, как человек, играющий на пианино. — Итак, крайний срок — 23 декабря, когда Флориан вылетает в Москву, что дает нам ровно одиннадцать дней. Вам придется двигаться чертовски быстро..

— Значит, я могу кого-нибудь послать? — вмешался Нэш.

«Вы можете послать кого-нибудь, — решил Маклиш, — но не американца. Если служба безопасности Флориана завладеет им, у французов будет полевой день. Я уже слышу очередную антиамериканскую речь Флориана — обнаружен агент янки, пытающийся очернить парижского члена кабинета… Мы не можем рисковать. Агент — да, но не американец, — повторил он.

«Но не американец…»

Было все еще субботнее утро, когда Нэш дал инструкции своему помощнику Уорду Фишеру в кабинетах на третьем этаже, где размещались его сотрудники. Обычно в субботу все, кроме Фишера, были бы дома; но перед тем, как сесть на свой нью-йоркский рейс в Вашингтон, Нэш позвонил заранее, и теперь номер был занят людьми, которых поспешно отозвали, пока Нэш был в воздухе.

«Как-то сужает поле», — заметил Фишер.

«Сузить до нуля. Найди этого человека, — рявкнул Нэш. — В течение двух часов», — добавил он.

Фишер прошел в соседний офис, и через пять минут его сотрудники просматривали файлы в поисках имени. Требования к человеку, который поедет во Францию, чтобы допросить свидетелей Ласалля, были строгими. Он должен был иметь высший уровень допуска; достаточно свободно говорить на языке, чтобы сойти за француза; иметь опыт работы в сфере безопасности; и он должен быть человеком холодного и осторожного характера, на которого можно положиться в чрезвычайной ситуации, действуя полностью самостоятельно. Что касается национальности, то он не должен быть ни американцем, ни французом.

Именно Нэш добавил эту последнюю квалификацию, которая заставила Фишера красочно выругаться, как только он вышел из офиса своего босса. «Проклятая спецификация требует француза, — пожаловался он одному из своих сотрудников, — так что теперь вам нужно найти француза, который не является французом». Ладить с ней…

Однако у Нэша была очень веская причина для добавления этого уточнения. Поскольку Франция — совершенно особое место, и многие ее жители очень политичны, Нэш считал, что было бы опасно выбирать француза для шпионажа за французами. Он также был уверен, что у полковника Лассаля будут те же сомнения.

Пока Фишер и его сотрудники искали, Нэш просмотрел в уме досье людей, которых он знал — или знал. Одно имя пришло ему в голову быстро, но он отверг его: ему никогда не удавалось убедить этого человека выполнить эту работу. Сидя за столом, сцепив пухлые руки за шеей, он мысленно проверял, отбрасывая кандидата за кандидатом. Как сказал Фишер, спецификация определенно ограничивала поле. В конце концов он вернулся к тому человеку, о котором подумал сначала.

В 13.30 Фишер вошел в свой кабинет с двумя файлами. — Это единственные два человека, которые подходят, — устало сказал он. — Мы ели за своими столами и работаем с тех пор, как я ушел от вас. Отмена французов сделала это намного сложнее… Нэш просмотрел два файла. Одно из имен — Жюль Борен, бельгиец. — Бельгия — не Франция, — с надеждой сказал Фишер. Вторым было имя, которое придумал сам Нэш.

— Чтобы заполучить этого человека, потребуется давление, — задумчиво сказал Нэш. «Возможно, я только что понял, как можно применить давление. Дай мне подробности обо всех зарубежных тендерах на охранные контракты внутри Штатов. Получите их сейчас…

«Это суббота…

«Так говорит мне календарь. Позвоните людям на дом, быстро посадите их за стол. Скажи им, что это чрезвычайная ситуация, и передай им мои комплименты…

«Они это оценят», — сказал Фишер и вышел из офиса, чтобы позвонить жене. Она тоже оценит это, он был уверен.

Оставшись один в своем кабинете, Нэш достал из кармана шариковую ручку и предался своему пристрастию рисовать портреты. Он нарисовал по памяти набросок головы и плеч человека, которого когда-то хорошо знал, человека, которого любил и уважал, несмотря на разногласия. Когда он закончил набросок, он добавил подпись под ним. Алан Леннокс. Эксперт по безопасности. Британский.

Три тысячи миль через Атлантику в Лондоне, это был субботний вечер, когда Алан Леннокс повернул ключ в двойном замке Чабба, проверил ручку двери своего кабинета и на мгновение замер, уставившись на табличку на стене. Леннокс Секьюрити Компани Лимитед. На бирже подорожали акции? 3.50 и казалось, что они идут выше; охранные компании переживали небольшой бум. Бог знает почему, но в последнее время они стали культом Города. Наверное, потому, что они были «экспортно ориентированы», как выразились маленькие умники, рассылавшие рекомендации брокерам. Во всем мире крупные промышленные концерны нанимали британцев для организации своей безопасности, потому что они якобы были неподкупны. Другой культ. Леннокс подумал, что, может быть, настало подходящее время для распродажи — как только он получил контракт с крупным американским нефтяным комбинатом, на который претендовал. При том, что у него за плечами акции должны взлететь выше крыши.

Единственный мужчина в здании — управляющие директора — работали по субботам в одиночестве — он спускался в лифте на Лиденхолл-стрит и выходил прямо в бурю, бушевавшую над Лондоном. Забрав свой Citroen DS 23 из подземного гаража, он поехал домой под проливным дождем в свою квартиру на Сент-Джеймс-плейс, размышляя о том, что сегодня не субботний вечер, чтобы приглашать мужчину в одиночестве поужинать вне дома. Войдя в квартиру, которую он обставил антиквариатом, Леннокс снял свое пальто за двести гиней и налил себе большую порцию виски. Следующей задачей было решить, поесть ли вне дома или пожарить себе стейк из холодильника.

Тридцатипятилетний Леннокс, управляющий директор самой успешной международной охранной компании, базирующейся в Лондоне, был хорошо сложенным мужчиной среднего роста, двигавшимся с обманчивой медлительностью; в экстренной ситуации он мог среагировать со скоростью лисы. Темноволосый, волосы подстрижены короче обычного, густые брови тоже были темными. Глаза были его самой захватывающей чертой; коричневые и медлительные, они настороженно смотрели на мир, ничего не принимая как должное. «В характере моей работы быть подозрительным», — сказал он однажды. «Человек по имени Марк Грелль сказал мне в Марселе, что у меня ум полицейского; Я полагаю, он был прав…

Родившийся в Париже, мать Леннокса была француженкой, а его отец был мелким чиновником в британском посольстве в предместье Сент-Оноре. Первые десять лет своей жизни он провел во Франции, и Леннокс свободно говорил по-французски задолго до того, как выучил английский в школе. Ему не нравилась идея отца поступить на дипломатическую службу — «после восемнадцати я обнаружил, что нам нечего сказать друг другу», — он поступил на работу в крупную международную нефтяную компанию. Благодаря свободному владению английским, французским, немецким и испанским языками он был прикомандирован к отделу безопасности. Пять лет спустя он руководил ею.

«Мне повезло, — вспоминал Леннокс. «Время было выбрано правильно. Безопасность стала ключом к выживанию. Вы можете покупать танкеры, бурить новые нефтяные месторождения, но где прибыль, если люди продолжают их взрывать?

Карьера Леннокса резко возросла в то время, когда арабские террористы обратили свое внимание на взрывы неарабских нефтяных месторождений, чтобы увеличить экономическую мощь ближневосточных месторождений. В чрезвычайной ситуации советы директоров обращаются к человеку, который может их спасти; они обратились к Ленноксу. Много путешествуя, он организовал новые системы для защиты нефтяных месторождений, танкеров и нефтеперерабатывающих заводов на четырех континентах. Вскоре он решил, что защитных мер недостаточно; если вы хотите победить, вы должны перенести войну на вражескую территорию.

Исчезая в сумеречном мире контрразведки, часто на месяцы, Леннокс проникал в террористические группировки, обнаруживая их лагеря в Ливане и еще дальше в Сирии. В это время он нанимал всевозможных сомнительных людей, платя им большие суммы необлагаемыми налогами наличными, что сводило с ума чопорных бухгалтеров в штаб-квартире. Одна из его самых успешных антитеррористических групп была завербована из «Юнион Корс» — французской мафии, — которая была раздражена тем, что на арабские деньги были куплены определенные парижские охранные предприятия, которые они ранее контролировали. «Красная ночь 14 июля» попала в заголовки мировых изданий.

Леннокс ждал, пока он не будет готов, терпеливо ждал несколько месяцев, пока не накопил глубокое знание о террористических бандах. 4 июля он нанес удар. Команда Union Corse, говорящая на французском, втором языке в Ливане, высадилась на вертолетах и сошла на берег с лодок на уединенных пляжах. За восемь часов они уничтожили три крупные террористические банды, убив более двухсот человек. Так быстро и беспощадно убивать могли только корсиканцы. С той ночи саботаж нефтяных установок упал до пяти процентов от прежнего объема.

Именно в эти годы Леннокс вступил в контакт с ведущими начальниками службы безопасности и полиции от Токио до Вашингтона, в том числе с такими людьми, как Дэвид Нэш и Питер Ланц, а также с такими организациями, как ФБР и Национальная служба безопасности, которые оказывали скрытую и неофициальную помощь человек, который мог принять крайние меры, на которые они не были уполномочены. Позже он провел четыре года в американской компании, в том числе опасные месяцы вдоль мексиканской границы, когда террористы проникали в мексиканские крестьяне, приехавшие в Соединенные Штаты в поисках работы. Затем, без предупреждения, он ушел в отставку, чтобы создать свою собственную компанию.

Его личная жизнь была менее успешной. Женатый дважды, он потерял обеих жен из-за других мужчин, которые каждую ночь приходили домой. — Ко мне домой, — сардонически сказал он. В обоих случаях он развелся со своей женой, несмотря на настоятельную просьбу одной из них взять на себя роль виновного. — Ты знала, какой была моя жизнь до того, как мы поженились, — прямо сказал он. — Я предупреждал вас снова и снова — и единственное, чего я не выношу, — это людей, которые разрывают контракты… В тот момент Леннокс без особого энтузиазма утешал себя со своей третьей подругой. Он знал, в чем беда: через три года после основания собственной компании он почувствовал, что в очередной раз сделал то, что намеревался сделать, и потерял интерес. «Мне чертовски скучно», — сказал он себе, допивая скотч. — Мне нужно что-нибудь новенькое… Он поднял стакан к телефону. — Звони, — сказал он ему, — звони откуда-нибудь издалека…

Он допил виски и уже доставал стейк из холодильника, когда зазвонил телефон. Зная, что это должен быть неверный номер, он взял трубку. У международного телефонного оператора был соблазнительный голос. — Мистер Алан Леннокс? — спросила она. — Тебя зовут из-за границы. Лицом к лицу. Из Вашингтона…»

Двое мужчин стояли и разговаривали в обнесенном стеной парижском саду, подняв воротники пальто на холодном декабрьском ветру. Один из них был высоким и стройным, другой невысоким и крепко сложенным, и говорили они на французском языке. Леопард, высокий и стройный, с сомнением покачал головой, когда его спутник энергично повторил тот же аргумент.

«Мы считаем необходимым ликвидировать полковника Ласалля. У нас есть люди, которые могут представить это как несчастный случай, люди, ожидающие в этот момент приказа действовать…

«Может быть, ошибка…

«Было бы ошибкой ничего не делать, не действовать. Эти люди, которые бы занимались этим вопросом, были компетентны, уверяю вас…

Они продолжали обсуждать проблему, когда стемнело, а за стенами парижский трафик в час пик достиг своего пика. В нескольких десятках метров от того места, где стояли двое мужчин, столичная жизнь шла своим обычным будничным ходом, а кое-кто даже покупал подарки к Рождеству.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Карел Ванек на большой скорости вел Citroen DS 21 вперед, направляясь к громоздкой фигуре, стоящей посреди бетонной колеи. Свет был плохой; это было поздно вечером 11 декабря, незадолго до наступления темноты. Через лобовое стекло Ванек видел, как фигура мчалась к нему, расплылась, когда машина врезалась в нее на скорости 90 км/ч, приподнялась от удара, затем вся машина закачалась, пока он ехал дальше, проезжая над телом. Через дюжину метров он остановился с визгом шин, оглянулся через плечо, включил заднюю передачу и на полной скорости дал задний ход.

Тело неподвижно лежало в сумраке, смутный горб, когда он пятился к нему, ускоряясь. Ванек никогда не получал большего удовольствия, чем за рулем автомобиля; он чувствовал себя продолжением механизма, что рычаг переключения передач — еще одна рука, тормоз — третья нога. Это было волнующе. Он продолжал отступать на скорости, и его цель была идеальной. Во второй раз он ощутил раскачивание, когда колеса «ситроена» проехали по бугорку, лежащему на проезжей части. Затем он пошел дальше, сворачивая назад в крутой поворот, останавливаясь, снова двигаясь вперед, поворачивая руль, пока не начал двигаться со скоростью в противоположном направлении.

— Тридцать пять секунд, — сказал тихий мужчина на заднем сиденье машины, щелкнув секундомером.

Ванек резко затормозил, отчего пассажира рядом с ним чуть не выкинуло в лобовое стекло, и он засмеялся под ругательства Вальтера Бруннера. — Тебе обязательно быть таким драматичным? — спросил Бруннер, откинувшись на спинку сиденья.

«Реакция-реакция… Ванек щелкнул пальцами. «Вот в чем все дело. В тот день, когда мы приедем в Ласаль, мне, возможно, придется сделать именно это — вы должны быть к этому готовы…

Они вышли из машины и пошли обратно по заброшенной гоночной трассе, расположенной недалеко от чешского города Табор, в сорока пяти милях к югу от Праги. Чуть больше, чем крупная тень в далеком мраке, Михаил Борисов, русский, ответственный за учебный центр, склонился над фигурой на дороге, фигурой, сделанной из мешковины и соломы для конечностей, тела и головы. Мощная пружина удерживала воображаемого в вертикальном положении, пока Ванек не ударил его.

«Хорошо?» — спросил Ванек, добравшись до Борисова. «Никакой задержки во время второго захода — я пошел прямо назад и прямо над ним…

Борисов, тучный, закутанный в шубу и шапку от сильного холода — по пражскому радио передали предупреждение о снеге, — кисло посмотрел на чеха. Ванек был слишком уверен в себе, слишком высокомерен, чтобы ему когда-либо нравился этот человек, и беда была в том, что Ванек был прав: это был идеальный забег. Проклятый чех в совершенстве тренировался во всем, что делал. — Мы бежим обратно в центр, — резко сказал он. — Я пошлю кого-нибудь забрать машину… — Борисов говорил по-французски; с тех пор как началось обучение, все разговоры велись на галльском языке.

Они бежали по дорожке в холодных сумерках, которые сейчас были почти в темноте, и Ванек намеренно держался на несколько шагов впереди трех других мужчин, чтобы продемонстрировать свою физическую форму. Когда они вошли в бетонную хижину, приютившуюся под еловой рощей, их встретила волна тепла от кипящей печки. Борисов, самый старший и последний из четырех мужчин, вошедших в здание, захлопнул дверь, чтобы согреться. Сняв пальто, они закурили сигареты «голуаз» и опустились на стулья вокруг стола. Одну стену занимала крупномасштабная карта Франции и Германии; на другой висела карта Парижа. Различные путеводители, в том числе расписания, Michelin и Guide Bleu занимали деревянную полку. Наиболее заметной была большая фотография полковника Рене Ласалля.

— На сегодня хватит, — объявил Борисов, наливая из бутылки французский коньяк. — Ты поправляешься, — неохотно добавил он.

С характерной для него бравадой Ванек поднял бокал к фотографии на стене. — На нашу встречу, мой дорогой полковник…

Карду Ванеку был тридцать один год, это был высокий, худощавый мужчина с костлявым лицом, очень темными волосами и аккуратными темными усами. Прирожденный спортсмен, его быстрые темные глаза дерзко смотрели в ответ, пока русский изучал его. Ванек знал, что он хорошо справлялся со своей работой, что русские не любили его, но также признавал его способности, которые делали все намного лучше; и способ удержать Борисова на своем месте заключался в том, чтобы тренироваться еще сильнее, чем хотелось россиянину. — Повторим ночную тренировку, — резко сказал Ванек. — Догнать человека в темноте еще сложнее.

В России для чехов есть слово, которое означает «умные люди, слишком умные наполовину…» И это резюмировало мнение российского тренера о своем протеже. С другой стороны, думал Борисов, Ванек определенно был человеком, который возглавит этот советский коммандос; у него была вся квалификация. Пять лет назад Ванек был прикомандирован к службе безопасности посольства Чехии на авеню Шарль-Флоке возле Эйфелевой башни в Париже. Как и многие чехи, Ванек был прекрасным лингвистом: он бегло говорил по-французски, по-немецки и по-английски. И когда команде из трех человек будет дан сигнал отправиться на запад, они поедут как французы, говорящие на этом языке и снабженные французскими документами.

У Ванека были и другие полезные навыки, помимо навыков обученного убийцы, которые он усовершенствовал в тренировочном центре. Красивый мужчина, смелый и уверенный в себе, чех был привлекателен для женщин, что иногда оказывалось весьма удобным. Ведь путь к мужчине так часто лежал через его женщину. И, наконец, думал Борисов, куря свою «Галуаз», у Ванека была холодная полоса, которая позволяла ему убить человека и хорошо заснуть после акта. Это было доказано, когда он отправился в Стамбул, чтобы убить советского шифровальщика, у которого появился аппетит к американским долларам. Ванек задушил мужчину до смерти, а затем одной темной ночью сбросил его с балкона в Босфор.

Как бы это ни шло вразрез, Борисов-Русский вынужден был признать, что трое чехов во главе с Ванеком были идеальным коммандос-убийцей. И хотя Борисов не мог этого знать, требования к командиру коммандос совсем не отличались от требований, изложенных Дэвидом Нэшем для выбора человека для отправки во Францию. Свободное владение французским языком, знание Франции, способность сойти за француза — и если Нэш настаивал на неамериканце, то три члена российского Политбюро, санкционировавшие миссию, добавили свою оговорку: Коммандос должен быть нерусским. Если что-то пойдет не так, реальная сила, стоящая за операцией, никогда не должна быть раскрыта.

«Когда, черт возьми, мы поедем к этому полковнику Лассалю?» — спросил Ванек.

— Скоро, — ответил Борисов, — скоро будет сигнал…

В тот же вечер, когда Алан Леннокс из Лондона получил телефонный звонок от Дэвида Нэша, жившего в двухстах милях от Парижа, Марк Грелль засиделся допоздна в своей холостяцкой квартире на острове Сен-Луи, читая старую запыленную папку. Это был файл на Леопарде.

Андре Буассо, живший на улице Монж, провел первую часть вечера с префектом, и, поскольку он уже читал дело раньше, они обменялись заметками. Во время Второй мировой войны каждый член Сопротивления работал под вымышленным именем, чтобы защитить свою семью и своих друзей. Обычно другая французская фамилия выбиралась наугад; иногда человека знали под ложным христианским именем; и некоторые высокопоставленные армейские офицеры обозначали себя геометрическими символами, такими как гипотенуза. Но Леопард был другим: он взял имя дикого животного, как бы подчеркивая свою уникальность.

«Я думаю, что выбор имени свидетельствует о высшей уверенности в себе», — заметил Буассо. «Один из тех, кто балуется, он человек судьбы…

У «Леопарда», безусловно, была замечательная, хотя и короткая, карьера. В свои двадцать с небольшим лет — один из немногих фактов, известных об этой неуловимой фигуре, — он командовал одной из самых мощных групп Сопротивления в Центральном массиве, действовавшей в департаментах Лозер и Верхняя Луара. Он отличался от других лидеров Сопротивления своим блеском и безжалостностью; было что-то почти наполеоновское в том, как он ниоткуда обрушился на врага, уничтожил его и снова исчез.

Необычайный успех «Леопарда» был основан на широко распространенной системе разведки. У него были агенты повсюду — в полиции Виши, на телефонных станциях, где операторы подключались к вражеским звонкам, на железных дорогах, где штаб сообщал о перемещении боеприпасов и воинских эшелонов, и в Миличе, вишистской организации злобных головорезов и бандитов, сотрудники.

Он даже внедрил кого-то в абвер, контрразведывательную организацию противника.

«Возможно, нам следует поискать кого-то, кто разбирается в аппаратах разведки и безопасности», — предположил Буассо.

Префект хмыкнул и продолжил чтение. Толстый файл бесконечно описывал достижения Леопарда, но самое странное, что в нем почти не было намека на то, как он выглядел. На это были причины. Коммунистический лидер сделал все возможное, чтобы никто, даже его близкие соратники, не имели ни малейшего представления о его внешности. Было одно исключение: помощник под кодовым именем Пети-Луи повсюду ходил с ним, отдавая распоряжения, в то время как «Леопард» оставался вне поля зрения.

«В то время он был выше шести футов ростом и немногим больше двадцати в то время, так что сейчас ему было бы около пятидесяти, если бы он выжил», — заметил Грелль. — И это все, что мы знаем об этом призраке…

— Вероятно, Пети-Луи знал, как он выглядит, — заметил Буассо.

Осенью 1944 года события приняли более зловещий оборот. Ко времени второй высадки союзников — в августе на юге Франции — Юг практически на короткое время находился под контролем Сопротивления. Это был период, о котором мало кто говорил в последующие годы: перспектива была слишком пугающей. Это было, когда коммунисты были в шаге от создания советской республики на юге Франции.

Все планы были заложены. Сигналом к созданию Южно-советской республики должен был стать захват коммунистами ключевых городов Лиможа и Монпелье. Было подсчитано, что, поставленный перед свершившимся фактом, когда союзники еще сражались с врагом, Советскую республику придется принять. Вдохновителем этого плана был сам Леопард. Только стремительный и внезапный десант де Голля в регионе сломал сюжет. Вскоре после этого леопард умер.

Его смерть была тщательно задокументирована в файле. Он был застрелен вражеским снайпером на улицах Лиона 14 сентября. Полные страданий по поводу смерти своего лидера, опасаясь, что банда головорезов Виши может осквернить могилу, небольшая группа коммунистов унесла тело и тихо похоронила его посреди леса. Пти-Луи, заместитель Леопарда, на похоронах не присутствовал. Ближе к концу файла в приложении отмечены мелкие детали, которые показались Греллю интересными. Леопарда всегда охранял огромный и свирепый волкодав по кличке Цезарь, который держал на расстоянии даже верных друзей.

— Чтобы убедиться, что они никогда не узнают, как он выглядит, — заметил Грелль. — Интересно, что случилось с собакой?

Абвер, разведывательная служба противника, также, по-видимому, составил подробный досье на своего таинственного врага. Офицером, взявшим на себя эту задачу, был некий Дитер Воль, которому в то время было тридцать лет. — Значит, сейчас ему должно быть за шестьдесят, — заметил Грелль. — Интересно, выжил ли он?

Грелль испытал шок после того, как Буассо ушел домой к жене и двум детям. В конце папки он нашел потертый конверт с фотографией внутри заместителя Леопарда, Пти-Луи. Сначала он не мог быть уверен, поэтому отнес выцветший отпечаток сепии к своему столу и рассмотрел его под лампой. Отпечаток сохранился лучше, чем он опасался, и из него выглядывало лицо, лицо, записанное более тридцати лет назад. Возраст меняет человека, особенно если его жизнь была тяжелой, но если костяк крепкий, то он иногда только делает более четкими черты, которые всегда существовали. Лицо Пети-Луи было лицом Гастона Мартина, человека из Гвианы.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Во второй раз менее чем за семьдесят два часа Дэвид Нэш пересек Атлантику. Сойдя с рейса 100 Pan Am в аэропорту Хитроу в 21:40 в воскресенье вечером, 12 декабря, всего за десять дней до вылета Гая Флориана в Москву, Нэш взял такси до отеля Ritz, оставил сумку в номере и пошел к Ленноксу, квартира на Сент-Джеймс-плейс. По прибытии он подарил англичанину бутылку Moet amp; Шандон.

«Когда придут греки с дарами…» Леннокс цинично поприветствовал его, сунув бутылку в холодильник. — Мы откроем ее позже — я полагаю, мы не будем спать полночи?

«По крайней мере, — заверил его американец. «У нас есть крайний срок, через десять дней…

«Вы уложились в крайний срок», — поправил его Леннокс. — Я предупреждал вас по телефону — без вашего бизнеса я могу обойтись..

Они проговорили до трех часов ночи, пока Нэш выкуривал две пачки сигарет, рассказывая англичанину о своем недавнем визите к Питеру Ланцу и полковнику Лассалю, об огромной тревоге в Вашингтоне по поводу неминуемого великого коммунистического переворота, о том, что Рене Ласаль, возможно,… возможно, сможет предоставить ключ, который раскроет личность неизвестного советского агента в Париже. «Он убежден, что когда Флориан улетает в Москву, грядет перелом», — сказал Нэш в полночь, потягивая шампанское. «Поэтому у нас совсем нет времени проверять этих трех человек во Франции, которые, как считает Ласаль, могут найти ответ…»

«У меня была странная идея, что Вашингтон ненавидит президента Гая Флориана, — заметил Леннокс.

Рот Нэша сжался. — Возможно. Черт возьми, мы застряли с ним так же, как мы застряли с де Голлем. В политике ты можешь не любить свою соседку по постели, но спать с ней все равно придется. Президент Франции Флориан и канцлер Германии Хаузер — вот все, что стоит между Советской Россией и побережьем Ла-Манша теперь, когда Конгресс отказался от Европы — и вашего побережья Ла-Манша тоже», — добавил он.

«Так при чем тут Леопард? Ничто из того, что вы говорите, не имеет особого смысла, — прямо заметил Леннокс. «Леопард мертв — он был застрелен в Лионе в 1944 году. Я думаю, что Ласаль просто пытается намутить какую-то гадость, надеясь, что она прилипнет к его давнему врагу Ги Флориану. Ваш французский полковник — фанатик.

«Даже фанатики все узнают», — настаивал Нэш. «Мы не совсем согласны с его историей о Леопарде, но мы думаем, что он наткнулся на что-то шесть месяцев назад, как раз перед тем, как Флориан выгнал его из Франции. Он учуял какую-то высокопоставленную подпольную связь с Советами — и не забывайте, что Ласаль был лучшим начальником армейской контрразведки, когда-либо имевшихся у французов…

— Но он не даст вам этот список так называемых свидетелей, если он существует…

— Я уверен, что он существует, — вспылил Нэш. «Он очень заботится о безопасности, поэтому он дает это только человеку, который едет во Францию, чтобы взять у них интервью…

«Так почему пришел ко мне?»

Нэш допил остатки шампанского, не торопясь с ответом. — Из-за того, кто ты есть, — сказал он тихо. — Эти свидетели вполне могут говорить только с французом. Ланц согласился предоставить сопроводительные документы. Чтобы избежать столкновения с аппаратом безопасности, входящий человек должен слиться с ландшафтом. Ты подходишь, Алан. Вы родились и выросли в Париже. Мы дали вам высший уровень допуска, пока вы были в Штатах. Бог свидетель, у тебя есть опыт работы в подполье. Красная ночь в Сирии доказала это. Вы созданы для этой работы, — продолжал американец. «Мы нуждаемся в тебе. Мы нужны вам…

«И только зачем ты мне нужен?» — тихо спросил Леннокс.

«Потому что вам нужно одобрение американского правительства для того предложения, которое вы подаете на крупный охранный контракт с американской компанией, компанией, которая, кстати, занимается определенными проектами министерства обороны. Конфиденциально, я понимаю, что ваша ставка была самой низкой и приемлемой — при условии, что вы получите печать Вашингтона…

Именно в этот момент произошел взрыв, когда Леннокс начал говорить без умолку, отказываясь позволить Нэшу перебивать его, пока он говорил ему, что он думает о политике и политиках. — Твои люди делают то же самое… — вмешался Нэш и тут же затих под потоком слов Леннокса. «Это давление, — свирепо сказал ему Леннокс, — тактика кровавого давления, и ты знаешь, как я на это реагирую…» Словесная битва продолжалась почти до трех часов утра, когда атмосфера сгущалась от дыма, пока они пили скотч, Нэш, без галстука и с рукавами рубашки, отражал натиск Леннокса. Затем без предупреждения англичанин сменил точку зрения.

«Хорошо, — сказал он, наполняя стаканы, — я пойду к Ласалю и поговорю с ним, но с ясным пониманием, что, когда я доберусь туда, я решу, стоит ли ехать во Францию…»

«Это здорово…

«Подожди, есть условия. Если я приду, вы лично гарантируете, что мой американский контракт будет одобрен. Вы также гарантируете, что только Маклиш будет знать, что я согласен — безопасность этой штуки должна быть жесткой. Наконец, вы заплатите мне за обслуживание двадцать тысяч долларов…

«Ради бога, — запротестовал Нэш, — вы получите контракт»..

«Это наименьшее, что я заслуживаю, поскольку моя ставка самая низкая. Двадцать тысяч долларов — это рискованные деньги. Вы думаете, теперь это будет пикник во Франции под прикрытием? — спросил Леннокс. — Ради Бога, до того, как вы приехали, я слушал сводку новостей — после покушения на жизнь Флориана французская служба безопасности гудит, как улей. Я рискну споткнуться о мафию Грелля, банду контрразведки, может быть, даже головорезов из CRS. Маклиш находит себе неамериканского рассыльного по дешевке за двадцать тысяч.

«Кто сказал что-нибудь о неамериканцах?» — мягко спросил Нэш.

«Вы сделали это, когда позвонили из Вашингтона, а затем прилетели сюда на месте штанов…

Вскоре после трех часов ночи они пришли к соглашению. Нэш сделал последний глоток неразбавленного виски, согласовал некоторые детали с Ленноксом, а затем пошел под дождем обратно в «Ритц», вполне удовлетворенный и мрачно удивленный настойчивостью Леннокса в отношении платы за обслуживание. Маклиш вполне мог выложить двадцать тысяч и урезать свой бюджет в другом месте. Вернувшись в свою квартиру, Леннокс вымыл грязные стаканы и начал собираться. Как и Нэш, он был ночной птицей и, как и Нэш, был доволен. С того момента, как ему сделали предложение, он заинтересовался, потому что оно его устраивало. Это дало ему возможность сунуть нос во что-то новое и интересное; это сделало американский контракт безопасным; и он только что заключил тяжелую сделку. Получение двадцати тысяч от Маклиша было премией, соответствующей его основному принципу: никогда не делать ничего даром.

В понедельник утром, 13 декабря, в Париже Грелль и Буассо так и не приблизились к прояснению тайны, связанной со странным совпадением прибытия Гастона Мартина всего через несколько часов после покушения на жизнь Флориана. Детективы посетили отель «Сесиль», куда Мартин бросил свою сумку после того, как сошёл с паромного поезда из Гавра, и его немногочисленные жалкие пожитки были доставлены в префектуру. Они состояли из одного небольшого чемодана с одеждой. — И это все, что он успел показать за шестьдесят лет жизни, — заметил префект. «Это жалко, как некоторые люди живут и умирают…

«Эта газета, которую мы нашли в его комнате, интересна», — ответил Буассо. «Это проясняет загадку, почему он стоял на том месте, где умерла Люси Дево…

В номере «Ле Монд» от 9 декабря, на следующий день после покушения, была одна из тех схем «места преступления», которые так любят вставлять редакторы газет; это был план участка восьмого округа с крестом, отмечающим место, где была застрелена Люси Дево. Копия статьи, купленная Мартином в Гавре, когда он сошел с грузового судна, была сложена поверх схемы, как будто он использовал ее как справку. «Они даже показали меховой магазин на схеме, — объяснил Буассо, — так что ему было легко найти место…

— Что ничего не говорит нам о какой-либо связи, которую он мог иметь с женщиной Дево, — отрезал Грелль. «Мы проследили ее до дорогой квартиры на площади Вогезов, но, кажется, там никто ничего о ней не знает…

В девять утра пришел телекс из Кайенны, Гвиана, в ответ на предыдущий запрос Грелля о предоставлении информации. Это было очень длинное сообщение, и Грелль позже дополнил его телефонным звонком начальнику полиции Кайенны. История, которую он рассказал, была довольно проклятой. Во время войны Гастон Мартин сражался с группой Сопротивления под командованием Леопарда в Лозере. Он, по его собственному рассказу, сообщенному начальнику полиции Кайенны всего несколькими неделями ранее, тесно сотрудничал с «Леопардом», исполняя обязанности его заместителя. Он даже упомянул свирепого волкодава Цезаря, который охранял лидера коммунистов, куда бы он ни пошел.

В конце войны, все еще убежденный коммунист, Мартин явился в штаб-квартиру партии в Париже, где его поставили под контроль специального политического отдела. Затем, в июле 1945 года, всего через два месяца после окончания войны, Мартину была доверена миссия: он должен был отправиться в Гвиану в Южной Америке, чтобы организовать тайную ячейку внутри профсоюза портовых рабочих. «Контролируйте порты запада, — сказали ему, — и мы будем править западом…»

Мартин отправился в путь с большим энтузиазмом, сев на корабль из Гавра и направляясь в Кайенну, гордясь тем, что его выбрали для этой важной работы. Посадка в тропические трущобы Кайенны несколько умерила его энтузиазм, но вскоре он погрузился в мир интриг и подпольной деятельности. Он получал приказы от человека по имени Люмель; смешанной французской и индийской крови, Люмель родился в Гвиане. Затем пришелся удар. Ночью его мир был разрушен. Однажды вечером перед тем, как отправиться домой, он выпивал в баре на берегу и стал свидетелем пьяной драки, в которой американский моряк был зарезан ножом. Полиция, получившая информацию по анонимному звонку, приехала за ним на следующий день. Они нашли орудие убийства, спрятанное в задней части шкафа в лачуге, где он жил.

Люмель предоставил Мартину адвоката, который заглушил его защиту на суде. Его приговорили к двадцати годам каторжных работ на Чертовом острове. Первые несколько месяцев в этом ужасном исправительном учреждении Мартина поддерживала вера в то, что Люмель найдет способ его освободить; надежда умерла с течением лет, с отсутствием каких-либо сообщений от Люмеля, который, казалось, покинул его. Когда в 1949 году Чертов остров закрыли, его перевели в другой столь же грязный исправительный поселок.

При хорошем поведении — а он был образцовым заключенным — Мартин должен был выйти на свободу в 1963 году. Но в конце 1962 года в тюрьме, куда Мартина перевели, произошел инцидент. Один из надзирателей получил ножевое ранение в спину и скончался. Орудие убийства было найдено в сумке, в которой Мартин хранил свои деревянные столовые приборы. Это было повторение убийства в Кайенне шестнадцатью годами ранее. И должен был немедленно вызвать подозрения, мрачно подумал Грелль, продолжая читать.

Читая между строк, начальник тюрьмы был неприятным персонажем, который хотел, чтобы дело побыстрее прояснилось. Мартина обвинили, судили и приговорили еще к двадцати годам. Примерно в это же время Мартин окончательно убедился, что кто-то пытается удержать его в тюрьме навсегда. Он отсидел большую часть своего нового срока, а потом случилось нечто странное. Люмель, сбитый в результате дорожно-транспортного происшествия водителем, который сбежал, позвонил начальнику полиции Кайенны, когда тот лежал при смерти. «Эта машина намеренно сбила меня», — заявил он. «Меня пытались убить…» Перед смертью он продиктовал и подписал признание.

Приказ вывести Гастона Мартина из обращения достиг Люмеля в 1945 году, еще до того, как Мартин высадился в Кайенне. «Оно пришло из штаб-квартиры Коммунистической партии в Париже, — пояснил Лумель в своем заявлении. — Я мог бы, конечно, убить его, но они не хотели, чтобы это было так…

— Я знаю почему, — сказал Грелль Буассо, который курил трубку, пока префект читал отчет. «Слишком много людей, которые могли опознать Леопарда, уже были убиты…

— Вы угадали, шеф.

«Я бы поставил на это свою пенсию…

Люмель признался в организации фальсификации Гастона Мартина для убийства в баре, признал, что годы спустя он заплатил крупную сумму денег, чтобы организовать убийство надзирателя в тюрьме, в которую был переведен Мартин. После смерти Люмеля Мартин был лично допрошен кайенским начальником полиции, порядочным человеком, которого Грелль понял из тона доклада. Горько разочарованный долгими годами в тюрьме, по признанию Люмеля, Мартин все рассказал начальнику полиции. «Я думаю, он понял, что вся его жизнь была потрачена на иллюзию — иллюзию коммунистического идеала», — прокомментировал в своем отчете начальник полиции Кайенны. — Я организовал его немедленное освобождение. Вероятно, навсегда останется загадкой, почему Гастон Мартин был приговорен к жизни животного почти на все свои дни…

Грелль бросил отчет на стол. — Ублюдок, — сказал он тихо. «Чтобы продолжать скрывать свою личность, он приказал убить людей, человека на всю жизнь заточили в темных аду в джунглях. Бог знает, сколько других бедняг погибло за это дело — в отчете, который я читал о «Леопарде», я заметил, что ряд его ближайших соратников потерпели неудачу еще до окончания войны. Этот человек оставил за собой кровавый след…

Префект ходил по своему кабинету, засунув руки в карманы брюк. Буассо редко видел своего начальника таким рассерженным. — Запомни это, Буассо, — продолжал Грелль. «Выполняйте работу, но никогда не посвящайте свою жизнь так называемому делу. Вы окажетесь в залоге у подонков…

«Все это ради защиты «Леопарда»? Человек, который мертв?

«Мы посмотрим об этом». Грелль надевал свой кожаный плащ. — Я иду в Елисейский дворец. Если кто-нибудь спросит обо мне, вы не знаете, где я».

— Я все еще не понимаю этого, — настаивал Буассо. «Записи показывают, что «Леопард» погиб в 1944 году. Гастон Мартин, который, как мы теперь знаем, был Пети-Луи, правой рукой «Леопарда», говорит, что видел, как он вошел в Елисейский дворец…»

«Когда вы получаете противоречие улик, вы проверяете их. Я начинаю его проверять, — резко сказал Грелль.

Прямой путь к Елисейскому дворцу должен был пролегать по улице Сент-Оноре и предместью Сент-Оноре за ней, но из-за системы одностороннего движения Грелль ехал через площадь Согласия по авеню Габриэль, которая проходила мимо американского посольства., а затем вверх по авеню Мариньи, минуя справа от него большой обнесенный стеной сад, который находится за самим Елисейским дворцом. Прибыв во дворец, он подождал, пока охранник спустит выкрашенную в белый цвет цепь, а затем въехал во внутренний двор. Выйдя из машины, он направился прямо к будке.

«Могу ли я посмотреть список посетителей?» — небрежно спросил префект.

Офицер показал ему книгу, в которой записаны дата, время прибытия и личности всех, кто посещал Елисейский дворец. Это была страница за четверг, 9 декабря, день, когда Гастон Мартин стоял перед Елисейским дворцом, который заинтересовал Грелля. Он проверил записи на наличие посетителей, прибывших между 7.30 и 8.30 вечера; потом, чтобы сбить дежурного со следа, просмотрел еще одну-две страницы.

— Спасибо, — сказал он и вышел во двор и поднялся по семи ступеням, которые вели к стеклянным дверям главного входа.

Даже член кабинета министров не мог бы позвонить так небрежно, но Марк Грелль пользовался особым уважением у Ги Флориана. «У него нет политических амбиций», — заявил однажды президент члену кабинета министров, который, как он знал, был чрезмерно амбициозен. «Мне пришлось тащить его из Марселя в Париж. Иногда мне кажется, что он единственный честный человек во Франции. Я бы доверил ему свою жизнь…

На самом деле Гай Флориан доверил Греллю свою жизнь. Пока президент находится в парижском департаменте, ответственность за его безопасность и безопасность кабинета министров лежит на префекте полиции. На следующее утро после покушения Флориан приказал, чтобы его личная безопасность отныне находилась в руках Марка Грелля по всей Франции. Одним росчерком пера Флориан сделал префекта самой могущественной фигурой во Французской республике после себя — если бы он захотел воспользоваться этой властью.

«Президент примет вас», — сообщил Греллю служащий в униформе, ожидая в вестибюле с мраморным полом, ковровое покрытие которого находится только в центре. Интервью проходило в кабинете президента на первом этаже в задней части Елисейского дворца, в комнате с высокими окнами, выходящими на обнесенный стеной сад с газонами и дорожками из гравия. Перед президентом, сидящим за своим столом в стиле Людовика XV, висит гобеленовый гобелен с изображением «Дон Кихота, излеченного от безумия мудростью», а на столе два телефона, черный и белый. Третий инструмент стоит на боковом столике рядом с его правой рукой. Когда за Греллем закрылась дверь, он услышал бой одних из ста тридцати семи часов, украшающих Елисейский дворец. 11 утра. Большая овчарка пробежала через комнату, встала на дыбы и опустила передние лапы на плечи префекта.

— Кассим, ложись, скотина, — ласково прорычал Грелль. Сам префект, который любил собак, лично нашел животное по просьбе Флориана вскоре после его избрания. В Елисейском дворце говорили, что только два человека осмеливались прикасаться к животному: Грелль и сам президент. Убрав передние лапы, префект поклонился и сел напротив самого могущественного государственного деятеля Западной Европы. Обычно Флориан ждал, пока он заговорит.

— Я был очень встревожен, увидев, что вечером 9 декабря вы снова возвращаетесь с площади Бово, — начал Грелль. — И всего через двадцать четыре часа после ужасного инцидента…

Флориан опустил свою худощавую умную голову, как маленький мальчик, застрявший в фермерском яблоневом саду. Такой жест со стороны президента разоружил бы большинство мужчин, но выражение лица Грелля оставалось серьезным. — Этого больше не повторится, — заверил его Флориан. — Вы, конечно, видели фотографии в пятничных газетах?

«Я был поражен».

— Но вы не политик, мой друг. Улица кишела сыщиками — на почтительном расстоянии, чтобы фотографы не попали в кадры! Но ведь это хорошая политика — президент снова ходит по улицам только через день после инцидента! Флориан лукаво усмехнулся. — Все это ерунда, конечно. Скажи мне, я прощен?

Грелль вернулся в префектуру, заверив, что отныне президент будет оставаться за ограждением, воздвигнутым для его охраны. Оставался только один вопрос: надежно ли защитное ограждение?

— Входите, закройте дверь и заприте ее, — сказал Грелль Буассо, устраиваясь на краю своего стола. У префекта была привычка, когда его беспокоят, усаживаться ягодицами на край стола или стола, чтобы ему было легче начать расхаживать, если ему захочется. Буассо сел в кресло, вынул трубку и расслабился в ожидании. Обладая меньшей нервной энергией, чем его начальник, он имел вид терпеливой белки, а за спиной, собственно, так его называли в штабе. Андре Белка.

— Я проверил список посетителей в Елисейском дворце на вечер 9 декабря с 7.30 до 8.30, — резко сказал Грелль. «Прежде чем я продолжу, вспомните, что единственное физическое описание Леопарда, которое у нас есть, касается его роста — более шести футов…

«Вы нашли что-то?» — предложил Буассо.

— Кто-то — больше, чем один, как это бывает. Сам Флориан вернулся пешком в восемь часов с площади Бово — этого, кстати, больше не повторится. Интересно, что еще три министра тоже пришли пешком — они пришли с совещания в Министерстве внутренних дел…

Двое мужчин обменялись циничными улыбками. Обычно каждый возвращался бы с площади Бово на своей министерской машине, но, поскольку президент вернулся пешком, они сочли необходимым использовать ту же форму передвижения. «И, конечно же, они надеялись опубликовать свои фотографии в газетах, — заметил Грелль, — зная, что на площади Бово есть фотографы».

«Кто еще вернулся?» — тихо спросил Буассо.

«Пьер Руже, например, мы можем его уволить, конечно». Они снова улыбнулись. Руже был номинальным премьер-министром, человеком, которого репортеры называли «пуделем Флориана». Милый человек — «с резиновым хребтом», как иногда замечал Грелль, — никто не обращал на него особого внимания, и ходили слухи, что его скоро заменят. Во всяком случае, он был не выше пяти футов восьми дюймов. «Между 8:15 и 8:30, — продолжал Грелль, — прибыли еще двое мужчин и вошли в Елисейский дворец — и вернулись порознь, с интервалом в несколько минут. Одним из них был мой собственный начальник, министр внутренних дел Роджер Данчин. Другим был министр национальной обороны Ален Блан. Они оба, как вы знаете, самые высокие люди в кабинете, оба ростом выше шести футов…

Буассо вынул изо рта остывшую трубку и уставился на префекта. — Ты действительно не веришь в это? Данчин, Блан — два сильных человека в правительстве? У Мартина, должно быть, были галлюцинации.

— Я на самом деле ни во что не верю, — холодно ответил Грелль. — Все, что я делаю, — это проверяю факты и смотрю, к чему они ведут, — как мы поступаем в любом расследовании. Но, как мы условились, я рассказываю вам все, как бы нелепо это ни казалось.

«Абсурд? Это невероятно…

«Конечно». Грелль взял отчет со своего стола и что-то говорил, просматривая первую страницу. «Произошло кое-что еще. Дэвид Нэш, американец, только что был замечен прибывающим в аэропорт Руасси этим утром человеком из Сюрте. И я получил срочное приглашение на прием в американском посольстве сегодня вечером. Вы верите в совпадения, Буассо?

Белка Андре не ответила. Он смотрел вдаль, как будто пытаясь уловить факт настолько великий, что он был выше его понимания.

«Данчин или Блан?» — пробормотал он.

Роже Даншен стремился стать министром внутренних дел с юности, проводя бесконечные часы за учебой в Ecole Normale d» Administration, специальной школе, основанной самим де Голлем для подготовки будущих лидеров Французской республики. И в то время как Ги Флориан и Ален Блан из Политехнической школы были зайцами, которые прорвались вперед благодаря своим способностям, Данчин был черепахой, которая в конце концов добралась до этого, потому что никогда не прекращала попыток. Иногда черепаха переживает зайца.

К тому времени, когда ему предложили пост министра внутренних дел, Роджер Данчин, эксперт по разведке, вероятно, знал о французской системе безопасности больше, чем любой другой человек. Подобно Алену Бланку, выше шести футов ростом, он развил сутулость, которая иногда свойственна высоким мужчинам. Ему было пятьдесят два года, он был худым, с костлявым лицом, человеком со страстью к секретности и человеком, любившим власть. Блан, которому он не нравился, резюмировал Данчина в типичном язвительном анекдоте. «Данчин допросил бы свою бабушку, если бы заподозрил, что она изменила свое завещание, и после трех часов под дуговым светом она оставила бы ему все деньги… Данчин был на пике своей власти, когда вызвал Грелля к себе сразу после префект вернулся с проверки Елисейского реестра.

Когда префект вошел в кабинет министра на первом этаже, Данчин стоял у окна, выходящего на красивый обнесенный стеной сад в задней части здания, сад, который публика никогда не видит. — Садись, Грелль, — сказал Данчин, все еще глядя на сад. — Я слышал от Руасси, что американец Дэвид Нэш только что прибыл в Париж. Как вы думаете, что это означает?

«Должно ли это что-то означать?» — спросил Грелль. К этому времени он уже понял, как работает ум этого хитрого человека; редко задавая прямой вопрос, Данчин пытался поймать людей, побуждая их говорить, пока он слушал.

«Что-то происходит, Грелль, я чувствую это. Странно также, что он прибыл сюда так скоро после покушения на президента»..

«Я не вижу связи», — возразил Грелль. — Но сегодня вечером у меня есть приглашение в американское посольство…

«Вы идете?» — резко вмешался Данчин.

«Почему бы и нет, министр? Я могу подобрать что-нибудь интересное. По крайней мере, я смогу ответить на ваш вопрос, зачем он приехал в Париж…

— А эта женщина, Люси Дево, — Буассо узнал о ней что-то еще? Я полагаю, она никак не могла быть связана с приездом Нэша?

«Вы же не можете подозревать, что за покушением стояли американцы?» — запротестовал Грелль. «Они делают некоторые странные вещи, но…»

«Прощупывая, Грелль, просто прощупывая… Данчин внезапно вернулся за свой стол, двигаясь так тихо, что Грелль не заметил, как он отошел от окна. Это была еще одна неприятная привычка Данчина, на которую его помощник Мерлин однажды пожаловался Греллю. «Он появляется без предупреждения, как призрак, и стоит позади вас. Знаете ли вы, что, когда люди идут обедать, Данчин прокрадывается в их офисы, чтобы проверить бумаги на их столах, чтобы убедиться, что они не делают того, о чем он не знает? Атмосфера внутри этого места ужасна, скажу я вам. Ужасный!»

Грелль выбрался из кабинета Данчина, как только смог, вытерев лоб, спустился вниз и вышел на свежий воздух. Я бы не стал работать здесь за миллион франков в год, сказал он себе, садясь за руль своей машины. Он уехал, выпустив выхлопные газы, как бы выражая свое облегчение. Не за десять миллионов франков!

Ален Блан родился в мире замков и денег, марочных вин и хорошей еды, обладал мозгом, который в более поздние годы мог усвоить детали договора о запрещении ядерных испытаний за треть времени, которое потребовалось бы Роджеру Данчину. Имея за спиной семейную землю и виноградники, Блан, приехавший из Оверни, не должен был работать ни дня в своей жизни. Он предпочел проигнорировать возможность праздной жизни, погрузившись вместо этого в жизнь яростной деятельности.

Человек огромной жизненной силы и аппетита к работе, он стал одной из ключевых политических фигур в режиме Флориана, человеком, с которым послы тайно советовались, когда им не удавалось добиться внимания Флориана. Буква «X», обозначающая символ скрещенных пушек Политехнической школы, школы, где деньги не заменят мозги, он был одним из пяти лучших студентов в год окончания. Его близкий друг, Гай Флориан, потерял сознание первым среди целой плеяды блестящих людей. Спустя годы, хорошо укоренившись в политической основе Франции, именно Ален Блан, манипулятор, руководил восхождением Флориана на пост президента.

Пятидесятичетырехлетний бывший десантник Блан ростом более шести футов был крепко сложен; полнолицый, с редеющими волосами, голова его была похожа на монашеский купол. Человек с сильным характером, он слыл способным уговорить любого согласиться на что угодно своей теплотой и веселой агрессивностью. Женщины особенно находили его привлекательным — таким он был живым. «Он не воспринимает себя всерьез, — как-то объяснила его любовница Жизель Мэнтон, — но к женщинам он относится серьезно — или делает вид, что…»

Его отношения с Марком Греллем были превосходны: префект понимал министра национальной обороны и никогда не позволял Бланку переубедить его. Когда они спорили, что случалось часто, то вели яростную шутку, и Блан знал, когда его бьют. «Твоя беда, Грелль, — сказал он однажды префекту, — в том, что ты не веришь в политиков…»

«Кто-нибудь?» — ответил Грелль.

Блан пришел навестить префекта во второй половине дня, вскоре после того, как Грелль вернулся после короткой беседы с Данчином. Для Блана было типично ехать в префектуру на своем «ламборджини», а не вызывать Грелля в свое министерство, и еще более типично, что он флиртовал с секретарем Грелля по пути наверх. — Мне придется похитить тебя, Вивианна, — сказал он девушке. — Вы слишком аппетитны для полицейских! Он ворвался в кабинет префекта, как летний ветер, улыбаясь и пожимая руки. «Каковы политические последствия этого покушения?» — спросил он, устраиваясь в кресле, свесив ноги на подлокотник.

«Мы чуть не потеряли президента», — ответил Грелль.

— Я говорю об этой женщине Дево, — отрезал Блан. — Если удастся доказать, что она когда-либо знала президента — пусть даже недолго, — пресса нас изнасилует. Они могут?»

«Вы лучше спросите у президента…

«У меня есть. Он говорит, что никогда не видел ее раньше. Но он мог ошибаться. Бог знает, со сколькими людьми он познакомился за эти годы — или знал немного. Я хочу сказать, что если ваше расследование обнаружит связь, не могли бы вы сообщить мне?

«Конечно…

Вскоре после этого Блан уехал, а префект мрачно улыбнулся, наблюдая из окна, как машина слишком быстро мчится к правому берегу. Строго говоря, обо всем, что всплывало на свет, следует сообщать только его начальнику, Роджеру Данчину, но все знали, что Блан был глазами и ушами Флориана, человеком, который решал проблему, когда возникала какая-нибудь неловкость. Буассо, вошедший в офис, когда Блан уходил, смотрел, как машина исчезает. — Совершенно невозможно заподозрить такого человека, — заметил он.

«Если Леопард существует, — ответил Грелль, — то потому, что он достиг такого положения, когда люди сказали бы: «Такого человека совершенно невозможно заподозрить…»

Один 9-мм пистолет Люгер, одно монокулярное стекло, три поддельных водительских удостоверения и три разных набора поддельных французских документов — по одному набору на каждого члена советского коммандос. Вальтер Бруннер, второй член команды, сидел в одиночестве в бетонной кабине на краю гоночной трассы в французских очках и проверял карты. Снаряжение, которое они должны были нести, было довольно скудным, но давно прошли те времена, когда советские коммандос путешествовали на запад, вооруженные экзотическим оружием, таким как пистолеты с цианистым пулемётом, замаскированные под портсигары. Искусство тайного убийства продвинулось далеко за пределы этого.

Бруннеру, валторне в Карлсбаде, ныне известном как Карловы Вары, было сорок лет; старейший член коммандос, которого он надеялся возглавить, пока Борисов не выбрал вместо него Карела Ванека. Низкорослым, чем Ванек, он был более крепко сложен и его темперамент был менее изменчив; круглоголовый, он скоро станет лысым, и он чувствовал, что именно его внешность убедила Борисова отдать руководство более молодому человеку. По крайней мере, он считался вторым членом команды из трех человек, заместителем Ванека, человеком, который возьмет на себя операции, если что-то случится с Ванеком, пока они будут на западе. Звание, как ни странно, является важным фактором в коммунистических кругах.

Бруннер был планировщиком коммандос, человеком, который прорабатывал маршруты и графики — и пути отхода — до того, как миссия была предпринята, человеком, который организовал предоставление фальшивых документов, который позже, когда они прибыли в пункт назначения, предложил тип применяется «авария». «Вы должны составить три различных плана, — любил говорить Бруннер, — а затем, когда вы прибудете на место убийства, вы выберете наиболее подходящий…» Пиво было его любимым напитком, и, в отличие от Ванека, он считал женщин опасными отвлекающими факторами. Отличительной чертой его были большие руки, «руки душителя», как грубо назвал их Ванек. В описании было некоторое оправдание; если полковник Ласаль должен был умереть в ванне, Бруннер, скорее всего, позаботится об этом.

Это была кульминация тренировки на заброшенном ипподроме за пределами средневекового города Табор; здесь трое чехов, составлявших коммандос, оттачивали мастерство организации «случайных» смертей. Любимым методом тренера Борисова была смерть в результате наезда на машину. Исследовательский отдел, размещенный в отдельной кабине и работавший в тесном контакте с коммандос, изучил статистику: в Западной Европе на дорогах погибло больше людей, чем по какой-либо другой причине. Затем последовали несчастные случаи в доме. Отсюда особое внимание Бруннера к утоплению в ванне, которое практиковалось в третьей бетонной кабинке с железной ванной и живыми «моделями».

Факт, в значительной степени неизвестный внешнему миру, заключается в том, что коммандос-убийца никогда не покидает территорию, контролируемую Россией, без прямой санкции трех членов (составляющих кворум) Политбюро в Москве. Даже в 1952 году, когда власть Комитета государственной безопасности достигла своего апогея, коммандос, направленный в Западный Берлин для похищения (или, если необходимо, убийства) доктора Лайма, должен был быть одобрен самим Сталиным и двумя другими членами Политбюро (одним из из которых был Молотов).

Обоснование этой политики разумно. Если действия коммандос когда-либо будут раскрыты, международный имидж Советской России будет запятнан, потому что западная общественность точно знает, что внутри России ничего не происходит без одобрения правительства. Политбюро знает об этом, поэтому коммандос отправляют только тогда, когда нет другой альтернативы. Коммандос Ванека был полностью одобрен первым секретарем и двумя другими членами Политбюро; теперь он только ждал сигнала, чтобы продолжить путешествие по французским документам, которые легко прошли бы проверку в Германии. Бруннер как раз закончил проверку удостоверений личности, когда в каюту вошел Борисов с новостями.

«Казнь Ласалля отложена…»

«Черт возьми!» Бруннер был в ярости. «И как только мы все были готовы…

— Потерпи, мой пылкий чех, — сказал ему Борисов. «Вы должны ждать свежего сигнала. Вы можете уехать в любой момент.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Утром в понедельник, 13 декабря, когда Марк Грелль получил из Гвианы телекс о Гастоне Мартине, Алан Леннокс летел в Брюссель. На борту самолета Sabena рейса 602 он приземлился в бельгийском городе в 10.30. Ранее, из аэропорта Хитроу, он позвонил своему домашнему личному помощнику и сказал, что из Европы поступил срочный запрос, и он летит туда, чтобы получить спецификацию контракта. Во время короткой беседы он туманно упомянул Данию. — Когда ты вернешься, если когда-нибудь? — весело спросила мисс Томпсон.

«Когда ты увидишь меня, я вернусь…

Пришло время продаться, подумал Леннокс, садясь на рейс Sabena. Он так хорошо организовал компанию, что теперь мог уезжать надолго, и машина работала сама. Значит, я снова потерял работу, сказал он себе, когда «Боинг-707» поднялся сквозь мрак и прорвался в мир ослепительного солнечного света, который всегда был там, даже над Англией, если бы только жители могли его видеть. Ссылка на Данию была предосторожностью; если кто-нибудь спросит о нем в офисе, Джудит Томпсон будет молчать, но если кто-то умный заставит ее оступиться, то они могут искать его в Копенгагене.

В аэропорту Брюсселя он нанял Mercedes SL 230. Ему предложили модель кремового цвета, вместо этого он выбрал черную машину; черный менее заметен, за ним труднее следить. Поехав сначала в Льеж, Леннокс внимательно следил за зеркалом заднего вида, высматривая любые признаки легкового или грузового автомобиля, который постоянно следовал за ним. Это было маловероятно, но не невозможно; поскольку Дэвид Нэш шел от «Ритца» до своей квартиры на Сент-Джеймс-плейс и обратно, за ним могли следить, и тогда последователь мог обратить свое внимание на человека, ради встречи с которым Нэш пересек Атлантический океан.

В Льеже, где всего тремя днями ранее Нэш дважды за один день встречался с Питером Ланцем из BND, Леннокс принял дополнительные меры предосторожности. Посетив местное отделение проката автомобилей Hertz, он придумал жалобу на производительность «Мерседеса» и обменял его на синий Citroen DS 2I, свою любимую машину. Затем он повернул на юго-восток, направляясь к Арденнам, что не является прямым путем в Германию. Иногда можно следить за человеком с помощью дистанционного управления, наблюдая за маршрутом, по которому он идет, а затем звоня вперед. Для проведения операции требуется группа людей, но, по последним подсчетам, Леннокс слышал, что французская секретная служба наняла в Бельгии более сотни оперативников, работающих полный и неполный рабочий день. Если основные маршруты из Льежа сейчас проверяют на наличие черного «мерседеса», наблюдатели вряд ли обратят внимание на синий «ситроен».

По пути перекусив сэндвичем, Леннокс прибыл в Саарбрюкен, когда над немецким городом разразился ливень. Дворники чуть не отказались от работы как от безнадежной, пока он пробирался сквозь поток машин. Дождь стекал по стеклу, бил татуировку по крыше машины, пока он продолжал искать главпочтамт. На континенте почтовые отделения предоставляют наиболее удобные средства для совершения звонка, который вы не хотите, чтобы вас услышали.

С почты он набрал номер полковника Ласалля, который дал ему Нэш. Когда Леннокс спросил полковника, человек, ответивший на звонок по-французски, сказал, что примет сообщение.

«Вы не будете,» - огрызнулся Леннокс. — Соедините меня с полковником. Эдмон звонит…

«Эдмон кто?»

«Просто Эдмонд. И поторопитесь. Он ждет звонка.

Человек на другом конце провода — вероятно, капитан Поль Моро, которого Нэш упомянул как помощника Лассаля, — явно не знал обо всех действиях полковника, что обнадёживало. Это свидетельствовало о том, что экс-начальник военной контрразведки не утратил связи. Кодовое имя Эдмон, предоставленное Нэшем, связывало его с Лассалем, и француз сказал, что может приехать немедленно.

— Я буду ждать вас, — резко ответил он и положил трубку. Никаких лишних слов, никаких вопросов, и голос был резким и решительным.

Ему потребовался час, чтобы найти удаленный фермерский дом под шквалами дождя, и было темно, когда его фары высветили старый домик у закрытых ворот. Когда он впервые увидел его, внутри вигвама горел свет, но теперь там царила тьма. Он оставил двигатель включенным и подождал, затем осторожно вышел, когда никого не было. Он проходил мимо собственных фар, когда ставни в домике с грохотом распахнулись.

Из отверстия торчало дуло пистолета-пулемета «Ле Мат».

«Оставайтесь на месте — в свете огней», — крикнул голос по-немецки.

«Вы меня ждете», — крикнул Леннокс в ответ по-французски. — Я звонил вам из Саарбрюкена. Ради бога, открой чертовы ворота, пока я не промок…

«Заходи пешком…» Голос переключился на французский. «Проходи через ворота…

Открыв ворота, Леннокс подошел к вигваму, толкнул дверь, открыл ее, вошел внутрь и остановился. Перед ним стоял человек в штатском, все еще держа в руке автомат, которым он целился в упор в живот англичанина. Леннокс предположил, что это, должно быть, капитан Поль Моро, человек с гладким лицом и густыми усами, мужчина лет сорока с небольшим. — Меня зовут Эдмонд, — через мгновение сказал Леннокс. — Тебе обязательно указывать на меня этой штукой?

«Некоторые документы — на столе…»

— Полковник обрадуется этому?

«На столе…»

Леннокс осторожно вынул паспорт из-под мокрого плаща и небрежно бросил его на стол. Чтобы дотянуться до документа правой рукой, человек с ружьем должен был держать трос под левой рукой; когда он это сделал, Леннокс внезапно отбросил дуло в сторону, схватился за ствол и вырвал оружие из рук мужчины. «Я не знаю, кто вы, — заметил он, когда француз восстановил равновесие и посмотрел на него, — но вы могли быть тем, кто только что нокаутировал настоящего смотрителя сторожки…»

«Хранитель дома? Я капитан Моро, помощник полковника. Ощетинившись от гнева, мужчина изучил паспорт гораздо дольше, чем это было действительно необходимо. — Ты можешь умереть, идя на такой безумный риск, — проворчал он.

«Меньший риск, чем встретиться с неизвестным мужчиной с ружьем в этом богом забытом месте».

Леннокс настоял на том, чтобы увидеть собственное удостоверение личности Моро, прежде чем вернуть оружие, сначала сложив выступающий магазин параллельно стволу, чтобы оружие вышло из строя. Когда удостоверяющие личность документы были обменяны, француз коротко велел ему выйти из машины и пройти к дому. «Почему бы тебе не наесться?» — предложил Леннокс. Выйдя на улицу, он сел в свою машину, проехал через подворотню и дальше в сторону дома. Выходя из домика, Моро звонил по настенному телефону, предположительно, чтобы позвонить полковнику.

Медленно въезжая по длинной извилистой дороге, Леннокс увидел, насколько заброшено это место. Мокрые кусты, блестевшие в свете фар, разрослись над подъездной дорожкой, местами почти закрывая ее, так что машина проносилась мимо кустов по мере приближения к убежищу Ласалля. Фермерский дом, длинное двухэтажное здание, появившееся в поле зрения за поворотом, был в том же состоянии. Некрашеный, с отсутствующей черепицей на крыше, он едва ли выглядел пригодным для жилья.

Нехватка денег, предположил Леннокс: вряд ли беглые полковники сидят на жирных банковских счетах.

Полковник Рене Ласаль встретил его у входа, затем закрыл, запер и запер тяжелую дверь, а затем провел в большую беспорядочную гостиную, заставленную старомодной мебелью. Леннокс заметил, что в холле на двери новые и современные замки; в гостиной ко всем окнам были приделаны замки. Теоретически находясь в безопасности внутри Германии, полковник заперся в небольшой крепости.

— Однажды они придут за мной, — резко заметил Ласаль. «Потрепанные маленькие корсиканские головорезы с ножами в карманах. Они могут попытаться похитить меня, они могут прийти убить меня. Но они придут.

Однорукий полковник, левый рукав которого болтался, как сломанное птичье крыло, был маленького роста и худощав, и, принося напитки из буфета, двигался пружинистой походкой. Леннокс сразу же произвел впечатление огромной энергии, волевой личности, способной доминировать над любой группой людей, частью которой он мог быть. Пятидесятипятилетний Ласалль был резким и изможденным, его глаза были большими и беспокойными, а его тонкие усы были немногим больше, чем темная косая черта. У него все еще была копна темных волос, а его самой заметной чертой был крючковатый нос. В чем-то он напоминал Ленноксу миниатюрную версию самого Шарля де Голля. Полковник подал ему большой коньяк, поднял свой стакан. «На уничтожение врагов Франции!»

«Я выпью за это…» Леннокс внимательно наблюдал за полковником. — Кем бы они ни были.

«Советская фракция в Париже во главе с Леопардом. Но сначала мне нужно кое-что узнать о вас, о вашем происхождении…

Пятнадцать минут он поджаривал англичанина. Это был самый проницательный и проницательный допрос, который Леннокс когда-либо испытывал, с множеством перекрестных вопросов, множеством прыжков взад и вперед, поскольку француз быстро впитывал подробности жизни Леннокса и копал все глубже и глубже. — Вы встречались с Марком Греллем? — сказал он однажды. — Значит, вы личный друг префекта полиции? Леннокс заверил его, что это не так, что они встречались всего один раз на час в Марселе во время планирования контртеррористической операции. По прошествии пятнадцати минут Ласаль заявил, что доволен.

— Вы можете поехать за мной во Францию, — сказал он, как бы оказывая высокую честь.

«Я рад, что прошел проверку, — иронически ответил Леннокс, — но вы можете не осознавать, что я еще не определился с вами…»

«Это необходимо?»

«Это важно. Видите ли, это будет моя голова, положенная на плаху…

Леон Жувель. Роберт Филип. Дитер Воль.

Это были имена трех свидетелей, как упорно называл их Ласаль, которых он хотел, чтобы Леннокс посетил и тихонько допросил. «Я убежден, что один из этих трех человек — все они были связаны с «Леопардом» во время войны — может рассказать вам что-то, что приведет нас сегодня к коммунистическому агенту в Париже», — решительно сказал француз. — В любом случае, насколько я знаю, выжили только они, кроме Аннет Дево, а она слепа…

— Дево? — спросил Леннокс. «Так звали женщину, которая пыталась застрелить Флориана…

«Достаточно распространенное имя». Ласаль пожал плечами и сделал нетерпеливый жест правой рукой. «Я не вижу причин для связи. И в любом случае Аннет Дево, которой сейчас должно быть за семьдесят, ослепла после окончания войны. Слепой человек не может идентифицировать никого положительно. В настоящее время…»

Это началось восемнадцатью месяцами ранее — за год до критической ссоры с президентом Флорианом, закончившейся бегством полковника из Франции. Ласаль допрашивал известного коммунистического агента, который проник в казармы французской армии недалеко от Марселя. — Этот район кишит паразитами, — заметил полковник. Леннокс понял, что допросу предшествовала физическая сессия, в результате которой агент, человек по имени Фавел, превратился в стонущую развалину. «Пытаясь сбежать из казармы, — объяснил Ласаль, — он случайно застрелил сержанта. Люди, которые допрашивали его до меня, были друзьями сержанта. Так»..

Через час после того, как Ласаль начал собственный допрос незадолго до полуночи, Фавель начал болтать о Сопротивлении военного времени. Сначала Ласаль подумал, что это уловка, чтобы направить допрос в другое русло; позже он заинтересовался, поскольку заключенный неоднократно упоминал «Леопарда». Время от времени — допрос продолжался более двенадцати часов — сломленный человек рассказывал странную историю о человеке, который однажды восстанет из мертвых, чтобы освободить Францию от капиталистического ига. Этот человек на самом деле уже воскрес из мертвых и ходил по улицам Парижа.

«Долгое время это казалось абсолютной чепухой, — объяснил Ласаль. «Я думал, что имею дело с религиозным маньяком — что казалось странным для убежденного коммуниста, — а потом он сказал мне, что прячется в бараке…»

«Прячется?» — спросил Леннокс.

— Прятался от своих людей, — нетерпеливо сказал Ласаль. — Я неправильно понял: вместо того чтобы шпионить в пользу коммунистической ячейки в Марселе, он убегал от них. Что может быть лучше, чем укрыться в военной казарме — по крайней мере, так он думал. Его пытались убить — думаю, потому, что он слишком много знал.

Так он что-то знал?

«Он сказал, что он имел в виду не обычного шпиона — государственного служащего, который фотографирует документы глубокой ночью и передает микрофильм внутри сигары или что-то в этом роде. Нет, Фавел имел в виду высокопоставленного мандарина, близкого к центру власти. Человеку, который годами ждал и неуклонно продвигался вверх, не имея ни единого контакта ни с одной коммунистической организацией. В этом и гениальность идеи — без коммунистических контактов его невозможно обнаружить».

— Фавел назвал имя человека?

Ласаль сделал жест смирения. — Он не знал, кто он такой, — знал только, что существует. Что окончательно убедило меня, так это трагедия. На следующий день после того, как я закончил допрос, Фавель сбежал из барака — через сутки его нашли у подножия скалы со сломанной шеей».

— Его так называемые друзья догнали его?

— Я в этом убежден, — ответил Ласаль. «Я начал собственное расследование и, в конце концов, нашел эти три имени в списке. Я посетил одного из них — Леона Жувеля в Страсбурге, — но, думаю, мое положение напугало его. Я ушел, уверенный, что он что-то знает. Вскоре после этого я столкнулся с Флорианом, и мне пришлось бежать из своей страны…

Леннокс задал другие вопросы. И Жувель, и Филипп, два француза, числящиеся в списке свидетелей, жили в Эльзасе. Было ли это совпадением? — Вовсе нет, — объяснил Ласаль. «Леопард отдавал предпочтение мужчинам из Эльзаса в своей группе Сопротивления — он считал, что они более надежны, чем более возбудимые люди с Миди». Полковник саркастически улыбнулся. — Он был, я уверен, реалистом во всем.

«Но «Леопард» мертв, — заметил Леннокс. «Он умер в Лионе в 1944 году…»

«Что является умной частью всего этого. Разве ты не видишь?

«Честно говоря, я не знаю», ответил Леннокс.

«У этого человека должно быть кодовое имя для тех немногих случаев, когда о нем упоминают в советских кругах. Поэтому они выбрали имя человека, который, как известно, умер. Какова немедленная реакция, если имя когда-либо выскальзывает? Это должно быть ерунда. Он мертв! Боже мой, какова была твоя собственная реакция?

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — медленно сказал Леннокс. — Вы говорите, что есть…

«Второй Леопард, который каким-то образом был связан с первоначальной группой Сопротивления Леопарда. Этот неизвестный человек легко додумался бы использовать это имя, если бы он когда-то работал с человеком, чье имя он украл. Один из этих трех свидетелей в этом списке должен быть в состоянии прояснить тайну…

«Кто такой Дитер Воль?» — спросил Леннокс. — Я вижу, он сейчас живет во Фрайбурге. Он, конечно, немец?

«Дитер Воль был офицером абвера, который пытался выследить «Леопарда» во время войны. Он многое знал о Сопротивлении в Лозере…

Ласаль не раз подумывал обратиться к самому Дитеру Волю; не имея возможности вернуться во Францию, чтобы допросить двух эльзасских свидетелей, он легко мог поехать во Фрайбург. Он отказался от этой идеи на случай, если БНД узнает о визите.

«Они могли сказать, что я вмешиваюсь в дела Германии», — заметил он. «На данном этапе я не могу позволить, чтобы меня вышвырнули из Федеративной Республики. А теперь ответь мне на один вопрос очень просто. С этими именами и адресами вы отправитесь во Францию?

«Да».

Пока Леннокс разговаривал с полковником Лассалем недалеко от Саарбрюкена, в двухстах милях к западу, в Париже, Марк Грелль подъезжал к американскому посольству на авеню Габриэль. Проходя через ворота в 6 часов вечера, он прекрасно понимал, что его фотографируют агенты Direction de la Surveillance du Territoire — политической контрразведки. Он даже знал, где находится камера с телескопическим объективом, спрятанная внутри большого синего грузовика «Берлиет», припаркованного у тротуара напротив посольства. Жандармы в форме слонялись вокруг грузовика, создавая впечатление, что они резервные силы, готовые на случай неприятностей. К утру следующего дня фотография лежала на столе у министра внутренних дел. К распечатке будет прикреплена форма, заполненная для отображения деталей. 1800 часов. Посетитель: Марк Грелль, префект полиции Парижа. Позднее время его отъезда будет должным образом зафиксировано.

Войдя в посольство, Грелль расписался в книге посетителей и поднялся наверх, где девушка с техасским акцентом сняла с него плащ. «Однажды я был в Далласе, — сказал он ей, — в день убийства президента Кеннеди». Он вошел в большую комнату с видом на площадь Согласия, где проходил прием. Комната была полна огней, гула голосов, а шторы были задернуты, по-видимому, для того, чтобы скрыть комнату от пытливого телеобъектива внутри грузовика Берлие. Грелль завис на краю толпы, ориентируясь и отмечая присутствующих.

«Твой компьютерный мозг, должно быть, уже перечислил всех гостей, — предложил голос позади него, — так почему бы нам не проскользнуть в библиотеку, где хранятся настоящие вещи?» Дэвид Нэш усмехнулся и пожал руку, когда префект обернулся. «Я должен был приехать в Париж, так что…»

— Ты думал, мы могли бы поболтать? Или ты приехал в Париж, чтобы мы могли поболтать? — спросил Грелль по-английски.

«Этот твой разум полицейского!» Нэш вышел из приемной и прошел по коридору в другую комнату, заставленную книгами. Закрыв дверь, он повернул ключ, который уже был внутри. — Теперь нас никто не побеспокоит… Налив большую порцию виски, Нэш протянул ее префекту, усадил его в кресло и, взгромоздившись на подлокотник другого кресла, поднял свой стакан. «Вот во Францию. Пусть она выживет вечно, включая следующие два месяца…

«Почему бы и нет?» Грелль посмотрел на американца поверх своего стакана. — Или это государственная тайна? Я полагаю, вы по-прежнему занимаете тот же пост, что и при нашей последней встрече?

«Тот же пост». Нэш наклонился вперед, понизив голос. «Я приехал сюда как друг, а не как агент моего правительства. Как друг Франции тоже. Марк, ты когда-нибудь слышал о «Леопарде»?

Зная, что Нэш изучает его, Грелль потягивал виски, сохраняя бесстрастное выражение лица. Прежде чем ответить, он вытер губы шелковым носовым платком. «Леопард? Животное с пятнистой шерстью, которое может быть опасным…

— Этот опасен, — согласился американец. — Он сидит за правительственным столом в миле от того места, где мы сейчас находимся. Позвольте мне рассказать вам одну историю…» Нэш хорошо рассказал историю о русском перебежчике, прибывшем в Нью-Йорк всего за неделю до этого, которого срочно доставили из аэропорта Кеннеди в секретный лагерь в горах Адирондак, где сам Нэш допрашивал человек. На следующее утро, до возобновления допроса, русский был застрелен дальнобойным снайпером из телескопической винтовки. — Это случилось, когда я шел рядом с ним, — продолжал американец. «В один момент он шел рядом со мной, а в следующий он растянулся на дорожке с пулей в черепе…»

Грелль продолжал потягивать свой виски, слушая с тем же бесстрастным лицом рассказ американца о том, как высококлассный русский рассказал ему о французском коммунистическом агенте, принявшем имя лидера Сопротивления военного времени Леопарда, который более тридцати лет работал сам, чтобы стать одним из трех лучших мужчин во Франции. «Леопардом может быть любой из ваших высокопоставленных министров», — заключил Нэш. «Роже Данчин, Ален Блан…

Грелль двумя глотками допил остаток виски, поставил пустой стакан на стол и встал. Его голос был резким и холодным.

«То, на что в последнее время зашло американское правительство, чтобы очернить нашего президента, было абсурдно, но то, что вы только что предложили, просто возмутительно…»

Нэш встал со стула. «Марк, нам не нужно ломать голову…

— Твоя так называемая история — сплошная выдумка от начала до конца, — ледяным тоном продолжал Грелль. «Очевидно, вы пытаетесь распустить лживый слух в надежде, что это навредит президенту, потому что вам не нравятся его выступления…

«Марк, — тихо вмешался Нэш, — я скажу вам сейчас, что вы единственный человек в этом посольстве, который услышит то, что я вам только что сказал…»

«Почему?» — рявкнул Грелль.

«Потому что вы единственный француз, которому я действительно доверяю эту тайну, единственный контакт, которого я пришел предупредить. Я хочу, чтобы вы были начеку — и у вас есть способы проверить вещи, способы, которые мы даже не могли попытаться…

«Если бы ты это сделал, тебя бы порезали!» Грелль с раскрасневшимся лицом двинулся к двери, потом как будто успокоился и несколько минут болтал с американцем на другие темы. Это было, сказал себе Нэш после того, как префект ушел, очень безупречный спектакль: возмущение предложением, а затем краткое ослабление напряжения, чтобы показать американцу, что они останутся друзьями в будущем. Закурив сигарету, Нэш побрел обратно через холл к стойке регистрации, довольный результатом своей поездки в Париж. Потому что, несмотря на то, что он сказал, Грелль проверит. Грелль был полицейским полицейского. Грелль всегда проверял.

Чтобы дать себе время подумать, Грелль сделал круг, чтобы вернуться в префектуру. По пути он миновал Елисейский дворец и должен был остановиться, когда из дворцового двора выехал черный лимузин «Зил» с одним пассажиром сзади. Леонид Ворин, посол СССР во Франции, как раз уезжал после одного из своих почти ежедневных визитов к Ги Флориану. С тех пор как было объявлено о поездке в Москву 23 декабря, советский посол часто советовался с президентом, проезжая из своего посольства на улице Гренель в Елисейский дворец и обратно. В лимузине сидел Леонид Ворин, невысокий и коренастый, с мешком рта и в очках без оправы, глядя вперед, не глядя ни направо, ни налево, когда машина развернулась и поехала к Мадлен.

Полицейский в форме, который остановил Грелля, отдал ему честь и махнул рукой. Ведя машину на автомате, префект наполовину думал о том, что сказал ему Нэш. Еще полчаса назад его подозрения основывались на странной истории Гастона Мартина и на том, что он услышал от начальника полиции Кайенны, — все это было тревожным, но ни в коем случае не решающим. Теперь та же самая история пришла из Вашингтона, и скоро слухи могут начать проноситься по европейским столицам. Как позже сказал Грелль Буассо: «Я не верю ни единому слову из той сказки, которую Нэш рассказал мне о советском перебежчике — он защищал своего настоящего осведомителя, — но это то, что нам предстоит расследовать в условиях строжайшей секретности…

Когда он пересекал многолюдный мост Пон-Нёф и направлялся к Иль-де-ла-Сите, Грелль вздрогнул — нервная дрожь, не имевшая ничего общего с холодным ночным воздухом, окутывающим Париж. Для префекта полиции его мир внезапно стал нестабильным, превратился в зыбучие пески, где под поверхностью может скрываться что угодно. — Роджер Данчин… Ален Блан… — пробормотал он себе под нос. «Это невозможно.

Покинув уединенный фермерский дом примерно в то же время, когда Грелль возвращался в префектуру, Леннокс поехал обратно в Саарбрюккен под проливным дождем и далеким раскатом грома в ночи. Буря соответствовала его настроению; он тоже был обеспокоен. В какой-то момент разговора он спросил полковника, который напечатал список имен и адресов, которые он теперь носил в бумажнике. «Конечно, капитан Моро, мой помощник, — ответил Ласаль. «Он был единственным офицером, который приехал со мной, когда я покинул Францию, и я полностью ему доверяю».

«Вы не доверили ему мое настоящее имя незадолго до моего прибытия», — заметил Леннокс. «Когда я позвонил из Саарбрюкена, он понятия не имел, кто я такой…»

«Это было сделано для того, чтобы защитить вас, пока вы благополучно не прибудете. В определенное время я позвонил Нэшу в Лондон, и он назвал мне ваше имя, но я скрыл его от Моро. Если бы моего помощника похитили, пока вы были в пути, он не смог бы опознать вас под давлением. По той же причине Моро не знает, что я сношусь с американцами…

Под давлением… Глядя сквозь залитое дождем ветровое стекло, Леннокс поморщился. Какой жизнью жил полковник с тех пор, как бежал из Франции. Заперт в немецком фермерском доме, охраняется у ворот человеком с автоматом, готовый в любой момент встретить ночных незваных гостей, которые могут прийти с хлороформом или чем-то более смертоносным. А завтра Леннокс сам пересечет границу с Францией — после первой встречи с Питером Ланцем из BND.

Пока Алан Леннокс ехал всю ночь в гостиницу в Саарбрюкене, Марк Грелль вернулся в префектуру с приема в американском посольстве, где занимался бумажной волокитой, накопившейся за его отсутствие. — В Париже слишком много пишущих машинок, — пробормотал он, ставя инициалы протокола Роджера Данчина и съедая бутерброд, принесенный из местной пивной. Он уже собирался уйти, когда зазвонил телефон. «Дерьмо!» — пробормотал он, поднимая трубку. Это был Кассин, один из телефонных операторов в специальной комнате в штаб-квартире Сюрте.

«Еще одно сообщение пришло от Хьюгона, мистер префект». «Рутина?»

«Нет. Произошло развитие…

Грелль снова выругался себе под нос. Он хотел бы попросить оператора передать сообщение по линии, но это было невозможно — он лично отдал строгий приказ, что этого делать нельзя. Телефоны можно прослушивать: все, что вам нужно, это эксперт по почтовым коммуникациям, который знает, как слить информацию с частного телефона. Не говоря уже об экзотических электронных жучках; соединение правильных проводов сделает свое дело. — Я подойду, — сказал Грелль и положил трубку.

Час пик миновал, когда он проехал по улицам, влажно блестевшим в свете фонарей, и свернул на улицу Соссаль, где штаб-квартира Сюрте является частью огромного квартала зданий, сосредоточенных вокруг министерства внутренних дел. На узкой улочке он подождал, пока полицейский в форме сбросит выкрашенную в белый цвет цепь, а затем въехал под арку во внутренний двор. Комната находилась на четвертом этаже, и в этот час он никого не встретил, поднялся по мрачной лестнице, прошел по плохо освещенному коридору и ключом открыл запертую дверь. Закрыв дверь изнутри, Грелль посмотрел на Кассена, ночного дежурного. В комнате пахло чесноком, а это означало, что оператор недавно перекусил. На столе рядом с магнитофоном, подключенным к телефону, стоял наполовину наполненный бокал красного вина.

«Ну?» — спросил префект.

«Хьюгон позвонил в 18:45… Кассен, худощавый мужчина лет тридцати с бледным лицом, скучающим тоном читал из блокнота. «Я записал сообщение, как обычно, и оно есть на пленке».

«Как он звучал?» Грелль примостился ягодицами на краю стола. Он услышит, что сказал Хьюгон, через минуту, но запись была склонна сглаживать мужской голос, лишать его эмоций, и Кассен слушал, пока записывалась лента.

«Немного взволнован, нервничает, взволнован — как будто у него мало времени и он боится, что его прервут».

«Это точный анализ».

— Он что-то шлет по почте — список имен и адресов. Он не хотел передавать их по телефону. Сказал, что это займет слишком много времени…

— Или он был осторожен, — предположил Грелль. — Он сказал, когда опубликует этот список?

«Он уже сделал это. Он был на почте.

— Вы выглядите так, как будто вам не помешало бы подышать свежим воздухом, Кассин. Приходи через пятнадцать минут — я останусь и послушаю кассету…

В одиночестве Грелль слушал, как оператор запирает дверь снаружи, потом сел в кресло и закурил. Комната была звукоизолирована и ежедневно проверялась на наличие подслушивающих устройств, поэтому были приняты все возможные меры предосторожности, чтобы защитить Хьюгона. Грелль нажал кнопку повтора.

Лента, на которой был записан разговор Кассена с Хьюгоном, ждала на машине. Человек, чей голос он собирался слушать, позвонил по одному из специальных номеров, зарезервированных для частного использования Национальной службой безопасности, номеров, не зарегистрированных ни в одном справочнике. Если кто-то звонил по номеру по ошибке, не называя правильного имени, оператор сообщал ему, что он обменный, что номер отключен. Машина затрещала.

«По какому номеру вы звоните?» — спросил Кассин.

«Говорит Хьюгон. Это полифонический институт? Хорошо, у меня мало времени…

«Откуда вы звоните?»

«Почтовое отделение Саарбрюкена. Слушай, я же говорил..

«Успокойся. Слушаю. Не болтай, — отрезал Кассин.

Теперь Грелль стоял, прислонившись к краю стола, наблюдая, как катушки медленно вращаются, записывая каждое слово в своем мозгу, пока машина воспроизводит их. И Кассен был прав: волнение Хьюгона проникало даже в запись.

«У полковника сегодня вечером была встреча с англичанином. Имя Алан Леннокс… Хьюгон произнес имя по буквам. «Тридцать пять, темноволосый, чисто выбритый, в…» Далее последовало описание одежды. «Они разговаривали одни на ферме…»

«Как появился этот Леннокс? На такси? На машине?»

«В его собственной машине. Я не могу оставаться здесь долго. Это опасно, знаете ли. Машина была Ситроен DS 2 I синего цвета. Регистрационный номер BL 49120. Леннокс приехал по предварительной записи. Я смог вернуться на ферму и подслушать всего несколько слов, но это было опасно…»

— Так ты продолжаешь говорить. Кто этот Леннокс?

«Понятия не имею. Перестань меня прерывать. Ради бога, слушай! Когда я услышал их разговор, Леннокс спрашивал о человеке по имени Леопард.

Грелль напрягся, остановил машину. Продолжая бормотать, Хьюгон расплывался в словах. Он снова прокрутил ее, внимательно слушая. Да, ради всего святого, Хьюгон сказал «леопард». Запись продолжалась.

«… и было что-то о списке свидетелей. Да, свидетели. Если вы не дадите мне продолжить, я вешаю трубку. Вчера утром полковник продиктовал мне список имен и адресов трех человек. Я думаю, это тот список, о котором они говорили. Я думаю, что полковник дал Ленноксу этот список…

— Нам нужны эти имена и адреса, — вмешался Кассин.

«Дерьмо!» Хьюгон произнес это слово с ядом. — Я как раз собирался вам сказать — я сделал копию, когда печатал список. Я положил это в конверт и отправил вчера по адресу, который вы мне дали. И да, Леннокс ушел. Нет! Я понятия не имею, куда он делся. Я понял, что он собирается встретиться с людьми из списка…

«В какой стране находятся эти люди?»

«Два в Эльзасе, один в Германии. До свидания!»

Префект остановил машину, все еще сидя на столе с забытой «Галуазой», дымящей уголком рта. Именно Ги Флориан уполномочил Марка Грелля провести операцию, которая проникла в убежище на ферме полковника Лассаля в Сааре. Обычно такое задание выполнял бы Сюрте, но президент сказал Данчину, что хочет, чтобы с ним справился Грелль. — Я доверяю Греллю, — небрежно заметил он, наблюдая, как вздрагивает министр.

Операция по проникновению не была слишком сложной. Капитан Моро, которому дали кодовое имя Хьюгон, бежал из Франции вместе с полковником Лассалем в импульсивном порыве; позже, по прошествии нескольких месяцев, когда он стал экономить полковника, что включало даже приготовление еды и содержание дома в чистоте, его энтузиазм по поводу ссылки угас. Не видя впереди ничего, кроме пустого будущего, Моро ухватился за секретное предложение Грелля о четырех тысячах франков в месяц, выплачиваемых на счет в парижском банке. «С неприличной поспешностью», как заметил тогда префект.

Когда Кассен вернулся после глотка свежего воздуха, Грелль покинул Сюрте и поехал обратно в свою квартиру на острове Сен-Луи. Следующим шагом будет распространение описания Алана Леннокса на всех французских пограничных контрольно-пропускных пунктах.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Леон Жувель. Роберт Филип. Дитер Воль.

Список имен и адресов ничего не значил ни для Грелля, ни для Буассо, когда конверт с машинописным листом прибыл в префектуру во вторник утром, 14 декабря. Конверт попал в руки префекта несколько окольным путем. Как было сказано ранее, если ему нужно было что-то отправить по почте, Гюгон-Моро отправил конверт по адресу на улице Сен-Антуан, недалеко от площади Бастилии. Улица Сен-Антуан — один из многих «деревенских» районов, которые делают Париж одним из самых сложных и разнообразных городов мира. Конверт был адресован владельцу небольшого бара, который жил своим бизнесом; бывший сержант полиции, он пополнял свой доход, работая почтовым ящиком для Сюрте. При таких обстоятельствах со стороны Моро вряд ли было бы благоразумно послать сообщение прямо на улицу Соссе. Предупрежденный о его скором прибытии, владелец бара позвонил Сурете, когда он прибыл, а тот, в свою очередь, позвонил в префектуру. Курьер доставил конверт на стол Грелля к десяти утра.

«Эти люди ничего для меня не значат», — сказал Буассо Греллю, когда они вместе проверяли список. — Вы думаете, Хьюгон выдумывает информацию, чтобы оправдать свои четыре тысячи франков в месяц?

«Нет, не знаю. Посмотрите на немецкое имя — Дитер Воль. Читал про него в досье на Леопард. Во время войны он был офицером абвера в Лозере. Кажется, он вел дневник о деятельности «Леопарда»…

— В любом случае, — сказал Буассо, посасывая свою потухшую трубку, — леопард, как я вам постоянно напоминаю, мертв…

— Итак, Буассо, мы имеем два факта, которые противоречат друг другу. Во-первых, заместитель «Леопарда» Пти-Луи, которым, как мы теперь знаем, был Гастон Мартен, весьма категорично заявил, что пять дней назад видел, как «Леопард» вошел в ворота Елисейского дворца. Это факт — он сделал заявление. Факт второй: «Леопард» мертв — так говорится в протоколе. Как примирить эти два противоречивых факта?

«Мы проверяем их»..

«Точно. Я хочу знать все, что есть в деле о захоронении Леопарда в 1944 году. Я хочу знать, где могила, присутствовал ли священник на похоронах, жив ли он еще, кто был гробовщиком, жив ли он еще — каждая мелочь, которую вы можете раскопать. Позвони моему другу Жоржу Харди, префекту полиции Лиона. Но скажи ему, чтобы расследование оставалось только между мной и им… Его заместитель выходил из офиса, когда Грелль перезвонил ему. — И Буассо, мне нужна информация вчера…

Затем префект вызвал своего секретаря и продиктовал Роджеру Данчину конфиденциальную записку, в которой изложил содержание последнего послания от Гюгон-Моро. Когда меморандум был напечатан, он поставил на нем свои инициалы, и курьер немедленно отвез его на площадь Бово. И, как известно, случалось раньше, когда подчиненный отчитывался перед своим начальником, Грелль подвергал отчет цензуре, опуская любые упоминания о Леопарде. Данчин читал меморандум еще до полудня.

Ранее, как только он прибыл в свой кабинет, префект запустил машину, которая через несколько часов разослала бы по всем французским пограничным контрольно-пропускным пунктам имя и описание Алана Леннокса. «Странно, — сказал он Буассо, — я однажды встретил человека с таким именем, когда был в Марселе. Попросите кого-нибудь позвонить нужному человеку в наше посольство в Лондоне и попытаться проверить его — с особым вниманием к его нынешнему местонахождению. Алан Леннокс — он был экспертом по международной безопасности…

Штаб-квартира BND, Федеральной разведывательной службы Германии, расположена в Пуллахе в Баварии, маленьком городке на берегу реки Изар, в шести милях к югу от Мюнхена. Утром, когда Грелль получил от Хьюгона список свидетелей, Петер Ланц зашел в свой офис в двухэтажном здании, где размещается старший персонал, в неземной час 5 утра. Столь ранний подъем не беспокоил Ланца, который легко мог спать по четыре часа в сутки. Когда он собирал бумаги со стола и складывал их в портфель, в комнату вошла его секретарь, фрау Шенкер, хорошенькая девушка двадцати семи лет, жена армейского офицера.

«Машина прибыла, герр Ланц. Говорят, аэродром затуманен…

«Ради бога, у них есть факельный путь!» Ланц ухмыльнулся, чтобы смягчить свою вспыльчивость. — Я еще не пил кофе, так что извините меня. Вы можете позвонить мне в Бонн до девяти часов, если нужно!

— Я забуду, что вы уехали в Бонн, — ответила фрау Шенкер. Она была наполовину влюблена в своего босса, но достаточно благоразумна, чтобы понять, что это действительно потому, что она провела с ним весь день, и он был так внимателен. По крайней мере, это помогло рассеять чувство изоляции, порожденное работой в Пуллахе; никто из людей, работавших в БНД, не мог сообщить своим друзьям о своей настоящей работе.

Спустившись к машине, Ланц взглянула на часы. Он будет в воздухе через тридцать минут.

Как и предвидел Ланц, они должны были осветить траекторию ракеты, прежде чем его представительский самолет сможет взлететь, затем он круто набирал высоту в сером тумане, что всегда тревожило: вы не могли отделаться от ощущения, что большой авиалайнер может лететь прямо на самолет, для тебя. Чтобы подавить страх, Ланц откинул крышку стола и прочитал стенограмму последней передачи полковника Лассаля номер один по Европе. Француз превзошел сам себя.

«Ястреб в Париже готовится к полету… Скоро он сядет в городе нового царя, чья тень падает на древние и знаменитые города Афины, Рим и Лиссабон… Будет ли Париж следующим городом, который попадет под тьма этой варварской тени?

Это было все равно, что сказать, что Париж может вскоре пасть в результате коммунистического государственного переворота. Смешной. Ланц нацарапал это слово на полях. Канцлер Франц Хаузер, к которому он летел, чтобы увидеться во дворце Шаумбург, будет в ярости из-за этой последней вспышки. Каждое утро вторника Ланц летал в Бонн, чтобы информировать Хаузера о последних международных событиях с точки зрения BND. На самом деле присутствовать на этом собрании было обязанностью президента БНД, но теперь президент был не более чем подставным лицом. «Эта пустая старая пивная бочка», как грубо назвал его Хаузер, только чтобы еще более грубо исправить описание. — Я ошибаюсь, конечно. Он всегда полон пива — вот беда…

Закончив стенограмму Ласалля, Ланц проверил свой дневник. После встречи с канцлером он затем летел прямо во Франкфурт, брал машину из аэропорта и ехал прямо через Рейнский мост в Майнц на западном берегу реки. Накануне вечером Алан Леннокс позвонил ему по номеру, предоставленному Дэвидом Нэшем из Саарбрюкена. В десять часов утра Ланц должен был встретиться с Ленноксом в отеле «Централь» в Майнце.

Встреча состоялась не в отеле. Когда Ланц подошел к стойке регистрации отеля Central и спросил об Алане Ленноксе, ему вручили записку в запечатанном конверте. Второклассный ресторан Hauptbahnhof, гласила записка. Ланц поспешил через площадь и нашел англичанина сидящим и читавшим номер Frankfurter Allgemeine Zeitung. — Я предпочитаю анонимность железнодорожных станций, — объяснил Леннокс по-немецки. «Как ты?»

Следующие пятнадцать минут англичанин рассказывал шефу БНД о своем визите в Ласаль, но когда он упомянул о списке и Ланц попросил показать его, покачал головой. «Если я собираюсь встретиться с этими людьми, то чем меньше тех, кто знает, куда я иду, тем лучше. Как вы знаете, я всегда работаю сам по себе — так я могу только предать себя.

— Я с облегчением, — сказал Ланц. — Это говорит о том, что вы не теряли связи со времен Сирии. И да, мы собираемся предоставить вам сопроводительные документы — удостоверение личности, водительские права и так далее. Вы сказали, от имени француза?

— Жан Бувье, — ответил Леннокс. — Достаточно анонимное имя. Ваш раздел документов может поставить меня в тупик как журналиста — полезная профессия для тех, кто хочет задавать вопросы…

Покинув Майнц-Хауптбанхоф, Ланц отвез англичанина на собственной машине обратно через реку Рейн, а затем помчался по главному шоссе во Франкфурт. — Возле моста через Рейн есть ловушки, — заметил он, когда стрелка спидометра поднялась. — Мне бы не пошло, если бы меня поймали копы! По дороге во Франкфурт он говорил по-английски, всегда радуясь возможности попрактиковаться в другом языке. Доехав до города, он притормозил, проехал мимо главного вокзала Франкфурта, а затем пересек мост через реку Майн в старинный пригород Заксенхаузен. Здания обувных коробок из стекла и бетона, которые представляют собой современный Франкфурт, превратились в винные погреба, восходящие ко временам первых Ротшильдов. — Мы на месте, — объявил Ланц.

Ветхая фотостудия находилась на первом этаже старого здания с кондитерской внизу, здания, в котором располагалось несколько небольших фирм с отдельными офисами. — Если кто-то следил за нами, — объяснил Ланц, пока они поднимались по извилистой лестнице, — они не будут иметь ни малейшего представления о том, какой офис мы посетили. И я не думаю, что за нами кто-то следил…

Фотосъемка заняла менее пяти минут. — Слишком хороший отпечаток на удостоверении сразу вызовет подозрение, — с сухой улыбкой прокомментировал старый фотограф в очках в роговой оправе. Он пообещал Ланцу, что фальшивые документы будут готовы к выдаче в течение двух дней. Леннокс, скептически наблюдавший за стариком, резко попросил его записать его жизненную статистику. — Они понадобятся вам для бумаг, — указал он. Старик усмехнулся и постучал себя по лбу. — Я заметил их здесь. Карие глаза, черные волосы, твой рост я проверил, когда ты стоял рядом с этой вертикальной линейкой…

Они уезжали из Заксенхаузена, когда Леннокс задал вопрос. — Я думал, у вас есть собственные отделы для изготовления удобных газет — или Хаузер урезал ваш бюджет?

«Он значительно увеличил наш бюджет. И у нас есть свои разделы документов, как вы предлагаете. Но у вас деликатное предприятие, и я получил приказ не доставлять вас даже близко к отделению БНД. Иоахим, которого мы только что покинули, и его младший брат, вероятно, представляют лучшие документы в Германии. Теперь я знаю отличное место для обеда…

Леннокс отказался от приглашения, сказав, что у него есть дела, и Ланц отвез его обратно в Майнц, дав ему номер во Франкфурте, по которому он мог позвонить, прежде чем они расстанутся. Как только он остался один, Леннокс пошел в гараж, где он припарковал свой Citroen, регистрационный номер BL 49120, и выехал из города, направляясь обратно к французской границе по тому же маршруту, которым он приехал из Саарбрюккена. По дороге он купил немного еды и бутылку пива и съел свой перекус, пока ехал. Ровно в три часа он достиг французской границы.

По дороге никаких проблем не возникло. Чиновники пограничного контроля не проявили к нему особого интереса, пропустив его после беглого взгляда на его британский паспорт. С тех пор он ехал на высокой скорости, придерживаясь установленного лимита, пока не достиг Меца, ближайшего большого города к границе.

Когда он парковал свой Citroen, Ленноксу пришло в голову, что Мец был местом рождения Марка Грелля.

Он провел в Меце один час, быстро переходя из магазина в магазин, ограничиваясь лишь несколькими покупками в одном заведении. Когда он выезжал из города в пять часов, у него был полный чемодан французской одежды — девять рубашек, два костюма, нижнее белье, галстуки, носовые платки, один плащ, одно более толстое пальто, шляпа и различные аксессуары, включая две шариковые ручки., бумажник и блокнот репортера. Он также купил зубную щетку, зубную пасту и набор французских бритвенных принадлежностей.

Вернувшись на погранпункт далеко засветло, он сразу заметил признаки интенсивной активности. Бумаги проверялись с особой тщательностью, чиновников на виду было больше, выстроилась длинная очередь из машин. Когда подошла его очередь, паспортист с интересом изучил его документ, просматривая каждую страницу, что было необычно. — Вы уезжаете из Франции, сэр? Это так?» Он говорил по-французски.

— Прошу прощения? Леннокс ответил по-английски.

«Момент…» Офицер исчез в хижине, по-прежнему имея при себе паспорт. Вернувшись через десять минут, он привел с собой еще одного чиновника, говорившего по-английски. Второй человек, у которого теперь был паспорт, наклонился к машине и пристально посмотрел на Леннокса. — Какова была цель вашего визита во Францию и как долго вы здесь находитесь?

Леннокс выключил зажигание, оперся локтем на окно и принял выражение большого терпения. Никогда не провоцируйте паспортный контроль; они могут превратить вашу жизнь в ад. — Я был во Франции три часа, — объяснил он. «Я оказался недалеко от границы и решил проехать сюда, чтобы насладиться французской едой. Я не нашел немецкой кухни такой уж интересной, — вежливо солгал он. — Ты можешь это понять?

«Пожалуйста, продолжайте!»

И что, черт возьми, все это было? — спрашивал себя Леннокс, въезжая в Германию и ускоряясь. Почему интерес к кому-то с британским паспортом? Он почувствовал облегчение, пройдя пограничный контроль; он не особенно хотел, чтобы его чемодан открывали, когда он был полон только что купленных французских платьев. «Должно быть, это была выборочная проверка», — подумал он, пока ехал ночью в сторону Майнца, где забронировал номер в отеле «Централь». В течение следующих двух дней у него будет вторая встреча с Питером Ланцем, чтобы собрать французские документы. Затем он снова пересечет французскую границу, на этот раз как Жан Бувье, газетный репортер.

Повестку в МВД Грелль получил в 18 часов, как раз в то время, когда Леннокс подходил к погранзаставе. — Ему становится хуже, — сказал он Буассо. «Скоро я буду видеть его ежечасно. Увидимся, когда вернусь…»

Поехав к Роджеру Данчину, он столкнулся с пробкой в час пик, а поскольку шел проливной дождь, настроение у людей было еще хуже, чем обычно. Сидя в пробке, он тихо обругал министра казарменным языком. Было 7 часов вечера, когда он въехал во двор за площадью Бово, вздохнул и вошел внутрь здания. Когда он вошел в кабинет министра, Данчин стоял в своей излюбленной позе у окна и, повернувшись спиной, смотрел в спрятанный сад. — Грелль, — сказал он, — у меня на столе отчет о вашем вчерашнем посещении американского посольства. Вы пришли в шесть и ушли в шесть двадцать. Кажется, это действительно был очень короткий визит. Потом подождал, по-прежнему не оглядываясь.

Грелль сделал очень грубый жест двумя пальцами за штанину и остался стоять, ничего не говоря. Ему еще не задали вопрос, и будь он проклят, если собирается играть в игру Данчина, начинать болтать, объясняться.

Молчание длилось минуту.

— Ну, — резко сказал Данчин. «Что случилось?»

«Я видел Дэвида Нэша… Грелль, хорошо подготовленный к вопросу, говорил монотонно, почти скучающе. — Он приехал, чтобы попытаться выяснить, почему Флориан произносит все больше и больше антиамериканских речей. Судя по всему, Госдепартамент очень обеспокоен этим. Я с ним фехтовал, говорил, что ничего не смыслю в политике, что я милиционер. Похоже, мой ответ его не очень удовлетворил, поэтому я счел за лучшее уйти, что я и сделал».

«Мм-м…» Сгорбленная фигура отвернулась от окна и вдруг выпрямилась. Это слегка шокировало Грелля; он никогда не мог припомнить, чтобы видел Данчина в идеальном состоянии. — Я думаю, ты хорошо справился с ситуацией. Как вы думаете, чем сейчас занимается Ласаль? У меня была твоя записка сегодня утром.

Снова сбивающий с толку переход к неожиданной теме, типичная тактика Данчина, чтобы застать человека, у которого он беседовал, врасплох. Грелль пожал плечами, понимая, что его повседневная одежда из брюк и свитера с водолазкой изучается с неодобрением. — Я так же озадачен, как и вы, министр, по поводу Ласалля, — ответил он. — Я предупредил пограничников об англичанине, но, возможно, нам придется подождать следующего доклада Хьюгона, прежде чем мы узнаем больше.

«Наверное, наверное… Данчин побродил по комнате и остановился позади Грелля. — Как вы думаете, есть ли шанс, что Ласаль поддерживает связь с американцами? — спросил он вдруг.

Грелль повернулся и уставился на следователя. — Пока у меня нет доказательств, чтобы предположить это. Вы говорите, что у вас есть? Потому что если так, то я должен об этом знать…

«Просто мысли вслух, Грелль. Даже не думая — просто удивляясь. Я не думаю, что мне нужно вас больше задерживать…

На обратном пути в префектуру Грелль зашел в бар за улицей Сент-Оноре, чтобы успокоиться. Все ненавидят своего босса? — подумал он, садясь в машину и отправляясь на Иль-де-ла-Сите. Новость, которую сообщил ему Буассо, заставила его забыть о раздражении, вызванном поездкой на площадь Бово.

«Они заметили Леннокса…»

Буассо вошел в кабинет префекта с листком бумаги. «Они проверили его паспорт на ближайшем к Саарбрюкену пункте пограничного контроля. Он путешествовал один в синем DS с регистрационным номером BL 49120. Все это соответствует данным, которые дал нам Хьюгон. В паспорте он просто указан как хозяйственник.

«Быстрая работа. Они посадили кого-нибудь ему на хвост? — спросил префект.

«Нет. Как они могли? Он переправлялся в Германию. Время было 18:00 этим вечером…

«Переход в Германию? Вы имеете в виду, что он только что покинул Францию? Какого черта он задумал? По словам Гюгона, он едет во Францию! Грелль прошел через свой кабинет, изучая настенную карту. — Он пересекает границу с Францией, а затем едет обратно в Германию? Это не имеет смысла, Буассо.

«Возможно, Хьюгон не так уж надежен…»

«Он был надежным, сообщив нам, что англичанин посетил Ласаль. Я просто этого не понимаю. Грелль начал ходить взад и вперед перед картой, изредка поглядывая на нее. «Слишком большое совпадение, что он переправился так близко к Саарбрюккену», — решил он. — Должно быть, он вернулся к Лассалю. Придется ждать следующего отчета от Хьюгона. Я не сомневаюсь, что он расскажет нам, что Леннокс вернулся к полковнику.

«Будем ли мы держать на границе боевую готовность?»

«Да. На случай, если он вернется снова.

Третьим членом советского коммандос был Антонин Лански, человек, которого они называли Веревкой. Двадцативосьмилетний Лански уже ездил за границу, чтобы разыскать двух чехов, дезертировавших из отдела политической разведки в Братиславе. Двое чехов, мужчина и девушка, бежали через границу в Австрию, где нашли убежище в Вене. Их исчезновение — в пятницу вечером в надежде, что у них будут выходные, чтобы очиститься — было обнаружено случайно в течение нескольких часов. Лански был послан за ними.

Австрийская служба безопасности реагировала слишком медленно. По прибытии чешская пара подала прошение о политическом убежище и была временно размещена в квартире на Карнтнерштрассе, что было ошибкой, поскольку квартира использовалась ранее, и сотрудник службы безопасности советского посольства, наблюдавший за квартирой, видел их прибытие. Он сообщил Лански, как только чех достиг Вены.

Как Лански разговаривал в квартире, всегда оставалось загадкой, но было известно, что он бегло говорит по-немецки. Рано утром в воскресенье в квартиру прибыл сотрудник австрийского департамента госбезопасности, чтобы допросить чешскую пару. Не получив ответа на свой неоднократный стук, он позвал смотрителя, который взломал запертую дверь. Они нашли мужчину и девушку в разных комнатах, оба висели на веревках. Записка-нацарапала по-чешски-объяснила. «Мы больше не могли смотреть в будущее…» С тех пор в чешских кругах госбезопасности Лански получил прозвище Веревка.

Антонин Лански был худым жилистым мужчиной среднего роста с худощавым костлявым лицом и красивыми руками. Светловолосый, его самой захватывающей чертой были глаза с большими зрачками, которые двигались с обескураживающей медлительностью. Сдержанный по натуре, он меньше всего говорил во время тренировки на ипподроме за пределами Табора, слушая, как Карел Ванек, всегда готовый высказаться по любому поводу, болтал без умолку по вечерам перед тем, как они ложились спать. Даже Ванеку было трудно понять тихого, тихого Лански; если мужчина не будет вступать с вами в разговор, вы не сможете его овладеть, подчинить его своему влиянию. «Тебе придется еще немного поболтать, когда мы отправимся в Германию, — сказал ему Ванек как-то вечером, — иначе ты будешь выделяться, как сырое яйцо на простыне. Французы всегда болтают…

— Этого я не заметил, когда был в Париже, — тихо ответил Лански. «Я часто сидел в бистро, где местные играли в пикет и часами почти не говорили ни слова».

Когда я был в Париже… Лански снова подколол Ванека. Пожилой чех не любил, когда ему напоминали, что Лански сменил его в отряде охраны чешского посольства в Париже, что Лански тоже кое-что знает о Франции. Правда заключалась в том, что Антонин Лански был очень честолюбив, что он с нетерпением ждал того дня, когда заменит такого человека, как Ванек, которого он считал слишком непостоянным для должности лидера.

Было около полуночи во вторник, 14 декабря, когда русский инструктор Борисов ворвался в бетонную кабину, где трое бойцов коммандос готовились ко сну.

Лански уже был на своей верхней койке, у стены, а Ванек и Бруннер, которые болтали и курили, только начали раздеваться. Борисов вошел в пальто, засыпанном снегом. В течение нескольких дней к востоку от линии между Берлином и Мюнхеном шел сильный снег; теперь дело дошло до Фавора.

«Вы отправитесь на запад в течение сорока восьми часов», — объявил он. — Только что поступил сигнал — все изменилось. Забудьте о Лассале — теперь у вас в списке еще трое — двое во Франции и один в Германии… — Он бросил лист бумаги на стол, который Ванек поднял, когда Бруннер заглянул ему через плечо. «И вы должны завершить работу к ночи 22 декабря», — добавил он.

«Это невозможно», — немедленно отреагировал Бруннер. «Недостаточно времени для планирования…»

— Трудно, да, но не невозможно, — прокомментировал Ванек, поднося список имен и адресов к настенной карте. «Страсбург, Кольмар и Фрайбург находятся примерно в одном районе — на противоположных берегах Рейна. У нас уже есть разные наборы французских документов, мы все говорим по-французски… На заднем плане Борисов внимательно наблюдал, уверенный теперь, что он выбрал подходящего человека для руководства коммандос: Ванек легко адаптировался в экстренной ситуации. — Я думаю, что, поскольку мы собираемся во Францию, — продолжал Ванек, — каждый из нас должен иметь при себе карточку Surete Nationale — у них есть такая в Киеве, и если они вырвутся из своих ботинок, то смогут прилететь сюда, к завтрашнему вечеру. И набор французских отмычек. Тогда мы могли бы выехать в четверг утром…

Бруннер взорвался.

— Это не дает времени на планирование, — повторил он, — и всего семь дней на всю работу…

— А это значит, что нам придется двигаться быстро, а не болтаться, и это неплохо, — тихо ответил Ванек. «Это дает нам все завтра, чтобы спланировать расписание и маршруты, с которыми я вам помогу…» Нормальное высокомерие и дерзость чеха исчезли, когда он продолжал говорить убедительно, создавая атмосферу уверенности, заставляя двух других мужчин увидеть, что это действительно возможно. Борисов, не замечавший прежде этой стороны характера Ванека, еще раз поздравил себя с выбором. Ванек, очевидно, собирался подняться очень высоко в госбезопасности, когда прибавил к своему опыту еще несколько лет.

— И французское лыжное снаряжение было бы кстати, — добавил Ванек.

«Со снегом в Баварских и Австрийских Альпах мы можем путешествовать как туристы, только что вернувшиеся из короткого отпуска…

— Я позвоню в Киев, — пообещал Борисов. «Есть еще одна вещь. Когда вы находитесь на западе, вы должны позвонить по определенному номеру в Париже, который мне дали на случай дальнейшего развития событий…

— У нас уже достаточно дел, — проворчал Бруннер, доставая с полки расписание западных железных дорог.

«Каждый день вы делаете один телефонный звонок, — продолжал Борисов, — используя имя Салицетти».

Лански, слезший со своей койки, посмотрел на имена и адреса в списке.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

«Эта коррумпированная Американская Республика, где доллар — это Бог, где полиция пополняет свои пенсии взятками, где ее главный город, Нью-Йорк, находится во власти дюжины различных расовых банд… где терроризм процветает, как чума…»

«Что нужно Европе от такого континента? Или мы должны отгородиться от этого продажного и развращающего Государства моральным и физическим карантином? Прощай, Америка, и пусть ты никогда не вернешься, чтобы заполонить наши берега…

Ги Флориан произнес новую речь в Лилле всего через восемь дней после своего злобного выступления против американцев в Дижоне, и слушателям показалось, что он ускоряет темп, «разбрасывая грязь бульдозером», как выразился Майн Блан. Марку Греллю в Париже позже тем же вечером.

Префект полиции прибыл в свой кабинет рано утром того же дня, в среду, 15 декабря, снова позвонил своему заместителю и велел ему запереть дверь. На его столе лежали два закрытых чемодана. «Буассо, вполне возможно, что дело с Леопардом может быть очень серьезным, что-то, что может поставить под угрозу наши карьеры, если мы продолжим его. Теперь вам следует очень тщательно обдумать свое положение — и помнить, что у вас есть семья…

«Каковы ваши приказы?» — просто спросил Буассо.

«Во-первых, поставить под пристальное и строго секретное наблюдение двух высших министров кабинета — Роджера Данчина и Алена Блана. Вы все еще хотите участвовать?

Буассо вынул трубку и зажал ее в зубах, не закуривая. «Мне придется сформировать специальную команду, — сказал он, — и я расскажу им историю, чтобы они не нервничали. Есть ли еще что-нибудь? Между прочим, это наблюдение, как я полагаю, предназначено для того, чтобы выяснить, не контактирует ли человек — Данчин или Блан — с советским звеном?

«Точно. И да, есть что-то еще, что-то довольно карающее. Грелль указал на два чемодана. «Вчера поздно вечером я собрал целую кучу файлов военного времени из архивов Сюрте. Ты возьмешь одно дело, я возьмусь за другое. Где-то в этих файлах, я думаю, мы узнаем, где были и Данчин, и Блан во время войны, потому что решение этого дела с Леопардом лежит давным-давно в прошлом. Если кого-то из этих людей удастся обнаружить в 1944 году в районе, далеком от Лозера, где действовал «Леопард», мы сможем его устранить…

Взяв чемодан обратно в свой кабинет, Буассо организовал секретную конференцию. Некоторым надежным детективам судебной полиции было поручено работать посменно, чтобы следовать за Роджером Данчином и Аленом Бланом всякий раз, когда они покидали свои министерства. Сам Буассо проинформировал избранных людей. — Вы работаете в абсолютной секретности, отчитываясь только передо мной. У нас есть основания полагать, что может быть заговор с целью убить одного из этих двух министров. Это может быть связано с недавним событием, — загадочно доверился он.

— Возможно, нам придется предотвратить еще одну попытку убийства? — спросил один из детективов.

«Это гораздо глубже, — объяснил Буассо. «В сюжете может быть замешан кто-то из близких Января или Августа…» Отныне, подчеркнул он, никогда нельзя использовать настоящие имена, поэтому были придуманы кодовые имена: Январь для Данчина и Август для Блана. — Итак, — продолжил Буассо, — нам нужны записи обо всех, с кем эти двое встречались вне работы. Один из их так называемых друзей может быть тем мужчиной или женщиной, за которыми мы охотимся. К полудню рейда операция по наблюдению уже шла полным ходом.

Позже сам Грелль одобрил меры, принятые Буассо.

«Мы рискуем сами стать заговорщиками, — заметил он с иронией, — но другого пути нет».

«Не могли бы вы конфиденциально сообщить президенту о том, что мы делаем и почему?» — предложил Буассо.

«И рискнуть пойти путем Lasalle? Неужели вы не забыли, что полковника уволили за превышение полномочий? Беда в том, что Флориан настолько уверен в своих суждениях, что никогда не поверит, что кто-то из его близких может быть предателем…

Вскоре после того, как он сделал это замечание, вспыхнуло то, что позже стало известно в парижских кругах как «L» Affaire Lasalle». Первое предупреждение Грелля о неизбежности потенциальной катастрофы было, когда Роджер Данчин вызвал его на секретную встречу в Министерстве внутренних дел.

Поздним утром 15 декабря — на следующий день после того, как Данчин спросил Грелля, верит ли он, что полковник Ласаль поддерживает связь с американцами, — префекта срочно вызвали на площадь Бово. Грелль пришел последним. По обеим сторонам длинного стола сидели все ключевые сотрудники службы безопасности, в том числе, как заметил префект, входя в комнату, комиссар контрразведки Суше, человек, чьи методы и личность ему крайне не нравились. Большой и грубый, с пухлым лицом, где глаза почти исчезали под мешками жира, Даниэль Суше был бонвиваном, который не скрывал этого. «Я хорошо ем, хорошо пью и хорошо соблазняю», — однажды признался он Греллю.

Председательствуя во главе стола, Данчин жестом указал вновь прибывшему на свободный стул. «Все, что говорится на этой встрече, является абсолютно конфиденциальным», — проинструктировал он в своей лучшей министерской манере. «Не обсуждать с личными помощниками, за исключением случаев, когда это необходимо для выполнения операции…

«Какая операция?» — спросил Грелль.

— Ты не причастен, — сообщил ему Данчин. «Суше будет главным. Но нам нужно, чтобы вы предоставили нам информацию о повседневных привычках и распорядке дня полковника Ласалля, поскольку у вас есть связь с Хьюгоном.

«Министр, зачем вам эта информация?» — спросил Грелль.

«Просто дайте нам информацию, пожалуйста, господин префект…» Вмешался Суше, сложив пухлые руки на столе и агрессивно наклонившись вперед. — Не хочу показаться неучтивым, но есть вопрос безопасности. Чем меньше людей вовлечено, вы понимаете, что я имею в виду…

«Я понятия не имею, что вы имеете в виду. Если я не узнаю, что вы замышляете, я ничем не смогу вам помочь — возможно, я упущу важную информацию…

«Я буду судить об этом», — ответил Суше.

— Пожалуйста, джентльмены, — вмешался Данчин. «Мы все здесь, чтобы помогать друг другу…

— Тай пусть расскажет мне, что он задумал, — повторил Грелль. «Мы решили арестовать полковника Ласалля».

Наступила тишина, и, зная о его репутации, все головы вокруг стола повернулись, чтобы посмотреть на префекта. Грелль попросил разрешения закурить, и Данчин, который уже курил, нетерпеливо кивнул. Префект не торопясь закурил сигарету, пристально глядя на Суше, глаза которого мелькнули и отвернулись. — Это безумная идея комиссара Суше? — спросил он.

— Нет, это мое, — тихо сказал Данчин.

«Вы собираетесь похитить Ласалля…»

Он использовал слово «арест», — отрезал Данчин.

— Вы не можете арестовать человека на чужой земле, — монотонно сказал Грелль. — Вы можете только похитить его и грубой силой перетащить через границу. Как мы можем ожидать, что общественность будет уважать полицию, подчиняться закону, когда сам закон действует как мафия…

«Осторожно», предупредил Данчин. «Возможно, вы предпочтете уйти с собрания…

— Как мафия, — повторил Грелль. «Ужасные маленькие головорезы в штатском ворвались глубокой ночью в дом человека, схватили его…»

«Ласаль — предатель…»

«Ласаль живет в Германии. Это вызвало бы международный протест».

— Мы думали об этом… Данчин стал говорить более примирительно. «Будет объявлено, что Ласаль тайно въехал во Францию по собственной воле, что его видели, а затем арестовали на французской земле…»

«Де Голлю это сошло с рук с полковником Аргу, — сказал Суше.

«Этого недостаточно!» Кулак префекта рухнул на стол. «Если вы настаиваете на проведении этой странной операции, я сообщу президенту о своих возражениях…

«Президент знает, что эта встреча состоится». Данчин сообщил ему.

— Насколько близка эта операция, министр? — спросил Грелль. «Мы можем действовать завтра ночью».

«Тогда я должен действовать сейчас». Грелль встал. — Вы пригласили меня уйти. Могу я принять ваше приглашение сейчас?

Разговор с Флорианом был напряженным, настолько напряженным, что эльзасец Кассим, почувствовав напряженность между двумя мужчинами, которых он считал своими друзьями, юркнул под кушетку. За высокими окнами кабинета президента в Елисейский сад падали снежинки, которые таяли, падая на землю. На столе между двумя мужчинами лежал лист бумаги с телефонами и лампой. Наспех написанное Греллем заявление об увольнении. Флориан передвинул простыню через стол так, что она через край упала на колени старосте.

— Я не буду вмешиваться в это дело, если это вас беспокоит, — ледяным тоном заявил он. «Данчин, насколько я слышал, планирует повторить технику похищения полковника Аргу. Ласалля привезут из Германии и оставят в заключении где-то в Париже. Вам позвонят по телефону, и вы обнаружите Ласалля привязанным в фургоне на глухой улице. Вашей обязанностью будет арестовать его.

«Это незаконное действие, господин президент…

«Никто из нас не будет принимать непосредственное участие…»

«Но мы оба будем знать. Президент Никсон однажды попытался сыграть в сомнительную игру — смотрите, что получилось…

«Вы боитесь, что это не сработает?» — спросил Флориан. «Я боюсь, что это сработает…»

Выражение лица Флориана внезапно изменилось. Откинувшись на спинку своего расшитого кресла, он сцепил руки и пристально посмотрел на Грелля, нахмурившись. Настольная лампа была включена, и тень Флориана на стене казалась огромной и искривленной. — Думаю, ты прав, — тихо сказал он. «Я слишком сильно окружен политиками. Мне разорвать этот лист бумаги или вы?

Через три минуты после того, как Грелль вышел из комнаты, Флориан снял трубку и отменил операцию.

Грелль покинул Елисейский дворец в ошеломленном настроении. Когда он впервые услышал о заговоре с целью похитить Ласалля, он был уверен, что это детище коварного Суше; затем он подумал, что это, должно быть, мозговой штурм со стороны Роджера Данчина. Осознание того, что сам Гай Флориан санкционировал этот план, поразило префекта. Он казался таким чуждым по характеру, или он все время недооценивал характер президента? Порывисто, когда он сел в машину, он сделал круг вокруг высокой стены, ограждающей Елисейский сад, следуя системе одностороннего движения, и вернулся на улицу Соссе. Зайдя в «Сюрте», он забрал еще две пыльные папки из архива.

В немецком городе Майнце Алан Леннокс с нетерпением ждал в отеле «Централь», чтобы забрать свои французские документы у Питера Ланца. В одиннадцать утра он позвонил Ланцу по франкфуртскому номеру, который дал ему шеф БНД, и немец тут же вышел на линию. Он извинился. «Сомневаюсь, что документы, о которых мы говорим, будут готовы до завтра», — пояснил он. «Если вы хотите позвонить мне снова в четыре часа дня, у меня могут быть новые новости…

«Что удерживает старика?»

«Он ремесленник. Он хочет, чтобы продукт был правильным, и вы тоже»..

«Он не продюсирует Мону Лизу…»

«Но портрет, который, как мы надеемся, будет столь же убедительным, Алан, поверь мне…»

Ланц положил трубку и поджал губы. Он был недоволен обманом англичанина; он даже сомневался в своем успехе в этом. Он был уверен, что Леннокс знал, что у БНД есть способы собирать пустые французские удостоверения личности, которые у них были, и что, вероятно, у них был запас таких бланков, что они и сделали. Бумаги, оформленные на имя репортера Жана Бувье, на самом деле находились в ящике стола Ланца, когда он разговаривал с Ленноксом. Чего Ланц ждал, так это окончательного разрешения Дворца Шаумбургов на то, чтобы англичанин отправился во Францию.

Канцлер Франц Хаузер, которого Ланц видел один раз перед встречей с Ленноксом накануне и один раз после встречи, все еще не был уверен в целесообразности расследования дел своего самого важного союзника. «Если этого англичанина поймают — и он заговорит, — Париж схватит нас, — сказал Хаузер Ланцу. — Дайте мне несколько часов, чтобы все обдумать — завтра вечером я приму положительное решение. Может быть, что-то случится, что решит меня…

Вечером того же дня, когда Франц Хаузер принял решение, Ги Флориан в своей речи в Лилле совершил яростное нападение на Америку.

Как и в прошлую субботу вечером, Грелль и Буассо провели вечер в квартире префекта, но на этот раз вместо проверки досье «Леопарда» они изучали досье военного времени на Роже Данчина и Алена Блана. Было около полуночи, когда они закончили чтение.

— По крайней мере, мы знаем немного больше, — предположил Буассо.

«Мы? — с сомнением спросил Грелль.

— Ален Блан официально учился на отдаленной ферме в Провансе, — заявил Буассо, пока Грелль наливал еще черного кофе. Было решено, что Буассо должен сосредоточиться на Блане. «Его послал туда отец, чтобы он не связался с Сопротивлением».

«Это остановило его?»

«Нет! Он остался на ферме, продолжая учебу, и позволил местной группе Сопротивления, которая, кстати, была полностью уничтожена в августе 1944 года из засады, использовать это место в качестве склада боеприпасов и оружия».

— Значит, вы оправдываете его?

— Ни в коем случае, — ответил Буассо. «Единственным человеком, который мог поручиться за его присутствие на ферме в критический период, была экономка, присматривавшая за ним, мадам Жаладе. Она умерла в июле 1946 года, всего через год после окончания войны. Произошла авария — она ехала в город на своей старой машине, работающей на бензине, и оказалась у подножия шестидесятифутового ущелья.

— Свидетелей не было? — тихо спросил Грелль.

«Ни одного. Она была одна. Причиной аварии назвали неисправную тормозную систему. Так что она умерла вскоре после того, как Гастон Мартин был заключен в тюрьму в Гвиане. Может конечно совпадение…

«Возможно», согласился Грелль.

Затем префект рассказал о том, что он обнаружил, читая файлы, в которых собрана воедино военная карьера Роджера Данчина. Присоединившись к одной из групп Сопротивления в Центральном массиве, Данчин работал под прикрытием Гранд-Пьер. Вскоре он стал ловким офицером связи между несколькими группами, одной из которых командовал «Леопард». — Он был блуждающим огоньком, — объяснил Грелль. «Оставаясь в тени, он использовал цепочку курьеров, чтобы поддерживать связь одной группы с другой. Даже в те дни он, по-видимому, хорошо разбирался в деталях. Он слыл самым информированным человеком в Миди».

— Мы вычеркнем его? — спросил Буассо.

«Боюсь, что нет. Его документация в 1944 году настолько расплывчата. И он был в правильном районе — очень близко к Лозеру.

— Значит, это может быть кто-то из них? Буассо пожал плечами. — Как много полицейской работы — много пота, а потом ничего. По крайней мере, мы покончили с этими заплесневелыми папками.

«Не совсем». Грелль балансировал двумя папками на руке. — Я решил проверить кого-нибудь еще — чисто в качестве теоретического упражнения. Гастон Мартин сказал, что видел, как высокий мужчина вошел в Елисейский дворец между 7:30 и 8:30, мужчине, которому охранники отдали честь. Помните, что мы полицейские — мы исходим исключительно из фактов. В восемь часов Гай Флориан вернулся в Елисейский дворец. Я также проверил его биографию военного времени.

Когда Буассо оправился от шока, когда до него дошло, что Грелль проводит теоретическое упражнение, он слушал, как префект кратко обрисовывал военную карьеру президента. Он служил на участке так называемой «Кометной линии» — пути отхода для летчиков союзников, бегущих из Франции через испанскую границу. Расположившись в старом доме в Пиренеях за Сен-Жан-де-Люз, Флориан сопровождал убегающих летчиков в Испанию, где их встречал представитель британского консульства в Бильбао.

— В двухстах пятидесяти милях от Лозера, — прокомментировал Буассо, вступая в игру, — так что он никак не может быть Леопардом.

— Невозможно, — согласился Грелль. — За исключением того, что его брат Чарльз, который был старше, но выглядел как он, тоже служил на «Комет Лайн». Теперь, если бы Чарльз согласился выдать себя за Гая Флориана — помните, пути отступления окутаны тайной, а оперативники появляются редко…

«Я не знал, что у него есть брат…

«У него больше нет. В июле 1945 года Чарльз отправился в один из своих одиночных заплывов в Атлантику и больше не вернулся. Через две недели его тело выбросило на берег».

— Понятно… — Буассо потянул трубку. «В те дни многие люди умирали молодыми; многие из них связаны с Леопардом. Сегодня поздно вечером я получил сообщение из Лиона о людях, похоронивших его, и о гробовщике…

— Что мне напомнило, — вмешался Грелль. — Завтра мы летим в Лион. Есть только один способ устранить противоречие между человеком, которого, по словам Гастона Мартина, он видел, и зарегистрированной смертью Леопарда — вскрыть его могилу. Я сам разговаривал с Харди по телефону, и он спешит с ордером на эксгумацию. А как насчет людей, похоронивших «Леопарда»?

«Все мертвы. Расстреляны во вражеской засаде через четыре дня после захоронения, тела изрешечены пулями Маузера.

«В 1944 году было много маузеров в самых разных руках», — заметил Грелль. — А священник?

— Священника не было — Леопард был атеистом… — Конечно. А гробовщик?

«Выстрел в голову на следующее утро после похорон. Кто-то, личность которого неизвестна, ворвался в его дом. И еще одна любопытная вещь, — продолжал Буассо. «Молодой скульптор-коммунист, работавший с группой Сопротивления, хотел сделать что-нибудь, чтобы почтить память своего любимого лидера. Поэтому он изваял статую, которую шесть месяцев спустя поставили над могилой. Я так понимаю, он все еще там, глубоко в лесу. Это статуя леопарда, каменного леопарда».

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

16 декабря советские коммандос пересекли чешскую границу с Австрией. Они подошли к малоизвестному пограничному посту в Гмунде в провинции Нидер-Остеррайх, где чешские диспетчерские вышки возвышаются над пейзажем, как виселица. Приехав незадолго до девяти утра, они предъявили для досмотра свои французские паспорта.

Сонный австрийский чиновник — он не спал всю ночь и скоро должен был уйти с дежурства — уже склонился в их пользу. Несколькими минутами ранее он видел, как его чешские коллеги устроили тщательный осмотр трем туристам. Потрепанный старый «пежо» обыскали, пока трое мужчин стояли на дороге. Их документы были тщательно изучены. Любой, кто не был другом чехов, должен был иметь право на въезд в Австрию. Он никак не мог знать, что сам Ванек ранее звонил на чешскую пограничную заставу, чтобы устроить этот фарс; не мог он знать и того, что их прибытие было приурочено к моменту перед его уходом с дежурства. Усталый чиновник вряд ли будет с большим интересом проверять новоприбывших.

«Наши документы надежны, — объяснил Ванек своим двум товарищам, — но чтобы преуспеть в этой жизни, нужно поставить все кости в свою пользу…

Австрийский чиновник проштамповал французские документы, пограничный столб был поднят, «пежо» с Ванеком за рулем въехал через границу на узкие улочки маленького австрийского городка. Если сонный чиновник вообще думал о них, стряхивая снег со своих ботинок, он, должно быть, решил, что это французские туристы, возвращающиеся с зимних спортивных каникул. Вывод был сделан легко: Ванек и Бруннер, сидевшие впереди, а Лански сзади, были одеты во французские лыжные костюмы.

— Первое препятствие перепрыгнуло, — весело сказал Ванек.

Бруннер хмыкнул. «Впереди у нас еще много…»

Ванек два часа ехал на скорости по пустынной открытой дороге, ведущей в Вену, где на равнине навеки раскинулись поля; где единственное движение, которое вы встретите, — это случайный фермерский фургон, запряженный волами. Над головой было пасмурно и серо; с обеих сторон поля были занесены снегом; впереди шоссе представляло собой белоснежный переулок, и машина Ванека первой оставила на снегу следы от колес. За небольшим городком Хорн он остановился в пустынной сельской местности. Выйдя из машины, Ванек сжег французские документы, проштампованные паспортным инспектором, а затем с помощью лопаты, которую ему протянул Бруннер, закопал остатки, аккуратно пересыпав снегом неглубокую яму. Вернувшись в «пежо», он раздал пачки французских бумаг, которые были дубликатами тех, которые он только что сжег; дубликаты, за исключением того факта, что на них не было штампа, связывающего их с Чехословакией.

Приехав в Вену в полдень, он припарковал «пежо» на Оперной площади; позже его забрал младший чиновник из посольства Чехии. Когда они пересекли границу в Гмунде, их автомобильный регистрационный номер был автоматически записан, так что теперь они разорвали эту вторую связь со страной происхождения. Во главе с Ванеком, взвалившим на плечи лыжи, трое мужчин вошли в главный вход отеля «Захер» и свернули в дверь справа, ведущую в чайную. Следующие полчаса они провели в неторопливой манере, попивая кофе и поедая пирожные, а Ванек, болтая по-французски, наблюдал за каждым, кто следовал за ними в чайную.

Ровно в 12:30 трое мужчин вышли из чайной через дверь, ведущую в переулок, все еще неся лыжи. Ожидавший их «мерседес» был припаркован возле отеля «Астория», и регистрационный номер подтвердил Ванеку, что это их автомобиль. Ключ был в замке зажигания, а рядом находившийся рядом чешский чиновник, наблюдавший за машиной, сложил газету и ушел; когда он подобрал «пежо», ожидавший на Оперной площади, его работа была сделана.

С Ванеком снова за рулем они поехали на Западный вокзал, конечную станцию, откуда отправляются поезда из Вены в Западную Европу. Бруннер с помощью Ванека точно разработал расписание. Прибытие на Westbahnhof до 13:00 дало им хорошее время, чтобы пообедать в ресторане станции, прежде чем они сели на экспресс, который должен был отправиться в 14:00. Поезд отходил от станции, когда словак забрался в «Мерседес», припаркованный у Западного вокзала, и уехал.

Коммандос, все связи с Чехословакией фактически разорваны, направлялся в Германию.

Незадолго до полудня в немецком городе Майнце — в четырехстах милях к востоку советские коммандос уже прибыли в Вену — когда Алан Леннокс снова встретил Питера Ланца из БНД в первоклассном ресторане вокзала. Англичанин, который сидел за столом уже несколько минут, кивнул, когда Ланц сел на стул и бросил на стул между ними номер журнала «Шпигель». Ланц взял меню. — Бумаги внутри, — пробормотал он. — Извините, что мы так чертовски долго с ними возились. Но они хороши… — Он заказал кофе у официанта.

Ланц не мог сообщить англичанину истинную причину задержки, что он только что вернулся из Дворца Шаумбург в Бонне, где канцлер Хаузер дал добро. «Выступление Флориана прошлой ночью в Лилле встревожило меня, — объяснял канцлер Ланцу. «Если он будет продолжать создавать эту атмосферу брожения, он может оставить позади себя в Париже ситуацию, созревшую для государственного переворота, пока он находится в Москве. Мы должны выяснить, работает ли в Париже высокопоставленный коммунист, и быстро…

«Под этой салфеткой у твоей руки, — тихо сказал Леннокс, — ты найдешь мой британский паспорт. Подержи его для меня, пока я не вернусь. Было бы не очень умно, если бы они нашли это при мне, когда я был во Франции…

Ланц положил сложенную салфетку себе на колени, помедлил, пока официант подавал кофе, а затем сунул документ в карман. — Я полагаю, вы поедете во Францию? — спросил он. — Это даст вам полную мобильность.

«Возможно. Я хочу уйти минут через двадцать. Есть что-нибудь еще, что мне нужно знать?

— Боюсь, что есть. Ланц перегнулся через стол, улыбаясь, как будто говорил что-то незначительное. — Мы только что узнали, что из Парижа поступило какое-то предупреждение. Мы понятия не имеем, почему. Но на всех пунктах пересечения французской границы усилено наблюдение».

«Спасибо, я буду осторожен». Леннокс не упомянул, что уже знал это. Дело не в том, что он не доверял шефу БНД, но когда он работал в одиночку, он старался не сообщать никому, что он делает дальше.

Он легонько положил руку на экземпляр Der Spiegel. — Бумаги кажутся несколько громоздкими, — заметил он, допивая остаток кофе.

«Мы включили пять тысяч немецких марок в банкноты крупного номинала — на расходы. Мы не ожидаем, что вы будете из кармана на этом деле…

«Еще раз спасибо. Если я хочу связаться с вами, я использую номер во Франкфурте?

«Нет, другой. На самом деле, в Бонне…» Ланц не стал объяснять, что отныне он находится в столице Германии, где он может иметь непосредственный доступ к Францу Хаузеру в случае кризиса. — Новый номер вы найдете на внутренней стороне конверта, — продолжал он. — Вы можете связаться со мной по этому номеру в любое время дня и ночи. Я останусь в своем кабинете по этому номеру, буду есть там, спать там. Если вы позвоните, я обещаю вам, что моя рука поднимет трубку.

Леннокс уставился на немца. Такого отношения он не ожидал. — Еще раз спасибо, — сказал он. «Но эта поездка может занять до двух недель, если я столкнусь с неприятностями, и вы можете сильно напрячься, оставаясь запертым в одной комнате так долго».

«Это меньшее, что я могу сделать, ради всего святого». Ланц развел руками. — Я бы не стал браться за эту работу сам, могу вам сказать. Во французской системе безопасности что-то шевелится, и это может быть нездорово. Если вы попадете в пробку, позвоните мне. Я не могу обещать ни одной чертовой вещи — только не во Франции, — но, по крайней мере, я могу попытаться. Если станет жарко, уходи…

Грелль находился в воздухе на вертолете Alouette, направляясь на юг в Лион, чтобы присутствовать на эксгумации могилы Леопарда, когда он принял другое решение. Некоторое время он сидел молча, не разговаривая с Буассо, который был рядом с ним и смотрел на залитый водой пейзаж внизу. На больших участках это было больше похоже на путешествие по азиатским рисовым полям, чем по равнинам Франции.

— Буассо, — наконец сказал Грелль, — в списке, предоставленном Гюгоном, есть два человека, которые живут во Франции, исключая человека в Германии…

— Два, — согласился Буассо.

«Я хочу, чтобы вы установили пристальное наблюдение за обоими этими людьми. Это должно быть очень осторожно — двое мужчин, за которыми наблюдают, не должны знать, что они находятся под наблюдением.

«Они должны перехватить англичанина Леннокса, если он объявится?»

«Нет! Если появится Леннокс, я хочу, чтобы об этом сообщили, и я хочу, чтобы за Ленноксом незаметно следили. Но его нельзя перехватывать.

«Я должен процитировать ваш личный авторитет. Конечно, это вне нашей юрисдикции.

Это действительно было вне юрисдикции Грелля. Обычно власть префекта полиции Парижа заканчивается за пределами города; он не обладает ни крупицей власти за пределами столицы. Но Флориан прямо передал Греллю ответственность за свою собственную безопасность, чтобы прикрыть всю Францию после покушения.

— Конечно, — согласился Грелль. — Значит, вы говорите им, что это касается безопасности президента Французской Республики?

Для проверки пассажиров, следующих из Вены в Германию, паспортисты иногда садятся на поезд в Зальцбурге, но не часто; это одна из самых открытых границ Европы. Советский коммандос пересек австро-германскую границу вообще без всяких проверок. Со своим лыжным снаряжением в багажном фургоне, путешествуя с французскими документами, имея в кошельках французские франки и немецкие марки, трио, по всем внешним признакам, было французскими туристами, возвращающимися домой из Австрии через Германию.

Несмотря на это, Ванек все еще принимал меры предосторожности. Решив, что двое путешественников менее заметны, чем трое, он сел с Бруннером в одно купе первого класса, а Лански ехал один в другом вагоне. Двигаясь по заснеженной сельской местности Баварии за Зальцбургом после наступления темноты, они мельком увидели в лунном свете белые Альпы на юге.

Позже, приближаясь к Мюнхену, они прошли недалеко от Пуллаха, штаб-квартиры БНД. Приехав в Мюнхен в восемь вечера, Ванек и Бруннер взяли такси до отеля «Четыре сезона», самого дорогого хостела в городе.

«Никто, — как объяснял ранее Ванек, — не ищет убийц в лучших отелях…

В частном порядке у Бруннера было более простое объяснение. Он был уверен, что Ванек считал, что для человека с его талантами достаточно только самого лучшего. Пока они проследовали в свой отель. Лански ушел с вокзала один и забронировал номер в «Континентале». Чтобы приспособиться к западной атмосфере, они вышли вечером после того, как Ванек позвонил Лански из внешней телефонной будки, чтобы убедиться, что он прибыл. — Не сиди в номере отеля, — приказал Ванек своему подчиненному. — Вылезай и обнюхай это место. Распространение…» Но он не пригласил Лански присоединиться к себе и Бруннеру.

В пивной Ванек подобрал пару девушек, используя свой беглый немецкий, чтобы представить их друг другу, а позже они вчетвером съели очень дорогой ужин. Когда Бруннер, спеша за своим лидером в уборную, усомнился в этой тактике, Ванек был резок. — Разве вы не понимаете, что двое мужчин с парой девушек гораздо менее заметны, чем два иностранца поодиночке? В любом случае, — сказал он, поправляя ширинки, — они милые девушки…

В конце вечера, распивая абсурдно дорогое шампанское в ночном клубе, Ванек уговорил свою девушку отвести его к себе на квартиру. Возмущенный Бруннер загнал Ванека в угол в фойе, сказав, что он возвращается в отель, чтобы хорошенько выспаться.

«Хороший сон?» — спросил Ванек. «Мой дорогой товарищ, я могу провести немного времени с девушкой, поспать четыре часа и встретить утро с телосложением спортсмена…»

— Мы садимся на утренний поезд во Францию, — напомнил ему Бруннер.

— Так что не проспи, — ответил Ванек.

Леннокс, который всегда был волком-одиночкой, подождал, пока Ланц покинет ресторан Mainz Hauptbahnhof, затем взял номер Der Spiegel, пошел в туалет и запер дверь кабинки. Сев на сиденье, он вытащил французские бумаги, сунул пять тысяч немецких марок в бумажник, запомнил боннский телефонный номер и разорвал конверт, который смыл в кастрюлю. Выйдя из туалета, он даже не попытался покинуть участок, чтобы забрать свою машину. На самом деле он уже сдал его в отдел проката автомобилей в Майнце.

В 12.38 он сел на трансъевропейский экспресс «Рейнгольд», только что прибывший из Амстердама. Найдя свободное купе — в середине декабря в трансъевропейском экспрессе мало людей, — он уселся на угловое сиденье и закурил сигарету «Бенсон энд Хеджес». Он ждал до последней секунды, чтобы сесть в поезд, и никто не последовал за ним. Люди, о которых он беспокоился, были агентами французской секретной службы, прикомандированными к их посольству в Бонне. Они вряд ли знали о нем, но заместитель командующего БНД был для них очевидной целью.

Когда экспресс набрал скорость, он взял свой чемодан и пошел в просторную уборную.

Человек, который вошел внутрь, был Алан Леннокс, британец. Человек, появившийся через десять минут, был Жан Бувье, француз. Снова устроившись в своем пустом купе, Леннокс был одет во французскую одежду и курил Gitane. На нем также была шляпа, которую он купил в Меце, и очки в роговой оправе. Обычно без шляпы, Леннокс знал, насколько ношение головного убора меняет внешний вид мужчины. Когда через несколько минут прибыл контролер и ему пришлось купить приложение TEE, Леннокс заговорил с ним по-французски и немного безграмотно по-немецки.

Когда экспресс прибыл во Фрайбург, последнюю остановку перед швейцарской границей, Леннокс на мгновение заколебался. Один из трех фигурантов списка свидетелей Ласалля — Дитер Воль — жил во Фрайбурге. Пожав плечами, как француз, Леннокс остался на своем месте. В данный момент важно было уйти от Германии, сорвать его след; Фрайбург находился как раз через Рейн от Эльзаса, и он мог посетить Воль позже, после того, как увидит французов. Ровно в 15:36 Rheingold остановился на Basel Hauptbahnhof, где вышел Леннокс.

Теперь он прибыл в Швейцарию.

Выйдя с вокзала, он перешел улицу и вошел в отель «Виктория», где забронировал номер только на одну ночь. Тогда у него было достаточно времени, чтобы найти нужный магазин и купить второй чемодан. Отнеся его к себе в комнату, он снова упаковал вещи, сложив свою британскую одежду в собственный чемодан; французские вещи, которые он купил в Меце, — все, кроме тех, что были на нем, — были помещены в только что купленный швейцарский чемоданчик. Выйдя снова с британским чемоданом, он вошел на главный вокзал и запер его в багажном отделении. Закрывая дверь, он знал, что вовсе не факт, что он когда-нибудь снова увидит этот чемодан.

Грелль опоздал на эксгумацию могилы Леопарда. Принимал участие в трех крупных операциях: расследовании попытки убийства президента; расследование тайны леопарда; совершенствование системы безопасности вокруг Гая Флориана — ему нужна была каждая свободная минута, которую он мог выкроить за день. Он уже спал всего по четыре часа в сутки, а днем вздремнул, когда мог — в машине, в самолете, даже в своем офисе, когда мог выкроить время между интервью.

С Буассо за рулем Грелль дремал, когда они свернули с главной дороги в лес по раскисшей тропе. Жандарм с факелом подал им сигнал у темного входа, который иначе они бы пропустили. Давным-давно после наступления темноты — эксгумацию проводили ночью, чтобы сохранить ее в тайне, — шел проливной дождь, и изломанная колея освещала в свете фар два оврага. Префект открыл глаза. «Если так будет продолжаться еще долго, — проворчал он, — вся Франция будет на плаву…»

Это был еловый лес, в который они двигались. Частокол мокрых стволов пронесся мимо фар, трасса извивалась и поворачивала, шины хлюпали по грязи, а шторм обрушивался на крышу автомобиля. Примерно в двух километрах от того места, где они сошли с дороги, Буассо свернул за угол, и фары, пробившиеся сквозь косой дождь, осветили странную картину.

Дуговые фонари освещали выемку, защищенную брезентовым сооружением, напоминающим палатку. Кучи выкопанной земли были завалены, и люди с лопатами были по плечи в яме, все еще поднимая утрамбованную землю. Сквозь веерообразные формы, расчищенные дворниками, Грелль увидел, что они находятся внутри широкой поляны. Припаркованные полицейские машины стояли вокруг на коврах из мертвого папоротника. В свете дуги от могилы бежала глубокая грязевая дорожка. Проследив взглядом по следу, Грелль увидел в нескольких метрах расплывчатый силуэт статуи каменного леопарда, которую вытащили из могилы. Под проливным дождем он казался устрашающе живым, как настоящее животное, притаившееся в ожидании прыжка.

— Я посмотрю, как они поживают, — сказал Буассо, остановивший машину. «Нет смысла нам обоим промокать…»

Agent de la paix, в мокром от воды пальто, заглянул в окно, и его остроконечные поля оставляли дождь внутри машины. Смутившись, он снял кепку. — Ради бога, надень его еще раз, — проворчал Грелль. — Вы куда-нибудь едете?

«Они нашли гроб…» Человек с мальчишеским лицом, взволнованный обращением к префекту полиции Парижа. — Они подготовят его через несколько минут.

— По крайней мере, здесь есть гроб, — пробормотал Грелль. Он был совсем не взволнован. Даже если бы внутри было тело, он сомневался, что это могло бы доказать; ведь 1944 год был давно. Каким бы пессимистичным он ни был, он все же распорядился, чтобы отдел судебно-медицинской экспертизы в Лионе был готов приступить к работе сразу же, как только им будут доставлены останки, патологоанатом; мужчина с флюороскопом, который мог оценить возраст костей; различные другие специалисты.

Грелль последовал за Буассо под дождь, засунув руки в карманы плаща и натянув шляпу. Рано или поздно ему придется промокнуть, а старосте было нехорошо сидеть в теплой машине, пока другие бедолаги ковыряются в грязи. Он предусмотрительно надел резиновые сапоги, и его ноги по щиколотку погрузились в скользкую грязь. Он стоял в свете дугового фонаря, а с кончика его носа капала капля дождя, и смотрел на каменного леопарда, присевшего под дождем.

К шуму стучащего дождя, отдаленному раскату грома добавился новый звук, когда они обвязывали цепи вокруг чего-то в глубине ямы. Палатку отодвинули, чтобы аварийный грузовик мог вернуться к краю пропасти. Водитель двинул рычаг, и над ямой наклонился кран. На случай аварии мужчины теперь вылезали из ямы, перемазанные грязью. Грязная работа. Наверное все зря.

Это была тревожная сцена: ветер шевелил верхушки деревьев, бесконечный дождь, яркий свет дуговых фонарей. И вот люди в блестящих пальто замолчали, выжидающе ожидая, сгрудившись вокруг могилы. Прикованный гроб был прикреплен к подъемнику; единственным человеком, который сейчас что-то делал, был водитель грузовика, который сидел, скрючившись, на своем сиденье и управлял рычагами. Гроб медленно поднимался из тени, наклоняясь под острым углом, когда машины жужжали, а дождь косо падал на медленно вращающийся ящик. Все были очень неподвижны. Грелль сунул сигарету в уголок рта и не стал зажигать, увидев суровый взгляд жандарма. «Черт возьми, — подумал он, — неужели он ждет, что я сниму шляпу?»

Снова посмотрев направо, он увидел каменного леопарда с открытой пастью, пойманного дуговым светом, словно разгневанного осквернением. Офицер, отвечавший за все это дело, выкрикнул приказ. Гроб, теперь уже над землей, повернулся в воздухе, был перенесен стальной рукой к брезентовой палатке, осторожно опущен и опущен прямо внутрь, под укрытие от дождя. Еще один громкий приказ. Появился человек с электропилой, осмотрел гроб, а затем начал работу, разрезав крышку над тем местом, где она изначально была закрыта. Буассо навел справки, вернулся к префекту.

«Винты заржавели. Им посоветовали не пользоваться зубилами и ломами — любая неуклюжесть могла рассыпать останки в порошок»..

Грелль ничего не сказал, стоя неподвижно с незажженной сигаретой, которая теперь намокла в уголке рта. По приказу Буассо к гробу поднесли свет, который светил прямо через горловину палатки на гроб.

«Интересно, это нам что-нибудь скажет?» — пробормотал Буассо, и в его голосе звучало возбуждение.

«Я бы не стал на это ставить…»

«Они сказали, что, насколько они могут судить, его не беспокоили уже много лет. Земля упакована, как бетон.

«Что насчет этой проклятой статуи?»

«Хорошо прилегает. Опять же, не трогали годами…»

Человек с электропилой остановился. Они были готовы. Двое мужчин нагнулись по обе стороны от гроба и стали осторожно сдвигать крышку из палатки, так что, пока они не сняли всю крышку, невозможно было увидеть, что может лежать внутри. Казалось, они состарились, согнувшись под брезентовой крышей; и они должны были следить за своей опорой; земля превращалась в трясину. Затем они отошли в сторону, и в свете дугового фонаря все могли видеть. Раздался вздох ужаса.

Грелль стоял так же неподвижно, как и каменная статуя в нескольких метрах от него.

«Боже мой!» Это говорил Буассо.

Внутри гроба лежал совершенный скелет огромной гончей, лежащей на корточках, ее огромный череп покоился между скелетными костями лап, а глазницы были в тени, так что она, казалось, глядела на них отвратительно огромными черными зрачками.

— Цезарь… — проворчал префект. — Жуткий — и блестящий. Он не мог взять с собой собаку, потому что это могло бы его опознать. И ему нужно было что-то, чтобы утяжелить гроб. Поэтому он убил собаку и предоставил свой собственный труп.

Буассо склонился над скелетом, бегло осмотрел его. — Я думаю, в черепе пулевое отверстие.

«Интересно, этот ублюдок застрелил свою собственную собаку?» Когда-то у Грелля был британский жесткошерстный терьер, которого в конце концов сбило парижское движение. Он никогда не заменял животное. Он говорил монотонно, потом напрягся. — Скажи им, чтобы заменили крышку и отвезли все в Лион. Ну давай же!»

Они оставили людей в лесу, поднимающих гроб с его содержимым в грузовик-эвакуатор, и поехали обратно по раскисшей дороге. Статуя останется в лесу, рядом с могилой, которую она так долго охраняла и которая уже наполнялась водой. Буассо, заметив сосредоточенное выражение лица своего начальника, ничего не сказал, пока они не свернули на главную дорогу.

«Удивлен?» — спросил он, когда они набрали скорость.

— Не совсем, хотя я не ожидал появления собаки. Все это беспокоило меня с тех пор, как я прочитал файл — это было не по шаблону. Он принял все меры предосторожности, чтобы его нельзя было опознать, а затем, когда все почти закончилось, он идет в Лион и получает пулю. Если он дожил до этого момента, то должен был выжить и дальше, что он и сделал.

— Значит, он где-то?

«Я точно знаю, где он. Он в Париже. Беда в том, что я не знаю, кто он.

«Данчин или Блан» — по словам Гастона Мартина. Это кошмар».

— Будет еще хуже, — заверил его Грелль.

Грелль оставался в Лионе ровно настолько, чтобы навести еще несколько справок и услышать результаты проверки скелета с помощью флюороскопа. «Я оцениваю возраст костей где-то между тридцатью и сорока годами», — сказал эксперт префекту. «То есть, они пролежали в лесу в течение этого периода времени». Это означало, что в августе 1944 года животное могло быть легко застрелено и закопано.

Вернувшись в Париж на борту вертолета, Грелль рассказал Буассо о других своих вопросах. «Они рассказали мне подробности о скульпторе, создавшем статую. Он был найден застреленным в своем доме вскоре после того, как закончил работу над статуей. Место было разграблено, и предполагалось, что он побеспокоил грабителя. Это дает вам некоторое представление о безжалостности человека, которого мы ищем. Он полностью заместил следы — по крайней мере, так он думал. Пока Ласаль не воскресил его.

«Что, черт возьми, мы собираемся делать?» — спросил Буассо. «Выследи его».

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Двое мужчин шли в одиночестве по парижскому саду, один из них был высоким и слегка сутулился, чтобы расслышать, о чем говорит его гораздо более низкий спутник. Низкорослый мужчина был толстым и имел короткие сильные ноги. Он говорил с уважением, но твердо, как будто ожидая сопротивления, которое он должен преодолеть. Он говорил почти шепотом, хотя в двадцати метрах от того места, где они шли, никого не было.

«Мы должны добавить Ласалля в список. Он очень опасный человек, и на данном этапе мы не смеем рисковать, оставляя его в живых. Иначе он будет рыскать, пока что-нибудь не откопает.

— Я думаю, это неразумно, — повторил высокий мужчина, - дал вам три имени, и этого достаточно. Каждый, кого вы добавляете в список, увеличивает риск. Что-то пойдет не так…

«Ничего не пойдет не так. Они используют лучших людей, доступных для такого рода работы. Насколько я понимаю, коммандос уже почти прибыл во Францию, и они должны выполнить свою задачу в течение шести дней… Коротышка достал носовой платок и высморкался. У него началась простуда; Париж действительно был невыносимо сырым местом. — Вы не слышали даже шепота, что кто-то знает об этом? — спросил он.

«Ничего. Пусть покончат с этим побыстрее, — резко сказал высокий мужчина. — И дай мне знать, когда я смогу перестать об этом беспокоиться. В данный момент у меня достаточно мыслей».

Невысокий человек быстро взглянул на своего спутника, почувствовав скрытое напряжение. Это он понял; он сам напрягся.

— А Ласаль? Поскольку операцию по похищению людей отменили, мы действительно должны решить и эту проблему».

«Тогда ты можешь связаться с коммандос? На случай, если возникнут другие проблемы?

Невысокий человек колебался, затем принял решение. — Они будут вступать с нами в контакт через регулярные промежутки времени. Так что да. Надеюсь, вы никого не исключили из списка?

«Никто! Теперь, я думаю, мы поговорили достаточно…

— А Ласаль? — настаивал невысокий мужчина. — Это будет похоже на несчастный случай, я вам обещаю. Люди, которые занимаются этим, являются экспертами…»

«Эксперты?» Высокий мужчина выпрямился, и на его лице отразилось отвращение. «В военное время такие действия считались само собой разумеющимися, а в мирное время… Тем не менее, это нужно делать. В каком-то смысле это продолжение войны. Что касается Ласалля, то его пока нельзя добавлять в список. Я уверен, что он понятия не имеет, что будет, когда президент Франции уедет в Москву…»